На окраине одного небольшого, старинного городка, лежащего в самом сердце Европы, население которого составляло всего двадцать пять тысяч человек, но в котором было, как известно, целых три университета, жил известный профессор Иоганнес Бергер. Профессор преподавал во всех трех университетах, читая в них лекции по метафизике, натурфилософии и естествознанию.
Жил профессор в небольшом, маленьком, одноэтажном домишке, на одной из самых тихих и заброшенных улочек, где добрая половина домов была уже покинута своими владельцами, и куда и в хорошую погоду не каждый бы извозчик согласился бы ехать, рискуя в ямах и колдобинах сломать свой экипаж, не говоря уже про дождливые дни. Профессору неоднократно предлагали переехать в город, поближе к центру, на университетскую квартиру, где бы ему было, безусловно, комфортнее, но он постоянно отказывался. Ему нравился его дом. Жил он один, жена его давно умерла, детей у него никогда не было. Всем хозяйством у него в доме заведовал его старый слуга, который начинал служить еще у его родителей, когда самого профессора еще и на свете не было; который, можно сказать, и воспитал его, и который знал привычки и самого дома и его хозяина как свои пять пальцев. Перед домом был разбит цветник, в котором профессор любил работать. Но самое главное: у него в доме была своя собственная лаборатория, которая находилась в его левом крыле и занимала чуть ли не целую половину здания. В свое время это стоило ему немалых денег, но зато теперь он мог работать в ней в любое время суток, сколько ему захочется и когда ему захочется, хоть всю ночь напролет, что его очень устраивало.
Профессор прожил большую и достойную жизнь: он воспитал большое количество учеников, среди которых было немало талантливых ученых и выдающихся личностей, занимающих самые различные положения в жизни и в обществе, а некоторые из них имели уже и собственных учеников; у него было огромное количество научных трудов и открытий, которые принесли ему заслуженную славу в научном мире, и у него было множество друзей в многочисленных научных обществах и университетах разных стран мира, которые дорожили как его личной дружбой, так и его мнением как ученого.
И вот в канун своего 60-летия профессор решил, наконец, исполнить свою давнишнюю заветную мечту, которая уже долгое время занимала его мысли и не давала ему покоя. Он решил создать такое средство, которое помогло бы самому простому, обыкновенному волшебнику стать самым сильным волшебником на свете. А надо вам сказать, что в то время на земле еще жило достаточно много колдунов и волшебников, и многие из них, особенно добрые, так вообще жили открыто, ни от кого не таясь, и у него даже был один знакомый добрый волшебник, который и жил как раз в этом же городе, но который, правда, был уже очень стар и уже почти что не колдовал. И все они творили злые и добрые дела, ссорились, мирились, а некоторые даже находились в состоянии вечной вражды с другом - и вот, чтобы на земле было как можно меньше зла, профессор и захотел, чтобы был среди них один, самый сильный, который мог бы в любую секунду вмешаться в любую ситуацию и предотвратить любое злодеяние.
Все лето у него ушло на сбор материалов и необходимых реактивов, и с наступлением осени профессор заперся в своей лаборатории и с головой погрузился в работу. Он работал день и ночь напролет, порой даже забывая выходить к столу, чем доставлял всегда массу беспокойств своему старому слуге. Он перестал читать лекции в университетах, потому что у него не хватало на это времени. Слава богу, денег у него пока что еще было достаточно, все-таки за столько лет работы он сумел себе кое-что скопить.
Всю осень и зиму профессор провел в непрестанном и напряженном труде, ежеминутно решая величайшей сложности задачи и преодолевая неслыханные трудности; ошибаясь и исправляя свои ошибки; заблуждаясь и снова возвращаясь на истинную дорогу; бросая все, что было сделано до сих пор и начиная все с самого начала.
По вечерам в столовой жарко горел камин, работа не так скоро, как хотелось бы, но уверенно продвигалась вперед, и в начале весны была успешно завершена. Профессор добился исполнения своих желаний: он сумел создать средство, с помощью которого самый обыкновенный, простой волшебник мог бы стать самым сильным волшебником на свете!
Он был бесконечно счастлив, но уже в следующее мгновение его безоблачное счастье было омрачено мелькнувшем в его голове подозрением: а что если кто-нибудь из злых волшебников узнает о его изобретении? Ведь выкрасть его для них не составит никакого труда и тогда даже страшно подумать, что может произойти. Те более, что профессор пока что еще так и не решил, кому он доверит свою тайну: один-единственный его знакомый добрый волшебник, живущий в этом же городе, был уже очень стар и почти что уже ничего не колдовал, и навряд ли он согласился бы взять на себя такую ответственность да, честно говоря, профессор еще не и думал обо всем об этом.
И тогда он решил записать текст своего открытия, но записать его так, чтобы никто и никогда не смог бы его прочитать; и записать на такой бумаге, которую невозможно было бы ни сжечь, ни разорвать, ни уничтожить каким бы то ни было другим способом; и записать все это такими чернилами, которые невозможно было бы ни стереть, ни смыть, ни соскоблить и ни вывести.
И профессор опять закрылся в своей лаборатории и опять долгие дни и часы потекли в упорном и напряженном труде. И он изобрел: новый, никому неведомый язык, придумал для него свой собственный, непохожий на другие, алфавит; приготовил особенным способом удивительные, несмываемые, черные чернила; и из специально обработанной кожи сделал необыкновенно прочный и крепкий пергамент.
Теперь он был спокоен, он знал, что если даже его рукопись попадет в чьи-либо чужие руки, то ее нельзя будет ни прочесть, ни уничтожить.
Но вот чего не знал профессор, так это того, что все это время за ним самым серьезнейшим образом следили два очень любопытных и внимательных глаза. А принадлежали эти глаза одной очень хитрой и коварной ведьме - Юлии. Неизвестно, каким образом она узнала, чем занимается профессор, но, начиная буквально с самых же первых дней, его дом был у нее под неусыпным наблюдением, и она была в курсе всех его ошибок, сомнений и успехов. Хотя она, конечно, не очень-то верила в успешное решение поставленной профессором перед самим собой задачи, но все равно, решила рискнуть, потому что потерянная зима - это, в конце концов, не так уж и страшно, зато выигрыш мог быть необыкновенно большим. Она поселилась в небольшом домике, расположенном на той же улице, что и дом профессора, под видом одинокой, благообразной старушки, мирно доживающей свои дни на свои скромные сбережения. Все соседи относились к ней очень доброжелательно, несмотря на то, что она очень редко выходила из своего дома и была почти что ни с кем не знакома; они даже были очень рады, что рядом с ними поселилась столь благонамеренная и достойная дама. Но, в конце концов, и ведьме надоело вот так сидеть и без конца ждать, и она уже стала поглядывать на запад и задумываться над тем, как ей провести предстоящий сезон. Как вдруг совершенно неожиданно профессор завершил свои исследования.
Он записал на прочном, плотном листе темно-желтого пергамента черными, бархатными чернилами таинственный текст рецепта, поставил точку, свернул пергамент в трубку, перевязал его алой, атласной лентой, положил в ореховую шкатулку, закрыл маленьким, золотым ключиком и поставил на верхнюю полку тяжелого, дубового, резного, стеклянного книжного шкафа. Необыкновенно довольный столь чудесно проделанной и великолепно завершенной удивительной работой, профессор направился в столовую, где его на столе уже поджидал изысканный ужин: горячая, с пылу, с жару, кипящая в собственном соку, жареная курица и бокал доброго, старого, крепкого, красного, флорентийского вина. Он заправил белоснежную, до синевы, накрахмаленную салфетку себе за ворот, поднял бокал густой, темно-красной, словно кровь, мерцающей таинственным огнем жидкости, посмотрел сквозь нее на горящее пламя свечи, улыбнулся и сделал небольшой глоток: в глазах у него потемнело, кровь тяжелыми ударами застучала у него в висках, и он стал задыхаться. Он выронил бокал и, теряя сознание, кинулся к себе в лабораторию, схватил с полки бутыль с эликсиром, откупорил ее и стал пить прямо из горлышка; выпив почти что до половины, он нелепо взмахнул руками и рухнул на пол: глаза его закрылись, дыхание остановилось, лицо покрыла мертвенная бледность. Бутыль выпала из его рук, и вся ее бесценная влага вылилась на ковер, покрывавший пол лаборатории.
Да! Вино было отравлено! И отравлено оно было никем иным, как именно ведьмой Юлией, которая все это время находилась здесь же, за заиндевевшим окном и жадными, горящими глазами следила за каждым движением профессора.
И в ту же самую секунду, как только профессор упал, в раскрытую форточку стремительно влетела ведьма и, не обращая внимания на беспомощно лежащего на полу профессора, кинулась к книжному шкафу, распахнула дверцы, схватила шкатулку и с такой силой рванула крышки, что она улетела в другой конец комнаты, вытащила рукопись, сорвала с нее ленту, развернула - и побледнела от гнева: ни слова из того, что было в ней написано, нельзя было прочитать! Как же так! Как же она могла упустить из виду, что профессор может попытаться зашифровать свою рукопись - что он и сделал! Она бросила полный ненависти взгляд на бесчувственного профессора, но его бездыханное тело продолжало неподвижно лежать на ковре. Еще и еще раз всматривалась она в незнакомые для нее буквы и знаки - но все было бесполезно - она ничего не могла понять. Как же она могла поторопиться и так скоро убить его! Ведь если бы он был еще жив, уж она бы нашла способ заставить его раскрыть свою тайну! Не помня себя от бешенства, она схватила стул и со всего маху стукнула им по стеклянным дверцам шкафа: и стекло с жалобным звоном посыпалось на пол. Она повернулась к лабораторному столу и принялась крушить все, что на нем стояло: пробирки с легким звоном рассыпались на мелкие осколки, колбы тяжело ухали, реторты звонко лопались, тигли нежно хрустели; из лопнувшего аллонжа на свободу с пронзительным свистом вырвалась небесно-голубая струя гидрата хлорида гексааквахрома (III); из разбитого дистиллятора клубами повалил густой, прозрачный как стекло, этиленгликолевый эфир; из взорвавшегося эксикатора медленными хлопьями падал белоснежный, пушистый хлористый кальций; из расколовшихся форштоссов и тубусов на стол хлынула волна жаркого, как расплавленное золото 1,2,З-гексоцикло-6,8 феррат (IV) калия; алого, как кровь, гидрата кислорода; нежно-зеленого, как молоденькая травка ранней весной на лужайке королевского парка - перманганата калия и желтого, как лютик - медного купороса. От опрокинувшейся газовой ацетиленовой горелки на столе вспыхнуло яркое розово-зеленое пламя, и повалил густой, черный, ядовитый, зловонный, едкий дым. Подскочив к профессору, она стала бить его ногами: и по груди, и по рукам, и даже по голове: ведь если бы не его чрезмерное усердие, она была бы сейчас самой могущественной волшебницей на свете! Оставив профессора, она стала бить, ломать, корежить и уничтожать все, что только было в лаборатории: бесценный штатив с тысячами пробирок самых разнообразнейших веществ, ректификационную колонну, муфельную печь, холодильники Либиха и горелки Бунзена - подарки ему лично от авторов этих приборов, его однокурсников; мешки с кровяной солью желтой и кровяной солью красной, венской известью и магнезией альба; бутыли с бордосской жидкостью, медицинским спиртом, известковым молоком и бриллиантовым зеленым; увидев в углу бочки щавелевой, молочной и муравьиной кислоты, ведьма в мгновение ока разнесла их в щепки; от смешавшихся кислот, щелочей, альдегидов, парафинов, жиров и эфиров началась ужаснейшая реакция, записать уравнение которой был бы не в состоянии, наверное, даже сам профессор. Огонь со стола перекинулся на пол, комнату заполнил густой, едкий, удушливый, страшный по своему химическому составу дым; находиться более на этой адской кухне было невозможно не то что человеку, но даже и ведьме: выбив окно, она с безумным хохотом вылетела наружу и вместе с рукописью исчезла в морозной ночи.
Профессора спасло то, что он выпил мало яду, много эликсира, и что его старый слуга вовремя услышал шум в лаборатории, спустился в нее, вынес профессора на свежий воздух и включил противопожарную установку, чем спас дом от пожара.
К сожалению, выздоровление профессора затянулось, и только спустя три недели, уже в начале апреля, он впервые вышел на улицу. Он был еще очень слаб, мог передвигаться только при помощи своего слуги, и при малейшем усилии у него кружилась голова - но теперь уже было совершенно ясно, что рукопись исчезла, в этом уже не было никаких сомнений: ее не было ни среди обгоревших останков лаборатории, ни рядом, ни вообще где бы то ни было: а она не могла погибнуть в огне пожара! Судя по всему, она была похищена и уж, естественно, попала не в добрые руки. Простому смертному прочитать ее не было никакой возможности, но если она попала к колдуну, а, скорее всего, именно так оно и было, то кто может дать гарантии, что пусть через год, пусть через сто, пусть через тысячу лет, но он не прочитает ее? Это ужасно.
Прежде всего, он решил обратиться за помощью к своему старому, доброму другу волшебнику, проживающему в этом же городе. Он, правда, уже отошел от колдовских дел и доживал свои дни в тишине и покое в одном из своих маленьких домиков - но он мог бы дать ему очень дельный совет, все-таки как-никак он был волшебником, и, может быть, даже чем-нибудь и помочь.
Как только профессор окреп настолько, что смог выезжать из дому, он велел своему слуге привести извозчика, одел свое теплое, драповое пальто, шляпу, калоши, закутал шею шерстяным шарфом, потому как простыть ему сейчас было бы совсем некстати, взял зонтик, уселся в коляску, завернул ноги в плед, запахнул кожух и так отправился к волшебнику.
А волшебник уже поджидал его к себе в гости, он, конечно же, уже знал о собравшемся к нему в гости профессоре, и даже знал о причине, побудившей его, еще не совсем здорового, отправиться, в пусть и не очень далекое, но для него хлопотное и беспокойное путешествие. Он велел сварить свежего, крепкого кофе, подать масла, сливок, сдобу, принести из кладовой бутылку так любимой профессором вишневой наливки, подбросил в камин сухих, березовых поленьев, подвинул поближе к огню столик и кресла и сел дожидаться своего друга.
Профессор вошел в черную, как чулан, прихожую, отдал шляпу и зонт слуге, снял калоши и пальто, прошел по кривому и узкому коридору и вступил в гостиную.
Ах, до чего же любил профессор бывать в гостях у своего старого, доброго друга, сидеть в его маленькой, уютной гостиной, пить душистый, ароматный, крепкий кофе и, подвинувшись поближе к пылающему камину, смотреть, как весело трещат в нем поленья. Так было и на этот раз. Профессор вошел в жарко натопленную комнату, пожал протянутые ему две мягкие, теплые руки доброго волшебника и с удовольствием сел в приготовленное для него кресло.
_Дорогой профессор, - сказал ему добрый волшебник, подвигая к нему поближе чашку с крепко заваренным, горячим кофе и наливая ему в рюмку сладкой, домашней вишневой наливки, - я знаю, дорогой профессор, зачем вы ко мне пожаловали, знаю, какое великое открытие вы совершили, честь вам и хвала за это; хотя, надо сказать, еще неизвестно, чего больше оно принесет людям - радости или горя. Во всяком случае вы с самого начала допустили одну ошибку, не пригласив меня к себе хотя бы в качестве вашего защитника, ну да теперь уже про это поздно говорить... А сейчас вы хотели бы знать, что сталось с вашей рукописью и где она сейчас находится?
Профессор кивнул и, взяв предложенную ему волшебником рюмку вишневой наливки, устроился поудобнее в кресле и, устремив свой взгляд на пылающий в камине огонь, приготовился слушать.
II
Вылетев через разбитое окно в морозную ночь беспросветного марта и вздохнув полной грудью свежего, бодрящего воздуха, Юлия остановилась и, слава богу, сумев взять себя в руки, приняла, наверное, единственно верное в этой ситуации решение: она стремглав кинулась к своему домику, который снимала тут неподалеку и в котором провела в зиму, чтобы уже там, не спеша, в спокойной обстановке разобраться в сложившейся очень непростой ситуации и найти выход. Прежде всего, она, конечно же, попробовала сама прочитать рукопись, но, к сожалению, дни и ночи, подобно профессору проведенные за разгадыванием тайнописи, не дали никакого результата. Она не продвинулась вперед ни на йоту. Тайна рукописи оказалась сильнее ее. Тогда она прибегла к помощи своего колдовства, с тем, чтобы узнать, как же ей быть дальше, и получила совершенно неожиданный для нее результат: разгадка этой тайны под силу только другому, гораздо более могущественному, чем она волшебнику. Как же это так? Это значит, что она сама, своими собственными руками, должна будет отдать другому волшебнику свое сокровище? Но ведь это же невозможно! Не для этого она полгода мерзла в снегах под окном профессорской лаборатории, чтобы теперь другой воспользовался плодами ее победы!
Еще и еще раз обращалась она к своему колдовству, колдовала и тем и иным способом, но результат все время был один и тот же: это должен быть другой, более сильный, чем она, волшебник.
Но, во-первых, надо еще найти такого волшебника и, во-вторых, с какой это стати он вдруг станет ей помогать? И потом, даже если она уговорит его ей помочь, то на самом деле здесь таится другая, куда более серьезная опасность, чем практически невозможная вероятность разгадки тайны рукописи с ее стороны в определенном будущем или же вообще отсутствие таковой. Ведь заподозрив хотя бы самую малость, а не заподозрить здесь просто невозможно, когда к тебе обращаются с подобным предложением, он, конечно, попытается сам узнать, в чем здесь дело. И как ей тогда сохранить все в тайне, если этот могущественный чародей сам будет переводить текст и, конечно же, будет знать его содержание - и, причем, даже раньше ее, а если он, не дай бог, раньше ее узнает все, что написано в рукописи, то тогда уже речь пойдет не о сокрытии тайны, а о жизни и смерти, потому как такими вещами как власть, не делятся даже с самыми близкими.
Все ее попытки самой расшифровать рукопись или найти другие пути решения вопроса не увенчались успехом, и она вынуждена была смириться с необходимостью обратится за помощью к другому волшебнику.
Их оказалось всего четверо, хотя, надо сказать, она думала, что их будет много больше. Первый из них был настолько могущественным, что, скорей всего, узнал бы, с чем она к нему пожаловала, ещё до того, как она открыла бы рот, а может быть даже еще и до того, как она бы появилась перед ним. Второй был настолько высокого мнения о себе, что даже не захочет принять ее. Третий... подлец!!!... о третьем она даже говорить не хочет... Оставался один, последний, очень умный, очень образованный, очень серьезный колдун, который как раз и проживал недалеко от того места, где она сейчас находилась, и который не задавал лишних вопросов, и с которым всегда можно было договориться.
Сгорая от нетерпения как можно скорее получить перевод, и так и не подготовившись как следует к встрече с грозным противником, она отринула последние сомнения и, подхватив рукопись, и не тратя более время на размышления, полетела навстречу своей судьбе.
Путь ее лежал далеко на северо-запад, где среди суровых и неприступных скал, в окружении дремучих и непроходимых лесов, на вершине Черной Горы величественно возвышался старинный, полуразвалившийся замок, казалось высеченный из самой скалы, в котором и жил волшебник, которому выпало счастье перевести эту таинственную рукопись, и который, наверное, и сам бы не отказался стать самым великим волшебником на свете, и которого Юлии еще предстояло перехитрить. Гора эта только называлась Черной, на самом деле она вся была покрыта чудесными, густыми, зелеными зарослями дуба, вязов и елей; черной там была только великолепная черная земля, которой, правда, все равно не было видно из-за буйно разросшихся травы и кустарников; и только ближе к вершине на поверхности ее выступали голые камни черного полированного базальта. Колдун знал, где выбирать место для жительства.
Благополучно добравшись до старинного замка и явившись перед колдуном, Юлия сразу же очень хитро повела свое дело: она сказала ему, что от бабушки ей достался в наследство старинный рецепт эликсира жизни, но, к сожалению, она, никак не может его прочитать, конечно, колдуны знают тысячи рецептов эликсиров жизни, но этот - память о ее бабушке, и потому ей особенно дорог. Однако, несмотря на все приложенные ею усилия, а может быть именно благодаря им, ей не удалось обмануть многоопытного волшебника. Этот необыкновенно хитрый и опасный колдун взял у нее рукопись и даже глазом не повел, что не поверил ни единому ее слову, но, зато, он очень сильно заинтересовался самой рукописью, в которой, надо сказать, профессору необыкновенно удались цвет и фактура древних манускриптов, а после пожара в лаборатории она и совсем приобрела заслуженный вид, который невозможно было отличить от настоящего. Колдун с жаром на нее накинулся, не собираясь упускать такой случай ознакомиться со старинной рукописью. Ох, какие в старину были волшебники! Ох, какие у них были тайны и волшебства! Вот бы прикоснуться хотя бы к одному из них! Сейчас так не колдуют!...
Он сел за свой рабочий стол в свое старое, потертое кресло, любезно предложив гостье стул рядом, и началась ежедневная, кропотливая работа. Надо сказать, что профессор загадал колдуну необыкновенно сложную задачу, бывало, за целую неделю ему удавалось перевести всего лишь только одно слово, а бывало и того меньше. Но вот чего никак не мог добиться колдун, так это избавиться от назойливого внимания ведьмы. Никакие уговоры отдохнуть, погулять по лесу или погреться у камина не помогали, и она продолжала целыми днями сидеть перед ним на своем стуле, не спуская с него своих цепких, горящих глаз, что его ужасно раздражало. И даже обедать ей приносили сюда, что его просто выводило из себя. Он даже велел подавать ей голубей в сметане, кроликов, тушеных с черносливом, косулью лопатку, запеченную с трюфелями - но она от этого не становилась сговорчивее.
Так не могло продолжаться вечно. Тем более, что буквально с первых же строк колдун понял, какой важности бумага попала ему в руки, и что второй такой возможности ему может больше не представиться в течение всей его последующей жизни. И теперь перед ним со всей серьезностью встал вопрос: как ему избавиться от Юлии и одному стать владельцем бесценного рецепта. Вступить с ведьмой в открытый бой колдун не решался: Юлия ведь тоже была колдуньей не из последних и чем бы все это еще закончилось - неизвестно, тем более, что она ни на секунду не спускала с него своих глаз и застать врасплох ее было практически невозможно.
Юлия тоже, в свою очередь, начала раскаиваться, что доверила свою тайну другому волшебнику; лучше бы она сама сидела бы над нею тысячи и тысячи лет, но когда бы-нибудь она бы ее перевела и все бы досталось ей одной, а теперь она даже не знает, что ей делать дальше.
Но колдун прекрасно понимал, что в какой-то момент Юлия решит, что он уже достаточно перевел для нее и что дальше она уже справиться сама, и что откладывать решительные действия далее больше нельзя.
И вот однажды, когда Юлия встала со своего кресла, чтобы размять уставшие члены и мельком бросила взгляд на чудный закат, начинавший пожирать своим пламенем темно-зеленые, жесткие листья могучих дубов-исполинов - колдун хлопнул в ладоши! И через мгновение Юлия стояла перед ним на столе в виде заколдованной, прекрасной, серебряной чернильницы! Но и это еще не все! Чтобы никто и никогда, и в том числе и сама Юлия, не смогли бы расколдовать его колдовство - он закрыл чернильницу серебряной крышкой, наклонился над ней и быстро прочитал таинственное заклинание. Вот теперь все! Теперь, как бы она ни хотела, она не сможет себя расколдовать: из простой чернильницы она бы еще себя расколдовала и даже очень просто - но! Он прочитал заклинание и закрыл крышку! А это означает, что пока крышка закрыта - ни Юлия, ни какой другой волшебник на свете не смогут ее расколдовать! А уж о том, чтобы крышка была постоянно закрыта, он позаботится.
В следующую же секунду колдун бросился к своему столу и с помощью своего колдовства узнал, что теперь ему более никто не угрожает. И только после этого, успокоившись, он сел за стол и продолжил прерванную работу, не отвлекая более своего внимания по мелочам.
Ох, какую большую ошибку допустил колдун, что не поинтересовался историей рукописи!...
Вот что рассказал профессору добрый волшебник. Вино давно было выпито, кофе давно остыл, за окном давным-давно наступила глубокая, темная ночь и пошел самый что ни на есть настоящий весенний дождь. Только дрова в камине продолжали трещать так же весело и жарко, как и в первые минуты их встречи.
Добрый волшебник долил в рюмки вина и велел слуге принести горячего кофе.
_Вот что я бы хотел спросить у вас, дорогой друг, - нарушил тишину профессор, - нельзя ли каким-нибудь образом вернуть рукопись или, в крайнем случае, уничтожить ее?
_Одну минуту... - сказал волшебник и глубоко задумался. - К сожалению, я вынужден огорчить вас, - ответил он, спустя несколько минут. - Дело в том, что это один из сам сильных волшебников на свете и одолеть его будет очень и очень непросто, если вообще возможно. И это естественно, ведь Юлия именно и выбирала такого. Правда, насколько он силен - это неизвестно, ведь эти колдуны так все и не возьмутся выяснить, кто же из них сильнее, но дело сейчас не в этом, а в том, что мне он, увы, не по силам: даже в свои лучшие, молодые годы единственное, на что я мог рассчитывать - это остаться после встречи с ним целым и невредимым. А что же говорить про нынешнее время?
_И вы мне не можете ничего посоветовать?
_Дорогой мой, я вам могу сказать только одно: встреча с ним равносильна для вас гибели. Да и я бы вряд ли чем смог вам помочь. А согласитесь - перспектива быть заколдованными в двух паучков и всю оставшуюся жизнь пробегать под крышкой его письменного стола - совершенно безрадостна. Тут надо придумать что особенное, хотя, что тут придумаешь, когда ты заведомо слабее.
Профессор встал, сказал: "До свидания", и не говоря больше ни слова, стал пробираться к выходу.
_Не огорчайтесь так, мой друг! - крикнул ему вдогонку волшебник. - Может быть, мы сможем еще что-нибудь придумать!
Придя к себе домой, профессор закрылся у себя в комнате и стал мучительно думать, что ему делать дальше. Оставить все это дело так, как оно есть, он не мог. Он заварил всю эту кашу - ему и расхлебывать. Неизвестно, удастся ли ему заполучить эту рукопись, неизвестно даже, удастся ли ему вернуться оттуда живым, дай бог, чтобы ему удалось хотя бы взглянуть на рукопись... И единственное, что можно было предложить - это уничтожить рукопись. Профессор сам сделал для нее пергамент, сам придумал формулу для чернил, и он должен изобрести вещество, которое уничтожит ее. Но полностью разрушенная лаборатория диктовала свои условия. Целая неделя ушла у профессора на то, чтобы найти, купить и привезти необходимые ему приборы и реактивы. И еще целая неделя - на то, чтобы собрать из них у себя в комнате худо-бедно работающую установку. И только спустя еще неделю профессор вышел из лаборатории, держа в руках бутыль с густой, темно-фиолетовой жидкостью. Действие этой жидкости была очень простым: достаточно было вылить ее на рукопись, и от нее остались бы одни угольки. Дело оставалось за малым - вылить.
Уже на следующее утро поезд увозил профессора к северо-западу от его родного городка. Весь его багаж состоял из саквояжа, зонтика и пледа. Он сидел у окна и смотрел на сырой, пасмурный, холодный, весенний пейзаж, время от времени проверяя, на месте ли находится бутыль и хорошо ли она закупорена.
К вечеру он сошел на небольшой станции, лежащей у самого подножия гор, переночевал в единственной в здешней округе привокзальной гостинице и назавтра, с самого утра, пока все в гостинице еще спали, вышел в путь по направлению к Черной горе. Но горы коварны тем, что хотя и кажется, что до вершины рукой подать, идти до нее приходится не один день. Пройдя первый пояс лесов и не приблизившись к намеченной цели ни на один шаг, профессор вышел на широкие альпийские луга и вдруг увидел сидящего к нему спиной на невысоком пне человека. Любая встреча с незнакомым человеком в безлюдном месте вызывает естественное беспокойство, не говоря уже о том, куда направлялся профессор и кого он мог сейчас повстречать на своем пути. Но уже в следующее мгновение человек повернулся к нему лицом, и профессор узнал в нем своего старого, доброго друга волшебника. Волшебник закусывал бутербродами с ветчиной и кофе. Он извинился, что ему пришлось задержаться, так как он вынужден был навести кое-какие справки - но теперь он целиком и полностью в распоряжении профессора, и предложил ему разделить с ним его трапезу. В саквояже у профессора нашлись бутерброд с эмментальским сыром и термос с горячим чаем. После завтрака, подкрепившись и немного передохнув, они продолжили восхождение. Но путешествовать вместе с волшебником, это не то, что одному, и уже через несколько минут они подлетали к замку.
Сделавшись на всякий случай невидимыми, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь из обитателей замка или, не дай бог, самому хозяину, профессор с волшебником осторожно приблизились к замку, а так как все окна оказались без рам и стекол, они без особого труда заглянули внутрь. Открывшаяся их взору картина заставила их невольно содрогнуться: весь пол замка кишел маленькими, серыми, противными существами, покрытыми гладкой, шелковистой, блестящей шерстью; они бесшумно сновали взад и вперед по всему замку, перебираясь друг через дружку, высовываясь из-за каждого угла и беспрестанно обнюхивая - друг дружку, самих себя, и все, что ни попадалось им на пути. Одна такая тварь вдруг неожиданно возникла прямо у них перед носом, тщательно принюхиваясь к воздуху и пристально смотря на то самое место, где они должны были находиться. Профессор с волшебником невольно отпрянули от окна, хотя они были невидимыми и могли бы этого не делать. Поборов неприязнь, и не обращая более никакого внимания на снующих туда и сюда волосатых зверьков, они внимательно осмотрели все внутреннее устройство замка. Высоко наверху, под самой крышей, на широком балконе за каменной балюстрадой, за большим дубовым, письменным столом восседал тот, к кому они так стремились. Слава богу, он еще работал - значит, рукопись еще не была переведена. Возле него все еще стояло пустое кресло, в котором еще совсем недавно сидела ведьма; он писал, читал, шевелил губами, улыбался и в своей серенькой душегрейке и круглых очках казался совсем не злым, а даже наоборот добрым и внимательным. Но это было совсем не так, и они это прекрасно знали и были готовы к самому страшному. Но что им было делать? Они были невидимыми только для его слуг, для него же самого они были даже очень хорошо видны: все, что находилось внутри замка, находилось под его неусыпным наблюдением и появиться там без его ведома им было совершенно невозможно, как бы они себя ни заколдовывали - о, это был прекрасный колдун! А у них не было никакого плана! Но профессор тянул, тянул за собой волшебника, и волшебник неохотно полетел вслед за ним к верхним этажам замка; конечно, волшебник мог отказаться, но ему нечего было предложить взамен. Единственное, что он мог сейчас для них сделать, это собрать всю свою волю в кулак и быть начеку, в конце концов, им ведь нужно только уничтожить рукопись, а не вступать с ним в бой, а уж, в крайнем случае, удрать, он надеялся, у него всегда получится.
Подлетев к окну верхнего этажа, они осторожно влетели вовнутрь, и как можно тише, стараясь не дышать, волшебник, а следом за ним и профессор, крепко прижимающий к себе бутыль, неслышно двинулись вперед по галерее, где за поворотом их ожидал колдун. На их счастье колдун был так увлечен своей работой, что даже не заметил, как они появились в замке; на самом деле, будь он хоть чуть-чуть повнимательнее, он бы давно уже знал об их приближении, еще когда они были у самого подножия гор, а не только теперь, когда они у стояли всего в нескольких шагах от его стола.
Колдун вдруг неожиданно замер, поднял голову, как будто к чему-то прислушиваясь и вдруг, сорвавшись со своего места, опрометью кинулся к окну. Волшебник только и успел, что заколдовать: профессора в бочку, себя в обручи, а бутыль в содержимое этой бочки. В то же мгновение колдун промчался мимо них, даже не обратив никакого внимания на бочку, которая никогда (!) раньше здесь не стояла, подбежал к окну, высунулся наружу, надеясь кого-либо увидеть, и никого, конечно, не увидел.
Возвращаясь к себе на место, он, наконец, конечно же, теперь увидел бочку, но - уж слишком далеко отсюда были его мысли, слишком сладкими были его мечты о безграничной власти, до которой ему, может быть, и оставалось сделать всего несколько шагов. А ведь он запросто мог бы узнать, кто к нему пожаловал в гости; но уж очень хорошо бочка была сделана, прочно, добротно, а вот то, что она стоит здесь - непорядок! И велел своим слугам убрать ее отсюда немедленно, и в то же мгновение появились слуги, подхватили ее и спрятали в глубокие подвалы.
Расколдовал их волшебник обратно в сами себя; сидят они друг против друга и никак отдышаться не могут; никак поверить не могут, что не тронул их могущественнейший колдун, что они остались целы и невредимы - ну кто же мог предположить, что колдун окажется таким хозяйственным!
Но они явились сюда не для того, чтобы радоваться случайному спасению. Вылетев наружу через вентиляционное окошко, они уже через несколько минут снова шли по каменному полу галереи; и снова колдун их учуял и сорвался со своего места. Но на этот раз им было так просто не обмануть колдуна, теперь-то уж он бы ни за что не поверил в какую-нибудь бочку или грабли. Волшебник схватил профессора за руку и бросился к окну, но было уже поздно: в ту же секунду, когда они уже стояли на подоконнике, из-за угла появился колдун, и волшебнику ничего не оставалось, как заколдовать себя и профессора в две небольшие, маленькие березки, которые росли прямо в нише окна из расщелины между камнями кладки стены старого замка. С бутылью же волшебник ничего не успел сделать, и она так и осталась стоять на подоконнике. В один прыжок колдун очутился рядом с нею и схватил ее: он даже был уверен, что эти две березки и есть заколдованные волшебники, но бутыль показалась ему несравненно ценнее. Он прижал ее к своей груди и кинулся к своему столу.
Профессор и волшебник опять превратились сами в себя и с удивлением глянули друг на друга: как? он сам унес бутыль к себе на стол? И в их душе зародилась надежда на невиданную удачу. Ведь он же сейчас откроет бутыль, а откроет он ее возле своей рукописи, и густой, фиолетовый дым, который поползет из бутыли, так же уничтожит рукопись, как если бы на нее была вылита сама жидкость: таким необыкновенно концентрированным сделал профессор это вещество. И все так и произошло: колдун откупорил бутыль, густой, темный, фиолетовый дым стал вытекать из горлышка бутыли, неторопливо растекаясь по поверхности стола и обволакивая собою все предметы, которые на нем находились: бумагу, перья, старинные книги, манускрипты, серебряную чернильницу; он с любопытством наблюдал, как дым окутал собою рукопись и вдруг сквозь густую пелену он увидел, как рукопись начала темнеть, темнеть, из темно-желтой она стала темно-коричневой, из темно-коричневой - бурой. И на глазах у изумленного колдуна от нее остались одни угольки. С ужасным криком он схватил ее, но она прямо у него в руках рассыпалась легким, невесомым, прозрачным пеплом. Рукописи более не существовало.
Теперь колдун все понял! Обезумев от гнева, он кинулся к окну; но профессор и волшебник уже все знали о случившемся и, необыкновенно счастливые столь удачным исходом всего дела, обернулись двумя дикими, лесными голубями и скрылись в ближайшем лесу.
Ах, так? Они решили спрятаться в лесу? Очень хорошо! Но это его лес! И что он захочет, то и будет! Колдун хлопнул в ладоши - и все деревья, трава, листья, кустарники, звери и птицы кинулись ловить двух маленьких голубей, не давая им даже возможности отдышаться и передохнуть. Поняв, что здесь им не спрятаться, профессор и волшебник вылетели из леса, бросились к замку, стукнулись о его стены и превратились в камни, из которых он был сложен. Но и замок принадлежал ему! Колдун снова хлопнул в ладоши - и замок провалился сквозь землю, а земля под ними загорелась ужасным огнем, сжигая все, что было для нее чужое, все, что не принадлежало колдуну. А колдун стоял посреди этого пылающего ада и злобно хохотал, зорко всматриваясь в бушующее пламя, и поджидая к себе в гости незадачливых путешественников. И в эту секунду, именно в эту секунду, а не в какую-либо другую, в самую важную для него секунду - к его ногам бросилась ошалевшая от ужаса ведьма Юлия. В провалившемся замке серебряная чернильница упала со стола, с нее упала крышка и ведьма смогла себя расколдовать. Она вопила и причитала, моля его остановить это светопреставление, обнимала его колени, тянула его за одежду, целовала его руки, орошая их горючими слезами. Но колдуну сейчас было не до нее, он боялся упустить беглецов. И тут он их увидел, он увидел, как они медленно поднялись над пылающей бездной и бесследно растворились в воздухе, обернувшись ветром. Колдун хотел хлопнуть в ладоши, но совсем лишившаяся рассудка ведьма с пронзительным визгом вцепилась ему в руки, вопя о пощаде и не давая ему колдовать, думая, что пришел ее последний час. И как ни пытался колдун от нее освободиться, ничего у него не вышло. И профессор с волшебником так и улетели. Теперь ловить их было уже бесполезно. Пойди, поймай тот ветер. Колдун остановил ненужное более пламя.
Ведьма тут же снялась с места и исчезла в мгновение ока.
Черт с ней, с ведьмой, пусть летит куда хочет. Рукопись жалко.