..."В первых строках своего письма шлю сердечный привет тебе, бесценная кузина, супругу твоему и всем деткам, особливо младшенькому. Скажи ему, что тётя нынче же осенью привезёт деревянную лошадку, чтобы больше не катался на поросяточках..."
Эйра вздохнула, в задумчивости прикусила кончик изгрызенного карандаша, а затем, покосившись по сторонам, словно кто-то мог заглянуть ей через плечо, приступила к самому главному:
"... Ежели ты сейчас не упадёшь со стула, дорогуша - значит, ты сидела на полу. Потому как наша Никчемушечка показала такую кузькину мать всей сиятельной родне и в первую голову мачехе, что все её детские шалости перед этим меркнут".
Нянюшка Эйра ухмыльнулась, припомнив, как к прошлому Празднику Птиц её светлость Марцудатта Ньерская повелела Виолисте выписать проступки за весь год на отдельный лист и вывесить в святилище Лаля, для покаяния и во искупление грехов. Падчерица подчинилась - подозрительно охотно, и вскоре прихожане, умеющие читать, могли любоваться опусом, начинавшемся словами: "Я больше не буду вешать на спину её светлости, моей богоданной благодетельницы, записочки "Я замаскированная шлюха, пните меня!", а также мазать навозом ручку двери в её опочивальню...", а кончавшемся: "...Я больше не буду подпиливать ножки трона её светлости и тайком сыпать слабительное в её кубок. Потому что я придумала много чего получше". Всего список включал в себя более полусотни пунктов.
Потом нянюшка нахмурилась, вспомнив, как Марцудатта орала и билась в истерике, обещая казнить всех подряд, "кто допустил это скотство". Для падчерицы же она придумала особое наказание. Внушила благоверному, что дочь его одержима и нуждается в строгом присмотре. И девушка с того времени жила, как в тюрьме. Кроме того, Виолисте было обещано, что в день семнадцатилетия её отправят в Обитель Серых Дев, где самое место такой неблагодарной стерве с задатками ведьмы. Вот это было пострашнее обычных колотушек. Другая бы на месте Виолисты сломалась и ударилась в слёзы, но настырная девица, сжав кулаки, бесстыдно заявила во всеуслышание, что Серым она в любом случае не достанется, потому что те берут к себе лишь непорочных дев, а уж она постарается за этот год опозорить семью.
Это было неслыханно. Это переходило все границы. После такого скандала бунтовщица целых две луны просидела под замком на хлебе и воде. Когда нянюшка спросила свою Никчемушечку, что за шлея ей под хвост угодила, девушка срывающимся голосом заявила, что "лучше так, чем жизнь без любимого". Что ж, за молодого Карраса Тарунского её не выдали бы ни при каких обстоятельствах. По Каррасу многие дамы вздыхали, и многих он одаривал своей благосклонностью, и не раз по ночам прыгал с чужих балконов, и не раз дрался в поединках, и всё это делал смеясь, наглый и заносчивый чародей - пока не встретил свою Виолисту. И нельзя сказать, чтобы девушка была так уж неотразима. Да, симпатичное личико. Да, несомненный Дар, дремлющий до поры до времени. Но нрав - как у дикой кошки. Может, именно это пленило неукротимого волшебника... И теперь он, говорят, кружил окрест Ньерского замка, словно волк вокруг вожделенной овчарни. Но в крепости были начеку, все входы-выходы заговорены против Карраса ещё с тех пор, как тот влепил пощёчину одному из братьев Марцудатты, грязно пошутившему в адрес племянницы. Каково после этого влюблённому узнать о безумном намерении Виолисты осчастливить первого встречного? Над ним, небось, теперь за глаза все насмехались.
Что ж, открыто потешаться над Каррасом Тиорризом Тарунским решится не каждый. Паре весельчаков он уже укоротил языки... Удивительно, что колдун всё же не отказался от намерения заполучить "Никчемушечку", - как её прозвали оттого, что росла она ненужным сорняком в девичьем цветнике Ньера, при полном равнодушии отца и злобной тирании мачехи. Чародей проявлял бессмысленное упорство, вместо того, чтобы искать утешения в объятиях очередной красотки. Четырежды он пытался проникнуть к возлюбленной с помощью волшебства, и четырежды едва ушёл из рук бдительной стражи. В последний раз, будучи в облике ворона, он получил стрелу в бок и с трудом дотянул до леса.
А семнадцатилетие приближалось неотвратимо. Уже несколько Серых Дев прибыли в Ньер, дабы присмотреть за будущей затворницей, и не дать ей избежать мертвящих когтей Обители.
Нянюшка горестно покачала головой, яростно вгрызаясь в многострадальный карандаш. Да, с точки зрения девушки, обладающей Даром, лучше быть опозоренной и изгнанной из родительского дома, нежели заживо похороненной в стенах ордена, ненавидящего волшебство. Но надежд у Виолисты никаких. Глупо упрямиться и метаться в поисках выхода, если жизнь загнала тебя в тупик. Сколько уж внушали это бедняжке разные доброжелатели, но она стоит на своём: не покорюсь, и всё тут! Словно совсем ума лишилась.
Прежде, чем Эйра успела изложить всё это на бумаге, в соседних покоях грянул ужасающий грохот, означавший, что Никчемушечка вернулась к себе в величайшем душевном смятении. Нянюшка проворно спрятала неоконченное письмо за корсаж и ринулась утихомиривать любимицу.
Виолиста металась по комнате, словно синица, случайно влетевшая в окно.
- Нянюшка, солнышко, родная моя, я сейчас кого-нибудь растерзаю! В замок прибыли эльфы, а мне нечего надеть, кроме этих старых коричневых тряпок! Жизнь погублена, я никогда больше не увижу Карраса, скоро я стану Серой, а теперь ещё и появлюсь перед гостями в таком жалком виде - нет, всё, это уже слишком! Утоплюсь, зарежусь, выброшусь из окна на голову мачехе! Где моё янтарное ожерелье? Как ты думаешь - лучше распустить волосы, или уложить их венцом?...
Через полчаса густые каштановые кудри были с искусной небрежностью перевиты жемчужными нитями, выгодно оттеняя сияние золотисто-карих глаз, выражение которых всегда оставалось шальным и дерзким, какую бы Никчемушечка постную мину ни пыталась скорчить.
Эйра тоже прифрантилась - всё-таки эльфы, диковинка для здешних мест...
"...Любезная кузина, ты не поверишь, сколько всего приключилось с тех пор, как я начала это письмо! Во-первых, к нам приехали двое эльфов, аж из Заповедного Леса! Они такие забавные! Держатся важно, торжественно, а у самих в глазах так бесенята и прыгают. Ушки очень смешные - так и хочется их потрогать, волосы сплошь в косички заплетены, мордашки смазливые, ресницы девичьи, и вообще они будто игрушечные, хотя рослые, статные. Глядя на них, я как-то сразу припомнила, что мне и сорока ещё нет. Эх, кузина, какие наши годы! Жаль, не для нас вся эта красота... Ну, я на них хотя бы нагляделась вдосталь. Для меня так оба блондинчика были сперва на одно лицо. Хотя они и не родственники вовсе - один из Высоких эльфов, другой полукровка, наполовину Странник, мне это старик Хорвель растолковал. У того, который из Странников, волосы чуть-чуть потемнее, в рыжину отдают, а глазищи так и переливаются от голубоватого цвета в зеленоватый. А ежели не приглядываться - так вроде серые...А за любой из перстней, которыми его пальцы унизаны, запросто можно полгорода купить.
По случаю приезда гостей у нас закатили пир горой, а Хорвель запустил, наконец, своё исполинское "обзорное колесо". Только меня на такую верхотуру никакой коврижкой не заманишь! Чего я там не видела - крыши Ньера, да верхушки деревьев? Сидеть в корзинке, которая болтается на страшной высоте - что я, с ума сошла? Там, наверху, ещё и холодно, говорят...
А вот эльфы первыми полезли на колесе кататься, и так им это понравилось, что они кругов пять сделали, не меньше. Ну, а как корзина на шестой оборот пошла, Никчемушечка моя ласточкой вверх взвилась, никто и моргнуть не успел, как та уже рядом с эльфами стоит и улыбается. Её светлость аж всю перекосило, но смолчала она ради приличия. Эльфы потеснились любезно, защебетали что-то галантное...
Дальше я уж и не знаю, какими словами сказывать... Когда поднялись они в самую высь, Никчемушечка повернулась к ближайшему эльфу - тому, сероглазому, обняла его за шею, да так и впилась в губы самым бесстыжим поцелуем, какой я только видела! Бедняга чуть из корзины не выпал, а уж лицо у него было...Словно его кистенём по затылку огрели! Мы внизу так и ахнули! А через секунду, гляжу, молодчик освоился - и уже сам на поцелуй отвечает, и руки, не будь дурак, на девичьей талии сомкнул. А второй эльф аж пополам согнулся, и хохочет, охальник, заливается! Ну, тут все забегали, завопили, её сиятельство кричит дурным голосом: "Спускайте их!", его сиятельство рычит: "Арбалет мне! Всех перестреляю!"
И перестрелял бы, да только эльфы никогда не расстаются с оружием. Тот второй, светленький, мигом стрелу на тетиву наложил - и народ шарахнулся кто куда. С эльфийскими лучниками лишь самоубийца шутить станет. Хорвель тоже бросил рычаги и сиганул в розарий.
Форменный скандал - корзина на колесе застряла, те двое жадно целуются, рвань радостно горланит: "Давай, детка, задай жару! Не стесняйся!"
А эти и не стесняются! Я глазам своим не верю: моя девочка тянет остроухую нелюдь вниз, и они скрываются из виду за плетёным бортиком. Лишь тонкие пальчики Никчемушечки судорожно цепляются за самый край. Тут второй эльф вроде как засмущался, выбрался наружу, устроился на балке, а у самого на роже такая блудливая усмешка, что просто плюнуть хочется. Её светлость причитает: "Ах, какой позор, какой позор!" и норовит грохнуться в обморок. Его светлость раненым медведем ревёт: "Проклинаю! Вон из замка!"
Минут через двадцать, когда корзина перестала непристойно раскачиваться, оба эльфа преспокойно спустились на землю по брусьям да верёвкам, привели колесо в движение, и Никчемушечка явилась перед нами, разрумянившаяся, но ничуть не сконфуженная. Стража схватилась было за оружие, но эльфы кружили возле девушки, словно соколы вокруг соколёнка, и клинки в их руках говорили яснее слов. Так они и стали осторожно отступать к городским воротам.
Тут я опомнилась и кинулась к Никчемушечке, потому как остаться в Ньере для меня - верная смерть. Её светлости Марцудатте потребуется на ком-нибудь сорвать гнев, а мне ещё рано в Тёмные Чертоги! Девочка моя ко мне прильнула, и я ощутила, что она дрожит, хоть и делает вид, будто ей море по колено. Так мы и шли вчетвером, и толпа расступалась перед нами - кто-то смеялся, кто-то выкрикивал оскорбления, и даже несколько камней полетело в нашу сторону. Лица эльфов при этом оставались сосредоточенными и невозмутимыми, словно им этакое не впервой; и ни один человек не посмел к нам приблизиться. А я всё ждала, что на нас или собак спустят, или утыкают стрелами, когда пойдём под надвратной башней. Но обошлось, хвала милосердному Лалю.
Лишь когда выбрались за городские стены так далеко, что даже из требучета было бы не достать, у меня слёзы подступили к глазам, ноги ослабли, и разревелась я, как сопливая девчонка. А Никчемушечка, золотко, по голове меня гладит, и говорит тихонечко на ухо:
- Не плачь, нянюшка, посмотри, кто нас встречает.
Я глянула - час от часу не легче! Каррас, собственной персоной! Вынырнул из подлеска бесшумно, словно чёрный кот -- только что глаза не светятся. Ну, думаю, теперь что-то будет... После всего, что натворила наша девочка, чародей из нас лепёшку сделает. Или эльфы его прикончат, или он тут такого наколдует...
Ты не представляешь, милая кузина, как я изумилась, когда Каррас с эльфами стали хлопать друг друга по спинам и ржать, будто полковые лошади!
- Ну, теперь-то мы в расчёте, - заявил тот сероглазый развратник, - С тебя ещё причитается за то, что мне пришлось чувствовать себя полным идиотом! Не говоря уже о том, что мы остались пешими. А какие были кони!...
- А что такое? - Каррас медлил подойти к возлюбленной, стоявшей в сторонке, не поднимая глаз, - Что-то прошло не по плану?
- Что-то?! Да абсолютно всё! Может быть, оно и к лучшему. Выкрасть девушку сложно. Выбраться с ней из города -- и подавно. А так нас просто-напросто вытолкали в шею. Но когда она в меня вцепилась, я ошалел от неожиданности. А сидеть, скрючившись, на дне корзины, раскачивая её самым недвусмысленным образом -- притом, что рядом хихикает эта наглая девица, сбивая с ритма... У меня до сих пор уши пылают! Я лет триста не был так смущён!
- А я лет сто так не смеялся! - отозвался второй эльф, - Мне теперь будет чем тебя, Лонвиа, шантажировать в Хрустальных Дворцах. Какой подвиг - "Поцелуй в небесах! Смертельный номер! Спешите видеть!" - и он резво отскочил в сторону, уворачиваясь от подзатыльника.
Тут у чародея брови поползли вверх:
- Про поцелуи в небесах поподробнее, пожалуйста!
Я решила, что уж сейчас-то он осерчает. Но минут через пять мы все валялись на траве, задыхаясь от смеха; Никчемушечка прятала лицо на груди у Карраса, а тот ласково перебирал её кудри.
- О боги, как же ты до такого додумалась, радость моя сумасшедшая?...
- Я всё равно бы выбралась, так или иначе. Помнишь, ты говорил мне: если не знаешь, что делать - сделай шаг вперёд?
- Дурочка ты моя... Мало ли что я болтал, чтобы тебе понравиться! А если этот шаг - шаг с обрыва?
- Значит, нужно расправить крылья, только и всего...
Так что я, бесценная кузина, обитаю отныне в Таруне - в довольстве и почёте. А уж как счастлива Никчемушечка! Да её и Никчемушечкой теперь совестно называть. Она такая стала блистающая, лучезарная, точно солнышко в зените. Свадьба назначена на начало осени. Жених с невестой всё толкуют о магии, и дар Виолисты помаленьку проявлять себя стал. Девочка моя говорит, что они с Каррасом выдумали венчаться в поднебесье, обернувшись птицами. Уж не знаю, как оно получится, но все вокруг твердят, что это будет самая красивая пара в здешних краях.
За сим разреши откланяться, дорогая кузина, и пожелать тебе и домочадцам твоим всех благ. Про свадьбу и прочие чудеса я тебе потом расскажу подробно.