Он проснулся от лёгкого прикосновения и тут же услышал:
- Пристегните ремень. Идём на посадку, - приятный голос затих и тут же зазвучал за спиной. Стюардесса продолжала будить пассажиров, разомлевших от монотонной неподвижности. Он даже не успел разглядеть её лицо. Лишь аромат духов напоминал о мимолётном видении. Он с удовольствием попытался вытянуть затёкшие ноги, потянулся, чувствуя, что вдоволь выспался и щёлкнул замком ремня. Щелчки раздавались и спереди, и сзади. Пассажиры понемногу оживлялись, наполняя салон шорохами, приглушёнными голосами.
Он покосился влево. В Москве ещё не успели набрать высоту, как сосед возле иллюминатора пристегнулся, накрылся с головой одеялом и тут же затих. Неужели можно вот так спать, девять часов без обеда и ужина?! Но спящих в полёте никто не будит. Соседом был высокий здоровяк. Если бы не пустующее кресло в их трёхместном ряду, то пришлось бы ой как несладко тесниться, не помышляя об удобствах. Получился бы не рекламный полёт с комфортом, а трамвайная давка.
Он хотел уже было толкнуть соседа, но одеяльная гора зашевелилась и вмиг исчезла, превратившись в скомканное одеяло и пассажира. Раздался громкий зевок. Огромные ручищи потянулись вверх, до багажной полки, на красном круглощёком лице открылись глаза:
- Это славно я поспал! - с удовольствием произнёс сосед, сворачивая одеяло и оглядываясь по сторонам. Его тёмные кучерявые волосы были взлохмачены, щёки покрывала то ли густая щетина, то ли аккуратная бородка. В потёртых джинсах и толстенном свитере, похожем на кольчугу, с воротом под самым подбородком, сосед больше походил на человека, летящего в тайгу, чем на пассажира из Москвы. В таком свитере можно было спать в сугробе, а не под одеялом в кресле.
- Уже подлетаем? Хорошо же я отдохнул в отпуске! Столько сил на отдых потратил, что еле отоспался! - хохотнул он и подмигнул. - В отпуске спать некогда, да и жалко спать, когда всё хочется успеть. Иначе не стоит летать на большую землю. Зато теперь можно и снова за работу.
Он ничего не успел сказать соседу, да и не смог бы этого сделать, потому что сосед не умолкал:
- Ты, я вижу, тоже на работу летишь в наши края. Говорю так потому, что ваши края в другом месте находятся, не в России, судя по твоей внешности. Твоих братьев тут много, на каждом шагу. Ты, видимо, тоже из тех, - он помолчал и добавил. - Из тех, кто не работает, а делает деньги. У вас ведь там негде работать. Вы у себя там только дворцы себе строите, а сами безвылазно у нас крутитесь. И все вы на одно лицо, - не умолкал сосед. - Шут вас разберёт, - голос его звучал добродушно и не вызывал никаких враждебных чувств. - Вот только молод ты очень. В первый раз, что ли?
Наконец он мог ответить соседу:
- Нет, второй раз. Вторую зиму буду здесь работать. Брат тут у меня. Нашёл мне работу в том году, и я после школы прошлой осенью приезжал на всю зиму.
Сосед недоверчиво посмотрел на него:
- И что? Ты по золоту работаешь? А с виду божий одуванчик, - покачал он головой.
- Нет. Я с пушниной работаю, - он тут же запнулся и замолчал, сожалея о сказанном. Брат строго - настрого запрещал вести разговоры с незнакомыми людьми о чём бы-то ни было. "Здесь не наша земля, здесь не наши законы, - учил его брат. - Здесь Россия. Меньше говори и больше слушай, а лучше, вообще ничего не говори, если хочешь среди чужих законов устанавливать свои порядки". Он привык во всём слушать брата и хотел быть похожим на него. Хотел такой же дом, как у него в Назрани. Он вспомнил и прикусил язык. Но сосед был настроен дружелюбно и к нему, и ко всему миру, что так роднит всех здоровяков на свете.
- Тогда другое дело, а то я смотрю, совсем ты ещё зелёный, с добрыми глазами, домашний, и ни одной золотой фиксы во рту, ни одного шрама на лице. Сразу видно, что не обжился ещё тут. А как зовут твоего брата? Я ведь многих знаю.
Он замялся и неуверенно ответил:
- Рафик. Он старший брат. Уже семь лет здесь работает.
- Рафик?! Как же, знаю! И не одного. Только ваших братьев у нас тут по кличкам узнают, а не по именам. Россия тут. Привыкай! Я троих Рафиков знаю, а сколько их на весь край - это я не скажу, и никто не знает. Приисков много, не сосчитать сколько там Рафиков. Может, ты сам знаешь, который из них твой брат, - сосед начал загибать пальцы. - Резаный, Глотка или Чурек? Кто из них твой брат? Хотя сомневаюсь, что ты слышал эти клички. Они сами их не знают. Ведь их так называют за глаза, за их спинами. Понятное дело, они тут на особом положении, кому охота связываться.
Он удивлённо вытаращил на соседа глаза и отрицательно покачал головой, непроизвольно отодвинувшись в сторону, словно в знак протеста, а сосед продолжал:
- Ты другое дело. Вряд ли у тебя есть такая кличка. Не успел заработать, - усмехнулся сосед. - Про себя, точно, ничего не можешь знать.
- Почему не знаю? Знаю, - невольно вырвалось в ответ вопреки всем советам брата. - Гога меня звали здесь.
- Гога? Почему Гога? - удивился сосед.
- Потому что моё имя Гойг. Так меня с детства зовут дома, - голос звучал сердито.
- Эх, Гога! Неожиданно спохватился сосед. - Сейчас бы пожрать чего-нибудь! Всю страну пролетел на одной московской котлете! Дотянуть бы до буфета! Скоро посадка. Пиво в Магадане не сравнить с московским пойлом. Слава богу! Родные места снова! - он прильнул к иллюминатору, потеряв всякий интерес к собеседнику. Мыслями и своими желаниями он был уже там, в буфете, где много еды и пива. Всё остальное для него не существовало.
Гойг откинулся на спинку кресла, приходя в себя от неожиданного разговора. К тому, что его здесь звали Гогой, он привык ещё в прошлом году. Помогли советы брата, его слова о том, что вокруг чужая земля, чужие законы и надо среди них жить. Дома, в родной Ингушетии никому бы в голову не пришло обозвать его Гогой. Он стиснул зубы. Сейчас он не мог привыкнуть к мысли, что у его брата тоже есть кличка. Он вспомнил трёхэтажный дом брата в Назрани, его гараж с автомобилями, его новые магазины и стада баранов. У него не укладывалось в голове, что хозяина всего этого могут называть какой-то кличкой, а не уважительным именем. В душе крепла уверенность в том, что здешние законы ему никогда не понравятся.
Сосед молча прильнул к иллюминатору. Самолёт резко шёл на снижение, вынырнув из полосы облаков. В узкой полоске иллюминатора, свободной от головы соседа, Гойг разглядел неровные очертания белоснежных вершин. Сердце его тоскливо сжалось от увиденной картины. "Горы. Родные горы. Когда я их увижу снова? Милые глазу, покрытые густым орешником, как кучерявые спины барашков. А здесь разве горы?! Их никто и не называет горами. Какие-то сопки. Чужие, холодные". Он вздохнул и почувствовал вместе со всеми лёгкий толчок. Самолёт бежал по бетонной полосе. Полёт окончен. А для него всё только начинается. Он понимал это. И был готов к этому, в отличие от своего прошлогоднего приезда. Теперь он знал, что его ждёт. Гойг плохо знал русский язык, хотя сам он об этом был иного мнения. Русские поговорки он знал ещё хуже. Те поговорки, которые на все случаи жизни. Откуда ему было знать, что испокон веков в России раз на раз не приходится. Однако с первых шагов из аэропорта он понял, что всё пошло иначе, чем в первый раз.
Брат не встретил его ни в зоне прилёта, ни на выходе из здания, на крыше которого слово из громадных букв МАГАДАН встречало и провожало самолёты. Гойг не был готов к такому приёму и в недоумении прохаживался от угла к углу вдоль длинного здания аэропорта со стеклянными стенами. Прибывшие вместе с ним пассажиры успели разъехаться. На площади перед зданием не было ни скопления машин, ни людской толчеи в этот морозный утренний час. Он не успел замерзнуть, когда его окликнули по имени. От неожиданности он вздрогнул. Ведь он был не дома. Имя осталось там. Гойг обернулся на голос и увидел высокого плечистого мужчину в лётном комбинезоне с меховым воротником, в унтах. На голове рыжая лохматая шапка. Мужчина шёл ему навстречу, махал рукой и улыбался:
- Я узнал тебя по фотографии. Твой брат показывал. Он послал за тобой, да я поздно вылетел, не успел вовремя. Ты не замёрз? - мужчина похлопал его по плечу.
- Нет. А где Рафик? - но тут в кармане дублёнки послышался звук мобильника. Гойг поспешил в здание и достал телефон. - Алло! Слушаю!
- Брат, здравствуй! - услышал он на родном языке, от которого чёрно-белые краски зимы вокруг окрасились в яркие цвета, а морозы чужой зимы отступили в стороны, бессильные перед теплом родной речи. Для него вмиг всё преобразилось, и он закричал, перебивая старшего брата:
- Здравствуй, брат! Я прилетел! Ты где?! Что с тобой?!
Голос брата его успокоил:
- Всё нормально, братишка. Дела! Срочно пришлось уехать. Не получилось встретить тебя. Тебя уже встретили?
- Да! - Гойг посмотрел на мужчину. Тот стоял рядом, сняв мохнатую шапку, и вытирал платком лицо. - Меня встретил какой-то лётчик!
- Это Борис. Он в курсе всех моих дел. Он не просто лётчик. Он мой друг. Всё тебе объяснит и доставит на место. Я тебя не встретил, брат, но зато через пару недель привезу хорошую весть. На следующий год ты будешь в доле со мной и сможешь стать настоящим мужчиной. Твоей Заре не придётся долго ждать! Она скоро будет хозяйкой вашего дома! Рад за тебя, брат! Приеду, всё расскажу! Это твоя последняя экспедиция в лес. Потерпи! Всё! Пока! - и голос затих. Брату было некогда.
- Пока, брат! - только и успел крикнуть Гойг в умолкнувший телефон.
- Меня зовут Борис, - услышал он, возвращаясь к действительности с чужой речью, с чужими законами. Мужчина протягивал ему руку, улыбаясь. Добрые глаза, приятные черты лица, русые волосы коротко пострижены.
- Я знаю. Брат только что сказал мне, - они пожали друг другу руки.
- Ты голоден? - Гойг отрицательно покачал головой.
- Тогда пошли. Нам далеко лететь. Я успею всё тебе рассказать.
- Лететь? На чём? - не понял Гойг.
- На вертолёте. У Рафика их три штуки. Он послал за тобой рассыльный вертолёт, а сам улетел на бронированном. У него там серьёзные дела, - развёл руками Борис.
Они пошли обратно на лётное поле. Идти пришлось долго. Вертолёт стоял в отдалении, на краю лётного поля. Среди других вертолётов он оказался самым маленьким и ярким. Всю дорогу шли молча. Разгулявшийся ветер отбивал всякое желание говорить. Вертолёт был двухместный. Борис усадил Гойга в кресло позади пилотского сиденья и укутал его шубой. Вторую шубу бросил на ноги:
- Брат приказал. Хотя в полёте будет тепло, не замёрзнешь, - Борис сунул себе под шапку маленькие наушники с микрофоном и такие же протянул Гойгу:
- Иначе шум винтов не даст говорить, а мне надо многое сказать по дороге.
Гойг сидел под двумя шубами и понимал, что ошибался в своих предположениях о ближайшем будущем. Оно уже превратилось в настоящее, в текущие минуты жизни, и эти минуты были заполнены совсем другими событиями. Всё пошло иначе, чем в прошлом году.
В прошлом году он прилетел сюда гораздо раньше. Было начало осени. Что ему было делать в родном городе, опустевшем после выпускного вечера? Ветер жизни раскидал всех его ровесников во все стороны, невзирая на границы государств и названия материков. Он знал, что некоторые от безысходности подались в боевики, но брат давно предупредил его выбросить из головы мысли об этом. Поэтому он с радостью согласился с предложением брата и улетел к нему в Магадан. Это загадочное название одновременно и манило своей неизвестностью, и ласкало слух своим звучанием. Оно напоминало ему другое название - Магас, словно отзвук главного города его малой родины. Там, в Магасе, теперь жила его Зара. Ему невыносимо было видеть немой вопрос и молчаливую надежду в её глазах. Она принадлежала ему только по обоюдному согласию, не более того. Семейные узы не могли связать их, пока он не приведёт её в свой дом. Здесь, за десять тысяч километров, её взгляд не так терзал его душу. Брат поможет ему. Он станет мужчиной. Неважно, что ждёт его впереди. Если он выдержал первую зиму, то выдержит и вторую, хотя вспоминать и рассказывать о той зиме не хотелось.
Уютное тепло под шубами располагало к уверенности, разливавшейся по всему телу. Шум винтов был почти не слышен. Они уже были в воздухе, и городок аэропорта скрылся из виду. От него до города добрых полсотни километров. Внизу под ярким морозным солнцем тянулась бесконечная таёжная щетина на ослепительно-белых склонах. Гойг невольно поёжился от мысли, что скоро ему придётся колесить среди угрюмых зарослей, а не любоваться ими свысока из-под тёплой шубы.
- Рафик дал мне все инструкции насчёт тебя, - услышал он в наушниках. - В Магадан ты не летишь! Сразу в базовый посёлок! Охотничий сезон уже в разгаре и охотники на точках ждут реализации и снабжения. Мы сейчас достигнем побережья северней Магадана и прямиком вдоль побережья в посёлок. Там, на базе, всё готово. Рафик сказал, что работа тебе знакома. Он сказал, что всё осталось по-прежнему, у тебя прошлогодние четыре точки в тайге. Ты знаешь?
- Да! - кивнул Гойг спине Бориса. - Я их хорошо помню. Дорога по реке. Я объезжал их два раза в месяц.
Борис только кивнул в ответ и замолчал. Вертолёт летел на небольшой высоте. Всё же Гойгу удалось хотя бы издалека разглядеть Магадан. Справа вдали он заметил высокие дымящие трубы. Их длинные шлейфы нельзя было не заметить. Он успел разглядеть телевышку, коробки зданий и хаотичные нагромождения крыш, сливавшиеся вдали в одно сплошное нагромождение человеческого хаоса. Да, нынче его жизнь здесь начнётся не с отдыха, а с работы. Прощай, Магадан!
Дальнейшие два часа полёта Борис не произнёс ни слова. Гойг успел даже подремать, чувствуя себя комфортней, чем в самолётном кресле. Унылый однообразный пейзаж внизу давно перестал его интересовать.
- Всё! Снижаемся! Прибыли на место! - Борис громко нарушил молчание. Гойг с высоты не мог не узнать посёлок. Одна улица с десятком домишек. В прошлом году целый день добирались до него на вездеходе по каким-то таёжным тропам. Дома стояли на берегу речушки, названия которой Гойг никак не мог запомнить. От посёлка речка десять километров тянулась по тайге и впадала в океан. Между поездками в тайгу надо было чем-то занять время. Однажды он забавы ради прокатился по ней на снегоходе до самого океана. Но покататься по заливу он не смог. Огромные торосы из нагромождения льдин были непроходимы даже ногами. Не удалось на широких просторах выжать из "Ямахи" все сто сорок лошадиных сил, которых он поначалу боялся, пока не научился ездить самостоятельно. А на извилистой речке сильно не погоняешь. Чем ближе река спускалась к океану, тем выше и круче возвышались скалы по её берегам. При взгляде снизу эти крутые склоны напоминали ему узкие ущелья родных гор.
Вертолёт опустился у крайнего домика, где оказалась площадка с притоптанным снегом.
- Вот черти! Опять в футбол играли! И когда они успевают? - Борис засмеялся.
- Да, помню, мы тут играли в футбол! - откликнулся Гойг, почувствовав себя старожилом при виде знакомых мест. Он уже знал, что в этом посёлке зимовали в избах охотники, русские парни. Посёлок не считался его точкой. Четыре его охотничьих точки были в тайге. Там зимовали тунгусы или эвенки. Гойг так и не понял, как правильно их называть. Четыре охотника. На своём языке они называли себя по-другому. Зато имена их он хорошо запомнил и знал, что ему предстоит делать. Он не мог знать, что дальше всё тоже пойдет совсем иначе, чем в прошлом году.
Посёлок выглядел пустынным. Трубы над домами не дымили. Гойга это не удивило. В это время суток охотники обычно в тайге. Охотятся, проверяют капканы, заправляют их на ночь. Посёлок оживлялся к вечеру. Они с Борисом направились к избе, принадлежавшей Рафику, единственной, из трубы которой тянулся дымок. На крыльце показалась знакомая Гойгу фигура. Он не ожидал, что испытает радостные чувства. Как от встречи со старым другом.
Это был Пыж, как называли его молодые охотники. Пожилой дядька, низкорослый, плотного телосложения. Неторопливый молчун. Молчать он любил больше, чем говорить, но его молчание никого не тяготило и не пугало. Он был добродушный, всегда готовый помочь в любом деле. Казалось, что ему приятно было оказаться полезным и сидеть без дела он не мог. Когда-то он тоже был охотником, но это было давно. Уже много лет о тех временах напоминало только его новое имя. Теперь не первый год Пыж был работником у Рафика и занимался всеми хозяйственными делами не только его, но и всего посёлка. Всё хозяйство содержалось образцово. Даже ёмкости с соляркой, бензином, что заполнялись каждой осенью, были обнесены земляным валом, огорожены колючей проволокой. Пыж вёл хозяйственный журнал. Все работы, расходы и добычу охотников аккуратно записывал каждый вечер, получая от этого удовольствие, как от любого другого дела. Писал он карандашом, напялив на нос нелепые круглые очки. Посёлок был его охотничьей точкой. Пыж отвечал и за снабжение, и за приём добычи от охотников.
Он уже знал, что Гойг прилетит и вышел его встречать. Глядя на него, можно было подумать, что Гойг покинул эту избу пару дней назад. Всё, как прежде. Возле избы тёплый сарай с его "Ямахой". Пыж к снегоходу даже близко не подходил, считая это детской забавой. В его охотничьи годы знали только лыжи.
Встреча прошла в молчании. Пыж пожал обоим руки и впустил в избу. Знакомая обстановка встретила Гойга уютным теплом и аппетитными запахами. На середине стола выстроилась вереница кастрюль, кастрюлек, сковородок. Оттуда по всей избе разносились ресторанные ароматы. Пыж порадовал гостей сытным обедом. В его молчании чувствовалась радость от того удовольствия, которое он доставил гостям. К удивлению Гойга Борис не стал задерживаться. Он после обеда быстро попрощался и улетел. Его ждали в Магадане.
Только после обеда Гойг понял, как устал в дороге. Хотя, казалось бы, какая может усталость? Сиди себе и спи беспробудно. Но в голове шумело, когда они с Пыжом сели пить чай. Тот, как всегда, был в своей шапке. Гойг ни разу не видел его без шапки. Он и спал в ней, а снимал только в бане. Все, кто видел, говорили, что лучше бы он не делал этого. Говорили, что у него от уха до уха через всю голову тянутся три страшных белых шрама. Говорили, что обычно от когтей медведя не выживают.
Прихлёбывая чай, Пыж потихоньку рассказал, что охотники в посёлке все прежние зимуют, проверенные. Охота нынче началась раньше, и он два раза за это время провёл реализацию добычи и снабжение охотников всем необходимым. Тунгусы по рации каждый день трезвонят про сдачу добычи и ждут свои заказы. Ехать надо будет срочно. Но охота нынче хуже. Волки расплодились и наглеют всё больше. Грабят капканы. Охотникам вместо добычи одни лапы остаются. Гойг слушал и был удивлен непривычным многословием хозяина избы. Когда он ложился спать, совсем разомлевший, Пыж присел на краешек кровати:
- Ты нынче поздно приехал. Так не планировали. Так получилось. Не до тебя было. Ты не должен это знать, Рафик не скажет тебе, и я не должен говорить. Но ты ему не чужой. Летом в Рафика стреляли. В больнице лежал... Так вот... Сейчас ничего, снова бегает. Как у нас говорят, нет худа без добра. За это ранение у него ещё приисков прибавится. Уладит вот все дела и вернётся. Но это между нами, - добавил Пыж, помолчав. - Что надо, он сам тебе расскажет. Завтра я тебе баньку устрою. А послезавтра отправишься в тайгу, сани с заказами уже готовы. Отдыхай! - Гойг лежал и мог только слушать. Его сознание и чувства уснули раньше его самого.
Утром тревога за брата окатила холодной волной вместо душа. "Кто стрелял? За что? Бронированный вертолёт. Зачем?". Гойг понимал, что ничего не знает о жизни брата, и это не могло не тревожить его. Понимал он и то, что его жизнь скоро будет такой же. Среди чужих законов со своими порядками. Он плохо это себе представлял, но выбора у него не было. Оглядевшись вокруг, Гойг обнаружил, что Пыжа в избе не было. "Баня! - спохватился он. - Сегодня будет баня!". Он вскочил с кровати. Если бы не здешняя зима, никогда бы ему не узнать, что такое настоящая баня. Разве у себя на родине мог бы он понять это и оценить при тамошних зимах?! Да никогда! Гойг оделся, умылся. Напился чаю из горячего самовара. Пыж старался вовсю. Из банной трубы валил дым. Гойг не утерпел и пошёл в тёплый сарай. "Ямаху" можно было завести в любой мороз. Парни быстро научили его ездить на снегоходе и обслуживать все узлы. Это был подарок Рафика. На нём с радостью катались остальные парни, а Гойг никогда не обижался на них за "Гогу". Им так было удобней, это их земля, их обычаи, хоть они и работают на брата. Про кличку брата он от них никогда не слышал. Может, не они придумали её? Да брат никогда и не появлялся в посёлке.
Поначалу Гойг боялся "Ямахи". Он с детства умел ездить на лошади, но его пугала мысль о том, что надо управлять этими санями, которые тянет табун в сто сорок лошадей. Невозможно представить такую мощь. Только освоился он быстро. Управление оказалось простым, а езда захватывающей дух. Сейчас снегоход стоял заправленный. Видно, что на нём недавно катались. Все системы в норме. Ключ в замке. Он с первого раза завёлся от ключа, без помощи ручного стартёра. Пока мотор прогревался, Гойг сидел в седле и с радостью понимал, что ничего не забыл, пробуя газ и сцепление. Машина откликалась на все команды. "Завтра на работу, в дорогу, а сегодня я покатаюсь!". Он не вытерпел и погонял по реке, пока не замерз. В его последний день перед экспедицией в тайгу был и обед, и баня с прыжками в сугроб нагишом, и отдых после бани. Не было только встречи с парнями-охотниками. Они жили по своему расписанию и возвращались поздно. Это его не огорчало. Всё остальное будет после возвращения из тайги. Две недели свободного времени. Никто на знал, что этот день будет последним.
Вечером Пыж показал ему в сарае гружёный прицеп к "Ямахе". Внешне он походил на палатку с торчащими из-под неё лыжами. Прицеп выглядел громоздким, но снегоход легко мог утащить и две таких палатки по любому снегу. Внутри лежали тщательно упакованные продукты и вещи для охотников по их заказам. Всё было уложено в порядке объезда точек от первой до четвёртой. Для удобства выгрузки. Всё это Гойг знал и не боялся путаницы, но Пыж всё равно его проинструктировал. Канистры с бензином стояли отдельно, тоже по номерам точек. Всё было готово. Оставалось лишь доставить груз по назначению и загрузить добычу охотников. Засыпая, Гойг с радостью успел подумать, что всё опять пошло как прежде.
На следующее утро Пыж дал ему выспаться. День был солнечный, слабый мороз чуть ниже двадцати градусов. Когда завтракали, солнце висело высоко. Но Пыж не волновался. - Обедать будешь на первой точке.
Гойг знал, что заночует он на второй точке. На следующий день в обед на третьей точке, ночёвка на четвёртой и возвращение обратно. Всё как обычно. Дорога по реке. Заблудиться трудно. Главное, не проскочить свёртки на берег в тайгу, к зимовьям. Гойг эти места мог представить себе с закрытыми глазами. Несмотря на это, Пыж протянул ему на берегу прошлогодний "навигатор":
- Не забудь свой жи-пи-си. Вы нынче без него в тайге свой костёр за сто метров не найдёте. Давай, удачи!
Гойг сунул коробочку под меховые одежды и тронул свой караван в путь. "Ямаха" словно не чувствовала прицепленного груза. Всё это было ему знакомо - и нетерпеливая дрожь мощной изящной машины, и снежная дорога по реке, и таёжные берега по обеим сторонам дороги. Всё было как прежде, только добавилось ружье с патронами в прицепе, да слова, которые прокричал вдогонку Пыж:
- Берегись темноты! Волки хозяева ночи!
Гойг остался наедине с дорогой и со своими мыслями. В мыслях он был уже на первой точке. Там ему нравилось бывать больше, чем на остальных трёх. Он сожалел, что она первая на пути, а не вторая, где он ночевал. Охотник на первой точке совсем молоденький парнишка, низкорослый, щуплый, совсем не похожий на могучего охотника. Остальные три охотника были гораздо старше, но тоже все низкорослые, как подростки. Если они не пили чай, то курили трубки, дыма которых Гойг терпеть не мог, ему не хватало воздуха в прокуренных чумах, как они называли свои жилища. Он раньше таких не видел, но был бы не прочь пожить в таких условиях. Высокая палатка в форме конуса. Лёгкая каркасная конструкция обтянута покрытием с термоизоляцией, которое не выпускает тепло и не пропускает холод. Внутри тёплый пол с подогревом. Ноги в носках не мёрзнут при любом морозе. Электрогенератор обеспечивает и теплом, и светом, и электричеством. Гойг не ожидал ничего подобного увидеть в тайге.
Охотника на первой точке звали Алтанай. Он жил там с женой. По их лицам трудно было судить о их возрасте. Слишком молодо они выглядели. Старые охотники тоже выглядели моложе своих лет. Если бы не сморщенные лица от постоянного курения, то никто бы не угадал их возраст. Алтанай говорил, что жену ему привезли прошлым летом. Она из тундры, из стойбища оленеводов. Тайга поначалу пугала её. А для Алтаная тайга родной дом. Он родился в семье охотников. Жену звали Мэнунь. Гойг всё помнил, но голоса её ни разу не слышал. Наверное, она знала только свой родной язык. Когда Гойг с Алтанаем пили чай, она сидела в стороне, не сводя глаз с экрана телевизора. Незнакомая речь не мешала ей рассматривать неведомую для неё жизнь. Алтанай не курил. У них в чуме стоял приятный запах уютного семейного дома. Особенный запах, из которого не хотелось уезжать. Каждый раз он привозил им от себя или шоколадки, или коробки конфет.
Сейчас его ждала новая встреча с ними. Встряхнувшись от своих мыслей, Гойг запоздало заметил, что давно проскочил поворот реки, перед которым был свёрток на зимовье Алтаная. Видимо, его нетерпение прогнало снегоход мимо нужного места, пока он был занят своими мыслями. Гойг сбросил газ и остановился. "Ямаха" приятно согревала своим теплом, как разгорячённый конь. Он сбросил капюшон с головы. Тишина. Только здесь впервые он услышал такую тишину, вдали от звуков жизни, от возни человеческого муравейника, словно их и нет на всей Земле, этих звуков. Огромные деревья по берегам чуть качают своими верхушками, словно пальцы природы, предостерегая любого от нарушения этой тишины: "Тише! Это наши владения, человек! Ты в храме тишины! Соблюдай её!". Только в такие минуты и можно испытать подобное. Но Гойг на работе. Он достал "навигатор" и убедился, что проскочил поворот. Надо возвращаться. В следующий раз накатанный след его не подведёт.
Когда он наконец свернул на берег и углубился в тайгу, солнце опускалось за верхушки деревьев. Но здесь он уже не мог заблудиться и без "навигатора нашёл дорогу. Оранжевый высокий треугольник среди деревьев он разглядел издалека, а тарахтенье электрогенератора услышал ещё раньше. Выезжая на поляну, увидел привычный белый прямоугольник с красным кругом внутри, украшавший тент чума. Японцы давно проникли повсюду, пометив своими товарами и города, и таёжные тропы. Рядом с чумом спутниковая "тарелка" на треноге, чуть поодаль генератор, разгоняющий таёжную тишину. Всё как прежде, но неожиданно всё изменилось.
Гойг остановился неподалёку от чума. Не ус пел он сделать первый шаг, как услышал громкий окрик:
- Стой, однако!
Чум был с входным тамбуром, завешенным вместо двери плотной ширмой. Из-за ширмы торчал ствол ружья, направленный в его сторону. Гойг непроизвольно поднял руки:
- Ты кто? Что тебе надо? - вырвалось у него, - дальше он ничего не успел, потому что услышал за ширмой торопливый женский голос с незнакомой речью. Ствол ружья исчез и наружу вышел пожилой тощий тунгус. Из-за его плеча выглядывала Мэнунь. Тунгус как ни в чём не бывало шёл ему навстречу с невозмутимым видом. Гойг успел привыкнуть к тому, что их лица ничего не выражают в любой ситуации.
- Проходи, давно ждём тебя, однако. - бормотал старик, словно и не было никакого ружья минуту назад. Но Гойг не двигался с места:
- Ты кто? - повторил он, приходя в себя.
- Мэнунь признала тебя, проходи, - продолжал бормотать старик. Алтанай сын мой. Я его отец, однако. Вместо него я. Проходи, - кивал головой старик. Первым делом Гойг расшнуровал тент и вытащил наружу груз для первой точки. Коробки, тюки, мешки, канистры перетащили в землянку и надёжно закрыли. Гойг сделал своё дело. Можно и пообедать. Вслед за тунгусом он вошёл в чум и разделся. Внутри было тепло и уютно. К старым ощущениям прибавились новые запахи и звуки. В чуме стояла детская кроватка. Мэнунь хлопотала возле неё. Гойг кивнул ей, снял унты и уселся на пол возле стола. Стол был тут же, на полу, тепло от которого приятно расслабляло. Тунгус подсел к Гойгу, как к старому знакомому:
- Вот так получается, - покачал он головой, доставая трубку. - Думал, старый я. Алтанай стал охотником. Сын мой... А вот опять я охотник, однако, - он снова покачал головой и тот зажигалки раскурил трубку. Мэнунь как всегда молчала и накрывала на стол.
- У вас прибавление в семье, - Гойг по-прежнему ничего не понимал.
- Да-да-да, - часто закивал головой старик. - Алтанай сын родился. Внук мой. Охотник будет. Да, - тунгус попыхивал трубкой, заполняя чум дымом.
- А ему не вредно это, дым? - не удержался Гойг. От дыма спазмы перехватывали дыхание. Но старик был невозмутим:
- Нет, однако. Дед мой курил, отец мой курил. Я маленький совсем был. Вырос. Нет, не вредно, однако.
Гойг понял, что никто ему ничего рассказывать не собирается и начал сам:
- Где Алтанай?
- Сын мой далеко совсем, однако. В больнице он, - тунгус чередовал слова с попыхиванием трубкой, которая нещадно дымила. - Волки порвали. Он троих убивал, но волков больше было. Много волков. Никто не знает, сколько их было. В больнице он. Нога совсем плохой-плохой. Отрезать хотели. Нога осталась, но сильно- сильно хромать будет, а ходить мало будет, - качал головой старик, всё больше скрываясь в дыму. - Мне сказали, что внук будет. Я осенью приехал. Внука ждал. Помогал всяко-всяко. Алтанай сын не дождался. Больница попал. Я помогал мало-мало, роды принимал. Внук охотник будет... Алтанай не охотник. Я тоже не охотник. Лиса, белка, рысь не стреляй уже. Я только капканы проверяй, добычу собирай. Стрелять уже не охотник... От волка ружье, а куница, горностай, лиса не стреляй, не могу уже.
Гойг оторопел от таких новостей:
- Так добыча есть у вас? - не понял он.
- Есть, однако. Всё сдам. Я не охотник. Не стреляй, Я капканы промышляй, - закивал головой тунгус. Обед прошёл в молчании. Гойг ничего не спрашивал, а всё внимание старика было занято едой. После обеда тунгус снова закурил. Мэнунь убрала со стола и кормила младенца перед телевизором. Поглядев в её сторону, тунгус заговорил:
- Молодёжь наша, другая жизнь, да. Скоро забудут нашу жизнь. Чужую смотрят по тевизору. Отцы наши с богами общались. Боги учили их как жить надо, помогать друг другу. Нет теперь богов. Тевизор учит как жить, - он покачал головой. - Чему учит? Чего там смотрят? Зачем нам всё это?
- Надо добычу погрузить, - спохватился Гойг.
- Давай, однако, - согласился старик и встал проворней, чем Гойг. Старик достал из землянки три больших мешка со шкурками.
- Это всё без Алтаная. Это его добыча. Он теперь не охотник. Ему не надо в тайга жить. Свой дом ему надо жить. Большой дом, - снова без умолку заболтал старик. Гойгу показалось, что он заговаривается от горя. Но добыча его порадовала. Не зря приехал. К этому времени стемнело и сумерки неумолимо сменяла ночная тьма. Припозднился он к обеду. Ветер усиливался, начиналась метель. Вместо обеда у них получился ужин. Они вернулись в чум.
- Оставайся, однако, ночевать. Ночью нет дороги. И метель будет, непогода, - качал головой тунгус. - Нельзя тайга ехать. Волки кругом. Много-много следов, - он поставил на плитку чайник. - Чай будем пить, однако мало-мало.
Гойг и сам понимал, что планы его нарушены и не собирался торопиться, рисковать в ночной мгле. Пока грелся чай, поведение старика показалось ему странным. Он несколько раз ловил на себе взгляд его прищуренных глаз. Взгляд охотника, наблюдающего за добычей, а не застольного собеседника. Слишком он был пристальным. Каждый раз старик быстро отводил глаза в сторону, но вскоре они опять изучали гостя. Только после чаепития старик раскурил трубку и разговорился. Похоже, он ждал этого момента и не спеша начал:
- Да. Вот так... Моё имя Кэпэлэ. Да... Это значит "сухой". Я с детства худым был, сухим, как палка, да. А сына я своего назвал Алтанай. Это значит "золоту подобный", да... Нет. Не из-за золота. Мы охотники. Золото нам не надо. Волосы у него были золотистые такие. Вот и назвал. Потом потемнели. Да... Жена его Мэнунь. Это значит "золотистая", да... Как так получилось? Никто не выбирал, однако. А привезли ему жену, так оказалось. Тоже золотистая, - тунгус не переставал удивлённо качать головой и пыхтеть трубкой. Гойга опять начали душить спазмы и перехватывать дыхание от невыносимого дыма, но тунгус не замечал этого:
- Алтанай не видел своего сына. Я помог ему родиться. Я дал ему имя. Алтанаю понравится. Его сына зовут Корбо, значит "безволосый". Голова его совсем голая, без волос, да... А тебя Гога зовут. Я знаю. Да... И ты совсем не лочо. Я вижу. Ты не похож на других лочо. Я видел много русских. Ты другой земли. И на нас ты не похож, да... И не охотник ты, - пожал плечами старик. - Ты помогаешь другим лочо, ты ездишь на громких санях без оленей.
Вдруг он придвинулся к Гойгу и оглянулся. Мэнунь уже спала на надувном матрасе. В этот момент тунгус не походил на старика, мысли которого о долгожданном сне и отдыхе. Он придвинулся ещё ближе. Его природная невозмутимость скрывала все те чувства, что лишали его сна, но молчать он, похоже, не мог:
- Да. Мы охотники, - начал он почти шёпотом. - Весь наш род. Зачем нам золото? Наша жизнь - это белка, лиса, куница... Волки, медведи, да... , - он почти вплотную придвинулся к Гойгу:
- Зачем нам золото? Лочо ищут золото. Им надо много-много золота. А я не искал, нет... , - старик пожал плечами. - Оно само нашлось. Да... Оно нашло меня. Я не искал... Наверное, так надо. Боги лучше знают, кому что дать, - бормотал он, а Гойг не понимал его бормотания, похожего на бред выжившего из ума старика. Тунгус говорил и не мог остановиться. Желание выговориться пересилило природную невозмутимость, и Гойг не смог бы этому помешать. Ему оставалось только слушать. Тунгус всё равно не оставил бы его в покое. Тот сидел уже вплотную и продолжал бормотать:
- Да, я нашёл... Осенью, до снегов. В ручье... Это золото... Золотой камень...Большое золото, да... Даже Алтанай не знает. Никто не знает... Зато я теперь знаю, что надо делать, да... - решительно произнёс он. - Алтанай не охотник. Ему нужен дом для Мэнунь, для сына. Я сделаю внука охотником. Мэнунь видела в тевизоре. Там большие дома. С большими окнами, с заборами, с высокой крышей. Они будут жить такой дом. Не в тайге. В городе будут жить, да... Бог помог Алтанаю. У него будет большой дом.
Гойгу надоело слушать бормотание и горячий шёпот старика:
- Какой дом?! Ты знаешь, сколько он стоит?! Сколько лет надо сдавать пушнину для этого!?
- Зачем пушнина? Не надо больше пушнина. Не надо охота и капканы, - старик проворно вскочил, отбежал к своему матрасу, сунул под него руку и вернулся обратно с грязной тряпкой, в которую было что-то завёрнуто. Он сел и развернул тряпку.
Человек, ни разу в жизни не видевший золото, сразу понял бы, что перед ним при виде этого массивного жёлтого булыжника. Иначе нельзя было назвать то, что увидел Гойг на коленях старика. Самородок размером с кулак. Неужели действительно находит тот, кто ничего не ищет!? Гойг никогда не задумывался над этим вопросом. Но он с первого взгляда на золото почувствовал его неодолимую власть над собой. Сам того не понимая, он по-иному начал ощущать окружающий мир, самого себя, словно золото своим видом включило в его организме механизм, отсчитывающий часы его новой жизни. Он не в состоянии был распознать в нём механизм самоуничтожения. Не зря его брат посвятил свою жизнь золоту. Это же предстояло и ему, но случилось это раньше, неожиданно.
Гойг медленно протянул руку и взял булыжник в руку. Он с трудом уместился на ладони и холодил пальцы, но от этого холода внутри разгорался пожар, полыхая по всему телу. Гойга сжигало изнутри неведомое до сих пор чувство. Кровь стучала в висках, а в голове пульсировала мысль: "Сколько домов можно на это купить!? Сколько!?". Бушевавший внутри пожар сжигал все ответы. Тунгус что-то бормотал, но Гойг не слышал, уставившись на самородок. Очнувшись, он обнаружил, что второй рукой гладит самородок, а тот своими неровными краями цепляет его пальцы, словно требует, чтобы его гладили и гладили бесконечно. Длилось это недолго. Тунгус протянул руку и самородок снова исчез в грязной тряпке.
- Ты не лочо. Ты чужой на этой земле. Скажи, куплю я дом на это золото?
Гойг не замечал ни табачного дыма, ни духоты в чуме. В голове шумело:
- Да, вполне можно купить дом, - медленно произнёс он. - И мебель. И ещё останется, - он налил в кружку чай. Хотелось пить. Его терзал жар изнутри, а тунгус бормотал, пряча свёрток под матрас:
- Да, Алтанай и Мэнунь - оба золотистые. Их имена притягивают золото. Боги знают, что делают, однако. Не надо охота, не надо тайга. И тебе не надо тайга. Завтра поедешь, а пока спать будем, - тунгус был доволен словами того, кто не лочо. Он не ошибся в чужом человеке. Старик бросил Гойгу медвежью шкуру, а сам улегся на свой матрас и мгновенно затих, как умеют засыпать люди, не привыкшие терзаться всякими мыслями.
Гойг улёгся на мягкую шкуру. В чуме было тепло и без одеяла. Он закрыл глаза. Но это не помогло. Наступила не темнота, а сплошное золотое сияние. Ему казалось, что вместе с кровью по телу проносятся золотые потоки и, скапливаясь в голове, наполняют её как сосуд. Он испугался и открыл глаза. "Продолжать жить, зная, что на свете есть такой кусок золота? Такое возможно!?". В чуме царил полумрак. У детской кроватки горела лампочка ночника, слабо освещая всю обстановку. Снаружи тарахтел генератор.
- И как они спят в таком грохоте? - с непривычки шум генератора казался оглушительным в таёжной тишине. Гойг тихонько оделся и вышел наружу в надежде немного охладить разгорячённую голову. Снаружи генератор тарахтел вовсю. Метель усиливалась. Деревья шумели. Едва различимые во тьме. Сверху летела снежная россыпь, подгоняемая ветром. Чувствуя, что не уснёт, Гойг пошёл вокруг чума. Чего опасаться? Волки за версту обойдут такой шум. Мысли преследовали его по пятам:
- Дом для Алтаная. При чём тут Алтанай!? - эта мысль пронзила всё его тело. - Самородок изменит и мою жизнь! Бог им ещё даст. А мне мой бог дал встречу с ними. У нас разные боги. Он медленно брёл вдоль чума и не отдавал отчёта своим мыслям и не сопротивлялся им. Гойг не был их хозяином. Они завладели его головой, которая подчинилась им, а он подчинялся её приказам в этой ночной мгле. Обойдя вокруг чума, он наткнулся на генератор. Какое-тот время взгляд его замер. Затаив дыхание, Гойг машинально наблюдал, как выхлопные газы, вырываясь из трубы, отвоевали у зимы проталину на земле у самых его ног. Снежинки падали и тут же таяли от жаркого дыхания генератора. Вдруг он вышел из оцепенения и медленно, медленно, как во сне, нагнулся к генератору. Руки его потянулись вниз. Он ухватился за ручку, что торчала сверху, для переноски аппарата и, пятясь назад, потащил генератор по земле. Отдышавшись перед самым входом, он затащил генератор в тамбур и развернул его выхлопной трубой внутрь чума. Прислушался. Шум генератора никак не повлиял на сон хозяев. Они привыкли к нему и не замечали. Гойг выскочил наружу и метнулся к снегоходу. Теперь его действия были осмысленны и стремительны. Что он делает? Всё происходило, как в бреду. Он не замечал ни ночной мглы, не чувствовал холода, не обращал внимания на метель. Он ни о чём не думал. Гойг действовал. Скинув попону со снегохода, покрытую толстым слоем снега, он включил зажигание и завёл мотор. Его звук по силе не мог соперничать с тарахтением генератора, да это и не волновало Гойга. В его голове навязчиво, монотонно, как стук вагонных колёс, стучала одна мысль:
- Дом для Алтаная... Дом для Алтаная... Да, будет ему дом. Будет. Он ещё найдёт золото. Будет ему дом, - за шумом ветра мотор снегохода был неслышен, но он уже прогрелся. Фара "Ямахи" нетерпеливо светила вперёд, освещая стену мечущейся снеговой кутерьмы. Он по-прежнему не задавал себе никаких вопросов: "Что я делаю? Куда я еду?". С того момента, как золото покинуло его ладонь, он не отдавал отчёта своим действиям. То, что им двигало, заставляло действовать, не подчинялось его рассудку. Он оказался во власти разбушевавшейся силы, о существовании которой не подозревал.
Снежная вьюга усиливалась. Снежинки, опускаясь на кожух "Ямахи", таяли и стекали вниз, как слезинки о его прошлой жизни. Он не думал об этом. Впереди у него новая жизнь. Гойг ещё несколько раз обошёл вокруг чума и осторожно заглянул внутрь. Сквозь сизый дым там невозможно было что-то разглядеть. Он понял, что пора. Обмотав лицо шарфом, он бросился в чум, к спящему старику и на четвереньках сунул руку под матрас. Пальцы сразу нащупали твёрдый свёрток. Вот он, билет в новую жизнь. Крепко сжав свёрток, Гойг рванулся наружу из смертельного тепла. Никто и не поймёт, зачем старик так поставил генератор. Несчастный случай, - мелькнуло в голове Гойга, когда он садился за руль.
"Ямаха" взревела и сорвалась с места. Теперь по своему следу к реке, а там на вторую точку. Сердце Гойга лихорадочно билось, словно он вскарабкался на горную вершину. Он, действительно, чувствовал себя на вершине жизни. Очень скоро тарахтение генератора осталось позади. Мотор снегохода урчал гораздо приятней, но скоро к нему присоединился другой звук, живой, заунывный, леденящий душу. Сквозь шум метели послышался вой. Сначала один, потом второй, ещё и ещё, со всех сторон. Тарахтение генератора могло отпугивать волков, но свет фары их только привлекал.
Те силы, что толкнули Гойга в ночь, в пургу не могли допустить мысли в его голове о том, что какие-то волки могут помешать его новой жизни. Он гнал снегоход вперёд, к реке, где он на скорости легко уйдет от любой погони. Но вой со всех сторон приближался, а в тайге сильно не разгонишься. Вдруг он заметил по сторонам, среди деревьев, мелькающие огоньки. Сверканье волчьих глаз выглядело красочно на фоне кружащихся снежинок, но волчий вой нарушал эту красоту. Он понял, что его догнали. Тяжесть золотого куска за пазухой вытеснила из его жизни здравый смысл. Он оказался за его скобками, где исключена возможность всякой надежды. Гойг гнал вперёд и вперёд, вцепившись в руль. Ничто не могло остановить его, кроме неизбежности. И эта неизбежность наступила. Она навалилась сзади, со стороны прицепа, тяжёлой массой серого хищника. Гойг даже не понял, что произошло, но этой тяжестью его выбросило с сиденья. Он только успел увидеть метнувшийся в сторону свет фары. Последние всхлипы мотора, и острая боль пронзила шею. Неизбежность накрыла всё чёрным мраком. . . . . . . . . .
К утру метель утихла. Стая волков медленно, как после утомительной работы, двигалась от реки вглубь тайги, оставляя после себя опрокинутый снегоход, растерзанный прицеп с выпотрошенными мешками, коробками, клочьями тряпок. Чуть в стороне на снегу большое кровавое пятно в утоптанном снегу с рваными кусками шубы, окровавленными лохмотьями одежды, подошвы унтов торчат из снега. Внизу, под окровавленными обрывками шубы, в кровавом месиве вперемешку с тряпками валялся вмерзший в землю золотой самородок величиной с кулак. Он ждал своего нового хозяина.