Он был Сказочником. Сказочником, не написавшим ни одной строки. Сказочником, не рассказавшим ни одной истории. Он создал десятки миров, населил их разнообразными созданиями, но ничто не предназначалось для глаз окружающих Сказочника людей. Это были его миры. Это была его сказка. Он был очень странным Сказочником. ________________________________________ На свете существовало одно-единственное создание, с которым он готов был разделить все, что у него было, отдать то, чем жил и что создал. Сказочник не знал точно, какому из миров оно принадлежит, человек ли это, призрак или другое создание, но искал его. Искал всю свою жизнь. Это была та одна, что была бы с ним всегда, если бы окружающий мир был бы правильным. Но мир, в котором жил Сказочник, не был правильным. Скорее, он был совершенно неправильным. Ее образ, когда он пытался представить себе его, всегда оставался подернутым дымкой, скрывавшей его, словно вуаль опущенная на лицо. Он знал только имя. Волшебное, пьянящее имя. Аэоэ. Он звал ее, но она не отвечала на зов. Он грезил ею, но она не приходила. Он был очень одиноким Сказочником. ________________________________________ Сказочник пришел домой, окинул взглядом пустую холодную квартиру и сказал: "Я устал". Оглядевшись вокруг произнес, делясь с пустотой: "Я одинок, и этого уже не изменить". Посмотрел на телефон и взмолился: "Зазвони. Дай мне услышать ее голос". Прошептал, проводя рукой по двери ощущая кончиками пальцев шероховатость дерева и холод замков: "Откройся. Впусти ее". Но телефон оставался безмолвным. Дверь - закрытой. А Сказочник - все таким же одиноким. ________________________________________ И тогда он подошел к окну и глядя на темную неосвещенную улицу прошептал: "Хватит. Я не хочу жить дальше в этом чуждом мне мире, продолжать делать работу, на которую мне наплевать, общаться с людьми, задавленными повседневной серостью". Решение было рядом и Сказочник, наконец, принял то, к чему шел последние годы: "Единственное, как я могу попробовать что-либо изменить - это уйти. Не знаю, смогу ли, но сегодня я прощаюсь. Если я не уйду сейчас, этой же ночью, то останусь здесь навсегда. Превращусь в одного из тех, кто называет этот мир домом, и растворюсь в толпе себе подобных." Приняв решение, Сказочник ощутил покой. Покой и пустоту. А из пустоты родились боль и щемящая тоска, терпеть, держать в себе которые было невыносимо - Сказочник взял в руки флейту. Он присел на угол старого, продавленного дивана и заиграл. Грустная мелодия, полная тоски по несбывшемуся, поплыла по комнате. Прощальная мелодия. Что-то неведомое, рождаясь из боли и тоски, начинало клубиться едва различимым облаком, в котором медленно проступали зыбкие нечеткие силуэты. Впервые Сказочник видел, как нечто, созданное им, пусть из безысходности и безнадежности, приобретает зримый облик, становясь осязаемым. Перемены начали происходить так естественно, незаметно, что Сказочник не уловил момента, когда его музыка начала перерастать во что-то иное: связанное, продолжающее, но в тоже время, соотносящееся с ней, как первые эскизы с законченной картиной. Ритм все убыстрялся, постепенно становясь неконтролируемым - кто-то посторонний пришел в него, кто-то, чья сила вырывала звук, независимо от воли играющего. Волны боли, накатывающие на Сказочника одна за другой, выбрасывались в диком, языческом, постоянно меняющемся ритме, навязанном извне - забирая жизненную силу, но давая взамен неведомое ранее счастье принесения себя в жертву. Легкое облако, еще недавно клубящееся едва заметным мерцающим маревом, начало сгущаться; всполохи света хаотично вспыхивали, словно обозначая границу с неведомым миром, детали которого с каждой секундой проступали все отчетливей. Сказочник играл, не в силах остановиться. Каждая мышца его тела, неестественно напряженная, сводимая судорогой, молила о пощаде, но вновь и вновь, подчиненная одной лишь цели - безумному стремлению тела к самопожертвованию, отдавала жизненную силу, вливаясь в силу, творящую тот, другой мир. Очень медленно, словно нехотя, серая пелена разрасталась, и в ней все четче проступали детали другого мира, заслоняя собой мир повседневный. ________________________________________ Ветер, моросящий дождь. Предутренний клубящийся туман, окутывающий все вокруг. Высокий, выше верхушек молодых деревьев, испуганно жмущихся к краям поляны, костер. Огонь мечется в такт музыке, пытаясь в своей всепоглощающей шальной ярости схватить кого-нибудь из танцующих, совершенно невероятным образом ускользающих, проскальзывающих сквозь него. Бешеный, дикий, пьянящий ритм танца и огня, словно выбрасываемый из одного мира в другой. Лица, полные бездумного экстаза, безумные глаза, точные, полные животной грации движения. Босые ноги едва касаются травы и тут же вновь взмывают вверх для следующего прыжка. Ветер рвет их холщовые одежды, словно пытаясь остановить, подчинить их хозяев своей воле, но сам, вынужденный уступить завораживающему ритму, уносится прочь, к кронам деревьев, сгибая и клоня их, в потоке той силы, что играет и им, и огнем, и безумными танцорами этого безумного мира. ________________________________________ Единственная мысль - продолжать играть. Единственная цель - не останавливаться. Сказочник сейчас жил лишь одним желанием: отдать всю свою жизнь, текущую сейчас из него в другой мир, своему творению. И тогда он, закончив свой путь в этом постылом мире, растворится в придуманном, и перестав существовать даст жизнь чему-то, что как он теперь знал существует на самом деле и заслуживает ее куда больше его самого. Но человеческое тело не может долго выдержать, отдавая жизненную силу в таких количествах. Сказочник слабел. Слезы застилали глаза, губы и пальцы, сводимые судорогой, уже не слушались его; каждая клетка тела молила о пощаде. Но он продолжал играть. Еще немного, и тот мир станет единственной окружающей его реальностью. Но не продохнуть пересохшими губами. Усталым пальцам уже не поспеть за ритмом. И Сказочник в бесчувствии осел на пол, выпустив ставшую вдруг неподъемно тяжелой флейту из рук. Мелодия прервалась. Другой мир, уже такой близкий, начал, постепенно бледнея, выцветая, таять в воздухе, пока не исчез совсем. Но Сказочник этого уже не видел. Он лежал, забывшись тяжелым, беспокойным сном. А когда он проснулся, пришло отчаяние. ________________________________________ Фея. Веснушчатая, улыбчивая девчонка лет семнадцати - восемнадцати, с зелеными смеющимися глазами, вздернутым носиком и озорной, задорной улыбкой - сидела на подоконнике. Этого не могло быть. Просто не могло и все. Сказочник едва заметно огляделся. Несомненно, это было его собственное жилище в постылом, загазованном, циничном мире, который ему приходилось называть своим домом. И где явно было не место феям. И все же фея была здесь. Она сидела на подоконнике, кокетливо положив ногу на ногу, позволяя нахальному ветру играть с ее короткими, по - мальчишески остриженными рыжими волосами. "Маг", - неуверенно окликнул ее Сказочник. "Фея Маг. Фея смеха и озорства", - фея спрыгнула с подоконника, сделала книксен и, неловко теребя полу своего коротенького платья, добавила, бросив на Сказочника кокетливый взгляд, - "Во всяком случае, такой ты меня придумал". Неделю назад, Сказочник бы не поверил, что происходящее явь, а поверив испытал бы чувство, ощущать которое ему доводилось лишь когда он грезил - счастье. Сейчас же он просто больше не ощущал границы, где кончается сон и начинается явь - точнее она его просто не интересовала. Окружающее воспринималось словно сквозь толщу льда. Задумчиво разглядывая фею Сказочник заметил: "Ну, насколько я помню, не совсем так." - он попытался улыбнуться, но губы не слушались его, будто онемев. "По-моему, когда я тебя создавал, ты была феей шума и гама". "Ой, не будь занудой ",- Маг опять взобралась на подоконник и болтая ногами, в свою очередь, с интересом разглядывала Сказочника, морща при этом носик. По - видимому, осмотр ее не очень удовлетворил. Фея потупила взгляд, вздохнула, и соглашаясь, как ребенок, пытающийся объяснить что-то глупому, непонятливому взрослому, произнесла: "Ну, хорошо, была когда-то. Но согласись, глупо быть феей шума. И вообще, чем тебе не нравится смех и озорство? По-моему, занятие если не почетное, то уж никак не скучное. Ведь, правда, а, Сказочник?". Глаза Маг, когда она произносила это, нерешительно улыбались. Впрочем, уже в следующую минуту улыбка в ее следка раскосых, озорных глазах стала таять - фея вспомнила, что она обижена. Когда она заговорила вновь, ее ломкий, чистый голосок, звучал грустно и растерянно, что никак не ассоциировалось с весельем и детской развязностью, звучащей в нем еще несколько секунд назад: "Сказочник, что с тобой?" "Не знаю", - ответил он, злясь на самого себя, - "Не знаю, Маг. Все, что я знаю, так это то, что все не так ". Лицо Маг больше не казалось лицом феи, одновременно озорным и озаренным светом другого мира. Сейчас перед Сказочником была маленькая напуганная девочка. Она подошла к нему и глядя на него снизу вверх, попросила: "Улыбнись". Сказочник попытался. Он честно пытался. Он смотрел в ее полные мольбы глаза и пытался. "Маг", - сквозь комок в горле с трудом проговорил Сказочник - "Маг, я не могу. Я больше не умею улыбаться просто так". Рука Маг коснулась уголка его губ: "Сказочник, милый. Улыбнись. Улыбнись просто так. Ну, пожалуйста". В глазах ее была мольба. Мольба и такая боль, что не внять им было невозможно. Сейчас только озорные искорки, даже в эту минуту проскальзывающие где-то в самой глубине ее глаз, напоминали ту фею, которую он придумал как-то осенним вечером. Тогда были дождь, ночь за окном, отзвук захлопнувшейся двери за девушкой, которую, как он уже знал, будет избегать, без ее на то вины - просто потому что она не та, единственная. И что бы унять тоску, он, как делал это всегда, стал придумывать. Так появилась Маг. Теплая, чистая волна умиротворения и покоя - воспоминания о том вечере, накатила на Сказочника, растапливая ледяной ком, так долго сковывавший его грудь. И он улыбнулся. Впервые за много лет, улыбнулся легко и свободно - без грусти. Он улыбался этим глазам, озорным искоркам в них. И себе прежнему, тому, который умел так улыбаться. И когда Сказочник понял, что у него получилось, что он смог - он радостно засмеялся. Весело и счастливо, как смеются дети. Просто радуясь миру вокруг. А вслед за ним рассмеялась Маг. Она смеялась, и ей вторили десятки серебряных колокольчиков. Они наполнили комнату чистым мелодичным звоном, очищая все вокруг - словно выметая всю копившуюся годами тут пыль и плесень. Фея смотрела на него, смеялась и хлопала в ладоши. Так они и стояли, глядя друг на друга и смеясь. Сказочник и Маг. Как когда-то во сне, когда с ними были лишь чистая радость творения и надежда. Как давно это было. ________________________________________ Смех постепенно смолк. Одиночество и отчаяние накатили на Сказочника с новой силой. Сутулясь он устало опустился на диван и на его осунувшемся лице проступили невидимые до сих пор морщины. Глаза затуманились усталостью. Фея присела рядом и легонько пригладила ладошкой его вечно растрепанные волосы. "Сказочник" - позвала Маг. Он ее словно не слышал, будто пребывая в пустоте. "Сказочник" - вновь позвала она. Ее голос с трудом пробивался в его сознание: "Нам надо идти". "Куда?", - отвечая, он чувствовал, насколько ему все безразлично, - "Куда, Маг?" "Домой, Сказочник". "Дома больше нет, Маг", - он знал, что этими словами он предает, разрушает. Но ему было так холодно - ответить по другому он попросту не мог. Разве можно предать ушедшее? Разве можно разрушить вымышленное? "Не говори так." - в глазах феи читался испуг: "Он есть. И есть мы. Мы все твои дети. И нам плохо. Не бросай, не убивай нас. Ведь там сейчас так плохо. Пустота - серое, холодное нечто, пожирает все". Маг заплакала. Навзрыд, по-детски. Сначала она пыталась сдерживать слезы, отвернуться, гордо, по-мальчишески вскинув голову. Но потом не выдержав, отказалась от своих попыток и разрыдалась, утирая слезы рукавом. Сказочнику стало нестерпимо горько от этих слез. Он нежно привлек Маг к себе, и та, все еще всхлипывая, с благодарностью прижалась к нему, уткнувшись носом в плечо. Так они и сидели до тех пор, пока она немного не успокоилась. Легонько приподняв кончиками пальцев подбородок, Сказочник заглянул в глаза девушки. В них было столько мольбы о помощи, о пощаде, затаенной надежды. А он уже ничего не мог сделать. Он слишком долго жил здесь. Он слишком долго ждал. Как было объяснить ей все это? "Маг, Маг. Пойми же. Я больше не могу. Я больше не умею. Я больше не верю". "Что, Сказочник?" - тихий голос. Почти шепот. Маг, заворожено, не в силах оторвать глаз, смотрела на его губы, произносящие приговор. "Я больше не вижу других миров, Маг", - Сказочник проглотил комок в горле, - "Я больше не могу придумывать сказки". "Но как же мы, Сказочник? Все мы? Ведь мы есть. И нам нужна твоя помощь". "Нет, Маг "- он поступал жестоко, но продолжать эту пытку больше не было сил. "Ты пришла слишком поздно. Сегодня я прощался. Сегодня я впервые наяву увидел мир сотворенный мной - но он не принял меня. Точнее у меня не хватило сил, отдать ему себя. Значит, моя жизнь достанется этому миру. Тот, другой я видел сегодня в последний раз. Ты последняя. Уходи". В глазах Маг было отчаяние, но она все еще пыталась. "Сказочник. Пойдем со мной. Ты увидишь. Ты поймешь. Ты опять поверишь. Пойдем к нам. Ведь там, появилось что-то страшное. Это уничтожает, выпивает нас. Оно везде. Даже эльфы боятся говорить об этом". В комнате стало как-то сумрачно. От слов Маг повеяло сыростью и болезненным, пробирающим до костей холодом. Сказочник зябко передернул плечами и невольно нервно оглянулся. "Там очень страшно ",- продолжала Маг еле слышным шепотом. Она вся дрожала. "Оно извне. Это не твое. Мы знаем. Мы чувствуем". Фея прижалась к нему, словно стараясь стать меньше, спрятаться в его объятиях. "Я видела эльфов, вернувшихся из тех мест", - Маг взволнованно схватила Сказочника за руку. "Я видела их. Сказочник, они больше не улыбаются. Ты же знаешь, что они не могут жить без смеха, без своих невинных, хотя порой и злых, проделок". Маг вновь заплакала. Слезинки стекали по ее щекам, и она уже не пыталась их вытирать. "Они умирают, Сказочник. Они не могут жить пустыми изнутри. И это те, которые всего лишь только видели чужака. Те, до кого он даже не дотронулся. Помоги нам. Только ты можешь нам помочь". Сказочник нежно, успокаивающе прижал ее к себе. Фея уже не плакала, но в голосе ее звучала какая-то пугающая отрешенность. Она говорила, прижимаясь к нему, глядя куда-то в сторону, пустоту. "Мне страшно. Так страшно. Это же ты нас выдумал. Помоги же нам. Ты должен, должен помочь". Словно со стороны Сказочник услышал свой успокаивающий, полный рассудительности голос. Разве можно не ненавидеть, не презирать себя за него? "Маг, пойми. Я не могу. Я не знаю, что это такое". Ложь ли это? Да, ложь. Но сказать правду - было выше его сил. Как сказать, что знаешь, что то, что пожирает тебя изнутри, теперь пришло и в мир, созданный тобой? Как дать ей понять, что ты сам, хоть и невольно, породил их страх, их ужас, их гибель? "Сказочник, пойдем к нам. Перестань быть просто создателем - стань одним из нас. И ты увидишь. Ты поймешь. Ты сможешь помочь", - Маг шептала эти слова как заклинание. Сказочник устало откинулся на диване. Господи, как объяснить, что сил на борьбу больше просто не осталось. Как объяснить что все, чего он сейчас желает - это покой. Что борьба безнадежна, так как это борьба с самим собой. Как? Неожиданно он ощутил ярость. Почему он должен перед кем-то отчитываться? Они не имеют права от него чего-то требовать! В конце концов, если будет нужно, если он решится начать все заново, он создаст новые миры. Воссоздаст этот. Кипя от негодования, Сказочник вскочил, собираясь высказать, выплеснуть, всю ту гадость, что копилась в нем. Но не успел. Феи больше не было рядом. Неверными шагами она пятилась к окну, которое, как он только теперь заметил, выходило не в обыкновенную серую ночь, а в тусклое золотое сияние. На неожиданно осунувшемся личике Маг читались одновременно страх, горечь поражения и ужас от только что осознанной истины. И самое страшное - жалость. Жалость к уставшему, истерзанному страстями и мыслями, мечтами и собственным бессилием своему создателю. Эта жалость оглушила Сказочника, поразив сильнее, чем прощальные слова феи, доносящиеся словно откуда-то издали. "Прощай, Сказочник", - фея говорила очень тихо, но он знал, что каждое произнесенное ею слово останется с ним навсегда, - "Тот, что уничтожает нас, уже побывал здесь. Он не смог забрать тебя, но приобрел над тобой власть. Ты нам не поможешь - теперь уже никто не в силах сделать это". Маг говорила очень тихо, отрешенно, словно пророчествуя. Казалось, что перед ее погруженным в себя взглядом, разворачивались события, которым еще только предстояло произойти. "Но помни - мы все твои дети. И мы все погибнем. С нами погибнешь и ты". Сказочник устало прислонился к стене. Гнев испарился, так же неожиданно, как и пришел. Его переполняла грусть и бесконечная нежность. "Я знаю, Маг. Я знаю. И я жду этого покоя". "Нет, Сказочник. Нет", - Фея стояла уже у самого окна, держась маленькой рукой за раму, -"Покоя не будет. Ты уйдешь вслед за нами в пустоту. Без своих миров, без нас - все потеряет смысл. Все, что ты придумаешь, все, что ты создашь заново - все будет вторичным. Все будет лишь подобием. И ты всегда будешь это знать, будешь помнить брошенный мир. Прощай. Мы все уходим. Завтра нас уже не будет. Завтра ты проснешься без меня, без Ива, без Аэоэ. Прощай". Фея повернулась и более не оглядываясь шагнула за окно в уже начинающее меркнуть сияние. Аэоэ. Это имя что-то всколыхнуло в Сказочнике. Аэоэ. Ведь без нее пуста была не только жизнь, но и смерть. Отказаться от нее и означало пустоту. То, что пожирает его и его мир, оно не отступит - все обречено. Но не лучше ли уйти со своим миром, чувствуя в последние мгновенья счастье и боль, радость побед и горечь поражений, любовь и ненависть, - словом, все то, что он когда-то называл жизнью. "Аэоэ", - Сказочник словно пробовал это слово на вкус. "Я иду", - шепнул он, вставая на подоконник и шагнул в уже едва различимое сияние.