Аннотация: Критическая статья о критическом положении дел.
Орлова Н.А., к.ф.н.
Критический очерк
За несколько сот лет своего существования европейская философия из царицы наук превратилась сначала в их служанку, а теперь и в нищенку, которая подсматривает в замочную скважину, как веселятся сильные мира сего (то бишь естественные науки). Ее, как обнищавшую родственницу, если еще и зовут куда-нибудь, то лишь в дань памяти великих заслуг прошлого. Как же получилось так, что современные философские тексты воспринимаются, как анекдот: "В Майами (читай: физика) солнечно, на Канарских островах (читай: генная инженерия) безоблачная жаркая погода [и так далее по всему миру], в деревне Гадюкино (читай: философия) - дожди!"?
Понятно, что обстоятельства не всегда были так плачевны. Еще в начале 20 века философия была полна сил и идей, но уже тогда чувствовалось, что она сама загнала себя в такой интеллектуальный угол, из которого можно вырваться только экстраординарными усилиями экстраординарных личностей.
В кризис основ философия вошла одновременно со своей вечной сопернице и напарницей физикой. Но если физика в лице лучших своих представителей сделала несколько колоссальных прорывов (по крайней мере в теориях относительности, квантовой механике и сейчас в лице струнной теории, или М-теории), изменив наше представление о базовых свойствах вселенной, то философия застряла в логическом противоречии между понятиями - "материей" и тем, что сейчас принято ей противопоставлять, а именно "сознанием".
Сознание было введено в круг основных вопросов философии не так давно (на фоне других основных вопросов). Но оно возникло не на пустом месте, а было преемником своего более элегантного предка: res cogitans. Эта почтенная дама вышла на мизансцену европейской философии в пьесе Декарта вместе со своей партнершей res extensa. Однако их дуэт был построен уже по законам контрапункта и самой интригующей "res", простите за каламбур, была точка их соприкосновения.
Идея Декарта была невероятно радикальной и продуктивной для своего времени. Вместо смутных рассуждений о "мире" и "человеке", он предложил "среды", которые могли быть ясно помыслены каждая лишь сама по себе. Мир физический и мир психический (как бы сказали теперь, но не говорил Декарт) распались на две принципиально разные "истории". Однако в итоге этот когито-экстенсный дуализм как рогатина медведя загнал современного философа в ситуацию, из которой любой выход кажется неверным. Оставаясь внутри формальной логики, философы выбирают из четырех возможных вариантов: сознание и "материя" тождественны: 1) оба материальны, 2) оба идеальны; сознание и "материя" не тождественны: 3) сознание идеально, материя материальна; 4) сознание и материя - модусы иной, третьей, субстанции. При этом, современное положение дел в философии сознания таково, что сознание и материя отождествляются как "оба материальные": в первом случае мозг производит сознание, как желудок - желудочный сок; во втором случае сознание понимается как эпифеномен мозговой деятельности: мозг производит сознание, но оно не имеет самостоятельного онтологического статуса, т.е. имеет природу миража или радуги.
Самое печальное в этой располюсовке, что она, во-первых, крайне узка по своей изначальной формулировке, во-вторых, она превращает философа в игрока с четырьмя картами на руках: при этом какую карту ни выбери - все равно будет конфуз. И тот, кто берется доказывать одну из выбранных версий, попадает в известные уже не первое столетие логические ловушки и топчется на месте. Поэтому и возникает у заинтересованного читателя ощущение, что он, как герой фильма "День сурка", просыпается под одну и ту же музыку в одном и том же дне - и так без конца.
Не могу сказать, что выход из ситуации прост и очевиден - иначе его давно бы нашли. Скорее всего - он труден, но это не значит, что не нужно пытаться.
Сравнивая ситуацию в философии с ситуацией в физике, можно увидеть, что физика находится в очень выгодном положении: происходящие в ней невероятные изменения связаны с расширением ее предметной сферы - она перешла к изучению сверхвысоких скоростей и сверхтяжелых масс, а также в мир микрообъектов. Философия, наоборот, пошла путем "сужения" предмета. Изначально базовые и предельные "предметы" были катастрофически "сужены": от "бытия" сначала осталась "материя", а потом "мозг"; от "идеального" осталось "психическое", а потом "сознание".
Но все же чрезвычайно интересно, почему, процветая долгие годы, философия, похоже, свернула себе шею на самом "близком", что может к нам быть, - на сознании? Может быть, такое "сужение" предметной области неоправданно, может быть, сознание относится к тем "вещам", которые имеет смысл вынести за скобки философских исследований, предоставив естественным наукам? Но, говоря честно, мы не можем ответить на этот вопрос утвердительно минимум по двум причинам.
Во-первых, логика самого философствования, начиная с коперниканского поворота И.Канта, не могла не привести к тому, чтобы не взять под пристальное рассмотрение lumen naturale - естественный свет разума, предшественника "сознания". В этой логике рубеж 19-20 вв. в философии был схож с рубежом 19-20 вв. для физики, только вот кто же Эйнштейн философии?
На это звание могли претендовать несколько человек.
Одной из попыток философски говорить о сознании была феноменология Э.Гуссерля. Однако недостаток этой теории был в том, что она изучала сознание методом интроспекции и как бы "изнутри" самого сознания. Это не могло не привести к закономерным трудно разрешимым вопросам: как соотносятся сознания друг с другом? Как возможны синтетические суждения (вопрос Канта, но взятый со стороны "внешнего мира"), т.е. почему у нас вообще есть опыт внешнего мира, почему мы отличаем, например, псевдогаллюцинации (термин психиатрии) от впечатлений внешних объектов? Иными словами, феноменология, предложив феноменологическую редукцию в качестве метода, сама поставила себе ограничения и поэтому попала в ситуацию паралогизма: любое рассуждение с позиций сознания о том, что находится "за" его пределами обреченно находить самое себя, а не то, что искало. Поэтому феноменологию можно рассматривать как философский метод, но не как полную философскую систему.
Второй кандидат на звание Эйнштейна от философии - это, как это ни покажется странным, З.Фрейд. Его подход к сознанию был вполне философским. Его "трансцендентальный субъект" в издании второй топики выглядит почти по-кантиански: три инстанции Эго, Супер-Эго и Ид, но, в отличие от кантианских "ярусов", эти инстанции находятся в динамических отношениях, результатом которых и является так называемое "динамическое бессознательное". Сознание при этом оказывается частью Эго, поскольку Эго имеет и другие, бессознательные, части, например, защитные механизмы (которых сейчас насчитывают до сорока). Из этих постулатов вытекало, что сознание не может с уверенностью что-то утверждать даже о своем "носителе" (Эго, как минимум, и человеке, как максимум), как, например, пассажир автобуса может ничего не знать об устройстве автобуса и, более того, может даже не подозревать, что он находится в автобусе (если, например, он увлечен чтением философского трактата по философии сознания). Но и тут не обошлось без приключений. Во-первых, ни теория Фрейда, ни теория Гуссерля не говорили ничего о "природе сознания", они брали его как факт или как проблему, к которой нужно приложить усилия, т.е. они отнеслись к нему как "физики", а не как философы. Особенность теории Фрейда состояла в том, что он ввел еще одну экзотическую сущность - бессознательное (как "чистое" бессознательное влечение Ид и как динамическое бессознательное), но поскольку философия его времени уже была знакома с этой сущностью (через философию бессознательного Э.фон Гартмана, например, и через психиатрические исследования тяжелых душевных состояний), то заслуга Фрейда в том, что он не просто ее ввел, а увязал с сознанием, и эта "увязка" привела к сплошным неувязкам (простите за каламбур), поскольку сознание оказалось населено иллюзиями, статус которых трудно определим. Если в феноменологии в конце концов любое состояние сознания (ноэма) было реальностью в рамках сознания (другое дело, что могли путаться ноэзисы как акты сознания, и мы галлюцинирование могли считать восприятием, а воспоминание - иллюзией и т.д., но сама ноэма была данностью сознания), то в психоанализе статус фантазма оказался весьма таинственным: фантазм - в отличие от ноэмы - не осознается, но действует как бессознательная часть Эго (например, фантазм преследования или фантазм заражения). При этом нельзя сказать, что это какая-то внепсихическая сущность. И поэтому хотя фантазм может принуждать не хуже, а то и лучше, реального надсмотрщика, он не улавливается ни экспериментальными приборами, ни сознанием. Он действует как психический комплекс, от которого человек может страдать, не умея осознать его подчас даже в долгой терапии, не то что в интроспекции! Но при этом он может осознаваться специально обученным человеком - терапевтом - во время особых переживаний, чаще всего - переживаний проективной идентификации. Пошедший еще дальше К.Г.Юнг предложил два класса таких комплексов: одни формируются в ходе индивидуальной жизни человека и называются автономными комплексами (например, комплекс матери или отца), а другие - в ходе жизни человечества (как вида, расы, этноса, локального сообщества, клана, рода, семьи) и называются архетипическими комплексами, или архетипами. Мы их наследуем, как наследуем прямохождение, обезволошенность, предрасположенность к речи и т.п.
Тут философ может развести руками и сказать, что, конечно же, в философии сознание понимается "в широком смысле слова" и этим приравнивается ко всему психическому, но может и не развести, поскольку, как следует из современных философских диспутов о "трудной проблеме сознания" (см: Васильев В.В. Трудная проблема сознания. М., 2009), речь все же идет не о психическом вообще (куда попадало бы и психическое животных, а при некотором еще большем расширении и тропизмы растений), а именно об уникальной (как людям по крайней мере кажется) способности человека не просто мыслить, а мыслить осознанно, не просто чувствовать, а осознавать свои чувства и т.д.. На языке феноменологии речь идет об особых актах-ноэзисах, отличных от других психических и непсихических явлений. И именно начиная с психоанализа это "расщепление" стало демонстрироваться все более и более наглядно. Можно сказать, что 20 век заигрался в это "расщепление", вытаскивая на свет Божий все новые и новые фантазмы (такие безобидные, как искусство сюрреалистов или такие кошмарные, как войны, идеологические истерии и геноцид). Даже ведущие по размаху своих последствий фигуры 20 века - Гитлер и Сталин - для исследователей-психоаналитиков не только имели проблемы со своим собственным сознанием (истерия Гитлера и паранойя Сталина подробно обсуждались в литературе), но и стали своего рода медиаторами бессознательных фантазмов целых народов и вывели из недр коллективного бессознательного совершенно разрушительные силы. Словно вслед за физиками, расщепившими атом и выпустившими на волю колоссальные силы, были "расщеплены" и иные структуры, и эти энергии поменяли очертания не только внешних границ государств, но и внутренних границ - границ между человеческим и нечеловеческим, безумием и нормой, внутренним и внешним. Возможно поэтому один из вопросов 20 века - "Как возможна философия после Освенцима?" - должен пониматься не только как этический, но и как онтологический, так же как расщепление ядра атома приводит к пониманию того, что физика 21 века будет новой физикой с другим набором основных вопросов и сущностей.
Третьим претендентом на роль Эйнштейна европейской философии был К.Маркс, который был ближе эпифеноменальной парадигме сознания как креатуры более базовых экономических и классовых сил. Но "классовая природа" сознания - это утверждение не о сознании как таковом, а о его "содержаниях", поскольку все люди (не зависимо от классов, уровня развития и т.д.) сознанием обладают. Как форма, оно может быть очень разным по содержанию, но ведь и содержание сознания шизофреника мало похоже на содержание сознания "человека в зоне нормы", так что мы опять пришли к нашему "отправному пункту".
Сознание, как хитрый сурок, не торопится показывать свою мордочку из норки. А когда высунется, то сразу же принимается решать "быть или не быть весне". Поэтому не удивительно, что у некоторых возникало острое желание взять эту бестию за шиворот и как следует встряхнуть. Но - увы - сознание ускользает, а в наших руках остается что-то, что уже не оно.
Тут самое время вспомнить М.Хайдеггера с его бытием и временем. Может быть, именно он - Эйнштейн философии, подарившей миру новую онтологию, как Эйнштейн подарил нам новую онтологию мира физического?
Если посмотреть на базовые понятия философии, как смотрел на них Хайдеггер, то разве бытие не ускользает от какого бы то ни было "опредмечивания", "овеществления", будь то наши описания или наши действия? В наших руках остаются "вещи", но не бытие. Но, возможно, иначе и не может быть, если бытие - не вещь. Его не схватишь руками (даже усложненными очень сложными научными приборами, измеряющими разные волны и нейронные импульсы). Разве можно схватить руками пространство-время? Его можно мерить, но в наших руках остаются только линейки, часы и формулы. Так на каком же основании мы решили, что сознание, если к нему всерьез относиться как к предмету философии - это вещь?
Но если вопрос о сознании наследует вопрос о предельных основаниях, то неминуемо в недрах вопроса о сознании живет другой - более ранний - вопрос о душе и ее природе. Только "территория" души (которая во времена анимизма занимала весь мир) сжимается как шагреневая кожа. Сначала душу выгнали из мира, потом - из животных (Декарт), потом - из человека, заменив сознанием, но она продолжила подпольно существовать как бессознательное.
Поэтому в онтологической философии Хайдеггера мы не встретим сознания. Для него вещи явлены в бытии, которое - простор, как все человеческие события явлены во времени. Человек и бытие - это родные души, пространство-время. Очень похоже на Эйнштейна!
Предположим, что это так. Но физика 20 века украшена не только теориями относительности Эйнштейна, но и квантовой механикой, и уже успела предложить новую теорию, в которой многие физики надеются увидеть гармоничное объединение квантовой механики и теории относительности.
А был ли у философии свой Гейзенберг? Предположим, что Хайдеггер, как Эйнштейн, создал новый язык о новом мире, и его поняли так же тяжело, как Эйнштейна, но многие заговорили его языком, копирую лексику и интонации. Допустим, его действительно поймут в полной мере лет через триста. Но где же те философы, что рискнули заглянуть в микромир души? И смогли ли они создать адекватный инструментарий для такого "заглядывания", и что они поняли в итоге?
На мой взгляд, З.Фрейд, не ставший Эйнштейном в том смысле, как ему, быть может, хотелось, положил начало тому направлению, которое сходно по своей идее с квантовой механикой. И хотя в конце жизни он предпринял попытку экстраполировать психоанализ на культуру и антропологию в целом, его базовые достижения - это сделанные "под сильным увеличением" исследования микропсихических событий (жестов, оговорок, острот, симптомов, сновидений...). И точно также как до теории суперструн не удавалось "слить" воедино теорию относительности и квантовую механику, точно также не удавалось вписать в единую систему крупномасштабную панораму Хайдеггера и микроисследования последователей психоаналитического подхода. Более того, департамент прикладной психологии все больше и больше отдалялся от каких бы то ни было философских позиций, порождая в лучшем случае связные эмпирические теории, но не претендуя на какие бы то ни было онтологические заключения. В итоге весь накопленный этой богатейшей сферой знания опыт остается по преимуществу в рамках самой этой сферы, теперь уже в силу высоко терминологизированного и специализированного языка, который мало понятен даже собратьям-психологам.
Поэтому не удивительно, что философы предпочитают идти своим путем (в лучшем случае учитывая достижения другой "линии" развития психологии - бихевиоризма, как более доступной для чтения и понимания) и не удивительно, что рано или поздно они оказываются в милом городке, где единственно важным событием оказывается "увидит или не увидит сурок свою тень".
Эта метафора поможет нам обратить внимание еще на один важный момент. Философы продолжают жить в "мире до Фрейда", как некоторые физики пытались продолжать жить в "мире до квантовой механики". Они по-прежнему продолжают относиться к сознанию как принципиально устанавливаемой и описываемой вещи, и считают, что самое сложное, это понять, как и, главное, зачем эта "вещь" синтезируется в нашем мозгу. Ведь действительно - зачем? Без нее было бы намного лучше! В их собственной терминологии оно не более чем "привидение в машине" (теле), механику которого естественные науки изучают все лучше и лучше. Однако и "тень", и "привидение" - это понятия аналитической психологии, наследницы психоанализа. С точки зрения аналитической психологии, такие "феномены" имеет смысл рассматривать не как то, что надо побыстрее устранить, а как то, на что надо срочно обратить внимание, пока не стало поздно. Поэтому вместо вопроса "зачем в нашем теле завелось привидение?", который стал главным вопросом философии второй половины 20 века, можно было бы констатировать, что мы пришли в интеллектуальный и этический тупик. Так тяжелый невротик может начать лечиться, только приняв и осознав этот "бесконечный тупик", этот "день сурка", в котором он живет.
Поэтому в то время, когда современные физические теории, такие, например, как М-теория, объединившая усилиями Э.Виттена пять струнных теорий и теорию супергравитации, открывают новые измерения физического мира (10 пространственных и одно временное на уровне меньше планковского), то философы продолжают упорно бегать по одномерному миру плоского и скучного как выжженное поле "сознания".
Поэтому их очень хочется спросить: "Зачем ваш мозг порождает такие концепции-привидения?", которые лишены жизни, смысла и вообще всего того, чем так богата современная физика - радости новых поворотов сюжета и захватывающего дух понимания, насколько нетривиален мир.
Но если бы философы были внимательны хотя бы к языку (как призывал Хайдеггер) и читали психоаналитиков (а не бихевиористов), то не смогли бы пройти мимо слова "привидение" просто так. Привидения появляются там, где кто-то убит. Кто же был убит в машине-теле? Видимо, ответ очень прост - душа.
А один из главных вопросов о душе был, например, проста она или сложна. Поскольку душа была заменена "психикой", то теперь это вопрос звучит как ненормальный, поскольку и так ясно, что психика (даже если ее "нет" или она "эпифеноменальна") устроена очень сложно. Но вопрос о простоте был иной и понимать его надо иначе. Например, можем ли мы ответить, просто или сложно устроено пространство? С одной стороны, пространство состоит из мест (точек, например), но значит ли это, что пространство распадается на точки или что его можно разложить на точки? Это очень старый вопрос, со времен апорий Зенона. То, что вмещено в пространство, создает видимость его сложности (т.е. разложимости) на элементы. Но тогда как же физики говорят о пространственных измерениях в структуре меньшей, чем кварки? На какие элементы разложимы те пространственные измерения, если они сами - форма предельно малого элемента? Поэтому вопрос о пространстве-времени оказывается важнейшим вопросом физики 21 века. Может быть - и философии тоже?
Философы могут сказать, что это не более чем конструкты физиков, которым в реальности может ничего не соответствовать, но их вопросы и их конструкты настолько занимательнее философских, что невольно становится жаль бывшую царицу наук.
Поэтому если бы философы, например, допустили (как гипотезу), что душа - проста (как Лейбниц, математик и философ, допустил, что душа - монада), а сознание - ее форма (или одна из форм, или атрибут или что-то еще), то думать о сознание стало бы намного сложнее, чем перетряхивать "квалия", или "ментальные образы", прикидывая на свой вкус и лад долю "реальности" в этих эфемерных образованиях.
Конечно, было бы нечестно просто предположить, что душа - это брана (но ведь все же могут же некоторые физики предложить гипотезу, что вся вселенная - это брана!), поскольку это тоже бы ничего не сказало о сознании и было бы похоже на римейк монадологии Лейбница, но все же в таком развороте была бы хотя бы интрига и неожиданность. А заодно и бессмертие, которое связывалось с душой в разных религиях и философских учениях. А заодно и материальность, поскольку браны - это минимальные формы существования энергии. А заодно и идеальность, поскольку пространство-время уж точно не материя в современном ее понимании.
Или, например, для того чтобы понять ситуацию с непонятной субстанцией, имеет смысл воспользоваться более широкой философско-культурологической перспективой и посмотреть, как обстоят дела в других, не европейских крупный культурах. При этом мы можем с удивлением обнаружить, что присущего европейской культуре фундаментального противопоставления идеального и материального в них может не быть, как, например, в китайской культуре. Исследовавший этот вопрос российский синолог А.И. Кобзев подчеркивает, что китайская культура в своей основе едина, а не расщеплена на идеальное и материальное, предлагая считать это расщепление особенностью и отличительной чертой индоевропейской цивилизации, которую унаследовала европейская христианская культура ("фаустовская душа", в терминологии О.Шпенглера). Но "суть всей коллизии в том, что в XX в. Запад постепенно утратил свое духовное ядро, скреплявшееся как философским, так и религиозным идеализмом, питавшим героически-безумную веру в стоящий над реальностью, истинный трансцендентный мир, во имя которого стоит жертвовать всем и даже самою жизнью" (см.: Кобзев А.И. Китай в глобальной поляризации культур). Возможно, следуя этой логике развития, проблема сознания и выглядит так печально, поскольку изначально это была не проблема, а аксиома и предельное допущение. В качестве предельного допущения она фундировала развитие своих философских, религиозных, научных и культурных следствий, но не могла быть решена их средствами как постулат более высокого порядка. Иными словами, высказывание о природе сознании внутри индоевропейского проекта является саморефлексивным и не может быть решено. Подобная проблема могла бы быть достойна философского осмысления.
Но пока философия сознания, как тот самый сурок из фильма, готова спать дальше в своей пещерке и видеть сладкие сны про "философских зомби". Горькая ирония - сознание проделало "феноменологическую редукцию" так быстро, что мы этого даже не заметили и не поняли, что что-то потеряно и ведет полуживое существование, появляясь в виде теней и привидений. Герой того самого фильма - напыщенный эгоцентрик - выбирается из "дня сурка", пройдя разного рода мытарства и начав видеть вокруг себя других людей и их нужды. Может быть, и сознание выберется из своей "норы" тогда, когда научится видеть не только себя и философствовать не только о себе. Потому что "истина сознания" (как любили говорить раньше философы) лежит, быть может, не в самом сознании, а в тех краях, куда сознанию не хочется ходить, как не хочется ходить нам туда, где не так светло и комфортно, не столь гламурно и модно, но куда - ради выживания, а не ради разговоров - нам все же придется однажды заглянуть.
Литература:
--
Васильев В.В. Трудная проблема сознания. М., 2009.
--
Грин Б. Элегантная Вселенная: Суперструны, скрытые размерности и поиски окончательной теории. М., 2008.
--
Грин Б. Ткань космоса: Пространство, время и текстура реальности. М., 2009.
--
Кобзев А.И. Китай в глобальной поляризации культур (доклад) // VI Международный общественный форум "Диалог цивилизаций". Родос, 2008, http://www.synologia.ru.
--
Хокинг С. Мир в ореховой скорлупке. СПб., 2008.