Алексеенко Ольга : другие произведения.

Сказка о демоне, полюбившем русскую душу

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История эта не о принцессе, ожидающей спасения из башни одиночества, не о рыцаре, ищущего даму сердца. Нет. Она о перевоплощении, о красоте, о поэзии в обыденном, об обещании, о желании стать лучше ради... Представьте идеал, возведённый до абсолюта, вечность, облаченную в плоть, чувства, способные расширить границы Вселенной. Представили? Позвольте познакомить Вас с ним, рассказать о влюблённом и жаждущем взаимности. Сказка всегда о невероятном, невозможном, вселяющем надежду на чудеса. О жизни, наполненной обыденностью, о знакомой скуке, о поиске любви.
  В моём сердце, сером от асфальтной крошки, белом, под хрустящей штукатуркой высоких потолков в парадных, чёрном, как длинные плащи, вечно снующих прохожих, выглядящих, словно скорбные монахи, рыщущих неведомого смысла в жизни. В таком сердце, с началом апреля, поселилось тепло улыбки от долгожданных солнечных бликов, отражённых от стёкл домов, скребущих высокие, холодные, небеса. Всё ещё морозный воздух, будто мятный леденец, освежает дыхание при каждом вдохе, щиплет за нос незнакомцев, выбиравшихся из тесных, узких помещений. Под звонкую капель, улицы заискрились новизной, испорченные ожиданием чуда, прихода перемен, явления спасителя, героя, человека или события, что изменит будущее к лучшему, чтобы каждый стал счастливым. Яркостью перерождения заполнились кофейни со столиками у проспекта, ароматом свежеиспечённого хлеба, нежными бутонами тюльпанов, надеждами окрасились взгляды посетителей, ожидающих увидеть нечто, прочесть, выяснить рецепт личного счастья, смысла жизни, обрести нужный ориентир, что выведет из бесконечного лабиринта серых будней. Апрельская оттепель манит, мягко ласкает светом, но в городских переулках, в сосудах сердца, хранится память о рано настающих вечерах и о часах безразличного пребывания где-то меж строчек новостей, высказанных сплетен, пустых надежд.
  Во дворе же одного из тысяч, совершенно безликих, старых домов, мимо которых люди проходят без оглядки, без остановки, всегда хранится зима. Пускай времена года сменяют друг друга во всём остальном мире, в надежде на перемены, на весну, здесь, в тени здания, не испытать прохожему летней жары, не залюбоваться вкусной зеленью дубов, не ощутить приятного, сладостного аромата, распустившихся цветов на клумбах. Холод сковал металлическими объятиями облицовочный камень, крепко, до хруста, заморозки забрались в щели, трещины, под кожу, безнадежность поселилась среди бетонных перекрытий, деревянных досок, заполнила собой пространства, сквозняки стали хозяевами пустыни, наряду с призраками прошлого, застрявшими в фотокарточках, видеоплёнках. Зима, она не во внешнем, она в папиросном сердце, отсыревшего меня.
  
  
  Глава первая
  
  В небольшом посёлке, забравшемся домами и узкими улочками, выстеленными гладкой брусчаткой, в прибрежную зону острова, отдалённого от материка, ощущалось затишье. Туристический сезон окончился с наступлением холодов и приближения циклона, несущего в себе ветра и дыхание севера, успокоившего бурлящий поток ежедневной суеты, установив знак "стоп" на границе городка. Казалось, будто здания, люди, крохотные магазинчики и скрипучие деревья, замерли в ожидании следующего оборота земли, впав в состояние полузабытья, лености, скуки. Погода сулила проливные дожди, соединявшие влагой морские воды и грузные облака на горизонте, похожие на опостылевшие, протяжные вздохи из уст в уста. Поцелуи неба и моря стали долгими и холодными, как меж любовниками, что утратили за годы страсть друг к другу, но связанные брачными обетами, продолжают играть привычные роли. Чайки словно боролись с ропотом набегавших волн, пытаясь перекричать шум, горланя на известном для себя языке, то ли прося о помощи, то ли предупреждая о бедствии, то ли сплетничая о соседях. Их белое оперение яркими запятыми выделялось на фоне темных, низко опустившихся облаков, давящих на плечи атланта множеством атмосфер, пока море, без устали, взволнованное, тяжело вздыхающее, рисовало пеной новый узор, стирало и вновь наносило полосы, неровные дуги, прерывистые линии, пунктиры и точки. Живое, оно говорило, желая быть услышанным, прочтенным, только казалось, будто никто не способен понять смысла сказанного им.
  Целыми днями побережье походило на престарелого человека, плотно укутывавшегося в туман, прячущего под зыбкой серостью открытые поверхности песчаных пляжей, неряшливо набрасывая поверх привычного облика, морось, скрывая обыденность.
   В один из пятничных вечеров, погода совсем испортилась, заныв сквозняками в печных трубах, охая не закреплёнными ставнями на окнах и шурша, уставшими от долгого лета, упавшими с хрупких ветвей, листьями, перебирая ими по пыльному асфальту, застилая дорожки через газон. Время близилось к позднему ужину, предвещая посиделки старых завсегдатаев, в уютном баре неподалёку. На песке, разбеленном снегом и льдом, вдоль береговой линии, отпечатались следы редкой поступи прохожих, решившихся на короткий забег из пункта "а", в пункт "б", лишь из острой необходимости оказаться в ином месте, с иными людьми, сбежать. Теперь же там блуждал лишь ветер, под руку с холодом, да нежданный гость, здешних мест. Небеса хмурились, наблюдая за одинокой фигурой, ступавшей по заснеженному насту, с далека напоминавшую сумеречного путника, оказавшегося в родных пределах, где не признавали его заслуги и он отвечал взаимностью, отмечая неизменность человеческой натуры, ибо нет пророка в своем отечестве.
   Мужчина в сером пальто, не обращая внимания на промозглую сырость капризной погоды, шлёпал по пустынному пляжу в аккуратных ботинках тёмно-коричневого цвета. Крепко завязанные шнурки, истертая с боку подошва, говорили о привычках незнакомца, о его характере, о том, какую жизнь он ведёт. Так почти любая мелочь или отсутствие некого предмета, рассказывает о человеке больше, нежели тот самолично поведает в беседе. Наше тело хранит отпечатки носимой одежды, режима дня, удобство матраца, предпочитаемой пищи, профессии. К черте среднего возраста, личность приближается, имея на себе карту, с вычерченными на теле морщинами, маршрутами, родинками и чтобы изменить привычное, многие возвращаются к самому началу, к себе без знаний о том, как перемещаться в пределах своей реальности, отыскивают корни в детстве, принимаются выкорчевывать леса из предрассудков и чужих мнений, после чего становятся чистыми, явными, будто отреставрированные шедевры великих живописцев. Человек живущий без чувства стыда за то, какой он, без чувства вины, за сделанное и сказанное, умеет действовать без страха, без злого умысла, с уважением.
  Очередной порыв ветра попытался снести шляпу с головы мужчины, тогда он осторожно снял её и понёс в руках, стараясь не измять полы. Густые, тёмные волосы мягкими кудрями окружали голову и лицо прогуливающегося, легко повинуясь движению воздуха, взметаясь столь же неприхотливо как и тёмные воды, высоко поднимающие короны из пены, на гребне волны. Из-под манжет хлопковой рубашки выглядывали часы на кожаном ремешке, являясь единственным аксессуаром, ни перстней на длинных, худых пальцах, ни цепочек, отсутствовали броши на лацканах пальто, вместо модных, именных запонок, красовались не одинаковые пуговицы, пришитые разными мастерами, отличающимися по цвету, нитками. Мужчина расстегнул рубашку почти до середины груди, упрашивая ветер выдуть из себя душу, остудить сердце и страстно красную кровь в венах, что разжигает эмоции, требуя признания чувствований. Он бы хотел перестать испытывать сожаления о причиненном зле близким людям, причинённой боли их сердцам из-за непонимания сути вещей. Он так часто и так сильно разочаровывался из-за непринятия истин, борясь с самим собой, испытывая дикую злость от бессилия и бесконечную череду страхов за свое будущее, ужаса перед людьми, тревогу за правильность озвученных мнений. Те ли слова он выбрал? Адекватно ли повёл себя в критический момент? Молитвы мужчины были обращены к себе, в просьбе научиться любить, легко, просто. Он шагал по ветреному пляжу и мысли стали его соглядатаями.
  Бархатный жилет, оттенка пепельной розы, имел потайной карман, в котором хранились секреты хозяина, вещественные доказательства прошедших дней и сохранившихся привязанностей. Всего пара коротких писем в конвертах с обратным адресом, да несколько сложенных фото, подписанных аккуратным, женским почерком. Видимо, мужчина решил сохранить за собой выбор вернуться к авторам тех строк на листах бумаги, оставил сомнения о сделанном в прошлом выборе уйти, а не остаться. Он позволил себе ценные вещи, помещавшиеся в нагрудный карманчик жилета, иначе более весомые сердечные тайны, отяготили бы каждый последующий шаг, якорем пригвоздили бы его, заставили бы оглядываться, искать образ милого друга. Распахнутые полы пальто развивались, поминутно пытаясь то оторваться от плеч, то надуваясь пузырём, то плотно обхватывая фигуру, прилепляясь к телу. От холода покраснели кончики пальцев и лицо, но мужчина всё никак не решался вернуться в отель, где его ждали стены, крыша и ограничения. Встретившемуся случайному человеку, наверняка бы молодой мужчина показался рыцарем, из стали и бархата, утратившему благосклонность судьбы в лице прекрасной девы, но первое впечатление не совсем оказалось бы верным, ведь он шел навстречу новому, а не убегая от прошлого. День за днём его влекла к горизонту мечта обрести место уединения, которое он сможет назвать своим домом, отыскать любовь к некому делу, дабы им заиметь успех и благосостояние. Имея на седоватых висках отметины средних лет, он задумывался над тем, как желает прожить остаток лет, надеясь однажды подарить душе покой, готовый истратить остаток дней на поиск своих смыслов, личной философии.
  Продолжая идти, делая шаг за шагом по вязкому песку, он размышлял о том, как прекрасна закономерность, кажущаяся случайностью, насколько удивительна сложность в великой простоте, что привлекательна не сама оголённая часть тела, а неловкое движение, обнажившее родинку на плече, шрам на бедре, татуировку под кожей. Всего одно слово, вздох и честность проступает румянцем на скулах, капельками пота на спине, повышая слюноотделение и каждая реакция становится ответом для смотрящего, подтверждением предчувствия, несущее в себе миг отчаянного блаженства или же, удушающее разочарование. Не требуется полностью раздеться, чтобы оказаться голым, не требуется долго говорить о себе, чтобы обнажить душу, не требуется кричать, дабы стать услышанным. Не следует умирать, чтобы ощутить себя в гробу, для этого достаточно позволить вырвать своё сердце или добровольно подарить себя неверному.
  Волны накатывали снова и снова, промочив насквозь ботинки, низ закатанных до щиколоток, брюк, носки, но мужчина никак не решался окончить прогулку. Неторопливо осматривая до самого горизонта взволнованное, синее море, зачерненное грозовыми облаками, словно пёстрыми красками, путник собирал ракушки, а порывистый ветер навевал воспоминания, принося с собой ассоциации с людьми, прошедшими днями. Перламутр, сложный, переливчатый цвет, вмещал в себе бирюзу, как радужки у милой девчушки, подарившей ему сплетенный из одуванчиков венок. Розовый, что был в ямочках на щеках его матери, цвет нежной зелени, напоминающий о последней весне перед отъездом из родных мест. Самые красивые и наиболее уродливые моменты жизни помещались в хрупкой ёмкости его души и возможно, со временем, кто-то поможет их разбудить, превратить в прекрасный, порхающий рой бабочек и тот, полётом украсит вселенную. Со множеством душ молодой мужчина сумел встретиться и проститься за время путешествия длиною в несколько лет. На множестве жизненных путей он оставил след, вопросы и отзвук чувств, вместе с шорохом удаляющихся шагов. Считая себя обычным путником, мужчина редко задавался вопросами о том, куда именно направляется, какую дорогу избирает, зная, что его сознание приведёт, куда следует, стоит задать вопрос и ответ притянет магнитом к нужному человеку, месту, в центр круга. Он не задавался вопросом, влюблён ли по-настоящему, будучи уверенным, любые чувства испытываемые им, более чем настоящие и реальные, нет лжи в ощущениях, только в словах, формулировках, желании остаться удобным, понятным, таким, как все. Потому позволял возлюбленным уходить не прощаясь, ценя свое время, ценил и время окружающих, говоря честно, признавая ошибки, шагая прямо. Им двигала порой лишь одна причина для продолжения пути, а именно - рассвет, предвещавший наступление нового дня, а значит, новая история и переписанная заново реальность. Чаще всего его пугала не мысль о смерти или нужде, или о болезни, путника страшил застой, долгая остановка и само ожидание перемен, то чувство, когда привычная колея становится домом, смыслом, решением. Мужчину пугало застрять в каком-либо месте, застрять в беседах с одним человеком, застрять в настоящем, потому он продолжал путь, как только слышал учащённое сердцебиение при мысли "что же там, за порогом?" И так, каждый маленький шаг вперёд помогал удалится как можно дальше, от каждого отеля, в котором ночевал, от каждого кафе, где принимал пищу, от каждого переулка, улицы, города, от любого привычного состояния, только бы вновь позволить себе удивляться, познавать новое, забывать о том, каким был ещё вчера. Только бы услышать призыв идти вперёд, сбежать от знакомого, узнанного места, ведь где-то его ждут откровения о себе, драгоценные, важные смыслы, без которых невозможно понять, зачем ты? Зачем этот мир? Зачем всё? Ступая по пыльной дороге, он разберётся наконец, какая сторона света притягивает дышащее сердце, отыщет солнце, отбрасывающее его длинную тень, заново познакомиться с девственной луной, что встретит его, усталого от бессонницы, в тамбуре поезда, заглянув в окно.
  Зачастую путешественника кормили в обмен на истории, которые тот носил меж промокших листов записных книжец, истрёпанных сухими пальцами, неуёмным временем и незатихающим поиском новой истины. Истории жили в его беспокойном от воспоминаний уме. Все свои желания и эмоции он записывал сколь возможно аккуратно, настороженно фиксируя каждое слово, будто тщательно прожёвывая. Мужчина носил за пазухой чудеса, рассказывая просящим о далёких странах, где люди не знают голода, о землях, где благоденствует природа, о личностях, готовых помогать. Кто-то отмахивался, говоря : "Сказки всё это!" Но путник знал, порой важно лишь подарить мечту, намекнуть на возможность и человек сам потянется к звёздам.
  Страсть, нежность, привязанность, единение, приятие, стремление - всё отпечатано строгим графитом карандаша, законспектировано, закреплено в сознании. Некоторые листы скомканы, вырваны из блокнотов, оставлены по частям в очередной комнате, выброшены в огонь, превращены в пепел. Он выковывал философский камень, надеясь обратить слова в золото, благодаря опыту и зреющим до поры, мыслям, набирающим высоту, необходимость в осуществлении. Низкие потолки чужого имущества казнили его сны, а высокие, мешали отречься от комфорта, продолжить измерять шагами небосвод, без тревоги. Мысли, словно обнаруженные на песке ракушки у моря, не имеют никакой ценности для других, лишь для обнаружившего в них красоту, автора записок, слишком личные, являются самыми прекрасными драгоценностями, что коллекционируют в прозрачную, пустую банку из жестко переплетённых бумажных страниц. Так он их там и оставит до времени. Однажды, совершенно случайно, записки будут обнаружены на самом дне походного рюкзака или на верхней полке старого, обветренного шкафа, снова перечитаны для напоминания себе о хороших днях, или о том, сколь искусен разум во времена охоты на собственных демонов. Порой, вникая в смысл написанных фраз, путник не узнавал себя среди пытливых строчек, ибо лишь спустя время оказывалось, что он где-то далеко и слишком давно, когда-то в прошлом, был счастлив, но не заметил этого. Слишком естественным оказалось то состояние, настоящим, исцелившим от неправильности. Так далеко и так давно, что уж и вернуться никак нельзя, только обрести заново. Оказывалось, он способен был любить просто так, бескорыстно и без претензий, с надеждой взирал на небеса и с лёгкостью принимал происходящее вокруг. Только вот, восхитительные ракушки мыслей от пылких чувств превращались в некое подобие мотыльков, безоглядно летящих навстречу сиянию мечты, бескомпромиссно опаляя неокрепшие крылья о чужие утверждения.
  Мужчина шагал дальше, к новому горизонту, ожидающему внимательного, пытливого взора, способного разгадать тайны, готовому принять сердечность бытия.
  
  Глава вторая
  
  И однажды случилось то, чему следовало случиться. Связанный стремлением отправиться в очередное путешествие, молодой мужчина выбрал далёкую землю на востоке. По собственной неосторожности, он забрёл в редко посещаемую людьми и диким зверьём, глушь, заплутав меж деревьев, пробираясь сквозь валежник, вслед за мерцающей звездой, единственным сохранившимся ориентиром. В тот же миг, следуя зову своей совершенно несчастной судьбы, через лесную трущобу проходил снежный демон, обозревавший личные владения, словно дворянин с богатым наследством. Не имеющее душу, исчадье тёмных помыслов человеческого рода, был истинно чист и убивал, заплутавших среди горных троп, незадачливых путешественников, без злобы, без сожалений, существуя благодаря людскому желанию наделить обликом смерть. Легенды о снежном демоне повествовали о пустоте, о неизведанном, что находилось за порогом дома, уютного мирка, где человек являлся хозяином собственных владений. Но стоило только выйти за дверь, во внешние пределы, всюду его душу поджидал хищный оскал хаоса, готовый поглотить саму будущность. Вера в то, что если зайти достаточно глубоко в леса, если заблудиться среди деревьев, то обязательно повстречаешь прекрасного ликом и беспощадного взглядом, снежного демона, позволила таковому существовать, не одарив того причиной для убийства, лишь возможностью совершения оного.
  В один момент, в один глухой удар сердца, выбравшийся из легенд, узрел пред собою русскую душу, мгновенно приблизился, окружив белой вьюгой своих платьев живое тело, хрипло клокоча треском гранитного льда в глотке, предвкушая пиршество. Прозрачным хрусталём была кожа демона, крепким алмазом сияли когти, жемчужной белизной мерцали зубы во рту, сладким гранатом благословлены были его внутренности и похож он был на зимнее утро, чудесами вдохновляемое. Гибель от его цепких рук должна принести успокоение утратившему свой путь и красота служила украшением, утешением, умасливанием жертвы, не ради сверхъестественного, только для той души, которую проведут из мира живых в небывалые пределы под аккомпанемент хруста снежной корки. Вознамерившись поглотить незнакомца, хладный, широко раскрыл пасть, раззявил челюсти, щёлкая ими, а по округе разносился треск хрупкого льда. Он беззвучно вдыхал аромат животворящей крови, поглощая выпускаемый пар изо рта человека, наполняясь предвкушением первого куска, облизываясь наслаждением. Тёплым и сладостным оказалось дыхание чужестранца, словно десерт, приготовленный возлюбленным, заставив трепетать ноздри, внимательнее прислушаться, испытывать восторг.
  Две чуждые друг другу реальности столкнулись, слились в один момент возможного существования. Белая мгла нависла над мужчиной, выпустив изо рта длинный язык, раскатившийся вдоль тела вниз, вывернувшись из клубка, коснулся кончиком земли, сотканный из таявшего льда и радужных чешуек. Капли стекали с поверхности на блаженный снег, пропитывая слои, распаленные жадным ожиданием. Растекаясь, влага добиралась до черной почвы и на их месте зацветут белые ландыши по весне, как напоминание, оставленный след после себя. Окроплённое жертвенными приношениями, сверхъестественное существо взирало на неожиданно явившегося человека и не спешило приступить к трапезе, ибо не имело знаний о спешке. Демон-властитель, демон-владыка, демон, от которого не скрыться, не спрятаться, ибо он хозяин лесных трущоб, не знающий времени, ибо пришёл в мир благодаря вере, не знающий холода, ибо в нем не родилось тепла, не знающий старости, нужды, болезни, не знал никаких волнений. Он был пуст, как подземные пещеры, как летящий через космические дали, астероид, потому расправив плечи, закатив глаза, не спеша, принялся он наклоняться к человеку, медленно сглатывая подступавшую к глотке жажду. Хладный знал, сколь вкусна человеческая плоть, сколь благостна красная кровь, струящаяся по артериям, если только не испугать жертву, потому он был прозрачен, ощутим лишь жгуче холодным присутствием, что отмерзают пальцы и в лёгких не остаётся живого пламени. Белый призрак слыл хищником, быстрым и сильным, словно рок, настигавшим обречённого без раздумий, не брезгуя ни стариком, ни молодым юношей, не ребёнком. Демон проглотит каждого, без остатка, смакуя вкус, услаждая слух хрустом костей и звуком рвущихся мышц, кожи, сухожилий, окропляя землю блаженными соками, сцеживая вкусное в свою глотку. Высокий, достающий верхнего свода, парящий над сугробами, демон склонился до небольшой фигурой в сером пальто, кутающуюся в жалкий, заношенный шарф, пытающуюся отыскать в себе хоть немного тепла, но безуспешно. Вдруг, прозвучавший громче колокола, новый удар живого сердца, которому не присуща была жестокость, ибо не хранило оно обид, оглушил демона и захлопнув ледяной зев, тот резко отпрянул, белые глаза его расширились, пораженный он прислушался к себе, влекомый чуждым бытиём. Честность прибывшего человека призвала хладного, а рвущая вены не познанная кровь, пригласила последовать за нежданным гостем, пообещав однажды вдоволь напоить нектаром мозгового вещества. Оторопело, взирал демон на человека, ошеломлённый сколь тот отличался от всего привычного, узнанного, будто бездна неизвестности разверзлась перед его ступнями, призывно маня за собою, увлекая, завораживая. И он принял яд любопытства, вознамерившись поглотить душу сию, но позже, когда узнает путь незнакомца. Обещание стать угощением сладким, отдаться, насытить собою казалось естественным для человека, оно оплело демона путами, крепче цепей и канатов, крепче законов природы, логики и математики ибо было добровольным. Предложив спалить до тла, до сухого пепла, насытить ядом жизни, клянясь в возможности познания конечности бытия, истины, счастья, причины явлений, душа человека, не стремясь намеренно, переменила путь двух вселенных, существовавших до того момента в разных плоскостях возможного. И жаждой опалило алчную глотку, красную, окрашенную выпитой кровью удачливых погибших, вырвав язык у не знавшего времени, у не существовавшего в плоти, ибо демон слыл олицетворением рока, обрывавшего линию жизни на ладони человека. Не имевший начала и конца, альфа и омега, впервые испытал жажду по сердечной жидкости, ибо встреченный аромат имел тайну, отличавшую духом кровь от испробованной ранее потому выдернула из демона бесконечность, наполнив глотку желанием испить до капли неизвестность. Впервые он узрел неверующего, не слышавшего легенды и словно очнулся от веков забытья, словно ощутил себя, почувствовал землю под ногами. До того момента существовал довольствуясь предписанными правилами, обитал в рамках фантазий, в пределах границ, которые выстроили сознания жителей деревень и городов. И лишь один миг сумел переменить всё для него. Теперь демон, познавший голод, впредь никогда не насытится вдоволь и жажда сия страшнее смерти, ибо принудит меняться, заставит идти, искать новизны, нового и стремления начнут проворачивать один круг перерождения за другим. Словно покорённый, в оковы заключённый, тихой позёмкой, он последовал за путником, зацепился за подол пальто и проковыряв дыру меж подкладкой, холодком забрался меж нитей шерстяных. Изморозью покрыл он тень, что отбрасывала фигура мужчины, не желая попасться соринкой в око всевидящей звезды, сокрылся, спрятался демон, невидимый, но ощущаемый роком, став частью реальности ибо возникли в нем чувства, меж холодом и снегом упали на гранит ней лёд семена сознания и снов. Возможно, наступит оттепель и позволит семенам прорости, влагой напитаться, тепло ощутить и распуститься цветком, красоты которой ещё не видывали, ни в этом краю, ни до края земли. А может, пустит корни наполненные ядом, пустит их под ногами людскими, отравит почву, растения, проклятьем заклеймённый расцветёт, призывая смерть на головы живущих. Теперь астероид двигался необратимо в мир, и природа его, сокрытая мощь ибо демон-властитель способен взять всё, что пожелает, предвещая великие знамения.
  Отяжелели плечи путника и в венах то и дело застывала кровь от бездны, раскрывшейся под его ступнями. Стал молодой мужчина атлантом, что нёс судьбу и будущее на себе, согнувшись, почти упав в снега, боясь остаться в мёрзлой пустыне среди мхом покрытых деревьев и густого кустарника. Тяжесть целой планеты, обрушенная на него, выдавила дыхание, дробя кости, оглушая звуком труб иерихонских, так что слезы кровавые по щекам заструились, из носа сгустками выпала, Он не видел то, что окружило его колючей вьюгой, но понял, данное нечто впредь не оставит его.
  
  Глава третья
  
  Спустя месяцы, после неторопливых шагов по далёкой Японии, молодой мужчина всё ещё плутал по чуждым городам, не зная, где остановится, где проснётся и будет ли у него завтрашний день. Блуждая без особой цели среди душных людей и тесных улочек, он не надеялся повстречать того, кто примет его путь, ощущая себя постаревшим и пережившим все возможные жизненные невзгоды. За время, проведённое в дороге, он смог познать физический голод, но страшнее оказался голод по вере, познал жестокость по отношению к себе, порой из-за цвета кожи, мировоззрения или же неспособности постоять за себя, познал одиночество, когда никто не слышит сказанных слов. Ужаснее всего оказалась жестокость без причины, а лишь из-за возможности совершения зла, когда мужчину били не боясь последствий. Однако ж, путник чаще замечал душевную отзывчивость, бескорыстность в поступках и нежную, любовную привязанность между людьми. Всегда находились те, кто протягивал руку помощи, забинтовывал раны, предлагал ночлег, угощал ужином и принимал в оплату лишь слова благодарности.
  Путник всё ещё мечтал побывать во многих странах, но поступь его отяжелела после земель Востока, страх стал извечным компаньоном. опутывая его сознание во снах. Стоило только сомкнуть очи, как он проваливался в тяжёлое забытьё, придавливаемое толщами неизведанного. Снежная мгла вихрем и белым светом застилала всё обозримое пространство, колола, мучила, смущала и человек переставал понимать, видит ли сон или то происходит наяву. Непонимание призывало страх, что опутывал сознание столь крепко, лишая покоя и в часы бодрствования, не оставляя спасения с восходом солнца. Мужчину страшила вероятность пропасть, исчезнуть, в хладной белизне без остатка и он желал прекратить поиски истин, пока то, что он увёл за собой из диких земель, не настигло опустошением, доведя до безумия. Он боялся однажды не понять, очнулся ли ото сна или же всё еще бредет по белой, заснеженной пустыне, в ужасе от ощущения преследования и от того, каков сам преследователь, природа, которого неясна, неизведанна, до крайности необычна. Как противостоять злому намерению, человек учиться в течение жизни, но как бороться с тем, кто покушается на твою душу, пробирается под корку разума, где отсутствуют правила борьбы, ареной является зыбкая ткань подсознания, мало изведанная даже обладателю. Порой сама почва под ногами вопияла к молодому мужчине, возмущённая тенью, следовавшей за его спиной. Теперь путник продолжал идти ради того, чтобы найти место успокоения не для себя, а для кровожадной ярости, стелившейся позёмкой по его следам.
  Сколько же прошло времени? Разве пять лет? Десять? Всего год. Русская душа блуждала по миру, разыскивая надежную тюрьму, пропасть, место, где подошва ботинок прекратит примерзать к мостовым и сознание перестанет гореть холодом смерти. Но нигде он так и не сумел задержать свой взор, хотя бы на месяц. Тогда мужчина решил вернутся в тот город, где родился, который ненавидел и от которого бежал так далеко, насколько хватало железных дорог, но он помнил. Помнил путь из школы до дома, балкон на одном из зданий густо увитый плющом, лестницу на крышу, помнил музей, куда сбегал чтобы помечтать о путешествиях, качели, на которых он мог дотянуться до неба. Загорелся слабый огонёк надежды, будто вернувшись, он позволит молочным туманам вспоить жажду снега, а ветра унесут тяжесть сверхъестественного за собой.
  Город, с древней историей среди пустующих разумом земель. Город, увитый каналами, наполненными мутной водой и наслоенных за века культурных пластов. Улицы его очаровательно тосковали прекрасными, закатными вечерами, упивались любовными ночами и навсегда расставались с часами буйного счастья в рассветные утра. Они утешали неудачливых любовников, искавших страстных объятий науки, поэзии, вдохновляющей их музы. По узким переулкам блуждали призраки прошлого, пока жители помнили о будущем. Город принял даже путника со своей тяжкой ношей, дав обещание присмотреть за каждым доверившимся, а тем более, за вновь вернувшимся. Обещание пролилось дождём по крышам, приведя русский дух к квартире на четвёртом этаже дома, укрывшегося от суеты проспекта.
  Блудный сын припал к брусчатке и уткнувшись лбом в холодный камень, разрыдался, надрываясь в беззвучном крике чувств. Припав к земле, мужчина прижал к груди сжатые в кулаки ладони, словно пытаясь удержать внутри сердце, которое будто плавилось от сожалений, выскальзывало изнутри, сквозь рёбра. Пока слёзы жгучими каплями опадали с ресниц, смешиваясь с дождём и пылью, полы его серого пальто, пропитывались знакомыми цветами не остывающей жизни. Только сейчас путник осознал, сколь великая тоска сопровождала его весь путь до дома, как пышно расцвела она на благодатной почве отчуждённости среди незнакомых слов и интонаций, встречавшихся на пути. Все выбранные дороги должны были привести сюда, обратно в город, покрытый куполом из серых облаков, вновь встретиться с извечным гулякой, промозглым ветром, считавшим себя хозяином переулков и набережных, тянущихся на километры.
  Перед тем как оставить родные места, мужчина распродал мебель и теперь, отыскав ключ в щели между порогом и полом, оказался в пустой, одичавшей, квартире. На него вопросительно взирали глазницы запылённых окон, неохотно пропуская дневной свет, но стены уже были готовы обнять вернувшегося из дальних странствий путника, ссутулившегося под давившей на его плечи, ноши. За время, проведённое в незнакомых мирах, он почти стёр из воспоминаний адрес квартиры и внешний вид здания. Он почти позабыл, каково иметь собственное постельное бельё, самому готовить пищу и мыть посуду. Всё, что сейчас имел хозяин квартиры, это походный рюкзак, наполненный необходимыми предметами для путешественника, парочкой образцов гончарного искусства, записные книжицы, потрёпанное временем и попутным ветром, пальто и кое-какой одеждой. Но он всё ещё был жив, а значит, история не окончена. Тихое счастье наполнило сердце путника, надежда зашептала о возможности искать тишину в себе, а не в отделенных от городов селениях, покой в собственном духе.
  Утро следовало за ночью и повседневность расставляла приоритеты будней в городе, где никто не ждал возвращения молодого мужчины. Времена года сменяли друг друга, навязывая привычки и обыденные нужды. Квартира заполнялась шкафами и тумбами, полки на кухне заставлялись посудой, вешалки тяжелели от предметов одежды, столы ломились под тяжестью книг, а почтовый ящик переодически, весьма решительно, недовольный переполненностью, выплёвывал пару писем или газету. Соседи по лестничной площадке укоряли хозяина квартиры за несерьезность, ведь он пускал некоторые вещи на самотёк, например общественные собрания и ежемесячные поборы денежных средств на ремонт подъезда. Но всё же, относились весьма уважительно или и вовсе сторонились. Слишком уж его молчание было красноречивым, а взгляд, отличался проницательностью. По-первости и непривычке, даже пытались свести его с интеллигентными и высоко моральными представительницами женского пола, да только бестолку. В прошлом молодой мужчина часто отвергал признания и ещё чаще, отвергнут был сам и потому сторонился снова связать свои мысли и стремления с кем-либо.
  Прожив несколько месяцев на одном месте, хозяин квартиры на четвертом этаже надеялся подарить покой, унять не только свой пытливый до загадок разум, но и одухотворённую жадность, следующую за ним. Сны продолжали пугать холодом белоснежных пустынь, но теперь хозяин квартиры почувствовал присутствие мысли, чужеродной, не до конца сформировавшейся, но уже звучавшей по своему, не похоже, напоминая слабый стук одинокой капли по алюминиевому подоконнику среди городского гомона и шума. Не свойственное человеку, стремление, задышало, отделившись от потока вопросов, решений подтекстов, зашевелилось под толщами снега, заструилось позёмкой, распадаясь на частицы, не имея слогов, смыслов, только намерение обрести, стать, проявиться. Мужчина осознал, что нечто, внимательно наблюдает за его движениями души, сменой настроений, состояний, пытается шагать в унисон, хотя и спотыкается постоянно, озадаченный резкими оборотами, скачками от воодушевления до гнева, а после в опустошение, безразличие и ещё ниже, в холодность. Тело напоминало дрейфующую лодку по очень бурному течению, состояние покоя неизвестно, лишь шторма и бури, шторма и бури. Тишина в мыслях наступала лишь когда суденышко накрывала гигантская волна переживаний и эмоций, утаскивая на глубину бесчувствия из-за усталости. Существовавший без внутренних тревог демон не мог и предположить сколь сложно устройство человека, сколь тот слоист, оригинален, сложен. Пораженный открытиями, хладный тянулся увидеть больше, попробовать испытать похожие чувства, приобрести органы, внутренности, что позволят ощущать окружающий мир, а не только наблюдать за ним. И хозяин квартиры замечал эти перемены, ведь раньше "нечто", едва уловимое, только яростно металось по снежной пустоши, словно бесплотный, животный инстинкт, заточённый в клетку изо льда и света, но постепенно оно приобретало качество, способное сблизить их обоих. Яростный вихрь улёгся тихим вздохом на поверхности мира сновидений и стал любопытным, разглядывающим, прислушивающимся. Холодность постепенно смолкла, смирилась и подбираясь ближе, улавливала форму мыслей, привкус времени, словно пробовала изобрести самого себя. Оно оглядывалось, притягиваемое незнакомым миром, видимым сквозь толщи льда личной вселенной человека, подходя всё ближе. Демон принялся разыскивать лестницу, выход из подсознания, выход во вне, в пределы реальности из снов, где его окружала лишь пустыня из вопросов, колющих в маленькое естество. Таящийся среди мириад разноцветных снежинок, постепенно облачал свою суть в смутные очертания силуэта личными выводами, встречаясь с человеческим сознанием, постепенно отделялся, отдалялся, мечтая стать таким же, ведь не знал другого примера, не видел пред собою иную душу, только эту, яркую, безграничную. Хладный упивался фейерверками эмоций, что расписывали небеса, ныряя глубже и возвращаясь обратно, на поверхность, надеясь научиться ощущать любовь, ненависть, гнев и радость, взрастить себя способным улавливать каждую ноту, видеть каждый оттенок, вкушать удовольствие. Ему становилось тесно во вселенной человеческого разума.
  И однажды, ушедшее из далёких земель Востока, выбралось из снов, следуя за вздохом, представ призраком, без физической формы, выплыв в материальный мир искоркой холода. Оно любопытно озиралось по сторонам, сравнивая место рождения с местом, где оказалось. Чужие небеса и чужое солнце, иные просторы, заполненные геометрией стен, окон и крыш. Оно рассматривало мир, словно калейдоскоп, не представляя до сего момента, что виденные человеком сны, повествуют о реальности, в которой и оно может существовать.
   Снежный демон знал себя в прошлом, помнил свой облик, но теперь не имел ничего ибо стал сложным, состоящим из вопроса "зачем?", вынуждающего искать ответ, причину, объяснение. Обескураженный, он терялся среди света и звуков, порой переставая себя осознавать, напуганный бытием и возможностью исчезнуть, раствориться. Пришлось изобретать себя заново, разыскивать нишу, в которой сможет схорониться, подняться из глубин незримого. Имея только стремление, призрак белой пустыни решил обрести внешность, решил превратиться в полноценное существо или хотя бы напоминать таковое. Он не знал на что способен, какими силами обладает, где его пределы, ведь пред ним преклонялись люди, столетиями передавали из уст в уста предания о прекрасном и ужасающем, потому демон не имел страха пред неудачей или пониманием, будто он чего-то не может. В среде людей он слыл всемогущим, а благодаря русской душе заимел любопытство. А что, если?... Он начал лепить себя из попадавшегося в поле зрения и не являлось слишком тяжеловесным. Одевал кору и асфальт, облачался в цвета и ткани, подбирал перья и шерсть, проникался испарениями и металлом, притягивая крошки, частицы, куски. Его облик напоминал кучу хлама, который кто-то жадно собрал в некое подобие человеческого силуэта, что постоянно распадался на части, теряя пласты и слои. Не понимая, в какой последовательности крепить разнородные члены, конечности, снежный демон, казалось, совершал одни и те же ошибки, не зная процесса обучения, делая одно и то же, ожидал иного результата. Словно улитка, он ползал вокруг мусорных баков, по тропинкам, по крышам, таща на себе целое изваяние из материалов, оборачиваясь в бумажные листы, газетные вырезки, журнальные статьи. Ему нравились крылья птиц, нравилась форма и лёгкость, но его собственные, что он мастерил бесконечно долго, ибо не умел торопиться, отличались от идеала, от предмета вдохновения. То правое, то левое, слепленное из кусков выброшенной фольги, смятых жестяных банок и умерших перьев, отваливалось, либо было настолько громоздким, что перевешивало всё остальное туловище, волочась по земле, собирая обертки, фантики. Пустота требовала заполнения, а извечно звучащий вопрос, двигал сверхъестественное вперёд, лишая возможности прекратить поиск нужных материалов для себя, остановиться и оставить всё как есть. Демон кропотливо изучал архитектуру того, что видел, старался понять, почувствовать, какая именно форма ему подойдёт, поможет ощутить себя настоящим, но пока ничего не выходило. Первая попытка собрать подряд склянки, щепки, обломки и обернуться в них словно в кокон, возродившись в новой оболочке, оказалась тщетной. Намучившись с когтями, шерстью, камнями и пеплом, хладный скинул всё, ощутив облегчение и лишь благодаря вере в собственное существование, не исчез, оставшись лишь моментом в доле секунды, искоркой на свету, морозным вздохом в ясный день. Лишив свой облик видимых частей, призрак стал часто проваливаться в чужие реальности, теряться где-то в прошлом человеческого мира, заглядывая в будущее, но не находил нигде для себя места, ибо не видел цели оставаться там, где становилось тихо, ведь больше не был слышен стук сердца обещанного. Потому, возвращался он к серому дому, единственной значимой точке в пространстве и времени. Блуждая меж мирами, снежный демон присматривался, учился видеть, наблюдал за тонкими сущностями и привыкал к себе, пока хозяин квартиры, тем временем пережидал, казалось, бесконечную зиму.
  Город снова и снова заносило снегом, а минусовая температура била рекорды последних двух столетий. Поднимая взгляд к небу, иногда можно было заметить диск солнца, скрывавшегося за плотными, грязно-белыми облаками. Ветер метался меж арок и подворотен, огибая углы зданий и забираясь под полы пальто редких прохожих, похищая из-под сердца сбереженное тепло. Свирепым вихрем потоки воздуха поднимали вверх только что выпавшие из кудрявых небес, снежинки и казалось, будто город перевернули вверх ногами и весь мир стал облачно-светлым, пустым и бездонным. Это снежный демон заигрался с метелью и та, носила его образ с собой, струясь потоками по замёрзшим каналам, убаюкивая, напевая колыбельную, упрашивая остаться с ней, пока весь мир не окоченеет.
  Зима длилась бы в городе до бесконечности долго, если бы хладного якорем не утянуло обещание, подаренное человеком, напомнив о вопросах, о невозможности забыть, каким именно демон хотел стать.
  
  Глава третья
  В конце апреля мёрзлый дух возвратился к одному из старых домов и опустился ворохом снежинок на балконе четвёртого этажа. Покинутая, метель оставила свое приданное из нескольких месяцев, покрывала белые, простыни шелковые, вечера долгие и оставила город покрытый снегами и льдом, предоставив уборку соперницам своим.
  Успокоенный слышимым биением сердца хозяина квартиры, демон ощущал как отступает холодность, обреченность с которой он метался яростной вьюгой разыскивая свое лицо, утраченное где-то по пути. Прислушавшись, ощутил всё возрастающее любопытство, сблизившее его во снах с человеком, одарившее стремлением, что изменяло суть сверхъестественного. Снежный покров был сброшен и наконец обретена земля вместо льда. Звеня крохотными, круглыми колокольчиками во рту, перебирая их словно леденцы, белый призрак зимы внимательно осматривался, пытаясь отыскать место в племени, где в его существование никто не верит, не поднесёт жертвенного пламени к благовониям, не попросит милости. Там, где он оказался, никто не знает снежного демона, никто не станет звать его, надеясь никогда не встретить. Никто из живущих не станет искать следов бледного призрака и даже звук шагов был слышим только ему одному. Лёгкая, невесомая поступь его, походила на стук градинок о сточные трубы, хруст снежного наста, на звон замёрзших капелек дождя о холодный металл водостока. Так звучит свет летящий сквозь просторы космоса от давно погибшей звезды.
  Пустое, безликое существование вёл молодой дух, блуждавший по острым углам реальностей, смыкавшихся гранями видимых и ощущаемых миров. Он оставался всё таким же прозрачным от внутренней пустоты и весьма редко проникал внутрь квартиры, страшась заплутать меж стен и потолков, страшась теней, тянущихся за предметами, того и гляди провалишься под ножку кресла и пропадёшь. Но всё же, демон чувствовал, будто хозяин квартиры приглашает его, замечая привычку того оставлять постоянно приоткрытыми двери, ведущие на балкон. Призрак не понимал, к чему мужчина впускает внутрь сердца дома холодные сквозняки и шум, мешающий внутренней тишине, но ничего не менял, просто находился по близости, прислушиваясь, цепляясь за новое. Он продолжал собирать себя по крупицам, подбирая различный мусор и утаскивая его на крышу, где под светом звёзд, конструировал нечто, более скрупулезно, нежели вначале. Сперва слепил некое подобие яйца, овальный предмет, представив его своей головой, да только она вечно укатывалась прочь, ведь он не знал куда её поставить, таскал из стороны в сторону, часто роняя, отчего та покрылась трещинами, слишком хрупкая, словно из скорлупы. Тогда хладный попытался вылепить череп, как у животного, но тот крошился, разламывался ведь отсутствовала нужда хранить где-либо свою память или мысли, ведь он являлся воплощением своего прошлого и будущего, стремления, желания стали им самим, воплотились в нем. Ему было сложно понять, зачем нужны торс и к чему крепить пальцы, но видя как ловко орудует своими конечностями человек, белый призрак возжелал обрести тело для возможности прикоснуться к видимым предметам. Желания поставили шею на плечи, скрепили их с руками и ладонями, а ноги неуверенно зашагали по балкону, но творец чувствовал неправильность пропорций, движения казались дёрганными и постоянно форма ломалась, колени сгибались в разные стороны, верх проседал. Демон впервые озадачился, отчего не выходит сразу же достичь нужного результата? Откуда столько препятствий для того, кто жил на вершине мира? Демон вспомнил жертвенных созданий, что поглотил и жажда проникла жалом, гласом вопиющего, удушающе требуя новой порции. Он искал разгадку неудач и хрустя белыми косточками, пойманной птицы, напитывая суть жаркими внутренностями, наконец познал секрет устойчивости, заключающийся в твёрдом скелете. Догадка озарила его пониманием, принудив вновь отречься от оболочки, оставить лишь некое подобие рук для возможности вылепить основу из материалов, что отыщет. Собирая разбитые фарфоровые чашки, выброшенные жителями дома, сплавляя их осколки с металлом и льдом, начиная с самых маленьких и до самых крупных, хладный творил свою для себя клетку с крепкими прутьями, что выдержат мощь его естества. Ему стоило многих попыток изобрести из разрозненных материалов крепкий скелет, сделать самолично то, что даётся каждому рождённому существу без условий, определяя тому роль, способности, причины, тогда как у демона имелись лишь вопросы и желания, и он сам, только он лично, был способен определить себя. Первыми он слепил фаланги, украсил ноготками, выковал пястные кости, аккуратно скрепив их проволокой и лентами из выброшенных бинтов. Кости напоминали разбитую и склеенную вновь посуду, жилы золотой меди протекли меж отдельными частями, подчёркивая слияние различных материалов, белого фарфора и металла. Данную технику он помнил, храня многие знания, унеся традиции с собой из далёких земель, потому не чурался мусора, обнаружив ценное в никому не нужном, прекрасное в разбитом и изящное в сломанном. Последний снегопад помог вылепить мышцы, ведь снег легкий материал, однако от него можно добиться твердости стали. Кропотливо трудясь над каждой выемкой, углублением и возвышением, стачивая острые края, зазубрены, обтесывая до ледяной гладкости плечи, грудь, бёдра, голени и пятки, демон постепенно сотворил идеальную копию мужского тела, стянув сухожилиями из белых ниток, намотанных на деревянную катушку, подвесил челюсть, закрепил треугольник носа, а после, мелкими лоскутами, слой за слоем, покрывал оболочку тонкой, воздушной паутиной для обретения подобия кожи, уговаривая пауков не мстить за разорённые жилища. Подбирая оголенные провода, разглаживая, выпрямляя, хладный кропотливо сплетал их вокруг черепа, пытаясь придать мягкости, расчесывая костяным гребнем, заимствуя легкость лунного света, омывавшего его безликий образ. Ночи напролет демон просиживал на крыше дома, примеряя новую конечность, вставляя недостающие куски, дорабатывая форму, а потом, блуждал по задворкам, уча себя двигаться иначе, более походить на человека, привыкая чувствовать себя в теле, сцепляя намерение с клеткой из костей и мышц из фарфора, металла и холода, пронизывающего его суть, являясь сердцевиной, настоящей основой его состояния.
  Безликий, почти уже цельный, хладный оставался снаружи квартиры, застывая на минуты и целые дни в одной позе, сидя на перилах и свесив руки вниз, в ожидании очередного кусочка пазла, что позволит ему приблизиться к праху и тлению, к собственной точке полнейшего отсутствия, ведь лишь обретя телесность возможно погибнуть от времени, всё ещё бывшее на стороне сверхъестественного, вечного. Незримый ветер развивал серебристые волосы и пел, рассказывая истории слышимые где-то далеко, проскальзывая сквозь звонкие колокольчики, привязанные между пальцами на ступнях, упрашивая порой вернуться в края легенд, оставить попытки превратится в дышащее создание, пророча обладание страстью, уничтожающей цивилизации. Демон не слушал, друга, ибо слышал зависть, сквозившую меж строк, желание каждого побыть на месте смертного, испытать удивительное ощущение оканчивающегося момента, без способности его продлить, остановить, остаться в нем навсегда. Каждый мечтал стать беззащитным пред ускользающими секундами, пред будущим, пред судьбой, перестать отслеживать циклы рождения и смерти галактик. Бледный призрак зимы звал луну и холод, что любовались им, ласкали его, поклонялись ему словно богу, ибо он сумел то, чего не могли они, сумел пойти за своим желанием. Он позволял касаться к себе и свету, сияя холодной красотой зарождающегося познания, блестя гранями стального алмаза, и весь мир покорился бы его воле, возникни такая потребность, но призрак стремился к иному.
  Постепенно, слой за слоем, он украсил себя памятью о прошлой жизни, обернув тонкий силуэт в прозрачные платья, на которых сияли горные пики заснеженных вершин, длинные тропы в лесных чащах, струящиеся мелкие речушки и ключевые воды. На подоле распустились нарциссы, ирисы и конечно же ликорис, вечный проводник из мира живых. На плечах пышной вышивкой засияли звёзды на высоких небесах, переливом рассыпавшись на черничных, сапфировых и кобальтовых оттенках ночи. Одежды стали покровами его дабы сохранить от зависти звёзд и тонких сущностей, просящих подсказать путь в реальность, превратиться в иное, явственное, предлагали знания и драгоценности в обмен за науку, как обрести телесность. Однако ж, никому демон не поведал своего пути, ибо не желал стать рабом кому-либо, не желал служения богам, и не желал собирать долги. Он хотел принадлежать себе, идти куда захочет, иметь лишь то, что выберет сам, потому отверг дары чужие, связав всё намерение с человеком, с тем, кто привёл демона из земель Востока.
   Белый призрак не мог объяснить, отчего так поступает, зачем столь сильно возжелал стать похожим на мужчину, зачем последовал за биением сердца незнакомца. Ведь где-то по пути в этот город хладный чуть не исчез, сохранив себя только спрятавшись во снах русской души. На чужой земле бывший альфой превратился в тусклое стёклышко, отдалённо напоминавшее то могущество и власть, коими обладал, среди опустелого холода и белизны зимы. Долгое время, присутствуя лишь искоркой света на ледяной глади, осознавая собственную пропажу из мест, преклонявшимися пред его силой, он мог исчезнуть, раствориться. Там, в далёких землях, уверовали в существование бледного призрака зимы, тем самым породив демона, забирающего жизнь, могущего препроводить сквозь призму реальности, в иное состояние. Кому-то даже удалось лицезреть истинный облик его, пусть и в момент собственной погибели. Взгляд хладного, подаренный суеверным страхом перед неотвратимостью смерти, был чист и светел, дыхание свежим, словно дуновение ветерка ранней весной, а уход из мира был быстрым, без мучений, милосердным, но лишь для готовых умереть. Остальные же пугали рассказами о снежном демоне, страшились оказаться в его владениях, повествуя о прекрасном лике, заключившем в себе саму суть хладного ужаса, ибо демон являлся самим олицетворением стихии, бесстрастной и беспощадной для смертного существа.
  Впервые отняв человеческую жизнь, запечатлев свой образ на зеркалах души, бледный призрак узрел себя глазами верующей жертвы, осознал себя, как нечто существующее, но кроме знания, ничего другого не приобрёл, не ощутил радости быть рождённым, ни печали от угасающей судьбы незнакомца. Демон лишь смог принять случившееся, но никто не подарил причину или объяснение, почему именно так должно быть. Как никто не привил ему знание о добре или зле, силе и власти ибо понятия эти принадлежали роду человеческому, а значит, чуждо существу, родившемуся благодаря страхам, затаившимся глубоко в генах. Возможно поэтому, почуяв неизвестный до селе аромат крови, хладный последовал за ним, в надежде, что не имея веры в демонов, встреченный человек способен привести бессмертного за собой в другой мир, показать иные горизонты.
  И вот теперь, день ото дня сверхъестественное существо наблюдало за русской душой, чей запах призвал в страну с берёзовыми рощами, за тысячи километров и тысячи дней от привычных горных вершин, лесов и рек, вдалеке от страны, где ему подарили бытие, где хранили о нём предания. Демон помнил данное обещание когда-нибудь заполучить жизнь человека, записав его иероглифами на груди, выбив чёрной татуировкой у сердца, чернилами пропитав своё естество ожиданием.
  
  Глава четвёртая
  Перемены, явившиеся после возвращения домой, день за днём въедались под кожу хозяина квартиры на четвёртом этаже и с наступлением очередной весны, он полюбил ухаживать за огромными кустами азалии, что пышно зацвели, украшая клумбы у ограды забора. Опадая, лепестки окрашивали святой белизной землю, застилая мягким ковром чернь влажных комьев. Казалось, словно первый снег выпавши, никак не таял, даже в жаркую погоду, пудрой сахаря уста. Стройная ива, окружённая березами, кленами и дубами, хранила зелень листьев до первого месяца зимы, запаздывая с капитуляцией перед холодами. Постепенно, благодаря заботе и стараниям жильца одной из квартир, двор приобрёл весьма ухоженный вид, перевоплотившись из опустелого местечка, в приятный уголок среди кирпичных стен и стеклянных обоев. Однако молодого мужчину слегка удручал тот факт, что солнечные лучи, будто по собственной воле, избегают освещать деревья, кусты и по этой причине, место часто выглядело неприветливым. Скамейки пустовали и редко слышались беседы праздно прогуливающихся пар, а ему так хотелось привнести озорных солнечных зайчиков, отражённых от капель дождя на листве, внутрь квартир, что вызвали бы улыбки на душах.
  Заметивший один лишний вздох, демон, взявший образ человека, присвоивший себе руки и пальцы, ноги и суставы, стал по вечерам забираться на вершину кроны какого-либо дерева и ловить свет от заходящего солнца для кустов азалии. Серебряные власы струились по плечам, спине, словно зеркало, сияя бликами, даря зелени дерев тепло. Белый призрак оставался всё ещё безлик, не обладая определёнными чертами лица, с пустующими глазницами, ибо пока не знал, как именно желает выглядеть, каким хочет стать для себя, ведь лицо является отражением сути. Не знал демон ничего о красоте, об уродстве, видя совершенство лишь в человеке, за которым наблюдал. Как и многие другие понятия не были привиты сверхъестественному существу, ему приходилось постигать сути вещей самому, постепенно выбирая только то, что подходит по размеру, только понятное. Поначалу, он хватался за каждое явление жадно, вгрызаясь челюстями, подбирал любой хлам, предубеждение, думая, будто всё пригодится. Через подобные ошибки демон осознал, к чему стоит стремиться, за каким собой приглядывать, обретал опыт.
  Белый призрак зимы не знал, видел ли владелец квартиры его хоть раз. Замечал ли боковым зрением в отражении на оконных стёклах или зеркал, когда взгляд сфокусирован на каком-либо случайном предмете и нечто способно проскользнуть в реальность, подать знак о своём присутствии, мелькнуть на один миг, заставив обернуться, присмотреться внимательнее. Ощущал ли молодой мужчина прохладное нахождение сверхъестественного поблизости? Знал ли о пустом взоре, следящим за ним, благодаря предчувствию, вживлённому под кожу древними инстинктами, повествовавшими о временах, когда боги ходили средь людей. Или может, хоть вечерние тени подсказали мужчине о любопытствующем взгляде пустых орбит в призрачном черепе демона, который на самом деле сомневался, желает ли быть увиденным этим человеком. В каком образе, исчадье белых пустынь, предстанет пред взором, рождённого существа? Сумеет ли молодой мужчина встретиться как с равным с тем, кто блуждает на задворках жизни, узреть в призраке свободного хищника, а не кучу хлама, отталкивающую, мерзостную фантазию? К сожалению, после любопытства, снежный демон познал горечь сомнений и неуверенности, что опалили его крылья, нанесли глубокие шрамы по новорождённой, сладкой плоти.
  Порой, хладный цеплялся ладонью за одну из перекладин пожарной лестницы и упираясь босыми ступнями о кирпичную стену, зависал в таком положении, пока хозяин квартиры проводил дни и ночи у окна, за столом, в своём кабинете, окружённый множеством книг, увлечённо читая одну за другой. Некоторые книги, на вид старые, потрёпанные временем и прикосновениями чужих рук, мужчина перечитывал снова и снова, а на полях недавно приобретенных, оставлял пометки остро заточенным карандашом. Человек забывал о постели, то и дело засыпая уткнувшись лицом в пожелтевшие страницы старых изданий, убаюканный ими, словно ребёнок материнскими напевами. Он будто искал меж строк утешение, любовь и смыслы, не встретив этого в своей реальности, полностью отдаваясь историям, фрагментам, эмоциям. Странно, не смотря на одинокое проживание, у мужчины была привычка зачитывать вслух понравившиеся отрывки произведений и молодой демон прислушивался к звуку его голоса, в котором, со временем, научился различать интонации. Не зная названий часто сменяющимся настроениям человека, призрак научился понимать собственные ощущения, отзываясь на слова, которые приносили порой лёгкость и тогда он слегка раскачивался из стороны в сторону, держась за перекладину лестницы. А порой, всё естество наливалось тяжестью и даже крепкие пальцы отказывались удерживать демона над землёй.
  
  ...Я тебя отпущу, снова и снова. Беги, спеши, лети, я не стану держать. Скорее, неудержимо стремись вперёд! Со всех ног, запинаясь, без объяснений и прощаний, захлопни дверь за собой. Убегай, далеко, ещё дальше, ищи свободы, ищи забвения, ищи себя. Надейся на другой мир, на спасение, на счастье. Беги, убегай от меня. И для возвращения не ищи причин...
  
  По началу демон только слушал, внимательно, жадно, вникая в суть, желая постичь каждое слово, отпечатать каждое чувство, оборачивая новорождённое естество в строки поэзии и невыразимой тоски, слышимой им меж слогов. Что за мир способен рождать столь удивительные переливы эмоций, столь изящные выражения, столь хрупкое время? И глубокая грусть вплеталась нитями в его сознание, соединяя фразы с тканями естества, дополняя новыми смыслами оттенки пустоты. Любопытство подсказало желание узреть саму явь, а не сны о ней, подарить себе лицо, подарить себе индивидуальность, отпечаток, по которому его смогут узнать и если скулы, нос и лоб дались демону легко, то глаза он себе не мог представить. Не мог представить из чего их сотворить, материал не должен оказаться слишком жёстким, ведь тогда он станет видеть мир опасным, станет огрызаться, но и не слишком податливым, он не желал стать слабым, повинующимся.
   Хладный принялся искать свой взгляд, подолгу выбирая основу, перебирая меж пальцев ледяные градины, играясь с ними, забавляясь с цветом и формой, ища подходящие, создавая подобие человеческому, животному, птичьему, вставляя внутрь глазниц один образец за другим. Он катал их по поверхности крыши и парапета, сминал меж ладоней, смачивал слюной для скольжения и гладкости, прятал за пазухой, но сороки то и дело утаскивали яркие жемчужины из его карманов, а то и вовсе выклевывали на лету, видя в них драгоценности. Теряя один за другим, он злился, обрушивался ледяным сердцем на на привычные углы и стены, разбивая листву дерев и покой жильцов, гневаясь на неспособность удовлетвориться полученным результатом, ибо искал идеал. Сидя на одной из труб, демон рассматривал мир через слепленный, белесый кругляшок, мерцавший на фоне закатного неба, а после, аккуратно вставил внутрь глазницы, попробовал моргнуть и образец ввалился внутрь, прокатившись по шершавому языку, застрял в глотке. Долго пришлось выковыривать несовершенный шарик длинным и острым когтём, почти разодрав шею до основания, растерзав нежную плоть, травмируя внешность. А выплюнув наконец, унёсся с ветром, раздражённый, вопия о недовольстве, о противлении реальности принять его. Ветер носил его образ, срывая крыши, поднимая вихри пыли и грязи, смущая живущих яростными порывами. Вот только, не стало радости призраку бесцельно бесчинствовать. Он страдал, татуировка огнём жгла его грудь, распаляя желание создать совершенное. Сбросившись с высоты, он покрыл собою черепицу и принялся скатывать следующий образец. Большинство не получалось, яблоки раскалывались, трескались, терялись, но демон не оставлял попыток изобрести подходящий именно ему орган зрения. С каждым разом выходило всё лучше, поверхность становилась менее шероховатой, цвет становился более чистым, размер более явным. И вот хладный вдавил новое, сотворенное глазное яблоко и осторожно попробовал моргнуть. Образец действительно удался, встал на место без каких-либо огрехов, но при его помощи никак не удавалось хорошо рассмотреть мелочи и детали, только размытые, тонкие силуэты окружающих предметов и смутные движения при дневном освещении. Тогда призрак продолжил искать способ, позволяющий объять весь мир, рассмотреть настоящее без страха, в подробностях. Второе яблоко он решил сотворить из стекла, раскрошив меж пальцами до мелкой пыли, смешав с пригоршней размолотого льда и фарфора, демон разжевал немного гудрона и аккуратно выплюнул внутрь скатываемой формы, червоточину. За длительный процесс конструирования самого себя, он научился видеть итог, разыскивать нужное, слышать прекрасное, потому легко избавлялся от неподходящего, желая изобрести себя в облике, который отразил бы его стремления, продемонстрировал бы в нём великолепие проделанного труда. Он раскатывал смесь по белому насту, смешивая прозрачность и холод, уплотняя, творя новизну, прислушиваясь к себе и вновь обучаясь, разыскивая внутренний отклик на необходимое. День склонился к ночи и новая улыбка смущенной, влюблённой в демона, луны, подсказала, что он находится на верном пути. Кропотливо, не спеша, он аккуратно вставил яблоко в глазницу черепа, проворачивая до момента слияния и широко раскрыв очи, узрел не то, что ожидал, а будущность. Крапинка тьмы засияла в центре и тогда призрак впервые улыбнулся.
  Светлые, мутно-серые радужки глаз молодого существа, постепенно учились всматриваться, искать подробности, наслаждаться изменчивостью. Иногда, чтобы разглядеть выражение лица, он ловил нерасторопных птиц и поедал их, дабы напоить суть воспоминаниями о том, кем он был, кем является. Окрашенные свежей кровью очи, пусть совсем ненадолго, могли любоваться подробностями, невидимыми им по обыкновению, ведь многое в новой реальности оставалось чуждым, незнакомым. Человеческий мир казался столь странным, противоречивым, наполненным смыслами, подтекстами, сложностями и демону вновь приходилось учиться, искать закономерности, подмечать особенности, наблюдать за причинами, вызывавшими улыбку на устах хозяина квартиры, собирающую морщинки у его тёмных глаз. Омытые принятой жертвой очи хладного, сквозь кровавую дымку, позволили разглядеть родинку над правой бровью, шрамы на шее, седоватые пряди волос. Снежный демон смотрел очень внимательно, стараясь запечатлеть в памяти каждый полутон, переход, перелив, поражаясь, сколь цветно раскрашена вселенная, о которой он ничего не знал.
  Очень часто квартира наполнялась незнакомыми ароматами для обоняния сверхъестественного восприятия, пропитывая собой пространство, владельца, вырываясь на улицу, через открытые балконные двери. Человек поглощал издававшую странный запах пищу, аккомпанируя ритмичными звуками, например, похлопывая себя по бедру или притаптывая ногой. Молодой мужчина помогал правильно звучать мелодии, что часто напевал, когда хотел заполнить пространство вокруг себя действием, страстностью. Звуки отголосками доходили до слуха снежного демона и вызывали постепенные изменения в его натуре, вытягивая ощущения в струны, на которых постепенно начинали играть чувства. Хладному сначала удавалось лишь улавливать знакомые слога, а приноровившись, и целые слова. Привлекаемый звуками, он стал чаще пробираться внутрь квартиры, внимательнее прислушиваясь к тому, как говорит человек, а когда тот засыпал, демон оставался подле него и не мигающим взглядом провожал вечерние сумерки, встречая первые звёзды и свою Луну, слыша знакомые слова в мыслях хозяина квартиры, признавая личное восприятие. Слова часто звучали как мелодия, порой весьма поспешная и неуёмная, порой тягучая и навязчивая, но чаще мысли человека были лёгкими, почти невесомыми, как пёрышки птиц в полёте, которых демону так и не удалось поймать звонким движением пальцев рук. Даже в пасмурный день комнаты наполнялись теплом от размышлений и пространных рассуждений, на мало понятные темы. Этот свет согревал хладные очи демона и текли слёзы по щекам, окропляя грудь, ладони солоноватой водицей, похожей на хрупкие льдинки, напитывая новорождённое естество эмоциями, оборачивая в длинные строчки из стихотворений.
  Изначально, белый призрак зимы и не помышлял что-то узнавать о худощавом теле, вмещавшем в себе чистое, беззлобное сердце и добрую душу. Он перестал задаваться вопросами, почему при встрече не убил этого человека, как остальных путешественников, почему остался в мире людских грёз? Зачем подходит настолько близко, что способен дотянуться? Какая неизвестная магия удерживает его подле квартиры на четвёртом этаже? Ведь он способен выбрать другое место, мир оказался огромным и не единственным обиталищем для подобных бледному призраку. Научившись слышать, снежный демон усаживался где-то поблизости и жадно разглядывал предметы и людей отзвуками размышлений странного, прекрасного человека, испачканного желанием быть понятым и испорченным нелюбовью к себе. Обхватив колени руками, сверхъестественное создание медленно раскачивалось взад-вперёд, перебирая пальчиками на ногах, подыгрывая звенящими колокольчиками, напеваемой мелодии. Хладный впитывал новые знание и его младое естество становилось жадным. Немного отогрев пальцы и глаза светом человеческой души, юного демона захлестнуло желание прикоснуться к вещам, что берёг хозяин квартиры, возжелал проявиться, быть увиденным и приобщённым к вечной жизни в чужих воспоминаниях. И желания стали каплей, что упав на гладкую воду поверхности мироздания, вызвала волну за волной, возмущая реальность, приводя в мир неизвестное логике, законам физики. Неизвестное расселилось по уголкам, затаилось до времени, поджидая момент, дабы проглотить настоящее, напитаться силой человеческого духа. Демон привёл за собой возможность для перевоплощения другим сущностям, искавшим лазейку в трехмерное пространство и он им её предоставил, расширив рамки возможного и совершенного. И многому теперь следовало случиться.
  Он менялся, приобрёл взгляд и слух, вылепил черты лица, но не успел заметить насколько изменчив окружающий его мир и сколь быстротечно время для человека, увлечённого жизнью. Поэзия минут и часов распадалась на строчки, рождая стремления и надежды для зримого и невидимого.
  
  Глава пятая
  Сколько раз солнце и луна сменяли друг друга на небосводе с того момента, когда хозяин квартиры в доме с серыми облицовочными кирпичами, тихо затворил за собой дверь и оставив ключ под ковриком, ушёл? Куда? Кто знает... Зачем? Уходят, когда оставаться нет сил...
  Молодой демон так и не научился считать время человеческими мерками, терпеливо ожидая возвращения владельца квартиры. Ему необходимо было верить, что день, когда в замочной скважине повернётся ключ и дверь отворится, обязательно наступит. Иначе отчаяние захлестнёт его сознание с бушующей силой, накроет лютой озлобленностью и буйством презрения. Вера необходима дабы не впасть в остервенелое безумие, вихрем сокрушающее созданное за долгое время терпение. Он бы мог повалить деревья, сломать скамейки и ограду во дворе дома, взрывая когтями землю, растерзать всех живущих людей в соседних квартирах, вопя от ярости и неизвестного до селе чувства растерянности. Если бы только белому призраку хватило смелости уничтожить всё, принадлежащее тому человеку, всё, с чем тот соприкасался каждый день, может быть тогда перестал страдать от столь глубокого чувства покинутости, излечился и отправился в иное странствие, на поиски новых смыслов.
  Так кто же истинно дал обещание? Русская душа или снежный демон, встретивший иную, чуждую логику? Хладный не знал, но чувствовал смятение, чувствовал себя обманутым, ощущал измену данному слову. Переживания вызывали пылкое возмущение, раздувающее внутренности, взрывая глазные яблоки, ломая форму позвонков, изгибая колени, превращая его вновь в крошки и разрозненное месиво хлама. Нити сухожилий разрывались, конечности уползали в разные стороны света, пока он рокотал истошной бурей льда, распаляясь, будто снежная лавина, силясь гравитацией и массивностью содержимого, плавясь изнутри, уподобляясь тьме космоса в желании утолить жажду, ради которой его породили легенды и предания. Куски, части, вылепленные за долгое время, скреплённые нитями, словами, намерениями, деформировались под жерновами старого и нового и демон был готов распасться, отринуть знания дабы больше никогда не испытывать боль и разочарование. Обретенный им вид человеческий, подарил сознание, сковавшее гуманизмом жестокие порывы, лишившее когтей и клыков кровожадную ярость, смиряя естество перед судьбой. И так раз за разом, как только новорождённый сосуд переполняйся сожалениями и холодом пустой квартиры, оставленной тем человеком, вопия от беспомощности, снежный демон сгорал, пылая вселенским холодом, оплавляясь, растекаясь. Дыбом поднимались сребряные власы, скручивая пряди в канаты, что оползали вокруг, охватывали шею, руки, ломая, выкручивая их, пугая беззвучным хрустом и неестественным грохотом надвигающейся бури. Распахнутый рот вопрошал о справедливости, узнанной из слов, разинутые челюсти просили отмщения, сведенные судорогой скулы, требовали новой жертвы. Но стоило ему взглядом наткнутся на выписанные в отдельную тетрадь стихи, немного корявым почерком, как отравляющая ревность к миру, затихала под ледяными покровами его грудной клетки. Обезображенные ломотой конечности вставали на место, растянутые мышцы сокращались, суставы прекращали распадаться, челюсть и вывихнутые пальцы вновь вправлялись. Разломанная, фарфоровая кукла вновь обретала свой облик, обливаясь слезами , проистекающими из вновь опустевших глазниц. После каждого грозного боя с самим собой, жалкое создание теряло уши, или пальцы, или нос, принимаясь ползать по паркетному полу, собирая по крупицам ледяной свой взор, бережно скатывая в новый глаз дрожащими от страха, худыми ладонями, хрипя заклинание подождать ещё немного. Демон вновь собирал плечи и суставы, ноготки и звенящие колокольчики, что закатывались под комод, стол, шкаф, вместе с зубами. Вернув растраченные члены, хладный начинал терпеливо расставлять по своим местам потревоженные дрожью, наборы посуды, талисманы и фарфоровые статуэтки. Сомнения выравнивали гладь кожи на его лике, успокаивали цвета бездонной ночи в радужках, остужали рокот внутри глотки. Бледный призрак задавал вопросы об истинности прошлого и о будущем, с каждым разом припоминая обещание, разглядывая татуировку, письмена под сердцем, веря в начертанные смыслы и усмирял естество, словно монах, не ведающий путей господина своего. Ждал ли снежный демон исполнения обещанного? Желал ли жертвы или не слова удерживали хладного подле человека? Не только любопытство, но нечто более важное? Собирая заново раздроблённый череп, ему пришлось признать самое главное своё желание - оставить для хозяина квартиры знание, что того ждут, ждут возвращения столь страстно, будто весь этот мир создавался для их встречи. Ждут неровного дыхания, неловкой поступи по гравийной дорожке, ведущей от ворот к двери в подъезд дома. Незримое существо готово принять человека таким, каким тот является, когда рядом никого нет, принять его извиняющуюся улыбку, привычку что-то бессвязное бормотать под нос, нелепую привязанность к мелочам и странным вещицам, спокойное созерцание сменяющих друг друга времён года и безумную влюблённость в тембр голоса малоизвестной французской певицы.
  С уходом русского духа, квартира опустела, стала холодной и безликой. Никто не приходил и демон сначала признал, что остался один, а после, смог ощутить одиночество. Его окружали милые сердцу хозяина фарфоровые чашки с блюдцами, одежда и предметы мебели, всё напоминало о прошлых днях, а больше призрачное, пустое создание, ничего уже не помнил. Облачённый в стихи и вопросы, сомнения и привязанности, снежный демон продолжал меняться, ломаясь из-за истерики чувств, он перестраивался, вновь перекраивая сознание. Он не желал вспоминать страну, подарившую жажду крови, бесконечность бытия и неумение узнавать чудеса, считать время. К чему помнить людей, наделивших его прекрасным ликом и обделившим его способностью писать стихи? Родные края одели его в драгоценные одежды из легенд и обрекли на бесцельное существование, столь призираемое свободной мыслью. Снежный призрак пожелал смириться с собственной судьбой и остаться гостем данного мира, гробницы, принадлежавшей русской душе, с добрым сердцем, ведь здесь теплее, чем где бы то ни было, ведь здесь у него сложилось сердце.
  Изредка, только в солнечную погоду, хладный выбирался из какого-либо тёмного угла квартиры и ловил непослушными, дрожащими пальцами, свет для кустов азалии, дабы они встретили пышным цветом возвращение русской души. Бледный призрак мог провести весь день на крыше, а встретив закатные лучи небесного светила, забирался обратно в знакомое логово. Замёрзший, изломанный, теряя по пути значения слов, выпуская из хрупких пальцев полы длинных платьев, роняя шаги и звонкие колокольчики, словно распадаясь на части, растворяясь в воздухе, прячась от неиссякаемого ожидания, продрогший от пустого горизонта города, он спешил спрятаться в скорлупе из воспоминаний. Крадучись вдоль стока, демон надеялся сохранить глаза, ступни, челюсть, дабы снова заснуть, желая продлить сон сколь можно долго. Забвение пробуждало запахи, звуки, проистекавшие сквозь новорождённое существо, смягчая яростную беспомощность перед чужой волей. Слегка терпкий, чуть сладковатый аромат, который остался на одежде в шкафу, пропитывал демона, пронизывая суть, продолжая менять, делая менее бесцветным для мира, более плотным, настоящим.
  И однажды ключ, что хранился под ковриком у входа, был взят юношей с весьма непослушной шевелюрой тёмно-каштанового цвета, красивыми веснушками под глазами, светло-карего цвета, почти янтарного, почти медового. Веснушки украсили пухловатые губы, обрамили шею под мочками ушей и спустились на плечи, разбежавшись в разные стороны, скрытые под слоями материи футболки, толстовки и джинсовой куртки, вытертой почти до дыр на воротнике Ключом открыт был замок и снова отворена дверь. Глава шестая Дом казался тихим, дремлющим, почти спящим, внутренность подъезда мерно дышала, тревожа пылинки на плафонах старых люстр, что слетая, парили, кувыркались, искрились, пойманные золотыми лучами солнца. Молодой человек, остановившись у двери одной из квартир, на мгновение залюбовался этим танцем крохотных частиц, очарованный стройной архитектурой высоких окон, деревянных перил, добротных ступеней, словно жилище строили на века, для очень долгого использования. Встряхнув кудрями, он склонил голову, будто направлялся с повинной о совершённом прегрешении, готовился признаться о неком акте неповиновения, о чем-то преступном, неподобающем, потому постарался как можно тише переступить порог, боясь потревожить скрипом половиц старых призраков или же свои воспоминания. Щёлкнув выключателем, Миша хоть и зря, но всё же надеялся на то, что загорится лампочка, отгонит светом чувства, мятущиеся, словно потерявшие ориентиры, птички в пустых, тёмных небесах. Миг вдохновения ускользал, замещаемый тревогой перед видом коридора, оканчивающегося проёмом в непроглядную мглу, словно там находился обрыв, бездна. 'Инферно, - выдохнул молодой человек, почти заворожённый испытываемым страхом, неподдающимся какому-либо объяснению, рождённый вместе с опасностью за свою жизнь, когда ещё как такого человека не существовало, только организм с инстинктами. Замерев у порога, осторожно прикрыв дверь и облокотившись о неё, будто она являлась мачтой на корабле среди бушующих волн и ветра, позволяя глазам привыкнуть к темноте, он тяжело выдохнул, словно такие простые действия отняли немалую толику сил. Некоторое время слух фиксировал только гулкое сердцебиение, а потом стал улавливать звуки, проникавшие сквозь стены, казавшиеся будничными, как внутриутробное урчание пищеварительного тракта во чреве кита. Ныли трубы, хлопали двери, где-то слышалась игра на пианино, кто-то спускался на лифте, но в самой квартире оставалось особенное состояние тихости, будто само время замерло, потому гостю показалось, что в узком коридоре можно простоять слишком долго и выйти из квартиры седым стариком, не заметившим перемен. Глаза все же стали улавливать мягкие очертания полутеней в кажущейся, поначалу, одноликий тьме, и Михаил прошёл вперёд, улавливая в общих очертаниях, обрисованных мягкими полутонами, гостиную комнату, прямоугольную по форме, с небольшим количеством мебели. Стоило распахнуть плотные шторы, пригласить солнечный свет внутрь, разморозить место запустения и осмотреть квартиру, отыскать ответы на мучившие разум, вопросы. Подойдя к окну, располагавшемуся напротив от коридора, гость коснулся бархатистой ткани, ощутив мягкость ворсинок, их податливость и принялся осторожно сдвигать плотную портьеру в складки. Постепенно, сквозь стекла, внутрь комнаты начал проливаться полуденный свет, расцвечивая фактуры, детали, обстановку в целом. Юноша ощущал себя астронавтом, высадившимся на другую планету, не знающим, как себя вести, куда идти и каковы будут последствия каждого вдоха. Сняв с металлического крючка увесистый шнур, он поочерёдно завёл обе портьеры подхватами, после чего повторил процедуру, обойдя несколько комнат и ещё распахнув створки окон для проветривания. Только теперь Миша позволил себе внимательно осмотреться по сторонам, подметить интересные мелочи, почувствовать себя в новом пространстве. Благодаря солнечному свету квартира перестала казаться пугающей, однако в ней сохранилась атмосфера таинственности и чего-то ещё, не столь явного, но словно бы отпечаток присутствия незнакомого присутствия остался на предметах, стенах, на полу, в углах. Поёжившись, гость попытался отвлечься, обратив внимание на старую мебель, не загромождавшую пространство, оставляя возможность, при желании, сделать небольшую перестановку, хотя и казалась массивной. В гостиной находилась софа, с изящными резными деталями из дерева, обитая тканью с растительным принтом, рядом с которой стоял столик и подножие, выполненные из древесины цвета тёмной вишни, прекрасно дополняя друг друга узорными элементами. В углу, справа от них, строгой линией возвышался торшер, а рядом, на полу, стояла керосиновая лампа и пара свечей. Напротив, у самого окна располагались два кресла с массивными спинками, выполненные в таком же стиле, как и софа с подножием, по бокам от кресел разместились полки, заставленные в два, а кое-где и в три ряда, книгами. С потолка свисала изящная люстра, наполненная массивным декором и хрусталём, завершавшая весь ансамбль некой претензией на аристократизм. Потускневшие обои, выгоревшие от воздействия ультрафиолета и закона энтропии, кое-где сохранили первоначальные краски, знакомый цветочный узор, немного наивный, но наверняка очень популярный в прошлом. Оставленная на вешалке в прихожей одежда, поведала пришедшему о любви человека, жившего здесь, к серому цвету и шляпам классического покроя. Михаил прошёл в столовую и удивился, с каким вкусом были подобраны тумбы и шкафчики по цвету и форме. Деревянная мебель с декоративными элементами из стекла, за счёт светлых оттенков, в которые та была выкрашена, смотрелась довольно компактной и при этом, весьма вместительной. Полупустые ящики на кухни оказались наполненными лишь посудой, судя по форме и окрасу, привезённой откуда-то или сделанной на заказ, обладавшей индивидуальностью, а не штампом фабрики. Практически по центру располагался круглый стол, покрытый белой краской и к нему прижимались пара стульев, с мягкими, вышитыми подушками у спинок. Обойдя их, Миша, применив некоторые усилия, распахнул двери, ведущие на балкон, приглашая в гости весенний холодок, заодно проверив надежность перил. Находящиеся напротив дома, казались очень яркими, сочными, словно их стены выполнены из печенья, облитого цветной глазурью, тогда как его дом напоминал каменную крепость, в которую заточали преступников и злобных призраков. 'Отчего ты оставил эту квартиру, папа? В ней так холодно, она такая пустая, - размышлял про себя гость. - Впрочем, наверное я понимаю, она является точным твоим отражением, несмотря на красивую, дорогую мебель, ты носил только серую одежду, словно надеясь стать похожим на бетон, срастись с ним.' В груди стал образовываться тугой комок из отвергнутых чувств, никому не высказанных слов и качнув головой, юноша вернулся внутрь квартиры, с трудом затворив за собой балконные двери, отчего покачнулся массивный карниз над проёмом, вместе с висящими на нем, бархатными шторами, с подкладкой изо льна. Выдохнув и уперев руки в бока, он задумался, как поступить с заржавевшими креплениями из-за долгого перерыва в использовании, ведь теперь, являясь полноправным хозяином данной жилплощади, придётся решать бытовые вопросы. Ещё вчера Михаил и не предполагал стать наследником недвижимости, а сегодня, абсолютно неожиданная новость и вот, он находится в личных владениях. Подняв взгляд, юноша осмотрелся и признал, обстановка на самом деле ему нравится, хотя он и ожидал увидеть нечто совершенно иное, менее приличное на вид, потрёпанное, истёртое, гнилое, прошлое, которое отец старался скрыть ото всех родных, но нет, квартира как квартира. Вернувшись в гостиную, прошёл к ванной и туалету, поочерёдно заглянув, внутрь, отметив, что вода также отключена. У ванной располагался кабинет, в котором массивный стол и стул, стоявший у самого окна, зажимали в тиски книжные полки до самого потолка, забитые литературой, на первый взгляд, не связанной какой-либо конкретной темой или же изысканиями в некой области, потому, прогулявшись по скрипучему паркету из кабинета, до столовой и обратно, молодой человек остался весьма удивлённым ведь не смотря на ощущаемое запустение, вещи и мебель находились в полнейшем порядке, отсутствовала грязь или разбросанный мусор, отсутствовал даже намёк на пыль! Странно, ведь в квартире никто не проживал на протяжении двадцати лет. Оставалось предположить, кто-то следил за порядком, возможно отец доверил кому-то приглядывать за жилищем, не решив, как распорядится квадратными метрами. Подобрав с пола небрежно брошенную сумку и вынув официальные бумаги, полученные от адвоката нынешним утром, Михаил принялся вновь вчитываться в смыслы, меж которыми перечислялись общие характеристики: площадь, адрес, право владения, переданное ему по достижении двадцати лет, масса юридических терминов, но ничего об истории, о значении, ничего личного, только факты. Адвокат также передал всю корреспонденцию и распоряжения насчёт вступления в наследование, вместе с увесистой пачкой писем из других стран, на различных языках. Отец умалчивал о своём прошлом, о своих родителях, друзьях, связях, мотивах, храня свои думы за строгим молчанием, так что новость о принадлежащей ему квартире в старом районе города, обескуражила сына, предоставив пищу для ума. По большей части, молодой человек страшился обнаружить нечто непотребное, некий секрет, вторую жизнь отца, сокрытую от семьи, частное дело, что гложило мужчину всю его жизнь, очерняя взгляд, утяжеляя дыхание, навешивая гири на душу, замораживая сердце. Нечто пачкало чувства, ожесточая против всего мира и самого себя, вынуждая ненавидеть, злорадствовать, насмехаться, причиняя боль из-за недостижимой мечты об обладании чем-то более драгоценным, нежели покой. Припомнив отца, шагающего из столовой по коридору, тяжело опиравшегося на трость, бормочущего стихи в полголоса, словно помешанный, Михаил вздрогнул, будто вновь испытав на себе удар. Вернувшись в гостиную, провёл ладонью по поверхности спинки одного из кресел, ощущая подушечками пальцев выпуклость нитей вышивки, их плотность, шелковистость и вновь обведя взглядом помещение, осознал, насколько двояким сложилось впечатление после осмотра. - Странное место...оно есть и в то же время... Словно здесь совсем ничего нет, такая бездонная пустота, будто всё тепло высосали, будто в этой квартире вообще никто никогда не жил, словно хозяевами квартиры всегда были только вещи и книги,- пробормотал Михаил, блуждая глазами по стенам, полу, книжным полкам, как вдруг зацепился за ярко-красный корешок с надписью 'Альбом'. Сев на широкий подоконник в гостиной, юноша принялся перелистывать толстые, картонные листы, со вставленными в прорези, фотографиями, со всем вниманием рассматривая кадры, отснятые родителем в далёких уголках света. Коллекция вышла весьма занятной, отец постарался запечатлеть не просто моменты путешествия по другим странам, сколько свои прошлые жизни. Переворачивая один лист за другим, молодой человек с трудом отыскивал на некоторых снимках знакомое лицо. Разные места и государства, всегда новые люди, окружали на тех фото отца, взиравшего в объектив камеры с открытой улыбкой, чем отличался от образа, хранимого в воспоминаниях, вечно измождённого неизвестными тяготами, думами, преследующими его, словно гончие добычу. Постоянно раздражительный, грубый, требовательный, а после случившегося инсульта, утративший не столько свободу движений, сколь само желание передвигаться, забросив какую-либо терапию, надежду на восстановление, кляня медицину, докторов, весь белый свет, он либо молчал, до скрипа стиснув челюсти, либо орал, истошно выкрикивая ругательства, выказывая недовольство окружением, которое, по его словам, пыталось свести его в могилу. В редкие моменты их бесед, когда у отца появлялись силы выносить свою реальность, когда он отыскивал хорошую книгу, Михаил мог послушать, как мужчина зачитывал вслух понравившиеся предложения и целые абзацы, ощутить себя принятым, вслушиваясь со всем вниманием в строки незнакомых авторов. Но стоило некому слову, мысли глубоко упасть, коснуться сердца, как отец вновь принимал свой отрешённый вид, либо принимался скандалить, вопить и ничто, кроме лекарств, не оказывалось способным усмирить его ярость. Мать списывала подобное поведение на личные странности, особенности характера, упрашивая врачей увеличить дозу снотворного, обезболивающего, антидепрессанта, решив отгородится от мужа. Знакомые, посещавшие их дом, встречались с человеком обессилевшим под плетями личных демонов и тоскующим по чему-то неизвестному, по некому состоянию в прошлом и частенько говорили, будто отец походил на мужчину, оставившего нечто важное, возможно, любимую, или ребёнка, или дело, являвшегося истинной страстью, по причине, наверняка глупой и оттого, непростительной. Миша, будучи ребёнком, признавал правость данных суждений, замечая порой, как папа украдкой плакал, тихо, скорее даже беззвучно, роняя слёзы, наполненные ядовитой горечью бессилия. Смерть принесла облегчение не только страдающему телу, но и близким, окружавшим его. Однако на фото в альбоме, он выглядел совсем иначе, похожий на себя и одновременно, совершенно отличный. И дело было не в возрасте, а во взгляде его карих глаз, который пронизал смотрящего насквозь, даже спустя полвека на выцветшей фотобумаге. В том взгляде отпечатался интерес и не безразличие, утраченные спустя время и неизвестное бремя, омрачавшее дни. - Хотел бы я познакомится с таким тобой, папа, - с толикой обречённости в интонации, прошептал юноша, поочерёдно вытаскивая из карманчиков заинтересовавшие снимки, прочитывая, выведенные аккуратным почерком, надписи: Казахстан, Монголия, Китай, Корея, Япония, Бразилия, Мексика, Испания, Франция, Германия, Польша, Литва, Латвия, Белорусия, Украина и на последних, Россия. Кроме стран были даты и имена людей. Порой встречались женщины, красивые и экзотичные, так что парень даже невольно хмыкнул от весьма насыщенной жизни своего папы. На фото, что оканчивало великое путешествие, Миша узнал комнату, в которой сейчас находился сам. Отец стоял перед зеркалом и смотря в в объектив, чуть склонив голову, одетый в белую майку и классические брюки, сделал снимок. В его чертах уже становился видимым тот человек, которым он станет в будущем, угрюмым, немногословным, с потухшим взглядом, вечно ищущим чей-то образ и не встречая ожидаемого, вспыхивающий злобой. Однако, молодого человека заинтересовал не столько внешний вид родителя, сколько нечто за его спиной. Миша приблизил фото к лицу, желая поближе рассмотреть удивительную игру света или же дефект плёнки, но всё что было видно так это какое-то мутное пятно, напоминающее неопределённый силуэт. То приближая снимок, то отстраняя от себя, он старался убедится в каком-либо выводе, но так и остался не вполне уверенным, на что именно смотрит. Действительно ли отцу удалось заснять нечто весьма примечательное, например призрака, или же просто, во время проявки, засветился кадр на плёнке? Захлопнув альбом, юноша положил его рядом с собой на подоконнике и выглянул в окно. Весна пела в городе, бойко расправляясь с остатками сугробов и звонкой капелью раззадоривала водосточные трубы. Тепло широко шагало по дорогам, слепя солнечными зайчиками, отбрасываемые проезжающими мимо, машинами. Только во дворе дома, в тени от здания, зима не сдавала своих позиций, храня холод застеленных снегом, клумб. Поёжившись от неожиданного сквозняка, новоиспечённый хозяин решил вернуться в квартиру, когда управляющая компания снова подключит электричество и водоснабжение. Спустя неделю и множество бюрократических проволочек, молодой человек с непослушными кудрями, вновь отворил дверь на четвёртом этаже. Наследство, столь неожиданно свалившееся на его голову, становилось всё более ценным из-за массы усилий, которые пришлось приложить, дабы наконец долбится признания за ним право проживания и пользования. Конечно, юрист, нанятый отцом сделал всё от себя зависящее, но скорее придавал вектор движения, нежели шагал рядом. Сидя в длинных очередях за очередной подписью, штампом, документом, Миша злорадствовал над своей мечтой стать судьёй, отказавшись от неё, представляя бесконечную вереницу просителей, либо гонителей, а ещё и хулителей. Однако, благодаря нетерпению скорее переехать из родительского дома, где даже вздохнуть полной грудью казалось преступлением, ему удавалось перенести грубость госслужащих, ощущение личной неуместности, недалёкости, в сравнении с людьми, наделёнными чинами. Пережидая очередной перерыв в работе не по графику, он все ещё недоумевал, по какой причине об этом имуществе не стало известно матери, к чему отец окружил квартиру ореолом таинственности, заимев даже личного душеприказчика, дав строгие указания, как именно наследник может воспользоваться правом владения. Множество условий, дабы случилось точно запланированное, так что молодой человек задавался вопросом, если бы мать оказалась бесплодной или, к примеру, сын имел бы неосторожность умереть по каким-либо причинам, как бы тогда отец поступил с квартирой? И всё же, по большей части, Миша испытывал огромную благодарность за подаренную возможность жить без материнского надзора. Ему думалось, будто всё наладиться, во всех сферах деятельности, даже реабилитационный период пройдёт куда легче, чем под общей крышей с домашними. При мысли об отдельной жилплощади, о новой жизни с чистого листа, юноша глубоко вздохнул и повернув ключ, открыл дверь, вошёл внутрь, по привычке сбросив с плеча сумку в прихожей, пересёк гостиную, столовую, остановившись у окна. Хотелось вздохнуть полной грудью, распахнуть створки, впустив свежий воздух, избавившись от старого, затхлого рассуждения о свободе, испытать её кожей, прочувствовать ступнями. Однако двери на балкон совершенно отказывались поддаваться и следующие несколько минут, парень изо всех сил тянул на себя ручку, упираясь ногами, болтаясь из стороны в сторону, пытаясь раскачать металические петли. Трудность состояла в том, что левая ладонь была занята куском пиццы, которую он хотел доесть снаружи, ощущая свежий ветерок и разглядывая прохожих, почему-то именно так выглядела в его представлении простота в выборе. Скрипучие, деревянные створки, жалобно взвизгнув, наконец открылись, вынудив прилично попотеть, но цель оказалась достигнута и Михаил переступил порог. Держа в руках всё ещё горячий кусок пиццы, юноша с удовольствием надкусил его, после чего собрал губами сырные нити, жмурясь от яркости солнца и вкуса. В тот момент казалось, словно весь мир улыбается, будущее светло и он больше никогда не испытает душевной боли, обойдётся без болезней, утрат и страданий, словно самое трудное позади, потому еда ощущалась невыразимо вкусной, погода тёплой, а люди красивыми. Раздался звонок и Миша поспешно закрыв балконные двери, засеменил в коридор, на ходу облизывая пальцы. Уже через час, оставшись в одиночестве после ухода сантехника и электрика, в квартире с работающими лампочками и водой в трубах. Ещё многое нужно было сделать: подключить интернет, перевести одежду, закупить продукты и кое-что из мебели, но уже сейчас он мог позволить себе просто побыть наедине с самим собой, представляя свою будущность через призму открывающихся, радужных перспектив. Наверное, именно в этот момент он заметил, что оставленный в прошлый приход на подоконнике альбом с фотографиями, находился на книжной полке, откуда он его и брал. Неожиданно мурашки пробежали вдоль позвоночника до самой макушки, поставив на дыбы волоски на затылке. Миша громко сглотнул и заметно стушевался. Всё-таки кто-то приглядывает за этой квартирой и этот кто-то определённо не знаком. Только минуту назад, находившийся в прекрасном расположении духа молодой человек, страстно пожелал удалиться за дверь, ощущая как похолодели кончики пальцев, как изморозь пробиралась до его внутренностей, зачиная панику. Выдохнув, надеясь успокоится и обдумать следующий шаг, он заметил как облачко пара вырвалось из рта... Теперь похолодела сама душа и закололо в области печени. Зловещими тенями наполнились углы, ледяная стужа стала почти хрустящей на ощупь. Мозг пытался подкинуть пару логических объяснений, списав возвращение альбома на место не сверхъестественным событием, а всего лишь забывчивостью, но иррациональный ужас перед неизвестным, практически неуправляем, ибо вживлён в подкорку, и ещё до принятия решения, тело уже пятиться назад. Шагая на цыпочках, юноша пробрался до коридора, медленно поднял сумку и повернул ручку. Захлопнув за собой дверь, проскочив через несколько ступенек вниз, он оказался на улице практически молниеносно, почти не дыша. Взглянув на верх, Михаил ожидал увидеть в каком-либо из окон квартиры силуэт или же хотя бы движение занавесок, по крайней мере именно так происходило в фильмах про призраков, но ничего подобного не произошло. Рассмеявшись над собственной глупостью, он встряхнул головой и решил постепенно обживать квартиру, начав с приобретения холодильника и микроволновки. Глава седьмая Явившись на пороге через два дня, Миша тащил в горшке огромный фикус и давал распоряжения грузчикам, втаскивающим бытовую технику. Поставив горшок в дальнем углу гостиной, молодой человек указал на свободное место для двухметрового холодильника, микроволновки и пары коробок с бытовыми вещами. Поблагодарив за расстановку чаевыми, вежливо попрощался с двумя мужчинами и затворив за ними дверь, вернулся в столовую. Мать уже спрашивала, где он собирается обитать следующий год и подходит ли новое место для написания дипломной работы. Сколь возможно мягко, юноша попробовал уверить её, что место идеально и не потребует больших денежных затрат, что он уже способен вести самостоятельную жизнь, не влипая в истории с печальными последствиями для здоровья и репутации. Ему выделили два месяца испытательного срока, за которые он закроет все свои долги по учебе и прекратит вести саморазрушающий образ жизни. Он чувствовал, что должен попытаться взять ответственность за прошлые поступки и отыскать в себе причины зависимого поведения, нездоровых наклонностей, непонимания себя. Путь предстоял длинною в годы и десятилетия, однако можно было начать с первого шага, а там, посмотрим. Оглядевшись, юноша вперился взглядом в одну из дверей и не смог припомнить, заходил ли в ту комнату хоть раз. Скорее всего там находилась спальня или гардероб, или кладовая. Переминаясь с ноги на ногу, Михаил прислушивался к тишине в квартире и наконец опустил вниз дверную ручку. Единственное окно в комнате оказалось наглухо задёрнуто тяжёлыми, бархатными шторами, что нехотя позволяли по бокам проникать солнечным лучам. Свет мягко струился по стенам, но всё равно сохранялся густой полумрак из-за которого невозможно было что-либо рассмотреть. Молодой человек немного постоял в дверном проёме и разглядев очертания некоторых предметов, кровати и комода, прошёл к окну. Распахнув портьеры, он сразу же был охвачен потоками света, что ослепили взор. Улыбнувшись, парень зажмурился, выпрямился, немного потянулся. - Так-то лучше, - сказал он вслух и выглянул в окно, желая рассмотреть, какой вид предстанет перед глазами. В этот момент, за спиной скрипнула дверь шкафа, находящегося у самого входа в спальню. Миша сразу же ощутил, как напряглись все мышцы тела, как неожиданный звук привёл в ужас, а уровень адреналина подскочил до немыслимых высот, по коже пробежали мурашки, поднимая тонкие волоски на руках и на шее. Сердце бешено заколотилось, разгоняя кровь по венам, которая теперь ощущалась раскалённой лавой, выплеснутой из жерла вулкана. Только сейчас юноша ощутил чьё-то присутствие в квартире, чужеродное, тяжеловесное, будто за его спиной выстроилась целое войско из тысячи человек, окружившее заклятого врага. 'Сколько я здесь пробыл? - подумал Миша, боясь обернуться. - Около двух часов, может. А до этого дня? Так почему только сейчас некто решил проявить себя? Чего стоит ожидать? Чёрт! Почему комната стала казаться столь тесной?!' Собрав остатки здравого смысла и храбрости, он медленно повернулся, ожидая увидеть кого угодно, человека, призрака или злой дух, что похитит его душу и отымет жизнь, или и вовсе не увидеть никого, что чаще всего и происходит в подобных ситуациях, а звуки легко объясняются сквозняком, расшатанными петлями и другими нелепыми стечениями обстоятельств. Но до момента, когда глаза наконец смотрят в сторону первопричины, а мозг начинает регистрировать реальность, фантазия рисует просто ужасающие картины, повествующие о демонах, кровожадных бестиях, невероятных чудовищах, размером с целые шкафы. Сглотнув и сжав руки крепко в кулаки, Миша со все нарастающей паникой наблюдал за тем, как дверь открывалась все шире, издавая при этом до умопомрачения неприятный скрип. Наконец, из внутренности шкафа, вместе с ворохом одежды, вывалилось нечто обладающее человеческой головой, руками и ногами, спутанными рубашками, майками и брюками. Ситуация до жути напоминала один из сюжетов какого-то хоррор-фильма и юноша уже находился на грани истерического, исступленного крика, очумелого состояния, граничившего с полуобморочным, но нечто перед ним стянуло с головы старый свитер и подняло лицо, что произвело эффект разорвавшейся бомбы или скорее встрече с Медузой-Гаргоной. Юноша остолбенел, внутренний ужас сменился недоумением, сравнимое с тем, как иногда ловят рыбу, оглушая её ударом по голове, впрочем так поступают не только рыбаки, но и грабители, и уже не с рыбой, а с добычей покрупнее, но всё это перестало иметь значение для владельца квартиры. Солнечный свет слепил глаза выбравшегося из шкафа представителя человеческого рода, неловко протиравшего заспанное лицо длинным рукавом серебристо-снежной юкаты. Изящным движением руки незнакомец провёл по векам и щекам, слегка мотнул головой, словно пытаясь сбросить с себя саван забытья, а после, уставился сонным взглядом прямо перед собой. Белёсые радужки глаз, с отсутствием какого-либо цвета, обрамляли крохотные червоточины в центре, создавая ощущение болезненности и порождая чувство некоторого отвращения у смотрящего. Незнакомец не мигал, лишь упорно взирал куда-то вперёд, а после его распахнутые очи пустились блуждать повсюду без разбора, длинные ресницы волновались дымкой на веках. Никогда ещё в своей жизни Мише не доводилось встречать столь красивого человека и теперь глаза пришлось протирать именно ему. - Ооооо, Господи... - выдохнул юноша. - Как же я ... напугался... Услыхав фразу, незнакомец вздрогнул, склонил голову на бок и будто принялся очень внимательно прислушиваться к происходящему. На вскидку Миша дал бы встреченному лет двенадцать, впрочем, азиаты часто выглядят моложе своего истинного возраста, а перед ним на полу сидел обладатель именно восточного типа внешности, возможно японец, хотя и с некоторыми явными особенностями. Например, волосы его оказались иссиня-белые, вместо привычного цвета вороного крыла. Пряди почти сияли бликами на солнечном свету искорками холода, словно бы морские воды замёрзли в тонких руслах рек. Форма глаз раскосая, и всмотревшись внимательнее Михаил заметил, как радужка обладала неоднородностью окраски, не просто белый или светло-серый, оказалась изменчивой, в зависимости от неких факторов. Каких? Молодой человек впервые наблюдал подобный феномен, впервые за недолгое время радужка глаза из монолитно молочного окрашивалась в оттенки зимнего неба, затянутого снежными облаками во время сумерек. И облака в тех небесах гудели движением и трансформацией, растекаясь переливами проникающего изнутри, (или снаружи?) света. Миша вспомнил научную программу, которую как-то смотрел о космосе и картинка видимых бурь на поверхности далёкой планеты под названием Сатурн, напомнил ему то, что он видел в данный момент. В памяти всплыл факт о том мире, а именно высокое атмосферное давление и низкие температуры рождают дожди из алмазов. Юноша выдохнул очень осторожно, будто страшась спугнуть видимый мираж. Правильные черты лица незнакомца, словно высеченные изо льда, врезались в память: острые, высокие скулы, аккуратный нос, высокий лоб, чувственный рот, обрамлённый пухлыми, бледными губами, тонкая шея и хрупкое телосложение, обёрнутое лёгкими, струящимися тканями. Кожа столь бледна, словно в теле не блуждало ни единой капли крови, а покровы эпидермиса на свету отливали голубовато-фиолетовыми оттенками, напоминая аметист. Необычность внешности и красота одеяния вызывали благоговейный трепет перед сочетанием неестественной строгости и холодной чувственности в образе человеческом. А ещё его глаза... Незнакомец казался хрупкой фарфоровой статуэткой, имевшей лишь внешние формы, без содержания и содержимого, будто даже смысл существования забыли вложить в него при создании. 'Похоже, я сейчас помру, - подумал Михаил, сглотнув. - Я почти уверен, что в квартире моего отца живёт вампир!' Сделанное предположение, обоснованное лишь недостатком знаний об окружающем мире, напугало юношу и остолбенев, он выдохнул, крепко зажмурил глаза, приготовившись встретить смерть. Слишком уж его разум оказался переполненным различными нелепицами, испорчен предрассудками, впитав их из сюжетов попсовых фильмов. Задержав дыхание, сжал ладони в кулаки, мысленно попрощавшись с малоприветливым миром, решив в конце, что смерть от укуса не так уж и ужасна, да и может его тело в итоге возродиться, станет бессмертным. В момент страшного происшествия люди часто думают, будто всё плохо и жить дальше не стоит, но проходит время и событие оказывается не столь уж и кошмарным. Так может и смерть не так уж и плоха? Может и в ней есть плюсы? Например, отсутствие экзаменов. Мысли роились в голове парня, пока лёгкие уже успели загореться жаждой и ему пришлось сделать вдох, озадачившись вопросом, почему 'вампир' тянет время? Или у того предпочтения особенные? Только первая отрицательная или только кровь младенцев? Снова вдохнув и выдохнув, Миша приоткрыл один глаз, проверяя, какая обстановка вокруг, может он уже мёртв только не заметил этого. Ровным счётом ничего не изменилось, всё та же комната, всё в той же позе сидел незнакомец и смотрел вперёд не мигающим взглядом. Открыв второй глаз, парень ошарашено уставился на человека перед собой и предположил, что скорее всего встретил не вампира. Внутренний критик разразился диким хохотом, а мозг сразу же выдал тираду об идиотизме и отказе впредь когда-либо смотреть фильмы ужасов. - Ну и дебил же я... прошептал Миша, растормошив кудри на своей голове, а после продолжил уже громче, обращаясь к блондину. - Простите, мы ещё не знакомы, я не знал, что здесь кто-то живёт. - Ммм?... - промычал в ответ незнакомец и слегка наклонил голову в бок. Послышался неестественный хруст, словно металл проскользил по толстому льду. Миша поморщился, припомнив звук скрежета мела по доске, настолько гулким оказалось движение, но вновь устремил взгляд на сидящего. Румянец от смущения стал заливать лицо, согревая яркостью скулы, ключицы и кончики пальцев, раскрашивая кожу в нежные оттенки, растворяя в красном кофейные крошки веснушек. Осознание того факта, что уже третью минуту к ряду, он бесцеремонно пялиться на незнакомца, ведя себя до крайности глупо, поддавшись очарованию внешней красоты, словно девчонка, столкнувшаяся с идолом, приводило в совершенную растерянность. Никогда прежде при встрече с новым человеком, Миша не ловил себя на мыслях о неких идеалах, о великолепии форм и неизбывной грации тела, потому не знал как противиться порыву рассматривать внешность незнакомца со всей дотошной внимательностью. Чтобы хоть как-то скрыть, замаскировать эмоции, он, наконец, произнёс: - Я уже получил право владения этой жилплощадью и без раздумий, несколько раз ввалился сюда, без предупреждения... - Мм...мм?! - неожиданно у блондина расширились глаза, задрожали губы, сдерживавшие беззвучный вопль, а на лице отразился священный ужас. Он резко подобрался, укутавшись в окружавшие его вещи, сжался в комочек, обнимая себя за плечи, мотая головой из стороны в сторону, затрясся от буйной дрожи. - О Господи! - воскликнул Михаил. - Простите! Я не хотел Вас напугать! Я пришёл не для того, чтобы Вас выгнать или причинить какие-либо неудобства! Я даже не знал!... Поверьте! Простите меня! Я...я... Я лучше пойду! Он уже было прошёл мимо трясущегося парня, совершенно растерянный реакцией на собственные действия, но ещё раз вскользь посмотрел на него, словно сладкоежка сбегающий из кондитерского магазина. Совершенство черт лица в купе с отсутствующим взглядом, поражало, приводило в замешательство. Новоиспечённый владелец, мысленно кляня случай, сведший их к встрече, было поклялся себе больше никогда не возвращаться в квартиру и забыть о блондине, но, практически сразу осознал, насколько тщетны будут попытки совершить подобную аферу со своей памятью, в миг припомнив о запрещённой во многих странах процедуре лоботомии. Да и к тому же, куда бежать, если в документах о наследовании его имя значилось единственным? Отец ясно завещал именно сыну данную жилплощадь. Рождались только вопросы из-за странностей, к которым он оказался не готов и не зная как действовать избрал бегство. После поспешно сделанных шагов, пару раз оступившись на, казалось, ровном месте, Михаил уже почти скрылся за входной дверью, но именно необычайность ситуации, заставила его обернуться, услышав шорох тканей, сквозь заглушающие весь остальной мир, удары собственного сердца. В тот момент он увидел, как незнакомец, запутавшись в растерзанной груде вещей, раскиданной вокруг, завалился на бок и тянул руку к уходящему, разомкнув уста, наполненные немой мольбой. Столь беспомощным, столь обессиленным, столь одиноким тот выглядел, что Миша ринулся к лежащему, пойманному в ловушку из рукавов рубашек, без каких-либо доводов за или против, без анализа и согласия. Развернувшись на одних лишь каблуках ботинок, юноша подскочил с желанием помочь и застыл в нерешительности, не понимая, с чего начать: распутывать узел из белья первым делом или попробовать поднять незнакомца, но тогда бы пришлось коснуться руки, а подобное казалось однозначно невозможным! Вдруг таким образом нанесёт оскорбление или и вовсе, его ладонь пройдёт сквозь тело блондина! Признать существование призраков в свои двадцать лет или своё сумасшествие? После некоторых метаний мыслей в голове, тревожных всплесков руками и бессвязных восклицаний, Миша опустился на колени перед парнем и принялся раскидывать по сторонам опутавшие конечности незнакомца, предметы одежды. Справился быстро и выдохнул, словно спас тонущего из бушующей стихии и в тот же миг, тишина и неловкость застыла между ними. Молодой человек с копной непослушных, каштановых кудрей, никак не решался поднять взгляд, отодвигая подальше от себя рубашку светло-серого цвета, почти запихнув её под комод, ощущая себя так, словно рядом с ним находился один из представителей пантеона богов, создание высшего порядка, намного превосходящее рангом любого смертного. Набравшись смелости, Миша вновь заговорил, продолжая заталкивать рубашку всё дальше, будто та олицетворяла собой нечто мерзкое и гадкое. - Наверное это Вы присматривали за квартирой и сохранили её в таком хорошем состоянии, - предположил владелец и не услышав в ответ ни звука, медленно поднял взор, принявшись сначала оглядывать обстановку. Стены и мебель оказались на те же местах, а значит ничего сверхъестественного не произошло, всё те же обои, в окно также светит солнце, согревая спину. Выдохнув, Миша наконец набрался смелости и посмотрел на незнакомца, принявшего прежнюю позу, подмяв под себя ноги и начавшего расправлять многочисленные слои одежд. - Вы здесь оставили всё таким же, как при отце? - Мммм? - промычали в ответ, недоуменно смотря перед собой, широко распахнутыми, светлыми глазами, в которых то всплывали серые крапинки, то вновь скрывались, словно опадая на дно озера. - Вы не знаете русский язык? - Мннн,- ответил блондин, слегка качнув головой в сторону и волосы тяжеловесными прядями разлились водопадом с плеч. - Но вы понимаете меня? - Хммм, - тяжко вздохнул незнакомец и выражение лица стало чуть спокойнее. Мёрзлый, снежный демон всё ещё являлся собой, сверхъестественным созданием, не имевшим аналогов в нынешнем мире, первым он пришёл из легенд и сказок, потому не умел ещё взаимодействовать ни с живыми, ни с мертвыми. Он мог видеть некоторые вещи, но как и прежде мир казался мерцающим, предметным, ибо глаза слепленные изо льда, не видели деталей, однако ж, он мог обонять. Хладный чувствовал запах крови, текущей по рекам вен в человеческом теле, ржаво-огненная она звала, хотя сосуд, вмещавший красный, изменился, стал иным, всё также сладостным казался нектар. Слух улавливал ритм биения сердца человека, то как он снижается, скоро станет мягче, легче, успокоится и красное золото прекратит возбуждённо бурлить, окрашивая щёки, мочки ушей, влажные от слюны губы, линию груди, что не прикрыта тканью рубашки, фаланги пальцев, в прекрасные оттенки ярко-алых, розоватых чувств смущения, интереса. Демону удалось выкрасть столь конкретные фрагменты нового мира для своей памяти, мира, в котором с ним пытались поговорить, в котором он перестал быть незримым. Новая реальность казалась слишком трепетной, навязчивой, колючей и хладный снова постепенно терял способность видеть. Слепота укрывала зыбкой пеленой его глаза, скрывая лицо человека, оставив лишь сладость аромата крови на кончике языка и слегка различимый силуэт на фоне распахнутого светом, окна. Демон устало прикрыл глаза, тряхнул головой, желая избавиться от чудного наваждения, от прикосновения чужого взгляда, тёплого, карего. Слишком необычно для не имевшего физической формы, вдруг стать реальным, стать признанным, стать осязаемым, а не только героем страшных сказок. Мысли человека проливались яркими струями, разбрызгивая эмоции и незнакомые слова по сознанию демона, чья неопытная сущность, преображённая за последние годы, не имела инструментов, чтобы справится с подобным потоком реальности. Спустя минуту неловкого молчания, демон поддался нахлынувшей безмерной усталости и словно марионетка с обрезанными нитями, стал медленно опускаться на пол. - Я правда не знал, что здесь кто-то живёт. Я уже не впервые здесь и мы до сих пор не встречались, - проговорил Миша, наконец отстав от рубашки, вновь робко посмотрев на незнакомца. - Ох! Ты в порядке? Ох! Извините! Напрочь забыл о манерах... Вам не хорошо?! Переволновался, наверное. Всё в порядке, слышите? Юноша ринулся к блондину и успел подставить руку под голову, дабы тот не ушибся, ощутив, как сквозь пальцы рассыпались колкие, белоснежные волосы, тускло мерцающие на свету, а лицо утратило какое-либо выражение, словно на ладони покоилась маска статуи. Михаил наклонился ближе и услышал лишь незначительное движение воздуха, будто незнакомец и не дышал вовсе. Сей факт заставил резко выпрямиться, попробовать найти логичное объяснение происходящему, что на данный момент не представлялось возможным. Наверняка стоило напугаться или хотя бы отнестись с осторожностью к встреченному человеку и человеку ли? Миша не был уверен в правильности принятого какого-либо решения, испытывая столь смешанные эмоции. Однозначность столь эфемерна, когда возраст успел отсчитать всего двадцать лет. Незнакомец не показался агрессивным или пугающим, скорее просто странным, отличающимся ото всех, но разве кто-то имеет опыт знакомства хотя бы с половиной проживающего на планете человечества? Да и к тому же на дворе двадцать первый век! Глупо даже помышлять о всяких там, мифах! Никаких вампиров не существует, как и оборотней, тем более, призраков! Абсолютно всему найдётся логичное и вполне научное объяснение. Только вот, если бы нечто подобное произошло с кем-либо из знакомых, то Миша бы точно не поверил на слово, а если бы среди случайных прохожих повстречал человека с подобной внешностью, то заподозрил бы широкомасштабную переделку благодаря пластическим хирургам. Морщины, поры, родинки маскируются косметическими средствами и фильтрами в фотообъективе, но кожа блондина казалась идеально гладкой, словно поверхность костяного фарфора, даже никаких волосков и ещё оттенок виделся голубоватым, почти фиолетовым в тени, слегка мерцающим. В памяти всплыли странные радужки, в которых бурлили молочные воды и льды, так что, Мишу почти передернуло, но он припомнил о различных генетических заболеваниях, кто знает, может быть парнишка страдает от одного из них? Потому слеп и не говорит. Сознание легко способно не замечать самых очевидных вещей, игнорировать любые доводы разума для собственного спокойствия и благополучия. Органы чувств передают уйму информации и человек просто сошёл бы с ума, если бы отвлекался на каждую мелочь. Но мозг - великий инструмент, устроен весьма замысловато. Всегда готовый отсеять не важное, по его мнению, и перестроить весь мир лишь бы сознание регистрировало только конечный продукт, уже принятое решение, а не тонны доводов мыслительного процесса, почему стоит повернуть налево, а не на право. Вот и Миша, плод прогрессивного и рационального общества, заметив странное лишь пожал плечами и задвинул невероятное под 'комод', доверил будущему позаботиться о себе. Перестав задаваться вопросами 'почему' и 'зачем', молодой человек с непослушной шевелюрой и красивыми веснушками у глаз, решил остаться в квартире с только что повстречавшимся ему незнакомцем, с тем, кто навряд ли принадлежал знакомому миру, но имевшем веские причины находиться в пустой квартире отца. Миша не считал себя достаточно сильным, но всё же предпринял попытку поднять блондина с пола и уложить на диван, что это удалось без особых усилий, ибо весил тот, килограмм сорок. Белые платья хрустели от прикосновений словно ледяная корка на снегу под тяжестью шагов, ткани шуршали, струились позёмкой, мерцали, отражая солнечные лучи, будто их кропотливо украсили драгоценными камнями. Верхнее одеяние покрывала изящно выполненная вышивка, повествовавшая о горах, упирающиеся вершинами в небеса и ключевых ручьях, кристальной чистоты, впадающих в реки и озёра, на подоле расцвели словно живые нарциссы, украшая золотыми лепестками белизну переплетённых нитей ткани. Миша расположил незнакомца на софе в гостиной, подложив под голову небольшую подушку, бережно рассыпал волосы по ней и заботливо убрал одну из прядей с лица дремавшего. Коснувшись лба, юноша удивился насколько температура кожи оказалась непроницаемо холодной. Длинные белёсые ресницы мирно покоили сон ослеплённых глаз, словно покрытые инеем. Михаил положил ладонь на грудь блондина и ощутил лишь слабый отзвук биения сердца. Ничего другого не оставалось, как все наблюдения и выводы предоставить для будущего себя, который будет способен принять правду такой, какая она есть на самом деле, без приукрашенного удобства или предрассудков собственного сознания. Способен ли затуманенный знаниями разум принять чуждую истину? Позволит ли сердцу понять, как поступить? Миша пожелал услышать историю незнакомца и может быть даже, поверить в неё. Пройдя в другой конец гостиной, юноша заинтересованно пробежался взглядом по перегруженным книгами, полкам. Особого порядка не наблюдалось, создалось впечатление, что в них скорее всего постоянно искали нечто, ответ или сам вопрос. Часть из них стояла корешками наружу, часть, распахнутая на каких-либо страницах, покоилась обложками вверх, а некоторые и вовсе оказались вложенными друг в друга. Он знал, что отец славился начитанностью и неординарностью мышления, никогда не скрывал этого, но и не гордился сим фактом, а лишь считал особенностью характера, наличием свободного времени. Ответы на какие именно вопросы он пытался обрести среди напечатанных кем-то букв? Что так подстегнуло его интерес? Навряд ли когда-либо удасться узнать... Юноша выискал на одной из полок книгу знакомого автора, устроился поудобнее в кресле с высокой спинкой и потертыми подлокотниками, находившегося напротив дивана, приступил к чтению. За окном взбудораженный новостями город, обеспокоено гудел. Сновавшие туда-сюда машины напоминали о том, что остальной мир всё тот же и ничего из ряда вон выходящего не произошло. Вечер постепенно заглатывал солнечный диск, а значит завтра снова наступит день, так случается каждый раз по установленному кем-то порядку. Постепенно, он перестал прислушиваться к обыденному городскому шуму и лишь спустя какое-то время, перечитывая в третий раз начало нового абзаца, признал занятие не столь увлекательным в сравнении с наблюдением за дремлющим блондином. Вид успокоенного сном человека привлекал куда больше, нежели сюжет. Михаил смутился и прикрыв обложкой книги половину лица, коснулся губами пожелтевших страниц, вдохнув аромат старой бумаги, снова поддавшись изумлению от встреченной внешней красоты, сочетавшей изящество с хрупкостью, строгость лаконичных линий овала лица, скул и носа с нежностью на губах, на подрагивающих ресницах, словно морозное утро обрело образ человеческий, а узоры на стекле перенесли на одежды. Ни одна из женщин не обладала подобной внешностью, подаренной мужчине. Взгляд скользил по складкам на одеждах, обрамлявших грудь, плечи, руки блондина, пытливо осматривая манжеты, прикрывавшие запястья, точно браслеты из белого золота. Бледные пальцы левой руки, оканчивающиеся длинными, прозрачными ногтями, похожими на лепестки хрустального жемчуга, почти касались пола, казавшегося несовершенным, мутным, потрёпанным в сравнении с каждой деталью, с волосами, струившемся вдоль предплечья, волнами ниспадавшими на ковёр, разливаясь прозрачной гладью, мерцающей переливами холодных оттенков серебра. Миша чувствовал себя безропотно очарованным и заинтересованным в том, кого повстречал при необычайных обстоятельствах, поддавшись пробудившемуся до селе неизвестному желанию узнать о душе другого человека. Ощущение проснувшейся магии посреди обыденности, околдовывало тайной, будто произошло нечто необыкновенное, не поддающееся логическому объяснению. Если бы он сейчас позвонил бы матери или друзьям, то кто бы поверил на слово? Скорее всего решили бы, что он просто наглотался дури или напрочь утратил рассудок. Михаил и сам себе не мог поверить, сомнения смущали нелогичностью происходящего, и от того, ещё явственней, заставляли чувствовать себя особенным, избранным из тысяч, миллионов людей, снова и снова задавая один и тот же вопрос, правдивы ли впечатления? Если бы Мишу попросили описать блондина, то скорее всего, он бы десяток раз повторил слово 'слишком'. Засыпая, парень сомневался в том, что прошедший день приключился на самом деле. Или может только привиделся? Наверняка, проснувшись утром, всё окажется лишь чудным наваждением и он утратит присутствие в столь удивительном настоящем. Стараясь отогнать усталость, пытался увлечь себя пересказом прочитанных страниц, но веки смыкались против воли, а тело наливалось тяжестью. Действительно ли он встретил кого-то или же ему померещилось знакомство? Способно ли сознание породить столь уникальный образ, словно сошедший со страниц книги сказок? В последний раз взглянув сквозь приоткрытые веки на незнакомца и слегка улыбнувшись, молодой человек успокоился предположением о собственном сумасшествии. Глава восьмая Проснулся Михаил под утро, разбуженный не робким рассветом, а смутными сомнениями и воспоминаниями о прошедших сутках. Слегка вздрогнув всем телом, он почувствовал как с груди соскользнула книга, издав обиженно-шуршащий звук, свалившись на пол. Тотчас, распахнув глаза и рукой коснувшись подбородка и рта, вытирая слюнку, сонный юноша постепенно приходил в себя, припоминая подробности вчерашнего дня, встречу с человеком, не умевшем говорить, неизвестно откуда взявшимся в пустой квартире. Анализировать в столь ранний час что-либо являлось пустой затеей, но Миша уверился в двух вещах: первая, всё тело ниже талии задеревенело и абсолютно не ощущалось; вторая, софа находилась в полнейшем запустении, сразу же окунув с головой в приступ паники и отчаяния. Решив, что сознание всё-таки сыграло жестокую шутку, породив ложные воспоминания о несуществующем призраке, молодой человек испытал огромнейшее разочарование, словно ему продали билет в страну Чудес, а поезда вдруг отменили. Холод одиночества накрыл сознание, стиснув грудь в стремлении выдавить слёзы, ведь молитва о любви осталась без ответа. Молодой человек сполз с кресла на пол и приступил к разминанию ног, дабы нормализовать приток крови, расшевелив руки, потянулся изо всех сил, постепенно ощущая, как тело, онемевшее ото сна в кресле, наконец стало приходить норму, отзываясь покалыванием, непослушанием. Широко зевнув, левой рукой растормошил шевелюру на голове, поднялся на ноги, охнув от напряженной скованности позвоночника. Протирая веки, жмурясь, глубоко дыша, Михаил стал обходить поочерёдно комнаты, пытаясь разыскать хоть какой-то намёк на присутствие постороннего, того самого блондина, но в всюду встречался с запустением. - Ммммм, ээээй! - воскликнул Михаил, всё ещё разминая мышцы плеч. - Эээээй! Ты здесь? Ты же не приснился мне?! Правда же ведь?! Прошу... Обойдя квартиру, он вошёл в спальню и прислонившись ухом к шкафу, постучал. - Ээээм, ты здесь? В ответ дверца слегка приоткрылась, издавая жалобный скрип. Юноша опустился на колени, мысленно благодаря всех богов, о которых слышал, за вчерашний день, не оказавшийся плодом воспалённого воображения. Сделав глубокий вздох, заглянул внутрь и смог увидеть в слегка растворённой предрассветным небом, темноте, обрамлённый белыми волосами, силуэт человека. - Почему ты снова в шкафу? - Мммм... - пробормотали из тени. - Мы ещё не познакомились. Меня зовут Михаил. - Мммм...нннн... - Попробуй по слогам 'Ми-ха-ил'. - Мииннн... мннн... иииил... Мииинннлллл... Мииии...нннн... - Мииии-хааааа-ииииил, - протянул молодой человек, продолжая вглядываться во мрак, отыскивая лицо блондина. - Миииии-хаааа-ииииил... Миии-ха-ииил... - Здорово! У тебя получилось! Значит тебе можно помочь! Научить говорить! Это же так классно! - радостно воскликнул Миша, обрадованный будущим перспективам. - Только, как же мне узнать, каково твоё имя? - Михаааил... - Хммм... Ты же из Японии? - спросил он у юноши, но вопрос звучал скорее как утверждение, потому Миша принялся выуживать телефон из кармана брюк. - Ммм... - Таааак, 'популярные мужские имена в Японии', - проговорил Миша, набирая запрос в поисковике.- 'Аки', 'Акира', 'Акихико- яркий принц'... Хмм, не совсем то. 'Джиро', 'Изаму', 'Хироси'... О! 'Юки'! Означает 'счастье' и 'снег'! Идеально! Здравствуй, Юки! - Мммиихаиил... - ответил названный 'Счастьем' и увидев протянутую руку, положил в неё свою ладонь, кротко повиновавшись, боязливо примиряясь с новой реальностью, ведь коснуться кого-то являлось столь недостижимой мечтой, столь желанной былью. Осторожно сжав руку, Миша почти обжегся холодом, но не отдёрнул свою ладонь, лишь выпрямился и помог выбраться юноше из шкафа. Мутно-белые глаза демона различали ореол ауры человека перед собой, но запах крови влёк, вызывал доверие, а сердце того звучало добродушием, мягким тембром, так разве остался выбор у белого призрака? Мог ли он отказаться от возможности дотянуться до чужого бытия, до веры в выдуманные законы, прикоснуться к иному космосу? И хладный снова сделал шаг навстречу, робко прислушиваясь к шёпоту надежды о том, будто он станет прекрасной бабочкой, переродившейся, взлетающей в вышину небес, способную разорвать пелену эфемерного существования. Начало дня ознаменовало начало новой истории, освящённую блеском умирающих звёзд, утративших целостность тысячи лет назад, но всё ещё живущих воспоминаниями о прошлом. Глава девятая Михаил смотрел на Юки, испытывая детский восторг, словно подобрал код к сложной головоломке или отыскал клад с тонной золота и драгоценностей, ощущая, как его тянет к светлоглазому красавцу , цепляя интересом. Завороженный, он позабыл о смущении перед молчаливым незнакомцем, бестактно разглядывал его, услаждаясь внешним видом. - Может быть выпьем чаю? - предложил Миша, на что ему невнятно промычали. Опустив голову, Юки позволил волосам, словно занавесу, сокрыть лицо, пытаясь разглядеть ладонь, которую нещадно жгло от прикосновения, не понимая причин столь неприятных ощущений. Поверхность руки будто оплавляло яростным пламенем и внутри начинало клокотать тупое бешенство из-за испытываемых мучений. Подобное с ним происходило впервые, хладный ничего не знал о том, с чем он встретиться изменившись. Непонимание нового опыта, дробило сознание на вопросы, которые никто не услышит от немого. Демон вновь ощущал жгучее чувство одиночества, отчужденность, несмотря на присутствие рядом человека. - Схожу в круглосуточный. Надеюсь, у них найдётся что-то приличное. Знаешь, мой отец, он очень хорошо разбирался в сортах кофе и чая, многое мне рассказывал, но я тогда был ещё ребёнком и слушал вполуха. Продолжая что-то говорить, Михаил мягко выпустил руку 'Счастья' и уходя, обернулся, желая ещё раз насладиться красотой блондина. Освещённый робким светом, худощавый парнишка, рассматривал ладонь, обрамлённый колючими, белыми волосами, словно статуя в древней гробнице, увитая плющом и распустившимся белым вьюнком. Один из рукавов сполз вниз, оголив ключицу и плечо, открывая взору угловатость фигуры. Цвет кожи отливал голубоватым, холодным свечением, словно бы ледяному изваянию забыли подарить чуток мягкости человеческого тепла. Мише пришлось практически заставить себя отвернуться, закрыть дверь, напомнив внутреннему 'я' о более насущных вопросах, например, об отсутствии туалетной бумаги. Услышав, как захлопнулась входная дверь в квартиру и прочитав поспешно удаляющиеся шаги по лестнице вниз, демон забыл о контроле и упав на колени, возопил. Кончики его пальцев колола тысяча игл и в то же время, их словно зажимали в тиски железной хваткой, коверкая движения тела, выгибая спину, сводя судорогой конечности, растягивая связки, сокращая спазмами мышцы, ломая позвонки. Не знавший боли и сожалений, демон ужаснулся, столкнувшись с испытываемыми телесными муками. Принять то, насколько окоченел чувствами возможно только после познания тепла и это знание далось слишком тяжело. Он метался из стороны в сторону, спутывая волосы, вставшие дыбом, забирающиеся внутрь рта, выскабливая дыхание, словно ставшие проводами, они пытались разрезать глотку, отделить голову от туловища, скрежеча усилием, растаскивая в стороны конечности. Страдающий, пытался как можно крепче зажать запястье руки, улавливая хруст разрушаемых костей, в страстных попытках выдавить жжение из пальцев, избавить себя от знания о мягкости тепла. Расцарапывая ногтями ковёр, продирая его насквозь, демон скрежетал суставами широко распахнутой челюсти, выхаркивал густую, молочную слюну, высовывал белесый язык, но боль всё не унималась, поселившись внутри, не желала покидать его, измарав хлесткими плетьми, избивая каждую часть новорождённого тела. Из глаз демона текли слёзы, хотя он и не ощущал их влагу, ибо не приносили они облегчения, пропитывая воротник юкаты. Агония преследовала по пятам, словно яростный бич палача, наказывая за желание быть увиденным, стать мирским. Он страдал, выл, распадался, страшась исчезнуть в тот момент, без возможности дойти до края, испытать большее, разгореться огнем жизни, стать иным, настоящим. Вернувшись из магазина, Михаил нашел Юки лежащим на полу, в полубессознательном состоянии, не отзывавшегося на имя, дрожащего и заплаканного, хрипящего имя молодого человека. Швырнув паркет с покупками, Миша бросился к блондину, пытаясь выяснить причину столь сильного припадка. - О, Господи! Юки! Слышишь меня?! Что случилось?! Подняв 'Счастье' с пола, юноша отнёс его в спальню, со всей осторожностью уложив на кровать. Сильнейшая дрожь сотрясала всё тело блондина, изо рта при выдохе показывался пар, словно его внутренности таяли, в уголках губ пенилась слюна, будто он захлёбывался сам собой. - Я даже не знаю что мне делать! - растерянно воскликнул Миша, осматривая Юки на предмет явных увечий. - Господи, наверное стоит вызвать скорую. Парень уже собирался выйти из комнаты за телефоном, что оставил заряжаться на кухонном столе, как ощутил захват цепких пальцев, удерживающих край его рубашки. - Я сейчас вернусь! Обещаю! - проговорил Миша, но хватка лишь усилилась. - Я беспокоюсь за тебя... - Мммм... - промычал в ответ блондин, отрицательно мотая головой из стороны в сторону. Агония неистово терзала естество, пугая конечностью чудес, пугая, что боль останется с ним навсегда, продолжит пытать и мучать корчами, а смерть так и останется несбыточной мечтой. Демон страшился оказаться снова быть покинутым, в ожидании, в квартире, в мире, где его не должно быть, где ему не место. Он хотел чтобы человек стал тем самым проводником в реальность, средством решения всех вопросов, дверью для возможностей, исполнения желаний, потому демон не мог отпустить владельца квартиры, ставшим почти божеством, не мог довериться обещанию без оглядки, помня о прежнем предательстве. - Что же мне делать? - воскликнул Михаил и взглянув на японца, коснулся его лба рукой. - До чего же ты холодный! Тогда вытащив из под Юки одеяло и плед, стянул с себя свитер, рубашку и забрался в постель. Накрыв себя и его с головой, начал растирать руки и лицо, поминутно вдыхая на ладони 'Счастья' тёплый, влажный воздух. - Почему же так холодно? Отопление же ещё не отключили! - недоумевал молодой человек. - Как только немного согреешься, заварю для тебя малиновый чай с имбирем, а потом наполню ванну и хорошенько разотру тебя, оберну в махровый халат и укутаю в шерстяной плед. Ты обязательно согреешься, обязательно, только потерпи немного, я знаю этот вид боли. Помню как зимой, мне было тогда около пятнадцати лет, мать отправила по путевке на море, вместе с классом. Друзей не имелось, я слыл странноватым ребёнком, не слишком симпатичным и уж тем более, не считался душой компании, вот родители и решили, будто поездка исправит сие положение, наивные. То путешествие только усугубило чувства отчуждённости, отверженности всеми и эти ощущения остаются со мной до сих пор. Так вот, в один из дней, нашу группу организовали для поездки к некой местной достопримечательности, типа песчаного карьера или ещё какого заповедного места, я уж и не помню толком, но вот что в памяти застряло, так это холод, нестерпимый, жгучий, беспощадно сопровождавший меня все время прогулки. Помню, как сев в промерзлый автобус, я просто разрыдался, ощутив руки, начавшие постепенно согреваться. Мне казалось, будто кожа на ладонях лопнет и я больше никогда не смогу нормально пользоваться пальцами, настолько было больно, жалко себя и одиноко, так что я могу представить, каково тебе сейчас, ты ведь даже высказать не способен, что именно чувствуешь и почему, поэтому, если хочешь, то прижмись сильнее, плачь, если уж совсем невыносимо, так можно, слышишь? Миша прижал к своей груди отчаянно трясущегося парня и крепко обнял, поглаживая того по спине, вспоминая себя, одинокого, покинутого, оставленного среди чужих, холодных людей. Часто-часто моргая, Юки пытался смахнуть с ресниц капельки влаги, не понимая, отчего те образовались, зачем так смущают взор, тревожат ранки на искусанных губах. Впервые демон испытывал страх, не осознавая сути происходящего с ним, неизвестность острыми шипами прокалывала лёгкие, выпуская воздух изнутри, словно из воздушного шарика, нанизывала внутренности и озадачивала чувствами. Невероятно странны перемены для того, кто был вечен, неизменен, словно горы, как сами боги, которых касается лишь бесконечность. - Удивительно, твои волосы почти ничем не пахнут. То есть пахнут, просто свежестью... Похоже, будто морской бриз в них запутался, - проговорил Миша, прижимая к своей груди блондинистую голову Юки. Спустя около получаса дрожь лишь изредка пробивала тело молодого демона. Тепло исходившее от человеческой крови, благоухающей истинностью жизни, обволакивало сущность Юки, вновь обнадёживая обещаниями, а объятья дарили покой. Он ощущал на себе дыхание парня, чувствовал запах его кожи, прикосновение мягких волос на груди и небольшой щетины на подбородке. Любое движение волновало, одновременно, одаривало умиротворением, напоминая лёгкую качку лодки на волнах чистого, горного озера. Наверное, каждый из них не выспался за прошедшую ночь и когда 'Счастье' почти перестал бить озноб, они оба провалились в забытьё. Всем миром стала большая, крепкая кровать на металлических ножках, с витым изголовьем и собственной историей. Она словно заботливая мать ласково хранила сон двух неизвестных. Глава десятая Михаила пробудил тихий голос зовущий его по имени. Открыв глаза он сперва увидел обои выцветшего, персикового цвета, услышал щебетание птиц и ощутил лёгкий, почти неуловимый, цветочный аромат, витавший вокруг. - Миииихаааааиииил.... Мииииихааааииил...- произносил голос и чьи-то ладони нежно касались груди спящего. - Мммм... - прохрипел парень, перевернулся на спину, раскинув в стороны руки. - Наконец-то выспался. Юки ты в порядке? - Ммм... - промычали в ответ. - Ты стал теплее, - прикоснувшись ко лбу японца, улыбнулся юноша и приподнялся на локтях. - Я наберу для тебя ванну. Спустив ноги с кровати на пол, он провёл рукой по лицу, по непослушным кудрям на голове и снова взглянув на блондина, улыбнулся. Тот смущённо терзал край одеяла длинными пальцами, не решаясь поднять глаз, пряча лицо то в подушку, то под покрывалом волос. Миша встал и вышел из спальни, дабы не давить на немого мальчишку, для которого проявление заботы явно было в новинку. Молодой демон чувствовал себя озадаченно, совершенно по-иному, ведь теперь познал тепло объятий, крепких, нежных и немного боязливых. Постель быстро остывала и он поскорее выбрался из-под одеяла, вслед за человеком, страшась снова окоченеть от холода пустоты своего сердца, страшась снова ослепнуть. Беззвучно ступая по паркетному полу, демон медленно проходил комнату за комнатой, шагал по бесконечно длинному коридору из минут, часов и дней, проведённых где-то между здесь и тогда, между полуночью и зыбкими утрами. Квартира казалась опустошенной, опустелой, опостылевшей, как приевшийся звук капели со ржавой трубы. Сознание желало наполнения, желало перемен. Хотеть чего-то так по-человечески и демон шёл по тёплым следам, стремясь к своим надеждам и чужим фантазиям, прошёл в ванную комнату, шурша платьями, волоча за собой старую свою сущность, разыскивая нового себя. - Подойди поближе, - дружелюбно улыбнулся Михаил, - тебе стоит забраться в ванную. Демон недоуменно перевёл взгляд с ёмкости, наполненной водой, от которой поднимался пар, на размытый силуэт человека перед собой, не понимая, чего именно от него ждут. - Сначала стоит опустить только ноги чтобы привыкнуть к воде. Она довольно горяча. А после, постепенно опустится полностью, - проводил инструктаж Миша, чистя зубы и полоща рот. - Я купил в магазине всё необходимое: полотенца, зубную щетку, ватные палочки, салфетки, шампунь, пену для ванны, простое мыло, этого должно быть достаточно для водных процедур. А! Еще бритвенный станок! Впрочем, не уверен, понадобится ли он тебе в ближайшее время... Демон ошарашено уставился на струи, лившейся из крана воды. - Всё в порядке, давай я помогу тебе. Для начала стоит снять всю одежду. Тааак, посмотрим... Михаил подошел ближе к Юки и принялся внимательно рассматривать застёжки на одеянии, то, как закреплён пояс, а после аккуратными движениями приступил к расстегиванию пуговиц и развязыванию, казалось, бесчисленного количества шнуров, снимая с блондина одно платье за другим. Несколько слоев шёлковых одежд, шелестя, мягко спадали на пол. Лёгкая органза паром клубилась у ног, переливаясь отблесками спрятанных в жилах нитей, перламутровых оттенков. Если бы холоду подарили человеческий лик, облекли в ткани, то именно так их можно было бы представить, лёгкие, словно вдох, таящие странное очарование, словно сияние луны, изящно вышитые, будто над узором трудились нимфы, создавшие земные красоты, пылающие закаты, расплескивающиеся по небесному своду. Юки не шевелился и практически не дышал, испытывая смущение, неловкость, пока Миша раз за разом обходил его вокруг. Вышитые изображения бурлящих рек, пологих долин и высоких гор, походили на сборник историй, повествующих о прекрасном мире, о далёких от нынешнего времени, людях и землях. Юноша словно перелистывал книгу с иллюстрациями, искусно выполненную кропотливым и внимательным к деталям, художником. Когда же неловким движением молодой человек случайно касался прохладной кожи 'Счастья', то замечал яркую реакцию тела, словно искорки льда, вместо капель пота, начинали покрывать поверхность кожи, и как тот сбивчиво вдыхал, вздрагивал от каждого жеста. Мише подумалось, будто к телу японца никто, никогда не прикасался до сего момента. Обнажённый, тот походил на подростка, невысокого, хрупкого, неопытного в близком общении, боязливого, напоминая дикую лань, что спугнет любое неосторожное движение, взгляд. Тайна его пребывания в пустой квартире, необычайная внешность, притягивали, смущая вопросами. Прошлое блондина, как и его самого, хотелось разгадать, приобщится, встать на его сторону. Миша сглотнул. Зародившийся интерес, окрашенный в сексуальный подтекст, поднимался из глубин естества, осушая язык, губы, оттягивая мочки ушей до красноты, распаляя жар в груди из-за частого биения сердца. Юки вновь вздрогнул, ощутив неловкое касание к шее и промычав, сжал сцепленные вместе ладони. - Чёрт, ситуация смущает...- обронил Миша заметив в зеркале как раскраснелся сам. - Спасибо, что доверяешь мне. Вот, обопрись на мою руку. 'Счастье' лишь дотронулся до воды кончиками пальцев ног и резко отдёрнул назад. Обжегшись, его тело сразу же затрясло с новой силой. Являясь снежным демоном, олицетворением одинокого пути, сквозь занесённые снегом горы и пустоши, хладный испытывал ужас перед достаточно высокой температурой воды, обеспокоенный хрупкостью ледяного покрова своей оболочки, страшась утратить целостность. - Горячо? - Миша наклонился и опустил локоть в ванную. - Я добавлю холодной воды. Повернув кран, невольно бросил взгляд на стоявшего рядом, всего в паре шагов поодаль, отметив, сколь парнишка бледен, будто обескровленный, лишь кончики пальцев, слегка розовели, похожие на сапфиры под прозрачными ноготками. Тяжело ниспадающие волосы, чуть влажные от водяного пара, белыми, плотными прядями покрывали часть лица, плечи, грудь, струясь вдоль тела. Изящно сложённый внешне, японец обладал какой-то неведомой силой и мощью, замаскированной под неловкостью, спрятавшейся где-то очень глубоко, похожий на свинцовый ящик с ядерным реактором, покрытый лепестками цветов. Снова Мише пришло на ум слово 'слишком', ведь обычному описанию Юки не поддавался, будто прозрачная вода приняла в себя невероятный коктейль ярких веществ, смешавшихся, неведомыми человеческому глазу, узорами, звуками музыкальной шкатулки проклятий. Отвори и всему миру придёт конец под песни сирен. - Черт... Одёрнув себя от разглядывания тела Юки, молодой человек набрал в ладони воды и ополоснул лицо, провёл руками по волосам, тяжело вздохнув. Он попытался сосредоточиться на более простых вещах, например, на мысли о чае и еде. - Попробуй теперь, - предложил он и протянул руку. Снежный демон крепко вцепившись в предплечье Миши, опустил в воду сначала левую ногу, и твёрдо решив, что способен выдержать любую пытку, само перерождение, стиснул зубы, медленно опуская правую. Кричать не было смысла. Никакой возглас не выразит начинавшуюся агонию плавления, казалось, его прожигают насквозь, ещё немного и он запросто раствориться в воде, как опущенный в чай, кусочек сахара, растает снегом весенней порой. Демон не знал как реагировать на ощущение, будто всё его тело вот-вот исчезнет. Он слишком сильно был напуган и с выражением полнейшей сосредоточенности, взглянул на юношу своими полуслепыми, белёсыми глазами. Сжав руку, хладный не сводил взгляда с человека, силуэтом отпечатывающимся в мутных радужках, пока опускался в ванну всем телом. Из глотки проистекали глухие хрипы, затаённый рык, а тело продолжал бить озноб, искажая черты лица, коверкая движения. Ему потребовалось извлечь невероятные усилия, дабы не отступить и не убить, стоящего перед ним, невинного. - Мне кажется, что тебе больно. Просто от воды... Может не стоит? Демон отрицательно мотнул головой, отпустил руку юноши, оставив синяки и глубокие следы от ногтей. - Тогда я пожалуй пойду заварю чай и приготовлю чего-нибудь. Оставив дверь в ванную открытой на случай непредвиденных проблем, Михаил вышел, беспокоясь, как бы Юки снова не стало плохо, поэтому решил прислушиваться к всплескам воды. Навряд ли немой способен подать какой-либо сигнал, кроме стука или еле слышимого стона. Погрузившись в собственные размышления, молодой человек отчётливо осознавал, как вопит сознание о противоречиях, ведь Юки чем-то напоминал ребёнка, ему необходимо подсказывать самые простые вещи, приучить к языку и следить чтобы тот не набедакурил, но его внешний вид озадачивал, приводил в смятение и самое невероятное, возбуждал. Неправильные чувства в отношении зависимого от тебя существа, с которым ты познакомился всего сутки назад! Миша понимал ответственность не только за свою, но и за чужую душу, а значит, никак нельзя допустить каких-либо действий, даже намеков на сексуальный интерес, который способен погубить их обоих. Уж точно молодой человек не желал воспользоваться доверием неловкого парнишки ради удовлетворения собственных прихотей, ведь итогом станет бездонная пропасть из сожалений, непринятия и вины. Разве возможно поступить столь эгоистично, низко, безответственно с тем, кто так хрупок, мил, прекрасен? Миша осознавал все доводы против сближения, но тянулся к неловкому красавцу каждой клеточкой тела, желая неизведанного наслаждения от вкуса плоти неискушённого утехами. Выдохнув, парень вынул продукты из пакета, вспомнив, что ничего не знает о вкусовых предпочтениях японца. Впрочем, эти знания навряд ли помогут, приготовление пищи точно не его конёк. Поэтому Миша просто пожарил бекон и четыре яйца, выложил пищу на две тарелки, нарезал хлеб с кунжутом и тоже поджарил. На тосты положил кусочек плавленного сыра, кусочек помидорки и немного зелени. Самым важным компонентом утреннего моциона для него всегда был чай, но перед тем как приступить к завариванию пуэра, он проверил всё ли в порядке у Юки. Ванная комната оказалась переполненной паром настолько, что Михаил не сразу заметил голову японца над водой. Пробираясь сквозь влажные клубы, молодой человек расправил большое полотенце и произнёс: - Судя по всему вытяжка не работает. Возьми меня за руку, я помогу встать. Вот так, выбирайся из ванной. Давай-ка вытрем тебя хорошенько. Встав на коврик, Юки неуверенно разжал ладонь и принялся настороженно следить за полотенцем, скользившим по всей поверхности кожи. Демон видел лишь очертания силуэта хозяина квартиры, но ощущал тепло прикосновений от его ладоней, чувствовал мягкость ткани, то, как нежно расчесывают мокрые волосы, распавшиеся водопадом по плечам и спине, прикрывавших каскадом ягодицы и голени. Оставив большое полотенце на плечах юноши, Михаил взял поменьше приложил в месту ниже живота. - Хааа!- выдохнул демон, озадаченно опустив голову. - Ох! Прости! Черт! Давай уже одену тебя и пойдём завтракать! Вытянув пробку из ванны, Миша надеялся, что с водой стечёт и вожделение, вопиющее о запретности, неправильности, опасности тех чувств, переполнявших его. Слишком роскошно помышлять о любви обычному парню, живущему именно в этом городе и в данной стране. Молодой человек снова тяжело выдохнул взглянув на Юки, кутавшегося в полотенце и вновь чертыхнулся. Цветочный аромат, заполнивший ванную комнату, смешанный с водяным паром, дурманил сладостью, прилипал к языку. Стыд и гнев пришли вслед за желанием, волоча за собой ненависть к самому себе, презрение за похотливый взгляд на человека того же пола. Миша тряхнул головой, терзаемый привычными дилеммами и взяв ещё одно полотенце, укутал влажные волосы блондина, а потом помог одеть халат. Хмурый хозяин квартиры молча провёл 'Счастье' до обеденного стола, поддерживая под локоть, подсознательно ища любой повод коснуться того, помог сесть на стул. Пребывая в мрачном расположении духа, Михаил залил в заварочный чайник слегка остывшую воду, поставил его на стол перед собой и тяжело опустился на сидение. Привычные движения погрузили сознание парня ещё глубже в бездну размышлений, позволяя задать вопросы, истинно волнующие в данный момент, не отвлекаясь на обстоятельства. Взгляд внутрь себя пугал юношу, приводя в истощенное состояние, к чувству обреченности, будто нет ничего подконтрольного, словно всё, чего он хочет, всегда недостижимо, неверно, неправильно, или скорее, он неправильный, весь неподходящий. Наверное, стоило покинуть квартиру, как поступил и отец. Михаил почти уверил себя, что на том, последнем снимке, папа сумел запечатлеть не только себя, но и Юки, прозрачный образ чувственного блондина, тень мечты о совершенстве, которой смертный никогда не сможет обладать. Иначе, какая ещё могла быть причина для всех тех тихих рыданий, горьких слез, обрамлявших влагой тяжёлые веки мужчины, раскрасневшихся от бессонницы? Откуда взяться той невыразимой тоске, переживаемой им наедине с самим собой? А та надпись, с обратной стороны фотокарточки на латыни, означала 'Ни с тобой, ни без тебя жить не могу', наверняка, относилась к блондину, слишком прекрасному внешне для человека и отец не смог принять ответственность за будущее, отличное от судьбы любого другого знакомого. А он? Разве он сможет понять, кем именно является 'Счастье'? Ведь всего спустя сутки уже смотрит на парнишку как на вещь, которую хочется присвоить, запечатлеть клеймо владения на фарфоровой коже. Что значил японец для отца? Он его сын? Что за отношения их связывали? Являлся ли Юки лишь диковинкой в коллекции посуды, раздобытой в путешествиях? Или же столь ценным экземпляром, что отец даже не решился продать квартиру? Хотел ли папа вернуться сюда по прошествии времени? Зачем он вообще оставил призрака здесь в одиночестве? Вопросы так и оставались без ответов, ведь задать их уже было некому и от того, они плотным илом укладывались слой за слоем на дне сердца. С угрюмым выражением лица, Миша взял приборы и принялся есть, почти не жуя, забрасывал один кусок за другим, утратив вкус к пище. Демон неподвижным взором созерцал беловатое марево перед глазами, чувствуя как изменилась атмосфера, как сама комната потемнела, как нечто вязкое прилипало к ладоням человека, сидевшего напротив. И не только к ладоням. Нечто омрачало взгляд и уста, мысли пачкали ауру, окрашивая её в холодный фиолетовый цвет, пронизывающий отрешённостью, гневом, яростью. Демон боялся стать причиной подобной перемены, но как узнать наверняка, без возможности вымолвить хоть слово? - Тебе не нравится еда? Ты ничего не съел, - проговорил Миша, откусывая часть тоста. - Ну да, стоит заметить, что готовлю я не ахти как. Выпей хотя бы чаю. Михаил наполнил чашку ярко-пахнущей жидкостью пододвинул её ближе к Юки. Тот осторожно, обеими руками поднёс ёмкость ко рту и сделал глоток. Чай расплавленным оловом пролился в горло, прожигая всею возможной неистовостью внутренние органы. Демон смог выдержать лишь ещё один глоток, поморщившись, оттолкнул от себя чашку и в полнейшем бессилии, спрятал лицо в рукава халата. Превращение становилось слишком мучительным. Откуда взять достаточно сил, дабы выдержать подобную пытку, от которой у любого человека уже помутился бы рассудок? Кроме того, что горела вся поверхность кожи, теперь ещё горели и внутренности, отчего хотелось содрать с себя мышцы, вырвать глотку, распороть живот и напоить тело чужой кровью, дабы успокоить, усмирить белый пламень перерождения. На роль жертвы подошёл бы кто угодно, даже случайный незнакомец, лишь бы не ощущать давящие сомнения и болезненные мысли человека, чей силуэт маячил пред глазами. В этот переломный момент, демон уверился в одном: всегда можно выбрать более простой вариант, поддаться слабости и потратить остаток вечности на попытки уверить себя в невозможности стать иным, невозможности прорости сквозь панцырь старого и возродится. Но разве когда-нибудь после, станет достаточным звук собственного голоса? Познав трель звуков личного имени, произнесённого другим человеком, станешь искать возможности услышать снова и снов как зовут тебя, каждый раз наслаждаясь, роняя себя всё глубже на тёплые ладони или к подножию, возведённого пьедестала. Теперь демон осознал себя бесконечно алчущим, бесконечно преданным, бесконечно стремящимся остаться подле источника нектара. - Не будешь есть? Как хочешь. В ответ, Юки лишь отрицательно покачал головой. Поднявшись с места, Миша резко приблизился к нему и бесцеремонно стянул полотенце с головы, грубо поднял того на ноги, раздраженно снял с плеч халат. Швырнув влажные вещи на диван, парень оставил 'Счастье' обнажённым, пока не принёс часть своей одежды, из ещё не распакованных коробок. Подняв руки блондина вверх, натянул светлую футболку, сверху надел на него свитер, толкнул на диван, чтобы надеть белье и брюки. Он пытался не рассматривать тело Юки, распаляясь злобой на себя, когда застревал взглядом на выемках ключиц, линии груди, ловил мысли об идеальном овале пупка, об узких бедрах, останавливая в порыве покрыть ладонью пенис, приняться ласкать его, покрывая поцелуями, выдыхая признания, вновь и вновь повторяя 'слишком прекрасен, слишком нежен, слишком притягателен, слишком, слишком, слишком'... Демону не нравилось то, как Михаил нервно дышит, то, как раздосадовано расправляет складки одежды, не нравились и сами вещи, жёсткие на ощупь, с грубыми швами и всё ещё хранившие еле уловимый запах незнакомых пространств. Демон не желал носить чужую одежду, испугавшись будущей привычки и того, как станет пахнуть в итоге, поэтому оттолкнул от себя Мишу, как только тот коснулся молнии на брюках, подскочил и рванул в спальню. Брюки, так и не застёгнутые, сползли до коленей и после пары неловких шагов, Юки грохнулся на пол. Слегка ошарашенный от падения, он привстал на локти и обернулся, пытаясь хоть что-то увидеть, желая разглядеть лицо человека, который пришёл в квартиру, возможно, в последний раз. Попытка оказалась тщетной. Все предметы представляли собой размазанными в молочном тумане контурами, пустыми и неясными. Разочарование исказило прелестное лицо демона. Обессилев духом, пополз в направлении шкафа, забрался внутрь, захлопнув за собой дверь, сжавшись в комочек. Миша наблюдал с бесстрастным выражением на лице за, казавшейся, беспричинной, вспышкой неповиновения. Хлопок, что издала дверца шкафа, словно бы вывел молодого человека из ступора, будто бы до настоящего момента всё происходило не с ним, не в данный момент времени, а где-то, с кем-то другим, незнакомым. Юноша не узнавал себя в поступках, в испытываемых чувствах агрессии, в грубом отношении к человеку, не сделавшему зла. Мысли замещались картинками о том, как 'Счастье' откровенно стонет под ним, растирает слезы по лицу, тянется к губам, выдыхая имя, напуганный удовольствием, молящий в объятиях о поцелуях. Сладко , сладко, мучительно ядовито фантазии пульсировали внизу живота, щипая за соски, наполняя слюной рот, отчего становилось тесно в своем теле, ноющем, тянущем овладеть, заставить, принудить, чтобы снять напряжение, снять оковы трепета, скинуть в пропасть любые противоречия и подарить себе забытье в наслаждении. Юки это тоже понравится, обязательно, он всё сделает, чтобы понравилось,. И не важно, что парнишка немой и не способен будет отказать, противостоять силе, в итоге, ему понравится. Да, именно, он не сможет сопротивляться, даже закричать не в состоянии... 'Боже... Что со мной не так? Я болен? Ведь поэтому такие мысли в моей голове? Поэтому сердце колотиться внутри, будто испуганное?' - приложив ладонь к груди, подумал молодой человек. В памяти снова и снова мелькали воспоминания, отрывки желаний и не было ответа, в какой именно момент он свернул с известной, светлой тропы, изменился, перестал быть понятным для себя? Что же теперь? Как признать, одолевавшие сердце, мысли, как принять их, если они всегда были под запретом? Ведь всё сотворенное принадлежит ему лично, все желания до сего момента, проступавшие капельками пота на кончиках пальцев, влагой струившиеся вдоль висков и позвоночника. Но Миша отрицал их, отказывал в признании, протестовал, яростно выступал против незаконного себя. Только, разве возможно человеку обмануться, выкинуть часть опыта? Сознание жаждало бича за похоть, за желание и надежду. - Какой же я идиот... - простонал он, спустя пару минут в наступившей тишине, закрыв лицо ладонями. Поднявшись на ноги, осмотрел комнату, неосознанно прощаясь с обстановкой, запоминая детали, ища выход, зацепку из лабиринта. Первым делом взялся за мытье посуды, потом собрал мусор, наспех оделся и выйдя из квартиры, не стал запирать. Раз ему здесь больше не место, то даже назло себе, он готов выпустить птичку, пускай она улетит, пускай счастье случится где-нибудь ещё, с кем-нибудь ещё. Михаил принялся колотить стену руками и ногами, пока боль не стала нестерпимой, пока рот не наполнился кровью от покусанных губ, пока он не перестал ощущать пальцы на руках и ногах, а после сполз на пол, разрыдавшись в глухом, затемнённом чреве подъезда, вспомнив пророка Иону, проглоченного китом. Юноша ощущал себя столь же одиноко и хотел было уже броситься обратно, извиниться, омыть слезами ноги своему идолу, спрятавшемуся в деревянном шкафу, от жалкого, недостойного человека, пытавшегося осквернить божество. Однако, грешник остался на месте, пораженный, как прокаженный чумой. Нет, он не позволит себе, не может себе позволить искать прощения, ему требуется наказание за вожделение, желание крови бурлить в венах, поднимая сладостную истому в чреслах. Сбежать. Сейчас юноша хотел оказаться как можно дальше от этого дома, от этого дня, и почему он не сделал этого сразу, как только повстречал незнакомца, до того, как назвал его 'Счастьем'? Зачем допустил желание? Зачем позволил наполнится фантазиями, рокотом просьб о касаниях, поцелуях, что накатывали бы волна за волной, пропитывая простыни капельками пота, слюны, извлекая стоны и захватывая дыхание? Ведь он всё понял, осознал будущность, в первый же миг, как только узрел прекрасный лик блондина, стянувшего с головы растянутый свитер , явив мечты о себе. Ведь понял, что может влипнуть по самые гланды, так, о чём вещают писаки-романтики и маркетологи, дабы впарить самую дорогую услугу, например, чтобы назвать именем возлюбленной звезду и Миша отдал бы всё что имел, будь таково желание немого парнишки. Именно в тот момент, когда некто вывалился из шкафа и распахнул свои белесые очи, внутри завопил оглушительный ор: ' Не смотри! Испугайся! Беги! Скорее! Спасайся! Забудь!' предостерегая от смерти знакомого мира, юноша даже не пошевелился, позволил приблизится к себе, коснуться, запечатлев в памяти запах морского бриза, гладкость мраморной кожи... Так что же теперь? Сбежать... Глава одиннадцатая Миша злился и чем сильнее его обуревали гнев и ожесточение, тем яростнее он искал забвения, не слишком глубокого, только ради чувства наполненности туманом, заменяющим ясность мысли, скользящим внутри черепной коробки. В тумане, изредка, попадались бывшие живыми, цепи размышлений, превратившиеся в скользких ящериц, ищущих место поуединённей, потише, где их не сможет отыскать подсознание. Как только они попадались в поле зрения, то поспешно старались сбежать, судорожно перебирая влажными, тонкими лапками, шлёпая по крупным извилинам мозга, с трудом перенося массивное тело, подальше от пытливого ловца. Тьма нависла над лобной долей мозга, скрывая прячущиеся выводы. Осушив четвёртый по счёту бокал с крепким, дешевым спиртным, юноша перестал замечать лица окружающих, памятуя лишь о том, что находится в квартире знакомых, в цепочке неглубоких рукопожатий. Пытаясь примирится с самим собой, снять напряжение со взбудораженных синопсисов, прекратить поминутное напоминание о несдержанности, он тихо молился, надеясь отпустить тяжкий груз с души, ощущая грешную тягу заполнить грудную клетку цветочным ароматом жасмина, снова услышать звонкий, переливчатый тембр голоса, зовущий его по имени. Миша надеялся сгладить очарование движением рук, изящество длинных, худых пальцев с сияющими ногтевыми пластинами, сверкавших, словно жемчужины, хотел прекратить искать своё отражение на влажной поверхности глаза, укрытого тенью от длинных, белёсых ресниц. На какой-то из стадий опьянения, он наконец признал, что повстречав совершенство, воплощённое в человеческом теле, никак не способен отказаться от мечтаний о нём. Ведь сколько сил и времени не потрать, реальность возвращала к моменту, когда он отворил дверь в квартиру на четвёртом этаже. Реальность, в которой существовал Юки, вживлена в подкорку через ощущение запаха, цвета, звука, сделав весь окружающий мир недостаточно пригодным, недостаточно ярким, вкусным. Всё стало пресным в сравнении пережитым, с прошедшим, ибо там, Михаил будто смог коснутся чего-то настоящего, истинного себя и даже если, он выдумал фантазию о длинноволосом японце, не привыкшего к чужим прикосновениям и безмолвно умоляющего остаться рядом, то это является лучшей иллюзией, лучшим подарком, чтобы начать жить. Слишком - дурацкое слово, но идеальное для повествования об истории человека, узревшего неподдельную красоту. Осушив очередной бокал сжигающего душу, напитка, Михаил все ещё надеялся на прощение или хотя бы на соглашение с самим собой, на сделку о сне, крепком и долгом, обманываясь, ведь алкоголь ещё никого не спасал от решения самой проблемы. Молодой человек с непослушными кудрями каштанового цвета и нежными веснушками под глазами, на носу и губах, мучился от испытываемого презрения к себе, мучился нежеланием простить себя за вожделение, не оставлявшее смятением. Мозг ежечасно оживлял образ нежного блондина перед глазами и сердце будто проваливалось под пол при воспоминании о чертах лица Юки, стройности тела, покрытого шелковыми одеяниями. Тысячу раз Миша обещал себе забыть и забить, ведь жил же он как-то до переезда в отцовскую квартиру, смеялся над шутками, посещал пары в университете, веселился с друзьями и шёл вперёд, даже о чём-то мечтал, ставил цели, представлял себя довольным, седовласым стариком, прожившим долгую, интересную, наполненную делами, жизнь. Но вот снова в памяти возникал длинноволосый, юный парнишка, пришедший из неоткуда и возможно, также и исчезнет однажды, неведомым путём, отчего сердце сжималось из-за страстного желания вновь встретиться с ним. Молодая душа бродила по собственным кругам ада, поддавшись унынию, ибо вожделела несбыточного, мечтая отпустить надежды. Стащив со стола початую бутылку виски, молодой человек вышел на балкон, обладавший особенной привлекательной пустотой, тяжело опустился на порог, позволив мыслям, словно мотылькам у мерцающего фонаря, порхать по ночному, отупевшему и затуманенному алкоголем, сознанию. Сидя на обдуваемом всеми ветрами, открытом пространстве, он собирал одну за другой бусины своих прегрешений, перебирая невидимые чётки в метафорических ладонях. Похоть, зависть, чревоугодие, гордость, злоба, перекатывались меж пальцев, застревая, раздуваясь до неимоверных размеров, пытаясь раздавить осознаниями беды необратимости, невозвратности каждого шага, приведшего его к новому витку стыда, вины, придавливая тяжестью, оставляя утопать в сожалениях и самобичевании. - Хаааа?! Чувааак! Дай пройти, а?! - проорал чей-то мужской голос, за которым последовало тело, пытающееся протиснуться в дверной проём, не дожидаясь разрешения. - Ну блядь, занял же весь проход! У тебя здесь собственная вечеринка и вход только по пригласительным? Или нужно заплатить? У тебя что, монополия на свежий воздух?! Угх... Остроумный ответ придумываешь, что ли? Миша молчал, открывая рот лишь для того, чтобы сделать очередной, горький глоток светло-золотистой жидкости. - Ммм, как ни посмотреть, судя по всему, ты здесь не от великой радости? - звучало с вопросительной интонацией, но всё же это было скорее утверждением. - Что ж, я тоже. Меня Бирюзой кличут. - Михаил, - ответил парень и пожал протянутую руку. - Глотнёшь? - Не откажусь! Ммм да... Этим миром правит жажда... Мерзкий двигатель, но всё же вечный. Слышал теорию, будто бог создал человека по образу и подобию своему, да вот, пока лепил, решил оставить только образ, потому все люди внешне примерно одинаковы. Не имею ввиду цвет кожи, я о наличии мозга, рук, ног, детородных органов, а вот подобие мы приобретаем с течением жизни, либо становимся разумными, осознанными, либо остаёмся на уровне дышащих организмов. Есть первая ступень, называются 'животными', ими управляет живот, чисто инстинкты, поесть, обезопасится, продолжить род и таких большинство, потому что они удобны, понятны, просты в использовании. Бирюза принял из рук ополовиненную бутылку и не касаясь губами, влил в рот виски, после чего вернул ёмкость. В ответ Миша лишь промолчал, зацикленный в свою собственную бесконечную петлю. - Вторая ступень занята био-роботами, они уже способны на некую мыслительную деятельность, повторяют за своими кумирами, делают, то, что им скажут, не вдаваясь в особенные подробности, не спрашивая себя зачем. Третья ступень развития принадлежит демонам, но ничего сверхъестественного, только более широкое понимание вещей для управления низшими представителями человеческого рода. Их отличает особенная эгоистичность. К ним можно отнести предпринимателей, политиков, злобные сукины дети, заботящиеся лишь о своём благополучии, могущие пойти на какие угодно уловки лишь бы себя любимых побаловать, - замолчав, парень оперся о балконные перила и свесил голову, бесцельно уставившись вниз на асфальт. - А четвёртая ступень? - спросил Миша. - С чего ты взял что есть четвёртая? - Потому что встречал животных, био-роботов и демонов, но не они двигают людей вперёд, открывают законы, мечтают о полетах в космос. - Хм, верно, я даже слегка удивлён... Ты слышал об этой теории? - Нет, - покачал головой юноша. - Я мало знаком с устройством мира, даже с собой, как оказалось, мало знаком. - Понимаю... Да, четвёртая ступень имеется, она для человека разумного, для того, кто обрёл подобие богу, стал сам творцом, судьёй и пророком для себя. - Хорошая теория, вот только, нет ли инструкции по применению? Как стать таковым человеком? - Сам бы хотел знать, - удручённо вздохнул Бирюза, подняв голову и уставившись на звёзды, а после, вдруг воскликнул, достав пачку сигарет. - Знаешь, я ведь хороший человек! Ну там, я не душил котов, не издевался над инвалидами, не грубил старшим, не принимал наркоту, не трахал тёлок в отключке, не торговался с Богом, даже лягушек не взрывал! Вся моя жизнь прошла под лозунгом 'дай жить другим, как те хотят и выбирают', потому и представить не мог, что поступлю столь мерзко, низко... Теперь даже не понимаю, как жить дальше, что делать, когда узнал, через какие принципы готов переступить, даже совесть отодвинуть? Новый знакомый замолчал, наверняка подыскивая нужные слова, а Михаил настороженно вслушивался в тишину, желая услыхать ответ на свой собственный вопрос. Спустя полминуты Бирюза продолжил, принявшись поджигать сигарету зажигалкой, безвкусно розового цвета. - Я уже год учусь на архитектора. Болею данной деятельностью на протяжении десяти лет, почти полжизни! Мечтаю стать лучшим, создать нечто грандиозное и на века! Нечто инфернальное! Захватывающее дух, как башня Эйфеля или дома Гауди! Нечто потрясающее воображение и двигающее прогресс! Возможно, нечто скандальное! Но вот вчера я понял, что для вечности требуется незаурядный талант. Почти гениальность. Не то, чтобы раньше об этом не подозревал, скорее считал себя весьма масштабной личностью для переворота самого понятия о строительстве, достаточным, чтобы стать точкой отсчёта, когда о человеке вспоминают многие поколения после, пишут фразы типа, 'вот, было вот так, но пришел в мир ОН и всё изменил'. Вероятно, я желал написать свое священное писание и иметь апостолов... Только всё, что у меня получилось, это познать, сколь злобные демоны населяют мою душу... Одна из моих сокурсниц выполнила макет церкви из бумаги и картона, аккуратно склеив трехмерную модель на планшете. Белое на белом, объемное на плоском, лаконичность и кажущаяся простота в сочетании с совершенной сложностью. Она назвала модель Церковью Нового времени, без вычурных украшений, с соблюдением пропорций, актуализацией материала, и знаешь что?! Я - неверующий! Абсолютно и бесповоротно! Не встречал я Бога в людях и в себе, только дьявола, но в ту церковь, я бы пошёл. В архитектуре линий я сумел узреть самого Творца, великого Создателя, ибо девушка и стала богом в тот момент для меня, запалив огонь преклонения пред мыслью и талантом видеть красоту в окружающем мире, создавать её без жертв, без компромиссов, без угождения. Она спроектировала здание, в котором хочется молится, крыша, сродни небу, в которое хочется нырнуть, воспеть псалом, прославляя чудеса. И знаешь... Стоя в пустой аудитории, наблюдая за тем как солнечные лучи легко проникают внутрь стен и арок, что отбрасывают изящные тени вокруг себя, рисуя на планшете замысловатый сюжет гармонии линий и объема, я сломал её макет. Мой музей был бы вторым, точно вторым, потому что в нём было всё хорошо, правильно, но не было души, не было той самой искорки жизни, горящей лучами, расходившимися по белой бумаге. Пока мои руки мяли прекрасное, комкали, превращая в ничто совершенную идею, я впервые в своей жизни молился... Снова и снова коверкал бумагу изо всех своих сил, снова и снова, чтобы даже краеугольного камня не осталось! Я рвал, крошил и плакал, а потом съел пару кусков картона, впервые причастившись к телу и крови. Проглотив, ощутил как мне полегчало, практически сразу, оттого я даже не испугался сотворенного акта вандализма, который о ревности пред величием гения, его превосходстве над обычными смертными, об их бессилии. Я ощутил единение с остальными одногруппниками, ведь каждый хотел поступить с её проектом точно также, напуганные уровнем прекрасного, недостижимым, как любой шедевр... Не человек, а двуногое бессилие... Мы воспеваем красоту розы и срываем её бутон, дабы стать менее пуганными безупречностью формы и цвета. Видимо по этой же причине, строя города и жизнь, мы создаём бомбы, выращиваем смертельные вирусы, чаще смотрим под ноги, а не в небеса над головой, потому что хотим меньше бояться идеалом, угрожая самим себе быть уничтоженными, спастись от ужаса, перейдя какую-либо черту совершенства, став честными, справедливыми, благостными. Потому пророков божьих казнили, убили Кенеди и Кинга, только бы заткнуть тех, кто давал выбор стать лучше, чище. Внимательно слушая, опустив голову и разглядывая этикетку на бутылке, что Миша крепко держал в руках перед собой, как ни пытался, не мог прочесть напечатанные слова из-за плотных слёз, застилавших взор. Он тоже хотел запятнать нечто прекрасное, не выдержав чистоты сосуда. -Ой вэй, чувак, - раздался голос где-то над ними. - Вот же ж!... Сергей... блядь, мне так стыдно... - всхлипнул Бирюза, лишь взглянув на парня, тихо сидящего, как оказалось, всё время монолога на подоконнике. - Ты бы хоть знак какой подал, что тоже здесь... - Согласен, не особо вежливо с моей стороны, но я же не Бог, чтобы знаки подавать, - хмыкнув, ответил Сергей. Мельком оглядев незнакомого парня, у Миши ярко отпечатался в памяти умудрённый взгляд светло-голубых глаз и уродливый шрам от ожога, начинавшийся у самого виска, коверкавший форму века и уха. Шрам опускался под воротник футболки, явно читаемым увечьем, пережитой, или скорее, постоянно переживаемой болью, ибо такие шрамы не проходят бесследно для души. - Что мне теперь делать? - опустив голову, спросил Бирюза. - По-моему, ты уже всё сделал, разве не доволен результатом? - слегка ехидно заметил парень со шрамом. - Ох ты ж! Не доволен я! Ясно?! Так тошно мне ещё никогда не было,- ответил Бирюза, раздраженно смяв в кулаке край футболки. - Скажи, что мне делать?! - Без понятия! - Да я ж нормально прошу! - Добро пожаловать в реальный мир! Никто не способен указать, как именно прожить свою жизнь, как поступить, в той или иной ситуации, никто, понимаешь, только ты сам способен сделать выбор и взять ответственность за последствия. Кажется, ты немного повзрослел! - Да чтоб тебе в рот ежики нассали! - Ха-ха-ха! Смешной какой! - беззлобно рассмеялся Сергей и перевёл свой взгляд с ночного неба на сидящих. - Я бы помог ей с новым проектом. Может научился бы чему, девчонка ведь, толковая. Ты уже ничего не исправишь, но хотя бы постарайся извиниться перед ней. - Чёрт... чёрт, тогда мне нужно проспаться. Слезай, давай! Паршивец! Если бы я знал, что ты здесь, ни хрена бы не заговорил об этом! Такси с тебя! - Говоришь, как дряхлый старик! - рассмеялся Сергей, слезая с подоконника. - Придётся тогда у тебя заночевать... - Да уж, своего ты не упустишь. Ладно, консоль - твоя и холодильник тоже, -нехотя пробормотал Бирюза, поднимаясь на ноги. - Ты слышал его, брат? Так и нужно сделать... Не пытаться исправить, а попробовать ничего не испоганить, когда предоставится следующий шанс! Тускло освещённые улицы города, смыкались тесными рядами за спиной бредущего, с трудом разбиравшего дорогу. Миша стремился только к одной цели, придававшей неуверенной поступи устойчивость, дабы не оторваться от земли и не отлететь в небытие. Лишь одно оставалось важнее целого мира, снова вдохнуть лёгкий цветочный аромат. За прошедшие пару суток юноша смог уяснить наверняка, страшнее несбыточности мечты может быть лишь отсутствие таковой напрочь. Остаться 'белым листом' без нужды в людях, в одиночестве и отшельничестве способны монахи и сумасшедшие, и чаще всего одних от других практически не отличить, однако, ни к одной из этих групп людей Михаил себя не относил. Считая шаги и ступеньки, отмечая минуты и звёзды, пропуская машины и дома, он загибал пальцы и подбирал с дороги камушки. Дойдя до места, куда влекло сердце, молодой человек встретил первые лучи восходящего солнца, медленно поднялся на четвёртый этаж, тихонько отворил дверь. Не сняв обувь, прошёл в спальню и позволил себе наконец остановиться, вздохнуть, почувствовать безмятежное море внутри. Прислонившись к стене, его отяжелевшее от усталости тело, опустилось на пол, издав звук отрыжки, отчего юноша скорчил гримасу отвращения. Раскинув руки и ноги, словно снятый с креста мученик, прислонил расколотую компромиссами голову к дверце шкафа и прошептав только одно слово 'прости', смиренно заснул. Ни мысли, ни сновидения не беспокоили его всё время отсутствия в здесь и сейчас, ибо кто-то оберегал драгоценную душу. Проснулся Миша от назойливого вибрирования телефона в кармане брюк. Тревожность скрутила внутренности в тугой комок переживаний. В такое время, только один человек мог звонить столь настойчиво. - Здравствуй, мама, - хрипло проговорил юноша, не открывая глаз, даже не посмотрев на дисплей. - Ты снова бунтуешь? - пропустив приветствие, проговорил женский голос. - Я у друзей. - Ты слишком безрассуден! Кроме времени у тебя нет больше ресурсов, понимаешь? У тебя нет разумности, нет опыта и единственное на что ты способен, это просаживать драгоценные дни, чёрт знает где! Разве безразличие я в тебе воспитывала?! - Мама, я скоро приду. - Я жду. Нам нужно многое обсудить, - отчеканил женский голос стальной интонацией, не допускающей никаких пререканий, после чего раздались гудки. - Пока, мам, - проговорил парень в никуда, отшвыривая телефон под комод, где так и осталась лежать скомканная серая рубашка отца. Отчего самые близкие люди перестают слушать друг друга? Из-за иллюзии знания, каким человек является если вы прожили под одной крышей более десяти лет? Разве после рождения личность остаётся неизменной? Так куда же пропадает интерес к её мыслям и стремлениям если он несёт твои гены, имеет схожесть во внешности? Отчего родители даже не спрашивают, чего хочет их ребёнок, о чём мечтает? Почему вместо искреннего наблюдения за движением души остаются лишь рамки, представления, правила, без любви, принятия? Миша устало вздохнул, переведя взгляд в сторону окна. И как только отыскать уверенность для борьбы за себя и личную ценность, добиваясь признания у тех, кто вовсе не желает видеть как сильно ты стараешься? Порой заканчиваются силы и слабеет моральный дух пред безразличием, расстраивая чудесную музыку внутри. Отвернувшись, он увидел, что на его левом бедре покоилась голова Юки. Укрытый собственными волосами, свернувшись калачиком, тот мирно спал. Дыхание 'Счастья' стало более ощутимым, а кожа на лице не столь ярко отливала синевой. Михаилу даже показалось, что на неестественно гладком лбу, меж бровей пролегла морщинка. 'Значит, ты всё-таки услышал меня, - подумал юноша и коснулся головы блондина, притронулся пальцами к ледяной глади волос. - Это я виновен, в её появлении? Наверняка, огорчил тебя. Чёрт, я не должен придавать морщинке такое большое значение...' Возможно именно мысли, склизкие ящерки, выбравшиеся из-под копны каштановых кудрей, пробудили спящего, шлёпаньем крохотных лапок. Юки открыл глаза и по мере того, как поднимался с пола, опираясь на руки, слегка раскачиваясь, изгибая спину, полоса света, сквозившая меж тяжёлых портьер, выхватывала из полутьмы, фрагменты лица, одежды. Лучи солнца скользили по его волосам, путаясь меж прядей, заставляя их сиять, словно бриллиантовую пыльцу, но с плеч, в полумрак они ниспадали густым покрывалом тумана, пряча под собой сонный взгляд белёсых радужек. 'Счастье' поднял лицо, ощущая пристальное наблюдение за каждым своим движением, испытывая замешательство и страх, ведь Михаил даже не дышал, застыв, боясь спугнуть очарование нахлынувших чувств, в которых утопала голова. Или же он ещё недостаточно протрезвел? Юки вновь отражался в чужом взгляде, жадно ловящем любое его движение, впиваясь любопытством, отбирающем для памяти мгновения, потому растерявшись, не знал, как именно себя вести, в груди становилось жарко, распаляя ледяное сердце. - Я правда сожалею о своём поведении, - прошептал молодой человек с придыханием, слегка наклонившись вперёд, желая стать ближе, проявленней. - Доброе утро. Юки молчал, лёд светлых глаз скрипел трескучими, подводными потоками и глубинной тишиной, что укрывает собой айсберги, целые миры. Он ждал, последует ли за словами некое действие? Коснутся ли его не только взглядом, но и ладонями, одарив теплом, либо грубостью. Облизнувшись, Михаил отклонился назад, ища опору за спиной, проговорив: - Мне нужно уйти ненадолго, но я скоро вернусь. Кивок послужил ответом и неожиданно для себя, демон не стал поднимать головы, отвернувшись в сторону, склонив голову. Пряди волос соскользнули покрывалом, застелив тайну, спрятав чувства, пожелав их скрыть, как найденный клад, в желании оставить каждую драгоценность только для себя, жадно, эгоистично наслаждаясь блеском золота. Хладный не был уверен в причине подобного решения, сомневаясь в истинности, подозревая впервые испытанное смущение из-за незнания языка, незнания правильных слов, невозможности попросить. Сколь страстно человек, сидевший напротив, мечтал о принятии? Молил ли поделится своими чувствами, кладом, коим демон стал обладать? Вопрошали ли глаза и сердце подарить благословенную надежду на признание себя достойным чтобы открыться , приобщиться? Или же не человек, а демон молил об этом, прося остаться рядом, стать ближе? Как задать вопрос, будучи не уверенным в ответе? Тишина, раньше столь простая в звучании, теперь угнетала, требовала сожжения, превращаясь в вынужденное состояние, колющее, зыбкое и вязкое. Стиснув пальцы в крепкие кулаки, удерживая хрустом суставов неожиданный порыв коснуться подбородка Юки, поднять его лицо под лучи солнечного света, чтобы внимательно рассмотреть, убедиться в предположениях, Миша напомнил себе о важности принятого решения сделать на этот раз всё правильно. Понимая, что поморщился от мощи прилагаемых усилий, осознавая, долго он так себя сдерживать пока не в силах, прерывисто вздохнул, пытаясь сберечь стойкость перед тягой получить желаемое и вместо новых обещаний, извинений, хотел не повторять прошлой ошибки, веря в иной путь. Спустя полчаса в минутах, заваренного чая в чашках, умытого лица в воде, кроткого прощания в шёпоте, осторожного обещания взглядом, Михаил осторожно закрыл за собой дверь. Все эти мгновения он провёл в попытках отвлечь себя размышлениями о дубликате ключа, более подходящей одежды для Юки, думал о приобретении лекарств или хотя бы витаминов и наконец разобраться с рационом гостя, между делом помогая в освоении языка. Глава двенадцатая Словно марионетка, лишённая нитей, связующих её с разумом, демон неловко сидел за обеденным столом, перестав моргать, забыв о дыхании, разломавшись внешне, раскрошившись на тысячи мелких частей, распавшись миллионом твёрдых опилок. Обнищав, он перестал ощущать себя цельным, вновь превратившись в кучу мусора, из которого собирал свой образ. Идя навстречу своим желаниям, разве мог предполагать, будто его прежнее, пустое состояние оказалось понятным, органичным, естественным для существования? Неужели бессмертие не способно войти в человеческий мир, сохранив прежнюю значимость? Отчего тот идеал, к которому он движется, словно отдаляется с каждым новым, проделанным, шагом? Отчего столь болезненно перерождение? Неужели оставив свою судьбу в далёких землях, демон не смог ничего приобрести кроме боли и сомнений? Неужто мёрзлый дух гордиться только носиться среди холодной пустоши, обескровливая глупых незнакомцев, пожелавших победить саму стихию? Есть ли смысл остаться в этом мире, где живут чувства, с которыми даже снежному демону столь невыносимо? Чувства разрывают внутренности, застилают чистый взор, пачкают красоту, искажают видимое совершенство. Побросав конечности, сломавшись, свесив голову, опустив плечи, он сам себе удивлялся, как до этого момента оставался столь собранным, единым, столь настоящим, что ему удалось обмануть человека и обмануться самому. Осколкам и остаткам, слепленным в подобие тела поверили, одели в одежду, прикоснулись, попытались принудить к повиновению и демон был готов повиноваться, одновременно, требуя того же взамен. Двойственность положения, противоречия меж ролями, смущали хладного, обескураживая новыми вопросами к себе. Придя сюда, он искал света и сны, бредя по пятам за Тем человеком, искал откровения, высшего смысла, но обнаружил череду препятствий из громких 'но'. Оставшись в квартире, принадлежавшей Тому человеку, призрак древних легенд, обретший плоть, привыкающую к теплу, к мягкому тембру голоса, так и не смог обнаружить свой собственный взгляд. Он чувствовал как всё ещё ищет присутствия прошлого хозяина этой квартиры, алчет Того, за кем плёлся день за днём, милю за милей. Всё ещё ждет, как Тот мужчина откроет входную дверь, по привычке, небрежно повесит длинный плащ на вешалку в коридоре, снимет шляпу и улыбнётся собственному отражению в зеркале. После, заботливо поставит ботинки мысами к выходу, откроет портфель, вынет футляр с очками и зацепив обе дужки за уши, пройдёт до кухни, схватив по дороге книгу, брошенную с утра, на обувной полке. В ожидании, пока забурлит кофе в турке, поправив очки, висящие на цепочке, прочтёт пару абзацев. Если книга оказывалась достаточно интересной, кофе обычно выкипал, расплескавшись по белоснежной плите, окутав мягким ароматом пространство вокруг. Сколько раз демону довелось наблюдать подобный ритуал? Сотню раз? Тысячу? И он ни разу не отвёл взгляда, внимательно следя за движениями, замечал как обыденные детали менялись, словно картинка в калейдоскопе, будь то выражение лица, цвет рубашки, небрежно закатанные рукава, выбранный галстук. Иногда, Тот человек приходил промокший насквозь от дождя, легко вздыхающий из-за своего презрения к зонтам. Иногда менялся запах приготовляемого напитка, из-за наличия специй в кофе, менялся цвет от добавленных сливок. Всегда другой и верный привычкам, оттого, постоянный. Только перед самым исчезновением, мужчина стал возвращаться поздними вечерами, когда по комнатам уже блуждал ночной сумрак под руку с демоном. Слегка пошатываясь, хозяин квартиры приносил с собой такой же запах, что принёс с собой сегодня Михаил, терпкий и пустой. Блёкло-серые глаза пытались коснуться взглядом собственных ладоней также, как на них смотрел юноша с непослушными, каштановыми волосами, но тяжесть казалась иной, не столь ощутимой. Изменчивость натуры запутывала и зарождала новый интерес к самому себе, проявляя вопросы о том, как бы на него посмотрел Тот человек? Кого увидел бы перед собой? Может быть чудовище, пугающий феномен, ошибку, воплощённую в плоть? Или узрел бы красоту, возжелав обладать совершенством? Теперь демон способен прикасаться к окружающим вещам, узнавать их суть, но ярче помнились прикосновения рук, раздевающих его, укутывающих влажные волосы в полотенце. Взгляд карих глаз дарил состояние собственной видимости, которая оставалась несбыточной мечтой столь долгое время. Что случится с хладным призраком, если Михаил больше никогда не вернётся, как Тот человек? Предоставится ли демону ещё один шанс стать реальным, шанс стать тем, кого ждут? Сможет ли он когда-нибудь обладать таким же взглядом, как у тех, за кем он следует?... Одинокий, оставленный, отравленный предположениями, среди чуждого времени, демон стал одной из приятных сердцу вещиц, с изящно выполненным декором в жилище, или, скорее, в погребальном склепе, вместившим прошлое и настоящее. Обессиленный, он так и уснул, сидя на стуле, низко опустив голову, почти касаясь подбородком своей. Дыхание встретилось с наступавшим утром, забравшим с собой каждый вдох, оставив призрака с вихрем пляшущих пылинок. Сквозь открытые балконные двери, мягкими оттенками полусвета, внутрь пробирался вслед очередная смена дня, укутывая сознание полузабытьём. В мире сверхъестественного замерло время на стрелках часов, замерли звуки шагов в подъезде и сердце остановилось, ибо оно ещё не желало биться для себя. Голова слегка качнулась в сторону и демон покорно выдохнул, а власы разлились лужами ртути и серебра по полу, вокруг босых ступней, с поблёскивающими колокольчиками меж пальцев. Их бережно повесила прошедшая ночь, забравшаяся густыми тенями на четвёртый этаж, спасаясь от пришествия яркости солнца. Любовно обласкав ноги демона, она с грустью бывшей поклонницы, очарованной недоступностью предмета воздыхания, покрыла его веки непроницаемыми ладонями и запела древнюю, как она сама, колыбельную, убаюкивая, принося утешение, дабы придать сил, успокоить. Глава тринадцатая Стоя у открытого окна, Михаил безразлично следил за беспрестанно бушующим потоком машин, льющимся по растянутому на километры нейронных труб, проспекта города. - Ты слушаешь?! - резко прозвучал, раздражённый молчанием, женский голос, поверх шума улицы. - Да, мама. - Тогда повтори, - низким, гортанным рыком потребовала женщина, ожидавшая покорности, беспрекословного, понятного ей повиновения, абсолютного исполнения приказов. - Ты хочешь, чтобы я задумался над своим будущим. - Звучит так, словно, тебя твоё будущее совершенно не волнует! - Это не так, - устало проговорил Миша и взглянул на часы. - Ты куда-то спешишь?! - повысив голос, вопросила женщина, крепко сжав кулаки, так что длинные ногти впились в её ухоженные ладони, оставив после себя яркие, полукруглые отметины. - Мне кажется, что меня очень ждут... - Кто? Судя по твоим успехам в социуме, если можно так выразиться, тебе стоит сменить круг общения и серьёзно отнестись к учебе, пока мозги всё ещё способны функционировать, несмотря на попытки уничтожить каждую извилину выпивкой, наркотиками и венерическими болезнями! - Мама, я... - Да? Ты в самом деле готов сказать нечто дельное? Нечто такое, что убедит меня в твоей состоятельности как прекрасного образчика достойного члена общества? Да что уж там, способен ли ты показать повзрослевшего мужчину, взявшего на себя ответственность за свою жизнь? В твоем возрасте уже у многих есть личный бизнес, компания, команда! Скажи, что есть у тебя, кроме объемной больничной карты, знакомства с местными диллерами и парочки фотосессий в полуобнаженном виде?! - Я не... - Как же я устала объяснять тебе, сколь ты глуп и несуразен! Постарайся хоть раз сделать так, как я говорю, точно по инструкции, без вопросов и пререканий! - тяжело вздохнув, мать взглянула на часы и продолжила. - Мы ещё вернёмся к этому разговору, но сегодня я не могу уделить тебе больше времени. Пока ты чист, я не стану слишком уж вникать в твои дела. Деньги переведены и будь добр, одень что-нибудь приличное! - Да, мам, спасибо. Я тут думал... - Пока ты можешь мечтать, а думать буду я за тебя! Береги себя. -... любишь ли ты меня? - проговорил юноша и ветер унёс его слова с собой, в распахнутое окно, словно вор. Приняв душ и не дожидаясь, когда высохнут волосы, Миша натянул на покрытую капельками воды, кожу, белую футболку, острее ощущая скольжение ткани, после сильных струй воды. Сделав вдох, почувствовал аромат мыла, напомнивший ему легкий запах жасмина, вечно сопровождавший Юки, усиливавшийся, в моменты растерянности и сомнений. Качнув головой, юноша заметил как с кудрей упали несколько капель воды на пол, замерцав радужным сиянием под лучом света, рассекавшего комнату от окна до двери в гардеробную. Теперь почти каждая мысль касалась 'Счастья', почти каждое предложение начиналось с него или же им оканчивалось, либо кружило вокруг, в стремлении полностью объять, охватить. Растормошив всё ещё влажные кудри, Миша наступил на капли, а после прошагал до вешалок с одеждой, приступив к поиску белья, подходящих джинс или брюк. Мало какие вещи, купленные матерью, ему нравились, слишком уж яркие, с вышивкой, нелепыми надписями, выдававшими названия брендов. Мама всегда подчёркивала, сколь сильно желала родить двойняшек, не стараясь сдерживаться при покупке оригинальных вещей современных дизайнеров, а ещё ей хотелось постоянно напоминать окружающим, как хорошо их семья обеспечена в денежном плане. 'Тогда бы к меня была возможность любить одного и гордиться другим, - частенько говорила женщина. - А с тобой одним, я даже не знаю, что и делать, может именно поэтому...' Перебирая одну вешалку за другой, он даже не был уверен, отыщет ли в итоге нечто подходящее, без кричащего принта, отделки, ведь, как ему казалось, чаще всего, стильно смотрятся классические варианты покроя, из качественных материалов. В простоте сокрыта красота и изящество, украшающее фигуру, однако, не каждый замечает её, также как и небо под ногами. В одном из ящиков наконец обнаружились голубые джинсы, сохранившееся после поездки в Италию прошедшей зимой. В голове каждый раз не укладывалось, как женщина, страстно говорившая о сильных мужчинах, кормя Мишу на завтрак овсяной кашей вперемешку с повествованиями о великих полководцах, одновременно требовала абсолютного повиновения, особенно что касалось внешнего вида, не замечая пропасти из противоречий, ведь хорошие мальчики не становятся сильными лидерами, не начинают революцию, не бросаются на баррикады. Нет, ничего из выше перечисленного. Хорошие мальчики сидят дома, довольствуются малым, точно выполняют обязательства, в число которых входит не перечить маме, не кричать, не шуметь и не причинять беспокойства. Юноша очень хорошо помнил одежду светлых оттенков и громкие удары ремнём за каждое поставленное пятно на белых брюках, футболке, за нежелание носить туфли, вместо кроссовок. Ребенком, он не осознавал сколь сильно менялся под молотом криков, угроз и пощечин, сколь внимательным стал, дабы избежать телесных наказаний, сколь умело научился считывать эмоции, отражавшиеся в мимике лица, в интонациях голоса матери. Стараясь угодить, поступал как того требовали, отказывался от игр со сверстниками на улице, ел только дома, постоянно мыл руки, только бы не испачкать одежду, только бы снова не расстроить мать. Переломный момент случился на школьной линейке, когда Миша стоял рядом с новыми одноклассниками, неопрятно одетыми, с кое-как повязанными галстуками, с пятнами грязи на брюках, с растрепанными волосами. Такого мальчик себе не мог позволить, нет, увидь мама его с не заправленной за пояс, рубашкой, истыкала бы иголкой все пальцы, взяв слово молчать о боли, даже если спросят, отчего берет чашку с чаем в ладошки. Новые одноклассники познакомили его с первым решением внутреннего конфликта, угостив сигаретами, позволив остаться в их компании, приняв подростка на некоторых условиях. Хулиганы распознали в мальчике легкую добычу, подарив иллюзию вместо истины, одурманив, используя как посыльного, денежную копилку и бесплатное развлечение в алкогольном опьянении. Это был шестой класс. Оставшись без надзора на полдня, Михаил сумел найти выход для себя, переодеваясь в туалете в тёмные оттенки синего, переставая беспокоится о крошках на воротнике, разодранной коленке и об испачканных рукавах. Заточение казалось свободой, бассейн стал называться океаном. То время отзывалось внутренним скрежетом болезненных воспоминаний, неосознанный поиск счастья в страданиях, ведь другого состояния Миша не знал, не могла предположить молодая душа, будто есть возможность чувствовать себя иначе, спокойнее, радостнее, без употребления какого-либо допинга. Пальцы холодели в пространстве дорого обставленных комнат, внимательно подобранных предметов роскоши, развешанных картин современных художников на стенах жилища, которое должно называться домом. Ребенку не оказалось там места, его не замечали, ведь он являлся отражением того не переносимого, живущего в родителях, пугая, разочаровывая, вынуждая столкнуться с правдой, ибо идеала не существует, и в том состоит наивысшее благо. Но разве способен ребёнок обьяснить простую истину людям, живущим в иллюзии из ожиданий? Отыскав на одной из нижних полок спортивную сумку, Миша поочерёдно вложил пару маек, ноутбук, зарядку, пару коробок с обувью, только личное, только важное. Ему незачем костюмы и рубашки, наручные часы и кольца, это не его, это только поводки и сбруя, чтобы продемонстрировать, кому он принадлежит. Нет нужды тащить это всё в пространство, где ему не напоминают, сколь он бесполезен, неуместен, несуразен. Лет с четырнадцати юноша привыкал ночевать вне дома, в котором одна половина полностью подчинялась больному, вспыльчивому отцу, требующему соблюдения тишины, а вторая половина подчинялась порядкам матери, требовавшей постоянных успехов в учебе и спорте. Михаил часто себя спрашивал, а где же его половина или хотя бы часть, угол, хотя бы стол со стулом, где он может сидеть так, как ему удобно, делать, что ему хочется. И где бы он его не искал, то никак не мог найти, ночуя у друзей, перебиваясь ужинами в столовых, обходясь без завтраков, принимая с благодарностью неудачные эксперименты по готовке от знакомых девчонок. Довольно быстро привыкнув вести кочевой образ жизни, подросток редко строил далеко идущие планы, ожидая подвоха, каверзы, неких сложностей, надолго задерживая дыхание, стискивая челюсти, сжимая кулаки. Ощущая, как даже внутренности холодеют в стенах дома, где он никогда не чувствовал себя в безопасности, Миша вновь захлопнул за собой дверь, оставив тяжёлое чувство отверженности. Выйдя из подъезда, молодой человек выдохнул и сразу же переключился в созерцание обыденного окружения, заметив, насколько ожил город с наступлением выходных. Освещённые тёплом, улицы раскачивались в такт музыки, доносившейся из проезжающих мимо машин и питейных заведений. Прогретый солнцем весенний воздух, оплавлял время для жителей серого города, позволяя перевести дух в предвкушении следующего дня. Зайдя в один из торговых центров, юноша приобрёл для 'Счастья' более подходящие комплекты одежды. В супермаркете, на цокольном этаже, долго блуждал меж прилавков, выбирая нечто простое в приготовлении и в итоге, постарался взять всего понемногу, дабы определиться вместе с Юки, чем питаться. Мысли становились порой слишком навязчивыми и приходилось осаживать самого себя, дабы не пересечь черту в нужде находится с кем-то рядом. Михаил впервые заметил за собой естественное стремление к кому-то, не продиктованное скукой или одиночеством, а лишь желанием находится в чьём-то обществе просто так, без слов. Ранее, проявляемый им интерес к кому-либо часто оказывался не взаимным, а порой, за признанием, следовал ответ, звучавший, как резкий отказ или, насмешка, полностью разбивавшая чувства к объекту обожания, но даже душевные терзания не всегда отворачивали Мишу от того, кто был привлекателен не опытной душе и тогда надежда отравляла минуты, мысли, мечты. Теперь он чувствовал себя спокойнее, ведь Юки никуда не выходит из квартиры, ни с кем не общается, послушен, податлив, а потому, нет страха, будто он выберет кого-то другого. Скорее всего, блондин и вовсе не помышляет о романтических отношениях, знает ли он хотя бы что-то о любви? Невероятно сложно разгадать мысли человека, с которым ты знаком, пусть даже, долгое время, а как же понять того, кто совсем ничего не говорит, неизвестен возрастом, причиной появления, необычен, как темный уголок космоса? Это слово 'слишком', заставляло биться сердце чаще, пугая вероятностями собственного безумия, ведь Михаил по сути, получил в наследство не метры жилплощади, а предисторию с призраком и только ему решать, сколь Юки явен для него. Только хозяину своего разума решать, оставаться ли в этом полусне, где рядом с ним обитает нечто, обладающее практически всеми признаками небытия. Миша убедился пока лишь в одном, в нежелании утверждать существование Юки за счет кого бы то ни было, не собирался он приглашать некого знакомого, чтобы тот сказал, видит ли перед собой хрупкого блондина или всё же квартира пуста. Нет, он готов ревностно охранять саму возможность реальности, в которой 'Счастье' находится рядом, взирает на него белесым, удивительно древним взглядом, живущего внутри мрака и тьмы, непостижимого разумом, и всё, что можно было узреть на прозрачно ртутных зеркалах души, так лишь отражение страхов, бесконечно плотных тревог, вылепивших форму духа. Любого человека истина пугает, отворачивает, сознание ищет лишь долгого сна без сновидений, ищет удобной лжи, ядовитого разочарования, что успокоит вопросы, принудит оставить поиски сложного, замерев в старом коконе из предрассудков, смириться наконец. Так можно, так ты выживешь, если вполне вписываешься в общность картины, гетеросексуален, социально приемлем и твои внутренние конфликты разрешаются при помощи открытой, честной беседы с человеком, который приятен, а не через употребление запрещенных или разрешенных веществ. Вероятно, Михаил оказался более смелым, нежели помышлял о себе раз продолжал возвращаться в квартиру к своему призраку, пробуждающему потаенные страсти, показывающего, какой именно личностью обладает юноша. Окружение словно под копирку повторяло одни и те же слоганы, 'полюби себя', 'прими себя', на что тот лишь презрительно фыркал, закатывая глаза, ведь за словами не стояло смысла, только стремление оставаться в тренде, не отставать от стаи, твердившей о неком счастье, о своем человеке и предназначении. 'Пустое', отзывался Миша, интуитивно ощущая, что у каждого свой вариант ответа, который предстоит осознать с течением времени с приобретением опыта, потому не осознавая до конца, стремился дойти до края, оголится до костей, оставшись хозяином квартиры, студентом, сыном и соседом. Однако, это всё о нем, а что же с Юки? Чего желает хрупкий блондин и умеет ли желать? Как представляет свое будущее и с кем представляет? К чему имеются пристрастия, с каким родом деятельности свяжет своё время? Чем собирается заниматься? Без возможности поговорить, как сможет открыть сердце? Спустя полтора часа после бесконечного внутреннего диалога, почти заплутав среди вопросов без ответов, Михаил открыл ключом замок в квартиру, ощущая как внутри смешались чувства, сдавив грудь. Предвкушение, страх и симпатия, наполнили трепетом легкие, диафрагму, устрашая перед шагом войти внутрь и никого не встретить в комнатах, остаться в одиночестве и растерянности, в пустоте и тишине. Сглотнув, молодой человек прошагал в по коридору, опустил пакеты и сумку с вещами на пол, уловив, ещё пока еле слышимый в отдалении, раскат грома, предвещавший ночной дождь, так любимый городскими жителями. Лёгкой поступью, Михаил направился в гостиную, в которой уже поселился мрак от предвкушения бури, ожидающий, когда его прогонит свет лампы. Темные тучи застелили прекрасные очи небес, зачернив мир надвигавшейся грозой, размазав по поверхности сумерки, плотным слоем. Хотя время близилось к раннему вечеру, часы ощущались полуночными. Тюли волновались от блуждавшего ветра, сквозняков, что непрошеными гостями, один за одним проникали внутрь, волнуя страницы раскрытых книг, тишину. Обходя сидящего в изломанной позе, нежного Юки, молодой человек боялся его потревожить, вздохнув с облегчением, ведь 'Счастье' всё ещё здесь, покойно спит, вновь напомная скульптуру, памятник оставленный в гробнице, обреченный на скупое одиночество в мягкости паутины и серости пыли. В комнате ощущался вселенский холод, как будто стены, потолок и пол сковали изо льда, превратив жилище в клетку из пустоты, дабы все живое погибло, замерев на следующие столетия. Михаил приблизился к 'Счастью' и присев на корточки, внимательно всмотрелся в красивое лицо. На ресницах словно бы искрился иней, а прорывавшийся свет в окна, напоминавший скорее дымку, придавал коже голубоватый оттенок. Взяв ладонь спящего в свои руки, Миша выдохнул тёплого воздуха. - Здравствуй, - с улыбкой произнёс он и попытался согреть мерзлые пальцы. - Я старался придти как можно скорее, но всё равно припозднился. У меня так много есть слов для тебя. Ресницы дрогнули и слегка увлажнились, цвет лица стал более естественным, сменив мертвенную бледность на тёплые тона. Блондин сделал вдох, робкий, будто проверяя, не опасно ли дыхание или каково снова быть живым. Открыв глаза, Юки увидел изящные кисти рук, державшие его ладони, пальцы начинало покалывать знакомое ощущение от соприкосновения с теплом. Воздух загустел меж ними, тысячами иголок нанизывая секунды, волнуя кровь в венах, наполняя уста вдохом. - Мииии-хааа-ииил...- прошептал блондин и поднял голову, распахнув мутно-белые очи. Пустым и холодным казался призрак, так что Мише пришлось одернуть себя, дабы не заключить в объятья 'Счастье', а потом поцелуями убеждать, сколь тот желанен, ценен, начать повторять обещания, что никогда не оставит его, никогда... никогда... В небесах сверкнула молния, осветившая на мгновение фарфоровое лицо и Михаил узрел свое сосредоточенное выражение в глазах блондина. Мучительно сладостно было находиться рядом с тем, о ком никто не знал, с тем, кто сидел так близко, но к кому можно прикоснуться лишь на миг, дабы не впасть в бесконтрольное поглощение похотью. - У тебя вновь очень холодные руки, - ответил парень и опустив лицо, прижал к своим губам ладони Юки. Сумерки проглотили последний отблеск дня, замерев перед тем, как зашипят капли дождя, ударяясь о каждую преграду на своем пути. Предвкушение сковало мышцы так, словно двоих распяли и теперь любое движение отзовется всплеском боли, разорвав плоть, осквернив тело, ведь и так хорошо, Миша приготовился просидеть перед совершенством следующие годы, только бы Юки не исчез, остался здесь же, на месте, согреваемый лишь одним источником тепла, лишь бьющимся солнцем в груди хозяина квартиры. Вновь прогремел гром, прозвучав словно удар в гонг, предвещая следующий раунд. Поднявшись, Михаил выпустил ладони блондина, включил свет, желая не слишком поддаваться очарованию теней, отбрасываемых ресницами. - Позволь мне заплести твои волосы, а потом, если позволишь, помогу переодеться в новую одежду. Она должна лучше подойти для тебя. Кивнув, Юки слегка напрягся, ощутив тяжелое движение волос на плечах. Прикосновение тепла, исходившее от кончиков пальцев, ладоней, почти обжигающее спину, оказалось новым, ощущался жар от человеческого тела, запах, так что порой казалось, будто он тонет в неизвестных впечатлениях, во всем многообразии оттенков эмоций, словно его поглощает смешанное состояние, столь мощное, напоминавшее водоворот, вскружающий голову. Миша ласково перебрасывал одну прядь за другой, вплетая нити рассказа о себе, о том как пытался выбрать в магазине что-то кроме макарон, пельменей и яиц, которые умел готовить, посмеиваясь над тем, как женщин с детства приучают быть хозяйками в доме, а мужчина предоставлен сам себе, если не живет с родителями и не имеет личной горничной. Тугой конец косы, он пережал канцелярской резинкой и предложил блондину поучаствовать в разборе пакетов с продуктами, называя каждую вещь, прося повторять за собой произнесённые слова, терпеливо, без спешки акцентируя внимание на сложных сочетаниях звуков. Учится говорить у Юки выходило неловко, он постоянно путал очерёдность слогов, букв, русский язык казался тяжёлой грудой камней, которую стоит разобрать, прежде чем начать строить связное здание из предложений. Трудности вызывали и носки похожие на непослушные клубочки змей, опутывающие пальцы. Испытывая нервозность, 'Счастье' то и дело тянул ладонь к своим губам, начиная слегка покусывать подушечки пальцев своими заострёнными, белыми зубками. Со стороны подобный жест выглядел весьма невинно и, по-своему, привлекательно. Миша старался подбадривать в новых начинаниях, поясняя, сколь сложно что-либо делать впервые, но утешал возможностью обучиться абсолютно любому навыку, лишь благодаря стремлению и чьей-то помощи. Хозяин квартиры старался облегчить путь обучения, выискивая подходящие программы, рисовал карточки, искал литературу по освоению языка, не будучи уверенным в способности взрослого освоить разговорную речь, однако, решил терпеливо ждать результатов. С каждым новым уроком, Юки понимал всё больше, жестами указывал на предметы, о которых спрашивал Миша, оставаясь безмолвным, боясь прикосновений, вздрагивая от каждого шороха, словно в ожидании какой-либо неприятности. Каждый день Михаил пробовал приготовить блюдо по новому рецепту, чаще всего выходило даже съедобно, только вот 'Счастье' всё ещё почти ничего не ел. На вкус, даже свежие овощи и фрукты, казались ему отвратительными, протухшими и наполовину сгнившими. Лишь зелёный чай унимал хищную жадность, успокаивал взгляд, обнадёживал на постепенные изменения. К счастью, как-то раз Миша догадался сходить в ресторан восточной кухни и приобрести на вынос суши. Сырая рыба пахла не столь мерзко, как жареное мясо и не приносила сильного дискомфорта для пищеварения Юки. Время протекало сквозь дни, нанизывая их на красные нити жизней двух молодых людей, деливших общие часы. Михаил учился справляться, разыскивая причины сомнений, меланхолии, гневливости и несдержанности в себе. Перестав ощущать гнетущую атмосферу родительского дома, от постоянных нравоучений, он постепенно выпрямил спину, стал чаще улыбаться, позабыл об изжоге, мучившей после каждого приёма пищи, внимательно наблюдая за собой, часто удивлялся переменам в характере и привычках. Он заново выстраивал режим дня, заинтересовался чтением книг и понял, что можно делать перерывы без курения, отдыхать без алкоголя, развлекаться без шумной компании. Отчасти, причиной перемен, стало появление в его жизни загадки, которой дал имя 'Счастье'. Оставаясь свободным, ведь имел полное право отринуть какую-либо ответственность за Юки, тот в конце концов не ребёнок, справится, но всё же оставался рядом, ведь в нём нуждались, кротко и без равнодушия. Делая какую-либо работу по дому, готовя пищу или же рассуждая на интересующую тему, Михаил перестал страшиться получить в ответ агрессивное отрицание или же безразличное игнорирование, часами просиживал в кабинете отца, за письменным столом, выискивая смысл в подчеркнутых строках старых книг, порой озадачиваясь обнаруженными произведениями или научными трудами. Под звон весенней капели за окном, на целые часы замирал в одной позе перед страницами учебников по истории, психологии или, что совершенно выбивало его из колеи логики, над несколькими томами сказок, легенд, народного эпоса, изданного на родном языке. Один из стеллажей шкафа всецело принадлежал словарям с японского, немецкого, английского, арабского языков, затесавшегося переводчика с латинского. Михаил нервно сглатывал представляя уйму информации, хранящуюся в квартире и множество тем, интересовавших отца, подходившего к поиску ответов со всей серьёзностью и необыкновенным тщанием. Хватит ли сыну, следуя по хлебным крошкам, оставленным чужой рукой более двадцати лет назад, узнать что-то о личности папы, обнаружить решение для собственных теорем и предположений? Сможет ли он отыскать путь к истине? Уверенности в положительном ответе не было, но предчувствуя дорогу, он надеялся, если время позволит, то вероятно, обретет некое понимание происходящего. Его же немой сосед, предоставленный сам себе, по долгу сидел на балконе, застывая у стены, наслаждаясь свободой ветра и теплом солнечных дней. Перебирая пальцами на голых ступнях, прислушивался к зачитываемым вслух абзацам из книг, проистекавших сквозь открытое окно кабинета, мягким тембром мужского голоса и порой, ощущал как растворяется меж слогами. Юки никак не мог привыкнуть ко многим вещам, к течению времени, смене дня и ночи, не смолкающему гулу земного города и всё ещё к носкам. Не ощущая соприкосновения с полом, казалось, будто он теряет связь с реальным миром. Когда же Михаил выбирался на кухню, 'Счастье' присоединялся для помощи в приготовлении пищи и новому уроку словесности, всё же остальное время демон оставался белым призраком, оживавшим только при соприкосновении со взглядом человеческим. Перебирая упаковки чая в кухонном шкафу в один из субботних дней, Миша, озвучивал некоторые из своих размышлений: - Я редко осознавал стремление к простым, но значимым для себя целям, прислушиваясь к недоразвитому сердцу и слабым людям. Зачем-то, пытался скрыть истинные мотивы поступков от самого себя за общепринятыми предрассудками и нелепым бунтом. Но теперь... теперь я хочу закончить учёбу и найти занятие, которое удовлетворит все мои потребности. Знаешь, Юки, я благодарен тебе, за эти изменения, твоё присутствие в моей жизни здорово помогло в самом главном - обрести чувство собственной важности, таящейся внутри силе познать себя и мир, в котором хочу жить, попробовать что-то изменить и измениться, прекратив бесконечный поток жалоб на несправедливость судьбы. - Миии-хаиил, - проговорил в ответ блондин, усаживаясь за обеденный стол, покрытый старой, кружевной скатертью, на которой уже были расставлены чашки и выложена в тарелку свежая выпечка. Услышав своё имя, произнесённое 'Счастьем', юноша почувствовал, как по венам вместо обыкновенной красной крови, приторно металлической, растекается тёплое, парное молоко. Он вскользь оглядел сидящего и вновь поразился, насколько тот изящно красив и нежен, но при этом, обладает магнетизмом затаённой мужественности. Даже кружева и платья не смогли бы скрыть хищный взгляд сильного характером, существа. Неестественная привлекательность побуждала глаза искать лик японца, пробуждая стремление к обладанию. За несколько недель совместного проживания, Миша надеялся привыкнуть к виду великолепного, запретного плода, вызывавшего внутренний трепет, надеялся углядеть в Юки нечто безобразное или хотя бы некую чёрточку несовершенства, тщетно. Светлоглазый, хрупкий юноша оставался безукоризненно безупречен на фоне серого, старого мира. После чаепития Миша направился в ванную, что стало уже привычным ритуалом. Взобравшись внутрь, он оперся предплечьем о холодный кафель и включил воду. Вода заструилась по полечам, спине, ягодицам, стремясь потоком по ногам, пока Миша обхватив ладонью член, начал постепенно себя ласкать. Он знал, это не принесет абсолютного удовлетворения, всё равно что голодного накормить сладким попкорном, скоро чувство вернется, но всё же, пока мастурбация являлась единственным решением. Подняв голову, юноша задержал дыхание , пока вода целовала его лицо, шею, грудь, рот, застилала взор. Это всего лишь механика, стоит только поймать ритм и организм откликнется, придет напряжение, а после, тело расслабиться, выдохнет и станет легче. Как бы он не двигал рукой, момент ускользал, чего-то не хватало, некого последнего элемента. 'Юки' - прошептал парень и ощутил новый прилив возбуждения. - 'С чего бы начать? Я бы разделся, назвал каждую часть своего тела и попросил бы его повторить за мной, попросил бы коснуться меня... Я бы попросил сесть совсем близко, так чтобы я мог уложить подбородок на его плечо, чтобы волосы мягким покрывалом покрыли мое лицо. Мне хватило бы этого, я уже не столь жадный... я уже...' Ощутив оргазм, Миша прислонился к стене, глубоко дыша. Да, он бы хотел проделать это всё, и не только это, очень хотел бы, поддаться хоть раз каждому желанию и потонуть в удовольствии, позабыть обо всем и насладится лаской, прохладной мягкостью тела, сладостью неизведанного и раствориться в 'Счастье' целиком, без остатка, наконец утолив голод. Закрыв голову руками, Миша отдёрнул себя, напоминая о горьком уроке, раскрывшем невозможность получить всё и сразу, потому принял душ и отправился в кабинет отца, где почти до утра, в одиночестве, шерстил литературу по своей будущей профессии экономиста. Ему хотелось наверстать пропущенные полгода в учебном плане и продолжить двигаться в направлении к будущему себе. Знания давались легче, чем он предполагал, ведь в математике и цифрах действует логика, можно сконцентрироваться на простой очерёдности, из одного получается другое, верная формула даст верный ответ, если верно решить. Это простой способ отвлечься, дать уму занятие, приводящее почти в медитативное состояние разум. Увлёкшись, студент позабыл о времени, уснув за столом, перед распахнутым окном, так и не добравшись до постели, когда стрелка на часах приближалась к трём утра. Глава четырнадцатая В город бесцеремонно ворвалось лето, разбросав цветные свои, полотняные юбки на клумбах, растормошив птиц, вознамерившись пробудить новизной души, застилая покрывала из зелени под яркими, голубыми небесами, унося воспоминания о зимнем холоде. Июнь разбудил хозяина квартиры на четвертом этаже, щекочущим ощущением в носу. Чихнув, юноша поднял голову с поверхности стола и прежде каких-либо мыслей, услышал в теле громкое приветствие всех мышц, занемевших от сна в кресле. Осторожно потянувшись, пытаясь как только возможно менее безболезненно размять тело, он подвигал плечами, повертел головой, выгнул спину, услыхав знакомый хруст. Кричащий звук сработавшей автомобильной сигнализации, с настойчивостью будильника, помог сойти сонной пелене с глаз и он наконец заметил на поверхности стола несколько белых клубочков. - Хммм, пожалуй, стоит начать с кофе, - проговорил Михаил, нахмурившись и кряхтя, поднялся на ноги. - Угх, с этой привычкой спать где попало, пора завязывать. Интересно, Юки снова спал в шкафу? Но демон за последний месяц научился справляться вовсе без сна. Льды сердца хладного призрака согревались теплом, облачённым в человеческое тело, обрамленное мягким тембром голоса, вкрадчивыми словами, испытующими взглядами. И оттого в нежной груди новорожденного существа, порой разгорался пожар раздуваемый глубоким, гулким биением сердца, вызывавшее треск фарфора, таяние снегов, плавление стекла, из которых демон вылепил себя целую жизнь назад. Прошло совсем мало времени с тех пор как ему даровали имя. Совсем мало времени для того, кто и вовсе не был знаком с течением минут, для кого существовали лишь вечные горные вершины и купол неба над ними. В прошлом, вихрясь бурей, белый призрак зимы оставался пустым и свободным, ибо не имел знаний о чём-либо, только яростную силу, подаренную верой людей и в то, каковым он должен быть. Теперь же, явственность прикосновений и звук человеческого голоса сковали демона мягкими, но прочными оковами, поселив в чужую реальность, поэзия сплела кокон из сознания, зародив чувства и способности, переменив суть, расправив её в ещё формировавшиеся крылья над вселенной, переплавляя сверхъестественное создание в нечто иное. Он почувствовал, что пришло время сделать последний шаг к превращению и ночью страх оставил светлоокого. Медленно вдыхая жаркий, летний воздух, будто смакуя вкус сияющей звезды на языке, демон, всем телом покрывшийся испариной, сидел на стуле у раскрытых створок балконных дверей, в ожидании момента, когда сможет вновь измениться. Прогуливающийся по комнате сквозняк слегка волновал тюлевую ткань на карнизах, мимоходом касаясь тяжёлых прядей иссиня-белых волос, мягкой кожи рук и лица, пробираясь за шиворот одежды, лаская откровенным вожделением прекрасное создание. Кружась вокруг неподвижной фигуры, призрачный эфир поглаживал ступни босых ног, тоскуя о звоне серебристых колокольчиков, когда в дикой пляске истинно хладный, забавлялся метелью, прося разгульный ветер рвать белые платья, растаскивать шёлковые нити, обнимать, насколько хватить сил. Те пляски гремели грохотом раскатистых барабанов самых страшных гроз, за которыми следовали ветра, гнущие вековые деревья, гонящие волны высокие к берегам, разбиваясь столь яростно, будто пытаясь смести твердь на глубину. Тогда демон имел голос и крик его был способен погубить всё живое в округе, ибо цепенели от ужаса твари, напуганные голосом безжалостного хищника, не знавшего охоты, только умеющего брать. Природа трепетала перед гласом могущества, ибо не была способна создать столь опасного, неуязвимого владыку, но люди смогли, пребывая в вечном страхе перед безграничностью своих желаний. Люди хотели, чтобы их остановили, чтобы кто-то мог дать отпор, чтобы кто-то отпугивал их или же наоборот, позволял дойти до края и тогда явились демоны, и великое множество их было и люди утешились, познав свое несовершенство, слабость, дикость. То была давняя история, рассказываемая многими поколениями и каждое страшилось танца свободного, снежного демона, имевшего лик прекрасный, силу, сравнимую с божественной и безразличие, лишившее его цели. Первые лучи солнца подожгли горизонт, раскрасив его сливочными, персиковыми, нежно-розовыми тонами, будто то юность наступила в этой части света. Босых ступней коснулся какой-то пушистый, белый катышек, ласково пощекотав несколько пальцев и спрятался от взора под пятой. Демон озадаченно взглянул на него, склонил голову набок, решив, что каким-то образом начался снегопад, напомнив о прошлом, о местах, где кружили вьюги и трещала кора деревьев от морозного дыхания. Однако катышек никак не желал таять, к нему присоединились другие и завертелись по воле сквозняка, описывая круг за кругом, подпрыгивая в вольном танце, повествуя о свободе, столь редко испытываемой в тесных стенах душного города. Медленно поднявшись со стула, боясь спугнуть навязчивое видение, светлоликий призрак вышел на балкон. Тысячи белых пушинок, вихрясь, окружили юного демона, нашёптывая россказни о магии, всё ещё живущей в мире людей, искушая, зовя за собой, прося сбежать вместе с ними, улететь, распасться на мягкий, белый цвет и не оставить после себя ничего. Они очаровывали, тянули за собой в мечтательное сияние и вскочив на перила невесомостью вдоха, демон сначала лишь наблюдал за движением пуха в воздухе, который заигрывал с внимательным взглядом существа, приглашая в погоню за собой. Тогда он начал охоту и процесс оказался чрезвычайно увлекательным, напомнив о чистом, горном воздухе и бескрайнем небе, о прозрачных, упрямых снежинках, что никак не желали падать ему на ладонь. По-началу, демон хватал пушинки кончиками ногтей и рассматривал каждую, пытаясь найти различие между ними, но когда одна из ладоней наполнилась небольшим комочком, забывшись в баловстве, он решил поймать все, что удастся, мало кто способен скрыться от быстрого взгляда хищника. Не заметив появления улыбки на устах, оказавшейся столь естественной для формы созданных губ, ощущение легкости наполнило внутренности привычкой, будто этим телом хладный обладал всегда, руками и ногами, пальцами и ступнями. Мышцы пружинили, сокращались, растягивались, увеличиваясь из нужды в силе, ловкости, быстроте. Крепчали кости, сухожилия, перемалываясь в нужную форму, напрягаясь, вставая на место и снежный демон вновь перевоплощался, выбирая проходящий объём грудной клетки, начав вдыхать глубже, ощущая как распускается внутри лёгких ярким цветком, воздух. Расправив плечи и вытянувшись в полный рост, он обрёл зримую плотность, став более реальным, более настоящим для окружающей действительности, став тем, кто сможет выбирать перемены, способным искать и утверждаться. Продолжая плясать на перилах, то распугивая, то привлекая к себе целый рой белых пушинок, безрассудно, не зная боли падения, без страха, без сомнений, новорождённый подпрыгивал за очередной добычей, расплёскивая потоками волосы, меж прядей заплетая тополиный пух и лучи восходящего солнца. Обретя новое тело, он хотел испытать его, кружась на самом краю перил, взлетая и опускаясь на кончики пальцев, пока руки засовывали очередной комочек в карман, не замечая, что некоторым заложникам удалось совершить побег из слоёв ткани и унестись прочь, куда-либо в иное будущее. Светлоокий звенел, словно колокольчик, смеясь от наслаждения, утопая в серебристом вихре воздушных потоков, вспоминая то, тихое побрякивание, слышимое только им самим, когда ступал по воздуху, поселившись в краю, где в него никто не верил. Меж пальцев ног, красными нитями встреченных судеб, окрашенных в кровь убиенных незнакомцев, завязаны были серебренные колокольчики. Некоторые из них, совсем крохотные, казалось и вовсе не издавали звуков, по сравнению с другими, более крупными, украшенными изящной гравировкой и аккуратными иероглифами с заклинаниями вечности. Теперь он сам стал воплощением тех колокольчиков, столь же драгоценным, звенящим индивидуальностью, с распахнутым, сердцем, металлическим взглядом. Выплясывая танец, он молился за душу Того человека, что привёл за собой в страну зелёных просторов и высоких небес, привёл для перерождения и познания человеческого мира, позволив обрести иной путь, не предначертанный легендами. Резко остановившись, замерев на месте, ослеплённый яркостью нового дня, демон позволил иной части себя остаться, а сам сокрылся в белой клетке под сердцем, желая одарить надеждой на чудо. Хищная, остервенелая ярость уснула, заточённая до поры , предоставив разуму и телу решить своё будущее без холодного знания бесконечности. Сдувая с ладони тополиный пух, человек позволил уснуть демону, оставив при себе лишь его ловкость, силы, знание, как возвратиться, так и не решившись отказаться от того, кто больше, от кошмарной выдумки из далеких времен. Человек усыпил себя заверением, будто хищник не потребует платы за спокойствие, тихо раствориться, слившись с костями, оставив после себя лишь отголоски своего существования. То не была наивная надежда, то была вера, столь присущая каждому человеческому существу. Глава пятнадцатая Выйдя из кабинета, степенно потягиваясь, расправляя на груди футболку, Миша было прошагал мимо распахнутых балконных дверей, направляясь к шкафчику с кофе, по пути тормоша упругие кудри волос на голове, задумываясь, сколь въедлива привычка, как вдруг, резко остановился. Движение теней за окном уволокло внимание, притянуло взгляд. Медленно развернувшись, молодой человек тихонько приблизился к порогу, раздвинул колышущиеся белые занавески и ошалело уставился на Юки. - Ха?! О, Господи!... - выдохнул Миша, принявшись тщательно тереть глаза, ибо происходящее можно было отнести лишь ко сну! В реальном мире люди не способны с подобной лёгкостью прохаживаться по краю перил, сохраняя безмятежное спокойствие! Так могут делать только дети, никогда не падавшие со стула! Звавшийся 'Счастьем', небрежно переставляя одну за другой ступни, словно никакие законы физики для него не работали в данный момент, перемещался по тонкому, металлическому парапету, совершенно не обращая внимание на то, как прутья гнуться под тяжестью веса. Его гибкое тело двигалось естественно и легко, направляясь навстречу к Мише, который напротив, боялся даже вздохнуть, будто этим столкнёт идущего вниз, в пропасть, убьет. Незнакомая, хищная улыбка, украсила личину Юки, приподняв скулы, собрав упругие морщинки у глаз, оживив извечно пустое, фарфоровое выражение лица, губы поблёскивали, увлажнённые слюной, похожие цветом на зерна граната. Растянутые, они обнажили аккуратные клыки, мерцающие белизной на солнце. Пряди волос казались ожившими лентами текучего серебра, увлекаемые танцем света и струящегося потоками, воздуха. Миша хотел было отвернуться, но боялся упустить из виду того, кто надвигался неотвратимостью шторма и снова ощутил внутри как завопила сирена : 'Не смотри! Испугайся! Беги! Забудь!' однако, не смея отвести взгляда, заворожённый, пленённый красотой, хотя и до трепета напуганный тем, кто предстал в образе мужском, сбежать уже никак не мог, не хотел. - Ох... - только попытавшись что-либо проговорить, юноша осознал, что всё время стоял с открытым ртом и слегка охрип. - Юки, кхе-кхе! Прошу, спускайся, пожалуйста. Произнося слова, молодой человек осознал как собственный голос дребезжал о камушки страха. Дрожали и руки, которые он протянул, надеясь успеть схватить безумца, если тот, всё же, оступиться. 'Счастье' застыл на мгновение, после чего развернулся вокруг собственной оси на самых кончиках пальцев, напомнив акробата, исполнявшего смертельный трюк, и склонив голову на бок, широко улыбнулся, сильнее оскалившись. Водопад белых волос тяжёлыми волнами обвили правое плечо, пряча под собой половину тела, расслабленного и собранного одновременно, словно демонстрируя, на что он теперь способен. Миша охнул и закрыл на пару мгновений глаза, представив самое страшное, падение, а после, сглотнув, встревоженный и озадаченный красотой опасности наблюдаемого феномена, ступая вымеренными шагами, словно находился на тонком льду, не отводя взгляда от ярко-сверкавшего блондина, тихо проговорил: - Я подойду поближе сейчас. Возможно, ты просто не осознаёшь насколько безрассудно себя ведёшь ... Юки не стал ожидать помощи, невесомым вдохом спрыгнул вниз и предстал пред обеспокоенным парнем, новым собой, собой - человеком, или вернее, более похожим на человека чем раньше. Выдохнув с облегчением, Миша не успел расслабиться, как сразу же, вновь напрягся всем телом, ощущая близость названного 'Счастьем', ставшим определённо шире в плечах и на половину головы выше. Присутствие данной персоны ощущалось порами, вызывая внутреннюю дрожь от волнения, цепляя успокоившуюся страсть, теребя мысли, подначивая возбуждение. Одежда больше не казалась мешковатой, скорее теперь ей не хватало свободы, плотно облегая, очерчивая контуры груди, рук, рельефного пресса, пропорциональных бёдер и голеней. Немного наклонившись, с нескрываемым ехидством, Юки прошептал: - Нуууу, не стоит так пристально меня рассматривать. - Угх! Прости...те...- промямлил молодой человек только осознав, что откровенно пялился на светловолосого мужчину, отвернувшись, не зная, как оправдать своё поведение. В мыслях наблюдался полнейший бедлам, ведь перед ним находился незнакомец, неизвестный, а тот, прошлый обладатель хрупкого тела, наполовину ослепший, которого оборачивали в полотенце, куда-то исчез, оставив после себя лишь воспоминания. Миша узнал только взгляд, ибо представший перед ним смотрел всё теми же глазами, беловато-серыми, так что только радужки и цвет волос остались единственными, без каких-либо изменений. Словно неловкий парнишка за одну ночь смог возмужать до максимального уровня, набрав пару десятков килограмм, прибавив к возрасту несколько лет и приобретя тело с обложки 'Men's Helve's'. Смертельно раскрасневшийся и смущённый, Михаил страшился даже шевельнуться пока 'Счастье', пытаясь заглянуть в его глаза, продолжая нахально улыбаться, произносил: - Не стоит быть таким серьёзным. - Оооо! До меня лишь сейчас дошло! Я знал! Я знал, Вы сможете заговорить! Просто нужно было время! - юноша резко вскинул голову, обрадованный открытием, и осёкся, встретив внимательный взгляд глаз цвета морозного неба на рассвете. - Время? - наклонив набок голову, задумчиво повторил светлоокий. - Мне нужен был ты. - И сделал шаг, сократив расстояние между ними до минимального, до нескольких сантиметров. Растерявшись, молодой человек боялся вздохнуть полной грудью, казалось, если вдохнёт чуть больше воздуха, позволит на себя смотреть чуть глубже, то переполнится желанием коснутся тела мужчины, не сможет отказать себе в удовольствии провести кончиками пальцев по бледной поверхности кожи, упругой, натянутой, словно тетива, на скулах, кадыке, ключицах, чтобы ощутить бархатистое тепло, дотянуться до губ, влажных, зазывно растянутых. Миша замер под острым взглядом, резавшим его чувства на ломтики, расщепляя, предлагая попробовать, посмаковать, пропитаться. Под тенью длинных, светлых ресниц, таилось неизведанное и юноша не знал, способен ли решится сделать последний шаг, допустить страсть, опустить сокровенные просьбы о близости в крупные ладони мужчины, красота которого казалась совершенной и даже слегка надменная, кривая ухмылка, не умаляла изящества черт. Смущённо скользя взглядом по светлой коже лица, шеи, опускаясь ниже, Миша смог отметить синеватый оттенок вен, пульсировавших мощными ударами сердца. Ощущения кололи иглами внезапно возникших эмоций, желаний, естественных, незнакомых, кусая за рецепторы, наполняя уста слюной, низ живота истомой. Он чувствовал, как горят щёки, сколь сильно спирает дыхание от заполнявшего вокруг аромата цветущего жасмина и свежескошенной травы. - Юки... ты как-то сильно изменился или я просто не замечал всех перемен до сегодняшнего дня... - Возможно, - ответил 'Счастье', с явным наслаждением в голосе от слышимых, искренних нот, звучавших в интонации повергнутого в пучины растерянности, человека, пред его обаянием. - Я бы хотел, чтобы ты остриг мои волосы. - Они у тебя очень красивые, - с придыханием ответил Миша, коснувшись пальцами одной из прядей, выуживая из неё комочек тополиного пуха. Тонуть в аромате, растворяясь под обжигающим теплом стали, теряться в потоке звенящего множеством колокольчиков, голоса, оказалось крайне приятной усладой и Миша поддался яркости момента, подаренного абсолютом. Ведь подобного больше никогда не случится, миг будет прожит, отпущен в жернова прошлого, испытанное станет лишь тенью настоящего, призраком откровения. Если уж искушение и существует, то пускай оно будет столь же приятным, желанным, словно наивысшее благо, даруя настоящий рай. - Мои волосы хранят память о прошлом, а я хочу помнить лишь происходящее сейчас. Ты мало спал? Цвет глаз Юки потемнел, стал свинцовым, будто невидимые тиски сжали молодое сердце. Он нахмурился, словно умение говорить никак не упростило задачу в объяснении собственных мыслей, донесении смыслов. Впервые светлоокий решился дотянутся до самого драгоценного, обуреваемый беспокойством и бесконечной нежностью. Невесомым движением руки, мужчина кончиками пальцев провёл по щеке Миши и заметил, как тот вздрогнул, то ли от неожиданности, то ли из-за страха и медленно отнял руку, покорившись. Нет, - сказал он себе. - Ещё не время' Его осторожное прикосновение и теплота в голосе ещё сильнее взволновали чувства, будто тысячи пик подняли знамёна, предвосхищая грандиозную стычку меж разумом и телом, влекомым сексуальной аурой, окружавшей Юки и общепринятыми нормами. Юноша снова задался вопросом, действительно ли его искушали или же он сам хотел быть искушённым? Только бы на него продолжали смотреть столь трепетно, будто во всем мире только он имеет значение. Слишком. Это слово снова как нельзя лучше подходило, одурманивая, приводя в замешательство, становясь жизненно необходимым. Слишком возбуждающе. Улыбнувшись, Юки примирительно, дружелюбно, стараясь снизить градус в атмосфере, предложил: - Пожалуй, сварю кофе. - Ах... ну да, а то меня не покидает ощущение, что я всё ещё сплю... - пробормотал в ответ Михаил и отвернулся, остро нуждаясь в передышке, пытаясь отвлечься на что-либо, нехотя перевёл взгляд с розоватых уст мужчины на соседние дома, которые находились на том же месте, как и вчера, на том же, что и третьего дня до сегодняшнего утра. Мимо них проезжали машины и куда-то спешили прохожие, создавая видимость нормальности. Весь остальной мир оставался неизменным, кроме человека с именем Юки, стоявшим напротив, намекая о готовности исполнить любое желание, но чего именно Миша хочет? Продолжая рассматривать привычную картину города, юноша проговорил: - Молоко закончилось, да и мне бы не мешало проветриться... может круассаны? - Дааа, очень хочется сладостей, - наклонившись, прошептал мужчина, наслаждаясь как краска снова заливает лицо парня, как тот резко накрыл ладонью ухо, закусив губу. Ухмыльнувшись, довольный проделанной шалостью и произведённым эффектом, блондин потянулся, а после, кошачьей, грациозной походкой, прошёл на кухню. Ещё пару минут Михаил абсолютно ошеломлённый, утратив какую-либо опору под ногами после столкновения со стихией олицетворённой в человеческом теле, пригвозжденный, оставался стоять на месте, считая пульс и дыхание, ощущая как сильно изменилась атмосфера между ними, став колкой, наэлектризованной, предвосхищавшей бурю, могущей смести цивилизацию. Выдохнув, молодой человек, со всё возрастающим интересом, наблюдал как 'Счастье' с небрежностью и толикой неторопливости, размалывает зёрна, наливает воду в гейзерный кофейник, выбирает чашки. Миша пытался узнать хотя бы одно совершенное движение, увидеть прошлого Юки, встреченного пару месяцев назад, хрупкого словно фарфоровая куколка, привычного, тихого красавца, взирающего на мир мутно-белёсым взором, неспособного говорить на русском языке, неловко касавшегося чашки с горячим питием, словно ребёнок, зависимый и нерешительный, абсолютно доверившийся, пришедшему в эту квартиру. Блондин не являлся обычным человеком, но и навряд ли когда-либо расскажет, кто он есть на самом деле, откуда пришёл и почему остался. Возможно отец... Михаил впервые подумал, что попался в хитро скроенную ловушку и конечно, способен найти выход, да только зачем бежать из клетки, если ты из тех птиц, которых лишили крыльев довольно-таки давно и слишком поздно замечаешь их отсутствие, ведь совершить полёт предложили только сейчас. Мысли и сердцебиение наконец прекратили свою бешеную скачку и юноша снова сделал выбор, решив попробовать узнать природу Юки, понять его самого и по пути, как бы между делом, узнать и что-то о себе, узнать о себе незнакомом, жаждущим удовлетворения и молящем шёпотом о насыщении. Знал ли он когда-нибудь, каково плавится от прикосновения чужого дыхания к своей коже, подчинятся единому порыву, наслаждаясь поцелуями? Быть искушаемым и правда столь волнительно? Миша вздрогнул, встретившись взглядом, пронзившим его стальным цветом, словно небо перед грозой и снова забыл как дышать, испытывая ничем необъяснимый приступ благоговейного ужаса, ведь в глазах Юки, что как бы невзначай повернулся в его сторону, отразилось пять столетий существования и знание бездны. - Юки, я...! - начал было Михаил и запнулся. Он хотел попросить больше не меняться, ибо устрашился в следующий раз, не признать 'Счастье' в новом обличии. - Да? - Я скоро вернусь! Проскочив через столовую, молодой человек быстро обулся и вышел из квартиры. Закрыв за собой дверь, он прижался спиной к стене, надеясь ощутить опору. Разве теперь у него появится шанс уйти настолько далеко и надолго, что успеет сменится время года? Глава пятнадцатая - 'Юки'... 'Снег'... 'Снежный' 'Счастье', - задумчиво проговорил блондин, разглядывая свое отражение на стеклах кухонного шкафа. - Миии-хааа-ииил... увидел меня, дал имя, пытается согреть, понять мою истину и ему должно быть страшно, но я чувствую желание остаться подле меня. Остаться рядом с испуганным каждым его уходом. Каждый раз поворачивающийся ключ в замочной скважине, приносит мне облегчение, а ему внушает страх уже никогда не выйти отсюда, потерять волю, свободный выбор распоряжаться судьбой. Чей же страх сильнее? Его остаться здесь или мой - потерять его из виду? Моя совершенно несчастная судьба никак не снимет эти кровавые оковы, что пригвоздили ступни к чужому миру, старому, серому городу. По комнате разлился бархатистый аромат кофе. Мужчина снял кофейник с огня и наполнил чашку почти чёрной жидкостью, после, достал из шкафчика с посудой сливочник для молока и блюдо для выпечки. 'Стоит и для себя сварить', - подумал он, неспешно вымыв горячую ёмкость, а после наполнил её водой до нужного уровня, насыпал кофе, приправил перцем и включил газ. Только сейчас он заметил, как покраснели пальцы и часть ладони. Странно, он ничего особенного не ощущал, поэтому спокойно рассматривал вздувшуюся волдырями, кожу. После звука захлопнутой двери и поспешных шагов, раздался голос Михаила: - Я принёс круассаны с шоколадом, безлактозное молоко и почему-то, рафинад... Так вкусно пахнет! - Ты быстро вернулся, - улыбнулся блондин, ставя вторую чашку на стол и принимая из рук упаковку молока. - Угх! Как ты обжегся?! - воскликнул юноша, выронив пакет с выпечкой и схватив Юки за запястье. - Что-то горячее держал в руках?! Чёрт, больно должно быть просто адски! - Обжёгся?... я ничего особенного не ощущаю... - Да как же это?! Не помню, покупал ли я что-то в аптеке... Подожди немного! - Миша суетливо носился по квартире в поисках аптечки и нужного тюбика с мазью, бормоча отдельные фразы себе под нос. 'Он снова напуган. И снова причиной являюсь я', - размышлял 'Счастье', наблюдая за тем, с какой осторожностью парень выдавил на подушечки пальцев мазь, растёр её и со всем боязливым вниманием, касался взбухших волдырей. - Чувствуешь что-нибудь? Какой-либо дискомфорт? - у Миши дрожали не только руки, но и голос. - Да, я чувствую... то как ты нежно касаешься моей ладони,- улыбнулся мужчина и поднял глаза. - Я немного не это имел ввиду, - ответил Михаил, ощущая как снова заливается румянцем. - Мне приятно. - Угх... а если...- юноша слегка ущипнул за кожу предплечья. - Почувствовал? - Мазь немного холодит кожу. - У тебя низкий болевой порог? - Даже не знаю, - задумчиво протянул Юки.- Это тело...многие вещи непривычны... Особенно... Оно странно реагирует на близость с тобой. Сердце начинает колотиться сильно в груди и дыхание становится горячим, словно уронили пригоршню угольков вниз живота... - Юки! угх... - Михаил нежно остановил столь легко слетавшие с уст откровенные фразы, прикрыв его рот ладошкой. - Прошу, позволь я забинтую кисть, чтобы остатки мази продолжали пропитывать кожу. Будь осторожнее, пожалуйста. Не чувствовать боли не совсем нормально. - А что это, боль? - Эм, типа знака 'стоп', благодаря ей человек понимает, чего делать не стоит. - Если же я её не чувствую, тогда что именно меня остановит? - Понимание последствий. Контекст подскажет твоё тело, например, если пойдёт кровь или, например, рядом находящийся человек, как-то отреагирует, если твои действия причиняют ему дискомфорт. Но боль ещё бывает и душевной и порой, она причиняет куда более страшные увечья. Можно кого-то ранить не только физически, но и словом, взглядом и о таких вещах, не каждый решается говорить. Вот только, страдание пластырем не заклеить. - Я бы хотел избежать подобных ситуаций, ты сможешь объяснить контекст? - Постепенно, да. Нам стоит позавтракать. Закончив с повязкой, Михаил осторожно сел за стол и пододвинул чашку с кофе поближе к себе, погрузившись в размышления. Отчего он остановил мужчину, не позволив договорить о своих чувствах? Они же ощущают похожее состояния, и должно стать легко, барьер снят. Однако... Получается, что он сам ещё не готов пристраститься к предложенному, самому главному блюду, слишком привыкнув оставаться голодным. 'Счастье' искушал тембром голоса, а слова и вовсе звучали слишком податливо, мягко и голова шла кругом. Мужчина улыбнулся, хищно оскалив беленький клык и облизал его, то ли желая поскорее приступить к трапезе, то ли впиться губами в уста сидящего напротив. Опасная смесь красоты и животной сексуальности текла по его венам вместо крови, притягивая и отталкивая неизвестностью. Молодой человек никогда не считал себя похожим на впечатлительную девицу и никак не мог подозревать, что станет столь ярко реагировать на представителя того же пола. Что с ним такое происходит? Стоило начать беседу о чём-нибудь и перестать думать о взгляде светлых глаз, который ощущался почти физически. Михаил чувствовал тяжесть взора, переместившегося с лица на шею и безотчётно потянулся к вороту футболки, поправив его. С шеи внимание перекочевало на грудь и руки, заставляя ёжиться под покровами одежды, выдавливая влажный пот сквозь поры, откровенно раздевая, беззастенчиво влезая в голову, подначивая фантазии. Одежда стала неудобной, колючей, сковывающей, хотелось стянуть ткань, бросить её подальше и наконец задышать свободно, напористо... Чёрт! - Пекарня, что у дома, работает очень давно, - наконец хрипло проговорил юноша, оставив в покое футболку. - Владелец оказался знакомым моего отца, узнал его во мне, как-то раз. Рассказал, что тот часто захаживал за свежим батоном, всегда одинокий, пока жил здесь. - Так и было. Всегда один. И ты правда очень похож на него, - подтвердил Юки и замер, встретившись с испуганным взглядом молодого человека. - Только твои глаза... - А? Да, верно. У него были тёмно-карие, - продолжал Миша, опустив голову, увлечённый выкладыванием круассанов из бумажно-шуршащего пакета. Тень беспокойства скользнула во взгляде Юки, оставив за собой далеко тянущийся след сомнений. Он ничего не мог рассказать о себе или об отце Михаила, пока тот жил в этой квартире, не хотел сам задавать вопросы, о том, каким юноша помнит родителя. Снежный демон перевоплотился лишь сегодня с помощью слов и желаний, всё, чем он был до настоящего момента, погрузилось под тёмные воды человеческого сознания, которым он стал обладать. Только ощущаемый аромат крови никуда не исчез, постоянно напоминая об истинной природе 'Счастья' и безликий хищник всё ещё жив, затаившись где-то глубоко внутри, маскируясь белизной зубов. Душой же новому существу и вовсе не удалось обзавестись только обличием божества. Сделав глоток кофе, Миша слегка поморщился, напиток оказался очень крепким и терпким, но отставив чашку, сразу же захотелось снова ощутить вкус, даже не добавляя молоко. Юки же пододвинул поближе коробочку с рафинадом и взяв кубик сахара, начал понемногу раскусывать. От испытываемого удовольствия, зажмурил веки и промурлыкал что-то под нос, длинные ресницы затрепетали, словно крылья экзотической бабочки в полёте, пророчествуя надвигающийся цунами. Требовалось малейшее движение, лишь намёк на согласие и в одряхлевших границах отпала бы всякая нужда. Неловкая тишина, связанная узкими, тесными узлами страсти, воцарилась между ними. Слова означали бы признание, взгляд, объявил бы капитуляцию. Терпкий аромат кофе со специями, смешанный со сладковатым ароматом жасмина, щекотали нос и подстёгивали сексуальное возбуждение, искрящееся между, очарованными друг другом, людьми. Каждое прикосновение губ к чашке, каждый сделанный глоток напитка, являлся просьбой в осуществлении желания, но отрицанием действия. Пробегавшие волнами по коже, мурашки, вспотевшие ладони, постоянно казавшееся неудобным сидение стула и прерывистое дыхание, раскрывали их чувства. Тщательно прожёванная пища, аккуратно убранная в раковину посуда, с тщанием вымытый кофейник, насухо вытертые руки, задвинутые глубоко под сердце мечты, внимательно избегаемые случайные прикосновения, кололи вожделением. Каждый из них ждал от другого первого шага, ждал приглашения, ибо быть отвергнутым куда страшнее нежели томится в ожидании. Они стояли у мойки и почти не дышали, не осмеливаясь посмотреть друг на друга. 'Счастье' облокотился спиной о столешницу и опёрся руками о её поверхность, озадаченный вопросом о том, кому из них требовалось больше усилий, чтобы сдержатся? Ему, не имевшему знание и опыт удовольствия, чья сущность не обладала контролем, впервые поглощенная сексуальной энергией, застилавшей какие-либо доводы разума или стоящему рядом человеку, охваченному неизвестным порывом чувств? Их ладони находились совсем рядом друг от друга, почти касаясь, но всё же недостаточно близко для контакта. Мужчина видел как сильно Михаил стремиться к нему и одновременно, напуган до безумия возможностью дотянуться. Наконец, 'Счастье', тяжело выдохнув, отошёл и присев на стул, охрипшим голосом, проговорил: - У твоего отца были ножницы для стрижки. - Кажется, я видел их в комоде,- ответил Миша, сумевший наконец сделать вдох полной грудью, будто с него сняли ярмо. - Но скажи мне, ты точно решил? Во-первых, я не особо умею стричь, а во-вторых... - У тебя точно получится, - нежно, но решительно мужчина прервал любые отговорки, лёгким движением руки, словно бы разлил волосы по спине. Подойдя ближе, Михаил сильнее проникся цветочным ароматом, будто солнце плавило лёд с эссенцией жасмина и запах этот дурманил, наполняя низ живота сладостным искушением. Юки принял расслабленную позу, но она лишь служила прикрытием для напряжённых мышц, он надеялся не слишком быстро выдать себя, пряча крепко сжатые челюсти за мягкой улыбкой. Перетянув волосы шнурком со своих спортивных брюк, Миша отсёк основную часть. Тяжёлые, плотные пряди остались в ладони, змеевидно заскользив меж пальцев, сворачиваясь клубками и сверкая радужным разноцветьем на свету. 'Счастье' улыбнулся и слегка встряхнул головой, ощутив лёгкость, будто сбросил с головы корону, размером с горный пик. Его ресницы снова затрепетали и мягкий румянец зарделся на бледном, немного измождённом, лице. Обойдя стул и присев на корточки перед блондином, Михаил принялся выравнивать пряди относительно линии подбородка. Полная сосредоточенность на занятии позволила немного успокоить расшалившиеся нервы, особенно помогало перевести дыхание отсутствие преследования испытующего взгляда глаз, цвета прозрачных горных рек с очень глубоким дном. Юки сидел неподвижно, размеренно дыша, превратившись в живую скульптуру, изваяние из крепких мышц, покрытых гладкой кожей, усеянной светлыми, короткими волосками, придававшими вид бархатистости, словно бы поверхность осыпали сахарной пудрой. Не поднимая век, мужчина спросил: - Тебе нравится? - Ты очень красивый, - смущённо ответил парень и облизав пересохшие губы, громко сглотнул. - Внешность - весьма относительная величина. Если бы только я мог отдать тебе свои глаза, ты смог узреть, сколь прекрасным человеком являешься, - улыбка исчезла с уст 'Счастья', он резко посерьёзнел и откровенно воззрился на Михаила. - Твоё существование стало причиной моего появления. Слова, что заставляют твоё сердце биться, согрели теплом моё сознание. Взяв юношу за руку, Юки приложил её к своим губам, желая испить звук собственного признания до дна, утомлённый решимостью и твёрдой уверенностью в словах. Миша выдохнул и опустился на пол, ноги отказывались держать вес чистых как золото, без лжи или бахвальства, фраз. - Мииии-хаааа-ииил... я так благодарен тебе. Выслушай моё желание. Я хочу чтобы ты рассказал мне, как равному, об этом мире, о том, как ты живёшь и о чём мечтаешь. - Рассказать? Но я мало что знаю, - смущенно пробормотал юноша. - Но я бы хотел услышать именно от тебя об этой Вселенной. - Я и себя-то толком не знаю... - Лишь позволь остаться рядом. - Ты... Сомневаюсь, что говоря такое, понимаешь последствия подобной просьбы... - Разве ты знаешь, что случиться завтра? Прошу, пожалуйста, попробуй. - О чём... о чём именно ты просишь меня? - Я приму тебя, таким, какой ты есть. Только позволь... - Позволить? Я? В этой стране? Разве тебе не страшно? Миша запнулся о свои мысли. Его голос вновь задрожал и он был готов разрыдаться. Вкрадчивая интонация Юки взывала к доверию и каждое слово откликалось громким эхом в душе парня, надеявшегося услышать их, желая сильнее всего испытать их силу, но прозвучавшие фразы ввергли человеческий дух в пучину сомнений и ужаса. - Страшно? - удивился, названный 'Счастьем'. - Ты же не знаешь каково жить в подобном сообществе, иначе бы не!... - Я хочу узнать. - Почему именно я? - Моё сердце бьётся благодаря тебе. Хочу чтобы ты был счастлив.. - Ты не понимаешь... подобные... отношения... под запретом... Мы оба мужчины. В нынешнем времени недопустимо быть тем, кем ты хочешь, с кем ты хочешь... - Я сделаю всё, чтобы любовь стала возможной. Я уже изменился и смогу изменится снова. Покажи мне как, покажи кем я могу быть. - Но я не смогу стать полноценной женщиной!..- воскликнул Миша и резко выдернул свою ладонь из рук мужчины. - Разве мои чувства неестественны? Проведённое с тобой время рассказало о твоей душе, в которую я влюбился. - Я могу быть недостоин! Подскочив на ноги, юноша заходил по комнате, физически ощущая стремления, испытываемые Юки в данный момент, надежду остаться рядом. Становилось невыносимо смотреть на вымученное выражение лица собеседника, пытавшегося предоставить выбор тому, кто никак его не желал увидеть варианты. - Это я могу быть недостоин. Это я нарушил все правила, дабы прикоснутся к тебе, заговорить, быть увиденным. Это я пришёл из мёрзлой пустыни, где не было ничего, кроме холода и смерти. Это я здесь неправильный. Это я тьма. Но я не представляю жизнь без тебя. Для меня нет ничего ценнее стука твоего сердца, поэтому я могу подождать, приму твои условия. Ты моя причина, ты - моё здесь и сейчас. Юки поднялся со стула и тихим, но твёрдым тоном произносил каждое слово, пока делал шаг за шагом в направлении к Михаилу, который смотрел на 'Счастье', мягко улыбавшегося, прекрасного, словно рассвет, встреченный на берегу моря, нежного, словно лучи весеннего солнца и остававшегося непоколебимо твёрдым в своём решении, напоминая драгоценный алмаз. Миша знал, что у него есть выбор, сделать шаг навстречу или... Жизненный опыт больно хлестнул по ногам и толкнул в пропасть. - Подобное не может быть правдой! И ты!... и ты тоже не можешь...- прошептал молодой человек, ринувшись в прихожую, где наспех обулся и выскочил на лестничную площадку, не потрудившись даже закрыть за собой дверь. Ни разу не обернувшись, Михаил бежал, захлёбываясь от ярости и бесконечного презрения к самому себе. В его голове оглушительным рёвом звучал вопрос 'зачем?' снова и снова, пытаясь свести с ума истощённый эмоциями рассудок. Глава шестнадцатая Где он просыпался? Где засыпал? Что за люди оставались рядом? Алкоголь? Наркотики? Он точно пробудился ото сна? Хочет ли он очнуться и вспомнить дату, место? Сколько времени прошло? Где его телефон? Где его одежда? Почему всё вокруг чужое? Он сумел сбежать или же наоборот застрял где-то между? К нему кто-то прикасался? Чей это запах? Кто целует его губы? Куда ему идти? Как именно забыться? Как заставить прошлое сгинуть и не напоминать о себе ядовитыми осколками воспоминаний? Он смог оставить чувства? Почему в голове столь обманчивая пустота, будто стоит ковырнуть свеже выкрашенную штукатурку и стена осыплется, оголив мерзостную гниль прошлого? Он перестал узнавать места, в которых оставался, перестал узнавать себя в случайных отражениях, отказался запоминать имена пришедших, прекратил прощаться с уходящими, больше не спрашивал о числах в календаре и времени суток. Его уже не волновало, что именно пить и что именно проглатывать, слова перестали иметь значение, он и так был на всё согласен. Кивка стало достаточно. Впрочем, в какой-то момент перестали спрашивать, разрешения, позволения, одобрения. Он так рьяно стремился к абсолютному опустошению, так фанатично убеждал окружающих в свободе от каких-либо авторитетов, столь неистово отрицал существование богов, флегматично признавая разочарование во всём, в обществе, мечтах, в себе, что в конце, у него осталась лишь плоть. Тело стало последним фортом, перед полной капитуляцией с белым флагом, перед тем, как сдаться на волю гравитации, передозировки, выпустив на волю красные ленты крови. Юноше давали обещание, будто после именно этого препарата, пройдет любая боль, его утешали, уговаривали, куда-то волокли, чтобы использовать, развлечься, слить лишнее, оставляя после себя липкую кожу, жажду, искусанные губы, синяки на запястьях и боль, которая никуда не делась, только на пару минут от неё отвлекли. И так, новый круг в попытке заглушить агонию новой дозой, закуренной сигаретой, недолгим сном, шёпотом незнакомцев, обещающих рай, истинный, сладкий, абсолютный. А потом опять, холодный подъезд, глупые вопросы, по типу : 'Как тебя зовут и сколько лет?', хотя никто не собирается даже запоминать информацию, он не имеет значение важно только выдержит ли его тело с двумя партнерами? А с тремя справиться? После чего он начнет умолять прекратить то, что с ним делают? А отчего потеряет сознание? 'Можно сигарету?' Звук чиркающей зажигалки, гулко ударяющийся эхом по стенам лестничной площадки и достаточно только встретиться взглядами, чтобы понять, они искали именно этого. Мучитель чует жертву, что смирно побредет вслед, стоит только позвать: 'Хочешь классно провести время, а?' Конечно же он хочет, только так умеет, поэтому даже попросить ударить сильнее, быть напористей, рвать до крови, чтобы хоть что-нибудь почувствовать. Прошло несколько недель, пока в одном из притонов, Мишу отыскала мать. На тот момент ему уже было всё равно, куда и с кем идти, поэтому он пошёл за ней, даже не узнав. И первой мыслью, проникшей в его всё ещё замутнённый разум была о том, что его ждут. Мысль сильно обожгла ослабшую волю, напомнив, от себя не сбежать, не спрятаться , не скрыться. Следующие несколько дней прошли словно в аду. Организм исторгал принятое, а сознание колотило от самобичевания. Юноша не мог найти себе покойного места, всё вокруг кололо холодом, испепеляло жёсткостью простыней, одежды, любая поверхность царапала, солнечный свет калечил, запахи вызывали тошноту. Стены из запретов, запертых замков, едких замечаний, осуждающих взглядов, такая реальность выбивала силы, валила наземь, принуждая умолять, унижаться, плакать. Он позабыл как ощущать себя самодостаточным, как говорить о желаниях, ибо никто его не слышал, за него принимали все решения, личные потребности отвергались, приказывая когда и сколько спать, сколько выпивать воды, в какое белье одеться, какие принять лекарства. Отверженный, он ощущал, как вместе с тошнотой к глотке подступает истерический хохот, бурлит отупелое разочарование и страшнее смерти ему представилось безумие. Он бы не выдержал, сломался, наблюдая в отражении помешанного человека, пресмыкающегося и потерявшего какое-либо понятие о достоинстве или чести. Ничего не осталось у него, даже страдание уже не вызывало слёз, в них не оказалось смысла, они не приносили облегчения. В итоге бы он сдался, если нет сил бороться честно за себя можно со всем покончить, оставить попытки. Тело уже не выдерживает, кости крошатся, ребра протыкают легкие, а кислород со свистящим звуком вырывается изнутри стонами, раздирающими горло хриплыми просьбами. Мысли о самоубийстве утешали и помогали продержаться , только сейчас, ещё часик, только сегодня. Он был готов, только с каждым новым днём ярче в сознании Михаила восставал образ мужчины, шёпотом зовущего его по имени, мягко, настойчиво. Спустя только неделю юноша смог самостоятельно стоять на ногах. Скорая приезжала всё реже и это являлось единственным утешением. Мать даже ни разу не взглянула на него, а молодой человек и не пытался завести разговор. Бессмысленность собственного спасения настигала его каждый миг бодрствования, а эта женщина способна лишь добить, уничтожить, растоптать. Он по долгу стоял у окна в своей комнате, тяжело опираясь на стойку капельницы, открыв одну створку и глубоко вдыхал ночной воздух, переодически глубоко закашливаясь. Натянутая санитарами на его тело бесформенная пижама, хранила запах пота и следы от слёз на воротнике, волосы остригли, когда выяснилось, что он подцепил вшей. Вокруг рта долго затягивались раны и трещины на губах, казалось, будто его пытались научить улыбаться. Синяки окрасились в зеленовато-фиолетовые оттенки, постепенно сходя на нет, на шее ещё красовались отметины чужих, грубых пальцев и продольные полосы от ошейника. Неужели он и в самом деле надеялся, что закончит своё существование среди грязных матрацев, оборванных обоев, оставленных незнакомцами вещами и целями? На что он вообще рассчитывал опускаясь на самое дно? Выбрав забытьё физическое он так и не сумел исторгнуть пробудившуюся веру в слова одного человека. Постепенно организм приходил в норму. Желудок принимал и удерживал пищу без рвотных позывов, мочевой пузырь испражнялся в отведённом для этого месте, потовые железы начали функционировать вполне обычно и голова не раскалывалась от боли при каждом производимом миром, звуке. Его сознание наконец воспринимало реальность без тошнотворных галлюцинаций, без кошмарных снов и суицидальных призывов. На утро в его комнате уже больше пахло мылом и чаем, а не лекарствами и дезинфицирующими средствами как в больничной палате. И когда он наконец справился с застёжкой на манжете рубашки дабы прилично выйти к столу на завтрак, мать впервые заговорила с ним. - Вижу, что ты уже в более адекватном состоянии, нежели когда я тебя нашла в том месте, в той клоаке, - проговорила женщина, особенно выделив интонацией последние слова, поудобнее устраиваясь в кресле, располагавшемся в углу комнаты. - Такого больше не повторится, - ответил её сын, лишь мельком взглянув на мать, напоминавшую огромного паука, забравшегося в тёмный угол и готовящегося впустить ядовитое жало в чужую плоть или разум, всё равно. На то, чтобы дать отпор не осталось сил. - Ха?! Который раз я это уже слышу?! - повысив голос, вопросила она и всплеснула руками.- Оооо, ты же так слаб, поэтому способен давать лишь пустые обещания и ложные надежды! - Я принял то, кем являюсь. - То есть, подстилкой?!- каждое её слово било сильнее, нежели случайные любовники тяжёлыми кулаками. - Мама, позволь мне просто уйти. Холод этого дома вымотал его за бесконечные недели и молчание почти превратило в зверя, раненного и истощённого, которому требовалось место чтобы отлежаться и зализать раны. Юноша не желал сражаться. - Ты должен окончить университет! И я стерпела новую выходку в последний раз! - Хорошо. Но я не обязан буду работать по своей профессии. - Это уже мне решать! - Отец позволил бы... - Отец?! Ха! Отец тебя любил, а я хочу тобой гордиться! Но пока ничего кроме разочарования ты мне не преподнёс! Ты хотя бы представляешь, как сложно будет тебе отмыться от той грязи, в которой ты так самозабвенно плескался?! Моя квартира превращается в свинарник, а ты!... - Я окончу университет, но сейчас я уйду. - Отец вечно потакал твоим прихотям, твоим нездоровым наклонностям, бессмысленным пререканиям... ты просто испорченный мальчишка, поглощённый эгоизмом и ограниченностью мышления...- мать продолжала говорить, перейдя практически на шёпот. Её ухоженное лицо перекосила гримаса отвращения и неприязни. Поднявшись с кресла, она не удостоила сына даже взглядом или словами прощания, лишь поправив салфетку на столе, женщина вышла из комнаты. Постепенно удаляющийся тонкий звук стука каблуков о паркет, с каждым шагом облегчали брошенные, с яростным упрёком, слова. Словно отравленный, Михаил, с трудом передвигая ноги, спустился ко входу в подъезд, когда позвонил водитель такси. Его знобило и рубашку пропитывали капельки пота, стекавшие от висков по шее, окрашивая воротник в болезненный оттенок тела. Юноша испытывал чувство стыда по отношению к Юки, вернуться в таком состоянии представлялось весьма унизительным действом, да только после прошедших недель, оставалось либо это, либо похоронить себя в родительском доме. Разве можно быть более больным, нежели в тот момент, когда личное спасение неотделимо слито с другим человеком? Дверь в квартиру на четвёртом этаже оказалась незаперта. Михаил вздохнул с облегчением ибо мечтал о своём тихом возвращении, без объяснений и оправданий. Ключи давно утеряны, запутавшись, зацепившись за одно из звеньев цепей, где-то по пути между рукопожатиями. Физических сил хватило лишь на то, чтобы добраться до места и достигнув цели, Миша скользнул рукой по стене и опустился на пол прихожей. Крепкие руки 'Счастья' подняли его и с лёгкостью удерживали, пока несли в ванную комнату. Юношу вымыли, одели в чистую одежду и бережно уложили в постель. Прохладные ладони обняли лицо, успокаивая горячечный бред. Юки что-то нашёптывал, собирая устами слёзы, тихим, мелодичным голосом. Если тебе будет нужно море, я развешу его полотном в твоей комнате, раскину шатром над изголовьем постели... если ты пожелаешь небо, я расстелю его ковром по полу... облака? Пускай себе будут... я заставлю их танцевать под твоими ступнями и медленно кружить, рисуя немыслимых созданий, что растащат твои ночные кошмары, зашвыривая их в бездны меж мирами... и даже рука Бога не сможет их достать... Я накрою тебя покрывалом из тысячи ласковых слов...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"