"... - разве каждая женщина в глубине своего сердца не мечтает о такой любви -- единой, всепрощающей, на все готовой, скромной и самоотверженной?
-- О, конечно, конечно, дедушка...
-- А раз ее нет, женщины мстят. Пройдет еще лет тридцать... я не увижу, но ты, может быть, увидишь, Верочка. Помяни мое слово, что лет через тридцать женщины займут в мире неслыханную власть. Они будут одеваться, как индийские идолы. Они будут попирать нас, мужчин, как презренных, низкопоклонных рабов. Их сумасбродные прихоти и капризы станут для нас мучительными законами. И все оттого, что мы целыми поколениями не умели преклоняться и благоговеть перед любовью. Это будет месть. Знаешь закон: сила действия равна силе противодействия". А. Куприн "Гранатовый браслет", 1911.
* * *
В одном из уголков земли собрались как-то вместе все человеческие чувства и качества. Когда Скука зевнула уже в третий раз, Сумасшествие предложило:
- А давайте играть в прятки?!
Интрига приподняла бровь:
- Прятки? Что это за игра?
И Сумасшествие объяснило, что один из них, например оно, водит, закрывает глаза и считает до ста, в то время как остальные прячутся. Тот, кто будет найден последним, будет водить в следующий раз.
- Раз, два, три! - начало счет Сумасшествие.
Правда предпочла не прятаться, потому что ее в конце концов всегда находят. Лень укрылась за ближайшим камнем на дороге. Вера поднялась на небеса. Зависть укрылась в тени Триумфа, который залез на верхушку самого высокого дерева. Красота спряталась на дне кристально чистого ручья. Страсть и Желание затаились в жерле вулкана, а Любовь спряталась между веток розового куста.
- Девяносто девять, сто! - сосчитало Сумасшествие и принялось искать.
Первой оно, конечно, нашло Лень. Потом услышало, как Вера спорит с Богом. Увидев, как дрожит вулкан, оно нашло Страсть и Желание. Затем Сумасшествие увидело Зависть, и догадалось, где прячется Триумф. Тут ему захотелось пить, и на дне ручья оно нашло Красоту.
Только Любовь найти не могли. Искали в домах, в горах, но все безрезультатно.
Наконец оно решило поискать в ветвях розового куста, и когда раздвинуло ветви, услышало крик. Острые шипы роз поранили Любви глаза.
Сумасшествие не знало, что делать, принялось извиняться, плакало, молило и в обещание искупить свою вину пообещало стать ее бессменным проводником.
С тех пор так и повелось - Любовь слепа, и Сумасшествие водит ее за руку.
* * *
Дом престарелых - унылое место. Даже угнетающее. Можно разбить цветники там и тут, развесить фотографии улыбающихся детей и внуков, но это лишь усиливает впечатление "конца".
... Старики и старушки - в инвалидных колясках и с палочками, манная каша дважды в день, журналы и газеты многомесячной давности, медленно обрастающие пылью...
И над всем плывет запах ветхости и тления, не выветриваемый и не перебиваемый никакими химикатами.
Купать, кормить и менять старикам памперсы - работа не их легких. И не из престижных. Нанимаются на нее в основном арабы, иногда русские. За два года работы я не встретила еще ни одного израильтянина.
Они работали там уже шестой год - муж и жена, арабы из деревни неподалеку.
Он - маленький, коренастый, коротконогий, с волосатым смуглым телом. Без передних зубов и уже почти лысый - это в свои тридцать два года. Несоразмерно туловищу большая голова. Общее впечатление - какой-то карлик-старичок, неуклюжий и несуразный. Несмотря на внешнюю непривлекательность, очень доброжелательный и веселый парень, добрый и отзывчивый. Зовут Ашраф. Его все любили за веселость и добрый нрав.
Жена - Кифайя - полная арабка с темными грустными глазами, тихим печальным голосом. С неторопливыми движениями и степенной походкой. Даже в самых экстремальных ситуациях (а такие случались) она была царственно спокойна и не суетилась. Голова повязана платком, как у большинства деревенских арабских женщин.
У них было четверо общих детей.
Айман был принят на работу в начале лета. Высокий, крепкий, здоровый парень, на шее - тяжелая золотая цепь. В любое время суток он благоухал нестерпимо сладким парфюмом, еще более тошнотворным, чем вонь от тех памперсов, которые он менял трижды в день.
Мне он не понравился с первого взгляда. Остальные ребята его тоже невзлюбили, и как вскоре выяснилось, было за что. Он был стукач. Регулярно бегал к начальству и исправно доносил любую мелочь. По его доносам у нас уволили двоих замечательных ребят. Однажды его избили, но это не слишком помогло. Неделю он болел, после вернулся и принялся за старое.
Как бы там ни было, работать с ним не любили и остерегались, знали, что донесет каждый чих.
С первого дня его появления остальным работникам стало ясно, что между ним и Кифайей существует давняя любовная связь. Как это обычно бывает в случае, если у двоих на работе роман, остальные работники с интересом наблюдают за парочкой. Влюбленные стараются маскироваться, и остальному коллективу нет большей радости, чем разгадывать их тайные ходы.
Тут все было иначе. Они даже не пытались прятаться. Эти двое вели себя так, словно они - давно признанные и нежно любящие друг друга муж и жена. Муж Кифайи, Ашраф, взирал на все это с истинно олимпийским спокойствием.
Не сплетничал на их счет только ленивый, и вскоре этой историей заинтересовалось начальство. Сплетен я никогда не собирала, поэтому в обсуждении всех перипетий отношений влюбленной пары не участвовала. Знала, что было какое-то разбирательство, а потом все затихло.
Эти двое продолжали вести себя по-прежнему. Если работали в одни и те же дни - вместе приезжали на работу, приходили, трогательно держась за руки. По очереди готовили друг другу кофе, помогали в работе. В конце смены она брала у него одежду в стирку.
Я невольно любовалась этой парой. Был определенный вызов в их отношениях, вместе с тем было видно, что их связывает нечто большее, чем интрижка молодого самца с уставшей от мужа женщиной.
... В ту ночь я шла на смену со смешанным чувством - работать мне предстояло в паре с Айманом. Значит, придется выслушивать его глупые разговоры, терпеть запах его одеколона, и в довершение ко всему можно быть уверенной - каждое мое слово будет передано начальству, и в искаженном виде.
Он был чем-то перевозбужден, бегал взад-вперед по внутреннему дворику и с кем-то разговаривал по мобильному телефону, при этом отчаянно жестикулируя свободной рукой.
Спустя некоторое время он подошел ко мне и с ухмылкой сообщил:
- Я женюсь. В следущий вторник у меня помолвка.
Памятуя обо всех сплетнях о нем и Кифайе, я поинтересовалась:
- На ком именно?
- А, так, одна из нашей деревни. Ей семнадцать лет, только что закончила школу. Красавица!
Я не удержалась от вопроса - все-таки ночь освобождает от многих условностей:
- А как же Кифайя?
Тут он как-то странно на меня посмотрел, ничего не ответил и рысью выскочил из комнаты.
Я же вернулась к своим делам и уже через пятнадцать минут его помолвка начисто вылетела у меня из головы.
Ближе к часу раздался телефонный звонок. Я взяла трубку, звонила Кифайя:
- Ольга, где Айман? Я звоню ему, он не отвечает! Что с ним?!
- Он в отделении, успокойся, куда он может деться?
- Я звонила уже пять раз, он не берет трубку. Поищи его, пожалуйста, и передай, чтобы он мне позвонил!
"Наверное, она расстроилась из-за его помолвки, страдает", - подумала я.
Аймана я нашла во дворе. Он сидел, обхватив голову руками, лица не было видно. Лишь подойдя ближе, я заметила, что он плакал - его лицо было мокрым от слез, и все его большое тело сотрясалось от рыданий.
От удивления я замерла как вкопанная в полуметре от него. Такой здоровый детина - а плакал как ребенок, совершенно по-детски всхлипывая и утирая кулаками глаза.
- Айман! - тихонько окликнула его я. - Айман, звонила Кифайя, она не может тебе дозвониться.
Он поднял на меня взгляд - и сколько же боли было в его глазах! Не глупость и самодовольство, которые я привыкла в нем видеть... Вне всякого сомнения, он испытывал к Кифайе настоящее и глубокое чувство.
Вновь зазвонил телефон, я молча протянула ему трубку и ушла к себе.
... Те, кто работал ночами, знают, самое тяжелое время - с трех до пяти. Обычно в это время я готовлю себе крепкий кофе и иду пить его во дворик, чтобы проснуться. Так было и на этот раз. Я заварила чашку кофе и пошла на улицу.
Уже подходя к двери, я услышала... плач, нет скорее вой. Глубокий, тяжелый, со стонами и всхлипываниями.
Увиденное не укладывалось у меня в голове. На газоне стоял на коленях Айман и рыдал. Он раскачивался из стороны в сторону, как при молитве, бил по земле огромными кулаками, выдергивал комья земли и выл, словно раненое животное.
Застыв в дверях, я молча наблюдала эту картину. Должна признаться, то было довольно жуткое зрелище - молодой, здоровый и сильный мужчина, плачущий в ночи от нестерпимой душевной муки.
... Спустя некоторое время он успокоился, встал с колен и пошел назад в отделение выпить воды, умыть лицо и привести себя в порядок. Спустя десять минут он вернулся, подошел, сел рядом и зажег сигарету. Довольно долго мы молча сидели друг против друга - он курил, а я не спеша прихлебывала свой кофе.
Я видела, что ему хочется выговориться и потому не торопила его.
Наконец он спросил:
- Ты, конечно, знаешь, что тут болтают про меня и Кифайю?
- Немного. Но я не собираю сплетен в курилке, так что лучше ты сам мне расскажи.
Тут он зажег новую сигарету, вздохнул и начал:
- Мы познакомились четыре года назад, ездили на работу в одной подвозке. Все девчонки, несмотря на столь ранний час - пять утра, смеялись и шутили. Одна она всегда сидела в стороне и не принимала участия в разговоре. Я привык нравиться женщинам, а эта не обращала на меня никакого внимания, - тут он зажег сигарету и жадно затянулся несколько раз. Выдохнув дым вверх, он продолжил:
- Я стал интересоваться ей. Расспросил все у соседей, знакомых, но они рассказывали скупо - приехала с территорий, замужем, трое детей. Их информации мне было недостаточно. Однажды утром она не пришла, и только тут я понял, как сильно я в ней нуждаюсь. Я думал о ней весь день, а на следующее утро обрадовался как ребенок, когда увидел приближающуюся знакомую фигуру.
- Где ты была вчера?
- Младший заболел, водила его ко врачу.
Я сел рядом, и весь остаток пути мы ехали молча. С того дня мы сидели вместе каждое утро. Понемногу я узнавал о ней все: что вся ее родня далеко, и они тут одинока и очень скучает, что замуж вышла очень рано - в 16 лет, у них трое детей, муж к ней давно равнодушен и не уделяет ей внимания как бы ей этого хотелось, и что она давно его не любит.
У меня были женщины до нее, не подумай, я не мальчик... Но она... Как тебе объяснить? Я знал, что она уже много лет замужем, но она абсолютно не была похожа на взрослую замужнюю женщину. Она была какой-то ... неопытной, что ли, даже невинной, если хочешь. Потихоньку, незаметно для самого себя я привязался к ней - в ней есть какое-то необыконовенное тепло, что-то очень человечное и доброе. Это как с холода зайти в натопленый дом, где накрыт стол, а на столе - лампа. И такое чувство - что тебе рады, и тебя здесь всегда ждут. Оттуда не хочется уходить. Вот так и она для меня.
... Его сигарета дымилась, кофе остывал, а он ничего не замечал, лишь продолжал говорить, словно ему было важно высвободиться от всего, что накопилось внутри...
- Мы начали встречаться. Поначалу - тайно, изредка. А потом... Мы скучали друг по другу даже если не виделись день. Деревня у нас маленькая, все на виду, и скоро все уже все знали. И моя семья - отец, мать, братья, и ее были против нас. Одному лишь мужу было все равно!
Поначалу мы надеялись, что удастся сделать все по-честному: она разведется с мужем и я на ней женюсь.
- А дети с кем? Или ты хочешь жениться на Кифайе, несмотря на то, что у нее четверо детей - от другого?! - не удержалась я от вопроса.
- Да я занимался ими едва ли не больше, чем их родной отец! И с уроками старшей помогал, и по больницам с младшей дочерью таскался - у нее аллергия, и защищал ее сына, когда тот подрался! Мне одного того, что они - ЕЕ дети, было достаточно, чтобы любить их.
Как бы там ни было, давать развод муж категорически отказывался. Ему было наплевать, где они и с кем, но разводиться он не желал - "жаль терять семью".
... Я слушала, не веря собственным ушам. "Восточный муж", которому все равно - гуляет ли сейчас с кем-нибудь его жена - или сидит дома перед телевизором! А я-то привыкла думать, что горячие "восточные мужчины" ревнивы как Отелло.
- Все, кроме мужа, были против нас. Ее семья требовала, чтобы я оставил их дочь в покое, как-то однажды меня даже избили ее братья. Мои родители тоже постоянно давили на меня - я старший сын, они хотели меня женить, хотели внуков. К тому же, вся эта история не делала чести ни мне, ни моей семье. Атмосфера вокруг нас была просто невыносимая, мы несколько раз пытались расстаться, но больше месяца друг без друга не выдерживали.
Это как... какое-то наваждение, как болезнь. Представь - ты просыпаешься, и первая твоя мысль - о ней. И не что-то конкретное, а так, просто радость оттого, что она есть. Это не секс, нет, это - гораздо больше.
Я хотел, чтобы она бросила работу, меньше уставала и сидела бы дома с детьми, но муж был категорически против. Ашраф не желал лишиться еще одной зарплаты, ежемесячно приходящий на их совместный счет. Одно время я даже устроился на вторую работу и отдавал деньги ей, чтобы она смогла работать меньшее количество часов, так муж дознался, и брал и мои деньги, и ее!
Я вожу ее по магазинам, выбираю вместе с ней для нее и детей одежду, духи, белье... Когда она рожала последнего ребенка, я все время был рядом. Мы вместе с Ашрафом привезли ее в родильное, но он потом ушел - испугался, не хотел оставаться, а я был с ней до конца. Врачи и акушерки решили даже, что муж - это я...
Его сигарета давно погасла, кофе остыл, а он все говорил и говорил.
- Сейчас вот, видишь, родители решили меня женить. Думают, что я образумлюсь. Но как, скажи, я могу жениться на этой девочке, если знаю наверняка, что с первого же дня буду ей изменять?! Я решил обязательно пойти и поговорить и с ней самой, и с ее семьей. Не могу же я еще и ее втягивать в эту историю - ей-то все это за что?
- А что там было, когда тебя вызывали к начальству?
- Тогда, месяц назад, когда тут раздули о нас целую историю?
- Да.
- Я пошел прямо к управляющему и сказал: "Не смейте ее трогать!" Они требовали, чтобы мы прекратили встречаться - или хотя бы на работе сделали вид, что прекратили. Иначе "он будет вынужден принять меры". Я послал его к черту! Сказал: "Если хочешь, увольняй меня, я сам могу уйти, а ее не трогай!". - Ну подумай сама, кому это надо, чтобы мы на людях вдруг принялись ломать комедию? Как будто все вокруг ничего не знают. Короче, я отказался, поставил его на место, и на том все дело и кончилось. Все осталось как есть.
... Он говорил, говорил, я слушала и в душе завидовала его Кифайе. Ну чем она его так к себе привлекает? На мой (женский) взгляд со стороны - в ней нет ничего особенного. Обычная сельская арабка, толстая, в платке, неграмотная. К тому же старше него. И однако же - глупо отрицать! - она вызывает в нем самое настоящее, глубокое и сильное чувство, о котором мечтает в душе почти каждая женщина! Как он заботится о ней, как дорожит их отношениями и их любовью! Ведь они вдвоем уже четыре года против всего внешнего мира - в семье, на работе, в их деревне! Он счастлив взять ее в жены с четырьмя детьми от другого, но муж не отпускает. Какие, скажите мне, Ромео и Джульетта могут с ними сравниться? Хотела бы я видеть того Ромео, по-прежнему страстно любящего свою Джульетту, после нескольких лет семейной жизни, да еще растолстевшую и опустившуюся после родов!
Откуда, у кого в своей деревне он научился столь трепетному, я бы даже сказала - "джентльменскому" отношению к женщине? А может, они потянулись друг к другу, каждый будучи "отверженным" в своей среде? Она - мужем, в семье, ее близкие жили далеко, а он - друзьями и просто теми, кто работал с ним рядом? Невозможно никогда понять со стороны - что конкретно каждая пара находит друг в друге, только одно совершенно очевидно - эти двое по-настоящему любят друг друга. И это чувство сильнее их самих.
* * *
Спустя неделю Айман отменил помолвку, а еще месяц спустя оставил работу. Он исчез, и больше я его не видела.
Ашраф вскоре умер - и при весьма странных обстоятельствах. Он вышел из дома покурить, и не вернулся. Наутро его нашли во дворе - лежащим на земле, лицом вниз, без каких-либо признаков насилия. После похорон Кифайя с детьми вернулась на территории, к своей семье.
Об их дальнейшей судьбе мне ничего не известно, лишь в одном я твердо уверена - эти двое нашли-таки для себя возможность быть вместе.