Орехов Вячеслав Олегович : другие произведения.

Пикник с Брехтом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пьеса
  Орехов Александр
  
  ПЬЕСА
  
  ПИКНИК С БРЕХТОМ
  по мотивам К.Айхель
  
  Дача Карпинских. Действие происходит в беседке перед домом
  
  Действующие лица:
  
  1. Вера Витольдовна Карпинская - хозяйка дачи, литературный критик, спортивная дама 47 лет, блондинка.
  2. Александр Иванович Карпинский - супруг хозяйки дачи, культуролог, редактор на радио, мужчина 52 лет, худощавый, высокий, лысеющий
  3. Евгений Петрович Аверьянов - директор-распорядитель Литературно-го фонда, пишет статьи об искусстве, мужчина 45 лет небольшого роста, с бородкой.
  4. Лариса Сергеевна Березкина - зав.лит в театре, поэтесса, 34 года, ры-жие волосы до плеч
  5. Сергей Анатольевич Волынцев - модный журналист, искусствовед, 56 лет, седые волосы, темные очки, элегантный мачо.
  6. Маргарита Васильевна Прилетаева - промоутер, 53 года, сильно на-крашена, экстравагантно одета в блестящие развевающиеся одежды, темные волосы, высокая, полная, доминирует в любом обществе.
  7. Дэн - молодой художник, протеже Маргариты Васильевны, 24 года
  8. Даша - домработница Карпинских, 25 лет
  9. Шофер Аверьянова, 50 лет
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Действие 1
  
  Посредине патио стол. У стола Вера Витольдовна режет салат. Входит суп-руг. Подходит к столу, наливает в стакан пиво, начинает прихлебывать из стакана и наблюдать за работой Веры Витольдовны.
  
  Карпинский: Жаль, что мы не можем организовать прием как в Голливуде. Хотя, эти приемы так дороги и никогда не знаешь, принесут ли они хоть ка-кую-нибудь пользу делу...
  Карпинская: Но ты же понимаешь, что этот вечер - это единственная воз-можность издать сборник моих критических статей к юбилею моей творче-ской деятельности. Если Аверьянов профинансирует издание моей книги, то этот прием 100 раз окупится.
  Карпинский: Мы могли бы позвать Туркина, он был бы вполне кстати.
  Карпинская: Ради бога, этого Туркина я не могу больше видеть. Нескончае-мый поток чуши. Эйдейтики, деталисты, иконоборчество... Я тебя умоляю. Сплошная безграмотность и все. Туркин готов отправить любую картину на костер без суда и следствия.
  Карпинский: Можешь не умничать хотя бы при мне.
  
  Карпинская резко взмахнула ножом.
  
  Карпинская: Жалость палача - твердая рука.
  Карпинский: Брехт?
  Карпинская: Нет, Эрнст Юнгер. Как думаешь, что мне одеть?
  Карпинский: На твое усмотрение. Пойду, прилягу. Прислать к тебе Дашу?
  Карпинская: Будь любезен.
  
  Карпинский уходит. Входит Даша.
  
  Даша: Вера Витольдовна, я поставила лимонный мусс в холодильник, ду-маю, к семи часам он застынет.
  Карпинская: Забери салат, который я приготовила и тоже поставь в холо-дильник. Я пойду переодеваться. Если появятся гости, позовешь Александра Ивановича, и проводи их в беседку.
  
  
  Карпинская уходит. Даша расставляет посуду. Входит Карпинский, останав-ливается, наблюдает за Дашей.
  
  Карпинский: Чудесно выглядите.
  Даша: У вас пылинка на пиджаке. Вот так, теперь можно идти. Принести Вам пива?
  Карпинский: Позже Даша, позже.
  Даша: Ваши гости, наверное, симпатичные?!
  Карпинский: Гм, да. Чудесно выглядите.
  Даша: О, большое спасибо, Александр Иванович.
  Карпинский: И в правду чудесно...
  
  Карпинский обнял Дашу, она погладила его по голове. Карпинский отстра-нился.
  
  Карпинский: Пожалуйста, не думайте обо мне плохо.
  Даша: Нет, конечно, нет.
  Карпинский: Простите меня, милая Даша.
  
  Карпинский снова обнял Дашу и поцеловал.
  
  Карпинский: Простите меня.
  Даша: Кажется, кто-то идет.
  Карпинский: Это гости
  Даша: Я буду на кухне.
  
  Даша уходит. Входят Аверьянов и Березкина.
  
  Карпинский: О, здравствуйте, здравствуйте, добро пожаловать!
  Березкина: Здравствуйте, Александр Иванович!
  Аверьянов: Очень, очень рад встрече!
  Карпинский: Присаживайтесь, пожалуйста. Вера Витольдовна сейчас вый-дет.
  
  Входит Карпинская
  
  Карпинская: Дорогие мои, как я рада.
  Аверьянов: Милейшая Вера Витольдовна, позвольте вашу ручку. Очень рад нашей встрече...
  Березкина: Спасибо за приглашение, дорогая.
  Аверьянов: А мы с Ларисой Сергеевной встретились на улице, и уже успели разговориться...
  Березкина: Да, да вы как раз высказали очень интересную мысль об искусст-ве...
  Карпинская: Так что за мысль?
  Аверьянов: Не кажется ли Вам, что мы только потому любим искусство, что жаждем чужих впечатлений, не из любопытства, а от того, что для нас эти чувства и впечатления, воплощенные в художественном произведении, - дра-гоценные сосуды, в которые мы направляем ручеек наших чувств? И там, в этих драгоценных колбах они больше не кажутся нам такими незначитель-ными. Возможно что-то вроде подсознательной надежды, что сосуд может облагородить содержимое, аромат красивой упаковки сможет перейти в без-вкусную жидкость.
  Березкина: Ах, какая красивая и печальная мысль. В ней блеск красоты и ту-манность печали.
  
  Аверьянов взял руку Березкиной и поцеловал.
  
  Березкина: А над чем вы сейчас работаете?
  Аверьянов: Все мое внимание сейчас посвящено "Торможению".
  Березкина: "Торможение" - как интересно...
  
  В беседку входит Волынцев. Аверьянов и Карпинский поднялись попривет-ствовать. Волынцев взял у Карпинского бокал вина, всем кивнул и поправил очки.
  
  Карпинский: Разрешите представить вам...
  Волынцев: Волынцев Сергей Анатольевич, мученик искусства. Дорогая Вера Витольдовна, вы сегодня чудесно выглядите.
  Карпинская: Ну что вы, спасибо за комплимент. Вы видели новые картины, которые мы приобрели на последней выставке?
  Волынцев: К сожалению, даже деньги не спасают от сумасбродства...
  Карпинский: Мы покупаем молодых художников.
  Волынцев: Молодые художники - что это значит?
  Карпинская: А кто из молодых Вам нравится?
  Волынцев: Диего Веласкес. Очень хороший молодой художник.
  Карпинская: Мы вполне сознательно ступаем на неверную почву современ-ного искусства. Мы бываем счастливы от того, что иногда приходится риск-нуть, принять вызов. Ведь искусство - это авантюра, приключение, а любой коллекционер - авантюрист, пират в море картин.
  Волынцев: Коллекционирование, дорогая Вера Витольдовна, начинается только тогда, когда полотнами увешаны все стены.
  Карпинская: Ах, Сергей Анатольевич, у Вас всегда сарказм. Между прочим, это диптих и он называется "Стаккато линий в аккорде цвета"!
  Волынцев: Кошмарная метафора. Звучит как "Обувная фабрика и обточка каблуков".
  Березкина: А что это означает - мученик искусства?
  Карпинская: О, Лариса Сергеевна, вы разве не читали трудов Сергея Ана-тольевича? Сергей Анатольевич - автор всех изданий, имеющих отношение к искусству. И, не в последнюю очередь, потому, что лично знал и знает всех художников нашего века.
  
  Волынцев: Дорогая Вера Витольдовна, надеюсь, Туркина сегодня не будет?
  Карпинская: Да не будет.
  Волынцев: А Прилетаевой? Мне говорили, что у нее молодой любовник. Ужасная женщина. Редкостная идиотка.
  Аверьянов: Дорогая Вера Витольдовна, я вам уже говорил, что ваша рецен-зия на последнюю работу Остроумова удивительно точна? Такое препариро-вание пьесы показывает, что король то - голый, неоновый свет вместо маги-ческого театрального освещения, актеры, бестолково снующие по сцене... Только Васильев разумеется опять хвалил. Ему всегда нужно выступить про-тив вас...
  Карпинская: Ах, Васильев, наш плюшевый мишка. Он просто слишком мно-го трудится. Недавно, например, сфотографировался для одного красочного издания со своим автомобилем. По моему, ужасно неприлично. У этого жур-нала есть рубрика "Знаменитости и их автомобили". Там все демонстрируют свои "порше" и "ауди". А он очень гордо стоял возле своего дряхлого "пас-сата"...
  Волынцев: Ну просто он остается верен своим принципам...
  Карпинская: Какие у него могут быть принципы?
  Волынцев: Он принципиально делает все, что ему предлагают.
  
  Все засмеялись.
  
  Карпинская: Его любят, и в этом его беда. Ведь критика должны не любить, а уважать. А Васильев растерял все, что имел. У него все статично, никакой психологии, никакого развития.
  Волынцев: Ах дорогая Вера Витольдовна, я всерьез опасаюсь, что даже вы попались на самый большой блеф нашего времени!
  Карпинская: Что вы имеете ввиду?
  Волынцев: Распутная ересь Фрейда принесла несчастье в личной жизни ог-ромному количеству людей, а, в качестве критерия для искусства, это наду-вательство просто абсурдно. Психология, развитие... Кого вы хотите уло-жить на кушетку психоаналитика? Шекспира? Чехова? Набокова? Нет. Луч-шее, что сегодня может предложить искусство - усиленная резкость изобра-жения, акцент, и без тетушкиных нравоучений.
  Аверьянов: Друзья! Статика динамика, какая разница. Нас вдохновляет толь-ко чувство и фантазия, вранье и вымысел. Только ложь способна вызвать у нас головокружение, которым нас одаряет искусство в свои лучшие момен-ты. Все, точка! За искусство!
  
  Входит Прилетаева, бурно обнимает хозяев и приветствует всех остальных, в соответствии с иерархией. На лице Волынцева страдание. После поцелуя в щеку он сморщился и отошел в дальний конец беседки.
  
  Прилетаева: Дорогая, мы не виделись тысячу лет. Я все время хотела позво-нить, но ты же знаешь, у меня был проект с Серовым в Лос-Анджелесе, А по-том выставка Дольникова в Париже, он был поразительно хорош. Вы пре-красно выглядите, Сергей Анатольевич. Да публика в Париже была благо-склонна. Кстати в Париже я встретила одного молодого художника. Вы про-сто обязаны с ним познакомится. Он делает очень занятные инсталляции. Я сейчас организую спонсоров для его каталога. (берет бокал у Карпинского) Да спасибо, шампанское с удовольствием. (Карпинской) Спасибо, милочка, у вас здесь чудесно. (поворачиваясь к Березкиной) Скажите-ка, мы ведь с вами уже встречались? Я позабыла где, не на открытии "Smart Art"? Да, да, теперь припоминаю. Как у вас дела?
  Березкина: Я точно не знаю ...
  Прилетаева: Нас познакомил Баскин, вы его тоже знаете, не правда ли, Александр?
  Карпинская: Баскин раньше был редактором на телевидении, а сейчас он ис-поведует суфизм у себя на даче. Его жена долго жила в Индии, а потом от-крыла магазин индийских товаров...
  Березкина: Ах, вот как. Честное слово, я просто никак не могла вспомнить. Вы не могли бы напомнить мне свое имя? Маргарита...?
  Прилетаева (отвернувшись от Березкиной: Мой милый Евгений Петрович!
  Аверьянов: Дорогая Маргарита Васильевна! Как поживает ваш брат?
  Прилетаева: О, великолепно, великолепно, вы же знаете, он сейчас пробил-ся в высшую лигу владельцев галерей и художественных собраний,
  
  Даша вносит салат. Карпинская помогает все расставить на столе
  
  Прилетаева: Дорогая, я ведь говорила тебе уже об этом молодом художни-ке, он и в самом деле очень молод, невероятно, он сейчас в городе, может быть, и заглянет. Ты ведь не имеешь ничего против, он и в самом деле очень талантлив, ты это увидишь. Его зовут Дэн, говорю тебе, это что-то, ты бу-дешь восхищена!
  Карпинская: Ну конечно, конечно, душа моя, никаких проблем.
  Прилетаева: Чудно.
  Карпинская: Не бери в голову. Прошу всех к столу.
  
  Все рассаживаются
  
  Аверьянов: Какой чудесный стол, он просто великолепен!
  Волынцев: Приятного, приятнейшего, наиприятного аппетита!
  Карпинский: Ну, за встречу!
  Волынцев: Ваше здоровье!
  Карпинская: Как все-таки хорошо, что мы снова собрались, мы так давно не виделись,
  
  Волынцев: Кстати, виски нужно пить очень быстро, потому, что на нем все время образуется пленка.
  Аверьянов: "Торможение"! Я как раз работаю над книгой об искусстве тор-можения. Очень увлекательный проект. М-м... Речь идет о том, что люди разучились ждать. Потеряли способность испытывать божественную муку ожидания. Промедление... Сладкая боль ожидания... Инсценировки с пред-вкушением радости - вот о чем идет речь. Мы забыли, что "торможение" как культурное достижение противопоставляется тривиальности потребностей. Серьезная игра с промедлением осуществления.
  Прилетаева: Я думаю, что это фан-тас-ти-чес-кая идея. Вы молодец. "Торможение", в этом, разумеется, есть дух, spirit... правда сегодня мне во-обще не приходится надеяться, что можно будет хватить через край. Никако-го "торможения", дорогие! Sorry! Завтра, в конце концов, воскресенье.
  Волынцев: Я ненавижу воскресенья. Летаргия...просто ужасно.
  Аверьянов: Воскресенье, светлый момент кульминации в спорном во всем остальном сценарии сотворения мира, есть не что иное, как продолжение субботы другими средствами.
  Карпинский: Всегда одно и то же. В мире слишком много сосисок и очень мало горчицы.
  Карпинская: Это из Хайнца Эрхардта?
  Карпинский: Нет, из Эдди Константина.
  Карпинская: "Торможение"... Как любопытно.
  Волынцев: Вы заметили, что раньше все время говорили "как интересно", когда речь шла об искусстве, а сейчас все больше говорят "любопытно".
  Березкина: Но люди искусства по-прежнему говорят "интересно", напри-мер: "В этой инсталляции меня прежде всего интересовала дифференциация материальностей..."
  Волынцев: Ну и кому теперь интересны инсталляции?
  Карпинская: "Торможение" - это напомнило мне об особенном временном пространстве театра. Взаимосвязь ожидания и переживания в нем в опреде-ленном смысле овеществлена. Я часто об этом писала. Вы же знаете, милый Евгений Петрович, избыточность, повторение, замедленный темп, вспомни-те Вильсона, Марталера...
  Аверьянов: О, милая Вера Витольдовна, мне известно, что ваша критика - прекрасный пример того, как из презренной обыденщины культурной хрони-ки можно сделать истинный образец эссеистики! Поразмышляем над ане-мичной, почти стерильной скукой всех тех произведений, которые желают что-то поведать о нашем безумном времени. Вы же, напротив, милая Вера Витольдовна углубляетесь в микрокосм, черпая в нем чистое золото позна-ния. Не будем обманываться хрупкостью стрел ваших недвусмысленных формулировок, в их наконечниках таится яд кураре, неподкупный ум, что го-раздо опаснее многоречивости профессиональных бахвалов, ежедневно до-кучающих нам своими творениями.
  Прилетаева: А вы знаете, что кухня у да Винчи вновь великолепна? Я была там недавно, бог мой, специально для меня там приготовили "Скампи" с ка-персами и лепестками брюквы, просто гениально, это стоит всех грехов мира.
  Березкина: У да Винчи всегда хороши были "Карпаччо", но остальное...
  Аверьянов: У да Винчи, я не знаю, публика вполне обычная. Но я открыл но-вое заведение "Малавита"! Блюда, которые там подают, - потрясающее на-слаждение. А котлеты из перепелов, фаршированных трюфелями с пророс-шей чечевицей, - просто откровение, их повар неподражаем...
  Прилетаева: "Малавита"? Евгений Петрович, дорогой, вы знаете, как я це-ню ваш вкус, вы настоящий гурман, но там часто сидит такая публика... Эти гусыни в темно-синих костюмах... Куда забавнее мне кажется "Ла страда", Джорджио волшебно экспериментирует, недавно он приготовил мусс из го-лубей в пергаментной бумаге, вот уж точно это было потрясающе!
  Аверьянов: Уважаемая Маргарита Васильевна, вы даже не знаете, до чего мне не хочется вам возражать. Но иногда я спрашиваю себя, куда подевалась хо-рошая кухня со всеми этими чудесными блюдами, одни только названия, ко-торых уже становились приключением. Кто сейчас знает салат "Багатель"? Или соус "Бастард"? Гурманы-философы одиноки в нашем холодном мире, покинутые и обманутые, лишенные настоящих деликатесов.
  Березкина: Салат "Багатель"?
  Аверьянов: Именно! Это так вкусно, там морковь, шампиньоны и спаржа с соусом из растительного масла и уксуса! А соус "Бастард"! Это так назы-ваемый ложный сливочный соус - мучная подливка с белым перцем, яичным желтком и сливками, просто изумительно к белому мясу!
  Карпинский: Ложный сливочный? Можно сразу переходить к фальшивому зайцу. Это, по крайней мере, честно. И вообще, эта так называемая высокая кухня скрывает больше, чем показывает. Все так искажается и деформирует-ся, из куриной ножки выходит какой-то фарс с крылышком, бедная курица извращается до неузнаваемости, нет, нет, я, напротив, считаю, что нам нужен новый пуризм! Еще более строгий, чем когда-либо предлагала высокая французская кухня!
  Аверьянов: Пуризм? Я бы попросил... Мы и так уже на самом краю пропасти упрощения. Кроме того, без высокой кухни мы не знали бы таких прекрас-ных блюд, как безе и меренги, или помидоры "а-ля Регина", фаршированные ризотто и нежнейшим пармезаном!
  Прилетаева: Совершенно с Вами согласна, Евгений Петрович!
  Березкина: Вы позволите мне закурить?
  
  Березкина и Волынцев закурили
  
  Волынцев: Окажите мне услугу - никогда не купайтесь в море.
  Березкина: Почему?
  Волынцев: Оно вас погубит из зависти к чудесному цвету ваших глаз.
  Аверьянов: Как жаль, что вас вчера не было на приеме в честь открытия се-зона, разве у вас не было приглашения, где же вы пропадали?
  Березкина: В одном кафе, название которого я ни за что вам не скажу
  Аверьянов: Так таинственно?
  Березкина: У каждой женщины есть своя тайна...
  Волынцев: Прием в честь открытия сезона ... Болтают, что театр совсем захирел...
  Карпинская: Нет же, все это дурацкие слухи, вчера там были все, у кого есть имя и вес!
  Прилетаева: Восхитительно, дорогая, где ты достала эти утиные грудки? Наверное, под столом у вас спрятан маленький повар-француз?
  Волынцев: Вере Витольдовне не нужен повар-француз, она достаточно умна и талантлива, чтобы хорошо готовить самой. Сегодня это нечто особен-ное. Однажды я тоже был женат, что, впрочем, как известно, плохо закончи-лось. Как бы то ни было, мой адвокат всегда говорит: раньше жены умели го-товить, как матери, сейчас жены умеют пить, как отцы.
  
  Аверьянов заразительно засмеялся
  
  Аверьянов: Превосходно, превосходно...
  Прилетаева: Мачо, мачо!
  Карпинская: Я все время думаю - что заставляет людей следовать чужой во-ле? Я помню репетицию в оперном театре, исполнителя, певшего Макдуфа. Кряжистый и энергичный, он был похож на рабочего со стройки. Его застав-ляли петь, сидя на чемодане, скрючившись в неудобном положении, словно на унитазе. "Нет, нет, не скрещивай ноги, Режиссер был неприступен. И пе-вец покорно сидел на чемодане, взрослый мужчина с роскошным голосом и умоляющими глазами, с бутафорским мечом в руках, коренастый, доброт-ный... А какую роль может играть комическое в вашем "Торможении", Ев-гений Петрович?
  Аверьянов: Ах, уважаемая, дражайшая, милейшая Вера Витольдовна, ко-мическое, как и эротика, в определенном смысле является целью "Торможе-ния", счастливым осуществлением, оставаясь вместе с тем, и обещанием.
  Карпинская: Обещанием несказанного?
  Березкина: Ну, Александр Иванович, а как поживают ваши старые джази-сты?
  Карпинский: Ну, вы же знаете, они играют все то же, что и двадцать лет на-зад. На следующей неделе у нас будет запись одного концерта, публика будет в восторге, вы же знаете, free jazz, еще одна встреча с ветеранами прекрас-ной героической эпохи!
  Аверьянов: То есть вы по-прежнему работаете на той общественной радио-станции, где демократическую мысль воплощают в форме передач для меньшинства?
  Карпинский: Позвольте! Вот именно вам с вашими лакированными книжка-ми, восхваляющими безответственный снобизм, вам следует быть поосто-рожнее с такими легкомысленными заключениями о потребностях меньшин-ства! Вы еще удивитесь тому акустическому мусору, который завалит нас, когда радио окончательно захватит всякий развлекательный сброд!
  Аверьянов: Что за трогательная упадническая фантазия, мой дорогой. Боюсь, однако, что сброд едва ли окажет вам честь в приближении столь гибельного крушения. Куда вероятнее то, что фурии разрушения всю эту весьма уста-ревшую систему предадут забвению. Free jazz - женская лирика. Это очень дорогие проекты, которыми - пардон, о присутствующих мы не говорим - дирижируют всякие мечтатели, оторванные от жизни. Пробирочное искусст-во, у которого нет никаких шансов выжить вне стен общественно-правовой лаборатории. Видите ли, я, как человек, финансирующий искусство, итак по-стоянно иду бог знает на какой риск, но здесь идет речь о не моих собствен-ных средствах, и поэтому...
  Карпинский: Минуту, минуту, все не так просто. Должно быть защитное пространство, поле для эксперимента, право на опыты...
  Аверьянов: Защитное пространство - это подвалы, но не эфир! Не правда ли, прелестная Вера Витольдовна? Что вы на это скажете?
  Карпинская: Дорогой Евгений Петрович, спокойно, спокойно. Давайте на-слаждаться разнообразием программ! Free jazz, женская поэзия и утренняя зарядка под Шостаковича - почему бы и нет?
  Волынцев: Вообще-то, проблема совершенно очевидно состоит в другом. Искусство в наше время приняло суицидальный характер, в литературном цехе дела обстоят не намного лучше, и эти, гм, институты занимаются само-восхвалением в слезливых некрологах, особенно с тех пор, как до власти дорвались секретарши.
  Прилетаева: Ну, это уже вздор!
  Волынцев: Нет. Надо срочно что-то делать. Я лично, например, уже начал односторонние военные действия.
  Карпинская: Да? И каким же образом?
  Волынцев: Всего один пример: Вы все знаете Алису Випперман. Эта очень, очень беспокойная дама с некоторых пор начала изводить благосклонных ра-диослушателей женской поэзией. Но на данный момент, слава Богу, уже сги-нула. И произошло это следующим образом: я позвонил ей и сказал: "Доро-гая госпожа Випперман, те произведения, которые вы пропагандируете, не-выносимо банальны, такого добра я вам наваляю дюжину за одну ночь".
  Карпинский: И это заставило ее сдаться?
  Волынцев: Не совсем, Я сообщил ей, что пришлю ей парочку своих поде-лок... под женским псевдонимом, разумеется.
  Карпинская: И она на это купилась?
  Волынцев: И да и нет. Честно говоря, я всю эту историю тут же забыл.
  Прилетаева: И что?
  Волынцев: И через пару недель мне звонит бедная Випперман. Голос визг-ливый. Говорит, что это вам взбрело в голову посылать нам всякую дрянь? Это жалкое ёрничанье, грубое, пошлое подражание женской эстетике, я на вашу удочку не попадусь! Драгоценная госпожа, говорю я, никогда ничего вам не писал и не посылал ни строчки. В ответ я услышал крик ужаса, а затем она положила трубку. Однако достойная передача "Женщина и форма. Жен-ский взгляд на литературу", к сожалению, вскоре скончалась.
  Карпинский: Прекрасно, премилая история. Но давайте вернемся к музыке. Я имею в виду настоящую, истинную музыку. Проклятие рынка объявляет вне закона все, что мы сегодня можем назвать аутентичной музыкой. Музыка стала синонимом синтетического продукта, назойливо лезущего вперед, примитивного изделия массового производства!
  Волынцев: Я думал, что музыка - это божественный дух.
  Прилетаева: Ну разумеется, божественный дух. Вы бы слышали, когда раньше к нам приезжала петь Серова, о-о-о, это были эмоции без конца, моя мать аккомпанировала ей на рояле... душа-а-а, ру-у-усская ду-ша-а-а. Мы все рыдали.
  Карпинский: Кстати, о сентиментальности, на прошлой неделе мы были на концерте одного такого "хора". Вот это, Евгений Петрович, это - пробироч-ное искусство. Было просто невыносимо. Барышни без малейших талантов, но с обеспеченными спонсорами...
  Волынцев: А, это те самые, которые в прошлом году выступали со струн-ным оркестром... Даже представить себе невозможно, что находятся мужчи-ны, которые увиваются за такими особами. Правда, есть и женщины, которые содержат молодых любовников... С молодыми любовниками часто проис-ходят недоразумения. Женщины, которые на них западают, кое-чего не при-нимают в расчет. То, что есть "до" и есть "после". И есть еще "вместо".
  
  Все засмеялись
  
  Прилетаева: Недавно я видела выступление Андрея Риттера - волшебно. Вот кто трогает, в нем есть нечто, не то, что эти жалобные интравертные исто-рии, о, нет, синергетика! Я всегда говорю, это показывали по спутниковому телевидению - от Японии до Европы, кроме того, он всегда приглашает мо-лодых музыкантов, это просто гениально...
  Карпинский: Маргарита Васильевна, ради всего святого, этот человек - пол-ный нуль, дутый мыльный пузырь. А эти молодые типы ему нужны, чтобы прикрыть блестками собственное бессилие!
  Березкина: А чем вы сами занимаетесь сейчас?
  Карпинский: Сейчас я пишу материал для передачи о рождественской песне "Тихая ночь".
  Аверьянов: Что, сейчас, летом?
  Прилетаева: Ах, слыша музыку, согреваешься изнутри, а мысли о снеге ос-тужают снаружи.
  
  Даша подала рыбу.
  
  Прилетаева: Какая прелесть. Такой вкусной мне эту рыбу редко удается по-есть. В чистейшем виде, семга ведь, по сути, почти вульгарна, дорогая, ты же понимаешь, что я имею в виду, не в обиду, все очень, очень вкусно, но семга в наше время стала тем, чем раньше был салат с макаронами: немного по-пролетарски и вместе с тем культово, ты понимаешь, в ней есть нечто.
  Карпинская: Ну разумеется, дорогая, именно хорошие вещи и обесценива-ются, и семгу сейчас хранят в морозильной камере, наряду с готовыми про-дуктами для холостяков, которыми ты забиваешь морозилку и которые, на-верное, не так уж плохи. Там, в Америке, это называют TV-dinner, ты это знаешь, да? И в этой холостяцкой печали, завернутой в алюминиевую фоль-гу, тоже есть нечто, ты это тоже ешь одна, перед телевизором? Вместе с су-пом из пакетика?
  Волынцев: Вино неплохое.
  Аверьянов: "Антр-де-мер" к семге - это не бесспорно...
  Карпинская: О, дорогой Евгений Петрович, видимо мимо вас прошло то, что лучшие сомелье уже давно одобрили это сочетание. Разумеется, мы не должны рабски покоряться авторитетам, но в этом случае я проконсультиро-валась у своего коллеги, эксперта по кулинарии, вы знаете его, Игорь Труб-ников, и он мне клялся... Правда, это было так трогательно, он так боялся, что я совершу страшный грех и выберу к блюду неподходящее вино, так вот, он мне клялся, что я не пожалею, остановив свой выбор на этом вине, тем более, тем более, что это вино достал мне именно он. Говорят, что в вине он понимает, чуть ли не больше, чем в еде!
  Аверьянов: Но, милейшая Вера Витольдовна, это была просто шутка, я про-сто подтрунивал над вами,
  Прилетаева: А вы знаете, что скоро в городе будет Черняев? Он противный, но в чем-то забавный, я устраиваю вечер с едой, вы все не-пре-мен-но долж-ны прийти, будет очень забавно, Пао приготовит стол, и Туркин уже дал со-гласие!
  Березкина: Этот Черняев омерзителен. Вы не видели недавно, как он вешал-ся на шею одному журналисту? Беззастенчивый конъюнктурщик, панеги-рист!
  Аверьянов: Слишком красивое слово для такого человека.
  Волынцев: Туркин, н-да... Милый человек, без сомнения, но когда же ему наконец подарят собаку? Как же слепому без проводника?
  Карпинский: Вы не преувеличиваете?
  Волынцев: Нет, ни капельки. Судите сами, человек пишет целую книгу о том, кем был человек в цилиндре на картине Мане "Нана" - женихом, исче-зающим сразу после акта, или честным семьянином, терпеливо ожидающим, пока его жена закончит туалет для совместного выхода в свет. Но ведь вся-кий разумный человек понимает, что цилиндр только потому появился на картине, что Мане именно в этом месте нужно было черное пятно.
  Прилетаева: Ну да, и, тем не менее, я состряпала объявление в прессе о Черняеве, в которое, предусмотрительно запекла и возможную критику.
  Волынцев (Карпинской): Разве она не великолепна? Всегда сама себя разо-блачает этими кухонными метафорами: стряпает, печет, варит...
  Карпинская: Удивительно, что она все еще на плаву. Честно говоря, ее уро-вень серьезно снизился, не правда ли... или я несправедлива, Сергей Ана-тольевич?
  Волынцев: Нет, нет. И даже если так, то это ваше право, Вера Витольдовна.
  Прилетаева: Кстати, а вы знаете, что спасет находящееся в коме книгоизда-тельство? Каталоги! О да! Людям нужны картины, картины, картины, они больше не читают, им нужны толстые-претолстые большие книги с цветны-ми картинками, ну, может быть, с коротеньким текстом, где бы им разъясня-ли, как к этим картинкам следует относиться! Ну, вы же знаете, ренессанс, но на этот раз с классными, молодыми художниками, Это выгодное дело, сказал мне позавчера в Нью-Йорке Лео Красс, он там сейчас печатает ката-лог, совершенно неизвестный молодняк, и публика валом валит и сметает все, просто crazy, они хотят, они требуют!
  Аверьянов: Вот как? Любезнейшая, это в высшей степени любопытно, ска-жите, пожалуйста, а что это, э-э-э, за молодняк?
  Прилетаева: Ну, собственно, это беззащитные и одаренные street boys, доро-гой Евгений Петрович! И представьте себе, что-то подобное начинается и у нас. Я как раз подмахнула договор на консалтинг с одним юношей, вскоре о нем заговорят! Его зовут Денис, он делает такие вещи, просто безумие!
  Аверьянов: И что же конкретно он делает, я имею в виду, пишет маслом, или работает со спреем, или заливает гипсом? Или относится к тем подозритель-ным типам, которые считают, что писать картины можно и видеокамерой?
  Прилетаева: Ну, так просто описать это нельзя, молодой человек должен сам объяснить. Знаете что? Может быть, он и заглянет сюда попозже!
  Аверьянов: Ara... Что ж, чудесно.
  Карпинская: Каталоги... Откровенно говоря, не знаю. Это так недолговеч-но... Вы не поверите, дорогой Евгений Петрович, меня заваливают каталога-ми, просто засыпают. Большинство из них уже через несколько дней отправ-ляется в букинистические магазины. Рембрандты и Ван Гоги пользуются не слишком большим спросом, что уж говорить об этих молодых талантах? Мы живем, в конце концов, во времена избытка визуального материала. Изда-тельство должно специализироваться только на текстах, срок годности кото-рых превышает срок годности йогуртов, и Вы, Евгений Петрович, слава Бо-гу, при выборе проектов, всегда придерживались этого качественного уров-ня - блестящие эссе, толковые диагнозы времени, вне русла mainstream, именно это всегда и восхищало меня в вас! Кстати, дорогой, у нас кончилось вино.
  Карпинский: Сейчас, сейчас, надо же отдать должное еде.
  Карпинская: Какая жалость, что упрямство затмевает весь твой шарм.
  Карпинский: Оскар Уайлд?
  Карпинская: Нет, "Американец в Париже".
  Карпинский: Возвращаясь к "Торможению"..Мне кажется в некоторых вещах есть своеобразная эротика промедления
  Березкина: Да, хотя, у Вагнера, по моему мнению, всегда так, это нараста-ние без конца и без какого-нибудь разрешения... Возможно, он гениально предчувствовал "Торможение"?
  Карпинский: Вагнер? По сравнению с Россини у Вагнера количество идей на минуту музыки не так уж и велико, все растягивается, еще раз освещается другой инструментовкой. Вслушайтесь в целую россыпь тем, в музыкальное разнообразие Россини, у него каждую секунду возникает что-то новое, он по-стоянно перескакивает и меняет настроение, просто какой-то рог изобилия идей. Эротика музыки - это нечто особенное. Я думаю, если слушать музы-ку в специфической ситуации, то потом, едва заслышав эту музыку, будешь бессознательно к этой ситуации возвращаться.
  Березкина: А вам не кажется, что существуют определенные параллели на-растания и разрешения, ведущие в царство эротики и интуитивно нами ощу-щаемые?
  Карпинский: Возможно, но кто защитит нас здесь от банальности?
  Березкина: Ну... От этого нас могут защитить своеобразие, аутентичность этого неповторимого мгновения, неистовство вечно нового, упоение неудер-жимой чувственностью, далекой от всякого отстраненного рацио, опустив-шегося до плоской рассудочности рационализма. Слезы, измена, постоянст-во, рычащий зверь внутри нас, усмирить которого не может никакая цивили-зация. Смеющаяся над нами большая жизнь и не в последнюю очередь то, что современное искусство выдает за любовь и что все же может быть лишь телесным восторгом, страшным наслаждением...
  Карпинская: О чем вы, собственно, беседуете?
  Березкина: Мы говорим о великолепном фильме Вуди Аллена "Любовь и смерть". Там есть одна замечательная героиня - молодая женщина. Она го-ворит о том, что хочет штурмовать вершину страсти, и рисует себе образ идеального мужчины, который должен обладать тремя качествами.
  Прилетаева: Ну и какими же?
  Березкина: Мужчина ее мечты должен владеть тремя тайнами любви: ин-теллектом, душой и брутальным сексом.
  
  Все засмеялись.
  
  Березкина: Вопреки сложившемуся мнению мы слишком много говорим о чувствах и слишком мало о сексе.
  Карпинская (Аверьянову): Ларисе Сергеевне не слишком везет с мужчина-ми. Неудачники по призванию, ассистенты режиссеров, последним был теат-ральный художник-декоратор, работавший с лазерным светом, ужасный тип.
  Березкина: Кстати, об утопии и мещанстве. В нашем театре ставится новая пьеса "Возлюбленная и обманутая - обманутая возлюбленная". Там идет речь о фатальном любовном треугольнике, а роли исполняют одни женщины, так сказать, каждому по заслугам...
  Прилетаева: А как же четырехугольники и пятиугольники? Треугольник - это вариант для тех, у кого нет фантазии!
  Аверьянов: О да, уважаемая Маргарита Васильевна, геометрия страстей таит в себе целый ряд возможностей!
  Березкина: Так вот, весь спектакль, скажем так, - открытая форма, импро-визация, актрисы сами пишут свои тексты, привносят в спектакль свои исто-рии, каждая свою личность...
  Волынцев: Прямо беда с этими актрисами, все хотят показать свою лич-ность. Я этого не понимаю. Вот мошенники счастливы тем, что у них нет личности...
  Березкина: Во всяком случае, это выдающаяся работа, Может быть, вы как-нибудь придете на репетицию, Вера Витольдовна ...
  Карпинская: Посмотрим... С другой стороны, - треугольник, в этом есть что-то от игры "в бутылочку", не правда ли?
  Березкина: Ну... да...
  Карпинская: Вот, а игровое - это весьма плодотворная корректива. Для ин-теллекта. В редкие моменты в театре игра может заставить интеллект плясать под свою дудку!
  Березкина: Пожалуй, можно так сказать.
  Карпинская: Кстати, об игре - вы все еще ходите на эти вечера с играми, о которых мы так много слышали?
  Березкина: Конечно, конечно, там очень занятно,
  Прилетаева: Как это - вечера с играми? Бег в мешках и жмурки?
  Аверьянов: Вечер с играми - это, говорят, последний реликт буржуазного са-лона в этом городе.
  Волынцев: Болтают о головокружительных карьерах, которые делаются там. Там играют в покер на рецензии. Проигравший должен хвалить того, кого укажет победитель.
  Березкина: Нет же. Все вполне безобидно. Играем в дурака, преферанс, по-кер, эрудит,.. Картофельный салат и сосиски на кухне...
  Прилетаева: Как это - безобидно? И кто же там играет, дорогуша?
  Березкина: Ну, Васильев, разумеется, Ну и все остальные: кое-кто из жур-налистов, кое-кто с телевидения, каждой твари по паре - ну, в общем, все те, кто не может пожаловаться на отсутствие влияния, это верно...
  Аверьянов: Скромность украшает вас, драгоценная Лариса Сергеевна. На са-мом же деле речь идет в равной мере как об уважаемом, так и столь же за-конспирированном союзе, который под покровом чеховского дивертисмента творит культурную политику.
  Волынцев: Мне кажется, старое доброе слово "мафия" больше подходит
  Прилетаева: Бинго, в десятку! Такое game-show - это для меня. Я настоящая маньячка, когда речь заходит о картах! Позвоните мне, милочка, когда снова соберетесь на такой вечер, и я тоже к вам присоединюсь!
  Березкина: Гм, честно говоря, это не так просто...
  Карпинская: Это скорее вечера для критиков и мыслителей с передовой ис-кусства, я бы так выразилась. Не правда ли, Лариса Сергеевна? Должна соз-наться, мне бы тоже было любопытно увидеть своих уважаемых коллег за игрой в покер, плечом к плечу.
  Березкина: О, Вера Витольдовна, не думаю, что вам бы там понравилось. Вы так интеллектуальны, так тонко чувствуете, нет, если подумать, там часто все очень просто. Преферанс и все такое, не ваш стиль, это - как бы это ска-зать - скорее пиво, чем вино, понимаете? Вы были бы разочарованы! Ну а если вас так страстно интересует механика игры, дорогая Вера Витольдовна, еще раз горячо рекомендую вам нашу пьесу, может быть, она вас увлечет!
  
  Даша внесла мясо
  
  Аверьянов: Дорогая, как это вам удается одновременно так фантастически готовить и так хорошо выглядеть?
  Карпинская: Кто разрежет мясо? Наверное, ты, дорогой?
  Аверьянов: Нет, позвольте мне. Знаете, для меня такая еда - высшее насла-ждение, я ненавижу все, что готовится быстро. Медленный огонь - вот в чем секрет, медленный огонь. Есть ли что-нибудь более чудовищное, чем быстро обжаренное мясо? Или просто салат? Как же культура? Все-таки мы нахо-димся в самом конце цепи питания, и я отказываюсь принимать траву в лю-бом виде, кроме переваренного и облагороженного, например, в мясе траво-ядных животных.
  Прилетаева: А сейчас мы не-пре-мен-но должны выпить за Веру Витоль-довну. Дорогуша, это поистине волшебно. Жаль, что моих французиков здесь нет, они были бы от тебя в полном восторге, но у них опять тусовка в Мюнхене, они милашки, хотя и с претензиями, могу тебе сказать, этакие живчики, балованные и капризные, но еда у Пао, вопреки ожиданиям, им, все же, понравилась, а у тебя, здесь, это просто вершина...
  Аверьянов: Изумительно, Вера Витольдовна, изумительно. Только посмот-рите на этого ягненка! Он нисколько, ничуть не утратил своего достоинства. Своеобразная сила исходит от этого бесспорного существования, сила, кото-рая сохранилась вопреки всем унижениям процесса приготовления. Возмож-но, мы едим мясо по той же причине, что и наши предки, которые пили мед-вежью кровь. Жажда силы, звериного бытия, объединение природы и куль-туры в чувственной аннексии. Кто-то наверняка уже об этом писал,
  Прилетаева: Природа и культура, дорогой Евгений Петрович. Вы мне на-помнили, кстати, я набросала план одной статьи на тему "Дух и природа", возможно, вы помните, я рассказывала вам о ней, заказчики - какие-то ком-пьютерщики, но они были просто в восторге, и сейчас я работаю над этой те-мой, над битами и байтами, может быть, вы мне что-нибудь посоветуете, мне кажется, что все должно быть улучшено в расовом отношении, ну вы пони-маете, человек и машина, бытие и сознание, гений и гетто...
  Александр Иванович: Природа и придурь...
  Волынцев: Мне кажется, что у Маргариты Васильевны случился внезапный приступ словесной диареи.
  Аверьянов: В битах и байтах я ничего не понимаю. Видите ли, милая Марга-рита Васильевна, я позволяю себе роскошь полной свободы от комплексно-сти диалектического мышления и при этом ухожу от отвратительной дискус-сии о "проклятии и благословении", "смысле и бессмыслице" или, что уж вовсе банально, о "пользе и вреде", например, техники. Вы понимаете? Ведь эта, гм, "Диалектика просвещения", вы же знаете... в конечном итоге интел-лектуальная тактика дымовой завесы, которая скорее выбросит нас на охра-няемые сиренами скалы Одиссея, чем позволит благополучно их объехать - нет, нет... Мы должны идти дальше, выше и одновременно глубже в на-стоящие противоречия и ненастоящие гомогенности, туда, к культуре "Тор-можения" и прочим изыскам... Культура ли, природа - все равно. Прочь от софизмов, прочь от негативной диалектики и пессимистической идеологизи-рованной критики. Нам нужны защитники для единственного в своем роде, для выдающегося. В первую очередь нам нужен снобизм, это последнее при-станище благородных существ, этот биотоп достойного человека существо-вания!
  Волынцев: Однако заразная это болезнь, диарея!
  Карпинская: Давайте еще немного поучаствуем в "Торможении", дорогой Евгений Петрович, ведь это, очевидным образом, - современная форма самой утонченной, самой сладкой пытки в мире, где все доступно, в мире, утратив-шем чувство времени и поэтому спасающемся театром.
  Аверьянов: Ну, в определенном смысле это так. Хотя "Торможение", в моем понимании, прежде всего, может быть несущим радость феноменом эстетики повседневности, Конечно, театр, но... Бог мой, возьмем и более простые ве-щи - еду, свидания...
  Карпинская: Но вас занимает скорее проблема времени в августиновском понимании, не правда ли? То раздражение сознания, которое вызывается рефлексией, казалось бы, в отношении само собой разумеющихся понятий. И когда вы пишете на эту тему, вы наверняка обращаетесь к нашему отцу церкви, этому гурману софистики!
  Аверьянов: Ну конечно же, дорогая Вера Витольдовна!
  Карпинская: Вы, разумеется, можете многое рассказать по этому вопросу, из этого можно сделать целый цикл.
  Аверьянов: Ну разумеется, мы разработаем подробную концепцию, и вы примете в ней участие, как и наша уважаемая Маргарита Васильевна!
  Волынцев: Концепция - достойная пара слову занятно
  Прилетаева: "Торможение" - да это что-то! А еще я хочу немного вина!
  Карпинский: Это вино - "Шато де Куси"!
  Прилетаева: Как? "Шато де Куси" - это ведь та красивая бутылочка, кото-рую вы здесь открывали. Налейте побольше!
  Карпинский: Разумеется. Позволь мне быть твоим Ганимедом, благородная дама.
  
  У Прилетаевой зазвонил телефон.
  
  Прилетаева: Сейчас придет Дэн!
  Карпинская: Вы уже были в новом здании издательства?
  Волынцев: Снаружи похоже на Кварнеги, а изнутри - смесь Кафки и позд-него Хлебникова.
  Прилетаева: Поздний Хлебников - это прелестно. Мне кажется, что такие красивые формулировки из уст мужчин просто неотразимы.
  Волынцев: Высший эротизм женщины для меня заключается в способности смущаться. Но не дай Бог кому-нибудь пережить такое.
  Прилетаева: Да, но разве вы никогда не были по-настоящему влюблены?
  Карпинская: Или несчастливо?
  Волынцев: И эта страсть меня также постигла...
  
  Березкина сняла жакет и осталась в откровенной блузке.
  
  Аверьянов (Березкиной:) Какие милые веснушки. Напоминает мне о детстве,
  Березкина: И что же, оно было счастливым, ваше детство?
  Аверьянов: Отнюдь. Ранние годы оставили в моей душе незаживающие ра-ны, ставшие причиной для многих несчастливых отношений...
  Прилетаева: О, да вы меланхолик, плутишка.
  Волынцев: Недавно в Берлине я был на открытии выставки Бойса...
  Карпинская: Кстати, я видела выставку его рисунков, в них есть специфиче-ская чувственность...
  Волынцев: Разумеется, в его вещах есть чувственность. Чувственность учи-тельницы по рукоделию. Когда я смотрю на рисунки Бойса, то всегда вспо-минаю Тухольского, то место, где официант подходит к столу и, посмотрев на полную тарелку клиента, спрашивает: "Господин уже поел или еще будет есть?"
  Прилетаева: Сергей Анатольевич, о нет!
  Березкина (Карпинскому): Что-то Вы приуныли, Александр Иванович?
  Карпинский: Я страдаю от мира, и не столько от его вульгарности, сколько от его красоты. Грациозный жест женщины... Изысканный узор на ткани. Запах теплой шеи... От всего этого я теряю дар речи. При всем этом у меня есть глубокая потребность описывать это чудо словами, гладить его с помо-щью слов. Вы понимаете меня, Лариса Сергеевна?
  Березкина: Да.
  Карпинский: Ах, и тогда я пугаюсь своей несостоятельности, меня охваты-вает паника при осознании собственной заурядности.
  Березкина: Но ведь это - высшее благородство духа, такая тщательность в выражении чувств, Как ваше эссе о музыке двадцатого века, оно наконец готово?
  Карпинский: Нет, Господи, нет. Я должен продраться сквозь эти чертовы сомнения в себе.
  Березкина: И что же позволяет вам смириться с этим?
  Карпинский: Грусть, энергия, тоска. Должно быть, я обречен всю жизнь оказываться по другую сторону. Вы понимаете, читать вместо того, чтобы писать, слушать музыку вместо того, чтобы ее играть. И, самое ужасное в этом, - одержимость, настоящая одержимость!
  Березкина: Одержимость? Чем?
  Карпинский: Потому что я испытываю все больший голод, я становлюсь не-насытным. Я не могу больше читать книги как всякий другой человек. Пони-маете? Я должен прочесть все. Абсолютно все!
  Березкина: Хорошо, и что же в этом особенного?
  Карпинский: Я читаю буквально все в книге. Например, какое издание. Да-ту подписи в печать. Место издания.
  Березкина: Не может быть!
  Карпинский: Да, и текст на клапанах суперобложки, его я всегда оставляю напоследок.
  Березкина: Вот как, текст на клапанах.
  Карпинский: Да, и если повезет, я имею в виду, если книжка не клееная, а сшитая, вы понимаете, то ее можно разогнуть, раздвинуть страницы. И тогда можно прочесть номер тетради. Знаете, при печати тетради, из которых сши-вают книги, нумеруют, и это как поиски клада, иногда мне удается разбога-теть, и я беру лупу и читаю номера тетрадей.
  Березкина: Но, это же восхитительное сладострастие. Боже мой.
  Карпинский: Именно это позволяет мне смириться,
  Карпинская: Дистанция, дистанция между классами, дистанция между людьми, дистанция - вот в чем секрет.
  Аверьянов: Вам придется пояснить свою мысль, Вера Витольдовна.
  Карпинская: Возьмем для начала дистанцию между классами. Например, в парикмахерской я всегда оставляю мастеру на чай в кассе. Этот благодарный взгляд обслуживающего персонала - ужасен, но даже он в наше время стано-вится редкостью.
  Прилетаева: Дорогуша, я надеюсь, что ты уже не ходишь к той провинци-альной кошелке! Вкус у нее, конечно, есть, дорогая, но иногда не хватает стиля. И голова становится похожа на лопнувшую диванную подушку.
  Карпинская: Эта сомнительная смесь местечкового жеманства и мусоро-сборника на самом деле вовсе не мой жанр. Пора подавать десерт, вы не на-ходите?
  
  Карпинская уходит.
  
  Волынцев: Когда у человека есть такие друзья, враги ему не нужны.
  Прилетаева: Она всегда хочет быть на верху, жаждет абсолютной власти, Да, это трудно - быть немного мудрее и следовать старому доброму правилу: разделяй и властвуй.
  Волынцев: Поднимай и разделяй - это был девиз производителей бюстгаль-теров в пятидесятые годы.
  Прилетаева: Сергей Анатольевич, где вы это откопали? Вы такой занятный, и у вас талант к языкам! Кстати, послушайте все, давайте устроим небольшой опрос, я сейчас выбираю новое название для своего агентства, и у меня есть действительно классные, классные идеи, не хватает только последней точ-ки... Вот, послушайте, у меня записаны варианты
  Пища для ума
  Мыслящая машина
  Образ
  Магия ума
  Искусство мышления
  Острова сокровищ
  Больше света.
  Блестящие моменты
  Ну?
  Аверьянов: А почему вы не назовете агентство своим, очень, очень хорошим именем?
  Прилетаева: Да вы просто сокровище!
  Карпинский: "Искусство мышления" звучит довольно мило,
  Волынцев: А почему бы вам не назвать свое агентство просто "Деньги, день-ги, деньги"? Это уж будет в самую точку.
  Прилетаева: Ах, Сергей Анатольевич, вы и в самом деле злюка.
  Березкина: А что, у Вас действительно всегда главное деньги?
  Прилетаева: Деточка, вы не поняли одного: money is fun! Вот в чем загад-ка. Это, кстати, моя работа - заботиться о деньгах, но я никогда о них не го-ворю. Либо их много - тогда это невежливо. Либо их нет вовсе - тогда это неловко.
  
  Входи Карпинская с десертом.
  
  
  Аверьянов: О волшебный сад наслаждения!
  Прилетаева: На вид, как раздавленная виноградная улитка, но вкус навер-няка лучше,
  Аверьянов: Восхитительно!
  Карпинская: О, спасибо. Десерт как часть трапезы, на мой взгляд, совершен-но недооценивают, а на десерт ведь можно предложить потрясающе вкусные вещи. Хотя, конечно, определенных усилий это потребует,
  Березкина: А что же шоколад?
  Карпинская: Ах да. Я про него забыла
  Прилетаева: М-м... Дорогая, сейчас же скажи, как ты наколдовала эту ко-робку! Сен-са-ци-он-но! Господи, Боже мой!
  Карпинская: Шоколад принесла Лариса Сергеевна.
  Аверьянов: Этот черный горький шоколад превосходен. Где вы достали та-кое божественное лакомство?
  Березкина: Ну, мне привез его красивый черный мужчина в черном "ягуаре" с сиденьями красной кожи, очень мягкими, излучающими ненавязчивое теп-ло, У мужчины был элегантный черный кожаный чемоданчик с цифровым платиновым замочком, он открывает его не спеша, нежно гладит мягкую тонкую кожу, касается изящных прохладных замочков, он ждет нужной ми-нуты, чтобы, полностью сосредоточившись, внутренне подготовиться к оль-фактометрическому торжеству, которое состоится мгновение спустя на зад-нем сиденье его машины... Какой горький, гордый запах, не правда ли? Как он бесконечно далек от липких шоколадных яиц из детства в гнездышке ис-кусственной травы, его отделяют миллионы световых лет от той мягкой, влажной плитки в кармане, которую ты трогал во время уроков, упиваясь ощущением чувственного превосходства... Ах нет, этот шоколад на столе прекрасен, прохладный, темный, как икра, с ароматом замороженных кофей-ных зерен, парящим над черным мягким нутром только что вскрытого струч-ка ванили.... Думать о прекрасном присутствии непреходящего в нашем вре-мени так болезненно...
  Аверьянов: Вы так прекрасно говорите, вы не пробовали писать?
  Березкина: Стихи, короткие рассказы, малые формы, знаете, ничего особен-ного, скорее микрокосм.
   Аверьянов: Но это прекрасно, милейшая Лариса Сергеевна, почему я не знаю ваших текстов? Где вы печатались?
  Березкина: Ах, Евгений Петрович, пока все лежит в ящике стола, девствен-ная, никому еще не отдавшая права первой ночи, тщательно оберегаемая тайна, которую я делю сама с собой.
  Карпинский: Вы пишете?
  Карпинская: Стихи, гм... Очень мило, но для меня в этом есть что-то от пе-реходного возраста, от игры в прятки, поэзия замещения, рифма вместо чис-того текста, метафора вместо понятия, все-таки времена сейчас уже не те! Не правда ли, Сергей Анатольевич, цветы в этих стихах всегда цветут там, где рождается желание, роса окропляет траву там, где предполагается мерзкое возбуждение, большинство этих весьма спорных творений высокопарно на-зывают себя лирикой, но по сути своей являются не чем иным, как подрост-ковыми неврозами, кропотливо обвязанными розовыми нитками!
  Волынцев: Может быть...
  Аверьянов: Но, но, Вера Витольдовна, дорогая, я не понимаю вашей фигуры речи. Именно поэзия венчает собой светлое здание литературы. О лирика, нежный цветок в удивительной флоре всех этих букв, заполоняющих страни-цы миллиардов книг, нет, нет, это выдающееся, прекрасное искусство!
  Березкина: Есть тексты, в которых нет ничего от рационализма повседневной жизни. Скорее попытки, фрагменты, и они скользят. Они скользят по краю безмолвия.
  Аверьянов: Расскажите мне о себе,
  Березкина: Ах, я просто изучаю мир и его обитателей, а потом записываю. У меня есть небольшая тетрадка, она всегда со мной, и все, что приходит мне в голову, оказывается там. Скоро и вы туда попадете!
  Аверьянов: Вы мне покажете эту тетрадку?
  Березкина: Вот можете посмотреть
  Аверьянов: И кто же там?
  Березкина: Вот, на этой странице о Вере Витольдовне?
  Аверьянов: Ну?
  Березкина: Вялая элегантность. Печаль ресниц осеняет блеклость лица...
  Аверьянов: Превосходно, превосходно! Еще шоколадку, пожалуйста
  Карпинская: Евгений Петрович, дорогой, могу я доверить вам вино?
  
  Аверьянов проливает вино.
  
  Карпинская: Мое платье!
  Прилетаева: Надо все засыпать солью. У нас в доме часто бывали эти зам-шелые декаденты, о my god! Вы не представляете, что они вытворяли, но моя мать всегда сохраняла хладнокровие и говорила: "Со-о-оль, любимый, пррринеси мне со-о-оль, мно-о-ого со-о-оли!"
  Карпинская: Ничего страшного, просто возьмите другой графин, Евгений Петрович, все в порядке.
  Аверьянов (становится перед Карпинской на колени): Простите меня, о, ми-лая Вера Витольдовна, я безутешен, не понимаю, как могло это произойти, какой ужас... Как я могу загладить свою вину?
  Карпинская: Загладить? Ах, Евгений Петрович, мой милый Евгений Петро-вич, поднимитесь, пожалуйста. Будьте нашим виночерпием, и все будет в порядке!
  Аверьянов: Разве не странно?
  Карпинская: Что именно?
  Аверьянов: Наша уважаемая Лариса Сергеевна только что говорила о девст-венности ее текстов, которые не видел еще ни один мужчина, не говоря уж о том, чтобы к ним прикасаться, и в следующую минуту - вот. Посмотрите сю-да! Ну? Вот, неужели вы не видите? Это - знак! Скатерть напоминает нам простыню, которую и сейчас еще кое-где в романских странах вывешивают на ворота после первой брачной ночи, как свидетельство того, что невеста потеряла свою девственность. Белое и красное, невинность и безумие, снег и кровь, разве можно представить себе лучшее благословение для дебюта Ла-рисы Сергеевны? Разве это символическое, пардон, пардон тысячу раз, ли-шение девственности не является предзнаменованием рождения новой писа-тельницы, зачатой между ягненком и лимонным муссом, омытой драгоцен-ным вином?
  Карпинская: Занятно!
  Аверьянов: И это вино прекрасно! Аромат фиалки, слабый тон молодых по-бегов и легкая острота карамели, включающая в себя и запах белых грибов и мускуса, одним словом, как если бы бог скатился по горлу в красных бархат-ных штанах!
  Карпинская: Это из Хафербека?
  Аверьянов: Нет, из "Детей Райка". О да, "Les enfants du paradis"!
  Карпинская: Я знаю, когда я впервые смотрела этот фильм, в утробной тем-ноте зала меня охватило волшебное очарование; потом я писала об этом фильме, но это была не рецензия, а путевой очерк, описание путешествия, ведь я открывала новый, загадочный континент, который называется "кине-матограф", ах, я пребывала в состоянии полной эйфории и одновременно яс-ной до прозрачности прозорливости, кажется, у меня сохранилась эта статья, надо ее перечитать...
  Аверьянов: Мне бы тоже этого очень хотелось, разумеется, но, милейшая Ве-ра Витольдовна, иногда следует защитить себя от разочарований, неизбеж-ных, когда обращаешься к самому себе через много лет. Я тоже однажды поддался этому желанию, взяв в руки свои ранние, восторженные произведе-ния, и что же? Алмазы превратились в пыль, очарование исчезло, золото ока-залось плодом упражнений алхимиков, дыхание юношеского гения исчез-ло... куда? Бог его знает...
  Карпинская: Очень может быть, что сам ты испытываешь разочарование, а человек сторонний воспринимает это совсем иначе! Мой муж, во всяком случае, иногда пролистывает мои старые эссе и критические статьи и всегда говорит, не правда ли, Алекс, ты всегда говоришь: "Удивительно, удиви-тельно, эти мысли не устаревают, напротив, с годами они иногда и выигры-вают!"
  Аверьянов: О да, иногда, Вера Витольдовна, иногда, иногда... Ну, Лариса Сергеевна, дорогуша, как долго мы еще будем есть шоколад, наслаждаясь сладостью и горечью только в кулинарном смысле?
  Березкина: В шоколаде есть нечто трансцендентное...
  Аверьянов: Ах да, трансцендентность, милая барышня. Но иногда нужно возвращаться и на землю.
  Березкина: Не знаю. Когда я вижу себя на сцене моих страстей, то понимаю: сначала оказываешься в раю, тебе поют ангелы, а потом раз - и жесткая по-садка на краю постели...
  Аверьянов: Но и царствие небесное иногда тяжелее земного существования,
  Карпинский: Зачем же так скромничать, Лариса Сергеевна? Мне кажется, чулки без пояса позволяют догадываться о своего рода легкомысленности?
  
  Карпинский выходит.
  
  Аверьянов: Гм, должен сказать... Нет, нет, прекрасная дама, не убегать!
  Березкина: Я была далеко в моих мыслях,
  Аверьянов: А ваше сердце, оно тоже было далеко?
  Березкина: Ах, сердце, мое бедное сердце, неужели вы хотите бросить его на съедение анонимным читателям? Ведь все, что у меня есть, написано кро-вью!
  Аверьянов: Ну, это немного преждевременно, Ваше сердце вам еще пона-добится, сначала надо дать его завоевать. А что касается читателей, я буду вашим рыцарем, дорогая Лариса Сергеевна, ни критик, ни читатель не по-смеет посягнуть на ваши интимные мысли!
  Березкина: И какой же переплет вы предлагаете, мой рыцарь? Красный сафьян с черной траурной рамкой? Лиловый цвет церкви с буквами, розовы-ми, как подвязки для чулок? Или цвет икры с розовым цветом мяса лосося?
  Аверьянов: Вы чувственное чудовище! А это правда, ну, про чулки без поя-са, и откуда наш хозяин знает такие вещи, позвольте спросить?
  Березкина: Понятия не имею.
  Аверьянов: Тогда я позволю себе предположить, что у него способности к яс-новидению...
  Березкина: Скажем так, у Александра Ивановича потрясающая интуиция.
  Карпинская: Вот как?
  Березкина: Вера Витольдовна, а что получилось из той статьи, которую вы хотели писать о приглашенном нами режиссере, этой кошмарной даме с Вос-тока? Вы были даже на одной из репетиций... она удивительна...
  Карпинская: Вместо портрета получился подробный некролог. Разумеется, с чувством, и все такое. Это ведь очаровательно - военная муштра и далекие метафоры. "Обаяние строевой подготовки", написала я тогда. Я видела ее еще раз, на последнем спектакле. Она выглядела как привидение, кожа и кос-ти. Актеры называли ее "музейным экспонатом".
  
  Появляется Дэн.
  
  Прилетаева: Позвольте представить, это Денис, мой зайчик, мой юный бог! Дорогая Верочка, это наше чудо, наш гениальный шалун, о котором мы так много слышали. Дэн - Вера Витольдовна, наша очаровательная хозяйка.
  Дэн: Добрый вечер!
  Прилетаева: Дэн - совершенно особенный, все от него балдеют, он - свер-чок, а мы - муравьи, не правда ли, мой зайчик, как дела, садись же, бери стул.
  Дэн: Милая дачка. Прошу прощения за то, что так поздно, но мне надо было еще пошляться по городу,
  Карпинская: И чем вы сейчас занимаетесь?
  Прилетаева: О, он волшебник, настоящий маг. Ты ведь знаешь, "panta rei" - это на латыни "Начало перемен".
  Карпинская: Что мне вам предложить? Утку, рыбу, мясо, лимонный мусс? Может быть, запеченный картофель?
  Дэн: Было бы неплохо выпить чего-нибудь, ну, и если у вас столько еды, я бы съел печеную картошку.
  Карпинская: Но сначала я хочу показать вам дом. Сергей Анатольевич, дру-зья мне хотелось бы узнать ваше мнение о моем новом приобретении. Прой-демте в дом.
  
  Все уходят.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Действие 2
  
  Патио. Появляются Даша и Карпинский. Даша вносит чайник.
  
  Карпинский: Даша... Господи, как вы очаровательны... Вы просто смотрит на меня, просто смотрите.... Вы такая, какая есть, и вы прекрасны. Вы обхо-дитесь без этой проклятой болтовни. Вам не нужно ни единого слова, чтобы быть такой милой, такой ласковой, такой нежной...
  
  Они обнялись
  
  Карпинский: Даша...
  
  Целует Дашу
  
  Карпинский: Я не могу остановиться, просто не могу остановиться. Даже если бы я захотел, но я не хочу, ты ангел, ты такая мягкая, Боже, ты мягкая как шелк, и твои крылья черные и мягкие и...
  
  Входит Карпинская.
  
  Карпинская: Мне очень жаль, Алекс! Но мне кажется, что это не оригиналь-но! Ты слышишь, Алекс? Это не ори-ги-наль-но!!! Это пошло, это девятна-дцатый век, это Вильгельм Буш, пошлая романтическая связь с прислугой! Да перестаньте же, наконец!
  Карпинский: Мы пойдем на кухню.
  
  Даша и Карпинский уходят.
  Карпинская упала в кресло. Входит Прилетаева.
  
  Прилетаева: Дорогуша, тебе нехорошо? Тебя так поразил мой зайчик?
  Карпинская: Мигрень.
  Прилетаева: Пойдем, пойдем, выше голову, у меня есть одно средство, ты его проглотишь, и все будет в порядке, выпил - и как новый, волшебное средство, нужно только пить с водой, скорее возьми на кухне...
  Карпинская: Нет, ни в коем случае!
  Прилетаева: Вера, ты меня пугаешь, правда, перетрудилась на кухне, да? Слишком много готовила? Но у тебя же есть эта жемчужина, эта милая де-вочка, где она, собственно?
  Карпинская: Она как раз ушла, последняя электричка, ты ведь знаешь, это всегда проблема и... Нет, нет, не ходи на кухню, там ужасный беспорядок.
  Прилетаева: Конечно, конечно, как хочешь, но, может, тебя заинтересует, что закончилось вино, и мой Дэн еще не выпил ни глоточка...
  Карпинская: В кладовке, напитки в кладовке. Будь добра, возьми там бутыл-ку вина, пожалуйста. Третья дверь справа.
  Прилетаева: Хорошо, дорогуша, уже иду!
  
  Прилетаева выходит, затем возвращается
  
  Прилетаева: Мне кажется на кухне Александр Иванович... Там какие-то стоны... Ему тоже плохо? Наверное, пищевое отравление? Рыба? Я знала, это семга! У меня тоже бурлит в животе, наверное, рыба была со скидкой, да, дорогуша? Ну разве можно покупать продукты со скидкой, это неприлично. Ой, ой, ой, Александру Ивановичу и вправду нехорошо, может, надо пригла-сить врача... И предупредить остальных, это опасно для жизни. Ты меня убиваешь, дорогуша, послезавтра у меня важная встреча, я должна быть в форме, должна там быть, живая или мертвая, ...(Подходит к двери, прислу-шивается) Погоди-ка... Черт, я поняла... О'кей, о'кей. Никаких проблем, уже ухожу! Все в порядке, дорогуша! На меня можешь положиться, я нема, как фамильный склеп... Я позову всех, а ты принеси что-нибудь выпить, ко-гда переведешь дух!
  
  Прилетаева выходит. Карпинская выходит.
  Входят гости, рассаживаются. Входит Карпинская с пивом
  
  Аверьянов: Вера Витольдовна! Куда вы пропали? Мы уже начали волно-ваться! И где наш хозяин?
  Карпинская: Такое несчастье! Я знаю, это непростительно, но у нас кончи-лось вино! Алекс как раз отправился за вином, неподалеку живут наши дру-зья, может быть, они еще не спят, а пока будем пить пиво! В конце концов, почему бы и нет?
  Прилетаева: Да, почему бы и нет?
  Дэн: Пиво! Класс! Супер! Я уж думал, что здесь вообще не получишь ни-чего выпить! Чашка теплого пива не в счет! Еще кому-нибудь налить?
  Прилетаева: Ну конечно, мой зайчик, налей мне! Вера Витольдовна и Алек-сандр Иванович - очень нетрадиционная пара... Гип-гип ура!
  Аверьянов: П-п-пожалуй, я сохраню в-верность вину!
  Березкина: Большое спасибо, сверчок,
  Дэн: А вам?
  Волынцев: Большое спасибо, молодой человек, но я вынужден придержи-ваться уже сделанного мною выбора. В противном случае могут возникнуть серьезные проблемы с кровообращением, знаете ли...
  Аверьянов: Это нечто невообразимое - пиво после еды, особенно когда пьешь пиво из того же бокала, что и вино!
  Волынцев: Так где же все-таки хозяин дома? Надеюсь, с ним ничего не слу-чилось?
  Карпинская: Я думаю, ... э-э... нет, по крайней мере, надеюсь...
  Аверьянов: Да, действительно, какая ужасная... ик... картина встает перед глазами, ваш супруг сейчас бредет т-темной... ик... улицей, чтобы п-поднять друзей с постели, оторвать от заслуженного ими сна, и все потому, что мы не хотим быть ги-ик-бкими. Признаюсь честно, пиво, не входит в число напит-ков, которые могут усладить мой вкус, и эта превос-ик-ходная еда на самом деле заслуживает более достойного финала, чем этот недостойный напиток неприви-ик-г-легированного класса, напоминающий скорее о жирной, ик... безвкусной пище, которую съедают второпях, на углу, грязными-ик руками, чем о том удовольствии, которое вы, любезная Вера Витольдовна, доставили нам сегодня вечером вашими блюдами... И все-таки для чистых - все чисто! Поэтому наполним бокалы и выпьем за нашу очаровательную хозяйку, про-мах которой удивителен, но вовсе не непростителен!
  Дэн: Что это за комик?
  Прилетаева: Но-но-но, Дэн, держи язык за зубами, глупый малыш, это же Евгений Петрович, я тебе много о нем рассказывала, Умная голова, настоя-щий лидер общественного мнения и к тому же еще директор-распорядитель Литературного фонда и издатель, знаешь, тот, кто издает книги, книги без картинок и книги с картинками! Например, ка-та-ло-ги!
  Дэн: Книги, картины... Все это прошлогодний снег, Марго, крошка!
  Березкина: Вам надо выпить бокал залпом, тогда икота пройдет!
  Волынцев: Так, так... Прошлогодний снег. А вы... простите, как ваше имя?... чем вы занимаетесь?
  Дэн: Ну, я...
  Аверьянов: Простите, я на минуту вас покину...
  Прилетаева: Только не сейчас!
  Аверьянов: Нет, нет, именно сейчас, иначе случится несчастье!
  Карпинская: Нет, нет, Денис всех нас так заинтриговал, что если вы сейчас исчезнете, дорогой Евгений Петрович, ему придется рассказывать еще раз, а это безумно жалко, пожалуйста, останьтесь!
  Аверьянов: Ну?
  Дэн: Так вот, вот в чем дело, речь идет... э-э-э, об ориентированных на ди-намику интерфейсах, я называю это как бы "кибергнозисом", это то же са-мое, что и "эстетика забвения", да... Точно, "эстетика забвения", поскольку сейчас вокруг так много информации, что человек больше не может ее пере-варить, и моя работа, я имею в виду в узком "контексте искусства", вот, ин-терес на мне как бы в плане "топографии сознания".
  Я разработал концепцию...
  
  Волынцев и Березкина засмеялись.
  
  Березкина: Как это...занятно...
  Прилетаева: Дети, дети, что случилось?
  Карпинская: Ну дайте же ему договорить!
  Аверьянов: Точно-ик! Есть же все-таки законы вежливости. Продолжайте, юноша!
  Дэн: Ну ладно, kids, вы крепко под кайфом, вам уже сегодня это говорили? Мне нужно немного feeling, понимаете? Эмоциональной feedback, хорошие вибрации, иначе я не смогу говорить, ясно?
  Прилетаева: Все хорошо, все хорошо, выкладывай дальше!
  Дэн: О'кей, Марго, крошка, для тебя, только для тебя! Итак, моя концеп-ция... э-э-э... это радикальное присутствие, я имею в виду латентность эсте-тики памяти, и поэтому, говоря точнее, моя концепция - виртуальная инстал-ляция...
  
  Волынцев и Березкина согнулись от смеха
  
  Аверьянов: Ну, если вы меня простите.
  Карпинская: Ох, Евгений Петрович, дорогой Евгений Петрович, я не увере-на, что туалет свободен в этот момент, может, мой муж вернулся и занял его, он иногда так делает, правда, в самом деле уединяются там иногда, чтобы... чтобы помедитировать, в последнее время в нем появилось что-то отшель-ническое и...
  Аверьянов: Дорогая Вера Витольдовна, раз-з-решите мне... разрешите мне выразить свое уд-д-ивление по поводу того, с какой настойчивостью мне уже некоторое время пре-п-п-пятствуют в отправлении естественной потребно-сти. Все, больше ни слова! Я иддду в туалет!
  Карпинская: Да, конечно!
  Прилетаева: Тогда захватите там, в кладовой, еще пива...
  
  Аверьянов выходит
  
  Березкина: Неплохо нагрузился, правда?
  Дэн: Итак, что теперь? Вы хотите еще послушать об "исчезновении тела"? О "трансцендентности телепатического общества"? Или о "коллективной Мнемозине"? Ну ладно, тогда сначала немного заправимся,
  
  Доносится шум, звук разбитой бутылки. Появляется Аверьянов. Он корчится от смеха, брюки залиты пивом.
  
  Карпинская: Что случилось, Евгений Петрович? Что с вами произошло? О Боже!
  Аверьянов: Это - не "Т-т-их-х-хая ночь"!
  Прилетаева: В самом деле, мы не должны смеяться,
  Аверьянов: Вера Витольдовна, милая, я безутешен, ух, но эта неп-п-приятность вынуждает... вынуждает м-м-меня покинуть ваше общество. К великому моему сожалению, я вынужден попрощаться...
  Карпинская: Но, Евгений Петрович, дорогой Евгений Петрович. Мы же взрослые люди, пожалуйста, останьтесь, мы не сможем обойтись без вас се-годня! Конечно, вам необходимо переодеться, и едва ли вам подойдет кос-тюм моего мужа, даже, невзирая на то,... что у него... неподходящий размер, я имею в виду, что у вас и... у моего мужа совершенно разное сложение, по-этому, попросите прислать вам новый костюм из дома, ведь ваша дача со-всем недалеко!
  Аверьянов: Не знаю, ... позвольте, я лучше пойду...
  Березкина: Нет, нет, останьтесь, я прошу вас!
  Аверьянов: Ах, Лариса Сергеевна, ну как же я буду разговаривать с вами в таком виде?
  Березкина: Но ведь это такие пустяки...
  Прилетаева: Дорогая Лариса Сергеевна абсолютно права, все в порядке, Ев-гений Петрович, никто не обращает внимания, не правда ли?
  Березкина: А что вы имели в виду - "Тихая ночь"? Что там такое случи-лось?
  Аверьянов: Ради всего святого, это я окутаю пеленой молч-ч-чания!
  
  Прилетаева и Волынцев захихикали
  
  Дэн: Ты, наверное, обкололся какой-то дрянью, я тебе говорю, погоди, пока не придешь в норму, хлебни моего пива, здесь не так-то много выпивки. Ну, ладно, давай, хлопни, жизнь коротка!
  Аверьянов: Я бы чего-нибудь выпил, но зддессь этого н-нет!
  Карпинская: Нечего пить? Не может быть, дорогие мои гости! Ящики пол-ны! Минуту!
  Аверьянов: Подождите, дорогая, я позвоню домой, пусть мне что-нибудь привезут мне, чтобы я мог вновь свободно себя чувствовать в обществе!
  
  Карпинская и Аверьянов вышли.
  
  Прилетаева: Он сокровище, этот Евгений Петрович, ну разве он не сокро-вище?
  Волынцев: У Евгения Петровича бывают удачные минуты. Ведь это ред-кость, чтобы человек так спокойно относился к неловким ситуациям. Навер-ное, у него безумно дорогой психотерапевт!
  Дэн: Эй, да чем вы в конце концов обкололись? Вы такие странные...
  Прилетаева: Ну, ну, мой зайчик, безобразник, что за мысли рождаются в твоей головке, никакой трагедии, мы просто все немного взволнованы, пото-му, что... на кухне кое-кто кое-чем занимается. А если ты спросишь, почему именно сейчас, то я тебе не смогу ответить, ведь у них был на это целый день, потому что она прислуга, а он - хозяин и они могли запросто этим за-няться между уборкой и глажкой, не так ли?
  Березкина: Нет. Я просто не могу поверить. Нет.
  Волынцев: Именно так.
  Березкина: Не могу себе представить - Александр Иванович ...
  Прилетаева: Ах, это и в правду неожиданно...
  
  Входит Карпинская с пивом. Входит Аверьянов.
  
  Аверьянов: Через четверть часа я снова смогу предстать перед вами! Кстати, Сергей Анатольевич, кто шил вам костюм? Просто безупречно!
  Волынцев: Один портной из Лондона... Он мне очень предан...
  Аверьянов: Фантастика! Стиль, единственно возможный в этом демократиче-ском, завистливом обществе для тех, кто еще способен держаться прямо! Нап - пример: не надевать коричневое после шести! Как часто мы грубо наруша-ем это прекрасное правило. Или, например, твид нашего гостеприимного хо-зяина, "соль с перцем", соль с перцем должна быть в еде, но не за столом.. Кстати, где же он, наш хозяин.. а-а-а, "тихая ночь"...
  
  Все смеются.
  
  Карпинская: Да вы правы, это смешно.
  Прилетаева: Вышвырни ее вон, эту наглую девку!
  Березкина: Вышвырните вон его, этого кухонного казанову!
  Дэн: Вышвырни их обоих, леди, и устрой себе праздник, о'кей?
  Карпинская: Разумеется, я не вышвырну малышку вон. Этого сладкая па-рочка не дождется: таинственность великой любви, романтика убогих отелей, драма запретной любви - недоступной и желанной. О нет. Они останутся. И он, и она. Он должен увидеть, как она гладит его трусы, она должна ему на-доесть готовкой и кухонной болтовней, а она - она должна увидеть его в будни, небритым и хмурым, безвольным домашним животным, часами про-сиживающим в туалете с газетой!
  Волынцев: Браво!
  Аверьянов: Браво, браво, дорогая!
  Карпинская: Я говорю вам, в какой-то момент у меня было ужасное состоя-ние, но мы все же не в пьесе Стриндберга. Господи, я не собираюсь ни ве-шаться, ни стрелять в него, просто все это очень пошло... Ведь мы, наконец, живем в постбуржуазный век, и представление о браке как о супружеском союзе утеряло и привлекательность, и законность сейчас, в двадцать первом веке. Поэтому я придерживаюсь позиции, согласно которой брак - это при-ятная дружба без утомительных обязанностей: так же, как люди, которых давно знаешь, сначала считаются "старыми" друзьями, переходя позже в разряд "хороших" друзей, так и муж со временем превращается просто в компаньона, спутника, товарища в путешествии, и... и нам приходится ми-риться, если наши компаньоны иногда ведут себя как те парни, которых спе-циально нанимают в средиземноморских отелях для развлечения публики, и которые, не обращая внимания ни на положение, ни на умственные способ-ности дамочек, бросаются на первую же тропку порока, попавшуюся им на пути!
  Березкина: Она фантастически держится
  Аверьянов: И сама она тоже ф-ф-фантастическая женщина!
  Прилетаева: Ах, мужчины, мужчины!
  Волынцев: Что значит "мужчины"? Мы же не собираемся предавать про-клятию всех истинных мужчин из-за одного, у которого обнаружилось столько бабьих черт характера - фальшивость, слабость, склонность к раз-врату...
  Дэн: Неплохо, леди.
  Карпинская: Спасибо, сердцеед! Дай мне твое пиво.
  Аверьянов: Итак... итак я могу... и никаких возражений! Я понима-а-аю, драгоценная Вера Витольдовна, что эт-т-тим пивом вы как-то хотите про-должать форс-с-сировать пивную историю, но я больше не могу выносить его вида. Я сейчас же позабочусь о подходящих напитках! Еще раз позвоню шоферу, пусть он захватит шампанское!
  Карпинская: Прекрасно, дорогой Евгений Петрович, прекрасно! А мы с Дэ-ном будем пить пиво...да, красавчик?
  Волынцев: Похоже, у нас сегодня вечер мезальянсов. На кухне творится черт знает что, а здесь... Гм, вообще-то бывает и мужская прислуга, вы не находите?
  Прилетаева: Шампанское! Евгений Петрович снова всех обошел, этот чело-век может все, смотри хорошенько, мой зайчик, у него ты можешь многому научиться!
  Дэн: О'кей, ты права, Марго, крошка! Никогда не забуду, как он облил шта-ны пивом!
  Прилетаева: Дэн!
  Волынцев: Скажите, Маргарита Васильевна, где вы подобрали нашего юно-го художника? Прямо на улице, или он прозябал в какой-нибудь академии?
  Прилетаева: Ладно, ладно. Мне слишком хорошо известно, что все моло-дые художники для вас trash, но, darling, ваша старая гвардия давно уже в кювете, жизнь идет дальше, се ля ви, как говорят французы, а этот малыш потрясающе талантлив - классик завтрашнего дня!
  Волынцев: В его возрасте другие уже отрезали себе уши!
  Березкина: А откуда он взялся?
  Прилетаева: Прямо из андеграунда!
  Волынцев: Андеграунд? Это какое-то изобретение семидесятых годов!
  Прилетаева: Именно, именно! Семидесятые сейчас переживают фантасти-ческое возрождение!
  Карпинская: Дэн, вы словно упали с небес!
  Дэн: Осторожно, леди, я очень, очень злой мальчик...
  Березкина: Боюсь, этот вундеркинд закончил европейский филиал школы брачных аферистов.
  Волынцев: Едва ли, он еще новичок, я бы сказал, но не без талантов.
  Прилетаева: Нет, он парень что надо, наш Дэн, сорвиголова,
  Дэн: Мне нравится, леди, когда ты пьешь пиво из горлышка. Тебе идет!
  Карпинская: Да, черт возьми!
  Волынцев: Дело в том, что красота и уродство, возвышенное и тривиальное, умное и глупое, на самом деле никакие не противоположности. Часто они неразлучны. Возьмем, например, еду. Когда мясо еще аппетитно, когда в нем появляется душок и когда оно становится совершенно несъедобным? Грани-цы так расплывчаты, я бы сказал...
  Прилетаева: Я думаю, что рыба была не так уж хороша, но насладиться ею вполне было можно!
  
  Входит Аверьянов, поет.
  
  Аверьянов: Та-та - да-да... А вот и я! Ящик из славного погреба скоро при-будет! "Вдова Клико"! Игристая вдова! И если я все правильно расслышал, то это шампанское может стать дурным предзнаменованием... О, милейш-ш-шая Вера Витольдовна, простите мне эту вес-с-сьма сомнительную, даже бездарную шутку, поскольку вы, конечно, никакая не вдова, но из кухни д-д-доносятся оч-чень странные звуки, на сей раз их можно назвать стуком, и ес-ли я не ошибаюсь, птичка хочет вылететь из теплого гнездышка!
  
  Послышался глухой стук.
  
  Карпинская: Я заперла дверь на кухню...
  
  Все засмеялись, захлопали
  
  Прилетаева: Ты не хочешь выпустить своего мужа?
  Карпинская: С какой это стати я должна его выпускать? У них что, кончи-лись темы для разговоров? Очень жаль, но мне их беседы не под силу!
  Березкина: Одно из моих стихотворений называется "Флиртуя с этим чудо-вищем"..
  Волынцев: Это вы раскопали у Дороти Паркер?
  Березкина: Нет, у Чета Бэйкера!
  Аверьянов: Ах, Лариса Сергеевна, прошу Вас, не пейте пива, пожалуйста, подождите б-б-более благородных напитков, пиво так вульгарно... -
  Березкина: Прекрасно, последую вашему совету, вульгарно - это мое лю-бимое слово. Звучит вкусно, чувственно...
  Прилетаева: Darling, вы немножко увлеклись, насколько я могу видеть, ко-гда рядом сидит такой классный, классный мужчина, как Евгений Петрович, это несложно, но моя мама мне всегда говорила, не правда ли, Евгений Пет-рович, ваша мама вам тоже говорила что-то в этом роде, так вот, моя мама говорила: не будь дешевкой, дееетка! И Дэн, этот шалун, тоже иногда бывает crazy, но он знает: только не в обществе. В обществе все должно быть при-лично!
  Березкина: Ну и что же приличного вы видите в том, что происходит во-круг?
  Аверьянов: Дамы! Дамы!
  Волынцев: Оставьте их, может, нам повезет и мы увидим женские бои на ринге!
  
  Входит шофер Аверьянова с пакетами. Аверьянов берет пакеты. Шофер ухо-дит.
  
  Аверьянов: М-м... Вера Витольдовна, пардон, а где фужеры для шампанско-го?
  Карпинская: Видите ли...
  Аверьянов: Как? Тоже там, где... я им-м-ею в виду, где эти д-д-двое...
  Карпинская: Именно так, и у меня нет никакого желания приоткрывать дверь даже на миллиметр, не считая того, что я забыла, куда сунула ключ!
  Аверьянов: Н-да... я, пож-ж-алуй, займусь своим туалетом
  
  Аверьянов взял чехол с костюмом и вышел.
  
  Волынцев: Вы потеряли ключ? Какая оригинальная рассеянность! Я уже го-ворил вам, Вера Витольдовна, вы слишком много читали Фрейда!
  Прилетаева: Значит, ты и вправду хочешь оставить этих двоих жариться там всю ночь? О, дорогая, ты, в самом деле, неподражаема!
  Дэн: Вы растете, леди! Позвольте вашу руку.
  Прилетаева: Дэн, мой зайчик, не преувеличивай, слышишь ты, шалунишка.
  Дэн: Марго, крошка, даме нравится, спроси у нее!
  Карпинская: Да, мне нравится!
  Березкина: Да, прекрасную комедию разыгрывают эти двое! На "Торможе-ние" у них не остается времени...
  Волынцев: ...и сразу же возникает вопрос, насколько удачный выбор - этот молодой человек...
  Карпинская: ...очень удачный выбор...
  
  Дэн продолжает целовать руки Карпинской. Из кухни снова послышался стук. Вошел Аверьянов в новом костюме.
  
  Аверьянов: Я реабилитирован?
  Прилетаева: Целиком и полностью, с ног до головы.
  Березкина: Жаль только, что наша хозяйка не одобряет...
  Волынцев: Женщины часто путают свой зад со своим сердцем...
  Березкина: Это Буковски?.
  Волынцев: Нет, Флобер.
  Прилетаева: Он такой непредсказуемый, чувствительная натура, так всегда с этими молодыми художниками, my god! Скоро все будут вертеться вокруг него и вокруг его каталогов!
  Березкина: Почему вы его защищаете? Хотя он вам прилюдно изменяет?
  Прилетаева: Прилюдно изменяет?... Ну...
  Дэн: Изменяет? Марго, крошка, что за глупость?
  Прилетаева: Но, зайчик, не принимай так близко к сердцу... Мы же с тобой договорились, вспомни!..
  Дэн: Ну ладно, хотя...
  Березкина: Договорились? Договорились, что он будет вашей комнатной собачкой? Секс в обмен на пиар? Я не знала, дорогая, что вам можно платить натурой!
  Аверьянов: Лариса Сергеевна, дорогая...
  Дэн: Марго, крошка, мне это не нравится, потом все будут думать, что мне нравятся старые грымзы, нет, правда... давай, скажи им!
  Прилетаева: Зайчик, зайчик!
  Дэн: Марго, Марго!
  Прилетаева: Мне надо с тобой поговорить! С глазу на глаз!
  Аверьянов: Ах, уважаемая, р-р-разрешите мне? Глупейшая ситуация, но н-н-не безнадежная, дорогая Маргарита Васильевна, не могу допустить, что ваше с-с-славное имя может оказаться запачканным грязью, н-н-нужно прийти к cor-соглашению, послушайте вы... Денис... э-э-э, как ваше имя полностью?
  Дэн: Денис Прилетаев.
  
  В доме раздался грохот. Появляется Карпинский.
  
  Карпинский: Больше ты такой номер со мной не выкинешь!
  Волынцев: Путешествие в царство чувств не пошло ему на пользу,
  Прилетаева : Александр Иванович, darling, успокойся!
  Карпинский: Чинная трапеза, званый пикник - жалкое дерьмо!
  Березкина: Господи, у него нож! Тесак мясника!
  Прилетаева: Выброси нож!
  Волынцев: Врача!
  Аверьянов: Полицию!
  Березкина: Александр Иванович! Не изображайте Джека Потрошителя!
  Дэн: Старик, это ничего не даст!
  Карпинский: Больше никогда!
  Аверьянов: Прекратить! Я требую прекратить!
  Прилетаева: Алекс!
  Карпинский: Что ты знаешь...
  Аверьянов: Карпинский, б-б-будьте б-б-благоразумны!
  Карпинский: Как это ты говорила? "Милость палача - твердая рука"? Ну?!
  
  Дэн вскочил. Зазвонил телефон.
  
  Прилетаева: Аллоаллоалло? Ах, это ты, гм, сейчас не совсем удачный мо-мент, sorry, но со встречей на послезавтра все в порядке, о'кей, о'кей, чао бел-ло... Sorry sorry sorry...
  Карпинская: Сядь, Денис
  Аверьянов: Теперь, э-э-э, Александр Иванович, могу ли я эту деликатную си-туацию, м-м... несколько разрядить, причем сначала, разумеется, не желая забегать вперед, но из соображений приличий...
  Карпинский: Что? Что вы, собственно, хотите сказать, вы, чертов болтун?
  Аверьянов: О, как ужасно! Вы... ужасный!
  Карпинская: Боже мой, Алекс, ты действительно самая смехотворная фигу-ра, какую я когда-либо видела. Идиотская поза, голый пафос в словах, ис-тасканные жесты, нож - глупая находка режиссера, сцена из буржуазной ме-лодрамы, прости, милый, что я повторяюсь, но, даже опасаясь тебе наску-чить, скажу: ты опоздал лет на сто! А где, кстати, наша малышка? Она пере-жила этот, скажем так, взрыв твоего темперамента? Ей, между прочим, давно пора убрать десертные тарелки!
  
  Карпинский зашатался, упал на стул, закрыл лицо руками.
  
  Дэн: А можно мне шампанского. О, "Вдова Клико"... Неплохо, неплохо, вижу, вы все здесь хорошо упакованы.
  Прилетаева: Дэн, золотце, что это ты вытворяешь, глупыш!
  
  Карпинский поднялся и выбежал.
  
  Березкина: Что это было? Может мне кто-нибудь сказать, что это было?
  Волынцев: Вот в Южной Америке знают, как обращаться с ножом. Там ни-кто не остановился бы вот так просто на полпути...
  Березкина: Он же обезумел, Вера Витольдовна, он что-нибудь с собой сде-лает!
  Прилетаева: О да, у него такая чувствительная душа, несмотря на...
  Волынцев: Несмотря на что?
  Карпинская: А почему, собственно, ты называешь его Алексом?
  
  Слышатся звуки рояля - какофония
  
  Березкина: О Божебожебоже!
  
  Березкина начинает плакать.
  
  Волынцев: Я безмерно удивлен, что наш уважаемый хозяин этот момент проявления высших эмоций вымещает в реальной музыкальной композиции, Весьма необычные звуки! Музыкально-эстетический всплеск, я бы сказал. Сегодня вечером он изменил пробирочному искусству?
  Карпинская: Фортепьяно - терпеливый инструмент
  Аверьянов: Миииинуту! А теперь еще раз сначала, медленно. Так как ваше драгоценное имя?
  Дэн: Я же уже сказал, меня зовут...
  Прилетаева: Ах, Евгений Петрович, не слушайте его, не слушайте. Это ал-маз, пока еще неотшлифованный, с острыми гранями, но он скоро превратит-ся в настоящую драгоценность, в изысканный бриллиант, не слушайте его... Дэн, darling, ты ведь еще хотел пойти на вечеринку... Ну давай...
  Дэн: Это почему же, теперь, наконец, и я могу развлечься!
  Карпинская: Твоя фамилия и в самом деле Прилетаев?
  Дэн: Точно!
  Прилетаева: Ну что ты говоришь, безобразник...
  Карпинская: То есть ты родственник Маргариты, так?
  Дэн: Можно сказать, так!
  Аверьянов: Так вы из семьи Маргариты Васильевны? Подумать только!
  Волынцев: Не очень-то ему это помогло, я бы сказал, пока он не лучший представитель семейства!
  Прилетаева: Племянник, двоюродный племянник, другая ветвь родового древа, вы же знаете, у меня родня по всей Европе, просто кошмар, это поль-ская ветвь!
  Березкина: Ха! Племянник из Винницы! Ну, поздравляю!
  Карпинская: Это правда, Денис? Ты племянник Маргариты? Скажи мне!
  Дэн: Какого черта, мне надоели эти игры в прятки... Марго - моя мать!
  Карпинская: Твоя мать! Но это... это уже...
  Дэн: Не так забавно.
  Карпинская: У тебя сын?
  Березкина: Сын?!
  Дэн: А что значит - сын? Сначала бабушка, потом недолго с ней, просто кошмар, затем интернат, много лет ни слуху, ни духу, и вот пару месяцев на-зад она меня снова нашла. Так ведь, Марго?
  Прилетаева: Зай-чик...
  Дэн: И вот тут в ней проснулась материнская любовь! Она решила сделать из меня художника, ну а вдруг получится, подумал я. Она всегда говорит: it' a crazy game, выучи правила - и твое дело в шляпе!
  Волынцев: Вот тут ваша матушка, для разнообразия, совершенно права, мо-лодой человек.
  Прилетаева: Дэн, прекрати!
  Дэн: Ну почему же? Это ведь была твоя идея! Поэтому мне и пришлось учить всю эту муть! Она пригласила из университета одного типа, такого не-взрачного, так он целую неделю грузил меня этой чушью - "концепция", "топография сознания", вся эта заумь - "кибергнозис" и "Мнемозина", до сих пор не знаю, что это означает. Правда Марго тоже не знает. Ну вот, меня это доставало, но чего не сделаешь ради материнской любви...
  Прилетаева: Денис, заткнись, и немедленно, я тебя вышвырну вон, если еще скажешь хоть слово, маленькое мерзкое чудовище...
  
  Прилетаева начала плакать.
  
  Прилетаева: Я этого не заслужила, не заслужила...
  Аверьянов: Воды!
  Дэн: Ну ладно, вот, выпей, шампанское...
  Волынцев: Да, я понимаю ваше горе. Я сам являюсь почетным председате-лем общества поклонников Ирода, юридический адрес - Вифлеем, дом род-ной для детоненавистников, и здесь, по вам и вашему... э-э-э... сыну, видно, куда может завести людей пагубная страсть к продолжению рода...
  Аверьянов: Общество поклонников Ирода?
  Волынцев: Ну да, это избранное и очень уважаемое общество, целью которо-го является популяризация контроля за рождаемостью, в известном смысле. И если я не ошибаюсь, милейшая Маргарита Васильевна сейчас могла бы по-полнить наши ряды... но, к сожалению, дам туда не допускают из-за реаль-ной опасности, что они вновь возьмутся за старое...
  Прилетаева: Какой кошмар, о Боже, какой кошмар...
  Березкина: И кто же отец?
  Прилетаева: Отец, ах... Налейте же мне выпить!
  Аверьянов: Я с-с-сейчас принесу приличные бокалы!
  
  Аверьянов вышел.
  
  Прилетаева: Тогда я как раз была худой, Я то толстела, то худела, то опять толстела... Всегда, стоило мне только похудеть, происходило что-то невооб-разимое: мужчины не сводили с меня глаз. И я, я не могла этого понять, ведь для себя я оставалась толстушкой. Мать всегда говорила мне: "В нашей се-мье у всех толстые руки", и поэтому я думала, что у меня тоже толстые руки, даже когда худела. Ну так вот, я была худой, диета Аткинса или что-то еще, и вот тут-то он мне и попался, вы понимаете, вот как здесь, пусто, скучно, эро-тики годами ноль, и вдруг - crazy, круто, потрясно!
  
  Вернулся Аверьянов с бокалами.
  
  Аверьянов: Я нашел их в шкафу для посуды, очень просто! И ваша... мам-зель... кажется, хочет уйти, дорогая Вера Витольдовна.
  Прилетаева: Был какой-то вернисаж, и подружка мне еще сказала: ты виде-ла? Этот, ну Ты-знаешь-кто тоже здесь. И вот он ко мне подходит, такой не-высокий, представляется и говорит: "Я хотел бы выпить с вами пива".
  Волынцев: Ну, такое завязывание знакомства не самое лучшее подтвержде-ние блестящего ума, который ему приписывают, мы слышали примеры и по-оригинальнее...
  Прилетаева: Не важно, не важно. Все равно, что он тогда сказал. Ну вот. Классный мужик. Умный, до ужаса. Говорит так, что просто... всего одна фраза - и ты пропал. С форматом. Высший сорт. И мы провели вместе ночь.
  Карпинская: Марго, дорогая моя...
  Березкина: Ну и как это было? Этот Ты-знаешь-кто, говорят, нечто потря-сающее, то есть был!..
  Прилетаева: Как может это быть с мужчиной, который переспал с сотнями женщин, Он знал, что нужно делать с женщиной, он лучше, чем кто-либо.
  Аверьянов: Ax-ax-ax!
  Березкина: И что же было дальше?
  Прилетаева: Через пару недель - все, конец, игра окончена.
  Карпинская: Но почему?
  Прилетаева: Мне не нравились его друзья. Через пару недель я заметила, что беременна. И появился на свет вот этот отвратительный тип.
  Волынцев: По сравнению со своим отцом он даже статен.
  Аверьянов: Связь змия с серной, оч-ч-чень интересно!
  Карпинская: И ты любила его?
  Прилетаева: Любовь? При чем здесь любовь? Никакая это была не любовь. Это было просто - вместе спать, болтать, в каких-то отелях, мы целыми дня-ми не выходили из номера, сидели в купальных халатах, еда и любовь...
  Карпинская: Ты его любила.
  Прилетаева: Чушь, к любви это не имеет никакого отношения, абсолютно никакого. О'кей, это лучшее, что было в моей жизни, завтраки с пивом и лю-бовник, который знает, что нужно делать с женщиной... В конце концов, ни-чего такого особенного в этом нет...
  Карпинская: А Дэн? Ты его родила, и, уж конечно, не без причины. Нет, это была любовь, Марго!
  Березкина: Это что, допрос?
  Волынцев: Ну да, в лучших католических традициях, только без отпущения грехов...
  Прилетаева: Вовсе нет, это - не любовь. Просто была иногда... близость.
  Волынцев: Об этом даже книги есть, о близости, погодите-ка, Альберн-Вибриниц или как там зовут эту авторшу...
  Аверьянов: Альберн-Вибри... Ха, ха, ха
  Прилетаева: Мне не нужны книги, все в прошлом, game over, конец.
  Дэн: Оставь ее в покое, она в порядке.
  Прилетаева: Мой маленький рыцарь...
  Дэн: Ты, конечно, сумасшедшая, но все равно лучше, чем эти бетонные тет-ки с перманентом и накачанными губами.
  Прилетаева: Да, мой зайчик, нам нужно держаться вместе.
  Березкина: Боже, что за идиллия.
  Волынцев: Даже Международный Красный Крест не смог бы лучше инсце-нировать это воссоединение семьи.
  Карпинская: Не хватает только папочки...
  Березкина: Ах, он давно уже валялся бы под столом.
  Волынцев: Ну, разве не показательно, что мы каждую большую связь соеди-няем не только с постелью, но и со столом? У Маргариты Васильевны это были завтраки, у других ужины... Мне кажется, об этом нужно написать кни-гу. Стол и кровать, точно, эта мысль мне нравится.
  Березкина: Стол и кровать, разве это не фильм? Годара?
  Карпинская: Нет, Трюффо. И книга! Мне кажется, нашему дорогому Ев-гению Петровичу сегодня вечером подали столько идей, что он не осилит их и за год.
  Волынцев: Но, дорогая Вера Витольдовна, почему вдруг Евгений Петро-вич?
  Березкина: Что вы имеете в виду?
  Волынцев: Ну, слухи о конкурсе на должность директора-распорядителя Литературного фонда больше не являются тайной.
  Аверьянов: Минуууту, Сергей Анатольевич! Я уже давно консолидировал-ся, попрошу вас проявить ув-в-важение!
  Волынцев: Разумеется, Евгений Петрович. Но уже всем известно, что в дело вступил неизвестный тихий пайщик. Любитель, в определенном смысле, у которого свои амбиции и который с большим удовольствием освободит вас от бремени составления издательских планов Фонда.
  Аверьянов: Господин Волынцев, да здесь пахнет шпионажем! Откуда вам известно все это, и как у вас хватает наглости говорить такое в обществе?
  Волынцев: Потому что с завтрашнего дня у меня будет шестьдесят процен-тов акций вашего Фонда.
  
  Аверьянов истерично засмеялся.
  
  Березкина (гладит Аверьянова по руке): Ш-ш-ш... все не так уж плохо, ш-ш-ш...
  Дэн: Я же говорил, он обкололся какой-то дрянью.
  Прилетаева: Не суйся!
  Карпинская: Да, Сергей Анатольевич, это и в самом деле... неожиданность.
  Волынцев: Я счастлив, что мне удалось вас поразить.
  Аверьянов: Вы добры ко мне, Лариса Сергеевна...
  
  Вошла Даша в дорогом платье, подаренном Карпинской.
  
  Даша: Я могу быть свободна, Вера Витольдовна? Уже поздно.
  Карпинская: Мы рассчитаемся позже, Даша.
  Даша: Желаю вам хорошего вечера.
  
  Даша уходит.
  
  Прилетаева: А в этой малышке есть стиль.
  Волынцев: Милая девушка. Так трудно найти хорошую прислугу, но у вас, дорогая Вера Витольдовна, счастливая рука.
  Аверьянов (держит руку Березкиной): Счастливая рука - вот здесь, у меня, удивит-т-тельно счастливая рука...
  Березкина: О, то же самое я сделала бы для любого.
  Аверьянов: Н-н-нет, это неправда!
  Березкина: Нет ничего лучше созидательной силы отчаяния.
  Аверьянов: Лариса Сергеевна, дорогая...
  Березкина: "О, ее надушенные кончики пальцев", - кажется, так вы говори-ли, Евгений Петрович? "Ее бледные, слегка влажные ногти, о, ее узкогру-дое, пугливое тело. Тебя не спасет ничья улыбка, не будет ни завтрака, ни объятий в утреннем солнце, ни любовной страсти в смятых подушках, нет, нет".
  Волынцев: И книжки тоже не будет.
  
  Аверьянов всхлипнул и высморкался
  
  Березкина: Иногда мне кажется, что мы кем-то приговорены к жизни.
  Дэн: Да, кто-то хорошенько оторвался!
  Березкина: И все мужчины, либо жиголо, слизняки, женатые, или то и дру-гое сразу.
  Карпинская: Но, Лариса Сергеевна, разве в вашей жизни не было ничего хорошего? С мужчинами, я имею в виду, с мужчиной, с тем единственным мужчиной?
  Прилетаева: Ну, дорогая, большая любовь выпадает не каждому
  Карпинская: Ах, как жаль, Лариса Сергеевна, неужели у вас не было боль-шой любви? Тогда уже, наверное, и не будет...
  Березкина: Нет, была. Был один мужчина. Один из миллиона. Иногда, за нашими редкими завтраками... он смотрел на меня, и я опускала глаза и ду-мала, что схожу с ума, а он смотрел, как я опускаю глаза, так невинно, так нежно, и думал, я схожу с ума, и говорил мне, тебе будет со мной плохо.
  Волынцев: Немного напыщенно, но в любом случае соглашусь, что глав-ным является стол, а не постель.
  Березкина: Один-единственный раз мы прошли по улице несколько метров, держась за руки. В чужом городе. Это было летом.
  Прилетаева: Ага, он был женат.
  Карпинская: Да не мешай же, Бога ради, не мешай!
  Березкина: И самые счастливые минуты, были где-то на юге, в таком ма-леньком ресторанчике, я всегда была так осторожна, так пуглива, а он, он взял маленькую солонку и поставил ее рядом с большой. "Мне кажется, что дама едет к королю", - сказал он. И поставил рядом перечницу. "И стены замка будут их оберегать". И взял мои руки в свои. Просто так.
  
  Березкина заплакала.
  
  Волынцев: Обманутая возлюбленная - вот так. Истории очень милы, нет, правда, пожалуй, мне стоит вернуться в строй.
  Березкина: "А если я умру?" - спросил он. - "Я поставлю урну с твоим пра-хом на каминную полку", - ответила я.
  
  Березкина зарыдала. Аверьянов ее обнял.
  
  Прилетаева (начинает собираться): Жизнь иногда похожа на упаковку, в которую влезает меньше, чем кажется. Не правда ли, дорогая? Кстати, пока не забыла, мы увидимся завтра утром у Полины? Она пригласила всех на ланч...
  Карпинская: Ну конечно, увидимся. А вы, Евгений Петрович, будете там?
  Аверьянов: Да, совершенно точно - да!
  Волынцев: Полина - дело святое. Кроме того, что еще делать в эти кошмар-ные воскресенья?
  Прилетаева: Тогда мы все скоро увидимся.
  Волынцев: С вероятностью, граничащей с глупостью
  Карпинская: А в понедельник - театр. У Штеймана опять премьера...
  Березкина: А в следующую субботу вечер у Марио, как всегда?
  Прилетаева: Обязательно, дорогуша.
  Дэн: Что? Вы собираетесь встречаться еще? После такого кошмарного ве-чера?
  Волынцев: Катастрофы одна за другой, мой юный друг, но без всякого ка-тарсиса
  Прилетаева: Мне срочно нужно позвонить, в Нью-Йорке еще не спят, пой-дем, Ден, сейчас поймаем такси, а потом мы еще успеем где-нибудь перехва-тить, о'кей?
  Дэн: Ладно, давай пока справимся с одним из дел. Было неплохо, леди. До встречи.
  
  Прилетаева и Дэн вышли.
  
  Аверьянов: Я отвезу бедняжку Ларису Сергеевну домой.
  Березкина: Было чудесно, Вера Витольдовна.
  
  Аверьянов и Березкина вышли.
  
  Волынцев: Прекрасный вечер, драгоценная Вера Витольдовна. Сердечно вас благодарю за прекрасную еду, салат "Багатель" с соусом "Бастард" - это настоящий кулинарный шедевр. Кстати, если вы хотите издать ваши крити-ческие работы, то прислушайтесь к совету преданного вам друга и подожди-те немного. Я только что заключил контракт с Васильевым. Сборник его кри-тических статей будет издан Литературным Фондом следующей осенью. На углу ведь есть стоянка такси?
  Карпинская: Да, да, конечно...
  
  Волынцев вышел. Карпинская налила себе шампанского, посмотрела на игру пузырьков, швырнула бокал в стену, и вышла. Слышатся звуки рояля.
  
  
  
  КОНЕЦ
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"