Министр просвещения Александр стоял, заложив руки за спину, и сквозь огромное, стеклянное окно рабочего кабинета своего замка, не отрываясь, смотрел на гигантское пылающее над рекой за лесом зарево заката.
Он очень любил это время суток, и готов был часами простаивать у окна и смотреть, смотреть, смотреть на пылающий пожар заката.
Это был его любимый кабинет; вдоль стен стояли стулья для посетителей, по середине лежал роскошный персидский ковер, а в центре его стоял огромный дубовый письменный стол.
В кабинете министр проводил не только большую часть своего свободного времени, но так же в нем он проводил совещания своего министерства. Ректора университетов, директора гимназий, профессора и доценты приглашались, обычно, к двенадцати часам дня. Не дай Бог кому-либо опоздать. Фраза: "Вам что, милостивый государь, служба надоела?" не заставляла себя ждать. Господа педагоги осторожно садились на стулья, и сидели три-четыре часа, боясь пошевелиться, а он восседал над ними за своим гигантским письменным столом и смотрел на них своими прозрачными глазками, казалось, вынимая из них самую душу. Все знали наперед его манеру вести совещания, и, казалось, легко могли избежать любых придирок с его стороны, но никто не мог избежать его всевидящего взгляда; и даже если человек специально старался все сделать идеально и доклад его был краток, умен и содержателен, то именно это и служило темой для придирок: министр, вместо того, чтобы поблагодарить за хорошо проведенный анализ, заявлял, что, вот как хорошо, все ясно и понятно, все могут быть свободны, а то, что работы еще непочатый край, о чем, кстати, и говорит сам докладчик в только что представленном нам докладе, и для чего, между прочим, он и делался, и для обсуждения которого они здесь все сегодня и собрались, и по результатам которого им, если кто-то забыл или по каким-то причинам еще не знает, доверено Его Величеством Государем Императором составить план дальнейшей работы нашего министерства; а то, что при этом пропадет труд десятков и сотен педагогов, кабинета министров, премьер-министра, Его Величества Государя Императора - так это пустяки, главное побыстрее отчитаться и отправиться домой!
Никто из подчиненных не мог ничего ему возразить, ибо по форме он был абсолютно прав. На самом же деле, ему совершенно не нужен был повод для того, чтобы начать свои рассуждения. Он мог прицепиться к только что произнесенной фразе, к пролетающей мухе, ко вчерашнему происшествию на рыночной площади, о чем с утра говорят все кухарки - дело было не в этом, он мог начать разговор и без повода, дело было в том, что этого разговора было не избежать. Он все равно рассказал бы вам как готовить грушевый квас, несмотря на то, что все с детства прекрасно знают его рецепт. Он в тысячный раз порекомендовал бы свои любимые добавки терн и смородиновый лист, категорически заявив, что без них квас не квас. И в тысячный раз вы должны были умиляться, слушая, как он, будучи маленьким, опивался квасом до колик, но, несмотря на это, всегда был готов к уроку по древнегреческому. А после этого он не преминул бы добавить, что а вот вы, господин попечитель, неизвестно, как учились, потому что дорожки перед учебными заведениями постоянно засыпаны листвою, сколько их у вас не убирают.
Он умел вести заседания. Естественно, что его не любили. А за что его было любить?
А ведь когда-то он считался одним из лучших женихов в государстве. Кто бы мог подумать? Папеньки и маменьки бегали за ним по пятам. Дочки досаждали ему своими глупыми разговорами. Еще бы - портфель министра в двадцать три года! Все прочили ему головокружительную карьеру и блестящее будущее. Ему просто не было прохода! Но белобрысенький министр счастливо избегал расставленные на него ловушки и исчезал за ближайшим поворотом. С одной стороны никому прямо не отказывая, с другой стороны он всем давал понять, насколько высоко он себя ценит, и впопыхах совершать этот, может быть, самый важный в жизни человека, а уж в его-то подавно, шаг, он не собирается. Все, скрепя сердце, конечно, с ним соглашались, но, однако, никто не хотел проиграть в этой гонке. За ним началась настоящая охота. В какой-то момент за него было просто страшно: с одной стороны отвратительная травля, с другой бессовестная лесть; казалось, что он не выдержит, сорвется, что у него пойдет кругом голова, и он совершит какую-нибудь роковую ошибку. Но молоденький министр, всем на удивление, с легкостью справлялся со всеми трудностями и, свободный и счастливый, продолжал свой стремительный бег по дворцу.
В конце концов родители не выдержали и, видя такое странное, с их точки зрения, поведение, плюнули на него и оставили его в покое.
Он стоял у окна и смотрел на пылающее зарево заката. Он уже двадцать лет министр просвещения, что никак не назовешь успехом, если учесть, что за это время десять премьер-министров ушли в отставку, три премьер-министра было убито, наследник взошел на трон и успел уже на нем состариться, а принцесса выходит замуж. Он три раза представлял свою кандидатуру на пост премьер-министра и трижды набирал наименьшее количество голосов. И как результат: снисходительное похлопывание по спине Его Величеством при всем дворе: хуже всякой пощечины. Так ведь и до отставки недалеко! Господи, а почему же и нет? Может быть уже сейчас маменьки шушукаются с фрейлинами, фрейлины нашептывают на ухо королеве, а королева за утренним кофе настойчиво советует королю... Боже мой! Ведь подрастают же эти бездельники, оболтусы, разгильдяи!
А последние новости из дворца? Принцесса собирается объявить о своей помолвке. Это смена власти, перераспределение сфер влияния, новые лица. Он пережил множество дворцовых потрясений, но у него всегда была впереди надежда. Сейчас же у него надежды нет. Сейчас он должен сам что-нибудь придумать. Иначе его просто выкинут за ненадобностью. Ведь ему не к кому было даже обратиться за помощью - за столько лет службы он не только не заимел друзей, да что там друзей - даже врагов настоящих у него не было. Он должен был рассчитывать на самого себя.
В утренние часы во дворце пусто. Нет ни расфуфыренных франтов, ни благоухающих модниц. Только официальные и должностные лица. Александру было все равно, а, может быть, так было даже и лучше, он мог спокойно, без помех, встретиться и переговорить с нужными ему людьми.
Вы, может быть, думаете, что он собирался говорить с 89-летним гофмейстером Фрицем Дискау? Да ничего подобного! На него снизошло озарение. Как только он его увидел, он решил, что Фриц Дискау будет первым, кто будет посвящен в тайны надвигающихся событий.
_Дорогой господин Дискау! Как ваше драгоценное здоровье? - подлетел к гофмейстеру Александр, сам удивляясь невесть откуда объявившейся легкости и втайне любуясь собою, - Как жестокие дети, любимые внуки и неблагодарные правнуки?
_А?.. Кто?.. - завертел головой подслеповатый старик, моргая слезливыми глазками и нацепливая на себя непослушные дужки очков, - А!.. Александр!.. - пролепетал господин Дискау, исчезая в объятиях не на шутку разошедшегося министра просвещения.
_Расскажите, расскажите, не мучьте меня!
_Что рассказать?
_Все вокруг говорят, я один не знаю!
_Что говорят?
_Господин Дискау, мой дорогой, разве я от вас когда-нибудь что-нибудь скрывал? Когда Аппельгеймер стал премьер-министром, я вам сказал, и вы на Великих Дионисиях успели подарить ему купальню. Ну, миленький, ну, господин Дискау, ну, что вам стоит!
_Да в чем дело?
_Господин Дискау, чем я заслужил вашу немилость?
_Господи! Александр! Да скажи же, в чем дело? Я все тебе расскажу!
_Жаль, что вы меня отталкиваете, я ведь вам еще пригожусь! Но, извольте, если вам угодно делать вид, что вы ничего не знаете - речь о принцессе: говорят, она лишилась рассудка; говорит непонятные вещи; совершает странные поступки. Как следствие, расторгнутая помолвка. Бедные Его и Ее Величества! Но я вас все равно люблю, дорогой мой господин Дискау! Как ваша любезнейшая супруга? Целуйте ей ручки! Побегу, побегу, еще у кого-нибудь узнаю!
Министр был чрезвычайно доволен собой, и справедливо. Как тонко, как умно! Комар носа не подточит! А уже все закипело, забурлило! Он был уверен, что господин Дискау в ту же секунду побежит рассказывать всем новость; и, разумеется, ни за что не признается, что впервые услышал это от него, напротив, он будет всех убеждать, что Александр ничего не знал, что он первый ему рассказал, что он был потрясен новостью и что у него даже случился легкий обморок. Вы думаете, при дворе когда-нибудь говорят правду? Только когда велят отрубить голову.
Промокнув белоснежным платком выступившую на лбу благородную испарину, он улыбнулся, и поступью полководца прошествовал в последующие апартаменты.
Александр искал министра юстиции. Из сильных мира сего он, и еще министр иностранных дел, кузен короля, могли серьезно повлиять на ход событий. Но с кузеном потом, потом.
Министр юстиции Фридрих фон Штюк нашелся. Не мог не найтись.
_Дорогой вы мой, скажите, что же теперь будет?
_Что будет? - недовольно спросил собеседник.
_Я только что говорил с Дискау. Принцесса сошла с ума. Несет всякую чушь. Никого не слушает. Помолвка расстроилась. Что же теперь будет? Революция?
Видели бы, вы как побледнел фон Штюк. Александр на какую-то долю секунды даже испугался: не сказал ли он чего лишнего? Но нет, в таких делах нельзя действовать в полсилы, необходимо обрушивать на врага всю мощь удара.
_Что будет? - не понимая, о чем идет речь, повторил онемевший фон Штюк. - Что будет? - постепенно приходя в себя, трясущимися губами спросил министр юстиции. - Я думаю, что... будет, что... Господи!.. Мне же нужно срочно идти!.. - и он бросился бежать от Александра.
"Ай, да Александр! Ай, да молодец!" - не сдержался министр просвещения. Паника - вот что ему сейчас нужно! Кто бы мог подумать еще вчера, что он окажется в самом центре необыкновенных событий, каких, если верить учебникам истории, в их государстве не было уже 105 лет, с тех пор, как министр финансов пытался похитить казну, представлявшую из себя сундук с золотом, но у него не хватило сил и он, обессилевший, был найден в саду сыном садовника, за что получил от короля в награду корзину яблок.
И министр просвещения, аки барс, хищно осклабившись, проследовал вглубь дворца.
А вот теперь ему предстояла встреча с Альфредом, министром иностранных дел, кузеном короля. Что, он его боится что ли? Да ничего подобного! Он готов к встрече с ним. Он сам же его и разыскивает. Еще вчера он решил, что ему необходимо встретиться со Штюком и Альфредом. Другое дело, что он не хочет с ним говорить, это уже другое дело. Но встретиться с ним необходимо.
Красив, ничего не скажешь. Все ему: и титул, и положение, и красота, и успех. И смотрит на тебя как на вошь. А какое он имеет право? Он такой же министр, как и все!
_Ваше Высочество! Могу я просить вас уделить мне несколько минут вашего внимания?
_Я весь в вашем распоряжении, господин министр.
_ Ваше Высочество! Вы, конечно, знаете, что произошло с принцессой?
_И что вы хотите сказать?
"Ну кто так говорит?! Разве можно из его слов понять, знает он или нет?!"
_Дискау говорит что-то невразумительное... Фон Штюк просто дара речи лишился... Ваше Высочество! Если я могу быть хоть чем-то полезным!.. Если я могу хоть как-то способствовать разрешению сложившейся ситуации!.. Я готов пожертвовать не только своими силами и своим временем, но и самим собой!
_Вы необычайно эмоциональны сегодня. Поберегите себя! - улыбнулся министр иностранных дел.
"Черт! Черт! Все не так! Он не то хотел сказать! И так и не ясно, знает он или нет!"
Красный, как вареный помидор, Александр бежал от Альфреда, забился в самый темный уголок во дворце и просидел там целый час, убеждая самого себя, что еще не все потеряно, что ошибки не было, что он ни о чем не мог догадаться.
Через час он вышел, чтобы воспользоваться плодами своих утренних злодеяний. Он отказался от встреч еще с кем бы то ни было и направился прямо в королевскую приемную.
Никого! Совершенно никого! Ни фрейлин, ни пажей, ни статс-секретаря! Вы хоть когда-нибудь видели, чтобы королевская приемная была пуста? Это ужасное зрелище. Предательский холодок смерти пробежал по его спине. Ну да что делать, он сам все силы приложил к тому, чтобы именно так и было. Подойдя к одинокой, осиротевшей золотой двери, ведущей в королевские покои, он тихонько приоткрыл ее и увидел короля, сидящего на троне и беспомощно уронившего голову на руки. Король был один.
Наступала главная минута его жизни, та, ради которой он совершил сегодня преступление. Но он совершенно не представлял себе, что ему сейчас делать. Его мечты о том, что он появится как спаситель на белом коне в золотом сиянии и все ему будут бесконечно благодарны, сейчас казались ему совершенной глупостью. Понимая, что он сейчас не готов, понимая, что ему может не удастся удержать ситуацию под контролем, но также и понимая, что такой случай больше никогда не представиться и что он ни за что не откажется от своего плана, он осторожно приоткрыл дверь и вошел в тронный зал.
_Ваше Величество!
_Что?.. А, Александр...
Боже мой! И это король? В другой раз бы, захлебываясь от нетерпения, он принялся бы запоминать детали, чтобы потом кому следует рассказать, расписывая и приукрашивая увиденное, и приврал бы, обязательно приврал; но сейчас он сам оказался в центре событий, одним из действующих лиц, где главным было не кокетничанье перед публикой, а действия сообразно складывающейся ситуации направленные на достижение заветной цели; и теперь уже про него можно было сочинять нелепые истории и распускать порочащие его слухи.
_Ваше Величество! Я без доклада... Никого нет!.. Ваше Величество! Я приношу свои самые глубокие соболезнования!.. Ваше Величество! Желая со своей стороны быть полезным вам, государству, Ее Высочеству, а также стремясь к скорейшему разрешению сложившейся ситуации, я прошу руки вашей дочери.
_Что? Вы? Какой позор!..
_Я прошу принять во внимание, Ваше Величество...
_Ваше Величество! - из внутренних покоев вылетела бледная от гнева королева. - Александр! Оставьте нас!
_Александр имеет честь просить руки нашей дочери! - криво улыбнулся король.
_Что?! - королева покрылась ярко-пунцовыми пятнами. - Вон отсюда! Немедленно! Я еще узнаю, кто распускает эти слухи!
Александр стоял перед огромным окном своего кабинета и смотрел на догорающие огни заката. Он был совершенно спокоен. На удивление самому себе он был абсолютно спокоен. Еще несколько часов назад он думал, что мир рухнул, что он всенепременно провалится сквозь землю и сгорит от стыда и позора. Но ничего подобного не произошло. Он стоял перед окном, смотрел на закат и хладнокровно рассуждал о внутренней и внешней политике, о том, как на нее повлияют сегодняшние события, о синей реке, о черном лесе, о ярком зареве заката, о том, что завтра его арестуют, лишат прав и состояния, и сошлют на каторгу; но это будет завтра, а сейчас он смотрел на реку, на лес и на догорающий пожар заката.