Annotation

      Ещё до старта далеко, далеко, далеко,

      Но проснулась Москва,

      Посредине праздника, посреди Земли.

     

     

     Поздним вечером 19 мая 1980 года на приграничную станцию Чоп с минутным опозданием прибыл поезд №147 Москва – Бухарест. Проводники привычно открыли двери, опустили стальные сходни, однако вместо пассажиров они увидели вытянувшуюся вдоль всей платформы длинную цепь солдат с оружием в руках.

     Пограничный досмотр поезда в этот раз был необычным: солдаты одновременно вошли во все вагоны, блокируя все входы, выходы и переходы между ними.

     Через несколько минут после начала досмотра в седьмой, «командный» вагон, где размещалось бригадирское купе, ворвалась бледная, растерянная проводница и доложила своему начальнику, что солдаты без объяснений отрывают внутреннюю обшивку вагона.

     Вдвоём они быстро прошли по составу и в двенадцатом вагоне застали пограничников за вскрытием очередной полости в проходе купейного вагона.

     - Вы, что, хотите весь поезд разобрать? – возмутился бригадир.

     Сопровождавшие пограничников сотрудники в штатском сделали вид, что не слышали его слов.

     - Кто мне всё это будет восстанавливать? Вы же отрываете с заклёпками! Прекратите немедленно!

     - Ваши документы, - прервал выступление старшего по поезду мужчина в штатском.

     В ответ разъярённый бригадир поезда развернулся и быстро выбежал из вагона в сторону вокзала. Всё, что он мог сделать в этой ситуации, - это связаться по служебному телефону с начальником дистанции пути или с дежурным по МПС. Дежурный по вокзалу хотя и предоставил ему линию связи, но, тем не менее, посоветовал «лучше не дёргаться, поскольку распоряжение о проверке поезда поступило из Москвы».

     Заступая в восемь часов вечера на дежурство, он был предупреждён своим руководством, что ночь, возможно, будет тяжёлая. Причиной этому послужили, якобы, какие-то телеграммы, полученные из Москвы. Разумеется, рядовой дежурный по вокзалу не мог знать масштабов происходящего и не должен был этого знать.

     Срочные телеграммы, о которых краем уха слышали железнодорожники, одна за другой посыпались из Москвы после шести часов вечера. Они имели циркулярный характер и были одновременно отправлены на все двести восемнадцать действующих в Советском Союзе пунктов пограничного перехода, включая речные, озёрные и пешеходные.

      Москва. 19.05.1980./18.20

      Совершенно секретно.

      Всем приграничным территориальным Управлениям КГБ и Погранвойск.

      Немедленно с момента получения телеграммы принять все меры к поиску, задержанию и пресечению попытки перехода государственной границы лиц, указанных в приложенной ориентировке.

      Данные лица могут иметь при себе фальшивые документы, изготовленные в высоком, не вызывающем сомнения качестве, поэтому решения принимать исключительно на основе визуальных ориентировок.

      Принять к сведению, что попытка перехода может быть ими предпринята как группой, так и по отдельности.

      Особое внимание обратить на девочку-ребёнка. При переходе границы девочку могут сопровождать псевдо-родители. При проверках строго придерживаться данных в ориентировке детальных примет девочки. При малейших подозрениях задерживать до выяснения обстоятельств.

      Максимально использовать личный войсковой состав для полного прикрытия нерегулируемых участков границы.

      За исполнение руководители Управлений отвечают головой.

      Агапов.

     

     Начальникам территориальных Управлений КГБ не было необходимости извлекать из сейфов свои шифро-блокноты: они прекрасно знали, что «Агапов» - кодовое имя генерала Цвигуна, первого заместителя председателя КГБ Андропова, курировавшего в Комитете вопросы контрразведки.

     Вторая, имевшая партийный шифр и отправленная из ЦК телеграмма, обязывала все органы власти приграничных областей оказывать максимальное содействие КГБ и подразделениям погранвойск в их мероприятиях по поиску и пресечению попытки перехода госграницы указанных в ориентировке лиц. Так же на местные партийные органы возлагалась ответственность за координацию действий различных служб, включая привлечение к поисково-заградительным мероприятиям личного состава воинских частей, дислоцированных в их областях.

     Третья по счёту, и вторая за подписью «Агапова» телеграмма уточняла перед чекистами и пограничниками главные задачи.

      Москва. 19.05.1980./19.10

      Совершенно секретно.

      Всем приграничным территориальным Управлениям КГБ и Погранвойск.

      Остриё мероприятий направить на поиск и выявление Шадрина Виктора Ивановича, 1946 года рождения. Для идентификации высылаем Вам дополнительные фотографии разыскиваемого.

      За все возможные бреши на вверенных участках границы руководители отвечают уголовной ответственностью.

      Местным органам КГБ немедленно задействовать всю агентурную сеть в криминальных, торгово-спекулятивных, диссидентских кругах для выявления любых признаков подготовки к нелегальному переходу границы всех без исключения лиц.

      Особое внимание обратить на круг лиц, имеющих родственников на сопредельной территории и осуществляющих по этим основаниям регулярный переход границы.

      Виктор Шадрин является носителем важнейших государственных тайн. Переход им рубежей нашей границы совершенно не допустим!

      Ещё раз напоминаю об ответственности руководителей.

      Агапов.

     Третья и последняя за 12 мая телеграмма «Агапова» пришла на границы около девяти часов вечера и довела ситуацию на местах до максимальной степени нервозности.

      Москва. 19.05.1980./20.51

      Совершенно секретно.

      Всем приграничным территориальным Управлениям КГБ и Погранвойск.

      Поисково-заградительные мероприятия по поиску Шадрина и его семьи носят чрезвычайный характер. Строго воспрещается формальный, поверхностный досмотр при пересечении границы. Нехватка времени или личного состава в расчёт не принимается. Для полного, не оставляющего никаких сомнений досмотра использовать все возможные меры, вплоть до временного закрытия границы.

      Дополнительный личный состав прибудет на посты уже завтра. Сегодня держать границу на замке бдительно как никогда.

      Агапов.

     Бригадир поезда Москва-Бухарест вернулся в свой вагон, так и не позвонив в инстанцию. Портить отношения с КГБ было не в его интересах. Из окна своего бригадирского купе он увидел, как к ночному перрону у здания вокзала подъехали два военных грузовика ГАЗ-66 с пограничниками на борту. Явно поднятые по тревоге солдаты быстро высаживались на перрон, вслед им с борта фургона прыгали служебные собаки.

      «Может, теперь не будут отдирать обшивку», - глядя на дюжину прибывших овчарок, подумал бригадир.

     

     Москва была прекрасна. Прежде запруженные машинами улицы, вдруг, освободились от дымящих грузовиков, а толпы пешеходов на тротуарах, словно по мановению волшебной палочки, куда-то исчезли. Очищенная от "нежелательных элементов" и насквозь продутая холодными майскими ветрами Москва, словно, вздохнула, а её бледные и замотанные обитатели с удивлением обнаружили, в каком чудесном, оказывается, городе они живут. Даже в метро не было давки, все пассажиры были вежливы и упредительны: в непривычно свободных вагонах то и дело слышалось: - «извините», «будьте так любезны», «пожалуйста». Москвичи изо всех сил демонстрировали свою культуру, давая, тем самым, понять, что в негативном имидже города повинны исключительно приезжие. Приятные и неожиданные перемены проявлялись во всём. Незнакомые прохожие на улицах стали улыбаться друг другу. Жечков мог подтвердить это лично: вчера у станции метро «Беляево» ему подарила улыбку симпатичная блондинка в красных туфельках. Когда такое было?! – радостно удивлялись коренные жители столицы. И хотя в этих улыбках, всё-таки, был оттенок снобизма, – вот мы какие, москвичи! – всё равно, это было приятно. Ощущение большого приближающегося праздника было всеобщим, и это бросалось в глаза.

     Жечков поймал себя на мысли, что, думая обо всём этом, он ощущает себя уже настоящим москвичом, хотя приехал сюда всего три года назад.

     Следователем Прокуратуры РСФСР он стал благодаря служебному переводу его из Белгорода. По секрету говоря, этому переводу немало поспособствовал его дядя, Игорь Иванович, младший брат его матери, работавший в административном отделе ЦК. Однако теперь, после трёх работы Жечкова в Москве «дяде Игорю» не должно было быть стыдно за своего протеже.

     Благодаря хорошим служебным показателям, блестящему знанию процессуальных вопросов и просто уживчивости, Жечков завоевал в республиканской прокуратуре репутацию толкового парня из провинции, в кои то веки по праву занявшего вакансию. В немалой степени его успеху помогла и написанная им прошлым летом книга с зубодробительным названием «Процессуальная коллизия вопросов подследственности в теории и практике розыскных дел». В этой книге он на ярких примерах из своего опыта указал на известные противоречия буквы и духа Закона в делах, касающихся пропавших без вести граждан. Он обратил внимание на то, что, согласно УПК РСФСР, все дела о пропавших без вести гражданах подследственны территориальным органам Внутренних дел, в то время как по своим признакам эти дела не могут быть отнесены к одной родовой категории. В качестве примера из своей практики он привёл дело о пропаже научного руководителя белгородского военного завода. В то время как дознаватели ОВД лениво опрашивали бывших жён и любовниц пропавшего, убивший его преступник успел расчленить тело, избавиться от останков и покинуть город. И только вмешательство в это дело прокуратуры области (на четырнадцатый день с момента подачи заявления!) позволило срочно переквалифицировать это дело и в кратчайшие сроки найти преступника. А в качестве дополнительного аргумента Жечков привёл положение дел уже в московском БРНС (бюро регистрации несчастных случаев). По карточкам учёта бюро на 1 января 1979 года в моргах Москвы и московской области находилось свыше 200 неопознанных трупов с медицинскими заключениями о насильственном характере смерти. Ни по одному из них не было возбуждено уголовного дела. А ведь по статистике не менее 90% этих трупов должны были числиться по розыскным делам за разными ОВД страны.

     Похожая, скорее, на развёрнутую служебную записку, книга Жечкова произвела должное впечатление и получила хорошие отзывы в юридическом сообществе. Попросив автора убрать абзац с двумястами трупов в столичных моргах, издательство «Юридическая литература» выпустило книгу закрытым тиражом в 10 000 экземпляров, и Жечков даже получил причитающийся ему гонорар. После этой публикации Жечков получил в прокуратуре РСФСР шутливое прозвище, и в коридорах ведомства порой можно было слышать такой диалог:

     - Геннадий? Какой Геннадий?

     - Геннадий – двести трупов.

     После этого собеседник качал головой, понимая о ком идёт речь.

     Собственно, благодаря закрепившейся за Жечковым компетенции главного специалиста по пропавшим без вести, его и вызвали сегодня для служебного разговора со следователем КГБ. Никогда прежде работать с чекистами, тем более, с сотрудниками центрального аппарата, Геннадию не приходилось, и ему было интересно. Правда, к его удивлению встреча была назначена не на Лубянке, как он ожидал, а почему-то на Кузнецком мосту.

     Времени до встречи оставалось достаточно, и до метро «Октябрьская» он решил неспешно проехаться по Ленинскому проспекту на троллейбусе, чтобы получше рассмотреть эту правительственную трассу в её предолимпийском праздничном убранстве. На пересечении с Университетским проспектом он увидел, как рабочие натягивали на столбы огромные вертикальные растяжки с олимпийской символикой. Такие растяжки с эмблемой Олимпиады и талисманом-мишкой встречались ему на каждом перекрёстке по всему пути следования троллейбуса.

     Для середины мая в Москве было очень холодно, не больше плюс десяти. Жечков вообще обожал плохую, ненастную погоду, и сегодня у него было отличное настроение. Он любил свою работу, ему было всего тридцать четыре года, и всё в его жизни складывалось хорошо. Но особенный уют и покой в его душе наступал тогда, когда он начинал думать о том, как ближе к сорока он, быть может, начнёт писать детективы. «А почему бы и нет, - прикидывал он, - писали же их Шейнин, братья Вайнеры, Маклярский из КГБ. Чем сюжеты из моей профессиональной практики хуже, благо мне их не занимать».

     В районе площади Гагарина из-за набежавших туч на улице резко потемнело, и Жечков, вдруг, представил, что, когда-нибудь, он напишет детектив, действие которого разворачивается на фоне Олимпиады-80. У кого-то из писателей он читал, что в хорошей книге даже описание погоды должно быть правдивым, поэтому, на всякий случай, он решил запомнить сегодняшний, к примеру, день во всех его деталях. Кто знает, возможно это пригодится для его будущей книги. А, может быть, этот детектив ему так и начать:

     «21 мая 1980 года в Москве было очень холодно, а после обеда из чёрной, нависшей над Ленинским проспектом тучи, вдруг, повалил густой снег».

     И это будет правда.

     Штаб по проведению Олимпиады проводил свои оперативные совещания по четвергам. Анатолий Петрович Грибин в штабе представлял интересы Второго Главного Управления (контрразведка) КГБ. Из-за своей постоянной занятости он часто пропускал заседания, отправляя туда своего заместителя, но сегодня его присутствие было необходимо. На текущем совещании утверждались городские маршруты спортивных трасс, и Грибин красным карандашом должен был отметить на карте те места, где олимпийцам лучше свернуть в сторону. И хотя изначально эти маршруты уже были согласованы с органами, в них постоянно вносились коррективы. Вот и сегодня Грибин предложил перенести место старта 100-километровой велогонки с Кутузовского проспекта на 1-й километр Можайского шоссе, ближе к кольцевой дороге. Представитель телевидения в штабе сразу запротестовал:

     - Да Вы что? Мы специально к Триумфальной арке привязывали этот старт. Если мы перенесём его на МКАД, у нас картинки с Триумфальной аркой ни в одной трансляции не будет. Москва – это европейский город с великой историей. Мир должен видеть Триумфальную арку.

     Телевизионщика поддержал представитель Гришина – первого секретаря московского городского комитета партии:

     - Анатолий Петрович, - обратился он к Грибину - а я поддерживаю нашего телевизионного товарища. Триумфальная арка – это ведь важный символ победы нашего народа. Она обращена к западу как напоминание всем, кто посягал раньше или думает это сделать в будущем. Предлагаю – оставить.

     Выслушивая все возражения, Грибин понимающе кивал головой, создавая видимость коллегиальности принимаемых решений. На самом деле, решение уже было принято, и никакие протесты не принимались в расчёт. Территория, прилегающая к Поклонной горе, находилась в чувствительной близости от расположенного в Филях объекта «Аквариум». От Триумфальной арки до пустыря с невзрачной сталинской пятиэтажкой было всего полтора километра, и второй Главк не мог не учитывать возможные схемы подъезда к месту старта велогонки зарубежных гостей. Грибин прекрасно знал всех этих «заблудившихся» в Москве «туристов» и вообще не желал их видеть в районе станции метро Фили. Он помнил, как лет пять назад за каменной стеной «Аквариума» припарковал свою машину болгарский дипломат. Как потом выяснилось, такое необычное место парковки, на пустыре, вдали от жилого массива, он выбрал специально, чтобы не светить свою машину с дипномерами, поскольку направлялся к любовнице. Когда голубое Volvo болгарина простояло у стены больше часа, было принято решение об её эвакуации. Ребята Грибина полностью разобрали машину, но никаких средств электронного перехвата в ней не обнаружили. Пришлось тогда этому болгарину всё оформлять как угон автомобиля.

     - Хорошо, - сказал руководитель штаба. – Старт гонки мы переносим на 1-й километр Можайского шоссе.

     Больше на этом совещании Грибину делать было нечего, но он решил остаться. С людьми ему было легче. Возвращаться в свой кабинет, к своим мыслям, он не хотел.

     А мысли были страшные. Четвёртый день в Большом Доме стояла зловещая тишина. О случившемся никто не говорил вслух, что только усиливало всеобщее ощущение тревоги. Сам Грибин не спал уже третьи сутки. С того самого рокового понедельника 19 мая, когда к шести часам вечера стало окончательно ясно, что Шадрин исчез. Всю ночь на вторник он не сомкнул глаз. И на среду тоже. Не спал он и сегодня. Держался только на таблетках.

     Ему - опытному контрразведчику - не надо было напрягать память, чтобы признаться себе в очевидном – в Москве провал такого масштаба происходит впервые. Петров сбежал в Канберре, Дерябин в Вене, Голицин в Хельсинки, Носенко в Женеве, Левченко в Тегеране - все, кого мог вспомнить Грибин, перешли на сторону противника с позиций заграничных резидентур. Но чтобы такое случилось в Москве, в центральном аппарате, по крайней мере, после войны, - таких случаев он припомнить не мог.

     В Москве! У него, у Грибина под носом!

     Похоже, таблетка перестала действовать, поскольку его мысли опять пошли по мрачному кругу.

     Четырнадцать лет во втором главке он возглавлял Первый отдел (США, Великобритания). У него на глазах в Москве полностью сменилось четыре состава резидентуры ЦРУ. Его фотография висела в советском отделе Лэнгли, - ей пугали всех направляющихся в Москву оперативников. За все годы его работы на этом посту ни американцы, ни англичане не смогли провести в Москве ни одной сколько-нибудь значимой, острой операции. Об эффективности работы Грибина говорило даже то, что на все оперативные контакты со своими источниками ЦРУ предпочитало выходить за рубежом. Москва была надёжно прикрыта мощным контрразведывательным режимом.

     Девять московских оперативников ЦРУ находились под круглосуточным наблюдением - 24 часа в сутки, семь дней в неделю, все четырнадцать лет. 117 оставшихся сотрудников посольства находились под выборочным наблюдением, время от времени. Несмотря на всё могущество КГБ, 2-й Главк просто физически не мог взять под круглосуточное наблюдение 126 человек, учитывая, что большинство из этих людей занималось обычными ежедневными делами. Если бы речь шла об ограниченном отрезке времени, Комитет мог взять под колпак и 500 человек, но держать в постоянном рабочем режиме такое огромное число сотрудников было совершенно неэффективно.

     Грибин отвлёкся от своих тяжёлых мыслей и вернулся к реальности. На совещании уже обсуждали график прибытия в Москву комсомольских бригад для срочных облицовочных работ в подтрибунных помещениях различных спортивных объектов. Представитель московского горкома ВЛКСМ рапортовал о прибывающих в столицу комсомольских отрядах из Саратова, Куйбышева, Свердловска…

     Прищурив глаза, Грибин сделал вид, что внимательно рассматривает снятые очки в своих руках. Трёхдневная бессонница дала о себе знать, - его стало клонить в дрёму. Но даже в этом полусонном состоянии мысли в его уставшей голове не давали ему покоя.

     Ему было пятьдесят семь лет, тридцать из которых он отдал КГБ. После успешного проведения Олимпиады – а это было лишь вопросом времени – осенью, аккурат к ноябрьским праздникам, полковнику Грибину должны были присвоить очередное звание.

     Теперь мечты о генеральских погонах, как и вся его предыдущая служба, обнулялись. Это было жестоко и несправедливо.

     Грибин вспомнил, что на пять вечера у него назначена встреча со следователем. Он посмотрел на часы и сразу поднялся из-за стола.

     - Прошу прощения, я должен покинуть Вас.

     Спускаясь по лестнице нового спортивного комплекса «Дружба», где проходили совещания штаба, он пытался проанализировать, почему предстоящая встреча со следователем впервые за эти три дня хоть как-то улучшила его подавленное состояние.

     «Потому что следователь прокуратуры – это уголовное дело, а не домыслы, не намёки и не фантастические версии всемогущества западных спецслужб» - сам себе ответил Грибин.

      «Меня ещё никто не снял. Оценка исчезновению Шадрина ещё не дана. Доклад Андропову через четыре дня, а к понедельнику я смогу взять ситуацию под свой контроль» - взбодрил себя Грибин.

     Семья Шадрина могла попасть в аварию, их могли убить, похитить инопланетяне, они могли, в конце концов, просто провалиться сквозь землю – тысячи причин полностью реабилитировали Грибина.

     И только одна стоила ему головы.

     

     ***

     «Вот я и вошёл в загадочный мир КГБ», - с иронией подумал про себя Жечков, открывая облупившуюся дверь невзрачной двухэтажки на Кузнецком мосту.

     В фойе здания его встретили стальные турникеты и пограничники у дверей и в бюро пропусков. Стоявший на входе лейтенант, сразу преградив путь, спросил Жечкова:

     - Вы по какому вопросу?

     - У меня назначена встреча на пять часов.

     Лейтенант молча указал Жечкову на бюро пропусков. Наклонившись к узкому окошку, за которым тоже сидел лейтенант, Жечков ещё раз повторил цель своего визита.

     - Ваш паспорт, пожалуйста.

     Выписав данные паспорта, пограничник поднял взгляд на Жечкова.

     - Представьтесь, пожалуйста.

     - Жечков Геннадий Викторович, следователь прокуратуры России.

     - С кем у Вас назначена встреча? - снова переспросил лейтенант.

     - С Федосеевым. Имя и отчества, к сожалению, не знаю.

     Лейтенант набрал номер внутреннего телефона и коротко доложил:

     - Здесь Жечков, следователь.

     - Ждите, сейчас за Вами спустятся, - повесив трубку, сказал он.

     Один из стоящих у входа офицеров указал Жечкову на небольшой диванчик в углу:

     - Вы можете присесть.

     Но не успел он сесть на диван, как за ним в фойе спустился Грибин и первым протянул ему руку:

     - Федосеев, - представился Грибин.

     - Очень приятно, Жечков.

     - Поднимемся ко мне, - по-дружески увлекая его за локоть, Грибин повел Жечкова в свой кабинет.

     Кабинет показался Жечкову обычным. Таким же, как и в прокуратуре.

     «Даже портрета Дзержинского нет», - удивился Жечков.

     - Вы, наверное, уже знаете, по какому поводу мы к Вам обратились? – начал Грибин.

     - В общих чертах.

     - Случай, на самом деле, чрезвычайный. Пропала сразу целая семья – отец, мать и их пятилетняя дочь.

     - У нас каждый год пропадают тысячи людей, но при чём здесь Ваша служба? – удивился Жечков.

     - Пропала семья нашего сотрудника.

     - Тогда причём здесь я?

     - Как причём? Разве поиск пропавших людей не прерогатива органов правопорядка?

     - Простых людей да, но не сотрудников КГБ.

     - Супруга Шадрина… - начал было Грибин, но тут же запнулся.

     Затем продолжил:

     - Пропала семья Шадриных. Супруга и пятилетняя дочь нашего сотрудника ни имеют к ведомству никакого отношения. Они такие же простые советские люди, как и все.

     Грибин достал из своего сейфа три фотографии и разложил их на столе.

     - Вы первый, кто видит эти фотографии. Они даже в розыск пока не пошли.

     Жечков взглянул на снимки.

     С фотографий на него смотрели молодой красивый парень в форме майора, симпатичная, даже красивая брюнетка жена и милая дочь.

     - Сколько ему лет? – удивляясь майорским погонам Шадрина, спросил Жечков.

     - Тридцать четыре.

     «Мой ровесник», - отметил про себя Жечков.

     - В прошлую субботу, семнадцатого мая, в десять утра, на своей машине они выехали на дачу к друзьям, но так и не приехали туда.

     - Пропали вместе с машиной?

     Грибин очень внимательно взглянул на Жечкова, словно, хотел ему сказать что-то важное, но ответил коротко:

     - Да.

     - Точное время их выезда чем-то подтверждается?

     - В девять тридцать утра Шадрин по телефону докладывал дежурному, что выезжает с семьёй на дачу в Тучково.

     - А откуда Вы знаете, что он звонил из дома?

     Вместо ответа Грибин извлёк из сейфа лист бумаги и положил его на стол перед Жечковым.

     - Давайте вначале закончим с формальностями, если Вы, конечно, не даёте себе отвод.

     Жечков знал, что там написано и прочитал это, скорее, для порядка:

     "ПОДПИСКА О НЕРАЗГЛАШЕНИИ СВЕДЕНИЙ, СОСТАВЛЯЮЩИХ ГОСУДАРСТВЕННУЮ ТАЙНУ".

     Убедившись в отсутствии дополнительных обязательств, Жечков уверенно черканул большую букву Ж с закорючкой в трёх полях документа.

     - Шадрин звонил из своей квартиры, - ответил, наконец, Грибин. Это подтверждено нашими техническими средствами.

     - Я могу взять эти фотографии? - спросил Жечков.

     - Завтра, завтра. Вы всё получите завтра.

     Грибин забрал фотографии со стола, положил их обратно в сейф и неожиданно спросил:

     - Вы любите пельмени с коньяком?

     - Что? – не понял вопроса Жечков.

     - Если Вы не против, я предлагаю продолжить наш разговор в неформальной обстановке. К тому же, я страшно проголодался.

     Грибин повёл его по длинным коридорам куда-то в глубь здания, и Жечков сразу понял, что движутся они в противоположную от известного ему входа сторону. Когда они вышли из здания и прошли сквозь внутренний двор, то оказались уже на улице Петровка, а Жечков точно помнил, что входил в дом с улицы Кузнецкий мост.

     «Обычные кагэбешные штучки», - решил он.

     Выйдя на тротуар Петровки, Жечков сразу обратил внимание на припаркованную там чёрную «Волгу» с двумя антеннами на крыше, но к его удивлению, они прошли мимо неё.

     - Тут рядом, - сказал Грибин, предлагая пройтись пешком.

     Жечков «спиной почувствовал», как «Волга» бесшумно тронулась с места и начала медленно плестись за ними.

     В «Пельменной» было очень неуютно, можно даже сказать, мерзко. Бледно освещённый небольшой зал, жирный, немытый пол и всего пять или шесть высоких стоек с небольшими круглыми столешницами, за которыми уже выпивали какие-то местные завсегдатаи.

     Появление в зале Грибина и Жечкова сразу привлекло внимание местной публики. Вальяжный, похожий на большого начальника Грибин, да ещё в своём модном бежевом плаще выглядел в этой пельменной явлением инородным. Жечков, хотя и был в демократичной ветровке, тоже походил на молодого карьериста при своём начальнике.

     Как и все обычные посетители Грибин подошёл к стопке коричневых пластиковых подносов. Один он передал Жечкову, другой взял себе.

     То, что подносы не мылись, а просто протирались жирной тряпкой, Жечков почувствовал сразу, как только взял его в руку.

     Когда он впервые оказался в Москве, коллеги его сразу проинструктировали, в каких точках общепита «есть нельзя». С тех пор он вместе с женой брезговал питаться в заведениях типа этой пельменной.

     - Две порции, пожалуйста. И два чистых стаканчика, если можно, - попросил Грибин у раздатчицы.

     Та оценивающе взглянула на солидного мужчину и, всем своим видом показывая, что делает для него исключение, подала два чистых гранёных стакана, но всё-таки упрекнула:

     - Вообще-то у нас это не полагается.

     Свободных мест за стоячими столиками не было, и они встали у окна, разложившись на широком подоконнике.

     Грибин извлёк из внутреннего кармана плаща плоскую бутылку дагестанского коньяка, быстро плеснул в стаканы по 100 грамм и, словно поймав Жечкова на нехороших мыслях, сказал:

     - Не надо отрываться от народа. Жизнь такая штука, может вознести до небес, а потом зубами об землю. Время от времени я люблю здесь бывать. Знаешь, помогает. Чтобы не забываться, откуда мы все вышли.

     Грибин поднял стакан, чтобы чокнуться.

     «А если это провокация?» - подумал Жечков и ответил:

     - Я вообще-то не пью.

     - Пейте. Вас давно уже проверили.

     Вначале Жечкову даже показалось, что ему это послышалось, но нет – этот «Федосеев», действительно, читал его мысли.

     - Я, кстати, хорошо знаю Вашего дядю, Перетурина Игоря Владимировича.

     - Васильевича.

     - Да, да.

     Жечков внутренне напрягся. «Если этот «Федосеев» навёл обо мне справки и подготовился к разговору, то что он от меня хочет? Завербовать? Зачем?» - думал Жечков, ковыряя вилкой, но не притрагиваясь к пельменям в тарелке.

     - Где Вы живёте в Москве? – спросил Грибин.

     - Вы знаете моего дядю и не знаете, где я живу?

     Грибин снова наполнил стаканы.

     - Не обижайтесь. Я, действительно, не успел глянуть Ваш адрес.

     - В Беляево.

     - В Беляево?! Совсем рядом от дома, где жил Шадрин.

     Словно вспомнив о чём-то неприятном, Грибин опустил голову и погрустнел.

     - А Вы как считаете, что могло случиться с Шадриными в дороге? – внезапно спросил он.

     - Что угодно.

     - Например?

     - Их могли убить из-за машины. Они могли попасть под другую машину, и виновник забрал трупы с места аварии. В ссоре один из супругов мог убить другого или всю семью и теперь скрывается. Они могли съехать в лес у утонуть вместе с машиной в болоте. Их могли похитить, чтобы потребовать выкуп.

     - Многие Ваши версии мне даже не приходили в голову.

     - Версий намного больше, но все они сводятся к трём – семейная, криминальная или несчастный случай. Если он, конечно, не сбежал.

     - Что Вы имеете ввиду под словом «сбежал»?

     - Вы понимаете, о чём я говорю.

     - Зачем ему бежать? Тем более, с семьёй?

     - Это не моё дело, разбирайтесь с этим сами.

     - Не кипятитесь. Я просил уточнения только потому, что мне интересен Ваш взгляд на это дело.

     В пельменной стало шумно, поскольку нелегально выпивающие за столами заговорили на повышенных тонах. Жечкову хотелось поскорее выйти отсюда на свежий воздух, и он терпел это место только из-за прихоти Федосеева.

     - Вам здесь не нравится? – опять угадал «Федосеев».

     - Терпимо.

     - Я не спал и не ел трое суток, - признался ему Грибин. И знаете, вот захотелось, вдруг, простых горячих пельменей. Надеюсь, сегодня мне удастся поспать.

     - Простите, - осторожно начал Жечков. – Мы с Вами общаемся уже два часа, а я до сих пор не знаю, собственно, кто вы. Я имею ввиду процессуально в этом деле?

     - Я?

     Грибин погонял вилкой по тарелке последний пельмень и, криво усмехнувшись, добавил:

      Я - жертва.

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     В субботу, 23 мая сразу после полудня в подъезд дома, где проживали родители Шадрина, с портфелем в руке вошёл невзрачный мужчина в дешёвом сером костюме отечественного покроя.Поднявшись на пролёт между третьим и четвёртым этажом, он столкнулся с женщиной, спускавшейся по лестнице.

     - Простите, а Николаевы в какой квартире живут? – спросил мужчина у спускавшейся женщины.

     - Николаевы на первом этаже живут, - не оборачиваясь, ответила она.

     - А какая у них квартира?

     - Двадцать седьмая.

     - Спасибо большое. Двадцать седьмая, значит, - незнакомец быстро взглянул на висящие перед ним почтовые ящики и вслед за женщиной спустился по лестнице.

     Через несколько минут этот мужчина с портфелем вышел из дома и, пройдя мимо нескольких однотипных многоэтажек, свернул за угол, где его ожидала неприметная белая «Волга» с водителем за рулём. Нырнув на переднее сиденье машины, мужчина быстро извлёк из бардачка телефонную трубку и, нажав несколько кнопок на самом аппарате, доложил:

     - Сапфир, приём. Двести пятый на связи.

     - Сапфир слушает. Двести пятый.

     - Паустовского восемь. Сигнал снят, почта изъята. Подтверждаю.

     - Двести пятый. Принято.

     

     ***

     В своём большом кабинете на Лубянке Грибин снял трубку одного из четырёх стоящих у него на столе телефонов.

     - Получили, значит? Хорошо проверили? Лады.

     Повесив трубку, Грибин откинулся в кресле и стал продумывать дальнейшие шаги.

     Сегодня утром в почтовый ящик пожилых родителей Шадрина была брошена открытка со штампом почтового отделения города Выборга, на котором была проставлена дата 19.05.1980. Написанная почерком пропавшего Шадрина, она была изготовлена настолько профессионально, что могла выдержать любую экспертизу. Текст на оборотной стороне открытки был коротким:

     «Дорогие мама и папа! Со мной всё в порядке. Не беспокойтесь. Виктор»

     Грибин нажал кнопку аппарата селекторной связи и попросил секретаря соединить его со следователем Жечковым.

     Когда по громкой связи из селектора послышался голос Жечкова, Грибин наклонился к микрофону.

     - Геннадий Викторович, здравствуйте. Это Федосеев.

     - Да, я Вас слушаю.

     - Я Вас не отвлекаю?

     - Нет, конечно.

     - Всё-таки, сегодня суббота, - извинился Грибин. Но вот какое дело. Вы с родителями Шадрина ещё не встречались?

     - Я вчера хотел с ними поговорить, но мне сказали, что с ними сейчас работают «соседи».

     - Ну, извините. Но не забывайте, что они работают и на Вас. Мы же договорились, что оперативное обеспечение за нами.

     - Это, конечно, здорово, но время-то идёт, - посетовал Жечков.

     - Согласен. Поэтому предлагаю следующее: я договорился с Шадриным-старшим о встрече сегодня в районе трёх и хочу, чтобы Вы тоже присутствовали.

     - Встреча у Вас или у них в доме?

     - Нет, нет, на квартире у них. Они пожилые люди, зачем их гонять?

     - Паустовского, восемь? – уточнил Жечков.

     - Можете не записывать. За Вами пришлют машину, и с сегодняшнего дня она в Вашем полном распоряжении.

     - Спасибо.

     - До встречи.

     Грибин положил трубку, встал из-за стола и задумчиво прошёлся по кабинету, из окна которого открывался панорамный вид на полупустую в этот субботний день площадь Дзержинского.

     Перед тем как вызвать служебную машину, он ещё раз проанализировал логику поведения родителей Шадрина и снова пришёл к выводу, что вариант с немногословным текстом открытки был выбран им правильно.

     

     ***

     Водитель бордовой радиофицированной «двадцать четвёртой» «Волги» - приветливый молодой человек лет тридцати – уже ждал Жечкова у подъезда его дома.

     - Будем знакомы, Юрий, - первым протянул он руку для знакомства.

     - Очень приятно, Геннадий.

     Жечков сел на переднее сидение, хотя знал, что для начальника это не солидно. Своей машины у него ещё не было, но он уже готовился к тому, что в скором времени тоже станет участником московского автомобильного движения. Поэтому он всегда предпочитал сидеть впереди, у самого лобового стекла, - так он лучше чувствовал дорогу и даже мысленно рулил.

     - Паустовского, восемь, - в первый раз распорядился машиной Жечков.

     - Я знаю, - ответил Юрий.

     «Это они хорошо с машиной придумали. Теперь я постоянно буду у них под колпаком», - успел подумать Жечков, прежде чем «Волга» быстро рванула с места.

     Жечков знал, что дорога от Беляево до Ясенево займёт не больше пятнадцати минут, и он не успеет как следует мысленно потренироваться вождению. Но первый урок от своего водителя он получил на улице Островитянова, когда выбежавшая из кустов прямо под колёса собака заставила Юрия выдать все его профессиональные навыки. «Волга» резко затормозила и одновременно увильнула в сторону. Не пристёгнутый Жечков ударился головой об лобовое стекло.

     - Сильно приложились? Извините, - сказал Юрий.

     - Ерунда. Собака то жива?

     - Да вон бежит, - глядя в зеркало заднего вида, ответил Юрий.

     «Чёрная собака, бросившаяся под колёса - это плохой знак, - подумал Жечков. Но, с другой стороны, ведь мы её не раздавили. Это – хороший знак».

     Но больше всего в этом маленьком инциденте его удивила реакция его нового водителя. Он не выругался матом, как любой другой шофер на его месте, а исполнив на дороге сложный и очень опасный манёвр, не проявил после этого никаких эмоций. Это выглядело так, словно, этот Юра заранее знал, что кто-то на дороге будет постоянно подбрасывать ему под колёса собак, а его работа только в том и заключается, чтобы парировать эту опасность.

     В своих фантазиях Жечков был не так уж и далёк от истины. Три года назад Юрий в качестве водителя обслуживал официальный кортеж прибывшего с официальным визитом в СССР Президента Франции Валери Жискар Де’Эстена. Во время поездки Де’Эстена в Бородино Юрий вёл вторую машину кортежа, шедшую прямо перед лимузином с президентским штандартом на крыле. В самом центре Можайска, на левом повороте под колёса его ЗИЛа, вдруг, бросилась собака. Тогда он ушёл от наезда резким манёвром с ускорением, а шедшая за ним машина номер один, наоборот, притормозила, чтобы пропустить можайскую дворнягу. Предельно осторожное поведение водителей по отношению к бездомной собаке объяснялось вовсе не любовью к животным, - просто, на собаке могла быть взрывчатка.

     

     ***

     Первое, что удивило Жечкова, когда вместе с Федосеевым он вошёл в квартиру, было полное спокойствие родителей Шадрина. "Люди, неделю назад потерявшие сына и родную внучку, так себя не ведут», - подумал Жечков, присаживаясь на предложенный хозяевами диван. «С другой стороны, - рассуждал он – поведение некоторых людей может быть совершенно непредсказуемыми. Возможно, спокойствие Шадриных является одной из форм защитной реакции психики».

     - Чтобы не дёргать Вас два раза, мы решили прийти к Вам вдвоём. Геннадий из прокуратуры, - представил Жечкова Федосеев/Грибин – ну а со мной Вы уже знакомы.

     Отец Шадрина пожал Жечкову руку и окинул его оценивающим взглядом.

     У Жечкова в голове уже вторые сутки были отложены вопросы, которые он хотел бы задать родителям Шадрина, поэтому он начал первым.

     - Когда Вы в последний раз видели Виктора?

     - 9 мая он приходил к нам, поздравлял меня с праздником.

     - С подарками?

     - Что?

     - Он приходил с подарками?

     - Бутылку коньяка принёс.

     - Как он был одет?

     - Ну, как? Обычно. В куртке.

     - В какой куртке, Вы можете вспомнить?

     - Я не помню.

     «А следователь-то не промах», - мысленно отметил Грибин.

     - Вы не заметили чего-то необычного в его поведении?

     - Да нет, нормальный был, как всегда.

     - Вы тоже ничего не заметили? – Жечков быстро перевёл взгляд на мать Шадрина.

     - Нет.

     - В его разговоре Вы не заметили чего-то странного, несвойственного ему?

     - Не заметили, нет.

     - После этого он к Вам ещё приходил?

     - Нет, не … После чего? – запутался отец Шадрина.

     Молча наблюдавший диалог Грибин ещё раз про себя оценил способности Жечкова к размазыванию заранее подготовленных оппонентом позиций.

     В какой-то момент Грибин перестал следить за ходом этого диалога и углубился в свои размышления. Он понял, что с брошенной в почтовый ящик Шадриных открыткой совершил грубую, непростительную ошибку. Шадрин-старший – полковник штаба ракетных войск стратегического назначения, один из разработчиков передвижного ракетного комплекса СС-20 и носитель государственных секретов с 1967 года – не такой дурак, чтобы принять эту открытку за чистую монету. Он не мог не знать, что с момента исчезновения его сына вся входящая почта находится под контролем КГБ, и она просто технически не может попасть ему первой в руки. Как он, Грибин, не учёл этого очевидного факта? Проверочное мероприятие с открыткой имело бы смысл только в том случае, если бы она не имела никаких штемпелей и попала бы к родителям Шадрина каким-то не почтовым образом. Тогда по реакции родителей можно было бы судить о их степени вовлеченности в планы своего сына. Но сейчас об этой осечке было уже поздно жалеть. Оставался вопрос – почему Шадрин-старший молчит об открытке? Если он расценивает её как провокацию КГБ, то обязательно вернёт её обратно изготовителям, чтобы не навлекать на себя подозрения в игре на стороне сбежавшего сына. А если он умолчит об открытке, что это будет значить? Вот сейчас и проверим, - подумал Грибин.

     Жечков к этому времени задал все свои вопросы и передал эстафету Грибину. У Грибина к родителям Шадрина был всего один вопрос, но вопрос этот был на миллион.

     - А сколько полных лет было Маше? - спросил он Шадрина о внучке.

     Шадрин-старший резко вскинул голову и раздражённо переспросил:

     - Почему «было»?

     Жечков сразу оценил уровень созданной Федосеевым психологической ловушки. Спонтанная реакция отца Шадрина на умышленно поставленный в прошедшее время глагол красноречиво свидетельствовала, о том, что по каким-то, одному ему ведомым причинам, он уверен, что с семьёй сына ничего не случилось и все живы и здоровы. В этом уже был хоть какой-то результат долгой и бессмысленной беседы.

     Уже в дверях, когда Жечков с Грибиным прощались с хозяевами, Шадрин-старший вынес из комнаты "проверочную" открытку и протянул её гостям.

     - Вот это я хотел Вам передать.

     - А что это? – спросил Грибин.

     - Эту открытку мне сегодня подбросили в ящик.

     - Подбросили?

     - Сын не мог её написать.

     Грибин прочитал свой же текст на открытке и спросил:

     - Почему?

     - Потому что он не предатель.

     - Это почерк Виктора?

     - Да, но писал не он.

     Грибин сделал вид, что придаёт этой открытке большое значение.

     - Почему Вы сразу не сообщили об открытке?

     - Какая разница. Теперь она у Вас.

     - Мы её отправим на экспертизу и позже Вам сообщим результаты.

     - Мне и без экспертизы всё ясно.

     Грибин окончательно убедился, что Шадрин-старший прочитал всю комбинацию КГБ. «Может, мне, действительно, пора на пенсию», - без жалости к самому себе подумал он.

     Прежде, чем окончательно покинуть квартиру, Грибин спросил:

     - Кто же, по-вашему, её написал?

     Шадрин-старший равнодушно пожал плечами..

     Грибин открыл дверь и, стоя уже в проёме, оглянулся и очень тихим, не для посторонних, голосом сказал:

     - Иван Алексеевич, Вы же понимаете, если подтвердятся худшие опасения по поводу Виктора, - худшие для нас, не знаю, как для Вас – то всей Вашей карьере придёт конец?

     - Конечно, я же не мальчик.

     - До свидания.

     Грибин и Жечков уже спускались по лестнице, когда Шадрина, вдруг, прорвало:

     - Когда Виктору было лет четырнадцать, он спросил у меня, чем я, на самом деле, занимаюсь в армии? И тогда я ему сказал: «Сынок, обещай мне, что ты никогда больше не будешь задавать мне этого вопроса». Он спросил: «Почему?». «Потому что, - сказал я – если ты, действительно, не будешь ничего знать о моей работе, тебе не придётся лгать, когда, не дай Бог, кто-то станет допытываться обо мне".

     - Надеюсь, Виктор понял Вас тогда, - спускаясь по пролёту лестницы, ответил Грибин.

     Выйдя из подъезда, Грибин и Жечков шли к своим служебным «Волгам» в полном молчании. Первым его нарушил Жечков:

     - Что это за открытка?

     - Забудь.

     - Но это же очень важно для расследования. Вне зависимости, кто её послал, она даёт нам нить.

     - Ничего она нам не даёт

     - Что в ней написано?

     Грибин достал из внутреннего кармана плаща открытку и "прочёл" Жечкову:

     - "Федоссев – старый дурак", - вот что в ней написано.

     После этого он разорвал открытку надвое и положил обрывки в карман.

     - Надеюсь, я не испортил Вам субботы, - извинился Грибин.

     - Напротив, это была очень полезная беседа.

     - И что Вы из неё вынесли?

     - Об исчезновении сына Шадрин знает больше, чем мы.

     - Ты считаешь, он ведёт нечестную игру?

     - По всей видимости, да.

     Грибин нырнул на заднее сиденье своей «Волги», даже не попрощавшись с Жечковым.

     Всю дорогу до площади Дзержинского он думал о своей ошибке с открыткой. Во всей этой неудавшейся комбинации он исходил из одного, простого предположения. Если за исчезновением Шадрина стоит измена, он обязан был каким-то образом попрощаться со своими родителями. Он не мог не понимать, что исчезает навсегда и никогда в этой жизни больше не увидит ни отца, ни матери. В этом предположении Грибин не сомневался. Пусть не открыто, пусть намёком, - он должен был их предупредить. Почему же его отец молчит об этом? У Грибина тоже был сын, и тоже работал в КГБ. И он поставил себя на место старшего Шадрина. Как бы он сам себя повёл, окажись его сын под подозрением в измене? К своему стыду, Грибин был вынужден самому себе признался, что в подобной ситуации он тоже не стал бы топить своего сына.

     Не стал бы топить своего сына…

     ***

     В отличии от Грибина, Геннадий решил на оставшуюся часть этого субботнего дня совсем выбросить Шадрина из своей головы. Вечером, вместе с женой Тамарой они планировали пойти на концерт в новой, только что отстроенной Олимпийской деревне. Билеты на этот престижный, закрытый концерт не продавались. Попасть на него можно было только по специальным пригласительным открыткам, которые на входе ещё дополнительно сверялись со списками. Жечков получил эти открытки, можно сказать, по блату от знакомого директора магазина, который, в свою очередь, хотел «иметь связи» в прокуратуре. Поскольку ничего криминального в этом не было, Геннадий принял этот подарок, и теперь они с Тамарой с нетерпением ждали, как вечером они впервые вживую увидят настоящих звёзд советской эстрады.

     Этот концерт называли «пробником»: оргкомитет Олимпиады проверял техническую готовность зала на 500 мест к проведению мероприятий культурно-развлекательной программы для зарубежных спортсменов, а так же отрабатывалась техника телевизионной трансляции. Таким образом, сами того не зная, Геннадий и Тамара оказались счастливыми зрителями звёздного концерта.

     У дверей нового концертного зала выстроилась длинная очередь с вожделенными пригласительными билетами в руках. На входе каждый зритель называл свою фамилию, а контролёр, сверив её со списком приглашённых, уже надписывал на билете номера ряда и места в зале. Невольно прислушиваясь к звучавшим в очереди разговорам, Геннадий и Тамара не верили своим ушам. На концерте должны были выступать Дмитрий Гнатюк, София Ротару, «Самоцветы», Тынис Мяги, Валерий Леонтьев, Роза Рымбаева… Было такое впечатление, словно этим вечером в Олимпийскую деревню вызвали всю советскую эстраду. Но главным, о чём то и дело шептались зрители, было, конечно же, ожидаемое всеми выступление Аллы Пугачёвой.

     

     

     Грибин знал, что Коллегия КГБ - высший орган власти в Комитете - в полном составе собирается только для обсуждения по-настоящему важных вопросов, и это не придавало ему оптимизма, поскольку сегодня на повестке дня был именно его вопрос. По лицам присутствующих, точнее, по безучастным взглядам участников высокого собрания, которые скользили мимо него, словно, мимо приговорённого к смерти, он сразу понял, что дело плохо.

     Собравшиеся за столом настолько старательно пытались не замечать Грибина, что он решил облегчить их неловкое положение и стал смотреть в торец стола, туда, где сидел Андропов. Видимо, из-за холодного мая в кабинете Председателя было включено отопление, и помещение было настолько прогрето, что Юрий Владимирович даже снял пиджак, повесив его на спинку своего кресла. Сейчас он тихо беседовал с двумя секретарями, которые склонились к нему с какими-то бумагами. В ожидании начала совещания члены Коллегии обменивались простыми, далёкими от проблем госбезопасности новостями. В тишине кабинета до Грибина доносились обрывки приглушённых реплик:

     - У меня зять купил «Жигули». Папа, говорит, садись. Куда? Не то, что ехать - я в неё еле влез. Да, это вам не ЗИС. О-о-о! Садишься на диван, ноги протягиваешь… А как мягко шла. Мягко. Одно удовольствие.

     В оставшиеся до начала совещания минуты Грибину, вдруг, вспомнилась история 35-летней давности. Ему, молодому тогда коммунисту, дали первое партийное задание – обеспечить безопасность на пруду, расположенному по соседству с посольством Индии. Каждое лето там тонули люди, в основном, по-пьяни.

     - Что же мне, дежурить на берегу, что ли? – дерзко спросил он секретаря парткома.

     - Партийное задание не обсуждается, а выполняется, и за утопленников ты будешь отвечать лично по дисциплинарной линии, - ответил секретарь.

     Спустя два месяца там утонул мальчик. Все понимали, что Грибин не виноват, но при этом все помнили про партийную ответственность. Ему влепили выговор с занесением в личную карточку. Тогда он впервые осознал, каково это – нести ответственность за то, что от тебя никак не зависит, чего нельзя избежать, предотвратить и даже предвидеть. И вот, на старости лет, опять тоже самое…

     

     - Я прошу прощения, - извинился Андропов перед собравшимися, и в комнате сразу оборвались все разговоры, и воцарилась тишина. - Давайте начнём.

     Андропов встал, снял со спинки кресла свой пиджак и, облачившись в него, принял свой обычный, официальный вид.

     - У нас сегодня три вопроса. – Начнем, думаю, с самого тревожного.

     Как по команде, Грибин глубоко и виновато опустил голову. Теперь все взгляды обратились в его сторону.

     - Да, тревожный инцидент у нас произошёл. - Все уже, наверное, в курсе?

     Андропов обвёл взглядом присутствующих, - все утвердительно и печально кивали головами.

     - Не будем пока спешить с выводами. Работает наша оперативная группа, привлечены дополнительные ресурсы прокуратуры. Ясности пока нет. Или уже есть? - Андропов вопросительно посмотрел на Грибина.

     - Юрий Афанасьевич, чем вы нас успокоите?

     Грибин по-офицерски встал в готовности начать доклад.

     - Нет, нет, садитесь, пожалуйста – распорядился Председатель.

     Первые десять минут Грибин излагал фабулу случившегося. Андропов прервал его лишь один раз, уточняя служебное положение Шадрина:

     - Он работал в восьмом управлении?

     - Так точно. Он занимал должность заместителя начальника отдела «А» Восьмого Главного Управления, - ответил Грибин.

     - Отдел «А» у нас отвечает за связь, если я не ошибаюсь? – уточнил Андропов.

     - Техническим обеспечением наших зарубежных линий связи, включая установку и обслуживание шифровального оборудования, а также разработкой, установкой и обслуживанием систем безопасности в помещениях наших резидентур, - квалифицированно уточнил один из членов Коллегии.

     Андропов грустно покачал головой, взвесив в уме, насколько чувствительными для КГБ могут быть последствия исчезновения Шадрина.

     В своём докладе Грибин, тем временем, перешёл к анализу и приоритетным версиям:

     - …согласно штатной процедуре, Шадрин постоянно – я подчёркиваю, постоянно - находился в поле зрения наших групп наружного наблюдения. Отчёты групп за последний год свидетельствуют, что ни в Москве, ни в Крыму, где он проводил отпуск с семьей, Шадрин не имел сколько-нибудь подозрительных контактов. Анализ деятельности зарубежных резидентур в Москве в период с 16-го по 18 мая так же не зафиксировал всплеска активности.

     Один из членов Коллегии в этом месте прервал доклад Грибина:

     - Подождите, подождите. Вы же не постоянно следили за Шадриным?

     - Постоянно, - ответил Грибин.

     - Постоянно только охранники в тюрьме наблюдают, а ваше наблюдение, наверняка, было выборочным, не так ли? Вот он и мог ускользнуть в шёлочку.

     - Игорь Иванович, - почти всех членов Коллегии Грибин знал по имени-отчеству – эксфильтрация сотрудника центрального аппарата КГБ из Москвы, а затем за пределы государственной границы не может быть осуществлена без разработки специальной операции с привлечением множества людей и многочисленных контактов с самим объектом. Я консультировался с сотрудниками внешней разведки, проводившими подобные операции за рубежом. Все они сходятся во мнении, что для подготовки операций такого рода требуется минимум полгода, и такая активность противника не может остаться нами незамеченной.

     Андропов внимательно следил за диалогом, взвешивая все за и против сторон.

     Грибин продолжал:

     - В течение последнего года Шадрин трижды был в загранкомандировках, в том числе в ГДР. Согласитесь, что Берлин – это более удобная позиции для эксфильтрации агента, чем Москва. К тому же, существуют два обстоятельства, косвенно выступающие против версии измены.

     - Какие обстоятельства? – спросил Андропов.

     - Во-первых, это отсутствие мотивов. Карьеру Шадрина на всех этапах можно смело назвать более, чем успешной. Его знания и квалификация оценены по достоинству: в свои тридцать четыре года он - заместитель начальника отдела. Каких-либо препятствий к дальнейшему служебному росту не имел. Молодой, красивый, умный мужчина, Шадрин всегда пользовался успехом у женщин: красавица-жена лучшее тому подтверждение. Так что, и как мужчина он, можно сказать, оценен по достоинству. Ни один сослуживец никогда не отмечал в его поведении даже намёка на какой-то затаённый внутренний конфликт или обиду. Родители его живы и здоровы. Это тоже немаловажно. Какой же мотив мог подтолкнуть его к тому, чтобы вот так, вдруг, поставить жизнь и благополучие всей своей семьи под угрозу? На данный момент я такого мотива не вижу.

     - В социальном плане у него всё было в порядке? – спросил Андропов.

     - Более чем, Юрий Владимирович. Три года назад он получил двухкомнатную квартиру в новом доме. Оклад триста пятьдесят рублей плюс тринадцатая зарплата. Грех жаловаться, как говорится.

     Кто-то из присутствующих генералов бросил фразу:

     - Простой авантюризм разве не может быть мотивом?

     - Спасибо за подсказку, я как раз хотел перейти ко второму обстоятельству, косвенно реабилитирующему Шадрина. Вы сказали «авантюризм» - вполне может быть, но для танца нужны двое: можем ли мы предположить, что гипотетические американцы или англичане согласились бы на такой безрассудный поступок в отношении сотрудника центрального аппарата КГБ? Нет!

     - Почему? – заинтересованно спросил Андропов.

     - Юрий Владимирович, в нижнем звене разведки, на уровне резидентур могут разрабатываться любые, даже самые фантастические планы, но на высшем уровне руководство всегда просчитывает все риски и возможные последствия таких действий.

     - И что? От американцев можно чего угодно ожидать, - возразил Андропов.

     - Юрий Владимирович, я полностью с вами согласен в оценке их потенциала, но на похищение, - а если рассматривать версию измены, то по факту мы имеем дело именно с похищением – семьи сотрудника КГБ из Москвы по целому ряду причин их местная база санкцию получить не могла. Во-первых, потому что это очень острая акция, подводящая борьбу обеих спецслужб, практически, к состоянию войны, а значит, и ответных, зеркальных мер с нашей стороны. И им это прекрасно известно. А, во-вторых, если даже допустить, что Шадрин всё-таки, вышел на контакт с ними, то и в этом случае эвакуация агента, находящегося в безопасности, выглядит странно. Они, скорее, заставили бы его как можно дольше оставаться работать в аппарате разведки. Только здесь он мог быть им полезен.

     - Так что же, они сквозь землю провалились? – спросил Андропов.

     - Нет, Юрий Владимирович. У нас есть основания полагать, что всё более прозаично.

     Перед самой важной частью доклада Грибину пришлось справиться с волнением, после чего его он стал говорить более уверенно и убедительно:

     - В качестве приоритетной на данный момент мы рассматриваем версию криминального характера. Семья Шадриных владела практически новой, престижной «шестой» моделью Жигулей. Наша следственная группа пришла к выводу, что Шадрины могли стать жертвой нападения с целью завладения автомобилем. На чём основаны наши предположения? По агентурным данным наших источников в структурах МВД Московской области за последний год на дорогах Подмосковья произошло не менее десяти случаев разбойного нападения на водителей с последующим угоном принадлежащих им автомобилей. Причем, все пострадавшие, по всей вероятности, при нападении были убиты.

     Грибин извлёк из своей папки документ и стал зачитывать из него отдельные фрагменты:

     - По информации источника «Трифонова», близкого к руководству областного управления Внутренних Дел, только на участке Симферопольского шоссе с 30-го по 90-й километр в последние 6 месяцев произошло 3 нападения. По всей видимости убитые в результате нападений собственники автомобилей объявлялись в розыск как пропавшие без вести, при этом уголовные дела по статье «разбой» не возбуждались и следственных действий не проводилось. Как и поиска тел, разумеется.

     Андропов снял очки и чуть громче, чем обычно опустил их на стол: было заметно, что он очень нервно воспринимает эту информацию:

     - Безобразие, - тихо сказал он.

     Грибин, тем временем продолжал цитировать донесение одного из своих агентов:

     - …в ответ на обращения родственников «пропавших без вести», руководство областных главков заявляло, что принимает самые энергичные меры в расследовании преступлений, однако, в своих регулярных отчётах не регистрировала эти случаи как имевшие место быть. Сводный анализ сообщений различных источников указывает на то, что безнаказанность преступников, а, возможно, и их информированность о служебном сокрытии этих фактов структурами МВД спровоцировали как дальнейший рост количества нападений на дорогах, так и расширение географии совершаемых преступлений, а именно: Егорьевское шоссе – два сокрытых преступления, Волоколамское шоссе - одно, Минское шоссе - три сокрытых случая разбоя, два из которых произошли в феврале и марте нынешнего года.

     Упоминание последнего направления заметно взбудоражило членов Коллегии.

     - Шадрины ехали в Тучково? – спросил Андропов.

     - Так точно. По Минскому шоссе, - ответил Грибин, а затем, не сбавляя темпа, продолжил:

     - Статистика по автомобилям выглядит следующим образом: в трёх случаях объектом нападения были владельцы «Волг» модели «ГАЗ 24», в семи остальных это были «Жигули» шестой модели. У нас есть информация от другого независимого источника из структур МВД. «Пётр» - это его кодовое имя - сообщает, что он был свидетелем незаконного переоформления криминального авто для его дальнейшего перегона в одну из республик Средней Азии. Поскольку в ходе проведённой нами негласной проверки эта информация подтвердилась, у нас есть весомые основания полагать, что в состав разбойных групп могут быть вовлечены действующие сотрудники милиции. Понятно, что это затрудняет наши поиски, но мы надеемся, что с помощью партийных органов и незапятнанной части сотрудников министерства Внутренних дел нам удастся распутать это дело.

     - Вы видели эти наряды милиции, которые Щелоков поставил на каждом московском перекрёстке? – обратился Андропов ко всем членам Коллегии. - Это же стыд какой-то.

     - Мне вначале показалось, что он детей сюда привёз, - поддержал Председателя один из генералов.

     - Что вы хотите, он же на вокзале демобилизованных солдат отлавливает. Обещает им московскую прописку. Ребята из деревень, щуплые, низкорослые. До дома так и не доехали. Уже стоят в милицейской форме, несут дежурство. Это, конечно, очковтирательство, а не борьба с преступностью, - печально заключил Андропов.

     Грибин мог праздновать маленькую победу: зерно упало в благодатную почву. Андропов, если и не верил до конца в криминальную версию исчезновения Шадрина, то, по крайней мере, считал её вероятной на 50%. Большего и не требовалось.

     - Что у вас еще? – спросил Андропов у Грибина, показывая, что Коллегии пора переходить ко второму вопросу совещания.

      - Я хотел бы доложить план наших оперативных мероприятий, - ответил Грибин.

     - Работайте согласного вашего плана, - это был явный карт-бланш со стороны Председателя на все дальнейшие действия.

     Грибин встал из-за стола:

     - Я могу идти, Юрий Владимирович?

     - Можете, - отпустил его Андропов.

     Он попрощался с присутствующими и уже направился к массивной дубовой двери, когда его окликнул Андропов:

     - Юрий Афанасьевич, передайте мне, пожалуйста, эти ваши документы по МВД.

     - Копия документов уже у вашего секретаря.

     - Спасибо, - поблагодарил его за расторопность Председатель.

     

     По пути в свой кабинет – от приёмной Андропова его отделяли два этажа – к Грибину опять вернулось неприятное чувство тревожного ожидания. Каждый день, ровно в 15.30, когда в США наступало утро, он получал сводку последних новостей русской службы «Голоса Америки». Антисоветские новости со всей этой диссидентской чушью про Сахарова или Щаранского мало его заботили. Его интерес был в другом. Поскольку «Voice of America» являлась правительственной радиостанцией, через неё американская сторона имела привычку извещать КГБ о судьбах тех или иных советских перебежчиков. По глубокому убеждению Грибина янки делали это вовсе не из гуманитарных соображений, а только для того, чтобы унизить Комитет. С явной издёвкой они, словно, говорили: «Эй, ребята! Не ломайте голову, не ищите этого человека – с ним всё окей, он у нас».

     И сейчас, подходя к дверям своего кабинета, Грибин даже представил, каким, в случае худшего оборота дела, будет отредактированный рукой ЦРУ текст:

     «По проверенным данным наших источников в начале мая нынешнего года сотрудник центрального аппарата Комитета Государственной Безопасности в Москве майор Шадрин Виктор Иванович вместе с женой и пятилетней дочерью Настей бежали из Советского Союза. Детали дерзкого побега не сообщаются. В настоящее время семья Шадриных находится в безопасности в одной из стран Западной Европы. По непроверенной пока информации супруги Шадрины уже обратилась к правительству Соединённых Штатов с просьбой о политическом убежище».

     Наверное, как-то так будет выглядеть профессиональный некролог начальнику первого отдела Второго Главного Управления полковнику Грибину.

     Он быстро пробежал глазами сводку последних новостей «Голоса Америки». «Некролога» он там не обнаружил. Затем он ознакомился с телеграммами из Хельсинки, Бонна и Лондона. Все три резидентуры не зафиксировали повышения активности со стороны своих американских и английских «коллег».

     Всё было настолько тихо, что в какой-то момент Грибину даже показалось, что он и сам уже готов поверить в версию с разбойниками на дорогах.

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     Жечков не мог больше ждать и поехал на квартиру Шадрина, невзирая на то, что там еще работали чекисты.

     На первый звонок никто не ответил. Собственно, его это не удивило, примерно такого поведения от кагебешников он и ожидал. Когда изнутри не отреагировали на второй звонок, он задумался: если такой же безуспешной будет и третья попытка, то что ему останется делать – стучать в дверь кулаками и кричать, что он следователь прокуратуры?

     Но дверь осторожно открыли и пожилой лысый мужчина, как ни в чём не бывало, осведомился:

     - Что вам здесь нужно?

     Жечков предъявил свое удостоверение и представился, полагая, что этого достаточно, но человек изнутри не снял цепочку с двери.

     - Я должен позвонить своему руководству, - сказал он и снова захлопнул дверь.

     Из лифта вышла пожилая женщина с собакой и подозрительно посмотрела на топчущегося под дверью Жечкова. Он отвернулся от неё, а она не задала никаких вопросов: почти все жильцы этого дома имели отношение к Комитету, и Геннадий чувствовал здесь себя непрошенным гостем.

     - Входите, пожалуйста, - открыв дверь, сказал лысый мужчина, видимо, получивший по телефону указание не чинить препятствие следователю. – Сразу одна просьба: - дополнил он – не трогать ничего в доме без нашего разрешения и без перчаток.

     В ответ на удивленный взгляд Жечкова он протянул ему пару белых хлопчатобумажных перчаток.

     В маленькой прихожей висел модный японский настенный календарь с девушками на пляже. Май 1980 был представлен японкой в ярко голубом купальнике: обернувшись и невинно улыбаясь, девушка демонстрировала свои маленькие, облепленные приставшим песком ягодицы. Чуть ниже симпатичной попки карандашом был написан чей-то номер телефона. На полу стояла небольшая тумба для обуви с двумя парами мужских летних туфлей и несколькими женскими.

     Жечков заглянул в первую налево комнату и немало удивился открывшемуся зрелищу. Техники КГБ на взгляд непосвящённого человека занимались совершенно диковинными вещами. Так, открывший ему дверь лысый мужчина, подключив к телевизору прибор, похожий на осциллограф, время от времени включал и выключал цветной «Рубин», отмечая показания на своем приборе. Со стороны он был похож на обычного телемастера за ремонтом телевизора, однако за заднюю крышку, в чрево телеприемника он даже не заглядывал. Это было странно. Если они ищут какой-то шпионский передатчик, - подумал Жечков – то почему они не разобрали его по частям? Таким же странным ему показалось то, что в комнате не было никаких следов обыска: все, вплоть вещи, вплоть до самых мелких, лежали на своих местах. Техники молча и бесшумно ходили по комнате в одних носках и каждый занимался своим делом. Один из них с наушниками на голове при помощи тонкого провода проверял электрическую розетку в стене, а другой с фонариком на лбу обследовал вертикальный стояк отопления.

     В это время лысый вновь включил телевизор, на экране появился эстонский певец Тынис Мяги с модной этой весной песней про Олимпиаду и на словах «королевы плавания, бокса короли» снова погас.

     - Ничего не понимаю, - выключив телевизор, разочарованно сказал лысый.

     Чего он не понимает?- недоумевал про себя Жечков. Что ему надо-то от этого телевизора? Если он что-то ищет, то зачем тогда включает и выключает его?

     Тем временем, техник с фонарём на лбу поделился с коллегами результатами своих изысканий:

     - По трубе идёт минус.

     - Такая хрень в каждом доме, - успокоил его лысый. – Какой-то местный Кулибин от розетки кинул массу на трубу, чтоб за электричество не платить.

     Всё-таки, КГБ – это отдельная цивилизация, - сделал вывод Жечков и перешёл во вторую комнату. Обстановка в ней была более интимной. Двуспальная супружеская кровать, рядом дорогая стереосистема с большими напольными колонками. Внушительная стопка грампластинок. Жечков надел перчатки и стал перебирать коллекцию виниловых дисков. Как человек далёкий от меломании из сорока двух пластинок он увидел на конвертах лишь два знакомых ему названия – «Deep purple» и «Rolling stones». Ещё он знал «Smokie» и «Beatles», но их почему-то в коллекции Шадрина не было. Зато были какие-то «Юрияхип», «Моторхед», «Свит» и много других, незнакомых ему групп.

     В изголовье кровати висела маленькая полка с книгами. Протянув руку за книгами, он, вдруг, вспомнил, что уже неоднократно нарушил инструкцию чекистов не трогать ничего без разрешения. На всякий случай, он посмотрел в прихожую и, убедившись в отсутствии контроля, приступил к изучению книг. Почти все они были на английском языке. Судя по количеству формул внутри, речь в них шла о математике. Последней на полке стояла книга в самодельном переплёте, сделанная кустарным способом. На полях многих страниц от руки, карандашом были сделаны пометки, возможно, самим Шадриным.

     Услышав приближающиеся шаги, Жечков, неожиданно для самого себя, повинуясь спонтанно возникшему желанию, быстро засунул эту книгу во внутренний карман своего плаща и сразу же принял вид простого созерцателя.

     «От них не убудет, пусть сначала с телевизором разберутся. В конце концов, я – следователь.» - заключил он.

     Не обследованными оставались туалет и ванная. Изучение туалетных тайн он решил предоставить техникам КГБ, которые, несомненно, возьмут там пробы воды и изучат состав туалетной бумаги, а вот в ванную комнату всё же стоило заглянуть. И он не ошибся: там его ожидал сюрприз.

     - В ванной комнате вы ничего не трогали? – громко спросил он у техников.

     - Всё как в музее, - ответил ему голос из первой комнаты.

     На полу, под раковиной стоял голубой пластиковый таз с замоченным в стиральном порошке бельём. Сквозь мутную жижу проступали воротники голубых и белых мужских рубашек.

     Будучи холостяком, Жечков однажды вот так же оставил на несколько дней в стирке свою одежду, и с тех пор он знал, что так делать нельзя. Длительный контакт с «Лотосом» разъел краситель ткани, и одежду пришлось выкинуть. Шадрин холостяком не был, а его жена, как и все хозяйки не могла на два дня (у друзей на даче они планировали гостить до понедельника) оставить белье в порошке. Может быть, она неумёха? – подумал он и сам же отмёл это предположение. В тридцать два года Марина Шадрина имела десятилетний опыт супружеской жизни, к тому же она вырастила дочь – нет, не знать таких азов женского хозяйства она не могла!

     Интересно, - задумался он – обратил ли внимание на этот таз Федосеев или его люди? Жечков припомнил, как, спускаясь по лестнице после встречи с родителями Шадрина, Федосеев поведал ему об одной странной детали: спустя буквально три или четыре с момента исчезновения сына к нему в квартиру пришла его мать и деловито забрала из холодильника несколько банок с домашними соленьями. Такое поведение родителей Шадрина показалось КГБ странным. Жечков согласился тогда с Федосеевым, он тоже считал это действие неадекватным ситуации. Однако, про таз с бельём Федосеев ничего не сказал. Почему?

     «Не потому ли, что с самого начала Федосеев отвёл мне лишь криминальный аспект, не желая, чтобы я вмешивался во всё остальное?» - впервые задался вопросом Жечков.

     Если замоченное бельё было оставлено демонстративно, - а другого объяснения он не находил – значит, это было использовано как маскировка: вошедшие в квартиру должны видеть полное отсутствие каких-либо сборов или подготовки к отъезду, вот, мол, даже белье в стирке оставили; вся обстановка в доме должна была указывать, что жильцы вот-вот вернутся.

     - Мы на сегодня закончили и уходим, - прервал мысли Жечкова один из техников.

     - Я тоже закончил, - ответил он.

     И, вдруг, в квартире зазвенел телефон.

     Техники поспешили покинуть комнату, словно, звонивший мог их увидеть. Абонент на том конце был настойчив, снова и снова набирая номер Шадрина. Из-за непрекращающихся звонков три техника, а вместе с ними и Жечков не могли покинуть комнату: старший группы запретил открывать дверь, пока телефон не умолкнет. В результате, не меньше десяти минут всем пришлось проторчать в коридоре в ожидании команды на выход. Когда Жечков оказался, наконец, на улице, у подъезда его уже с нетерпением поджидал водитель Юра.

     - Геннадий Викторович, вас Федосеев ищет. Он звонил в квартиру, но там не брали трубку. Сейчас вызов перевели на машину. Вас ждут на линии, - указав на свою бордовую «Волгу» доложился Юрий.

     - Какие кнопки здесь нажимать? - спросил у Юрия впервые пользующийся радиотелефоном Жечков.

     Юрий быстро что-то нажал и бросил:

     - На связи.

     Федосеев спешил поделиться с ним новостью: оперативники из областного управления вышли на след банды, совершающей разбойные нападения на дорогах. Говорил он спешно, словно, опаздывал:

     - У них в руках есть человек, который даст нам ключ. Парень напуган, заявлять в милицию боится, говорит, что доверяет только нам. В общем, чем раньше ты снимешь с него показания, тем лучше и для нас, и для него.

     Через двадцать минут бордовая «Волга» под управлением Юрия съехала с развязки московской кольцевой дороги и по Минскому шоссе устремилась в сторону области. Жечков вглядывался в проносившееся мимо пейзажи, памятуя о том, что именно по этой дороге десять дней назад ехал Шадрин. Или не ехал?

     Тридцать пять километров, отделяющих Москву от Голицыно, Юрий пролетел минут за двадцать. В местном филиале КГБ его встречали как важную персону, поскольку были предупреждены телефонограммами из центра.

     Первым делом местные чекисты попросили Жечкова пересесть на другую машину, а «Волгу» Юрия оставить пока в управлении. Другой машиной оказался видавший виды, пыльный и неопрятный 412-й «Москвич», в который он еле поместился. Сзади, на удалении за ними следовала такая же бывалая первая модель «Жигулей». Итого, на две машины приходилось три чекиста. Жечков не понимал, чем вызвана такая конспирация и почему свидетеля нельзя было вызвать в управление.

     - Голицыно очень маленький город, многие знают друг друга в лицо и постоянно пересекаются на улице, - объяснил ему человек за рулём.

     - Неужели у вас нет конспиративных квартир?

     Водитель лишь улыбнулся в ответ.

     Миновав лес и железнодорожный переезд, «Москвич» свернул с шоссе на грунтовую дорогу и двигался вдоль высоких заборов, за которыми виднелись дома частного сектора. Перед большой лужей водитель притормозил, аккуратно опустив передние колеса в выбоину, при этом он внимательно смотрел на забор с табличками номеров домов.

     Внезапно, Жечков заметил тень, откуда-то сзади метнувшуюся к их машине. Через мгновенье на сидение за его спиной плюхнулся молодой парень, опасливо оглядывающийся по сторонам. Водитель внимательно посмотрел в зеркала и прибавил газа.

     Ехали молча. Молчал и парень на заднем сидении. Жечков решил не нарушать тишины и подождать, пока ему представят заднего пассажира.

     Обе машины заехали в близлежащий лес и заглушили двигатели.

     Сидящий рядом с Жечковым водитель, не оборачиваясь, а глядя в салонное зеркало, сказал парню:

     - Вот, познакомься. Это следователь по особо важным делам прокуратуры России. Можешь ему верить, как нам.

     Жечков услышал, как парень за его спиной ухмыльнулся.

     - Давай знакомиться. Жечков Геннадий Викторович, - обернувшись в пол-оборота, обратился он к парню.

     - А вы мне не накатите как в прошлый раз? А то я чё-то волнуюсь, - нагло сказал парень, на руке которого Жечков увидел татуировку.

     - Вообще-то тут не подают, - ответил водитель, протянув ему плоскую бутылку коньяка.

     Отхлебнув с запасом, молодой человек стал более раскован:

     - С чего мне начинать? – спросил он.

     - С самого начала. Повтори то, что сказал нам.

     - Ну ё, опять двадцать пять. Ну, короче, подзаработать мне предложили. Сказали, что, типа, есть один деловой, который ищет гаражи.

     - Кто вам сказал про этого делового? – сразу прервал его Жечков.

     - Ну, Леха с Вязём, знакомый мой.

     - Посёлок Малые Вязёмы, - специально для Жечкова уточнил водитель.

     - Ну, да. Рубль, говорит, даёт, но только если гараж в частном секторе.

     - Сто рублей, - вновь уточнил водитель значение слов.

     - А чо, поди хуёво рубль на халяву. Я отцовскую колымагу откатил нахер и, типа, давай, в чём проблема?

     - Вы живёте в этих Вязёмах? – спросил Жечков.

     - Я на Кубе живу, в Вязёмах дом отца.

     - Кубинка, двадцать километров по минскому шоссе отсюда – опять перевёл арго водитель.

     - Так, и он вам заплатил?

     - Да, типа, послал за три месяца. Я прифигел, конечно. Ну а чо, если деньги дают, я должен отказываться? Понятно, там, я же не дурак, что просто так бабки не дают. А мне похуй. Машина постоит, постоит и уходит. Ну и пошла она нахер, ничего не видел, не знаю.

     - Что значит «уходит»?

     - Приходит чел и её угоняет.

     - Не понял.

     - Ну, перегонщик приходит, чё непонятного.

     - Продолжайте, - попросил его Жечков.

     Парень отхлебнул еще коньяка, тяжело вздохнул и перешёл к самой тяжелой для себя части рассказа.

     - А что продолжать? Полез в машину, а там под ковриками кровью всё пропитано. Снял чехлы. Ну, видно, что пидарасили, но в складках замыли херово. Короче, думаю: не, ребята, идите на хуй. У меня срок был, так что накинут мне легко и повесят всё паровозиком. А куда мне идти? В ментуру? Они же и засадят меня. Ептыть, - участие в преступной группе! Вот, пришёл я к чекистам. Спасайте меня, ребята! Я ни в чём не виноват.

     - А с этим деловым, как ты говоришь, ты встречался?

     - Вообще его не видел.

     - А как же он тебе деньги платил?

     - Перегонщик платил, когда машину ставил.

     - А перегонщика ты знаешь?

     - Нет, конечно. Приехал затемно, сунул три бумажки, даже слова не сказал.

     - А как он выглядел, ты помнишь?

     - Хмырь какой-то в кепке, лет сорок.

     - А потом забирал машину он же?

     - Не, другой.

     - А за что ты сидел?

     - Двести шестая, часть вторая.

     - Сейчас у тебя в гараже какая машина стоит?

     - «Шаха» жёлтая.

     - Давно её пригнали?

     - Дней десять назад.

     - И сколько времени у тебя, в среднем, отстаиваются машины?

     - Месяц-два, не больше.

     - Машина просто стоит или с ней кто-то работает?

     - Не, вообще никого. Просто стоит.

     - А этот твой друг, Лёха, откуда он узнал про «делового»?

     - А я хуй знает.

     - А где Лёха живёт?

     - Лёха-то? Лёха в Жаворонках живёт. Пионерская, двадцать семь.

     

     На обратном пути в Москву Жечков попросил Юрия не гнать быстро. Ему хотелось чуть продлить поездку, полюбоваться красотой свежего майского леса и хотя бы на полчаса отрешиться от служебных забот.

     Всё было сложно. Вероятность гибели семьи Шадриных от рук этой банды была не намного выше, чем от падения метеорита. Эта математическая выкладка, конечно же, не освобождала Жечкова от дальнейшего раскручивания криминальной версии. Вне зависимости от исхода дела Шадрина, банду убийц необходимо было в кратчайшие сроки изобличить и предать суду. Однако, его не покидало ощущение, что Федосеев руками прокуратуры хочет довольно грубо пришить одно к другому. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы просчитать дальнейшую комбинацию: с большой кровью на руках, идущим под «вышку» бандитам помогут «вспомнить» еще один эпизод, - и дело в шляпе.

     Невесёлые раздумья Жечкова прервал зуммер радиотелефона. Это был Федосеев.

     - Ты где? – спросил он.

     - Возвращаюсь из Голицыно.

     - Какие-то зацепки есть?

     - Думаю, да.

     - Это дело надо быстрей раскручивать, пока соседи не проснулись.

     - Я понимаю, - ответил Жечков, знавший о том, что «соседями» в структурах Федосеева называли МВД.

     Но главную новость Федосеев припас для конца разговора:

     - Прокуратура приняла решение усилить твою группу. Буквально с завтрашнего дня в твоё распоряжение откомандированы шесть следователей. Если не хватит, дадут еще, твоё дело поставлено в приоритет.

     - С такими силами, надеюсь, мы будем быстро продвигаться.

     - Давай, шуруй!

     Жечков убрал трубку в бардачок, когда они уже проезжали мотель «Можайский» на самом въезде в Москву. Отключиться от забот и полюбоваться весенним лесом не удалось.

     КГБ хочет видеть Шадрина мёртвым – это Жечкову было ясно. Как и то, что в этой игре ему отводилась главная роль.

     Утром, в субботу, 31 мая, Грибин, не заезжая в Большой Дом, отправился на своей служебной машине в дачный посёлок Кратово. Неделю назад он позвонил Игорю Петровичу Старостину, ветерану разведки и, справившись о здоровье, попросил у него помощи. Старостин давно уже был на пенсии, и ему было приятно время от времени помогать действующим сотрудникам, когда им требовалась консультация. Поэтому он с удовольствием согласился принять участие в предложенной ему Грибиным оперативной игре. По условиям этой игры он должен был поставить себя на место американцев и, полагаясь на знание методов ЦРУ и свой личный оперативный опыт, составить план побега Шадрина (вместе с семьёй) из Москвы.

     Четырнадцать лет назад, когда из английской тюрьмы бежал Джордж Блейк, успешно затем покинувший остров и добравшийся до восточного Берлина, Старостин работал в лондонской резидентуре. И хотя даже в приватных комитетских разговорах никогда не поднималась тема причастности КГБ к побегу Блейка, тем не менее, спустя несколько месяцев после этого события, Игорь Петрович был награждён Орденом Боевого Красного Знамени. Для Грибина это было достаточным подтверждением истинной роли своего старшего коллеги в той легендарной операции.

     Пожилого человека с палочкой он увидел издалека и, попросив водителя остановиться в начале длинной дачной аллеи, покинул машину и зашагал ему навстречу.

      - А я не с пустыми руками! Теперь вся рыба ваша! – издали приветствовал Старостина Грибин.

     Он извлёк из кармана набор японских лесок для рыбной ловли. Затем они обнялись.

     - Здравствуйте, Игорь Петрович. Ну, как вы тут?

     - Спасибо, спасибо. Да потихонечку.

     - Когда на рыбалку пригласите?

     - Да ведь на мелкую рыбёшку у вас, наверное, времени нет.

     Грибин засмеялся.

     В отстранённых беседах на рыболовно-дачные темы они неспешно прогулялись по Кратово.

     - Хочу поменять дачу, - признался Старостин.

     - Почему? Где вы еще найдете такой чудесный сосновый бор?

     - Как раз эти сосны и неприятны мне.

     Грибин удивлённо-вопросительно повернулся к собеседнику.

     - Вот все эти дачи, - Старостин указал поднятой палкой на зелёные заборы справа и слева – это же люди Ежова получали. Когда их расстреляли, в них въехали люди Берии.

     Грибин опустил голову, никак не комментируя скользкую сталинскую тему.

     - Порой я задумываюсь, как они жили в этих домах? Как им спалось?

     - Что было, то было, - пытаясь закруглить этот разговор, сказал Грибин.

     - Это понятно. Вот только сосны…

     - А что сосны?

     - Напоминают, что-ли… Не знаю. Неприятно.

     Грибин поднял голову, пытаясь взглянуть на высокие стволы корабельных сосен с точки зрения Игоря Петровича. «Сосны как сосны - подумал он. Просто на пенсии у человека появилось больше свободного времени: быть может, он стал больше читать, думать, а при возрастной склонности к сентиментальности в голову полезли совершенно не свойственные ему прежде мысли».

     Полчаса спустя на дачной веранде за крепким индийским чаем они уже обсуждали детали их внутренней оперативной игры.

     - Итак, если бы я был на месте американцев, - начал Старостин. Вывезти сотрудника КГБ из Москвы, да еще и с семьей – это чистая авантюра, поскольку вероятность провала операции очень высока.

     - То есть вы бы отказались?

     - Я заявил бы свое особое мнение, в котором выразил бы все свои сомнения. И я убеждён, что что-то подобное происходило и у них на кухне.

     - Допустим. Однако, несмотря на ваше особое мнение, вы получили приказ на разработку операции.

     - Я начал бы с изучения каналов. Конечно, самый безопасный – это дипломатический канал. Посольство регулярно вывозит за из Москвы весь свой «мусор». Самолёт и багаж не досматриваются. Контейнеры достаточно большие, чтобы там уместить двоих взрослых и ребёнка.

     - Итак, это ваш первый вариант? – уточнил Грибин.

     - Это вообще не вариант. Я сказал только то, что он самый безопасный для ЦРУ, но в реальности он не выполним.

     - Почему?

     - Эта операция требует активного вовлечения посла и госдепартамента. И я не могу представить силу, которая заставит и без того запуганного посла в Москве и толпу бюрократов из Вашингтона на пустом месте рисковать сверх всякой меры.

     - А если риск оправдан?Ведь они получают ключи к нашей глобальной шифровальной системе? Это они и попытаются объяснить дипломатам.

     - Тем более! Чем глубже погружать дипломатов в детали, тем выше у тех будут волосы вставать дыбом! Что? Вы хотите прямо с Лубянки выкрасть русского шифровальщика и засунуть его в наш багаж? Вау, отлично придумано – вот что они скажут.

     - Хорошо, но сама попытка договориться с дипломатами могла иметь место?

     - Ни в коем случае, - отрицательно покачивая головой, ответил Старостин. Сама попытка такого рода просьбы – это уже скандал.

     - То есть они никого не ставят в известность?

     - И проводят операцию собственными силами под свою ответственность и немалую, кстати, - подтвердив правильность предыдущего утверждения, продолжил мысль Старостин.

     - Это не похоже на них.

     - Согласен.

     - Как ты это можешь объяснить?

     - Моё мнение ты слышал. Я с самого начала был против.

     - Допустим. Но если это настолько рискованная операция, то, в таком случае, как её могли утвердить?

     - Значит, я – я же цэрэрушник по правилам игры, да? – разработал такую операцию, при которой риск провала сведен для управления к минимуму.

     - Каким образом это возможно?

     - Об этом я думал всю неделю, и знаешь, что решил?

     - Что?

     - Не использовать в операции личный состав.

     - Ты хочешь сказать, что никакой операции не было?

     - Можно и так сказать.

     - Объясни.

     - Я бы предоставил агенту информацию об окне на границе, но при условии, что добираться туда он будет сам. В случае его задержания ЦРУ остается в стороне от инцидента. Здесь, в Москве, агент, конечно, сознается в причастности управления, но открытого скандала не будет. Вот как бы я поступил.

     - То есть в субботу днём вместе с женой и дочкой он просто сел на поезд?

     - Да!

     Прокручивая эту мысль в голове, Грибин закурил, что в последнее время делал крайне редко.

     - Логично, но есть одно но.

     - Какое?

     - Зачем, в таком случае, они задействовали автомобиль Шадрина?

     - Какой автомобиль? – удивился Старостин.

     - В день исчезновения, в субботу, 10 мая, Шадрины выехали на своем автомобиле на дачу к друзьям.

     - Я первый раз слышу про автомобиль. Почему же ты мне сразу не сказал про эту деталь?

     - Теперь ты об этом знаешь.

     - Автомобиль, конечно, не найден?

     - Пока нет.

     - Это меняет всё дело.

     - В чём именно?

     - Мне надо подумать. Но это очень странное решение. По крайней мере, на первый взгляд.

     - Ты бы использовал автомобиль в операции?

     - В здравом уме – никогда. Куда его потом девать? Как от него избавиться? Зачем он вообще нужен, когда можно сесть в метро и без проблем доехать до вокзала. Тем более, они ехали к друзьям, и дорога на вокзал к пригородной электричке не вызывала никаких подозрений.

     - Однако, это факт.

     - Подожди, подожди, - вдруг, вспомнил о какой-то важной детали Старостин. Раньше они ездили к этим друзьям?

     - Да.

     - На машине?

     - Да.

     - Тогда всё становится на свои места. Я бы точно так же поступил.

     - Не успеваю за ходом твоей мысли, - попросил уточнений Грибин.

     - Понимаешь, всё правильно. Если они всегда при поездках к друзьям пользовались автомобилем, а в этот раз выбрали электричку, это само по себе вызывало бы вопросы.

     - Согласен. Но тогда как быть с проблемой утилизации авто?

     - Этого я не могу сказать. Вы хорошо искали? Может, все-таки, они где-то бросили её в Москве?

     В ответ Грибин лишь печально вздохнул.

     - Мне кажется, я понимаю, что они могли задумать, - неожиданно признался Старостин.

     Грибин поднял голову и сосредоточенно посмотрел на собеседника.

     - Эксфильтрацию они прикрыли идеальным исчезновением.

     - Идеальным исчезновением?

     - Попробую объяснить. Мы читаем их мысли, они наши, не так ли? Они могли просчитать нашу реакцию. Как мы, в принципе, можем отнестись к исчезновению нашего сотрудника? С одной стороны, пока мы не найдём трупов, мы не можем исключать версию побега и предательства, верно?

     - Верно, - пытаясь уловить ход мысли, ответил Грибин.

     - А с другой стороны, - продолжил Старостин – пока американцы не признают эксфильтрации Шадрина из Союза, мы будем продолжать искать эти трупы. А если мы так и не найдём трупов, а американцы так и не признаются в эксфильтрации, то что получается?

     - Хочешь сказать, что … - начал было Грибин.

     - Замкнутый круг получается. По которому можно ходить годами. Идеальное исчезновение. Малейший найденный нами след размыкает этот круг, - вот почему я думаю, что о зачистке следов они позаботились в первую очередь.

     - Куда-же они, по-твоему, дели Жигули Шадрина? Всё-таки это больше тонны железа.

     - На месте американцев я бы её съел, - как бы пошутил Старостин.

     - Допустим. Кто, в таком случае, должен избавляться от машины? Агент?

     - Нет! Во-первых, у него нет на это времени: его путь до окна на границе рассчитан по минутам, он не может колесить с семьёй по каким-то лесам и болотам. А во-вторых, руководитель операции никогда и не доверит это агенту, поскольку не сможет проконтролировать, насколько хорошо тот справится с этой задачей. Малейшая осечка с его стороны и мы найдём улику, потянем за хвост и операция «идеальное исчезновение» провалена. Шадрин выехал из дома в субботу в половине одиннадцатого?

     - В десять двадцать, - уточнил Грибин.

     - Значит, до его выхода на службу в понедельник у него было всего сорок шесть с половиной часов, за которые он должен был успеть на поезде – самолёт исключается - добраться до приграничной станции и каким-то образом пересечь границу. В таком сжатом тайминге заботу о машине они должны были взять на себя.

     - Не пора ли вам отобедать? – спросила вошедшая на веранду супруга Старостина. А то я смотрю, ты совсем гостя заболтал.

     - Спасибо, но мне в Москву надо возвращаться.

     - Поешьте и вернётесь.

     - А и правда, полчаса ничего не решат, а у меня хороший армянский коньяк стоит не початый.

     - Ну, если армянский…, - в шутливом тоне поддался уговорам Грибин.

     Супруга Старостина быстро накрыла стол, и Грибин учтиво поинтересовался:

     - А хозяюшка с нами разделит трапезу?

     - Нет, нет, нет, я уже поела, - так же учтиво ответила она, за долгие годы совместной жизни приученная не мешать служебным разговорам своего мужа.

     - Игорь Петрович, у вас сложилось, наверное, своё мнение обо всей истории, - вернулся к теме беседы Грибин.

     - Не хочу быть пророком... - выдохнул Старостин.

     - И всё же?

     - Я скажу так: вероятность несчастного случая с семьёй Шадрина всё-таки существует.

     - Я вас понял, - не сумел скрыть разочарования Грибин.

     - Давайте выпьем, чтобы всё хорошо закончилось, - поднял бокал хозяин дома.

     Выпив первую, добрую рюмку коньяка, Грибин осмотрелся по сторонам и так тихо, чтобы даже человек у окна его не расслышал, признался Старостину:

     - Наши ребята в Болгарии ездили с фотографией Шадрина к Ванге.

     - Что за бред?

     - Это не моя идея. Из самого верха исходила. Там, похоже, верят во всем эти джунам.

     - Зачем ей фотография? Она же слепая. Да и вообще она подставная, же знаем, кто справки для неё готовит.

     - Всё так, но говорят, что и без госбезопасности она порой выдаёт удивительную информацию.

     - И что она выдала нам?

     Грибин сделал паузу, будто раздумывая, стоит ли делиться таким.

     - Взяла фотографию Шадрина , подержала её в руке минут пять и сказала две фразы: «Девочке дали таблетку от астмы, чтобы тихо спала" и "усыпили девочку, усыпили". А у дочки Шадрина, действительно, астма. У неё спросили, кто дал таблетку, а она впала в транс и стала городить какую-то чепуху.

     - Мракобесие какое-то, - с брезгливостью отреагировал Старостин.

     - Про дочку она могла угадать, но откуда ей известно про астму? – искренне удивлялся Грибин.

     - А болгар по Шадрину проинформировали?

     - В том-то и дело, что и нет.

     - Не верю я в эти чудеса.

     - Вот такие дела, Петрович, - философски заключил Грибин.

     Выйдя из гостеприимного дома Старостиных, Грибин поблагодарил Игоря Петровича за «неоценимую помощь в оценке ситуации», а так же его супругу за прекрасный обед.

     - А на сосны ты зря обижаешься. Деревья не виноваты, - на прощание сказал он, усаживаясь на заднее сидение своей «Волги».

     - Берёзки мне ближе. Осенью стоят как золотые, а тут что? Одни иголки.

     Уже удаляясь от посёлка по берегу красивого озера, Грибин оглянулся на Кратово. Высоченные сосны величественно раскачивались от набежавшего перед грозой ветра. Над озером сверкнула первая молния, и вскоре на шоссе обрушился проливной дождь. Дворники на лобовом стекле уже не справлялись с потоками воды, а дождь так громко стучал по крыше, что Грибин не слышал, что говорит ему водитель. Ему даже почудилось, что машина оказалась под водой, и они медленно погружаются на дно. А в голове всё крутилась и крутилась головоломка, которую ему задал Старостин - никаких следов побега и никаких следов смерти. Идеальное исчезновение.

     

     

     

     

     

     

     6 июня Жечков вылетел в Петрозаводск. Позади остались десять дней напряженного труда всей следственной группы, которую он заставил работать в сумасшедшем темпе и лишь с одним плавающим выходным. Начальник из него получился, конечно, – никому не пожелаешь, но результаты были налицо. Личность и местонахождение того самого «делового», который искал по округе гаражи в частном секторе, были установлены. Им оказался некто Самохин, проживающий в Наро-Фоминске на квартире своей сожительницы. Прописан он был в Карелии и в московскую область перебрался год назад. Чтобы выяснить круг его знакомств, Жечков вначале распорядился установить за ним круглосуточное наблюдение, но в тот же день отменил своё решение. Он позвонил Грибину и запросил у него хорошую бригаду наружного наблюдения из КГБ, поскольку опасался, что топтуны из МВД могут быть обнаружены Самохиным и тогда он надолго «уснёт».

     Наблюдение за Самохиным позволило в течение недели, помимо гаража в Жаворонках, выявить ещё три места отстоя криминальных машин. Все они располагались на западе московской области. В ходе ночной операции, во всех четырёх точках одновременно были негласно проверены находящиеся там автомобили. Три машины можно было считать условно чистыми - они просто числились в угоне, - а вот четвёртая была «мокрая». ВАЗ 2106 красного цвета оказался зарегистрированным на мужчину, который с февраля 1980 года числился в розыске как пропавший без вести. Чтобы не упустить эту машину, за гаражом был закреплён постоянный пост скрытого наблюдения.

     Параллельно Жечков обратился в следственную часть прокуратуры Петрозаводска, где прежде проживал Самохин, с целью выяснить у своих карельских коллег наличие у них дел, связанных с нападениями на водителей. Так же его интересовали поступившие к ним запросы по розыскным делам пропавших без вести. Тут-то всё и закрутилось.

     Оказалось, что в Карелию за последний год из разных областных управлений внутренних дел поступило шесть запросов по поиску пропавших авто-путешественников. Поскольку никаких следов и признаков нападения на водителей обнаружено не было, уголовные дела возбуждать не торопились. Жечков хорошо понимал всю эту кухню: никто не хотел вешать на себя расследование тяжких преступлений, пока не были обнаружены тела жертв и не установлены места предполагаемых убийств. Во внутренней переписке управления внутренних дел отфутболивали эти дела друг другу.

     - Почему вы считаете, что их убили именно в Карелии? Почему не на обратном пути, где-нибудь под Курском? - говорили одни.

     - Но вы же не станете отрицать, что это не первый случай, когда автотуристы пропадают в Карелии? – отвечали другие.

     - Откуда вам известно, что они пропали именно в Карелии? – вновь кипятились первые.

     И так по кругу.

     Но теперь, когда в руках следствия оказался Самохин, появился шанс сдвинуть дело с мёртвой точки. Жечков летел в Петрозаводск, чтобы на месте проверить все связи подозреваемого и, если повезёт, обнаружить улики.

     

     

     - Вот типичный случай, - уже в Петрозаводске начал вводить Жечкова в курс дела местный следователь по фамилии Валтонен. Военный летчик из Мурманска прошлым летом вместе с женой на своей «Волге» поехал в отпуск к родителям в Белгородскую область. До отчего дома не добрался. Родители через неделю заявили в Белгороде о пропаже. Розыскное дело открыли по месту службы, в Мурманске. Теперь они нас запрашивают. А причём здесь мы? Если человек пропал где-то по дороге, давайте тогда запрашивать по всему пути, вплоть до Белгорода.

     - Понятно, а если говорить неформально, у вас есть какая-то информация по этим случаям? – спросил Жечков.

     - Неформально – это как? – встревожился следователь.

     - Неофициально, между нами, вы допускаете скрытую преступность в вашей республике?

     Валтонен посмотрел на Жечкова недоверчивым взглядом, взвешивая в уме, можно ли с ним откровенничать.

     - Вы, значит, тоже считаете Карелию гиблым местом?

     - Пока вы не докажете обратного.

     - Но почему? – вспылил Валтонен.

     - Потому что в Карелии туристы чаще съезжают с дороги и в диких местах ставят палатки.

     - Вы сказали «чаще». У вас есть какая-то статистика?

     - А вы считаете, что туристам всё равно, где останавливаться на отдых?

     - Абсолютно.

     - Не любите вы родной край.

     - Да причём здесь это! В любом месте Союза водитель может получить по голове: отошёл отлить на обочину и поминай, как звали.

     - Вы настоящий патриот … родного УВД.

     - Разве это плохо?

     - У вас есть осведомители в криминальных кругах? – резко изменил тему беседы Жечков.

     - Имеются.

     - Кто-то близкий к станциям техобслуживания, знающий людей в автосервисе?

     Перебирая в уме кандидатуры, следователь задумался.

     - Ну, можно начать с «Боцмана». Он тут всех знает.

     - Чем он занимается?

     - Числится грузчиком на хлебокомбинате. А, на самом деле, держит рынок вещевой. У нас по воскресеньям на пустыре с пяти утра барахолка стихийная. Мы её, типа, не замечаем, поскольку в магазинах со снабжением не очень. Люди «Боцмана» собирают там деньги с продавцов, как бы, за торговое место.

     - Ну что ж, давайте начнём с «Боцмана». Сообщите ему, что я «мент» их Москвы, но приехал по какому-то частному делу, вы не в курсе, просто сводите меня с ним, понятно?

     

     

     Осведомитель назначил встречу в ресторане «Фрегат», который располагался в новом здании речного вокзала на живописном берегу Онежского озера.

     В условленное время Жечков занял один из столиков полупустого в этой дневной час ресторана и в ожидании «Боцмана» заказал пиво и лёгкую закуску. В управлении ему показали фотографию осведомителя, но, когда тот вошёл в зал ресторана, Жечков его вначале не узнал. Щуплый мужчина в чёрных солнечных очках был в компании с двумя вызывающе красивыми молоденькими спутницами. Девушки сразу сели за столик, а мужчина о чём-то заговорил с официантом.

     «Если это он, то зачем привёл с собой девиц?», - подумал Жечков.

     Закончив разговор с официантом, мужчина направился в его сторону. Подойдя ближе и, показывая свою сигарету в руках, он попросил прикурить.

     - Я не курю, - ответил Жечков и узнал в лицо осведомителя.

     - Вы кого-то ждёте? – спросил тот.

     - Да, он должен был уже подойти, но, видимо, задерживается.

     Больше вопросов мужчина не задавал и вернулся за столик к девушкам.

     Сложилась забавная ситуация: Жечков знал «Боцмана» в лицо, в то время как осведомитель был не до конца уверен, что перед ним тот самый «мент из Москвы». Ситуация разрешилась на балконе ресторана, куда агент вышел «подышать» вслед за Жечковым.

     - Так и не дождались человека? – поинтересовался тот.

     - Может быть, я время перепутал. Но вроде договорились на три часа дня, - намекнул Жечков.

     - Я тоже жду человека, даже девушку для него привёл, а он не проявляется, - усмехнулся мужчина.

     Скрытым от посторонних глаз движением Жечков на мгновенье развернул перед осведомителем красную корочку своего служебного удостоверения.

     - Ну, а я – боцман, - представился тот в ответ и пригласил за свой столик.

     - Зачем эти девушки? – возвращаясь в зал ресторана, спросил Жечков.

     - Один я не мог прийти. Меня здесь все знают. А так всё выглядит, будто я нужному человеку подогнал тёлок. Кстати, если желаете, девушки очень приличные, не из этих. Для вас бесплатно, разумеется.

     - Нет, спасибо.

     - Дело ваше. Но минут десять мы должны побыть общей компанией.

     Через некоторое время девушки вышли в туалет, и Жечков сразу перешёл к делу:

     - Если коротко: один из ваших земляков угнал машину не у того человека. Скажем так, у меня есть свой интерес помочь этому человеку. Пока я действую как неофициальное лицо, но если машину не вернут по-хорошему, мы возьмём её по-плохому.

     - Кто вам сказал, что я занимаюсь машинами?

     - Вы же хорошо знаете всех местных людей.

     - Ну и что? Кто из них угонщик, я понятия не имею.

     - Самохина, автослесаря, вы знаете?

     - Был знаком. Он уже отчалил от Петрозаводска. Вам это известно?

     - Я в курсе. Но у меня есть точная наводка, что машина, которую я ищу, отстаивается у него, здесь в городе.

     - В чём тогда проблема? Пойдите и заберите её.

     - Он же не дурак держать её в своём гараже.

     - Я понял. Тогда вам лучше к Стасу обратиться.

     - К Стасу?

     - Стас Бойков, кореш Самохина. Они в этих гаражах частным ремонтом вместе промышляли. Он должен знать.

     - Он судим?

     - Кто, Стас? Стас да, сидел, - припомнил «Боцман»

     План своих дальнейших действий Жечков разработал тут же, в ресторане «Фрегат».

     Вечером сотрудники местного ОБХСС перехватили возвращавшегося с работы Стаса и доставили в своё управление. Жечков – автор всей оперативной комбинации – присутствовал на допросе под видом рядового оперативника. Вначале Стаса прижали «неопровержимыми свидетельствами», обвинив его в краже запчастей со станции техобслуживания, где он работал. Затем, не сбавляя напора, оперативники заявили, что им доподлинно известно, что ворованные детали он вместе с Самохиным использовал в левом ремонте, которым они вдвоём занимались в частном гараже. Для пущей правдоподобности они сообщили ему об одном из клиентов, машина которого была использована для «контрольного» ремонта, и что все установленные на неё детали запротоколированы как ворованные. Психическая атака удалась. Стас растерялся: на станции техобслуживания, конечно, воровали и директор был в доле, но теперь, когда начали копать, всё это дело вешали на него, поскольку ранее он был судим за воровство. Уже без особой веры в собственное спасение, Стас, словно на автомате, повторял вновь и вновь, что они с Самохиным приобретали детали в магазинах.

     - В каком же магазине, интересно, вы покупали распредвалы? Если ты вспомнишь адрес, я завтра же с утра туда мотанусь, - иронизировал оперативник.

     - Мы его по гарантии из Тольятти получили.

     - Да неужели? А судя по инвентарному номеру, он со склада вашего техцентра. Каким образом он перекочевал в частный гараж?

     - У меня на него есть документы с завода, - оправдывался Стас.

     - Какие у тебя могут быть документы на ворованную вещь?

     В отчаянии Стас сам предложил проехаться по всем гаражам и убедиться в наличии товарных чеков и документов.

     - Кто из вас двоих снимал гаражи? – как бы для общей справки, спросил Жечков.

     - Я снимал.

     - Сколько ты снял гаражей?

     - Три.

     - Зачем вам столько?

     - Самохин сказал, что будем расширяться, наймём слесарей.

     - В каком из гаражей хранятся детали с чеками?

     - В первом.

     - Тогда поехали по гаражам, покажешь нам чеки, - достигнув главной цели всей инсценировки, предложил Жечков,

     В два часа ночи, когда припугнутого Стаса уже отвезли домой, Жечков вместе с Валтоненом продолжали осмотр третьего по счёту гаража. Несмотря на отсутствие в нём автомобиля, им пришлось достаточно долго изучать содержимое многочисленных ящиков и стеллажей. На первый взгляд никаких улик здесь не было, - обычный гаражный хлам. …Пока Жечков не вскрыл очередную промасленную потрепанную коробку и не извлёк из неё большой серебристый летный шлем с забралом из чёрного плекса.

     Сыщики молча посмотрели друг на друга. Никаких слов и не требовалось. Во взгляде Валтонена присутствовала плохо скрываемая, но хорошая, профессиональная зависть: всего за два дня пребывания в Карелии его коллега из Москвы настолько глубоко продвинулся в расследовании мёртвых, казалось бы, дел. Стоя под бледной лампой гаража, Жечков держал в руках, возможно, важнейшую улику: шлем военного летчика с большой степенью вероятности мог находиться в автомобиле пропавшего прошлым летом вместе с женой майора Филиппенко. Но это ещё требовалось доказать. И, как всегда у Жечкова, сделать это надо было срочно.

     В одиннадцать часов утра не выспавшийся Валтонен с большой коробкой в руках уже вылетел в Мурманск. Далее его путь лежал в Сафоново, точнее, на военный аэродром в его окрестностях, где служил майор Филиппенко.

     Суровые, привыкшие скрывать свои эмоции летчики, были заметно взволнованы, когда Валтонен предъявил им для опознания серебристый шлем. Никто в части не сомневался, что супруги Филиппенко были убиты, скорее всего, из-за новой «двадцать четвёртой» «Волги», купленной буквально накануне той роковой поездки. И вот теперь следователь привёз этот шлем, словно, в подтверждение, что их сослуживца больше нет на земле.

     - Шлемы индивидуальные, но зелёнкой мы, конечно, фамилию на них не пишем. Просто у каждого пилота свой личный шкаф, - объяснили лётчики Валтонену.

     - То есть этот шлем мог принадлежать не Филиппенко, а любому другому лётчику?

     - Конечно мог. Но это – его шлем, - ответил один из сослуживцев Филиппенко.

     - Как вы это определили?

     - Это старая, списанная модель. В таких уже лет десять не летают. Многие их брали на память. Филиппенко, к примеру.

     - Почему вы считаете, что этот шлем принадлежит именно ему, ведь вы сказали, что многие оставляли их себе на память?

     - Потому что я знаю, что он повёз его в подарок своему племяннику. Я их провожал тогда в Сафоново. Он положил его на заднюю полку под стекло, а я, еще помню, пошутил: «Что, с гаишниками собираешься махаться?». А он ответил, что племянник очень просил. Вот такие дела, - грустно закончил лётчик.

     - А как-то документально можно это подтвердить?

     - По идее, у каждого шлема где-то должен быть заводской номер. В службе обеспечения вам это лучше объяснят.

     Через час прапорщик на складе, оттянув в сторону внутреннюю прокладку шлема, выписал номер изделия и сверил его с записями в журнале учёта материальных ценностей.

     - Шлем номер 52236 записан за Филиппенко, - равнодушно произнёс прапорщик, лишь три месяца служивший в части и не знавший о судьбе лётчика.

     Воспользовавшись предоставленными ему военными средствами связи, Валтонен прямо из штаба авиаполка позвонил Жечкову и в двух фразах поставил точку в бессонной гонке последних полутора суток:

     - Всё подтвердилось. Шлем номер 52236 принадлежал Филиппенко.

     

     Утром 15 июня сразу после ареста Самохина авиарейсом доставили в Петрозаводск и прямиком из аэропорта привезли к гаражу на окраине города, где его ждали Жечков и Валтонен.

     - Самохин, объясните, как этот предмет оказался в вашем гараже? – указав на шлем в коробке, спросил Жечков.

     Еще утром проснувшийся в бодром расположении духа в далёком теперь Наро-Фоминске, Самохин понял, что отпираться бессмысленно и надо спасаться:

     - Я не убивал, - взмолился он.

     - Кто убивал?

     - Если я признаюсь, вы зачтёте это как чистосердечное раскаяние?

     - Мы учтём.

     - Это Сунгоркин! Вначале речь шла о том, что нужно просто угнать машину. Когда мы оказались на месте, я ему и говорю: «как же её угнать, если в ней люди спят?». А он пошёл и убил их. Без предупреждения, поставил меня перед фактом, что теперь я соучастник.

     - Где сейчас Сунгоркин?

     - Сунгоркин - прошу это тоже учесть, как чистосердечное признание – сейчас занимается тем же в московской области.

     - Вы вместе с ним?

     - Я не убиваю, он меня привлекает потом.

     - Вы можете указать места захоронения жертв?

     - Здесь, в Карелии?

     - Сначала здесь, потом под Москвой.

     - Могу.

     

     В распоряжении Жечкова находился вертолёт ГАИ, которым он и предложил воспользоваться, чтобы ускорить следственные действия. Однако с воздуха Самохин не узнавал мест, и вертолёт пришлось посадить на обочине шоссе и дожидаться там оперативных машин. Так, по соседству с закованным в наручники бандитом Жечкову представилась первая за всю командировку возможность оценить красоту Карелии. Он прогулялся до опушки леса и обратно, глубоко вдыхая разлитый в воздухе сосновый аромат.

     Завидев вертолёт ГАИ, водители на мурманском шоссе сбрасывали скорость и высматривали по сторонам, не случилось ли здесь чего-то особенного.

     Жечков стоял на обочине и энергичным жестом руки, как заправский автоинспектор, показывал водителям, чтобы они быстрее проезжали. Во всей этой истории ему, почему-то, было очень жалко того паренька из белгородской области, который так и не дождался настоящего лётного шлема. Может быть, по окончании дела передать его парню, подумал он. Или этого делать не стоит? Он не знал.

     О деле Шадрина, которое и забросило его в Карелию, Жечков даже не думал. Настолько далёким и не связанным с последним эпизодом казалось оно ему теперь.

     

     

     - Уходим в отрыв, - приказал Грибин водителю на выходе из тоннеля под площадью Маяковского.

     Водитель резко добавил газа и, маневрируя в потоке, пошёл на обгон попутных машин. Висевшая за ними на хвосте вторая «Волга», чтобы не отстать, тоже прибавила скорости и вскоре нагнала беглецов.

     - Направо, к зоопарку, - крикнул Грибин, когда поворачивать уже было поздно.

     Водитель резко затормозил и, послав машину в управляемый занос, развернул ее мордой на 90 градусов и таким вот образом «вписался» в поворот.

     - Приготовиться к выброске, - команда Грибина касалась теперь третьего человека в салоне автомобиля, сидящего рядом с водителем молодого человека лет тридцати.

     Изготовившись к планируемой «выброске», молодой человек уже держал правую руку на ручке отпорного механизма двери.

     - Подрежь вот этот грузовик и нырни перед ним направо, на Зоологическую, - скомандовал Грибин.

     Водитель обогнал грузовой ЗИЛ с длинным прицепом и из крайнего левого ряда резкой дугой повернул направо.

     Шедшая сзади «Волга» видела манёвр преследуемой машины, но повторить его не могла: злополучный грузовик уже медленно выползал на перекрёсток, длинной кишкой своего прицепа парализуя возможность быстрого правого поворота.

     Именно в эти секунды, когда преследователи замешкалась с поворотом, «Волга» Грибина резко притормозила, и из неё, даже не дожидаясь полной остановки, буквально, вылетел передний пассажир, молниеносно нырнул в арку ближайшего двора, а машина без промедления продолжила движение.

     Свернув на 1-ю Брестскую, «Волга» Грибина остановилась с включённой аварийной сигнализацией. Через несколько секунд вслед за ней из-за поворота выскочила вторая машина и, увидев жёлтые мигающие фонари, припарковалась сзади. Этот условный световой сигнал означал конец экзамена.

     Двое молодых курсантов вышли из задней машины и подошли к ожидавшему их на тротуаре Грибину.

     - Ну, что я могу сказать, молодцы! – сказал им Грибин.

     Ребята скромно улыбнулись, пытаясь скрыть радость от успешно сданного ими зачёта.

     - Какие-нибудь замечания по маршруту есть? – спросил Грибин.

     - Нет, нормально всё было, - ответили они.

     - Нормально? – переспросил Грибин.

     В ответ они утвердительно закивали.

     - Вы уверены в этом? – Грибин изменил тон. Вы даже не соизволили заглянуть в салон моей машины

     Только теперь курсанты заметили отсутствие в ней пассажира, но было уже поздно, и Грибин продолжал:

     - Упустить объект – это не самая страшная ошибка. На ошибках учатся. А вот когда их даже не замечают, - это намного хуже. Почему вы не доложили, что при повороте на Зоологическую передняя машина была потеряна из виду?

     - Это длилось несколько секунд всего, - попытались оправдаться молодые люди.

     - Как видите, этого оказалось достаточно.

     От радостного в начале настроя курсантов не осталось и следа.

     - Почему вы не запросили помощи у второй машины на маршруте? В вашем распоряжении были две машины поддержки, одна из которых стояла как раз на Зоологической. Вы видели, что объект предпринимает агрессивные действия с целью оторваться, поэтому вы должны были передать его смежникам.

     - Очень быстро всё произошло.

     - В реальной обстановке счёт всегда будет идти на секунды! Несколько секунд – это вечность! Если бы вы передали смежникам эстафету, вы лишили бы противника этих драгоценных секунд.

     Во время «полевого» урока по «практическим навыкам автомобильного наружного наблюдения», медленно прохаживаясь по тротуару вдоль двух служебных машин, взгляд Грибина невольно выявил какую-то деталь, которая, неожиданно, вдруг, завладела всем его вниманием.

     - Что за херня? – громко и раздражённо произнёс он.

     Молодые стажёры с удивлением наблюдали, как в миг потерявший к ним интерес Грибин стал ходить вокруг машин и изучать их заднюю часть.

     На обеих машинах – и на разъездной оперативной, и на его генеральской – сзади, в районе личинки замка багажника, виднелись идентичные по форме пятна не отмытых при мойке участков кузова.

     - Епт вашу мать! – Грибин выругался настолько громко и смачно, что проходившая мимо женщина бросила в его сторону укоряющий взгляд.

     Не объясняя молодым оперативникам выявленный им прокол, Грибин ещё несколько раз крепко выругался про себя: машинная мойка, через которую проходили все (в том числе и его) автомобили имела характерный почерк, который на первый взгляд, был не особенно виден – при мойке задней части щётки чуть-чуть не дотягивались друг до друга и оставляли не промытым участок сантиметров десять в длину. Казалось бы, ерунда, но на дурачков Грибину рассчитывать не приходилось. Оставалось только гадать, сколько месяцев из-за этого пятна американцы безошибочно идентифицировали машины КГБ? Во внимательности противника он не сомневался.

     Сегодняшние экзамены Грибин принимал лично, чтобы ещё раз оценить степень оперативной свободы своих американских «партнёров». Причиной проверки «боеготовности» послужили серьёзные кадровые перестановки в американском посольстве. Полгода назад в московскую резидентуру ЦРУ направило нового руководителя, 53-летнего Рональда Хэтэвея. До этого он работал в Западном Берлине, потом несколько лет провёл в главном офисе и вот, наконец, пожаловал в Москву. Знающие его по немецкому периоду утверждали, что Хэтэвей склонен к острым и опасным акциям: в 1970 году он организовал побег из Восточного Берлина американского агента в польских спецслужбах. Дело тогда дошло до стрельбы: для бегства была использована гружёная песком машина коммунальных служб. Немецкие пограничники изрешетили грузовик пулями, которые увязли в защищавшем кабину песке, а грузовик, смяв на своём пути все препятствия, выскочил в западный сектор. И эту операцию – по мнению Грибина, совершенно дубовую - спланировал Хэтэвей. Теперь этот человек вальяжно ездит по Москве, улыбается охраняющим американский жилой комплекс милиционерам, а Второе Главное Управление следит за ним как за сумасшедшим, занятым поиском спичек.

     Такой тип, как Хэтэвей, думал Грибин, вполне мог расшевелить местную резидентуру, заставив её действовать более остро. Привыкшие в Москве к плотной опеке, американцы раньше не позволяли себе игр в кошки-мышки и вели себя тихо. Однако, новый начальник мог принести с собой и новые правила. Проблема заключалась в том, что для людей Грибина эти новые правила были неведомы, в то время как Хэтэвей хорошо изучил почерк КГБ.

     Причастен ли новый резидент к исчезновению семьи Шадрина? Мог ли он пойти на такую авантюру? И если ответ – да, то за кого он меня принимает? – думал Грибин, рассматривая маленькую пыльную полоску на крышке багажника.

     Назначив молодым стажёрам время для пересдачи экзаменов, он нырнул на заднее сидение своей машины и быстро захлопнул дверь.

     - На мойку, - скомандовал он водителю.

     - Куда? - удивлённо переспросил тот.

     - На мойку. Туда, где машины моют, еб-вашу-мать!

     

     

     

     В Москву Жечков вернулся из Карелии триумфатором. Летевшего одним рейсом с ним закованного в наручники Самохина прямо у трапа встретили сотрудники КГБ, чтобы отвезти в свой следственный изолятор Лефортово, а Жечкова чуть ли не с цветами ожидал Виктор, один из прикомандированных к его группе следователей.

     - У нас новая версия, - улыбнулся Виктор, не зная, как лучше преподнести новость своему руководителю.

     Жечков же, напротив, не придал значения этим словам, полагая, что речь зайдёт о каких-то малозначимых деталях.

     - Выкладывай, - спокойно отреагировал он.

     - У супруги Шадрина, у Марины Шадриной был любовник.

     - Ну и что? У Шадрина за спиной вообще донжуанский список огромный, - равнодушно ответил Жечков.

     Виктор немного помолчал, а потом сказал:

     - Накануне исчезновения Шадрина, в пятницу, 16 мая Марина была на квартире у любовника.

      Жечков ненадолго задумался, а потом попросил Виктора остановить машину. Он хотел, чтобы его подчинённый внимательно слушал его, а не крутил баранку.

     - Почему я об этом ничего не знаю? – официальным, не допускающим панибратства тоном спросил Жечков.

     - У вас в Карелии был очень плотный график, и мы решили до возвращения в Москву не грузить вас.

     - Когда это стало известно?

     - Три дня назад.

     - Кто руководитель следственной группы?

     - Вы.

     - Почему вы сразу же не сообщили мне о вновь открывшихся обстоятельствах по делу?

     Виктор хотел что-то сказать в своё оправдание, но передумал:

     - Это моя вина. Ребята предлагали, но я решил, что не стоит беспокоить.

     - Виктор, ты мой заместитель. Я должен быть уверен, что в моё отсутствие следствие не буксует.

     - Оно не буксует, - поторопился вставить Виктор

     - …А ты скрываешь от меня важнейшие детали. Я, как дурак, лечу, составляю план дальнейших действий, а теперь всё это псу под хвост.

     - Извините, Геннадий Викторович, я не подумал….

     - О чём ты вообще думал? – в последний раз выругался Жечков и перешёл на спокойный, деловой тон:

     - Откуда эта информация о любовнике? Что, где, когда – выкладывай всё.

     - Одна из её подруг, - они вместе в библиотеке работают – вычислила эту связь.

     - Что значит «вычислила»?

     - Они работали в технической библиотеке… - начал издалека Виктор.

     - Знаю, знаю, на Бережковской набережной, - торопил его Жечков.

     - У этой подруги, - Елены Звонарёвой – была связь с одним из абонентов этой библиотеки. Солидный мужчина, хирург. В библиотеке знакомился с молодыми сотрудницами, возил их на квартиру, которую снял рядом, в трёх остановках от библиотеки… В обеденный перерыв забирал девушку и часам к трём уже возвращал. Ну, бабы это же видят…

     - Что видят?

     - Ну то, что их сослуживиц отвозили трахать.

     - То есть они друг про друга всё знали?

     - Ну, да, радио там сарафанное…

     - И среди них была Марина Шадрина?

     - Да.

     - По словам Звонарёвой?

     - Да.

     - Не понимаю. Мы опрашивали коллег Шадриной две недели назад, и Звонарёва тогда ничего нам не сказала.

     - Геннадий Викторович, я ещё не всё рассказал. Звонарёва объяснила своё молчание тем, что не могла набраться смелости, поскольку речь шла об очень интимных подробностях. Но затем, поразмыслив над исчезновением Шадриной, она сама, инициативно предложила дать по этому делу важные показания, но при условии, что ей дадут следователя – женщину.

     - Вот даже как! – удивился Жечков.

     - Я не буду дальше рассказывать, вы сами всё прочтёте в протоколе её допроса.

     - Ни фига себе: заинтриговал меня, понимаешь, а на самом интересном месте остановился, - нет, так не пойдёт. Давай, давай порновича - уже позволил себе шутить Жечков.

     - Ну, Геннадий Викторович! – отнекивался Виктор.

     - Хорошо. Ты сказал, что там все про всех знали. Про Шадрину тоже все знали?

     - В том то и дело, что про это знала только Звонарёва. Я же с этого и начал: Звонарёва её вычислила или, если хотите, она их выследила. В женском коллективе Шадрина имела репутацию приличной семейной женщины, которой при живом муже-красавце не было никакой нужды мотаться в рабочее время по съёмным квартирам ради секса с малознакомым человеком.

     - Однако, она моталась?

     - Моталась.

     - Ну что ж, придётся прочесть эту эротическую повесть, что ты мне приготовил.

     

     

     ПРОТОКОЛ

     допроса свидетеля

     

     Москва, 8 июня 1980 г.

     Старший следователь прокуратуры Москвы Суздальцева Софья Владимировна в помещении кабинета №21 в здании УВД Дорогомиловского р-на Москвы в соответствии со статьёй 189 и 190 УПК РСФСР допросила по розыскному делу №23573 в качестве свидетеля:

     Фамилия, имя, отчество - Звонарёва Елена Петровна.

     Дата рождения – 12.05.1953 года рождения

     Семейное положение, состав семьи - замужем…

     

     Отважная баба, отметил про себя Жечков, дойдя до последней строки. Похоже, информацию, которую она хочет сообщить следствию, она считает настолько важной, что ради этого она даже готова признаться в супружеской измене. Интересно.

     Общие места допроса Жечков пробежал по диагонали, останавливаясь только на существенных моментах:

     Вопрос: В этих играх он применял к вам насилие?

     Ответ: Нет, не применял. Всё как бы было по взаимному согласию. Но когда он отошёл и вернулся со скальпелем в руке, я испугалась.

     Вопрос: Он вас связал перед этим?

     Ответ: Да, поэтому я и испугалась. Одно дело просто связать, ну, нравится некоторым такой секс, а скальпель – это уже слишком. Я даже подумала: вот он игрался со всеми, а меня зарежет по-настоящему, дура я такая…

     Вопрос: Показав скальпель, он вам угрожал? Что он делал дальше?

     Ответ: Он так ухмыльнулся и говорит: «теперь ты в моей власти». Я сразу поняла, что он псих нормальный и извращенец и, если он меня не зарежет, убегу от него в чём мать родила.

     Вопрос: Но он вас не зарезал.

     Ответ: Легко сказать! Он поднёс скальпель к моему животу, провёл им так пару раз и разрезал резинку трусов.

     Вопрос: В сексуальный контакт он с вами вступал?

     Ответ: Да.

     Вопрос: Это было после игр со скальпелем?

     Ответ: Да.

     Вопрос: Откуда вам известно, что он хирург?

     Ответ: В его библиотечной заявке было написано. Там и номер больницы, и адрес были, я забыла уже какие.

     Вопрос: Фамилию его вы помните?

     Ответ: Погосян Эрик, отчество не помню, по-моему, на А.

     Вопрос: Вы считаете, что он со всеми женщинами практиковал эти игры?

     Ответ: Я думаю да. Потому что у него там всё было подготовлено.

     Вопрос: Откуда вам известно, что Марина Шадрина тоже была в этой квартире?

     Ответ: По поводу именно квартиры я не знаю. Может, он отвозил её в другое место. Но я видела, как она садилась к нему в Жигули.

     Вопрос: Это было на стоянке?

     Ответ: Нет, там бы все могли увидеть. Она села к нему хитро: перешла на ту сторону, на набережную, отошла от троллейбусной остановки и подняла руку, как будто, голосует проезжающим частникам. Только она руку подняла, он тут как тут. Я думаю, она знала его машину и видела, что он подъезжает. То есть со стороны все выглядело так, что она словила частника и всё.

     Вопрос: Чтобы разглядеть человека за рулём, вы должны были быть где-то рядом, но тогда и Шадрина могла вас увидеть.

     Ответ: А я и была рядом. Только я стояла в троллейбусе на передней площадке. Я в тот день не работала, закрывала больничный в поликлинике и мимо нашей остановки ехала случайно. Вижу – Маринка стоит, голосует. Я даже выйти из троллейбуса хотела, чтобы поболтать. Но тут подскочили эти Жигули, и она в них села.

     Вопрос: Хорошо, а как вы разглядели водителя Жигулей?

     Ответ: Очень просто. Когда троллейбус тронулся, Жигули ещё стояли у обочины, мы проезжали мимо и посмотрела, кто там за рулём. Смотрю – а это он. Батюшки, думаю, и Маринка наша туда же! Это сразу было понятно, что они договорились вот таким хитрым способом встречаться. Что говорить, здорово придумано – в жизнь не догадаешься!

     Вопрос: Вы утверждаете, что видели Шадрину в машине Погосяна в пятницу, 16 мая. Почему вы точно запомнили дату?

     Ответ: Я же говорю, что ехала из поликлиники. 16 мая я закрывала свой больничный. Можете проверить у нашего директора, которому я сдала лист.

     Вопрос: То есть вы считаете, что поездка Шадриной на этих Жигулях, с этим мужчиной как-то связаны с её исчезновением?

     Ответ: С её исчезновением на следующий день. Она же пропала на следующий день? Конечно, считаю. Это очень всё подозрительно: то, как они шифровались, как скрывали свою связь. С другими девушками он не особо и церемонился. Все видели, как он сажал их в машину и как привозил обратно, и его это не волновало. А тут прям конспирация. Может быть, я, конечно, и чересчур бдительная, но вот об этом я решила рассказать.

     Следователь: Вы правильно поступили. Вы помните точный адрес квартиры, куда Погосян приглашал девушек?

     Ответ: Адрес я не могу назвать. Могу показать. Это крайний жёлтый дом перед Киевским вокзалом. Там ещё на первом этаже лицом к набережной магазин «Орбита». С обратной стороны второй или третий подъезд, четвёртый этаж, правая квартира.

     

     Жечков отложил протокол и задумался. За те несколько недель, что он работал в контакте с Федосеевым, он уже успел оценить эффективность некоторых методов КГБ. Одним из них, конечно же, с санкции Федосеева он и хотел сейчас воспользоваться, а именно – тайно проникнуть в квартиру Погосяна. И чем быстрее, тем лучше.

     

     

     Телефонный звонок Федосеева (Грибина) заставил Жечкова призадуматься.

     - Что у тебя там? Какой-то любовник Шадриной объявился? – спросил генерал.

     - Это пока непроверенная информация. Сейчас по ней работаем, - ответил Жечков, понявший сразу, что кто-то из его следователей регулярно информирует КГБ о ходе расследования.

     Не удивительно, подумал он, ведь людей он не выбирал, - ему их дали. Должно быть, кто-то из них, а, может, и все они, были должным образом проинструктированы на Лубянке. С этим Жечков ничего не мог поделать. Но раз так, решил он, пусть тогда Федосеев и займётся разработкой любовника Шадриной.

     - Я как раз хотел попросить у вас помощи, - продолжил телефонный разговор Жечков. Мы, конечно, и сами найдём этого Погосьянца – свидетель утверждает, что так его зовут, - но при ваших оперативных возможностях…

     - Поможем, не беспокойся, - с полуслова понял его Грибин. Этого хирурга, я думаю, мы сегодня-завтра раскрутим.

     - Я не уверен, что он хирург. Скорее – сексуальный мошенник.

     - Или половой гангстер, - засмеялся Грибин.

     

     Спустя несколько часов после этого разговора неприметный сотрудник Второго Главка уже работал с картотекой абонентов Технической библиотеки на Бережковской набережной. Читателя по фамилии Погосьянц он там не обнаружил, а уточнить было не у кого: на контакт со Звонарёвой у него не было санкции. Однако, она сама подошла к нему в коридоре:

     - Простите, что вмешиваюсь. Вы не из милиции?

     - Да, - соврал он.

     - А, случайно, не по моему делу? Точнее, не по делу… Я давала показания на одного из наших абонентов.

     - Напомните мне его фамилию, - деловито предложил он.

     Звонарёва поняла, что не к месту проявила инициативу. Ведь она не знала, что за человек перед ней и зачем он роется в картотеке.

     - А удостоверение вы можете показать, - скромно попросила она.

     - Удостоверение? – рассмеялся мужчина. Мы их предъявляем только по делу. Сейчас в этом необходимости нет.

     - Ну, тогда извините, - замкнулась она.

     - Так Погосян или Погосьянц? – резко спросил он, сняв все её вопросы.

     - Погосьянц Эрик.

     - Я такого не нашёл.

     - Пойдёмте, я вам покажу, - повела его обратно в картотеку Звонарёва.

     К её немалому удивлению, карточки с такой фамилией там, действительно не оказалось. Тогда она пошла другим путём: одну из заказанных им книг она хорошо помнила, - это было немецкое научное издание, посвящённое новым технологиям в изготовлении хирургических инструментов. Книга нашлась быстро, и в прилагаемом к ней специальном формуляре Звонарёва нашла и официальный запрос, выданный 61-й городской больницей на имя Эрика Погосьянца.

     Вечером того же оборотистый оперативник, посетив отдел кадров 61-й больницы и получив выписку в паспортном столе, получил на Погосьянца все установочные данные.

     По указанному свидетелем адресу на Бережковской набережной, действительно, оказалась съёмная квартира, в которую арендатор по свидетельству жильцов частенько приводил женщин.

     Проникновение в эту любовную обитель решено было произвести днём, когда хозяин находился на работе.

     Мероприятие началось со звонка «сантехника» в соседнюю дверь, так как в ней был смотровой глазок. На звонок никто не ответил, но поскольку у бригады наружников была информация, что днём в этой квартире находится престарелая женщина, которая из любопытства может прильнуть к глазку двери, «сантехник» стал громко стучать в дверь:

     - Откройте, а то мы сейчас всем стояк перекроем!

     Через закрытую дверь послышался голос старушки:

     - А что случилось?

     - Что случилось - потоп случился! Ищем, где прорыв.

     - У нас ничего не течёт, - испуганно сказала бабушка.

     - Открывайте уже! Что я вас, убью, что ли? Нахер ты мне сдалась! Мне стояк проверить надо!

     Бабушка приоткрыла дверь, держа её пока на цепочке. «Сантехник» показался ей настоящим: у него была грязная спецовка, черный промасленный ящик с инструментом и вёл он себя шумно и вызывающе, - грабитель так никогда бы не поступил, решила она и впустила его.

     Деловитой походкой он прошёл в туалет и принялся за изучение труб. Бабушка за его спиной продолжала причитать, что у них не течёт.

     - Да вы, бабуля, и не увидите. Бывает, течёт прямо по трубе вниз. На полу всё сухо, а внизу потоп. Не нравятся мне ваши трубы. Старые и потеют они сильно.

     - Потеют? – переспросила старушка.

     «Сантехник» принялся читать ей лекцию о том, насколько опасен конденсат на трубах.

     К этому моменту негласный вход в соседнюю квартиру был уже осуществлён.

     Уходя, «сантехник» предупредил старушку, что после устранения течи он ещё раз зайдёт к ней, чтобы проверить герметичность системы.

     - Да, да, конечно, проверяйте. Я целый день дома, - успокоилась бабушка.

     

     В квартире Погосьянца было обнаружено два примитивных тайника. Со стороны задней стенки холодильника в нишу компрессора была вложена стопка сторублёвых купюр в целлофановом пакете, а в батарейном отсеке двухкассетного японского магнитофона находились несколько катушек проявленных негативов. Связавшись по рации с коллегами, плёнки аккуратно выбросили в окно, где их так же аккуратно подобрали и немедленно увезли на копирование.

     К трём часа дня, когда негативы вернулись в свой тайник, осмотр квартиры был закончен, а «сантехник», как и обещал, еще раз позвонил в дверь к соседке. Во второй раз бабушка впустила его, как родного, - следопыты Грибина тихо покинули лестничную клетку.

     * * *

     Как и предполагал Грибин, на отпечатанных с негативов фотографиях в самых откровенных позах красовались любовницы Погосьянца. Большинство снимков было сделано в квартире и лишь некоторые на природе. Просматривая по порядку фотографии и, невольно оценивая сексуальную привлекательность некоторых девиц, Грибин, наконец, наткнулся на серию снимков с изображением Шадриной.

     Фотографии произвели на него мрачное впечатление. На одном из снимков мужчина, лицо которого не попало в кадр, держал Шадрину за волосы, запрокинув ей голову и приставив к её горлу нож. На другой фотографии она предстала уже с петлёй на шее, причём, судя по выверту её головы, верёвка была натянута достаточно туго. Остальные снимки так или иначе варьировали тему смерти от ножевого удара или удушения: пакет на голове, нож, приставленный к спине, босые ноги на табуретке…

     Судя по выражению лица жертвы, фотографии носили имитационный, игровой характер. Но кто знает, чем иногда заканчиваются игры? Однако, самое тревожное заключалось в другом: эти фотографии, без сомнения, могли быть с успехом использованы для шантажа Марины, а в роли шантажиста мог выступить вовсе не Погосьянц, а более опытный игрок. Конечной целью возможного шантажа являлся, конечно, сам Шадрин. Грибин быстро нарисовал в своём профессиональном воображении одну из реальных схем шантажа: скомпрометировав Марину, у противника появлялась возможность воздействовать на самого Шадрина. Ему могли угрожать оглаской порочных связей Марины, что, по замыслу шантажистов, поставило бы его на грань увольнения из КГБ. По своему опыту Грибин знал, насколько часто ЦРУ в своих оперативных комбинациях прибегало к этому приёму. Хорошо изучив бдительную кадровую политику советских органов госбезопасности, американцы при вербовке разыгрывали простой психологический этюд, построенный на том, что для многих попавших в затруднительное положение молодых офицеров страх быть уволенным из Комитета порой заглушал все остальные страхи. Неужели так просто им удалось склонить Шадрина к измене? Почему нет? В 34 года он был майором, заместителем одного из самых важных отделов, так что страх резкого обрушения карьеры мог сыграть свою роль.

     Однако, некоторые детали никак не укладывались в эту схему. Во-первых, сами плёнки. Если допустить, что Погосьянц работал по заданию условного дяди Сэма, то эти негативы хранились бы другими людьми и в другом, более надежном месте, чем магнитофон в его квартире. Это очевидно. Быть может, это был не профессиональный, а личный, самопальный шантаж Погосьянца? В чём тогда его смысл, если допустить, что его инициатор действовал, дай Бог, в одиночку? И в эту секунду другая мысль пронзила Грибина. А что, если это не все фотографии? Передав заказчику основной массив материалов, Погосьянц мог просто утаить часть плёнок, оставить их себе на память. С этой версией тоже придётся считаться, подумал Грибин, решив, что на данном этапе о найденных уликах ставить в известность Жечкова не целесообразно. Пока сохраняется вероятность, что Погосьянц мог быть задействован в операции одной из зарубежных разведок, гражданскому следователю об этом знать не стоит. Пусть каждый роет под хирурга со своей стороны, решил он и распорядился соединить его с Жечковым.

     - По большому счёту, ничего особенного не обнаружили, - поделился результатами осмотра квартиры Грибин. Я имею ввиду каких-то следов пребывания там Шадриной. Проверили всё. Нашли загашник в холодильнике с деньгами и всё. И, вообще говоря, у нас есть большие сомнения в правдивости показаний этой Звонарёвой.

     - Какой ей смысл наговаривать? – спросил Жечков.

     - Ну, баба, что с неё взять.

     - Своими показаниями она больше себя скомпрометировала, чем Шадрину.

     - Может быть. Но есть вероятность, что у неё, мягко говоря, очень буйная фантазия.

     - Я разберусь с этим.

     - Хорошо, хорошо, я не вмешиваюсь. Только одна просьба: любые действия в отношении этого Погосьянца лучше вначале согласовывать с нами.

     - Если не секрет, чем это вызвано?

     - Не секрет. У него какая-то «лапа» наверху, и лишний раз, без веских оснований его не стоит трогать. Тем более, сейчас, когда всё, по сути, строится лишь на субъективных показаниях этой Звонарёвой.

     - Должен ли я это понимать, как вето на расследование версии с любовником Шадриной?

     - Нет, нет, что ты. Действуй по своему плану. Но с учётом моей просьбы.

     Разговор оставил у Жечкова неприятный осадок. Чекисты скрывали от него часть своих тайн, в то время как для них работа его бригады была полностью прозрачной. Вдобавок, у него появилось устойчивое ощущение, что сам он является приводным механизмом машины Федосеева. Именно Федосеев подкинул ему версию с дорожными убийцами, теперь он в нужном русле направляет ход его расследования по любовнику Шадриной. Кто я в глазах Федосеева? – спросил себя Жечков. Послушный молодой исполнитель, провинциал, без году неделя в Москве. Не эти ли качества были решающими в выборе Федосеевым моей кандидатуры? (в том, что его назначение согласовывалось в КГБ, он не сомневался).

     Нет, понимание «своего места» вовсе не ущемляло его достоинства. Он понимал, что так устроена жизнь, сложившаяся иерархия государственных ведомств и прочее. Просто он потерял кураж, даже больше, - потерял всякий интерес к расследованию дела Шадрина. Дело Самохина и Сунгоркина, по его мнению, следовало выделить в отдельное производство, а эпизодом с любовником жены офицера КГБ, наверняка, займётся контрразведка. Что же оставалось ему? Розыскное дело семьи Шадриных, в котором он не продвинулся ни на миллиметр?

     Наверное, эта хандра и подтолкнула его форсировать разработку Погосьянца без оглядки на Федосеева.

     * * *

     - У Погосьянца сейчас плановая операция, но он вот-вот должен освободиться, - повесив трубку телефона, проинформировал Жечкова заместитель главврача 61-й больницы.

     - Простите за любопытство, это что-то серьёзное? – спросил врач-администратор.

     - Нет, просто необходимо уточнить некоторую информацию, - дежурно ответил Жечков.

     - Эрик – наш лучший хирург. Вы знаете, ему предлагали перейти в «кремлёвку», там и рост, и оклады намного выше, а он остался с нами, - выдал краткую характеристику своему подчинённому зам главного врача.

     Дверь в кабинет распахнулась, и в комнату вошёл высокий мужчина в белом халате, 40-45 лет, кавказской внешности с большой залысиной на голове.

     - Эрик Вартанович, к вам гости. Так что, оставляю вас наедине, - сказал зам и быстро покинул ординаторскую.

     Погосьянц устало опустился в кресло и закурил сигарету.

     - Здравствуйте, вы по какому вопросу? – спросил он, приняв Жечкова за очередного просителя.

     - Я следователь, - Жечков предъявил своё удостоверение.

     - Очень приятно, а я хирург – театрально протянув свои руки, спокойно ответил Погосьянц.

     - По какому адресу вы прописаны?

     - Очаково, улица Металлургов, шесть.

     - А фактически проживаете?

     - Там же.

     - Съёмного жилья у вас нет?

     - Зачем мне это?

     - Квартиру вы когда-нибудь снимали в Москве?

     - Когда студентом был, снимал комнату. А что случилось-то?

     - У вас есть автомобиль?

     - И даже прав нет.

     - То есть, машины у вас нет, и вы никогда не управляли ей?

     - Ну, сделал пару кругов по полю на машине брата, - улыбнулся врач.

     - Какая модель машины у вашего брата?

     - Сурен опять что-то натворил?

     - Вы не ответили на вопрос.

     - А я должен отвечать на вопросы? Насколько я понимаю, у нас неформальный разговор, без протокола.

     - Ради Бога, если вы хотите под протокол, моя служебная машина у входа, и мы можем поехать в прокуратуру. Как пожелаете.

     - Вы можете объяснить, что случилось? – повторил вопрос Погосьянц.

     - Вы знакомы с этой женщиной? - Жечков положил на стол фотографию Звонарёвой.

     - Понятия не имею.

     - А с этой женщиной? – предъявив снимок Шадриной, Жечков внимательно следил за реакцией Погосьянца.

     Врач долго смотрел на фотографию, но Жечкову показалось, что он даже не пытается вспомнить, а, скорее, раздумывает над тем, чтобы всё это могло значить.

     - Эту женщину тоже первый раз вижу, - отложив фото, устало сказал он.

     - Если это ваш окончательный ответ, я вынужден буду провести очную ставку. Вам это надо?

     - Чёрт возьми, да объясните же, наконец, в чём дело?

     - Когда вы в последний раз были в Технической библиотеке на Бережковской набережной?

     - Точно не помню, в январе или феврале.

     - Странно, что вы не помните эту женщину, – он вновь показал ей фото Звонарёвой.

     - Не помню.

     - А вот она вас помнит.

     - Что вы имеете в виду?

     - Она выдавала вам книги и знает вас по имени.

     - Понятия о ней не имею.

     - Эрик, не знаю, как вас по отчеству, нам придётся проехаться. Я думаю, это не займёт много времени.

     - Так обычно арестовывают, да?

     - Примерно так, но вам опасаться нечего. Я вам обещаю.

     

     Когда служебная «Волга» Жечкова покинула двор больницы, вслед за ней выехала еще одна машина, которая на всём протяжении улицы Лобачевского держалась сзади.

     - Остановись здесь, - попросил Жечков водителя.

     Погосьянц удивлённо посмотрел по сторонам, пытаясь понять причину остановки.

     Шедшая сзади «Волга», не сбавляя скорости, проследовала мимо и удалилась вместе с потоком.

     Выждав несколько фаз ближайшего светофора, Жечков дал команду трогаться.

     Войдя в здание Технической библиотеки, Жечков оставил Погосьянца в фойе, а сам отправился к Звонарёвой.

     - Это не он! – заявила она, когда увидела из укрытия приведённого к ней на опознание мужчину. Тот был невысокого роста и моложе лет на десять. Хотя что-то общее у них есть.

     - А этого мужчину вы видели прежде? – спросил Жечков.

     - Нет.

     - 16 мая за рулём Жигулей был тот, который моложе или этот?

     - Конечно, тот.

     - Книги тоже брал тот же, который с Жигулями?

     - Вы меня совсем запутали этими «тот - этот». Я знаю одного человека – Эрика Погосьянца, а этого вижу в первый раз.

     

     - Ну, вот видите, как и обещал, это заняло совсем немного времени, - Жечков увлёк за локоть Погосьянца к выходу из библиотеки.

     - Ничего не понял, - резюмировал происходящее Погосьянц, для которого цель этой поездки осталась загадкой.

     - Забудьте, - уже в салоне машины успокоил его Жечков.

     - Вы так и не объяснили, что всё это значит?

     - Ваш брат, Сурен, такого же роста, как и вы?

     - Метр шестьдесят девять.

     - Он ваш младший брат?

     - Да, ему только тридцать пять. Он, что, попал в беду?

     - Нет, я просто интересуюсь.

     На въезде во двор больницы Жечков вновь заметил, что за ними следует та самая чёрная «Волга». Впрочем, это было не важно, ведь его персональный водитель Алексей относился к тому же ведомству.

     - Эрик, у вас бывали когда-нибудь врачебные ошибки? - напоследок спросил Жечков.

     - У кого их не было?

     - Вот и вы простите меня за доставленное неудобство, - на прощание он протянул ему руку.

     - Да, я совсем забыл - окликнул он уже уходящего Погосьянца, - на всякий случай, скажите, как можно найти вашего брата?

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     

     Вторая бригада следователей – Жечков разбил группу на пять бригад – выследила Погосьянца-младшего на квартире его дяди. Действуя по инструкции руководителя, они провели жёсткое задержание, словно речь шла об опасном преступнике. По дороге ему дали понять, что он обвиняется в изнасиловании и тут же устроили очную ставку с жертвой – Звонарёвой. Та опознала в нём человека, который вступал с ней в половую связь. На этом её роль закончилась. Погосьянц, разумеется, утверждал, что никакого изнасилования не было, и всё было добровольно. Тогда Жечков добавил ужаса, намекнув задержанному, что тот будет проверен на причастность ещё к трём случаям жестоких изнасилований и убийств.

     - Зачем ты изучал книги по хирургии и интересовался инструментами? Учился разделывать трупы?

     - Я никого не убивал – заплакал Погосьянц

     - Так все говорят. Хочешь, чтобы тебе поверили, - выкладывай всё.

     - Мне нечего скрывать. Я ничего не совершал.

     - Кого из сотрудниц библиотеки, кроме Звонарёвой, ты еще изнасиловал?

     - Я их не насиловал! Я приглашал их в ресторан «Хрустальный», на Дорогомиловке, а на обратном пути предлагал выпить чашечку кофе.

     - В съемной квартире?

     - Да.

     - Они соглашались, хотя дураку было ясно, что мне от них надо. Но, видимо, им от меня того же надо было. Сексом мы занимались быстро, не больше часа, после чего отвозил их обратно на работу.

     - Вы утверждаете, что не применяли к ним насилия?

     - Никакого.

     Тогда Жечков познакомил его с выдержками (разумеется, выдернутыми из контекста) показаний Звонарёвой:

     - «Вернулся со скальпелем», заявил «теперь ты в моей власти», «провёл лезвием по животу» - это, по-твоему, добровольный половой акт?

     - Да, это всё было. Я признаюсь, да, связывал их. Я так уже привык, всех своих девушек я связываю, - только так я могу получить удовлетворение. Если девушка отказывается, я понимаю, что это не моё, и мы расходимся. Многие меня считали психом и разрывали отношения, но я никому не угрожал.

     - Где ты работаешь?

     - Ночным сторожем на складе.

     - Почему же тебя интересовали книги по разделке трупов?

     - Да я их даже не читал! Выбрал случайно, поскольку я изображал из себя хирурга.

     - Зачем это было надо – изображать хирурга?

     - Мой брат – хирург, а я воспользовался его пропуском в библиотеку.

     - Это нам известно, я спрашиваю, зачем это было надо?

     - Чтобы лучше знакомиться с женщинами. Если ты – никто или сторож, как я, с тобой никто не пойдёт. А на хирурга девушки хорошо клюют.

     - То есть весь твой интерес был в соблазнении женщин?

     - Да, а что тут такого?

     - Погосьянц, время – двенадцать часов ночи, а ты всё морочишь мне голову. Ты любил женщин и для этого специально снял квартиру, чтобы туда их завлекать, так?

     - Так.

     - А теперь объясни, почему тебя не интересовали другие женщины, кроме тех, кто работал в библиотеке? Но прежде, чем отвечать на этот вопрос, учти, что судьба твоя сейчас висит на волоске. Скрыв от следствия любую, самую мелкую деталь, ты рискуешь стать тем человеком, на которого повесят три трупа.

     - Ничего я не скрываю.

     - Чем был вызван такой выборочный сексуальный интерес к сотрудницам библиотеки?

     - Меня попросили, - выдавил он и запнулся.

     - Кто и о чём попросил?

     Можно мне выпить воды? – разволновавшись, попросил Погосьянц.

     Жечков распорядился снять с «арестованного» наручники и принести воды.

     - Это долгая история.

     - Ничего, у нас вся ночь впереди.

     - У меня есть приятель, Паша его зовут, мы с ним вместе фарцевали у магазина «Олимп». И я ему был должен полторы тысячи. В общем, такая история вышла: эти деньги я занял у него под покупку товара, а после реализации собирался вернуть долг. И тут мою квартиру ограбили, и весь товар вынесли. Ну, хрен знает, может, это он сам и подстроил, но я-то по-любому попал. Товара нет, долг висит – хоть вешайся. Я ему, конечно, обещал вернуть деньги в самое ближайшее время, но как это сделать, понятия не имел. И тогда он сам ко мне подошёл и спросил, не хочу ли я подзаработать, чтобы, значит, часть долга погасить. Ясное дело, я согласился, и он свёл меня с человеком, который готов был заплатить мне тысячу за одно дельце. Ну, думаю, точно криминал. Отказываться не буду, но и исполнять тоже не стану. Главное, думаю, отсрочить срок выплаты.

     - Что это был за человек? Он как-то представился?

     - Герман и всё.

     - Что за дело предложил Герман?

     - Сказал, что дело плёвое, как раз по моей первой специальности. Паша ему, видимо, наплёл про меня.

     - По какой специальности?

     - По бабам.

     - Большой спец?

     - Можете смеяться, но в этом вопросе тоже талант требуется.

     - Дальше.

     - Короче, в библиотеке в этой работала баба, у которой муж барыга по автозапчастям. Со слов Германа он был подпольным миллионером: вагонами из Тольятти гнал дефицитные детали и толкал их на станции техобслуживания

     - Что от вас требовалось?

     - Поиметь его жену, библиотекаршу эту, с последствиями.

     - В смысле?

     - Ну, под камеру, чтобы компромат был. А дальше, значит, этот Герман хотел каким-то образом прижать этого барыгу, не знаю, так он мне объяснил.

     - И ты согласился?

     - А какой здесь криминал? Я даже подумал, что легко отделался. Мне бабу разложить как подстилку на пляже.

     - Фамилия этой женщины?

     - Жены барыги? Шадрина, Марина.

     Жечков, словно, впервые слыша эту фамилию, переспросил:

     - Как? Шарина?

     - Шадрина. Марина Шадрина, - отчётливо выговорил Погосьянц.

     Жечков выложил перед ним фотографий нескольких женщин и спросил, может ли он её опознать среди них.

     - Она, - взяв со стола фотографию Шадриной, уверенно ответил он.

     - Продолжай.

     - А что продолжать? Дело своё нехитрое я сделал. Заработанные мной деньги Герман передал Паше в счёт долга.

     - Значит, вы её скомпрометировали?

     - Ну да.

     - Каким образом?

     - Герман дал мне таблеток каких-то, чтобы я подмешал ей в шампанское. Она и отрубилась, да так, что потом ничего не помнила.

     - В чём заключался компромат?

     - Поснимал на фото в разных, так сказать, ипостасях.

     - И передал эти фото Герману?

     - Да, это было условие получение денег.

     - Что именно ты передал Герману? Плёнку? Фотоаппарат?

     - Плёнку.

     - Когда это произошло?

     - В декабре прошлого года.

     - А дальше? Ты с ней встречался потом?

     - Один только раз, в прошлом месяце она сама позвонила и попросила перевезти на машине вещи с квартиры матери. Ну, я ей помог.

     - Когда это было? Точное чисто помнишь?

     - Где-то в середине мая.

     - Куда вы ездили?

     - В Медведково, а потом к ней в Ясенево.

     - Какие вещи перевозили?

     - А никаких. Я так и не понял, зачем мотался.

     - В тот день, когда ты перевозил её вещи, где и как вы встретились?

     - Я подъехал к библиотеке, она меня уже ждала там.

     - Где именно?

     - На автобусной остановке.

     - На какой стороне улицы?

     - Со стороны реки, в сторону киевского вокзала.

     - Она стояла прямо на остановке?

     - Я не помню. Нет, чуть подальше, там, где машины ловят.

     - Как она была одета?

     - Вроде юбка в клетку и блузка на ней были.

     Допрос прервал телефонный звонок. Услышав в трубке голос Федосеева, Геннадий посмотрел на часы, - была половина первого ночи. Значит, он знает, что я всё ещё на работе, отметил про себя он. Ничего хорошего такой звонок не предвещал.

     - Геннадий, мы же договорились - начал Федосеев, - что с Погосьянцем будем действовать согласованно.

     - Но мы не договорились, с каким именно. 16 мая Шадрину отвозил с работы на своей машине Погосьянц – младший. Сейчас он у меня.

     - Вот этого делать не стоило, - упрекнул его Федосеев.

     - Он был последним, кто видел Шадрину, и у меня не было никаких оснований медлить с его поисками.

     - Всё понимаю, но ты поторопился с задержанием.

     - Анатолий Петрович, если я мешаюсь под ногами, то могу отойти в сторонку. Тем более, у меня сейчас дел невпроворот по Самохину и Сунгоркину. Там предстоит еще тела искать.

     - Не заводись. Не могу тебе по телефону многого сказать, но этого парня, который сейчас у тебя, мы забираем.

     - Как забираете? – удивился Жечков.

     В этот момент, словно, по команде, в кабинет вежливо постучали и сразу же вошли двое мужчин среднего возраста и средней внешности в серых костюмах.

     - Вы говорили с Анатолием Петровичем?

     - Да, говорил.

     В общем-то, Жечков понимал, что выйдя на след Германа, он залезал в чужой огород. И реакция Федосеева не заставила себя ждать. Всё в этом деле было утыкано красными флажками, переходить за которые не рекомендовалось. Геннадия это бесило, он не раз хотел поставить вопрос ребром: либо мы, без дураков, ищем пропавших людей, либо играем во все эти игры. Пока происходило второе.

     - Не отдавайте меня! – наивно попросил Сурен. Вы же верите, что я никого не насиловал и не убивал? – обратился он к Геннадию.

     - Хотелось бы верить.

     - Клянусь Богом!

     - Не беспокойся, они тебя отпустят, - сказал на прощание Жечков, после чего люди Федосеева вывели задержанного из кабинета.

     Жечков сложил документы в сейф, потушил свет и вышел. Последняя, чуть ли не единственная внятная версия не подтвердилась, и он снова оказался у нулевой отметки.

     «Провались они все пропадом!», - захлопнув дверь, в сердцах бросил он.

     

     ***

     

     С Самохина сняли наручники, чтобы он показал, как именно он разбрасывал на дорогу саморезы. Следственный эксперимент проводился в движении по минскому шоссе, поэтому вместо саморезов ему дали горсть пластиковых зубочисток. Повторяя свои действия, он опустил переднее пассажирское стекло, высунул наружу руку и, заведя её вверх, высыпал над крышей разноцветные палочки. Оперативники из следовавшей сзади машины зафиксировали, как увлечённые воздушным потоком, они шлейфом стелились вдоль колеи движения.

     - Раскидали, дальше что? – спросил Жечков, пока его сотрудники вновь одевали наручники на Самохина.

     - Дальше смотрели в зеркало. Если задняя машина резко теряла скорость, мы притормаживали, тушили фары и съезжали на обочину.

     У столбика с отметкой «65-й км» Жечков попросил остановить машину.

     - Это здесь было?

     - Чуть подальше, за вывеской «лесничество».

     - На каком расстоянии вы останавливались от той машины?

     - В километре где-то, не больше.

     Жечков по рации попросил заднюю машину держать дистанцию в несколько сот метров, после чего движение возобновилось. Проехали большой щит с надписью «лесничество».

     - Вот здесь, в начале спуска мы разбросали шурупы.

     - И начали наблюдать в зеркала?

     - Да. Смотрим, она встала на обочину. Мы съехали до конца спуска и вот где-то здесь тоже встали.

     Оперативная машина остановилась. Второй, выполнявший роль «жертвы», автомобиль занял позицию в нескольких сотнях метров сзади. Самохина вывели на обочину.

     - Что вы делали дальше? – продолжил эксперимент Жечков.

     - Сунгоркин по опушке шёл к той машине.

     - А вы?

     - Я оставался на месте.

     - То есть, он шёл один?

     - Да.

     - Как Сунгоркин поступал с телами жертв?

     - Он их закапывал.

     - Один?

     - Да.

     - Сколько же на это у него уходило времени?

     - Точно не могу сказать.

     - И всё это время, пока он избавлялся от трупа, машина пострадавшего стояла на обочине?

     - Да.

     - Хорошо. Оставаясь здесь, как вы понимали, что дело кончено?

     - Сунгоркин проезжал мимо на этой машине и мигал мне. Я трогался и ехал следом.

     - То есть, всё делал один Сунгоркин? В таком случае непонятно, зачем вы ему были нужны. Как вы это объясните?

     - На две машины нужны два водителя.

     - Только из-за этого?

     - Да.

     - Точное место захоронения вы можете сейчас указать?

     - Вряд ли. Где-то в этих лесах. Тут и днём особых ориентиров нет. А в темноте и подавно.

     - Как далеко от дороги вы закапывали их?

     - Ну, вглубь леса, может, метров сто, - сказал Самохин, прежде, чем спохватился. Это Сунгоркин мне так говорил. Меня там не было.

     Жечков лишний раз убедился, что Самохин лжёт.

     На следующий день следственный эксперимент повторился, но уже с Сунгоркиным. В отличие от своего подельника, тот указал место нападения на несколько километров дальше, в районе 69-го километра в сторону области.

     - Итак, вы заметили, что машина сзади, предположительно, проколола колёса. Ваши дальнейшие действия?

     - Мы разворачивались обратно в сторону Москвы, проверяли эту машину…

     - Проверяли – это как?

     - Проезжая мимо, смотрели, нет ли там посторонних.

     - Дальше.

     - Потом, проехав обратно километра два, снова разворачивались и заходили, как-бы с тылу, присматривая место, где можно спрятать нашу машину. Потом шли лесом.

     - Пойдёмте, - сказал Жечков, предлагая Сунгоркину повторить весь свой маршрут.

     - Но мы далеко шли по лесу. Метров пятьдесят от дороги.

     Группа в составе Жечкова, Сунгоркина и пятерых оперативников углубилась в лес и пошла вдоль дороги.

     - Почему вы так глубоко углублялись в лес?

     - А ближе тут ссут часто.

     Пройдя по лесу пару сотен метров, они вышли к заранее припаркованным там Жигулям, рядом с которыми стоял изображающий жертву сотрудник. Затем Сунгоркин подвёл всех к кромке леса.

     - До машины тут метров двадцать и идти через овраг, поэтому незаметно подкрасться не удалось.

     - Вы спустились в овраг, - констатировал Жечков, вместе с Сунгоркиным повторяя его путь к Жигулям.

     - Я пошёл через овраг напрямик к машине, а Лёха метрах в тридцати, чтобы зайти сзади.

     Когда я поднялся на обочину, он на меня уже смотрел.

     - Он вас заметил?

     - Да.

     - Где он стоял?

     - У багажника, он что-то там доставал.

     Сотрудник-жертва встал у багажника.

     - Вы сразу на него напали?

     - Нет. Я вначале спросил, не нужна ли ему какая-то помощь.

     - Что он ответил?

     - Ничего. Он сразу догадался.

     - Он сопротивлялся?

     - Не, ему Леха сзади по башке монтировкой и всё. У него же всё внимание на меня, Лёху он даже не видел.

     - Лёха – это Самохин? Он бил?

     - Да.

     - А ваша функция в чём заключалась?

     - На подстраховке. Ну и как второй водитель.

     Жечков ещё задавал вопросы, а диктофон прилежно всё фиксировал, но внутри у него начало расти тошнотворное чувство мерзости от исполняемой им работы. Ему самому, вдруг, захотелось забить до смерти этого Сунгоркина с Самохиным, закопать их здесь же и со спокойным сердцем вернуться в Москву, уютно поужинать с женой, выпить вина.

     Место захоронения трупа Сунгоркин, естественно, не помнил.

     

     ***

     

     Нить, ведущая к «Герману», а от него к заказчикам шантажа Шадриной, оборвалась так же внезапно, как и возникла. Представившийся Погосьянцу под именем «Герман» Илья Борисович Тернавский пять месяцев назад «эмигрировал в Израиль» и в настоящий момент находился в Вене в ожидании американской визы. За ним, конечно, наблюдали в Австрии, но с оперативной точки зрения этот игрок уже покинул поле.

     Раскрыть с наскока тайну исчезновения Шадрина не получилось. Благодаря целому ряду мероприятий, Грибину удалось представить криминальную версию в качестве доминирующей, но не более того. Теперь, когда следователи всей московской области были ориентированы на поиски автомобиля и останков семьи Шадриных, - а это могло занять годы - генерал смог, наконец, приступить к выявлению возможных связей «пропавшего» с оперативными сотрудниками московских резидентур. То есть, заняться своими прямыми обязанностями.

     Грибин затребовал в Девятом Управлении все журналы наружного наблюдения с 16 декабря 1979 по 19 мая 1980 включительно. Генералу Сарычеву, заместителю руководителя «Девятки» это сразу не понравилось:

     - Скажи, что, конкретно, тебя интересует, и мы найдём. Зачем эти проверки устраивать?

     - Меня всё интересует, - не поддался Грибин.

     Поняв, что начальник контрразведки настроен решительно, Сарычев поручил своему заму подготовить все запрашиваемые материалы.

     - Еще нам нужен отдельный кабинет, - дополнил Грибин.

     - Я смотрю, вы к нам надолго перебираетесь?

     - Как пойдёт.

     

     В выделенном кабинете на стене висела кумачовая Доска Почёта, на которую вместо передовиков производства были вклеены фотографии девяти установленных среди сотрудников посольства США оперативников ЦРУ. Рональд Хэтэвей, как и подобает руководителю, был помещён на самый верх доски, все рядовые сотрудники находились ниже своего шефа. Все на фотографиях улыбались, словно подначивали старика Грибина.

     Полковник Немечек, заместитель Сарычева, выложил перед Грибиным пять сшитых томов папок.

     - Сколько здесь приблизительно рапортов? – спросил Грибин.

     - В день у нас в среднем бригады сдают по двадцать-тридцать рапортов. В месяц это около семисот, получается три с половиной тысячи.

     - Многовато, - взвешивая в уме массив информации, задумался Грибин.

     - Может быть, имеет смысл сконцентрироваться на какой-то локальной дате? – предложил полковник.

     - Эту дату я как раз и ищу. Она должна находиться в отрезке времени декабрь-май.

     - Если ограничиться только оперативниками, тогда рапортов будет намного меньше.

     - Пожалуй, да, меня интересуют только эти ребята, - Грибин кивнул в сторону «доски почёта».

     - Они у нас под плотным колпаком, - похвалился полковник.

     - Не уверен в этом. Иначе бы не пришёл.

     - Пожалуйста, проверяйте, - указал на пухлые папки полковник.

     - С завтрашнего дня на постоянной основе, здесь, с трёх часов дня я хочу проводить опросы всех, без исключения, бригад наружников. Один день – одна бригада. Обеспечьте, пожалуйста, - генеральским тоном распорядился Грибин.

     

     ***

     

     Военные, как всегда, всё напутали. Когда водитель Юра привёз Жечкова в район 65-го километра минского шоссе, цепь солдат уже была выставлена, но не на той стороне дороги.

     - Всё хорошо, но нас интересует лес с противоположной стороны дороги, - расстроил капитана Геннадий.

     Капитан тяжело вздохнул: для трёх сотен солдат перебежать шоссе с интенсивным движением представлялось рискованной операцией. Поэтому солдат снова погрузили в грузовики, и они тронулись в путь в поисках ближайшего разворота.

     Цепь из трёхсот солдат с дистанцией в пять метров обеспечивала надёжное прочёсывание фронта в полтора километра. Затем, внахлёст, цепь смещалась на один километр в сторону области. Солдатам была поставлена задача докладывать о любых подозрительных местах с нарушенным слоём почвы.

     Зеленые человечки углубились в лес, и Жечков задумался, стоит ли ему ждать результатов прочёсывания? За всю его служебную практику он не мог припомнить ни одного случая, когда прочёсывание дало бы хоть какие-то результаты. Однако, в этот раз всё было по-другому. В районе 68-го километра, примерно в пятидесяти метрах от дороги солдаты нашли останки.