Я Генри Паркер! Со мной ничего не может случиться! Никаких неприятностей! Никогда! Казалось, все в нем протестовало, противилось происходящему. Мысли пульсировали в голове, возвращая его к реальности. Они возникли раньше, чем он попытался открыть глаза. Ему сразу пришлось их закрыть из-за ослепительного, яркого солнца. Солнце не только слепило. Оно обжигало, от его палящих лучей кожа на лице горела, словно натертая красным перцем. Он чувствовал, что плечи, грудь были раскалены на солнце, но спина, ноги, кисти рук находились в какой-то сырой прохладе. Сознание его противилось ощущениям тела: Не может быть! Это не со мной! Или это сон! Жизнь моя застрахована на пятьдесят миллионов ! - скорее в шутку, чем всерьез вспомнил он про страховку.
Поскольку пробудившееся сознание ни в коей мере не изменило его положения, он пошевелил правой рукой, поднял ее, прикрыв ладонью лицо и попытался снова открыть глаза. Оглядевшись по сторонам, он убедился в неуместности мыслей, вернувших его к действительности. Сколько времени он так пролежал? Привычное чувство досады из-за напрасно потерянного времени возникло раньше, чем опасения за свою жизнь, с которой никогда ничего не случалось.
За двадцать четыре года всей предшествующей жизни у него не было ни одного синяка под глазом, ни единой занозы в пальце, ни одной царапины или ранки. Самим своим рождением и образом жизни он был защищен от любых проблем и ненужных инцидентов, способных хоть как-то помешать осуществлению планов, старательно намеченных для него на много лет вперед его отцом. Сейчас, оглядевшись, он обнаружил, что очнулся на белоснежном песке, под монотонный шум волн, которые, накатывая оттуда, снизу, со стороны ног, приятно охлаждали раскаленное солнцем тело. Он никак не хотел смириться с мыслью о том, что все это случилось. Случилось с ним, именно с ним. Тот факт, что его жизнь вдруг пошла не по плану, выбилась из колеи запланированных дел, удивил его больше, чем обеспокоило положение, в котором он оказался.
Он был хорошим сыном и всегда по жизни радовал отца осуществлением планов, связанных с подготовкой к взрослой жизни. Согласно этим планам Генри успешно закончил месяц назад экономический факультет лучшего в Европе университета. Его ждал новый этап жизненных планов. Теперь ему предстояло занять должность управляющего европейским филиалом банка его отца - банкира в третьем поколении.
Генри медленно приподнялся и сел. Ласковые теплые волны накатывали одна за другой, омывая его ноги, и чуть отступали назад. Он намочил ладошки в воде и протер лицо, голову, плечи, испытывая приятное облегчение и удивляясь тому, что его до сих пор не обнаружили спасатели пляжа и не оказали помощь. Волны ласково плескались у его ног и совсем не походили на ту грозную стихию, что превратила океанскую яхту в беспомощную щепку, а его самого безжалостно выбросила в бушевавшую водную пучину. Сердце Генри болезненно сжалось от нахлынувшей тревоги и беспомощности : Анна?! Что с ней, с капитаном? Где они?! Где яхта?!
Капитан Моррис много лет работал у отца, за это время стал его другом. Отец в шутку называл его капитаном Флинтом, за то, что он больше времени проводил в море, чем на берегу. Анна. Холод тревоги судорогой пронзил тело Генри. Он вскочил на ноги. Анна! Анна! - сердце вместе с кровью гнало это имя во все уголки его тела, острой болью отдаваясь в голове. Генри лихорадочно осматривал горизонт, бескрайнюю даль океана в надежде найти ответ на свои вопросы. Напрасно. Всюду, куда бы он ни обращал свой взгляд, не было ни яхты, ни малейших признаков жизни. Одна пустынная гладь океана и пустынный песчаный берег.
Анна была его невестой, тоже из Америки. Они учились в одном университете. Она готовилась стать юристом. Однажды, познакомившись в самолете, они уже больше не расставались, счастливо увидев друг в друге то, чего им не хватало в этой жизни. Его друзья дивились ее, редкому для Америки, русскому имени Анна.
От бессилия и отчаяния Генри пнул босой ногой набегающую волну и снова опустился на песок. Он подогнул колени, облокотился на них, скрестив пальцы рук : Почему? Почему он здесь? Что пошло не так в его жизни? Какая-то буря может изменить всю жизнь?! А оказался бы я здесь, если бы не успел надеть спасательный жилет? - неожиданно мелькнула мысль, чтобы тоже остаться без ответа. Не вставая, Генри сдернул с себя оранжевый жилет, который до сих пор не замечал, и отшвырнул прочь, словно хотел избавиться от свидетеля своих бед, после чего обхватил голову руками.
Он так ждал этого путешествия своей мечты! Обогнуть Африку на яхте. Отец знал об этом и сделал ему подарок за успешное завершение учебы. Они с Анной закончили учебу в один месяц, и отец прислал им для путешествия яхту под управлением капитана Морриса, давно потерявшего счет своим круизам через Атлантику. Новая яхта отца представляла собой последнее слово судостроения в классе океанских яхт. Весь ее рангоут и такелаж были оборудованы электроприводом. Капитан, стоя за штурвалом, мог управлять с пульта любыми парусами быстрей, чем команда матросов. В спокойную погоду на курсе капитан отдыхал или ловил рыбу, поставив яхту в режим авторулевого. Яхта могла двигаться и без парусов, оборудованная небольшим дизелем и гребным винтом.
Получив дипломы, Генри и Анна прилетели в испанский Кадис, где успели несколько дней отдохнуть на его пляжах, прежде, чем прибыл капитан Моррис и радушно встретил их на борту яхты "Кристалл", которая издалека бросалась в глаза, сверкая и переливаясь на солнце. Капитан был ровесником отца, всегда в прекрасном расположении духа, как всякий человек, занимающийся любимым делом. Он искренне радовался за Генри и Анну, зная о предстоящей свадьбе. Но сначала - путешествие. Все остальное для Генри, новые планы его жизни были только после этого.
Покинув порт Кадиса, они двигались на яхте вдоль западного побережья Африки, любуясь ее пейзажами, причаливая к берегу в интересных местах. Проходя мимо Канарских островов, не могли удержаться от соблазна отдохнуть среди их красот, где провели целых два дня. После Канарских островов капитан Моррис посоветовал им посетить Острова Зеленого мыса, которые находились на значительном удалении от африканского побережья. Яхте пришлось отклониться от курса, чтобы сделать там остановку и убедиться в правоте слов капитана о незабываемых впечатлениях от времени, проведенного на экзотических островах. Первое время Генри удивляло отсутствие какого бы то ни было судоходства, если не считать утлых суденышек аборигенов, сновавших у самого берега. Им не встречалось никаких судов, что неудивительно. Все суда из Европы в Индийский океан шли через Суэцкий канал. Их не интересовали красоты Африки.
Беда пришла неожиданно, когда они легли на обратный курс от Островов Зеленого мыса, на закате. Яхта не успела войти в зону видимости побережья, как стремительно налетел шквал, ураганный ветер, непредусмотренный никакими прогнозами метеоспутников. Капитан Моррис чудом успел убрать паруса, но ситуация была отчаянная. Генри и Анна моментально оказались в рубке, возле капитана, чувствуя себя рядом с ним в большей безопасности, чем в каюте, напоминавшей сейчас пустой коробок в руках жонглера. Уверенная поза капитана за штурвалом придавала им уверенности при виде волн, гребни которых возвышались над яхтой, взлетавшей и падавшей по ним вниз, в бездну. Сквозь шум волн, грохот стихии капитан что-то прокричал о спасательных жилетах. Генри стремглав бросился вниз, ударяясь в своем продвижении вперед обо все углы и переборки, плясавшие вокруг него. Внизу он натянул спасательный жилет и прихватил с собой два, отправившись в обратный путь, наверх. Пока выбирался, несколько раз ударился головой. Остальное он плохо помнил. С жилетами в одной руке, он не смог удержаться свободной рукой, выбираясь на палубу, по которой перекатывались огромные волны. Генри почувствовал, что палуба уходит из-под ног, когда стена воды обрушилась на него. Энергия стихии оказалась больше, чем сила в руке, с которой он сжимал поручень. Пальцы его разжались, после чего он сильно ударился о мачту, и его выбросило за гребень волны, где уже не было ничего - ни яхты, ни капитана, ни Анны.
Генри продолжал сидеть, опустив голову, подавленный вопросами без ответа: Как так? Слепая стихия может вторгнуться в жизнь, разрушить все планы? Где Анна? Где яхта? Что с ними? Что, в конце концов, со мной, и где я нахожусь? Может, лучше с этого вопроса начать новую жизнь, чтобы вернуться к прежней, привычной жизни?
Наконец, Генри встал и огляделся вокруг. Он находился на пустынном берегу, ничем не напоминавшем пляж со спасателями. Спасать его было некому. Он заметил, что даже чаек не было в воздухе. Песчаная береговая полоска была узкой, метров двадцать, а дальше она упиралась в скалу, круто поднимающуюся вверх. Никаких следов пребывания людей на берегу не было. Он повернулся и пошел вдоль берега. Солнце палило нещадно. Ему приходилось заходить в воду и окунаться, спасаясь от жары. Генри так и был в футболке и шортах, сброшенный с яхты.
Прибрежная полоска была то уже, то шире, неизменно упираясь в скалу, которая местами была пологой настолько, что по ней можно было подняться наверх, туда, где виднелись какие-то заросли. Все его ожидания и надежды оказались напрасными. Вскоре он снова оказался возле своего спасательного жилета. Теперь Генри знал, что этот берег с крутыми склонами не Африка. Ему не грозит опасность быть разорванным хищниками или какими-нибудь дикарями, так же как и не светит надежда быстрого возврата ко всем своим жизненным планам. Это был не материк, но это был и не остров, судя по тому, как мало потребовалось времени на обход его побережья. Похоже, это была какая-то скала, торчавшая из глубин океана, обозначенная не на всех картах мира в силу ее размеров. Конечно, со спутника можно разглядеть любую букашку, ползающую по ее кустам, но кому же это надо, если под этими кустами нет никаких ракет или военных объектов? Все это Генри прекрасно понимал, пока осматривал склоны спасительного берега. Ничего не поделаешь. Надо подниматься наверх. Очень хотелось пить. Губы пересохли. Окунувшись в воду, Генри снова пошел по берегу в поисках удобного места для подъема . Он понимал бессмысленность вопросов о судьбе Анны и капитана, о судьбе яхты, пока ничего неясно было с его собственной судьбой.
Вскоре ему показалось, что на пологом склоне он увидел еле приметную тропинку, ее подобие, и сердце его дрогнуло, хотя по всему было видно, что здесь давно не ступала нога человека. Подниматься было удобно. Пологий склон покрывала ярко- зеленая трава с крупными цветами. Поднявшись выше, он достиг тенистых зарослей, и они окружили его приятной прохладой. В этом зеленом оазисе ему чего-то не хватало. Он понял - чего. Вокруг не было ни звука. Не было щебетания птиц, их голосов, не было слышно трескотни насекомых, их возни и шуршания в траве - всех этих признаков жизни мира фауны. Кругом стояла тишина, словно он был единственным живым существом на клочке земли посреди океана. Он поднимался наверх и уже не понимал, чего хочет больше - найти людей или найти воду. Нестерпимая жажда настойчиво вызывала мысли о воде.
Ему повезло. Повезло так, как он привык в своей прежней жизни, когда любое его желание сбывалось, словно по мановению волшебной палочки. Он давно привык, что так и должно быть, поэтому увидел сейчас в своем везении тот знак, что судьба его выходит на прежнюю дорогу, где ему опять будет всегда везти, а полоса неудач закончится. Слева от тропинки, в зарослях кустарника, листья которого напоминали огромные листья акации, Генри вдруг отчетливо услышал слабое журчание. Он свернул с тропинки на звук и, раздвинув кусты, увидел свое спасение. По склону вниз стекал ручеек, петляя между камнями. Генри опустился перед ним и пригоршнями начал набирать воду. Пил он долго, наслаждаясь вкусом воды. Утолив жажду, он почувствовал себя совсем иначе, не подозревая о тех муках, что ждут его впереди.
Тропинка вела его все дальше, вверх и вверх. Кругом не было никаких признаков живых существ. Генри без особых усилий продолжал движение, и вскоре тропинка закончилась. Он оказался на ровной каменистой площадке, с одной стороны которой был обрыв - очень крутой склон до самого берега, высотой не менее двухсот метров. С другой стороны вдоль площадки тянулась вертикальной стеной скала. Всю стену от площадки до вершины горы покрывали густые заросли какого - то тропического вьющегося растения. По его толстым стеблям можно было бы легко вскарабкаться до самой вершины. Из-за густой зелени даже стены было не видно. Генри остановился на краю площадки. Попасть на нее можно было только по единственной тропинке.
Отсюда, сверху, его догадки подтвердились. Он оказался не на острове. Скала, возвышающаяся из воды. Генри окончательно понял, что никакой жизни здесь не встретит и никакой помощи ему не будет. Ноги его подкосились, он сел на край площадки, свесив вниз босые ноги. Вокруг простирался бескрайний океан, слепя глаза солнечными бликами, которые, рассыпавшись по океану, игриво качались на его спине. В другое время Генри очаровала бы эта картина мастера по имени ПРИРОДА, но сейчас ему было не до красоты, и мысли его были о другом. На что надеяться? Судоходства в этой части океана, практически, нет. Где Африка? Она в любом случае на востоке от него, в той стороне, где восходит солнце. Но как далеко? Вопросы его оставались без ответа.
Генри медленно поднялся и машинально подошел к покрытой вьюном стене. Отсюда до вершины было совсем недалеко, метров двадцать. Подойдя вплотную к стене, он повернулся, и снова взгляд его устремился к океану. Никаких мыслей не было. За время подъема наверх ноги устали. Не отрывая глаз от океанского горизонта, он попытался привалиться спиной к стене, но с удивлением почувствовал, что спина проваливается мимо расступившихся стеблей вьюна, все дальше и дальше, в пустоту, не встречая никакой опоры. Генри успел беспомощно взмахнуть руками, словно хватался за воздух, и упал на спину, подняв тучу пыли.
Никакой стены не было. Густые вьющиеся заросли скрывали вход в пещеру, почти не пропуская внутрь солнечный свет. Чихая и отплевываясь от пыли, хрустевшей на зубах, Генри протиснулся сквозь заросли наружу из мрака пещеры. Шорты, футболка, ноги, руки - все было серого цвета. Отряхнувшись от пыли и отдышавшись, Генри первым делом ободрал со стеблей листву, сколько ему мог позволить рост и обнаружил, что вход в пещеру был широким, почти во всю ширину площадки.
Солнце клонилось к горизонту и висело над кромкой океана, как раз напротив пещеры, проем которой теперь был отчетливо виден за оголенными стеблями. Генри без труда протиснулся через них. Утолив жажду, он давно испытывал чувство голода, не дававшее ему покоя. Может быть там, внутри, он найдет хоть что-нибудь съестное, какую-нибудь еду.
Теперь свет проникал в пещеру, неровными пятнами высвечивая внутренне пространство. Глаза Генри привыкли к полумраку, и он начал различать окружавшие его подробности обстановки. Пещера была обширной, верхний ее свод терялся в темноте, как и боковые своды, оказавшиеся шире, чем вход в пещеру. Все кругом было покрыто толстым слоем пыли, поднимавшейся при малейшем движении. Генри ощущал ее прохладную мягкость босыми пятками. Он сделал осторожно шаг вперед. Пальцы ноги наткнулись на что-то, но боли он не ощутил, потому что это что-то забрякало по каменному полу и откатилось в сторону, поднимая вверх облако пыли. Генри наклонился вниз, в сторону укатившегося предмета и начал шарить рукой на полу, ничего не видя в облаке пыли. Он что-то нащупал и распрямился с находкой в руках, поворачиваясь на свет. Лучи солнца освещали полусгнивший череп с черными глазницами. Генри вскрикнул и с отвращением отбросил его прочь, в темноту, стремглав выскочив наружу. Впервые в жизни он столкнулся так близко, держал в руках атрибут смерти, останки чужой жизни и не мог унять нервную дрожь.
Больше не хотелось возвращаться в темную неизвестность. Начинало темнеть. Генри не был знаком с чувством голода. Весь его образ жизни подразумевал все делать вовремя, по расписанию, не доводя чувства до крайности. Но сейчас был другой случай. Генри голодал. Он вернулся на тропинку и недалеко от площадки нашел свой ручеек, бравший начало где-то выше площадки. Как? Откуда здесь могла взяться пресная вода? Это было для него загадкой. Генри пил и пил воду, надеясь обмануть голод. Вокруг темнело. Он наломал охапку веток с густой листвой и потом еще несколько раз возвращался, чтобы выстелить себе на площадке место для ночлега. Оно показалось ему мягким, когда он в изнеможении опустился на кучу веток.
Где яхта? Что с Анной? - медленно всплывали вопросы, на смену которым пришло раздражение: Где я сам? Вот о чем надо думать! Все остальное не имеет смысла. Вот о чем надо думать. - рассердился он на себя и мгновенно уснул, неспособный больше ни на что другое.
Проснулся он поздно, судя по тому, что солнце висело высоко и успело раскалить склоны скалы. Первым делом Генри напился воды и пошел вниз, на берег искупаться. Он не думал о том, что это опрометчивое решение будет стоить ему больших, бесполезно потраченных сил. Генри пришлось удивиться тому, что он вчера с такой легкостью одолел подъем наверх, на высоту не менее двухсот метров. Спуск отнял у него больше сил и времени. Он вдруг почувствовал, что слабеет от голода.
Искупавшись и освежившись в океане, он после нескольких остановок для отдыха вернулся на площадку. Никаких шансов утолить голод не было. Склоны были покрыты однообразными кустарниками, листья которых, как он убедился, не годились в пищу. Оставалась одна надежда - на пещеру. Он должен был ее обследовать, во что бы то ни стало.
Утолив жажду, он выбрал подходящий камень и подрубил стебли перед входом, отделив их от корней. Оторвать их сверху было невозможно, не по его силам. Генри развел стебли в стороны, как шторы, освободив тем самым вход в пещеру. Теперь она осветилась в полной мере. В ширину она была метров двадцать, уходя в глубину метров на пятьдесят. По бокам с обеих сторон шла череда ниш разной ширины, в которых что-то громоздилось под слоем пыли.
Генри наугад свернул направо, стараясь как можно меньше тревожить мягкую прохладную пыль на полу. Я должен, должен найти хоть какую-нибудь еду! - шепотом твердил он сам себе, подгоняя себя вперед этими словами. Подойдя к первой нише, он осторожно тронул кучу пыли ногой, но та не шелохнулась. Тогда он поднял ногу выше и попытался сильней пихнуть кучу ногой. Пяткой он ощутил что-то твердое, холодное и отдернул ногу. От его движения слой пыли, как маленькая лавина, сполз вниз. Из-под слоя пыли, сваленные, как дрова, торчали бруски, отливавшие в лучах солнца желтым цветом. Нет, это была не еда. Генри нагнулся и вытащил из кучи увесистый, с полметра длиной, брусок. Он держал золото. Гора золотых брусков. Генри не мог ошибиться. Он с детства бывал вместе с отцом в хранилище банка и привык к виду золота, к его холодку, с которым оно встречало любые руки, его державшие. Отец с ранних лет приучал сына к общению с золотом, частенько повторяя: Помни, Генри, золото владеет миром. Кто владеет золотом, тот владеет всем. Помни это, мой мальчик. Ты будешь банкиром в четвертом поколении. Без золота нет жизни - помни это, ведь ты - банкир.
Те слитки, которые Генри видел в детстве, были маленькими и не шли ни в какое сравнение с увесистой болванкой в его руках. Столько золота ему не доводилось видеть, да, наверное, и его отцу тоже. Голова пошла кругом от мысли, что все это золото принадлежит ему. Гора была ему почти до пояса. Он теперь самый богатый человек в мире, несомненно. К этим мыслям надо было привыкнуть, чтобы понять ощущения самого богатого человека. Генри швырнул брусок обратно в кучу и прошел к следующей нише. Голова его кружилась, и он не мог понять от чего - от находки или от голода.
Пошевелив кучу пыли во второй нише, он обнаружил то же самое - груду золотых болванок. Так же было и в двух следующих нишах, где кучи были еще больше, угрожая опасностью развалиться и покалечить ему ноги.
Голова его продолжала кружиться, мысли в ней все перемешались, когда он вышел из пещеры, не в силах совладать со своими чувствами. Он опустился возле пещеры на ночную лежанку. Это золото! И сколько золота! Равносильно золотому запасу страны. Я богат! Несметно богат!. Какая там должность?! Теперь у меня будет одна должность - тратить свой золотой запас. У Генри даже не возникало ни малейшего вопроса о том, каким образом все эти бруски оказались в пещере. Это его ничуть не интересовало, привыкшего жить сегодняшним днем.
Отдохнув и придя в себя, Генри сходил к ручью и долго пил, стараясь насытиться водой. После этого он продолжил изучать пещеру. Первые четыре ниши были забиты брусками. В следующей нише тоже не оказалось никаких признаков пищи. Под слоем пыли там валялись горы самых разнообразных изделий из золота, от которых рябило в глазах, несмотря на полумрак в пещере. Чего там только не попадалось на глаза! Различные кубки, чаши для вина, кувшины самых разных форм, вазы, статуэтки, многочисленные фигурки каких-то божков или идолов разных размеров, украшения - все было свалено в огромную кучу, напоминая один большой пыльный холм, разгребая который Генри задыхался от пыли. У Генри хватило сил осмотреть следующие две ниши, которые тоже оказались заваленными золотыми изделиями. Генри любил посещать Лувр, но ничего подобного он там не видел. Он понимал, что у всех этих изделий цена может быть гораздо выше, чем у всех тяжелых золотых болванок. История делает вещи гораздо дороже их стоимости.
Не в силах больше дышать пылью, Генри выхватил из последней кучи большой золотой таз и кубок . Когда он вынес их наружу, они сверкали так, словно их только вчера здесь оставили. Генри набрал из ручья полный таз воды, и теперь она всегда была у него под рукой. Он пил воду из золотого кубка, набирая ее из золотого таза. Это была настоящая жизнь банкира, к которой с детства приучал его отец.
Генри обследовал все ниши по правой стороне пещеры, но он не думал сдаваться в своих поисках и не отказывался от надежды найти хоть что-нибудь съедобное, пригодное в пищу. В нишах по левой стороне его ожидало совсем другое. Когда он начал их изучать, то вынужден был отпрянуть прочь, наткнувшись в пыли на множество черепов. Их было много, полуистлевших, с пустыми глазницами, с пугающим оскалом. Казалось, что они улыбаются Генри, насмехаясь над ним: Нам уже ничего не надо, а что здесь делаешь ты? Мы были такими, как ты. Ты будешь таким же, как мы! Генри что-то прорычал бессвязное, избавляясь от жутких мыслей. Весь пол в нишах был завален костями. Генри слышал, как они хрустели под его ногами в пыли, словно букашки, которых он давил в далеком детстве. Видимо, кости истлели и разваливались от малейшего прикосновения.
Ниши с левой стороны были просторней, шире, но везде там валялись только кости и черепа. Под слоем пыли возвышались какие-то предметы, может быть, столы, мебель какая-то, но все это рассыпалось в прах от любого прикосновения, поднимая тучи пыли. Все было очень древним. Поспешив выбраться на свежий воздух, на выходе из ниши Генри обнаружил на полу торчавший в пыли бугорок. От его прикосновения все, что скрывалось в пыли, рассыпалось в прах, но он успел заметить торчащую наружу темную пластину. Он на ходу, не останавливаясь, подхватил ее и выскочил наружу, отдышаться на свежем воздухе. В пещере висела завеса пыли.
Генри чувствовал, что слабеет. Голод давал о себе знать. Молодой организм страдает от голода гораздо сильней, чем пожилой, отвыкший от энергичного образа жизни. Генри испытывал это на себе в полной мере. Напившись воды из золотого таза, Генри занялся пластиной. Похоже, что она была медной, почерневшая, в зеленых пятнах. Он выбрал подходящий камень и начал очищать ее, сидя на лежанке. Вскоре пластина заблестела, и он увидел на ней выбитые слова. Их было два : GOLDEN HIND . ЗОЛОТАЯ ЛАНЬ - вслух прочитал Генри : Ну и что? При чем тут золотая лань? Опять золотая. Лучше бы она была настоящая, это был бы шанс для меня, для моего обеда - невесело пошутил Генри: Может, мне бы удалось отведать ее мяса. Муки голода заставили его припасть к тазу с водой. Вдруг его осенило: Как? Золотая лань? Так назывался галеон Фрэнсиса Дрейка! Пластинка эта с какой-нибудь штуковины, снятой с его палубы. Генри откинулся на лежанке : Знаменитый английский корсар, которому английская королева дала патент на пиратство для пополнения казны сокровищами с испанских судов. Гроза морей, самый богатый пират. Вот откуда растут ноги у золота в пещере! Сколько веков прошло?! С шестнадцатого века оно тут лежит. Немыслимо! Золото всегда дождется своего часа, - Генри вспомнил слова отца. Теперь было ясно, что старина Фрэнсис не все золото отдавал королеве. Здесь, в пещере, ему переплавляли награбленное золото в слитки. Видимо, что- то пошло не так.
Сделанное открытие ничуть не взволновало Генри. Он был равнодушен к романтике исторических исследований и невольное прикосновение к столь древней истории, за которое ученые, не раздумывая, отдали бы свои жизни - это прикосновение не вызвало у Генри никаких эмоций. Он давно был приучен мыслить экономическими категориями. Ну, кости, ну, черепки, ну , табличка какая-то? Что с того? В мире, где вырос он, ценилось только золото.
Генри понял одно, что здесь переплавляли золотые изделия. Что-то пошло не так. Это неважно. Теперь все золото принадлежит ему. Вот что важно. Открыв глаза, Генри встал и продолжил поиски в пещере, но ничего нового больше не нашел, кроме большого медного чана или бака литров на сто, с овальным дном, на который бак невозможно было поставить. Наткнулся он и на массивные, тяжелые формы, в которые разливали расплавленное золото. Он проверил и убедился, что бруски точно укладывались в них. Убедился он и в том, что ничего съедобного ему не найти. Что можно найти в пещере после пятисот лет хранения этой пещеры историей? Кости - и те обратились в прах.
Он сел на площадке, второй день испытывая муки голода. Я богат! Кто может сравниться с моим богатством? Голову лихорадило от восторженных мыслей, но организм противился тому, что творилось в голове. Желудок требовал свое, и его голодные спазмы, казалось, парализовали все тело, отвлекая голову от ее золотых мыслей. Генри чувствовал, что желание желудка выжить побеждает желание головы быть богатым и был согласен со своим желудком, выбора у него не было. Он хотел есть. Генри встал и снова пошел в пещеру, не задумываясь, зачем он это делает. По дороге он наткнулся на медный бак и потащил его за собой, благо, что тот был легким. В пещере Генри вошел в нишу с золотыми изделиями. Он начал доставать из кучи все, что попадало под руку и складывать в медный бак. Движения его были медленными, заторможенными, словно делал все это не человек, а робот. Когда предметы, заполнив бак доверху, начали выпадать из него обратно, в пыль, Генри спохватился и потащил бак волоком к выходу, поднимая тучи пыли. Он упорно пробирался обратно, хотя удавалось это ему с большим трудом. Все же он вытащил полный бак наружу и с облегчением плюхнулся возле него, тяжело дыша.
Через некоторое время Генри встал и начал расставлять золотые изделия вдоль стены, напротив входа в пещеру. Он ни о чем не думал. Просто, брал, не глядя, предметы из бака, шел к стене и ставил возле нее, чтобы вернуться за следующей вещью. Так он продолжал ходить, пока бак не опустел. Только тогда Генри успокоился и уселся на лежанку, любуясь делом своих рук. Пока он двигался, голод словно отступал перед его занятиями. Сейчас Генри сидел и не мог оторвать глаз от своей выставки, по содержанию своему недосягаемой ни одному музею мира. Здесь было что посмотреть, чтобы навсегда запомнить увиденное. Не требовалось специальных знаний изящных искусств, чтобы понять бесценность изделий. А ведь это были первые попавшиеся под руку предметы! Сколько их там еще и какие?! Восторг Генри придавал ему силы, наполняя желанием жить. Жить и владеть всей этой красотой! Генри лег на лежанку, не отрывая глаз от золота, одухотворенного руками древних мастеров. Он хотел пить, но не в силах был прервать этот сеанс золотой терапии. Он даже не заметил, как уснул, лежа в окружении золотых украшений, которые, обступив его с разных сторон, словно любовались своим новым хозяином.
Утром он опять проснулся поздно. Сон восстанавливал его силы, но голод сжигал их сильнее, поэтому Генри не чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. У него хватило сил сходить до ручья и набрать в таз воды. Пить он мог сколько угодно, заполняя желудок до отказа. В пещеру идти больше не хотелось. Он лежал и как завороженный смотрел на золотые изделия, украшения. Расставленные вдоль стены, они придавали всей площадке торжественный, праздничный вид городской площади. Только ни на одной площади не увидишь столько золота. Генри лежал и чувствовал, что не хочет двигаться. Он хотел просто лежать и бесконечно любоваться своими сокровищами, словно оцепенение охватило его, пока он снова не уснул.
Разбудило его солнце своими жаркими лучами. Чтобы укрыться от них, он перебрался в пещеру и лег внутри, возле входа, где слабый ветерок давал приятную прохладу. К этому времени солнце стало клониться к горизонту, все больше освещая пещеру. Генри хотел есть. - Золото, владыка мира. И что с того? - невесело думал он: Где золото - там жизнь. Твои слова, отец. Чем золото поможет моей жизни? - грустно усмехнулся он. Лежа у входа в пещеру, он продолжал смотреть на золотые изделия. Солнце, опускаясь к горизонту, отражалось от золотой вереницы вдоль стены так, что слепило глаза. Генри приходилось прикрывать их рукой от нестерпимого блеска. Случайно взгляд его упал внутрь пещеры. Он увидел, что в лучах солнца, заглядывавшего на закате в пещеру, торчавшие из кучи бруски сверкали яркими бликами. И тут его осенило.
Он вскочил и, не обращая внимания на слабость и нежелание его организма подчиняться каким бы то ни было командам, опрометью, насколько мог, кинулся в пещеру, к золотым брускам. В первой нише он опустился перед кучей на колени и начал поспешно выхватывать из нее бруски. Ему удалось набрать большую охапку. Бруски были тяжелые. Сколько смог, Генри вынес, шатаясь, и свалил их на площадке. - Я знаю, - лихорадочно бормотал он: Это спасение! Меня увидят. Я буду спасен! Продолжая бормотать, он скрылся в пещере. Генри накладывал бруски в медный чан и волоком, кое-как вытаскивал его наружу, вываливал на площадке бруски и возвращался за новой партией, не обращая внимания на поднявшуюся пыль. Ноги заплетались, пот катился с него градом, а он, попив водички из таза, лихорадочно таскал и таскал бруски на площадку.
Солнце скрылось за кромкой океана, но Генри это не остановило. У него не было больше сил таскать бруски и ему пришлось бросить это занятие. Он начал делать то, что ему было по силам. На площадке из брусков он выложил квадрат два на два метра. Закончив с этим, он начал выкладывать второй слой из брусков, потом третий, четвертый, пока бруски на площадке не закончились. Он был не в состоянии принести от ручья целый таз воды, поэтому кое-как натаскал воды в таз золотым кувшином. Напившись воды, он рухнул на лежанку, бормоча: Завтра, завтра все закончу. ... Меня увидят. ... Меня найдут. Он забылся тяжелым сном, не имея другой возможности бороться с голодом.
На следующее утро, после нескольких глотков воды, Генри снова принялся за работу. Он таскал и таскал в медном баке золотые бруски. Приходилось часто отдыхать. Совсем выбившись из сил, он начинал выкладывать из брусков новые этажи своей квадратной пирамиды. Потом вновь возвращался в пещеру. Силы таяли, в голове шумело, его качало из стороны в сторону. Пирамида его напоминала куб с квадратом в основании. Когда высота куба достигла его плеч, он уже не смог больше укладывать бруски. У него не поднимались руки. Но и сделанного было достаточно для его цели.
Генри сидел на краю площадки и вынужден был прикрывать глаза рукой от ослепительного блеска на площадке. Его пирамида, его постройка из золотых брусков сияла подобно огромной линзе маяка. Чем больше будет клониться солнце к горизонту, тем сильней будет отражение его лучей от пирамиды в сторону океанских просторов. Это сияние будет видно на много миль вокруг. Генри был уверен в этом, отводя глаза в сторону от площадки.
Отдышавшись, он на четвереньках добрался до пирамиды и сел с теневой стороны, привалившись к ней спиной. Как только Генри прекращал двигаться, голод с новой силой набрасывался на него, но и двигаться он уже не мог. Сердце учащенно билось, его бодрила одна мысль : Теперь меня найдут. Ведь могут заметить и с воздуха. Это невозможно не заметить. Генри то ли уснул, то ли потерял сознание, измученное муками голода. На смену сознанию пришли видения. В этих видениях не было изысканного интерьера фешенебельных ресторанов, к которым он привык за годы студенчества, не было столов, накрытых блюдами из меню аристократов, не было живописных, аппетитных омаров и черной икры. Он видел своего отца, и видения эти мелькали кадрами, как в фильмоскопе из далекого детства. Отец разговаривал с ним, он слышал отца и мог ему отвечать.
Вот они в кабинете отца: Я рад за тебя, сынок, Ты продолжишь наше семейное дело. Это дело - накопление капиталов. Золото - основа всего. Это смысл нашей жизни и ее спасение. Запомни, сынок. Генри был хорошим сыном. Он помнил слова отца. Они не покидали его даже в эти последние минуты. Он не понимал - в бреду или наяву разговаривает с отцом, но он бессвязно бормотал: Золото, отец, да, золото. ... Вот оно ... за моей спиной ... Я самый богатый в мире... Ты можешь мной гордиться, отец ... Но чем оно может мне помочь ... отец? В чем его ... сила? Это груда блестящих болванок ... Его сила в жадности и алчности людей, отец ... Здесь нет людей, здесь нет и никакой силы золота ... Не божьей волей установлен такой порядок на Земле ... Да ... отец. Ты ... сидя в своем кабинете ... можешь отречься от меня за мои ... слова ... . Но неужели цель ... моей жизни в этой груде ... золота, что я должен был ... копить всю жизнь? Генри отдышался. Ему было трудно говорить : Но зачем, отец? ... Не верю ... Где здравый смысл? ... Ты хороший отец ... Ты учил меня тем законам, по которым жил сам ... Но твои законы служат золоту, а не здравому ... смыслу. По этим законам люди ... столетиями истребляли друг друга, оправдывая ими все злодеяния. ... Кто их написал ... на Земле, эти законы, отец? ...
Генри не мог говорить, но он не мог и молчать, изо всех сил вырывая у смерти право на последнее слово, которым ему было не с кем поделиться и которое никого не интересовало в том мире, окружавшем скалу. В своих видениях Генри видел, что отец никак не реагирует на его слова. Наверное, Генри слишком тихо говорил, чтобы быть услышанным.
Когда Генри очнулся, солнце начало клониться к закату, раскалив все вокруг. Во рту пересохло. Он, с трудом цепляясь за каменистую площадку, дополз до золотого таза возле лежанки. Там была не вода, а ее остатки. Сделав несколько глотков, Генри смочил голову и лицо последними каплями. Он чувствовал, что у него не хватит сил добраться до ручья, и он только отводил глаза в сторону от сверкавшей пирамиды. Закрыв глаза, он надеялся вызвать прежние видения, обращаясь к отцу: Ты слышишь меня, отец? ... Наверное, из моей скалы ... получилась бы хорошая лечебница для банкиров .... и всех тех, кто золото сделал смыслом жизни. ... Да, отец ... три дня возле моей пирамиды ... любого излечат от золотой болезни ... Лечение от которой одно ... Здравый смысл.... Отец. Генри чувствовал, что шутка получилась неудачная. Хорошо, что отец ее не слышал. Генри тяжело дышал: Скоро силы оставят меня, отец, их совсем мало ... Я уйду из жизни самым богатым человеком ... Никто этого не заметит ... Какая разница? Человечество ждет та же участь ... Его гонят прочь ... От здравого смысла ... Отсюда ... С моей скалы это ясно видно...
С каждым словом силы Генри таяли. Отец не отвечал ему и не мог ответить из своего мира. Неожиданно Генри открыл глаза и повернулся в сторону пирамиды. Как безумный, он пополз вперед. Вот так, теперь хорошо, - шепотом бормотал он, снова устраиваясь в тени золотой пирамиды, привалившись к ней спиной. Генри замер в этой позе, чувствуя приятную прохладу золотых слитков. В голове успела мелькнуть мысль: Ты можешь гордиться мной, отец ... Да ... Я уйду из жизни на золоте ... Как банкир ... Мне уже не по силам ... Здравый смысл ... Где он? Генри бормотал, не открывая глаз, и речь его перешла в бессвязный шепот , голова опустилась на грудь. Когда он затих, ничто вокруг не изменилось. Золотая пирамида все так же продолжала сиять, озаряя все вокруг своим блеском. Лишь ветерок игриво трепал волосы склоненной на грудь головы, словно старался разбудить отбившегося от людей человека. Тело его в неудобной позе очень портило картину золотого интерьера площадки.