Однажды, когда у них с Джеймсом был так называемый период "близняшек" - прекрасные Тесс и Роуз - мы все вместе поехали в гости к бабушке в Лестер Коумб. Удивительно, но Эдди часто проявлял желание провести время с нашей семьей. О его собственной семье мы почти ничего не знали, позже, во время этой поездки, он впервые о ней рассказал.
Сошедший словно со страниц сказки Лестер Коумб засыпал среди холмов. Тут еще жили в каменных домиках, обвитых виноградом и плющом, со скрипом затворяли калитки, и по ночам слышно было, как в лесу ухает сова.
Мы ехали вшестером на двух машинах: в одной - Джеймс, Эдди и я, в другой - папа и его брат Калеб со своей женой Джулией. Наша машина отстала, потому что Эдди с Джеймсом, вдохновленные видом темного леса, тянущегося по обеим сторонам дороги, затеяли спор, кто живет в папоротнике - лесные феи или гномы. Не придя к соглашению, Эдди предложил пойти в лес и убедиться, кто прав. Я отказывалась идти.
-Эй, кроха Мери, не серди верзилу Джона, - засмеялся Эдди, - пошли, - сказал он и, взяв меня за руку, вытащил из машины. Наверно, это был первый раз, когда я почувствовала, какое сильное воздействие на меня оказывает Эдди.
Прояви он тогда ко мне привязанность, поцелуй меня - все бы рассыпалось, но он этого не делал, мы с Джеймсом занимали у него в жизни какое-то другое, особое место. Возможно, он считал нас своей английской семьей.
В моем представлении любовь между мужчиной и женщиной или, лучше сказать, любовь эротическая, любовь, связанная с желанием, всегда отличалась от того, чем она была на самом деле. Стеснение, которое во мне вызывали подобные чувства, заставляло прятать их нераскрытыми внутри, а снаружи оставлять лишь вершину, приличную, как я считала, сторону желания. Прикоснуться к голому телу без ощущения несвободы и стыда было так же сложно, как представить мистера Дарси, который просил бы дорогую Элизабет подождать, пока он снимет кальсоны. Это было немыслимо неудобно, некомфортно, и, тем не менее, я никогда не была против физической близости. Я была против физической близости при включенном свете.
К вечеру опустился сильный туман и когда мы подъезжали к дому, то едва могли различить очертания фасада.
-Как вы долго ехали, Джеймс, - удивился Калеб, обмениваясь рукопожатием с Джеймсом и Эдди и целуя меня в щеку, - мы даже подумали, что вы заблудились.
-Нет, Джеймс знает дорогу наизусть, - запротестовал папа.
Я знала, что он не станет расспрашивать, почему мы задержались. Чувство такта, доверие, что его дети никогда не поступят глупо или бесчестно, было развито в нем с невероятной силой. Эдди очень нравилось эта черта, я не раз замечала восхищение, с которым он слушал или просто наблюдал за членами нашей семьи. Словно ребенок, он замирал, вслушиваясь в голоса, и самые простые вещи, которые произносились за столом, заполняли его сердце. Он погружался не в конкретный смысл отдельных фраз, а во всю эту вереницу несложных, банальных разговоров, обволакивающих его спокойствием и уютом дома.
После ужина мы перешли в гостиную пить чай. Джулия расспрашивала, почему Хелен, наша мама, не приехала. Когда выяснилось, что ее задержала новая постановка Заиды, заговорили о музыке.
-Что ни говори, а оперы Моцарта лучше всего слушать в больших залах, - повторил еще раз Калеб,
- нужен соответствующий масштаб.
-Прайснер, - заметил с улыбкой папа.
-Да-да, - согласился Калеб, - Помните тот концерт Збигнева Прайснера в соляной шахте Величке? Голос там звучит просто...земля дрожит под ногами.
-Кстати, вы поедете с Хелен в этом году на летний фестиваль в Зальцбург? - спросила Джулия.
Пока разговор продолжался в том же духе, Эдди встал с дивана и подошел к пианино, которое уже много лет стояло без дела в углу.
-Позвольте воспользоваться услугами вашего пианино, - спросил он с улыбкой, повернувшись к бабушке.
-Прошу, - растерянно ответила бабушка, словно забыла, что в комнате есть пианино.
Эдди убрал с крышки стопку книг и придвинул табурет. Его пальцы коснулись клавиш. В этом был весь Эдди. Он не умел говорить о жизни, но жить он умел, так же и с музыкой - говорить о ней было для него так же неестественно, как другим петь.
Постепенно музыка поглотила голоса и разговор стих. Недовольные сначала тем, что Эдди бесцеремонно прервал их, Калеб и папа старались не обращать внимания на игру Эдди, но вскоре, к своему удивлению, они уже не могли не слушать. Несмотря на весь свой музыкальный снобизм, музыку они любили и не могли игнорировать того, что он играл хорошо.
-Молодой человек, оказывается, умеет играть, - улыбнулась бабушка.
-И хорошо, - искренне удивился папа, пожав плечами, - что же вы молчали, Эдди?
-Лучше самая средняя игра на пианино, чем самые удачные слова о музыке, - засмеялся Эдди.
Я физически ощутила, как слова его резанули присутствующих. Но Эдди, казалось, и не заметил, что сказал. Джеймс взглянул на меня, по его взгляду я поняла, что не ошиблась в том, какое впечатление произвели слова Эдди. Но если меня это тревожило, то Джеймса, кажется, даже забавляло.
Когда Эдди окончил, на лице его воцарилась неподдельная радость.
-Хорошо, - сказал он, - обожаю музыку.
-Вы прекрасно играете, - заметила тетя Джулия.
-Все благодаря прекрасным глазам, устремленным на меня, - произнес Эдди, повернувшись на табурете.
Тетя Джулия смутилась неожиданностью комплимента и то, каким театральным, вызывающим способом он был преподнесен.
-Я бы мог ради...- продолжил Эдди, но Джеймс вовремя его прервал, догадавшись, что этой шутки уже никто не поймет.
В тот вечер мы долго не расходились, Эдди играл на пианино, пока ему не надоело, тогда кто-то предложил послушать старые записи Билли Холлидей. Понемногу компания редела, свет угасал, и в полусне звучал лишь глубокий голос, поющий о дождливом дне и долгих поисках кого-то родного.
Вскоре остались мы втроем и тетя Джулия. Джеймс предложил открыть еще одну бутылку вина.
Мне не нравилось то, как Эдди сидел в ногах у тети Джулии, то, как она посмеивалась над его шутками, мне не нравилось, что Джеймс налил всем еще вина.
-Слушай, - воскликнул Эдди, взяв из рук Джеймса бокал, - а знаешь, чего нам не хватает?
-Здесь? - Джеймс уже много выпил и говорил теперь небрежно, просто чтобы сказать, - но это же гостиная в Лестер Коумб.
-Тем более, - заметил с серьезным видом Эдди, - давай, организуй нам праздник, который всегда с тобой.
Джеймс вышел из комнаты, но уже через мгновение вернулся с пачкой сигарет в руках.
-Скажите, Джули, - можно я буду вас так называть? - спросил Эдди и, получив согласие, продолжил, - не соизволите ли выкурить с нами трубку мира?
Я ожидала, что теперь уж тетя Джулия откажется, но ошиблась, похоже, ей было приятно внимание Эдди и льстило то, что происходило вокруг нее.
Джеймс вытащил из кармана пакетик марихуаны.
Оказаться трезвым в хмельной компании - не самое приятное занятие, поводы для смеха кажутся не стоящими его, а поводы для печали вызывают гораздо больше тоски, чем ее выказывают. Я бы ушла, как всегда это делала, но рука Эдди настойчиво удерживала меня, он, предугадывая по моим движениям, вздохам, что я собираюсь встать и разрушить компанию, обращался ко мне, задерживал взглядом или жестом, и я оставалась.
-Расскажите нам, как вы встретили своего мужа? Своего Калеба? - спросил Эдди, он все еще сидел в ногах Джулии, но теперь голова его склонилась к ее колену и он сладко улыбался.
Тетя Джулия взяла переданную ей сигарету, сделала затяжку и только тогда ответила.
-Мы познакомились в гостях у общих знакомых. Я сразу обратила на него внимание - он был такой джентльмен, а я всегда хотела выйти замуж за джентльмена, - Джулия передала сигарету Джеймсу, - я подаю вам плохой пример, мальчики. Вы еще так молоды. А Мери, - она посмотрела на меня и вздохнула, - что скажет мне твой отец?
Все засмеялись, потому что, видимо, мысль о том, что сказал бы папа, показалась им невероятно забавной.
-Ну-ну, не останавливайтесь, - улыбался Эдди, - что было дальше? На вас было белое платье?
-Шелк кремового цвета и рукава, страшно сказать, фонариками.
-Тетя Джулия, я был о вас лучшего мнения, - засмеялся Джеймс. Он с трудом встал с кресла и подошел к проигрывателю. Это был старый аппарат для прослушивания пластинок, стоило поднять стеклянный колпак, как по комнате распространился приятный запах винила, знакомый еще с детства. Джеймс положил пластинку на вращающийся черный круг проигрывателя и мягко опустил иглу. Звук, казалось, зазвучал отовсюду и заполнил комнату присутствием невидимых струн, клавиш, труб.
-Как это красиво, - сказала тетя Джулия, закинув голову на спинку дивана и прикрыв глаза, - Теперь ваша очередь, Эдди, расскажите нам о себе.
Как быстро и легко менялись мои чувства, еще мгновенье назад я хотела уйти, злясь на весь мир, но вдруг Эдди произносит эти слова, и все теряет былую значимость. Он поворачивается ко мне и повторяет:
-Расскажу, но только тому, кто со мной будет танцевать. Кроха Мери не откажет мне, я знаю.
Я не успела ответить, как уже очутилась около Эдди посреди комнаты.
Мой первый танец в жизни. Как ни странно, я никогда не танцевала раньше, даже с Эштоном, с которым, как я когда-то считала, меня связывали очень близкие отношения.
Эдди был выше меня и чтобы посмотреть ему в лицо, мне приходилось закидывать голову, на спине я ощущала прикосновенье его пальцев - они были очень горячие, их жар чувствовался сквозь одежду. От него пахло дымом и вином. Не могу сказать, что мне очень нравилось находиться с ним в такой непосредственной близости, что-то сковывающее было в танце, словно попадаешь в ловушку и не можешь из нее выбраться. С другой стороны, Эдди был теплым, он хорошо танцевал - под словом "хорошо" я имею в виду привычно и без напряжения, - к тому же я чувствовала, что он выделил меня среди остальных.
-Любил малютку Мери верзила больше всех, - произнес он вполголоса, - спрашивай и я тебе все расскажу.
Кто бы устоял от соблазна, когда тебе вручают всю свою жизнь, жизнь, состоящую из секретов, желаний, страхов, долго скрываемых от посторонних глаз. Я чувствовала, что Эдди действительно мог рассказать мне все, в пределах, конечно, того, что сам способен был понять.
Я спросила его о семье, и он рассказал, что отец его индиец, а мама англичанка, они познакомились на крохотном, Богом забытом, островке в Индийском океане. Потом переехали в Калькутту, а Эдди, когда ему исполнилось двенадцать, отправили на обучение в Великобританию. Все это он рассказывал долго, подбирая слова удивительным образом, словно отдавал предпочтение лишь тем, которые звучали необычно или созвучно.
-У тебя есть братья или сестры? - продолжала я. Со стороны может показаться, что глупо было задавать такие обычные вопросы, когда спросить можно что угодно. Но в этом и была вся загадка - Эдди так выглядел и так говорил, что, казалось, вся его душа распростерта перед вами, но на самом деле, вы почти ничего о нем не знали. Не знали самых простых вещей, которые о других людях узнаете в первую очередь и быстро забываете.
-У меня есть кот, - ответил Эдди, - хотя не знаю, как бы он отнесся к известию о родстве со мной. Коты, знаешь, не очень любят, когда предъявляют какие-то права на них.
-Эдди, - начала я.
-Да, любовь моя, - мгновенно отозвался он.
-Я не твоя любовь, - ошарашено воскликнула я, растерявшись от легкости, с какой он это сказал.
Раньше я уже упоминала, что была тогда серьезной девушкой, поэтому несложно представить, как я относилась к чувствам. И любое упоминание о любви приравнивалось в моем понимании к признанию, которое было чем-то решенным, великим, заслоняющим собой все вокруг. А говорить о любви, как это делал Эдди, так просто, словно это обычное дело, было для меня недопустимым.
-Оу, - засмеялся Эдди и повернулся к Джеймсу и тети Джулии, которые танцевали недалеко от нас, - Джеймс, любовь моя, по-моему, я только что навеки разрушил дружбу с Мери.
-Забудется, - раздалось в ответ, - завтра никто уже ничего не вспомнит.