Глава 6. Студия глубокого залегания

  

  

   Весь следующий месяц для нас, сотрудников журнала "Настроение", прошел под флагом больших и малый побед. К нам прямо-таки косяками потянулись рекламодатели. Некоторым даже пришлось отказывать, ввиду нехватки места. Можно, конечно, увеличить объем журнала, но кто станет читать одну рекламу.

  

   В отношении рекламы у меня своя политика. Если Галине было все равно, как подавать рекламу, с подливкой или без, лишь бы она была, то у меня принцип такой - реклама должна быть органичной, ненавязчивой, умной и, по возможности, авангардной. То есть передовой, то есть образцовой. Не заштампованной. Не тривиальной. Тут я полагаюсь на вкус Сергея Заборного, нашего дизайнера. У него есть художественный вкус и вообще вкус к жизни. Он вкушает её, жизнь, всеми фибрами своей души, всеми отверстиями своего тела. Вот такой он парень. Ну, как бы парень. Впрочем, это не мое дело. У нас нынче толерантность, то есть терпимость. Если Европу и вообще западный мир представить в виде домика, то получится такой домик терпимости.

  

   Однако после первой радости, ко мне пришли осторожные сомнения: наша ли это заслуга? А, может, весь этот триумф организовала могущественная и таинственная Алиса? Действительно, если она способна превращать воду в кислоту, читать мысли и передавать их на расстоянии, то косяки рекламодателей ей не сложно организовать. Такое предположение заставляло задуматься о многом. В частности, о том, а какого рожна ей надо от меня? Зачем она, образно говоря, устилает мне дорогу "лепестками роз"? Альтруизм ангела?

  

   В альтруизм я не верю, ну, в таких, по крайней мере, масштабах. В ангелов - тем более. Что остается? Остается какая-то корысть с ее стороны. Короче, что-то ей от меня надо. Какую я плату должна заплатить или какие жертвы принести, высокопарно выражаясь, на алтарь победы?

  

   И следует обратить внимание на еще одну вещь. До сих пор она все делала по своей воле. Хотела - помогала мне, а не хотела - мне приходилось самой биться. Хотя бы с теми же школьными задачками. Правда, я никогда ее не просила оказать мне услугу, ревела, но не просила. А может быть, Алиса как раз и ждет, чтобы я наконец-то ее попросила о чем-то конкретном? А если попрошу? Попаду в зависимость? Уж мы все знаем, чем кончаются дружбы с золотыми рыбками. Разбитым корытом. Классики не зря нас предупреждают...

  

  

   Все эти размышления меня ужасно утомили. Но я забежала вперед в повествовании.

   На следующей неделе после переговоров, мне в офис позвонил Леонид Узиков - младший из "сыновей". Его бархатный голос елеем вливался в ухо. Именно в тот орган, который у женщин отвечает за чувства. Ибо женщина любит ушами. Фигурально выражаясь.

   Леонид сказал, что он договорился с фотографом, и меня будут снимать отдельно от манекенщиц и совсем в другое время. Фотографа зовут Юрий Кук. Он эстонец, но живет в России еще со времен совка. Юрий очень хороший фотохудожник, и мои фото, такие откровенные, какие я захочу, могут украсить не только страницы журнала "Настроение", но, кто знает? может быть, и "Космополитен", а то и "Плейбой".

  

   А что, подумала я после любезного прощания с Леонидом, если Алиса захочет, меня и в "Плейбой" пригласят. Впрочем, о карьере модели я как-то не думала. Ведь я мечтала стать писательницей, вернее, писателем (не люблю этого уничижительного феминизма). Для того и поступила на филфак МГУ и проучилась там три года, пока не поняла, что филфак - слишком кривая и долгая дорога к высокому званию писатель. Там надо учить много лишнего, да к тому же, как оказалось, у меня не было способности к иностранным языкам. И латынь меня прямо-таки задолбала в усмерть.

  

   Вот тогда я бросила филфак и поступила в литинститут им Горького. Я легко выдержала экзамены, потому что уже имела к тому времени один напечатанный в журнале рассказ. В довольно старом престижном журнале. И мой будущий Мастер, в чей класс меня зачисли, похвалил этот рассказ.

   И вот я снова зеленая первокурсница! А куда спешить? Все равно настоящим писателем становишься только в зрелом возрасте. Глядя на наших преподов-писателей, на этих героических и легендарных стариков и старух, это понимаешь особенно четко.

  

  

  

   И вот в назначенное время я направилась в мастерскую или студию Юрия, которая находилась, как мне сообщил Леонид, в Столешниковым переулке. Опасаясь застрять в пробке и проблем с парковкой в центре Москвы, я пошла пешком.

   С Тверской я свернула в этот легендарный переулок и направилась в сторону Петровки. Столешников переулок, чтоб вы знали, назван так по тому, что здесь в старину жили "столешники" - ткачи, изготовлявшие скатерти.

  

   Впрочем, селиться в этом переулке любили и знатные люди. В XVIII в. тут находились дворы титулованной знати и видных чиновников: князей Долгоруковых, Трубецких, Козловских и др. Большинство дворов имело уже каменные постройки - палаты, окруженные деревянными службами и фруктовыми и декоративными садами.

  

   В совковые времена здесь, как рассказывал папа, было многолюдно. Людей привлекали незаурядные торговые ряды. Промтовары, отличный винный магазин, где продавали редкие и качественные вина. Превосходный книжный магазин "Букинист", в котором отец, экономя на своих обедах, покупал книги, которые и составили его библиотеку и на которой я воспитывалась. Да и вообще Столешников был модным местом.

  

   В наше время простые, то есть небогатые люди не любят посещать Столешник, хотя там все очень красиво сделали. Все радовало глаз: и новая мостовая, чисто вымытая, без единой соринки; обновленные фасады, зеркальные витрины бутиков. Лишь в одном я могла сделать замечание - засилье иностранных вывесок. За это надо бы взгреть торгашей.

   Что поделаешь, одна из самых дорогих торговых улиц в Европе. Впереди только Елисейские Поля в Париже. Даже Бонд Стрит в Лондоне на третьем месте.

   Столешников теперь сплошная пешеходная зона. Но самих пешеходов очень мало. Пустынно стало на этой богатой и красивой улице. Скучающие продавцы зевают, миллионеров на их товары нет.

  

   А ведь когда-то здесь жил Гиляровский, когда-то и Пушкин приходил сюда в полицейскую часть, для дачи показаний по делу о "возмутительных стихах на 14 декабря 1825 года". Все течет, все меняется....

   Я долго бродила мимо шикарных магазинов и люксовых торговых зон, всех этих: Louis Vuitton, Burberry, Emanuel Ungaro, Chanel, Vivienne Westwood, Hermes, Jimmy Choo, Cartier, Chaumet, Montblanc и прочих и никак не могла найти нужный мне номер.

  

   В голову лезли всякие мысли, в том числе и такая: должно быть, этот фотограф хорошо зарабатывает, что может позволить себе снимать студию в самом престижном месте Москвы, где за квадратный метр аренды берут сумасшедшие деньги. Правда, в связи с кризисом, цены упали на 20%, а кое-где и на все 50. Но все же можно было обосноваться и в более дешевых местах. И тут же себе возразила: Ну, конечно, так и поедут звезды сниматься куда-то на окраину. У звезд все должно быть шикарным - и лицо, и одежда, и фотограф. Престиж, одним словом.

  

   И наконец пришла самая сладкая мысль: а ведь я потихоньку приближаюсь к этому сакральному пространству, где тусуются звезды. И было бы обидно не попасть туда только потому, что я не могу найти чертов номер дома.

  

   Почти на углу Большой Дмитровки, которая рассекает Столешник надвое, ко мне неожиданно подошел высокий молодой человек. Одет он был в джинсы, кожаную куртку-косуху, полусапожки с острым носком. Волосы темные, несколько странно зачесанные.

   - Если не ошибаюсь, вы - Патриция? - сказал он с легким прибалтийским акцентом.

   - А вы Юрий?

   - Юри. Без "й". Юри Кукк. С двумя "к".

   - Очень приятно. Патрисия Колосова.

   - Ага, Патрисия, значит... И мне чрезмерно приятно!

  

   Он снял с головы невидимую шляпу и сделал средневековый реверанс. А потом поцеловал мне руку. Это было довольно мило. Он не выглядел красивым, но мужского шарма в нем было с избытком, и мне это явно нравилось.

   - Вы обедали? - спросил он озабоченно.

   - Да, спасибо, совсем недавно.

   - И я тоже, в "Яме", только что... - он махнул в сторону заведения, где стояла старинная машина - красная эмка - и где рекламировали бизнес-ланчи.

   - Тогда, может, прямо к делу? - довольно смело заявила я. - Хочу погреться в лучах софитов, а то я тут уже замерзла, хожу полчаса...

   - Ну, да, конэчно, прошу!

  

   Правой рукой он сделал ленинский указующий жест, а левой рукой фривольно взял меня под локоток, а потом и завладел всей рукой. Что ж, подумалось мне, он раскован, потому что и не с такими персонами общается. Что я для него? Так, нечто незначительное. Но воспитание требует любезности...

  

   Так я самоуничижала себя, а фотограф вел меня под руку. Мы перешли на другую сторону и как-то сразу оказались возле нужной двери, сделанной в стиле модерн конца девятнадцатого века: снизу прямые из дерева, выкрашенного в шоколадный цвет, а сверху полукруглые и застекленные и с белыми занавесками.

  

   Юрии отпер дверь своим ключом, отворил одну створку и любезным жестом, пригласил войти. Я оказалась в несколько сумрачном помещении. В лицо сейчас же пахнуло теплом и почему-то зажженными свечами, хотя вместо свечей горели вполне современные светильники. Светильников, впрочем, было явно недостаточно для столь большого помещения.

   Мы шли плечо к плечу, мои каблучки звонко цокали по керамическим плиткам пола. Плитки чередовались в шахматном порядке - черные и белые.

   Я ожидала увидеть лестницу, ведущую наверх, но оказалось, что лестница вела вниз. Причем это была не просто лестница, а эскалатор. Да-да, обычный эскалатор метрополитена. Полотно стояло, но когда мы ступили на него, лестница ожила и понесла нас вниз. Я держалась рукой за резиновые движущиеся перила. Полированная фанера, светильники в виде высоких и узких фонарей. Ну все как в метро.

  

   - Мы что в метро пришли? - удивилась я.

   - Как вам сказать... В некотором смысле, да.

   - Как вас понять? - я встревожилась, потому что все это мне показалось слишком не обычным. А все необычное пугает...

   - Видите ли, метро - это некая червоточина сквозь землю. Так?

   Я пожала одним плечом.

   - А есть червоточины из одного мира в другой, - продолжил он и вдруг рассмеялся.

   Стало понятно, что Юри пошутил.

   - Ну да, - сказала я, проявив догадливость, - из мира простых смертных - в мир силебрити, в мир знаменитостей шоу-бизнеса...

   - Примерно так, - согласился фотограф.

  

   Между тем мы углубились довольно далеко под землю. Я даже не помню, чтобы станции метро залегали так глубоко. Насколько я знала, самая глубокая станция метро в Москве была станция "Парк Победы" на Арбатско-Покровской линии. Глубиной до 90 метров. В Питере, говорят, есть еще глубже. Но эта лестница спустилась, наверное, уже метров на 200!

  

   - Куда мы едем? - спросила я сурово, потому что ситуация мне не нравилась.

   - В личные покои королевы, - серьезно ответил фотограф. И это так не вязалось с его профессией, что я в другой ситуации расхохоталась бы. Но сейчас мне было не до смеха. Я оттолкнула Юри и побежала наверх. Фотограф удалялся, а я оставалась на месте. Потому что лестница бежала точно с той же скоростью, что и я. Наконец я устала и села на ребристую ступеньку. Полотно неслось вниз, тихо поскрипывая внутренними механизмами.

  

   Но вот, наконец, показался зал. Он был ярко освещен. Там, где обычно бывает будка служащего метрополитена, никакой будки не было. Там стоял Юри. Он каким-то образом успел переодеться. Теперь он был одет как средневековый аристократ. Камзол, штаны соответствующие, сапоги-ботфорты с кружевами, шпага, широкополая шляпа покрывала голову. Грудь украшало пышное жабо, на руках перчатки с раструбами.

   Черт побери, что за маскарад?!

   Я сошла с лестницы и остановилась возле этого разодетого павлина.

   Вот теперь он по-настоящему снял шляпу, наклонившись, подмел пол широкой тульей с перьями, торжественно произнес:

   - Разрешите представиться, барон Куккериан!

   - А я думала - губернатор острова Борнео, - зло сказала я. - Что за комедию вы тут ломаете.

   Он со звоном выдернул шпагу. Я на шаг отступила.

   - Можете сломать мою шпагу или проткнуть ею меня насквозь, - сказал переодетый фотограф, но я очень серьезен. И он протянул мне шпагу, рукояткой вперед.

   - Я вижу, что серьезен, - сказала я, - и это меня пугает.

   - Для вас лично я наименее опасен. Прошу следовать за мной. Вернее, идите впереди, а я вас буду сопровождать.

   И мы пошли. Зал был огромен и, казалось, ему не будет конца. И везде висели огромные золоченые люстры с каскадами хрустальных подвесок. Под одной такой люстрой мы остановились.

   - Сейчас она появится, - наклонив ко мне голову, тихо сказал Юри или как его там?

   - Кто появится? - спросила я.

   - Принцесса.

   - Господи, какая еще принцесса?

   Юри не ответил, только загадочно улыбнулся.

   У меня в мозгах происходили странные вещи. Все стало казаться как во сне. А может, я действительно сплю? Уж больно все по-идиотски. То есть как во сне. Я крепко зажмурилась, а потом резко открыла глаза. Когда мне, маленькой девочке, снился кошмарик, я всегда так делала и всегда просыпалась. Но тут ничего не изменилась. Значит, все это было взаправду.

   Мне опять стало страшно. Прямо все похолодело в груди. Когда мне страшно, я начинаю злиться. И повышенная агрессивность позволяет преодолеть страх и, может быть, даже толкает в контратаку. Ведь нападение - лучшая защита.

  

   Но я не успела ни толком испугаться, ни разозлиться как следует, лишь опять удивилась. В зале вдруг зазвучала торжественная музыка, где солировала труба. Музыка напоминала что-то английское. Может быть, церемониальный выход королевы Елизаветы.

   Вдали зала замаячило нечто золотое. Потом стало ясно, что это был паланкин, весь покрытый брильянтами и золотом. Даже шторки, кажется, состояли из тонких полосок золота. Этот чудовищно роскошный паланкин несли, положив оглобли (разумеется, позолоченные) себе на плечи чернокожие рабы с золотыми кольцами в носу. Носильщики, как и полагается, рабам, были обнажены. И только набедренная повязка все же указывала, что это люди, а не животные.

   Четверо носильщиков остановились в нескольких метрах от нас с Юри. Четко, как некогда часовые у мавзолея, они проделали упражнение: снять с плеч оглобли и плавно поставить паланкин на землю, отойти на шаг в сторону и замереть, скрестив мускулистые руки на не менее мускулистой груди.

  

   Музыка умолкла. Вернее сменилась на романтическую мелодию. Кажется, Шостакович. Минуту ничего не происходило. Мое нервное напряжение достигло пика терпения, даже Юри это понял и, в знак солидарности, шаркнул сапогом. Тотчас шторка паланкина отъехала в сторону, сложившись в пучок. Из паланкина показалась голая нога и голая же рука. Явно женские.

   Один из рабов, подал руку и помог выйти своей госпоже. Опираясь на руку чернокожего, с каким-то особым изяществом из паланкина вышла девушка. Она была в одних трусах и застиранной камуфляжной футболке, рекламирующей магазин "Солдат удачи", с текстом: "Кill them all and let God sort them out"*. Ноги ее были обуты в грубые ботинки на толстой ребристой подошве. Глаза прикрывали черные солнцезащитные очки. Черные волосы ниспадали на плечи. Прямая челка закрывала лоб. Ее лицо мне было очень знакомо.

  

   - Поклонись, - прошептал мой спутник, согнувшись и усиленно подметая пол шляпой.

   Честное слово, если бы это была шикарно одетая дама, я бы поклонилась. Но кланяться этой хипушке не было никакого порыва. Я просто кивнула головой и сказала: "Здравствуйте".

  

  

   ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

  

  

  

   --------------------------------------------------------------

   [* Убивайте всех, Господь узнает своих (англ.). (Прим. автора.)]