Он открыл глаза. Ничего не изменилось. Вокруг была тьма. Несколько раз поморгал. Боли он не чувствовал, только шум и тяжесть в голове. Мягко, тепло и даже уютно. В первый момент он не задумался над тем, что несёт ему эта тьма. Опасность? Смертельную угрозу или, наоборот, спасение от всего того, что может ему угрожать? Но что может угрожать ему, молодому энергичному журналисту с блестящими перспективами и завидной популярностью? От первых его движений вспыхнул свет и снова погас, когда он от неожиданности замер, успев разглядеть под потолком лопасти вентилятора. Тогда он попытался сесть, но это получилось неуклюже. Руки не слушались его. Свет вспыхнул снова. На запястьях блестели наручники.
Он сидел на роскошной кровати, занимавшей половину комнаты. Сбоку на стене яркая клавиша выключателя. Удалось обеими руками дотянуться и нажать на него. Лопасти вверху начали медленно крутиться, приятно разгоняя духоту. Стойки по углам кровати упирались в потолок и были увиты золотыми змейками. По низу кровати тянулись золотые барельефы, придавая ей сходство с экспонатом Эрмитажа. Комнатка была маленькой. В ней стоял столик, маленький, своим изяществом и ценностью не уступавший большой кровати. Рядом со столиком стул, который в дворцовых покоях вполне можно было назвать троном. Кровать, столик и стул. На полу роскошный ковёр.
От номера фешенебельного отеля комнатка отличалась отсутствием окон. Стены до потолка украшены золотыми орнаментами, заставлявшими забыть про окна. Во всей этой красоте вместо двери на одной из стен во всю её высоту красовалась картина в стиле старинных мастеров. На ней кающийся грешник в лохмотьях стоял на коленях, склонив голову перед моложавым стройным старцем в монашеском одеянии с капюшоном за плечами. В левой руке старец держал ломоть хлеба, а правую руку протягивал грешнику для поцелуя. Казалось, что они оба реально присутствуют в комнатке, приглашая его присоединиться к их компании.
Взгляд, брошенный в сторону изголовья кровати, заставил его забыть об окружающей роскоши - настолько увиденное не соответствовало всей обстановке. На стене висели книжные полки. За стеклянными дверцами в несколько этажей теснилось множество томов в тёмно-синих переплётах, украшенных позолоченными надписями. Снизу каждого переплёта стоял номер тома, а в верхней части одно слово крупными буквами ЛЕНИН.
Мысли его смешались окончательно "Что это?! Куда он попал?! При чём тут эти книги? Его книга не имеет к ним никакого отношения" - это он понимал точно, в отличие от всего остального. Полки с книгами, как и его наручники, никак не подходили для обстановки комнатки. Опустив голову вниз и разглядывая позолоченные наручники, он пытался размышлять:
- Как я здесь оказался? Почему не помню? Вчера я был не пьян, если не считать мои чувства после презентации книги. Такой успех может опьянить кого угодно, особенно в первый раз. Мысли возвращались к презентации:
- "Книга моя. Так решил сам Давид. Значит, и успех мой. Давид Мухин. Именем он по матери, а фамилией по отцу - нефтяному магнату царской России, сбежавшему после революции в Америку. Давид рассказывал об этом. Он не рассказывал о том, как и когда оказался в России. Его материалы, труд всей его жизни, превратился в мою книгу. Так хотел он сам. Старейший журналист страны не мог покинуть этот мир, пока не передал мне в руки свой архив. Разве мог я думать тогда, что случайная встреча с чудаковатым стариком изменит мою жизнь? Как он так умел говорить, старый Давид? Ни к чему не призывая, не убеждая, не доказывая свою правоту".
Незаметно пролетели три года работы с материалами ушедшего из жизни Давида. Презентация новой книги вызвала много вопросов и откликов, среди которых мелькали возгласы "Сенсация!". В книге речь шла о попытке горстки людей негласно править миром. Этот деликатный вопрос старый Давид изучал всю жизнь. Ему было что рассказать. Лишь две последние главы книги написаны самим Максимом, невольно ухватившимся за нить поисков Давида из прошлых лет.
Лёжа на кровати, Максим вдруг подумал, что Давид не случайно умолчал о том, чем всё это может закончиться. Неожиданно его стало клонить в сон и сознание отключилось.
Проснулся он внезапно. Рядом с кроватью неподвижной фигурой возвышался великан, едва не касаясь головой лопастей вентилятора. Неизвестно, как долго он стоял, не проявляя никакого нетерпения и не пытаясь разбудить спящего на кровати. Широкие плечи, голова с массивным подбородком, казалось, без шеи, торчала прямо из туловища. Огромные руки скрещены на груди. Строгий чёрный костюм, белоснежная рубашка и чёрный галстук. Широкое лицо не выражало никаких эмоций. Чёрные глаза, словно без зрачков, не мигая смотрели на Максима. Этот взгляд давил на него, вызывая желание забраться под одеяло. Вместо этого Максим приподнялся и сел на кровати. Великан, сохраняя молчание, наклонился к нему и ловким движением снял наручники.
- Я что, не пленник? - пробормотал Максим. Великан спрятал наручники в карман пиджака, а из другого кармана извлёк золотые браслеты на длинной золотой цепочке. Браслеты великан с неменьшей ловкостью защёлкнул на запястьях Максима. Теперь можно было свободно разводить руки в стороны.
Великан сделал шаг назад, к стене, и только после этого Максим увидел, что за спиной великана вместо картины с грешником появился проём в стене, ведущий в узкий коридор. Великан, пригнувшись, вышел из комнаты, указав жестом следовать за ним. Максим вскочил с кровати и поспешно шагнул в коридор. Стена за спиной бесшумно сомкнулась. Великан молча двинулся по узкому коридору.
Вскоре широкая спина впереди резко остановилась. Максим едва не наскочил на великана. Перед ними красовалась массивная двустворчатая дверь. Своим видом она наводила на мысль о том, что за ней скрывается золотая сказка. На каждой створке в обрамлении золотых венков сверкали по две английских буквы F, развёрнутых друг от друга и чуть наклонённых в стороны, зловеще напоминая виселицы.
- Куда всё-таки я попал? - успел подумать Максим, пока великан открывал дверь. За дверью не оказалось никакой сказки. Просторный зал. Похоже, это была столовая для званых обедов, судя по тому, что через весь зал тянулся длинный узкий стол, начинавшийся недалеко от входной двери. Войдя в зал, Максим оказался возле стола. Стол был длинный, не менее пятидесяти метров. Непривычным было то, что стульев было всего два на весь огромный стол. Вернее, это были кресла. Одно кресло находилось со стороны двери и предназначалось для гостя. С противоположного конца стола возвышалась спинка второго кресла.
Он успел заметить золотые россыпи на потолке в старинном стиле и отсутствие окон. Вместо них стены по всей длине увешаны многочисленными портретами, разглядеть которые было невозможно по причине большого расстояния до них. Бросались в глаза золочёные рамы с траурными полосками.
За вторым креслом открылась дверь, и возле стола возникла высокая стройная фигура. Пожилой человек моложавого вида, подтянутый, с аккуратной прической, похожей на парик.
Человек на том конце стола подошёл к креслу и уселся с видом хозяина и кресла, и зала, и его, Максима. Великан жестом предложил или приказал Максиму сесть в кресло, что он и выполнил, удобно устроившись на роскошном сидении.
- Ну, как, удобно? - Максим вздрогнул от неожиданности. Поблизости никого не было, а голос прозвучал совсем рядом, словно из воздуха. Максим повертел головой. Великан не проявлял признаков способности к разговору, замерев и уставившись перед собой.
- Эй, я здесь! - снова услышал над ухом Максим и увидел, как моложавый старичок на том конце стола тихонько помахал ему кистью руки. Максиму стало неловко за свою растерянность. Он приветственно махнул рукой в ответ, как старому приятелю.
- Оригинально! - услышал он в ответ на свой жест. - Обычно так приветствуют друзей, но вряд ли я могу быть твоим другом. Друзей у меня нет. Похоже, ты не осознал ещё, где находишься и что тебя ждёт.
- Нет, что Вы - ответил Максим, сдерживая возмущение. - Это не дружеский жест. С друзьями так не поступают. Я даже не гость Ваш, а узник в золотых браслетах.
- Ну, вот мы и наладили контакт. Хорошо, что ты говоришь по-английски. Впрочем, этот зал позволяет беседовать на любом языке. Здесь можно не напрягать голос. Этот зал позволяет, - старичок сделал над головой круговой жест:
- Я даже вижу тебя прямо перед собой, лучше, чем в телевизоре. При нынешних технологиях это не чудеса. Скажу по секрету, что я даже слышу мысли тех, кто находится в этом зале. Ты вот всё думаешь о том, как ты здесь оказался. Зато Чаппи, что за твоей спиной, он никогда не думает. От него уже пятнадцать лет не исходят никакие мысли. И это хорошо. Он здесь для того, чтобы выполнять приказы, а не думать, - Максим не выдержал:
- Наверное, это робот?
- Нет. Не угадал. Это человек. Но роботов ты ещё увидишь, - после паузы старик продолжил:
- Главная ошибка молодых в мнении, что до их появления на свет в мире никого и ничего не существовало. Вот и ты этим грешишь, Максим Зотов. Да-а-а. А я ведь знал старину Давида. На старости лет Давид умудрился разочаровать меня и разозлить моих коллег, имена которых упоминаются в твоей книге. За это разочарование расплачиваться будешь ты, журналист. Мне знакомы твои статьи. Их было бы ещё больше, если бы не твоя книга. Давид был мудрей тебя. Он умел молчать, поэтому умер в глубокой старости. Тебе это не грозит по многим причинам, к которым добавился тот факт, что у меня уже давно есть крокодиловое ранчо. Все, кого ты видишь на этих портретах, - старик махнул рукой в сторону стены, не прерывая речи. - Все они сидели там, где сейчас сидишь ты. Твой портрет уже готов. Твой прощальный обед тоже готов. Мы скоро приступим.
Слова старика звучали спокойно и миролюбиво. Его речь походила на какую-то нелепую шутку-страшилку.
- Так это из-за своей книги я здесь оказался?! - не удержался Максим, вставая с кресла. Он тут же почувствовал, как тяжёлая рука великана опустилась на плечо и придавила к креслу.
- Здесь не принято говорить, - услышал он в ответ. - Здесь принято слушать. Это прощальный обед. А поминальный ужин я проведу в компании с твоим портретом.
Максим не мог всерьёз воспринимать слова безобидного старичка, продолжая считать всё происходящее какой-то игрой, но старичок не умолкал:
- Да, их много побывало, тех, кто пытался сеять хаос в головах людей и мешал устройству мирового порядка. А сейчас я смотрю на их портреты и убеждаюсь в правоте своего дела. Никто не должен нам мешать, - старик перешёл на шёпот, отчего речь его прозвучала зловеще, напоминая шипение змеи в самом ухе Максима, который невольно перевёл взгляд на портреты:
- Значит, я сижу за столом с убийцей?! - тяжесть на плече отбила всякое желание говорить. Старик сделал едва заметное движение, и великан отступил за кресло.
- Нет, что ты - добродушно рассмеялся старик звонким смехом. - Это не я. Это мои крокодилы. Вот кто настоящие убийцы. А я всего лишь судья, приводящий приговор в исполнение. Ужин становится весёлым. Ты меня рассмешил, но твою судьбу решил не я. Это общее решение. Твоя книга задела многих. Особенно две последних главы. Материалы покойного Давида больше смахивали на исторические документы. Ты своими фактами подвёл черту под собственной жизнью, - речь старика по-прежнему была спокойной и добродушной, словно он говорил о погоде.
- Сейчас нам подадут обед, - он громко хлопнул в ладоши, как в фильмах про древних баронов. В стене открылся проём и оттуда, одна за другой, появились две фигуры, катившие перед собой двухэтажные тележки с тарелками, бутылками, бокалами, вазами. Расстелив салфетку перед Максимом, молодая девушка ловко сервировала стол, освободив верхний ярус тележки. Внизу находился десерт и фрукты. Она откатила тележку назад и замерла рядом с великаном.
В воздухе или в ухе опять зазвучал голос:
- Ты можешь полюбоваться на моих слуг. Это не люди. Это мои роботы. Но у них всё, как у людей: улыбки, кожа, волосы. Даже кровь идет из раны. Мой научный центр добился больших успехов, а корпорация внедряет их в жизнь. Не думал, что пустая забава может вырасти до таких масштабов и будет решать судьбы целых стран, всего мира! Даже старина Давид не успел разнюхать об этом, - захихикал он. - О моей фабрике двойников. В твоей книжке нет об этом ни слова, иначе ты уже не сидел бы за этим столом. Если бы не мой Центр двойников, разве могли бы мы без единого выстрела одолеть главную угрозу нашим порядкам?! А наш двойник сработал безукоризненно! Сила Москвы была стёрта в пыль указами их же правителей! Прошло немало лет, а я до сих пор поднимаю тост за мой главный успех! Ты можешь присоединиться к нему! - старик поднял бокал с вином в знак приглашения. После первого блюда они выпили ещё по бокалу вина. Оно сыграло свою роль. Старик стал ещё более говорливым, а Максим вдруг поднял вверх руку, как когда-то в школе.
- Ты что-то хотел? - услышал он.
- Да! - Максим чувствовал непреодолимое желание говорить. У него было слишком много вопросов и слишком мало времени, как он начал подозревать, несмотря на обманчивую обстановку гостеприимства:
- Я бы хотел спросить насчёт последнего желания. Имею я такое право на этом прощальном обеде?
- А что? Почему бы и нет? Давай, попробуем. До сих пор таких просьб ни разу не было. Я слушаю тебя в память о нашем общем знакомом.
Максим облегчённо вздохнул:
- Я не знаю, что ждёт меня впереди, но моё последнее желание - превратить обед не в молчаливое пережёвывание пищи, а в игру вопросов и ответов. Мои вопросы - Ваши ответы. Вашему могуществу это ничем не грозит, а я буду избавлен хотя бы мук неизвестности, от которых голова моя идёт кругом.
- Ну что же - оживился старичок. - Спрашивай. Думаю, это не займёт много времени. Церемония обеда, как и вся моя жизнь, расписана по минутам. Моё время очень дорого стоит. Итак?
- Где мы находимся, в какой стране? - выпалил Максим, не зная, с чего начать.
- Неужели это так важно? - удивился старик. - В наше время человек чувствует себя не жителем страны, а жителем Земли. Всего несколько часов надо, чтобы оказаться в любой её точке. Тем более, если человека доставляют багажом. Только вы все живёте там, - старик указал пальцем вверх. - Среди людей, а я живу у себя, в подземных апартаментах. Им не страшны никакие проблемы старушки-Земли, которой лучше с Луны любоваться, но пока рановато. Многие вопросы удобней решать отсюда, - старик бросил взгляд на настенные часы. - Не всё ещё спокойно в умах на Земле.
- Значит, это всё под землёй, - покачал головой Максим. - А там, в комнате? У меня не выходят из головы те книги на полке. При чём тут они?! Вы коммунист - миллиардер? Сторонник идей равенства и братства?! Я знаю таких.
Старик не дослушал Максима и резко смахнул на пол стоявшие на столе приборы:
- Не сметь произносить эти слова! - переходя на визг, закричал он:
- Ты ничего не понял! Надо было ещё подержать тебя в комнате кающегося грешника! Чтобы ты лучше разглядел картину и узнал в ней здесь присутствующих! Выходящий из той комнаты должен чувствовать раскаяние за свою жизнь прежде, чем расстаться с ней! А ты вместо этого забиваешь свою голову пустыми расспросами, - уже спокойней закончил старик, наблюдая за тем, как его служанка - робот наводит порядок на столе.
- А книги, - усмехнулся старик. - Те книги мне привезли в девяностые годы из России, с одной из помоек, куда их выбрасывали по всей стране. Они мне не стоили ни цента! Их привезли и бросили у моих ног. Да! Я топтал ногами идеи равенства и братства, топтал буквы и слова, которые говорят об этих идеях, и сам себе в тот момент напоминал дикаря, пляшущего на трупе поверженного врага! Они такие же мои пленники, как и ты! Только их не ждёт крокодиловое ранчо, - усмехнулся старик своей шутке, но тут же продолжил. - Я прочитал их все. Это в молодости не понимаешь, что для победы над врагом надо изучить его оружие. В молодости больше надеешься на свои силы, чем думаешь о том, чтоб использовать силу врага в своих целях. Старина Давид это прекрасно понимал - он понимал силу слова. Вспоминая его, до сих пор я жалею, что в те времена у меня не было крокодилового ранчо. Хотя, мне иногда кажется, что Давид при случае мог бы и крокодилов убедить в том, что слёзы полезны для их здоровья. Я бы не удивился этому, - в задумчивости, словно самому себе, проговорил старик. Он уже не сидел, а ходил взад-вперёд у своего кресла:
- Мудрость приходит с годами. Ты даже не понял, что книги навсегда закрыты в той комнате. Они будут каяться там за всё то, что в них написано. Сила их слов такова, что позволила создать невиданное по мощи государство, ставшее угрозой всему нашему миру, где нет таких слов. Против той силы есть только одно средство - уничтожить эти слова, стереть их из людского сознания! А сейчас, закрытые под замок в моей комнате, они бессильны и безопасны. Можно быть спокойным, - вздохнул старик. - Надеюсь, у тебя все вопросы? - он снова сел за стол.
- Нет! - поспешно ответил Максим. - Я не знаю главного - имени того, кто держит меня в плену и решает чужие судьбы.
- Да! - согласился старик. - Моё имя и лицо не мелькают на страницах прессы. Весь мир знает силу моей руки, но лишь единицы знают моё имя. Меня зовут Фрэнк Фигфеллер, - просто произнёс старик, и Максим убедился, что даже старый Давид не упоминал этого имени никогда.
- Ты в своей книжке не успел добраться до моего имени. Эх, молодость, - добродушно усмехнулся Фигфеллер, - Всё торопитесь. Ещё через две фамилии ты как раз бы вышел на меня. Но для тебя это хорошо, раз ты сидишь здесь, передо мной. Тираж твоей книжки выкуплен. В других странах будет то же самое. Местами твоя книжка вызывала у меня смех. Одно название чего стоит - "КЛУБ 300". Так и пахнет от него то ли нафталином, то ли формалином. Она больше напоминает учебник истории. Наверное, старина Давид придумал это название в прошлом веке. Разве могут в наше время триста человек что-нибудь толковое решить, а главное, быстро отреагировать на ситуацию? Смешно подумать об этом. Раньше, в прошлом веке, собирали такую кучу народа лишь тогда, когда надо было профинансировать очередной проект и поделить прибыль. А сейчас всё проще, чем вы пишете с Давидом. Самая устойчивая система управления, это когда решает один, а остальные исполняют. Но тебе это уже не надо знать, - добавил после паузы Фигфеллер. - Тебе не придётся работать над ошибками.
Старик придвинул к себе третье блюдо и с аппетитом принялся за него. Максим не сводил с него глаз:
- Но какой смысл в такой жизни? Не понимаю.
Когда-то сказки Шахерезады спасли ей жизнь. Неужели он вопросами надеялся спасти свою жизнь? - об этом он не думал. Он не хотел думать о том, что обед скоро закончится.
- В какой жизни? - не понял Фигфеллер.
- В жизни миллиардера. Ведь, если подумать - все миллионеры и миллиардеры - это душевнобольные люди, подчинившие свою жизнь одному - стяжательству богатств. Ничего другого они в жизни не видят. Разве это жизнь? Здесь, в подземном бункере со всеми удобствами? Они все поражены шизофренией, поскольку одержимы одной целью - накопление денег.
- При чём тут душевнобольные, - спокойно ответил Фигфеллер, отложив ложку в сторону: - Душевнобольной не может стать миллионером, - снисходительно произнёс он.
- Осмелюсь не согласиться. Как раз нормальный человек не сможет стать миллионером никогда. Для этого ему надо будет стать шизофреником, думающим только о деньгах ежеминутно, ежечасно, ежедневно. Нормальному разуму это не по силам. Вам скажет любой психиатр, - Максим не мог молчать. Отсчитывались минуты его жизни, и он это чувствовал. У него не было другого средства. Он мог только говорить, и он говорил:
- Если по-хорошему, то надо строить психлечебницы для миллионеров, чтобы реабилитировать их сознание до уровня нормальных людей. Но чем их там лечить? Вот вопрос. Таблетки не помогут. Вероятно, тут нужны лопаты, молотки, топоры, краски, кисти, удочки, в конце концов. Этим бедолагам нужна терапия для их тела, нужен переток крови во все части их организма от головы, парализованной мыслями о миллионах. Застой в их мозгах приводит к неправильному восприятию жизни, - Максим говорил и говорил, опасаясь, что его в любой миг придавит к креслу рука великана. Времени у него не было, поэтому он продолжал:
- Если их не лечить, миллионеров, то произойдёт глобальная катастрофа. И не надо быть коммунистом, чтобы понимать это, - вино развязало Максиму язык:
- Вот взять Вас, Фигфеллер. Миллиард Вы накопили. Чем Вам теперь заняться? Вам хочется большего, Ваш мозг поражён и не может остановиться. Он вытеснил из Вашего организма душу и заставляет Ваше тело жить без оглядки на душу, только по его законам, которые подчинены одной цели - стяжательство, накопление. Да была ли она у Вас, душа? Чувствовали Вы её порывы в далёкой молодости? Это уже неважно. Мозг делает из Вас паука, в паутине которого трепыхается весь мир. Зачем? Чтобы сосать из него кровь, подобно пауку? Какому нормальному человеку это может прийти в голову? Любой нормальный человек помнит, что он сотворён по образу и подобию божьему и это обязывает его жить по законам божьим, не нарушая его заповедей. Ибо все мы на Земле букашки перед ним. Вы, Фигфеллер, такая же букашка в этой жизни, как и все окружающие Вас люди. Как могло прийти в голову, что Вам дано управлять целым миром? Как? Разве таких людей не надо лечить? Мозг Ваш серьёзно болен. Он сожрал Вашу душу. Он убивает Вас, как человека.
Максим взял со стола бутылку и сделал большой глоток. На том конце стола фигура старика замерла неподвижно. Она напоминала не паука, а муху, приколотую иголками слов к сушильной доске гербария. Фигфеллер, привыкший к обстановке поклонения перед своим именем, не был готов к таким словам. Долгие годы он был тем, кто безжалостно ликвидировал всех, пытавшихся проникнуть в сознание людей информацией или идеями, отличными от его интересов. Он уничтожал их, подобно комарам. Сейчас один из таких комаров словно отравил дихлофосом ядовитых слов его сознание, захваченное врасплох. Он сидел и не чувствовал силы в ногах, чтобы подняться, не мог махнуть рукой, чтобы Максима вышвырнули за дверь. Не мог кивнуть головой в знак окончания обеда. А Максим продолжал:
- К чему может прийти мир, которым управляют душевнобольные люди? В нём все должны стать сумасшедшими, чтобы не отличаться от своих правителей. Разве может нормальный человек совершить такое? - Максим махнул рукой в сторону портретов. - И это только за то, что они не хотели жить по законам душевнобольных людей.
Максим вздрогнул от громкого стука за спиной и обернулся назад. Великан наклонился и поднимал с пола выпавшую из рук резиновую дубинку. В тишине зала раздался резкий крик Фигфеллера, словно усиленный микрофонами:
- Чаппи! Что такое?! Что с твоей головой?! Я не узнаю тебя! Немедленно вон! За дверь! - старик был явно взволнован. Великан с виноватым видом попятился назад и скрылся за неплотно прикрытой дверью.
Максим вдруг вспомнил старого Давида. Тот всегда говорил тихим спокойным голосом, внушавшим доверие к словам. Воспользовавшись тем, что вместо него за дверь выставили великана, он продолжил спокойным голосом:
- Я вообще сомневаюсь, знакомы ли шизофреникам человеческие чувства. Вот Вы, Фрэнк, можете ли Вы вспомнить улыбку любимой женщины, за которую можно отдать всё на свете? Вы помните радостный смех своего первенца? Вы держали на руках младенца и чувствовали тепло маленькой беспомощной жизни? Вы встречали рассвет в лесу и ходили по утренней росе босиком? Вы слышали тишину ночи и звуки весенней природы? А ведь это всё страницы жизни, без которых любая жизнь напоминает бухгалтерскую книгу. Вы можете это подтвердить. Так зачем же Вам надо править миром, если Ваша жизнь и так прошла мимо всего того, что есть в жизни любого нормального человека? Вы и сами не сможете ответить на этот вопрос, если зададите его себе, - голос звучал спокойно, словно приговор судьи в пустом зале, где единственными слушателями были столовые приборы.
- Всё! - прервал его окрик Фигфеллера. - Вопросов больше не будет! Даже десерта сегодня не будет. Вместо него была игра в вопросы. Чаппи!
Максим вновь почувствовал за спиной присутствие великана.
- Чаппи! Обед закончен. Дальше всё как обычно. На вертолётную площадку. Жду твоего возвращения. А десертом я займусь в одиночестве. Вечером мне ещё предстоит поминальный ужин.
Максим побледнел, встал и проследовал за Чаппи к двери. Фигфеллер на другом конце стола совсем не походил на человека, мысли которого заняты десертом.
Дверь за Максимом закрылась. В зале наступила тишина. Фигфеллер сидел в оцепенении. Казалось, что он умер. Глаза были открыты. Невозможно было проследить его взгляд. Губы еле слышно бормотали:
- Шизофрения... Душевнобольные ... Как такое может прийти в голову? Моя жизнь ... Да, она подчинена деньгам ... Мои мысли ..., - он сидел в кресле боком к столу. Правая рука машинально поглаживала зеркальную столешницу, словно старик пытался ей что-то объяснить своим бормотанием:
- На меня работают три медицинских центра ... Я всегда буду молод, строен и силён ...Моё тело победило законы старения и никто не знает, сколько мне лет ... При чём тут душа? - пожал он плечами, шёпотом задавая вопрос самому себе.
- Зачем мне психиатры? ... В моих медицинских центрах нет ни одного психиатра, - продолжал он бормотать. - Зачем они мне? - с недоумением хмыкнул он:
- Разве можно назвать шизофренией целеустремлённость? ... Глупец ... Мальчишка ... От страха и зависти не такое придёт в голову.
После паузы он забормотал вновь:
- Интересно, а у Форста или у везунчика Сильвио, у Берлони? У них есть психиатры? Они не похожи на людей, которые пользуются услугами психиатра ... Вряд ли ... Чем они лучше меня? ... При чём тут младенец? - сбивчиво бормотал Фигфеллер. - Зачем я должен держать его на руках? А если он мокрый? - старик поморщился:
- Душа ... О чём это я? ... Наверное, я много выпил вина. Почему такой шум в голове? ... Что это? Кардиобронхитальный стимулятор никогда не даёт сбоев. Давление в норме ... Психиатр ... Да ... Наверное ... Почему у меня нет? ... Пригласить ... Надо пригласить самого лучшего ... Да ... Из Израиля ... В мой центр ... У Форста нет ... У Берлони нет, а у меня ... У меня будет, - бормотание становилось всё тише и неразборчивей. Слова из него выходили всё медленней, словно воздух из пробитого шарика. Фигфеллер огляделся по сторонам, но глаза ничего не видели.
- Что такое?! Почему темно? - встревожился он, пытаясь встать с кресла, но вдруг завалился набок и неловко упал возле стола. В зале стояла тишина. Две изящные служанки по краям стола безмолвно ожидали команду, чтобы убрать посуду. Убирать тело хозяина не входило в комплект их опций.
Дверь закрылась за спиной Максима, по спине пробежал холодок от мысли, что это конец. Он молча шагал за великаном, но внутри всё кричало:
- Нет! Не может быть! Как можно решать судьбу человека?! Так нельзя! - тело безропотно следовало туда, куда его вели. В этот раз они шли недолго. Великан толкнул ближайшую дверь справа. Максим последовал за ним. Они втиснулись в узкую кабинку, похожую на лифт. Максим не понял куда они двигались - вверх или вниз. Они стояли вплотную напротив друг друга. Максим поднял голову и снизу вверх бросил взгляд на великана. В первый момент он не узнал Чаппи. Костюм тот же, рубашка, галстук, то же лицо. Но на лице глаза совсем другого человека. Если бы рядом стояли две вазы с бумажными и живыми цветами, то Максим сравнил бы сейчас великана со второй вазой. Глаза на лице были живыми! Они по-прежнему смотрели в одну точку, но Максим разглядел их серый цвет и чёрные зрачки. Только сейчас до него вдруг дошло, что рядом с ним живой человек.
Дверь открылась. Они вышли в просторный зал, похожий на подземный гараж количеством колонн, только потолок был выше. Посреди зала на площадке, свободной от колонн, стоял вертолёт с прозрачной кабиной. Великан подошёл к нему, забрался внутрь и уселся на скамье за креслом пилота. Вёл он себя странно, будто рядом не было Максима, которому он постоянно жестами давал указания. Максим остался стоять у вертолёта, недоумевая от мысли о предстоящем полёте под землёй. Из-за колонн вывернул квадроцикл и бесшумно подкатил к вертолёту. В отличие от квадроцикла его водитель создавал много шума своей болтовнёй. Это был молодой худощавый парень выше среднего роста с белокурой шевелюрой. Белоснежные брюки, белоснежная рубашка с короткими рукавами, белый галстук. Ещё на ходу, подъезжая, он закричал:
- Ну, и что это мы стоим?! Мест нет?! Ха-ха-ха! Место там как раз тебе одному. Садись! Без тебя не улетим! Ха-ха-ха!
Он затормозил, спрыгнул на пол и похлопал Максима по плечу:
- Садись же, дружище, взлетаем! Пилот прибыл! Будем знакомы! Весельчак Томми - так меня называют, кто не летал со мной. Ну, а кто летал, те уже никак не называют. Ха-ха-ха! - Его смех гулким эхом разносился среди колонн. Смеяться Максиму не хотелось. Он быстро залез в вертолёт и уселся напротив великана, с другого борта. Двери в вертолёте не было. Он сидел у открытого проёма.
- А-а-а! Чаппи! Привет, дружище! - Томми занял кресло пилота и начал нажимать кнопки, щёлкать клавишами, не переставая болтать:
- Рад тебя видеть! Что-то мы редко стали летать. Клиентов нет? Так можно и без работы остаться! Ха-ха-ха! А я к ней уже привык за десять лет. Слетал туда -обратно и свободен до следующего раза. Отдыхай! Да ещё и кино снять успеваешь. Правда, тебе, дружище, это кино не посмотреть, - крикнул он Максиму. - Зато станешь кинозвездой. Наш Фрэнк любит такое кино. Ха-ха-ха!
Вертолёт оторвался от пола и завис в воздухе, потом медленно начал набирать высоту. Максим поднял голову и сквозь прозрачную кабину увидел, что они поднимаются в широкой шахте, в самом верху которой на чёрном фоне маячил светлый квадрат. Там было небо! Там был выход из паучьей норы.
Когда они выскочили из шахты, Томми опустил со лба на глаза тёмные очки, а Максим зажмурился от яркого света. Открыв глаза, Максим вздрогнул от неожиданности. Сидевший напротив великан смотрел прямо на него. Это был взгляд не охранника, а человека, готового что-то сказать. Но тут снова закричал Томми:
- Прекрасная погода! Всего два часа полёта, и мы на месте! Ты не удивляйся, что твоего охранника зовут Чаппи! Это совсем не потому, что он может пойти на корм собакам! Нет! У Фрэнка нет собак! Это потому, что он молчит, как собачий корм! Ха-ха-ха! За десять лет службы я не услышал от него ни одного слова! Погода сегодня хорошая! Съёмка получится изумительная. Как любит Фрэнк!
Похоже, Томми не любил молчать:
- Мы летим на остров! Фигфеллер выкупил и остров, и океан с воздушным пространством вокруг него в радиусе двадцати миль. Только я один туда и летаю. С Чаппи и его клиентами - добавил он. - Кроме крокодилов и охранников там никого нет! Его в шутку называют крокодиловым ранчо. На самом деле это обычное болото! - снова засмеялся Томми.
Максиму не хотелось верить в происходящее. Не верилось, что можно так просто говорить о страшных вещах, которые касались его судьбы. Он всё надеялся, что это дикая шутка и чувствовал себя скорее зрителем, чем участником событий. Всё вокруг словно разделяло его настроение. Сверху светило яркое солнце. Внизу барашки волн подставляли свои спины под солнечные лучи. Сбоку Томми мурлыкал какую-то песенку. Чаппи сидел напротив. Голова поникла вниз. Он не поднимал глаз. Вид его больше напоминал большого провинившегося ребёнка, чем спящего охранника.
Берег уже давно скрылся из виду, когда Томми закричал:
- Ну, вот и подлетаем! Сейчас сделаем кружок над островом, снизимся и - первый пошёл! - весело заорал он. Внизу виден был клочок земли, больше похожий на кусок скалы, чем на остров.
Максим невольно глянул вниз. В верхней части острова был виден маленький домик. Пологие склоны покрыты редкой растительностью, спускавшейся в низину, покрытую зеленью. Вокруг к низине подходили редкие кустарники. За ними начинались кочки, покрытые камышом, напоминая подушки, утыканные иголками. Дальше, за кочками, виднелась водная гладь болота, блестевшая среди плантаций белого лотоса. Чем ниже опускался вертолёт, тем обширней казалось болото.
- Вот оно, наше ранчо! - закричал Томми. - Его обитатели проголодались! - рассмеялся он. - Перед нашим визитом их два дня не кормят! Чаппи! Приготовься!
Вертолёт пошёл на снижение. Вдруг Максим понял, что с ним никто не собирается шутить. Эти двое делали привычную для них работу. Внизу он увидел крокодилов. По его представлениям более мерзкими тварями на Земле могли быть только змеи. Но там, внизу, были крокодилы. Их было много. Они были агрессивны. В нескольких местах он увидел ожесточённые схватки. На берегу в облаке пыли извивался клубок тел, мелькали раскрытые пасти. Дальше, в стороне, было видно, как бурлящая вода окрашивалась кровью. Томми было не до этого:
- Чаппи! Я включил камеры на запись! Время пошло! Давай - захохотал он. - Первый пошёл!
Чаппи не шевельнулся.
- Чаппи! Время идёт! Ты что, уснул?! - обернулся назад Томми.
- Не надо, - еле слышно прозвучало в кабине сквозь шум работающих лопастей.
- Чего не надо? - оторопел Томми и уставился на Максима, но Максим, прижавшись к скамейке, в ответ на его взгляд только пожал плечами.
- Кто это сказал? - не понял Томми.
- Не надо - тихо прозвучало во второй раз. Чаппи сидел, не поднимая головы.
- Чаппи?! Это ты?! - завопил Томми. - Ты умеешь говорить?! - Глаза Томми, казалось, вылезут из орбит. Вертолёт завис над болотом на малой высоте, безопасной для прыжка вниз. Внизу, как под кормушкой, болота не видно было под скоплением крокодильих тел, карабкавшихся друг по дружке туда, наверх, откуда к ним бросают долгожданную добычу. Томми оправился от шока и вскочил с кресла, зафиксировав рычаги:
- Чаппи! Я свою работу сделал! Действуй! Тебе плохо?!
Он стоял в проходе между Чаппи и Максимом, сидевшим у самой двери. Не мешкая, Томми схватил Максима за локоть, пытаясь поставить его на ноги, но Максим не успел ничего понять, как Чаппи сделал одно неловкое движение, слабый, едва уловимый жест. Томми выпустил локоть Максима, развернувшись, спиной вперёд и завалился мимо него в дверной проём, вниз. Дикий вопль заглушил шум винтов, шум мотора и тут же затих внизу.
Максим зажмурился. Пальцы его вцепились в сиденье, а тело оцепенело от ужаса. Он не чувствовал ни своих пальцев, ни сиденья, в которое они вцепились. Ничто не могло бы заставить его глянуть вниз. Казалось, время остановилось, и течение его жизни отсчитывалось не секундами, а теми силами, что таяли и таяли, подобно чувствам, уходящим из продырявленной ужасом души. Максим открыл глаза. Пальцы свело судорогой. Он не мог их разжать. Чаппи сидел и смотрел на него, как ни в чём ни бывало.
- Не надо, - снова произнёс он, когда увидел, что Максим открыл глаза. Его била крупная дрожь, зубы стучали, как в лихорадке. Чаппи, не вставая с места, дотянулся и отцепил пальцы Максима от сиденья. - Всё ... . Всё позади.
Говорить Максим не мог. Чаппи поднялся и занял место пилота, упираясь головой в потолок кабины. Он уверенно взялся за рычаги. Вертолёт сделал вираж и полетел прочь от болота.
Они опустились на узкой полоске берега, почти у самой воды, рядом с отвесным прибрежным утёсом. Чаппи расстегнул браслеты, выбрался наружу и уселся прямо на песок. Максим выглянул и с опасением огляделся по сторонам.
- Тут нет крокодилов, - тихо произнёс Чаппи. Максим спрыгнул на песок и побрёл к воде. Она была тёплой. Максим вошёл по колено и рухнул вперёд, окунувшись с головой. Поплыл, медленно работая руками. Тело вновь слушалось его, он снова ощущал своё тело. Выйдя на берег, он упал на песок рядом с Чаппи.
- Душа - вдруг тихо произнёс великан. - Ты говорил про душу ... Все прошлые годы у меня был холод внутри ... Комок ... Он мешал мне думать ... Мешал говорить ..., - Чаппи говорил медленно, словно вспоминая слова. Максим молчал, затаив дыхание.
- У меня была младшая сестрёнка ... Мы росли в приюте ... Она умерла ... Она была слабой ... Я сбежал ... В армии я стал сильным. Самым сильным ... Этот холод внутри ... Я думал, что это сила. Что это нормально ... Я привык ... Ты сказал - душа ... Я вспомнил детство ... Свою сестру ... Тогда не было холода. Было тепло внутри ...
Максим украдкой глянул на Чаппи. Тот смотрел на воду. В его глазах отражались солнечные зайчики. Это были глаза человека. Они видели не только воду. Они видели прошлое, в котором остыло тепло его души. Там, в прошлом, память пыталась отыскать его.
- Как твоё имя? - вдруг спросил Максим.
- Ник ... Сестрёнка называла меня так - тихо ответил великан.
- Зачем ты это сделал, Ник?
- Я вспомнил, что я Ник, а не Чаппи. Это не оправдывает меня за все прошлые годы ... Ничто не может искупить моей вины ... Ты сказал - душа ... Где пустота - там холод ... Там нет души ... Теперь я знаю ... Я знаю, что надо делать, - другим тоном добавил он, посмотрев на Максима.
- Я отвезу тебя до города, - Ник поднялся на ноги. - У Фигфеллера немало двойников. Но они меня не интересуют. Я выполнял его приказы, - он уселся в кабину. Максим последовал за ним. Занятый своими мыслями, он не спросил, о каком городе идёт речь.
- Что ты задумал? - Ник сохранял молчание. Это было молчание человека, который принял решение. Вертолёт летел обратно.
"Что я могу?" - Максим сидел за спиной Ника: " Мне вынесли приговор. Но я не преступник. Я человек. Фигфеллер усмехался, что моя книга устарела. Он сам устарел гораздо больше, чем она. Что толку от выкупленных тиражей, если флэшка у меня? Или он думал, что крокодилы сожрут её вместе со мной? Она дойдёт до людей. Пусть не через прилавки магазинов. В интернете она дойдёт до всех уголков мира. Куда проще? Даже если это паутина Фигфеллера, она сделает своё дело, пока паук успеет её порвать. Только сначала надо добавить новую главу. Нужна работа над ошибками".
Он вздохнул: "К тому времени Максим Зотов исчезнет и из жизни, и со страниц газет. Ему ещё предстоит придумать новое имя и найти новый адрес".
Когда вертолёт опустился на окраине города, Максим был готов к новой жизни.
- Прощай, Максим, - махнул рукой из кабины Ник. Он ещё не научился улыбаться. Или его мысли были далеко. - Ты обо мне больше не услышишь.
- Ты обо мне тоже, - махнул в ответ Максим и пошагал прочь, не оглядываясь.