Омелина Елена Владимировна : другие произведения.

Замурованная музыка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Елена ОМЕЛИНА
  
  
  ЗАМУРОВАННАЯ МУЗЫКА
  
  
  Mola tantum salsa litant,
  qui non habent tura.
  (Приносит в жертву муку и соль тот,
   кто не имеет фимиама.)
   древняя пословица
  
  
  
  Первое действие.
  
  Сцена - полупустая комната в доме, откуда выехали жильцы. Полная темнота. Слышны шум машин с улицы, звяканье трамвая на кольцевой, нудное и настойчивое мяуканье голодной кошки за стеной и два голоса: мужской и мой.
  
  МУЖСКОЙ ГОЛОС: Эй, где вы там? Вытяните вперед руку.
  Я: Зачем?
  Он: Вытягивайте, говорю. Тут низкая притолока, можно...
  Я: Мама!
  Он: ... стукнуться головой.
  Я: Поздно! Уже. Но все равно спасибо. Кажется, я нащупала вход в коридор.
  Он: Ну и входите!
  Я: Нет уж, лучше вы ступайте первым, в такой темноте с непривычки и шею недолго сломать.
  Он: Хорошо. Следуйте за мной. Осторожно, тут еще пара ступенек. Сразу поворачивайте налево, потом опять же по левой стене - вторая дверь. Вы бы посветили мне. Никак не попаду ключом в замочную скважину. Ну, где же вы?!
  Я: А?
  ОН: Не отставайте, а то придется ночевать на лестнице.
  Я: Нет-нет. Я уже в коридоре. Почему так жутко воняет затхлостью?
  Он: Вы не очень-то тактичны... Запах вечности. Здесь давно никто не живет.
  Я: Где фонарик? Давайте посвечу.
  Он: А вот теперь уже не надо. Мы почти внутри. Замок заржавел. Сейчас... еще секунду...
  Я : Я совсем ничего не вижу. Ой! Моя сумка у вас?
  Он: Берегу вашу сумку, как зеницу ока, если хотите. Не волнуйтесь, никуда я не сбегу с вашей сумкой.
  Я: Да нет, я не о том. Я хотела положить в нее очки от солнца.
  Он: От чего?
  Я: От солнца. Надоело держать их в руках.
  Он: Давайте сюда. Я протягиваю к вам руку, чувствуете?
  Я: Ага...
  Он: Вот и замок поддался. Входите.
  На сцене появляется луч карманного фонарика.
  
  
  ОН: Ну вот они, ваши апартаменты. Где-то справа должна быть кровать. Кровать, иди знакомиться со своей хозяйкой. Слышите, поскрипывает,значит, признала вас. Около двери - умывальник. Правильно, здесь. Я поставил сумку рядом, на стул, а вы пробирайтесь осторожно к кровати и садитесь. Ну вот... Приземление прошло благополучно?
  Я: Нормально. Но почему так темно? Ведь на улице еще не совсем ночь. Здесь окна есть?
  ОН: Да все здесь есть, не волнуйтесь. Вам еще очень понравится, уезжать не захотите.
  Я: Я и не волнуюсь, просто непривычно. Тишина на уши давит, а темнота на глаза. Жутковато. Так и кажется, что вы сейчас в кромешном мраке приставите мне к горлу нож и заорете: "Кошелек или жизнь".
  Он: Жизнь ваша еще вам самой пригодится.
  Я: Ну, вот. Опять что-то не то ляпнула! А вы обиделись? Простите. Обстановочка располагает. Да-а-а, судя по запаху, в таком сарае я еще никогда не жила.
  ОН: К дому относитесь, пожалуйста, уважительно, ему уже почти триста лет, и не его вина, что с вами он встречается не в лучшем виде. Заметьте, люди предают свои дома, так же, как друг друга. Вот кошелек ваш, пожалуй, действительно представляет некий интерес, но, уверяю вас, не все его содержимое, а лишь та тысяча рублей, о которой мы договорились.
  Я: Что вы волнуетесь, заплачу я вам за ваше жилище. Потерпите немного или лучше посветите сюда, а то если б даже очень захотела, в одиночку кошелек мне все равно не найти, он должен быть в сумке, а она не подает признаков жизни, захапала денежки и молчит. Ну и темнотища же здесь! Спасибо, уберите фонарик, глаза слепит. Вот он, кошелек, но наощупь-то я вам все равно ничего не отсчитаю. Вы слышите?.. Ну что, я так буду и сидеть, как дура, с кошельком в темноте?! Я вас спрашиваю. Да вы слышите меня или нет?! Давайте не будем играть в прятки, я знаю, что вы здесь. Даже если вас не видно и не слышно, ваш исключительный запах вы никуда не спрячете! Кстати, что у вас за одеколон? Очень любопытный букет ароматов... Интересно узнать, в этом многоуважаемом доме вообще когда-нибудь существовало электричество или к экзаменам готовиться мне придется при свечах? Черт, что это у меня под ногами? А-а-ай! Кажется, пустая бутылка. Хоть бы прибраться удосужились, все-таки квартиранта ведете. Удобства, я так полагаю, во дворе? А? Раковина, о которой вы так трогательно напомнилили, наверно, служит только для украшения интерьера? Могли не стараться, ее все равно не видно. Эй, вы меня слышите? Я ведь с вами разговариваю! Что, сказать нечего? Зато кошке вашей есть что сказать - орет, не переставая. Вы ее, что же, совсем не кормите? Она, видимо, вроде нагрузки к коттеджу? Скорее всего именно мне и придется ее кормить? Ну что же вы не отвечаете? Эй, вы еще здесь?! Эй!
  
  Резко зажигается свет. Свет тусклый, но от неожиданности все равно больно глазам.
  
  ОН: Вот вам электричество, вот вам водопровод. (Подходит к крану, вертит его в разные стороны) Что? Ну же! В принципе, есть...Будет. Во всяком случае, сегодня утром вода была.
  Я: Ничего себе, сколько мусора! Почему вы не уберете эти залежи?! Надо же! И чего тут только нет! Постойте, а это что же такое? Кажется, маятник от часов? Ой, ну в точности как у нас! Вы извините, пожалуйста, просто, когда я была маленькая, у бабушки в комнате висели старинные часы. Она ими очень дорожила, говорила всегда, что часы остались от дедушки, и просила их беречь. Потом, когда бабушка умерла, все ее вещи куда-то постепенно растворились, и часы тоже ушли... Так вот у тех часов был точно такой же маятник! Я помню эти буковки - "А" и "N".
  Он: Ну, вот и прекрасно! Я же говорил, вам здесь понравится. Уже поздно. Располагайтесь, а я пошел. Прощайте.
  Я: И кусочек эмали отколот, ну в точности как у наших... Эй, постойте! Вы... Погодите. А деньги?
  ОН: Что?
  Я: Я говорю, а деньги? Денег вы не возьмете?!
  ОН: Ах, да. Простите. Давайте вашу тысячу.
  Я: Если вы хотите сказать, что вот это вот жилье...
  ОН: Если вы хотите сказать, что вот это вот деньги...
  Я: Ну, знаете! Для вас, может, это и не деньги, а я полмесяца работаю, чтоб эту тыщу несчастную заработать. Заочников, знаете ли, не очень жалуют, вот и устраиваешься, куда берут. Вам-то, конечно, что переживать, небось, за гроши приобрели этот клоповник и сдаете нищим студентам. Хоть бы ремонт потрудились сделать или, на худой конец, мусор убрать. А, собственно, зачем, правда? Зачем нас, нищету, уважать? Мы ведь и так рады, шутка ли - тыща в месяц!? Благодетель!
  ОН: Все. Вы мне надоели, ступайте обратно на вокзал и ищите себе другое жилье. Я не сдаю вам комнату. Забирайте ваши вещи и уматывайте из моего дома. Ну! Вы слышите, что вам говорят! Ремонт ей не сделали! Дом ей не нравится! Принцесса тоже нашлась! А мне не нравитесь вы! Хамство ненавижу с детства! Ну, убирайтесь вон!.. И что же вы сидите?
  Я: Ладно, не сердитесь так.
  ОН: Я сказал, уходите. Вот ваши деньги.
  Я: Можно подумать! Вы что же, за дом свой обиделись? Ну и жили бы в нем сами, раз он вам так нравится.
  ОН: Вы уйдете сегодня или нет?! Может, вас вывести силой?
  Я: Да бросьте вы, я пошутила. Я вовсе не хотела обидеть ни вас, ни ваши разлюбезные руины.
  ОН: Или вы сейчас же...
  Я: Все-все-все. Очень миленький особнячок... Молчу, как рыба об лед. Молчу, ну... Ну, заберите деньги... Не обижайтесь на меня. Устала с дороги. Можете вы простить минутную слабость уставшей женщине? И потом, мы с вами обо всем договорились, меня все устраивает.
  ОН: Я прошу вас, уйдите по-хорошему.
   Я: Ну, что ж, раз вы так настаиваете, то делать нечего... Пойду обратно на вокзал... Послушайте, не выгоняйте меня, пожалуйста. Вы же прекрасно знаете, что мне некуда идти, да и поздно уже... И потом этот маятник...
  ОН: Ваш паспорт.
  Я: Что?
  Он: Если вы все-таки остаетесь, я должен забрать у вас паспорт.
  Я: Зачем? Не собираетесь же вы меня здесь прописывать! Или вы думаете, что я украду что-нибудь из обстановки? Уверяю вас, я не занимаюсь кражами с помоек. Простите, вырвалось. Я хотела сказать, на меня вы можете положиться - я в жизни ничего чужого не взяла. Даже деньги на улице не подбираю. Я вас убедила? Помните, в каком-то сериале...
  Он: Извините, но я не смотрю сериалов.
  Я: Честно говоря, я с некоторых пор тоже стараюсь не смотреть. Особенно слишком длинные... Моя бабушка очень любила "Санта-Барбару". Даже записывала имена героев на листочках из моих старых школьных тетрадок. А потом бабушка умерла, а "Санта-Барбара" все продолжала идти... Целых полгода мы с мамой находили в доме эти бабушкины записочки. Они неожиданно выползали из-под клеенки на кухонном столе или сваливались с полки прямо на голову - написанные такими родными каракулями, - а чужие герои пустыми глазами смотрели на нас с экрана. Бабушки уже не было и некому было любить их, переживать за их судьбы.
  Он: Ну, хорошо, не надо паспорта... Уже поздно. Вы, наверно, устали, да и мне, честно говоря, давно пора.
   Я: Да-да... Давайте прощаться. Я, и вправду, очень хочу спать. Ноги гудят уже...
  ОН: Ну, спокойной ночи... Кстати, насчет нищих студентов... Разве вы не заметили, что дом пуст? Ваша тысяча - единственный мой доход. При самых скромных подсчетах хватит только на бензин на полмесяца.
  Я: Ладно, извините.
  Он: Да, нет. Ничего. Мне, в сущности, безразлично, что обо мне думают клиенты. Спокойной ночи.
  Я: Ага. Пока. Простите...
  Он: Ну что еще?
  Я: Спать придется прямо на одеяле? Может, белье-то хоть на кровать мне положено?!
  ОН: Совсем забыл. Извините, сегодня уже поздно, вы уж как-нибудь одну ночь... а завтра утром завезу. Если у вас больше нет претензий, я пошел.
  Я: До завтра. Страшновато, правда, оставаться здесь одной, да еще эта кошка так пронзительно вопит.
  ОН: Послушайте, чего вы от меня хотите?! Чтобы я ради вашего удовольствия удавил бедное животное или чтобы караулил вас тут всю ночь?! Может, лучше прирезать вас, как вы сами советовали?! А?! Никто не услышит, а хватятся вас как минимум через месяц. Труп под покровом ночи можно вывезти в багажнике, а можно и оставить здесь. Уложить так живописно "прямо на одеяле". В эту комнату больше двадцати лет уже никто кроме меня не заходит. Ну как? Кстати, когда вы молчите, вы мне нравитесь больше... Простите, я напугал вас, вы так побледнели... Не бойтесь и не обращайте на меня внимания.
  Я: Зачем вы так? Что я вам плохого сделала? Если я и болтаю лишнее, то можно же иметь хоть каплю снисхождения к одинокой женщине в чужом городе! Я и так уже на пределе. Знали бы вы чего мне стоило сюда приехать?! На работе, как всегда, проблемы, у сына в садике - карантин! Надо пристроить сына, раздобыть денег. Всех уговорить, упросить. И все смотрят на тебя как на обмылок и ломаются: может, отпустим тебя, а может, нет. Одна моя мама чего стоит!!!
  ОН: Ну и не приезжали бы...
  Я: Трудно все-таки с вами.
  ОН: Простите меня и не хлюпайте носом, вам это не идет. Я наконец-то ухожу. Все идет как нельзя лучше. Постарайтесь отдохнуть. А здесь вам и в самом деле будет хорошо: тихо, спокойно, никто не помешает...( молчание, истошно орет кошка) Ну, до завтра. Вы во сколько просыпаетесь? Если в половине восьмого заеду, не рано будет?
  Я: Не рано. Давайте ключ и уходите. Я действительно очень устала.
  
  Он ушел, я осталась одна. Надо бы разобрать эту кучу мусора в углу, да может, выбросить завтра во двор, что не надо. А что, он придет, скажет, что ему не пригодится. Невозможно же жить рядом с таким нагромождением! Положила ключ на стол, потом вспомнила, что плохая примета, взяла обратно в руки. Посмотрела в окно, стекло почти не просвечивает, но все равно видно, как по ночной улице спешат куда-то машины, увеличивая скорость до предела, - знают, что гаишники спят! А мне спать не хочется. Ну что ж, попробую навести порядок, может, станет поуютнее. Какое-то тряпье, малярные кисти, жестяная банка с остатками засохшей краски, подшивка старых газет... Боже мой! Что это?! Не может быть, как похожи! Да нет же, это они, дедушкины часы! Они висели у бабушки над кроватью, и по вечерам бабушка останавливала маятник, чтобы они никого не разбудили своим боем. Вот, сбоку стеклышко треснуло, я всегда смотрела на эту трещинку, когда засыпала. Я поставлю их на ящик, прилажу маятник. Завести конечно не удастся, да и ключик наверно давно утерян. Интересно, как они оказались здесь? Ну, здравствуйте, родные мои! Никак не думала, что встречу вас в таком месте! Теперь-то я вас не потеряю, будете моим талисманом! Порылась в сумке, достала телефон, набрала номер.
  
  Я: Мама? Алло, это я. Все хорошо. Доехала отлично. В институте уже была, первый экзамен в субботу. Откуда можно звонить в такое время? С квартиры конечно! Никаких хозяев, одна в целом доме! Тишина, простор и в самом центре - даже на транспорт не надо тратиться, представляешь!? Просто повезло! И все это великолепие - за тыщу в месяц! Удобств, правда, никаких, ну, да не век же мне здесь куковать. Месяц-то да еще летом как-нибудь перекантуюсь. Хозяин, а не хозяйка. Да, да, мужчина. Не знаю, ни молодой, ни старый, а так вроде ничего... Культурный. Да осторожная я, мама, ты все еще думаешь, что мне десять лет. Да и воровать у меня нечего! Как там Стасик? Скучает по маме? Не-е-ет? Ах, он засранец! Мам, ты его не больно балуй, а то мне потом с ним не справиться. Он ведь такой, сядет на шею и ножки свесит, не успеешь оглянуться, как обнаглеет. Поцелуй его от меня завтра, как проснется. Только сразу, слышишь, сразу, как проснется. Ну все, мамулик, пока, а то наговорим на дорого. Не скучайте, скоро приеду - неделя, другая, глядишь, так и месяц промелькнет. И все! Я уже на третьем курсе! Постараюсь пораньше, хотя за комнату уже заплатила за месяц вперед. Мам, ты же местных расценок не знаешь! Дорого! Посмотрела бы ты на этих бабулек на вокзале - двести в день, а меньше и не подходи. Божьи одуванчики! Мама, а ты случайно не помнишь, куда девались бабушкины часы? Ну такие, что над кроватью висели! Ну, бабушка еще все время говорила, что это дедушкины. Помнишь? Ну, когда еще делали ремонт... Да нет,.. просто так. Ой, ну ладно, мам. Все, целую, запираюсь и ложусь спать. Да запираюсь, запираюсь. Стасика поцелуй, слышишь? Все, мам, пока-пока.
  
  Кладу телефон на стул, начинаю разбирать сумку; постилаю на стол салфетку, затем выставляю кружку, ложку, еду, кипятильник. Есть не хочется, не люблю вечером есть. Надо запереть дверь, ищу ключ, потом вспоминаю, что когда доставала телефон, уронила ключ в кармашек сумки. Наконец-то запираю дверь. Сходить бы в туалет, да где его искать по коридору в потемках, чего доброго и обратной дороги не найду... Потерплю уж до утра. Надо бы завтра вымыть стекла в окне, а то совсем ничего не видно. Форточка отсырела и закрывается с трудом. Выключаю свет. Ложусь прямо поверх серого казенного одеяла, накрываюсь с головой курткой. Как-нибудь одну ночь перетерплю без белья. Если не обманет, завтра привезет. Все смолкло. Вдруг в тишине слышу,- да нет, же, не показалось,- осторожное, знакомое до боли тиканье. Я приподнимаюсь на кровати, но, чтобы не спугнуть это чудо, не зажигаю света. Я замерла и слушаю, слушаю и вспоминаю...В своих воспоминаниях я снова - маленькая девочка, утро, я просыпаюсь и первое, что вижу, - солнечные зайчики на потолке... они разговаривают. Ах, нет! Это не они разговаривают, это тихо-тихо, чтобы меня не разбудить, говорят бабушка с мамой, а часы - тоже тихо - тикают себе и тикают... Вдруг по ушам резко бьет противный звук - это опять орет кошка. Покормить ее что ли?
  
  Я: Кс- кс- кс. Да где же опять этот чертов ключ?! Кошка, да помолчи ты. Вот зараза, специально уселась под самой дверью и ноет. Есть, что ли, хочешь? Наверно, от двери пахнет колбасой, да? Голодная! А тетка глупая ругается, да? Киса, ты меня слышишь? Смотри-ка, слышит! Я сейчас тебе под дверь просуну кусочек колбаски. Ну-ка, чуешь колбаску? Вот ешь, ешь. Смешно как чавкает! Интересно, какая ты, черная, белая...Судя по голосу, молоденькая еще. Глупенькая. Малышка бедненькая, потерялась, наверно. Тебя твоя хозяйка ищет, зовет, плачет, а ты здесь со мной разговариваешь... А может, ты бездомная? И не было у тебя никогда никакой хозяйки? А? Завтра ключ найду, мы с тобой познакомимся, а сегодня уже поздно, спать пора. Давай, иди к себе, где ты там ночуешь... Ну, все, все, спокойной ночи. Иди, я свет выключаю.
  
  Я отхожу от двери, кошка умолкает. Придвигаю стул с телефоном поближе к изголовью, чтобы можно было, не вставая с постели, отвечать на звонки. Я опять выключаю свет и кидаюсь на кровать. Комната погружается в полную тишину, и я моментально засыпаю. Сплю я плохо, ночью меня мучают неясные кошмары, но утром ничего припомнить не могу. Утром в комнате не так светло, как могло бы быть утром, но все-таки достаточно, чтобы можно было ориентироваться. Надо выйти и попытаться найти туалет. Странно, что я не хочу в туалет, но выйти все-таки надо. Утро начинается тем же, чем закончился предыдущий вечер, а именно - поисками ключа. Ищу и мысленно придумываю, где я его буду хранить, чтобы больше не терять. Наконец нахожу на подоконнике ( ну правильно, закрывала форточку и положила!) Пытаюсь открыть дверь, но то ли замок заржавел, то ли Он перепутал ключ, но дверь не поддается. Мне становится не по себе. Ну, ничего, ничего. Если Он меня не обманул, то через полчаса Он явится с бельем и выпустит меня отсюда, а пока можно привести себя в порядок, ведь времени перед институтом уже не останется. Я отвинчиваю кран, и к моему удивлению вода льется на мои ладошки. Это меня радует, не одни обломы сегодня. День начинает налаживаться. Я с удовольствием чищу зубы, умываюсь, подкрашиваюсь. Пытаюсь открыть форточку, но видно вчера я слишком надавила на нее - не поддается. Я заставляю себя позавтракать, совсем нет аппетита, наверно, чересчур нервничаю. Вдруг слышу шаги по коридору. Ну, наконец-то. Стук в дверь.
  
  ЕГО ГОЛОС: Доброе утро. Можно?
  Я: Ну, слава Богу, это вы! Конечно можно. Даже нужно! Представляете, я не могу никак выбраться отсюда. Произошло какое-то недоразумение с ключом. В общем, вся надежда на вас. По-моему, вы вчера дали мне не тот ключ, дверь-то он с перепугу как-то запер, а вот открыть...
  Он: А у вас и не заперто. Я войду? Не удивляйтесь, в старых домах иногда и не такое случается. Ну, улыбнитесь же, а то на вас больно смотреть. Ну, вот, совсем другое дело. Видно, что отдохнули, выспались... Вы сегодня такая хорошенькая.
  Я: Правда? То есть, я хотела сказать, вы случайно не помните, откуда здесь взялись эти часы?
  Он: Видимо, от прежних хозяев остались... Не знаю. А зачем вам это?
  Я: Да так. Просто похожие часы были в моем детстве... Вы белье мне привезли?
  Он: Разумеется. Вот. Устелете сами или вас обслужить?
  Я: Спасибо. Какое странное утро.
  Он: Что же в нем странного?
  Я: Ну,.. например, вы на редкость любезны. Конечно, постелю сама.
  Он: О, у вас хороший вкус! Очень симпатичная салфетка! Этот стол давно не выглядел так уютно, по-домашнему. Так и хочется к нему присесть! Я все-таки не ошибся в вас. Вы чудесный квартирант.
  Я: Хотите перекусить? Есть колбаса, хлеб, йогурт и стакан соку найдется. Поешьте, все равно до вечера все испортится.
  Он: Не стоит. Я ем очень мало, а по утрам не ем вообще.
  Я: Ну, тогда,.. мне пора. Извините, но надо уходить, я боюсь опоздать в институт. Первый день все-таки...
  Он: Понятно.
  Я: Ну тогда встаем и уходим? Да?.. Что вы сидите? Вам плохо?
  Он: Нет.
  Я: В таком случае, вставайте. Вы слышите, мне надо уходить. Я прошу вас, пойдемте побыстрее.
  Он: Не торопитесь.
  Я: Что значит "Не торопитесь"?! Что вы хотите этим сказать? Послушайте,через двадцать минут я должна быть в институте! Я не собираюсь опаздывать в первый же день!
  Он: Понимаю, но... выслушайте меня...
  Я: Давайте, я выслушаю вас вечером. Вечером приходите, мы сядем и поговорим, а сейчас мне действительно некогда. Надо идти.
  Он: Боюсь, вы не сможете уйти.
  Я: Это еще почему?
  Он: Вы здесь... желанны.
  Я: Ну вот, начинается...
  Он: Да нет же! Вы совсем не так меня поняли! Я хотел сказать...
  Я: Я не знаю, что вы там хотели, но послушайте, неужели нельзя обойтись без этих пошлостей? Неужели вы, мужики, себя перестаете уважать, если хоть одну юбку пропустите? Я вас очень прошу, давайте отложим все желания до вечера? А? А вечером спокойно разберемся. Хорошо? А еще лучше - соберу-ка я вещи и съеду отсюда. Мне все эти ваши трюки с ключами и двусмысленные намеки - ой как не нравятся!
  Он: Что? Вы полагаете, что я собираюсь посягать на вашу честь?! Вы серьезно думаете, что я могу вас желать как женщину?! Вы не представляете, до какой степени вы меня развеселили! Да, давно я так не смеялся!
  Я: Ну, знаете! Что же такого смешного я вам сказала?! Да, вы что, издеваетесь надо мной, что ли, в самом деле?! Согласитесь, это не очень-то вежливо с вашей стороны! Заперли меня в этом клоповнике, говорите намеками да еще и ржете во все горло!
  Он: Да будет вам известно, что я давно уже разучился говорить намеками, и сейчас сказал вам лишь то, что должен был сказать. Ни слова больше, ни слова меньше. Ну, а если я обидел вас, то впредь обещаю с уважением относиться к вашим женским прелестям.
  Я: Может, все-таки, прекратим эти дурацкие пререкания и пойдем каждый по своим делам?
  Он: Прислушайтесь к себе и подумайте, вы этого хотите?
  Я: Извините меня, но вы в своем уме? Вы... Погодите! Как же я раньше не догадалась?! Ну, конечно: этот заброшенный дом, я с вами здесь одна... Вы приводите сюда свои жертвы поодиночке, и они никогда не встречаются друг с другом...Этот дом вам и ненавистен, и дорог одновременно. Вот почему вы так нервничаете, когда я что-нибудь говорю о нем не то...
  Он: Перестаньте!
  Я: Здесь наверно что-то случилось? Что-то, что вы никак не можете простить... Вы за что-то мстите всему человечеству? Или только женщинам? Наверно, только женщинам...
  Он: Кто бы знал, как я смертельно устал!
  Я: Да нет, не может быть... Вы бы еще вчера ночью могли меня... Хотя, кто вас знает? У таких, как вы, у каждого свой сценарий. Послушайте меня, я вам не сделала ничего плохого. Да я даже и не знаю вас. Я приехала из другого города, там меня ждут. Мой сынишка, он совсем еще маленький, и ему кроме меня не на кого надеяться. А моя мама? Да она просто умрет с горя, если потеряет меня. Подумайте, разве их спокойствие не стоит короткой вспышки вашего безумия? Отпустите меня, пожалуйста. Я даю вам слово, что навсегда забуду и вас, и этот дом. Деньги можете оставить себе, если хотите. Только выпустите меня, пожалуйста.( молчание )
  Я: Ну, что же вы не отвечаете? Вы ведь выпустите меня? Вы сейчас же отойдете от двери? Правда? Не стойте же истуканом. Дайте мне пройти. Знаете, ваша шутка затянулась. Ведь все хорошо в меру, не правда ли?
  Он: Мне очень жаль, но вы не сможете выйти отсюда. Поверьте, не я тому виной.
  Я: Что? Вам жаль? Отойдите от двери сейчас же, не корчите из себя идиота! Ну, все. Я звоню в милицию. Удивительно, вы даже не пытаетесь отнять у меня телефон. Вы, извините, дурак или так искусно притворяетесь? Ну, телефончик миленький, ну что же ты не ловишь?!.. Блин, аккумулятор сел... Ну, ладно, сейчас найдем подзарядник! Три минуты, и можно вызвать милицию! Он где-то в сумке... Сейчас, сейчас... Тьфу, ну и дура: "Возьму, мама, возьму", а так и не... Какая нелепая ситуация! Ну, отойдите же вы, Христом Богом вас прошу!
  Он: Вот.
  Я: Что это?
  Он: Ваше зарядное устройство.
  Я: Да? Действительно. А где вы его?... Послушайте, чего вам от меня надо?
  Он: Да идите вы... Пожалуйста. И перестаньте наконец всхлипывать. Зря вы не хотите понять... Идите. Идите же!
  
  Я выбегаю в коридор, а он остается стоять возле двери. Потом он медленно пройдет вдоль стены и сядет на подоконник. Он так и будет сидеть там, закрыв лицо руками, когда я вернусь. Я плотно прикрою дверь и свернусь калачиком на кровати. Потом перестану плакать и спрошу:
  
  Я: Кто они?
  Он: Жильцы.
  Я: Почему они такие... такие прозрачные?
  Он: Сама знаешь.
  Я: Неужели так бывает?
  Он: Как так?
  Я: Так быстро?
  Он: Бывает по-всякому.
  Я: А я? Я тоже?..
  Он: Ну что ты? Посмотри, ты порезала палец. Идет кровь. Разве у них может быть кровь?
  Я: Ну да, да... Но почему я ничего не хочу?
  Он: ОН за тебя хочет.
  Я: Кто ОН?
  Он: Узнаешь. Не все сразу.
  Я: А ты?
  Он: Что я?
  Я: Кто ты?
  Он: Я - это я...
  Я: Ты - не... человек?
  Он: Я - это я.
  Я: Что мне теперь делать? Скучно сидеть тут взаперти.
  Он: Неправда. Ты просто еще не пригляделась.
  Я: К кому?
  Он: К себе. Cognosce te ibsum. Помнишь?
  Я: Помню. Познай самое себя. Что, познавать?
  Он: Познавать.
  Я: Ты мне поможешь? Ведь это ты притащил меня сюда.
  Он: Я не ты и, тем более, не ОН. Я не могу многого. Ты можешь больше.
  Я: Я? Но ты хотя бы не уйдешь? Ты будешь рядом?
  Он: Мне нельзя долго с тобой. Общаться с людьми - опасная штука. Может плохо кончиться.
  Я: Для кого? Для меня?
  Он: Для тебя тоже.
  Я: Ну да. Опять плохо и опять для меня. Долго еще мне будет хуже?!
  Он: Брось. Все на своих местах. Тебя ждали здесь, и ты пришла. Извини, мне пора. Да, чуть не забыл, я ведь тебе принес... Вот! Коньяк, хороший, по-моему. А впрочем... Угощайся, а мне пора.
  
  Он уходит. Я поднимаюсь с постели, бегу к двери.
  
  Я: Постой. Мое сердце разрывается от жалости, постой! Что же теперь со мной станет?..
  
  Чего это я разговариваю сама с собой! Последнее дело. Лучше выпить, самое время, хоть и не хочется. Споласкиваю кружку, наливаю в нее коньяк, пью мелкими глотками и рассматриваю этикетку бутылки. Если бы я что-нибудь понимала в коньяках и если бы было с кем поговорить, то я бы сказала, что напиток очень даже недурен. Интересно, где это я порезала палец? Кровь и правда сочится. Странный вкус - кровь пополам с коньяком. Коктейль. Кажется, я собиралась вымыть окно... Когда? Вчера вечером. Или позавчера? Или в том году? Или в позапрошлом веке? Времени не стало. Его нет. Эти люди с примусами и шпагами, что бродят по коридору, застряли здесь вне времени. А я? Мое сердце разрывается от жалости! Но к кому? Не знаю! Смешно,но я не знаю, кого я жалею. Я вспоминаю маму, сына, каких-то знакомых и родственников и ничего во мне не содрогается. Они все где-то далеко-далеко, в цветнойи шумной жизни, и что им за дело до меня. А та девочка в коридоре, она упала и ушибла коленку. Она плачет, затерявшись во времени, она так одинока. Они все жутко одиноки, эти затерянные, никому не нужные призраки... Э-э-э, а жалею-то я их. Странно, у меня есть мама, сын, а я в вонючем коридоре дую на полупрозрачную детскую коленку и слезы сами катятся.. Мама будет плакать, или плачет, или плакала, или как там в плюсквамперфекте - давным-давно было плакала, а у меня нет времени - ни будущего, ни настоящего, ни каких бы то ни было прошедших. Как он сказал? Я человек, я многое могу, чего не может он? Я могу жалеть и желать, лю-бить, ненавидеть и терпеть, и обидеть и вертеть... При чем тут вертеть? Это я уже пьяная. Значит, точно не призрак. Привидения не нажираются так дорогим коньяком. Привидения пьют помаленьку. Или совсем не пьют? Нет, совсем не пить невозможно. При такой-то полупрозрачной жизни! Где-то заиграла музыка, какой-то простенький мотивчик, а слов не разобрать. Надо спать, а то если выпью еще, потом будет плохо. Да, я хотела вымыть окно. Ну, что ж, будем мыть окно. Набрала воды в бутылку, которая давно каталась по полу, нашла тряпку, начала растирать грязь по стеклу, потом работа увлекла, я и не заметила, как заговорила вслух.
  
  Я: Wenn ich an deinem Hause
   Des Morgens vor?bergeh,
   So freut"s mich, du liebe Kleine,
   Wenn ich dich am Fenster seh.
  
   Mit deinen schwarzbraunen Augen
   Siehst du mich forschend an:
   Wer bist du, und was fehlt dir,
   Du, fremder, kranker Mann?
  
  Он: "Ich bin ein deutscher Dichter,
   Bekannt im deutschen Land,
   Nennt man die besten Namen,
   So wird auch der meine genannt,
  
  Я и Он (вместе): Und was mir fehlt, du Kleine,
   Fehlt manchem im deutschen Land,
   Nennt man die schlimmsten Schmerzen,
   So wird auch der meine genannt."
  Я: Как странно, за окном бегут куда-то машины, люди складывают свои зонты после дождя, вон какая-то бабушка вытирает внучке губы кружевным платочком... А я? Стою тут, на подоконнике, как в другом мире, и не могу ни выйти к ним, ни крикнуть, ни запустить вот этой бутылкой, в конце концов, чтобы меня заметили. А может, все-таки попробовать, а?
  Он: Попробуйте. Вы же прекрасно понимаете, что ничего из этого не выйдет. У вас не поднимется рука.
  Я: Все-то вы знаете!.. Вы меня немного напугали. Вы хорошо знаете Гейне?
  Он: Я бы мог знать его лично. А вы, я смотрю, повеселели: скачете по подоконникам, размахиваете тряпкой, как флагом.
   Я: Вообще-то я решила помыть окно...
  Он: Да не смущайтесь вы так. Это ведь здорово, что вы решили помыть окно. Посмотрите, как оно радуется.
  Я: Кто? Окно?
  Он: Ну да. Оно вам благодарно. Оно теперь будет постоянно искать возможность чем-нибудь выразить эту свою благодарность. Быть вам полезным.
  Я: Вы опять шутите. Не могу никак привыкнуть к вашим шуточкам. Хотите коньяку? Мы можем выпить вместе.
  Он: С удовольствием выпью с вами коньяку.
  Я: Правда, у меня всего одна кружка, но ничего. Можно ведь пить по очереди! Или вы опять выскажете что-нибудь эдакое? Например, что кружка обидится? Не бойтесь, она у меня смирная, моя старенькая кружечка! Сколько же ей лет? Постойте, она чуть-чуть моложе меня! Мне было тогда три года и я первую зиму ходила в детский сад. Если бы вы знали, как я не любила ходить в детский сад!. Особенно зимой. Меня туда возили на трамвае - восемь остановок в одну сторону и обратно, домой, тоже восемь остановок. Зимой холодно и темно, трамвай дребезжит на поворотах! Так вот, мы с мамой вышли из детского сада, а около трамвайной остановки тогда построили новый дом и на первом этаже открылся хозяйственный магазин. Длинный, как вагон. Я эту кружечку сразу заметила и почему-то подумала: "Вот из нее очень вкусно будет пить компот". При чем тут компот?! И чего она мне так понравилась? Может, просто не хотелось ехать на трамвае?! Сейчас уже и не помню... Но вот теперь она всегда со мной. И не разбилась ведь за столько лет! Ну что, выпьем?
  Он: Нет, извините. Мне что-то расхотелось пить. А вы пейте, не обращайте на меня внимания.
  Я: Да нет уж, одной как-то не хочется. Жаль, что вы такой... непоследовательный. А то посидели бы, вы рассказали бы мне про Гейне и откуда у вас такое произношение.
  Он: Ваше произношение куда более необычно. Откуда вы знаете немецкий?
  Я: Да это стихотворение, пожалуй, единственное, что я знаю по-немецки. Меня научил ему наш сосед по коммуналке. Я ведь, знаете, раньше жила в стене.
  Он: В стене?
  Я: Ну да, в стене. Мы жили с мамой в коммуналке - длинный коридор, как здесь, только располагалась квартира в бывшей монастырской стене. А комнаты, наверно, раньше были кельями. Шестнадцать комнаток: восемь дверей - с одной стороны, восемь - с другой. Жильцы разные. Сосед за стенкой у нас был - бывший военнопленный. Наше окно выходило в монастырский сад и его тоже, так он смастерил ступеньки прямо из окна и часто сидел на этих ступеньках. Дальше нашего сада не ходил никуда, то ли боялся, то ли по дому скучал таким странным образом. Только вот сядет на своих ступеньках и разговаривает сам с собой по-немецки. За деревьями только он и ухаживал. Там росли яблони и почему-то сосны...А когда он умер, от деревьев ни осталось и следа.
  Он: Ну, вот видите, можно и без коньяка прекрасно обходиться. Если желаете, и я расскажу вам про Гейне, а еще про Саути или Бертрана де Борна.
  Я: А кто этот Бертран де Борн? Тоже... жилец?
  Он: В каком-то смысле... Жил такой господин в двенадцатом веке, в Провансе. Писал стихи, о том какой он отважный рыцарь, а на самом деле... Но довольно о нем, у всех этих жильцов очень хороший слух. Того и гляди подслушает, что мы тут про него разговариваем. Захочет вызвать меня на дуэль, чего доброго.
  Я: А вы боитесь?
  ОН: А как же?! Господа в латах - самая грозная и хлопотная публика!
  Я: А вы стрелялись на дуэлях?
  Он: Приходилось. И не только стреляться.
  Я: И на шпагах?
  Он: И на шпагах.
  Я: Как интересно!
  Он: Довольно любопытно первые пять минут. Или первые сто лет...
  Я: Какой вы разносторонне развитый собеседник - и на шпагах деретесь, и машину водите... Откуда, кстати, у вас "восьмерка"?
  Он: Что? А-а-а. Да сейчас у всех машины...
  Я: Ну, ладно, не хотите говорить, не надо! Вы обещали про Гейне...
  Он: А... Про Гейне. Может, в другой раз?... Если честно, литературу я не люблю вообще. Говорят, архитектура - это застывшая музыка. А литература в таком случае - препарированная психология.
  Я: То есть?
  Он: Да вот хотя бы, этот ваш Гейне. Ведь что поют литературоведы?Ах, гениальное сочетание движения и статики! Ах, он соединил любовную лирику с гражданскими мотивами! А все ведь проще - сидела в нем эта досада на любимое Отечество, зачем не признают в нем немецкого гения, а видят лишь безродного еврея, вот и не мог он ни о чем кроме этого говорить даже со своей liebe Kleine! И так везде, во всей мировой литературе: что ни возьми - стихи или роман - отовсюду лезут мелкие людские обиды на себе подобных. Ведь для всех этих поэтов писать - все равно что для простого смертного сходить к исповеди: выплеснул из себя на бумагу наболевшее и забыл. Не проще ли уйти ото всех, если уж с людьми как-то не сложилось.
  Я: Как вы?
  Он: Как я, если вам угодно. Или... как вы.
  Я: Мне никто не мешает и у меня все хорошо.
  Он: Все хорошо и нет проблем! Да?
  Я: Все хорошо и нет проблем! А почему бы им быть?
  Он: Скучно, мадам!
   Я: Скучно, мьсе! Может, все-таки выпьете?
  Он: Вы ведете себя как профессиональный алкоголик, но меня ни за что вам не споить.
  Я: А если кроме шуток?..
  Он: А если кроме шуток, то нельзя мне с вами из одной кружки. Да еще из вашей, детской. С одной стороны надо бы ее у вас как-нибудь выманить да и потерять ненароком, мамину-то кружечку, но, с другой стороны, верите ли, не хочется.
  Я: Спасибо.
  Он: Да не благодарите вы меня. Не забывайте, это я вас сюда притащил, как вы сами изволили выразиться.
  Я: Я не забываю. Все равно - спасибо. Архитектура, говорите, застывшая музыка?
  Он: Да. Замурованная.
  Я: За... замурованная?
  Он: Простите, я опять не так выразился. Вы не бойтесь этого слова - "замурованная"! Есть поверье, что когда в дом живьем замуровывают человека, такой дом дольше не стареет, он как бы приобретает еще одну жизнь, человеческая душа не умирает вместе с телом, а переходит к нему! И, кстати, молодеет. Возможно, это просто шутка, но некоторым архитектурным сооружениям выпадает на редкость долгая и счастливая жизнь. Но я не об этом. Музыка есть в любом здании. Замурованная мелодия. Проще всего ее услышать в храме. Он построен для молитвы. Но симфония большого магазина или незатейливый мотивчик банно-прачечного треста!? А? Реквием тюрьмы, народные напевы библиотеки? Кто из людей может похвастаться, что слышит эту музыку? Кто чувствует душу камня? Немногие. Если хотите, я вас научу ее чувствовать. Хотите? Ну, отвечайте же, хотите?!
  Я: Кажется, мы были на "ты"?..
  Он: Я опять вас напугал. Вы закрылись и не слышите меня. Я уйду, вам надо отдохнуть от меня.
  Я: Нет, не уходите. Я не хочу оставаться одна.
  Он: Вы не одна. ОН всегда с вами. Я понимаю, почему вам не хочется, чтобы я уходил - я немного похож на человека, и вам так привычнее и проще, но привычнее и проще не значит лучше. Будьте благоразумны, постарайтесь сконцентрироваться на себе. ОН ждет вас.
  Я: Ждет? Разве ОН уже не заполучил меня всю без остатка? Разве сидя здесь, я уже не принадлежу ЕМУ?
  Он: Здесь вы только телом. Пока только телом. Вы сами еще не осознаете свою необходимость. Видите ли, пока вы не обретете внутреннюю гармонию, пока не научитесь слушать себя, ваше вхождение сюда будет только внешним, неполным. Надо, чтобы сначала вы захотели услышать и услышали себя, а потом вы захотите быть услышанной ИМ. ОН вас поймет и заговорит с вами. Вы увидите, как оживают камни.
  Я: Простите, я давно хотела вас спросить... Вот тогда, в первый вечер, почему вы так долго не зажигали свет? Мне показалось тогда, что вы чего-то боялись? Чего? Что я не понравлюсь ему?
  Он: Да дело не в том, чтобы понравиться или нет... И потом, - свет ЕМУ безразличен, ОН и в темноте вас прекрасно принял. Все дело в вас. Я боялся, что вид комнаты отпугнет вас.
  Я: А кромешная тьма, вы полагали, нормальная для меня обстановка?
  Он: В темноте не так удобно шутить по поводу убогой мебели или грязи на окне. Честно говоря, я растерялся... Видите ли, вот уже двадцать лет, с тех пор как выехали последние квартиранты, в доме никто не живет. ОН не встречается с людьми, и, естественно, ожидает такую встречу с трепетом. Я сказал, "никто" и немного соврал. Иногда сюда, бывает, забредет пара бомжей, но они не в счет. Их души не нужны нам.
  Я: Почему?
  Он: Они Божьи.
  Я: А я, значит, нет?
  Он: Вы - не совсем...
  Я: Почему я не совсем?
  Он: Бомжей все-таки жалко иногда бывает...
  Я: А меня и пожалеть не стоит?
  Он: Вас?! Ну знаете... Так вот темнота должна была как бы подчеркнуть торжественность обстановки. Шутка ли - впервые за двадцать лет сюда входит человек. Правда, вы умудрились и в темноте нападать на нас.
  Я: Значит, все-таки вы заботились не обо мне... А что мне оставалось делать?! Чужой мужчина в темной, незнакомой комнате, в совершенно пустом доме... Представьте себя на моем месте!
  Он: Я не могу быть на вашем месте.
  Я: Простите, да. Но согласитесь, это не совсем гуманно.
  Он: Вам не кажется, что разговор наш зашел в тупик? Лучше и вправду мне уйти.
  Я: Но почему ЕМУ нужна именно...? Эй! Хм, ведь даже не знаю, как Его позвать! Ну, да...Cognosce te ibsum...
  
  Вот и опять я одна. Или не одна? Хоть бы та кошка снова забрела, колбасы у меня еще много. Она не портится, ведь времени нет. А может, кошка уже умерла? Выросла, нарожала котят, полазала по деревьям за воробьями и все?! Я встала со стула, взяла опять бутылку из-под портвейна, в которую наливала воду для мытья окна. Надо снова набрать воды, ведь окно вымыто только изнутри. На полочке над раковиной обнаружила разовый стаканчик с зубной щеткой. Да ведь он сгодится для коньяка! Смешно, но мне во что бы то ни стало хочется-таки выпить с Ним коньяку! Помыла стаканчик, набрала воды в бутылку... Как же, интересно, я открою это капризное окно?.. Оно, оказывается, красивое, толстые венецианские стекла, старинные рамы какого-то чудного дерева... Заиграла мелодия мобильного телефона. Я едва сообразила, что это, так я отвыкла от всего "того". Мелодия такая родная, до боли знакомая, даже прослезилась. Но где же он, этот мобильник?! А вот, на дне сумки. Нажимаю "ответ" и:
  
  Я: Мама? Это ты? Как же это? Как ты смогла сюда попасть? Да нет, я хотела сказать... Я просто не то хотела сказать. Да... Как забыла? Нет, я помню, просто аккумулятор сел, а подзарядить в чужом городе, сама знаешь... А когда я в последний раз звонила? Ну, почему не помню? Ну, да, не помню, я просто не слежу за временем. Пять дней? Ну вот, видишь, всего пять дней. Это же не так страшно. Мам, пять дней это же не пять лет. Нет, я не обнаглела, просто тут...тут все время отвлекают и я не могу сосредоточиться. Мама, а это правда ты? Ты меня не обманываешь? Ты настоящая? Я нормальная. И трезвая. Ну, почему сразу "загуляла"?! У меня действительно совсем нет времени. Нет времени, понимаешь? Мама!.. Как я рада тебя услышать! У тебя такой голос! Родной, теплый... У меня? Какой у меня голос? Нет, я не болею, и с головой у меня все хорошо. Без головы хуже. Шучу. Экзамены сдаю. По-всякому. Ну, просто - по-всякому: то тройки, то пятерки. Что сколько? Сдала... два. Да. Ну, эти... как их... Да ладно, мам, что мы все про меня да про меня? Вы-то как? Как Стасик? Да, да, хочу. Стасичек! Мой Тусик-пусик! Как ты там? Куда вы с бабушкой...? Смотри, осторожнее купайся, ну и что, что мелко. Тусичек, мама скоро приедет и пойдет со своим Тусичком купаться не на бабушкин пруд, а на плотину. Помнишь, как в прошлом году?! Помнишь, как я тебя катала на матрасе? Помнишь, как ты боялся, что маму течением унесет и ты останешься один на своем матрасике?! Помнишь? Правда, помнишь?! Да-а, теперь-то ты большой... Ты очень большой. А потом мы с тобой пойдем за ягодами. Наберем черники много-много и ладошки у тебя станут синие, и язык. Конечно приеду, куда же я денусь! Ты ведь мой? Мой? Мой маленький Тусик-пусик? Мама! Он плачет? Глупенький, я же скоро... Мама, у меня все хорошо, все хорошо, мама. Мамочка, поговори еще со мной, пожалуйста. Ну, и наплевать, потом заплатим. Мамочка, скажи еще что-нибудь, скажи как ты меня любишь... Ведь ты меня любишь? Да нет, не ерунда, просто... Мама! Мама!.. Мамочка!...
  
  Бог мой! Что же это я? Что же это я здесь сижу? Мне надо домой. Разбить окно и выпрыгнуть на улицу. Второй этаж, в худшем случае переломаю конечности, но ведь жить-то буду. Буду жить, увижу маму, обниму Стасика. Ведь ничего страшного не случилось, и прошло всего-то пять дней! Я еще не вычеркнута из жизни, люди примут меня, обязательно примут. Разбить стекло? После того, как я вымыла внутреннюю сторону окна, стало заметно, что стекло в нем необычное, толстое, отливающее зеркальным блеском...На минуту я залюбовалась им, но от бессилия меня охватила такая ярость, что я схватила табуретку, стоявшую около стола и запустила в зеркальное безмолвие. Стекло завизжало, застонало, но осталось целым. Да-а-а, умели же раньше делать стекла!
  
  Я: Вот черт! Но ты меня еще не знаешь! Если уж я чего-нибудь задумала, то вы все меня ни за что не остановите! Да что же за фигня-то такая - издеваться над живым человеком! Да за что же я должна сидеть в этом каменном мешке?! Там моя мама, мой ребенок, я хочу к ним! Выпустите меня немедленно! Эй, люди, вы слышите меня?! Я здесь! Помогите! Ну, куда же вы все так спешите! Вы же люди, вы должны меня увидеть! Я здесь, на втором этаже! Ну, подними же ты голову, ты, черт лысый! Что, тебе трудно поднять голову и увидеть человека! Такого же, как ты человека! Такого... же... как... ты... Боже, неужели это я? Это я отражаюсь в столетнем стекле? Разве это мое лицо? Какой испуганный и напряженный у меня взгляд! Совсем лишенный чего-либо человеческого. Что же со мной происходит? Как давно я не видела себя! Ну, здравствуй,.. я! Что с тобой происходит? Почему ты все забыла, все, чем жила раньше? Так быстро? Какая же ты стала худая и.. старая! Ну, посмотри, посмотри на себя! Посмотри, как ты похожа на свою маму, как твой сын похож на тебя! Если они тебя потеряют, в их памяти на месте тебя будет рана и она не скоро заживет. Ты думала об этом, когда жалела чужих, мертвых детей?! Ты думала о своих живых?! Что же ты делаешь здесь, в этом забытом Богом и людьми месте, в этом проклятом кем-то доме?! Кому он нужен, этот дом! Вот уже двадцать лет как люди бросили его! И тебе он не нужен! Ты поняла?! Ты должна уйти отсюда!
   ( Я отхожу от окна, усаживаюсь на поднятую с пола табуретку.)
   Если он не выпустит меня немедленно, то я буду вечно сидеть вот на этой табуретке и буду вечно посылать на него проклятья! Я обещаю, что не встану отсюда в ближайшие сто лет. Все.
  
   Молчу и жду. Ничего не происходит, только тревожно тикают часы. Они тикают, а стрелки-то не идут. Чье это остановившееся время они так великодушно отмеряют? Они стучат, как сердце, и я никак не могу прислушаться, бьется ли мое... Ну, что? Надо встать и спокойно попробовать открыть раму. Но только спокойно, очень спокойно, чтобы никто не догадался, как я боюсь, что оно не откроется... Я пробую открыть раму, с трудом, но мне это удается. Окно со скрипами и дребезжанием отворяется. В комнату врываются свежий воздух, шелест теплого летнего дождя, голоса уличных торговцев, шум машин и травмаев. Боже, как же я могла обходиться без всего этого! Как я могла смиренно сидеть в этом узилище, черт его возьми! Как все-таки божественно хорошо!.. И в тот же момент раздается стук в дверь. Я лихорадочно прикрываю окно, беру пустую бутылку и, спрятавшись за дверью, замахиваюсь ею.
  
  
  Второе действие.
  
  
  
  Я стою у распахнутого окна и вдыхаю свежий воздух улицы. Вдруг раздается стук в дверь. Я прикрываю окно, беру пустую бутылку , спрятавшись за дверью, замахиваюсь ею. Входит Он. Увидев Его, промокшего, измученного, моя замахнувшаяся было рука опускается. Он оборачивается ко мне.
  
  Я: О, Бог мой! Что с вами?!
  Он: На улице дождь... Вообще-то я не должен был приходить к вам сейчас. Я уйду.
  Я: Да, да, до свиданья. К сожалению, сейчас и я не могу с вами разговаривать... Мне некогда. Я... я... познаю самое себя.
  Он: Я вижу. Я не должен вмешиваться... Простите. Прощайте.
  Я: Постойте. Погодите...
  Он: Вы что-то хотели сказать?
  Я: Вот, возьмите одеяло, сядьте на кровать, я согрею чаю. Я нашла здесь для вас пластмассовый стаканчик. Одноразовый. Вам не придется пить из моей кружки... Вы рады?
  Он: Чрезвычайно. А что, еще остался коньяк?
  Я: А вы верно решили, что я и в самом деле законченная алкоголичка? Вам сколько?
  Он: Я не буду пить.
  Я: Как это?... Сам напросился. На, пей. Ну, как хочешь. Тогда снимай ботинки.
  Он: Что?
  Я: Ботинки, говорю, снимай!
  Он: Зачем?
  Я: Я дам шерстяные носки. Наденешь. Я всегда с собой их таскаю, на случай, если ноги продрогнут. Они большие, должны подойти.
  Он: Что с вами?
   Я: Все нормально. Между прочим, я пока еще человек, и мне необходимо о ком-нибудь заботиться.
  Он: Но... не обо мне же...
  Я: Мне все равно. Вода вскипела. Вам кофе или чаю?
  Он: Не знаю... Кофе?
  Я: Сахару? Сколько?
  Он: Не надо.
  Я: Совсем не надо сахару?
  Он: Ни сахару, ни кофе! Совсем ничего мне от вас не надо! Вы же только и думаете, как бы сбежать отсюда!
  Я: Не вставайте босиком на пол, я подам. Вот ваш кофе. Держите.
  Он: Я не хочу!
  Я: Перестаньте капризничать. Пейте. Я все-таки добавила немного коньяку. Вам надо согреться.
  Он: Хороший кофе...
  Я: Ничего хорошего. Обычный растворимый. Что-то произошло? Почему вы пришли сегодня так рано? Вы всегда такой уверенный и спокойный... А я ведь чуть не огрела вас бутылкой по голове! Вот пришли бы уверенный и спокойный, как всегда, точно получили бы по кумполу бутылкой из-под дешевенького портвейна! Да что с вами? Все молчите и молчите... Скучно, мьсье!
  Он: Страшно, мадам!
  Я: Страшно? Да нет, ничего не страшно, просто очень тихо, как в ту, первую, ночь, пока еще по коридору круглосуточно не шлялись эти...
  Он: Как в первую ночь? Не надо мне заговаривать зубы!.. Как же быстро вы все забыли - и маятник, и тот промерзший трамвай, что вечно будет везти тебя в детский сад... Вы думаете, я не знаю, что вы только что пытались вот этой табуреткой высадить вот это окно, но потом вам показалось, что вы не хотите уходить. Вы испугались самое себя, закатили истерику, а окно вдруг возьми да и откройся великодушно вам. Никогда не слыхали, что и у стен есть уши? Да, что мне-то, в конце концов! Уходите. Убирайтесь к своей мамочке! Я вас не держу. И пришел-то я с тем только, чтобы напоследок сказать вам, что не всегда идя идешь, иногда оставаться на месте - это значит бежать...
  Я: Бежать, оставаясь на месте?
  Он: Да, если ты бежишь ОТ кого-то...
  Я: Знаете, этот дом я видела во сне! Давно, наверно еще в детстве. Я вспомнила только что. Меня здесь правда ждали?! Скажите! Мне это очень нужно знать!
  Он: Ждали. Вас или не вас, не знаю, но ждали.
  Я: Но мне надоело вечно бежать от кого-то, мне бы очень хотелось к кому-то придти... Скажите, а что было в этой комнате раньше?
  Он: Раньше чего?
  Я: Ну-у-у, раньше, изначально, когда дом был только что построен. Постойте, можно я угадаю?! Второй этаж, окно выходит на улицу, света много, но довольно шумно...
  Он: Не надо. Это детская. Прямо под окном две липы. Солнце сквозь листочки... Запах меда... Осы тихо-тихо жужжат... Солнце! Чуть подальше, метра на полтора, высоченный дуб, а на нем... кто-то... Нет, его давно уже нет и теперь не важно... А улицы не было, вокруг дома росли березки, прямо до самой реки, а город обошел стороной это место.
  Я: Когда я была маленькая, по этой улице я бегала на речку. Я помню этот дом, мостовую, залитую светом, трамвайные пути посреди дороги, людей на крылечках соседних домиков... Вроде, в конце улицы стоял какой-то магазин...
  Он: Ты тоже жила здесь?!
  Я: Там торговали леденцами и хлебом.
  Он: Ты тоже жила здесь!!
  Я: До шести лет. Потом отец перевез меня и маму туда, на север, и бросил...
  
  Наступает молчание, когда никто не знает о чем говорить. Мы пьем кофе с коньяком. Вдруг в тишине раздается мелодия мобильного телефона. Оба в недоумении. Телефон продолжает звонить. Словно вспомнив о чем-то, я подхожу к окну, мгновение смотрю в его стекла, затем открываю раму. Он весь в ожидании. Я нахожу телефон и с размаху швыряю его в распахнутое окно, за его назойливой мелодией затворяю раму. Становится тихо и торжественно.
  
  Он: Зачем ты это сделала? Если хочешь, я...
  Я: Не надо. Просто это дребезжание мешает...
  Он: Да, это действительно ты. ОН почуял тебя, когда ты только подъезжала к городу.
  Я: Не надо больше обо мне. Меня уже наверно нет. Мы, кажется, говорили о детской комнате.
  Он: А ее тоже уже наверно нет. В свое время она умерла от горя и сегодня от ее обоев, кресел, пыли и восковых капелек на столике - "свечкиных слезинок", не осталось и следа. Даже запах испарился.
  Я: Нет-нет. Я чувствую ее и попробую вернуть... О, здесь, пожалуй, было очень уютно: вон там, скорее всего, висел ковер, здесь - шкаф с игрушками, а в эту нишу так и просится детская кроватка... Вот тут, на этажерке, стояла лампа со свечой внутри и зеленым абажуром сверху. Ее зажигали по вечерам, когда наступало время сказок.
  Он: Сказки... рассказывала нянюшка. Она плохо говорила по-русски. А как же ей попадало, если кто-нибудь доносил, что ее немецкие сказки... что она детям...
  Я: Погодите! Слышите? Слышите?! Где-то играет клавесин и голос... женский голос, почти детский, поет по-немецки... а слов не разобрать...
  Он: Мама! "Lieb mich, nur mich... wie liebe dich ich..." Старая песня. Ее пели веке в восемнадцатом... Вам вряд ли...
  Я: А теперь? Слышите? Плач и смех одновременно... Будто кому-то чрезмерно плохо или чрезмерно хорошо...
  Он: А-а-а, это Утхен, бедная девочка... Ее тайну вам знать ни к чему. Может быть, как- нибудь потом, если все-таки будет "потом"... А ты все-таки научилась слушать! Я тебе почти и не помогал...
  Я: А вот, слышите, моя кошечка вернулась! Как жалобно она плачет!
  Он: Её зовут Трима. Она жила на первом этаже, вроде в начале двадцатого века. Да-да, кажется, во времена НЭПа. О-о, дом тогда гудел как никогда. В ту эпоху тут набивалось столько народу, что в туалет занимали очередь до рассвета. Да, так вот, эта кошка... Приблудилась она еще котенком к одной старушке, у которой сын погиб в первую мировую. Они очень привязались друг к другу, а кому-то из соседей не нравилось, что в коммунальной квартире живет непрописанная кошка. Бедняжку Тришу сильно избили, когда она была беременна. Кошечка боялась расстроить свою хозяйку и ушла на чердак. Там проплакала три дня... Она умерла, не сумев разродиться. Вечно бродит по коридорам и очень любит молодых мамочек, таких, как вы... Её мертвые котята навечно слиты с ней воедино, они взывают к ней, мучают её, а она просит у вас ласки. Ей надо всего лишь капельку тепла. Вот вы покормили ее колбаской, она и успокоилась. Она ведь не сильно вас объела?
  Я: Что?.. Страшно, ведь это очень страшно! Неужели она обречена блуждать тут вечно?! Она такая маленькая, почти котенок... Нельзя так!
  Он: Нельзя?! А кто знает, как можно? Кто может точно сказать, где жизнь, а где смерть? Жив или мертв нерожденный котенок?!
  Я: А это? Что это? Какое-то странное чмоканье, как будто ребенок сосет материнскую грудь.
  Он: Ну, здесь всякое бывало, но обычно все, что бывало, плохо заканчивалось...
  Я: А теперь?.. Звериный рык и опять,.. слышите, опять чмоканье... И запах! Какой сильный запах молока, травы...
  Он: Вот мы и подобрались к самому важному. Изначальному... Посмотрите на меня, сядьте и посмотрите на меня! Слушайте! Теперь я буду рассказывать вам то, о чем никто никогда даже не догадывался. Верите ли вы, человеческое дитя, что когда-то, давным-давно здесь царствовал не человек? Тогда на этом месте не было и быть не могло никаких домов. Город, где жили люди, тогда еще только начинал зарождаться. Он строился рядом со священным оврагом, где жила ОНА. Городская стена проходила совсем близко, но никогда ни один человек не мог охотиться или собирать грибы здесь, где жила ОНА, царица этих мест. Это была большая медведица, которая охраняла город, а за это каждую весну принимала от жителей кровавую жертву. Стать жертвой для НЕЕ было среди горожан особенно почетно. Люди не думали, как сейчас думаем мы с вами, что добровольное жертвоприношение это жестоко или даже глупо. Природа сама назначает себе нужное количество жертв, и великие стихии все равно заберут того, кого надо: люди тонут в реках и озерах, сгорают на пожарах, срываются с гор, да мало ли... От всех непонятных людям, но жестоких и священных игр природы город охраняла ОНА. Девять дней назад Она родила нового Царя. Люди должны были придти поклониться ЕМУ и принести новую жертву. Люди должны придти завтра, на десятый день , но этот день не наступит никогда, ведь сегодня Великий князь Киевский убьет молодого Царя, убьет маленького детеныша Большой Медведицы вместе с его матерью и укрепит границы своего государства...Он принесет сюда новую веру, он прославит себя навеки. А жертва так и не будет принесена. Ты понимаешь? ДО СИХ ПОР. Слышишь, слышишь напряженный звон летящей стрелы?
  Я: Кажется, что до предела натянулась струна, и готова вот-вот лопнуть.
  Он: Тише. Будь тише. Молчи и слушай.
  Я: И запах! Какой приторный запах крови! Крови и молока. Невыносимый запах!
  Он: Увы! Ты не представляешь, сколько раз эта проклятая стрела, разрезая воздух, проносилась над моим ухом! Насколько сильно застрял во мне этот запах! Здесь все пропитано кровью, земля пропитана молоком и кровью. Рождением и смертью! Земля эта навеки проклята.
  Я: Но зачем же дом построили на этой земле?
  Он: Но ведь нужны же были жертвы!.. А вообще-то ты права, здесь никто и не строился раньше, люди предпочитали обходить Медвежий Овраг стороной. Но в начале восемнадцатого века Святая Русь словно сошла с ума. Ну, да что рассказывать! Сама, небось, изучала в школе про петровские реформы и все такое. Этот участок купил,- очень дешево купил! - молодой обедневший архитектор из Бремена. Наивный немец решил, что он наконец-то поймал фортуну за хвост, что перед ним раскинулась чудесная, полная несметных сокровищ страна, где он очень нужен. Ведь его сюда позвали, значит, он избран провидением! Его ждет слава Растрелли, Росси, Трезини! Он был талантлив и истеричен. Он жил в мире линий и сфер. Он страстно мечтал увидеть великую русскую реку. И когда на ее берегу он купил это место, молодой архитектор из Бремена чуть с ума не сошел от счастья! Полный радужных надежд и честолюбивых планов, он начал возводить дом. Бедный чудак- немец очень торопился, работал день и ночь, чтобы как можно скорее перевезти из Германии свое дорогое семейство. Он действительно много работал, и то было счастливое время, пожалуй, самое счастливое в его жизни! Поступали заказы от богатых горожан, он придумывал проекты один причудливее другого, деньги текли рекой. Наконец особняк был закончен, и объемный обоз из родной Германии прибыл в середине февраля. Мне было всего четыре года, но я хорошо помню тот февраль. Я бегал по нескончаемым, промерзлым коридорам, вокруг суетились взрослые, и им было не до меня. Взрослые распаковывали вещи, и мне было любопытно наблюдать, как в этом новом, чужом еще пространстве вдруг возникали родные игрушки, столы, кресла, ковры и картины. Как будто все рождалось заново. Всё, умерев в Германии, воскресало здесь, в России. Так всегда бывает при переездах - старые вещи будто обретают новую жизнь. Но я-то был совсем маленький, для меня все было впервые. Кончилось тем, что я здорово простудился. Две недели между жизнью и смертью, потом очнулся в этой комнате, в детской кроватке, когда начал спадать жар.
  Я: Она была приготовлена специально для тебя?
  Он: Да, это была моя комната. Рядом - спальня родителей, левее - комнаты бабушки и дедушки. Прямо по коридору до конца - кабинет отца, а напротив, через коридор, - комната моей сестры, Уты. Уже здесь, в России родился мой младший брат Гюнтер, но он не прожил и года после рождения. И все они, кроме меня и матушки, в течение ближайших трех лет после переезда ушли из жизни. Вот так великая русская история поглотила неизвестную немецкую семью - всего лишь несколько человеческих жизней. Какая ерунда! Разве это цифра для истории! А аккуратный немецкий особнячок, выстроенный моим отцом с такой любовью, стал той пробкой, что заткнула черную дыру в Медвежьем овраге. Проклятую черную дыру, которая почти семь веков нарушала гармонию жизни. Город наконец-то вздохнул спокойно, а немцы? Они же чужие, разве их надо жалеть?! Православный бог не обязывает жалеть чужих!
  Я: Больно много вы понимаете про нашего Бога! Зря что ли он засунул вас сюда, между стеной и календарем!
  Он: Помолчите, пожалуйста! Что вы можете понимать в стихиях и богах! Вам сколько лет?
  Я: Тридцать четыре.
  Он: Тридцать четыре! Я вот уже двести девяносто восемь лет мотаюсь между Россией и Германией, между язычеством и христианством и ни черта не понимаю! В последнее время все чаще прихожу к мысли, что лучше ничего и не пытаться понимать. Язычество, христианство, какая, к черту, разница! Что-то мой крестовый поход затянулся! Милая мудрая барышня, может, объясните мне какую-нибудь мировую истину? А то чем больше пытаюсь хоть что-то понять в этом мире, тем меньше понимаю... Вы слышите меня? Вы спите... Ну что ж, спи. Спи, du liebe Kleine, не буду тебе мешать.
  
  Некоторое время он стоит надо мной, потом, словно до конца убедившись, что я сплю, Он проходит к столу, присаживается с краю и берет обеими руками мою кружку. Он делает вид, что пьет из нее горячее молоко: дует, обжигается и т. д. Поиграв, Он легонько швыряет ее на стол. Кружка поворочалась на боку и успокоилась. Он достает коробок спичек и по одной зажигает их, наблюдая за их сгоранием, и обжигая себе пальцы. Когда спички заканчиваются, Он сжимает голову руками и начинает тихонько стонать. Стон становится все громче и постепенно переходит в иступленный смех. Этот смех меня разбудил.
  
  Я: Что это? Почему так пахнет чертом?
  Он: Че-его?
  Я: Сера. Когда пахнет серой, значит рядом нечистая сила.
  Он: Никогда не слышал об этом. Надо же! Триста лет болтаюсь между небом и землей, и не слышал! Смешной предрассудок. Но я, пожалуй, слишком засиделся у вас, пора и честь знать, как говорится.
  Я: Постойте. Я хотела спросить... Это же ваша комната. Куда вы все время уходите? Где вы... живете?
  Он: Живу? Я живу? Хотите напроситься ко мне в гости? Ну что ж... Когда-нибудь я приглашу вас туда, куда я все время ухожу. Если успеем...
  Я: Вам наверно очень надоело жить! Триста лет, шутка ли сказать!
  Он: Ничего, притерпелся.
  Я: Триста лет думать, триста лет ошибаться и разочаровываться, триста лет любить и ненавидеть...
  Он: Да бросьте вы! Любить и ненавидеть можно первые лет пятьдесят, а потом остается лишь прощать и жалеть.
  Я: Жалеть? Кого? Вы наверно уже и чувствовать-то перестали?!
  Он: А что я, по-вашему, должен чувствовать? Что чувствовать мне, рожденному не на Родине? Мне, обвиненному в убийстве, отвергнутому всеми самыми родными людьми и отмоленному у вашего бога... вот этим вот Домом? Может, вы упрекнете меня - меня, беглого каторжника, вышвырнутого на улицу собственной матерью и сокрытого без ее ведома самой крышей, просто черепицей чердака? Только Он не отверг меня, только Он открыл мне свою дверь, когда я так нуждался в помощи! Мой отец умер рано, когда я был еще ребенком, и Дом стал для меня отцом, всем. Да, я слился с ним в одно и буду жить столько, сколько Ему будет надо, столько, сколько будет жить Он. Я стал его сердцем, его душой и теперь Он - существо одушевленное. Он одушевлен мною, а мне остался только разум. Я думаю, думаю непрерывно. Да, действительно вот уже почти триста лет не отключаю мозги, и, знаете, прихожу к неутешительным выводам. Что это я?.. Мне очень не нравится эта моя болтливость. Слушайте, вы ведь хотели сигануть в окно? Настал подходящий момент. Ну же, скатертью дорога!
  Я: Уйду, не беспокойтесь. Обязательно сбегу отсюда при первой возможности, но только после того, когда вы объясните мне все!
  Он: Ничего я не собираюсь вам объяснять! Если вы настолько глупы, что до сих пор ничего не поняли, то не лучше ли нам расстаться на этой торжественной ноте?! Я помогу вам собрать сумку.
  Я: Сначала вы сами втравили меня в эту историю, а теперь выгоняете! Да еще через окно! А если я переломаю ноги?! Или меня заберут в милицию?! Нет уж, я останусь здесь! Вы поняли?! Я остаюсь здесь!
  Он: Как знаете. Это уже не моя история. Вы теперь можете общаться с Ним без посредника.
  Я: Бедный, бедный Дом! Ваш добреший папенька вообразил себя не великим архитектором, а Христом богом, по меньшей мере, - вдохнул душу в это несчастное творение и преспокойно почил. А каково теперь ему стоять тут этаким полуживым трупом и мучиться?! Да и вам тоже не лучше. Вас-то за что замуровали заживо?! Вы хоть жениться-то успели или так и сидите тут девственником?
  Он: Вы, кажется, опять рассердились на меня. Что ж, сердитесь сколько угодно, только... Давайте закроем эту тему раз и навсегда и не принимайте меня больше за сексуального маньяка. Это очень смешно, мадам!
  Я: Нисколько, мьсе.
  Он: Ну что с вами? Обиделись за вашего Бога? Простите меня, дурака. Я как всегда не учитываю разницу в возрасте. В ваши годы заниматься богоискательством - это нормально. В тридцать - шестьдесят лет люди уходят от себе подобных в скит, ищут уединения. Им кажется, что они устали от людей. Они озабочены своей мудростью и тем, что их никто не понимает. Люди уверены, что отрешившись от других людей, и усевшись где-нибудь посреди болота в сгнившем дупле, они приобретут расположение высших сил. Глупенькие! Им невдомек, что лет эдак в сто пятьдесят - двести начинаешь чувствовать, как общество потихоньку отторгает тебя от себя, а годам к двумстам пятидесяти на все человечество становится глубоко наплевать. Самое страшное, что Бог-то так и не становится ближе. Но, в конце концов, и на это становится глубоко наплевать.
  Я: Ничего я не обиделась, а те, что уходят в скит, не бегут от людей. Они выбирают не нашу, свою, жизнь. Они молятся за нас. Просто там, в уединении, им удобнее.
  Он: Правильно. А я что говорю? Одни поудобнее устраивают тело, другие поудобнее устраивают душу. Всем нужен комфорт!
  Я: Нет, с вами невозможно разговаривать! Вы просто циник, да еще трехсотлетний! И, все-таки, зачем вам я? Зачем вы меня привели сюда?
  Он: Слушай, ты сама знаешь, чего ты хочешь?! Я трижды говорил тебе - "Уходи!", ты не уходишь. Может, это прежде всего тебе надо? Может, это ты сама хочешь остаться здесь? Может, ты придумала и меня, и этот дом только для того, чтобы был повод не возвращаться к людям?! Чтобы кто-то был виноват в том, что ты устала от людей! А?! Я не прав?! Попробуй разобраться сначала сама с собой, а потом спрашивай с других...
  Я: Неправда! Ты все врешь... Неужели я могла бросить всё ради тебя и твоего чертового дома? Ты думаешь, я могла сама отказаться уйти отсюда? Да нет же! Это ты мне помешал! Скажи, что ты наврал мне от злости! Тебе просто надоело отвечать на мои вопросы, а я все пристаю и пристаю к тебе со своими разговорами. Конечно, я дура, привыкла много болтать языком, но я хочу знать, зачем... Вот черт, не могу объяснить, но я хочу знать!..
  Он: Ну успокойся, успокойся. Что ты хочешь услышать? Ну да, ты здесь нужна. Ты, именно ты. Ты - женщина, а значит, тепло, уют и... любовь. Для этого Дома ты подходишь как нельзя лучше. Довольна?
  Я: Да, я помню, я не бомж и не Божья душа...
  Он: Ну-у... отчасти и это тоже. Твоя душа была свободна, а свобода для души - это смерть. Ни один человек на земле не может быть сам по себе. Он обязательно должен кому-нибудь принадлежать. Иначе какой смысл жить?
  Я: И вы решили, что я должна принадлежать вам - тебе и твоему дому? Почему вы решили, что я никому до вас не принадлежала?
  Он: Может быть, и принадлежала, а толку-то?
  Я: Как это?
  Он: Ну подумай, кому ты хотела бы отдать себя целиком? Мужчине? Но почему ребенка растишь одна? Богу? Но почему не ушла в монастырь? Ты нашла достойного в той жизни? Что ты молчишь?
  Я: Почему все время идет дождь? Как он барабанит по крыше! Дождь везде идет или только... здесь?
  Он: Посмотри в окно. Дождь везде.
  Я: Он скоро затопит весь город...
  Он: Нам все равно. Мы будем жить и под дождем.
  Я: Это так здорово, когда за окном идет дождь, а ты в уютной сухой комнате наблюдаешь за тем, как вода стекает по улицам, как другие спешат укрыться от дождя в дома.
  Он: Да, это прекрасно, когда есть дом. Прекрасно жить и ощущать себя в нем и его вокруг себя. Дом - это защита, это надежность, это вечность.
  Я: Поэтому ты и сбежал сегодня утром под дождь?
  Он: Я сбежал, чтобы затеряться среди людей, хотел ходить рядом с ними, просто так ходить пешком. И потом, я не хотел мешать тебе.
  Я: Мешать в чем?
  Он: Сделать выбор.
  Я: Ну и...?
  Он: Что?
  Я: Ты ходил пешком, ну и?
  Он: Ну и... ходил.
  Я: А зачем вернулся?
  Он: Услышал, как ты пытаешься разбить окно, и вернулся. Решил, что я в этом виноват. Не сбеги я отсюда, ты бы не захотела уйти.
  Я: Как странно! Всю свою сознательную жизнь я мечтала быть избранной. Я хотела, чтобы учитель любил меня больше всех остальных учеников в классе, потом, став взрослее, чтобы именно меня выбирали на всех вечеринках среди всех подруг... А вот вы увидели меня, избрали меня, но меня почему-то это вовсе не радует. Не то, чтобы ужасает, а просто не радует. Прости. Я глупая. Прости. Сама не знаю, чего хочу. Толпы неприкаянных старушек, мужья которых умерли раньше их, ходят по соседям, по родственникам и пытаются быть нужными. Они цепляются своими скрюченными пальцами за полы чужих одежд, угощают чужих детей конфетками и пирожками. Чужие взрослые дети увиливают от них, а они говорят, говорят, говорят... Я не хочу разделить их участь. Я действительно сама сбежала от людей. Сначала думала, что просто побуду одна, успокоюсь, отдохну и смогу вернуться, но сейчас... Я уже не вернусь туда никогда.
  Он: ОН уже принял тебя, но... тебе придется умереть вместе с ним.
  Я: Как и тебе? Попробую прожить столько же и не устать.
  Он: Но я, вероятно, до трехсот не доживу...
  Я: Осталось же совсем немного...
  Он: Сейчас ты права. Очень права. Действительно, осталось совсем немного. ОН больше не выдержит. ОН устал быть сточной ямой для человеческих пороков. К сожалению, я понял это слишком поздно. И не успел предупредить тебя.
  Я: Это значит, что и я тоже скоро должна умереть?
  Он: И ты тоже.
  Я: Как скоро?
  Он: Сегодня ночью.
  Я: Сегодня?! Уже сегодня? Погоди, ты не говорил, что надо будет умереть так скоро.
  Он: Прости. У меня не хватило духу. Честно говоря, для меня жизнь и смерть - это где-то рядом, нечто единое. Я слишком давно живу, и я не учел, что ты... такая молодая.
  Я: Нет! Я не хочу умирать! Пожалуйста, сделай что-нибудь, чтобы не умирать! Ты просто меня загнал в угол и требуешь, чтобы я сама лишила себя жизни... Но я не хочу! Пожалуйста, помоги мне!
  Он: Не могу. Единственное, что я могу сделать для тебя, это посадить в машину и увезти отсюда.
  Я: Увези.
  Он: Хорошо. Пойдем!
  Я: Спускайся вниз. Я соберу сумку и догоню тебя.
  
   Резко развернувшись, Он уходит. Я начинаю собирать сумку... Со двора слышится рокот мотора. Ну вот, несколько часов на машине, - и я дома. Мама, сын, друзья, соседи, работа... Дежурные вопросы, шаблонные ответы, пошлые шуточки... По выходным - шашлыки с друзьями на природе, по будням - дрязги на работе и хлопоты по дому... Ну и кто я опять буду? Полудомработница, полуженщина, полуактриса... Суета дома, суета на работе, даже сны снова будут сниться суетливые. Сколько это будет длиться? Всю жизнь? Жизнь? Разве жизнь там, где все это - все эти люди, вся эта суета? Что угодно, только не это! Не хочу! Не хочу! Пожалуй,.. умереть лучше. Он возвращается.
  
  Он: Ну, что теперь случилось? Мы едем или не едем? Давай быстрее, мне надо успеть вернуться до ночи.
  Я: Постой, я передумала! Мне некуда идти. Я не хочу туда. Мой дом - не знаю где... У меня уже никого нет. Я одна в целом мире. Я остаюсь здесь... Но смерть?.. Но все же... я не хочу умирать!... Ты слышишь, я не хочу! Ты молчишь. И все кругом молчит. Никто не хочет ответить. И мой Бог оставил меня. Раньше я слышала слово Господа. Он шептал мне, стоило только прислушаться, обо всем. Господи! Неужели и ты отвернулся от меня? Ты ведь все видишь, ты везде и во всем. Ты, в перламутровом облаке надежды и веры... Ты, не ведающий сомнений и тревог! Ты! Боже! Помоги мне, Господи! Спаси меня! Господи, я не хочу умирать!
  Он: Сядь! Поговорим. Тогда, на вокзале, когда я увидел тебя, я подумал: " Вот она. Я приведу ее к нам и все вернется на круги своя." Я понял, что ты никуда не денешься, я понял, что ты станешь родной всем им... и кошке... Я увидел Человека. Как тебе объяснить?.. В последние годы и даже десятилетия я брожу среди толпы и не нахожу Человеков. Кругом одни дроби - одна вторая Человека, одна четвертая Человека, восьмушка... А остальные - трупы... Знала бы ты, сколько людей уже умерло, даже не заметив этого! Ведь умирают-то они как-то незаметно для себя и окружающих: жил-жил и вдруг - пфуй! - как лампочка перегорела, а никто и не заметил. И продолжают ходить, говорить, зарабатывать деньги - моргающие мертвецы... Неужели какая угодно смерть может быть страшнее, чем жизнь в таком обществе! Ты ведь живая! А Дом давно жаждал живого. Он ведь Дом, и в Нем должен гореть очаг. Я все искал и искал, а Он все хирел и хирел... Я давно чувствовал, что скоро все кончится, но вот встретил тебя и не смог упустить. Подумай, что лучше - жить среди трупов или умереть в живом огне!
  Я: Хорошо. Ты прав, как всегда, но... я не хочу умирать. Я страшно боюсь боли.
  Он: Не могу обещать, что будет не больно, но ты все равно не бойся. Пока ты не умрешь, ты не сможешь воскреснуть. Чтобы начать жить снова, надо закончить старую жизнь. Иногда это больно. Чаще всего это больно, но иначе нельзя.
  Я: Да, я не боюсь. То есть - я постараюсь не бояться. Две тайны есть на свете - рождение и смерть. Говорят, рожать больно, а умирать страшно. Я так хотела родить ребенка, чтобы узнать, как это оно. Я бы, наверно, перестала бояться смерти... Когда мне запретили рожать самой, я даже хотела сбежать из роддома и родить где-нибудь под кустом... Но потом не сбежала. Может, напугалась, может, просто из послушания - ведь сказали же "нельзя"! О, Боже! Как мне надо было это узнать и как мне обидно, что я этого так и не узнала! Что ж, посмотрим, что такое смерть. Теперь-то уж никто не помешает!.. Как хорошо и спокойно. У меня такое чувство, что я вернулась домой, в детство. Об этом можно только мечтать! Я снова маленькая девочка, и все краски и цвета так ярки, так ощутимы! Даже не хочется просыпаться. Правда! Не надо меня больше уговаривать. Я и так счастлива.
  Он: И ты согласна идти до конца? Если боишься, то только скажи, я стану добрым врачом. Я посажу тебя в машину и отвезу в твой город. Через два часа будем у дома твоей мамы.
  Я: Не надо.
  Он: Тогда слушай. Дом предназначен под снос. В понедельник заложат под стены взрывчатку, а потом, когда все будет кончено, на этом месте планируется строительство новой гостиницы. И все начнется опять - опять заговорит давняя кровь, опять будут жертвы. Но есть другой выход. Возможность разорвать порочный круг. Пусть потрудится священный огонь! Сегодня ночью, спасаясь от дождя, трое подвыпивших подростков захотят развести костер на лестнице первого этажа... Огонь разгорится на удивление быстро - стихии непредсказуемы и правила их игр людям не понять.
  Я: И... ничего не останется?
  Он: Ничего. Дом сгорит дотла, Медвежий овраг засыплют землей, черная дыра исчезнет навсегда и... начнется новая жизнь.
  Я: И никогда не будет этой комнаты, этого вида из окна, скрипа двери, журчания воды в этой раковине, запаха мокрой штукатурки...
  Он: Все когда-нибудь должно закончиться. Даже вечность умирает.
  Я: Но как жаль... Как жаль света солнца, что пробивается сквозь юные листья липы!..
  Он: Прости, но нет времени. Все уже происходит, с минуты на минуту начнется пожар. Ты готова?
  
   Вдруг раздается знакомый с детства скрип и скрежет, а затем - бой часов. Старинный, родной, ни с чем не сравнимый. Я сразу успокаиваюсь. Мне уютно и весело. Снизу раздаются пьяные голоса:
   "Ух, ёпа мать, ну и погодка! Кабан, вали сюда! Тут ох..тельно!" "Эй, где вы? Блин! Я промокла до трусов, живого места нет!" "Мыша над лужей зависла!" "Во дворе тачка стоит, совсем тепленькая. Может, кто-то по дому шляется?" " Ты чего? Припарковались, наверно, в укромном местечке, чтоб не угнали, а сами в кабаке зажигают". "Надо бензинчику позаимствовать. Костерок соорудим. Не боись, клево будет!!" "Мальчики, может, не надо?" " Ничего, за одно и обсушимся. Вон, рухляди всякой сколько. Давай, тащи все в кучу! Оба-на!" "Ух, ё......... в рот! Как горит-то клево! Не успел спичку поднести!" "Мальчики, мне страшно! Пойдемте отсюда!" "Мыша! Кабан! Вы где?!" "Люди! Помогите!" "Мальчики! Помогите! Мне душно, где вы? А-а-а!". Слышны треск погибающего под огнем дерева и милицейской сирены на подъезжающей машине. Другие голоса: "Севастьянов! Вызывай пожарных и скорую! Живо! Вроде три трупа. Бомжи, наверно. Чертова развалюха! Достала! Третий раз за месяц сюда выезжаем! Когда же ее закатают под асфальт!"
  
  Я: Да. Я готова. А что? Уже пора?... Посмотри! Посмотри, из стены сочится вода! Что это? Он плачет? Мы не плачем, а Он...
  Он: Он слишком стар, и нервы ни к черту...
  Я: Не правда. Я успокою его. Не надо плакать. Не плачь, мой родной! Не плачь, мой милый! Я утру твои слезы. Как руки дрожат! Господи, да почему же так дрожат руки!? Не плачь, скоро все кончится. Все будет хорошо! Все будет хорошо! И музыка... Какая красивая музыка. Это же твоя музыка. Ты видишь, я слышу ее! Я слышу. Я с тобой! Скажи, мой милый, мы уже на небесах?
  Он: Музыка сфер... и линий. Господи, прости меня. За триста лет страха и сомнений - прости. За неумение творить, за невозможность приблизиться к Тебе, Творцу - прости. За гордыню, за слепые попытки найти пошлую справедливость - прости. Я люблю Тебя, Господи, лишь одного Тебя я люблю. Прости дурака, молю, прости. Сможешь ли Ты когда-нибудь простить меня, Господи?!
  Я: Слушай! Слушай! Как много звуков! Как много их всех! Голоса людей, кошек, собак, лошадей. Вот кто-то поет - сопрано... "Волшебная флейта". А кто-то плачет навзрыд... Два голоса - детский и старческий - смеются... так заразительно!.. Все они живы. Живы, как никто другой! они исполнены любовью и надеждой! И Он, маленький Царь оврага! Как весело Он играет со своей Матерью! Мы все счастливы, вечно счастливы! Мы молоды и прекрасны! Смерти нет, она осталась там, в земле. Ей достаются истлевшие тела и одежды, она забирает все то, что она в силах захапать. Пусть она прячет все это в земле и сторожит неустанно. Вольно ей царствовать там, у них, а здесь не ее царство, здесь мы навсегда свободны от страха ее.
  Он: Господи, услышь меня! Смилуйся над нами и прости!
  
   Очень тихо, темно, пусто. Начало начал. Или абсолютный конец. В темноте появляются два луча от карманных фонариков. Они нагло шарят по всей комнате, ощупывая кровать, стулья, окно, часы, мое лицо и ноги, Его, застывшего на коленях в молитве.
  
  ПЕРВЫЙ ГОЛОС: Эй! Есть кто?!
  ВТОРОЙ ГОЛОС: Ну что? Вроде все обшарили.
  ПЕРВЫЙ ГОЛОС: Да вроде все...
  ВТОРОЙ ГОЛОС: Никого?
  ПЕРВЫЙ ГОЛОС:Нет. Больше никого. Везде пусто.
  
  
  
  
   Август - сентябрь 2004 года
  
  
  
  
  Генрих Гейне (перевод С. Маршака)
  
  Когда выхожу я утром
  И вижу твой тихий дом,
  И радуюсь, милая крошка,
  Приметив тебя за окном.
   Читаю в глазах чернокарих
   И в легком движении век:
   "Ах, кто ты и что тебе надо,
   Чужой и больной человек?"
  Дитя, я поэт немецкий,
  Известный в немецкой стране.
  Назвав наших лучших поэтов,
  Нельзя не сказать обо мне.
   И той же болезнью я болен,
   Что многие в нашем краю,
   Припомнив тягчайшие муки,
   Нельзя не назвать и мою.
  
   --------------------------------------------
  
  Постановка возможна только с согласия автора.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"