Было 12 часов пополудни, воскресный тёплый день. Люди густым потоком вливались в распахнутые ворота городского рынка, галдели, шаркали ногами, толкались. Перед воротами, прижавшись к железному заборчику, сидели жиденькой шеренгой торговцы, то есть, те из них, которым не хватило места на территории рынка или у которых не хватило денег это место оплатить. В основном пожилые мужчины и женщины.
Я присел на корточки возле Афанасия Сидоровича, больше известного в нашем городке под прозвищем Дон Фофан. Как всегда - что летом, что зимой - его голову прикрывала невесть где раздобытая ядовито-красная бейсболка, как и положено повёрнутая козырьком назад, сияющая золотой надписью Red Socks; ветхий, быть может, ещё сталинских времён френч был накинут прямо на голое тело; на ногах - затейливые конструкции из подростковых сандалий и каких-то верёвочек и подвязочек, не то мокасины, не то онучи. Закурив, я поинтересовался, смотрел ли он по телевизору, как президент отвечает на вопросы сограждан. Старик глянул на меня очень сурово.
- Дыми в сторону, печь худая. А насчёт твоего президента: посмотрел да и выключил. Драматический спектакль. Трубу водопроводную он, видите ли, распорядился починить. Смех и грех. По России этих труб - миллион, и теперь что же, к каждой трубе приставлять по президенту? Так никаких президентов не напасёшься. Вот если бы он организовал так, чтобы все трубочисты выполняли свои обязанности, а не занимались чёрт-те чем, тогда бы я понял и одобрил. А так один спектакль вышел.
- Но, дедушка Афанасий, я слышал, что он хочет как лучше, а министры-саботажники специально его обманывают, ничего не делают и только распихивают казённые деньги по заграничным банкам да себе по карманам. Доверчивый президент просто не понимает, что его водят за нос.
- Ну да, - фыркнул он, - сыскал младенца. Положим, президентом у нас может сделаться всякий человек, но ведь в спецслужбы-то дурачков не берут. Тот-то и оно. Всё он прекрасно понимает, а вот почему не делает то, что положено делать в подобных случаях - большой вопрос. Я бы на его месте крепко над этим подумал, пока не случилось чего-нибудь нехорошего.
- Спаси Христос, уж не грозит ли ему страшный Обратный Удар?
Дон Фофан, как-то особенно ядовито прищурившись, хотел что-то ответить, но не успел, так как подошёл к нам громадного роста молодой человек с весёлыми поросячьими глазками, одетый в спортивный костюм. Он некоторое время разглядывал живописную фигуру старика, потом его корзину, потом поинтересовался весело:
- А что, дед, грибы продаёшь?
- Сам не видишь, что ли? - резонно ответил Дон Фофан и при этом нахмурился, видимо, предчувствую какие-то неожиданности, ибо выражение лица у молодого человека было легкомысленное и вовсе не покупательское.
И молодой человек оправдал его подозрения. Вытащив из кармана некую красную книжечку, он взмахнул ею в воздухе, словно фокусник, и снова спрятал в карман.
- А предъяви-ка, дед, твою лицензию на торговые операции. А также сертификат качества на грибы.
- Батюшки, какой сертификат? Грибы они и есть - грибы, без сертификатов всё видно. Коли червивый, так никто покупать не станет. Зачем сертификат?
- Ты, дед, кончай мне голову курочить своими червями. А ну как твои сморчки радиоактивные? Ты что же, хочешь полгорода отравить вредными для здоровья протонами и прочими нуклеинами?
Молодой человек, по всей видимости, не находил принципиальной разницы между ядерной физикой и химией белка, но научные термины сами по себе звучали солидно и устрашающе.
- Батюшки! Господь с тобой, сынок. И не сморчки у меня, а лисички.
- Это всё равно. Но я вижу, что дед ты положительный, да и грибов у тебя не так уж много, поэтому сделаю тебе облегчение. Я возьму часть грибов на анализ, а ты сиди себе спокойненько. Торгуй.
Он достал из другого кармана пластиковый пакет, высыпал в него половину корзины и, удовлетворённо прихрюкнув, ну в точности по-поросячьи, направился прочь. Старик в полной растерянности проводил глазами его мощную спину. Но тут случилось ещё одно событие. К молодцу, уносившему грибы, подскочил другой молодец в точно таком же спортивном костюме и с точно такими же свиными глазками и, отчаянно озираясь, проговорил:
- Ты сдурел? Это же Дон Фофан! Тебе, козёл, мля, жить надоело?
Сказал, и сразу же растворился в толпе покупателей. Молодой человек с редкостным именем "козёл, мля" как-то странно полуприсел, словно внезапно приспичило ему по-большому, и несколько секунд стоял этакой замороженной каракатицей, в то время как на небритой ряшке его происходили быстрые эволюции: сначала растерянная ухмылка, потом лёгкое сомнение, беспокойство, тут же сменившееся выражением откровенного ужаса. Завершились эти метаморфозы тем, что он вдруг ощерился кривой, насквозь фальшивой улыбкой какого-то записного двоечника и проказника, подсеменил обратно к Афанасию Сидоровичу и, ссыпав грибы обратно в корзину, заговорил с необыкновенным душевным подъёмом:
- А что, дедушка, удивился? А я, слышь, решил разыграть тебя! Гляжу: сидит дедушка, да такой грустный, что просто сердце разрывается. Дай, думаю, повеселю, разыграю старичка. А ты, небось, дедушка, подумал, что взаправду? А это я, слышь, веселил тебя! - Он прижал к груди волосатую лапищу и заискивающе заглянул старику в глаза. - Не серчай, дедушка, за дурацкую шутку. Я ведь от чистого сердца... Я ж ведь не знал... Ну, до свиданья. Доброго тебе, дедушка, здоровьичка.
Дон Фофан снова проводил глазами его спину, собрав на лбу гармошку из морщин. На этот раз не растерянность, а какая-то усталая печаль плавала в зрачках.
- Ах, люди... - пробормотал он. - Что за люди...
Мне вдруг стало ужасно неловко. Как будто это я сам только что хотел обворовать старика. Чтобы преодолеть эту неловкость, следовало что-нибудь сказать. И я сказал:
- М-да, что тут скажешь... Вашего Возвратного Удара, Афанасий Сидорович, боится даже милиция.
- При чём здесь Возвратный Удар? - поморщившись, спросил он. - Ты бы лучше молчал, раз ни черта не понимаешь. Да и какой он милиционер? Кондуктор. И удостоверение кондукторское. - Он горестно покачал головой. - Ах, люди, люди...
Это необычайное происшествие имело свою, тоже необычайную, предысторию.
Дон Фофан родился в 1942 году где-то под Муромом, благополучно рос, учился, служил в армии и в 60-х годах прошлого столетия оказался в нашем городке Деснянске вместе с супругой и двумя сыновьями. Купив старый, полуразвалившийся домик на одной из отдалённейших городских куличек, он собственными руками превратил его в симпатичный теремок, после чего определил сыновей в школу, сам устроился работать то ли на прядильную, то ли на чесальную фабрику и таким образом повёл своё хозяйство. Соседи некоторое время приглядывались к новичку, но ничего предосудительного заметить так и не смогли. Обычный работящий мужик, каких пруд пруди по великой России. Ходили слухи, что бабка Софья, в то время молодая, задорная женщина аппетитного вида, в одиночестве живущая через дорогу, пробовала подкатывать к Афанасию Сидоровичу с некими соблазнительными предложениями, но получила вежливый, твёрдый окорот. "Какого ещё рожна надо?", - удивлялась она впоследствии, однако зла на новосельца не держала. В те былинные времена люди обращались к нему не Дон Фофан, но исключительно по имени-отчеству и лишь в редчайших случаях - Афоня.
Потом умерла супруга, и счастливое семейное бытие Афанасия Сидоровича устремилось под уклон. Не будучи силён в педагогической науке, он мало внимания уделял сыновьям, полностью понадеявшись на общественное воспитание и на школу, поэтому настоящим потрясением явился для него арест старшего. Приговор за вооружённое ограбление - семь лет. Чтобы не допустить ничего похожего, он со всем тщанием взялся за воспитание младшего сына, и тот закончил десятилетку с отличием. Ему бы прямая дорога в какой-нибудь институт, может быть даже столичный, но Афанасий Сидорович рассудил, что без армии парень - не парень, а полпарня. В середине жаркого лета 1986 года младший сын уехал поездом в направлении Востока. Через год он вернулся домой в цинковом ящике и с медалью "За боевые заслуги". Военные, привезшие ящик, рекомендовали его не открывать, при этом чёрными словами костерили далёкую страну Афганистан.
Афанасий Сидорович замкнулся в себе, стал нелюдим. Он по-прежнему работал на своём прядильно-чесальном предприятии и ожидал пенсии. Вероятно, он бы её в конце-концов дождался, но как раз в те смутные дни страна, в которой он родился, перестала фактически существовать, а по образовавшимся осколкам прокатилась страшная волна разрушений, благодаря которой тихо скончались не только прядильные и чесальные, но и многие другие производства. Одновременно с этим окончилась и трудовая деятельность Афанасия Сидоровича, Дона Фофана. Он пробовал приткнуться в другие места, но везде встречал отказ, ибо пожилые люди в один момент стали никому не нужны.
Как он выжил в эти трудные времена - никому не ведомо, но доподлинно известно, что спустя три или четыре года в дверь к нему постучались некие вежливые мужчины с манерами европейских дипломатов и предложили жилищную сделку: обменять его избушку на коммунальную комнатку в старом общежитии. Европейцы объяснили, что избушка им и даром не нужна, но вот место, ею занимаемое, а также окружающий природный ландшафт - совсем другое дело. Здесь, сказали они, мы возведём подлинный Версаль уездного значения. Но не знал старик, что такое Версаль, поэтому отказался от вежливого предложения. Последствия такой неосмотрительной выходки не заставили себя ждать. Спустя неделю двое неизвестных пробрались ночью к нему во двор, облили деревянные стены бензином и подожгли. Когда строение догорало, подъехала пожарная машина, погремела шлангами и уехала, так как тушить уже было нечего. Назначили экспертную комиссию, и хотя Афанасий Сидорович клятвенно утверждал, что собственными глазами видел двоих, убегающих с места преступления, ему не поверили, написали заключение, в котором свалили всё на неисправную электропроводку, а высокий чин из комиссии сказал напоследок, что доведут его, то есть Афанасия Сидоровича, не по возрасту зоркие глаза до беды намного горшей.
Вот тут, по словам очевидцев, и произошёл первый случай так называемого Обратного удара Дона Фофана. Внешне это выглядело следующим образом: Афанасий Сидорович опустился на землю, сложил на груди руки в некое подобие Андреевского креста и заплакал. Высокий чин, видимо, был опытным человеком, не раз наблюдавшим подобные картинки, поэтому он только презрительно скривился, обозвал всё происходящее бездарной клоунадой и направился к остову сгоревшего дома, чтобы уточнить кой-какие детали. А бабка Софья рассказывала потом, что по неизвестной причине в ту секунду в животе у неё так захолонуло, что просто беда. Во-первых, никогда раньше Афанасий Сидорович вот так прилюдно, не стесняясь чужих глаз не выказывал свои чувства, а во-вторых, она умудрилась расслышать слова, которые тот , переборов горькие спазмы в горле, бросил вслед высокому чину: "Возвратится зло к источнику своему". А нелёгкая, между тем, занесла высокого чина прямиком под истлевшую потолочную балку, и в тот момент, когда Афанасий Сидорович сказал свою грозную фразу и потряс сжатым кулаком, балка оглушительно треснула и, подняв клубы пепла, рухнула вниз. Так что клоунада эта оказалось последним зрелищем, какое мог наблюдать высокий чин в этом мире.
Никто из присутствующих, за исключением, быть может, тётки Софьи, не подумал связать случившуюся трагедию с несчастным погорельцем. Ну, выругался человек на начальника, тут всё понятно, от расстройства и не то скажешь. Кулаком погрозил? Но ведь не толкнул же под ветхую конструкцию. А что заплакал, так ведь многие у нас сейчас плачут, вон, даже богатые, говорят, плачут... Правда, в последнее время богатые почему-то плакать перестали, а, напротив, так развеселились на Лазурных берегах да на Куршавелях, что европейцы только диву даются...
Так говорили люди. Надо сказать, что и впоследствии не составилось определённого мнения, чем именно, какими конкретными действиями вызывается Обратный удар. Некоторые утверждали, что вся сила в словах, произносимых Доном Фофаном; другие настаивали, что причина - это слёзы старика и колдовские пассы, производимые специальным образом сжатой рукой; третьи были уверены, что ключ к разгадке кроется в сочетании того и другого. А продвинутая бабка Софья, насмотревшись телевизора, выдвинула версию, будто Афанасий Сидорович внезапно осуществил какой-то конифолдный переход, овладел силами квантовой червоточины, и что теперь ни плакать, ни говорить ему не требуется, а только подумал - и готово.
Страшная смерть высокого чина, которой старик стал свидетелем, но, главным образом, потеря жилища отразилась на Афанасии Сидоровиче самым плачевным образом, и, по мнению большинства людей, знавших его в ту пору, он просто-напросто свихнулся. Часто можно было встретить его на улице, грязного, что-то бормочущего себе под нос, глядящего вокруг беспокойно и опасливо. Некоторое время Афанасий Сидорович жил в режиме городского бомжа, промышлял пустыми бутылками, несколько раз бывал забираем в приёмник-распределитель, а потом неожиданно исчез из города. Но кому какое дело до одинокого бездомного старика, к тому же не совсем вменяемого? Помер, наверное, где-нибудь на свалке. Город забыл про Дона Фофана ровно на два года. Было не до него, так как страна, а с нею и все жители стремительно и против воли втаскивались в эпоху, которую её творцы застенчиво называли рыночной демократией, а все остальные - продажным беспределом.
Через два года, ранним летним утром на центральной улице города появился необычайный человек. Одет он был в вышеописанные бейсболку, френч и мокасины, с плеча свисал тощий мешок-сидор, правая рука сжимала кривоватый посох. Лишь с большим трудом можно было признать в нём пропавшего Дона Фофана. Кроме того, за время отсутствия он обзавёлся фантастической бородой, начинавшейся откуда-то из височной кости и кончавшейся у пояса тремя мощными и узловатыми, как дубовые корни, пучками. Глаза его горели осуждением и вызовом. Короче говоря, облик хрестоматийного городского дурачка. Старик сурово оглядел улицу, сплошь застроенную новейшими зданиями банков, офисов и супермаркетов, и, погрозив в пустоту посохом, изрёк ту же фразу, что и пушкинский Евгений перед медным истуканом: "Ужо вам!".
Поначалу это предупреждение никого не напугало. Ну, дурачок и дурачок, чего с него взять? Между тем вездесущая тётка Софья распространила среди соседей слух, будто всё это время Афанасий Сидорович провёл у себя на родине, в муромских лесах, в глухом скиту, где открылись ему все тайны природы и вековая мудрость древних колдунов. Он будто бы научился видеть прошлое и будущее, накопил достаточно первородных сил для борьбы со злом и освоил тактику магического Обратного Удара. Тётку Софью обвиняли в сочинительстве и не верили ни единому слову. Однако, череда последующих событий заставила горожан изменить свою первоначальную точку зрения.
Кстати, ещё тогда я усомнился в правдивости старухиных слов, и сомнения укрепились, когда в разговоре со мной продвинутая бабка пару раз повеличала Дона Фофана каким-то Фарамиром Сауроновичем. Всё мне стало ясно: в то время по телевизору демонстрировали фильм "Властелин колец". А когда потом, гораздо позже, я рассказал об этом самому Афанасию Сидоровичу, то он страшно озлился, обозвал Софью "дура-баба" и добавил странную фразу:
- Закон Обратного удара существует сам по себе, независимо ни от какого человека. И колдовство тут совсем не при чём... Закон Обратного удара призван оберегать, защищать человеческую жизнь. Это великое благо, ниспосланное нам небесами, и не моя вина, что многие этого не понимают...
Итак, вернувшись в город, Афанасий Сидорович первым делом сделал визит на то место, где прежде стоял его крошечный теремок. Теперь там возвышалось изумительное строение в четыре этажа, напоминающее дворец Гудвина, Великого и Ужасного. Старик долго стоял и смотрел на него, слёзы беззвучно катились по щекам, исчезали в спутанной бороде. Потом он ушёл, но перед этим сказал горькие и справедливые слова:
- Никогда через несчастье других не построить собственного счастья.
В ту же ночь хозяева дворца, те самые вежливые европейцы, были расстреляны прямо у себя в покоях группой неизвестных бандитов. "Криминальные разборки", - сделало немудрящий вывод следствие. Горожане в целом остались к случившемуся равнодушны, вполголоса выражая в разговорах надежду, чтобы поскорее эти новые европейцы истребили друг дружку до последнего семени, но среди наиболее проницательных слоёв населения, то есть бабушек-пенсионерок, от рассвета до заката сидящих на многочисленных завалинках и скамейках, уже пошли кривотолки, что не так всё просто, что кроется здесь нечто иное... Припомнили бесславную гибель высокого чина, начали выдвигать соображения. Конечно, главной поставщицей всех слухов и сплетней была всё та же продвинутая бабка Софья; именно она запустила тогда в оборот невнятное, но пугающее понятие Обратного Удара. Вездесущий обывательский глаз стал пристальнее присматриваться к Афанасию Сидоровичу. А тот, нисколько не заботясь о произведённом впечатлении, продолжал собирать пустые бутылки в районе городского вокзала. Здесь-то к нему и подошёл местный бомж Витя. Он сначала попенял Дону Фофану за вторжение на чужую территорию, затем обшарил карманы и отобрал все незаконно найденные, кровные его, Витины, бутылки. Обидно до слёз стало старику.
- Мы с тобой люди, одинаково попавшие в беду, - сказал он. - Разве можно обирать брата?
Но Витя был человек в высшей степени прагматичный, с логикой греческого циника. Он легкомысленно махнул рукой на такие речи, отошёл чуть в сторону и тут же был схвачен и скручен спортивными ребятами в милицейских формах. Пока Витя пытался вырваться из умелых рук, один из напавших, рыжий, с одухотворёнными бесовскими глазками, незаметно засунул ему в карман небольшой пакетик, наполненный какой-то белой пылью. Кто-то оглушительно гаркнул "Снимаю!", красным глазом моргнула камера, и тот же самый рыжий человек с суровым и обличающим выражением на лице вытащил из кармана обомлевшего бомжа злосчастный пакетик. "Не моё! Подбросили!" - отчаянно вскрикнул Витя, но люди в погонах только понимающе усмехнулись. Витю посадили в "воронок" и увезли куда следует.
Этот случай, ничем вроде бы не примечательный, тем не менее произвёл на горожан тягостное впечатление. Опять свершилось воздаяние за грехи, и опять там присутствовал Афанасий Сидорович. В этом уже просматривалась некая система. Тем более что случай имел продолжение. В то время, как брыкающегося Витю загружали в "воронок", подбежал взволнованный Афанасий Сидорович и объявил, что он успел заметить, как опасный пакетик подложили в Витин карман. Мало того, он потребовал немедленного освобождения своего неблагодарного собрата. Милиционеры переглянулись. "Да он же, пала, пьяный! - вдруг удивился тот самый рыжий с бесовскими глазками. - Он же, пала, меня в селезёнку ударил!". Эх, подняли тут Афанасия Сидоровича на дубинки, повозили лицом по грязному асфальту, а потом бросили, исцарапанного, в соседние кусты и велели на глаза больше не попадаться. И снова заплакал старик, снова что-то сказал, но из-за разбитых вдребезги губ ничего нельзя было разобрать. И что же вы думаете? Спустя какое-то время всех до единого милиционеров, принимавших участие в расправе, привлекли к ответственности в рамках развернувшейся тогда борьбы с "оборотнями в погонах". А рыжему бесу досталось больше всех, так как прошёл он по делу как главарь и организатор преступного сообщества. Это событие значительно пополнило чило верующих в колдовские способности Афанасия Сидоровича. Кстати, приблизительно в те же поры и прилипла к нему кличка Дон Фофан. Её придумали интеллектуалы местного масштаба, начитавшиеся книжек Карлоса Кастанеды, очень популярного автора на среднерусской возвышенности.
Далее клубок удивительных событий нарастал как снежный ком. Дон Фофан посетил отдел социального обеспечения на предмет начисления ему пенсии, где подвергся неожиданной атаке со стороны симпатичной девушки с ярко накрашенными губами, работницы секретариата: "Развелось вас, бомжей вонючих, на нашу голову! И всем пенсии подавай! Обойдёшься!". Присутствующие при этой сцене люди осторожно поинтересовались у девушки, в чём причина такого бережного отношения к государственным финансовым потокам? Уж не содержит ли она, оборони Бог, на личном обеспечении всех местных бродяжек? "А вы не лезьте!" - рычала та. Итог: выходя из конторы, суровая девушка запнулась о приступок и сломала ногу в двух местах. Народ ужаснулся.
Обиженный старик решил идти выше, прямиков в городскую администрацию, в надежде найти управу на произвол и беззаконие. Но чиновник, узнав, что в приёмной сидит грязный и плачущий бомж, сказался занятым и велел как-нибудь без шумихи выпроводить такого необычайного посетителя. Через неделю чиновник навсегда лишился возможности не только выпроваживать, но и принимать каких бы то ни было посетителей, ибо был обвинён прокуратурой в растрате казённых денег, отстранён от должности, а потом и вовсе посажен.
Затем последовали акты заслуженных возмездий (каждый раз при участии или в присутствии Дона Фофана) в отношении:
- крикливой продавщицы, замылившей старику сдачу с сотенной купюры и прогнавшей его от кассы (в тот же вечер ограблена и избита двумя наркоманами возле подъезда своего дома);
- влюблённой парочки, которая в сумерках миловалась на скамейке в городском сквере и около которой неосторожно примостился Дон Фофан. Это очень не понравилось девушке и она попросила своего дружка предпринять меры, чтобы грязное чучело убралось с глаз долой. Дружок - здоровенный юнец призывного возраста - недолго думая прогнал старика пинками (уже через четыре дня юнец со страдальческим выражением на лице обивал пороги венерологических кабинетов, а девушка, с которой он успел провести очень решительную беседу, лежала в травматологии с выбитой челюстью);
- очень состоятельного бизнесмена, владельца пятнистого стафордширского терьера с не вполне адекватным поведением. В свободное от бизнеса время мужчина развлекался тем, что натравливал своего питомца на различную нищебродь, осмелившуюся приблизиться к его недавно отстроенному коттеджу (после атаки на Дона Фофана питомец утратил последние крохи адекватности, набросился на хозяина и оторвал ему нечто, драгоценное не только для бизнесменов, но и вообще для всякого мужчины);
- некоего ультралиберального тележурналиста, по заданию редакции делавшего сюжет о современной городской жизни; он долго снимал Дона Фофана с разных точек, попутно комментируя в микрофон, что вот, мол, до чего довела людей политика нынешних властей, потом выключил камеру и прибавил своему ассистенту: "А лично я, будь при власти, вообще расстреливал бы это нищее отребье. Или скидывал бы со скалы, как в Древней Спарте. С подобным сбродом нас никогда не примут в мировое экономическое сообщество!" (не довелось этому полулибералу-полуспартанцу провести в жизнь свои идеи, ибо внезапно случился с ним инсульт, автоматически сменивший сферу его интересов и вместо видеокамеры заставивший иметь дело с медицинским судном).
Было множество и других случаев, они росли в геометрической прогрессии, так что вскоре любое справедливое наказание, случившееся в городе или его окрестностях, приписывали Дону Фофану и его Обратному Удару. Привлечённая ореолом таинственной славы, окутавшей имя старого знакомца, бабка Софья тут же предложила ему переселиться в её одинокий домишко. "Негоже такому человеку под забором ночевать", - решила она. Именно тогда авторитет Афанасия Сидоровича достиг своего апогея, и произошло это так. Однажды, когда по телевизору показывали передачу о современных беспризорниках, которых стало больше, чем даже после Октябрьской Революции, старик, сидя на старом Софьином диване, вдруг начал тихо всхлипывать. Действительно, грустно и страшно было смотреть, как десятилетних мальчишек и девчонок, чумазых, голодных, одурманенных какой-то дрянью, уже наполовину превратившихся в маленьких волчат, отлавливали в коридорах заброшенного дома сотрудники милиции. А когда дали крупный план, их широко распахнутые глаза беспощадно заглянули в душу каждого человека. Передача кончилась, пошёл выпуск новостей. Дон Фофан молчал и продолжал стирать с лица солёные капли.
- Ах, собаки, - пробормотал старик, - детишки пропадают, а они яхты себе скупают на ворованные от детишек же деньги!
По телевизору в тот момент показывали одного очень известного бизнесмена, принимавшего участие в какой-то парусной регате.
Спустя несколько дней город потрясло сообщение, что этот известный бизнесмен арестован и что грозит ему длительный срок заключения. "Ну и дела! - шептались по углам. - И нефтедоллары не помогли против Обратного Удара!". Продвинутая бабка Софья, пользуясь благоприятным моментом, подпустила в оборот свежее иностранное слово, подслушанное в одном из американских фильмов: телекинез. Даже самые закоренелые скептики при этом слове качали головами, пугливо озирались и говорили, что вообще-то в этом лучшем из миров возможно и не такое. Город замер, скукожился. Прохожие на улицах вели себя в высшей степени предупредительно друг к другу. Отношения толерантности и политкорректности воцарились между людьми. Даже график криминальных происшествий стремительно пошёл вниз. Пролетел слух, что городской глава в панике отменил своё же решение по увеличению тарифов на услуги ЖКХ и что вообще в свете творящихся чудес намерен подать в отставку. Пенсионеры и другие малоимущие люди мстительно и с удовольствием хихикали по этому поводу.
А Дон Фофан продолжал жить тихой жизнью старого одинокого человека и, казалось, вовсе не замечал возникшего вокруг его персоны мистического ажиотажа. Да он и сейчас сидит себе, как ни в чём не бывало, грибами торгует. Говорит, неплохая прибавка к его микроскопической пенсии.
Припомнив эти обстоятельства, я затушил сигарету и спросил:
- Дедушка Афанасий, что же представляет из себя этот самый Обратный Удар? Потусторонний факт или же некий природный феномен?
Но тут подошли аж три покупателя, старик сердито махнул на меня рукой и занялся делом.
А на следующее утро Афанасия Сидоровича нашли на обочине дороги, невдалеке от дома бабки Софьи, всего окровавленного, но ещё живого. Осмотр на месте показал, что, скорее всего, это был автомобиль, мчавшийся с фантастической скоростью. Мы, конечно, попытаемся найти преступника, сказали милиционеры, но дело это очень сложное и почти безнадёжное.
Когда я приехал в больницу, куда отвезли Дона Фофана, там уже была бабка Софья вместе с какими-то двумя неизвестными мне женщинами. Они сидели возле двери в реанимационную палату, шептались тихо и, как показалось, сердито. Тут из дверей вышел врач, неожиданно молодой, с тонкими щёгольскими усиками, и спросил, глядя в какую-то бумагу, есть ли среди нас родственники пострадавшего. Узнав, что родственников нет, он, так же не поднимая глаз, сообщил, что старика можно спасти, сделав срочную и дорогостоящую операцию. Десять тысяч долларов. Бабка Софья ужаснулась.
- Сынок, откуда ж у нас такие деньжищи? Может, как-нибудь по-другому?..
- Нет, мамаша, не может... Поймите, это зависит не от меня. У пациента разрыв внутренних органов, сильное кровотечение... нужно везти в центр... В общем, жить ему остался день. Может быть, два.
Этот вскользь оброненный приговор, а особенно тон - будничный, бесконечно наскучивший всем вокруг - вывел меня из состояния всегдашней моей дурацкой почтительности.
- Очень удивительно, - медленно процедил я сквозь зубы,
И дальше пошёл честить его по маме и по папе.
А также по двоюродным сёстрам и двоюродным братьям, и случайно глянул в окно...
Там опять было лето, - слышать подобные речи от работника здравоохранения. Между прочим, медицина у нас, как недавно было объявлено министром, слава богу пока бесплатная, а если какие-либо проходимцы и молодые хлыщи взяли себе привычку наживаться на человеческом горе, клещами тянут с родственников пациента или друзей взятки и прочие откаты, то им, этим проходимцам и хлыщам, я бы посоветовал серьёзно задуматься, вспомнить если не про совесть свою, то хотя бы про некие силовые учреждения, основное занятие которых заключается как раз в том, чтобы выводить всех проходимцем и хлыщей на чистую воду, переодевать во всё казённое, ставить соответствующие клейма.
Эта моя тёмная, полная скрытых угроз тирада произвела эффект вполне предсказуемый. Врач ощетинился, раздул на меня усы, стал негодующе шипеть и поносить. Он сообщил о том, что развелось что-то нынче говённых специалистов по всей стране, куда ни плюнь - везде специалист, лезут с абсурдными претензиями, даже угрожать осмеливаются, хотя ни хрена не понимают в говённых медицинских делах. Говённая медицина у нас бесплатная, как правильно сказал говённый министр, только забыл он уточнить, что бесплатная она единственно для тех, кто здоров как бык, да ещё для тех, кому никакая помощь уже не требуется, то есть для покойников. Остальные категории граждан под эту бесплатную льготу, с очевидностью, не подпадают. Лично же он, врач, с удовольствием высказал бы в лицо всем говённым доморощенным специалистам всё, что он о них думает, но мешает присутствие пожилых женщин... Это же ведь невозможно терпеть дальше! Всякий говённый, доморощенный... Чёрт его дёрнул устроиться на эту говённую работу!
Он вызывающе на меня посмотрел, взрыкнул напоследок, потом безнадёжно махнул своей бумагой и исчез в проёме лестницы.
Врач оказался прав: Афанасий Сидорович умер на второй день. Не знаю, вводили ему наркотики или нет, но всё это время он пробыл в сознании, кажется, даже не испытывал особенной боли, только голос стал слабым, пришепётывающим, на лбу то и дело собиралась мучительная гармошка.
После того, как врачи разрешили с ним повидаться, я зашёл в палату, сел на табуретку рядом с его койкой и задал обычный в таких ситуациях и глупейший вопрос насчёт самочувствия. Потом, как водится, сказал, что опасности для жизни нету никакой, скоро поправитесь, Афанасий Сидорович, мы ещё с вами сходим по грибы! Старик неопределённо покивал, потом пожаловался на неудобную кровать, а потом вдруг сказал:
- Давеча ты спрашивал меня насчёт Возвратного Удара. Послушай меня, парень, внимательно...
И я слушал.
На похоронах было не много народа. В основном почему-то женщины. Пару раз я улавливал краем уха шепоток, что вот, мол, колдун, а не смог предотвратить. И какой же он после этого колдун?.. От таких слов становилось особенно гадко на душе, но я продолжал молчать. Видимо, по ассоциации вспомнились из "Братьев Карамазовых" слова полоумного отца Ферапонта: "А днесь и сам провонял!". И ещё вспоминалась, и снова вспоминалась наша последняя беседа...
- Послушай меня, парень, внимательно, - повторил старик мучительно собрав на лбу свою гармошку, а потом заговорил о странных вещах.
Казалось, без всякой связи с предыдущим он вспомнил своё детство, школьные годы, молоденькую учительницу по естествознанию, главной особенностью которой было вечно испуганное, настороженное, какое-то кроличье лицо. Причиной этому, как потом оказалось, было не совсем чистое по советским меркам происхождение: семья учительницы была раскулачена в горьком 1930-м году, сама же она какими-то неимоверными ухищрениями, перебелив анкетные данные, умудрилась поступить в педагогическое училище и вот теперь рассказывала мальчишкам (в то время ещё существовала система раздельного обучения мальчиков и девочек) о разных чудесах природы. Однажды, объясняя действие защитного механизма в живых организмах, она привела хрестоматийный и совершенно умозрительный пример с человеком, который не чувствовал боли. Учительница задала классу вопрос: хорошо ли это и что будет дальше с таким человеком? Почти все закричали, что это великолепная идея, что у такого счастливца будет не жизнь, а малина, никогда не заболят зубы, и сколько ни дери за уши - ему хоть бы хны. Сказочная жизнь, которая, может быть, наступит когда-нибудь в будущем, при коммунизме. Учительница, улыбаясь своей испуганной улыбкой, молча выслушала восторги, а потом стала объяснять. Оказалось, что ничего хорошего в такой жизни нет, напротив, есть великое несчастье для человека и кратчайший путь на тот свет. Во-первых, он может умереть даже от такого пустяка, как простая царапина. Обычный человек непременно почувствует боль, промоет ранку или смажет её йодом и таким образом предотвратит возможные последствия, тогда как "счастливец" ничего подобного делать не станет, даже не подозревая об этом, доведёт дело до общего заражения, до гангрены и - как финал - до могилы. Потом, он может попросту сгореть заживо. Стоя возле костра, он даже не заметит как начнёт дымиться его штанина, не почувствует, как огонь ползёт вверх по одежде, а когда увидит перед глазами весёлые язычки пламени, будет уже поздно. Также опасно для него любое внутреннее заболевание, например, аппендицит; он опять же доведёт дело до последней, гнойной стадии. Или, куда ещё проще, решит он с утра побриться, случайно заденет лезвием какой-нибудь кровяной сосуд, ничего не заметит и пойдёт на работу, а по дороге почувствует слабость и обязательно помрёт в четвёртый раз, от потери крови. Конечно, даже в таких обстоятельствах ему может повезти дожить, скажем, до 30-ти лет, но боже мой, вы только поглядите на него! Весь в бесчисленных порезах от бесчисленных бритв, лицо изуродовано ожогами различной степени, переломанные и вкривь и вкось сросшиеся ноги-руки, кожа в струпьях и лишаях. Существо, лишь отдалённо напоминающее обычного человека.
- Очень меня поразила в то время эта картинка, - сказал Дон Фофан. - Мне вдруг невыразимо жалко стало этого неведомого страдальца, которого и страдальцем-то не назовешь, ибо он воображает, что с ним всё в порядке. А теперь, парень, попробуй себе представить, что точно таким же опасностям подвержена человеческая сущность, то самое божеское естество, которые некоторые называют душой, а я - изнанкой человеческой, то есть Обратным Человеком. Однажды ты сделал кому-нибудь худо, и немедленно твой Обратный Человек получает кровоточащий рубец; ты решил поскорее пройти мимом того, кто нуждается в помощи, и кожа на Обратном Человеке дымиться, вздувается волдырями, сползает вместе с мясом; сделал ты вид, что не замечаешь неправды, а у него глаза тут же зарастают слепыми бельмами. Чтобы предотвратить такую беду и существует в природе Обратный Удар. Это верный знак того, что ты исподволь, незаметно для самого себя губишь своего Обратного Человека. Как ощущение боли охраняет твою плоть, так Обратный Удар охраняет твою душу. Разве можно считать это наказанием или какой-нибудь колдовской карой? Конечно, нет. Это драгоценнейшая способность, подаренная нам от Бога.
- Всё понятно, Афанасий Сидорович, - покивал я. - То, что вы описали, обычно называют одним словом: совесть. Но всё дело в том, что даже если принять вашу точку зрения, то немало найдётся людей, которым плевать на своего, как вы говорите, Обратного Человека.
Старик не согласился с моими словами. Как это плевать? А кто же тогда замолвит словечко перед Богом, когда прекратится земное существование человека? Именно Обратный Человек. Об этом многие, если не все, имеют смутное знание. Оно особенно проявляется в пиковые моменты жизни. Однажды, когда напасти окружат со всех сторон, когда и сама жизнь опротивет, присядет вот так человек, задумается и вдруг поймёт, что в мире есть нечто другое, чего ни выпить, ни съесть. Отлетит жизнь от тела, и что тогда останется? Нет, все это осознают. Страшно другое, а именно то, что некоторые бедняги сознательно заглушают Обратные Удары. Они могут найти себе миллион оправданий: сегодня я сделаю зло, но это во имя будущего блага; я погублю одного человека, но зато спасу десять; я не могу сейчас сделать маленькое добро, ибо тогда меня не хватит на большое... Такие люди поначалу, как и все, чувствуют Обратные Удары, может быть, даже мучаются этим, но как человеческое ухо постепенно привыкает к обыденным звукам вроде гула машин за окном или тиканья часов, так и они привыкают к этим знакам тревоги. В конце концов они просто перестают их воспринимать. Вот тогда-то Внутренний Человек погибает безвозвратно. Вот тогда-то душа попадает в плен к смерти.
Честно сказать, разговоры на подобные темя и вообще непривычны, а уж в наше деловое время тем более, поэтому я не совсем понял мысль Афанасия Сидоровича. Тем не менее я снова согласно кивнул и уточнил:
- Ага, это что-то вроде адских загробных мук? Неужто только путём угроз можно исправить негодяя?
- Эх ты, так ничего и не понял. Угрозами и наказаниями можно исправить только злого пса. Если его достаточно долго бить палкой, то он в конце концов поймёт, что кусать людей - больно, больно прежде всего для самого себя. Но никогда пёс не поймёт, что делать так - нехорошо. Не дал Господь ему дара человеческого, не научил разделять, что такое хорошо, а что такое плохо. Только люди способны к этому, но и они по своей глупости часто забывают, что каждый Обратный Удар - это знак того, что нанёс ты самому себе непоправимый вред. И вот многие шагают уверенно по свету, пьют веселящий газ земной жизни и не догадываются, что внутри каждого слезами заливается, истекает последними каплями крови, захлёбывается от боли его Обратный Человек...
Признаться, тогда, в больнице, я не особенно вникал в слова старика, стоявшего на черте смерти. Я просто слушал его слабый, слегка хриплый голос, смотрел на морщинистую гармошку на лбу, пытался себе представить, что ждёт его там, за порогом молчания...
А когда пьяноватые работники кладбища, о чём-то хмуро переругиваясь, стали закидывать могилу комьями сухой земли, я вдруг до тошноты отчётливо осознал, что найдись это проклятые 10 тысяч, человека не укладывали бы сейчас в могилу несимпатичные небритые люди. Он мог бы жить и рассказывать ещё кому-нибудь своим хрипловатым голосом про закон Обратного Удара. Сам собой возник неприятный вопрос: лично ты что-нибудь сделал, чтобы этого не допустить? Пусть некоторые скажут, что в наших обстоятельствах не то что старики, но и молодые люди, но и даже дети умирают по той лишь причине, что единым росчерком подлой руки выброшены за черту бедности, отнесены к низшей категории теплокровных существ, забота о которых не входит в функцию государства. Слабое утешение... Предпринял ли я хотя бы попытку, чтобы наскрести нужную сумму? Нет, даже не рыпнулся. Я представил себе глаза родственников и знакомых, сделай я нечто подобное. Вероятно, посчитали бы это некой формой помешательства или летнего обострения. Печально, но факт: новая Россия воспитала своих новейших чад в убеждении, что быть порядочным человеком, а уж тем более - человеколюбивым, это некий психический вывих, это непростительная глупость и даже прямое преступление против законов рынка. Да чёрт с ним, с этим рынком, где покупаются горькие слёзы, а продаётся сытый смех, сроду я не жил по его законам, да и сейчас не хочу. С другой стороны, можно всё свалить на безответственную власть, можно - на воров-олигархов, на тяжёлое международное положение... Известная песенка. Но всё равно вечным клеймом останется у тебя в душе немой упрёк: ты даже не попытался. Странный, нездешний холодок вдруг пробрал меня от этой мысли. Сосущая тоска, явственная боль росли внутри, и я, вздрогнув, вдруг подумал: не это ли и есть Обратный Удар Дона Фофана? Скорее всего, так оно и было.
А когда я уходил с кладбища, то увидел стаю бродячих собак, которые рылись на кладбищенской свалке, визжали, то и дело грызлись между собой. Закон силы справлял там бал, закон ловкости, закон когтя и клыка. А потом вышел из общей кучи победитель, мохнатый жирный ублюдок с куцым хвостом, царь помойки.
"Какое нам дело до псов", - кажется, так сказал мне напоследок Афанасий Сидорович.
Я шагал и думал. Действительно, какое мне дело до псов? Пусть живут они себе по своим пёсьим правилам в своей пёсьей Вселенной, а я, пожалуй, лучше останусь в своём, человеческом мире. По-моему, здесь гораздо лучше, хотя и приходится неукоснительно держать каждый Обратный Удар. Бедные псы. Счастливые люди.