Главное счастье моего детства составляли три вещи: пластилин, залезть куда-нибудь повыше и изучение всяческой живности.
Пластилин был также счастьем моих родителей, ибо заполучив новую коробку - зеленую с тигром, упоительно пахнущую, с еще несмешанным драгоценным белым цветом - я впадала в творческий экстаз и нейтрализовалась надолго. Я никогда не понимала идеи сделать "вещь" и поставить ее на полку. Скукота! Мой мир был пластичен, как и сам материал, из него создавалось все, что угодно, игралось, усложнялось, а после комкалось и преображалось в нечто новое.
Игры на верхотуре доставляли не меньший восторг. Лазилки, заборы, крыши гаражей. Деревья! Прекрасные липы, клены, дубы, старые яблони... О, я помню это упоение! И то инстинктивное чутье, что позволяло не думая, быстро и ловко хвататься, распяливаться, распределяя вес, интуитивно чувствуя упругое сопротивление древесины и понимая, выдержит ветка или нет. Здесь я была свободна и совершенна. Я прятала в портфель свои уродские очки-телескопы и взмывала ввысь, почти на ощупь. Я упивалась, я лезла все выше, с ухмылкой слушая оклики одноклассников внизу: "Чокнутая! Свалишься!" Но я боялась лишь, как бы меня не застукала бабушка или кто из учителей. Всерьез не падала ни разу - чутье плюс мертвая, натренированная хватка плюс везение.
Не иначе, тут затесался некий древний обезьяний ген. Маниакальную лазучесть я унаследовала от отца, и старшей моей дочери она передалась тоже. И я, хоть и побаиваюсь, ей не запрещаю: я понимаю эту страсть - вверх!
Интерес к живности у меня тоже "наследственный": родители - биологи, когда они приводили меня к себе в институт, я норовила сбежать и отыскивалась всегда в виварии. Сестру больше манила ботаника: к семи годам она знала чуть не наизусть весь "Справочник лекарственных растений СССР". Я же ловила и изучала всякую живую тварь, какую только могла. Мама не слишком одобряла, ибо твари были не всегда милые. Папа - потворствовал.
Главным полигоном была, конечно же, дача и ее окрестности.
Любимая, еще с младенческих лет, игра: папа отваливает большой камень или корягу, а я жадно наблюдаю, кого мы там застигнем. Всевозможные черви, кивсяки, уховертки, жужелицы, многоножки. Гадость? Но интересно же!
Еще замечательная вещь - это брюшки лягушек. Оказывается, они бывают разных цветов: красноватые, желтые, бурые, белесые, да еще и с разным узором.
Мы ловили ужей, которые у нас скоро сбегали - уже на участке - и пугали наших несчастных соседей.
Ящерицы. Жабы. Тритоны. А головастики? Когда плывешь, они почему-то так и тычутся в тебя носами - погреться, что ли, хотят?
У нас под крышей, в разросшихся кустах каприфоли, было множество птичьих гнезд. Наш участок тогда еще был крайним, у самой кромки леса. То и дело появлялась сойка или сорока, ночью летали совы, летучие мыши. Приезжая зимой, мы находили на застывшем насте следы зайцев и - года три подряд - лосей. Люди в ту пору им еще не очень досаждали.
Майских жуков была тьма тьмущая; бабочки-шоколадницы и махаоны встречались довольно часто, а в последнее время они совсем у нас перевелись.
Неподалеку стояло несколько пасек, и пчел кругом вилось великое множество. На них, а также на ос и шмелей охотились шершни - гигантские осы. В какой-то год они свили гнездо на нашем чердаке. Все лето нам везло: никого не укусили, но осенью один, уже снулый, шершень забрался в мой сапог... Мне было тогда лет семь, но умирать буду не забуду ту дикую боль - как от укуса гадюки, наверное. Нога раздулась и стала багровой, поднялась температура; дня два наступить на ногу было невозможно. А потом все прошло без следа, только привычка всегда предварительно вытряхивать обувь осталась.
Шершневое гнездо мы потом с чердака сняли. Размером оно было с крупный арбуз, из гораздо более толстой "бумаги" (пережеванной древесины) и не серое, как осиное, а песочного цвета. Внутри помещалось большие "блюда"-соты. Гнездо отправилось в школьный кабинет биологии и еще долго пылилось там, больше похожее на позабытый корявый макет из папье-маше, чем на обиталище грозных хищников...
Прошло тридцать лет и уже мои дочери с упоением ловят все, что движется, а я едва успеваю следить, чтобы они не схватили кого-нибудь не того. А кого поймали, по возможности, чтобы не замучили до смерти.
Вечером они любят ходить на "жабью охоту" - с ведерками и фонариками. Носятся азартно, уже в сумерках. Но ведь самый же жабий лов! Наш рекорд: 25 жаб и 3 лягушки (условно: они упрыгнули сразу).
В прошлом году старшая (4 года) лично изловила жука-носорога. В этом - уже заинтересовалась разглядыванием в микроскоп всяких лапок-крылышек, сама называет многие растения.
Я твержу им, что в природе нет вредного или полезного, добра или зла. Есть лишь необходимость выживания. А вот лишать жизни без нужды, нарочно причинять страдания - суть зло.
Без толку жалеть цыпленка или свинку: нам ведь надо есть.
А вот мамочка, советующая испугавшемуся муравья малышу: "Ну, растопчи его!", на мой взгляд, не права. Сразу уничтожать все, что пугает или просто не нравится - не лучшая жизненная стратегия. Вы не находите?