Бумажка о необходимости приехать в один из кабинетов этого здания была неожиданной, но не более.
На входе ему указали направление и дали сопровождающего. У входа в нужный кабинет его оставили одного, и он постучался и вошел.
И сходу был ошарашен криком "Явился, подонок!" и ударом в лицо, а потом еще и еще.
Когда ему дали передышку и допрашивающий устало курил, он поднялся и, стараясь говорить твердым голосом, спросил: "Вам не кажется, что произошла какая-то ошибка? В чем меня обвиняют?"
Допрашивающий зловеще усмехнулся, раздавил окурок в пепельнице и лениво сказал: "Не желаем признаваться, значит? Ну-ну, будем работать дальше".
И с ним работали дальше, преимущественно вдвоем, задавали тучу странных вопросов (причем ответы совсем не слушали, казалось), иногда давали передышку и говорили задушевным голосом о личном, но основными и нарастающими чуствами были боль, страх и усиливающаяся шизофреничность и бессмысленность происходящего.
И он не понимал, за что.
Когда он задумался, не зная, как ответить на очередной идиотский вопрос, почему-то имеющий отношение к политике, второй допрашивающий сказал в пространство: "Ну, раз отвечать отказывается, приведите сестер" - и открылись незамеченные до того двери, и в них втолкнули его сестер. Сестры заорали что-то испуганно-невнятное и бросились к нему.
Представив, что их ожидает такой же ад - или хуже - он сбил с ног обоих своих мучителей, схватил сестер за руки и рванул в ближайшую дверь, которая, как казалось, вела на выход.
Дальнейшего он не помнил.
Очнулся он лежащим на теплом асфальте. с чувством полной опустошенности. Сестры спокойно сидели рядом, а еще дальше, схватившись руками за головы, прямо на асфальте сидели несколько человек, в том числе - его мучители.
Он встал и оглянулся, прикидывая, куда бежать, и обомлел: здания, куда его приводили, не было, была дыра в земле, и где-то в глубине виднелись обломки.
Один из допрашивавших - первый - подошел, встал у края провала и с тоской посмотрел вниз, а потом глянул на него и сказал: "О чем-нибудь хочешь спросить?"
- Сам расскажешь, - ответил он и удивился, каким глухим и незнакомым, командным голосом он говорит. Как будто другой человек говорил за него.
- Расскажу. - согласился допрашивающий. - Когда привели сестер, ты схватил их за руки, посмотрел на потолок и стены вокруг, пробормотал "Сейчас начнется" и побежал к выходу.
А мы, естественно, за тобой. Мы ж за тебя отвечаем, пока ты здесь. Несколько человек из тех, что были в здании, побежали за нами, а когда мы выбежали, здание просело в эту дыру в земле. Это не взрыв, ничего такого.
Я не знаю, сколько там осталось, сейчас спасатели прибудут.
- Вы бы больше игрались с тем, в чем ни хрена не понимаете. Ты же хотел получиь ответы на свои вопросы - ты их получил, так? И заплатил свою цену. Правда, не ты, окружающие - но кто знает, как заплатишь ты? Или у тебя еще остались вопросы?
- Да вопросов сколько угодно, спрашивать страшно.
- Знаешь, в чем твоя ошибка? Пока ты мучил меня и наслаждался своей властью над неповинным ни в чем человеком, я мог сказать себе "Этот человек не ведает, что творит". Но когда ты притащил сюда мою семью - все, счет к оплате.
Я, пожалуй, скажу тебе напоследок о нескольких правилах техники безопасности.
Как только твоя несправедливость переходит некоторые границы, можешь готовиться к неприятностям для себя. Убил, унизил, ограбил беззащитного - жди проблем для себя. Даже если земной суд к тебе претензий не имеет. Решил, что деньги важнее чужих жизней - кто-то решит, что деньги важнее твоей жизни.
"Ибо какою мерой мерите, такой и вам отмерится".
До революции вон с презрением смотрели на нищих - а потом попробовали сами, что значит, быть нищим. Или стреляли в беззащитную толпу - нашлись те, кто стрелял в беззащитных них.
- И кто же определяет, что есть несправедливость? Уж не ты ли?
- Ты сам и определяешь. Отнял у человека возможность прокормиться честным трудом - получишь вокруг людей, кормящихся нечестным, а то и сам будешь искать возможность прокормиться честным трудом. Я не Господь, не знаю, как справедливость будет восстановлена.
- Вот только Господу и дела, восстанавливать справедливость.
- А как же иначе, если человек создан по образу и подобию Божьему, и сам своих сил не знает. Вот и стремится то в свиньи, то в хозяева жизни.
И та несправедливость, которую сотворили в отношении тебя, не оправдывает ту несправедливость, которую творишь ты. Каждый отвечает за себя.
Ладно. Нам пора.
- Вас отвезут. Ты меня простишь?
- Я прощу. Господь простит ли, не знаю.
Они ехали домой знакомой дорогой. Дома сестры моментально ожили, защебетали о том, как им понравился спектакль и как здорово, что они его наконец-то вытащили в театр.
- А что вам больше всего понравилось? - Осторожно спросил он.
- Лучше не спрашивай, - сказала одна из сестер чужим, не своим голосом.
- Ну, в спектакле, в общем-то неплохо показано, как легко попасть в глупую ситуацию, и как трудно из нее выбираться. - Сказала другая.
Она помолчала и тоже добавила не своим голосом:
- Особенно, если это не в первый раз.
И они разошлись по комнатам. А утром проснулись и ничего не помнили.