Осташев Алексей Евгеньевич. Деятельность японских угольных концессий на Cеверном Cахалине

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

УГОЛЬНАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ СЕВЕРНОГО САХАЛИНА В ПЕРИОД СОВЕТИЗАЦИИ,

ПЕРВЫХ ПЯТИЛЕТОК И ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

Параграф 1. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЯПОНСКИХ УГОЛЬНЫХ КОНЦЕССИЙ НА СЕВЕРНОМ САХАЛИНЕ.

Оккупация Северного Сахалина японскими войсками не могла оставить равнодушными руководителей Страны Советов, которые предприняли ряд дипломатических шагов с целью добиться освобождения острова от японских интервентов. Вопрос об эвакуации японских войск с Северного Сахалина поднимался делегацией Дальневосточной республики (в состав которой входил Северный Сахалин) на конференции в Дайрене (11.07.1921 - 16.04.1922), где Японии было предложено в месячный срок вывести войска из Приморья и Северного Сахалина в обмен на получение концессий и экономических льгот. Однако японская делегация отклонила этот проект соглашения. В свою очередь представители ДВР отклонили предложение о передаче Японии в аренду на 80 лет всего Северного Сахалина. В итоге переговоры окончились ничем. Сахалинский вопрос активно обсуждался на Вашингтонской (1921 г.) и Чаньчуньской конференциях, на переговорах между представителями СССР и Японии в Токио (1923). Предложения японской стороны о покупке острова за 150 млн. иен были отвергнуты. Решение вопроса об освобождении Северного Сахалина продолжилось на Пекинских переговорах 1924-1925 гг. В этот период со стороны СССР началось проведение жесткого курса в отношении Японии: ограничение льгот для японских рыбопромышленников, ограничение выдачи въездных виз. Деловые круги Японии начали оказывать давление на центральные органы власти с целью нормализации отношений с Советским Союзом. С тем же требованием выступали многие рабочие, поддержанные частью интеллигенции. В результате и японская и советская стороны пошли на взаимные уступки и на Пекинских переговорах в 1924-1925 гг. вопрос об освобождении Сахалина был урегулирован.

Двадцатого января 1925 г. в Пекине была заключена "Конвенция об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией", на основании которой эвакуация японских войск с Северного Сахалина должна была окончиться к 15 мая 1925 года. Одной из ключевых уступок СССР японцам было предоставление японским фирмам концессионных контрактов на разведку и добычу полезных ископаемых острова. В это время Япония испытывала большие затруднения в ввозе заграничного коксующегося угля из Англии и Америки. Это и толкало ее на получение угольной концессии на Сахалине.

С другой стороны подписание концессионных договоров с Японией было выгодно не только японской, но и советской стороне. Еще в начале 20-х годов, на заре Новой Экономической политики (НЭПа), в обстановке глубокого упадка производства, расстройства экономической жизни и разрушения производительных сил, для восстановления и подъёма экономики первые лица в руководстве СССР предполагали использовать кроме внутренних резервов и возможностей иностранный капитал в концессионной форме. Концессионная политика СССР на Дальнем Востоке кроме экономического (привлечение инвестиций, улучшение размещения производительных сил в стране и пр.) включала в себя и политический аспект - необходимость использования противоречий между Америкой и Японией для предотвращения новой интервенции.

Согласно "Протокола Б" Пекинской конвенции, Правительство СССР соглашалось предоставить японским концернам, рекомендованным Японским правительством концессию на эксплуатацию угольных месторождений на западном побережье Северного Сахалина. Концессионные контракты должны были быть заключены в течение пяти месяцев со дня полной эвакуации японских войск с Северного Сахалина. Однако в самой Японии развернулась широкая дискуссия, а так ли уж нужна стране угольная концессия на Сахалине?

24 апреля 1925 г. газета Осака Дзидзи Симпо отмечала: "Согласно опросу экспертов, уголь Северного Сахалина не настолько хорош, чтобы вызвать наш интерес, поэтому говорят, что шахтеры пытаются бросить вызов правительству в собственных набедренных повязках. Однако, в отличие от нефти, уголь не является чем-то необходимым для национальной обороны, поэтому, если его нельзя добывать без потерь для шахтеров или правительства, некоторые люди утверждают, что было бы нормально отказаться от прав на уголь, которые они получили по Пекинскому договору. Неправильно, что правительство идет на такие большие жертвы, чтобы добывать уголь на Северном Сахалине". 29 апреля та же газета в статье "Сахалинская угольная компания: все же государственное субсидирование?" писала: "правительство изначально считало, что новой угольной концессией будет очень просто и легко управлять, и на основе этой политики начало переговоры с Ассоциацией угольных предприятий Северного Сахалина о создании новой компании с инвестициями ассоциации. Однако ассоциация прекрасно понимала, что работа концессии в этом районе будет чрезвычайно сложным делом. В настоящее время ассоциация обратилась к правительству с просьбой взять на себя инвестиции в размере около 5 миллионов иен, которые она сделала до сих пор, и приступить к планам по созданию новой компании под эгидой правительства".

8 мая "Национальная газета" опубликовала заметку со своим видением ситуации с сахалинской угольной концессией: "Что касается создания Северо-Сахалинской угольной концессионной компании, то Ассоциация угольных предприятий Сахалина представила правительству в начале апреля все исследовательские материалы, связанные с северо-сахалинскими угольными месторождениями, и план создания компании, который включал в себя результаты деятельности ассоциации с момента начала бизнеса до настоящего времени. Однако, время шло, а решение так и не было принято. Аргумент ассоциации заключается в том, что, маловероятно, что компания сможет работать на прибыльной основе с небольшим капиталом. Поэтому естественным результатом является создание крупной компании. Однако из-за больших трудностей с привлечением средств в условиях сегодняшнего экономического спада правительство надеется либо дать правительственную гарантию прибыли, либо создать полугосударственную компанию. Намерение правительства в этом отношении состоит в том, чтобы компенсировать компании ее убытки, но для того, чтобы создать полугосударственную компанию, законопроект или бюджет должны быть представлены и одобрены парламентом. Однако, поскольку в настоящее время у страны нет абсолютной необходимости создавать угольную компанию на Северном Сахалине, правительство планирует создать коммерческую компанию. Но тогда единственный способ гарантировать прибыль - это либо занять средства под низкие процентные ставки либо через правительственное обещание купить уголь. Однако у ВМФ уже есть угольные шахты в Корее, и теперь ему больше не нужен уголь. Министерство путей сообщения уже закупает уголь по чрезвычайно низким ценам, даже ниже стоимости сахалинского угля. По этим причинам, если правительство не сможет обеспечить закупки сахалинского угля, единственным оставшимся вариантом является предоставление капитала взаймы, но Департамент депозитов Министерства финансов в этом году внес поправки в закон, чтобы создать инвестиционный комитет для ужесточения кредитования, и принял политику невыдачи каких-либо средств для этого типа бизнеса..."

14 мая 1925 г. газета Тюгай Сёгё Синпо писала: "стоимость добычи угля составляет приблизительно 6 иен 90 сен за тонну, а продажная цена фоб-пароход - 8 иен. Если предположить, что прибыль составит около 1 иены 10 сен за тонну, то прибыль от годового экспорта 150000 тонн составит 165000 иен, что составляет чуть менее 2,8% от капитала в размере 6 миллионов иен, и в этом случае нет никакой надежды на привлечение частных акционеров. Если бы правительство предоставило субсидию в размере 3 миллионов иен, то это привело бы к норме прибыли 5,5%. В настоящее время ведутся переговоры по этому вопросу. Если уголь, который в настоящее время стоит 8 иен в Дуэ, то стоимость погрузки составит 2 иены 50 сен, стоимость доставки - 4 иены, страховой сбор - 10 сен, стоимость доставки 24 сена, стоимость доставки в море - 52 сен, проценты - 10 сен, итого 7 иен 47 сен, при цене угля 8 иен, итого 15 иен 47 сен. Учитывая качество угля, можно ли ожидать что на рынке его купят за 15 иен 47 сен за тонну?"

В конечном итоге, не смотря на шумиху в газетах, политические аргументы перевесили экономические и японским правительством было принято принципиальное решение отправить в СССР делегацию по заключению концессионного соглашения о добыче угля на Северном Сахалине. 17 июня 1925 г. прошло специальное совещание Главного концессионного комитета СССР по концессионному вопросу на Дальнем Востоке. Главное внимание на нем было уделено японским концессиям на Северном Сахалине и выработке основного принципа политики государства по отношению к ним: "Концессии должны быть рентабельны для японцев, но вместе с тем не слишком урезать и наши интересы".

Для обсуждения условий концессионных договоров и других возникавших в ходе переговоров с японской стороной проблем была создана специальная комиссия при Главконцесскоме из представителей ВСНХ, наркоматов земледелия, финансов, внешней торговли, иностранных дел, представителей Дальревкома и выработаны позиции, которых следовало неукоснительно придерживаться по отношению к концессионерам, а именно: 1) уступать в мелочах, но придерживаться твердой позиции в основных вопросах (обязательное соблюдение советского законодательства, строгое выполнение условий концессионных договоров и т.п.); 2) не побуждать японцев к более интенсивной разработке месторождений, учитывая и без того их крайнюю заинтересованность и опасность экономического завоевания ими Северного Сахалина; 3) в случае организации концессионерами каких-либо вспомогательных предприятий (гаваней, дорог и пр.), добиваться совместного их использования; 4) установить норму иностранных работников не более 25%.

Летом и осенью проводились координационные совещания и встречи советской и японской делегаций, на которых прорабатывались в деталях статьи концессионных договоров, обусловливались различные стороны взаимоотношений. Советскую сторону на переговорах представляли А.А. Иоффе, И.О. Шлейфер, М.Г. Гуревич и др., японских предпринимателей представляли адмирал С. Накасато, уполномоченный представителя Союза японских горнопромышленников Окумура Масао, Каваками Тосихико и др. Во время переговоров неизбежно возникали разногласия, трения, которые задержали подписание договора на 1,5 месяца.

Ввиду особых условий, создавшихся на Северном Сахалине, Союз Советских Социалистических Республик согласился в изъятие из действующего права (обмен нот между Послом СССР в Китае Л. М. Караханом и Чрезвычайным Посланником и Полномочным Министром Японии в Пекине Иошизава Кенкичи, приложенный к Пекинской Конвенции) допустить японские концерны, эксплуатировавшие нефтяные и угольные месторождения на Северном Сахалине, к продолжению работ, но лишь до заключения концессионных контрактов. На это время фирмы также освобождались от эксплуатационных сборов, налогов и пошлин до момента заключения концессионного соглашения.

Следует иметь в виду, что на основании Пекинской конвенции вывоз угля с острова до заключения концессионного договора был воспрещен (в виде исключения с 4 августа 1925 г. был разрешен вывоз угля с северосахалинских рудников, но с обязательством уплаты пошлин и сборов сразу же по заключении договора, а также беспошлинный ввоз 250 тонн груза на рудник Дуэ), а потому пропал и стимул к добыче, которая велась в Дуэ и Рогатом только для того, чтобы сохранить основное ядро рабочих и служащих. Поэтому задержка подписания концессионного контракта была отнюдь не в интересах японцев. Впоследствии, фирмам, не заключившим концессионных соглашений, было позволено вывезти добытый уголь в Японию с уплатой налогов и долевых отчислений, предусмотренных концессионными контрактами.

В пятницу 11 декабря 1925 г. во второй половине дня Окумура Масао, представитель образованного в соответствии с законом No 37 от 30 марта 1925 г. японского синдиката северосахалинских угольных предприятий "Кита Сагарен Секитан Когио Кумиай" и фирмы "Сакай Кумиай", в присутствии Каваками Тосихико и заведующего юридическим отделом ВСНХ СССР М. Степуховича подписал два концессионные договора на эксплуатацию угольных площадей Северного Сахалина. Однако, согласно архивным документам, официальное подписание концессионных договоров состоялось 14 декабря 1925 г. Но Окумура Масао вечером 11 декабря должен был выехать в Германию, поэтому не мог присутствовать на официальном подписании документа и подписал оба экземпляра концессионных соглашений "передним числом".

В понедельник, 14 декабря 1925 г. на заседании Высшего Совета народного хозяйства СССР концессионные соглашения подписал председатель ВСНХ Ф.Э. Дзержинский, которые скрепил своей подписью заместитель наркома иностранных дел СССР М. Литвинов. На подписании соглашений и фотографировании с делегатами также присутствовали советник японской делегации Т. Каваками, японский посол Танака Токити, а также члены советской комиссии по заключению соглашений А.Е. Минкин, М.Г. Гуревич, А.В. Мусатов и М. Япольский.

Согласно первому концессионному соглашению фирме "Кита Сагарен Секитан Когио Кумиай" было предоставлено право на эксплуатацию трех месторождений каменного угля общей площадью 5505 гектаров, в том числе Дуйский отвод площадью 1293 гектара, Владимирский отвод площадью 1634 гектара и Мгачинский отвод площадью 2578 гектаров. Срок концессии был установлен в 45 лет.

Однако, японской стороне необходимо было внести изменения в собственное законодательство, которое бы позволяло на законных основаниях вести работу японских компаний на территории Северного Сахалина. Первоначально проект императорского указа, регламентирующий создание и работу концессионных акционерных обществ на Северном Сахалине, был разработан для создания полугосударственных и получастных акционерных компаний, а статья 3 проекта гласила, что "акции регистрируются на имя императорского правительства и подданных империи".

Уставной капитал компании должен был составить 15 млн. иен, из которых 5 млн. иен выделялось из бюджета, на 7,5 млн. иен физические и юридические лица могли купить акции. Поскольку сахалинские концессии изначально рассматривались японцами как компенсация за "Николаевский" инцидент, советники императора посчитали, что прибыль, получаемая от концессий, должна быть разделена между правительством и широкой общественностью.

Надо сказать, что некоторые японские репортеры "пронюхали" о коварных планах японского правительства и вскоре страницы газет запестрели разоблачительными статьями. "Многие японские полуофициальные концерны в прошлом работали очень плохо, отчасти из-за их партийных связей, а отчасти из-за произвольного управления их делами несколькими руководителями", - перефразировала редакционную статью газеты "Асахи" газета "Джапан Уикли Кроникл" - "Уже ходят зловещие слухи о размещении акций новых компаний, и токийский журнал надеется, что заинтересованные лица проявят особую осторожность и проследят за тем, чтобы все вопросы решались честно..." Газета также предостерегала японских бизнесменов "от иллюзии, в которую они могут впасть, что на Северном Сахалине есть все возможности сделать легкие деньги".

В результате, Правительство решило "пойти на попятный". На конференции вице-министров 13 февраля 1926 г. было решено исключить первоначальное предложение в вышеупомянутом императорском указе, которое делало "императорское правительство" акционером, и сделать акционерные общества чисто частными. На заседании кабинета министров 22 февраля 1926 г., предшествовавшем изданию указа о концессионных компаниях, вопросы, связанные с нефте- и угледобычей, которые ранее находились в ведении ВМФ, были переданы в ведение Министерства торговли и промышленности.

6 марта 1926 г. в "Официальном вестнике" был опубликован Императорский указ No 9, подписанный принцем-регентом Хирохито днём ранее. В преамбуле указывалось, что "целью данного закона является осуществление предпринимательской деятельности, связанной с добычей нефти или угля на Северном Сахалине в соответствии с концессионным договором на основе Протокола о Соглашении, регулирующем отношения между Японией и Советским Союзом (Протокол "Б" Пекинской конвенции)". Указ гласил, что Император дозволяет учредить на территории Японии акционерные общества с целью ведения нефтяной или угольной добычи на Северном Сахалине на основе соглашения между Японией и Советской Республикой. Учредители обществ обязаны представить в министерство торговли и промышленности заявление о разрешении им организовать эти общества, приложив к нему устав и бизнес-план. Созданные общества официально регистрируются в реестре Министерства промышленности и торговли, которое наблюдает за деятельностью таковых обществ, утверждает изменения в составе правления, бюджет и бизнес-планы обществ, эмиссию акций, список акционеров, а также ликвидацию данных обществ, ежели таковая последует. Акции обществ являются именными. Их держателями могут быть только японские граждане и юридические лица. В случае необходимости министр промышленности и торговли может отдать распоряжение о проверке финансового состояния и активов акционерных обществ. Министр может отменять решения совета директоров акционерных обществ, если они противоречат закону или национальным интересам. Преимущественное право покупки у обществ нефти и угля принадлежит императорскому правительству. Определенная часть прибыли, полученной от продажи угля и нефти, отчисляется в государственный бюджет. Указ вступал в силу с 10 марта 1926 г. В

10 часов утра 16 августа 1926 г. в здании Ассоциации имперской железной дороги (Токио) состоялось собрание будущих акционеров, на котором было учреждено акционерное общество "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся (ККККК)". От имени учредителей г-н Тамаки Макита (концерн Мицуи) сделал доклад по вопросам, связанным с основанием компании, а затем он занял место временного председателя и начал процедуру избрания директоров и аудиторов.

Президентом общества был избран Каваками Тосикихо, бывший японский посланник в Польше, директорами-распорядителями являлись: Фунада Кацуо, Суенобу Мичинари, Хасимото Кейсуборо, Хаяси Икутаро, Фудзиока Жоокичи. Членами ревизионной комиссии были Асано Сооичиро и Югава Канкичи. Было решено, что годовое вознаграждение каждому из директоров и аудиторов составит 15000 иен, и заседание на этом окончилось.

Главными акционерами угольного акционерного общества являлись фирмы "Мицубиси", "Мицуи", "Окура", "Сибусава", "Сумитомо", "Асано". Основной капитал общества составлял 10 миллионов иен (в 200000 акций), из них 70 тыс. акций передавалось непосредственно акционерному обществу, 65 тысяч распределялось между учредителями и 65000 акций предлагалось к продаже на фондовой бирже. В 1927 году общество осуществило второй выпуск акций на 4 миллиона иен (по 20 иен за акцию). В 1928 г. было выпущено акций на 1 млн. иен (по 5 иен за акцию). Итого на сумму 15 млн. иен. К 1934 г. капитализация компании составляла уже 20 млн. иен.

В числе крупнейших акционеров общества числились: Мицубиси Гооси (31143 акции), Мицуй Коозан (17925 акций), Окура Гуми (15425 акций), Окура Кисичиро (7500 акций), Кимура Кусуята (7500 акций), Макита Таками (7500 акций), Асано Соичиро (3000 акций), Кадоно Дзюкоро (3000 акций), Югава Канкичи (3000 акций). Всего в реестре держателей акций общества на конец 1928 г. числилось 1000 акционеров. В конце 1934 г. в реестре акционеров числилось уже 2272 акционера. Однако истинным, хотя и тайным, основателем нефтяного и угольного акционерных обществ и их главным акционером, владеющим акциями через подставных лиц, было японское императорское правительство. Известно, что в марте 1926 г. одна из компаний получила от 2 армейских чиновников 1 млн. иен наличными, благодаря чему смогла сделать взнос в 2,5 млн. иен, необходимый для официальной регистрации общества.

21 августа акционерное общество было официально зарегистрировано в реестре Министерства торговли и промышленности Японии. 30 августа 1926 г. представитель "Кита Сагарен секитан когио кумиай" Окумура Масао и представитель "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" Каваками Тосихико подписали договор, передающий права разработки северосахалинских концессионных угольных предприятий от угольного синдиката к северосахалинскому акционерному обществу.

15 февраля 1927 г. советское правительство согласилось на передачу синдикатом северосахалинских угольных предприятий "Кита Сагарен Секитан Когио Кумиай" концессионного договора акционерному обществу "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся"

Отметим, что кроме крупных фирм, японское правительство рекомендовало советской стороне в качестве потенциальных концессионеров фирмы, имеющие сравнительно небольшие капиталы. По концессионному договору от 14 декабря 1925 г. с фирмой "Сакай Кумиай", последней предоставлялась в концессионное пользование площадь 1,2,3 и 4 Кузнецовских отводов согласно межевания 1917 г. (общей площадью в 463 гектара) на западном берегу реки Агнево, бывшая в эксплуатации синдиката "Ориенталь". Концессионное соглашение было практически идентично договору с "Кита Сагарен Секитан Когио Кумиай", за исключением параграфа 14, в котором долевое отчисление советской стороне (роялти) было установлено в размере 5% при годовой добыче до 50000 тонн угля и возрастало на 0,25% на каждые 10000 тонн, достигнув максимального значения в 8% при добыче свыше 160 тысяч тонн угля в год. 23 февраля 1926 г. советской стороной был подписан концессионный договор с фирмой "Цукахара Кумиай" (основной капитал 1 млн. иен) сроком на 32 года (параграф 15 Договора). Надо отметить, что Цукахара Каитиро не имел рекомендаций от японского правительства и заключал концессионное соглашение не на основании Пекинской конвенции, а как частное лицо. Концессионеру была сдана в концессию площадь 6 кв. км. в верховьях реки Костина по западному побережью Северного Сахалина, в 65 км к югу от Александровска.

В отличие от договора с "Кита Сагарен Секитан Когио Кумиай", которой удалось добиться для себя особого налогового режима, корпорация "Цукахара Кумиай" должна была уплачивать все налоги, сборы и пошлины (в том числе и местные) на общих основаниях с однородными советскими государственными предприятиями, действующими на началах коммерческого расчета. До 1 ноября 1927 г. фирме было предоставлено исключительное право ведения углеразведки на данной территории, после чего, по предоставлении полученных карт и данных о разведанных запасах угля, концессионер имел право подать заявку об отводе ему соответствующих площадей для угледобычи. Договор предусматривал обязательные финансовые затраты на разведочные работы в сумме не ниже 150 тыс. руб. до 1 декабря 1927 г. За использование отведенных участков концессионер обязывался уплачивать правительству СССР плату в размере 1 рубля в год за гектар.

В 1926 г. состоялось геологическое обследование шахты Агнево. Геологами было обнаружено 8 угольных пластов, толщиной 2,4-2,7 м. Кроме геологических исследований, в том же году компания произвела незначительный ремонт узкоколейной железной дороги и пристани. В 1927-м году были отремонтированы общежития, которые могли вместить большое количество рабочих и имели необходимые удобства. Однако на шахте отсутствовали противопожарное оборудование и безопасные лампы для освещения штолен.

30 июня 1927 г. общество обратилось в торгпредство СССР в Японии с заявлением, в котором указывало, что в течение летнего сезона планирует вывезти с Северного Сахалина 20 тыс.т. угля, для чего ей необходимо использовать в работах 80-100 рабочих. На основании § 17 Концессионного договора общество "Сакай кумиай" просило утвердить список товаров первой необходимости, продовольствия, предметов обихода, медикаментов и пр., которые должны были быть завезены на Агневский рудник из Японии. В апреле 1928 г. обществом был подписан контракт на поставку 2 тыс.т. угля и получен аванс в размере 4000 руб. К 1 июня 1930 г. на угольном складе рудника имелось 16 тыс.т. угля.

29 сентября 1927 г. правительству Японии поступила петиция от президента "Сакай кумиай" Сакаи Рюдзо. Он писал о чрезвычайно сложных условиях работы предприятий в Советской России. "Отчисления за аренду государственного имущества, социальное страхование работников, завоз на шахты оборудования компании и амортизация имущества по высоким ставкам, а также другие вопросы требуют согласования с советскими органами на каждом шагу и налагают на концессионеров крайне сложные и хлопотные процедуры, что затрудняет их работу. Помимо того, что эти предприятия подвержены налоговому бремени в России, они также обременены японским налоговым законодательством и в результате страдают от двойного налогообложения. Однако кризис в отечественной угледобывающей промышленности достиг такого крайнего уровня, что мы не смогли получить средства для бизнеса через размещение акций... Финансовый кризис, банкротства отечественных финансовых учреждений, закрытие заводов и крах коммерческих предприятий - все это разрушило средства финансирования предприятий, находящихся в России, и сейчас мы находимся в ситуации, когда у нас нет другого выбора, кроме как приостановить все дела. Эти концессии были получены нашей страной в качестве компенсации за "Николаевский" инцидент и имеют историческое значение, поэтому в глазах народа Японии они должны продолжить свое существование", - писал властям угольный концессионер. В то же время, предприниматель, можно сказать, попенял японскому правительству на то, что оно, оказав финансовую поддержку двум крупным - нефтяной и угольной - компаниям, являясь при этом их главным учредителем и акционером, совершенно забыло о малых компаниях и не оказало им никакой финансовой субсидии на развитие дела. "Мы убедительно просим срочно рассмотреть вопрос о предоставлении нам таких же льгот, которые были специально предоставлены представителям "ККСКК" и "ККККК", в качестве справедливой меры для обеспечения равных возможностей для всех концессионных предприятий Северного Сахалина".

Однако, правительство не услышало "честного предпринимателя, заботящегося о государственном престиже и исторической справедливости" и субсидий ему выделено не было. Поэтому разразившийся в Японии в 1929 г. экономический кризис окончательно подкосил фирму. В результате 7 постоянных работников концессии остались не только без денежных выплат, но и без продовольствия. Так, в июне 1929 г. рабочие Агневского рудника взяли в долг на концессии в Дуэ 7 мешков муки и целый месяц она служила им основным источником питания. Дабы справиться с финансовым дефицитом, в июле месяце часть оборудования концессии незаконно была продана частному лицу.

Дошло до того, что 8 августа 1929 г. управляющей рудником С. Киносита вынужден был сдать в аренду Сахалинскому окрфинотделу единственный имевшийся на концессии паровоз. Причем сделал он это, не дожидаясь разрешения правления общества в Токио, так как необходимо было платить страховые взносы в отдел соцстраха, а денежных средств в наличии не было. Более того, для покрытия долгов общества работники рудника занимали денежные средства у друзей и знакомых, но в скором времени в долг давать им перестали. Долги по зарплате общества своим работникам на 2 июня 1930 г. составили 23247 иен. В том числе заведующему рудником Киносита Сигэнару 9608 иен, инженеру Ота Саитиро 4258 иен, бухгалтеру Мадзима Катцудзи 2520 иен, рабочему Хасимото Хитоши 743 иены, китайским рабочим И Камэн Саку 706 и Цзи Чжэньхэ 806 иен, переводчику Х.Е. Лысенко 4606 иен. Причем последний 3 декабря 1930 г. вынужден был обратиться с письмом к генконсулу Японии в Александровске с прошением о взыскании с обанкротившегося общества его зарплаты.

Он, в частности, писал: "по рекомендации начальника административного управления экспедиционных войск Японии генерала Такасу Сюндзи я 15 мая 1925 года был приглашён в качестве переводчика японского языка на работу в контору общества с окладом жалования 150 иен в месяц. С первого же месяца моей работы общество зарплату мне аккуратно не выплачивало, кроме очень малых сумм и очень редко. А что же касается последние 3 года до увольнения меня, то есть по 31 августа сего года, то я совершенно ни копейки не получал. Итак, с 15 мая 1925 года по 31 августа 1930 года общество обязано уплатить мне жалование согласно справке, выданной мне бухгалтером общества господином Мадзима 5236 иен и 33 сен. Я же, невзирая на то, что общество всё время не выплачивало мне зарплату, а надеясь на будущее общества, всячески старался скрывать как финансовые затруднения, а также и вообще тяжёлое положение общества, занимал для общества деньги у своих знакомых и на своё имя. Часть занятых мною для общества денег ещё до сих пор мною не уплачено. При отъезде в Японию господина Мадзима я его просил, а также и он сам обещал походатайствовать об оплате мне зарплаты. Но от него и до сих пор нет никакого сведения..."

Надо сказать, что кроме задолженности общества по зарплате своим работникам, оно также задолжало по выплатам в бюджет СССР. Еще 13 февраля 1928 г. представитель ВСНХ СССР М.Л. Рухимович обратился в Верховный суд СССР с иском к обществу "Сакай кумиай", в котором просил взыскать с последнего 5367 руб. 68 коп. в качестве арендной платы за переданное концессионеру имущество, согласно § 11 и § 36 концессионного договора за период с 1 октября 1925 г. по 1 октября 1927 г. Однако 18 сентября 1928 г. "Сакай кумиай" в ответ на данный иск направил в Верховный Суд СССР заявление, в котором указал, что вопрос о правах на имущество рудника Агнево является спорным дипломатическим вопросом между правительствами СССР и Японии и ввиду этого общество не может представить в суд каких бы то ни было объяснений по предъявленному иску. К слову сказать, в определении ВС СССС от 2 ноября 1928 г. указывалось, что на подлинном акте передачи арендного имущества от представителя СССР представителям концессии не имеется подписей последних, что согласно § 11 концессионного договора означало, что концессионером формально имущество принято не было. Надо сказать, что еще в июле 1926 г. представителям концессионных обществ от имени Сахалинского горного округа были направлены письма-уведомления о необходимости проведения оценки имущества, располагающегося на выделенных предприятиям территориях. С 1 по 5 августа 1926 г. комиссия в составе председателя, помощника начальника Сахалинского Горного Округа М.С. Шутовского, старшего контролера Сахалинского Окружного Финансового Управления Г.И. Симонова и Уполномоченного Дальне-Восточного Краевого Комитета Всероссийского Союза Горнорабочих Г.Н. Кузнецова, а также представителя концессионера "Кита Сагаран Секитан Когио Кумиай" Сано Сигэру и горного инженера Айми Сюдзи, при переводчике Г.Н. Журавлеве произвели опись и оценку имущества. 6 августа 1926 г. комиссия в том же составе произвела опись и оценку Владимирского рудника. Но если Владимирский рудник признавался японцами как собственность СССР и с оценкой его имущества в сумме 5182 руб. 95 коп. и подписанием соответствующего акта не возникло проблем, то в отношении имущества шахты Дуэ представитель концессионера С. Сано категорически отказался подписывать акт оценки и передачи в аренду имущества, заявляя, что имущество на территории концессии принадлежит фирме по праву преемственности, так как была куплена у господина Кузнецова в период оккупации. Он согласился признать лишь стоимость аренды "советского" имущества, которое самолично оценил в 966 руб. 94 копейки. Отметим, что за период с 14 декабря 1925 г. по 1 апреля 1929 г. концессионер внес за аренду имущества Владимирского рудника 683,3 рубля, а за "неоспариваемое" имущество Дуйского рудника - 125,63 руб. 13 августа 1926 г. исполняющий обязанности генконсула А. Судзуки обратился к агенту НКИД в Александровске М. Михайлову с запросом о заявлении представителя союза г-на С. Сано и потребовал прояснить основания для возврата зданий и движимого имущества СССР. "Первый вопрос с нашей стороны заключается в том, принадлежит ли государству собственность, здания, которые не были построены или обслуживались государственными учреждениями, и поэтому концессионер не может найти причину для согласия с предложением о том, чтобы эти здания и движимое имущество были возвращены правительству СССР".

27 августа 1926 г. агент НКИД в Александровске М. Михайлов обратился к заместителю генконсула Т. Мурасэ со следующим ответом: "Все, что было построено на территории Северного Сахалина во время оккупации является собственностью правительства СССР и будет предоставлено в аренду концессии в течение срока действия концессионного договора в соответствии со статьей 10-11 договора. Мы сожалеем, что г-н Сано отказался подписать акт описи и передачи в аренду государственного имущества, и необходимо подчеркнуть, что статья 11 договора была им неверно истолкована. Мнение г-на Сано о том, что имущество угольной шахты должно принадлежать в корне неверно. Советское правительство юридически признало Ассоциацию угольных предприятий Северного Сахалина с момента заключения лицензионного соглашения, а статья 11 концессионного соглашения предусматривает, что концессия юридически обязана подготовить опись имущества и таблицу оценки для подачи в Сахалинский горный округ, взять в аренду и использовать имущество угольной шахты Дуэ и внести соответствующую плату за его использование".

8 сентября 1926 г. генконсул направил агенту НКИД М. Михайлову очередное послание, в котором заявил, что господин Сано не изменит взглядов, которые он выразил. Поэтому генконсул счел необходимым дождаться результата разрешения этого вопроса в посольстве Министерства иностранных дел Японии в Токио.

1 декабря 1926 года посольство Японии в Москве направило в НКИД СССР официальный документ в котором говорилось: "Согласно договорам, заключенным между Советским правительством и японскими горнодобывающими компаниями в 1925 году, находящиеся в собственности Советского правительства и относящиеся к указанным компаниям объекты, переданы в пользование заинтересованным сторонам. Японское правительство и японские бизнесмены проявили намерение рассматривать имущество на Северном Сахалине как принадлежащее советскому правительству. Однако положения Договора о концессии не предоставляют Советскому Правительству права собственности на собственность японцев на концессионной территории".

21 декабря 1926 г. НКИД СССР в официальном письме направил японскому послу следующий ответ: "По сообщениям местных органов власти Советского Союза на Северном Сахалине, представители Японских концессионных компаний по разработке нефтяных и угольных месторождений отказались подписать акт приемки, поскольку отказались признавать имущество на концессионной территории принадлежащим Советскому Союзу. Советский Союз не может не признать, что указанные действия представителей Японских концессионных компаний являются нарушением соответствующих условий концессионного договора, заключенного указанными компаниями. Согласно параграфа 11 концессионного договора... в присутствии представителя концессионера должны быть составлены опись имущества и отчет об оценке, а также специальные отчеты о передаче, которые должны быть подписаны представителем концессионера. Действия представителей, отказавшихся от подписания описи сдачи государственного имущества и отчета об оценке, являются явно неправомерными. на концессионной территории нет других собственников, кроме Советского Правительства... Если отчет об описи имущества и отчет об оценке не будут подписаны, концессионные договора будут расторгнуты..." 19 января 1927 г. Японское посольство в ноте No 3 подтвердило получение ноты No 11923 Народного комиссариата иностранных дел от 21 декабря 1926 года. Посольство заявило, что не может согласиться с утверждением, что в силу простого факта существования определенных актов собственность, которая по праву принадлежала японскому правительству и подданным и от которой они никогда не отказывались, должна считаться перешедшей во владение правительства СССР. Японское посольство пожелало узнать, в какой день и в каком порядке собственность перешла из рук в руки без ведома ее владельцев. Однако, оставляя в стороне обсуждение затронутых принципов, посольство не может не считать, что взгляды Народного комиссариата, по-видимому, не учитывают ноты, которыми обменялись в Пекине делегаты японского и союзного правительств от 20 января 1925 года, а также факты, которые с тех пор представились относительно распоряжения японской собственностью в Северном Сахалине. В вышеупомянутых нотах согласовано, что работа, которая в то время велась японцами в Северном Сахалине как на нефтяных, так и на угольных месторождениях, должна быть продолжена до заключения концессионных контрактов, как предусмотрено в Протоколе, приложенном к Пекинской конвенции от той же даты, что и ноты. Это соглашение является окончательным, показывающим, что собственность, принадлежащая японцам на нефтяных и угольных месторождениях, будет продолжать оставаться их собственностью. Эта собственность, не включенная в опись, составленную командующим японской оккупационной армии, перешла из рук в руки без ведома ее владельцев. В целях, таким образом, доведения вопроса до мирного урегулирования, японское посольство представляет его на повторное рассмотрение Народного комиссариата и настоятельно просит предоставить ему удовлетворительный ответ на его предыдущую ноту. Японское посольство желает добавить свою точку зрения на утверждение Народного комиссариата о том, что отказ со стороны концессионеров подписать акты передачи объектов, принадлежащих японцам в концессионных районах, является нарушением Концессионных договоров". Народный комиссариат, по-видимому, полагает, что статья 11 Концессионных договоров, ссылаясь на объекты союзного правительства, охватывает все объекты, существующие в концессионных районах. Народный комиссариат, по-видимому, таким образом постулирует, если японское посольство правильно понимает, с одной стороны, что японская собственность на Северном Сахалине на нефтяных и угольных месторождениях перешла во владение союзного правительства в соответствии с союзным законодательством, и, с другой стороны, что положения концессионных контрактов сами по себе неявно признают возврат собственности в концессионных районах.

Первый пункт был опровергнут выше.

Что касается второго, японское посольство хотело бы указать, во-первых, что вышеупомянутая статья 11 ясно предусматривает передачу не всей собственности в концессионных районах, а только той, которая принадлежит союзному правительству, и далее, что ни рассматриваемая статья, ни какая-либо другая статья концессионных контрактов не передает правительству СССР право на имущество, принадлежащее японцам в концессионных районах. Во-вторых, следует отметить, что, учитывая тот факт, что концессионеры и владельцы рассматриваемых объектов не были идентичными лицами, вопрос распоряжения японским имуществом в нефтяных и угольных месторождениях полностью выходит за рамки полномочий концессионеров и не мог быть, и по сути, не рассматривался ими во время переговоров по Концессионным договорам. Само собой разумеется, что концессионеры по нефти и углю должны получить имущество Союзного правительства в соответствии со статьей 11, но нет никаких оснований, по которым должна быть какая-либо передача японского имущества от Союзного правительства. Поэтому посольство не может согласиться с просьбой Народного комиссариата донести до концессионеров вопроса о целесообразности подписания документов о передаче имущества. Посольство также считает необоснованным утверждение, что отказ концессионеров подписать такие документы представляет собой нарушение Концессионных договоров.

27 июня 1928 г. НКИД СССР в Ноте посольству Японии прямо указал, что "условия концессионных договоров являются ненарушимыми и не могут подлежать какой-либо отмене или изменению, помимо случаев взаимного на то согласия обеих сторон, оформленного через Главный концессионный комитет. Ввиду этого Народный Комиссариат должен отметить, что он лишен возможности вмешиваться в действия стороны, прибегшей к предусмотренному концессионными договорами способу разрешения спора с другой стороной".

20 мая 1929 г. японское посольство направило в НКИД СССР ноту No 78 в которой, в частности, говорилось: "По мнению Правительства Японии, существующие разногласия относительно права собственности на некоторые имущества японских концессионных предприятий на Северном Сахалине могут быть разрешены только путем переговоров между двумя Правительствами, и фактически эти переговоры ведутся".

В ответ на эту ноту 8 июля 1929 г НКИД СССР направил японскому посольству ноту следующего содержания: "...Народный Комиссариат считает полезным отме-тить, что существо спора между японскими концессионерами на Северном Сахалине и Высшим Советом Народного Хозяйства СССР никогда не служило и не могло служить предметом переговоров между Правительством Союза ССР и Японским Правительством, ибо последнее не является тем органом, который предусмотрен концессионными договорами с соответствующими японскими фирмами в качестве инстанции, разрешающей споры, вытекающие из практического применения этих договоров".

После долгих юридических и дипломатических мытарств, 31 января 1930 г. состоялось заседание гражданской коллегии Верховного Суда СССР под председательством М.И. Васильева-Южина и членов коллегии Н.Н. Овсянникова и Ф.В. Ленгника, при секретаре А.Ф. Яковлеве и с участием помощника прокурора Верховного суда СССР А.В. Белоусова, рассмотревшее иск ВСНХ СССР к обществу "Сакай кумиай". В своем решении суд указал, что 20 октября 1926 г. имущество, находящееся на площади рудника Агнево, было сдано правительством СССР в концессию "Сакай Кумиай" и принято последним, что подтверждается допрошенными по делу свидетелями Руслановым Иосифом Карловичем, Шутовским Мироном Степановичем и Красильниковым Константином Евгеньевичем. Стоимость имущества в ценах 1913 года была определена в 65637 руб. 94 коп. Исходя из этого, суд определил, что арендная плата за период с 14 декабря 1925 г. по 1 октября 1929 г. составляет 9522 руб. 88 коп.

Доводы ответчика в заявлении от 18 сентября 1928 г. о том, что вопрос о праве на имущество, находящееся на территории концессионера является спорным и что по этому вопросу в г. Москве ведутся переговоры между Посольством Японии и Народным Комиссариатом Иностранных Дел Союза ССР, суд признал "незаслуживающими уважения", так как порядок разрешения споров и разногласий между Правительством СССР и Концессионером по договору от 14-го декабря 1925 г. предусмотрен п. 35 договора, согласно которому все указанные споры и разногласия разрешаются Верховным Судом Союза ССР. По приведенным основаниям ВС СССР нашел иск подлежащим удовлетворению и постановил взыскать с концессионера указанную сумму.

После вынесенного судебного решения, в японских деловых и дипломатических кругах возобладало мнение, что иск, поданный против "Сакай Кумиай" нес в себе скрытый мотив - желание решить вопрос о праве на имущество на Северном Сахалине в пользу советского правительства. Проще говоря, этим судебным решением правительство СССР хотело сломить сопротивление концессионных предприятий и заставить их подписать документы о приеме в аренду государственного имущества и внесении в госказну платы за его использование. И долго ждать не пришлось. 4 октября 1930 г. представитель "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" инженер Накамура подписал акт описи и оценки имущества, а также акт принятия данного имущества в аренду на шахте Дуэ в сумме 196072 рубля и по руднику Мгачи в сумме 619 рублей. Однако признать право собственности СССР на имущество - не значит заплатить за аренду. С 1925 по 1939 гг. за нефтяной и угольной концессиями числилась задолженность по арендным платежам в сумме 892457 рублей 58 копеек, без учета пеней и скидок на амортизацию. Почему же японские концессии игнорировали эти выплаты? 5 февраля 1930 г. Верховным Судом СССР был выдан исполнительный лист No 140 и на его основании 7 июня 1930 г. начальник Сахалинского окружного административного отдела и рабоче-крестьянской милиции А.И. Костин при участии эксперта В.Л. Драчева и доверенного общества Мадзима Катцудзи при переводчике Х.Е. Лысенко составили акт описи продукции общества, состоящего из 6457 кубометров каменного угля и взяли образцы для определения его качества и стоимости. Отдельно было указано, что весь имевшийся у общества уголь был добыт еще в 1924 г. и содержал в себе следы выветривания. На все запасы угля был наложен арест. 27 июня 1930 г. были назначены торги арестованным углем на сумму 10243,98 руб., на что общество заявило протест, указывая, что на уголь назначена несоизмеримо низкая цена в 2,5 рубля за тонну, в то время как общество в 1928 г. продавало этот уголь Николаевскому порту по цене в 7 руб. за тонну. Общество требовало проведения экспертной оценки стоимости угля и просило назначенные торги отменить. Тем не менее, торги состоялись, но прошли без единого участника и не увенчались успехом, а СССР так и не получил полагающихся по решению суда выплат.

В конечном итоге, из-за недостатка средств "Сакай Кумиай" 16 июня 1930 г. с согласия министерства промышленности и торговли Японии начала передачу концессионных прав на свои месторождения фирме "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" и к 31 августа процесс передачи был завершен. Но сделано это было без ведома советской стороны, с помощью передачи прав в доверительное управление. То есть, с формальной точки зрения договор оставался оформленным на "Сакай кумиай". Новый собственник не стал медлить и уже в августе 1930 г. рудник в течение двух недель был обследован доцентом Императорского университета Тохоку Сугияма и студентами того же университета Симакура Кидзуро, Одзаки Хироши, Ито Масуо, Мабучи Сэйити, Дзюнъити Иваи и Насагава Ёсидзи. Результаты обследования показали, что шахта была совершенно заброшена. 18 августа 1931 года начальник Сахалинского горного округа Головацкий в сопровождении инженера-специалиста внезапно отправился на угольную шахту "Агнево", чтобы провести проверку деятельности предприятия. Он встретился с инженером Ота Саитиро и потребовал провести его к выходу в штольню. Однако вход в штольню оказался разрушен и попасть внутрь шахты у проверяющих не было ни малейшей возможности, о чем и был составлен соответствующий акт. 13 сентября 1931 г. один из управляющих "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" также посетил и обследовал шахту Агнево.

Работы в Агнево в результате так и не начались и на руднике длительное время находились лишь 2 сторожа и "доверенный" Кацудзи Мадзима. Жили они исключительно на деньги, что давала плата за сданный в аренду паровоз, который эксплуатировался разными советскими организациями и в конечном итоге, в 1933 г. последний его арендатор - Александровский порт - сжег решетку паровозика, в результате чего он вышел из строя. По поводу ремонта и дальнейшей аренды между "доверенным" и начальником Западно-Сахалинского горного округа И.К. Леонгардтом состоялась целая дипломатическая баталия, в которую было вовлечено японское консульство и НКИД СССР. В результате выяснилось, что фирма "Сакай кумиай" вследствие банкротства была чуть ли не ликвидирована еще в 1929 г., а о ее сахалинской концессии просто-напросто все "позабыли". И даже после выяснения всех этих обстоятельств, советская сторона концессионное соглашение не аннулировало, хотя для этого имелись все формальные юридические основания. В июле 1934 г. генконсул в Александровске направил в фирму "Сакай Кумиай" запрос, в котором просил незамедлительно начать разработку шахты в Агнево, мотивируя это тем, что если прибыльное предприятие не будет запущено, то советская сторона может предпринять меры по ликвидации концессии. В результате "Сакай Кумиай" отправил на остров геолого-разведочную группу в количестве 6 человек, которая вернулась в Японию в конце октября. Сама же фирма начала предпринимать усилия по поиску инвесторов для разработки своей сахалинской шахты, но к огромному ее сожалению, выразивший интерес к данному предприятию крупный инвестор Сётаро Яшима скончался от болезни и план по возрождению "Агнево" заглох.

Другая концессия, "Цукахара Кумиай", так и не приступила к работе и не сумела хотя бы частично, как, например, "Сакай Кумиай", реализовать свои концессионные права путем передачи их третьим лицам. Известно лишь, что в июне 1926 г., работники геологической компании "Shimomei", осмотрев местоположение концессионного участка, обнаружили, что это один из самых густо заросших лесом участков на западном побережье, и для того, чтобы провести там съемку и демаркацию понадобится гораздо больше запланированного времени. И, разумеется, впоследствии потребуется огромное количество денег, которое необходимо будет вложить в расчистку участка и новое оборудование для добычи угля. По докладу, составленному инженером И.А. Преображенским залегание каменного угля в районе концессии определялось в 6 пластов, из которых им уже было обнаружено 3 пласта.

В результате, 14 ноября 1928 г. представитель фирмы подал ходатайство о продлении срока разведочных работ и советская сторона продлила ей разрешение на углеразведку до 31 декабря 1929 г., но ни построек на острове зданий и сооружений, ни завоза рабочих и оборудования на остров "Цукахара кумиай" так и не предприняла. Известно лишь, что общая сумма затрат на проведение разведок и оплату труда административного персонала с февраля 1926 г. до июня 1930 г. составила 284 тыс. иен. Поэтому согласно параграфам 11 и 34 концессионного договора у советской стороны были все основания для его расторжения. Правда, по политическим мотивам советской стороной расторжение договора ранее 1930 года было признано нецелесообразным. 10 октября 1929 г. фирма получила извещение, что концессионный договор с ней расторгается с 1 января 1930 г. Но лишь 25 мая 1930 г. на основании постановления СНК СССР договор с этим обществом стал считаться прекратившим свою силу. Таким образом, единственным реально работающим угледобывающим концессионным предприятием на острове оставалась лишь "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся".

Следует сказать, что концессионный договор внес большое разочарование в ожидания японских концессионеров, так как из концессии были исключены Макарьевские отводы и VI-ой Семеновский рудник у мыса Рогатый. А именно там японцами были проведены большие подготовительные работы. Но советская сторона нашла юридическую отговорку, заявив, что данные площади уже сданы в концессию фирме "Кунст и Альберс", которая в 1923 г. зарегистрировала выданные еще царским правительством документы на 4 макарьевских отвода в районе Дуэ и 4 анастасьевских отвода в районе Мгачи в комиссии при Дальпромбюро, тем самым, подтвердив на них свои права. Конечно, это была всего лишь уловка, чтобы не дать японцам получить "лакомый угольный кусок". Японская сторона решила "перекупить" права на Макарьевские отводы у "Кунста и Альберса" и в 1927 г. достигла с последним соглашения о переуступке прав. Но 19 июля 1927 г. СНК СССР договор о передаче прав не утвердил. В апреле 1931 г. макарьевские отводы "Кунст и Альберс" и пильвенские отводы "Торгового дома Бринера" были национализированы.

Общее наблюдение за выполнением концессионных договоров и информирование Главного концессионного комитета о положении дел на Сахалине его постановлением от 8 мая 1926 года было возложено на Дальневосточную концессионную комиссию (Дальконцесском), учреждённую при Дальневосточном революционном комитете постановлением бюро Дальревкома от 17 марта 1923 года. Для действенного контроля над деятельностью концессионных предприятий на Северном Сахалине была образована специальная комиссия под председательством представителя Сахалинского ревкома. В неё вошли представители наркоматов иностранных дел, труда и земледелия, а также начальник Сахалинского горного округа и два его заместителя, занимавшиеся надзором за каменноугольными и нефтяными предприятиями на советской части острова. В ведении комиссии находились охрана труда и организация доставки рабочих, контроль ввоза оборудования и снабжения, освоения месторождений и организации производства, техники безопасности, наблюдение за общим положением на концессии, организация помощи при взаимоотношениях с местными органами власти и т.д.

После заключения концессионного договора японцы начинают производить подготовительные работы. Уже летом 1926 г. в Дуэ было доставлено новое шахтное оборудование, начался ремонт пристани и узкоколейки, однако оборудование для добычи и транспортировки угля не было установлено должным образом. В сентябре 1928 г. на предприятии были установлены "белт-конвейеры" (ленточные конвейеры) для механической подачи угля на суда, что дало возможность увеличить погрузку угля на 20000 тонн в год. Была также построена электростанция мощностью 300 квт. За период действия концессии в районе Дуйского месторождения компанией разрабатывалось 8 шахт. Первоначально уголь добывался в шахтах No 1 и 2 (открыты в 1920 г.), 3 и 4 (начали работу в 1924 г.), затем, в 1927 г. была заложена шахта No 6, в 1928 г. шахта No 7, в 1930 г. - шахта No 8-1, в 1934 г. - шахта No 8-2.

Согласно производственному плану, с 1927 по 1932 гг. японцами планировалось добыть и вывезти в Японию с шахт Дуэ 815 тыс. т, с Мгачинской шахты 305 тыс. т. и с Владимирского рудника 75 тыс. т. угля. Всего 1195 тыс. т.

30 мая 1927 г. в Токио состоялось общее собрание акционеров общества, на котором был представлен отчет о работе общества с момента основания. В частности, в 1926 г. обществом было добыто всего 9048 тонн угля. Согласно бизнес-плану общества, ежегодная добыча угля должна была увеличиваться год от года и к 1935 г. достичь 300 тыс.т. Однако дороговизна рабочей силы заставляла компанию максимально использовать буровое оборудование и транспортеры дабы значительно сократить использование ручного труда и снизить себестоимость добываемого угля. Уже на 4-й год работы шахты Общества должны были быть укомплектованы всей необходимой техникой.

Однако бурные темпы угледобычи середины - конца 20-х годов, во второй половине 30-х годов значительно замедляются, причем динамика угледобычи в этот период была подвержена серьезным колебаниям. В советских архивных документах имеются данные, что в 1925 г. японским концессионным предприятием на Северном Сахалине было добыто 13071 тонна угля, в 1926 г. - 42700, в 1927 г. - 115384, в 1928 г. - 110550,45, в 1929 г. - 119626,15 в 1930 г. - 120833, в 1931 г. - 131050, в 1932 г. - 125555, в 1933 г. - 140160, в 1934 г. - 160160, в 1935 г. - 186700, в 1936 г. - 178800, в 1937 г. - 45823, в 1938 г. - 5170, в 1939 г. - 1571 тонна каменного угля. Всего за 1925-1939 гг. было добыто 1604815 тонн. Архивные документы японской статистики свидетельствуют, что за указанный период было добыто 1669860,37 и вывезено в Японию 1587545 тонн угля.

Первые два года угольная концессия, согласно разработанного производственного плана, должна была работать в дефицитном режиме, хотя, согласно документом главконцесскома, в 1926/27 г. концессия получила прибыль в 80 тыс. руб., добыв при этом угля на 431 тыс. руб. и экспортировав таковой на 360 тыс. руб. Однако согласно японским архивным документам и бухгалтерским документам акционерного общества, в 1926-1928 гг. концессия работала с убытком, но уже с 1929 операционного года она стала получать прибыль (в иенах), согласно нижеприведенной таблице.

Экспортируемый уголь в основном поставлялся на металургические заводы японской корпорации Nippon Steel. В приведенной ниже таблице показано распределение дуйского угля в 1928 и 1936 гг.

Согласно Концессионному договору, вместо общих и местных налогов, концессионер уплачивал единый налог в размере 3,33 процента от стоимости добытой валовой продукции, 4 процента за аренду имущества, а также долевое отчисление от 5 до 8 процентов в зависимости от добытого количества угля. Только в 1926/27 операционном году советской стороной от концессионера в виде различных платежей было получено 19325 рублей, а в 1927/28 операционном году - 58750 рублей. Всего за 1925-1930 гг. платежи концессионера государству составили 106800 иен. За 1928-1934 гг. концессия уплатила советской стороне в виде долевого отчисления 31,5 тыс. тонн угля. Однако, не успев начать работать, концессия столкнулась со своеобразным толкованием советской стороной понятия "единого налога". Местные власти тут же потребовали от японской фирмы уплаты таможенных, гербовых, канцелярских и акцизных сборов. В бухгалтерских документах самого общества было указано, что в период с 16 августа 1926 г. по 30 марта 1927 г. компания выплатила советской стороне в виде гербовых сборов, профсоюзных взносов, сборов на социальное страхование работников и иных выплат в общей сложности 42633 иены. С 1 апреля по 1 октября 1927 г. сумма выплат составила 195497 иен.

Лишь после долгой переписки японского консульства и посольства с НКИД СССР японским предпринимателям удалось "отбиться" от большей части налоговых выплат. Долго решался вопрос с портовыми сборами. Лишь 4 июня 1926 г. Главконцесском в своей телеграмме No 6431611 подтвердил, что распоряжением ЦУМОР НКПС данным начальнику Николаевского порта, концессионер освобожден от взимания портовых сборов в пунктах погрузки и выгрузки на острове Сахалин. В портпунктах материковой России портовые сборы должны были взиматься с концессии на общих основаниях. Тут же, как черт из табакерки, выскочило распоряжение местного окрфинотдела о немедленной уплате концессионным предприятием налогов на потребление чая, сахара, шелковых тканей, трикотажа, сигарет и рафинированного спирта. Мало того, было выдвинуто требование об уплате налога в иностранной валюте. Японская фирма мгновенно направила жалобы в консульство, консульство - в посольство, ну, а посольство направило ноту протеста в НКИД СССР, заявив, что если местные "налоговики" не отстанут от концессии, то все убытки от взимания подобного рода налогов, согласно § 6 концессионного договора, японская сторона будет требовать возместить Правительство СССР. Подобная угроза возымела результат. 23 июня 1926 г. налог на потребление для японских концессий был отменен и общество от налоговых претензий на какое-то время было освобождено.

Но, оставив в покое лицо юридическое, советская сторона взялась за лиц физических, то есть - за работников концессии. В первую очередь это касалось подоходного налога, введенного на Сахалине с октября 1930 г. И если с советскими и китайскими рабочими проблем не возникало, то рабочие японские предпочитали получать лишь 10% зарплаты. А остальное, по их просьбе, перечислялось семьям непосредственно в Японии. 26 февраля 1927 г. президент фирму Т. Каваками в письменных разъяснениях работникам бухгалтерии общества указывал, что "японским сотрудникам следует начислять в ведомостях на выплату зарплаты ту сумму, которая удобна для отчетности и не будет связана с их фактической зарплатой. Реальная заработная плата будет переведена на личный счет каждого работника в Японии. Когда работники компании вернутся домой, головной офис произведет с ними окончательный расчет. Если нет возражений, мы начнем реализацию этого плана с 1 апреля 1927 г." Разумеется, что с такой "скрытой" части зарплаты подоходный налог в советский бюджет не платился. К тому же японская администрация вела большую часть бухгалтерии на японском языке, в соответствии с правилами, принятыми в Японии. Советская сторона постоянно требовала, чтобы японская администрация вела бухгалтерский учет на русском языке и по правилам, принятым в СССР, а за неисполнение этого требования угрожала привлечением к уголовной ответственности административной верхушки. Но японцы заявляли, что они ведут учет в той мере, в какой от них этого требует японское законодательство, публикуют его в японской прессе и никаких изменений на сей счет делать не намерены. В феврале 1932 г. правительство СССР ввело единовременный сбор на нужды культурно-жилищного строительства (культжилсбор), под который подпадали и работники концессионных предприятий на территории Северного Сахалина. Сбором облагался месячный доход от 75 руб. В зависимости от заработка он составлял от 18 до 140 рублей, а при зарплате свыше 500 рублей - 35%. Полученный оклад сбора необходимо было разделить на 8, и образовавшаяся в результате деления полученная сумма (к примеру, 18:8=2,25) подлежала удержанию из заработной платы работника. Кроме советских рабочих и служащих, сбор должны были уплачивать и японцы. Отметим, что концессионер с 1 февраля 1932 г. аккуратнейшим образом удерживал и перечислял сбор с советских рабочих, но удержанный сбор с рабочих японцев оставался в кассе предприятия "до разъяснения Центра". Всего за 1,5 года японская сторона "припрятала" от налоговой инспекции 945 руб. 40 коп.

14 июня 1934 г. японские концессионные предприятия получили извещение от агента НКИД в Александровске, что к консульским сборам, уплачиваемым как в СССР, так и за границей, устанавливается надбавка в размере 10% в пользу общества "Красного креста". Общество сообщило агенту НКИД, что согласно параграфу 20 Концессионного договора, оно освобождено от всякого рода налогов и сборов. И естественно, никаких доплат ни в пользу "Красного креста", ни в "пользу детей Германии" и пр. делать не станет.

Болезненно решался и вопрос о страховании имущества концессионера в советских страховых организациях. Представители концессионных предприятий долгое время не желали признавать имущество на территории их предприятий собственностью СССР и считали его своей собственностью, приобретенной еще в годы оккупации. Поэтому оформлять страховку данного имущества в советских страховых учреждениях они считали "неправильным". В дальнейшем, когда вопрос оценки имущества и аренды разрешился, концессионеры опять-таки не могли взять в толк, почему они должны страховать имущество, принадлежащее чужому государству, которое им же было навязано в аренду. Раз мы арендаторы и платим арендную плату, то с чего бы нам платить еще и страховку, - рассуждали японские бизнесмены. Опять были подключены работники посольства и генконсульств. Но и на сей раз власти СССР были непреклонны и чуть ли не носом тыкали японских дипломатических представителей в параграф 30 концессионного договора, в котором было четко написано "все строения и сооружения... концессионер обязан страховать за свой счет и на имя Правительства". А если вам это не нравится, то зачем договор то подписывали??

По истечении срока концессии предприятия концессионного общества должны были быть переданы Советскому правительству безвозмездно (вместе со всеми постройками и оборудованием) в таком состоянии, которое дало бы возможность продолжать без особых усилий и затруднений работу на этих предприятиях с добычей каменного угля в размерах средней добычи за последние пять лет на концессионном предприятии.

Но для создания и разработки шахт и штолен, оснащения их оборудованием, подведения необходимых транспортных коммуникаций требовались весьма немалые капиталовложения. Центральные и местные органы власти СССР постоянно подчеркивали, что в конце 20-х - 30-х годах капиталовложения концессионера в угольную отрасль Северного Сахалина были обратно пропорциональны добыче каменного угля. Так, в 1926 г. капиталовложения японских коммерсантов составили 598600 руб., в 1927 г. - 593100, в 1928 г. - 271400, в 1929 г. - 100 тысяч рублей. П. Слётов объясняет столь своеобразную инвестиционную политику концессионера следующим образом: "сахалинские каменноугольные месторождения, дуйское в особенности, отличаются чрезвычайно выгодными природными условиями, обеспечивающими рентабельность разработок. Превосходное качество угля, мощность пластов, близость моря и рельеф местности, позволяющий использовать для доставки угля к берегу естественный уклон, - всё это, очевидно, ставило японского предпринимателя в особенно устойчивые условия... Он был мало заинтересован в улучшении самой добычи угля в механизации подземных работ. Разработки до сих пор ведутся примитивными способами, мало чем отличаясь от практики дореволюционных российских предпринимателей... Да и есть ли смысл тратиться на врубовые машины, * когда доходней и проще выступить подрядчиком, организовавшим подённую рабочую силу, транспортером продукции, добытой мускулами советского и китайского рабочего...".

В январе 1929 г. председатель окрревкома Е.В. Лебедев, выступая на I Съезде Советов Сахалинского округа, заметил: "В работе концессий мы все время сталкиваемся с упорным стремлением концессионера - как можно меньше вложить, и как можно больше получить... Отсюда наша задача - упорная борьба с этими тенденциями концес-сионера...". Однако некоторые российские учёные полагают, что имеющиеся данные о капиталовложениях японцев в угольные концессионные предприятия весьма противоречивы и неполны. В частности, Н.В. Марьясова считает, что основной объём капиталовложений был произведен концессионером до 1930 г. и составил 4-4,5 млн. руб., а за всё время существования капиталовложения составили приблизительно 5,5-6 млн. руб.

Японские архивные документы дают нам следующую картину инвестиций концессионного предприятия в островную угольную отрасль (в иенах): 1926 г. - 3854291, 1927 г. - 1252828, 1928 г. - 224763, 1929 г. - 144543, 1930 г. - 95764, 1931 г. - 154098 иен. Итого за 6 лет 5726287 иен. С учетом курсовой разницы между рыночной стоимостью иены и рублем, можно утверждать, что капиталовложения концессионера значительно превысили сумму в 6 млн. руб. Отметим, что согласно уставным документам общества, из 10 млн. иен уставного капитала 6 миллионов должно было пойти непосредственно на обустройство территории концессии, а именно: 2550000 иен на обустройство рудника, 2150000 иен на приобретение и завоз оборудования для добычи угля, 1300000 иен - на закупку, аренду и фрахт транспортных средств. Таким образом, к 1932 г. средства, предусмотренные Обществом в качестве капиталовложений, были почти полностью освоены.

За этот же период на концессию из Японии было завезено: в 1926 г. 400 тонн разного рода грузов, оборудования и продовольствия, в 1927 г. - 4625 тонн, в 1928 г. - 3562 тонны, в 1929 г. - 2812 тонн, в 1930 г. - 2790 тонн, в 1931 г. 2412 тонн. Итого - 16627 тонн. 31 марта 1932 г. по акту ревизии акционерного общества было установлено, что из планировавшихся к расходу на сахалинские каменноугольные предприятия на 1925-1931 гг. 2430 тыс. иен фактически было израсходовано 7290 тыс. иен, в том числе на зарплату, закупку товаров для снабжения работников общества, фрахт судов, закупку и вырубку крепежного леса, завоз материалов и оборудования и пр. Таким образом, расходы превысили первоначальную смету в 3 раза. К началу 1933 г., согласно, акту ревизии, проведенной представителями головного офиса в Токио, на концессионном предприятии имелось в наличии три конвейера оснащенных 800-футовыми вибрационными лентами мощностью 65 л.с., один конвейер с 800-футовой вибрационной лентой мощностью 75 л.с., один воздушный компрессор мощностью 25 л.с., три горнопроходческие машины "Hammer", 8 пневматических отбойных молотков для добычи угля, 12 угледобывающих машин и 6 угольных скреперов*. Общая длина тоннелей на шахтах к 1932 г. составила 11105 метров. Для подъема вагонеток с углем из наклонных стволов использовались также 9 электрических лебедок.

В начале 30-х гг. на предприятиях концессии стали использоваться отбойные молотки, что позволило значительно увеличить производительность труда забойщиков, особенно по сравнению с государственными предприятиями (6 т. и 4 т. угля за смену соответственно). Для искусственной вентиляции шахт имелось 1 вентилятор "Сирокко", 3 вентилятора "Bano" и 3 вентилятора местного проветривания. При откачке грунтовых вод из шахт использовалось 18 дренажных насосов. Из них 11 дренажных насосов "Tabin" мощностью 20 л.с., (2 шт.) 10 л.с. (4 шт.), 7 л.с. (2 шт.) и 3 л.с. (3 шт.) и 7 дренажных насосов "SuriI Surogǔn" мощностью 7 л.с (2 шт.), 5 л.с. (1 шт.), 3 л.с. (3 шт.) и 1 л.с. (1 шт).

Для работы электродвигателей как внутри шахт, так и на поверхности использовалась построенная в ноябре 1927 г. электростанция, оснащенная 2 генераторными установками мощностью по 300 КВт. Впоследствии был установлен еще один 300 КВт. генератор. Для хранения угля предприятие располагало несколькими угольными складами. Первый такой угольный склад вместимостью 1000 тонн был построен на побережье летом 1927 года. В октябре 1927 г. от устья шахты No 6 до угольного склада было завершено строительство канатной дороги длиной 272 метра с максимальной производительностью транспортировки угля 25 тонн в час.

Летом 1928 г. для бесперебойной подачи угля под погрузку, вблизи пристани концессионером было выстроено 2 бетонный склада вместимостью 1000 тонн угля каждый. А в июле 1929 г. завершилось строительство угольной погрузочной станции, от нее до пристани шел 900-футовый ленточный конвейер ("Belt Combey"), с которого по раздвоенному телескопическому желобу уголь поступал на баржи. Производительность данного конвейера достигала до 150 тонн в час. Нельзя не отметить тот факт, что погрузка угля шла очень успешно, достигая 2100 тонн за 14 часов работы японских грузчиков. Максимальный объем погрузки в день (зафиксированный 21 июля 1931 года) составил 2550 тонн. В результате его использования увеличились мощности по погрузке угля, а также был снижен риск получения травм при выполнении погрузочных операций. Одновременно с транспортировкой происходила также и сортировка угля.

К 1933 г. максимальное суточное количество угля, транспортируемое с шахт и складов для погрузки на суда было следующим: шахта No 3 - 1300 т., шахты No 1 и No 6 - 1500 т., шахта No 2 - 1500 т., шахта No 4 - 1500 т., прибрежный угольный склад - 1800 т. Транспортировка угля с шахт на склады осуществлялась по сети узкоколейных дорог. А именно, длина узкоколейки от конца причала до угольного склада составляла 4900 метров, до угольного склада третьей шахты - 160 м., до угольного склада 2 шахты - 260 м., до угольного склада шахты 1 и шахты 6 - 400 м., до прибрежного угольного склада - 160 м.

Для доставки угля с шахт на склады использовались вагонетки. В 1932 г. их общее количество было 195, вместимостью 0,69 т. каждая. Благодаря рельефу местности, с шахты на склад вагонетки катились самостоятельно, а обратно их закатывали с помощью локомотивов. С 1924 г. доставка вагонеток производилась двумя паровозиками завода Orenstein & Koppel, мощностью по 25 л. с. каждый.

К 1932 г. число паровозов достигло трех единиц. Для отгрузки угля в июле 1931 года предприятие построило подвесную канатную дорогу длиной 2550 м. от входа в шахту No 8 до прибрежного угольного склада, с максимальной производительностью 35 тонн в час.

Для перевозки угля на суда большого водоизмещения предприятие имело в своем распоряжении пароходы "Сагарен-мару" и "Даттан-мару" водоизмещением 40 тонн каждый, оснащенные дуплексными паровыми двигателями мощностью 110 л.с., а также катер "Томоэ-мару" водоизмещением 20 тонн, работающий на дизельном двигателе мощностью 25 л.с. и катер "Хокуй-мару" водоизмещением 17 тонн, c дизельным двигателем в 23 л.с. Сам же уголь погружался на баржи, кунгасы и лихтеры в количестве 17 шт. Из них: 7 судов водоизмещением 160 тонн, 3 судна водоизмещением 250 тонн, 3 судна водоизмещением 440 тонн и 2 судна водоизмещением 535 тонн.

В первой половине 30-гг. кроме добычи угля в Дуэ концессионер подготавливал к работе Владимирский, Мгачинский рудник и другие концессионные объекты. В июне 1935 г. начал работу Владимирский рудник. На шахте был проведен целый ряд подготовительных работ, включая строительство в сентябре 570 футовой пристани для погрузки угля, узкоколейной железной дороги длиной около 1,3 км., а также строительство двух общежитий для русских рабочих, одного общежития для японских рабочих и ряда других объектов. Компанией были открыты новые штольни, построен угольный склад, расширены подъездные пути. С 4 сентября на руднике началась добыча угля, составившая 50 тонн в сутки, за период навигации было добыто 2110 тонн и отгружено на судно "Донфэн-мару" 310 тонн угля. Всего в навигацию 1935 г. в Японию было отправлено 1155 тонн угла с Владимирского рудника.

24 июля 1935 г. для проведения геологического обследования на Владимирский рудник прибыл профессор геологического факультета университета Тохоку Мабучи Сейити. Однако 21 августа во время проведения геологических изысканий он был арестован местными жителями, которые приняли его за шпиона и диверсанта. Ученый был доставлен в поселок Арково, где был передан пограничникам, которые отправили его в НКВД в Александровске.

На 1 сентября 1935 г. на руднике работало 42 японца, 122 русских, и 9 китайцев, всего 173 человека. В 1936 г. на Владимирском руднике добыли 5 тыс. т. угля, а в 1937 г. планировалось увеличить добычу до 15 тысяч тонн в год.

2 июля 1935 г. управляющий обществом "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" обратился к торговому представителю СССР в Японии В.Н. Кочетову с предложением об обмене каменного угля разрабатываемого японцами Владимирского рудника на коксующийся уголь советской шахты Октябрьская. Однако советская сторона ответила отказом.

Что касается разработки рудника в Мгачи, в архивных документах не осталось практически никаких сведений. Известно лишь, что с момента начала работ по добыче угля и по 1934 г. на руднике Мгачи было добыто 50100 тонн и экспортировано в Японию 45 тыс.т. угля. Жилищные условия были хуже, чем в Дуэ, на одного человека приходилось около 4 кв. метров жилой площади. Многие квартиры были приспособлениями для ночевки. Люди жили даже на чердаках. Согревались обычными кирпичными печками, а нередко металлическими печами-бочками. Никаких коммунальных условий квартиры не имели. Люди обеспечивали себя водою из колодцев, которые зимой замерзали. Водой из ручья пользоваться было невозможно из-за загрязнения. Но, возможно, это описание относится к жилищным условиях треста "Сахалинуголь", который также имел разработки угля в районе Мгачи.

Достаточно непростыми были отношения у концессионного предприятия со своими "смежниками" - советскими предприятиями "Главуголь", "АСО-уголь" и "Сахалинуголь". В связи с началом работ на Макарьевском угольном месторождении, 21 декабря 1931 г. управляющий "АСО-уголь" Наранович письмом No 12-28-4425 уведомил своего японского визави о том, что в соответствии с параграфами 19 и 22 концессионного договора АСО-уголь приступает к прокладке дековильного пути по Постовой пади к морю параллельно узкоколейке концессионера, а также приступает к сооружению пристани в 150 м. от пристани концессионера. Руководитель угольного предприятия предлагал концессионеру прислать свои предложения по этому вопросу не позднее 28 декабря 1931 г.

Концессионер не замедлил с "почтительным" ответом. 27 декабря управляющий С. Мураяма в письме управлению каменноугольной промышленности АСО за No 354 писал: "в результате всестороннего обсуждения затронутого вами вопроса, мы нашли, к великому сожалению, невозможность согласиться с вашей схемой, так как прокладка дековильного пути и сооружение пристани в намеченной вами местности не только является технически полностью невозможным, но нетерпимо будут стеснять наши работы и будут грозить опасностью общественного благоустройства нашего поселка".

30 декабря 1931 г. председатель правления общества И. Като писал в иносектор ВСНХ, торгпредство СССР в Японии и Далькрайисполком: "Подобными начинаниями не только тормозятся наши эксплуатационные работы, но и попираются права, предоставленные нашему Обществу на основании концессионного договора, а это, в свою очередь, угрожает неблагоприятными последствиями нашим дружественным взаимоотношениям, на что мы не можем не обратить ваше благосклонное внимание. Вопрос о Макарьевских отводах не нов. Наш представитель неоднократно доказывал, что непригодны для самостоятельной рентабельной разработки. В этом же старался убедить вас и я, в 1930 г. ведя переговоры с Главконцесскомом. Проект сооружения нового пути, идущего параллельно нашим путям в техническом отношении невыполним, к тому же идет вразрез с интересами АСО, ибо безумно всего лишь для разработки 300 тыс. т. угля проводить новые рельсовые пути тогда, когда для этого можно с успехом воспользоваться уже существующими нашими. Общество надеется, что вы не откажете в принятии соответствующих мер для того, чтобы проектируемая АСО постройка дороги была остановлена. Что же касается вывоза с Макарьевких рудников добытого на них угля, то для разрешения этого вопроса вы, например, можете продать нам уголь на ваших рудничных складах или сдать нашему обществу вывоз вашего угля и т.д.".

И, хотя работники АСО начали подготовительные работы по прокладке своей узкоколейки, но после вмешательства в дело генконсула Японии в Александровске эти работы советская сторона вынуждена была свернуть, ибо узкоколейка проходила бы по территории концессии, а концессионер разрешения на ее строительство на своей территории советскому угольному предприятию не давал и давать не собирался.

Таким образом, концессия "заблокировала" возможность вывоза советским предприятием угля с Макарьевского рудника. В начале 1932 г. начались переговоры концессии с трестом "Дальуголь" о покупке японской стороной макарьевского угля. Однако цена, запрошенная Дальуглем оказалась слишком высокой и переговоры ни к чему не привели.

22 августа 1932 г. между представителем концессии Озавой и представителем "Экспортугля" Радченко было подписано предварительное соглашение о продаже концессионному обществу 212 тыс.т. макарьевского угля с поставкой такового до 15 октября 1932 г. по цене 4 иен за тонну. Условия были рассчитаны на 3 года с минимальной поставкой 75 тысяч тонн в год.

Но тут возникло неожиданное осложнение. Согласно 15 статье концессионного договора, концессионер мог беспрепятственно и беспошлинно вывозить за границу добытый уголь, а вот в отношении купленного им у советской стороны угля никаких конкретных условий экспорта договор не предусматривал. В случае, если к таковому углю был бы применен принцип "mutatis mutandis", проблем бы не возникло. В противном же случае, при вывозе купленного у СССР угля концессия должна была уплатить налоговый сбор 2,35 иен и судовой сбор 2,25 иен за каждую вывезенную тонну угля. И тогда налоги "съели" бы всю прибыль, которую концессия смогла бы извлечь при экспорте купленного у СССР угля в Японию.

В конечном итоге, 2 мая 1933 г. между трестом "Главуголь" и "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" было заключено соглашение о покупке последним макарьевского угля, причем японцы посчитали это своей огромной победой. Согласно условиям контракта, минимальная закупочная партия угля составляла 35 тыс.т по цене 4 иены за тонну с датой поставки с 1 мая по 1 октября.

15 декабря 1933 г президент фирмы Т. Каваками писал в японский МИД: "Хотя мы полны решимости увеличить собственную угледобычу, в настоящее время мы считаем необходимым увеличить количество угля, закупаемого у советской стороны, и вместо угля собственной добычи использовать закупку угля с рудников Макарьевский и Рогатый, так как такая закупка обходится нам гораздо дешевле, чем добыча угля в Дуэ...".

С 19 февраля 1934 г. цена 1 тонны угля возросла до 4,5 иен. В 1933 г. японцами было вывезено 41434 тонны угля, и с рудника м. Рогатый - 10550 тонн, в 1934 г. 50000 тонн, в 1935 г. - 52950 тонн, в 1936 г. - 56120 тонн. На 1937 г. было запланировано экспортировать 60500 тонн макарьевского угля, но в реальности вывезено около 25000 тонн.

Один из сахалинских ответственных работников писал по этому поводу: "Особняком стоит вопрос о нашем Макарьевском руднике. Рудник этот с богатейшими запасами прекрасного угля расположен непосредственно за Дуйским рудником концессионера и не имеет свободного выхода к морю. Добыча Макарьевского рудника, таким образом, при существующем положении может быть отгружена только через территорию японской концессии, и фактически создалось такое положение, что всю продукцию Макарьевского рудника приходится продавать концессионерам... Макарьевский рудник является как бы второй концессией японцу..."

Добытый и приобретенный у советской стороны уголь вывозился в Японию на судах, зафрахтованных концессионером. Для его доставки на пристань, по Дуйской долине рядом с рабочим поселком была проложена своеобразная железная дорога, не нуждающаяся ни в каком двигателе. Каждые 2-3 минуты по рельсам проносился поезд из 3-4 вагонеток, груженных углем. Благодаря тому, что колея имела небольшой уклон, не было нужды прибегать к услугам паровоза.

Вагонетки останавливались у гигантского элеватора, установленного возле самой пристани. Элеватор принимал уголь одновременно от вагонеток и с подвесной дороги, протянутой к пристани с другой шахты. Элеватор разгружался от угля, бросая его на ленту конвейера, проведенного по пристани.

Интересно описание погрузочных работ, данное в работе П. Слётова: "На рейде, в полукилометре от берега стоит пароход и принимает с кунгасов уголь. Деловитый, серый, до черноты запыленный угольной пылью катер подводит порожние кунгасы под переднюю ферму погрузочного устройства, с которого уголь сыплется прямо на дно кунгаса. Бесконечная лента, шириной около метра, толщиной примерно в палец, движется с равномерно насыпанной на ней полосой угля, слышится ровный гром тяжелой осыпи... Лента конвейера тянется с берега чуть ли не на полкилометра. Конца её не видно. Зрелище эффектно. Кажется, что пароходы приходят из Японии к Сахалину, как к какому-то чудесному неиссякаемому углепаду. Уголь течет с сопок равномерной рекой. Погрузочное устройство стоит на прочных бетонных быках, способных выдержать напор волн во время весенних и осенних штормов. Верхние строения его деревянные, скреплены железом. Очевидно, на случай остановки конвейера, вокруг идёт линия узкоколейки для подачи угля непосредственно в вагонетках... Вот и начало конвейера, ушедшее под землю. Здесь, около здания элеватора, рельсовый круг, прегражденный электромеханическим барабаном. Сюда с грохотом подбегают вагонетки, пущенные с сопок. Они останавливаются недалеко от барабана и ждут, пока их схватят и введут по двое внутрь, в зажимы. Включается рубильник, введенные вагонетки опрокидываются вместе с участком рельсов, на котором стоят, а из-под земли показывается только что опорожненная пара вагонеток, укрепленная, как антипод, в симметричной части барабана. Быстрыми, привычными движениями рабочий уводит её с тем, чтобы ввести на смену новые, наполненные". По концессионному договору было предусмотрено привлекать японский административно-технический персонал и японских высококвалифицированных рабочих в количестве не более 50 процентов и чернорабочих не свыше 25 процентов от общего количества. В тех случаях, когда советская сторона не сможет предоставить концессионеру необходимое количество рабочих и служащих из числа граждан СССР и иностранцев, проживающих на территории СССР, концессионеру предоставлялось право найма недостающего числа работников по его усмотрению, в том числе и иностранных.

Однако комплектование рабочей силы концессионных предприятий началось только в 1927 г., ибо Дальневосточный рынок труда не в состоянии был выделить в обычном порядке необходимые кадры для угольной промышленности. Именно поэтому первые годы после заключения концессионного договора процентное соотношение по объективным причинам не соблюдалось, что видно из приведенной ниже таблицы.

Японские архивные источники дают нам несколько иные данные о количестве работников Дуйской концессии, что видно из нижерасположенной таблицы. Причем под словом "русские" японцы подразумевали всех работников неяпонской национальности, то есть как русских, так и китайцев.

Кроме того, в договоре не было чётко оговорено: кого принимать за иностранцев? Согласно трактовке концессионного договора, советская сторона принимала за основной измеритель союзное гражданство. Дуйский концессионер рассматривал как иностранцев только японцев, но ничуть ни китайцев, мотивируя свои действия тем, что советские биржи труда сами посылают китайцев, и это действительно было так. Поэтому советская сторона посчитала, что до выправления работы бирж труда и коренной реорганизации снабжения рабочей силой советских предприятий придётся мириться с наличием китайских рабочих-иностранцев, рассматривая их как иностранцев наиболее приемлемых. Вербовка и завоз рабочей силы на концессию осуществлялись советскими вербовочными органами, которым концессионеры в установленном порядке подавали свои заявки. Надо сказать, что на предприятия Сахалина устремлялся элемент в большей своей массе авантюрный (люмпен-пролетариат), а в лучшем случае легкий на подъём, молодой, слабо квалифицированный. Как отмечается в документах Дальконцесскома, хранящихся в Хабаровском краевом государственном архиве, "среди всего этого сброда попадался значительный процент уголовного элемента, умышленно высылавшийся Владивостоком на Северный Сахалин".

Моральное состояние рабочих на концессии оставляло желать много лучшего. Не касаясь мелких нарушений тишины и порядка, только по Дуэ на 1000 человек рабочих 100 человек имели судимости. Пьянство, дебош, массовые прогулы, рвачество в зарплате, кража мелких предметов, разного оборудования, пренебрежение санитарным состоянием своих жилищ - всё это концессионер использовал в качестве средства обоснования сохранения повышенного процента иностранцев. Иногда концессионером выдвигались прямые требования пересмотра процентного соотношения советской и иностранной рабочей силы на концессионных предприятиях. Первый подобного рода демарш был сделан руководством концессии в связи с убийством 29 октября 1927 г. японского служащего Мунэмаса Исабуро. Советский горнорабочий К.В. Стрельцов убил японца ударом ножа в спину, когда тот отказался восстановить Стрельцова на работе.

Это произвело большой резонанс на деятельность японской концессии, служащие которой в массовом порядке заявили о своем желании выехать в Японию. Дело начало приобретать характер дипломатического разбирательства, в котором японцы, воспользовавшись этим событием, стали требовать не только пенсионного обеспечения родственников убитого и извинений со стороны правительства СССР, а даже пересмотра концессионного договора в сторону изгнания советских рабочих из концессий, и ввода японских войск для охраны концессии.

2 ноября 1927 г. генконсул Японии в Александровске С. Сасаки писал агенту НКИД: "неожиданное сведение об убийстве г. Мунэмаса, заведывающего отделом рабочих администрации Общества К.К.К.К.К. в Дуэ, бывшим рабочим Стрельцовым, возбудило панику среди японских рабочих и служащих в Дуэ, потеряв надежду на дальнейшее развитие концессионного предприятия, тем более, что это убийство произошло днем во время исполнения служебных обязанностей в Конторе в присутствии всех служащих... К великому моему сожалению, я должен сказать вам, что замечал в последнее время в Дуэ, часто появлялись кражи, хулиганство, о чем неоднократно писались заметки в местной газете по этому поводу, и в конце концов дошло до убийства".

24 ноября 1927 г. в городе Александровске состоялась Выездная Сессия Хаба-ровского Николаевского на Амуре Окружного Суда на Сахалине под председательством народной судьи Лебедевой, рассмотревшая уголовное дело Стрельцова. В ходе судебного следствия было установлено, что "Стрельцов Константин Васильевич, работая на руднике Дуэ в концессионном предприятии "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" в качестве откатчика, 19 августа, будучи уволенным за прогулы без уважительных причин, после неоднократных обращений в контору об обратном его приеме на работу, получив отказ и желая отомстить за увольнение, 29 октября 1927 г., около 12 часов дня, придя в контору предприятия нанес ранение ножом в спину японскому г-ну Мунэмасо Исабуро, коий от указанного ранения в тот же день через полчаса примерно скончался в рудничной больнице, смерть коего последовала, по заключению врачей-экспертов от кровоизлияния, вследствие поражения левого легкого, т. е. тем самым Стрельцов совершил преступление предусмотренное 136 ст. УК... Его "подельник" ...Мехов Сергей Степанович, зная о неоднократном заявлении Стрельцова отомстить японцам за свое увольнение, 26-го октября, будучи уверенным, что Стрельцов своих угроз в исполнение не приведет, удовлетворил просьбу Стрельцова, дав таковому свой нож, коим и был убит г-н Мунэмасо Исабуро, т.е. тем самым он совершил преступление, предусмотренное 17 и 136 ст.ст.УК, а посему и руководствуясь ст.ст.47-48 УК. суд приговорил: гр. Стрельцова Константина Васильевича на основании 136 ст.УК подвергнуть лишению свободы со строгой изоляцией сроком на ДЕСЯТЬ ЛЕТ с поражением в правах, после отбытия наказания, сроком на ТРИ ГОДА и Мехова Сергея Степановича на основании 17 и 136 ст.ст. УК подвергнуть лишению свободы со строгой изоляцией, сроком на ДВА года и поражением в правах на 8 месяцев". Но для нас в этом приговоре наиболее интересен тот момент, что "рабочий рудника Соколов, слыша неоднократно похвальбы Стрельцова отомстить японцам, написал в Контору общества письмо, в котором предупреждал покойного Мунэмаса и Огато Кореяки о возможности на них покушения со стороны Стрельцова с просьбой такового опасаться". Таким образом, японцы знали о готовящемся на них покушении, но никаких мер не предприняли и заявления властям не сделали. Почему же? Ответ кроется в том же приговоре. "потому что не придали серьезного значения этому предупреждению и, кроме этого, они не получали должного содействия от местной рудничной милиции (выделено нами)".

Все эти факты преступлений на территории концессии были хорошо известны партийным и советским органам власти на Северном Сахалине. Так, 12 апреля 1928 г. на закрытом заседании Сахалинского ревкома было заслушано сообщение окружного прокурора тов. Шершукова о положении с преступностью на концессионном предприятии. Было отмечено, что в результате принятых мер (ограничение ввоза спиртных напитков, ведения культурно-просветительной работы) во второй половине 1927 г. наблюдалось резкое сокращение преступности и хулиганства, при сохранении значительного количества имущественных и бытовых преступлений, вызываемых недостатком жилой площади и чрезвычайной скученностью как семейных, так и холостых рабочих.

23 апреля 1928 г. на заседании Сахалинского окружного партийного бюро было принято решение о необходимости выселения "преступного и злостно хулиганствующего элемента" с концессии, а ОГПУ было предложено принять самые решительные меры к недопущению в Дуэ непроверенных рабочих. Попытки советских властей улучшить качество вербуемой на концессию рабочей силы были малоэффективны. В 1933 г. органы концессионного надзора отмечали, что не прекращаются похищения имущества, пьянство, хулиганские действия со стороны части советских рабочих. Однако не раскрытыми оставались до 80% правонарушений и преступлений.

Поэтому в начале 30-х годов концессионер стремился всё более и более увеличивать процент ввоза своей рабочей силы и, тем самым, фактически изменить установленное концессионным договором соотношение. Это видно из приведенной ниже таблицы.

К началу 1935 г. весь административно-технический персонал был исключительно японским, несмотря на договор. Органы концессионного надзора неоднократно подчеркивали, что концессионер стремился всеми возможными способами избавиться от русских рабочих. Их перегоняли с работы на работу, материально притесняли. Получая от рабочих заявления об увольнении по собственному желанию, концессионер отказывал им, тем самым, принуждая к прогулам, дабы уволить их как прогульщиков. К примеру, в 1934 г. по этой причине было уволено 112 человек.

С другой стороны, важно подчеркнуть то обстоятельство, что часть рабочих "итальянила" (то есть, выходя на работу, выполняла производственные операции как можно медленнее, так называемая "итальянская забастовка"), отказываясь работать на "империалистов". Нередки были призывы "разбить контору и бастовать" или требования к концессионерам "одень с головы до ног и баста". Даже органы надзора отмечали, что концессионерам не оставалось ничего другого, как расстараться и выдавать спецодежду даже тем, кому по условиям коллективного договора и производства она не полагалась.

Подобные действия и настроения рабочих изживались трудно, так как неправомерные их требования часто находили сочувствие у партийных и профсоюзных органов, видевших в этом проявление классовой борьбы и считавших своим долгом её поддержать. Следует сказать, что ещё в ходе переговоров по заключению концессионных контрактов японцы крайне негативно отнеслись к идее советской стороны о введении на японских предприятиях на территории СССР норм КЗОТа. Генеральный консул Японии в Александровске С. Симада 22 июня 1925 г. обратился к местным властям с просьбой о снисходительном отношении к предприятиям, эксплуатирующим угольные рудники Северного Сахалина, и просил не вводить там нормы советского законодательства до окончательного урегулирования этого вопроса на переговорах. Однако консулу было категорически отказано. Тем не менее, в 1925-1926 гг. советским работникам инспекции по охране труда на концессии пришлось знакомиться с такими явлениями, как мордобитие, подзатыльник на работе и т.д. Спецодежда рабочим не выдавалась. Спецмыло выдавалось по 200 грамм вместо положенных по норме 400 грамм.

В результате этого, управляющий концессии Сано Сигэру был привлечен к уголовной ответственности по ч. 2 ст. 132 УК РСФСР и 19 апреля 1926 г. народным судом Александровска приговорен к денежному штрафу 3000 руб. По поводу этого дела 6 июля 1926 г. японский Генеральный Консул Р. Ватанабэ обратился с посланием No 146 к агенту НКИД на Дальнем Востоке. "...Я считаю необходимым обратить Ваше любезное внимание на ниже следующие обстоятельства: Бытовая и политическая сторона дела не получили в суде внимание и оценки и вышеозначенный обвинительный приговор при весьма незначительном содержании обвинения (невыдача мыла и не сообщений инспекции труда о незначительных повреждениях полученных рабочими) был вынесен на основании собранного по этому делу формального материала без принятия во внимание того весьма затруднительного положения - переходного периода, - в котором находился Сигэру Сано, как иностранец, не знающий русского языка и очутившийся в положении лица к которому сразу был предъявлен целый ряд требований в значительном количестве с предписанием их немедленного исполнения.

Концессионный договор был получен Сигэру Сано лишь марте месяце сего года, а многочисленные требования инспекции труда основанные на многочисленных распоряжениях постановлениях и разъяснениях Советской власти начали предъявляться к нему с 20 июля 1925 года и продолжились 8 сентября, 15 октября, 24 ноября, 2 декабря того же 1925 года и возобновились 16 февраля и 6 марта 1926 года, когда вопрос о концессии в том или другом смысле ещё не было разрешён не были известны его основные принципы и вытекающие из них новые взаимоотношения.

Незначительный штат администрации, их незнание русского языка, отсутствие зачастую на руднике настоящего переводчика создали огромное, почти непреодолимое для Сигэру Сано затруднение при выполнении внезапных разных законов и распоряжений, которые вдруг обрушились сразу все на него с предписанием немедленного исполнения всех этих требований. В число последних входили и такие, например, требования как приобретение и перевод на иностранные языки всех относящихся до горнопромышленности законов и разъяснений, которые тоже в свою очередь издавались одни за другими с отменой затем некоторых из них и с разъяснением и дополнением других.

Выполнение подобных требований в кратчайшие сроки представлялось не под силу и русским гражданам, которые не всегда могли изучить все эти новые законы Тем более это было невозможно с моей точки зрения для иностранца незнакомого с русским языком и тем не менее он, как видно из материалов по делу, по мере сил и возможностей все предъявлявшиеся к нему требования удовлетворял, проделывая при этом как иностранец добросовестно всю колоссальную работу. Таким образом абсолютно нет данных делать вывод о сознательном упорном нарушении закона со стороны Сигэру Сано весь материал говорит о крайней внимательном и добросовестном его отношении к исполнению законов и распоряжений.

Ввиду вышеизложенного я имею честь просить Вас уделить Ваше любезное внимание на материалы этого дела возможно скорее, так как дело слушается в суде 10 сего июля и вынести по оному ваши авторитетные объективное мнение. Со своей стороны я считаю, что наиболее объективная оценка этого дела не только возможна, но и необходима, так как она может иметь большие принципиальные и практические последствия в смысле дальнейшего развития деловых экономических отношений между СССР и Японией...".

В итоге, 21 июля 1926 г. сессия Владивостокского краевого суда, заслушав кассационную жалобу Сано Сигэру, вынесла определение, что доводы жалобы "не имеют уважения", но в то же время при обозрении дела выяснилось, что на суде не было защитника обвиняемого, что являлось нарушением 55 статьи УПК РСФСР. В результате приговор был отменен, а дело направлено на новое рассмотрение.

Однако угроза уголовного наказания ничуть не улучшила работу управляющего концессии. Уже 29 июля 1926 г. при обследовании Дуйского рудника инспектором труда Г.М. Поплавским, последним было установлено, что конторские книги общества ведутся неаккуратно, отсутствуют правила внутреннего распорядка для рабочих и служащих, у части рабочих нет расчетных книжек, имела место ежедневная переработка у служащих 1,5 часа, а на плавсредствах рабочие трудились по 10 часов в день, причем без выходных. Отпуска рабочим и служащим за 1926 г. не предоставлялись, а 12 японских работников не получили компенсацию за неиспользованный отпуск за 1925 г. Было также отмечено, что у 32 работников незаконно удерживалась часть заработной платы в виде штрафа за неотработанное время. Многим рабочим не была выдана спецодежда, а 300 грузчикам вместо положенных по нормам рукавиц были выданы белые хлопковые перчатки. Обследование установило, что жилые бараки No 30-32 были абсолютно непригодны для жилья, а строящиеся дома не смогли бы вместить в себя всех живущих в вышеуказанных бараках.

В связи с этим актом, агент НКИД на Северном Сахалине М. Михайлов обратился с посланием к зам. Генерального консула Японии в Александровске Мурасэ Теидзи, в котором, в частности, писал: "...случаи нарушения трудового законодательства СССР на каменноугольном предприятии в Дуэ обнаружены не впервые и поэтому я, милостивый государь, вынужден обратить Ваше внимание на необходимость соответствующих указаний доверенному общества господину Сано об устранении обнаруженных нарушений... отмечу что наши власти нашли возможным удовлетворить ходатайство господина Сано о сложении с него взысканий исключительно в силу недавнего срока действия концессионного договора, недостаточного усвоения советского трудового законодательства и главным образом из-за нежелания вносить диссонанс в дружественность отношений (выделено нами).

Повторность нарушений советского трудового законодательства на предприятии в Дуэ в более рельефных формах говорит за то, что доверенным фирмы господином Сано не предпринято никаких мер к выполнению указаний инспекции труда, данных ему 26 июня сего года для устранения нарушений и что нарушения принимают затяжной характер.

Выехавший в Японию бывший исполняющий делами генерального консула Японии в Александровске уважаемый господин А. Сузуки в беседе со мной выражал желание ликвидации вторичного случая о нарушении КЗоТ в дуйском предприятии административным путём, не подвергая господина Сано судебной ответственности заверив меня что со стороны вверенного вам, милостивый государь, генерального консульства Японии будут сделаны нужные разъяснения. Я не могу не согласиться с выраженным господином Сузуки желанием окончательного прекращения случаев нарушения кодекса законов о труде в дуйском предприятии способом более мягким и обоюдовыгодным...".

После заключения концессионных договоров на концессионных предприятиях были введены нормы советского трудового законодательства, 8-часовой рабочий день, социальное страхование, а советская сторона предложила японцам немедленно приступить к разработке и заключению коллективного договора, каковой и был подписан 13 сентября 1926 г. уполномоченным концессионера Като Исозо и представителями Союза угольщиков СССР. Договор распространялся на всех рабочих и служащих концессии, независимо от их подданства. В преамбуле оговаривалось, что он не распространяется на директора концессии, зав. шахтами, электростанцией, магазином, главного бухгалтера и его зама, юрисконсультов и личного секретаря директора.

Общество обязалось при нарушении договора возмещать происшедший в результате этого ущерб, понесенный работниками предприятия, оговаривались условия приема на работу и увольнения, всевозможные льготы и компенсации рабочим и служащим.

В документах центральных партийных и государственных структур подчеркивалось, что заработная плата на японской угольной концессии была гораздо меньше, чем на советских государственных предприятиях. К примеру, на 1 января 1926 г. средняя заработная плата на концессиях едва достигала 30 рублей в месяц. Рабочие потребовали повышения заработной платы на 70 процентов, угрожая в случае отказа начать забастовку. В конечном итоге концессионер согласился повысить зарплату на 30 процентов. К 1 апреля 1926 г. средняя заработная плата на концессионном предприятии составляла 40,5 руб., в то время как средний заработок на руднике Коммунального хозяйства выражался суммой 87 руб. 41 коп.

После заключения коллективного договора, все работники предприятия были разделены на 12 разрядов, присваивавшихся в зависимости от сложности выполняемой работы и уровня квалификации. К работникам 1 разряда относились посыльные; ко 2 разряду относились сторожа, лампоносы; к работникам 3 разряда относились банщики, ветрогонщики, водовозы и углевозы, выборщики породы, пломбировщики, чистильщики, чернорабочие; к 4 разряду были причислены землекопы, ламповщики, откатчики, плитовые, тормозные-провожатые; 5 разряд был присвоен матросам, рулевым на кунгасах, пильщикам леса, конюхам; 6 разряд получили грузчики, дорожные путевые, кочегары, лесозаготовщики, молотобойцы, отгребщики. Начиная с 7 разряда шли высококвалифицированные рабочие. Итак, 7 разряд был присвоен подземным вагонщикам, костерщикам, коногонам и машинистам; 8 разряд получили плотники, каменщики, камеронщики, крепильщики, закладчики на крутопадающих пластах, бондари, кузнецы; к 9 разряду относились профессии слесарей, электромонтеров; к 10-му относились бурильщики, котельщики, саночники, токари по металлу; 11 разряд присваивался запальщикам и забойщикам высшей квалификации. 12 разряд не получал никто.

Среди административно-хозяйственного персонала к 3 разряду относились продавцы, к 4 разряду - конторщики, машинистки, табельщики и переводчики, к 5 разряду - делопроизводители, статистики, чертежники; 6 разряд включал в себя десятников, кассиров, помощников заведующих складами, счетоводов; в 7 разряде числились завскладами; 8 и 9 разряды включали опытных переводчиков; 10 разряд присваивался бухгалтерам и 11 разряд получили техники на горных работах. Однако концессионер не производил своевременного перевода рабочих из одного разряда в другой, в силу чего возникали конфликты. Отметим также, что при найме рабочих на материке концессионер устанавливал каждому рабочему персональный разряд. По прибытии на предприятие разряд понижался. На просьбы рабочих в трудовой отдел о разъяснении данного положения и переводе их в указанный во Владивостоке разряд они получали ответ: "Других работ нет, какую даем, на той и работайте". Аналогичным было положение при раскомандировках рабочих на работы, где имели место случаи использования рабочих не по их специальностям.

В 1927 г. месячная зарплата работника по 1 разряду составляла 19,5 руб., для откатчика 6-7 разрядов 48,5 и 54,6 руб. соответственно, для забойщика 8-9 разряда 60,45 и 68,35, для подземного десятника 10 разряда 81,96 руб. Но так как концессионером широко применялась сдельщина и сверхурочные работы, то средние заработки по предприятию были гораздо выше определенных колдоговором. Так, заработок забойщика был равен 120-140 руб., откатчика - 80-90 руб. только ученики получали согласно колдоговора 31 руб. в месяц и чернорабочие по 1,46 руб. в день.

16 сентября 1928 г. в Хабаровске между председателем Дальневосточного комитета угольщиков Локтевым и представителем концессионного общества Андо начались переговоры по подписанию нового коллективного договора и после 35 раундов переговоров, 22 февраля 1929 г. был подписан новый коллективный договор. После его заключения заработная плата на концессии несколько выросла. Так, средний заработок забойщика составил 5,93 руб., рабочего по предприятию 3,83 руб. и служащего 4,06 руб. в день.

Надо сказать, что во второй половине 20-х годов Советское правительство решило материально поддержать рабочих, едущих работать или переселяющихся на окраины. 11 мая 1927 г. и 26 мая 1928 г. ВЦИК и СНК СССР издаются постановления "О льготах для работников госучреждений и предприятий в отдаленных местностях СССР" и "О льготах для работников, направляемых на работу в Камчатский и Сахалинский округа, Охотский и Ольский районы Николаевского округа и Селемджинско-Буреинский район Амурского округа Дальневосточного края". Эти постановления установили для рабочих отмену подоходного налога и воинской повинности, право пользоваться бесплатным лесом для личных нужд, бесплатной охоты и рыбалки, а также процентные надбавки к заработной плате в размере 10% за каждый год непрерывного трудового стажа с условием, что общий размер надбавок не может превышать 100% размера оклада. Летом 1930 г. Сахалинская инспекция труда попыталась распространить эти постановления и на концессионные предприятия. Японской стороне прямым текстом было велено не только начать выплачивать работникам процентные надбавки, но и сделать перерасчет всем тем, кто работал на концессии в момент принятия данных постановлений. 18 июня 1930 г. доверенный фирмы направил рудкому письмо за No 90, в котором указал следующее: "если к толкованию приведенного в Вашем письме постановления подходить поверхностно, без учета всесторонних обстоятельств, то можно прийти к заключению, что в известных случаях и к известным трудящимся это постановление может быть применено и на нашем концессионном предприятии. С другой же стороны рассматривая ст. 7-ую протокола "Б" основной Японо-Советской Пекинской конвенции в основу которой положена наша концессия, - видно, что ПРЕДПРИЯТИЯ НЕ БУДУТ ПОДВЕРГАТЬСЯ ТАКОМУ ОБЛОЖЕНИЮ, КОТОРЫЕ ФАКТИЧЕСКИ СДЕЛАЛИ БЫ ИХ ДОХОДНУЮ ЭКСПЛУАТАЦИЮ НЕВОЗМОЖНОЙ, а что Дуэсская концессия, хотя и существует уже 4 года и никакой доходности не имеет, - этот факт, нам кажется, хорошо Вам известен и никаких подтверждений не требуется. Следовательно, будет вполне естественным тот вывод, что поскольку это касается прошлого, - вопрос о будущем пока оставим открытым, - то от каких бы то ни было обложений или ограничений, - не говоря о том какую они будут носить форму или наименование, Общество должно быть освобождено, помимо тех, которыми оно уже обложено. Общество и не допускает мысли что Правительство СССР пожелает занять одностороннюю позицию по пути к умалению тех или иных начал, предусмотренных Японо-Советской Конвенцией или в какой либо степени игнорировать эту Конвенцию т.к. такое положение вещей, естественно отразилось бы на международном доверии к СССР, а с другой стороны, особенно подорвало бы веру в Японо-Советское дружеское сближение, а поскольку Правительство СССР не имеет никакого намерения нарушать заключенный договор, то вполне понятно и хочется верить, что оно, следуя духу упоминаемой выше Конвенции, не допустит чтобы наше Концессионное Общество рекомендованное Японским Правительством было перегружено непосильными обложениями, могущими привести к полному краху. Таким образом мы глубоко уверены, что только по этой причине, не говоря уже о других, это постановление о %% надбавках к Обществу не применимое. Если же Рудком требует применения этого постановления во что бы то ни стало, то признавая этот вопрос весьма важным, - имеющим принципиальный характер, - Общество находит необходимым передать его дипломатическим путем на разрешение Центра".

6 августа 1930 г. секретарь специальной комиссии по наблюдению за концессиями Уральский направил угольному предприятию следующий документ: "В Комиссию поступило заявление Окружной инспекции Труда об отказе концессии выплачивать 10% льготной надбавки трудящимся вашего предприятия, согласно постановления ЦИК и СНК СССР от 11/V-27 г, и от 26/V-28 г. Обращая Ваше внимание на то, что согласно п. 1 вышеозначенного постановления от 26/V-28 г. оно распространяется и на трудящихся Концесспредприятий за исключением лиц не принадлежащих к числу граждан СССР, если они привезены на работу из-заграницы, а также о том, что вопрос о 10% надбавки уже рассматривался в отношении к Нефтяной концессии КKCKK /Оха/, при чем в этом случае центром вопрос был разрешен в плоскости обязательности для концессии этой выплаты, - Спецкомиссия предлагает Вам немедленно произвести расчет по выплате 10% надбавки работникам концессии, подходящим под действие, п. I постановления ЦИК и Совнаркома. О последующем прошу срочно Спецкомиссию известить". 9 августа общество ответило спецкомиссии: "поскольку это касается нашего концессионного предприятия, последнее категорически не может признать себя обязанным производить выплату льготных надбавок... наша головная контора в Токио 16 июля сего года разрешение вопроса передала на рассмотрение Главного Концессионного комитета в Москве...".

28 августа 1930 г. от Главконцесскома обществу пришла телеграмма, что декрет от 26 мая 1928 г. распространяется на предприятия концессионера, это решение окончательное и мотивированное возражение не будет рассмотрено ввиду бесспорности вопроса. Тем временем, 12 августа 1930 г. ЦИК и СНК СССР принимают Постановление No 42/2046 "Положение о льготах для лиц, работающих в отдаленных местностях СССР и вне крупных городских поселений". Оно отменило действия постановлений о льготах 1927-28 гг. а вместе с ними исчезли льготы по бесплатным материальным благам в виде охоты, рыбалки, получения бесплатного леса. Зато на остров вернулись подоходный налог и воинская повинность. А вот обязанность работодателей по выплате надбавок к зарплате перекочевала в новое постановление. И теперь оно распространялось на работников концессионных предприятий Северного Сахалина, за исключением иностранных рабочих. 23 июля 1931 г. японское посольство в Москве обратилось в НКИД СССР со следующей нотой: "Дальневосточный Краевой комитет Профсоюза горнорабочих сообщил японским концессионерам на Сахалине, что постановление ЦИК и СНК СССР от 12-го августа 1930 г. применяется и к работникам на концессионных предприятиях на Сахалине. Японское Правительство придерживается мнения, что применение упомянутого постановления к японским концессионным предприятиям противоречит постановлениям п. 7 Протокола "Б", приложенного к Конвенции об основных принципах взаимоотношений между Японией и СССР, на нижеследующих основаниях:

1. Если упомянутое постановление будет применено и к лицам, работающим на японских концессионных предприятиях на Сахалине, то советские, китайские и корейские работники, которые работают на вышеупомянутых предприятиях, кроме японских, будут пользоваться льготами и за время до вступления в действие этого постановления, что возлагает на японские концессионные предприятия непредвиденные обязательства. Ио исчислению акционерного общества "Кита Карафуто Когио Кабушики Кайша", расходы, которые оно должно нести из-за применения упомянутого постановления достигают громадной суммы. Так как эти расходы будут увеличиваться из года в год, Общество, как теперь, так и в будущем, не может иметь какие бы то ни было выгоды, если ему придется нести такие тяжелые обязательства. Применение этого постановления, таким образом, лишает Общество возможности рентабельной эксплуатации своего предприятия.

2. Далее, это положение о льготах устанавливает дискриминацию между Советскими и иностранными гражданами и расстроит единое руководство работниками, проводимое Обществом, в следствие чего концессионные предприятия будут лишены возможности правильного ведения дела. Такая дискриминация между советскими и иностранными гражданами устанавливается именно инструкцией НKT от 1-го ноября 1930 г., изданной в развитие упомянутого положения, согласно которой японские рабочие, работающие в настоящее время, и японские, китайские и корейские рабочие, нанимаемые в будущем, совершенно не пользуются льготами. На практике это неизбежно вызовет недовольство среди работников, не пользующихся льготами, что естественно препятствует руководству работниками на концессионных предприятиях, и явится препятствием к нормальной эксплуатаций предприятия. Для устранения такого препятствия, концессионному обществу придется давать работникам, не пользующимся льготами, соответствующие пособия. Однако, само собою разумеется, материальное состояние Общества не позволяет ему нести еще такое бремя. Поэтому Обществу только остается отказаться от найма таких рабочих. Таким образом, вышеупомянутое положение может быть рассмотрено как исключающее иностранных рабочих, и имеющее целью заменить их советскими. Концессионные же предприятия, для которых необходимо иметь японцев, не могут осуществлять свою деятельность при таких обстоятельствах.

3. Как видно из истории установления этого положения и его содержания, оно ставит своей целью поощрять выход на заработки для развития промышленности в отдаленных местах СССР. Если есть основание для того, чтобы обязательства, вытекающие из этого положения, возлагались на государственные органы, предприятия, учреждения и общественные организации, находящиеся под полным материальным покровительством, то ни коим образом нельзя считать справедливым, что такое положение, имеющее специальную цель поощрения выхода на заработки, будет применяться к японским концессионным предприятиям и тем самым заставит их нести весьма тяжелые обязательства, в результате чего они станут не в состоянии вести рентабельную эксплуатацию.

4. Как известно, японские концессионные предприятия не являются простыми, а обоснованными на Пекинской Конвенции, заключенной между Японией и СССР. Само собою разумеется, при применении каких-либо законов к японским концессионным предприятиям, Советский Союз должен прежде всего и полностью учитывать постановления п. 7 Протокола "Б", приложенной к упомянутой Конвенции. Как видно из приведенных выше соображений, применение такого особого закона, как положение о льготах, служит к постепенному притеснению предприятий и к затруднению рентабельной эксплуатации, что в конечном итоге лишает возможности осуществления их деятельности. В виду этого, нельзя не рассматривать применения этого положения к концессионным предприятиям, как явное нарушение постановлений п.7 Протокола "Б", приложенного к Пекинской Конвенции. Доводя до сведения Народного Комиссариата по Иностранным Делам вышеизложенное, Японское Посольство имеет честь просить его о срочном принятии соответствующих мер к тому, чтобы вышеупомянутое положение о льготах, являющееся противоречием постановлениям Пекинской Конвенции, не было распространено на Японские концессионные предприятия". Тем временем, бухгалтерия общества произвела расчеты и определила, что за 9 лет эксплуатации Дуйского рудника, с 1927 по 1936 гг., работникам предприятия будет выплачено одних только процентных надбавок на сумму 1015755 рублей. Поэтому японская администрация, не мудрствуя лукаво, начала заключать с работниками трудовые договора сроком на 1 год. Тут все было логично. За первый год работы надбавки не платятся. А на второй и последующие года работы с рабочим не подписывали трудовой договор, а нанимали нового, который надбавок еще не "заработал". В результате концессия теряла опытных работников из числа советских граждан. Японские и китайские граждане надбавок не получали, поэтому попыток "вытеснить" их с предприятия концессионер не предпринимал. В японских архивных документах имеется копия коллективного договора подписанного 26 августа 1930 г. в г. Хабаровске представителями Дальневосточного краевого комитета Союза горнорабочих СССР И.Т. Главацким и П.Г. Ломакиным и уполномоченным общества "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" Озава Ниносукэ. Согласно ему, в 1930/31 гг. тарифные ставки разрядов устанавливались по следующей тарифной сетке:

Для всех подземных проходчиков, забойщиков и бурильщиков было установлено 20 рабочих дней в месяц, для крепильщиков 22 дня, для остальных подземных рабочих - 23 рабочих дня. Надо отметить, что уже через 3 года количество рабочих дней для подземных рабочих было сокращено, и в то же время произошел значительный рост заработной платы, что видно из приведенной ниже таблицы.

Среднегодовая заработная плата за 1933 г. (исключая японских рабочих)

На всех работах предусматривалась сдельная оплата труда, а там, где это было невозможно - повременная. Минимальная среднедневная заработная плата составляла 3 рубля, средняя по предприятию - 4,74 рубля. На подземных работах был установлен 6 часовой рабочий день, рабочие на поверхности и служащие работали по 8 часов в день. За сверхурочную работу была установлена надбавка в 50% за первые 2 часа сверхурочной работы и 100% за последующие часы.

В документах, хранящихся в бывшем партийном архиве Сахалинской области, имеются сведения, что в 1934 г. среднемесячная заработная плата забойщика составила 150 руб., откатчика - 80, слесаря -70, поверхностного рабочего - 50 рублей. Для сравнения скажем, что заработок откатчика на советских шахтах в то время составлял порядка 360 руб. в месяц. Инспекция труда отмечала, что концессионер систематически снижал оплату труда, благодаря отсутствию твёрдых расценок и твёрдо установленных ставок на сдельные работы. Концессионер маневрировал оплатой сдельно, аккордно и подённо, причём результаты этих "маневров" всегда были в пользу концессионера. К примеру, если при сдельных работах, по мнению концессионера, заработок рабочих получался чрезмерно большой, они переводились на поденные поверхностные работы. Через некоторое время концессионер предлагал рабочим вернуться на "сдельщину", но уже на иных условиях, с меньшей оплатой. Рабочих, не соглашающихся на условия концессионера, держали на черной, поверхностной работе, тем самым вынуждая их дать согласие на новые условия труда.

Однако дальневосточный исследователь Н.В. Марьясова отмечает, что невозможно точно определить реальный и номинальный размер заработной платы в связи с тем, что иностранные граждане получали часть заработка по возвращении на родину, а в отчетах советских и концессионных наблюдающих органов прослеживается явная тенденция к её занижению, распространявшаяся и на отечественных работников. Так, представитель НКИД на Северном Сахалине В. Аболтин в 1927 г. сообщал в центр: "Данные о среднем уровне зарплаты, хотя я Вам посылаю, но использовать не советовал бы, так как навряд ли они дают действительную картину. Так, Чуприков (пред. Окрпрофкома) сам признается, что на Дуэ для выведения средней зарплаты взята только группа китайских чернорабочих. Поэтому нельзя выводить среднюю заработную плату и сравнивать с другими рудниками, как это делается в докладах. Цифры вообще не выявляют фактического заработка, так как не принято во внимание снабжение концессионных рабочих сравнительно по дешевке продуктами потребления, что значительно повышает их зарплату по сравнению с комхозом и пр.".

Согласно коллективному договору, Общество обязалось снабжать работников доброкачественным продовольствием и товарами широкого потребления в количестве и по ценам, согласно приведенной ниже таблице.

Вещевое довольствие

Работников восточных национальностей "Общество" обеспечивало кроме перечисленных выше норм снабжение следующими товаропродуктами и предметами широкого потребления: а) работникам японской национальности: рис 20 кг, соя 1 Ў кг, бобы 2 кг., а также по 2 пары в год трех видов национальной японской обуви (тоби, гэта и такажо)

б) работникам китайской и корейской национальности полагалось на месяц 2 кг. риса, 1 Ґ кг. сои, 4 кг. бобов, 200 грамм чеснока, а из вещевого довольствия 3 пары туфель и по одному летнему и зимнему национальному костюму.

В 1934 г. работники концессии могли отовариться в магазине общества на сумму 81,98 руб., взрослые члены семьи работника - 55 руб., дети до 2 лет - 11,36 руб., от 2 до 8 лет - 21,93 руб., от 8 до 18 лет - 20,22 руб. Итого: 140,49 руб. на семью.

В отношении снабжения нужно отметить, что во второй половине 20-х годов все время имелись перебои и ощущался недостаток тех или иных товаров. В 1927 г. главные перебои наблюдались в снабжении мясом, которое, начиная с ранней весны до 25-х чисел августа месяца, выдавалось по 2-3 раза в неделю в недостаточном количестве и не всем такового хватало. Около мясной лавки всегда имелись очереди, и часть очереди уходила ни с чем. Так, например, 27 июля 1927 г. более половины рабочих рудника осталось без мяса, следующая продажа которого была уже только 1-2 августа. Наблюдались систематические перебои в снабжении овощами, употребляющимися русскими рабочими, отсутстввовали свиное сало, рыба сельдь, икра и др.

Система снабжения была довольно сложной, так что если рабочему нужно получить тот или иной товар, то для этого он вынужден был потратить 3-4 часа времени. Рабочий поселок расположен по долине на протяжении 2 верст. Лавка расположена на конце поселка, в котором жила администрация. Данное положение заставляло рабочих таскать на себе продукты за 2 версты на спине, делая для приобретения чего-либо 4 версты взад-вперед. Так как рабочие питались артелями, доходящими до 50 человек, им приходится таскать па себе продовольствие весом до 60 пудов еженедельно, что для них было крайне неудобно. Администрация, состоящая исключительно из японцев, не могла правильно учесть нужды европейских рабочих. Дабы изменить ситуацию, с 10 ноября 1927 г. к материальному отделу концессии был прикомандирован служащий конторы А.Ф. Франк, который постарался учитывать в продовольственных заявках нужды и потребности советских рабочих.

Однако в вопросах снабжения сохранялась напряженность. Так, летом 1929 г. концессионер имел намерение завести из Кореи на Сахалин до 300 голов крупного рогатого скота с целью обеспечения работников свежим мясом. Однако завоз этот мог быть осуществлен не ранее середины августа месяца и поэтому представители общества 5 июня 1929 г. поставили перед представителями Союза горнорабочих вопрос о снижении месячной нормы снабжения рабочих мясом до 4 кг., а остальную часть заменить солониной и сушеным мясом, имевшимся в достаточном количестве. Союз не возражал, но при этом предложил снизить цену на 0,5 кг. банку солонины с 58 до 42 копеек за шт., а также усилить снабжение работников свежей рыбой, которая отпускалась в то время крайне редко. В конечном итоге, в навигацию 1929 г. было завезено 200 голов скота, который прибыл в истощенном виде, и после убоя мясо получилось плохого качества.

В 1930 г. проблемы со снабжением работников товаропродуктами продолжали оставаться напряженными. 3 марта 1930 г. концессионер заявил, что в марте и вплоть до 15 апреля мяса свежего не будет, причем консервное мясо общество предлагает выдавать только рабочим в размере 5 кило подземным и 4 кило остальным рабочим, семьи рабочих лишаются консервного мяса вовсе. Общество также заявило о необходимости сократить выдачу коровьего масла, которое было на исходе. Молока консервированного полагалось на ребенка до 8 лет 6 банок, общество же с 1 марта стало выдавать консервное молоко только детям до 2 лет и лишь по 4 банки. Соленой рыбы в продаже вообще не поступало. Однако, в качестве компенсации, концессионер предложил увеличить выдачу сахара по 500 граммов на человека и сала по 1 кило на одного подземного рабочего.

Рудком предложил контролирующим органам срочно привлечь концессионера к ответственности и разрешить рабочим за счет концессионера невыход на работу, использовав статью 5 колдоговора; рабочие от недоедания страдали от истощения, которое могло привести к различным заболеваниям, тем более что на концессии наблюдалась вспышка брюшного тифа.

Председатель Рудкома писал: "Надо учесть, что на каждом килограмме мяса, недоданного рабочему, концессионер кладет в свой карман более 2 рублей (едоков более 2000), т.к. 1 килограмм мяса обходится концессионеру более 3 рублей. Боязнь окрпартбюро в том, что вина в отсутствии мяса у концессионера ляжет на местную сахалинскую власть, по нашему мнению, совершенно не основательна, так как еще в июле 29-го года общество знало, что ему отказано в заготовке мяса как на рынке ДВК, так и на Сахалине, и само нам заявило, что примет меры обеспечить рудник мясом через японский рынок (см. копию протокола переговоров N 39 от 5 июля 29 г.). В заключение сообщаю, что настроение рабочих, если они узнают о предложениях обшества, может вылиться в забастовку. Информировать рабочих нс успели".

По мнению местных партийных и хозяйственных органов, в вопросе снабжения концессионер вёл политику систематического снижения завоза товаров первой необходимости и продовольствия и увеличения ввоза предметов роскоши и парфюмерии.

Так, в 1927 г. концессионерам была подана заявка на ввоз кожаных сумок, часов, открыток, ремешков для наручных часов, цепочек для часов, кошельков, канцелярских принадлежностей, чертежных инструментов, чертежной бумаги и т.д. Концессионер возмущелся, что ему было отказано в завозе таких "ключевых" товаров, как женские шляпы и кепки.

И если в 1928 г. на концессию из Японии было завезено товаров на сумму 800 тысяч рублей, то в 1930 г. завоз товаров выразился в сумме 1200 тысяч рублей.

Японские архивные документы дают несколько иной расклад сумм, затраченных на приобретение и завоз продуктов и товаров на концессию.

"Торговый талант японцев сказывается в разнообразном подборе завозимого ассортимента. К товару уважение. Величина помещения помогает скрадывать постоянную толкучку покупателей-рабочих, вызванную невероятно сложной процедурой контроля заборных книжек, превышающей терпение советского потребителя... Набор продуктов в концессионных магазинах - 30 рублей. Набор этот вполне удовлетворяет нормам питания, но отпускается по заборным книжкам при сугубо строгом контроле. Сверх него ничего не купишь. А при дороговизне сахалинского вольного рынка остаток заработка концессионного рабочего не дает ему никакой возможности пополнить свой стол и как-нибудь улучшить свой быт за счёт покупок на стороне" - писал о торговле концессионера П. Слётов.

В то же самое время на Северном Сахалине разразился жуткий продовольственный кризис. Все запасы муки были забронированы. Но и в этом случае "месячная норма на одного едока составляла 800 г. хлеба, 850 г сахару, 1 кг жиров, 1,9 кг крупы, 330 г макаронных изделий, 2 кг солонины, 100 г чаю". Впрочем, спасали рыба и оленина...

То же сливочное масло, которое на острове было не достать, а в магазинах европейской части страны оно продавалось по 50 руб. за килограмм, на концессии отпускалось по 1,90 руб. за кило. Так что работники концессионных предприятий, при их нормах снабжения дешевыми японскими товарами, должны были себя чувствовать "как при коммунизме".

В первой половине 30-х годов вопросы снабжения стали основной причиной трений между угольным концессионным предприятием и управлением западно-сахалинского горного округа (УЗСГО), так как по концессионному договору, цены на товары, получаемые из-за границы, утверждались именно начальником горного округа. Им же подписывалось разрешение в советское торгпредство в Японии о завозе на концессию определенного количества и наименований товаропродуктов и вещевого довольствия.

Сразу после заключения концессионного договора начальник Сахалинского горного округа попросил концессионера предоставить подробную опись товаров на складе общества, а затем настоятельно попросил предоставить ему две копии документов о поставках продовольственных и промышленных товаров импортируемых из Японии, а также форму заявки на утверждение цен на полученные товары. Общество заявило горному округу, что поскольку первый коллективный договор уже согласовал продажную стоимость товаров первой необходимости, то согласно статьи 17 концессионного договора не было необходимости представлять список поставок на товары, не являющиеся товарами первой необходимости, для получения одобрения начальника горного округа и концессия отклонила это пожелание. Однако советская сторона продолжала требовать, чтобы концессионер представил таковой список, заявляя, что 17 статья договора распространяется не только на товары первой необходимости, а на абсолютно все импортные поставки. Прозвучала угроза, что если сведения концессионером поданы не будут, то горный округ запретит продажу товаров работникам концессии. Поэтому у концессии не было иного выбора, кроме как подавать горному округу подробные отчеты.

Однако в то время руководство горного округа одобрило количество импортируемых товаров на основе предоставленных обществом данных (включая цены), и поскольку это не оказало особого влияния на работу фирмы, концессия ежегодно продолжала подавать в управление горного округа списки завозимых на Сахалин товаров.

Начиная с 1928 г. процедура подачи заявок постепенно изменилась, теперь концессионные компании должны были подавать в Северо-Сахалинский горный округ заявки на годовой объем товаров заранее, а затем Торговое представительство СССР в Японии проверяло поданные заявки на основе своего графика. По этой причине Горному управлению нужна была информация, чтобы заранее знать, может ли компания своевременно импортировать достаточное разнообразное количество высококачественных товаров, которые соответствуют потребностям и вкусам ее работников. Поэтому изменение было внесено в качестве превентивной меры, чтобы не допустить импорта компанией больших объемов ненужных товаров. Компания приняла запрос Горного округа и представила документы о предполагаемом количестве работников и членов их семей, а также стандарт распределения в качестве оценочной информации для товаров, на которые она подала заявку на импорт. До 1930 финансового года компания получала одобрение на импорт продовольственных и промышленных товаров без каких-либо проблем.

В феврале 1931 г. доверенный общества в письма начальнику УЗСГО обращал внимание на то, что "особенно бросается в глаза и проходит как бы красной нитью через всю переписку о завозе товаропродуктов -- это ограничение завоза тех предметов, которые являются насущно необходимыми предметами потребления для восточников, с точки зрения их обычая и развлечений. Общество надеется, что УЗСГО не откажет в любезности вторично рассмотреть нашу просьбу в смысле снятия ограничения или запрещения завоза и кроме того учтет, что саке, виски и вино, которые Вами также запрещены ко ввозу, являются настоятельно необходимыми не только в смысле предметов, необходимых для лечебных целей, но вместе с этим эти напитки, особенно саке, потребляются не только для привкуса в пищу японского стола, но еще не заменимы как с религиозной точки зрения, так и по традициям японского обычая в отдельных случаях жизни японцев (новый год, похороны, религиозные обряды, болезнь и пр)". Начальник "добро" на завоз сакэ и виски не дал, зато точно известно, что японские рабочие использовали часть выдаваемого им пайка белого риса для изготовления самодельного сакэ. В этом они не отличались от рабочих советских, которые тоже очень хорошо умели гнать самогон из получаемой на концессии пшеницы или картофеля.

Начиная с осени 1931 года, горный округ потребовал от концессии отчетность по предполагаемой заработной плате и уровню товарных запасов на складе на конец навигационного периода и изменил свое прежнее отношение к одобрению заявок общества на импорт товаров. Поскольку общий объем товаров, импортируемых компанией, превышал общий объем заработной платы, выплачиваемой работникам, советская сторона сократила количество товаров, подаваемых в заявках на импорт, удалив многие из позиций и, как писал концессионер, "это обструкционистское отношение продолжалось из года в год, вызывая дальнейшие проблемы в выполнении работы компании".

19 июня 1933 г. Народный комиссариат тяжелой промышленности СССР направил на должность начальника УЗСГО И.К. Леонгардта, являвшегося также особого уполномоченным НКТП. Ему предоставлялось право разрешать все текущие вопросы взаимного выполнения сторонами концессионного договора и вести с представителями концессионного общества переговоры по всем возникающим вопросам. Ну а фактически, большевика старой закалки направили на Сахалин "разгребать авгиевы конюшни" оставленные его предшественниками. С назначением спецуполномоченного отпала необходимость в специальной комиссии по наблюдению за концессиями, каковая и была расформирована в июле 1933 г.

Начал свою деятельность Иван Кондратьевич довольно резво и именно с вопросов снабжения. 26 июля 1933 г. он писал доверенному Общества: "Вашим уполномоченным Ф. Бабой было обещано представить для утверждения цен на товаропродукты сведения в иенах. Просьба ускорить присылку этих данных".

29 июля общество в своем ответе за N 80 указало, что "для утверждения цен нами представляются вам калькуляционные ведомости и ничего иного общество предоставить вам не может".

"В таком случае, - писал И. Леонгард 17 августа 1933 г., - я вынужден при утверждении цен пользоваться единственным имеющимся у меня источником "Грузовая ведомость", представляемая Вами нашему торгпредству в Токио, указывающая стоимость товаров CIF Сахалин в иенах. Таким образом цены на товаропродукты, вывезенные с п/х "ЦУРУГИ-САН-МАРУ" утверждаются мною следующим порядком: в основу себестоимости товаропродуктов CIF Сахалин в иенах кладется цена указанная в грузовой росписи, к этой стоимости прибавля-ется % накидки на торговые расходы в иенах, эти два слагаемых составляют полную торговую стоимость в иенах. Для определения отпускной стоимости товаропродуктов в червонном исчислении производится пересчет иены по официальному курсу, объявленному в газете "Известия" ЦИК и СНК СССР на день продажи этих товаров..."

И тут стало понятно, что новоиспеченный руководитель горного округа наступил на "самую больную мозоль" японцев. В ответном письме от 9 августа доворенный фирмы Гомамото написал, что "подобного рода решение абсолютно неприемлимо для Общества по самой ясной и простой причине, именно, таковое в сущности своей прямо угрожает Обществу невозможностью дальнейшего существования предприятия, не говоря уже о доходной экоплоатации его".

Дело было именно в обменном курсе иены по отношению к рублю. В 1925 г. по введенному тогда официальному курсу 1 иена равнялась 79 червонным копейкам. После парафирования концессионных договоров возникли разногласия по поводу оплаты за концессии. Пытаясь контролировать финансовые операции, чтобы предотвратить падение стоимости рубля в Дальневосточном регионе, советская сторона попыталась изменить положение о том, что перевод и конвертация денежных средств могут осуществляться либо через советский Госбанк, либо через отделение иностранного банка (т.е. Владивостокское отделение Банка Кореи), и ограничить все операции советским Госбанком. В результате при импорте грузов из Японии компании начали сталкиваться с проблемой конвертации японской и российской валюты, что ставило их в невыгодное положение. Японцы расценили это как дискриминацию концессионеров и обвинили русских в недобросовестности. В конце концов, был достигнут компромисс: основная часть договора была изменена в соответствии с советским требованием, но был обнародован меморандум, в котором Главконцесском заявил, что концессионеры могут пользоваться услугами Банка Кореи до тех пор, пока он продолжает осуществлять денежные переводы и обмен рублей (право, которое советское правительство могло отозвать, если чувствовало угрозу стоимости валюты). Отметим, что в 1928 г. японские концессии на Северном Сахалине продавали товары местным рабочим, исходя из курса японской иены 87,7 сен за рубль до сентября месяца и 89,4 сен с октября того же года и курс этот был на 34% выше курса "Госбанка".

Следует также иметь в виду, что объявленный на XIV cъезде ВКП (б) 18 декабря 1925 г. курс на форсированную индустриализацию привел СССР к экономическому и финансовому кризису. Нехватка бюджетных средств на капиталовложения в строительство новых заводов и фабрик компенсировалась за счет повышения розничных цен и эмиссии. За 1928-1932 годы объем денежной массы вырос в пять раз. Товары массового спроса пропадали из магазинов, в которых они продавались по государственным фиксированным ценам. Снижался жизненный уровень населения.

В секретной телеграмме N 103 от 31 мая 1930 г. на имя министра иностранных дел Японии Сидэхара генконсул в Александровске Сасаки Сидзуго писал: "российский валютный рынок год от года падает, и нынешний "червонец" сейчас мало чем отличается от российской валюты в начале первой мировой войны... люди жалуются на нехватку еды, одежды и припасов, они почти голодают..."

Тем временем, "валютный кризис" набирал обороты. 16 сентября 1930 г. управляющий концессией телеграфировал в японский МИД, что поскольку покупка и продажа наличной валюты запрещена, то существуют большие опасения прекращения работы нанятых китайцев, ибо с ними рассчитаться иенами уже не представлялось возможным, а советские дензнаки они в качестве оплаты брать не хотели. 23 мая 1931 г. около 200 китайских рабочих подали в контору концессии заявление об увольнении и выезде в Китай. Хотя работникам компаний по закону разрешено было переводить четверть своей месячной зарплаты за границу, если они проработали шесть месяцев и более, из-за нехватки иностранной валюты сделать это было нелегко. Однако другие рабочие не имели такой привилегии, и, по-видимому, прибегали к незаконным способам, чтобы отправлять свои деньги в Харбин и оплачивать там свои счета. Тем, кто возвращался домой (пересекал границу), разрешено было отправлять до 75 юаней, если они находились в стране шесть месяцев или более, но на самом деле разрешенная сумма составляла всего около 10-20 юаней.

17 февраля 1931 г. Владивостокское отделение Чосен банка получило распоряжение от Финотдела Далькрайисполкома о составления отчетности для ликвидации своей деятельности в 3-месячный срок. Кроме того, банком было получено предписание о немедленном взносе в казну дополнительного налога в сумме 2610000 руб. Одновременно с этим директор банка Арикадо Юхэй и 3 его заместителя были арестованы советскими властями. В марте отделение корейского "Чосен банка" в СССР было закрыто, 25 мая банк завершил подготовку отчетности, а его окончательная ликвидация на территории Советского Союза состоялась 15 июля 1931 г.

В результате этого японские концессии не могли осуществлять переводы иен в рубли по рыночному курсу. И если рыночная цена рубля в "Чосен банке" в 1928 г. была 58,2 сена, в 1929 г. - 35,3 сена, 1930 г. - 25,7 сен, то "официальная" стоимость иены в "Госбанке" в 1930 г. была 1,1 иена за 1 рубль, в 1933 г. 1,04 иены за 1 рубль. Таким образом, официальный курс рубля превысил рыночный в 4 раза.

В результате в условиях перехода от рыночной экономики НЭПа к административно-командной плановой экономике червонец превратился из банковского билета в ничем не обеспеченный совзнак, поддерживаемый внутри страны административными мерами.

В связи с запретом на свободную продажу и покупку рублевой валюты по договоренности с советской стороной (соглашение министра иностранных дел Японии К. Сидэхары и полпреда СССР в Японии А.А. Трояновского от 26 апреля 1931 г.) рыболовным концессиям Японии было разрешено приобретать облигации Акционерного Камчатского общества по курсу 32,5 сен за 1 рубль и впоследствии использовать их для погашения различных платежей. Однако российская сторона требовала, чтобы около 2 миллионов рублей роялти, различных налогов, заработной платы и т. д. нефтяной и угольной концессиями на Северном Сахалине были выплачены по официальному валютному курсу 1 иена 4 сена за 1 рубль. Концессии Северного Сахалина потребовали возможности по аналогии с рыболовными концессиями приобретать акции компании АСО и рассчитываться ими за все платежи. Однако советская сторона эту идею не поддержала.

Естественно, валютный кризис напрямую угрожал концессионным предприятиям на Северном Сахалине. Уже в 1931 г. японский генконсул писал в МИД Японии: "Получение Советским Союзом иен по официальному курсу в последнее время становится все более очевидным, и эта тенденция в сочетании с выплатами советской стороне платежей в иностранной валюте будет усиливаться в будущем. В текущих условиях работы мы должны оплачивать заработную плату, отпуск работников, расходы по найму рабочей силы и закупки местных материалов. Необходимо оплатить расходы на заключение договоров, различные страховые взносы, взносы в профессоюзы, общественные взносы и другие расходы на сумму около 700 000 рублей в год (около 200 000 иен). Таким образом стоимость проекта концессии увеличится более чем на 500000 иен, и он попадет в категорию "нерентабельных"".

И действительно, при подсчетах оказалось, что затраты общества в 1931-1932 финансовом году только за счет разницы между официальным и рыночным курсом иены увеличились на 522150 иен! И это не считая штрафов, компенсаций, судебных издержек и иных непредвиденных сборов и выплат.

Дальше - больше! С января 1930 по середину декабря 1931 г. курс японской иены в Госбанке СССР был стабильно устойчив, колеблясь от 94 до 96 копеек за иену. Но уже 14 декабря 1931 г. он упал до 79,65 копеек за 1 иену, а 31 декабря он рухнул до 68,06 копеек за иену. К 3 апреля 1935 г. курс иены опустился до минимальной отметки - 31,5 копеек.

Рабочим надо выплачивать заработную плату, а где ее взять? Необходимо обменять иены на рубли в госбанке по грабительскому курсу! Благо, основная масса рабочих большую часть заработной платы получала продуктами питания и вещевым довольствием по нормам колдоговора.

У концессионера оставалось последнее средство получить наличную советскую валюту на территории Северного Сахалина и оплатить полученными деньгами стоимость аренды, страховых взносов и прочих обязательных отчислений - ходовые товары, привезенные для снабжения рабочих из-за рубежа, которые он продавал по рыночной цене и по рыночному же курсу иены. Разумеется, сюда не входили предметы первой необходимости, на которые по колдоговору были установлены твердые цены, и они не менялись на протяжении полутора десятка лет. Но всевозможные дамские туалеты, духи, пудра, твидовые костюмы и прочие предметы ширпотреба благополучно продавались концессионерам своим работникам, а те так же благополучно перепродавали их своим друзьям и знакомым, не гнушаясь продавать японские товары и на "черном рынке" причем по ценам, которые порой в 10 раз превосходили цену покупки в магазине концессии. И вот, "спекулятивная" политика японцев подошла к своему печальному концу, ибо эти товары также необходимо было продавать по "официальному" курсу иены к рублю, в результате чего товары стоили в 3-8 раз дешевле их себестоимости!

Представитель надзорных органов писал по этому поводу: "угольный концессионер вкладывает очень мало иностранной валюты, так как все средства, необходимые в советской валюте, он получает от своей коммерческой деятельности... В результате ... создается положение, при котором концессионер не вкладывает в предприятие иностранной валюты и вследствие низкого уровня зарплаты вынуждает рабочих концессии заниматься спекуляцией и контрабандой получаемыми из концессионных магазинов товарами. При этом концессионер располагает бесплатной агентурой распространения его товаров и вдобавок еще разлагает наших рабочих. Концессионер ежегодно вывозит в Японию значительные излишки советской валюты..."

Нельзя не сказать, что советские власти на острове не боролись с спекуляцией японскими товарами на острове. но весьма своеобразно.

30 марта 1931 г. в поселке Дуэ группа сотрудников ОГПУ ворвалась в дом рабочего Василенко и проводила там обыск до 2 часов ночи, в результате которого была изъята крупная партия товаров японского производства, а сам Василенко, числившийся курьером на угольной концессии, заключен под стражу. На следующий день подобного рода обыски прошли в двух десятках других домов, в результате были арестованы 2 бригадира, 3 шахтера, 2 электрика, 6 лесорубов, 2 вальщика и бригадир участка лесозаготовок. Вскоре после этого был арестован сотрудник административного отдела концессии, зав. складом А.Ф. Франк, которого заподозрили в пособничестве спекулянтам (14.01.1932. осужден на три года ссылки по ст. 58-6). Вместе с ним был задержан и переводчик концессии Г.Н. Журавлев (14.01.1932. осужден на 3 года лишения свободы по ст. 58-6). Аресты были также произведены в населенных пунктах Корсаковке, Михайловке и Октябрьском. Всего было арестовано около 90 человек. Однако вскоре поползли слухи, что истинная причина ареста вовсе не спекуляция японскими товарами, а тот факт, что за несколько дней до акции ГПУ в клубе деревни Михайловка неизвестные намалевали краской послание к японскому правительству "свергнуть Советы на Сахалине".

11 апреля 1931 г. генконсул Японии в Александровске С. Сасаки обратился к Агенту НКИД СССР в Александровске с посланием: "Имею честь сообщить Вам, что множество одновременных арестов, имевших место недавно среди рабочих и служащих в Дуйском концессионном обществе, дал действительно большой удар на производственную работу концессии, а также среди рабочих и служащих нанес необыкновенное волнение. В связи с этим, тяжелое положение Концессионного общества, которое переживает в последнее время в смысле эксплуатации концессии, еще более усугубляется. Прошу Вас не отказать в любезности обратиться к надлежащей власти, как возможно скорее закончить допросы с арестованных и облегчить положение предприятия".

Впоследствии руководству концессии было разъяснено, что арестованные работники подозревались в совершении поджогов в районе рудника Дуэ, спекуляции японскими товарами и занятии "антисоветской" деятельностью. Однако у концессионера имелось на этот счет собственное мнение. В своем отчете в МИД Японии от 8 апреля 1931 г. управляющий Цукиока отмечал, что с момента своего создания "Акционерное Сахалинское общество" столкнулось с большими трудностями при наборе квалифицированных работников и пыталось всеми возможными способами "переманить" таковых с концессионного предприятия. Когда уговоры не помогали, то в ход шли угрозы. Рабочих арестовывали под предлогом того, что они являются "контрреволюционными элементами". Однако арест столь значительного количества "трудолюбивых работников" руководство японского МИД расценило как признак ухудшения дипломатических отношений между СССР и Японией. Стало известно, что многие руководящие работники советских государственных учреждений отправили свои семьи на материк, опасаясь вооруженного конфликта между двумя странами.

1 мая 1931 г. на рейде Дуэ бросило якорь судно "Тэндзин-мару" со 170 японскими рабочими на борту. После высадки рабочих, сотрудники ОГПУ отвели их в район общежитий и около 10 часов проводили досмотр багажа прибывших и личный досмотр на предмет контрабанды и незаконного ввоза иностранной валюты. Генконсул в Александровске С. Сасаки указывал, что "с рабочими, являющимися иностранцами, обращались так же, как с преступниками". 28 мая 1931 г он же в секретной телеграмме No 84 на имя барона Сидэхары информировал последнего, что с сентября 1930 г. на предприятиях концессионера проводятся строгие проверки багажа прибывающих работников, дабы пресечь провоз контрабанды, а с момента закрытия "Чосен банка" органы ГПУ "днем и ночью проводят проверки, направленные на пресечение незаконного оттока валюты из концессии".

В 1932 году аресты на концессии продолжились. 6 февраля был арестован русский бригадир, 20 февраля - рабочий электростанции, сотрудник портпункта, четверо шахтеров и рабочий-китаец. Всего 9 человек.

29 декабря 1932 г. начальник Сахалинского горного округа после проверки бухгалтерских книг общества, поинтересовался у директора С. Мураяма, каким образом концессия получила разницу в 2 миллиона рублей между объёмом реализованных рабочим товаров и выплаченной тем же рабочим заработной платой с момента основания и до 1931 г. Японец, не кривя душой, честно ответил, что кроме продажи товаров работникам концессии общество также поставляло продовольственные и промышленные товары, инструменты, оборудование и пр. различным государственным и силовым структурам Северного Сахалина. Кроме того, у некоторых японских сотрудников компании в Японии проживали родственники, которым регулярно отправлялись денежные переводы. Именно поэтому сумма, выплаченная по бухгалтерским книгам отличалось от фактически выплаченной. В конечном итоге, советская сторона начала подозревать Мураяму в "валютных спекуляциях".

С японскими товарами на Сахалине пытались бороться и с помощью завоза на остров советских товаров. Так, 15 августа 1933 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) было решено установить следующие годовые нормы снабжения населения острова.

Но даже и эти, казалось, значительные нормы, были несопоставимы с нормами на нефтяной и угольных концессиях.

Сравнение цен на товары, отпускаемые концессионером в Дуэ, магазина Сахторга и базара г. Александровска (январь 1934 г.)

Как видно из таблицы, цены на товары концессионера были ниже, чем в цены в магазине Сахторга, не говоря уже о заоблачных рыночных ценах. И при всем этом руководство УЗСГО обвиняло концессионное предприятие в том, что оно, не повышая заработную плату рабочим, регулярно повышало цены на завозимые товары.

В конечном итоге, в 1936 году на основании Постановления СНК СССР от 14 ноября 1935 г. N 2487 при обмене наличных банкнот иностранную валюту на рубли начали обменивать из следующего расчета: 1 иена менялась на 1 рубль 46 копеек. То есть курс иены по отношению к рублю взлетел в 4,5 раза.

В то же время именно безалаберность и несогласованность в действиях советских властей срывали планы завоза японских товаров на концессионные предприятия Северного Сахалина. В 1934 г. И. Леонгард писал: "Имелась директива НКИД, что разрешение на ввоз дает Торгпредство в пределах среднегодового фонда зарплаты, а Торгпредство отказывается выдавать лицензию на вышедший из Японии 14 мая 1934 г. пароход с товарами на ДУЭ на том основании, что нет у него утвержденного Начальником Горного Округа плана завоза товаропродуктов. Пароход сегодня прибыл, имея 700 тонн груза, из коих: 111 тонн скоропортящиеся товары /картофель, свежая рыба, зелень зеленая, яблоки свежие, яйца и т.д./ Таможня арестовывает этот груз, а Торгпредство, несмотря на телеграфные указания товарища Любимова, который ссылается на директивы НКИД - не отвечает. Получается очередной скандал. Концессионер бегает, возмущается, а я ничего не знаю".

В 1934 г. доверенный общества писал "Основные причины, по которым обществу удается получать прибыль по сей день, заключаются в следующем: право начальника горного управления утверждать цены на продовольственные товары ограничено ценами на товары первой необходимости и это право не должно распространяться на другие товары, не являющихся товарами первой необходимости, и импортируемые из Японии".

Отметим, что с юридической стороны Концессионный договор был составлен столь безобразно, что допускал трактовку его пунктов так, как это было выгодно каждой из сторон. Так, в параграфе 17 договора указывалось, что снабжение товарами и продуктами первой необходимости производится концессионером по ценам, утверждаемым начальником горного округа. И японцы справедливо трактовали этот параграф так, что начальник может лишь утверждать цены на продукты первой необходимости. На все остальное цены концессия может устанавливать свободно. Но в договоре не было прописано, а что именно считается товарами первой необходимости. И советская сторона, воспользовавшись этим, решила, что отныне товарами первой необходимости будет считаться абсолютно все, что завозится концессионером.

Именно эти моменты "красной нитью" прослеживаются в письме президента концессии Т. Каваками начальнику Евразийского бюро Министерства иностранных дел Японии Сигэнори Того в сентябре 1934 г. Приведем небольшую выдержку из него: "Первоначально мы смогли получать необходимую валюту через отделение Банка Кореи во Владивостоке по относительно разумному обменному курсу. Однако, как Вы знаете, в 1931 году и Банк Кореи, и его филиал лишились возможности продавать валюту, что поставило под угрозу основу нашей прибыльности. В то время мы могли сводить концы с концами только с помощью валюты, которой мы заранее закупились. Ситуация становилась все более тяжелой. Приобретение советской валюты по официальному обменному курсу СССР в корне подорвало бы деятельность общества и поэтому компания решила получать валюту посредством материальной политики с относительно небольшими потерями.

Воспользовавшись нехваткой промышленных и продовольственных товаров в СССР, компания увеличила ассортимент товаров, поставляемых работникам компании, стимулировала желание рабочих покупать и, таким образом, позволила им покупать на сумму большую, чем составляла их заработная плата. Вышеуказанные меры достигли намеченной цели, и поскольку мы смогли завозить больше ходовых товаров, чем было необходимо, никаких признаков банкротства не было. Однако эта политика не могла быть упущена из виду советской стороной, которая предполагала, что финансовые средства компании скоро закончатся. А когда этого не произошло, СССР включил "средства подавления". Сахалинский горный округ посчитал, что полученная компанией советская валюта была приобретена за счет продажи импортных товаров, проигнорировал право, предусмотренное в статье 17, пункте 2 концессионного договора, и сократил количество завозимых на концессию товаров, ограничив их количество и снизив цены. После тщательного рассмотрения округ уведомил компанию, что общий объем импортируемых товаров будет одобрен только на сумму заработной платы, выплачиваемой работникам компании.

Поэтому в настоящее время абсолютно необходимо предпринять какие-то контрмеры. В качестве фундаментального решения этой проблемы было бы лучше всего определить обменный курс японской валюты на уровне не более 20 сен за советский рубль, что соответствует объективной потребительной стоимости иностранной валюты, и именно этого компания хочет достичь. Однако из-за текущих отношений между Японией и СССР и других факторов достижение этой цели будет крайне затруднительно. В то же время оставить проблему такой, какая она есть, означает поставить под угрозу само существование концессии, и мы остро осознаем необходимость принятия любых других соответствующих мер. В качестве решения этой проблемы мы должны обеспечить безопасность продолжения реализации нашей предыдущей материальной политики, и поэтому проблема получения советский валюты в определенной степени сохранится, если состояние материальных поставок на концессию не улучшится. В настоящий момент абсолютно необходимо отменить ограничения на импорт наших товаров, а также произвол в установлении цен на них руководством Сахалинского горного округа. Поэтому в данном вопросе необходимо вмешательство нашего министерства иностранных дел..."

В 1935-1936 гг. положение в вопросах снабжения обострилось еще более с приходом на должность руководителя УЗСГО В.И. Андзелевича. 15 ноября 1935 г. он отменил все цены на товары, утвержденные ранее его предшественниками, и фактически произвел их переоценку. Концессионер заявил, что он не взирая на такие действия выпустит в продажу товары по ранее утвержденным ценам, ибо действия начальника западно-сахалинского горного округа незаконны. Однако тот прямо указал концессионеру, что товары завозятся им на остров для снабжения рабочих концессии по себестоимости, а не для коммерческой продажи. Разумеется, заявил В. Андзелевич, горный округ согласен пересмотреть цены в сторону их повышения при условии, что общество предоставит ему заверенные счета-фактуры, подтверждающие себестоимость завезенных товаров. За торговлю по неутвержденным ценам он пригрозил работникам администрации уголовным преследованием, а незаконно продаваемые продукты и товары обещал конфисковывать.

И здесь мы видим нарушение Концессионного договора со стороны начальника горного округа. Он мог только утверждать либо не утверждать цены, подаваемые обществом, но самовольно назначать собственные цены на товары он никак не мог. Тут он пошел по пути своего предшественника И. Леонгардта.

Представитель общества заявил, что товары по вновь утвержденным ценам продаваться вообще не будут. В таком случае Общество может вывезти эти товары обратно в Японию, согласно концессионному договору, сообщил концессионеру начальник горного округа.

Предприятия концессионеров были приравнены по статусу к государственным трестам. Но хотя им были предоставлены льготы в пользовании лесом, в пошлинах и долевом отчислении, концессионеры не освобождались от отчислений на социальное страхование, содержание пунктов медицинской помощи на предприятиях, организацию профессиональной подготовки и т.п.; предоставляя льготы на лес, советская сторона рассчитывала на бесплатные квартиры для рабочих и семей, постройку концессионерами домов, больниц, клубов и пр.

На первом окружном Съезде Советов Е.В. Лебедев отмечал, что "концессионер вкладывает немалые суммы на добычу, на само капитальное оборудование производства, но когда кaсаeтcя вопроса необходимости затраты на жилищное строительство, охраны недр, - тогда концессионер всячески старается увильнуть от нашей бдительности... Этому стремлению концессионера мы должны противодействовать, добиваться на все 100 процентов выполнения концессинногo договора, которым предусмотрены необходимые затраты и на жилищное строительство и на удовлетворение других нужд рабочих...".

Однако жилищно-бытовые условия на концессии в середине 20-х годов являлись наиболее тяжелыми. Рабочие были обеспечены жильем только на 50 процентов от потребностей. Многие жили в палатках и бараках, построенных самими рабочими. На 1 февраля 1927 г. на 1 работника приходилось 1,2 кв. сажени (5,46 кв.м.) жилплощади, а в общежитиях китайских рабочих имелись двойные нары. Дома для семейных рабочих отсутствовали напрочь. Уже к 1 мая 1927 г. размеры жилплощади, несмотря на строительство домов и общежитий, сократились до 0,78 кв. саженей (3,55 кв.м.) на 1 работника.

Согласно заключенному колдоговору, не позднее 1 июля 1927 г. общество должно было предоставить своим работникам и членам семьи исправные и оборудованные жилища площадью 8 кв.м. на 1 человека, оборудованные кухнями и умывальниками. Каждое общежитие должно было быть оборудовано теплой сушилкой для просушки мокрой одежды и обуви. Общество обязывалось производить ремонт помещений по заявлениям жильцов, а также проводить внутреннюю побелку стен не реже 2 раз в год, а в семейных общежитиях не реже 1 раза в год. Каждая семейная квартира должна была иметь обеденный и кухонный стол, 1 табурет на каждого жильца, совок, ящик для угля, 2 ведра и 1 кочергу, а так же ковш для питья, 1 деревянную кадку или железный бак (123 литра) для воды и 1 рукомойник.

В общежитиях для одиноких рабочих были предусмотрены 1 стол и 1 скамья на 10 человек, 1 шкафчик и 1 койка с матрацем на каждого живущего, 1 табурет на 3 жильцов. На каждую кухню при общежитии выделялся 1 котел для варки пищи, 1 куб для кипятка, 1 плита1 бак для сырой и 1 бак для кипяченой воды с кружкой, ящик для угля, совок, кочерга, а также щетка или китайский веник для уборки. Коммунальные услуги предоставлялись бесплатно.

Но, увы, в общежитиях рабочие жили скученно, должная чистота отсутствовала, не было помойных ям и мусорных ящиков около общежитий, а равно и кладовок для хранения вещей и предметов продовольствия, что еще более загрязняло общежития. Домов для семейных рабочих не было вовсе, поэтому они ютились в общежитиях, так сказать, "на общих основаниях".

Концессионеру все данные моменты были хорошо известны, но особого внимания на них он не обращал и продолжал прием новых рабочих, прекрасно осознавая, что работники будут жить в еще более скученной обстановке. Поэтому профсоюзные органы и местная власть вынудили администрацию угольной концессии на Дуэ построить новые помещения для рабочих. В 1927 г. были сданы в эксплуатацию 12 жилых домов и начаты работы по постройке 3-х бараков. Вот только строительство новых бараков происходило наспех, а мер по утеплению помещений ни предпринималось, в результате чего с наступлением холодов в общежитиях стало холодно. 13 октября 1927 г. на заседании РКК концессионеру было предложено приступить к утеплению и ремонту бараков, причем по согласованию с ним конечный срок данных работ был установлен месячный. Но данное постановление концессионером исполнено не было. В 1929 г. на одного работника концессии приходилось уже 5,8 кв.м. жилой площади, но в 1930-31 гг. обстановка с жилой площадью вновь ухудшилась. Согласно акту обследования жилищной инспекции, в 1930 г. на каждого жильца приходилось 4,54 кв.м. и имелись случаи, когда в одной комнате жило по 3-4 семьи. Управляющий Мурояма Сиконасукэ объяснял это тем, что "при поступлении на работу рабочий является один и ему даётся квартира, то есть установленная жилплощадь, но потом он выписывает семью с материка, таких случаев было много. К моменту обследования инспектором труда по нашему подсчёту были излишки жилой площади у холостяков 258 м". Ревизионный акт обследования жилой площади инспектором труда был предоставлен доверенному, где указано, что недостача жилой площади выражается в 1200 м.", но когда доверенный с этим не был согласен то эта цифра была переделана на тысячу квадратных метров. Около каждого барака сушилки и кладовые имелись".

Японские архивные документы свидетельствуют, что на начало 1933 г. концессионер располагал 135 зданиями общей площадью 20875,8 квадратных метров.

Таким образом, жилая площадь на концессии составила 13,468,5 кв.м. то есть на 1 работника должно было приходиться минимум 11 кв.м. Однако, с многими рабочими жили члены их семей. А также и совсем "непрошенные" жильцы. А именно сотрудники шахтных комитетов, клубов. Помещения концессионера занимал отдел милиции, продовольственный кооператив, отдел ОГПУ, школа, почта и больница и другие посторонние лица, и их семьи (всего 917 кв.м. на 1931 г.). Так, на 1 августа 1928 г. таковых насчитывалось 38 чел., на 1.04.1929 г. - 63 чел., на 1.08.1929 г. - 100 чел., на 1.04.1930 - 95 чел., на 1.04.1931 г. - 113 чел., на 1.08.1931 г. - 87 чел., на 1.04.1932 г. - 141 человек.

Согласно документам бывшего сахалинского партархива, к 1934 г. общая жилая площадь на концессии составляла 3500,2 кв. м. Куда за год "испарилось" еще 10 тысяч кв.м. - совершенно непонятно. Таким образом, на каждого из 863 работников концессии приходилось по 4 кв. м. По коллективному договору требовалось 6288 кв. м. Однако концессионер не предпринимал необходимых мер по строительству новых бараков, не говоря уже о жилых домах. В самих бараках не было мест общего пользования (комнаты для стирки белья, кладовые). В итоге всё это приводило к скученности, грязи, хранению вещей в коридорах, стирке на кухне и т.п.

Общество за свой счет содержало бани, приобретало расходные медицинские материалы, имелась даже круглосуточная медицинская повозка для доставки тяжелобольных в Дуйскую больницу, а при выздоровлении последних - обратно на квартиру. Несмотря на то, что по условиям концессионного договора концессионер производил специально оговоренные отчисления на социальные нужды, он за свой счет содержал больницу на 15 коек и 9 человек медработников в Дуэ. Заведующий больницей в Дуэ получал ежемесячно 300 рублей, 3 фельдшера-акушера по 120 рублей, 4 санитара по 60 рублей.

В 1935 г. концессия подала заявку на выдачу въездной визы для японского врача-стоматолога, так как более 120 сотрудников компании нуждались в срочном лечении зубов. Однако советское министерство здравоохранения выступило резко против, заявив, что "в японских врачах на острове нет нужды". При этом на концессии были "реквизированы" завезенные из Японии стоматологические лекарственные средства и инструменты. Также было принято решение, что японские граждане будут получать стоматологическую помощь по два человека три раза в неделю в городской больнице.

Общество также обязалось построить на своей территории разного рода культурно-просветительские учреждения: клубы, красные уголки и пр. Для восьми работников этих учреждений общество сдавало квартиры по ценам, утвержденным окрисполкомом, а также снабжало их продовольственным пайком и товарами широкого потребления по нормам, предусмотренным для сотрудников концессии. Концессионером также производился ремонт здания больницы, был построен клуб.

Согласно договору, общество бесплатно предоставляло определенным категориям работников выдачу комплекта спецодежды. А именно, брюки легкой или брезентовой ткани, брезентовые или кожаные рукавицы, резиновые перчатки, респираторы, защитные очки, наколенники, непромокаемые костюмы, ватные куртки, кожаные сапоги или ботинки, брезентовые шляпы, брезентовые или кожаные фартуки, зимой дополнительно полушубки, валенки с галошами. Срок использование различных предметов спецодежды был определен от 6 месяцев до 3 лет или до износа.

Согласно концессионному договору, общество должно было принимать на работу учащихся горпромуча. В коллективном договоре было записано, что количество подростков-учеников должно составлять не менее 6% от среднесписочного состава рабочих концессии. После окончания обучения, выдержавшие выпускной экзамен ученики принимались компанией на постоянную работу.

В отношении ученичества необходимо отметить, что фактического обучения не было, ученики к отдельным квалифицированным рабочим для обучения прикреплены не были и работали самостоятельно по своему уразумению. (Видимо, концессионер экономил 5-10% надбавку рабочим за обучение). Также не давалось ученикам и теоретической подготовки. Доверенный фирмы С. Мураяма обещал исполнить ранее дававшиеся обещания, исполнить соответствующие пункты колдоговора. Но, по его мнению, среди учеников, посылаемых на предприятие союзными органами, было много таких, которые отличались весьма плохим характером и скверным поведением.

Уволенные обществом работники (за исключением уволенных по собственному желанию или за прогул), а также семьи умерших работников или мобилизованных в РККА, не подлежали выселению из занимаемых ими квартир и пользовались всеми коммунальными благами в период отсутствия навигации и невозможности покинуть остров. Ежегодно рабочим предоставлялся отпуск 12 рабочих дней и дополнительный отпуск 6 дней за каждый год непрерывного стажа.

Следует отметить, что японцы занимали на предприятии привилегированное положение, ибо жили они в сравнительно лучших помещениях, оплачивались на 50-100 процентов выше китайских рабочих, не говоря уже об отношении к ним администрации.

Однако японские архивные материалы свидетельствуют, что советские рабочие в среднем работали 5,5 часов в день не более 17 дней в месяц, в то время как японские рабочие работали в среднем 8 часов в день 24 дня в месяц, то есть японцы работали в 2,22 раза больше, чем русские. Поэтому вполне естественно, что их заработок был на 100 % больше. Как говорится в одной известной пословице - "Как потопаешь - так и полопаешь".

Хочется сказать, что многие исследователи в основном пишут о жизни на концессиях рабочих советских, мало внимания уделяя приехавшим на остров японцам. Еще в период оккупации Северного Сахалина военная администрация заключала контракты с японскими рабочими из города Карацу в префектуре Сага, остров Кюсю. После прибытия на остров из-за перемены климата некоторые мужчины часто болели и не могли работать. Некоторые бежали на Южный Сахалин.

В 1926 г. концессионер завез на остров 90 работников из Карацу, в 1927 г. - 92, в 1928 г. - 160, в 1929 и 1930 гг. - 178 человек. Эти рабочие нанимались на основании разнарядки, направленной на шахту "Карацу-Мицубиси" и их трудовой контракт заключался сроком на 1 год. Минимальная заработная плата составляла 75 иен в месяц, а также выплачивалась надбавка за работу за рубежом в размере 15 иен в месяц. Расходы на проезд к месту трудоустройства и обратно, прочие расходы, необходимые для въезда в страну и выезда из нее, а также питание покрывались работодателем. Компания предоставляла рабочим общежитие, кухню, столовую и санузел, а также снабжала их питьевой водой, соответствующим оборудованием и специальной одеждой.

Общежитие представляло собой двухэтажное здание "казарменного" типа, разделенное на четыре комнаты. Эти объекты использовались исключительно рабочими из Карацу.

За работниками, проживающими в комнате, закреплялся руководитель, который отвечал за работу и ее выполнение, а также распределял работу между работниками, контролировал их работу и проявлял инициативу для повышения эффективности работы. Данная система должна была повысить эффективность работы подразделения, а "лидеры" постоянно патрулировали участки работы, осуществляя надзор и одновременно устраняя любые замеченные недостатки. После завершения работ руководители отчитывались о результатах работы за день, одновременно готовясь к работе на следующий день. При этой системе соблюдалась цепочка подчиненности и строго соблюдалась дисциплина. В основном рабочие Карацу работали на погрузо-разгрузочных работах, загружая уголь на лихтеры. Это была особо опасная и трудоёмкая работа, на которую не отваживались другие рабочие.

По завершении контракта работника обычно увольняли и снова принимали на работу в следующем году. Однако имелось небольшое количество руководящего и специального технического персонала (матросы и т. д.), которые работали на постоянной основе.

Как упоминалось выше, на угольной шахте Дуэ рабочие Карацу были полностью отделены от других японских рабочих, и поскольку они жили в относительно небольшом здании, они были хорошо организованы и установили свои собственные внутренние правила относительно нерабочего времени, противопожарной безопасности и общих жизненных привычек, санитарных норм и гигиены и все придерживались этих правил. Все это свидетельствовало о том, что работники сотрудничали и действовали слаженно.

Руководство концессии высказывалось об этих работниках следующим образом: "Эти работники живут в районе побережья Карацу на острове Кюсю и состоят только из тех, кто горячо любит свой родной город, и кто известен своей добротой и сыновней почтительностью. Они составляют большинство населения, являются родственниками и живут в одном районе на протяжении многих лет. Перед отъездом на Сахалин и после возвращения домой трудящиеся-мигранты, как правило, обязательно посещают местную святыню в городе или деревне, чтобы помолиться о благополучии членов своей семьи и попросить покровительства авторитетных людей. Поэтому рабочие испытывают сильное чувство уважения к себе, своим семьям и местному населению. Это кристаллизация любящих сердец, объединяющихся в группу, создаёт прочную связь, дабы предотвратить вторжение чужеродных элементов. С другой стороны, компания оказывает работникам значительную помощь в случае стихийного бедствия, болезни или других обстоятельств, а также проводит мероприятия, такие как выступления или спектакли по интересам работников, уделяя внимание изменению их настроения. Что касается методов обеспечения комфорта, компания идет на значительные жертвы, чтобы избежать негативных последствий работы. Вместо того чтобы решать все проблемы деньгами, как это делали старые капиталисты, компания относится к рабочим с состраданием, и это естественным образом повышает трудовую доблесть работников, что и привело к таким хорошим результатам".

Стоит подчеркнуть, что русское население острова долго использовала термин "карацу" как синоним слова "трудяга" или, по-современному, "трудоголик".

А вот партийныt власти Северного Сахалина не разделяли умилительной характеристики рабочих из Карацу, данной концессионером и предложили свое видение этого принципа вербовки японских работников: "большую тревогу внушает состав японской силы, ибо в данном случае мы имеем явно продуманную систему завоза на Сахалин резервистов, которые даже живут не по производственному принципу, а размещены по группам, составленным с точки зрения военной подготовки. При этом известно, что японский рабочий, проработав определенное время на Сахалине, уезжает на год в Японию не столько для проведения отпуска, сколько для того, чтобы попутно пройти военную переподготовку и потом опять на 2-3 года вернуться на о. Сахалин...".

Для набора японских рабочих и административного персонала акционерное общество заключило соглашение о сотрудничестве в наборе персонала с государственными учреждениями по набору кадров (можно сказать, кадровыми агентствами) в префектурах Сага, Аомори, Иватэ и острова Хоккайдо.

Однако административная верхушка концессии, как, впрочем, и японские власти, чрезвычайно боялись того обстоятельства, что японские рабочие, находясь на "враждебной" территории, подвергнутся идеологической обработке советскими коммунистами и впоследствии завезут в Японию "красную заразу". И надо сказать, что в этом вопросе они были не так уж и неправы. Уже в 1926 г. в рудкоме имелась должность инструктора по работе с иностранными рабочими, в обязанности которого входила разъяснительная работа и агитпропаганда. В 1926 г. ее занимал пропагандист Тетсуо Кано, который рассказывал японцам о свержении власти капиталистов, мировой революции и построении коммунистического общества во всем мире. Он пытался убедить японских и китайских рабочих, что они должны свергнуть власть капиталистов в Японии и Китае, устроив такую же революцию у себя дома, как и русские рабочие в России в 1917 году.

Надо отметить, что его агитация не прошла впустую. 19 января 1927 г. в поселке Дуэ прошли выборы в поселковый совет от русских и иностранных рабочих. В числе выбранных депутатов - 4 китайца, 3 японца, в том числе одна японка.

В декабре 1927 г. Тетсуо Кано перевели на работу на нефтяную концессию и место инструктора стало вакантным. На свою должность профессиональный агитатор рекомендовал Киносита Сакудзиро, который прибыл на угольную шахту Дуэ в октябре 1927 г. К тому времени Рудничный Комитет состоял из 12 человек, в том числе двух китайцев и одного японца. Председатель был членом профсоюза, а задачей комитета было следить за взаимоотношениями между концессионным обществом и рабочими, побуждать их вступать в профсоюз, проводить собрания и распространять литературу с целью пропаганды профсоюзов и коммунистического движения.

24 ноября 1927 года, С. Киносита упал с подъемной машины во время работы и получил травму головы. Он был вынужден взять больничный для лечения в городской больнице Александровска. В марте 1928 года он подал в компанию заявление о своем возвращении на работу после полного выздоровления. К тому времени концессия уволила его по причине того, что он не выходил на работу более двух месяцев. Однако, как упоминалось выше, он был членом Рудкома и председатель подал протест компании. В результате Киносита был восстановлен на работе в начале апреля того же года. Однако в мае у него развился тяжелый плеврит, и он по профсоюзной путевке отправился на горячие источники близ города Чита. Он дважды ложился в больницу на лечение и вернулся к работе в октябре 1928 года. В то время к нему очень хорошо относились с советской стороны, и ходили слухи, что "Киносита стал весьма популярным человеком". Однако по мнению руководства концессии Киносита "изначально был сравнительно робким и честным человеком, но у него была слабая воля. Сам он был недоволен работой, делал клеветнические заявления и совершал действия, которые не заслуживали признания".

В декабре 1928 г. пропагандист Онда Гинсабуро предложил С. Киносите работать в рудкоме "на освобожденной основе" с окладом 120 рублей. Но тот, подумав, что его хотят заставить вступить в компартию и испугавшись последствий по возвращению в Японию, больше заседаний рудкома не посещал. В мае 1930 г. сошедшие с японского судна ученик штурмана и его товарищ посетили председателя дуйского рудкома, но так как последний не знал японского языка, то ему пришлось обратиться за помощью к С. Киносите в качестве переводчика. Прибывший с судна японец рассказал, что является членом коммунистической партии Японии, что на территории страны его подвергали допросам и пыткам, но ему удалось подделать документы и отправится на судне к берегам советской России, дабы просить политического убежища.

Поняв, во что он "вляпался", С. Киносита решает вернуться в Японию. Однако 21 сентября 1930 г. он был пойман советскими солдатами по пути из Дуэ в Александровск. В его сумке было обнаружено множество контрабандных товаров. Ему грозило уголовное наказание, но тут японца перехватили сотрудники ОГПУ и предложили ему подписать соглашение о работе на советскую разведку. Впоследствии он шесть или семь встречался со своим "куратором" из ОГПУ, причем требования советской стороны постоянно возрастали, в частности, они интересовались, каки образом концессионное предприятие получает российскую валюту. Ну а дальше все как в шпионских детективах. Киносита "больше не мог выносить пытки своей совести и страха" и признался во всем директору концессии С. Мураяме, прося его как можно скорей отправить "раскаявшегося грешника" в Японию. Мураяма обратился к генконсулу Японии в Александровске С. Сасаки, ну а тот начал требовать у советских властей срочного оформления выездной визы для С. Киноситы, так как у того, мол, плохо со здоровьем. Однако советская сторона испугалась, что отбыв в Японию, Киносита может стать для них угрозой. Поэтому выездная виза была им получена только через год. Ну а дальше существует два варианта этой истории. Первый - Киносита был убит агентами ОГПУ. Второй - он благополучно отбыл на корабле "Tenshin-maru" в Японию, где и получил 10 лет тюрьмы за шпионаж.

Тем временем, идеологическая "обработка" японских и китайских рабочих шла полным ходом. После Киноситы должность инструктора по работе с восточными рабочими занял японец Акаси, затем его сменил русский коммунист Семенов, владевший японским языком, а 21 июня 1938 г. на этот пост был назначен японец Ватанабэ.

Довольно часто перед восточными рабочими выступали руководители профсоюза, работники различных партийных организаций и пр. К примеру, в июне 1928 г. на Дуйской шахте выступил председатель дальневосточного совета профсоюзов Измайлов. "Сегодня, - информировал он рабочих, - на Дальнем Востоке имеются три японские концессии: нефтяная, угольная и лесная. В то время как эти предприятия находились в стадии становления и развития мы проявили к ним большое терпение в вопросах соблюдения советских законов, в частности, трудового кодекса. Однако теперь в потакании концессионерам нет никакой необходимости. Следует отметить, что мы больше не игнорируем тот факт, что японские эксплуататоры нарушают установленные концессионными договорами процентное соотношение иностранных и советских рабочих. До сих пор эксплуататоры нанимали большое количество иностранцев, и большинство квалифицированных рабочих мест были захвачены иностранцами, а русским давали только временную работу. В результате их заработная плата снизилась на 50%. Кроме того, эксплуататоры допустили многочисленные нарушения в отношении размещения рабочих и правил охраны труда. Наши власти очень строги к этим эксплуататорам, но я им совсем не сочувствую. Ибо, когда дело доходит до толкования советских законов, концессионеры говорят, что дух закона не нарушается. Мы говорим, что положения о защите, безопасности, трудовых нормах должны строго соблюдаться, но японцы видят в этом лишь формализм и бюрократические требования, поэтому мы должны настаивать на своем толковании и, если они его не выполнят, мы должны предупредить их, что они могут попасть под суд. Кроме того, приближается время пересмотра коллективных договоров, и, что очень интересно, японские газеты сообщили, что японские концессионных предприятия должны отказаться от пересмотра коллективных договоров. Однако, коллективные договоры должны заключаться отдельно для каждого предприятия, принимая во внимание, что каждое предприятие является полностью независимым с точки зрения его условий труда, заработной платы и т. д. Японцам кажется, что условия коллективного договора настолько хороши, что нет возможности для улучшения. В связи с этим мы считаем, что условия труда на концессиях могут быть улучшены уже сегодня, и именно в этом смысле мы решили пересмотреть коллективный договор. Исходя из прошлогоднего опыта, похоже, что японские предприятия не смогут отложить заключение коллективных договоров ни на один день. Мы полны решимости сделать все возможное, чтобы заключить договора как можно скорее".

31 августа 1930 г. перед работниками Дуйского рудника выступил председатель профсоюза Сахаров. Он в пух и прах раскритиковал "несознательных рабочих" концессионного общества, которые отказывались покупать облигации государственного займа, распространяемые под лозунгом "Пятилетку в четыре года!". Он, в частности заявил: "Товарищи рабочие рудника Дуэ! Мы не можем вечно жить за счет выгод японских предприятий, основанных на беспощадной эксплуатации трудового народа. Скоро эти предприятия также вернутся в наши, рабочие руки. Когда придет время, у тех из вас, кто сегодня отказывается приобретать облигации, не будет иного выбора, кроме как снова работать на государственных предприятиях нашей родной страны. В этом случае совершенно неприемлемо, чтобы рабочие защищали предприятия, основанные на эксплуатации человека человеком, получении прибыли, или ожидали их экономического развития и процветания. Рабочие должны всегда упорно трудиться ради своих собственных интересов, объединяться с профсоюзами и делать все возможное, чтобы не допустить развития капиталистических предприятий, основанных на получении прибыли. Непосредственная задача Советского государства и всех профсоюзов - обеспечить экономическую независимость Советского Союза в ближайшие два - три года. Важно отметить, что мы не позволим никаким иностранным экономическим интересам существовать в нашей стране".

15 октября того же года этот "профсоюзный вожак" в своей очередной пламенной речи обращенной к рабочим, заявил, что "текущее положение японских концессионных предприятий крайне тяжелое из-за ухудшения внутренней экономической ситуации в Японии, и, как вы все знаете, руководство концессий не в состоянии донести это до рабочих. Поскольку экономическое положение японских предприятий на Северном Сахалине ухудшается, они очень скоро разорятся, обанкротятся и будут упразднены на территории Советского Союза. Это произойдет потому, что работники концессий из-за ухудшения условий работы начнут массово увольняться и переходить на работу в советские организации острова. Это очень хорошее дело для Советского государства и для нас, советских трудящихся!".

В 1930 г. в коммунистической ячейке шахты Дуэ числилось 38 человек, из которых 9 человек были японцами и китайцами.

Испугавшись изменения менталитета своих работников, руководство концессии начало принимать "контрмеры". С 1933 года каждый работник, подписывающий трудовой контракт с фирмой, перед отъездом на остров обязан был также дать письменную присягу следующего содержания:

Письменная клятва для отправляющихся на Северный Сахалин.

Я_______________________________ заключая трудовой контракт с компанией "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся", торжественно клянусь:

1. Делать все, что в моих силах, чтобы выполнить приказы моего начальства.

2. Искренне заниматься трудовым служением и отказаться от профсоюзов, идеологических вопросов и т.д.

3. Обязуюсь не говорить и не делать такие вещи, которые могут запятнать честь нашей страны за рубежом.

4. Отправляясь на Сахалин, я должен иметь при себе оружие, карты, лекарства ("хане" и другие) и, конечно же, личные вещи, а также товары общего назначения, такие как ночные сорочки, подушки и т.д.

5. Если я, работая на Сахалине решу уехать до истечения срока контракта по собственному желанию, то оплата проезда происходит за мой счет.

6. Во время службы на Северном Сахалине я настоящим обязуюсь покупать только товары японского производства.

7. Если советская сторона будет пытаться завербовать меня за время работы на Северном Сахалине, то я обязуюсь немедленно сообщить об этом руководству компании.

Подпись_______________________

21 января 1939 г. в письме директору департамента занятости Министерства здравоохранения, труда и социального обеспечения Кеничи Кумагаи президент угольной концессии Мицуи Ёнемацу указывал: "как вы знаете, производственная деятельность нашей компании частично ведется на территории Советского Союза и поэтому с момента основания компании мы проявляли особую заботу о контроле мыслей японских рабочих и проявляли особую заботу о том, чтобы в рабочей среде не было никаких признаков коммунистической идеологии. К счастью, сотрудники нашей компании оставались верными фирме на протяжении многих лет. Также мы сохранили глубокое взаимопонимание между персоналом и руководством. Кроме того, в среде сотрудников используется контроль работы и высочайший уровень надзора..."

Надо сказать, что в социальном плане японские и китайские рабочие и служащие имели даже некоторое преимущество перед советскими. 3 июля 1932 г. НКТ РСФСР направил всем краевым и областным кассам социального страхования циркулярное разъяснение, в котором указывалось, что иностранные граждане имеют право на получение социального пособия по нетрудоспособности в максимальных размерах, независимо от длительности работы по найму. Иностранный работник, являющийся членом профсоюза, получал 100% заработной платы, а не член профсоюза получает 75% заработка за первые 15 дней нахождения "на больничном", а за остальное время - 100% от заработка. Причем в первые три месяца работы иностранные рабочие должны были получать 100% оплату больничного листа вне зависимости от того, состояли ли они в профсоюзе или нет.

Советские власти также выплачивали пенсии и пособия пострадавшим от трудового увечья или профзаболевания, а в случае смерти работника пенсия по потере кормильца назначалась его семье. К примеру, пенсия семье убитого на концессии японского служащего Мунемаса была установлена постановлением комиссии пенсионного сектора ВЦСПС, а именно: жене Мунемаса Хисана по 1 июля 1933 г., дочери Такало по 1936 г. и дочери Кодуси по 1934 г. С 1 августа 1933 г. пенсия составила 78,58 руб. (81,72 иен) в месяц.

Из сообщений и телеграмм японских дипломатических сотрудников генконсульств Японии в Охе и Александровске мы попытались составить своего рода небольшое эссе о жизни японских рабочих концессионных предприятий на северной части острова Сахалин.

"Хотя в Японии и встал вопрос о принятии профсоюзных законов, основанных на духе сотрудничества между трудом и капиталом, "советский" трудовой кодекс, полностью основанный на интересах трудящихся, регулирует все условия труда в СССР. Однако среди японских рабочих нет ни одного работника, состоящего в профсоюзной организации, на членов которой распространяются преимущества этих трудовых законов, повышенная зарплата, 8 часовой рабочий день, отпуск, социальное страхование и другие условия, сравнимые с условиями советских работников. Этого должно быть достаточно, чтобы вбить в сознание японских рабочих, насколько силен "советский" КЗоТ, и тем не менее они не требуют от своих компаний соблюдения "советского" закона о труде или коллективных договоров, не задают им необоснованных вопросов. Почему? Японские работники боятся, что их отвергнут власти компании, внесут в "черные списки" и нигде не возьмут на работу после возвращения в Японию, поэтому у них нет другого выбора...

Преимущества трудового законодательства СССР видны только на бумаге, поэтому не оказывают никакого психологического воздействия на японских рабочих. И даже несмотря на многочисленные отпуска, короткий рабочий день и большое количество свободного времени, в районе концессии нет постоянных развлекательных или комфортных объектов, которыми можно было бы воспользоваться, и нет места для прогулок вне территории концессионных предприятий. Отсутствие удобств для отдыха и комфорта, отсутствие места для прогулок за пределами дома заставляет японских рабочих проводить время отдыха в темных и тесных общежитиях..."

Многие японцы приезжали на остров за "длинной иеной", надеясь за время контракта хорошо поработать и прилично заработать. И вдруг... рабочий день 8 часов, сверхурочные работы допускаются только по согласованию с инспекцией труда. И какие же тут могут быть заработки?

- Мы работать приехали, а не отлеживать бока в неприспособленных для жизни бараках, - говорили японские рабочие.

"Повседневная жизнь рабочих чрезвычайно однообразна, поскольку на просторах природы нет никаких удобств для комфорта и отдыха, а после положенных восьми часов работы негде остановиться, кроме как в общежитиях, поболтать, поиграть в самодельные шахматы или поспать. Единственным развлекательным заведением для рабочих является здание клуба, находящееся в ведении Рудкома, который обычно предназначен для русских рабочих.

В связи с нехваткой на острове товаров многие русские, работающие на соседних предприятиях, приходят к японским рабочим, выглядя грязными и принося с собой мелкие предметы, просят обменять их на муку, хлеб, сахар и консервы. И не взирая на то, что у русских превосходно поставлена пропаганда, ясно, что она не эффективна, когда направлена непосредственно на японских рабочих. Потому как пропагандистские лозунги полностью разбиваются о неприглядную действительность. "Пешки советской пропаганды" часто посещают жилища японских рабочих и беседуют с ними. Увы, японцы вынуждены все это слушать, хоть им и скучно. Японские рабочие держат друг друга в узде, и нет никого, с кем они стали бы говорить напрямую.

Кроме того, японские рабочие, проживающие в этом районе в зимние месяцы, вынуждены проводить время в общежитиях для русских рабочих и, естественно, ходить туда-сюда между общежитиями, и русские работники зачастую относятся к ним с презрением и насмешками. Единственным негативным последствием для японских рабочих, которые контактировали с русскими рабочими, было запоминание ими нескольких русских матерных слов.

Усталость от изнурительной зимовки сильно снижает эффективность труда и внешне рабочие выглядят как будто бодрыми, но в душе они думают лишь о том, когда уже наступит время возвращения в родную Японию. Я слышал, что многие молодые рабочие, которые вели на острове воздержанную жизнь по возвращении в Отару или Хакодате, радостные выбегали на улицы, только чтобы обнаружить, что за год жизнь в городе не исчезла и все это не сон.

Сумма денег, которую сезонный рабочий зарабатывает за день, может достигать 10-15 йен. Большинство сезонных работников -- это те, кто приезжает из Японии каждый год или раз в два года и относительно хорошо знаком с местными условиями, в том числе из регионов, отличных от вышеупомянутых районов найма. Некоторые из них имеют хорошее образование. Шляпники, бондари, строители, электромонтеры, землекопы, путевые рабочие, работники геологических партий, разнорабочие и т.д... Все хотят хорошо заработать...".

Администрация концессионного предприятия всегда была готова пойти навстречу таким трудолюбивым работникам. Так, не взирая на многочисленные предупреждения и предписания окружной инспекции труда, зачастую рабочее время постоянных японских рабочих составляло 10-12 часов в сутки, а сезонных рабочих - 16-17 часов.

Войдя во вкус, концессионер решил "приобщить к японским трудовым ценностям" и рабочих русских. Например, летом 1927 г. при производстве разведочных работ на расстоянии 6-7 верст от жилищ рабочих время, потраченное рабочими на переход к месту работ, в число рабочих часов нс засчитывалось, хотя коллективный договор обязывал работодателя это делать, в связи с чем фактический рабочий день был несравненно больше. На шахте N 3 десятники Мори и Куликов умудрялись удлинять рабочий день путем перевода часов. Когда рабочие утром шли в шахту, то часы переводили вперед, а затем стрелки переводили назад, и таким образом рабочий день искусственно удлинялся. В китайской артели Танифузэ рабочий день на земляных работах был равен приблизительно 10-11 часам. (Артель работала сдельно, но день удлинялся без ведома и согласия рабочих единоличным распоряжением подрядчика Танифузэ). В 1934 г. группа японских сезонных рабочих в количестве 214 человек, работая на погрузочных работах, рабочий день начинала в 5 часов утра, а заканчивала в 21 час вечера.

На почве несоблюдения концессионером правил охраны труда за июль-октябрь 1927 г., на концессии имелось 344 несчастных случая, причем некоторую часть данных случаев необходимо безусловно отнести за счет неосторожности самих рабочих, т.к. в данную цифру входят и такие, как ожоги, ушибы молотом, уколы пальца и т.д.

От жилищ рабочих к месту работ отсутствовали дорожки по сторонам узкоколейки, в силу чего имели место смертельные случаи, так как рабочие вынуждены были ходить на работу чуть ли не по рельсам, и малейшая неосмотрительность могла привести к несчастному случаю, так как каждую минуту от шахты к пристани пускались груженные углем вагонетки, которые, идя под уклон самостоятельно, развивали большую скорость.

Ненадлежащее крепление потолка штольни в шахте N 3 вызвало обвал 3 сентября 1927 г., в результате которого тяжёлые ушибы получили рабочие Колокольцев и Загорулько. Из-за пренебрежительного отношения к технике безопасности только в одном 1933 г. на шахтах концессионера произошло 218 несчастных случаев.

Техника безопасности регулярно нарушалась при эксплуатации трансформаторных и компрессорных камер, насосной и подземной электросети, установке взрывоопасных моторов и пускателей в штольнях.

8 июня 1932 г. Сахалинская окружная инспекция труда указывала концессионеру, что установленные на его узкоколейных паровозах паровые котлы до сих пор не прошли освидетельствование и их эксплуатация осуществлялась без санкции инспекции труда, причем 2 из них находились в работе с 1926 г. и 1 с 1929 г. Инспекторы Гусев и Лубек предложили немедленно прекратить эксплуатацию паровозов рудника и подготовить их к полному освидетельствованию технической инспекцией.

Однако общество пренебрегло данным указанием и продолжало эксплуатировать паровозный парк, а в трудовую инспекцию 9 июля 1932 г. отправило послание N 55, в котором просило отложить испытания котлов на окончание навигационного периода ввиду возможного срыва вывозки угля. 14 июля инспекция труда в своем письме N 23-В-5 указала, что технические испытания могут быть проведены в тот момент, когда на рейде Дуэ нет судов и паровозы концессионера бездействуют.

Контролирующими органами отмечалось также неправильно хранение и учет взрывчатых веществ для подрывных работ. Динамит выдавался по записке десятника, и последний прятал его остатки в пустых штольнях, в шкафах шахтенных контор и других не подходящих для этого местах.

16 января 1936 г. в газете "Известия" была опубликована статья "Вопиющие нарушения правил безопасности и охраны труда на японской угольной концессии" "Местные власти, - писала газета, - крайне обеспокоены тем обстоятельством, что работы на японской угольной концессии, находящейся в Дуэ, производятся, несмотря на неоднократные предупреждения горного надзора, с грубым нарушением элементарных правил безопасности. В результате этого дальнейшие работы в шахтах угрожают во многих местах жизни рабочих. Так, например, в шахте N 6 все штреки и людские ходки имеют высоту в 1,40-1,50 метра. Главный откаточный штрек пройден очень узким сечением, ниши отсутствуют, и рабочие находятся под прямой угрозой быть придавленными гружеными вагонами. В имеющихся бремсбергах людских ходков нет и рабочие ходят за вагонами по бремсбергу. Неоднократные указания гордого округа о необходимости доведения штреков до высоты 1,75 метра, оборудования людских ходков и устройства нищ, несмотря на данное обещание выполнить эти указания, концессионером под разными предлогами не выполняются. Игнорирование правил ведения горных работ на шахте N 3 привело к чрезвычайно сильному общему давлению всего поля, вследствие чего 7, 15 и 21 декабря произошли обвалы штреков, при чем один раз рабочие остались заваленными и спаслись исключительно благодаря личной находчивости. По тем же причинам имеет место большое количество тяжелых несчастных случаев как на шахте N 6, так и на других шахтах. Несмотря на неоднократные предписания горного округа об устранении этих преступных, угрожающих жизни рабочих, ненормальностей, таковые до сих пор не устранены. Горный округ, исходя нз необходимости охраны жизни рабочих, намерен также покончить с бесконечными обращениями к концессионеру, остающимися без внимания, и собирается в случае дальнейшего упорства концессионера, видимо, забывшего, что он работает в СССР, где интересы охраны труда и жизни рабочих в достаточной мере ограждены советским законодательством, применить необходимые и законом предусмотренные меры воздействия, вплоть до закрытия ряда шахт, п в первую очередь шахты N 6, как наиболее опасной для жизни рабочих.

Не закончено до сих пор оборудование подземного динамитного склада шахты N 6, и динамит хранится в старом непригодном и опасном складе. Аналогичное положение с динамитными складами наблюдается и на других шахтах. Вследствие несоблюдения правил по обращению с взрывчатыми материалами 3 января произошел взрыв 127 килограммов динамита в отогревателе центрального поверхностного склада...В результате в поселке Дуэ из окон домов вылетело около 40 стекол. Дело о взрыве динамита передастся в суд".

Одной из мер воздействия на концессионера являлась подача искового заявления в суд. Эта мера воздействия неоднократно использовалась советской стороной. Так, в 1928-1929 гг. на угольной концессии заведующие шахтами были дважды привлечены к уголовной ответственности и дважды к административной. Концессионеры обвинялись в нарушении правил техники безопасности на подземных работах. Наказание выразилось в штрафе на сумму в 3850 руб. и лишении свободы на 1,5 года (суммарно по всем рассмотренным делам).

В первой половине 30-х годов судебное преследование приобрело массовый характер. Приведем лишь некоторые из приговоров.

15 декабря 1931 г. на выездной сессии Александровского нарсуда в составе председательствующего судьи Распопова и народных заседателей Косолапова и Стародумовой в открытом судебном заседании было рассмотрено дело по обвинению Доверенного концессионного общества "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" Мураяма Сиканосуке, 40 лет, уроженца г. Токио, имеющего высшее техническое образование, в преступлении предусмотренном ст.133 ч II УК. В ходе судебного следствия суд нашел доказанной виновность Мурояма С. в нижеследующем: Общество в лице обвиняемого в нарушение кодекса законов о труде (ст.ст,104,105 и 106) допустило без разрешения инспекции труда, начиная с октября 1929 г. по 24 марта1930 г. производство сверхурочных работ в количестве 11688 часов. Обществом были нарушены продовольственные нормы снабжения работников концессии. С декабря по 5 февраля рабочие снабжались мясом по уменьшенной норме, а впоследствии мясо перестали выдавать совсем. Предприятие также не выполнило предписание трудинспекции о постройке при шахтах N 2 и N 7 моек и сушилок, в результате чего рабочие не имели возможности просушить одежду. И наконец, части работников общество не предоставило жилую площадь по утвержденным нормативам. На основании изложенного суд приговорил Мурояма Сиконосукэ признать виновным по ст. 133 ч. 2 и подвергнуть наказанию в виде штрафа 8000 рублей.

31 января 1934 г. на заседании пленума Сахалинского областного суда по протесту Сахоблпрокурора дело С. Мураяма было пересмотрено и приговор был изменен на 1 год исправительно-трудовых работ с ежемесячным удержанием 25% зарплаты в пользу бюро ИТР.

17 июня 1932 г. выездная сессия народного суда сахалинского округа на руднике Дуэ в составе председательствующего Распопова и народных заседателей Рожковой и Петровой, рассмотрев в открытом судебном заседании дело по обвинению гражданина Фукай Айкицы, в преступлении предусмотренном статьёй 133 часть вторая УК нашёл виновность доказанным в следующем: 9 сентября 1931 года в шахте N 2 вследствие обвала угля произошло убийство забойщика Редькина. Данное событие произошло по причине того, что шахтовая администрация в лице исполняющего обязанности зав шахтой N 2 Фукай Айкицы не соблюдала соответствующих правил по технике безопасности проведения горных работ утверждённых НКТ и ВСНХ от 25 ноября 1924 г. Оказалось, что Администрация в лице Фукай Айкици была совершенно не знакома с правилами по технике безопасности указанными выше и таким образом два неопытных забойщика приступили к работе в четвёртом штреке у правой печки 9-го пласта и благодаря неопытности повели неумелую работу по подборке пласта благодаря чему оборвавшийся лавой размером около 30 пудов Редькин был сбит и засыпан углём. Как затем выяснилось, смерть Редькина последовала вследствие нарушения узости всего вещества мозга при этом работающему с Редькиным забойщику Ляскалову нанесены телесные повреждения. Суд приговорил Фукай Айкици по статье 133 часть вторая УК подвергнуть штрафу в размере 2000 руб в доход республики.

19 июля 1932 года народный суд сахалинского округа в составе председательствующего Распопова и народных заседателей Новосёлова и Зенкевич рассмотрев в открытом судебном заседании дело по обвинению техника горных работ Канеко Иосио и зав. шахты N 2 Хасуда Сиздуо в преступлении предусмотренном статьёй 133 частью второй УК установил: 28 января 1931 года в шахте N 3 при работе отравился рабочий Русаков газом образовавшимися после проведения подрывных работ. данный случай произошёл по причинам несоблюдения правил по технике безопасности при проведении горных работ утверждённых НКТ и ВСНХ СССР от 25 ноября 1924 года со стороны заведующего техникой безопасности Канеко Иосио и зав шахтой Хасуда Сиздуо как лиц непосредственно отвечающих за технику безопасности. Надо отметить, что последний случай отравления газом шахте не единичный такое же отравление газом имело место с рабочим Захарченко и Мазур работавших в 6 Ґ печки 28 января 1931 г. вскоре же после проведения подрывных работ. Таким образом администрация не соблюдала всех правил по технике безопасности, относилась к этому безразлично. После проведения подрывных работ по отпалке или продолжительной остановке забоя, согласно параграфа 193 указанных по технике безопасности, где могут скопляться удушливые вредные а особенно ядовитые газы, прежде чем послать рабочих на работу должны предварительно быть осмотрены штейгером и десятником и в надлежащих случаях равны для достижения чистоты воздуха чего соблюдено в данном случае не было. описанные действия квалифицируются по статье 133 часть вторая УК А поэтому суд приговорил Канеко Иосио и Хасуда Сиздуо согласно статье 133 части второй УК подвергнуть штрафу в размере 3000 рублей каждого.

12 марта 1933 г. выездная сессия сахалинского областного суда в посёлке Дуэ в составе председательствующего Белого и народных заседателей Шишкина и Шалимова рассмотрев уголовное дело Канеко Иосио по части 3 ст. 133 УК РСФСР, нашла: 25 сентября 1932 г. на шахте N 4 умерла от отравления газом машинист на помпе Широченко. Установлено что в шахте никто не работал постоянно в то время и лишь откачивалась вода. За 3 дня до несчастного случая десятник Хасигао сообщил подсудимому что на шахте идет скопление газа, зажигаемые папиросы и спички не горели. Таким образом подсудимый знал о скопляющемся газе в шахте в большом количестве. Вентиляция была естественной 25 сентября 1932 г в день гибели Широченко температура внутри шахты и снаружи была приблизительно одинаковая вследствие чего вентиляция воздуха проходила слабо и не могла обеспечить нормальную вытяжку скопляющего Газа. Не вытягиваемый газ поднимался в уклонке и когда Широченко присела около помпы она быстро потеряла сознание, а затем и умерла, отравившись газом. вина подсудимого в халатном отношении к принятию мер по безопасности в шахте номер четыре вполне устанавливается это халатность повлекла за собой смертный случай. за нарушение техники безопасности подсудимый судится вторично. А поэтому признавая обвинения по части третьей статьи 133 УК доказанным и руководствуясь статьями 319, 320 п. 3, статьёй 326 УПК приговорил гражданина Канеко Иосио подвергнуть трудовым работам по месту его службы с удержанием 25% из заработной платы сроком на 1 год.

В абсолютном большинстве случаев концессионерам выносились обвинительные приговоры, но это не может служить показателем истинного положения дел и доказательством злостного и систематического нарушения ими основ советского законодательства и условий концессионного договора, так как суды руководствовались директивой центра, переданной через "Дальтруд" и комиссии надзора, что, если советская сторона желает прибегнуть к помощи суда, то последний должен быть выигран.

Сами осужденные японские граждане о судебной "процедуре" говорили, что когда выступали свидетели обвинения, то суд к ним внимательно прислушивался. Но когда свидетели начинали высказываться в пользу обвиняемых, то им тут же "затыкали рот".

Руководство концессии о судебных процессах в СССР писало следующее: "В стране, где правит закон, для компании крайне болезненно, когда судебная власть, которая должна быть самой надежной, абсолютно лишена беспристрастности и справедливости и ей вообще нельзя доверять. В случаях, когда возникает судебный процесс между компанией и ее сотрудниками или между компанией и властями, суд пойдет на поводу у властей, произвольно создаст лжесвидетелей и использует ложные доказательства, или намеренно неверно истолкует и применит закон, поставив компанию в невыгодное положение. Вот основные примеры:

1. Летом 1929 года китайский начальник углепогрузочных работ Чи ФуМан руководил погрузкой угля на угольном складе и сделал предупреждение русской наемной работнице за халатное отношение к работе. Женщина схватила кусок угля и бросила его в Чи ФуМан, а затем дала ему пощечину, поэтому Чи Фу Ман, как руководитель, запретил ей работать. Впоследствии женщина осознала свою неправоту, извинилась за свой проступок, и поэтому Чи Фу Ман решил оставить это дело без последствий. Однако профсоюз, который всегда ненавидел Чи Фу Мана как преданного сотрудника компании и всегда замышлял выгнать его, узнал об инциденте и сфабриковал "преступление", совершенное китайцем. Было "найдено" много свидетелей происшествия и профсоюз призвал женщину подать в суд. Женщина, которая знала, что она не права, отказалась, но профсоюз придумал план, как заставить ее подать в суд, и в конце концов ей пришлось подать иск. В ходе судебного разбирательства судья отклонил всех свидетелей, ходатайствовавших в пользу Чи Фу Мана и, основываясь только на ложных показаниях свидетелей представленных профсоюзом, приговорил китайского работника к шести месяцам принудительных работ.

2. В 1929 году двое китайских шахтеров, работавших на шахте, были внезапно затоплены на своем рабочем месте и немедленно эвакуированы, но один из них упал и умер, и после медицинского обследования было установлено, что причиной смерти стал инфаркт миокарда, и таким образом причина его смерти не была связана с работой. Однако трудовой инспектор, обвинил горного инженера Алтышевского в серьезной халатности. Чтобы определить, был ли Алтышевский ответственным, судья на суде поручил горному инженеру Шутовскому, провести судебную экспертизу по данному делу. Однако Шутовский постановил, что Алтышевский никоим образом не несет ответственности за смерть работника. По закону Алтышевский должен был быть признан невиновным, но профсоюз и трудовая инспекция разработали различные схемы, в конечном итоге приведшие к приговору в виде 3 лет лишения свободы. После вынесения решения профсоюз дважды писал Алтышевскому о том, что если он согласится работать на угольной шахте "Октябрьская", то исполнение его приговора будет отменено. Однако он не согласился и в конечном итоге был отправлен на континент. Примерно через полгода он вернулся на остров в качестве главного инженера угольной шахты "Макарьевская". Из этого факта можно понять, какова была цель его наказания.

3. В 1929 году общественность с большим энтузиазмом относилась к денежным пожертвованиям на закупку самолетов, и китайские рабочие, проживавшие в Дуэ в то время, также были вынуждены были делать пожертвования. (13 августа 1929 г. газета "Известия" писала, что на острове идет усиленный сбор средств по почину рабочих-китайцев на постройку самолета "Советский Сахалин".) Однако профсоюз внезапно обнаружил, что китайский бригадир Рю Пе Зо отговаривает китайцев от пожертвований, в результате он был уволен и депортирован в Китай. Китайцы также были лояльными сотрудниками компании, но они не следовали инструкциям профсоюза, поэтому мы и увидели этот результат".

Итак, низкая зарплата, недостатки в снабжении, плохие жилищные условия, судебные преследования - все эти факторы приводили к ежегодному росту текучести рабочей силы. Так, в 1932 г. уволилось 157 человек, а за 11 месяцев 1934 г. - 515 человек.

С другой стороны, положение на предприятиях советской угольной промышленности Северного Сахалина были ещё хуже. Жилая площадь на 1 человека составляла 2,5-3 кв. м., снабжение было отвратительным, заработанные деньги негде было отоварить, в результате чего текучесть рабочей силы с сахалинских рудников в 1,6 раза превосходила текучесть с рудников концессионера.

То, что условия работы у концессионера были для рабочих более приемлемы, чем на государственных предприятиях, подтверждает "голосование ногами": "Дальуголь" ежегодно завозил из Владивостока рабочих для государственного угольного треста, и каждый год основная часть рабочих "в силу плохих жилищ, а главное плохого снабжения уходит на концессию".

Во второй половине тридцатых годов производственная деятельность японской каменноугольной концессии начала сокращаться. Одной из причин послужило то обстоятельство, что на Южном Сахалине угледобыча развивалась сверхинтенсивными темпами. В 1936 г. 30 каменноугольных шахт Южного Сахалина выдали "на-гора" 2075 тыс. т. угля.

Заключение 25 ноября 1936 г. японо-германского "антикоминтерновского пакта" ухудшило отношения между Японией и СССР и ускорило изменения в советской концессионной политике на Северном Сахалине. Последующие события - бои близ озера Хасан у Халхин-Гола усугубили положение дел. С молчаливого одобрения центра, со стороны местных властей делаются попытки экономическим путём вытеснить японских концессионеров с Северного Сахалина. 1 апреля 1936 г. закончился срок действия договора, заключенного Центральным комитетом Союза угольщиков и "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся". В новый договор по настоянию советской стороны были внесены следующие изменения: 1) увеличение тарифных ставок на 40 процентов; 2) концессионер обязывался обеспечить комнатой каждого семейного рабочего; 3) концессионер обязывался построить на руднике Дуэ школу на 320 детей и на Владимирском руднике - школу на 160 детей; 4) построить клуб в Дуэ и красные уголки на Владимирском и Мгачинском рудниках.

Колоссальный удар по деятельности угольной концессии в 1937 г. нанесли репрессии. 5 мая 1937 г. нарком внутренних дел Н. Ежов в докладной записке на имя Сталина писал, что на концессии Дуэ орудуют резиденты японской разведки Баба Федусукэ и Кавасэ Феннтаро, занимающиеся шпионажем и подготовкой повстанческих кадров аж с 1933 года. Однако глава НКИД Литвинов санкции на арест вышеупомянутых шпионов не дал и просил этот вопрос поставить перед ЦК ВКП(б). В итоге ранним утром 19 мая 1937 г. в здании офиса концессии на Большой Александровской 28 был проведен обыск, а Ф. Баба и Ф. Кавасэ были арестованы. 15 июля 1937 г. был арестован доверенный "Сакай Кумиай" К. Мадзима и начальник шахты в Мгачи Кавасуми, которых также обвинили в шпионской деятельности.

Помимо "посадок" по обвинению в шпионаже и диверсионно-повстанческой деятельности японских граждан начали сажать и по обычным уголовным статьям, по которым ранее они подвергались лишь штрафу.

Так, 25 апреля 1937 г. за нарушение правил техники безопасности к 2 годам лишения свободы были приговорены инженеры Одзима Сюдзи и горный техник шахты N 8 Кобаяси Дайсукэ из-за взрыва газа в шахте 24 января 1937 г., в результате которого был ранен китайский рабочий Ли Чан-жа. Причем Д. Кабаяси, ожидавший решения аппеляционной инстанции находясь под подпиской о невыезде, 9 января 1938 г. был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности (ст. 58-6) и впоследствии приговорен к выдворению за пределы СССР.

29 апреля 1937 г. в связи с нарушением правил техники безопасности горного инженера Айми Томидзе и штейгера Сугавара Сейици привлекли к уголовной ответственности и тюремному заключению по ст. 108 ч. 1 за несчастный случай с горняком Ф.И. Росимовичем, которого завалило горной породой в результате плохого крепления балок в штреке.

7 декабря 1937 г. Александровский народный суд по ст. 108 ч. 1 приговорил зав. отделом техники безопасности рудника Дуэ Сюдзи Одзиму к 3 годам (предыдущий срок в 2 года был поглащен новым наказанием), а десятника шахты N 6 Сигэмасу Асада к 2 годам тюремного заключения по делу о несчастном случае, имевшим место 17 июня 1937 г. на шахте N 6. Из за нарушения техники безопасности рабочие шахты вынуждены были ходить за вагонетками по бремсбергу, в связи с тем, что людской ходок был завален породой и мусором. В 18 часов 30 минут рабочий Назаров был задавлен порожними вагонетками и 19 июня 1937 г. умер от полученных травм. Попытки адвоката доказать, что это было замаскированное под несчастный случай убийство Назарова другими рабочими, которые ударили его несколько раз по затылку деревянной доской и затем посадили на вагонетку, успеха в советском суде не имели.

Значительно более "легкой" для японцев являлась статья 146 УК РСФСР "Умышленное нанесение удара, побоев и иные насильственные действия, сопряженные с причинением физической боли" или, как ее называли японцы - "Русские трудовые побои". Ниже приводится хронологический перечень случаев рукоприкладства на предприятиях концессионера.

По сравнению со случаями задержания по подозрению в шпионаже и другим обвинениям, масштабы привлечения по этой статье были гораздо меньше, а последствия для сотрудников выражались в штрафе.

В японской дипломатической переписке имеются сведения, что "органы НКВД задерживали подозреваемых в совершении преступлений японцев, русских и китайцев, угрожали им тюремным заключением и заманивали их различными уговорами, чтобы в конечном итоге они стали секретными агентами Тот факт, что сейчас спецслужбы действуют таким образом, является доказательством того, что они получили приказ от центрального правительства"

Начиная с 1937 г. различные советские государственные органы и хозяйственные предприятия, испытывая страх перед репрессиями, начали устраивать концессионеру разнообразные "крупные и мелкие пакости". Так, 4 мая 1937 г. зам начальника управления Александровского порта Дыдык в письме N Я-37 уведомил "ККККК", что наркомат водного транспорта признал практику не взимания портовых и корабельных пошлин с его судов неправильной. С начала навигации 1937 г. суда, зафрактованные концессионером обязаны были прибыть на рейд Александровского порта для прохождения формальностей и оформления прихода, предоставляя портовым властям 1 экземпляр манифеста на имеющийся на борту груз. Затем судно следовало на рейд Дуэ и по завершению грузооперации вновь должно было проследовать в порт Александровска, для оформления отхода судна. Одновременно с письмом был отправлен и счет за корабельный и грузовой сбор с корабля "Косаку-мару" на сумму 362,70 руб.

14 мая 1937 г. доверенный общества Н. Озава в письме в адрес Александровского порта писал: "настоящим О-во сообщает по затронутому Вами вопросу, что со времени заключения концессионного договора О-ву разрешался приход и расход пароходов за углем прямо в ДУЭ и изДУЭ и О-во было уверено в том, что в этом году и Вы тоже разрешите вышеуказанный порядок. Общество с таким расчетом еще в начале этого года заключило фрахтовый договор. Теперь Вы совсем неожиданно перед приходом парохода требуете приход и расход в Александровск и из Александровска. Для этого, как Вам известно не только требуется лишнее время что возможно отражается на погрузку угля весьма плохо, но и требуется перезаключение фрахтового договора. Просим Вас учесть вышеприведенные доводы и не отказать в любезности разрешить О-ву прямой приход и отход пароходов за углем в ДУЭ и из ДУЭ. Что-же касается взимания Вами корабельного и грузового сборов, то 0-во освобождено от взимания данных сборов по параграфу 16 концессионного договора, что Главконцесском также подтверждает своей телеграммой от 4-го апреля 1926 года за N 6431611. На основании вышеизложенного 0-во просит Вас отменить Ваше решение с взимания от нас корабельного и грузового сборов".

Начальник Александровского порта Асеев ответил концессионеру, что практика невзымания сборов с судов концессионера противоречит параграфу 28 концессионного договора и предупредил доверенного общества, что неоплата таковых сборов вынудит его к применению санкций в отношении зафрахтованных судов.

27 мая 1937 г., доверенный общества отправил телеграмму в ИНО сектор НКТП с жалобой на незаконные действия портового начальства. Одновременно с этим посол Японии в Москве Сигэмицу в беседе с заместителем наркома иностранных дел Б.С. Стомоняковым также затронул эту болезненную для концессии тему.

В итоге, 19 июня 1937 г. начальник порта Асеев в письме доверенному общества сообщил, что взимание сборов с судов концессионера отменяется. Концессионером была одержана пусть маленькая, но все-таки победа.

Второй удар советская сторона нанесла в вопросе снабжения концессии продуктами питания и промышленными товарами, завозимыми из Японии. 8 февраля 1937 г. сменивший на посту начальника УЗСГО В. Андзелевича М.Ф. Вовченко произвел капитальную проверку товарного склада концессии и выявил, что на складе имелось 14 одеял, совершенно пришедших в негодность, а вместо коровьего масла рабочим отпускается в продажу маргарин, которым, по его "компетентному" мнению, рабочие снабжались в течение 11 лет. И тут невольно возникает вопрос, неужели продукты концессионера не проверялись соответствующими службами на предмет качества в течение столь длительного срока? Или все-таки можно поздравить М.Ф. Вовченко "соврамши"?

26 февраля при обследовании начальником УЗСГО транспортного отдела общества было установлено, что заведующий отделом К. Огата производил продажу частным извозчикам сена по 10 руб. за куль, отрубей по 13,5 руб. и овса по 16 руб. за куль. С 17 марта начальник УЗСГО установил цены на овес 16 коп, сено 15 и отруби 14 коп. за куль. Можно сказать, одним росчерком пера он устроил в концессии "коммунизм", снизив цену на фураж в 100 раз!

5 апреля инспектором по труду Л.А. Фельдманом в магазине Общества были обнаружены в продаже 22200 кг. земляных орехов по цене 2,7 руб за кг. и 2777 кг. плиток шоколада весом 225 гр. каждая стоимостью 1,54 руб., отпускающиеся в продажу завмагом П. Секигучи. Горный округ предложил магазину отпускать орехи в продажу по цене 50 коп., а шоколад - 40 коп. Вместо топленого свиного сала в продажу отпускалось низкокачественное говяжье сало, завозимое из Шанхая. В актах проверок отмечалось, что многие продукты в магазине общества работникам отпускались не по утвержденным нормам, а в неограниченных количествах. Подсчеты показали, что только торговля орехами и шоколадом по неутвержденным ценам принесла обществу 69274 руб.

Поэтому дело "продавцов-вредителей" было передано правоохранительным органам. Следствием по возбужденному в порядке ст. 128 "В" УК РСФСР уголовному делу было установлено, что помимо незаконного получения "сверхприбыли" при продаже орехов и шоколада, общество получило лишнюю прибыль в 15060 руб. при реализации вместо сливочного масла 15853 кг маргарина, начиная с апреля 1936 г. 19 мая 1937 г. обвинительное заключение в отношении обвиняемых Огата Кореяки и Секигучи Помекичи было передано в Александровский народный суд.

По этому поводу 27 декабря 1937 г. японский генконсул Б. Танака обратился к агенту НКИД С. Каширину с посланием N 22, в котором, в частности, указывал, что вопрос заключается в расхождении толкования параграфа 17 концессионного договора, ибо японская сторона, как и прежде, трактовала его в том понимании, что цены утверждаются лишь на завозимые и продаваемые предметы первой необходимости. 5 сентября 1937 г представитель Общества в Москве возбудил перед Верховным Судом СССР ходатайство о разрешении вопроса толкования 17 параграфа договора. На этом основании назначенное к слушанию в Александровском суде дело было отсрочено до вынесения решения Верховным судом. Но 3 октября 1937 г. дело внезапно было рассмотрено и обвиняемые были признаны виновными, причем по ст. 134 ч.2. и приговорены к штрафу 3000 руб. каждый, не дожидаясь решения по делу Верховного суда. Поэтому генконсул отказался признать решение местного нарсуда и заявил протест.

В мае 1937 г. общество получило ответ на свою заявку о завозе на концессию товаропродуктов на сумму 2,6 млн. рублей, в которой указывалось, что одобрен завоз товаров на сумму 1 млн. руб. А уже в начале августа М. Вовченко пишет концессионеру гневное письмо, в котором указывает, что "согласно концессионного договора Общество обязано снабжать рабочих и их семьи, занятых на производстве Концессии, через свои магазины продуктами питания и широкого потребления. За последнее время в магазинах Общества отсутствует ряд необходимых продуктов питания, как-то: крупа разная, лук, капуста свежая, картофель, свежая и соленая рыба, также в магазине отсутствует обувь для взрослых и детей, одеяла, белье, одежда и другие предметы. Горный Округ предлагает Вам в категорической форме немедленно обеспечить рабочих и их семьи всеми видами продовольствия и товарами широкого потребления, предусмотренных коллективным договором. В противном, мы вынуждены будем рассматривать данное положение, как нарушение Концессионного договора со стороны Концессионного Общества". Таким образом, при урезании советскими властями сметы концессионера на ввоз товаропродуктов в 2,6 раза, те же самые власти "в категорической форме" требуют от концессии обеспечения рабочих продуктами и товарами ширпотреба.

В своем ответе горному округу от 11 августа 1937 г. доверенный общества С. Мураяма писал, что таможня не позволяет пускать в продажу лук и растительное масло, все остальные товары, за исключением проросшего картофеля и отсутствующей капусты общество отпускает в продажу, только сливочное масло по договоренности с рудкомом было заменено маргарином. Доверенный также указал начальнику УЗСГО, что по концессионному договору Общество не обязано снабжать рабочих продуктами. И с юридической точки зрения это было совершенно верно, т.к. по концессионному договору общество имело право, а никак не обязанность на беспошлинный завоз продуктов и товаров для снабжения рабочих. Обязанность снабжения проистекала из заключенного с союзом угольщиков коллективного договора, в котором четко были расписаны нормы снабжения и цены на товары первой необходимости.

8 октября 1937 г. управляющий Общества в Токио И. Тодзио обратился с письмом в торгпредство СССР в Японии: "1 октября этого года Наша фирма обратилась к вам с письмом N 70 по вопросу об утверждении ввоза на территорию нашего сахалинского концессионного предприятия одежды, разного рода тканей и прочего для снабжения ими рабочих и служащих концессии, а также и членов их семейств в течение предстоящего зимнего сезона. Сотрудник торгпредства в тот же день уведомил в устной форме нашего представителя господина Икеда Сиро в том, что на наше письмо будет дан официальный письменный ответ, однако просил при этом иметь в виду что разрешение на ввоз вышеуказанных предметов дано не будет. О вышеизложенном мы телеграфировали на нашу концессию и получили оттуда телеграфный ответ, в котором сообщается что начальник горного округа утвердил ввоз на нашу концессию нижеследующих предметов и информировал вас об этом: рабочие кожаные сапоги, детская обувь, ситец, бумажная ткань, сукно, одеяла шерстяные, подошвенная кожа, шерстяные ткани, вата и японская обувь гета. Не получая от вас никакого ответа на своё письмо и считаясь с необходимостью принятия спешных мер для закупки одежды и прочего в виду надвигающегося закрытия навигации на Северный Сахалин фирма шестого этого октября командировала к вам своего представителя С. Икеда для того, чтобы узнать о разрешении ввоза. Получив от вас ответ что у вас не имеется никаких сведений о разрешении нам ввоза мы вторично телеграфировали об этом на концессию. Обращаю Ваше внимание на то обстоятельство, что для заготовки одежды и прочих предметов на ввозе которых на концссию настаивает администрация рудника Дуэ, требуется известный срок, и что фирма фактически будет лишена возможности отправить эти предметы, если ваше разрешение на ввоз последуют за несколько дней до отхода нашего последнего парохода. Фирма возлагает на вас всю ответственность в том случае если в силу изложенных выше обстоятельств отправка одежды и прочего паче чаяния окажется невозможной".

21 октября 1937 г. доверенный общества в письме в НКТП СССР указывал, что на концессию до окончания навигации необходимо завести маринованый имбирь, кетчуп в бутылках, консервированное мясо, фрукты, а также кетовую икру и кунжут. Всего на сумму 1100 иен. Ну и каков же был ответ? СССР - ни да, ни нет. Это была хорошая тактика. С одной стороны прямого запрета на завоз нет, и жаловаться тут не на что, с другой стороны и разрешения никто не дает. На все письма и запросы следует гробовая тишина.

С момента организации концессионного предприятия, оно арендовало земли у местного колхоза, где занималась выращиванием овощей и картофеля. В 1937 г. руководство колхоза было арестовано, а сданная в аренду земля у Общества была отобрана, как незаконно полученная. Кроме подсобного хозяйства, Общество каждый год получало разрешение на занятие рыбным промыслом, чтобы обеспечить рабочих концессии свежей рыбой.

В 1926 г. концессия получила разрешение на вылов рыбы на двух участках побережья, а с 1931 г - еще на двух. 1935 год стал последним годом, когда концессия получила разрешение на аренду рыболовных участков. Срок аренды был установлен с 1 июля по 31 декабря. К вылову было разрешено 320 центнеров рыбы. Арендная плата составила 535,5 иен (+ 5% дополнительных расходов от суммы аренды). В марте 1936 г. общество подало очередную заявку на продление ему аренды рыболовных участков, но получило отказ. Советская сторона заявила, что теперь концессия сможет закупать свежую рыбу напрямую у советских рыболовецких колхозов. Концессионер заявил, что в таком случае нехватка свежей рыбы для концессионных рабочих ляжет виной исключительно на советскую сторону.

22 марта 1937 г. Общество вновь подало заявку в сахалинский отдел Дальрыбы о выдаче разрешение на проведение рыбной ловли в районе Дуэ у устья речки Постовая на 300 центнеров, в районе Мгачи у устья речки Большая Мгачи на 100 центнеров и в районе Владимирского рудника у устья речки Ноями на 100 центнеров. Планировалось вылавливать сельдь, камбалу и горбушу. Однако, в 1937 г. и в последующие годы заявка неизменно отклонялась.

Третьей "пакостью" советской стороны было сокращение заявки концессионера на завоз рабочей силы в навигацию 1937 г. Из 445 рабочих заявка была утверждена только на 285 человек. Впрочем, такие "фортели" отделы вербовки рабочей силы выкидывали и ранее. И тем не менее, в навигацию 1937 г. на концессионное предприятие прибыло 490 советских и 40 японских рабочих, а также 5 японских и 2 советских служащих. Всего 537 человек.

Но самой больной проблемой в работе концессии был вопрос о завозе на остров взрывчатых веществ и детонаторов. Технологии добычи угля требовали все больше и больше взрывчатки, и без нее практически невозможно было работать в шахтах. Отметим, что завоз и хранение взрывчатых веществ производились с разрешения и под строгим наблюдением Сахалинского Горного Округа и органов НКВД.

Проблема эта стала наиболее острой после взрыва на динамитном складе Общества в январе 1936 г. На тот же 1936 г. Общество просило руководство горного округа утвердить закупку у Союзхимснабсбыта 3 тонн динамита и 6 тонн гризутина, а также 40 тыс. шт. электродетонаторов. Однако начальник УЗСГО В. Андзелевич наотрез отказался давать свое разрешение, мотивируя это тем, что 4 динамитных склада Общества не соответствуют параграфам 189-226 правил техники безопасности. Только при условии приведения в порядок динамитных складов разрешение на завоз врывчатых материалов могло быть получено. В 1937 г. детонаторы были отправлены на концессию в начале апреля и прибыли на остров в июне месяце, так что обществу пришлось позаимствовать некоторое количество детонаторов у треста "Сахалинуголь". Корабль с закупленными взрывчатыми веществами прибыл на концессию только 20 августа, в результате, из-за нехватки динамита выполнение плана угледобычи было сорвано.

В случае заказа взрывчатых веществ в СССР, для доставки их требовалось минимально 6 месяцев, завоз же их из Японии не разрешался. Горный Округ, зная эти специфические условия и несмотря на ежемесячные проверки, 15 февраля 1939 г. неожиданно потребовал ликвидировать весь запас взрывчатых веществ, в количестве 10800 кг. хранящихся на концессии в связи с тем, что срок годности истек еще в 1937 г. Японская сторона посчитала это умышленным препятствованием деятельности предприятия, заявив, что надо было предварительно предупредить Концессионера, чтобы он имел возможность завезти новые взрывчатые вещества.

4 августа 1937 г. член Палаты представителей японского парламента Рюичи Окано направил письменный запрос министру иностранных дел К. Хирота, в котором, в частности, писал: "После подписания японо-германского антикоминтерновского пакта прошлой осенью политика правительства Советского Союза против наших северосахалинских коммерческих предприятий стала крайне угрожающей. Горнодобывающая компания столкнулась с серьезными трудностями в своей деятельности и всерьез рассматривает вопрос об отказе от своих интересов. 2 августа в Дуэ состоялось общее собрание японских жителей в ответ на несправедливое преследование инженера Одзимы правительством СССР, и в МИД Японии было направлено требование обеспечить безопасность жизни и имущества японских граждан на Северном Сахалине. В качестве примера притеснения японских граждан советскими чиновниками приводятся 30 штрафов на общую сумму 2615 иен, которые были наложены советскими инспекторами труда на Северо-Сахалинскую горнодобывающую компанию в течение шестимесячного периода с 1 января по 1 июля этого года. Это действительно случаи незаконного притеснения, и МИД должен заявить решительный протест Советскому Союзу". 1

6 августа 1937 г. в Токио состоялось внеочередное заседание Совета директоров концессии, на котором было проведено обсуждение создавшейся ситуации и выработано решение о временном сокращении угледобычи для уменьшения убытков общества. Было решено оставить на производстве директора концессии и его заместителя, 1 главного инженера и двух его помощников, 5 офисных служащих, а также 40 японских и 60 советских рабочих. С сотней рабочих планировалось добывать около 10 тыс.т. угля в год, для чего предлагалось расконсервировать закрытую в данный момент шахту No 7, а шахты No 3, 6, 8 и 8-2 закрыть. Добытый уголь должен быть использован для бытовых и производственных нужд концессии, а остаток следовало направлять в угольные хранилища. Оплата труда должна быть полностью изменена и на все виды работ установлена поденная система оплаты, дабы снизить производственные затраты. В результате расходы концессии должны были сократиться примерно до 150-180 тыс. иен в год.

26 августа 1937 г. концессионер запустил "пробный шар", уволив с работы 250 человек, в качестве мотивировки увольнения указав "прогул". Рудком опротестовал это решение. 29 августа во исполнение решения правления общества была закрыта шахта No 3, а все ее работники переведены на поверхностные работы. 31 августа в рудничный комитет был представлен список из 162 человек, которых концессионер хотел уволить за прогулы.

11 сентября 1937 г. управляющий рудника Дуэ С. Мураяма писал начальнику УЗСГО: "Японские рабочие и служащие работающие на предприятии общества за последнее время по разным обстоятельствам без исключения заявляют уволиться и совсем уезжать в Японию. Общество принимало всякие меры и уговорило их, чтобы остались на предприятии. Несмотря на уговаривание весьма незначительная часть рабочих раздумала. В особенности технический персонал по горной работе почти все увольняются и уезжают. В связи с этими обстоятельствами, а также по другим, различным причинам, Общество вынуждено сократить свою работу и в конце концов решило сократить производство по следующему принципу, каковое обстоятельство просит иметь в виду:

1. После 15-го сентября 1937 г. будет уволена половина советских, китайских и японских постоянных рабочих.

2. После 1-го октября до окончания сезонной погрузочной работы к 10-му октября 1937 г. будут уволены остальные постоянные советские, китайские и японские рабочие, а также сезонные грузчики.

3. После сокращения производства на предприятии будут оставлены японские рабочие до 40 человек и советские до 100 человек.

4. После сокращения будет произведена эксплоатапия шахты N 7, а остальные шахты будут закрыты.

5. Об оставляемых рабочих будет договорено с Рудкомом.

6. Сокращение производится согласно действующему коллективному договору Общества с Союзом Угольщиков".

12 сентября 1937 г. председатель правления "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" телеграфировал в японский МИД: "Из-за лишения свободы многих людей и опасения дальнейшего увеличения числа заключенных в будущем, администрация рудника крайне обеспокоена и изо всех сил пытается объяснить ситуацию рабочим, но все равно многие уволились и собираются домой, а претендентов на продолжение проекта этой зимой почти нет. Поэтому я доложу о ситуации государственным органам, и после обсуждения с советом директоров мы временно свернем проект и примем решение о возможности его возобновления в будущем. На сегодняшний день это единственный выход, и я прошу вашего понимания".

15 сентября 1937 г. состоялись переговоры между представителями горного округа М. Вовченко, Л. Фельдманом и И.Вагиным и представителями Общества С. Мураямой и Н. Озава по вопросу сокращения деятельности концессионного предприятия с 10 октября 1937 г.

Было принято к сведению сообщение представителей Общества, что шахта N 7 остается в рабочем состоянии, шахта N 3 уже выведена из эксплуатации, шахты N 6 и N 8-2 будут иметь ествественный водоотлив и в мерах по консервации не нуждаются, шахту N 8 предполагалось затопить. Общество обязалось до 25 сентября разработать детальный технический и маркшейдерский план консервации указанных шахт и представить его на рассмотрение Горного округа.

21-28 сентября инспектор труда Л. Фельдман обследовал состояние шахт N 6 и N 8-2 и составил акты обследования, в которых было указано, что из-за остановки части насосов штреки постепенно заполняются водой, а многие крепежные рамы оказались поломаны. Горный округ предложил представителю концессии Кано в срочном порядке начать откачку воды из шахт, а также заняться ремонтом и переустановкой поломаных крепежных рам.

1 октября 1937 г. начальник горного округа в письме директору концессии С. Мураяма писал: "Получение от Вас планы консервации шахт Дуэ, показывает, что О-во намерено подземные горные выработки не поддерживать, т.е. прекратить водоотлив, поддержание горных выработок креплением, а также вентиляцией. Это положение подтверждается и практическим действиям О-ва, что подтверждается актами, составленными Горным Округом совместно с представителем О-ва, по шахте N 6 от 21 сентября с.г. по шахте N 8-2 от 2I/IX. с.г. и по шахте N 6 от 25 сентября сего года,а также несмотря на личную беседу с Вами, г-н Директор,состоявшуюся I5/IX с.г. в Горном Округе, где Вы обещали,что шахты будут поддерживаться, а также согласно протокола нашей совместной беседа на Дуэ от 27/IX с.г. Все же 0-во подземных горных выработок не поддерживает и шахты затопляет, что может привести шахты к полному их выводу из строя эксплоатации.

Горный Окру категорически протестует против вышеуказанных действий О-ва и рассматривает вышеупомянутые действия О-ва, как одностороннее нарушение концессионного договора.

Горный Округ предлагает Вам на все время консервации вести повседневное поддержание горных выработок, крепление, водоотлив и проветривание".

2 октября 1937 г. заместитель наркома НКТП СССР А.П. Завенягин направил представителю концессионного общества в Москве П. Секигучи протест следующего содержания: "Начальник УЗСГО сообщил в НКТП, что угольная концессия на Северном Сахалине приняла решение полностью остановить все работы на руднике к 10 октября текущего года и закрыть все шахты, за исключением шахты No 7. Однако концессионный договор не позволяет обществу останавливать работы на угольных предприятиях без согласия Народного комиссариата тяжелой промышленности или оставлять вверенные ему горнодобывающие районы без должной консервации. В частности, присутствие воды в шахтах является грубейшим нарушением концессионного договора и прямым актом разрушения, который нанесет большой ущерб угольным рудникам, находящимся в собственности СССР.

Как указано выше, Народный комиссариат тяжелой промышленности СССР считает необходимым вынести серьезное предупреждение в связи с допущенным вами нарушением концессионного договора. При этом подразумевается, что в целях защиты законных интересов Советского государства могут быть приняты все необходимые меры, и сохраняется право требовать от компании возмещения всех понесенных убытков".

В ответе на этот протест, президент концессии Ё. Мицуи писал следующее: "прочная основа наших интересов заложена в Пекинской конвенции между Японией и СССР, и что фундаментальный дух установления наших интересов способствует экономическим отношениям между нашими двумя странами и, таким образом, способствует гармонии и дружбе между нашими двумя странами. Протокол "В" к Конвенции гарантирует, что предприятие не будет подвергаться никаким дополнительным налогам или ограничениям, которые могут сделать практически невозможным его прибыльную работу, и советская сторона согласилась предоставить всю необходимую защиту и возможности нашему предприятию. Кроме того, преамбула к концессионному договору включает слова "предусмотрен Протоколом "В" к Японской конвенции" и ясно дает понять, что наши концессионные общества отличаются от тех, которым концессии предоставляются в соответствии с общим концессионным законодательством Союза ССР. Как указано выше, в ваших интересах обеспечить достаточную защиту и поддержку нашим частным предприятиям, и само собой разумеется, что все меры, которые вы принимаете для защиты наших предприятий, должны основываться на этом основополагающем духе. Однако местные власти не уважают основополагающий дух конвенции и принимают к нашему предприятию жесткие меры, а именно: аресты японских работников концессии по надуманным обвинениям в шпионаже, что заставило многих подданных Японии разорвать трудовые контракты и вернуться домой; невозможность получения концессией взрывчатых веществ, необходимых для нормального функционирования предприятия; запрет на импорт товаров и самовольное установление цен на все продовольственные и промышленные товары начальником горного округа, в результате чего цены были снижены на 37%, а фирма понесла колоссальные убытки; постоянное желание профсоюза пересмотреть коллективный договор в сторону увеличения заработной платы и всевозможных материальных льгот для работников концессии, но при этом профсоюз почему то не протестует против прогульщиков, а также работников, не соблюдающих трудовую дисциплину. По сравнению со стахановским движением на государственных предприятиях СССР, наши советские работники находятся в состоянии полного безделья.

Что же касается аргументов НКТП в отношении самовольного прекращения концессионером угледобычи и консервации шахт, то могу сообщить вам следующее: 25 января этого года наша фирма предоставила в Дальневосточный горный округ третий пятилетний план работ нашего общества. Однако из-за форс-мажорных обстоятельств мы были вынуждены сократить наш бизнес. В этом случае компания не обязана получать предварительное согласие от советских властей, так как остановка работ не запрещена ни концессионным договором, ни законодательством СССР. А в случае консервации шахт дренаж воды из таковых должен быть приостановлен, как это принято на угольных шахтах всего мира.

Именно власти СССР нарушают условия концессионного соглашения, чтобы помешать нормальному развитию бизнеса, сделав невозможным продолжение работ угольной концессии. К сожалению, это привело к решению о сокращении бизнеса, что противоречит нашим первоначальным намерениям. В результате вы должны нести ответственность за последствия сокращения, и у компании нет никаких оснований нести эту ответственность. В ответ на ваш протест мы убеждены, что в соответствии со статьей 6 концессионного соглашения мы имеем право требовать от вас компенсации за ущерб, возникший в результате сокращения нашего бизнеса, и мы оставляем за собой все права требовать компенсацию. В случае, если ваши власти примут меры, которые могут сделать возможным продолжение нормальной работы нашего предприятия, наша компания настоящим заявляет, что она готова возобновить деятельность в любое время".

3 октября 1937 г. состоялся очередной раунд переговоров между представителями концессионера и горного округа на котором было рассмотрено заявление начальника горного округа об оставлении увольняемых рабочих и их семей на занимаемой ими жилплощади концессионера до начала весенней навигации. Представитель общества возражал по причине возможных осложнений во взаимоотношениях между советскими и японскими рабочими, а также поскольку таковое решение противоречило бы коллективному договору. Начальник горного округа предложил администрации рудника Дуэ до 7 октября привести все шахты в нормальное техническое состояние, обеспечив их водоотливом, вентиляцией и приведением в порядок креплений. В случае неисполнения он пообещал запросить разрешение Москвы о привлечении управляющего С. Мураяма к уголовной ответственности. Обществом данное указание было принято к сведению.

В тот же день управляющий общества направил в горный округ письмо N 1002, в котором указывал, что не может согласиться с мнением горного округа о том, что действия общества нарушают концессионный договор, ибо концессионер может по своему усмотрению как наращивать, так и сокращать производство. Общество также отказалось выплачивать пособие уволенным рабочим за время ожидания парохода, так как при их увольнении по сокращению выдало им абсолютно все полагающиеся по колдоговору и советскому законодательству пособия.

Из 1700 работников концессионером было уволено свыше 1500 человек и на зиму осталось менее 200 рабочих и служащих, что на практике означало полное прекращение работ угольной концессии. Возникшая среди советских рабочих безработица и сокращение государственных доходов стали поводом для предъявления концессионеру обвинения в нарушении условий концессионного договора.

Сведения о количестве работавших на концессии за 01.01.1936-30.03.1944 гг.

Тем временем отношение советских властей к японской концессии продолжало ухудшаться. . В июле 1937 г. фирма "Сакай Кумиай" подала заявку на получение разрешения въезда на Северный Сахалин японских рабочих с целью начала работ по обустройству рудника на полученной в концессию территории. Однако, вместо разрешения, 28 сентября 1937 г. советская сторона в лице первого заместителя наркома Наркомата тяжелой промышленности СССР А.П. Завенягина разорвала концессионный договор с фирмой "Сакай кумиай" и запретила японцам эксплуатацию шахты в районе Агнево. В качестве причины указывалось, что концессионер в течение 12 лет с момент заключения договора не проводил разведку и добычу угля, чем нанес значительный ущерб интересам Советского Союза. В ноябре 1937 г. все оставшиеся в Агнево работники концессии были высланы в Дуэ, а их недвижимое имущество было конфисковано.

1 декабря посол Японии в СССР Сигэмицу посетил НКИД СССР и выразил решительный протест против незаконных действий советской стороны в отношении угольного концессионера. 20 декабря заместитель министра иностранных дел Японии вызвал посла СССР в Японии и также вручил ему ноту протеста японского правительства. Представитель "Союза Сакаи" посетил поверенного в делах Советского Союза в Японии К.А. Сметанина и потребовал отозвать документ о разрыве концессионного договора, ссылаясь на его неправомерность. 26 января 1938 г. Сакаи Рюдзо направил письменный протест в НКТП СССР.

На заседании 73 сейма Парламента Японии министр иностранных дел Хирота Коки на вопрос парламентариев о том, как обстоят дела с разрывом концессионного соглашения, заявил: "Правительство придает большое значение нормальному развитию коммерческого проекта на Северном Сахалине и считает, что этот вид получения прибыли, вытекающий из японо-советской Конвенции, станет нереальным из-за необоснованных ограничений. Это то, чего имперское правительство не может терпеть".

Между тем, 29 декабря 1938 года газета "Советский Сахалин" опубликовала статью "План развития угольной промышленности на Северном Сахалине" за подписью инженера треста "Сахалинуголь" Еремеева, в которой в частности говорилось, что Агневский рудник в настоящее время передан тресту "Сахалинуголь" и в 1939-1940 гг. там начнутся подготовительные работы по открытию шахты и строительство жилья для рабочих и служащих нового рудника.

После долгих дипломатических переговоров, заявлений, жалоб и нот протеста японская сторона так и не смирилась с потерей Агнево. Последнее упоминание об этой утерянной концессии имеется в ноте японского МИД от 27 января 1943 г., где пунктом 17 значилась отмена решения Советского Правительства о ликвидации концессии "Сакай Кумиай".

К концу сентября 1937 г. японцы начали завершать работы на шахтах в Дуэ. Добыча угля производилась только для непосредственных нужд на месте, основное внимание было уделено вывозу скопившихся запасов угля в Японию. Добыча угля производилась только для непосредственных нужд на месте, основное внимание было уделено вывозу скопившихся запасов угля в Японию.

Надо отметить, что волна арестов японских граждан на нефтяной и угольной концесиях на Северном Сахалине вызвала большое возмущение в широких кругах японский общественности. В январе 1938 г. вышла в свет книга Сигэмори Юдзи "Защитим наши права и интересы на Северном Сахалине!" Там, в частности, имелись такие строки: "Советский Союз уже предвидит неизбежное начало войны с Японией и усиленно готовится к ней, начав с нападения на японские предприятия на Северном Сахалине... Экономическое и кадровое давление, оказываемое на обе компании с начала 1937 года, становилось все более вопиющим и обе компании столкнулись с серьезными препятствиями в своей деятельности, что вынудило их резко сократить свои предприятия. В частности, компания ККККК пострадала настолько сильно, что не могла больше работать, и у нее не было другого выбора, кроме как пойти на резкое сокращение, которое можно рассматривать как временную приостановку деятельности. Из пяти действующих шахт, за исключением части шахты N 7, все остальные работы по добыче угля приостановлены, а количество рабочих сократилось с обычного общего числа в 1700 человек до чуть менее 10%, или 158 человек. Причины таких результатов можно объяснить двумя основными факторами, один из которых - арест и тюремное заключение многих людей ГПУ, а другой - безопасность жизни и имущества. Советское правительство полностью растоптало советско-японский договор, вводя ограничения и подавляя предприятия так, что их прибыльная деятельность стала практически невозможной! Из-за угрозы безопасности японские рабочие потеряли желание добросовестно трудиться и многие из них высказывали желание вернуться в свою страну. Японцев вынуждали брать на себя ответственность за несчастные случаи, вызванные форс-мажорными обстоятельствами или чистой халатностью, их обвиняли в серьезных преступлениях, приговаривая к лишению свободы на два-три года, а иногда даже сажали в тюрьму за шпионаж. Вполне естественно, что они хотят вернуться домой. Может ли наше правительство разработать эффективные и адекватные контрмеры перед лицом такой серьезной ситуации и реализовать их?".

Не отставали от "возмущенной японской общественности" и японские дипломаты, постоянно бомбардируя советское посольство в Токио и НКИД СССР в Москве нотами протеста.

Поэтому на заседании Политбюро 26 сентября 1937 г. было принято решение, что арест японских граждан на сахалинских концессиях может производится только с разрешения Генпрокурора СССР или Наркома внутренних дел по согласованию с НКИД и НКТП.

Но японское правительство оказалось полно решимости действовать теми же гнусными средствами и методами, что и правительство советское. 22 ноября 1937 г. штормом к берегу Южного Сахалина была отнесена советская рыболовная шхуна "Вымпел", на борту которой находилось 4 человека команды и 13 пассажиров, в том числе одна женщина с грудным ребенком. Вместо того, чтобы, согласно международным обычаям, оказать потерпевшим аварию помощь и возвратить всех в СССР, японские власти всех задержали и предложили их обменять на японцев, арестованных в Советском Союзе за различные преступления, в том числе за шпионаж.

21 декабря 1937 г. в беседе с послом Сигэмицу зам наркома иностранных дел Б. Стомоняков сообщил, что прокуратура Союза ССР на основании обращений осужденных и концессионеров затребовала в порядке надзора все дела осужденных служащих концессий и других арестованных на Сахалине японских граждан и передала их в Верховный суд РСФСР для пересмотра. Верховный суд РСФСР, рассмотрев некоторые из этих дел, принял решение о замене лишения свободы по приговорам низших судебных инстанций высылкой из пределов СССР в отношении следующих лиц: Кобаяси, Айми, Сугавара и Косуги.

Однако официально советское правительство категорически отклонило предложение по обмену задержанными гражданами. Тогда японцы устроили судебный процесс, очень похожий на те процессы, что устраивались в СССР, и 1 марта 1938 г. приговорили капитана шхуны "Вымпел" к одному году каторжных работ, остальные члены команды и пассажиры также продолжали удерживаться.

19 февраля 1938г. советский грузовой пароход "Кузнецкстрой", следовавший с пассажирами и почтой из Петропавловска во Владивосток, зашел за углем в японский порт Хакодате, где и был арестован японской морской полицией. На борту находилось 35 членов экипажа и 37 пассажиров, в том числе женщины и дети. Японская полиция избивала и запугивала экипаж и пассажиров судна и пыталась вербовать их для шпионской деятельности.

2 апреля 1938 г. нарком иностранных дел СССР М.М. Литвинов в докладной записке на имя Сталина писал, что в отношениях с Японией у обеих сторон накопилось достаточное количество претензий. И репрессии со стороны СССР по отношению к японским гражданам вызывают контррепрессию со стороны Японии по отношению к гражданам советским. Он предлагал взамен освобождения кораблей "Вымпел" и "Кузнецкстрой" освободить японских граждан, уже амнистированных Верховным Советом, освободить задержанные раболовецкие шхуны и отменить постановление СНК СССР об аннулировании концессии с обществом "Сакай кумиай". Он указывал, что уже предложил японской стороне обратиться в Верховный суд с соответствующим иском, намекнув им, что решение будет благоприятным. Но японцы в суд обращаться отказались.

Предложение наркома по данным вопросам было одобрено и, очевидно, принято японской стороной, так как 9 апреля 1938 г. "Кузнецкстрой" вернулся во Владивосток. Тем самым Япония показала СССР, что она способна на ответные меры и ни перед чем не остановится для защиты своих интересов. Сигэмори Юдзи писал: "Японский народ не из тех, кто любит устраивать беспорядки на ровном месте. Но мы не нация трусов, которая готова отказаться от наших жизненно важных национальных интересов. Сегодня Советский Союз должен четко осознать, что существует предел его наглости и что мы более этого не потерпим. Мы будем твердо защищать нашу великую державу и наши интересы на Северном Сахалине!".

В апреле 1938 г. была выпущена директива Политбюро ЦК ВКП(б) в которой предлагалось всем советским, профсоюзным и партийным органам, имеющим дело с японскими концессиями на Сахалине, в своем отношении к японским концессиям исходить из того положения, что СССР не собирается ликвидировать японские концессии и что, требуя от них и от их служащих и рабочих соблюдения концессионных договоров и советских законов, но в то же время надлежит избегать всяких, несанкционированных центром, действий и заявлений, которые ненужным образом могут вызвать обострения между Советским Союзом и Японией. Все решения по вопросам, могущим осложнить взаимоотношения с Японией, предлагалось выносить на Политбюро. Вопросы ввоза из Японии технического оборудования, материалов и продуктов для снабжения рабочих и служащих подлежали разрешению НКВТ, по согласованию с НКТП и НКИД.

Директива подтверждала, что привлечение к судебной ответственности и арест японских служащих и рабочих на сахалинских концессиях мог производиться, в необходимых случаях, только с разрешения прокурора Союза или наркома внутренних дел, по согласованию с НКИД и НКТП.

В течение апреля НКТП должен был рассмотреть все заявки концессионеров на дополнительный завоз советских и японских рабочих в 1938 г., исходя из соблюдения установленного концессионными договорами процентного соотношения между численностью советских и японских рабочих и служащих. Наркомвод должен был обеспечить своевременную подачу во Владивосток парохода для перевозки отправляемых на Сахалин рабочих, согласно заявкам японских концессионеров.

Начиная с 1938 г. в японских архивных документах отсутствуют сведения по обвинению японских граждан в спекуляции, пренебрежении правилами техники безопасности и пр. Возможно потому, что концессия практически не функционировала и обвинять было некого и не в чем. ННо аресты по обвинениям в шпионаже продолжались. В феврале 1938 г. на концессии было арестовано 20 советских рабочих, в марте еще десять.

С 31 января по 17 марта 1938 г. было арестовано 4 корейских рабочих - Пак Чон Рок, Чон Си Гиль, Хо Док Сан и Соитиро Кацу. В их домах были проведены обыски и изъяты золотые наручные часы, ножи, одежда и японская литература. Не погнушались забрать даже помойное ведро в доме у одного из задержанных. На запрос японского генконсула о причинах ареста корейцев, имеющих японское подданство, советская сторона ответила, что арестованные оборудовали в одном из домов комнату для тайного курения опиума, а также занимались контрабандой японских товаров.

28 января 1939 г. на одном из бывших складов концессионера был проведен обыск и под досками пола были обнаружены несколько пистолетов, 2 "берданки", боеприпасы и радиостанция. В начале февраля председатель рудкома пригласил в свой кабинет управляющего концессией Н. Озава, но вместо председателя его встретил офицер НКВД, который начал ему угрожать, назвав "шпионом".

17 февраля двое японцев, главный инженер электростанции Савада Ёсио и бригадир шахты Канэко Сабуро, подозреваемые в "шпионаже и диверсии" были приглашены к инспектору по труду, но в его кабинете застали сотрудников НКВД. Они начали запугивать инженеров, требовали от них показаний о наличии кадровых офицеров среди работников концессии, о взаимоотношениях администрации предприятия с генконсулом. В конце допроса от них потребовали подписать документ о том, что они больше не будут заниматься "шпионской" деятельностью. Но оба японца категорически отказались что-либо подписывать, после чего были арестованы. Генконсул Японии в Александровске незамедлительно обратился к представителю НКИД С.К. Царапкину с протестом против провокаций в отношении японских граждан. В итоге, 20 июля 1939 г. японский подданный С. Канэко был приговорен судом к 5 годам лишения свободы за... попытку изнасилования. Кого он пытался изнасиловать, пистолеты, радиостанцию или сотрудников НКВД... история об этом стыдливо умалчивает. 26 декабря 1939 г. состоялось апелляционное слушание дела и приговор был изменен на 2 года заключения.

Умерив свой пыл в отношении граждан Японии, "доблестные чекисты" всю свою энергию по изоблечению врагов народа направили на соотечественников. Яркий пример на эту тему -- история с японским резидентом Баба Фудесукэ. Когда его арестовали, начальник Сахалинского НКВД В. Дреков дал оперуполномоченному Шмураку идиотское, с нормальной точки зрения, распоряжение: "Бери показания на жителей Александровска, что они тоже шпионы". С помощью такого ценного "разоблачителя", как вражеский резидент, можно было с большим эффектом оформить "красивые" дела и рассчитывать на похвалу начальства.

Шмурак взялся за работу. Но тут возникло непредвиденное осложнение: Фудесукэ не мог назвать требуемое количество своих воображаемых агентов лишь по той причине, что почти никого в городе не знал. Как быть? Дреков подсказал простой, как все гениальное, выход: принесли домовые книги, японцу оставалось ткнуть, пальцем в ту или иную фамилию. Мало? Давайте еще. Не жалко! Фудесукэ неплохо провел время за этим занятием. А заодно включил в список своих "агентов" некоторых сотрудников НКВД. И, безусловно, получил прекрасную возможность скрыть свою действительную агентуру, если таковая была.

Японский резидент не без юмора высказал пожелание, чтобы его показания НКВД отправило в Страну восходящего солнца, что будет лучшим свидетельством его успешной работы в СССР. Возможно, ему даже присвоят самурайский титул...

В книге жертв политических репрессиий Сахалинской области значится 204 формуляра лиц, арестованных и репрессированных в Дуэ. Их обвиняли в "занятии контрреволюционной японофильской агитацией", "посещении японской концессии и занятии контрабандой", "ведении японофильской и пораженческой агитации", "связи с японцами, занимающимися шпионской деятельностью" и в том, что человек является "секретным агентом японской контрразведки". Если советский человек, занятый на концессии, вступил в разговор с японцем (а работать-то молча -- как?) или, не дай бог, получил от него сигарету -- вот и готово обвинение в шпионаже. Как свидетельствуют документы, доходило до анекдотов: к примеру, человека зачисляли в шпионы на том основании, что он брал отбросы с японской кухни на корм скоту. Или его свинья находилась в одной луже с японскими свиньями.

Не избежали ареста и те, кто находился с концессией "в контрах". Так, в 1937-38 гг. были арестованы бывшие начальники УЗСГО И. Леонгардт, В. Андзелевич, М. Вовченко, инспектор труда Л. Фельдман, председатель Рудкома И. Вагин, начальник таможенного управление Клетченко... Спастись от расстрела удалось только одному хитрому еврею Фельдману, который в 1939 г. был... оправдан. Японская пресса писала по этому поводу: "На Дальнем Востоке многие ключевые фигуры из числа тех, кто был связан с концессиями Северного Сахалина, были арестованы и расстреляны по подозрению в том, что они были японскими шпионами и троцкистами. Председатель Северо-Сахалинского района нефтяных месторождений, президент и вице-президент Национального нефтяного треста, дипломатический представитель, начальник таможенного управления, исполняющий обязанности председателя провинциального исполнительного комитета в Яганге (Александровск), президент Национального угольного треста, главный инженер, управляющий шахтой и начальник горного управления были задержаны..."

Во время массовых арестов 1937 года спецгруппа лейтенанта НКВД Гершевича провела "операцию", носившую не только жестокий, но и особо подлый характер. Гершевич, Дубков и Дятлов взялись арестовывать на японских концессиях девочек в возрасте 16-17 лет. Их квалифицировали как японских шпионок и одновременно проституток, содержательниц притонов. "Святая троица" смаковала в кабинетах управления НКВД бредовые "пикантности". Хвасталась, что ей удалось раскрыть целые шпионские группы, созданные японской разведкой из малолетних проституток. Именовала их "Дуйская группа биксо-трест N 1" и "Александровская группа биксо-трест N 2". Это были школьницы старших классов. В своем рапорте Кучинский пишет, что над ними зверски издевались. Все девочки были осуждены "тройкой" НКВД не только на смерть, но и неслыханный позор.

Японская пресса тех лет писала: "Единственный способ защитить себя от подозрений в дружбе с японцами на Северном Сахалине, -- это изводить и "давить" японцев. Антияпонские настроения жителей СССР и антияпонское воспитание населения настолько основательны, что даже в детских ссорах самое худшее, что они могут сказать, это "Ты японский прихвостень!" Японцам всегда было трудно поддерживать отношения с русскими, но в последнее время это стало совершенно невозможно. Государственные чиновники использовали молодежь Советского Союза в своих интересах, совершая с ее помощью всевозможные пакости и нападения. Советская молодежь занималась публичным сексом с японскими рабочими, тайно бросала в колодцы конский навоз, разбивала окна домов и складов, чтобы совершать кражи".

Еще в 1933 г. во время паспортизации работающие на японских концессиях были поставлены в особо жесткие рамки. Им в графе социальное положение ставилась отметка "концессия". Справки с места жительства хранились в особой картотеке. Списки их передавали в ОГПУ для выселения на материк в случае их увольнения и передачи суду. В соответствии с директивой Управления НКВД СССР по Дальневосточному краю от 28 августа 1938 года, территориальные подразделения НКВД -- НКГБ СССР собирали сведения о работавших на японских концессиях, проверяли их и при необходимости ограничивали допуск к работе на оборонных предприятиях. Поэтому особого желания работать на японской концессии в период массовых репрессий у советских граждан не было. Не соблазняли даже клубничное варенье и апельсиновый джем, имевшиеся на складе концессионера. Не говоря уже о свежих грушах, яблоках, арбузах, бананах и сливах...

19 мая 1938 г. на заседании правления общества в Токио был представлен проект "перезагрузки" угольной концессии. В навигацию 1938 г. планировалось завезти на Северный Сахалин 600 японских рабочих и 150 служащих, а также 1000 советских рабочих и 150 служащих, на что сметой предусматривалось 240 тыс. иен. Расходы на завоз товаропродуктов из СССР составляли 78000 руб., а затраты на закупки товаров в Японии должны были составить 1113000 иен. Фонд заработной платы должен был составить 237 тыс. иен для японских работников и 82 тыс. руб. для советских (с учетом того, что выплата наличными деньгами предусматривалась в количестве 70% для японцев и 10% для русских. Остальная часть заработка должна была выдаваться товарами). Сто тысяч иен составляли расходы на ремонт оборудования концессии. Планировалось также потратить 25000 иен в качестве роялти и 13000 иен в уплату аренды. Взносы в кассу соцстраха составляли 101 тысячу рублей, профсоюзные взносы - 30 тыс. руб. Страховка имущества от пожара обошлась в 12 тысяч, расходы головного офиса - 150 тысяч рублей. В такую же сумму должна была обойтись транспортировка добытого угля. Прочие расходы составили 23 тысячи рублей. Общая сумма сметы составила 2,6 млн. иен.

Увы, планам этим не суждено было сбыться. Ибо в период навигации на концессию было завезено всего лишь 50 человек 25 июля и еще 50 человек 12 августа 1938 г. Да и те в основном прибыли на смену работникам, у которых закончился срок трудового контракта. При этом в завозе русских рабочих последовал категорический отказ.

В соответствии с параграфом 12 концессионного договора данный план был направлен на утверждения начальнику УЗСГО Михалёву, однако тот потребовал представить "более детальный вариант". Таковой был представлен ему 17 октября 1938 г. План рассматривался до марта 1939 г. и было вынесено решение о необходимости его доработки "из-за неясных деталей в проведении горных работ". 17 февраля 1940 г. начальник УСЗГО потребовал, чтобы все работы по проходке туннелей в шахте были прекращены, так как план работы концессии не был одобрен. Руководство концессии обратилось за разъяснениями в НКТП СССР, но там ответили, что они впервые слышат о каких-то планах.

Пытаться добывать уголь в промышленных масштабах, имея всего сотню рабочих было нереально. Поэтому концессии оставалось лишь поддерживать свое существование, добывая менее 10 тонн угля в сутки лишь для собственных нужд и попутно изыскивая денежные средства для выплаты зарплаты своим работникам.

В начале июня 1938 г. советская сторона приняла решение о строительстве узкоколейной железной дороги от макарьевского рудника до побережья через концессионную территорию. Такая попытка уже предпринималась в 1931 г., но окончилась безуспешно.

5 июля 1938 г. СНК СССР было принято секретное постановление "О строительстве узкоколейной железной дороги на Сахалине трестом "Сахалинуголь" Наркомтяжпрома и расширении складской площади шахты Макарьевка". Было решено разрешить Наркомтяжпрому приступить немедленно к постройке узкоколейной железной дороги от Советской шахты Макарьевка (на о. Сахалине) до Берегового погрузочного пункта, расстоянием 1,5 километра, на территории концессионера, а также разрешить тресту "Сахалинуголь" расширить угольный склад шахты Макарьевка за счет пустующих площадей концессионера.

Вторым обсуждаемым на заседании вопросом значился вопрос "О разрешении северо-сахалинскому угольному концессионеру вывезти в Японию заготовленный и неиспользованный лес и о продаже ему советского угля".

Совет народных комиссаров СССР распорядился: "1. поручить Наркомтяжпрому дать понять концессионеру, что благоприятное разрешение вопроса о вывозе заготовленного им и неиспользованного на концессионных предприятиях леса будет поставлено в зависимость от его согласия перевезти по своей ветке (Макарьевский рудник) наш уголь на прошлогодних условиях. 2. В продаже ему советского угля отказать".

13 июля 1938 г. состоялись переговоры начальника УЗСГО Н.Г. Михалева и директора рудника Дуэ Андо Сэйси по вопросу вывоза углей макарьевского рудника трестом "Сахалинуголь", для чего тот планировал начать строить собственную железную дорогу, но переговоры ни к чему не привели. В конечном итоге, 29 июля 1938 г. между "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" в лице доверенного Н. Озава и трестом "Сахалинуголь" в лице управляющего Козлова был заключен договор об аренде трестом погрузочного оборудования Общества. Обществом сдавались в аренду "дековилька" с тормозами, вагонетки, 2 паровоза, опрокидыватель, крипер, пристань, конвейер, электроэнергия и заграждения. В этот список не входили кунгасы и буксирные катера. Трест же предоставлял Обществу 500 электродетонаторов и 150 тонн угля, а для работы 2 паровозов еще по 50 тонн угля в месяц. Общество также предоставляло тресту 2 десятников на пристани, 2 машинистов паровозов, 1 десятника на опрокидователе и 1 счетчика вагонеток. Трест же предоставлял Обществу 3 кочегаров для электростанции и 2 качегаров для паровозов. В случае каких-либо повреждений погрузочных устройств по вине треста, трест производил восстановительные работы за свой счет. Вес одной груженой углем вагонетки составлял 690 кг. Плата за аренду оборудования была установлена в 4,40 руб. за тонну вывезенного угля. Договор начинал действовать с 5 августа 1938 г.

21 августа 1938 г. с письмом к министру иностранных дел Угаки Кадзусигэ руководство концессии направило отчет, в котором подробным образом были указаны все дискриминационные меры, применяемые советской стороной к концессионному обществу. Приведем выдержки из него:

1. Сверхурочная работа.

С 1937 года работникам компании не разрешалось работать более восьми часов, даже на сезонных погрузочных работах. В этом году ограниченная сверхурочная работа была разрешена для японских рабочих, занятых погрузкой угля. Однако компания не могла использовать две смены японских рабочих для погрузочных работ по причине их крайней нехватки. инспекторы по труду и профсоюз строго заявили, что если компания заставит японцев работать более 10 часов, что разрешено Трудовым кодексом в отношении сезонных работ, она будет привлечена к ответственности. В результате компания была вынуждена отозвать всех японских рабочих в результате чего стало невозможным продолжать погрузочные работы. В то же время рабочие треста "Сахалинуголь" постоянно привлекались последним к выполнению сверхурочных работ, однако никаких мер воздействия ни со стороны трудовой инспекции, ни со стороны профсоюза к тресту применено не было.

2. Безопасность

A) Осенью прошлого года компания планировала установить подъемник для добычи угля из седьмой шахты, но разрешение не было получено, поскольку он находился слишком близко к жилым домам, что создавало угрозу людям.

В) В прошлом году от компании потребовали построить бетонную противопожарную стену в 10 метрах от электростанции шахты.

C) От компании потребовали, чтобы пешеходная дорожка в деревне Дуэ находилась в трех метрах от жилых домов. Компания вынуждена была перенести положенный ей ранее дощатый настил в указанное место.

В то же время на расположенном неподалеку от концессии принадлежащем СССР Макарьевском руднике нет вообще никаких противопожарных заграждений, пешеходных дорожек, настилов и пр.

3. Охрана труда и другие вопросы

A) На Макарьевском руднике работают женщины, выполняющие тяжелые работы (что запрещено в дуйской концессии).

B) В компании горячая вода предоставляется в закрытых резервуарах для питьевой воды на рабочем месте, но на Макарьевском руднике рабочим предоставляется сырая вода в открытых емкостях.

C) Компании не разрешено строительство двухпанельных домов, но на Макарьевском руднике такое строительство идет без каких-либо проблем.

D) На электростанции, лесопилке, гальваническом цеху и пр. инспекция по труду и руководство горного округа требует использовать огнестойкие материалы, но на Макарьевском руднике разрешено возведение деревянных строений без использования каких бы то ни было негорючих материалов.

Е) на Макарьевском руднике рабочим не предоставляется рабочая спецодежда, предусмотренная законом.

4. Социальное страхование

А) Тарифы

Постановлением ЦИК СССР No 11 и СНК СССР No 1422 от 9 июля 1935 года для предприятий угольной промышленности были установлены пониженные взносы на социальное страхование в размере 9%. В то же время размеры взносов на социальное страхование за лиц, работающих в концессионных предприятиях остались без изменения. Концессионные общества протестовали, что это постановление нарушает статью 24 концессионного договора, но протест был отклонен, и концессии продолжили платить по старой ставке 10%.

В) Страхование от пожара

В мае 1937 года сгорело общежитие для рабочих, ущерб составил 41880 иен. 14 марта 1938 года в страховую компанию был подан документ о страховом возмещении. Однако страховая фирма заявила, что ущерб был нанесен в результате халатности самого концессионного общества, а также из-за нарушения правил пожарной безопасности, поэтому Департамент национального страхования уведомил компанию, что откажет в возмещении ущерба. В ответ компания написала протест в Департамент национального страхования в Москве от 23 апреля 1938 года.

24 сентября 1938 г. руководство концессии направило министру иностранных дел Японии дополнение к отчету от 21 августа. В частности, было упомянуто, что:

"советская сторона нарушила фундаментальный дух Японо-советского Пекинского соглашения, оказав серьезное давление на нашу компанию. Она несет ответственность за то, что заставила нас сократить наш бизнес, и лишив возможности получать прибыль. Давление это выглядит следующим образом:

A) Коллективный договор. При пересмотре колдоговора профсоюз выдвинул различные требования, включая увеличение заработной платы, компания неоднократно уступала требованиям, но профсоюз вообще не желает идти на компромисс и указал концессии, что если все его предложения не будут приняты в полном объеме, то рабочие объявят забастовку.

В) Относительно импорта товаров. Компания использовала средства, полученные от продажи импортных товаров, для оплаты расходов на рабочую силу, но советская сторона наложила строгие ограничения на объем импорта, чтобы не допустить наличия у компании денежных средств. В результате переговоров компании было дано разрешение на импорт продуктов питания на сумму один миллион рублей в год, но не для промышленных товаров. СССР также ввел жесткие ограничения на поставки оборудования для бизнеса. Кроме того, советская сторона безо всяких на то оснований в нарушении ст. 17 концессионного соглашения намеренно подвергла налогообложению ввезенные товары.

С) Относительно цены распределения товаров. Согласно последнему пункту статьи 17 договора, начальник Сахалинского горного округа несет ответственность за определение норм и цен на ввезенные из Японии товары. Однако цена утверждаемая таким образом понижалась в два или более раз от закупочной цены. Когда компания только начинала свою деятельность, заработная плата на концессии, как то было прописано в коллективном договоре, была установлена на уровне минимальной заработной платы, но при этом концессия гарантировала распределение продуктов питания и других предметов первой необходимости по крайне низким ценам, в дополнение к предоставлению бесплатного жилья, тем самым стабилизируя жизнь людей. Правительство каждый год повышало заработную плату в коллективном договоре, однако цены на ввозимые товары оставались без изменения, а это привело к тому, что у компании закончились средства, в результате она осталась без прибыли.

D) Что касается правил технической безопасности. Правительство постоянно требует от общества соблюдение законов и советских правил технической безопасности, но есть много случаев, когда правительство требует от общества делать то, что никакими нормами безопасности объяснить невозможно. Например, в шахте No 8 скрытые электрические провода внутри штолен были совсем не опасны, однако было приказано заменить их "кабелями", и туннель был закрыт до тех пор, пока заказанные "кабели" не прибыли из Японии. Однако такие "кабели" крайне редко используют внутри туннелей даже в материковой Японии.

Е) Строительство жилья. Когда компания только начинала работу, общежития строились из бревен, но поскольку пиломатериалы были дорогими, общество при строительстве помещений начало использовать двухдощатую конструкцию (с землей между досками, чтобы сделать дома морозостойкими) или решетчатую конструкцию. И, хотя советская сторона разрешает временно использовать палатки летом, с этого года компанию обязали строить дома и общежития только из бревен.

F) Персонал. В этом году 475 японцев подали заявки на въезд в Россию, но только 123 из них получили разрешение на въезд в Россию весной, и еще 160 человек получили въездные визы летом. Оставшиеся 192 работника виз не получили и въехать на территорию СССР не смогли. В результате добыча угля не могла быть нормально начата, а также были серьезные расхождения в графиках погрузки угля.

G) Злоупотребление судебной властью. В случаях аварий и катастроф, вызванных форс-мажорными обстоятельствами, или когда сама жертва проявляла серьезную халатность, японские ответственные лица подвергались уголовному преследованию. Также их задерживали без каких-либо объяснений на том основании, что их подозревали в "шпионаже". Кроме того, когда они выходили за пределы концессионной зоны, гуляли по побережью или отправлялись на рыбалку, их преследовали и запрещали им выезжать, что серьезно ограничивало их свободу передвижения. Судебные процессы над японцами были крайне несправедливыми и совершенно ненадежными. Все наши явные доказательства отклонялись, а решения выносились на основании ложных показаний другой стороны. Трудно понять, какова цель этого.

H) Административные преступления. Трудовая инспекция и другие советские организации замечали мелкие недочеты в работе общества и налагали штрафы, причем зачастую вообще без каких бы то ни было оснований.

I) Арест русских и китайцев. Русских и китайских рабочих, которые честно работали в компании много лет, органы НКВД "таскают как собак", они арестованы и не могут вернуться на работу. Простые россияне также дрожат от страха при виде "фырканья" профсоюза.

К) Сбор платы за вырубку новогодних сосен. Раньше таковая производилась бесплатно, но теперь за вырубку будет взиматься сбор 7,88 руб. за одну сосну.

В результате всего вышеперечисленного в 1937 г. наше общество временно сократило производственную деятельность и позволила большинству наших соотечественников вернуться домой, одновременно уволив большинство китайцев и русских. В то время начальник горного округа ставил вопрос о предоставлении жилья тем, кто был уволен, но имел детей-школьников, а дипломатический представитель СССР предупредил, что увольнения должны быть согласованы с профсоюзными организациями заранее, чтобы не возникло никаких проблем. После этого начальник горного округа предложил обществу выплатить увольняемым работникам заработную плату за три месяца, но это "предложение" компанией не было принято. В сентябре месяце 1937 г. было уволено в общей сложности 320 человек. В соответствии с положениями коллективного договора им было выплачено выходное пособие за три недели и стоимость проезда на пароходе до порта назначения и на этом расчет был завершен. На предприятии осталось 100 россиян и 50 японцев.

Японскому и советскому правительствам следует иметь в виду, что сокращение производственной деятельности концессионного предприятия является нарушением концессионного соглашения. Хотя советское правительство гарантировало компании защиту и прибыльную работу в соответствии с Японо-советской Пекинской конвенцией, как было указано выше, из-за сильного давления с советской стороны фирма вместо прибыли понесла огромные убытки. Более того, все японские сотрудники вынуждены были вернуться в свою страну. Поэтому у общества не было иного выбора, кроме как нести значительные расходы и продолжать работу на седьмой шахте, чтобы свести убытки к минимуму и обеспечить свои концессионные права.

Следует также обратить внимание на то обстоятельство, что советская сторона заявила, что увольнение работников концессии незаконно. Отметим, что увольнение работников в результате сокращения численности или штата компании полностью законно и предусмотрено статьей 47 Закона о труде и статьей 14 коллективного договора, поэтому здесь нет места для незаконности. В результате сокращения производственной деятельности концессии правительство СССР потребовало компенсации за ущерб, вызванный уменьшением доходов из-за неполучения роялти.

В соответствии с концессионным соглашением требование правительства СССР о возмещении убытков предусмотрено в параграфах 1 и 4, но первый пункт параграфа 2 предусматривает сокращение производственной деятельности предприятия. Таким образом, сокращение бизнеса не является нарушением договора и не может считаться основанием для взыскания убытков. Кроме того, если сокращение производства приводит к уменьшению выпуска продукции, то вполне естественно, что роялти также будет сокращено, но все равно будет выплачено, а раз так, то это не может считаться убытком. Что касается серьезного предупреждения советской стороной о разрыве концессионного договора, то это должно быть уведомлением о приостановлении прав стороны в соответствии с параграфом 33 договора, но невозможно сказать, какие пункты той же статьи нарушила компания, однако это должна быть статья 12, пункт 1 или статья 12, пункт 3. Это уведомление не может вступать в силу немедленно, и если сторона, нарушившая правило, исправит ситуацию за два месяца, то договор не может быть расторгнут.

Советская сторона посчитала, что имеет место нарушение статьи 12 концессионного договора. Однако это абсолютно не так, потому как общество всегда находилось под строгим надзором начальника горного округа. В связи с сокращением производственной деятельности и в соответствии с положениями специального пункта 3, компания продолжит следовать правилам добычи для шахты No 7, а план добычи и иные вопросы будут решаться под надзором начальника горного округа, таким образом шахты, которые должны были быть временно закрыты, не будут заброшены. В результате компания сможет добывать весь уголь, имеющий экономическую ценность, когда бизнес будет возрожден в будущем".

Продолжились у концессионера проблемы в вопросах снабжения работников товаропродуктами. 4 мая 1938 г. на остров была завезена первая партия товаров из Японии, но лишь 22 мая на склад концессии заявился недавно назначенный офицер карантинной службы Иваненко, который вдруг внезапно обнаружил, что 4800 кг. выгруженного с японского судна картофеля заражены раком (картофельной нематодой). Причем копию акта обследования Общество так и не получило. Парадокс ситуации был в том, что в Японии и картофельный рак и картофельная нематода начисто отсутствовали! 25 мая этот картофель было приказано закопать в землю неподалеку от концессии. Однако картофель из той же партии, направленный в Оху, благополучно прошел все проверки и никакой "заразы" в нем не было обнаружено. Тем паче, интересен тот факт, что по правилам зараженные продукты должны либо немедленно отправляться в пункт, откуда они прибыли либо сжигаться. В данном же случае картофель был просто закопан в землю. Вполне вероятно, что недобросовестный инспектор с подельниками впоследствии его просто-напросто выкопал и реализовал на местном рынке. Вот где засели настоящие враги народа!

9 июня 1938 г. на остров прибыла вторая партия японских товаров, в овощах и фруктах которой так же были обнаружены некие таинственные "болезни" и по этой причине 5200 кг. груза было отправлено обратно в Японию. С овощами и фруктами назад "уплыла" и говядина, так как она оказалась плохого качества и с неприятным запахом. Ходили даже слухи, что на концессию завезли партию говядины заморозки 1904 г.

Тем временем, не дремало и руководство дуйского рудкома. Еще 15 декабря 1937 г. его председатель И. Вагин потребовал от руководства концессии до 19 декабря перевести работу предприятия на 7 часовой рабочий день в соответствии с Постановлением ЦИК СССР от 2 января 1929 г. Ему вторил и инспектор труда Л. Фельдман, требовавший на основании параграфа 2 концессионного договора всю работу предприятия Общества перевести на рабочее время установленное для горних предприятий СССР из расчета 6-ти часового рабочего дня для высококвалифицированных групп подземных рабочих перечисленных в постановлении Прав-ительства СССР по переводу на 7-ми часовой рабочий день и остальных рабочих и служащих на 7-ми часовой рабочий день. Доверенный концессионера Гомамото ответил представителям рудкома, что данный вопрос находится в стадии разрешения между Правительством СССР и Японским правительством и до окончательного его разрешения общество не будет переходить на 7 часовой рабочий день.

17 декабря 1937 г. инспекция горного округа вторично потребовала от управляющего концессии перехода предприятия на 7 часовой рабочий день с 19 декабря, "в порядке самодисциплины".

19 декабря 1937 г. директор концессии С. Андо сообщил инспекции, что общество не может принять такового решения, пока не будет достигнуто окончательное решение по нему между правительствами двух стран. К тому же, указывал директор, таковой период в столь короткий срок просто невозможен и противоречит духу постановления ЦИК СССР от 15.10.1927 г., в котором ясно указано, что таковой перевод должен осуществляться постепенно. К тому же, согласно постановления от 3 января 1929 г., перевод на 7-ми часовой рабочий день должен производиться по списку утверждаемому Правительствен-ной комиссии по подготовке проведения 7-часового рабочего для при СНК СССР, тогда как в отношении предприятия концессионера такого списка до сего времени утверждено нe было.

Переписка в подобного рода духе продолжалась до марта 1938 г. 8 марта 1938 г. директор С. Андо писал представителям рудничного комитета: "О-во настоящим сообщает Вам, что в Центре вопрос о переводе нашего предприятия на 7-ми часовой рабочий день принципиально до сего времени не разрешен.

А из практической стороны дела, осуществление сокращенного дня неизбежно требует известного увеличения штата. Между тем, и без того у нашего предприятия, как Вам и отлично известно в связи с продолжающимся массовым арестом, достигшего уже до 30% общего количества рабочих предприятия, ныне ощущается в каждой отрасли большой недостаток рабочей силы. При чем, ввиду ограниченных запасов продовольствия, а также обязательства обеспечения снабжением многих членов семей арестованных работников, 0-во фактически лишено возможности заполнить даже необходимый штат. В такой обстановке обстоятельств, предъявленное Вами требование, на наш взгляд, нельзя не рассматривать как явно нарушающим нормальный ход работ предприятия, и тем самым игнорирующим интересы О-ва.

Учитывая, что содействие нормальному ходу работ предприятия входит в одну из ставленных Союзным организациям задач, 0-во сумеет надеяться, что подобное срывающему работы предприятия требование Вами будет снято".

23 марта председателем рудкома П.В. Курниковым в присутствии инспектора труда И. Вагина и зав. магазином К. Митани был составлен акт о недоснабжении рабочих продуктами и товарами ширпотреба. В акте указывалось, что в продаже отсутствуют яйца, масло, рыба, картофель и капуста, в связи с чем рабочие вынуждены приобретать все это в магазине Сахторга. Представитель концессионера дописал в акте, что магазин общества был закрыт с 15 марта и никаких товаров с этого момента не отпускалось вообще. Рудком предложил Обществу не позднее 5 апреля 1938 г. выдать рабочим концессии полное количество продуктов по нормам колдоговора.

23 мая 1938 г. был составлен еще один акт, в котором указывалось, что с февраля месяца работники недополучили 4300 шт. яиц, 1214 кг. рыбы, 599 кг масла, 7150 кг картофеля, 2409 кг капусты. Из вещевого довольствия было выдано по одной паре сапог и вата, остальные предметы общество в продажу не пускало, объясняя это слишком низкими ценами, утвержденными горным округом.

В итоге, 5 июня 1938 г. шахтовый комитет шахты Дуэ обратился в народный суд с исковыми требованиями о взыскании с "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" 18810,79 руб. в пользу рабочих дуйского рудника, которые, вследствие непыполнения концессионером параграфа 24 концессионного договора, систематически недоснабжались товарами и продуктами и вынуждены были приобретать таковые в магазинах Сахторга по значительно более высоким ценам, чем предусматривалось колдоговором. Уточнения и дополнения к этому иску подавались несколько раз за 1938 г.

8 декабря 1938 г. Александровский народный суд Сахалинской области в составе председательствующего судьи Пастернака и нарзаседателей Павловой и Косникова, рассмотрев в открытом судебном заседании иск рудкома к акционерому обществу счел доказанным, что концессионер в течение 5 месяцев не исполнял обязательства по коллективному договору в части снабжения рабочих продуктами питания. С учетом среднемесячной зарплаты работника общества 49,01 руб., в то время как среднемесячная заработная плата рабочего треста "Сахалинуголь" составляла 606,35 руб., разница в зарплате составила 557,52 руб. Доводы ответчика, что коллективный договор не исполнялся в связи с форс-мажорными обстоятельствами, были признаны судом несостоятельными. А поэтому, руководствуясь ст. 118.5 ГПК и ст. 15 КЗоТ (а также отсутствием совести) суд постановил взыскать с ответчика в пользу рудкома 44836,88 руб.

Вдохновленный удачным опытом, 19 февраля 1939 г. рудком составил очередной акт, в котором указывалось, что в 1937 и 1938 гг. рабочие предприятия и их семьи недополучили по 2 пары резиновых сапог, 4 метра сукна, по паре ботинок, 48 метров ситца, 10 метров полотна и 5 метров шерстяной ткани.

5 мая 1939 г. председатель рудкома Глазов подал в народный суд новый иск на сумму 374928,00 руб. Аппетит, как говорится, приходит во время еды! 31 мая 1939 г. все та же "юридическая проститутка" Пастернак и нарзаседатели Гуляев и Косенков удовлетворили иск в полном объеме.

Концессионером была подана апелляция. По этому поводу владивостокская газета "Красное знамя" писала: "На Северном Сахалине в Дуэ, вблизи города Александровска, имеется японская угольная концессия, принадлежащая обществу "Кита Карафуто Когио Кабусикя Кайся".

Концессионер обязан согласно угольно-концессионного договора снабжать рабочих и служащих своего предприятия, их семьи продуктами и товарами широкого потребления. Это снабжение рабочих в служащих угольной концессии и их семей должно проводиться по определенным нормам, предусмотренным коллективным договором профессионального союза угольщиков е японским концессионным обществом.

Начиная с осени 1937 года, угольный концессионер приступил к свертыванию деятельности концессии. Одновременно с этим администрация концессии стала на путь систематического ухудшения экономического положения рабочих, с целью принудить их к уходу с концессии по собственному желанию. Администрация концессии прежде всего пошла по линии самочинного и незаконного сокращения норм товаропродуктов и снижения заработной платы. В 1937 году рабочие недополучили от концессионера 9 из 14 предметов по норме товаров широкого потребления. С февраля по июль месяц 1938 года включительно, общество вовсе не выдало рабочим и их семьям картофель, в феврале, марте и апреле не выдавалось мясо, масло коровье, рыба, капуста, яйца и другие продукты. Кроме того, концессионер снизил заработную плату рабочим. Такая же картина наблюдалась и в последующие месяцы.

В связи с создавшимся положением рудничный комитет профессионального союза угольщиков в Дуэ неоднократно обращался к администрации концессии с требованием возобновить выдачу рабочим и служащим концессии товаропродуктов по полной норме. Однако, все эти требования профсоюза не дали должных результатов, хотя концессионер не скупился на обещания приступить в ближайшие Дни к полному снабжению рабочих.

После многократных, но безуспешных попыток профсоюза добиться от концессионера выполнения его обязательств по снабжению товаропродуктами, рудничный комитет профессионального союза угольщиков Дуэ предъявил, на основе параграфа 65 концессионного договора, денежный иск к угольному концессионному обществу в качестве компенсации за недополучение рабочими и служащими товаропродукты, -- на сумму в 374 тысячи 928 рублей 60 копеек. 31 мая сего года нарсуд Александровского района, рассмотрев иск рудкома союза угольщиков в Дуэ, признал его правильным и присудил концессионера к уплате означенной суммы. В связи с апелляцией концессионера от 26 июня сего года это дело рассматривалось в областном суде города Александровск, который подтвердил решение районного суда о взыскании с концессионного общества за недоснабжение рабочих и служащих концессионного предприятия с сентября 1937 года по сентябрь 1938 г. 374 тыс. 928 руб. 60 коп.

Решение советского суда является серьезным предупреждением для тех, кто думает, что в СССР можно безнаказанно пренебрегать законами и правами трудящихся".

Отметим, что в июне-июле 1939 г. японский посол Того Сигэнори в телеграммах N 662 и N 810 в японский МИД указывал: "в судебном заседании советский суд полностью проигнорировал аргументы нашей горнодобывающей компании. Прецедента такого судебного разбирательства нет ни в одной другой стране. В действительности, содержание и процедура этого дела не похожи на обычные судебные дела, и ясно, что советская сторона использует это дело для осуществления политики выдавливания концессионных предприятий с территории Северного Сахалина... Советский судебный пристав заявил, что, если "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" не выплатит компенсацию к 19 июля 1939 г по этому судебному решению, активы компании будут арестованы. В этом случае японское правительство будет вынуждено принять меры, которые оно сочтет подходящими для защиты прав наших концессионных предприятий. В этом случае мы хотели бы ясно заявить, что вся ответственность будет лежать на советской стороне.

...с целью защиты наших интересов на Северном Сахалине, мы решили мобилизовать значительное количество императорских военных кораблей, чтобы они находились неподалеку от территориальных вод СССР как с восточной, так и с западной стороны Северного Сахалина с конца июня по конец сентября для оказания психологического давления на власти СССР. Местные советские власти и население в целом были крайне смущены и нервничали из-за отправки военных кораблей и предприняли такие действия, как установка наблюдательных постов на побережье, проведение многочисленных показательных полетов над нашими военными кораблями, стоящими на якоре в открытом море, и барражирование советских патрульных катеров вблизи наших военных кораблей. Однако исполнение решения суда против угольной компании было приостановлено, апелляционный процесс против нефтяной компании был отложен на неопределенный срок, и другие судебные процессы с участием японских граждан также начали разрешаться благоприятно".

23 мая 1940 года гражданская коллегия Верховного суда РСФСР приговор по делу о взыскании компенсации с японской концессии отменила и направила дело на новое рассмотрение в Сахалинский областной суд. 25 июня 1940 г. состоялось повторное слушание дела под председательством судьи Батова и заседателях Ходакова и Денисенко. Выплата по иску рудкома к концессионеру была снижена до 224045,04 руб.

Концессия подала кассационную жалобу в Верховный суд РСФСР, в которой интересовалась, почему она должна выплачивать компенсацию 1009 работникам за период с 1 сентября 1937 по 1 сентября 1938 года, хотя к тому времени более 80% этих самых работников было уволено по сокращению штатов с выплатой всех причитающихся им компенсационных выплат.

20 августа 1940 г. кассационную жалобу общества рассмотрел Верховный суд РСФСР в составе председательствующего судьи Николаевой и членов коллегии Андреева и Кузьминой. Жалоба общества была отклонена. Однако концессионер отказался выплачивать этот штраф и по его настоянию посольство Японии в Москве потребовало вынести этот вопрос на переговоры между двумя странами.

Завозимое качество продуктов тоже ухудшалось. 28 декабря 1938 г. начальник УЗСГО Н. Михалев направил директору "ККККК" Озава письмо за N 193, в котором указывал, что на основании анализов Госсанинспекциипроизведенных в лаборатории г. Александровска от 21-го Ноября 1938 г. продукты: мука I-го сорта в количестве 1038 мешков по 22 килограмма, мука 2-го сорта в количестве 1097 мешков по 22 килограмма, сало топленое шанхайское 28 банок по 16 кг. и одна банка весом 4,8 кг. были признаны к употреблению непригодными. Горный Округ предложил означенные продукты в продажу не выпускать, изолировать их в отдельный склад и с открытием навигации вывести в Японию согласно Концессионного договора параграф 18.

Директор Н. Озава 4 января 1939 г. направил начальнику УЗСГО письмо за N 2, в котором заявил, что общество имеет желание само произвести анализ вышеупомянутых продуктов и просит горный округ не отказать в получении образцов муки и сала в присутствии госинспектора.

5 января Н. Михалев в письме N 196 выразил удивление желанию концессионера произвести независимый анализ продуктов и заявил, что "для нас анализ лаборатории не вызывает сомнения, а поэтому нам не требуется производства другого какого-либо анализа и просьбу вашу удовлетворить в этой части не можем". Но к письму было приложено заключение госсанинспектора Л. Заславской, в котором указывалось, что проверенные продукты запрещены к продаже ввиду их недоброкачественности. И тем не менее, 8 января 1939 г. сахалинская областная лаборатория произвела повторные анализы новых образцов муки, а 19 января инспектор Л. Заставская подтвердила решение не пускать данные товары в продажу, пригрозив за нарушение уголовной ответственностью.

В навигацию 1939 и 1940 гг. концессионному предприятию было запрещено завозить на Северный Сахалин сукно, папортник, лавровый лист, морские водоросли, консервированное мясо в соевом соусе по причине их якобы плохого качества. Под запрет попали также лекарства, эмалированная посуда, столовые ножи, кухонная утварь и многое другое. В августе 1940 г. начальником горного округа были резко снижены продажные цены практически на все завезенные на концессию товары.

Прейскурант цен на товары магазина концессии 7 августа 1940 г.

Начиная с ноября 1936 г. руководство горного округа неоднократно занижало отпускную стоимость продуктов в магазине общества, в результате чего оно вынуждено было продавать эти товары себе в убыток. Общество каждый раз протестовало против неправильно утвержденных цен и требовало повторного разбирательства, но ответ начальника УЗСГО заключался в том, что если Общество недовольно, то оно может отправить товары обратно в Японию. Однако если общество отказывалось продавать товары по сверхнизким ценам, то рабочие недоснабжались продуктами и товарами и концессию тут же обвиняли в нарушении колдоговора, подавали иски в суд и в результате происходило взыскание с общества большой суммы компенсации. В итоге компания несла огромные убытки при продаже товаров.

Ну и конечно же, одна из главных претензий советских властей к концессии был провоз и торговля контрабандными товарами. В частности под признаки контрабанды попали товары и оборудование, которые концессия отпускала различным государственным учреждениям Северного Сахалина с 1933 по 1937 гг. , а именно: поселковому совету Дуэ, рудкому и профсоюзу, поселковому магазину "Сахторга", почтовому отделению и отделению милиции Дуэ. Всего на сумму 42200 рублей. За эту "благотворительность" концессионеру был выписан штраф в сумме 84400 рублей.

Мало того, контрабандой посчитали и товары, которые получали работники концессии "сверх нормы". В частности, было выявлено, что в 1938-1939 гг. рабочий концессии Мариев не уведомил общество о том, что его жена 14 месяцев работала в одном из советских учреждений и, следовательно, была лишена статуса иждивенца, а значит и не могла получать товары как член семьи работника. Рабочий Ратченко не уведомил компанию о смерти своего ребенка и незаконно получил месячный запас продовольствия и детскую обувь. Рабочий Михайлов получал норму продовольствия на свою дочь, не сообщив о ее замужестве. Рабочий Суржиков не сообщил компании, что его сын устроился на работу в советское учреждение и незаконно получал на него продовольственные и промышленные товары в магазине концессии.

Выдача двух одеял и 10 метров хлопчатобумажной ткани рабочему Давыдову была произведена при следующих обстоятельствах: работник проработав на концессии с октября 1938 по май 1939 г. и получив полагающиеся ему по колдоговору товары, уволился. Но в июле 1939 г. он снова был принят рабочим на концессию и при этом потребовал "отоварить" его заново. Концессионное общество в этом ему отказало, но тут вмешался профсоюз, который потребовал, чтобы компания выдала рабочему товары по норме коллективного договора.

Но почему-то советская репрессивная машина возбудила дела не на рабочих-мошенников, а на самого концессионера, взыскав с последнего штраф за контрабанду товаров в сумме 9421,2 рублей.

Фирма была также уведомлена о том, что с августа месяца она не имеет права отпускать рабочим продуктов и товаров больше, чем сумма заработной платы работников. Но так как технически сделать это было проблематично, Общество просило перенести вступление в силу данного решения с ноября 1940 г.

Решили финансово "пощипать перышки" концессионному обществу и советские организации. Так, 14 июня 1938 г. Сахалинский лесхоз треста Хабаровсклес обратился к обществу "ККККК" с требованием о приведении лесоучастков общества в санитарно-допустимое состояние, ввести на участках временную пожарно-сторожевую охрану и разместить противопожарный инвентарь. Заведующий Александровским лесхозпунктом Ширяев предупреждал доверенного концессии, что в случае невыполнения требований лесхоза общество не будет допущено к производству лесозаготовительных работ. "Дышащее на ладан" Общество сделать этого конечно же не смогло. Не было людей, инвентаря, финансов... В итоге 17 августа начальник лесхоза Н. Говрилов подал заявление в Александровский народный суд о взыскании с общества штрафа за лесонарушение в сумме 152419,52 руб., а также просил заготовленные, но не вывезенные концессионером лесоматериалы с лесосек изъять и передать в распоряжение лесхоза.

3 октября 1938 г. нарсуд г. Александровска под председательством судьи Тимофеева и нарзаседателей Попова и Киселевой, рассмотрев в открытом судебном заседании дело по иску Сахалинского лесхоза к обществу "Кита Карафуто Когио Кабусики Кайся" определил, что концессионное общество, имея в своем распроряжении лесосеки на Больших Мгачах и Ямы, систематически нарушало правило нормальных условий рубки леса, не обеспечило сторожевой охраной лесоучастки, отсутствовал противопожарный инвентарь. При заготовках леса лесосеки не очищались, лес не вывозился. Суд постановил взыскать с общества штраф 152419,52 руб., а также судебную пошлину 8% от суммы штрафа - 12193,52 руб. 3 ноября 1938 г. кассационная коллегия Сахалинского областного суда оставила кассационную жалобу ответчика без удовлетворения.

29 декабря 1938 г. состоялся еще один суд по иску лесхоза о взыскании с Общества 41115 руб. штрафа за нарушение нормального лесопользования. Довод общества о том, что у него отсутствует рабочая сила, которая могла бы привести лесосеки в нормальное состояние, суд счел неосновательным и штраф взыскал. 20 февраля 1939 г. кассационная жалоба ответчика вновь осталась без удовлетворения.

В 1940 г. концессии было полностью отказано в поставках леса, в результате чего со стороны общества последовало заявление, что оно теперь не в состоянии поддерживать горные выработки, так как у него отсутствует лес для крепежа.

4 апреля 1940 г. Верховный Совет СССР принял новый закон о подоходном налоге, а также закон о сборе на нужды жилищного и культурно-бытового строительства с населения, облагаемого подоходным налогом. На его основании концессионеру было указано, что отныне он должен платить налог от сдачи в аренду помещений, продажи электрической энергии, а также от полученной арендной платы с треста "Сахалинуголь" за использование оборудования концессии при вывозе макарьевского угля. За 1938-1940 гг. концессионеру было насчитано 246634 руб. 70 коп. подоходного налога и 34746,70 руб. сбора на культурно-жилищное строительство.

Концессионер, как и всегда, указал, что по концессионному договору он эти налоги и сборы платить не обязан. К тому же в законе сказано, что все это взымается с населения, а японское акционерное общество - юридическое лицо.

Однако общество решило предпринять свои "контрмеры" и 24 августа 1940 г. уведомила советскую сторону о том, что электростанция концессии отключает от своего электроснабжения все поселковые объекты, за исключением больницы и школы.

Продолжали "терроризировать" концессию и инспекторы труда. Только за 1938 г. они наложили на Общество штрафы за неточный расчет заработной платы, антисанитарные условия в общежитиях и шахтах, нарушение правил безопасности горных работ, непредоставление работникам спецодежды, несанкционированную сверхурочную работу, нарушение правил пожарной безопасности, оставление оборудования без присмотра, продажу товаров по ценам, не утвержденным горным округом... на сумму 4574 рубля, за 1939 г. - 2015 рублей, за 1940 г. - 2175 рублей.

Если сложить все штрафы и выплаты, которые были выплачены обществом в результате как гражданских исков, так и уголовных и административных штрафов за 1938-1940 гг., то получилась сумма 1535271,82 руб.

Начиная с 1940 года, концессии стали предметом спора и трений между правительствами обеих стран. В августе 1940 г. японское посольство направило в НКИД очередную ноту протеста, в которой, в частности, было отмечено, что "японская сторона считает необходимым обратить внимание Советского Правительства на нижеследущее:

1) Несмотря на то, что сами японские концессионеры никогда не намерены приостановить или сократить свою эксплоатационную работу, на самом деле они вынуждены с каждым годом сокращать свою эксплоатационную работу именно благодаря незаконному давлению советской стороны. Японские концессионные предприятия, "доходная эксплоатация которых гарантируется Пекинской Конвенцией", ныне переживает серьезно критический момент, что служит конкретным примером незаконно давления советской стороны и нарушения ею Пекинской Конвенции.

2) Советская сторона заявляет, будто бы японские концессионеры умышленно нарушают советские законы, но такое заявление нисколько не соответствует действительности. Советскому Правительству необходимо, прежде чем требовать от японских концессионеров соблюдения советских законов, оглянуться на то, соблюдает ли оно само Пекинскую Конвенцию или нет. Советское Правительство в упомянутой конвенции гарантирует доходную экоплоатацию японских концессионных предприятий и обещает всякую "разумную защиту и облегчения". Несмотря на это, оно оказывает до того давление на японские концессионные предприятия, что последние почти лишены возможности продолжать свое существование, уже не говоря возможности их доходной эксплоатации, что должно считаться явным нарушением Советским Правительством Пекинской Конвенции. Советская сторона в оправдание своих действий, может быть, заявит, что она, согласно требований своих законов, лишь наблюдает за концессионными предприятиями, но советские законы, нарушающие Пекинскую Конвенцию, являются законами, противоречащими международному договору и Советское правительство обязано возместить убытки, нанесенные концессионным предприятиям введением в действие таких законов, причем такое обязательство возмещения убытков предусмотрено и в концессионном договоре. Ввиду этого, Японская сторона как недавно было заявлено, потребует от Советской Стороны компенсации за большие убытки, нанесенные японским предприятиям.

3) Однако, Японская Сторона сейчас торжественно заявляет, что японские предприятия намерены искренне соблюдать советские законы, не противоречащие духу и букве концессионного и коллективного договоров, а также Пекинской конвенции. Должен считаться несправедливым тот факт, что Советская Сторона, сделав фактически невозможной эксплуатационную работу предприятий путем принятия всяких активных и пассивных мер запрещения, ограничения или задержки и т.д, ссылается впоследетвии лишь на результаты невозможности эксплуатационной работы и обвиняет предприятия в нарушении концессионного и коллективного договоров, а также других законов. В связи с этин Японская Сторона заявляет, что японские предприятия будут прилагать еще большие усилия к соблюдению концессионного договора и советских законов в случае, если Советская Сторона будет стараться справедливо и разумно относиться к японским предприятиям.

Необходимо особо подчеркнуть тот факт, что советская сторона долгое время организованно ведет действия, серьезно нарушающие Пекинскую Конвенцию и договор, а именно:

1) В 1937, 1938 и 1939 годах, Советское Правительство создавало серьезное ограничение для исполнения концессионерами своих прав, вытекающих из Концессионного договора в отношении вопроса о вербовке и завозе рабочей силы для нефтяной и угольной Концессий.

2) Начиная о 1937 года, Советское Правительство создавало несправедливое ограничение для права Концессионеров на ввоз товаро-продуктов и предметов технического оборудования для нефтяной и угольной Концессий.

3) Начиная с 1937 года, Советские власти подвергают японских служащих и рабочих нефтяной и угольной Концессий такому незаконному режиму, какой не встречается вообще в конституционных государствах, и в особенности за последнее время агенты НКВД откровенно принуждают указанных служащих и рабочих (в частности, знающих русский язык) стать шпионами в пользу СССР. Такое отношение советских властей должно считаться незаконным действием, к которому японская сторона не может относиться равнодушно.

4) Начиная о 1937 года, Советское Правительство отнимало у Концессионеров право на безвозмездную рубку лесов.

Из вышеизложенного совершенно ясно, что японские Концессионеры не нарушили концессионного и коллективного договоров, а советские власти умышленно оказывают давление на японские концессионные предприятия, откровенно игнорируя концессионный договор и Пекинскую Конвенцию, чтобы лишить возможности эксплуатации предприятий, причем необходимо особо отметить о значительном расхождении в применении одного же советского закона к японским и советским предприятиям.

Ввиду всего вышеизложенного, японская сторона еще раз заявляет советской стороне решительный протест против явного нарушения Советским Правительством Пекинской Конвенции и Концессионного договора, и вместе с тем она требует от Советского Правительства устранения давления на японские концессии".

Советская сторона была заинтересована в том, чтобы инородное тело иностранных концессий поскорее было удалено с Северного Сахалина. Об этом свидетельствует и дипломатическая практика Советского руководства. Когда в ноябре 1940 г. народный комиссар иностранных дел В.М. Молотов посетил Берлин, ему было предложено ознакомиться с проектом соглашения между державами Тройственного пакта и Советским Союзом.

Комментируя содержание этого проекта, министр иностранных дел Германии фон Риббентроп предложил свое посредничество для нормализации отношений между СССР и Японией. Он допускал, что в случае заключения пакта о ненападении между СССР и Японией последняя, по его мнению, может пойти навстречу советским пожеланиям в отношении нефтяных и угольных концессий на Сахалине.

Тем временем, 1 февраля 1940 г. руководство угольной концессии направило в японский МИД и Правительство меморандум под названием "Необходимые меры для возрождения бизнеса концессионных обществ". Предлагалось использовать 2 вида мер - фундаментальные и временные.

Под фундаментальным решением подразумевалась абсолютная необходимость вывода деятельности компаний из-под контроля СССР, а для этого предлагалось два варианта. Первый - покупка у СССР Северного Сахалина, второй - долгосрочная аренда как всего острова, так и исключительно концессионных территорий, с наделением этих территорий права экстерриториальности.

В качестве временных мер предполагалось полностью пересмотреть концессионные соглашения и заключить таковые на совершенно новых условиях, а именно: запрет на применение законов СССР к концессионным обществам и их работникам (фактически признание неприкосновенности), четкое указание на то, что начальником Сахалинского горного округа могут утверждаться лишь цены на продукты и товары первой необходимости, зафиксировать ставки и тарифы на древесину и крепежный лес, отменить процентное соотношение советских и иностранных работников, а найм граждан СССР мог быть осуществлён лишь при желании со стороны обществ, разрешение судам концессионера заходить в порты Северного Сахалина не испрашивая разрешения у советских властей, страхование имущества от пожара должно быть добровольным, также необходимо разрешение на вылов рыбы в прибрежной зоне и возвращение незаконно занятых советскими организациями земель, отведенных под концессию.

Вопросами, которые следовало разрешить помимо исправления концессионного соглашения, были: снятие ограничений на импорт материалов, оборудования, а также продовольственных и промышленных товаров, гарантия своевременной поставки взрывчатых веществ и разрешение на завоз таковых из Японии, исключение давления на компании профсоюзов и местных властей, запрет на судебное преследование работников концессии, устранение с концессионных территорий агентов НКВД и иных спецслужб, гарантия своевременного завоза на концессии рабочей силы, обеспечение соблюдения трудовой дисциплины и повышение эффективности труда, для сезонных работ необходимость введения сверхурочных часов, подписание справедливого коллективного договора, исключение административных штрафов, запрет на разного рода сборы и обложения.

11 апреля 1941 г. в Москве на приеме японского посла Ё. Мацуока наркомом иностранных дел СССР В. Молотовым, состоялось обсуждение предстоящего подписания пакта о нейтралитете и протокола о ликвидации японских нефтяной и угольной концессий. Советская сторона в проекте протокола подтверждала, что все затраты японских концессионеров будут им возвращены по соглашению сторон, а Советское правительство берет на себя обязательство ежегодно поставлять Японии 100 тыс. т. нефтепродуктов в течение 5 лет. Концессии должны были быть переданы советской стороне в месячный срок, но допускалось и его удлинение на 1-2 месяца. 12 апреля 1941 г., прошли переговоры между министром иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуока и Сталиным. Японский политик пытался выторговывать у СССР Сахалин. Мацуока заявил, что в беседах между ним и Молотовым он ставил вопрос о продаже Японии Северного Сахалина, что было бы коренным разрешением вопроса, но так как советская сторона не принимала этого предложения, то нужно найти другой выход. Мацуока заявил, что он имеет инструкцию, в которой говорилось о продаже Северного Сахалина. В заключение беседы Мацуока сказал, ему непонятно, почему СССР, имеющий огромную территорию, не хочет уступить Японии небольшую территорию в таком холодном месте. Сталин ответил, что взять Северный Сахалин - значит мешать Советскому Союзу жить. Таким образом, желание японских концессионеров и политиков Страны восходящего солнца потерпело полный крах.

13 апреля 1941 г. с Японией был подписан пакт о нейтралитете, что послужило основанием для важного соглашения, касающегося нефтяных и угольных концессий на Северном Сахалине. Министр иностранных дел Японии Мацуока Ёсукэ и нарком иностранных дел Вячеслав Молотов обменялись специальными письмами, в которых был разрешен вопрос о ликвидации японских концессий на Северном Сахалине в течение нескольких месяцев.

31 мая 1941 г. японский посол в СССР Тетекава вручил В. Молотову специальное письмо министра иностранных дел Японии Ё. Мацуока, в котором было заявлено о твердом намерении разрешить вопрос о ликвидации японских концессий в течение 6 месяцев со дня подписания пакта о нейтралитете.

Пока дипломаты разбирались с вопросом существования концессии, 31 мая 1941 г. общество представило на утверждение горного округа очередной 5 летний план угледобычи на 01.10.1941-30.09.1946 гг. В нем, в частности, указывалось, что в 1941 г. концессия планирует добыть 115 тыс. т. угля, в 1942 г. добыча угля в Дуэ должна была составить 150 тыс. т, а в 1943-1946 гг. по 200 тыс. т. в год. Добыча угля на прибрежных шахтах Мгачи и Владимирский в 1942 г. должна была составить 10 тыс. т., в 1943 г. - 35 тыс.т, в 1944 г. - 50 тыс. т., в 1945 г. - 75 тыс. т. и в 1946 г. - 100 тыс. т. Всего за 5 лет планировалось добыть 1135000 тонн угля.

Для воплощения в жизнь этого плана концессионер намеревался начать разработку нескольких новых шахт, установить новое шахтовое оборудование, вентиляторы и дренажные насосы. Планировалось построить 2 электростанции мощностью 600 квт., начать строительство новых домов общей площадью 2143 кв.м. Концессионер также планировал подать заявку на завоз в период навигации 900 советских и 400 японских рабочих и служащих.

Разумеется, что после подписания пакта о нейтралитете и протокола о ликвидации концессионных предприятий на Северном Сахалине, никто этот план всерьез уже не воспринимал. Но концессия продолжала в этот период жить своей жизнью... 5 февраля 1941 г. на руднике Дуэ от короткого замыкания сгорела лесопилка Общества. Стоимость убытков была оценена в 11 тыс. руб. за здание и 9230 руб. за оборудование. Расследованием было установлено что виной всему старая, не ремонтировавшаяся, не смотря на предписание пожарной инспекции, электропроводка. 11 октября 1941 г. обществом было получено разрешение горного округа на восстановление здания лесопилки.

9 мая 1941 г. Обществу был разрешен завоз в навигацию 45100 шт. куриных яиц, 17,5 тонн круп, 3 тонн фруктов, 25 тонн дайкона, папортника, сушеных грибов, сушеной морской капусты, женьшеня, бобов и овощей, 16 тонн свежей и мороженой рыбы, 26,6 тонн сухой и соленой рыбы, варенье, кофе растворимый, плиточный шоколад, виноградное вино, 1820 метров шерстяной ткани, 170 пар ботинок и 210 пар ботинок со шнуровкой. Планировалось также получить разрешение на импорт из Японии говядины, белого риса, фруктовых, овощных и рыбных консервов, конфет, а также одежды, тканей, спецодежды и резиновых сапог. 30 июня 1941 г. заявка на дополнительный завоз продуктов и товаров ширпотреба (кроме говядины и риса) была одобрена. Возможно, что советская сторона дала таковое разрешение, надеясь, что после ликвидации концессии завезенные ею товары и продукты останутся в СССР и будет "чем поживиться". Но в завезенной на остров продукции в очередной раз нашлись недостатки. В муке 2 сорта госсанинспекцией обнаружились мошки, личинки и черви, а сельдь японского посола была совершенно непригодна к употреблению в пищу. Был также установлен факт обвешивания рабочего Игнатьева на 100 гр. при продаже ему мяса, а рабочего Бородкина на 40 гр. Еще один работник получил в магазине концессионера коробук "Монпансье", в которой вместо леденцов лежала оберточная бумага. Рабочие также недоснабжались хромовыми сапогами, сукном и шевиотом. А вот заработная плата работников за работу в ночное время была повышена на 20%. С 1 июля 1941 г. была повышена зарплата японским работникам от 3 до 10 иен в месяц. С 1 декабря произошло еще одно такое повышение.

Однако нападение Германии на Советский Союз оттянуло решение вопроса о закрытии японских концессий. Посчитав, что в условиях ведения войны на западе СССР не захочет рисковать открывать второй фронт на Дальнем Востоке и силой выгонять японцев с Северного Сахалина, японские концессии в нарушение пакта о нейтралитете продолжили действовать. На тот момент их расчёт оказался верным. Сами японцы, работающие на угольной концессии, отмечали, что с начала войны СССР с Германией отношение к ним со стороны советских властей улучшилось.

12 декабря НКИД запросил японское посольство, остается ли в силе соглашение о ликвидации японских концессий.

О периоде существования угольной концессии в 1942-1944 гг. сохранилось не так много документов. Известно, что концессионер продолжал систематически нарушать коллективный договор в вопросах снабжения и предоставления работникам нормальных жилищных условий. В 1942 г. проверками рудничного комитета шахты Дуэ было установлено недоснабжение работников топленым салом, а муку 1 сорта перестали продавать полностью, заменив ее мукой 2 сорта. Сливочное масло, завезенное на концессию, было признано недоброкачественным, и его реализация была разрешена исключительно в топленом виде. В перловой муке были обнаружены мелкие черви, а в магазине общества продавался залежалый хлеб. С марта 1943 г концессионер совершенно не снабжал рабочих луком, прекратил выдачу соленой рыбы, а норма выдачи растительного масла была урезана на 70%.

Концессия также не выполняла своих обязательств по своевременному ремонту квартиры работников предприятия, не обеспечивала семьи работников нормальными жилищно-бытовыми условиями.

1 марта 1942 г. в связи с отменой бесплатного проживания и прочих жилищных льгот для японских служащих, им была повышена заработная плата. Так, заработная плата зам. начальника концессии Озава Ниносукэ была увеличена на 25 иен, до 255 иен, инженера Андо Сейси - на 20 иен до 170 иен, инженера Симадате - на 15 иен, до 220 иен, инженера Коно Садзиро - на 15 иен, до 143 иен.

Из мелких неприятностей была отмечена кража 70 метров телефонного кабеля на линии Дуэ-Александровск 5 июля 1942 г. 8 июля 1942 с граждан Японии, недавно прибывших в Дуэ и обратившихся за получением вида на жительство, плата увеличилась с 5,5 до 15 руб. Общество потребовало возврата разницы между новым и старым тарифами. 25 ноября 1924 г. государственный дезинфекционный отдел Наркомздрава затребовал с концессии 5 тыс. руб. за обязательное истребление крыс и дезинфекцию территории Общества.

Возникает вполне естественный вопрос: почему Япония продолжала упорно цепляться за угольную концессию на Северном Сахалине, хотя она не только не приносила дохода, но и была глубоко убыточной. В статье "Трудно установить, кто является хозяином - мы или японцы" ее авторы Г. Ткачёва и С. Тужилин писали, что "убыточная, существовавшая только за счёт государственных дотаций угольная концессия в посёлке Дуэ, где себестоимость угля составляла 173 рубля за тонну, а на советских предприятиях Сахалина -- максимум 34 рубля, сохранялась в интересах разведывательной деятельности". Но вот вести таковую деятельность с 1937 г. японским рабочим и служащим было довольно затруднительно, поскольку они были ограничены в своих передвижениях исключительно территорией концессии и даже не могли без специальных пропусков выходить к побережью и ездить в Александровск. Единственной "шпионской" информацией были сообщения в генконсульство Японии о том, что на возвышенности за концессией советскими военными частями было установлено 5 полевых орудий, вырыты окопы, начались учения по светомаскировке и полностью закончено строительство бомбоубежищ. Не так уж и много полезных сведений для японской разведки, чтобы оправдать содержание концессии.

Нам кажется, что наиболее вероятной причиной сохранения на острове концессионных предприятий было то, что Япония еще не определилась с вопросом о нападении на СССР. В случае же такового нападения и захвата Японией северной части острова Сахалин, работники концессионных предприятий, хорошо знакомые с местными условиями, могли за короткий срок провести расконсервацию угольных шахт и нефтяных скважин, быстро наладить угледобычу и нарастить добычу нефти для нудж японских вооруженных сил и флота. Но, начиная с перелома в Великой Отечественной войне с момента окончания Сталинградской битвы, шансы нападения на Советский Союз практически исчезли. И теперь уже не СССР, а Япония была кровно заинтересована в том, чтобы Советский Союз не вышел из пакта о нейтралитете.

В стремлении не допустить выхода СССР из договора о нейтралитете 19 июня 1943 г. координационный совет японского правительства и императорской ставки принял принципиальное решение о ликвидации концессий. Переговоры шли медленно и продолжались до марта 1944 г.

30 марта 1944 г. заместителем наркома иностранных дел С.А. Лозовским и Чрезвычайным и Полномочным Послом Японии в СССР Сато Наотакэ в Москве был подписан протокол, по которому нефтяные и угольные концессии передавались СССР. Этим протоколом аннулировались все права японцев на разработку северосахалинских запасов каменного угля, которые должны были сохраняться до 1970 года. Согласно протоколу, все имущество японских концессий передавалось Правительству СССР, которое соглашалось уплатить Правительству Японии компенсацию в 5 млн.руб., а также еждегодно предоставлять Японии 50 тыс.т. нефти на обычных коммерческих условиях в течение 5 лет после окончания войны. Советская сторона обязалась обменять 5 млн. руб. компенсации японскому правительству на золотые слитки из расчета 5,96396 руб. за 1 грамм чистого золота и передать его на станции Манчжурия представителю правительства Японии, а также уплатить расходы по его перевозке и реализации на мировом рынке в размере 5%. Правительство СССР гарантировало беспрепятственный вывоз нефти и угля, находящегося на складах японских концессий, причем последние должны были быть вывезены в течение 4 месяцев с момента открытия навигации, а оплата рабочей силы, предоставляемой советской стороной для погрузки японских судов оплачивалась Правительством Японии. Правительство СССР отказывалось от всех судебных и денежных претензий к японским концессионерам. При возвращении на родину японских рабочих и служащих советская сторона должна была оказать им всяческое содействие для беспрепятственного выезда после открытия навигации 1944 г. Правительство Японии обязалось выплатить выходное пособие японским рабочим и служащим концессий, а Правительство СССР - рабочим и служащим советским. Этот договор положил конец 26-летнему присутствию японцев на Северном Сахалине.

Оставить комментарий © Copyright Осташев Алексей Евгеньевич (alexost@mail.ru) Размещен: 14/02/2023, изменен: 02/07/2025. 334k. Статистика. Статья: История Иллюстрации/приложения: 22 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Деятельность японских угольных концессий на северном сахалине 1925-1944 гг.

Осташев Алексей Евгеньевич Деятельность японских угольных концессий на Cеверном Cахалине

Осташев Алексей Евгеньевич
Деятельность японских угольных концессий на Cеверном Cахалине