Этот дневник настоящий. Я начала писать его в десять лет. В нем нет никаких изменений. Когда я стала перечитывать его, готовя к печати, я иногда я просто не могла удержаться и не добавить что- то от себя на сорок лет старше, переживающей заново все события. Эти приписки выделены мной в тексте курсивом.
Я была странной девочкой. Большую часть времени я не проводила в игре в куклы, в бегании по двору с подружками, в играх в прятки, а читала книги. Читала запоем, чаще всего по ночам. Не удивительно, что книги стали для меня суррогатом жизни. Я верила всему, что было написано в них. Я верила, что если я прочитаю множество книг, буду много знать и хорошо учиться, то меня полюбит прекрасный "принц", который сейчас тоже учится и готовится к встрече со мной.
До того, как появился дневник, в раннем детстве произошли со мной разные происшествия, которые я помню со слов моей мамы. Она рассказала, как все надо мной смеялись, когда меня спрашивали, как делает свинка, а я с радостью кричала: Хрю! Хрю!
В моих картавых устах это звучало как всем известное слово из трех букв, обычно заменяемое в Советской литературе на три точки.
Примерно в том же возрасте 2-3 года произошло следующее происшествие. Мы жили на даче, причем там я с соседской девочкой таскали друг дружку за волосы в песочнице, не поделив формочку. Через много лет, как то мы с мамой встречаем на улице какую-то незнакомую мне даму с девушкой. Здрасте, здрасте, и тут моя мама заявляет: Помнишь? Это Софа, которую ты драла за волосы!
Как- то на той самой даче к нам пришли гости, и мои родители пили с ними чай на веранде. Вдруг появляюсь я и громким голосом зову всех посмотреть, какая наступила зима и выпал снег у нас в комнате. Все отправились следом за мной и действительно вся комната: постели, стол, пол были засыпаны белой мукой.
Я не ходила в детский сад. Моя мама не работала и кроме всего прочего у меня даже была няня. Я не помню, как её звали, она была украинка, и стряпала для меня оладьи, которые я очень любила и называла ладушки-оладушки. Однажды няня не нашла своих тапочек. Обыскали весь дом. Тапки были очень важным атрибутом в нашем доме, где запрещалось ходить в уличной обуви или босиком. После долгих и безуспешных поисков спросили меня, где тапочки, на что я ответила: пошли по Ленина гулять. Выяснилось, что я выбросила нянькины тапочки в окно, а дом наш стоял на улице Ленина. Вскоре мама уволила эту няню, после того как услышала, как она ласково называла меня "кучерява жиденятка".
Я всегда любила писать. Первое стихотворение я написала в десять лет. Кроме моей тети Риммы на это не обратил никакого внимания. Она говорила моей маме, что " у девочки есть талант", но моя мама только смеялась. Лет в 11 я решила издавать свою газету. Газета называлась "Наш дом", была размером в лист фолио, оформлена и написана мною от руки и повешена на стене. Вышло всего два или три номера. К сожалению, у этой газеты был печальный конец. Для этого я должна рассказать о расположении нашей квартиры.
Дело в том, что туалет находился в общем с соседями коридоре, в который не освещался и не отапливался. Дверь не запиралась. Поскольку это была территория вне квартиры, там никогда не убирали, и стоял устойчивый резкий запах мочи. Туалетной бумаги в те времена у нас не было. Папа резал газеты, обычно "Известия", потому что у них была бумага мягче, чем у "Правды" и насаживал их на большой гвоздь в туалете. Моим любимым занятием, сидя в уборной, было придумывать продолжения обрезанным предложениям из газет.
Зимой было холодно вылезать из кровати и идти в коридор, тем паче я до смерти боялась пьяного соседа Чигорина, у которого было вмятина во лбу - след ранения, и который шатался по ночам в коридоре то по нужде, то блевать. Сначала я писала в раковину на кухне, но когда меня поймали на месте преступления, я нашла выход. Я спала тогда на кресле - кровати. Изголовье его откидывалось и там, в углу я устроила свой ночной туалет. В один прекрасный день моя мама и там обнаружила следы моего преступления. Она не нашла ничего лучшего, как взять ручку и написать на полях моей газеты что- то вроде: "Аня писает на пол в комнате". Я тут же сорвала свою газету, и, конечно же, это был последний ее номер, и я уже никогда не пыталась стать журналисткой.