Аннотация: Как-то мне пришлось на день Победы выпить бутылку водки с Ульяновым и Чурсиной. И это событие моей жизни осталось навсегда в моей памяти.
Авторы
Произведения
Рецензии
Поиск
О портале
Ваша страница
Кабинет автора
На троих с Ульяновым и Чурсиной
Виталий Овчинников
Было это 9 мая в 1995 году. Я работал тогда в Областном Политехническом техникуме, только что переименованном по западному в колледж, где преподавал сварочные дисциплины. Время было трудное, зарплата преподавателя мизерная, хотя и регулярная, и я устроился еще работать на полставки дежурным электриком в местный Дом Культуры "Октябрь", а с недавних пор переименованный по новомодному в Культурный Центр "Октябрь". Раньше был ДК "Октябрь", теперь вот КЦ "Октябрь".
Новые власти страны на всех уровнях спешили отмежеваться от своей прошлой Родины, от Советского Союза, и с жуткой поспешностью переименовывали, переименовывали, переименовывали все, на что попадал их взгляд! И улицы, и профессии и самих себя.
Этот самый КЦ "Октябрь" находился почти что рядом со зданием Политехнического техникума, что легко позволило мне одновременно выполнять сразу две работы: и в "Политехе" и в КЦ. При необходимости я после занятий в Политехе заходил туда и делал там нужные свои свои дела. В основном я занимался тем, что менял сгоревшие лампочки, чинил выключатели, да розетки. На большее меня просто не хватало.
Директором этого ДК или КЦ была молодая красивая женщина из Самары, культуролог по образованию. Мне не нравились и не нравятся до сих пор такие женщины. Они не моего типа. Даже и красивые. Это была блондинка с фарфорово кукольным, хотя и очень даже выразительным личиком, точеной фигурой, пышной, всегда еле прикрытой соблазнительной грудью и обязательными платьями мини, открывающим на всеобщее обозрение ее красивые, хотя и несколько полноватые ноги. Типичная кукла Барби. Только живая.
Пригласил ее в Электросталь Генеральный директор Электростальского завода тяжелого машиностроения. Он с ней познакомился в Гаграх, в бывшем санатории Минобороны, где сам отдыхал с женой, а она приехала туда на какой-то фестиваль со своей детской самодеятельной командой из Самары. Генеральный не только оформил ей официальное приглашение, но и выделил ей квартиру в заводском новом доме из своего личного резерва и назначил директором заводского КЦ. Мужа ее, экономиста по образованию, он сделал начальником бюро перспективного планирования, создав персонально для него такое бюро в Плановом отделе завода.
По слухам она была любовницей Генерального директора. Причем, любимой любовницей. Заниматься "интимом" он приезжал к ней один, два, а то и три раза в неделю в ее "шикарнейший" двухкомнатный кабинет, сделанный персонально для нее по его личному указанию и по его личным рекомендациям на втором этаже здания в одном из бесчисленных вспомогательных помещений КЦ. Здесь было предусмотрено все не только для работы, индивидуального отдыха и гигиенических процедур, но также и для персонального секса с нужным человеком.
Вот образец истинных отношений между мужчиной и женщиной по современному, то есть, по рыночному! Хочешь заиметь понравившуюся тебе женщину - плати! Можно деньгами, можно и в натурном исчислении в виде нового местожительства с великолепной квартирой и рабочими местами не только для нее самой, но и для ее мужа. А вы все по старинке стихи ей сочиняете, романсы поете! Тоже мне Ромео 21-го века, древность "предремучая"!
Ни как женщина, ни как начальник, она меня не интересовала совершенно. И контактов, как таковых, я с ней практически совсем не имел. Моей непосредственной начальницей здесь была женщина завхоз. Небольшая, сухонькая такая, вертлявая женщина лет пятидесяти, бывшая профорг какого-то цеха ЭЗТМ, с громким, визгливым голосом. Женщина эта была настырная, деятельная, пробивная и хитрющая до невозможности. Всей рабсилой КЦ вертела она. И вертела, как хотела.
Единственно, кого она не трогала в КЦ, так это меня. И то лишь потому, что до смерти боялась электрического тока и потому ко мне относилась несколько даже подобострастно. В девичестве она попала под напряжение и даже лежала в больнице после электрического удара. И с тех пор ко всему, связанному с электричеством, относилось очень даже осторожно, если не сказать - боязливо.
За всем, что мне было нужно по работе, я обращался к ней. Но в "электромастерской" КЦ было столько много всякого хлама, связанного с используемой ранее здесь электроаппаратурой, что можно было спокойно работать много лет, не обращаясь никуда и не приобретая ничего. А лишь используя уже имеющиеся в мастерской и кладовке готовые узлы, да мои руки. Ну и еще мое желание что-либо делать самому. А такого желания у меня всегда было больше, чем предостаточно.
Помимо всего прочего на мне стояло техническое обслуживание и световое обеспечение различных концертных мероприятий, проводимых в КЦ по вечерам и по выходным на центральной сцене КЦ. Что меня в общем-то устраивало. Потому что на эти мероприятия я свободно мог пригласить своих родных: и жену, и дочь, и внучку. Что я и постоянно делал.
На майские праздники 1995 года концертная программа КЦ была насыщенная до предела. Одному мне справится было тяжеловато. Но директор вызвала меня к себе и пообещала хорошие премиальные, если я постараюсь. Отчего бы и не постараться, если заплатят. Да и мои смогут бесплатно кое на что здесь посмотреть. Так что, все было нормально, все было "окей"!
А на 9-е мая у нас должна была выступать сборная концертная бригада из Московской филармонии для ветеранов ВОВ. Директор дала мне их программу. Красочный такой проспект. Двухчасовой сборный концерт. Я пробежал глазами. Было много знакомых фамилий, среди которых я увидел и Михаила Ульянова, и Людмилу Чурсину, и Весника Евгения, и Рюмину Людмилу, и Ахеджакову Лилию, и Вицина Георгия, и Людмила Гурченко и еще с десяток знакомых, полу знакомых и совершенно незнакомых мне фамилий.
Но мне это было мало интересно. Я не отношусь к статусу фанатов. Чувство фанатичного отношения к известным людям мне чуждо. Я могу уважать и даже любить человека. Но фанатически относиться к нему не умею. Как не умею боготворить актеров, артистов, певиц или певцов. Да, я любитель женщин. И были в моей жизни женщины, которых я любил. И они тоже меня любили. И это естественно и нормально.
Но любить женщину артистку, с которой я не знаком и которую я знаю лишь по ее фильмам или спектаклям, любить лишь по ее ролям или фотографиям для меня чуждо и противоестественно. Я могу и в состоянии любить только ту женщину, которую я знаю и которая меня любит. И ее любовь постоянно подпитывает мою любовь. Я умею люблю только лишь реально, а не абстрактно. Поэтому список участвующих в концерте меня не волновал совершенно. У меня были свои задачи на этом концерте - его техническое обеспечение. И больше меня здесь ничего не интересовало.
Концерт должен был начаться в два часа дня. Я привел свою жену с внучкой и посадил их в первый ряд правой боковой ложи, откуда было очень удобно обозревать всю сцену. А мое рабочее место находилось в боковой части сцены, за портьерой, в ее, так называемом, техническом отделении, около пульта управления аппаратурой сцены и самого зала. Пульт был выполнен в виде небольшого шкафа, смонтированного на стене около двери, ведущей в коридор, протянувшийся параллельно залу и заполненный различными помещениями КЦ.
Пульт был отделен от общего пространства сцены невысокой оградой и отгорожен от зала декоративной перегородкой, выполненной из специального стекла. Я видел через него зал, а зрители меня не видели. А участники выступления мне не мешали. И я отсюда открывали закрывал занавес, включал и выключал свет в зале и на сцене, регулировал освещение в соответствии с замыслами режиссера. Я поставил стул около пульта, сел на него и стал ждать начала представления.
Первым, к моему удивлению, появился на сцене Михаил Ульянов, хотя по списку он должен был выступать всего лишь пятым. Самый известный и самый "титулированный" артист этой группы - и первым пришел ко мне в "закулисье". Честно говорю - я его не узнал сначала. Мне даже стало как-то не по себе. Ну и ну-у! Докатился! Не узнать Михаила Ульянова, гениального актера, творчество которого я не просто обожаю, а по настоящему боготворю - это надо суметь!
Хотя очень быстро я понял, что не узнать Михаила Ульянова у меня были полнейшие на то основания. Есть актеры, которые всегда и везде узнаваемы, потому что они везде одинаковы в любой своей роли. Как их не наряди - сразу узнаешь. Я не буду называть их фамилии - их и так все знают. Один из них, самый, наверное, популярный у женщин - это Высоцкий. Он везде один и тот же, потому что везде и всегда играл лишь самого себя. То же самое можно сказать об Абдулове и многих, многих актеров современных сериалов. Не успеет он появится на экране, как сразу же понятно, что это он.
Здесь же было все совершенно другое. Передо мной стоял обычный гражданин СССР, по имени Михаил, по фамилии Ульянов, но никак не актер Михаил Ульянов. Потому-то его и узнать было сложно. Ведь вместо великого актера Ульянова в техническом "задворье" сцены я увидел маленького щупленького старикашку, сгорбленного, с невыразительным сухеньким личиком, впалыми щеками и плотно сжатыми тонкими губами под длинным, отвислым и как бы приплюснутым снаружи хрящевым носом, резко покатым, будто срезанным назад лбом и реденькими длинными волосиками на почти полностью голой голове.
Он подошел ко мне, подал руку и поздоровался:
-- Здравствуйте, молодой человек! Где здесь у вас можно постоять, не мешая никому, пока не подойдет моя очередь?
Назвать он себя не назвал, но держался просто, естественно, не афишируя себя, не выпячиваясь, но и не деланно скромно.
Я встал со своего стула и указал на него рукой:
-- Садитесь сюда, Михаил ... Извините, но я не знаю, как вас по отчеству. Для меня вы просто Михаил Ульянов. Так сказать, человек без отчества.
-- Да-а, вы это хорошо сказали, - качнул головой, усмехаясь, Ульянов, - человек без отчества. Плохо быть таким, без отчества. Поэтому отчество я вам назову сразу. Александром звали моего отца. И отчество у меня Александрович.
-- Извините, - смутился я, - а меня зовут Виталием Владимировичем. Можно без отчества. Просто Виталием. Я дежурным электриком здесь.
И сразу же его глаза под густыми кустистыми бровями зажглись насмешливо и лукаво:
-- Не займу я вашего места, Виталий. Ведь оно у вас, это самое место, насколько я понимаю, рабочее. А я в электричестве ничего не понимаю. И потому никак не смогу его занять. Что же тогда получается? Я буду сидеть на вашем рабочем месте, а вы будете работать стоя! Не пойдет! Никак не пойдет!
-- Михаил Александрович, - махнул я рукой,-- Нашли проблему? Я сейчас принесу еще стулья. Я как-то не подумал об этом. Садитесь и сидите себе спокойно.
Я понимал, что Ульянов шутит. Но мне все равно было как-то не по себе. Получилось, что я оказался совершенно не готов к общению с Ульяновым. Технически не готов. И я даже немножко в душе расстроился.
Я буквально силком усадил Ульянова на свой стул, а сам вышел в коридор, где недалеко от двери на сцену находилась дверь в мою "элктромастерскую". Там у меня было целых три стула. Я и захватил их с собой на сцену. Два стула я поставил около стены, а другой на своем рабочем месте около Ульянова. И сел рядом с ним.
Мы с ним разговорились. Причем, говорил и спрашивал больше он, чем я. Задать вопросы ему у меня как-то не получалось. Я только успевал отвечать на его вопросы. А он все спрашивал и говорил, спрашивал и говорил. И так потихонечку, ненавязчиво и незаметно, он выведал у меня чуть ли не всю мою биографию. И я, как на духу, без утайки, выложил ему все перипетии своей путанной и непростой жизни со всеми ее "закидонами", со всеми ее плюсами, минусами, достоинствами и недостатками.
Так бывает иногда в купе поезда со случайными попутчиками, с которыми мы бываем так откровенны, как ни с кем другим на свете. И выкладываем им все свои беды и радости, совершенно не задумываясь о последствиях. Потому что знаем, что последствий этих не будет никаких. Поговорим, побеседуем, облегчим душу и забудем на другой день обо всех этих разговорах навсегда и навечно.
А ведь мне хотелось было поговорить о его творчестве. Мне нравился "Вахтанговский театр", я там бывал часто. И даже смотрел в свое время его потрясающий спектакль "Ричард третий". И совсем недавно на ТВ по культуре было повторение того самого спектакля с Ульяновым в главной роли. Это было нечто такое, от чего я долго не мог прийти в себя. Михаил Ульянов был там такой мерзкий личностью, что после спектакля хотелось пойти в душ и помыться.
Но поговорить с ним о нем самом у меня не получалось. Он ловко переводил всю нашу с ним беседу на меня одного. И я не стал настаивать, не стал лезть напролом со своими нелепыми вопросами, которые наверняка для него казались бы пустыми, никчемными и надоедливыми, а может даже и не слишком приятными.
***
А на сцену стали прибывать участники концертной бригады вместе с организатором и руководителем концерта, заведующим городским отделом культуры. Появилась Рюмина, с брезгливо недовольным выражением лица, похожая на куклу матрешку или на ходячий памятник российского фольклора своим нелепым костюмом; вошел, ни на кого не глядя, надменный и барски важный Весник; прошмыгнул, заранее уже пригнувшийся, с виноватым лицом Вицин, просеменила, активно покачивая несуществующими бедрами и щебеча что-то маленьким ротиком гузкой Гурченко, затем и другие.
Я их не рассматривал - мне они были не интересны. Вели они себя по разному. Кто просто бродил по "закулисью", механически рассматривая внутреннее убранство сцены; кто стоял в недвижимости, скрестив руки на груди или засунув их в карманы брюк, а некоторые уже "кучковался" и оживленно о чем-то разговаривали.
И здесь вдруг шум внезапно стих и все оглянулись на дверь. В двери появилась женщина, непохожая ни на кого вокруг. Очень яркая и красивая в длинном темном "полувечернем" платье с глубоким декольте и высоким боковым разрезом. Это была Людмила Чурсина. Она поздоровалась со всеми и оглядела собравшихся. Михаил Ульянов встал со своего стула, и вышел к ней. Он взял руку Чурсиной, склонил голову и поднес руку к своим губам. Затем что-то тихо ей сказал. Она улыбнулась ему, слегка наклонилась и поцеловала его в щеку.
Я не буду рассказывать о самом концерте. Концерт, как концерт. Ничего особенного. И ничего интересного. Обычное, стандартно обязательное праздничное мероприятие, посвященное Государственному празднику. Я был не очень занят и сидел на своем стуле около пульта, с помощью которого, согласно указаниям режиссера, подкрепленном бумажкой с графиком концерта, командовал световыми и звуковыми сопровождениями этого концерта. За самим концертом я не следил. Точнее, следил, но чисто механически, не вникая, чтобы знать, когда, что включить или же, наоборот, выключить.
Поэтому я пропустил выступления Ульянова и Чурсиной. Ульянов читал отрывок из романа Александра Бека "Волоколамское шоссе", а Чурсина - отрывок из повести "Виринея". А в "закулисье", между тем, шла своя жизнь. Люди входили и выходили. Что-то говорили друг другу, что-то выясняли. Бегала худрук концерта, размахивала руками и все время что-то кричала. Но кричала почему-то шепотом. Громким таким, почти свистящим шепотом. Кого-то она уговаривала, кого-то ругала, кого-то просила, кому-то приказывала. В общем, шла обычная закулисная жизнь концертного выездного мероприятия.
И здесь я увидел стоящую в гордом одиночестве и как бы возвышаясь над всей этой пустой суетой удивительно красивую зрелую женщину в очень эффектном концертном платье. Она стояла у стены с безвольно опущенными вдоль туловища руками и откинутой назад головой. Она была очень похожа на Серовский портрет актрисы Ермоловой. Такая же стать, такое же величие и такое же одиночество. Она смотрела куда-то вдаль ушедшими в себя и ничего не видящими вокруг глазами, и была далеко, далеко от всего происходящего вокруг. И мне почему-то стало ее жаль. Это была Чурсина Людмила. Алексеевна. Отчество ее я знал.
Я подошел к ней и сказал:
-- Здравствуйте, Людмила Алексеевна! Извините меня, пожалуйста, но можно вас на минуточку?
Она глянула на меня с удивлением, пожала плечами и сказала:
-- Можно!
Я взял ее под руку и подвел к своему рабочему месту. Здесь я показал рукой на стул и сказал:
-- Садитесь, пожалуйста! В ногах-то правды нет!
Она посмотрела на меня внимательно и с видимым облегчением рассмеялась:
-- Спасибо молодой человек! Очень кстати! А то ноги у меня уже гудят.
Я сел рядом с ней и представился. Затем сделал легкий комплемент ее внешности и ее платью. После чего мы с ней стали мирно беседовать. Инициативу здесь я полностью взял в свои руки и не выпускал ее до самого конца нашей беседы. Мне удалось ее разговорить. Тем более, что совсем недавно я посмотрел по телевизору сериал "Графиня", где она играла главную роль. Фильм мне понравился. С него я и начал. А дальше пошло уже по давно накатанной колее разговоров мужчины с понравившейся ему красивой женщиной.
Она охотно поддерживала наш разговор, и довольно откровенно отвечала на мои вопросы. А я больше расспрашивал ее не о творчестве, не о работе, будь она театральной или киношной, а о ее доме, о ее личной жизни, о ее былых школьных годах, о ее детях, о ее привычках, интересах и даже о ее любимых блюдах.
И мы так с ней просидели довольно долго. Пока около нас не появился Ульянов и улыбнулся довольный.
-- А-а, вот ты где! - сказал он - С нашим молодым человеком! Что, не дает он тебе скучать? Ну и правильно!
И тут же добавил:
-- Слушай, Люда, давай уйдем отсюда? Что-то я устал сегодня.
Она встала со стула:
-- Давай уйдем. Только куда идти? Надо спросить у кого-то. А у кого?
-- Можно у меня, - сказал, поднимаясь со стула я, - Там дверь закрыта. Но у меня есть ключи от всех дверей здания. Поэтому, если не возражаете, то я вас провожу.
Для после концертных мероприятий в КЦ существовал специальная большая комната, расположенная на третьем этаже. К этой комнате изнутри примыкала еще одна небольшая комната, где обычно переодевались артисты и складывали свои вещи. Я открыл дверь в комнату и пропустил вперед Ульянова и Чурсину. Затем зашел сам. В комнате стояли несколько сдвинутых столов, накрытых белой скатертью и заставленных яствами.
Я сказал, обращаясь к обоим артистам:
-- Извините за вопрос, но вы здесь останетесь или пойдете потом на сцену? Я к тому, что дверь мне закрывать или ключ вам оставить?
Ульянов обратился к Чурсиной:
-- Люд, ты как?
Она отрицательно замотала головой:
-- Нет, я больше не пойду туда.
-- Ладно, - сказал я,- Тогда разрешите с вами попрощаться. Был очень рад с вами познакомиться и немного пообщаться. И еще - с юбилеем Праздника Победы!
Я повернулся к двери, чтобы выйти. Но здесь я услышал голос Ульянова.
-- Подождите, молодой человек! Ведь сегодня юбилей Великого Праздника! А как не выпить за Победу?! Я вас приглашаю к столу! Нас с Людой только двое! Вы третьим с нами не будете?
Я повернулся к ним. Ульянов держал в руках бутылку "Посольской водки" и, улыбаясь, смотрел на меня. Чурсина стояла рядом с ним и тоже улыбалась, глядя на меня. Ну, как здесь было не остаться? И я остался.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Эту самую бутылку посольской мы с Ульяновым уговорили довольно быстро. Чурсина выпила лишь первую рюмку. Затем только пригубливала. На прощание Ульянов пожал мне руку и сказал:
-- Слушай, Виталлий! Жизнь у тебя, насколько я понял, получилась богатой на события и впечатления. Надо написать обо всем этом! Садись и пиши! Хоть роман, хоть повесть, хоть сценарий. Не важно, что. Главное пиши! Как напишешь - звони мне.
Он покопался во внутреннем кармане пиджака, достал свою визитку, положил ее на стол, затем вынул из наружного кармана ручку, нагнулся и написал на обратной стороне визитки: "Виталий, жду рукопись! Звони!".
Чурсина подошла ко мне вплотную, чуть приобняла меня двумя руками, обдав незнакомым запахов каких-то будоражащих душу и сердце пряных духов, поцеловала в щеку и тихо шепнула:
-- Виталий, звони!
Затем она отстранилась от меня, взяла со стула сумочку, открыла ее, достала визитку с ручкой, наклонилась над столом и написала на обороте визитки:
-- Виталий, жду звонка...
Таких визиток у меня несколько. А точнее, шесть штук. Про появления трех из них я уже рассказал. Остальные пока еще ждут. Ждут своей очереди и моего желания написать об их хозяевах. Но позвонить этим самым хозяевам визиток я так и не позвонил. Никому не позвонил. Духа не хватило. Или еще чего-то. Не знаю. Не знаю. Но наверное, надо было, позвонить. Хотя бы Ульянову. И вполне возможно, что судьба бы моя тогда изменилась.
Ведь пожелание Ульянова я все-таки исполнил. Где-то через полгода я начал писать первый из своих романов под названием "За собственной тенью". Писал я его легко, но долго. Почти два года. Писал на работе. Потом отчаянно бегал по редакциям журналов и издательствам с тяжеленной рукописью.
Издать роман не взялся никто. Самое поразительное здесь то, что никто из ответственных товарищей редакций и издательств не отрицал достоинств романа. Все твердили, что роман получился, что после хорошей редактуры его спокойно можно было бы издать. И спрос у читателя он бы имел.
Можно, но никто не издал. Со злости и отчаяния я вторую часть романа сжег. Первую часть спрятала жена. И он уцелел. И теперь он на моей странице.
Вот такова она, эта самая моя "се ля ви", украшенная судьбой для колорита или еще чего-то такого, мне не веданного, встречами с некоторыми очень известными людьми СССР и России.