Дороги всегда открыты нам, откуда бы они ни начинались.
В своих поисках можно дойти и до обжигающих пустынь Юга, и до заснеженных степей Севера, и даже до Западных хребтов-великанов, отделяющих пропастями ущелий наш мир и иной. Знать бы только, что ты ищешь.
Впрочем, не обязательно оставлять за спиной еловые леса родного дома. Легенда чаще всего живёт совсем близко, являясь закадычным соседом ещё с начала времён. Стоит только ступить за порог, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Вопрос в другом - действительно ли ты жаждешь такой встречи?
Однако в погоне за волшебством можно стать частью его самого, превратить свой мир в заколдованное царство, свою жизнь - в сюжет причудливой сказки, а себя самого - в былинного богатыря. Не стоит забывать лишь про то, что очень тонка грань между подвигом и злодеянием, а оступиться - ой, как легко!
Из монолога старого сказителя
Пролог
Словно задержавшись до лютня* (лютень* - февраль) в обители богов - прави - Стрибог, наконец, подстегнув своих длинногривых коней, пронёсся над явью, обдав ледяным дыханием её лик. Неожиданные морозы и злющие вьюги ознаменовали это событие, и людям ничего не оставалось, как попрятаться по своим избам, ощущая себя загнанным зверем в волчьей яме: снега намело по самые рамы окон за одну ночь - не выйти и не войти. Уповали лишь на то, что совсем скоро в северные края должна была пожаловать Леля - дочь Мороза. Да, только куда там! Ночью всё чаще сени покрывались инеем толщиной с ноготь большого пальца.
Старики ворчливо кряхтели, упоминая о всех грехах сразу да поговаривали, мол, откупиться бы надо, а то вусмерть сожмёт в своих объятьях Мороз. К ним, конечно, прислушивались главы домов (не только же жёнушкины стенания терпеть), но принести жертву не могли из-за снежной бури, не пускавшей к священным капищам. А оттого, почесав маковку и устало махнув рукой, решили немного обождать.
То ли молитвы Яриле подсобили, то ли Макошь захотела по-другому плести узор платка-судьбы, но столь же нежданный лютый холод вернулся восвояси, уступив место званной гостье - берегине Молодости. Впрочем, радость села огорчали найденные чуть позже неподалёку многочисленные волчьи следы, недавние и потому особенно отмечавшиеся грозным знаком: чай, к нам серые братья пожалуют?! Сива забрала всего-то одного младенца и двух старейшин - не так страшно, а вот если желтоглазые хозяева леса начнут забегать погреться.... Тётка Агапья божилась, что видела у кромки леса вечером неясные тени с горящими глазами. То и дело, упирая руки в бока своего тучного тела, завывала женщина, окружённая толпой встревоженных односельчан:
- А худющие-то какие, а глазища-то какие! Знай, слюной исходятся на люд перед самым носом. Ох, батюшки, как бы чаво не вышло!
- Типун тебе на язык, сорока! - кричала ей в ответ Чернава - Напридумываешь баек, перепугаешь всякого и ходишь довольная. Чаво же они тогда тебя не схарчили, рожа, ты, кривая?
- Ох, батюшки, да что же деется то, люди? Правду сказываю - плюют в лицо, молчу - тож плюют, - лицо у тётки раскраснелось аки алая лента в косе её дочки Некрасы, - Сама б, небось, похлеще испужалась. Коли за рогатиной мужа, так всё смелая? Молчи уж, окаянная!
- Погляди-ка на неё, змею подколодную! Она ещё и указывать мне будет! Поди мужу такое скажи...
- Я-то змея?! Ах, ты...
- Цыц, бабы! Раскудахтались средь бела дня, аж тошно стало, - грозный рык русоволосого мужчины заставил сразу умолкнуть завсегдашних спорщиц-балаболок. Толпа поддержала мужчину одобрительным гулом.
- А вам заняться больше нечем, как двух дур слушать? Али все дружно собрались в лес ставить капканы да силки? - продолжал тем времнем охотник. На что возражений не нашлось, и разочарованные местные жители стали неспеша расходиться по своим делам.
- Опять, Рус, в дрязги бабьи вмешиваешься? Не опротивело ещё? - посмеиваясь в длинные усы, к нему подошёл мужчина с колчаном за спиной и охранным оберегом на груди.
- Коль не угомонишь, они до вечера чесать языками будут да уши развешивать, - похожая на оскал улыбка появилась на лице Руса, - Лютичи* (лютич* - охотник) наши собрались?
- Тебя только дожидаются. Племяшка твой весь извёлся, поди, - хлопнув напоследок по плечу брата, Избор направился к виднеющейся в конце села небольшой группе людей.
- Эвано, брат, как! Эвано!.. - громко воскликнул вслед ему Рус и, немного помедлив, словно засомневавшись всего на вздох, тихо добавил, - Пускай же небеса смогут воротить сегодня всех домой - тому не противлюсь я. А ежели Мста (Мста* - богиня справедливой мести) решит вмешаться, то не серчай уж ты, брат. Нехорошо богам перечить.
И слова, сказанные израненным ревностью сердцем, были подобны горсти остывшего пепла, развеянного по ветру.
...Только пепел тот учуяла чёрная ворона на старом дубе да слетела с вершины его, бесшумно приземлившись на самый нижний сук. Словно приглядываясь в творившемуся на земле, птица наклонила голову и в нетерпении переступила с лапы на лапу...
***
Под вечер в корчме "Три ели", построенной в небольшом торговом городке, было привычно людно и шумно: после долгого и трудного дня батраки, наёмники, купцы да и просто путники спешили отведать гречневую кашу с тушёной зайчатиной или, не имея туго набитого золотом мешочка на поясе, свежего квасу да жидкой овощной похлёбки. Только жаловаться не приходилось ни тем, ни другим: трактирщик, полноватый мужчина в замасленном фартуке, являлся на редкость радушным хозяином даже за небольшую плату. "Времена всякие бывают, а лишняя медяшка - сытнее всё ж будет", - рассуждал он, отправляя прислужку к очередному гостю, зашедшему в доброжелательно распахнутые двери корчмы. Девчушка несколько нерешительно приостановилась, поймав полубезумный взгляд нового клиента, но, нервно сглотнув, всё-таки приблизилась и испуганно пискнула: "Господин желает откушать чего-нибудь или место на постоялом дворе занять?". Однако "господин", словно забыв о прислужке, стремительным шагом направился в дальний конец помещения, и последней ничего не оставалось, как последовать за ним, чтобы не получить оплеуху от хозяина: тот отнюдь не любил якшаться с собственной дворней, нередко избивая деревянным черенком лопаты за излишнюю нерасторопность или неряшливость. А уж упоминать излюбленный им хлыст погонщика и вовсе не стоит...
- Господин? - чуть более уверенно обратилась к гостю девушка, когда тот устроился за небольшим деревянным столом в углу. Ответа не последовало.
- Господин, здесь нельзя просто так сидеть, - нотки недовольства стали проскальзывать в голосе прислужки, отчего она почти сразу смущённо покраснела: непозволительная грубость при обращении к клиенту, - и чтобы загладить свою ошибку, торопливо добавила, - Вы, наверняка, утомились в дальней дороге. Извольте отведать, господин, хотя бы кваску...
- Эй, милая! Займись пока другим посетителем, а этому господину надо дела кое-какие со старым другом решить, - раздался за её спиной мужской голос, и напротив странного господина уселся другой. Девушка непроизвольно вздрогнула и, замешкавшись лишь на один вздох, почтительно поклонилась, чтобы затем поспешно удалиться.
Тем не менее, без присмотра они не остались: за друзьями-господами с задумчивым видом наблюдал местный вышибала Невынь. Мужчина время от времени хмурился и с хрустом разминал костяшки пальцев.
- Знакомые? - кивнул в сторону "старых друзей" Жар - один из постоянных клиентов харчевни, устроившись рядом с ним.
- Вшей тебе в портянки, пустомеля! - в сердцах воскликнул Невынь, но среди окружающего его пьяного веселья, грохота лавок и визгливого смеха продажных девок, это прозвучало весьма негромко, - Буянить бы не начали, а то уж больно вид блаженный у того рыжего.
- Вот-вот Тур со своими бравыми молодцами пожалует, пускай, они и развлекутся, выколачивая эту блажь из дурьих бошек, - хмыкнул в ответ его сосед и довольно забулькал медовухой в своей кружке.
- И то верно, - хохотнул вышибала, - Клин клином, глядишь, да выбьет.
...Им весело вторила, посмеиваясь и качая головой, молодая женщина, прядя непростые нити, что задорно серебрились и искрились, как снег под лучами Солнца. Гибкие длинные пальцы ловко скручивали их из мыслей да дел, из людей да облаков - небесных странников - под тихий мелодичный напев прядильщицы.
Но как соединить те нити? Мягкие, но неподатливые, крепкие, но тонкие? И снова, лишь чуть нахмурившись от усилия, женщина вытянет и свяжет, чтоб не перетёрлись ни от ветров холодных, ни от мечей острых, ни от голодного вороньего взгляда...