Пациашвили Сергей Сергоевич : другие произведения.

Змей Горыныч

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всего несколько лет прошло после крещения Руси. Страну охватили раздор и разруха. Новгородские богатыри ведут отчаянную борьбу против нежити, колдунов-язычников и вампиров. Но враг слишком силён, и богатыри вынуждены вступить в сомнительный союз с таким могущественным существом, как Змей Горыныч. Сильнейший оборотень солидарен с богатырями, поскольку в нём ещё есть остатки человечности, но с каждым разом всё сложнее контролировать звериное начало Змея.
  
  
  Часть 1
  'Мы взяли от Него Рим и меч кесаря
  и объявили лишь себя царями
  земными, царями едиными,
  хотя и доныне не успели еще
  привести наше дело к пол-
  ному окончанию.'
  Ф. М. Достоевский 'Повесть о великом инквизиторе'
  ГЛАВА 1. ОЛЕГ МЕДВЕДЬ
  Древнее предание гласит, что тот, кто перейдёт живым через Калинов мост, сможет попросить у богов всё, что ему вздумается, и боги исполнят любое его желание. Но никому ещё не удавалось перейти во плоти мост, отделяющий мир живых от мира мёртвых. Мост был раскалён, а человеческая плоть хрупка, смрад из реки Смородины под ним и жар от моста уничтожали любую плоть ещё до того, как она достигала середины моста. И всё же чародеи верили, что однажды появится тот, кто сможет совершить невозможное, сможет обмануть саму смерть, сломать границу между мирами, и чтобы мир живых и мир мёртвых не соединились, боги исполнят всё, что он пожелает. Прошло не одно тысячелетие с тех пор, как появились первые чародеи, но среди них так и не возникло бессмертного. И лишь одно живое существо обладало столь могущей плотью, что могло не боятся чар Калинова моста. Боги называли его - Хранитель Тайны, люди же именовали его - Змей Горыныч. Трёхглавый страж был поставлен в мире живых, чтобы защищать мир мёртвых от вторжения чародеев и упырей. Лишь он знал дорогу к границе миров, и должен был следить за тем, чтобы никто не узнал эту тайну. Два начала соединяло в себе это существо: чары огня и чары воды, начало человеческое и рабское. Он был рабом богов, их верным орудием, но он же был и человеком. И если как раб он не желал бессмертия, то как человек он всё же боялся смерти. Он мог стать царём царей, богачём из богачей, но Змей свято чтил свою клятву. Ни зверь, ни птица, ни человек, ни букашка не могли пройти через заставу Змея. Хранитель Тайны знал о бессмертии то, что было не ведомо никому из смертных, и потому, не дерзал против смерти. Как раб он и не мог пойти против воли богов, но как человек он никогда не переставал мечтать.
  Был у Калинова моста и другой страж, который закрывал путь тем, кто уже мертвы в мир живых. Это был могучий дух, именуемый богами - Страж Времени, людям же известный как Симаргл. Застава Симаргла была не прочна, и нежить то и дело вырывалась из объятий Чернобога в мир живых, чтобы творить свои непотребства. И чтобы истреблять нежить, люди создали своё войско из служителей солнцеликого бога Коловрата, и назвали их богатырями. Уже давно на Руси перестали верить в древних богов и поклонялись Богу единому, а богатыри всё равно остались. Теперь они были воинами Христа, но цель их осталась прежней - истреблять и изгонять нежить, а кроме того - изгонять древних богов, которые теперь были объявлены Сатаной. Ещё помнила Русь славные подвиги таких бесстрашных витязей христова воинства, как Василий Буслаев, Садко, Костя Новоторжанин. Вечная им память. Мало осталось в живых из тех, кто первыми подняли меч за христианскую веру, среди них был богатырский воевода Новгорода - Вольга, и некоторые из его витязей. Был в числе их и славный богатырский сотник - Олег Медведь.
  В тот летний день Олег проснулся рано поутру, вышел на улицу, щурясь на солнце и, зевнув, потянулся. Много лет он исправно нёс службу в новгородской дружине и сегодня, так же, как и всегда, испив молока, надел свою кольчугу и кожаные сапоги и отправился к богатырю Вольге - воеводе всех богатырей в Новгороде. Лицо Вольги выражало тревогу, и Олега так же охватило беспокойство, не успел он обмолвиться с воеводой и одним словом.
  - Сядь, Олег, - велел Вольга, усаживаясь на лавку рядом.
  - Что случилось, воевода? - спрашивал сотник.
  - Не доброе чувство мучает меня, Олег. Чувствую, что древние враги наши - колдуны стали возвращаться на Русь. Мы разбили их и прогнали с нашей земли, но они жаждут мести.
  - Три года от них уже ни слуху, ни духу, - скептически отвечал Олег, - поди уже и пропали где за Волгой.
  - Нет, - задумчиво, нараспев отвечал Вольга, - я слышу топот копыт их коней, я чувствую их ненависть. Они возвращаются. Вчера вечером отец Иоаким показал мне одного мальчишку. Парнишку зовут Ратмир, сын Вышеслава. Не так давно он схоронил отца. Говорят, что тогда он и тронулся умом. Ратмир этот своего рода юродивый, прибился к церкви, стал собирать милостыню. А ведь он из хорошей семьи, и отец его был почтенным человеком. Ратмир хочет постричься в монахи, принял послушание, но недавно рассудок его помутился ещё более прежнего. Ему стали приходить ведения. Трёхглавый Змей прилетает в город и сжигает местный люд, убивает всех и разрывает своими зубами. Мальчишка имеет страсть к рисованию, и он изобразил на доске то, что видел.
  С этими словами Вольга поднялся и отправился в дальний угол избы. Спустя время он вернулся с небольшой доской с красочными изображениями на ней. Картина, изображённая там, ужаснула Олега. Глаза трёхглавого Змея были полны ярости, из ноздрей выходили струи огня, волны воды играли под ним, и он... летал.
  - Колдуны, которых мы уничтожили, были из клана Змея, - произнёс воевода.
  - Но они не умели летать, - всё ещё сомневался Олег Медведь. - И к тому же, почему мы должны верить этому безумному мальчишке?
  - Ты не хуже меня знаешь, Олег, что иногда безумцы могут видеть то, что недоступно взору обычного человека. Юродивый Ратмир видит угрозу, которую мы не видим. Я чувствую в нём силу. Он не просто безумец, у него есть не человеческий дар, почти как и у меня.
  - Где он? Я хочу его видеть.
  - Он у отца Иоакима. Владыка держит его при себе. Ступай Олег и готовь своих людей к походу.
  - Ты пойдёшь с нами, воевода?
  - Это мой долг.
  - Но, если мальчишка ошибся. Воевода, позволь отправиться мне одному со своей сотней. Вспомни, мы основали на Волге заставу, чтобы защищать наши земли от клана Змея. Там есть сотни две витязей, вместе мы дадим отпор врагу.
  - Из заставы слишком долго нет никаких вестей, именно поэтому я и поверил Ратмиру.
  - Позволь сначала нам всё, как следует разведать, - стоял на своём Олег, - если опасность велика, мы вернёмся и всё тебе передадим.
  - Бог с тобой, пусть будет так, ступай Олег, торопись, времени мало.
  И Олег Медведь ушёл прочь. Он отправился в храм Преображения, в котором нёс службу отец Иоаким. Новый деревянный храм возвышался на холме недалеко от городского центра. Искусная роспись на фасаде завораживала каждого, кто проходил мимо. Величественное изображение солнцеликого Христа здесь словно оживало и проникало своим светом в душу каждого. Внизу, у ног Всевышнего ползали всякие гады: змеи, ящерицы, жабы, вверху, в небесах кружили подобные крылатым младенцам ангелы. Олег много раз был в этом храме, но каждый раз, когда подходил сюда, замирал и какое-то время стоял заворожённый. Случилось это и сейчас. Но, вспомнив о своей цели, богатырь осенил себя крестным знамением и вошёл. Внутри пахло ладаном и миром, отчего душой овладевало невиданное умиротворение. Архиепископ Иоаким только-только справил утреннюю службу и сейчас, расположившись на лавке, беседовал со своим клиром. Увидев гостя, он поднялся и пошёл ему навстречу.
  - Ты опоздал богатырь, - заговорил Отец Иоаким, - служба уже закончилась.
  - Прости, владыка, но я пришёл не молиться. Я здесь по делу, меня прислал Вольга.
  - Воевода хочет, чтобы я показал тебе мальчика? Что ж, пойдём. Ратмир послушник при монастыре, но после того, как у него начались видения, монахи объявили его одержимым и отказали ему в постриге. С тех пор он обитает здесь.
  Архиепископ вышел на улицу, богатырь последовал за ним. Спутники отправились на задний двор храма. Здесь, под высокой яблоней расположился молодой, красивый юноша с хитрым взглядом и длинными волосами. Он никак не выглядел мальчишкой, это был юный муж, лет 18-ти, в самом расцвете сил. Возможно, если бы он не был юродивым, то имел бы большой успех у женщин. Сейчас юноша был занят поеданием сочного красного яблока. Сок стекал по его губам и попадал даже на одежду. Увидев архиепископа, парень спешно поднялся на ноги и оторвался от яблока.
  - Ратмир, - произнёс отец Иоаким.
  - Владыка, - склонил голову юноша.
  - Этот человек - богатырь Олег, он хочет говорить с тобой.
  - Я знаю, кто он, - отвечал Ратмир. - Витязь, замеченный в славных подвигах, победивший в поединке оборотня.
  - Верно подмечено, - погладил свою бороду Олег Медведь.
  - Я читал о тебе, богатырь.
  - Что ж, Ратмир, ты не так глуп, как мне о тебе говорили. Расскажи мне, что с тобой случилось. Почему новгородцы считают тебя безумным?
  - А разве жители Иерусалима не считали безумным Иисуса? Он ходил в лохмотьях и жил подаяниями. Он не искал ни славы, ни богатств, не внимания женщин, но Он нёс истину людям. И только его мученическая смерть, и чудесное воскрешение открыли людям глаза на то, кем он был на самом деле.
  - Хм, - изумился Олег, - так, значит, ты сам выбрал этот путь, это было твоё трезвое решение?
  - Да, богатырь.
  - Что ж, Ратмир, расскажи же мне теперь о злых духах, одолевающих тебя в последнее время.
  Юноша тут же изменился в лице. Теперь оно приняло выражение тревоги.
  - Я вижу трёхглавого Змея, - начал он, - это существо жаждет прорваться в наш город, оно хочет здесь что-то найти. Змей ужасен, он испускает огонь, подчиняет себе воду и может летать. Он жаждет мести, жаждет вернуться в Новгород. В целом, здесь нечего рассказывать, я всё изобразил на своей картине. К сожалению, я не могу показать её тебе, её забрал воевода.
  - Я видел твою картину, - отвечал Олег, - и был встревожен не меньше Вольги.
  - Правда, красиво получилось? - вдруг оживился Ратмир, - я старался, чтобы всё получилось натурально. Ты видел роспись на стене храма? Тех гадов, что ползают у ног Всевышнего, нарисовал я.
  - Ты нарисовал их до того, как у тебя начались видения?
  - Да, - растерялся Ратмир, поняв, что сболтнул что-то лишнее, - меня привлекают змеи, есть в них какая-то красота и загадочность.
  - А Змей из твоих видений тебе тоже кажется красивым?
  Ратмир в конец растерялся и не знал, что ответить.
  - Ну, будет, будет, Олег, - вмешался отец Иоаким.
  - Всё хорошо, - отвечал богатырь, но милость уже сменилась на гнев. - А скажи-ка мне, мальчик, давно к тебе приходят эти видения?
  - Впервые Змей явился ко мне месяц назад. С тех пор он постоянно преследует меня. Я ничего не могу с этим поделать. Я молю Бога, чтобы он избавил меня от этого наваждения, но ни молитва, ни святая вода не помогают мне.
  Теперь лицо Ратмира выражало неподдельный ужас.
  - Месяц назад, - повторил лишь Олег. - Колдуны должны быть уже совсем близко, если они где-то не затаились и не выжидают. Что ж, благодарю тебя, владыка.
  И с этими словами Олег отправился прочь, даже не попрощавшись с Ратмиром. Архиепископ последовал за ним.
  - Ты веришь ему? - спросил отец Иоаким.
  - Он либо божий человек, либо посланец Сатаны, - отвечал Олег, - либо святой, либо безумец. Но я ему верю. А ещё больше я верю воеводе Вольге, который сегодня сказал мне, что со Змеиной Заставы давно не было вестей. Если воевода заставы - Всеволод Хрящ ещё жив, то наверняка он уже занял сторону врага. И я отправляюсь туда, чтобы всё выяснить.
  - Что ж, Бог в помощь тебе, богатырь.
  ГЛАВА 2.ГАРОЛЬД, СЫН ТОРМУНДА.
  - Ну держи, держи же её, - хохотал коренастый огненно-рыжебородый скандинав - Гарольд, сын Тормунда. Но палица под всеобщий смех то и дело вываливалась из рук Ратмира.
  - Ну ты и мякиш, монашек, - ругался Гарольд, - ну ничего, мы сделаем из тебя война. Правда, Айрат?
  - Тебе виднее, - отвечал смуглый черноокий богатырь.
  Гарольд был уже не рад, что старшина Олег поручил ему обучать этого мальчишку-послушника ратному делу. Ещё вчера Ратмир читал псалмы и писал кистью на дощечках, а теперь был вынужден учиться владеть палицей и щитом, ездить верхом. Стоило ему взять в руки щит, как Гарольд начинал с силой наносить по нему удары булавой и после нескольких таких быстрых ударов юный богатырь ронял свой щит.
  - Держи щит, цыплёнок, что же ты совсем как баба! И чему вас только учат в ваших монастырях? Ты случайно не евнух?
  - Полегче, варяг, - заговорил только подошедший к ним витязь, - я ведь тоже когда-то дал монашеский обет.
  По прямому носу и мужественному профилю в богатыре легко можно было узнать грека. Не редко его так и называли - Филипп Грек, выходец из Ромейской Державы.
  - Сколько тебе было лет, когда ты решил стать монахом? - не сдавался Гарольд.
  - Мне ещё не было тридцати. Двадцать восемь.
  - Вот, а этот мальчишка ещё ничего не видел в жизни, только оторвался от сиськи матери, а уже решил отречься от мира. Ладно, монашек, поработай пока с копьём.
  И Гарольд швырнул оружие юному послушнику. Ратмир поймал его, но тут же чуть не выронил из рук. Всё тело у него болело от упражнений, и всё же он был рад, что его наставник ушёл. Ратмир принялся наносить удары воображаемому противнику, с трудом сохраняя равновесие.
  - А ведь он прав, ты ещё слишком молод, - произнёс Филипп, - Откуда ты, юноша? Кто твой отец?
  - Я из Людина конца, сын Вышеслава.
  - Это твой отец отдал тебя в монастырь?
  - Мой отец умер, три года назад, от неизвестной болезни. У меня есть только мать. Я...я просто хотел стать миссионером. Хотел путешествовать по незнакомым землям, помогать людям, нести им слово Божье. Для этого я должен был стать монахом.
  - Но ты должен был бы отказаться от мирской жизни, от всех её прелестей, от женской любви.
  - Да, я знаю, - отвечал Ратмир с тоской в голосе, - но ты же отказался?
  - У меня была семья. Все они были убиты варварами. В Ромейской Державе не так уж просто выжить. Особенно, если ты простой свободный земледелец. Мой дом сожгли, родных убили, скот угнали. Я выжил только потому, что в этот момент находился в городе, на базаре. У меня был выбор: стать простым городским бродягой, устроиться чьим-нибудь подмастерьем, работающим за еду, или уйти в монастырь. Монастыри владеют большими землями, на которых бесплатно работают крестьяне. Но даже монахи нынче в империи живут не так хорошо, как раньше. Монахов появилось очень много, и чтобы попасть в монастырь и пользоваться монастырскими привилегиями, нужно очень постараться. Оттого многие послушники уходят на Русь или в Болгарию, где монахов ещё мало, некоторые становятся даже богатырями, как я.
  Гарольд к этому времени уже успел добраться до конюшни, намереваясь проверить приготовления к походу. Вскоре здесь появился и сотник Олег.
  - Ну как тебе твой ученик? - спросил он.
  - За каким чёртом ты поручил его мне? Он даже щит удержать не может, поручи это кому-нибудь другому, - прохрипел Гарольд.
  - Погоди, Гарольд, он ещё молод, он только начал учиться.
  - Да я в его годы уже с десяток врагов перерубил секирой и сам раз пять чуть не сдох. Послушай, Олег, я многих обучал ратному делу, и теперь я сразу вижу, что хлопец из себя представляет. Этот никуда не годится. Если нарвёмся на серьёзного врага, он - труп.
  - Ты уже пробовал его в строю?
  - Пробовал, это всё бесполезно. Он воспринимает это как шутку, да и щит толком не держит, да и вообще, ведёт себя так, как будто ему это нужно, как собаке пятая нога.
  - Возможно, так оно и есть. Он ведь не богатырь, Гарольд, у него просто есть дар, который нам нужен, может даже чародейский дар, о котором он не знает. Но потому я и сделал тебя его наставником, потому что ты обучил многих, тебе и твоим ученикам я обязан жизнью. Заставь его научиться, заставь его полюбить ратное искусство. Понимаю, времени мало. Но ведь мы не на войну идём, просто научи его самому простому. Вольга говорит, что мальчишка укажет нам путь к клану Змея, только для этого он нам и нужен, как проводник. Возможно ему вообще не придётся сражаться, но в случае чего он должен уметь постоять за себя.
  - Легко сказать, заставь полюбить ратное искусство, - ворчал, уходя, Гарольд. Коренастый скандинав был воспитан воином, вырос далеко на севере и с самых юных лет уже выходил в море, участвовал в схватках и был ранен. Ратмир казался ему изнеженным сосунком, сам вид этого послушника вызывал у него отвращение. Но делать было нечего, сотник и сам воевода хотели, чтобы он обучил мальчишку. И на следующий день Гарольд снова с силой швырнул Ратмиру щит, и тот снова едва не упал, когда поймал его. Но не успел юноша восстановить равновесие, как на него посыпались мощные удары палицей. Ратмир чувствовал, как его рука немеет, и держать удар становилось всё сложнее.
  - Двигайся, двигайся! Щит не опускай! - кричал ему Гарольд, - уходи.
  Но мальчишка был неповоротлив и слаб, лицо его выражало мольбу. Ратмир казался жалким, и Гарольд бил всё сильнее. В конце концов от удара щит выпал из рук ученика, а палица ударила ему по плечу и повалила на землю. Ратмир взвыл от боли, из расцарапанной шеи закапала кровь.
  - Слабак, - плюнул на землю Гарольд, - одно меня радует, что скоро ты сдохнешь. Первый же бой, первая же наша встреча с врагом, и от тебя и мокрого места не останется. Ты знаешь, кто такие колдуны из клана Змея? Знаешь, что они могут? Даже мы, богатыри, не смогли их разбить. Мы долгие годы вели войну против их клана. Иногда мы проигрывали, однажды они даже взяли в осаду Новгород. Но затем пришла подмога из Киева. Уж с такими-то силами мы могли уничтожит кого угодно, и мы заставили их отступить. И знаешь, что произошло потом? Мы проиграли. Они разбили нас, уничтожили, хоть у них не было ни малейшего шанса на победу.
  - Но они же ушли с Новгородской Земли, - сомневался Ратмир, - и много лет о них ни слуху, ни духу. Разве это не победа?
  - Слушай, что я тебе говорю, монашек! А я говорю: мы проиграли. И удирали очень долго. Повезло тем, кто отстали от нашего войска во время наступления. Но мы были не из таких, мы шли в числе первых, вместе с нашим славным воеводой Вольгой, и потому мы увидели всю мощь и ужас этих поганых змеёнышей. Хочешь знать, как им удалось нас одолеть? Я тебе расскажу. Мы гнались за ними от самой Володарской Заставы. Два войска: новгородское и киевское, пришедшее к нам на помощь. Мы нанесли им поражение и продолжали их гнать. Киевское войско шло впереди, мы немного отставали. На ночь мы решили остаться в одном селе. До наших киевских друзей оставалось рукой подать. Без нас они в атаку не пошли бы. Уже утром мы должны были с ними соединиться и нанести удар колдунам. Бежать чародеям было некуда, они были зажаты в селе. Позади них - река Волга, через которую не перебраться. И они решили дать бой. Киевское войско остановилось, ожидая встречи с колдунами. А мы спешили им на помощь. Как вдруг я увидел кошмар, который ты не увидишь и в своих дурацких снах. Я видел огромных змей, выползающих отовсюду, видел, как мои братья-богатыри превращаются в подобных змей-монстров, в упырей, в чудовищ. Колдуны отравили воду в том селе, где мы ночевали, и у нас начались видения. Мои братья убивали друг друга или в ужасе убегали. Некоторые, обезумев, начинали пожирать сырую плоть убитых братьев, а кто-то пожирал и свою собственную плоть. Им просто привиделось, что под кожей у них повсюду бегают маленькие жучки, и они отгрызали, срезали себе кожу. На моих глазах мой друг Эдвард превратился в кровавого упыря и набросился на меня. Я знал Эдварда очень давно, мы вместе плавали ещё когда были моложе, чем ты. И вот он захотел меня убить, а я убивал его, не ведая, что творю. Он ранил меня, но не сильно, я же рубанул ему по ноге так, что он хромает до сих пор. Так его теперь и зовут - Эдвард Хромой.
  Наконец, когда мы в ужасе пришли в себя, и многих начало тошнить, тогда-то и напал на нас клан Змея, и в этот момент они не знали пощады. Мы были напуганы, мы пытались отбиваться, но ощущение дикого ужаса не покидало даже самых сильных из нас, будто за нами гнался сам Сатана во время отступления. Мы бросали раненных и оружие, и убегали. Я унёс Эдварда, хоть и сам был ранен и напуган не меньше других. Но и Эдвард спас мне однажды жизнь в бою, не бросив меня раненного. И я не смог, не посмел оставить его умирать. А вот Олег бросил всех и помчался вперед всех отступающих. Нашлись и такие, кто смогли дать бой врагу. Например, Микула Селянинович, сейчас он сотник. Тогда он только вступил в наше войско, это был его первый бой, но по мужеству он превзошёл всех нас, бывалых воинов. А он ведь был не на много старше тебя, монашек. Никто не учил его ратному делу, он всё сделал сам. Когда все отставшие нагнали наше войско, и мы набрались сил, чтобы снова идти в атаку, мы не нашли нигде клан Змея. Колдуны просто пропали, как сквозь землю провалились. Мы дошли до самой Волги и не нашли ни единого чародея. И мы вернулись, а воевода Вольга основал Змеиную Заставу, чтобы защитить новгородскую землю от возвращения колдунов. А теперь вот у нас появился шанс поквитаться со Змеем, отомстить ему за всё. И мы этот шанс не упустим.
  Ратмир поначалу внимательно слушал Гарольда, но под конец вдруг стал отвлекаться и даже зевнул.
  - Подними щит! - прокричал разозлившийся скандинав, - ты ещё не понял, что не доживёшь до следующей зимы, щенок? Научись владеть палицей, научись держать её в руках, она самая тяжёлая. Освоишь палицу, освоишь и всё остальное, включая копьё. И не забывай держать щит.
  Для Гарольда это обучение превращалось в настоящую муку, и порой он с большим трудом удерживался, чтобы не прикончить этого мальчишку или просто не плюнуть на всё и не перестать его обучать. Но если с Олегом Медведем ещё как-то можно было договориться, то нарушить приказ воеводы было никак нельзя. Незадолго до отхода богатырей их пришёл проведать и сам Вольга. Вместе с ним был его лучший богатырь - Микула Селянинович - огромный, как гора. Ратмир смотрел на него с некоторым удивлением, как и на всех богатырей.
  - Ну что, как идут приготовления? - спросил он.
  - Мы уже почти готовы, воевода, - отвечал сотник Олег.
  - А как там наш послушник?
  - Отвратительно, - пробурчал Гарольд, - думаю, жить ему осталось совсем не долго.
  - Вот как? - теперь Вольга обратился уже к самому Ратмиру, - и в чём же дело, мой друг?
  Ратмир решил, что это прекрасный шанс спасти свою жизнь и заговорил:
  - Я не воин. Гарольд прав, я быстро погибну, от меня будет мало толку. Гораздо больше толку от меня было бы, если бы я продолжал писать иконы и нести людям слово Божье. Господь учит, что нужно любить ближнего, нужно уметь прощать. Меня учили любить, а не ненавидеть. Даже если мне будет угрожать опасность, я не смогу никого убить, потому что иначе я совершу страшный грех перед Богом.
  Но слова эти вызвали обратный эффект. Отговорить воеводу от его затеи не удалось, в ответ на слова Ратмира Вольга изменился в лице, нахмурился, и богатыри почувствовали приближение бури.
  - Ты хочешь сказать, мальчик, что все мы, богатыри, воины Христа, творим грех перед Господом? Может ты ещё скажешь, что после смерти нам всем место в аду?
  - Нет, я просто хотел сказать, что я против насилия. Люди не должны убивать друг друга. Этому учил нас Иисус.
  - Колдуны - это нелюди. Эти чистокровные чародеи. Они по праву рождения наделены чародейской силой. Им нет прощения от нашего Бога, потому что им неведомо раскаяние. Чародейство у них в крови, понимаешь? Их отцы и матери были чародеями и передали им это. Они очень гордятся чистотой своей крови, ведь тот, в ком этой крови нет, никогда чародеем не станет. И ты хочешь, чтобы мы их простили, или взяли в плен и обратили в христианскую веру? Может, Иисус и мог превращать воду в вино, но я никогда не слышал, чтобы у кого-то чародейская кровь по воле Господа превратилась в человеческую.
  Ратмир умолк, боясь вымолвить слово. Богатыри тоже молчали. Когда Вольга наконец ушёл, все они смотрели на юного послушника хуже, чем на бродячую собаку. Особенно зол был Гарольд, который поначалу вроде и не понял слов своего ученика, но после речи Вольги уяснил всё и понял, что новичок в глубине души их презирает и считает себя лучше.
  ГЛАВА 3. РАТМИР
  Его имя означало - ратник, сражающийся за мир, но он никогда не проявлял никакого интереса к военному делу, хоть и любил раньше мирскую жизнь. Ратмир плохо знал своего отца. Вышеслав не воспитывал его, а жил где-то далеко от семьи, появлялся редко с богатыми подарками, а затем снова исчезал. А жена всё ждала, когда же он вернётся уже окончательно. И однажды это случилось. Спустя два года поле крещения Новгорода в христианскую веру Вышеслав вернулся, он был богат и пообещал, что больше никогда не покинет свою семью. Ратмир был уже 14-летним юношей, жившим до этого в Людином конце, вместе с охотниками, разбойниками, приезжими, мелкими ремесленниками и прочим населением, которое в Неревском конце Новгорода считали сбродом. Христианской церкви здесь не было, хоть в Неревском конце было уже два храма. Когда Добрыня крестил Новгород, то устроил в Людином Конце пожарище, от которого многие пострадали. И, тем не менее, великие богатыри, такие как Василий Буслаев, Садко, Потамий Хромой происходили из Людина Конца. Правда, вскоре никого из них не осталось в живых, кроме Потамия Хромого, который был отослан на дальнюю заставу. С появлением Вышеслава жизнь Ратмира круто изменилась. По настоянию отца он стал изучать грамоту, смог развить свою страсть к живописи. Так же по настоянию отца Ратмир был крещён в христианскую веру и стал вместе с матерью регулярно посещать церковь. Он хорошо помнил, как ещё мальчишкой вместе с матерью вставал рано утром, с первыми петухами, и по пыльной или грязной извилистой тропе шёл мимо городских дворов к реке Волхову. Помнил обгоревшую мостовую, как не редко останавливался на мосту, чтобы посмотреть на плескающуюся в реке рыбу или просто подышать воздухом. Но больше всего Ратмиру запомнилась та красота и изящество церковных церемоний, которые поразили и захватили его с первых же дней. Здесь собиралась как городская чернь, так и знать, заходили богатые купцы, бояре со своими семьями и юными дочерьми такой красоты, какой Ратмир никогда не видел в Людином конце. Он был очарован этим миром и навсегда решил для себя, что хочет жить в нём, а вовсе не в Людином Конце. И всё же, он ещё жил в Людином Конце, видел пьянство, разврат и драки местного люда, особенно когда на Новгородской земле вспыхнуло восстание, и Людин Конец захватили разбойники. Самым уважаемым из них был Никита Кожемяка, но взять власть в свои руки боялся, поскольку были и другие, которые постоянно воевали друг против друга, и в конце концов дошло до того, что друг друга и истребили. Одни в борьбе за власть погибли, другие сбежали, Никита Кожемяка оказался хитрее всех и прибрал власть к своим рукам. Ратмира и его семью эта власть почти не коснулась. Да, его отец или мать постоянно сталкивались с трупами, брошенными на улицах или слышали о зверствах, которые учиняли непрошенные гости над коренными людинцами, но почему-то Вышеслава трогать боялись.
  В эти дни юный Ратмир стал особенно сильно молиться богу. Никита Кожемяка представлялся ему каким-то дьяволом, человеком с рогами быка и копытами вместо ног, с огромным копьём в руке. И Ратмир молился Богу о спасении от этого дьявола. Но однажды дьявол явился к нему домой, он говорил наедине с Вышеславом, а затем ушёл, полный гнева. После этого Ратмир стал молиться, чтобы Никита больше не вернулся. Он видел, как был встревожен его отец, было очевидно, что Вышеслав напуган, хоть и не подаёт виду. И Ратмир стал просить мать отвести его в церковь. В то время было опасно выходить из дома, и всё же они вышли. Ради успокоения своего чада Светлана Радосветовна была готова на многое. В тот день Ратмир молился, как никогда в жизни, и в какой-то мере смог успокоиться и забыть о тех опасностях, что поджидали его в Неревском Конце. Однако, когда они вернулись домой, то обнаружили Вышеслава лежащим на полу. Он не шевелился и не дышал. На теле отца не было ран, и все сошлись на том, что у него просто разорвалось сердце. Но не ужели отец - сильный и уважаемый человек мог умереть от страха? Юный Ратмир не мог в это поверить и всегда после этого представлял своего отца мужественным героем, сражающимся с дьяволом Никитой Кожемякой и погибшим от неизвестного чародейского оружия. На следующий появился и сам Никита. Он расспрашивал о чём-то Ратмира, казалось, он был удивлён и даже раздосадован смерти Вышеслава. Но подросток ничего не мог ему ответить, от страха он потерял дар речи и начала дрожать. Ратмир закрыл уши и зажмурил глаза, а когда открыл их, гостя уже не было. Больше Никита в их доме не появлялся. Немного позже он отправился на войну против клана Змея и его вождя Усыни, который уже много лет тиранил новгородскую землю и казался юному Ратмиру ещё большим монстром, чем Никита. После войны Кожемяка не долго прожил в Людином конце и вскоре исчез. Снова началась борьба за власть между различным шайками, но теперь ни одна из них не могла взять верх, потому что князь и посадник поддерживали то одних, то других, и им было выгодно держать Людин Конец в ссоре. Князь, кстати сказать, тоже был новый, как и посадник. Князем стал сын самого киевского князя Владимира, бывшего новгородского князя - Вышеслав, а посадником - сын Добрыни - Константин. По весне в город приехали гости из Киева, среди которых юный Ратмир и увидел её - юную княжну, дочь князя Владимира. Такой красоты он не видел никогда ещё в жизни, киевские девушки во многом превосходили новгородских, а одна из их была прекраснее всех. Милое, почти детское лицо с выразительными голубыми глазами казалось капризным и в то же время печальным, кожа была бела и чиста, как молоко, русые волосы кокетливо выглядывали из-под платка и падали на богатое, расшитое золотом бело-голубое платье. Золото было повсюду, он блестело, так же как блестели глаза девушки. Увидев её, Ратмир навсегда потерял покой.
  С тех пор он каждый день молил Бога о том, чтобы он позволил ему приблизиться к этой красоте, видеть её каждый день. Ратмир представлял, как она сидит неподвижно и смотрит куда-то вдаль, делая вид, что не замечает его, а он рисует её портрет и одновременно любуется. И никто не может ему помешать. Он был ещё так юн и так захвачен этой идеей, что постоянно надоедал ей своей матери. И вот мать решила помочь сыну и отправилась к богатырю Садку. Садко имел какие-то дела с Вышеславом, был на его похоронах, и выражал искреннее сожаление по поводу его смерти. Но теперь этот богатырь был богатейшим человеком в Новгороде, он был воеводой, и всюду, где он ходил, его сопровождало около десятка витязей. Подступиться к нему было не легко, и всё же Светлане Радосветовной это удалось. Она стала жаловаться на свою тяжкую долю, выпавшую ей после смерти мужа, и просить за сына. И Садко внял её просьбе и определил юного сына Вышеслава на службу. С этого момента Ратмир должен был прислуживать юной княжне. Когда он узнал об этом, то был на седьмом небе от радости и был уверен, что теперь-то он нашёл своё счастье. Ратмир теперь жил в Неревском конце, он учил слово божье, грамоту. В его обязанности входило защищать княжну. Ратмиру даже дали копьё, которым он, однако, никогда не орудовал, а просто держал в руке. И он узнал её имя - Милана. Так она всем представлялась, хоть, как и все, после крещения получила другое христианское имя. В первый же день Ратмир признался ей, что в случае чего готов отдать за неё жизнь, девушка лишь усмехнулась, но ничего не сказала. Она просто не обращала внимания на нового мальчишку из своей челяди, невероятно молодого и при этом ей не знакомого. И всё же, Милана была очень одинока в Новгороде, она могла дружить лишь с теми, кто приехали с ней из Киева. Вся её челядь была киевской, кроме Ратмира, к которому относились как к выскочке или сброду. Но вскоре все поняли, что у него нет никаких амбиций и мечтаний о карьере, и что на службу он попал лишь по просьбе матери и благодаря покровительству Садка, который к тому времени уже стремительно терял своё влияние в Новгороде. Вскоре Ратмир смог со многими подружиться, многие узнали о его художественном таланте и просили нарисовать их портрет. Юный художник старался, как мог, хоть и получалось не очень хорошо, но челяди нравилось и это. Увидеть себя со стороны без помощи воды для них уже казалось чудом. Однажды к Ратмиру пришла и сама княжна.
  - Ты хорошо рисуешь, отрок, - сказала она, хоть и была с ним одного возраста, даже моложе почти на год, - Сможешь изобразить меня?
  Ратмир замер от неожиданности и не мог вымолвить ни слова. Вот так вот совершенно внезапно и буднично могли исполниться все его сокровенные желания.
  - Ты слышишь меня или ты оглох? - проговорила Милана.
  - Да, я... конечно, - отозвался Ратмир.
  - Что, 'конечно'?
  - Я могу изобразить княжну, я буду стараться изо всех сил, чтобы показать всю её божественную красоту.
  Уголки губ девушки задрожали, она скупо улыбнулась, но в следующее мгновение её лицо снова приняло строгое выражение.
  - Ты уж постарайся, страж, а то я сегодня плохо спала.
  - А отчего? Что-то встревожило госпожу? Если её кто-то беспокоит или заставляет страдать, то я готов отдать жизнь, чтобы защитить её.
  - Я знаю, знаю, ты твердишь это постоянно. Но ты ничего не сможешь, ведь тот, кто не даёт мне покоя - мой родной брат и князь. У него какие-то планы на меня, он даже зачем-то вытащил меня из Киева сюда, где я никого не знаю и держит меня здесь, не даёт уехать. А мой отец.... Мой великий отец ничего на это говорит, у него так много детей, что его мало заботит моя судьба.
  На глазах Миланы проступили слёзы, отчего она застыдилась и отвернулась к окну.
  - Не нужно стеснятся своих слёз, - проговорил Ратмир, - ничто не способно омрачить твоей красоты.
  И княжна повернулась к нему, взглянула в его глаза, которые тоже были влажными, но больше от нежности. В этот момент Ратмир был так близок к ней, как никогда в жизни, он смотрел ей в глаза, что было невероятной дерзостью для слуги, но девушку это не возмутило.
  - Я думала, брат специально приставил тебя ко мне, чтобы следить за мной, - проговорила она.
  - Нет, я бы никогда не стал....
  - Теперь я вижу, что это не так. Мне пора, - словно опомнилась она и спешно стала вытирать слёзы.
  - А как же портрет?
  - Потом, не сейчас.
  В этот момент Ратмир впервые за много дней почувствовал себя счастливым и заснул спокойно. Он вдруг понял, почему княжна так не доверяла ему и так с ним говорила, понял, что теперь всё изменится. С того дня каждый день, что он проводил рядом с ней, был для него настоящим счастьем.
  - Тебе нужно сменить одежду, - говорила Милана, - так не одеваются в Киеве, значит, и ты так одеваться не будешь.
  И она вызвала портных, которые принялись снимать мерки с молодого стражника, а потом сшили ему новый кофтан, в котором он действительно смотрелся более мужественно. Ратмир получал небольшое жалование и мог помогать матери, но однажды всё своё жалование он потратил на подарок Милане. Не было предела его радости, когда он увидел счастье в глазах своей любимой от той безделушки, которую он ей подарил. Вскоре Ратмир стал чуть ли ни единственным, кто мог заставить её улыбаться, и когда княжна улыбалась, он сам не мог сдержать улыбки. Да, это было счастливое время. Сбылась самая сокровенная мечта Ратмира: он смог нарисовать потрет Миланы. Княжна сидела неподвижно и будто не обращала внимания на него, а он выводил её портрет, но чаще просто замирал на месте и любовался.
  - Перестань, - молила тогда его княжна, - или я уйду.
  - Что перестать?
  - Так смотреть на меня.
  - Но я пишу твой портрет, я не могу на тебя не смотреть.
  - Покажи, что у тебя получилось.
  - Нет, он ещё не готов.
  - Покажи, покажи.
  Ратмир прижимал к груди деревянную дощечку, но Милана легко отобрала её у него.
  - Это не я, я же совсем не похожа, - проговорила она.
  - Я же сказал, что это ещё не готово.
  - Тебе нужно учиться живописи. Однажды один художник в Киеве уже писал мой портер, у него получилось очень хорошо. И у тебя получится, у тебя есть талант, брат пригласил в Новгород греков, которые будут расписывать храм Преображения, пусть они и тебя научат. Я попрошу за тебя.
  - Но Милана, - взял её за руку Ратмир, не давая ей уйти, - в таком случае я не буду видеть тебя.
  Она лишь улыбнулась в ответ и ушла прочь. В улыбке её было столько нежности и кокетства, что Ратмир ещё с минуту стоял неподвижно и улыбался, хоть в комнате никого уже не было.
  ГЛАВА 4.ДОРОГА.
  - Спишь, Монашек? - послышался грубый голос Гарольда. Зловоние из его рта в один миг развеяло туман сна, образ Миланы исчез и появился рыжебородый здоровяк. Ратмир спал под деревом, когда богатырь прервал его сон. С тех пор, как они выдвинулись в поход, Гарольд не называл его по имени, а использовал лишь обидную кличку.
  - Вставай, щенок, - злился скандинав, - никакого толку от тебя нет. Оставили тебя в карауле, и, подумайте только, он заснул. Сколько раз тебе говорил, в дозоре не спать. Вставай, принеси хвороста для костра, хоть какой-то толк от тебя будет.
  С большим трудом Ратмир поднялся на ноги. Тело его ужасно болело после нескольких дней пути и непрерывных тренировок. Сильнее всего болело между ног. Ратмир никогда так долго не ездил верхом и теперь ходил не иначе как в раскоряку, под всеобщий смех богатырей. Ловя усмешки своих спутников, юный послушник направился за хворостом. Сон ещё не оставил его, отчего глаза слипались. Но страх перед Гарольдом заставлял идти вперёд, превозмогая боль и усталость. В лесу Ратмир увидел старого знакомого - Айрата. Смуглый богатырь так же занимался сбором хвороста и работал на порядок быстрее новичка.
  - Почему ты так плохо тренируешься, монах? - спросил Айрат.
  - Я - не воин, - отвечал лишь Ратмир.
  - Глупости, я видел тебя раньше, лишь недавно вспомнил, где. Ты был стражником в свите киевской княжны. Я видел тебя с копьём в руке, в кольчуге.
  - Я никогда не использовал это копьё, да оно и гораздо легче, чем у богатырей.
  - Да, той палочкой ты даже курицу бы не убил, - усмехнулся Айрат.
  Ратмир улыбнулся в ответ.
  - Откуда ты, Айрат? - спросил вдруг Ратмир, и выражение лица богатыря в мгновение ока изменилось.
  - Откуда я? - нахмурился он.
  - Ну... ты не очень-то похож на словен. И вообще на русов. И на чудь тоже не очень походишь.
  - Я не знаю своего племени, - без тени улыбки отвечал уже Айрат, - не помню, как оно называлось. Когда я был совсем мал, наше село разорили колдуны, меня забрали в рабство. Рабом я попал в Новгород, а когда город крестили, я получил свободу и поклялся отомстить этим собакам.
  Ратмир хотел сказать что-то ещё, сказать, как ему жаль, и что он не имел в виду ничего плохого, но Айрат уже ушёл, не желая его слушать. Когда юный послушник пришёл с хворостом, костёр уже был разожжён, и богатыри преступили к приготовлению еды. Вскоре, не обращая внимания не измождённого новичка, витязи приступили к трапезе.
  - Ждёшь особого приглашения? - послышался голос Филиппа Грека, - садись давай, ешь.
  Ратмир сел рядом с монахом и взял в руки порцию мяса.
  - Зря ты спросил у Айрата, откуда он, - проговорил Филипп, - Это глупо. Здесь добрая половина богатырей не из словен. Вон, видишь двоих. Один с лицом как у лошади, другой с дикими глазами. Первый - это Талмат, второй - Госта. Они - печенеги, сыновья вождя.
  - Печенеги-богатыри? - удивился Ратмир.
  - Да, печенеги. Их род заключил союз с князем Святославом во время войны против... Ромейской Державы, и после войны поселился под Киевом, где они много после смерти князя и приняли христианство. Самые жестокие воины-христиане из всех, кого я видел. Одного волхва они убивали целый час, отрезая от него по кусочку. Если нужно кого-то пытать, его отдавали братьям. Думаю, это сильно мешало спасению их душ, но когда они стали богатырями, они раскаялись, и, надеюсь, больше не повторят тех жестокостей. Мы приняли их, они равны нам. А вот Гарольд, Эдвард Хромой и многие другие и вовсе скандинавы. Они плавали по морям на своих лодьях, грабили тех, кто жили на берегу, пока Олег, такой же скандинав, только выросший в Новгороде, не взял их в плен и не крестил, приняв в свою дружину. Запомни, Ратмир, здесь уже не важно, из какого ты племени и страны, не важно, кем ты был раньше. Здесь важно только то, что ты воин Бога, важно -защищать истинно верующих. И выжить тебе помогут те, кто рядом, кем бы они ни были. Все мы христиане, все мы - братья.
  После скромной трапезы, состоящей из одного мяса и грибов, Филипп отошёл подальше от костра и уселся под деревом. У него ещё было немного времени, прежде, чем остальные богатыри наедятся и будут готовы продолжить путь. Из кожаного мешочка, что висел на поясе, греческий богатырь достал пергамент с какими-то письменами и принялся её изучать. Ратмиру редко в своей жизни приходилось видеть пергамент, тогда на Руси его делали очень мало, он был очень дорог и только для особых случаев. В основном же использовали для письма бересту. Послушник тут же подсел к монаху.
  - Это ведь греческий язык? - спросил он.
  - Да, ромейский, - поправил его Филипп, - ты читаешь по-ромейски?
  - Немного.
  - Сможешь прочитать, что здесь написано?
  Ратмир взял в руки лист пергамента так осторожно, как только мог. Он напряг всё своё мышление, всё, чему учился раньше.
  - Это очень сложно, - сдался юный богатырь, - меня учили монахи, у которых я обучался живописи. Но, они больше уделяли времени урокам рисования, нежели грамоте.
  - А по-русски ты читаешь?
  - Да, русские письмена я хорошо научился разбирать.
  - Ну и отлично. Значит, сможешь выучить и ромейский. Если хочешь, я научу тебя. Смотри, это стихи одного монаха, написанные ко дню именин святого Георгия. Этот монах давно умер, но я принял постриг в том монастыре, в котором он был монахом. Знание грамоты мне очень помогло. Сначала я трудился как земледелец на монастырских землях, но потом меня взяли послушником. Но даже став монахом, я жил очень бедно, еды на всех не хватало, и братья решили отправить некоторых из нас миссионерами на Руси. Я был отправлен в Новгород и здесь стал богатырём. Всё благодаря моим знаниям.
  - Я бы тоже хотел уйти куда-нибудь подальше из дома. Для этого я стал послушником, надеялся, что меня сделают миссионером, отправят куда-нибудь. Но обычно миссионеры приходили в Новгород, а не уходили из него. У нас в городе и так не хватает духовных лиц.
  - Но вот ты всё-таки вырвался, - улыбнулся Филипп, - если проявишь терпение и настойчивость, сможешь стать богатырём. И тогда сможешь отправиться на какую-нибудь заставу.
  - Да, может быть, - согласился Ратмир.
  - Это очень непросто, быть миссионером. Ты уходишь от цивилизации, от всех городских благ, терпишь лишения, пытаешься втолковать что-то людям, которые не то что тебя не понимают, а могут вообще говорить на незнакомом тебе языке, который ещё нужно выучить. Тебя могут просто убить или изгнать.
  - Да, я знаю. Но, мне просто не хотелось оставаться в Новгороде.
  Ратмир ждал, что Филипп начнёт расспрашивать его о том, что произошло, захочет понять, почему ему так не хочется оставаться в Новгороде, понять его боль и поделиться советом, но Филипп не спросил. Вместе этого Грек снова увлёкся своими письменами. А к Ратмиру подошёл Гарольд.
  - Два монаха уже подружились, - усмехнулся он, - вставай, Монашек, пора в дорогу. И ты, Грек, давай, поднимай свой зад.
  - Не беспокойся за мой зад, Варяг, - ответил Филипп, и рыжебородый скандинав хрипло рассмеялся.
  - По коням, - послышался уже приказ Олега, и богатыри стали собираться в дорогу. Снова им предстояло весь день провести в пути, под палящим солнцем, страдая от жажды и голода. Гарольд не снимал кольчуги и запрещал делать это Ратмиру, отчего тело юного послушника теперь горело огнём и мучилось от страшной жажды. Пару раз Ратмир чувствовал, что вот-вот лишится чувств и упадёт с коня, но каким-то чудом он смог удержаться и свалился на землю только когда богатыри остановились на привал. Послушник почувствовал, что совсем обессилел, дорога для него превратилась в невыносимую муку. В высокой луговой траве мало кто видел Ратмира, и он позволил себе расслабиться. Бредовые образы тут же принялись атаковать его сознание. Появился какой-то полуголый человек, лица его невозможно было разглядеть, потому что на голове его были надеты штаны. Незнакомец быстро исчез, а Ратмир вновь увидел огромного монстра, выходящего из тьмы. У того монстра было три головы, глаза были зелёные, как у змеи. Но самое страшное, что он не стоял на земле, а словно парил над ней. Огромные зелёные глаза заглянули в глаза Ратмира, взглянули прямо ему в душу.
  - Ты на верном пути, - прошептала змея, - иди на Змеиную Заставу. Колдуны уже рядом.
  Ратмир очнулся в холодном поту, вокруг него собрались богатыри. По выражениям их лиц он понял, что что-то случилось, он чем-то привлёк их внимание.
  - Что происходит? - спросил Ратмир.
  - Ты кричал во сне, - отвечал Филипп, - призывал всех идти на Змеиную Заставу.
  - Это всё Змей. Я снова видел его, он велел мне идти туда.
  Олега, похоже, эти слова не обрадовали, а заставили задуматься.
  - Возможно, это ловушка, - проговорил Филипп.
  - Сам знаю, - отвечал сотник, - как-то всё это очень странно. Жаль с нами нет Вольги, он бы во всём разобрался.
  - Ты сам вызвался идти без него.
  - Ладно, в любом случае нам нужно идти до Змеиной Заставы. Скоро осень и начнётся сбор дани. Если здесь готовиться восстание, мы должны его предупредить.
  - Мальчишка просто перегрелся на солнце, вот и несёт всякий бред, - скептически произнёс Гарольд.
  - Может быть, это так. Смотри Гарольд, я поручил его тебе, и, если с ним что-то случится....
  - Знаю, знаю. С ним ничего не случится.
  Вскоре богатыри вновь отправились в путь. До Змеиной Заставы оставалось всего ничего, и завтра они уже должны были быть на месте. Ночью Ратмир спал очень плохо, тело его ныло от боли и усталости, не говоря уже о том, что он совершенно не привык спать на голой земле. Как следствие, всю ночь ему снились кошмары. Всю ночь Ратмир убегал от трёхглавого змея, который в конце концов стал Гарольдом, который избивал своего ученика копьём. Разбудил его громкий звук удара по его щиту, который лежал рядом.
  - Поднимайся, - вымолвил лишь Гарольд.
  Ратмир с трудом заставил себя встать. В этот день наставник уделял ему мало внимания, как и прочие богатыри. Все они были сосредоточены и готовились к прибытию на заставу. В прежние времена колдуны захватывали заставы, убивая там всех богатырей. Последнее восстание колдунов началось как раз с захвата заставы. Если сейчас произошло нечто подобное, то богатырям предстояло встретиться с врагом лицом к лицу и при этом умудриться уйти живыми, чтобы сообщить о случившемся в Новгород. Богатыри внешне никак не выдавали своей тревоги, но все понимали, что нужно готовиться к худшему. Змеиная Застава находилась в долине, ведущей до самой Волги. Именно поэтому с высоты её было видно уже издалека. Несколько деревянных построек, окружённых частоколом. С виду самая обычная застава, понять, что происходит внутри было невозможно. Так же было понятно, что тем, кто спустится в долину, выбраться из неё будет уже очень непросто, особенно если сзади их будет преследовать желающий им смерти враг. И, тем не менее, богатыри, не колеблясь, пошли навстречу своей судьбе. Они ехали не спеша, медленной рысью, но земля всё равно сотрясалась от топота копыт их коней. Невозможно было незаметно подобраться к заставе. Богатыри были уже совсем близко, когда ворота частокола открылись, и выпустили вооружённых всадников. Вооружённых людей становилось всё больше, и они уже превосходили числом гостей.
  - Сколько сотен здесь оставлял Вольга? - спрашивал Гарольд.
  - Две сотни, - мрачно отвечал Олег.
  - Что ж, будем считать. А ты готовься, Монашек. Возможно, сегодня ты пожалеешь о том, что так плохо учился у меня, но исправить ничего не сможешь.
  Гарольд хрипло чему-то расхохотался, будто происходящее радовало его.
  - Их уже больше, - произнёс Айрат, - я насчитал 250.
  - И они всё пребывают, - промолвил Филипп.
  Гарольд сдавил в руках древко своего копья, другие богатыри тоже напряглись и приготовились к битве. Один из всадников отделился от защитников заставы и поехал вперёд. Очевидно, он хотел вести переговоры, значит, у богатырей ещё был шанс выжить. Ратмир пытался разглядеть лицо незнакомца. Редкая некрасивая борода, скрывающая следы от оспы, прищуренный взгляд, лёгкая сутулость. На вид всаднику было около сорока лет, он без колебаний ехал навстречу богатырям. Но метров за 50 остановился и прокричал:
  - Вы - богатыри?
  - Я сотник Святослава Вольги - Олег, - произнёс Олег Медведь.
  - А грамота есть?
  Олег протянул руку, и Филипп вручил ему бумажный свёрток. Сотник поднял его высоко над собой.
  - Отлично! - произнёс всадник, - а я - воевода Змеиной Заставы - Всеволод, поставленный сюда волей воеводы Святослава Вольги. А теперь подъехай и покажи мне свою грамоту.
  Олег дёрнул за вожжи и поехал вперёд, богатыри же вздохнули с облегчением, все, кроме Гарольда, который теперь перестал смеяться и стал мрачнее тучи.
  ГЛАВА 5.СВАДЬБА.
  - Ты совсем не любишь меня, - надувала губки Милана, - почему ты так плохо учишься?
  - Я люблю тебя больше жизни, - клялся ей Ратмир, надеясь увидеть милую сердцу улыбку. Края губ красавицы действительно приподнялись, но она теперь изо всех сил старалась сдерживать улыбку, морщила лоб и сжимала губы, отчего становилась ещё прекраснее.
  - Нет, не любишь, отец Феофан мне всё рассказал.
  - Я не могу рисовать, как велит мне отец Феофан, - оправдывался юноша, - он совсем не позволяет мне рисовать природу. А лица на иконах совсем не похожи на лица живых людей. Я не смогу нарисовать тебя так, как пишут святых. Не обижайся, ангел мой.
  Теперь Милана уже не могла сдерживать улыбки, от которой на сердце у Ратмира тут же стало невероятно тепло. Они были одни, в городскому саду, дворовая челядь княжны гуляла где-то далеко. Уже второй год Ратмир нёс у неё службу, и это было самое счастливое время в его жизни. В последний год он каждый день по нескольку часов проводил с греческими мастерами, которые обучали его живописи. С ними же он начал учить ромейскую речь. Так же молодой человек научился собирать травы и коренья, которые затем сушил, размельчал и смешивал с водой, получая краски для палитры. Но церковная палитра казалась Ратмиру очень бедной. Она годилась только для написания церковных сюжетов и совсем не подходила для описания природы. А природные пейзажи Ратмир любил больше всего на свете, после юной княжны. Он часами проводил время за городом, собирая травы и коренья, затем сушил и смешивал их, желая получить новые краски. Юный художник мучительно просиживал часами на улице, пытаясь изобразить пейзажи с невероятной подлинностью, но получалось всё равно не очень. И тогда всё начиналось по новой: травы, коренья, смеси, краски, палитра. Зимой достать материалы стало невероятно сложно, и Ратмиру пришлось на время оставить свои поиски. Он рассчитывал, что теперь будет больше времени проводить с княжной, но вышло всё иначе. Наедине с Миланой он мог оставаться только тогда, когда они выходили на улицу, в саду или во дворе. В свои покои она, разумеется, его не пускала, это было слишком опасно, их могли заметить, и тогда на них бы обрушился гнев юного князя, что как минимум разлучило бы Ратмира с княжной. И влюблённые вынуждены были видеться в присутствии многочисленной княжеской челяди и знатных гостей девушки. Здесь Ратмир узнал жену воеводы Святослава Вольги, вдов богатырей Садка и Кости Новоторжанина и многих других знатных женщин. Каждая из них норовила рассказать Милане о множестве знатных женихов, проживающих в Новгороде и мечтающих взять в жёны дочь великого князя Владимира. Каждая трещала на свой лад, рассказывая о юных дружинниках, купеческих детях, даже о вдовцах. Так, недавно овдовел городской тысяцкий Путята, который славился тем, что был другом покойного воеводы Добрыни. Он был ещё не очень стар, ему не было ещё и 40-ка лет, однако влияние его было настолько велико, что юный князь побаивался его и многое ему спускал с рук. Милана в ответ только смеялась и вежливо отказывалась. Зато у Ратмира от таких разговоров внутри всё переворачивалось и хотел непременно исчезнуть, провалиться сквозь землю.
  Но когда ему всё же удавалось остаться наедине с Миланой, художник забывал обо всём и понимал, что она любит его, незнатного, не богатого мальчишку из Людина Конца, и тогда благодарности его не было предела.
  - Я обязательно напишу твой портрет, - говорил он.
  - Болтун, ты только обещаешь, - дразнила она его.
  - Я клянусь тебе, - падал на колени Ратмир, - как только я научусь хорошо писать, я все свои творения буду посвящать тебе. Я нарисую твой портрет во весь рост на стене храма. И пусть попробуют мне помешать.
  - Ратмир, - улыбался княжна, - ты очень хороший, правда. Но... нам нельзя любить друг друга. Что будет дальше? Ведь никто не позволит нам обвенчаться.
  - Глупости, - возражал он, - Я добьюсь всего, что необходимо, чтобы стать мужем княжны. Сейчас я не знатен, но я ещё всего добьюсь. Что смешного? Садко же добился невероятной власти и богатства, он тоже был из Людина Конца, как и я, из незнатной семьи. Да, Садко был богатырём, я тоже стану богатырём, если нужно. Буду сражаться и прославлюсь. Всё ради тебя.
  И в такие моменты ей хотелось верить его обещаниям, верить, что всё будет хорошо, что ничто не сможет их разлучить. Но они взрослели, и Милане уже исполнилось 16 лет. В это время и случилось то, чего они так сильно боялись. В тот весенний день она не могла унять слёз. Ратмир молил Бога о том, чтобы все дворовые девки исчезли, и он смог остаться наедине с княжной, успокоить, утешить её печаль. Лишь потом он узнал о причине её слёз. К княжне заходил князь Вышеслав, он рассказал ей о своём намерении выдать её замуж за овдовевшего тысяцкого Путяту. Милана ответила решительным отказом.
  - В таком случае, - произнёс Вышеслав, - я отправлю тебя назад в Киев. Отец для того и прислала тебя сюда, чтобы я выдал тебя замуж за того, за кого считаю нужным, за знатного человека, чтобы укрепить мою власть в Новгороде. А ты отказываешься выполнить волю отца. Что ж, уезжай.
  - Нет! - схватила за камзол ужу уходящего брата девушка, - я выйду замуж, как ты хочешь. Только не за Путяту, прошу тебя. Найди мне кого-нибудь по моложе.
  - Мне нужно породниться с Путятой, - возражал Вышеслав, - даю тебе месяц на раздумье.
  И вышел прочь. Лишь вечером она смогла о случившемся рассказать Ратмиру.
  - Если я соглашусь, я стану женой этого грубого тысяцкого, - говорила она, - а если откажусь, уеду в Киев. И так, и так я не смогу видеть тебя.
  - Милана, - обнял её Ратмир так крепко, как не обнимал никогда, - я никому тебя не отдам. Уезжай в Киев, я поеду с тобой. Я везде буду следовать за тобой, всюду я найду тебя, любимая, никто не сможет нас разлучить.
  И в этот момент она снова верила ему и снова забывала обо всём. У неё был ещё месяц, за это время нужно было подготовиться к отъезду. В этот месяц влюблённые как никогда старались проводить время вместе, стремились оставаться наедине при первой же возможности. И тогда Ратмир обнимал её, как в тот день, когда она не могла унять слёз, а княжна обнимала его, и весь мир исчезал для них. Их сердца словно становились одним сердцем, они дышали словно одними лёгкими и чувствовали себя живыми, как никогда. Ратмир старался изо всех сил нарисовать портрет своей любимой. Теперь он не спал ночами, пытаясь добиться нужного цвета, и однажды ему показалось, что у него получилось. В тот день Милана была печальна, но не заплакана, а юный художник даже заставил её улыбнуться. Они писал так, как ни писал никогда, и сам удивлялся своему умению. Когда княжна увидела свой портрет, то слёзы умиления выступили у неё на глазах, и она крепко обняла Ратмира. Он понял, что у него получилось, а, возможно, наученный иконописанию, он и свою возлюбленную изобразил как святую на иконе, и это её тронуло.
  - Я люблю тебя, - проговорила княжна полным нежности голосом. От счастья Ратмир обнял её ещё крепче и нежнее. Она призналась ему в любви. Ратмир знал, что она что-то чувствует к нему, но впервые она заговорила о своих чувствах вслух. Больших усилий стоило юному художнику, чтобы выпустить её из объятий, когда рядом послышались чьи-то шаги, и ещё с большим трудом удалось заставить себя уйти домой, когда появилась дворовая челядь. Так или иначе, в тот день Ратмир ушёл домой счастливым и довольным собой. Всю ночь он во сне видел Милану, обнимал её, шутил или просто держал за руку в саду. Казалось, это был самый счастливый день в его жизни. Ох, если бы он знал, какие несчастья последуют за этим днём счастья, если бы он знал, что никогда больше не будет счастлив, как тогда! Уже на следующий день Ратмир заметил какую-то суету в людской у княжны. Все к чему-то готовились и сплетничали. От дворовой челяди Ратмир узнал страшную весть: вчера вечером приходил князь, его сестра дала своё согласие выйти замуж за Путяту. Голова закружилась у художника, а почва вышла из-под ног. Как? Ещё вчера она призналась, что любит его, а сегодня уже была согласна выйти за другого. Это невозможно, это была ложь, грязные слухи, ошибка. Ратмир шёл к княжне, не понимая, что происходит. Она была не одна, но, увидев его, всем приказала выйти.
  - Любовь моя, - упал на колени рядом с ней Ратмир, он был бледен как мрамор, - что случилось?
  - Твой портрет, - проговорила Милана, с трудом сдерживая слёзы, - Вышеслав увидел его. Он всё понял... ему... доложили о нас.
  - И что, и что ты сделала? - не сводил с ней глаз Ратмир.
  - Он сказал, что тебя бросят в острог. Я просила, чтобы он тебя не трогал, пообещала, что выйду за Путяту, лишь бы он не причинил тебе вреда. Вышеслав согласился. Он не хочет предавать меня позору, только поэтому ты ещё на свободе.
  - О, Господи, Господи, - поднялся с колен Ратмир. Острая боль полоснула его по сердцу. Мысли путались в голове, разум отказывал верить в происходящее.
  - Нет! Нет, нет, нет, - твердил Ратмир, держа себя за волосы, - этого не должно случиться. Путята. Я убью его, кем бы он ни был. Я вызову его на поединок. Он же не испугается мальчишки. И я его прикончу, Бог будет на моей стороне.
  - Ратмир прошу тебя, - молила Милана. Видимо, в этот момент у него был страшный вид, но он не придавал этому значения.
  - Давай сбежим, - упал перед ней на колени Ратмир, - давай убежим, прошу тебя. Никто нас не найдёт. Мы тайно обвенчаемся и будет жить как муж и жена.
  - Где? Где мы будем жить? - поднялась с места Милана, лицо её теперь приобрело строгое и властное выражение, - дочь князя Владимира нигде не сможет скрыться. А если и сможем, Путята везде найдёт нас, у него повсюду лазутчики, его боится даже мой брат. Он сам захотел жениться на мне, такова его воля, и если мой брат не может ей противиться, то кто мы такие?
  Несколько раз она чуть было не заплакала, но смогла сдержаться. А вот Ратмир уже не мог удержать слёз, стоя на коленях. В этот момент он уже не чувствовал биения своего сердца, он будто умирал, и каждое слово Миланы слово гвоздь вбивалось в его грудь.
  - Уходи, Ратмир, - проговорила, наконец она.
  - Нет, - взмолился он, - не прогоняй меня.
  - Мне нужно готовиться к свадьбе. Макар!
  - Нет, прошу тебя, - умолял Ратмир, пытаясь обхватить её ноги, а она всё кричала, пока не появился Макар - другой стражник княжны, только постарше и посильнее. Он обхватил Ратмира сзади и вытащил из комнаты. Художник ещё пытался сопротивляться, но это было бесполезно. Его вышвырнули из княжеской избы и велели никогда не возвращаться. Ратмир пошёл в сторону дома. Он шёл долго, хоть и чувствовал невероятную слабость в ногах, дошёл до реки Волхов и уже на берегу повалился в грязь. Ратмир был бы рад сейчас потерять сознание или умереть, но он всё ещё был в сознании, видел небо над собой, чувствовал холод. Он был ещё жив, хоть был никому не нужен, был отринут целым миром. Ратмир утешал себе тем, что Милана не бросила его, а пыталась его спасти, что она действовала только из любви к нему. Но сам юноша чувствовал себя невероятным ничтожеством. Он не мог уничтожить Путяту, не мог сбежать со своей возлюбленной, он ничего не мог. А она говорила, что любит его и, возможно, ожидала, что он сможет её спасти. Но теперь всё было кончено. Три дня Ратмир ничего не ел, только спал и видел во сне княжну. А на четвёртый день к нему пришёл монах отец Феофан. Мать Ратмира тут же обо всём ему рассказала, и старый монах нахмурился и пошёл к мальчику. Он пытался как-то утешить своего ученика, помочь ему, но все эти слова вызывали лишь тошноту у несчастного влюблённого.
  - Я хочу умереть, - бросил он, наконец, в лицо монаху.
  - Нельзя, Ратмир, ты же знаешь, самоубийство - большой грех.
  - А мне всё равно. Ты говорил, Бог есть любовь. Ни и где она, эта любовь? Везде лишь выгода и расчёт.
  - Таков наш бренный мир, в котором мы живём. Поэтому, чтобы жить во Христе, нужно отринуть всё мирское, всё, что идёт от Сатаны.
  - Я ненавижу этот мир, будь он проклят, - твердил Ратмир.
  Тем не менее, монахи смогли ему помочь и даже убедить его продолжить жить дальше. И Ратмир продолжил жить. Но теперь он жил так, словно у него вынули душу и оставили одно тело. Теперь Ратмир больше уделял время живописи, он был буквально поглощён ей. Только живопись позволяла ему забыть о реальности этого мира и давала шанс перенестись в другой мир, в котором он был счастлив. Ратмир стал малообщителен, старался как можно меньше говорить с людьми, общался только с монахами и сам мечтал стать монахом. Возможно, живи он в другом месте, он бы смог забыть княжну, но здесь ему часто приходилось её видеть. Она появлялась в компании своего знатного мужа и знатных женщин Новгорода, улыбалась и делала вид, что не замечает юного послушника. А он каждый раз презирал и ненавидел себя после таких встреч. Каким же ничтожеством он должен был быть, что девушка, которая говорила, что любит его, не хотела его видеть? И ненависть Ратмира к этому миру и к этому городу только росла. Он стал мечтать покинуть Новгород, мечтал стать миссионером. Но случая никак не представлялось. А меж тем Милана родила от Путяты дочь, которую назвали Забавой. Ратмир в первый же день возненавидел новорожденную Забаву Путятишну. И в конце концов Ратмир поверил, что он плохой человек, что он достоин презрения и изгнания. Он уже не мог изображать красоту в своих творениях, и потому монахи позволили ему расписать на стене храма лишь сцены из ада. Ратмир с радостью согласился. Работа поглотила его, как в прежние время поглощала работа над портретом княжны. Юный художник словно видел живых извивающихся змей, извергающих адское пламя, парящих при этом в воздухе. Эти существа стали преследовать его во сне, говорить с ним. А затем вместо них появился один змей, с тремя головами, и он не исчез даже тогда, когда Ратмир закончил работу над росписью храма. Трёхголовый змей говорил с ним, лишая спокойного сна, преследовал его в видениях и во снах. Как никогда Ратмир был близок к тому, чтобы убить себя, но вместо этого суеверные монахи отвели его к архиепископу Иоакиму.
  ГЛАВА 6.ЗМЕИНАЯ ЗАСТАВА.
  Струя со звучным журчанием падала на землю, Гарольд нарочно мочился на виду у всех, в чистом поле перед целым войском защитников заставы. Братья-печенеги и Эдвард Хромой смеялись его выходке. Наконец, вернулся и Олег, передав грамоту обратно в руки Филиппа.
  - Порядок, - проговорил он, - можно ехать.
  И богатыри стали спешно забираться на коней. Воевода Всеволод Хрящ позволил им пройти на заставу. Ратмир никогда прежде не видел застав, с виду это было обычное поселение, только укреплённое. Здесь было много деревянных строений, над которыми возвышался такой же деревянный христианский храм. Рядом с ним находилась оборонительная крепость. Стены заставы изнутри были оборудованы специальными помостами и лестницами, позволяющими подняться на самый верх и в случае чего отстреливаться от врагов. Жители заставы не выглядели могучими воинами, а были больше похожи на простых крестьян, было здесь не мало женщин и даже детей. И, тем не менее, защитники заставы все были в кольчугах с копьями. Воевода не спускал глаз с гостей.
  - Не плохо ты тут отстроился, Всеволод, - проговорил Гарольд, - за три года-то. Местные помогали?
  - Помогали, - без доли приветливости отвечал Хрящ.
  - Где разместишь нас, воевода? - спрашивал Олег.
  - Места здесь много, - говорил Всеволод, - мы сделали много строений на такой случай.
  - А 'мы' - это кто? Помнится, Вольга тут всего две сотни оставлял, а вас тут мужчин одних не счесть, а ещё женщины, дети, откуда это всё, воевода?
  - Это местные, - отвечал Хрящ, отводя взгляд, - местные волхвы помогли.
  - Волхвы? - с нескрываемым сарказмом проговорил Гарольд, - и что, эти волхвы тоже тут живут, на заставе?
  - Здесь живут все, кому я позволяю здесь жить.
  - Ясно, ясно, воевода, - отступил Гарольд.
  - Нужно поговорить, с глазу на глаз, - заговорил теперь Олег.
  Всеволод тут же пригласил его идти за собой. Прочие защитники заставы принялись размещать богатырей. Строения, в которых им предстояло жить, были больше похожи на казармы. Вдоль стен были расставлены лавки для сна, застеленные соломой, во дворе умывальник и уборная. Ратмир, едва держась на ногах от усталости, тут же повалился на одну из таких лавок. Другие богатыри принялись обживаться. Кто-то поснимал горячие кольчуги, оголился до пояса и принялся умываться колодезной водой, кто для начала решил позаботиться о своих конях, чтобы те были накормлены и напоены, как следует. Лишь один Ратмир не участвовал в этой суете. Он наблюдал, как полуголые богатыри пытаются обнять местных девок, видел не добрые взгляды местных мужчин и потому чувствовал, что скоро здесь нагрянет беда, и ему меньше всего хотелось находиться здесь, когда это случиться.
  - А ты чего здесь? - послышался голос Филиппа, - есть хочешь?
  - Не знаю, хочу, наверное, - отвечал Ратмир.
  - Не знаешь, хочешь ли ты есть? - усмехнулся где-т совсем рядом узколицый печенег Госта, - ну ты и чудак. Сегодня на нас вся застава будет готовить угощение, думаю, Олег заставит их постараться.
  - Местные не рады нашему приходу, - проговорил Ратмир так, чтобы его услышал только Филипп.
  - Да, это уж точно, - уселся с ним рядом на лавку грек, - Всеволод никогда не отличался большой верой, да и на заставу он был сослан в качестве наказания. А теперь оказалось, что он с чародеями дружбу водит.
  - Но это же вроде не запрещено. Волхвы же наши друзья, по договору, это колдуны - враги.
  - По договору волхвы не должны без особого разрешения показываться в городах, свободу они получили только в деревнях, и в деревнях у людей осталась свобода выбирать любую веру, старую или новую, хоть дань с них собирают всё равно христиане. Здесь же застава, почти город, ни на одной заставе волхвов нет. Да и женщинам на заставах делать нечего. Если враги захватят заставу, не пожалеют никого, всех прикончат. Всеволод много законов нарушил, как бы не пришлось нам ещё биться с его богатырями.
  Но другие богатыри не разделяли тревог и опасений Филиппа. Гарольд с товарищами, казалось, даже жаждал какого-нибудь конфликта, чтобы проверить на прочность местных витязей, выяснить, насколько они могут называться богатырями. В любом случае, если иные из них и участвовали в настоящих сражениях, то старый скандинав всё равно пережил больше битв. Вскоре полная женщина лет сорока позвала богатырей к ужину, и все они дружно направились в другое помещение, на другом конце заставы. Воевода Всеволод и сотник Олег находились уже там, сидели во главе стола. Гарольд тут же подсел к ним, чтобы выяснить, до чего они договорились. Ратмир в числе прочих готовился к трапезе, возможно, запах от него был много хуже, чем от его спутников, поскольку он едва нашёл в себе силы, чтобы помыть руки. Женщины не спеша заставляли стол едой. Прямо перед носом Ратмира какая-то совсем юная девушка поставила блюдо с обжаренной курицей. Художник поднял взгляд и замер в оцепенении. Он слово увидел прекрасного призрака. Это была она, те же большие голубые глаза, те же русые волосы спадали на плечи из-под завязанного на затылке платка. Девушка заметила его пристальный взгляд и, смутившись, поспешила уйти. Нет, это была всего лишь одна из местных юных красавиц, невинное дитя, но как она была похожа на Милану. Нет, не на ту Милану, которой она стала сейчас, мать ребёнка Путяты, жена тысяцкого, а на ту, которой была раньше, когда признавалась юному художнику в любви. Видение настолько захватило Ратмира, что он даже не прикоснулся к еде, когда другие уже приступили к трапезе. Но грубый толчок в плечо от Айрата заставил его опомниться и начать есть. Гарольд в это время уже хохотал над чем-то рядом с сотником и воеводой, и даже хмурый Всеволод улыбнулся его пошлым шуткам. Но когда скандинав вышел из-за стола, он был уже совсем не весел. От вина он теперь шатался из стороны в сторону и торопился по нужде на улицу. Многие богатыри уже были пьяны, это был не добрый знак. Благо, они не были вооружены, всё оружие и кольчуги остались в казарме. Ратмир тоже испил вина, это позволило ему избавиться от видения, которое никак не хотело пропадать. Тоска охватывала его, в то время как другие пили и смеялись. Однако вскоре все затихли, услышав на улице шум и ругань. Один из богатырей вышел посмотреть, а затем, запыхавшись, забежал обратно.
  - Там... Гарольд....
  Олег тут же вскочил с места и бегом направился на улицу, остальные побежали за ним. За спинами богатырей Ратмир с трудом разглядел скандинава с разбитой в кровь губой, возле которого на земле валялись два мужичка с разбитыми в кровь лицами.
  - Что случилось, Гарольд? - спросил Олег.
  - Да чёрт бы их побрал, сосунки, будут ещё указывать мне, где мне мочиться. Это же застава, чёрт бы её побрал. Как будто я никогда не бывал на заставах.
  - Гарольд, здесь же женщины, дети. Будь добр, прошу тебя, держи свой отросток в штанах.
  - Слушаюсь, сотник, - сплюнул кровью скандинав, - только не место бабам и малым на заставах.
  - Пусть идёт спать, - произнёс Всеволод.
  - Да, я отведу его, - согласился Олег, - вы тоже все расходитесь, - обратился он к богатырям, - хватит, отужинали уже.
  И приобняв Гарольда за плечи, сотник повёл его за собой. А Ратмир снова увидел своё видение. Она стояла в стороне и наблюдала за происходящим. Заметив взгляд Ратмира, девушка повернулась и спешно начала уходить. Но он догнал её, хоть ещё и не знал, что сказать, но вино развязало ему язык.
  - Прости нас, - говорил он, - это же Гарольд. С ним всегда так. А ведь он меня ещё учит ратному делу. Представляешь, каково мне его терпеть? А эти двоя, кто они, ты их знаешь?
  - Это мои братья, - проговорила девушка.
  - Братья? Родные?
  - Нет. Они сыновья воеводы Всеволоды, я тоже его дочь, значит, для меня они - братья, хоть матери у нас и разные.
  - Вот как. Тогда Гарольд точно зря погорячился. Но и им следовало думать, он же вдвое старше каждого из них. Сколько им лет, 16, 17?
  - Игорю - 19, Вацлаву - 18.
  - Ну вот, я и говорю. Гарольд, он же как скала, они бы ни за что с ним не справились.
  - Чего тебе нужно, богатырь? - раздражённо остановилась вдруг девушка.
  - Меня зовут - Ратмир, - проговорил он, - я лишь хотел... я... просто... а как твоё имя?
  Но девушка лишь смерила его оценивающим взглядом, отвернулась и пошла своей дорогой. В этот момент Ратмир готов был провалиться сквозь землю, но вино помогло ему, и вскоре он уже почти забыл о той неумелой попытки завязать разговор. Юный художник, шатаясь, шёл в сторону богатырских казарм и вспоминал какую-то старую новгородскую песню, как вдруг услышал знакомый хриплый бас Гарольда.
  - Он дурачит нас, этот старый собачий хвост, - твердил скандинав, - нужно проучить его, поставить на место.
  Ратмир прижался к стене здания, чтобы его не заметили, и стал слушать.
  - Да, слишком уж он заважничал, - соглашался Олег, - я всё пытался выяснить у него, куда пропадают гонцы. И знаешь, что он мне ответил? Говорит, может упыри их схватили. Говорит, в последнее время в округе развелось слишком много вурдалаков. Нападают на скот и на людей, пьют кровь. Представляешь? И даже не попытался объяснить, почему, не получая вестей из Новгорода, он ничего не предпринял, не захотел узнать причину. Скоро ведь сбор дани.
  - Да, что-то здесь не ладно. Я тут тоже поспрашивал, и кое-что разнюхал. У этого пса, похоже, есть тут жена, да и ни одна. Всё как по языческим традициям. Волхвы, многожёнство. Думаю, здесь уже давно не христианская застава, если так дело пойдёт, сдаст нас Хрящ колдунам, а может и уже сдал.
  - Да, возможно, и что же нам теперь делать? Объявим воеводу предателем, они нас передушат как котят, их тут слишком много. Будем просто ждать, придут колдуны, и нам всё равно придёт конец.
  - Да, здесь нужно действовать аккуратно, - соглашался Гарольд. - Я вот что предлагаю. Раз гонцов схватили упыри, возьмём с собой воеводу и сотню его молодцов, и отправимся с ними по сёлам, якобы, чтобы устроить облаву на кровососов. Откажется, тогда уйдём, не отпустит, тогда уж придётся биться до конца. Бойцов здесь хороших не много, может, ещё и выстоим. Но он должен согласится. Этот же пёс боится, знает, что, если в ближайшее время не будет от нас вестей в Новгороде, сюда придёт Вольга со всем богатырским войском, и мало им не покажется.
  - Да, Всеволод тут тоже будет действовать аккуратно. Но с ним нужно держать ухо востро, в любой момент он может нас сдать колдунам. А мы даже не знаем, здесь ли они. Надеюсь, чутьё Ратмира нам поможет, не случайно же у него этот дар.
  - Я тебя умоляю, - расхохотался Гарольд.
  - Ладно, пойдём спать, утро вечера мудренее.
  И Ратмир услышал звук удаляющихся шагов. Страх сковал его живот, реальная опасть преследовала его, была совсем рядом. Он мог умереть, как и все богатыри. Вот так вот, глупо, среди чужих и не знакомых людей, никем не любимый и никому не нужный. От этих мыслей защемило в сердце. Юный художник не сразу продолжил путь, когда он вернулся, Олег и Гарольд уже лежали на лавках, спали, или делали вид, что спят. Ратмир лёг на первую свободную лавку. Спасть на соломе было не просто, но алкоголь сделал своё дело. Перед сном он видел образ Миланы, видел её улыбку, она смотрела ему в глаза, как не смотрел никто и никогда.
  ГЛАВА 7.СЕЛО ГУЛЯЕВО.
  Он тоже смотрел в её глаза, не отрываясь, а кони несли их сани по снегу, спасаясь бегством от мороза. Её щёки раскраснелись, то ли от холода, то ли от смущения, на лице застыла милая улыбка. Они были совсем одни, рядом ни души. Ратмир потянулся к ней, чтобы поцеловать, она была так близка, он так скучал по ней. Но стоило ему заключить Милану в объятия, как она тут же оттолкнула его. Сердце юноши пронзила страшная боль. Сани уже не ехали, а почему-то стояли на месте. Княжна сошла с них, её длинная шуба тут же оказалась в снегу. Ратмир тянулся к ней, но теперь сани снова поехали. Он чувствовал холод, от которого начинал дрожать, а Милана всё отдалялась от него. Вот рядом с ней появился коренастый тысяцкий Путята, в расшитом золоте пальто, в меховой шапке и валенках. На руках у княжны теперь была новорожденная дочь, закутанная в меховое покрывало. На мгновение Ратмир отвернулся, чтобы посмотреть, куда он едет. Лошади несли его всё дальше и не собирались останавливаться. Художник стал искать вожжи, чтобы потянуть за них и остановить животных, но вожжей нигде не было. А когда Ратмир взглянул снова назад, здесь уже не было ни Миланы, ни Путяты, ни даже города, только холодная снежная пустыня, в которой одиноко завывала вьюга. Душа Ратмира так же выла от боли. Сани давно уже остановились, теперь он был в снежной пустыне, в холоде, совсем один, оставленный целым миром. Ему хотелось кричать, но у него не было голоса, ему хотелось идти, но ноги по пояс провалились в сугробы. Он был один и навсегда был обречён на одиночество. Но тут Ратмир почувствовал сильный толчок в бок. Конь лягнул его копытом, и художник упал на снег. Он взглянул на морду коня, которая заговорила хриплым человеческим голосом:
  - Вставай же, Монашек, чёрт бы тебя побрал!
  Ратмир мгновенно пришёл в себя. Он лежал под деревом, промокший до нитки и продрогший от недавнего дождя. Видимо, он так устал, что едва богатыри расположились на привал, как тут же заснул. Но долго поспать ему не дали. Нужно было продолжать путь, впереди было село Гуляево - одно из самых крупных поселений в окрестностях Змеиной Заставы. Больше всего хлеба поставлялось на заставу именно из этого села, и потом большая часть в виде дани отправлялась в Новгород. У Ратмира была почётная роль в этом походе, он был знаменосцем, а это значило, что помимо тяжелейших копья и щита он тащил с собой ещё огромную палку с развевающейся на сильно ветру тканью. На обрывке ткани был изображён всадник, поражающий копьём змея - знамя князя Владимира, которое теперь стало символом его власти во всей Киевской Державе. Конь под Ратмиром постоянно спотыкался или наоборот пускался в галоп, из-за чего знамя постоянно падало то вперёд, то назад, и нужно было прилагать не мало усилий, чтобы удержать его в руках. Были у их небольшого войска и другие знамёна, изображающие чёрный крест на белом фоне, что было символом богатырей. Многие богатыри из сотни Олега Медведя остались на Змеиной Заставе, в путь вышло около половины, но среди них был все, кого знал Ратмир. Самого юного художника хотели оставить на заставе, на Гарольд настоял на том, чтобы 'Монашек на своей шкуре почувствовал походную жизнь'. И вот шкура Ратмир уже испытала на себе жару и горячую кольчугу, затем проливной дождь с сильным ветром, теперь же погода снова становилась солнечной, тучи рассеивались. До Гуляева было уже рукой подать, и воевода Всеволод заметно беспокоился. Его людей в этом походе было на порядок больше, но вооружены они были значительно хуже. В кольчугах то там, то тут были видны дыры, у многих не было мечей, только копья, а щиты выглядели так убого, что казалось, будто достаточно одного удара, чтобы их расколоть. И, конечно же, оставляли желать лучшего кони, среди которых довольно редко попадались добрые жеребцы, в основном же были старые клячи. Из-за этого люди Всеволода существенно отставали от Новгородцев, особенно после дождя, когда начали застревать в грязи. Время от времени людям Олега приходилось останавливаться и дожидаться отстающих. Возможно, это и сыграло роковую роль. В село Гуляево новгородцы так же прибыли первыми. Здесь они и решили дождаться отстающих. Медленно они ехали по сельской улице, но не встретили здесь ни одной живой души, будто село вымерло.
  - Не нравится мне это, - проговорил Гарольд.
  - Может они все в поле? - предположил Олег, - а, может, попрятались от дождя.
  - Возможно.
  - Дождёмся Всеволода, пусть сведёт нас с местным головой.
  И они остановились прямо посреди села, но слезать с коней не спешили. Ратмир осматривался по сторонам, пытаясь увидеть хоть какие-то признаки разумной жизни. Здесь было множество кур, копающихся когтями в земле и вылавливающих оттуда пищу, гусей, плескающихся в образовавшихся лужах, телят на верёвках, жующих влажную траву на лугах, но не было ни одного человека.
  - Эй, хозяева! - прокричал Гарольд, - мы пришли с миром. Мы новгородские богатыри!
  Никто не ответил, но на крыше одного из домов Ратмир заметил какое-то движение.
  - Смотрите! - проговорил он.
  - Вижу, - напрягся почему-то Филипп.
  А в следующее мгновение прямо из соломенной крыши выбрался мужик в длинной рубахе с закатанными рукавами, в руках он держал длинную заострённую палку.
  - В атаку! - прокричал он. И из других крыш стали выбираться точно такие же мужики. Одни так же держали в руках пики, другие - топоры. Они стали спрыгивать сверху на конных богатырей.
  - Держись! - прокричал кто-то.
  - Ах ты собака! - послышался голос Гарольда. Одним ударом копья он подловил в воздухе летящего на него мужика и насадил его на палку, словно какой-то гриб или кусок мяса, а потом так же равнодушно стряхнул истекающее кровью тело. Совсем рядом с Ратмиром богатырь вдруг свалился с коня. На него запрыгнул местный, а затем начал рубить несчастного топором. С полным ярости лицом он наносил удар за ударом, когда от лица богатыря уже почти ничего не осталось, а лицо мужика само было уже перепачкано кровью. Ратмир почувствовал, что живот его скрутило, подкатывала тошнота, он вцепился в гриву коня изо всех сил. Повсюду творилось что-то невообразимое. Люди убивали друг друга, резали, кололи, рубили. Большинство богатырей уже слезли с коней и сражались пешими, сомкнув щиты. Теперь к ним не легко было подступиться, они же легко из-за щита доставали своих врагом. Ратмир оказался внутри круга богатырей и чувствовал себя в безопасности. Но круг этот сужался, а мужики всё пребывали со всех сторон. Богатыри отчаянно сражались, но они были окружены.
  - Слезай с коня! - прокричал Филипп, лицо его так же было перепачкано в крови. Только сейчас Ратмир заметил, что он единственный, кто ещё сидит на коня и не участвует в битве. На крик Филиппа обернулся Гарольд, и перепачканное в крови лицо его было полно лютой злобы.
  - Быстро с коня, щенок! - прокричал он.
  От его грозного вида у Ратмира снова скрутило в животе, но теперь больше от страха, чем от отвращения. И, преодолевая себя, дрожа всем телом, он принялся слезать с коня. Тело его оцепенело и не слушалось его, все силы будто куда-то в раз исчезли и осталась лишь какая-то странная слабость. В результате Ратмир не слез с коня, а свалился прямо в грязь и ушиб колено. Вставал он намеренно как можно медленней, но когда он выпрямился в полный рост, то чуть не был сметён спиной богатырей, который, отступая, наскочили на него. Ратмир сам не понял, как оказался в строю, щит к щиту с другими витязями. В этот момент один из мужиков топором словно крюком подхватил щит богатыря и потянул на себя. Щит вылетел, но мужик за эту выходку получил копьём в живот. Однако другой тут же появился на его месте ткнул богатыря пикой в шею. Кровь фонтаном брызнула из раны, богатырь рухнул на землю, но тут появились сразу двоя: Талмат и Госта. Один из них сражался с копьём, другой с мечом в руке. В паре они превращались в ужасную машину для убийства. Только и видно было, как под их ударами на землю падали отрубленные руки, ноги, головы или поражённые копьём мертвые тела. Ратмир почувствовал удар сразу двух пик по щиту. Двое мужиков одновременно напали на него и пытались убить, у него же едва хватало сил, чтобы держать щит.
  - Их слишком много! - прокричал Олег.
  - Знаю! - отвечал лишь Гарольд.
  Ратмир вдруг почувствовал сильный удар вражеской пики в бок. Он не был ранен, кольчуга защитила его от удара, но страх настолько теперь охватил его, что он вдруг почувствовал неприятное тепло и сырость у себя в штанах. От страха Ратмир едва держался на ногах и постоянно отступал. Казалось, ещё мгновение, и его жизнь закончится, как жизни многих несчастных селян и нескольких несчастных богатырей, но тут появилась ещё одна группа всадников. На помощь подоспел Всеволод со своими богатырями. Они ударили в тыл врагу, и сельчане бросились в рассыпную. Натиск их ослаб, и Ратмир бросил щит, ставший невероятно тяжёлым. Он больше не мог сражаться, всё тело его сотрясалось от страха. Его спутники в этот момент уже преследовали отступающего врага, и вскоре рядом уже не оказалось никого. Ратмир сел на землю и закрыл лицо руками. В этот момент он совершенно не думал о том, как опасно вот так сидеть, и что с ним может случится. На мгновение он убрал ладони с лица, чтобы найти глазами своих товарищей, но кругом были лишь изуродованные трупы и части тел. Ратмир снова почувствовал неприятный комок в горле, а затем повалился на четвереньки и принялся изрыгать рвоту. На мгновение ему полегчало, он смог подняться на ноги и осмотреться. Богатыри уже возвращались обратно, победившие и перепачканные в крови. Гарольд шёл прямо к своему ученику.
  - Жив, не ранен? - произнёс он, схватив за плечо Ратмира. Он осматривал юношу со всех сторон.
  - Ба, да ты обмочился, и бледный как поганка.
  Ратмир не отвечал ему ни слова. Гарольд же вдруг размахнулся и ударил его по лицу обратно стороной ладони. От удара юный художник почувствовал привкус крови на губах.
  - Дурак! - прокричал Гарольд, - почему так плохо учился? Я же говорил тебе! С коня почему не слез, если и штаны испортил. Хоть не обделался? Вроде нет, и то хорошо. Эх ты, Монашек.
  - Оставь его Гарольд, - послышался голос Филиппа, - он не в себе, разве не видишь? Ты много знаешь тех, кто не обмочился в своём первом бою?
  - Я не обмочился, - гордо ответил Гарольд, - хотя, дело был в море, я был весь мокрый, никто бы и не заметил. Ладно, чёрт с ним, присматривай за ним, Филипп, а мне нужно тут кое с кем потолковать.
  И скандинав ушёл, даже на спине кольчуга его была перепачкана в крови.
  - Как ты? - спросил Филипп у Ратмира, - Я не знаю, почему они на нас напали. С ними невозможно было договориться, ты сам видел. Мы все могли сегодня погибнуть, но тебе повезло, ты даже не ранен, пойдём. Тебе бы помогло сейчас чего-нибудь выпить. Но вряд ли найдётся вино.
  Приобняв юного художника за плечи, богатырь повёл его за собой.
  В этот момент Олег и Гарольд уже говорили с воеводой Всеволодом.
  - Нас чуть не прикончили всех. Ты где был? - кричал Гарольд.
  - Я шёл за вами, и, если бы я шёл вместе с вами, возможно, нас всех перебили бы, - отвечал Всеволод.
  - Ты прав, - проговорил Олег, - но мы совсем не похожи на упырей. Так почему же местные на нас напали? Ты чего-то не договариваешь, Всеволод. Как ты все эти годы с них дань собирал? Здесь же зреет самое настоящее восстание, бунт.
  - Они сами платили по урокам, - отвечал Всеволод, - платили всегда в срок, волхвы в этом помогали. Но я к ним не ездил. А вы сами подумайте. Что мы тут устроили три года назад, когда бились с колдунами. Сколько простого народу полегло, пока мы грызли друг другу глотки. На Змеиной Заставе так и вовсе никого в живых не осталось. Народ это помнит и боится. А ещё боится колдунов, которые могут вернуться и упырей, которые здесь повсюду и ждут только темноты, чтобы выползти из своих нор и напасть. Народ здесь напуган, а мы пришли с ним с оружием и на конях.
  - Нужно было прийти без оружия? - злобно усмехнулся Гарольд.
  - Ладно, вот как мы поступим, - заговорил Олег, - на ночь останемся здесь. Подождём упырей. А там посмотрим. Через пару дней отправимся по другим сёлам, на юг. Если там будет тоже самое, тогда будет очевидно, что здесь зреет восстание, и пора приходить сюда с войском. Да, Талмат, Госта, подойдите. Для вас у меня будет особенное задание. Умойтесь, отдохните, а потом отправляйтесь к Волге. Поспрашивайте, поразнюхайте, в общем, выясните, не появлялись ли там где колдуны, и нет ли каких признаков их появления. Претворитесь торговцами или бродягами, или кем-нибудь ещё, сами придумайте, не мне вас учить. Как что-то узнаете, возвращайтесь на Змеиную Заставу, мы будет ждать вас там.
  - Слушаюсь, воевода, - почти в один голос сказали братья-печенеги.
  Богатыри решили остаться ночевать в Гуляеве. Ратмир с трудом пришёл в себя к вечеру и заставил себя поесть. Перед глазами ещё были картины той ужасной схватки. Вся жизнь словно пронеслась перед ним, и теперь только одна мысль могла позволить ему отвлечься от пережитых ужасов - мысль о Милане. Она держала его за руку, смотрела ему в глаза, она верила в него. Но и тут боль уколола в сердце Ратмира. Путята. Он наверняка даже не вздрогнул бы, окажись он в такой ситуации. Бывалый воин резал бы и колол, не задумываясь, и не только не опозорился бы в штаны, но своих противников заставил бы сделать от страха мокрое дело. Да, тысяцкий был могуч, и он был мужем Миланы. Ратмир перед ним был жалким червяком, и потому за это теперь ненавидел себя.
  ГЛАВА 8.ПОСЛЕ БОЯ.
  Бог услышал молитвы Ратмира, и эта ночь прошла относительно спокойно, упыри так и не появились. Единственное, что беспокоило юного художника - это преследовавшие его кошмары. Стоило ему закрыть глаза, как он видел сцены той ужасной бойни, отрубленные части тел, истекающих кровью мужиков, бьющихся на земле в смертельной агонии. Если Ратмиру и удавалось заснуть, то затем он быстро просыпался от ночных видений. В итоге он так и не смог выспаться и утром выглядел измученным и уставшим, к бледности лица добавились ещё красные глаза и вялость тела.
  Ближе к обеду появился Айрат с довольным видом. На плече он нёс какую-то небольшую бочку.
  - Что это? - удивился Ратмир, но Филипп, который был рядом, уже всё понял и снисходительно улыбнулся.
  - Пиво, дружок, - отвечал Айрат, - отобрал у одного хуторского. Видимо, готовились к какому-то празднику. Но я нашёл их пиву лучшее применение.
  Филипп в это время уже откуда-то достал три деревянных кружки. Айрат наклонил бочонок и стал, не спеша, наливать из отверстия сверху. Филипп отхлебнул первым.
  - Холодное, - удовлетворённо проговорил он, - в погребе хранилось? Как же ты так нашёл его раньше Гарольда?
  - Гарольд уже сутра лыка не вяжет, - усмехнулся Айрат, - достал какое-то пойло, от которого сразу даже не опьянел, а потом свалился как озимые. Оттащили его в избу, так он там весь пол заблевал.
  Филипп рассмеялся в ответ и обратился к Ратмиру:
  - Пей, Ратмир, надо.
  Юный художник всё это время лишь держал в руках холодную кружку с безучастным видом. Но слова Филиппа словно пробудили его ото сна, и он отхлебнул кислой горечи. В животе от этого сразу прошёл холодок, в горле стало горько.
  - Вот так, - проговорил Филипп, - а что Олег?
  - А что Олег, весь день о чём-то спорит с Всеволодом, ему не до нас. С этой змеюкой нельзя расслабляться. Зря сотник отпустил Талмата и Госту, они бы нам пригодились против змеевцев.
  - Перестань, - отвечал Филипп, - не хватало ещё богатырям друг друга поубивать. Такого ещё мир не знал.
  Они ещё много о чём говорили, в основном о чём-то своём, чего Ратмир понять не мог, поскольку не знал тех людей, о которых пошла речь. Богатыри говорили так, будто юного художника и не было рядом, и его вполне устраивала такая роль невидимки. Он возникал из ниоткуда, когда пустел его стакан, наполнял его, а затем переливал его содержимое себе в утробу, которая в ответ раздражённо урчала. Вскоре все беды и ужасные видения начали отступать. Они лежали в луговой траве, под чистым небом, не видимые для целого мира, солнце согревало их своими лучами, и не было прекраснее момента, чем сейчас. Но богатыри сами взялись обсуждать недавнюю битву, напоминая о произошедшем уже опьяневшему юному товарищу.
  - Я тебе говорю, эта змеюка специально не подошла сразу. - спорил Айрат, - Всеволод ждал, смотрел, чья возьмёт.
  - Но наша так и не взяла, - не соглашался Филипп.
  - Это потому что половина наших остались на заставе. Только это нас спасло. Иначе Всеволод легко позволил бы нам там подохнуть.
  - Ну не знаю, он же всё-таки христианин.
  - Да какой он к чёрту христианин? Он же разбойник, вспомни, сотник самого Никиты Кожемяки. Пока мы воевали с Усыней, эти псы тайно прокрались в Новгород и захватили его. Воспользовались отсутствием в городе войска. Помнишь? Вспоминай.
  - Никита Кожемяка давно уже покаялся и всё равно был изгнан. Все его люди после той дерзкой вылазки приняли христианскую веру, они заслужили Божье прощение.
  - Ага, а потом Вольга оставил Хряща на заставе, бессрочно. Здесь же даже города не было, стен не было. Как он жил здесь все эти года, этот старый многоженец?
  - Как же это всё ужасно, - вмешался в разговор Ратмир, и богатыри умолкли, - Филипп, это же так не по-христиански. Любовь к ближнему, добро, и отрубленные руки. Нет, нет. Как звали того богатыря, которому разрубили лицо топором? У него была жена, дети, мать? Как бы хотелось забыть это, как страшный сон.
  - Ратмир, я тебя понимаю, - отвечал Филипп, - но эти люди сами напали на слуг Божьих, они хотели нас убить и тем самым лишить себя спасения.
  - Но почему, почему? - кричал Ратмир, чувствуя, как тяжелеет его язык, - почему нельзя было договориться? Почему всё должно быть так? Неужели мы, слуги Господа, не можем добром и милостью бороться против зла?
  И, преодолевая горечь, он допил кружку до дна и повалился на спину.
  - Да, брат, - произнёс Айрат, - ты действительно будто святой, тебе и впрямь надо идти в монахи.
  - Я не святой, святых все любят, а меня не любит никто, - отвечал Ратмир, - что-то мне не хорошо.
  - Давай-ка, - принялся толкать его богатырь, - ложись на бок, не лежи на спине, начнётся рвота, захлебнёшься собственной отрыжкой. Мерзкая смерть, я видел умерших так людей. Вонь от них стояла невыносимая. Давай, переворачивайся.
  И Ратмир послушался его и позволил перевернуть себя на бок. Вскоре ему стало лучше, и он даже смог заснуть, на улице, под чистым небом. Но сон его был не долгим, вскоре он проснулся уже почти полностью трезвым. Филипп разбудил его, пора было возвращаться в село. Ратмир был самым трезвым в их дружеской компании и потому шёл посередине, поддерживая обоих приобнявших его богатырей. По дороге они наткнулись на Эдварда Хромого, он о чём-то спросил с местным мужиком, в то время как второй хуторской стоял в стороне, потупив взгляд.
  - За что ты его бил палкой? - кричал каштанобородый варяг.
  - Он мой раб, - отвечал мужик, - я могу с ним делать всё, что захочу.
  - Ты такой же раб, как и он, раб Божий. И потому он такой же человек, оба вы свободны. И если ты не уважаешь нашего Бога, то клянусь, я с тебя шкуру спущу, собака.
  - Если он не мой раб, то пусть живёт теперь, где хочет, а у меня дома больше не появляется.
  И мужик пошёл прочь, повернувшись к Эдварду спиной. Такое поведение оскорбило скандинава, ноздри его расширились, глаза наполнились бешенством. Ещё мгновение, и он набросился бы на нечастного хуторянина, но тут его окликнул Ратмир.
  - Эдвард, - прокричал он, - помоги.
  Под тяжестью пьяных тел своих товарищей Ратмир согнулся в форме крюка и едва волочил ноги. Эдвард тут же подбежал к ним и положил руку Айрата себе на плечи.
  - Вы чего так напились? - спросил он.
  - А, чего, нельзя? - нападал Айрат.
  - Чёрт бы вас побрал, вы что, в три горла всё выпили? Что-нибудь осталось?
  - Немного осталось, - отвечал Филипп, - там была целая бочка пива.
  - Где? - остановился Эдвард.
  - Я тебе покажу, потом, - говорил Айрат, - а сейчас надо добраться до избы и прилечь, но сначала....
  И с этими словами он принялся стягивать штаны, чтобы облегчить мочевой пузырь. Всё это время Эдвард продолжал придерживать его, можно было не сомневаться, что он не оставит Айрата, зная, что тому ведомо место нахождения пива. Ратмир и Филипп в это время ушли вперёд.
  - Ты, молодец, Ратмир, - говорил богатырь, - не дал Эдварду выбить душу из того хуторянина. Но всё равно они страдают от нашего присутствия. Они же проклятые язычники. Я понимаю, ты не можешь это видеть, ты как ангел, упавший в грязь. Как вернёмся на заставу, я позабочусь о том, чтобы ты больше не увидел всех этих ужасов. Больше мы тебя в бой с собой не возьмём, не переживай. Всё закончится для тебя, как страшный сон. А до той поры ты уж потерпи. Ты мне чем-то напоминаешь моего покойного сына. Я тоже хотел оградить его от ужасов этого мира, но не смог уберечь. Он не умел сражаться и погиб одним из первых вместе с моей семьёй. Ну да будет, закрой уши, не слушай, что тебе говорит старый вояка, я знаю, эти слова расстроят тебя больше, чем теперь могут расстроить меня.
  Ратмир уложил Филиппа спать и до вечера остался один. Он видел проснувшегося Гарольда, злого от страшного похмелья, который накинулся на тех крестьян, что дали ему это ужасное пойло и не предупредили и последствиях, видел Эдварда, страдающего от его трезвости, видел и других товарищей, которые совершенно бесцеремонно вмешивались в тихую размеренную жизнь крестьян, ломали их традиции, навязывали свою правду. Ближе к ночи Ратмир почувствовал тягу ко сну, он устал, словно после тяжёлого трудового дня и погрузился в забытье почти сразу же, как повалился в пуховую перину. Но и в эту ночь выспаться ему не удалось. На улице поднялся страшные переполох. Когда Ратмир выбежал во двор, то увидел уже многих товарищей, бегающих с копьями в руках.
  - Держи его, держи! - кричали они.
  - Что случилось? - спросил Ратмир.
  - Упыри, они пришли, - послышался приближающийся голос Филиппа, - возьми копьё, приготовься.
  Ратмир судорожно принялся отыскивать оружие. В темноте он так и не нашёл своей кольчуги и выскочил без неё. Но когда он оказался на улице с копьём в руке и щитом, здесь уже всё утихло. Богатыри вели на верёвке, как собаку существо, очень похожее на человека. Оно шло на двух ногах, борода и длинные волосы почти полностью скрывали в темноте его лицо, было видно лишь горящие зелёные глаза и огромные клыки, торчащие изо рта как у зверя. Пленник был почти гол, грязные обрывки ткани на его теле, не закрывающие даже срама, трудно было назвать одеждой. Но его нагота нисколько не смущала его, иногда он издавал дикий звериный рык и пытался вырваться, но тут же получал копьём по заду или по ногам.
  - Никогда раньше не видел упырей, - произнёс Ратмир.
  - Это не упыри, а упырь. Один. - злобным голосом заговорил Гарольд, - пытался выпить кровь из телёнка. А говорили, что здесь их пруд пруди. Видимо, Всеволод-собака дурит нас.
  - Я сказал правду, свиное ты рыло, - послышался голос воеводы, - видимо, вы отпугнули этих тварей. Вести о вас уже за сто вёрст разлетелись, чудо, что ещё этот дурак не сбежал и попался нам.
  - Что с ним теперь будет? - спрашивал Ратмир, ища глазами Филиппа.
  - Я бы убил его на месте, - отвечал ему Гарольд, - но Олег не хочет, чтобы мы пачкались об такую погань. Он приготовил ему особенную казнь.
  И Гарольд не соврал, уже на следующий день Ратмир смог своими глазами увидеть, как расправляются с упырями. Вурдалаки боялись солнечного света, и стоило им час провести на улице в летний день, как кожа их начинала краснеть и лопаться, появлялись язвы. Упырь мог так умирать очень долго, заживо сгнивая день за днём, но это для богатырей было слишком жестоко. Олег приказал привязать вурдалака к вбитому в землю деревянному столбу. Поскольку упырь провёл уже не мало времени на солнце, на теле у него уже появились первые признаки солнечной болезни. От этих язв вурдалак стал казаться ещё более мерзким, от него исходила жуткая вонь. Под столбом, к которому она был привязан, стали складывать ветки. Затем хуторяне развели огонь, и пламя быстро перешло на упыря. Вурдалак горел, извивался и кричал от боли, но огонь был беспощаден к нему.
  - Знаю, это ужасно, - проговорил Филипп, - и самое ужасное, что это существо когда-то было человеком. Но оно было покусано вурдалаком и обратилось в их племя. С тех пор его душа потеряла шанс на спасение, он стал навеки проклятым.
  - Но это не справедливо, - возмутился Ратмир, - у него не было выбора.
  - Выбор есть всегда. Покусанный упырём человек может либо умереть, либо испить кровь другого существа. Если он сделает второе, он останется жить, раны его быстро будут заживать, ему будут не страшны болезни и старость. Но разум его помутиться, и вечная жажда крови завладеет им. По сути, это уже не жизнь. Упыри чем-то похожи с чародеями. Те тоже лишь однажды делают выбор, отказавшись навсегда от спасения. Они называют это инициацией, при инициации колдуны обязательно совершают жертвоприношение, убивают животное или даже раба. Упыри всё это донельзя упростили и извратили. Упырь может инициировать любого человека, в то время как чародей может сделать чародеем лишь того, в ком есть чародейская кровь. Упырь приносит в жертву того же, кого и обращает. Чаще всего их жертвы умирают. Вурдалакам не выгодно, чтобы их было слишком много. По этой же причине они чаще нападают на скот, чем на людей.
  - А откуда вообще взялись упыри?
  - О, это древняя история. Колдуны живут долго, но всё же умирают. Издревле они искали путь к бессмертию. Некоторым это удавалось, они совершали ритуал, умирали, а потом вставали из могил. Но их начинала мучить жажда крови, они теряли последнее человеческое, что в них было и становились изгнанниками даже среди чародеев. Чтобы не быть одинокими, они и стали обращать простых людей, которые обращали других людей, а те других, и так далее. Бывшие чародеи ещё сохраняют хоть какой-то разум, когда становятся упырями, а вот те, что были людьми, превращаются вот в такие вот жалкие создания.
  К этому моменту вурдалак уже перестал сопротивляться своей судьбе и превратился в дымящуюся головешку. Запах обгоревшего мяса почему-то был противен. Ратмир почувствовал, как из живота снова поднимается неприятный комок, но вскоре богатыри начали расходиться, и их юного спутника не стошнило на этот раз.
  - Завтра выступаем, - проговорил Олег, пока все не разошлись, - так что сильно не напивайтесь. Кто будет с похмелья, тот до полудня будет идти пешком за своим конём.
  ГЛАВА 9.СЕЛО ПИЧАЕВО.
  Церковное пение эхом разносилось по храму Преображения. Ратмир не знал ничего прекраснее этого чудесного многоголосья, и всё существо его трепетало от того, что он был частью этого великого действия, пел в хоре вместе с другими юными послушниками. Голос его был не плох, он даже научился играть на гуслях, и все отмечали, что у него хороших слух. Конечно, Ратмир не был хорошим певцом, и когда пел один, выходило как-то не складно, высокие ноты глохли, низкие становились похожими на рёв медведя, но здесь всё было иначе. Здесь его голос поддерживался множеством других голосов: грубых и нежных, мелодичных и не очень. Здесь его голос звучал как настоящая музыка, а эхо превращало его в поистине волшебную мелодию. Сердце трепетало от восторга, и было уже совсем не важно, что в эту ночь Ратмир плохо спал из-за кошмаров с преследовавшим его змеем, что совсем недавно его бросила любая и ему навсегда была перекрыта дорога в высшее общество, что недавно уехали греки-живописцы - единственные духовно близкие ему люди. Здесь юный художник занимался искусством, занимался тем, что ему действительно нравилось в высшем обществе. Казалось, ничто не может помешать ему наслаждаться этой возвышенностью, ничто не может напомнить ему, что высшее общество в лице княжны отвергло его и низвергло обратно в Людин Конец. Но тут лишь на мгновения Ратмир устремил свой взор на прихожан церкви, и голос его вдруг затих. Здесь был Путята. Тысяцкий редко заходил в храм на службу, видимо, был очень занят, а, возможно, считал это слишком скучным, но его присутствие в мгновение ока заглушило трепет в душе юного послушника. Ратмир почувствовал, как ненависть поднимается у него из груди, почувствовал, что его враг здесь, совсем рядом, и вряд ли будет другой шанс достать его.
  - Ратмир, - послышался голос отца Феодосия, - ты чего замолчал?
  - Прости, владыка, - произнёс послушник, - мне что-то не хорошо. Горло болит, застудил, наверное.
  - Ладно, иди, помоги Луке очистить подсвечники. А то народу больно много, свечи уже ставить некуда.
  С трудом сдерживая радость, Ратмир пошёл выполнять задание монаха. Но что делать дальше? Он приблизился к своей цели, но его противник был здесь ни один. Путята пришёл без семьи, хоть это хорошо, но рядом с ними были люди из его ополчения. Как заставить его сразиться с послушником, и как одолеть этого, хоть и не молодого, но крепкого воина? Вопросов было слишком много, и Ратмир, не зная, как на них ответить, с тревожным видом очищал подсвечники, доставал старые, уже почти догоревшие до конца свечи, освобождал место для новых. Он лихорадочно пытался что-то придумать, но ничего не приходило в голову. Как бы поступили мальчишки из Людина Конца, будь они на его месте? Он видел их склоки множество раз и даже сам пару раз безуспешно в них участвовал, однажды ему даже сломали нос, но это было ещё до его поселения в Неревском конце Новгорода. Но вот Путята шепнул что-то на ухо одному ратнику из ополчения и направился к выходу. Он уходил, никто и не надеялся, что он отстоит всю службу до конца. Ратмир набрался смелости, вспомнил все свои драки, количество которых можно было пересчитать по пальцам одной руки, и пошёл вперёд, так и не решив, что делать дальше. Он столкнулся с Путятой прямо у входа и чуть было не упал.
  - Ты чего, с ума сошёл? - прокричал тысяцкий.
  - Я...я... - замямлил Ратмир.
  - Смотри, куда идёшь, мальчик.
  - Это ты смотри, куда идёшь, - бросил ему Ратмир, удивляясь собственной дерзости.
  - Что? - злобно нахмурился Путята.
  - Ты меня чуть с ног сбил, бычара, - поднимался на ноги Ратмир. В следующее мгновение чья-то огромная рука схватила его за горло и потащила как игрушку.
  - Как ты меня назвал? - взглянул на него Путята, - тебе жить надоело, щенок?
  - Хочешь меня убить? Давай, попробуй, - наступал послушник.
  - Ратмир, - послышался вдруг строгий голос отца Феодосия, - как смеешь ты дерзить нашему тысяцкому? Прошу простить его, владыка. Он немного не в себе, умом тронулся в последнее время, видения какие-то ему мерещатся.
  - А, да ты дурачок, - снисходительно отпустил его Путята, - тогда всё понятно. Ну ты, владыка, осторожнее со своими дураками, не подпускай их к мирным людям. Прости, что ухожу, дела у меня, не могу остаться.
  И Путята переступил порог храма и вскоре совсем исчез из виду.
  - Ты чего вытворяешь? - взглянул на Ратмира отец Феодосий.
  - Я же рассказывал тебе, владыка, - произнёс послушник, - он взял в жёны...
  - Нет, ты чего вытворяешь? Ты что, хотел сразиться с тысяцким, прямо здесь, в храме? Ещё одна такая выходка, и больше в храм я тебя не пущу. А сейчас иди, сделай сорок поклонов, прочитай десять раз 'Отче наш' и хорошенько подумай, что ты сделал.
  Ратмиру ничего не оставалось, как подчиниться. Он был унижен и опозорен. Отец Феодосий не верил в него и, конечно же, не поддержал его в борьбе против Путяты. Для него это были лишь греховные устремления плоти, посланные Сатаной. В поведении Ратмира он видел лишь плотское желание женщины и плотское стремление овладеть её. Юный послушник не мог объяснить, что желания его намного выше плоти, что, возможно, через любовь к женщине он и хочет испытать вообще всю мощь и красоту любви, которая есть Бог. Почему-то сейчас, на пути в село Пичаево Ратмиру вспомнился именно этот момент из его прошлого. Он не любил об этом вспоминать, воспоминания причиняли ему боль, и всё же именно тогда, после того дня Ратмир понял, что он не воин, что любое желание женщины - это грех, как и любое насилие и любой вызов тому, кто сильнее. Теперь же ему предстояло сражаться. Из села выходила толпа вооружённых мужиков. Всем хотелось верить, что это не повториться, что в этот раз всё будет иначе, но хуторяне наверняка уже услышали о том, что случилось в Гуляево. Услышали о расправах, о пьянстве, последовавшем за этим, о сожительстве некоторых богатырей со вдовами убитых. Ведь некоторые зажиточные хуторяне были многоженцами, а, значит, по христианским меркам, не имели законных жён вообще, а потому каждая жена язычника в их глазах превращалась в падшую женщину. Конечно, далеко не в глазах всех богатырей, лишь таких как Эдвард Хромой или Гарольд, или печенегов Талмата и Госты, отец которых сам имел множество жён, но сыновья уже давно забыли смысл многожёнства и видели в этом лишь развлечение. Но жители села Пичаева совсем не слышали о убитом упыре, поскольку зверь этот был один, и этот добрый поступок в их глазах совсем не делал богатырей друзьями. И всё же, всем хотелось верить, что Всеволод Хрящ сможет договориться с местными, рассказать про убитого упыря и уверить всех в честности своих намерений. Воеводе даже позволили проехать вперёд без знамён, как он просил. Но чем больше богатыри наблюдали за его беседой с мужиками, тем больше понимали, что что-то идёт не так. Вот один из мужиков, наконец, замахнулся топором и с шумом ударил по щиту воеводы.
  - В атаку! - тут же скомандовал Олег, и уже спешившиеся богатыри побежали по луговой траве, достающей им до колен.
  Ратмир с одной стороны бежал рядом с Гарольдом, с другой - держался Айрата и Филиппа, стараясь на отставать. Он уже мог удержать в руке щит, но копьё всё равно висело и было выставлено вперёд намного меньше, чем у других витязей. Возможно, это и спасло поначалу Ратмира, поскольку он всё-таки отстал и, стоя за богатырскими спинами, услышал, как огромные камни барабанят по щитам. У каждого второго хуторянин в руке была праща, которой он запускал камни с огромной силой. Это были не те мелкие камешки, которыми пастухи гоняли свой скот, теперь пращи заряжались настоящими валунами. Богатыри закрыли головы щитами и медленно шли вперёд. Ратмир чувствовал, как нервная дрожь начинает одолевать его, но старался этому не поддаваться. 'Скоро всё закончится, - твердил он про себя, - Их мало, нас больше, в прошлый раз всё закончилось быстро, и в этот раз будет не долго'
  - Бам!
  Огромный камень угодил ему по щиту и словно вернул Ратмира в реальность. Первые ряды богатырской дружины уже добрались до своих врагов, Всеволод в это время уже успел уйти к своим. Бойня была в самом разгаре. Гарольд словно крюком зацепил одного мужика своим копьём и тащил на себя. Хуторянин бился и сопротивлялся, но вскоре палица Эдварда размозжила ему череп.
  - Ко мне, сукины дети! - закричал Гарольд, и хуторяне попятились от него назад. Казалось, ещё немного, и они сдадутся, Ратмир молился об этом, но несчастные ещё сопротивлялись. Богатыри уже пробивались вглубь хуторского ополчения, и, чем дальше они заходили, тем больше рассеивались, гоняясь за мужиками. В какой-то момент Ратмир вдруг понял, что впереди него нет никого, кроме озлобленных хуторян. Он стоял на месте, не решаясь напасть, мужики тоже не спешили идти в атаку, опасаясь вооружённого, хорошо защищённого витязя. Но вот огромный камень вылетел из толпы. Ратмир почувствовал сильный удар по голове, железный шлеп словно вмялся в его лоб. Послушник упал на землю, в глазах у него помутнело, по лицу текло что-то липкое. С ужасом Ратмир увидел, как на кончике его носа набухает капля крови. Последний раз он видел столько своей крови, когда ему сломали в детстве нос. Когда муть прошла, Ратмир увидел сначала бегущего к нему издалека Айрата, а зачем почувствовал чью-то тяжёлую ногу у себя на груди. Хуторянин злобно что-то твердил на незнакомом языке, в руке у него был кинжал.
  - Нет, нет, - взмолился Ратмир, - прошу тебя, пощади.
  Но в следующий момент острое лезвие уже устремилось к его шее. Ратмир с силой прижал подбородок к груди, и кинжал резанул его по лицу, разрезал губы. Послушник вскрикнул от страшной боли, шея его снова открылась для удара, но тут грудь хуторянина пробило копьё, и он отлетел в сторону.
  - Живой? - склонился над раненным Айрат, - Чёрт бы тебя побрал, неужели так трудно держаться рядом со мной и Филиппом? Вставай давай.
  Он подал Ратмиру руку, и тот поднялся на ноги. Послушник взглянул на хуторянина, который хотел его убить. Тот лежал на земле, истекая кровью, из живота его торчало огромное копьё, слово пчелиное жало. Но лицо хуторянина было полно злобы, он всё твердил какие-то ругательства на своём языке и пытался встать. Выходило не очень, мужик лишь приподнимался на лопатках, напрягая ноги, и снова падал на землю. И так раз за разом, судорожно пытался встать, не осознавая, что уже мёртв, выкрикивал одно и тоже на своём языке, лицо его была напряжено, а штаны уже были мокрыми. И вдруг неожиданно этот умирающий истекающий кровью хуторянин... запел песню. Ратмир не понимал слов, он лишь видел картину звучного хриплого пения умирающего, видел, что выражение лица Айрата как-то странно изменилось, видимо, его тоже ужаснуло это зрелище. Ратмир никогда бы не смог спеть так красиво, не смотря на годы пения в церковном хоре. Голос мужика разносился эхом, хуторянин никак не хотел умирать, хоть рана его была и смертельна, он был как муха с оторванными крыльями и лапами, как бабочка, заживо приколотая в гербарий. Ратмир почувствовал, что голова его закружилась, он снова потерял равновесие и рухнул в обморок.
  ГЛАВА 10.ВЫЖИВШИЙ.
  Весной в саду пахло просто невообразимо приятно, и потому в эту пору Ратмир и Милана чаще всего проводили время именно здесь. Кони по грязи с трудом довозили их повозку до места, но, когда княжна и её юный страж оказывались в саду, это уже не могло их беспокоить. На деревьях совсем недавно распустились почки, в разные голоса запели птицы, ловко перескакивающие с ветки на ветку. Ветер был прохладный, но приятный, а редкие облака на чистом голубом небе напоминали пуховые перины для богов. Всё здесь было прекрасно: и запахи, и распустившиеся на ветках цветы, и она. Укутанная в расшитый платок и тёплое платье, княжна устремила свои большие голубые газа в небо. Ратмир же в голубизне её глаз видел больше неба, чем у себя над головой, в лице её видел больше весны, чем вокруг. Свежий ветер играл с её волосами, и в этот момент Ратмир больше всего завидовал ветру, при каждом вздохе её грудь высоко поднималась. О, она специально дышала как можно глубже, чтобы уловить все чудесные весенние запахи, и, возможно, Милана даже не представляла, как она прекрасна, как совершенна и в этот момент. Она позволяла ему любоваться собой, но не долго.
  - Сыграй что-нибудь, - попросила она.
  - Я ещё мало что умею, - отпирался Ратмир.
  - Ну, давай же, - нежным кокетливым голоском просила она и толкала его плечом. И Ратмир брал гусли, которые совсем недавно были куплены им на торжище и ещё пахли древесиной, и начинал перебирать струны. Это было проще, чем могло показаться, но юный художник боялся, что она слышала музыку настоящих гусляров, которые играют на княжеских праздниках и рассказывают под музыку всякие старинные байки. Ратмир не был сказителем, не был и музыкантом, но он старался как мог, и, казалось, его мелодия очень хорошо вписывался в этот весенний пейзаж. Он просто перебирал струны, иногда меняя манеру перебора и любовался на княжну, смотрящую в небо. Было в её взгляде что-то неземное, что-то не от мира сего, но это вовсе не делало её хуже. Милана щурилась на солнце, и от этого ещё больше походила на милое дитя. Её странности и причуды забавляли Ратмира.
  - Смотри, - говорила она, - вон, видишь, жар-птица.
  - Где, - смотрел в небо Ратмир.
  - Вот же, смотри. Перья, большой хвост, клюв. Разве не похоже?
  Действительно, облако чем-то по форме было похоже на птицу. Но почему именно на жар-птицу, Ратмир взять в толк не мог, да и не пытался. Он лишь улыбнулся и согласился с ней.
  - Взгляни, - продолжил он, - а вот это словно дружина идёт.
  - Какая-то маленькая дружина, - премило улыбалась Милана, глядя на облако с дюжиной похожих на витязей в строю сгущений.
  - Ты играй, играй, - говорила княжна, - у тебя так хорошо получается.
  Эти слова согревали душу Ратмиру, и он продолжал перебирать струны.
  - Нельзя передать, как чудесно играть вот так для тебя, - говорил он, - быть для тебя полезным, даже в таких мелочах.
  И снова ему удалось вызвать её улыбку с долей смущения. Милане было одновременно и неловко и приятно, но всё же больше приятно. Ратмир ласкал её слух и был счастлив находиться рядом с ней.
  - Знаешь, что я думаю, - вновь заговорила она, - эту усики у тебя под носом, они совсем тебе не идут, их надо сбрить.
  - Хочешь, чтобы я брил лицо? - удивлённо спросил Ратмир.
  - Да, а почему нет? У тебя красивое лицо, зачем прятать его под бородой?
  - Красивое лицо? - улыбался теперь Ратмир, - И что же в нём красивого? Все монахи, художники, даже твой брат - князь, все носят бороды.
  - У моего брата борода совсем не большая, - не сдавалась девушка, - он стрижёт её, чтобы слишком не выросла.
  - Посмотри, у меня нос немного кривой, - говорил Ратмир, - мне его сломали в драке. Разве такое лицо может быть красивым?
  - Правда? - забеспокоилась Милана, лицо её выражало искреннюю жалость, - как это случилось?
  - Обычная драка в Людином Конце. Я и другие ребята играли с мальчишками старше, вдруг налетели другие, стали бить старших, и нам досталось. Я швырнул в одного грязью, прям в глаз ему попал. За это он и дал мне по носу.
  - Какой ужас, - тревожилась княжна.
  - Да, там ужасное место, - говорил Ратмир, - люди с детства не знают любви, но знают тяжёлый труд и постоянные склоки друг с другом. Мне тогда было всего 13 лет, как выяснилось, старшие, с которыми мы играли, воровали рыбу из сетей, а те, что напали ни них, были сыновья рыбаков. Я с радостью забыл бы обо всём, что там было. Многое я и так не помню. А рядом с тобой я вообще забываю всё плохое. Жизнь прекрасна, а жизнь рядом с тобой - это счастье.
  И снова он смог вызвать улыбку на её лице. Милана взяла его за руку и взглянула в глаза, как часто любила делать.
  - И всё же, усы надо сбрить, - отворачивалась она.
  - Да я даже и не умею, - всё ещё сопротивлялся Ратмир, - порежу ещё себе лицо, тогда точно придётся носить бороду.
  Её рука была ещё в его руке, и он прижался к ней губами, стал целовать пальцы, каждый пальчик, видел нежность в её глазах и милую улыбку на лице. Она запускала ему пальцы в волосы, он целовал её ладонь, задерживал её руку у себя на лице и снова и снова целовал мягкую белую ладонь. Красивое лицо. У него красивое лицо. А он и не знал. Нужно было непременно сбрить пушок под носом, чтобы продолжать нравиться ей. Она, совершеннейшее создание на свете, прекраснее которого он не знает, считает его красивым и гладит его по длинным волосам.
  - Ну хватит, - капризным голосом заговорила она, - сюда идут.
  И они вновь отпряли друг от друга, как делали уже множество раз, и сидели как ни в чём не было, хоть и любой, кто когда-нибудь любил, легко разглядел бы нежность в их глазах.
  Красивое лицо. Теперь он смотрел в кадушку с водой и видел огромную резаную рану, наскоро зашитую серыми нитками. Нижняя и верхняя губа были порваны, теперь они выглядели кривыми, левая сторона лица будто застыла в гримасе отвращения. Неужели с этим ужасным шрамом он проживёт весь остаток жизни? Ратмир не мог в это поверить и продолжал пристально вглядываться в свои кривые губы. На голове у него была затянута тугая повязка, видимо, богатыри сочли, что у него был сильно пробит череп. Если бы не было железного шлема, теперь погнутого и дырявого, возможно, так бы оно и было. Ратмир плохо помнил, как его притащили в избу, с трудом вспоминал отступление хуторян. Но теперь художник снова был в безопасности, хоть ужасные образы не переставали преследовать его. Дверь с скрипом открылась, и в комнату вошёл Филипп.
  - Ну как ты? - произнёс он.
  - Мне, наверное, очень повезло.
  - Да. Это уж точно. Ты выжил, Айрат спас тебя. Теперь ты его должник. Хотя, по совести, спасти тебя должен был Гарольд, ведь ты его ученик. Но варяг, наверное, был занят в этот момент, убивал кого-то из местных.
  - Филипп, - печально опустил взор Ратмир, - моё лицо....
  - Ерунда, почти ничего не видно под щетиной. Отрастишь бороду побольше, и вообще никто не разглядит. У меня тоже есть шрамы на лице, один на щеке - огромный, мне его оставило копьё одного чародея. Ударил бы чуть правее, и пробил бы мне голову. Пойдём, поедим. Мы уже достали припасы местных. Ты есть-то сможешь?
  - С такими ранами это будет просто, - улыбнулся Ратмир, но тут же нахмурился, улыбка причинила ему новую боль.
  Не успели они выйти из избы, как им встретился Гарольд. С серьёзным видом он пошёл прямо на них, взял Ратмира грубо рукой за подбородок, повернул его голову в одну сторону, затем в другую и вдруг засмеялся всем своим существом.
  - Красавец, - произнёс скандинав, - А ты живуч, собака.
  И с этими словами он с силой обхватил Ратмира рукой за плечи и так в обнимку пошёл с ним дальше.
  - Это ничего, - говорил Гарольд, - главное, что не обмочился в этот раз. В штаны мочиться - это совсем не дело, не по-богатырски. Ну да ладно, забыли, на тебе всё заживает как на собаке. Кстати, я вижу, у тебя на лице уже есть шрам, только сейчас заметил. На носу, откуда он? Тебе ломали нос?
  - Да, давно это было, мне было 15 лет, - отвечал Ратмир, - мой отец тогда только умер, есть было нечего, мальчишки подговорили меня воровать рыбу из сетей рыбаков. В первый раз всё прошло, как по маслу, а во-второй раз нас уже ждали.
  - Ну а что дальше, рассказывай, - оживился Гарольд.
  - Ну и дали мне в нос.
  - А ты что? В штаны помочился. Хе-хе.
  - Нет, я взял кусок грязи и залепил гаду в глаз. На время он ослеп, а я набросился сзади и начал душить. Когда меня оттащили от него, он уже был без сознания. Я думал, что он умер, но Бог спас меня, я не стал убийцей.
  - Ха, а ты, оказывается, не такой уж святоша, как я думал. Или нет, Монашек? Ты не врёшь мне.
  На мгновение Ратмир уловил укоризненный взгляд Филиппа.
  - Я этим не горжусь, - заговорил художник, - это было ещё до того, как я принял послушание.
  Наконец, они пришли, и Гарольд отпустил своего ученика. В избе Ратмир встретил Айрата, который встретил его радостными объятиями. Все здесь встречали художника радостными возгласами. Первое ранение, сильный шрам, и он, выжил, пережил уже свой второй бой, хоть ему прочили смерть ещё в первом.
  За большим дубовым столом собрались уже почти все богатыри, кроме тяжело раненных и умирающих, которых сложили в отдельной избе. Олег, как обычно, сидел рядом с Всеволодом. Недовольное лицо воеводы теперь было похоже на сморщившийся сухофрукт. Очевидно, он уже сутра успел о чём-то повздорить с сотником. Но Олег, как и всегда, снова взял верх, по крайней мере, вид у него было не такой недовольный. Местные женщины подавали богатырям мясо и яйца, принесли горячего хлеба и мёда, поставили кувшины с квасом и вином. Вина по настоянию Всеволода было не много.
  - Товарищи, - поднялся с места Олег с деревянной кружкой в руке, - воевода Вольга дал нам не лёгкое поручение. На этой земле зреет восстание, а мы знаем, что в любой момент могут вернуться колдуны. Если повториться то, что было три года назад, когда по всей новгородской земле хуторяне шли за колдунами, когда в Новгороде наступил голод и разбои, то мы больше не можем считать себя богатырями. Мы должны продолжить свой не лёгкий путь. Мы заглянем в другие сёла близ Змеиной Заставы и подавим восстания хуторян в самом зародыше. И когда здесь появятся колдуны, мы будет ждать их на заставе, уверенные, что нас не предадут местные. И дождёмся помощи из Новгорода.
  - Что ж, желаю вам удачи, - поднялся вдруг Всеволод, - я же со своими людьми возвращаюсь на заставу. Воевать против простых землепашцев я не буду. Вы, новгородские суки, никогда не знали крестьянского труда, я же сам из крестьян, и я больше не буду воевать против своих.
  Лицо Олега покраснело от ярости, желваки напряглись, а деревянная кружка, казалось, вот-вот лопнет у него в руке, выплеснув своё содержимое на стол.
  - Ты нарушишь приказ воеводы Вольги? - сквозь зубы проговорил он.
  - Ты не воевода Вольга. Ты лишь сотник. А воевода здесь я. И если хочешь спокойно жить на моей заставе, советую покориться. С колдунами же нам помогут справиться волхвы. Они такие же чародеи, они почувствуют приближение колдунов и обо всём мне доложат. Пойдём, братцы, нам пора домой.
  И с этими словами Всеволод вышел из-за стола, и больше половины богатырей поднялись и последовали за ним. Олег сел на лавку, с трудом разжал зубы, чтобы испить из кружки вина.
  - Ну, что будем делать, сотник? - спросил Гарольд.
  - Разве не понятно? Мы возвращаемся на Змеиную Заставу.
  ГЛАВА 11.ЖИВОПИСЬ.
  Ратмир стоял в сером песке и боялся пошевелиться. Страх сковал всё его тело. Он молча наблюдал за тем, как огромные шершавые змею прокладывают себе путь по этому песку. Они были ни на что не похожи, их уродливые змеиные тела были словно искусственно приделаны к такому де чешуйчатому туловище. Сверху чешуя была чёрной, как земля, снизу белой. Туловище с тремя змеиными шеями и головами имело и четыре когтистых лапы, которые и помогали ему перемещаться. Змеи на этот туловище как-то неестественно извивались, будто хотело оторваться и уползти, и в то же время словно принюхивались и искали что-то. Ратмир в деталях мог разглядеть это ужасное существо. Чешуя на его теле и шеях была значительно грубее и мельче, чем у обычных змей, под каждой из голов свисал морщинистый подбородок, на головах же были многочисленный шишки, похожие на рога, которые выступали даже на выпуклых лбах. Всё это делало существо больше похожим на сухопутную ящерицу, и всё же было в нём что-то и от водной стихии, что чувствовалось сразу. Возможно, уродца выдавали зелёные глаза, покрытые специальной пеленой, какая была у рыб и позволяла им видеть в воде. На змеиных шеях поблёскивала какая-то слизь, какую нельзя увидеть у сухопутных ящериц, но которая постоянно присутствует не теле у змей. И всё же, это существо принадлежало не только водной стихии. Было что-то ещё, что Ратмир пока никак не мог разглядеть. Он не мог понять, зачем змеям такие грубые головы, такие мощные и многочисленные зубы в пастях и, конечно же, странные кадыки. Юный художник видел это существо в мельчайших деталях и при желании смог бы изобразить его, но сейчас он застыл как в копанный, боялся издать даже малейший звук, готов был закопаться в этот странный серый песок, лишь бы существо не заметило его и не разорвало, как игрушку.
  - О, это ты, Монашек? - послышался позади знакомый хриплый бас, - тебе что, жить надоело?
  Ратмир в ужасе обернулся, ожидая увидеть Гарольда, но вместе этого разглядел Путяту. Послушника мало беспокоило, почему тысяцкий говорил голосом Гарольда, он с дрожью ужаса повернул голову обратно, и увидел, что все шесть мерзких зелёных глаз отвратительного существа смотрят теперь на него. Одна из змеиных голов открыла свою розовую пасть и вдруг... заговорила человеческими словами, хоть и грубым, больше похожим на рык голосом:
  - Придут печенеги - погибнет застава. И змеи тогда победят.
  - Нет, нет, - в ужасе дрожал Ратмир. Он не мог пошевелиться, застыл в оцепенении и чувствовал лишь дикий ужас перед мерзким созданием, подобным при этом человеку. Вокруг монстра же возникло едва заметное белое свечение, существо шаркнуло когтистой лапой и вдруг взмыло в воздух. Ратмир чувствовал, как всё больше уходит в песок. Песка уже было ему по колено, и он продолжал тонуть. Но юный послушник был даже рад утонуть в этом песке, чтобы не видеть этих неестественно парящих в воздухе змей с туловищем ящерицы. А существо неспешно делало круги на небе, осматривая местность, и, наконец, начало снижаться. Путята был ещё здесь, но теперь он держал в руке свой меч, лицо его приняло воинственное выражение. Ещё мгновение, и, казалось, он сам бросится навстречу мерзкому монстру. Но этого делать не пришлось. Чудовище снижалось прямо на Путяту. Тысяцкий замахнулся, но не достал лезвием врага: монстр был слишком высоко. Существо парило прямо над Путятой и никак не хотело снижаться. Ратмир увидел, что все три змеиных голов сделали глубокий вдох, и огромная чешуйчатая грудь стала ещё больше раза в два. И затем из ноздрей всех трёх змеиных голосов вырвались струи жёлтого пламени и устремились на Путяту. Тысяцкий вскрикнул от ужасной боли, лихорадочно замахал мечом, но это было бесполезно. Он горел, слово факел, а монстр всё извергал пламя. В какой-то момент Ратмир почувствовал, что чувство ужаса на мгновение пропало и сменилось чувством удовольствия. Ему почему-то нравилось наблюдать, как сгорает заживо Путята, постепенно превращаясь в чёрный горящую головешку. Но даже когда всё тело тысяцкого обуглилось, когда на нём нельзя было различить никаких признаков одежды или кожи, он всё равно продолжал издавать крик боли, исходящий откуда-то из самого нутра. Наконец, ужасная казнь закончилась. Пламя потухло, на месте, где только что стоял тысяцкий, появилась дымящаяся горста серого песка. И тут новая волна ужаса охватила Ратмира. Он понял, что это за серый песок, затягивающий его всё глубже, понял, что всё эти есть прах сотен, возможно, тысяч заживо сожжённых людей. Праха было невообразимо много, он был повсюду. И Ратмир почувствовал невероятное отчаяние от того, что вот-вот и сам превратиться в эту горстку праха. Вся его любовь, все его страдания и устремления, все чудесные воспоминания о Милане станут лишь горсткой праха посреди таких же гор. Ратмир лихорадочно пытался выбраться, но, чем больше он двигался, тем быстрее тонул в прахе. А монстр тем временем уже приближался, на этот раз он спустился на землю, сел прямо в серый песок напротив напуганного до смерти послушника.
  - Нет, нет, - молил лишь Ратмир, - Почему? Кто ты? Что ты?
  - Я - Змей Горыныч, - отвечали в один голос мерзкие пасти монстра, - и я уже близко.
  А затем он стала набираться воздух в грудь. Ратмир вырывался изо всех сил, кричал и молился, но это было бесполезно. В следующее мгновение три огненных струи устремились прямо на него.
  - Не-е-ет! - прокричал Ратмир и вдруг почувствовал пуховую перину, мокрое от пота одеяло, бревенчатые стены. Он был жив, это был всего лишь кошмарный сон.
  - Чего разорался? - произнёс кто-то из богатырей.
  - Опять твой змей? - раздался в темноте голос Филиппа.
  - Да, он называет себя Змеем Горынычем. Наверное, потому, что он будто горит и сам извергает огонь.
  Оставаться здесь Ратмир больше не мог и отправился на улицу. На дворе уже занимался рассвет, небо становилось тёмно-синим, звезды на нём почти все исчезли. Ратмир чувствовал невыносимый жар, будто он продолжал ещё гореть изнутри. Рядом с избой стояла наполненная водой поилка для лошадей, в неё послушник опустил руки и к своему удивлению увидел поднимающийся кверху пар. Понемногу жар начинал спадать. Ратмир не понимал, что происходит, но ложиться снова спать боялся. Вот уже шёл третий день, как богатыри вернулись на змеиную заставу, и всё это время его мучили кошмары. Однако сегодняшний кошмар был особенно ужасен, сегодня он вдруг начал воплощаться в реальности. Ратмир и впрямь начинал гореть и не понимал, что с ним происходит. Лишь одно могло успокоить юного художника, и все пять дней он предавался этому успокоению сполна, радуясь, что ничто не отнимает его времени. Ратмир вернулся в избу и взял оттуда небольшую сумку из мешковатой ткани. Набросив её на плечо, он направился к задним воротам заставы. Ворота эти почти всегда были открыты, поскольку располагались рядом с рекой - притоком могучей Волги. Сюда приплывали торговые корабли, а вода весной поднималась под самые городские стены. Змеиная застава была расположена очень удачно, хоть и проверить это до сих не было никакой возможности: на заставу ещё никто не нападал с момента её основания. Ратмир сел на небольшом холмике, покрытом травой, позади него были лишь городские стены, покрытые водорослями у своего основания, впереди - бескрайнее небо и заросли камышей у берега, а дальше медленно текущая вода. Ничто не могло помешать юному художнику заняться своим делом, и он достал белые дощечки, достал флаконы с порошками разных цветов, сделанные им ещё под Новгородом, и стал делать палитру. Пока смешивал порошки с водой и друг с другом, пытаясь добиться нужных цветов, прошло не мало времени, солнце уже значительно поднялось над горизонтом, а потому с мечтой отобразить на дощечках столь волшебный рассвет сегодня пришлось распрощаться. Но это не сильно огорчало Ратмира. Он понимал, что всё равно не сможет изобразить такой красоты, для этого его палитра была слишком бедна, а, возможно, и сами дощечки плохо подходили для настоящей реалистичной живописи. Но другого материала, на котором было можно писать, Ратмир не знал. Не так давно он узнал о существовании пергамента и записей на ней, но пергамент - это не бумага, на нём можно было писать лишь чёрными чернилами, про хост же он не слышал никогда. В уме юный художник всегда пытался себе представить, что бы могло заменить деревянные дощечки, но для этого ему не хватало знаний. И снова пришлось смириться, как всегда, и пытаться изобразить хоть как-то чудо, отрывшееся его взору. Трава блестела от росы, небо было чистым и оттого казалось поистине бесконечным. Но как изобразить бесконечную синеву, как изобразить блеск росы? В отчаянии Ратмир отшвырнул дощечку в сторону. И тут в голове стали вновь возникать ужасные образы из его сновидений и из реальной жизни, которое лучше были бы кошмарными видениями сна. Но последние были реальными воспоминаниями, и напоминанием о тех ужасах было лицо Ратмира, изуродованное ужасным шрамом.
  Но тут он увидел выходящих из ворот горожан. В основном здесь были женщины, которые, вероятно, хотели воспользоваться речной водой для хозяйственных нужд. Ратмир молча наблюдал за ними, разглядел даже прекрасную дочь воеводы Всеволода, которая так напоминала ему Милану. Он тоже заметила его, хоть и тут же отвернулась, сделав вид, что не замечает. А затем женщины приступили к стирке, достали грязные вещи из корзин, зачерпнули воды в кадушки и ушаты. Теперь пейзаж был испорчен их присутствием, и Ратмир вынужден был оставить своё занятие. И всё же, принадлежности, необходимые для рисования, не убрал. Юные девушки только в самом начале помогали своим матерям, а затем детская натура в них победила, и они начали брызгать друг дружку водой, бегать и веселиться. Их звонкий смех эхом разносился вдоль реки, и Ратмир не заметил, как и сам начал улыбаться. Возможно, это и привлекло к нему местных красавиц. Сначала они подошли гурьбой, и, смеясь и переглядываясь, стали спрашивать, чем он тут занимается. Им было любопытно, никогда прежде они ничего не видели. Ратмир, как смог, объяснил им, что пытается изобразить красоту этих мест.
  - Зачем это нужно рисовать на досках? - спрашивала дочь Всеволода, - ведь мы и так каждый день видим здесь эту красоту. Она жмурилась на солнце, и в этот момент особенно походила лицом на Милану. Ратмир почувствовал, как сжалось у него сердце, но не подал виду.
  - Вы видите это каждый день, - отвечал он, - но я ведь уеду, и, возможно, этих мест больше не увижу. А так, вдалеке отсюда я всегда смогу вспомнить вашу землю.
  Эти слова не могли не понравиться местным девушкам, а Ратмир в это время продолжал, обратившись уже к дочери воеводы:
  - Во ты, например, очень красива. Такую красоту редко встретишь, но все люди смертны, и старость беспощадна ко всем. И если бы я мог изобразить твою красоту, мог запечатлеть в красках твой лик, то, возможно, ты бы смогла показывать картину своим детям, когда морщины уже коснулись бы твоего лица. И никто бы не забыл, как ты была прекрасна.
  - Ты и вправду это можешь? - удивилась девушка.
  - Правда, - отвечал Ратмир, - хочешь, покажу?
  И она согласилась, и, казалось, когда она начала позировать ему, то стала ещё прекраснее, чем была. Возможно, она уже знала, что делает её краше, как нужно сделать волосы, надуть губки, задумчиво нахмурить лобик. И девушка даже и представить не могла, как она в этот момент похожа на княжну - сестру новгородского князя. Сначала её подруги были рядом, но потом им это быстро надоело, и они ушли по своим делам. Дочь воеводы же продолжала здесь сидеть, оставшись с художником наедине.
  - Воевода твой настоящий отец? - спросил он невзначай.
  - Нет, - печально нахмурилась девушка, - мой отец погиб. Мы жили в селе Пичаево, когда к нам пришли колдуны, точнее, их слуги из людей. Они забирали дань, не жалели никого. Когда отца не стало, мы голодали, но Всеволод взял её третьей женой, с тех пор голод прекратился.
  - Значит, твои братья - Вацлав и Игорь, не сыновья твоей матери?
  - Нет, их мать умерла недавно. Моему настоящему брату - 12 лет, его зовут - Фома.
  - О, он - христианин. А тебя как зовут?
  - Агния, - почему-то раздражённо отвечала девушка, - чего ты так долго? Дай посмотрю.
  - Нет, - отвёл в сторону дощечку Ратмир, - ещё не готово.
  - А когда будет готово?
  - Дай бог к вечеру.
  - Нет, я так долго не могу ждать. Моя матушка будет ругаться, у меня ещё много дел.
  - Тогда в другой раз закончим. Завтра. Хорошо? Придёшь сюда с утра?
  Агния засомневалась, но всё же ответила:
  - Приду.
  И с этими словами почти бегом направилась к городским воротам. Она была легка и прекрасна, как когда-то Милана. Ратмир видел в ней сходства, но не хотел, отказывался видеть отличия. Для художника был теперь один критерий красоты: сходство с княжной. По ней он мерил всё, любой звук, что напоминал звучание её голоса, считал чудесным пением, любую девушку с похожей фигурой считал самой желанной, и повсюду искал её глаза, и когда видел что-то похожее, начинал умиляться, хоть сердце его и наполнялось при этом тоской.
  ГЛАВА 12.ТАЛМАТ И ГОСТА.
  Стройные вороные скакуны неслись галопом по пыльной дороге. Всадники не жалели их и гнали всё быстрее и быстрее. Они не боялись свалиться с коней, их ноги и бёдра были невероятно крепки, ведь с раннего детства их обучали верховой езде. Печенеги, как и почти все в то время, не знали седла и стремени, но в отличии от всех, кочевники могли сражаться, не слезая с коней. Мёртвой хваткой их ноги обнимал тела скакунов, их крепкие пальцы хватались за гривы или вожжи, и уже никакие ветры, никакие неистовства разбушевавшегося жеребца не могли свалить их на землю. Талмат и Госта догоняли повозку, запряжённую всего одной лошадью и гружёную сеном. Мужик гнал во весь опор, и, хоть у него была хорошая фора по времени, шансов уйти у него не было никаких. Вскоре печенеги уже были рядом, схватили за вожжи его коня и грубо его остановились. Всё было кончено. Мужик попытался бежать, но Госта набросился на него, как хищник, и свалил на землю, а затем достал кинжал.
  - Может отрезать тебе уши? - произнёс сухим голосом Талмат, - наш отец любил отрезать чужакам уши.
  - Нет, лучше отрежем его отросток, - подхватил разъярённый Госта, - и то, что под ним. Чтобы ты, собака, больше никогда не мог ласкать женских бёдер.
  - Скажи, Вышко, у тебя есть женщина? - спросил Талмат.
  - Есть, - дрожащим голосом отвечал мужичок.
  - Ты хочешь ещё зачать ей детей? Хочешь? Говори!
  - Да, хочу.
  - Тогда лучше не дури. Ещё раз такое повториться, и я разозлюсь.
  Вышку еле живого от страха усадили в телегу. Ему нужно было лишь показать этим дикарям самый короткий путь до Волги, а потом он отправится домой. Хуторянин в душе уже ругал себя за свою самонадеянность. Уже шли вторые сутки, как он путешествовал с этими чужеземцами, ряженными в славянские камзолы. Вышко лишь выехал за сеном, и тут же был схвачен. Вторые сутки он не видел своей семьи, а до Волги путь был не близкий. И вот, пока его спутники спали, мужик тайком увёл за собой своего коня с телегой и надеялся добраться домой. Здесь уже чужаки бы его не тронули. Но всё вышло иначе. Воины из незнакомого племени не испугались погнаться за ним, хоть их было всего двоя, не испугались нарваться на местных. Причин такой смелости Вышко никак не мог понять, и объяснял для себя это тем, что на самом деле их здесь не двоя, а больше. Не понятно лишь было, откуда они взялись: внешне чужаки были больше похоже на южан. Один, тот, что постарше и звался Талматом, брил бороду, лицо имел узкое и немного вытянутое, чем напоминал лошадь. Сходство усиливалось ещё и тем, что свои длинные чёрные волосы он убирал на затылке в некое подобие конского хвоста. Второй, что помладше, носил совсем короткую бороду, длинные сальные патлы спадали ему на лицо и на плечи, взгляд был хмурый и полный неистовой злобы. Талмат всегда был хладнокровен, что давалось ему очень нелегко. Он постоянно сдерживал своего младшего брата, который был жесток и свиреп не по годам. Сначала христианскую веру принял старший из братьев, а уже затем он заставил тоже самое сделать и младшего. Госта слушался старшего брата, как слушался своего отца, когда тот ещё был жив. В 992-ом году от рождества Христова он погиб, сражаясь против таких же печенегов при Трубеже, на стороне князя Владимира. После той битвы князь решил избавиться от своих союзников-печенегов и переселил в город Владимир, основанный им на ростовской земле. Там печенеги помогали владимирцам отражать атаки половцев, и ряды их поредели ещё больше. А затем братья уехали в Новгород, где поступили в городское ополчение, в сотню Олега Медведя, которая в скором времени в полном составе перешла в богатырское ополчение, под начало воеводы Вольги.
  Вышко больше не пытался бежать, вечерами Талмат привязывал его к своей ноге перед сном. Так они и добрались, наконец, до реки, которая была столь огромна, что противоположный берег её казался лишь узкой чёрной полоской на горизонте. Сомнений не было, это и есть могучая Волга.
  - Нужно переплывать, - говорил Талмат, сдирая шкуру с убитого им в лесу зайца, - здесь колдунов точно нет.
  - Нужна лодка, - вымолвил Госта, разводящий в это время огонь, - Вышко, не знаешь, где достать лодку?
  - Нет, я не знаю, - отвечал хуторянин и вдруг взмолился, - отпустите меня домой. Меня семья ждёт. Я же довёл вас во Волги, как и обещал.
  - Ты-то нас довёл, - говорил Талмат, - только не верю я тебе, после того, как ты пытался нас провести. Вот отпустим мы тебя, а кони наши здесь останутся, на берегу. А кони хорошие, дорогие. И только ты знаешь, где они. Заберёшь их себе, и дело с концом. А, может, и своих приведёшь, чтобы поквитаться с нами.
  - Нет, нет, - судорожно мотал головой Вышко, видя злорадную улыбку на лице Госты, - я на вас никакой обиды не держу. И хорошо вас понимаю. Признаю, был не прав. Никакого вреда вам чинить я не буду.
  - И мы должны поверить тебе на слово? - проговорил Госта, доставая свой длинный кинжал.
  - Прошу, поверьте мне, - взмолился Вышко, падая на колени. Талмат безмолвно выбрасывал заячьи кишки в воду и был безучастен. Госта подошёл совсем близко.
  - Встань, - приказал он мужику.
  Вышко поднялся, дрожа всем телом. В следующее мгновение острое лезвие скользнуло ему по горлу, кровь фонтаном брызнула в лицо и на одежду Госте. С отчаянным хрипом хуторянин рухнул замертво. Госта сел возле горстки хвороста, и, как ни в чём не бывало, продолжил разводить костёр. Вскоре Талмат принёс готовую заячью тушу, а из веток стал подниматься дым.
  - Умойся, - проговорил старший брат, - и одежду отмой от крови. Нам ещё нужно искать рыбака, которые переправит нас на тот берег. А этого нужно закопать, чтобы не вонял.
  Рыбака они нашли очень скоро. Печенегам повезло, он тоже был один и почти не сопротивлялся их захвату. Нового проводника звали Власом, он был постарше прежнего, но и покрепче телом. Рыбак запросил вперёд плату, и Талмат швырнул ему резану. После этого Влас уже не сопротивлялся и спокойно правил старой, пропахшей рыбой лодкой. Медленно они рассекали спокойную водную гладь, и берег позади них становился всё меньше, в то время как противоположный берег всё приближался. Наконец, лодка с шорохом зашла в заросли камыша, и снова оказалась у берега. Богатыри по колено в воде стали выбираться на сушу, Влас последовал за ними.
  - Не сбежишь от нас? - спросил Талмат.
  - Не сбегу, - отвечал старый проводник, - если заплатите.
  Госта улыбнулся и потянулся к кинжалу, спрятанному под камзолом. Вскоре на солнце снова заблестела острая сталь.
  - Стойте! - воскликнул Влас, - Вы же богатыри, верно? Вы же не убьёте волхва? Вам нельзя убивать волхвов, если мы не помогаем колдунам, а я не помогаю колдунам.
  - Ты - волхв? - с пренебрежительным удивлением спросил Талмат.
  - Да, самый настоящий волхв, - отвечал проводник.
  - А как ты понял, что мы богатыри?
  - А зачем вы взяли с собой щиты? Надписи на них почти стёрты, но кресты всё равно можно различить. К тому же, вы - чужеземцы, это видно по вашим лицам, а чужеземцы редко появляются на нашей земле, и в основном в составе богатырских дружин.
  - Чёрт побери, - выругался Госта, обратив на брата вопросительный взгляд.
  - Волхвов убивать нельзя, - отвечал Талмат, - но кто узнает?
  - Вам нет нужды меня убивать, - сопротивлялся Влас, - я могу вам пригодиться. Я помогу вам найти колдунов.
  Он зажмурился, приготовившись к смертельному удару, но удара не последовало. Талмат остановил руку младшего брата.
  - Что ты сказал? - спросил старший печенег.
  - Колдуны, - отвечал волхв, - я чувствую, что они рядом. Я чувствую присутствие чародейской силы. И это чутьё приведёт меня прямо к ним.
  - Так, значит, они здесь?
  - Они где-то совсем рядом, - совсем осмелел Влас, - и без меня вам их ни за что не найти.
  - Хорошо, веди нас, - распорядился Талмат.
  И рыбак повёл их. Невозможно было понять, действительно ли он волхв или взялся дурачить своих жестоких спутников, но в скором времени это всё равно выяснилось бы. Они пробирались через густые лесные заросли и хрустели ветками так, что слышно было, наверное, на другом берегу. Печенеги не привыкли к лестной местности, их стихией была степь. И всё же, когда Влас шёпотом попросил их быть как можно тише, они превратились в едва слышных мышей, прячущихся за деревьями. Они были уже совсем рядом, слышали, как доносились мужские голоса. Но нужно было подобраться поближе, нужно было самим всё увидеть. И братья подкрались так близко, как только могли и увидели целую дружину. Воины были одеты в кольчуги, спину закрывали чёрные плащи - верный признак колдунов. Прищурившись, Талмат смог разглядеть возвышающееся на палке знамя - две переплетённых между собой змеи. Это был клан Змея, и нужно было посчитать, сколько их здесь. Богатыри только начали считать, но тут увидели всадника, которому помогали слезать с коня. Коренастый, бритоголовый, с большой бородой лопатой. В нём легко узнавался Мстислав - один из вождей колдунов. Но здесь нигде не было их главного вождя - Усыни. В какой-то момент Мстислав вдруг повернулся и взглянул прямо туда, где сидели братья. А затем позвал кого-то и указал туда пальцем. Так и есть, их заметили.
  - Собака, - выругался Талмат, - это всё из-за тебя, волхв, они почувствовали твоё присутствие. Давай, потихоньку отползаем, они ещё на знают, где конкретно нас искать.
  Но тихо отползти не получилось, Госта наступил на скрытую под листьями ветку. После этого ничего не оставалось, кроме как бежать. Позади послышался чей-то крик, заржали кони, затрещали ветки. Братья-печенеги бежали изо всех ног, волхв едва поспевал за ним. Спешно они принялись выталкивать лодку из зарослей камышей. В конце концов, когда она оказалась на чистой воде, братья погрузились в реку уже по самую грудь. И всё же, они быстр забрались в лодку и даже помогли залезть в неё рыбаку. Вёсла ударили по воде, они поплыли.
  - Что же вы натворили! - схватился за голову волхв, - что же...
  Но тут стрела угодила ему прямо в шею. Лицо волхва исказилось в гримасе боли, и он рухнул на дно лодки. Госта тут же бросил своё весло, схватил щит и закрыл себя и спину брата. И как раз вовремя, поскольку тут же сразу нескольку стрел попали в щит или в лодку. Талмат грёб изо всех сил, они отрывались, и вражьи стрелы не могли их достать. Но тут на реку стал опускать туман, взявшийся буквально из неоткуда. Поначалу братья обрадовались: в тумане в них точно не попадут. Но Талмату всё сложнее становилось грести. Он взглянул на вёсла и увидел на них пучок зелёных водорослей.
  - Что это? - недоумевал Госта.
  - Это их чары, - отвечал старший брат.
  - Успеем доплыть?
  - Не знаю. Помогай, мне слишком тяжело. Думаю, стрелять они уже больше не будут.
  Госта снова налёг всем весом на весло. Теперь ощущение было такое, что он пытается месить тесто. Водорослей становилось всё больше, они покрыли уже всю водную гладь. В какой-то момент вёсла просто перестали грести, а лодку начало затягивать вниз.
  - Нет! - прокричал Госта, - мы не можем сдохнуть здесь!
  - Замолчи, - закричал на него брат, - делай, как я.
  Старший печенег достал свой кинжал, взял несколько ремней и принялся привязывать его к концу весла так, чтобы острое лезвие торчало наружу. Госта повторял за ним, хоть и не очень верил в успешность этой затеи. Вёсла снова опустились на воду, теперь они разрезали водоросли, и лодка медленно начала продвигаться вперёд.
  - Получается! - радовался Госта.
  Они плыли, не смотря на чары колдунов, и вскоре снова почувствовали шорох камышей. Братья выпрыгнули из лодки и по воде побежали на берег. Пока они плыли через реку туда и обратно, течение сильно отнесло их на юг, и теперь нужно было пройти не малое расстояние до своих коней. Богатыри прошли это расстояние бегом, а затем верхом направились туда, откуда пришли. Вскоре они были уже на Змеиной Заставе.
  ГЛАВА 13.ВОЛХВЫ.
  Она пришла на следующий день, как обещала, пришла и на следующим за ним. Агния позволяла юному художнику любоваться собой, а сама тем временем присматривалась к нему. Не смотря на шрам, искривляющий губы, он был весьма хорош собой. Тёмные волосы были длинные, но не слишком, едва доставали до плеч и даже были слегка волнистыми, голубые глаза, казалось, сияли, изучая свет, выражение лица всегда было доброе, бесхитростное, улыбался он всегда искренне и от души, обнажая при этом ровные белые зубы. Ратмир брил лицо, хоть в последнее время делал это всё реже, позволяя щетине разрастись погуще, закрыть хоть на время ужасный шрам. Язык, на котором он говорил, вроде был тот же язык словен и русов, но слова и выражения были так изящны, будто на этом языке художник говорил чаще с богами, чем с людьми. И он не скупился на изысканные комплименты, что очень льстило юной падчерице воеводы. Агнии нравилось проводить с ним время, для Ратмира же эти встречи была настоящим отдыхом для души. Ведь ночами его мучили кошмары, спал он плохо, да ещё и будил своим криком товарищей. Однажды, когда Ратмир после очередного такого кошмара выбежал на улицу, Филипп направился за ним и, оказавшись на улице, в ужасе отшатнулся к стене. Кисти рук, лицо, всё тело художника было покрыто набухшими волдырями. Некоторые из этих волдырей успели полопаться, обнажив красную больную плоть. Это были настоящий ожоги, причём в таком количестве, что должны были причинять Ратмиру невероятную боль.
  - Воды, - взмолился он, опуская руки в поилку для лошадей, - Филипп, принеси мне ведро воды, прошу.
  Филипп бегом направился к колодцу, бросил туда ведро на верёвке, прокрутил катушку, достал, и с полным деревянным ведром воды направился к юному товарищу. Когда богатырь вернулся, его поразило то, что на кистях рук Ратмира от ожогов уже не осталось и следа.
  - Лей мне на голову, - попросил художник.
  Филипп выполнил его просьбу, не задавая вопросов. Медленно он выливал воду из ведра на голову Ратмиру и видел, как волдыри сдуваются, красные раны затягиваются, тело исцеляется. Вскоре юный художник был таким же как прежде, только выглядел уставшим и тяжело дышал.
  - И так каждый раз? - спросил Филипп.
  - Нет, вчера было не так сильно. Каждую ночь бывает только хуже. Я боюсь, что однажды я не успею проснуться и сгорю в своей постели. Сгорю изнутри, и никто не сможет мне помочь. Никто просто не знает, не понимает, что со мной. И я не понимаю.
  - Это всё тот самый Змей Горыныч, - предполагал Филипп, - видимо, он уже совсем рядом, и, чем он ближе, чем тебе хуже. Я никогда не встречал ничего подобного, но, думаю, на тебе какое-то страшное, не знакомое нам проклятие. Змей медленно забирает у тебя силы, как и любой колдун.
  - А почему бы ему сразу не убить меня и не забрать всё?
  - Нет, так он получит меньше. Ты каждый день восстанавливаешься, черпая силу у других. Он убьёт тебя, когда тебе будет совсем невмоготу. Но не бойся, мы тебе поможем, скоро мы разберёмся с этим Змеем.
  Ратмир лишь разочарованно махнул рукой и пошёл прочь. Его ещё мучила изжога и боль в животе, как всегда в первые часы после пробуждения. Филипп не нашёл больше, что ему сказать, хоть и лицо его было полно сочувствия. Ратмир снова взялся за свою живопись и молился, чтобы ему посчастливиться вновь увидеть Агнию. Лишь она могла помочь ему забыть о боли и о том аду, который снова будет ждать его ночью.
  Филипп был прав, Змей был совсем близко. Ратмир понял это, когда вернулся обратно в город, уже днём. Слухи расходились быстро. Талмат и Госта вернулись, они видели колдунов на том берегу, видели знамёна и вождя Мстислава, а колдуны видели их. Это могло означать лишь то, что чародейское войско теперь поторопиться перебраться через Волгу и вскоре уже будет здесь. Нужно было готовиться к бою. Богатыри снова собрались на совет, снова Олег и Всеволод стояли рядом, забыв о прежних обидах, но снова, как и прежде, спорили друг с другом.
  - Нельзя отсиживаться здесь, - говорил Олег, - они могут зайти к нам в тыл, обойти нас, взять в осаду или вовсе пройти мимо, проплыть по какой-нибудь реке, если у них есть лодки.
  - Лучше ждать их здесь, - настаивал Всеволод, - волхвы предупредят нас обо опасности, скажут, где искать колдунов. А дальше уж мы разберёмся.
  - Откуда такая уверенность, что волхвы - наши друзья?
  - Они дали мне слово, - лаконично отвечал воевода.
  - Что, все волхвы на твоей земле, а ещё на Бояновой вотчине, и других, что рядом?
  - Нет, только те, что здесь, на заставе.
  - А если кто-то из волхвов, их родственник, что не живёт на заставе, займёт сторону колдунов, что они будут делать?
  - Мы остаёмся, вы - как хотите, - отрезал лишь Всеволод и ушёл прочь вместе со своими витязями.
  - Ну готовься, Монашек, - положил руку на плечо Ратмиру Гарольд, - скоро ты увидишь настоящую бойню. То, что было раньше, покажется тебе танцем. Хороший колдун вдвое сильнее каждого из нас. Посмотришь ему в глаза, и всё, он тебя поймает, начнёт творить с твоей душой, что захочет. Ну а если ранит тебя серьёзно чародейским оружием, даже не смертельно, считай, конец тебе, ты проклят. Где бы он ни был, он будет высасывать из тебя силу, пока не заберёт всё, до последней капли. Найдётся хороший волхв, исцелит тебя, но здесь таких нет, здесь они могут только замедлить твою гибель. И так, пока колдун, тебя ранивший, не помрёт. Тебе не выжить, точно говорю.
  - Именно поэтому будет лучше, если он останется, - вмешался Филипп, - он - не воин, это очевидно, но он может быть полезен нам, он чувствует приближение Змея Горыныча. А мы даже не знаем, кто этот Змей. Может, сам Мстислав, ставший ещё сильнее, чем прежде, может, вождь Усыня, который потому и не появился с колдунами, что летает где-то в небе. А, может, у клана Змея появился какой-то новый сильный союзник, вроде собаки - Богдана Многоликого, и потому они решили вернуться на новгородскую землю. Потеряем Ратмира, и никогда этого не узнаем.
  - А как он укажет нам на Змея Горыныча, если останется здесь, на заставе? Кто скажет нам о приближении этой твари, если она вообще существует?
  - Я поеду с вами, - произнёс вдруг Ратмир, - я хочу покончить со Змеем Горынычем раз и навсегда, я помогу вам.
  Он снова вспомнил о тысяцком Путяте. Тот точно не стал бы отсиживаться на заставе при приближении опасности, смело пошёл бы в бой.
  - Ратмир, ты не понимаешь, на что идёшь, - отговаривал его Филипп, - это очень опасно.
  - Чего пристал к мальчишке? - нападал теперь Гарольд, - он же сказал, что идёт. Хоть перед смертью станет мужиком.
  - Он - не богатырь, - возражал Филипп, - чтобы стать богатырём, он должен принести клятву.
  - Это дело не хитрое, нужно только священника найти. Я даже сам это сделаю. А ты, Ратмир, жди здесь.
  Впервые он назвал своего ученика по имени, а не своей любимой кличкой, и это ещё больше польстило послушнику.
  - Что ж, я вижу, ты уже всё решил, - опечалился Филипп, - лишь обо одном тебя прошу, держись рядом со мной и Айратом. Гарольд тебе не поможет, а мы, возможно, успеем тебя спасти. Но если нам доведётся разминуться, держись Айрата, а не меня. Я как-нибудь отобьюсь, а вот ты без помощи Айрата точно погибнешь.
  Вскоре появился и Гарольд в компании местного священника - отца Афанасия. Богатыри из сотни Олега не расходились, все ждали торжественного момента.
  - Положи руку на сердце и повторяй за мной, - произнёс отец Афанасий, - я, раб Божий - Ратмир, перед лицом господа нашего клянусь: исправно и мужественно нести свою службу, учиться смирению и послушанию у духовных лиц, истреблять врагов истинной веры без всякой жалости или обращать их в христианскую веру. Клянусь, что никогда не отниму жизнь у христианина, не причиню ему тяжёлых увечий, не позволю ему страдать от нехристианской веры и погубить свою душу, перейдя в веру иную, клянусь до самого Страшного Суда быть верным воином Христа - богатырём, на этом свете и на том. Если же я нарушу свою клятву, то пусть церковь отречётся от меня, и меня постигнет кара, достойная самого страшного врага христианской веры. Во имя Отца, Сына и Святого Духа, аминь.
  При последних словах священник перекрестил Ратмира, а затем помазал ему лоб миром. Новоиспечённый богатырь поклонился и поцеловал руку отцу Афанасию.
  - Ну вот и всё, - обнял его за плечи Гарольд, - теперь ты один из нас.
  - Поздравляю, - пожал ему руку Филипп.
  - Вот уж не ожидал, - обнимал его радостный Айрат.
  - Что ж, - произнёс Олег, - да будет так. Ты выступаешь вместе с нами.
  Мало кто догадывался об истинных причинах обращения Ратмира в богатыри. Он был измучен и измотан своей внезапной болезнью. В последнее время спал он совсем мало, боялся засыпать. А когда человек долго не спит, то поневоле начинает помышлять о вечном сне. Но тогда Ратмир никому об этом не сказал, он лишь мечтал о том, чтобы всё закончилось как можно быстрее. В эту ночь богатырь так же долго не мог заснуть. Переворачивался с боку на бок, закрывал глаза и снова открывал. Внезапно в богатырской избе появился Олег, который ночевал всегда отдельно.
  - Он кого-то искал, но, видимо, никак не мог найти, поскольку всё не уходил.
  - Не меня ищешь? - послышался шёпот у входа.
  - Там стоял Гарольд. Была уже полночь, а он так и ложился спать, или же, что вероятнее всего, спал где-то в другом месте.
  - Где Талмат и Госта? - спросил Олег, подойдя к нему.
  - А я почём знаю?
  - Эх, я хотел потолковать с ними. Но с тобой тоже нужно поговорить. Дело серьёзное, пойдём.
  И они исчезли из богатырской избы. Ратмир продолжил ворочаться и пытаться заснуть. Но всё было бесполезно, сон никак не шёл. Наконец, Ратмир поднялся и решил выйти на улицу. Богатырь шёл как можно тише, чтобы никого не разбудить. Когда он выбрался на улицу, то услышал знакомые шепчущие голоса. Сотник и Гарольд были совсем и рядом и о чём-то спорили, едва сдерживаясь, чтобы не повысить голос.
  - То, что ты предлагаешь - это просто немыслимо, - говорил Олег, - мы не можем повторно крестить тех, кто официально уже крещён. Это абсурд.
  - Здесь же много не крещёных, ты сам знаешь. Но как их угадать? А так крестим всех, разом. Всеволод будет против, поэтому ему нужно схватить и запереть. Всё нужно сделать тихо. Талмат и Госта справятся с воеводой, нужно их только разыскать.
  - А что потом?
  - Потом мы получим верное нам, хоть и небольшое войско, - продолжал Гарольд, - после второго крещения тебя объявим воеводой, идолов порушим и пойдём в поход.
  - Народ взбунтуется, - сомневался Олег, - они не будут нам подчиняться в бою. С таким войском нам не выстоять.
  - Нет, как раз-таки будут. Мы заставим их доказать нам свою верность. Заставим их убить всех волхвов и порушить идолов. После этого они уже не смогут вернуться к старой вере. И, уверяю тебя, они будут самым верными и жестокими воинами. Вспомни Талмата и Госту. Они воевали против печенегов, хоть сами они печенеги. По сути, он предали своих, но в жестокости к печенегам с ними не мог сравниться ни один русин. Их отец сдох, прикончив троих. А потом на заставе они уничтожали половцев, и половцы дрожали от одного их имени. Они пытали кочевников и волхвов от рассвета до заката. Никто не мог так, как они. Тоже самое мы сделаем с этими людишками с заставы. После этого они возненавидят всё то, во что верили.
  - Нет, нельзя, - всё ещё отпирался Олег, - ты ведь знаешь, что самые страшные предатели - упыри. Когда-то чародеи, я слышал, использовали кровососов в своих войнах, но потом отказались от этой затеи. На упырей нельзя было положиться, они были настолько жестокими, что пугали даже чародеев. А многие нападали на мирное население. Ты хочешь сделать у нас что-то на подобии. Это же немыслимо.
  - Или так, или мы все погибнем, - отвечал Гарольд, - колдуны уже совсем близко, нужно действовать быстро и решительно. И ты и я понимаем, что то, что предлагает Всеволод - это не выход.
  - Понимаю, - тяжело вздохнул Олег. Его ещё одолевали сомнения, он старался собраться с мыслями. Ратмиру казалось, что он даже слышит внутреннюю борьбу, происходящую в душе сотника.
  - Найди Талмата и Госту, - проговорил, наконец, Олег, - пусть всё сделают как можно тише, утром мы всё закончим.
  Гарольд почти бегом направился выполнят приказ. Ратмир замер в оцепенении, вот-вот из-за угла должен был появится скандинав. Он и Олег поняли бы, что юный богатырь всё слышал, что слышать не должен был. Но этого не случилось.
  - Что это у тебя на шее? Кровь? - послышался за углом голос Олега. Ратмир медленно стал пробираться обратно в богатырскую избу. Позади ещё слышался голос Гарольда:
  - Да, ерунда, девчонка одна покусала, вцепилась, как собака, еле оторвал. И вроде сама глазки мне строила, а как обнял её, так она - кусаться.
  Дальнейший разговор Ратмир уже не слышал, поскольку, наконец-то вернулся в избу. Он был в безопасности и улёгся на лавку. Но услышанное не давало ему покоя. То, что замыслил Гарольд, казалось ему просто ужасным. Нужно было что-то делать, нельзя было допустить кровопролитья. 'Клянусь, что никогда не отниму жизнь у христианина, не причиню ему тяжёлых увечий, не позволю ему страдать от нехристианской веры и погубить свою душу, перейдя в веру иную', - отдавались в голове слова богатырской клятвы. Ратмир должен был защитить крещёное население Змеиной Заставы, он не должен был позволить богатырям погубить свою душу. И он решил действовать. Когда богатырь снова вышел на улицу, здесь уже не было никого. Полночные тишины и безмолвие опустились на заставу. Мысли лихорадочно носились в голове. Ратмир должен был придумать, как спасти местное население, но не причинить вреда своим товарищам. Он шёл, ноги сами несли его, а мысли всё путались, не находя решения этой сложной головоломки. Неожиданно для себя Ратмир оказался возле дома Агнии. Он провожал её сюда пару раз, в том числе и сегодня. Да, если с кого-то нужно было начать, то первой нужно было спасать именно её. Ратмир подошёл к двери и постучал. Громкий стук эхом пронёсся по округе. Богатырь тревожно оглянулся, но никого кроме него здесь не было. Он с силой забарабанил в дверь, готовясь выбить её, если потребуется. И, наконец, в прихожей послышались какие-то шаги. Дверь открылась, и Ратмир увидел ещё не старую женщину зрелых лет, а заспанным лицом - мать Агнии.
  - Ну, чего надо? - проговорила она.
  - Мне нужна Агния. Она дома?
  - Нешто бес в тебя вселился. Какая Агния, на дворе ночь. Ты пьяный что ли?
  - Вам угрожает опасность, - не давал ей закрыть дверь Ратмир, - прошу, поверьте мне. Богатыри готовят... они хотят... Мне нужно поговорить с волхвами. Ты можешь это устроить, матушка?
  - Сейчас?
  - Утром будет уже поздно. Начнётся расправа.
  - Ой, - встревожилась женщина, - ты один? Заходи.
  Ратмир ещё раз оглянулся и вошёл в избу. Здесь было темно и почти ничего не видно, с трудом гость различил лавку и уселся на неё.
  - Жди здесь, - говорила хозяйка, - я позову верховного волхва. И Всеволода - своего мужа.
  - Ну нужно Всеволода, - подскочил с места Ратмир, - если он узнает, нападёт на богатырей и погубит себя, так как будет виноват. Нужны только волхвы.
  - Да, может ты и прав, - согласилась женщина, - мужу пока говорить не буду
  И вскоре она исчезла за дверью. Ратмир остался один в темноте. Время тянулось долго, ожидание было мучительней всего. С каждой секундой рассвет был всё ближе, а, значит, приближался печальный час для Змеиной Заставы. Мысленно Ратмир повторял слова данной им сегодня богатырской клятвы. Он не должен был её нарушить, во что бы то ни стало. Наконец, дверь открылась, и мать Агнии позвала Ратмира за собой. Он вышел и увидел несколько бородатых старцев. У некоторых из них бороды и длинные волосы были совсем седые, у иных лишь с редкой сединой, третьи были ещё совсем молоды, но они здесь были в меньшинстве.
  - Я должен вас предупредить, - начал Ратмир. Но один из волхвов - самый высокий приложил палец к губам, приказав ему молчать, а потом жестом позвал за собой. Они шли по улице как можно тише и как можно ближе к городской стене и, наконец, добрались до избы, освещённой изнутри масляными лампами. Теперь Ратмир смог как следует разглядеть лица волхвов, разглядеть полки на стенах с разными порошками и флаконами, увидеть недоумевающие выражение их лиц.
  - Я - верховный волхв Доброслав, - заговорил самый высокий старик, - говори, что хотел, мы слушаем тебя.
  - Вам грозит опасность, - продолжил Ратмир, - сегодня днём богатыри хотят заново крестить заставу. И чтобы местные могли доказать свою преданность Богу, прикажут убить вас.
  - Безумие, зачем им это?
  - Вы разве не слышали? Колдуны идут к нам. Мы дадим им бой.
  - Мы слышали, - отвечал Доброслав.
  - Почему ты нам помогаешь? - спросил вдруг старый волхв с огромной родинкой возле носа.
  - Я не помогаю ни вам, - отвечал Ратмир, - я помогаю богатырям не погубить свои души. И Агнии, она дорога мне
  - Вот как, и почему мы должны тебе верить?
  - Мы можем ему верить, - вымолвил Доброслав, - в нём есть чародейская кровь. Он чувствует это, хоть и боится признать. Поэтому он и пришёл к нам. Что ж, Ратмир, ты указал нам на опасность. И как же мы должны поступить по-твоему?
  - Бежать, конечно, - отвечал богатырь, - иначе будет худо.
  - Бежать со своей земли, оставлять свою заставу на поругание?
  - Опасность угрожает только вам, - настаивал Ратмир, - потому как вы откажитесь креститься. Другие и так уже христиане. Уходите, не навсегда, на время. Мы одолеем колдунов и уйдём. Или я попытаюсь уговорить своих товарищей позволить вам вернуться.
  - Но как быть с Всеволодом и Агнией? - упрямился старик, - воевода попадёт в немилость, а, значит, и вся его большая семья.
  - Я защищу Агнию, - произнёс Ратмир, удивляясь уверенности в своём голосе, - и уговорю её креститься. Сегодня же, пока всё не началось.
  - Что ж, братцы, - заговорил Доброслав с другими волхвами, - я никого неволить не хочу, но сам я остаюсь. Будь, что будет, это мой дом. Тебя же, Ратмир, я благодарю. Но я должен доложить обо всём воеводе.
  - Нет, - пытался остановить его богатырь, но волхвы схватили его. Ратмир пытался сопротивляться, но его отвели в дом Агнии и оставили там под присмотром молодого волхва. Отсюда богатырь и наблюдал за происходящим. Как выяснилось, всё это было напрасно, волхвы опоздали. Талмат и Госта уже схватили Всеволода, проникнув к нему в дом. Многие волхвы действительно убежали, а те, кто остались, смогли хорошо спрятаться. Ближе к обеду вышел по нужде и волхв, стороживший Ратмира, и тоже пропал. Когда богатырь выбрался из избы, он увидел, что почти всё население заставы гнали через задние ворота к реке. Здесь на небольшом помосте стоял отец Афанасий и по очереди заново крестил всех в христианскую веру. В эту ночь Ратмир так и не спал, но это уже никого не удивляло, все знали, как он мучается от бессонницы. Лишь одно беспокоило его теперь. Волхв сказал, что в нём есть чародейская кровь. Неужели Ратмир и впрямь чародей? Но он уже принёс клятву, в конце концов, Вольга тоже в прошлом был чародеем. И всё же, эта мысль не давала покоя Ратмиру, он чувствовал, что волхвы знают о нём больше, чем он сам, могут помочь ему исцелиться и обрести себя, и эти мысли захватывали и в то же время пугали юного богатыря.
  ГЛАВА 14.СХВАТКА.
  Купец Садко любил одеваться дорого и красиво, любил золотые украшения. В ухе он всегда носил большое серебряное кольцо, на шее висела золотая цепь, на пальцах были дорогие перстни. Камзол его был сшит ромейскими мастерами и так же расшит золотом. Но родом богатый купец был из Людина Конца, когда-то был таким же оборванцем, как сыновья местных рыбаков и охотников, и когда этот богач появлялся в родном конце города, местные едва ли не боготворили его. Так было и в тот печальный день, когда хоронили отца Ратмира. Мальчику тогда было 15 лет. Он смотрел на холодное тело Вышеслава, и почему-то ему казалось странным, что его отца положили в какой-то деревянный ящик и собираются закопать в землю. Ратмир помнил, что когда-то, когда был ещё совсем мал, жил не в Людином Конце, а в месте куда лучшем. Тогда с ним и матерью жил и отец, они ни в чём не нуждались, а рядом была большая гора, на которой жили рослые мужчины в белых мантиях, которые представлялись ребёнку богами. В том селе было принято сжигать покойников, здесь же, в Новгороде, их хоронили в землю. Возможно, Вышеслав по традиции своих соплеменников хотел бы после смерти быть сожжённым, но этого теперь никто не мог узнать. К тому же, незадолго до смерти он принял христианство. Гроб, накрытый крышкой, опустили в могилу.
  - Эй, хлопец, - послышался позади мужской голос. Ратмир обернулся и понял, что зовут его, и зовёт не абы кто, а сам Садко - кумир всего Людина Конца. Купец отделился от своей богатой свиты и направился прямо к заплаканному мальчишке в длинной конопляной рубахе.
  - Ты - Ратмир? - спросил он.
  - Я, - дрожащим голосом отвечал мальчик.
  - Мне жаль твоего отца. Я мало знал его, но он мне оказал хорошую службу в своё время, я этого не забуду. И он попросил меня кое о чём незадолго до смерти. Будто чувствовал, что с ним что-то может случиться.
  Садко запустил руку в складки камзола и принялся там что-то искать. В жестах его была какая-то странная смесь изящества и грубости, которая так же указывала на то, что он человек из высшего общества, поднявшийся из самого низа. Все здесь ему завидовали, все им восхищались и брали с него пример, а он говорил с 15-тилетним сыном Вышеслава. Ратмиру льстило такое внимание, и на время он даже забыл о своём горе. Наконец, Садко достал из складки камзола какую-то вещицу. На самой обыкновенной верёвке висел защитный амулет из тех, что не редко использовали язычники. Он был похож на крест с закруглёнными концами и, судя по всему, сделан был даже не из благородных металлов, а из простой кости.
  - Держи, - протянул ему Садко руку с амулетом, - твой отец хотел, чтобы ты всегда носил этот амулет с собой. Он считал, что это защитит тебя от многих опасностей этого мира. Мой тебе совет, не носи его на шее, чтобы все видели, прячь его от посторонних глаз. Честно говоря, не знаю, что означает эта вещица и для чего она нужна, но твой отец хотел, чтобы я передал её тебе, и я выполняю его последнюю волю.
  Амулет упал в раскрытую ладонь мальчику. Он принялся разглядывать занятную вещицу, а когда поднял глаза, купца здесь уже не было, он уже снова стоял рядом с такими же богачами из своей свиты, о чём-то живо беседовал с ними с серьёзным лицом. Ратмир ещё какое-то время любовался подарком, а потом спрятал его как можно дальше и прятал все эти годы. Он очень дорожил этим амулетом, поскольку не знал его истинного назначения, но понимал, что отец что-то хотел ему сказать этим, что-то очень важное. И вот сейчас, когда спустя трое суток верховой езды богатыри вдруг увидели впереди надвигающееся на них войско, Ратмир снова вспомнил об амулете, взял его в руку и крепко сжал. Поможет ли ему сегодня этот подарок отца? Ратмир очень на это надеялся. Он чувствовал, как страх и тревога начинают овладевать им, когда вдали показались ещё знамёна клана Змея. Две чёрных змеи, стоя на собственных хвостах, переплетались друг с другом в виде пружины, наверху их шеи изгибались в противоположные стороны так, что их головы смотрели друг на друга. Фон, на котором изображались змеи, был белым, и Ратмиру сразу вспомнился Змей Горыныч - чёрный сверху и белый снизу. Неужели сегодня он увидит этого монстра не только в своих кошмарах, но и во плоти? Ратмир чувствовал, как тревога нарастает, а сердце бешено колотится в груди.
  - И это всё? - послышалась рядом усмешка Гарольда, - да здесь их сотни две-три, не больше. В прошлый раз их было раз в десять больше. Да нас тут в полтора раза больше, чем их.
  - Не стоит расслабляться, Гарольд, - говорил Олег, - их всегда было меньше, чем нас, однако, ни разу нам так и не удалось их одолеть.
  - Да, ну тогда с ними был Богдан Многоликий, а сейчас его что-то не видно. Да и вождя Усыни не видать. Только этот лысый Мстислав. Эх, добраться бы до него.
  Вождь Усыня. В своё время его имя заставляло дрожать весь Новгород. По колдовским обычаям он был кем-то вроде крёстного отца Богомила Соловья - верховного волхва Новгорода. И когда Соловей погиб, Усыня поклялся отомстить за своего крестника. Неужели это он и был Змей Горыныч, и не потому ли чародеи теперь шли так уверенно на превосходящего их числом врага?
  - Всем спешиться, - послышался приказ Олега. Ратмир уверенно спрыгнул с коня, удержал щит и копьё, которое теперь не болталось возле земли, а угрожающе торчало вперёд. Айрат и Филипп находились рядом, щит к щиту они шли вместе с остальными пешими богатырями. Колдуны спешились ещё раньше и, не замедляя шагу, шли навстречу врагу. Две толпы малознакомых, а то и вовсе незнакомых людей шли навстречу друг другу, и каждый хотел уничтожить других, хоть и совсем не знал их. Но теперь это было не важно. Не время было для мыслей, не время было для слов, сейчас действовал только один закон - сила. И здесь нужно было положиться лишь на свои инстинкты, навыки и боевой опыт. Ратмир напрягся всем телом, он шёл в ногу вместе с богатырями, и с каждым разом решимость его всё убывала, а в ногах появлялась слабость. Его товарищи уже отключили разум, уже действовали инстинктами, но юного богатыря донимали мысли, не давали покоя сомнения. Филипп изменился в лице, и, если заговорить с ним, то едва ли удастся вымолвить и два слова, Айрат так же стал невероятно молчалив, Гарольд и вовсе теперь мог говорить только ругательства, но сейчас молчал, нахмурив рыжие брови. Колдуны были уже совсем близко, они шли, словно стихия, словно единая волна, где уже не было отдельных людей, а было только целое войско. Возможно, богатыри выглядели сейчас так же, но Ратмир никак не чувствовал себя частью этого единства, он понимал, что не сможет убить и в душе рассчитывал, что всё закончится быстро. Два войска остановились напротив друг друга, и бритоголовый вождь колдунов заговорил:
  - Пропустите нас, и мы не причиним вам зла.
  - Зря вы вернулись, - отвечал Олег, - мы не пропустим вас, покуда мы живы.
  - Что ж, да будет так. Клан Змея, в атаку!
  - Богатыри, в атаку!
  И вот витязи набросились друг на друга, копья ударили по щитам, а некоторые по кольчугам, доставая до живой плоти. Ратмир стоял позади, Гарольд же, вместе с Эдвардом Хромым и братьями-печенегами сражались в первых рядах. Талмат и Госта как всегда действовали сообща, понимая друг друга без слов. Старший брат орудовал копьём, младший мечом. Оба они набросились на одного колдуна с копьём в руке, и, казалось, у него нет никаких шансов, но как бы не так. Чародей так ловко вращал копьё над головой, что к нему невозможно было подступиться. Талмат несколько раз пытался ударить, но его копьё тут же было отбито, как и меч младшего брата. Госта, закрыв щитом голову, пытался ударить врагу по ногам, но другой чародей тут же воспользовался этим и нанёс сверху удар копьём. Если бы Талмат вовремя не отбил вражеский клинок, то, наверняка, тот пробил бы шею младшему печенегу. Братья отскочили назад, но затем снова бросились в атаку. Гарольд в это время мерился силой с чародеем один на один, у Эдварда Хромого и вовсе сломалось копьё, и он взялся за меч. Некоторые колдуны уже были ранены, как и некоторые богатыри. Были и убитые, но среди них Ратмир не узнал никого из сотни Олега. Здесь были почти все мужчины с заставы, были и юные сводные братья Агнии, испытавшие на себе всю мощь Гарольда в первый день присутствия его на Змеиной Заставе. Но сейчас Ратмир думал о себе, думал лишь о том мгновении, когда ему придётся пойти в атаку. Гарольд изо всех сил пытался ранить врага, но вместо этого лишь сам подставлялся под удар, закрываясь щитом. Колдун был не так крепок телом, зато был намного быстрее и ловчее. Талмату и Госте повезло больше. Чародей, с которым они бились, в конечном итоге, вымотался, стал опускать щит, от чего и получил копьём смертельную рану в шею. Но на его место тут же пришёл другой чародей, который набросился на братьев-печенегов, не дав им отдохнуть.
  Но вот Талмат и Госта стали отходить в тыл, за ними Гарольд и Эдвард, на их место приходили другие богатыри, уставшие не так сильно. Ратмир сделал несколько шагов вперёд и увидел вражеское копьё, устремившееся ему в голову. Юный богатырь поднял щит и отбил удар, который оказался столь сильным, что чуть не сбил его с ног. Филипп и Айрат тоже приняли на себя по такому удару, но последний смог ещё атаковать в ответ. Он вышел один на один с чародеем, который чему-то смеялся прямо в лицо врагу. Филипп набросился на другого колдуна, который уже был ранен в ногу и истекал кровью. Ратмир вспомнил его совет и решил держаться поближе к Айрату. Но едва он попытался переместиться, как почувствовал, что чьё-то копьё пытается догнать его в спину. Ратмир присел и лишь чудом избежал страшного ранения. Буквально бегом он ушёл от схватки с колдуном. В голове вдруг возник образ смеющегося над ним Гарольда, переводящего дух где-то позади. Но теперь Ратмира это мало волновало. Быстро он оказался рядом с Айратом, который с невероятной скоростью наносил и отбивал удары врага. Ратмир хотел ему помочь, но понял, что со своей медлительностью будет только мешать. Он уже чувствовал себя здесь лишним, поскольку ни с кем не сражался, а только занимал место и чувствовал, как страх переполняет его. Нужно было что-то делать, нужно было сражаться. И тут от ужаса холод прокатился по всему его телу. Копьё колдуна прошло над щитом Айрата. Щит лишь немного смог задержать его, но острие клинка прошло дальше и поразило богатырям прямо в глаз. Айрат дико вскрикнул от боли и откинул голову назад, а колдун замахнулся уже копьём для второго, смертельного удара. И тут уже Ратмир почувствовал, как здравый рассудок покидает его. Он с криком бросился вперёд, хоть и понятия не имел, что ему делать. Богатырь ударил по древку копья колдуна, прижал его к земле, и оно переломилось. Но тут же Ратмир почувствовал, как сильная рука вырвала у него из рук щит, а сильная нога пнула его в лицо и свалила на землю. Тупая боль охватила Ратмира, губы сразу зажгло, рот наполнился землёй и кровью. Колдун, оставшись без копья, недолго думая, достал из ножен меч. Раненный Айрат как мог встал в боевую позу. Ратмир стал подниматься на ноги, держа в руке одно лишь копьё. Он видел, как Айрат отбивает удары, даже не пытаясь атаковать, и снова побоялся ему помешать, а, возможно, побоялся получить смертельную рану. Теперь Ратмир снова вспомнил Милану. Как глупо, как мелочно с его стороны было сердиться на неё. Княжна любила его, хоть и совсем не долго, он был счастлив, и после этого уже не жалко умереть. Ратмир сжал в реку копьё и с криком побежал на врага. Острие угодило прямо в щит колдуну и пробило его насквозь. На мгновение Ратмир обрадовался, подумав, что ранил чародея, но потом вдруг понял, что хоть и копьё пробило щит, тела врага оно не задело. Богатырь с силой потянул оружие на себя с целью вырвать шит у врага, Айрат пошёл в атаку. Колдун одновременно пытался удержать щит и отбить мечом клинок врага, последнее у него получилось хуже, и копьё с силой пробило ему плечо. Кольчуга чародея тут же окрасилась в красный цвет, а лицо наполнилось яростью. Колдун закричал, словно дикий зверь и отбросил в сторону щит вместе с копьём, торчащим из него и держащим его богатырём. Ратмир снова оказался на земле. Чародей переложил меч в другую руку, Айрат ринулся в атаку, но получил ногой по щиту. Казалось, силы колдуна увеличились, богатыри только разозлили его. Чародей даже без щита теперь атаковал и в какой-то момент обрубил копьё противника. Айрат остался с одним щитом, а меч колдуна всё разил и разил, пытаясь достать его сверху. Но тут богатырь изловчился и попал ему щитом по запястью. Пальцы чародея разжались, меч его упал на землю. И тут Ратмир вдруг увидел на эфесе его клинка знакомое изображение. Крест с закругленными концами, как на том амулете, что оставил ему его отец. Этот символ манил Ратмир, меч превратился словно в живой, и человеческим голосом подзывал к себе юного богатыря. В этой время Айрат лежал уже на земле, а чародей сидел сверху, пытаясь вырвать у него щит. Ратмира вдруг охватило необъяснимое желание завладеть мечом этого колдуна, подержать его в руке, познать его силу. Богатырь пополз, оставаясь как можно более незамеченным. Он взялся за эфес меча и почувствовал какое-то незнакомое ему, невероятное удовольствие от обладания. Меч идеально лёг в его руку, он был совсем не тяжёлый, идеально сбалансированный, он будто бы плавал в воздухе и сам направлял держащую его кисть для удара.
  - Ратмир, - послышался голос Айрата. Колдун уже схватил его за горло, пытаясь удушить, но и сам богатырь пытался душить его в ответ.
  - Ратмир, давай, убей же его!
  Ратмир в ужасе вдруг опомнился. В его руке был меч, а его друг умирал. Любое промедление стоило ему жизни. А меч словно водил его рукой, словно тянул в битву. 'Только ранить, только ранить его, - твердил про себя богатырь, - совсем слегка'.
  - Ратмир!
  Меч словно сам направился к чародейской плоти, потянув за собой богатыря. Руки Ратмира стали словно не его руками, он чувствовал, как стал разрывает кольчугу, проникает в плоть, в такую же плоть, как у него, только чужую. Все человеческие чувств, страхи, судьба заключались в этой плоти, и теперь огромная кровоточащая рана в спине забирала из неё жизнь. Ратмир пробил его насквозь и сам ужаснулся от неожиданной силы своего удара. Но не это больше всего ужаснуло его. Ратмир попытался достать меч из чародея, но сталь не хотела выходить, а затем вдруг начала как-то странно колебаться, издавая странный звон. Богатырь хотел отпустить эфес, но не смог, руки словно приросли к мечу. И Ратмир чувствовал, как из чародея выходит жизнь, как она поднимается по клинку и переходит в него. Богатырь дрожал всем телом, но не от страха, а от неведомой силы, поражающей его, идущей от меча. Ужасная стихия сотрясала его, наполняла какой-то неистовой злобой, яростью, мощью. Наконец, Ратмир смог достать меч из раны врага, в этот момент он чувствовал странный прилив наслаждения, какой не испытывал рядом с княжной. Тогда счастье было спокойным и постепенным, сейчас же он охватило богатыря резко и с невиданной мощью вознесло в небеса. Пропала боль, пропали всех страхи и ужасные воспоминания, пропали даже сомнения в себе. Ратмир словно чувствовал себя богом, и единственное, чего он хотел, это испытать это ещё раз. Но когда прилив наслаждения закончился, богатырь в ужасе отбросил клинок. Что-то незнакомое, что-то страшное проникло в него и завладело им. Ратмир испытывал совсем незнакомые, чуждые ему эмоции. Кровь кипел, и он начал молиться о спасении своей души.
  - Дурак, подбери меч, - послышался рядом голос Гарольда. И Ратмир вдруг почувствовал странное желание набросится на скандинава, вырезать ему сердце, перегрызть ему горло зубами. Он назвал его, великого художника, достойного любви княжеских особ дураком. Ратмир снова схватился за эфес меча, но теперь ему было уже не до Гарольда. Убитых богатырей было гораздо больше, чем павших колдунов, чародеи не уступали, и потому сам сотник Олег повёл богатырей в бой. Странно, но в тот момент Ратмир почему-то забыл даже о раненном Айрате, забыл о Филиппе, забыл обо всём. Он хотел одного - мести. Мести колдунам, мести людям, мести всему миру, так несправедливо с ним обошедшемуся. Эти желания пугали Ратмира, но он чувствовал, что только они сейчас могли спасти ему жизни. Он уже не испытывал страха, теперь он чувствовал лишь слепую ярость. Убить кого-нибудь, хоть кого-нибудь ещё, хоть ещё раз испытать это наслаждение. И к чёрту Милану, она никогда не дала бы ему такого счастья. Ратмир позабыл и про свой щит, позабыл обо всём на свете и шёл в атаку с одним мечом. Это было неразумно, но ничто уже не могло его остановить. В это время Талмат и Госта уже набросились на очередного чародея. Братья были перепачканы кровью, не понятно лишь, своей или чужой. В этот момент Ратмир вдруг подумал, что и у него кольчуга и лицо, наверняка, перепачканы в крови врага, от этого к горлу подкатил неприятный комок, но тут же исчез. Нужно было сражаться, нужно было помочь своим товарищам. Если про братьев-печенегов ничего сказать было нельзя, то вот Гарольд, очевидно, был уже ранен, и ни раз. Кольчуга его была порвана на плече и на рёбрах, двигался он уже не так быстро и уверенно. Чародей, которого скандинав выбрал себе в соперники, имел явное преимущество. Но богатыри явно не собирались отступать. Олег стоял на своём и сражался с колдуном на равных. Казалось, вся мощь богатырского войска сейчас сосредоточилась лишь в нём одном. Но и сотник начал изматываться и слабеть. Этого нельзя было допустить, и Ратмир бросился к нему на помощь. Повторилась такая же ситуация, как и с Айратом. Ратмир не никак не мог подступиться, никак не мог сообразить, как ему атаковать так, чтобы не блокировать атаку сотника. И юный богатырь решил выждать подходящего момента. Олег сражался как лев, но он уступал, всё больше защищался и всё меньше атаковал. Он сражался с щитом и копьём, как и его противник. Только сейчас Ратмир вдруг опомнился и смекнул, что стоит с одним мечом в руках и совершенно не понимает, как с таким оружием сможет одолеть столь мощного чародея.
  Но вот послышался треск древесины, копьё Олега и копьё чародея сломались почти одновременно. Сотник первым переломил ногой древко оружия противника, но тот тут же уравнял шансы. Олег достал меч, его враг сделал тоже самое. Ратмир счёл этот момент самым подходящим для атаки, но сотник лишь оттолкнул его плечом, как назойливого мальчику и не дал вступить в бой. Его рука занесла меч над головой чародея и поразила его сверх в грудь. Колдун едва устоял на ногах, а затем с силой рубанул мечом и в одно мгновение вместе кисти у сотника появился мясной обрубок с бьющей фонтаном кровью. Впервые на памяти Ратмира Олег вскрикнул от боли и отшатнулся в сторону. Чародей схватил его отрубленную кисть и вместе с мечом достал из своей плоти. Раны проходила вдоль его груди, разрезала мышцы, обнажая страшную плоть, но всё же была не глубокой. Колдун тяжело дышал, с трудом он размахнулся, и меч скользнул по телу Олега от живота до плеч. На этом месте на кольчуге тут же появилась красная полоска. Сотник упал на колени, враг занёс меч для решающего удара, но в этот момент меч его со звоном был отбит другим клинком. Ратмир подоспел вовремя, снизу-вверх он насквозь пробил мечом колдуна и увидел, как изо рта его врага хлынула кровь. Чародей был убит, юный богатырь и не ожидал от себя такой ловкости, не ожидал, что сможет совершить такой кувырок и нанести удар снизу. Но ему удалось, и снова прилив сил и странного, порочного наслаждения завладел его телом. Ратмир чувствовал невероятное могущество, чувствовал, что может в одиночку справиться с целым войском. Он будто стал ещё быстрее и сильнее, и, видимо, мощь его будет пребывать с каждым убитым. Но тут прилив наслаждения прошёл, и Ратмир почувствовал острую невыносимую боль. Он опустил взор и увидел торчащую из его тела сталь. Богатырь сумел достать колдуна, но и колдун сверху достал его, и пробил насквозь его грудь. Ратмир хотел вскрикнуть, но тупая боль сковала его лёгкие. Стало невероятно тяжело дышать. Из последних сил богатырь достал клинок из тела мёртвого богатыря и повалился на спину. Дышать было всё тяжелее, каждому вздоху что-то мешало, с каждым вздохом раздавались хрипы в груди. Ратмир видел чистое небо, видел облака, принимавшие самые причудливые формы и чувствовал, как тьма поглощает его. В небесах привиделся образ Миланы. Как она смотрела на него, как она держала его за руку и признавалась в любви! Ради этого стоило жить, а без этого оставалось лишь умереть. Почему-то Ратмир подумал, что хорошо было бы умереть именно сейчас, когда он изменил себе, стал убийцей, и когда с неба на него смотрела голубоглазая возлюбленная.
  ГЛАВА 15.ВОЕВОДА.
  Тьма разрасталась, пока не поглотила всё вокруг. Ратмир падал в эту тьму, как в воду, летел и кружился в падении. Где-то вдалеке был ещё кусочек неба с пушистыми облаками, раненные и разъярённые богатыри и чародеи, земля, обильно политая кровью. Теперь на всё это Ратмир смотрел словно через какую-то трубу, и всё это становилось всё меньше и меньше, а тьма становилась всё больше, пока не осталась лишь одна мысль. Милана. Почему-то она плакала, ей было жаль его. Ратмир тянулся к ней всей душой, но и она была слишком далеко. А затем всё исчезло. Страх и отвага, боль и счастье, ненависть и любовь - целые океаны страстей вдруг стали ничем. Как же хорошо, как же вовремя было умереть сейчас, но он не ещё не умер. Что-то барабанило в его груди, настойчиво отбивая ритм. Сначала тихо и едва заметно, потом всё сильнее и уверенней, затем уже с неистовой силой. Сердце билось, кровь ударила в виски. Ратмир открыл глаза и почувствовал, как с болью грудь его поднимается и опускается при каждом вздохе. В нос ударил неприятный запах крови и сырой плоти. Ратмир увидел деревянный потолок на бревенчатых стенах, окна с плотно закрытыми ставнями и настежь открытый дверной проём, через который доносилось кудахтанье кур и яростный гогот гусей, каким они встречали каждого прохожего, который, по их мнению, представлял для них опасность. Богатырь был жив, в этом не было сомнения, как и в том, что он был уже не на поле боя, а в какой-то избе. Ратмир сделал над собой усилие, приподнялся на локтях и осмотрелся получше. Он лежал на лавке, рядом было множество таких же лавок, на которых лежали раненные витязи. Все они были без сознания, раны их были обмотаны повязками. Ратмир взглянул себе на грудь и увидел там такую же тугую повязку, которая и мешала ему дышать. Он принялся снимать её, и вскоре выбросил ткань на пол. Справа на груди появился уродливый красный шрам, вероятнее всего, такой же был теперь и на спине. Ратмир понимал, что ему пробили лёгкое, но из-за этого для него ещё большей было загадкой, почему он выжил. Рядом с ним лежал в ножнах меч, добытый им в бою, с изображённым на нём крестом с закругленными концами.
  - Ратмир, - послышался вдруг знакомый голос. Но раньше этого голос звучал властно и уверенно, теперь же был еле слышен. Ратмир стал глазами искать сотника Олега и вскоре нашёл его на одной лавке в углу избы. Богатырь снова сделал над собой усилие и поднялся на ноги. Он чувствовал в себе силу, будто и не был ранен. Ратмир подошёл к воеводе и на мгновение ужаснулся увиденному. Олег теперь выглядел жалко, весь бледный, в окровавленных повязках, а вместо руки, уверенно держащей меч в бою, теперь был перевязанный окровавленными тряпками обрубок.
  - Ты жив, слава Богу, - сказал он Ратмиру.
  - Ты тоже жив, сотник, - отвечал ему богатырь.
  - Да, ты спас мою жизнь, - отвечал он, - этого я никак от тебя не ожидал. Но ты лишь продлил мои мучения. Я не выживу, вашим новым сотником станет Гарольд, я уже распорядился.
  - Этот рыжий скот будет повелевать нами? - возмутился вдруг Ратмир и сам удивился ноткам ненависти, прозвучавшим в его голосе.
  - Он - хороший воин, - спокойно отвечал Олег, - но это всё временно. Вольга найдёт нового сотника, как только вы вернётесь в Новгород. Послушай, Ратмир. Мы все думали, что ты слабак, избалованный неженка, а ты оказался совсем не то. Ты убил двоих, мы думали, что и сам ты погиб. Но Филипп был прав, не нужно было нам брать тебя с собой в тот бой. Мы чуть не потеряли тебя.
  - Мы победили? - спросил Ратмир, словно и не слышал его слов.
  - Да, мы заставили их отступить, - отвечал сотник, - но сил преследовать их больше не было. Возможно, они ещё вернуться, но стены Змеиной Заставы крепки и смогут защитить вас.
  - А что Змей Горыныч? Он так и не появился? Вообще, сколько времени я пробыл в беспамятстве?
  - Ты спал недолго, битва была вчера. Мы не видели никакого Змея Горыныча. Более того, мы взяли в плен троих колдунов. Двое умерли от ран, но один по имени Захар, жив. Все они сказали, что ничего не слышали ни про какого Горыныча. Но мы узнали много другого. Оказывается, вождь Усыня недавно умер. Не погиб в бою, а просто упокоился, как самый обычный смертный старик. Мстислав объявил себя новым вождём, но за ним пошли не многие. Появились и другие вожди, за ними тоже пошли колдуны. Клан Змея распался, его больше нет. Конечно, Мстислав считает своих колдунов кланом Змея, они даже оставили себе старое знамя, но они уже совсем не то, что раньше. Чтобы подтвердить своё право называться кланом Змея, они и решили вернуться на землю, которая когда-то была их родиной. Они и не рассчитывали встретить здесь такое сопротивление. Думаю, Мстислава теперь свергнут, если он не согласиться уйти обратно за Волгу. Им конец. Но есть и другие вожди, которые сейчас далеко, но которые что-то замышляют, и, вероятно, один из них и есть тот самый Змей Горыныч, не дающий тебе покоя. Но они уже на страшны, нашей земле, клана Змея окончательно уничтожен, он больше не возглавит восстание, он больше не побеспокоит нас, с ним покончено, и можно жить спокойно. Вернуться в Новгород, завести семью, растить детей и забыть весь этот ужас. Теперь нам ничто не угрожает, теперь нам не нужно быть жестокими и видеть в каждом врага. Теперь война окончательно завершилась, мы победили. Нужно как можно скорее сообщить об этом в Новгород.
  - Закончилась? - не своим, полным злобы голосом произнёс Ратмир, - Ну уж нет, ничего не закончилась. Вы вытащили меня из храма, дали оружие, заставили убивать. 'Ангел упавший в грязь'. Да я теперь настоящий убийца, такой как же, как и все вы. Ненавижу, поскорее бы ты уже сдох.
  Под конец он почувствовал, что на глазах у него наворачиваются горькие слёзы отчаяния и отвернулся. Ратмир не видел выражения лица Олега, но чувствовал странную злобу, поднимающуюся у него в груди. От собственной дерзости у него закружилась голова, но юному богатырю нравилось это ощущение, он чувствовал в себе силу и радовался немощи сотника. Ратмир вышел на улицу, щурясь на солнце и увидел вдали толпу богатырей. Все выжившие и не тяжело раненные из сотни Олега собрались теперь здесь.
  - Монашек, чтоб я сдох, сукин ты сын, живой! - послышался задорный бас Гарольда.
  - Неужто, Варяг, ты думал, что я сдохну раньше тебя? - бросил ему Ратмир, - да я ещё помочусь на твоей могиле.
  И снова голова словно опьянела от неслыханной дерзости, которую он себе позволил. Ратмир знал, что скандинавы обижаются, когда их называют варягами, ведь у них там так много племён, у каждого своё название, своя история, а на Руси у всех у них была одна кличка, данная при этом чужеземцами. Гарольд вытаращил на него удивлённые глаза, но в следующий момент громко расхохотался, засмеялись и другие.
  - Ратмир, - подбежал Айрат и крепко обнял его, причинив боль. Глаз богатыря был перевязан повязкой через голову, лицо было бледно, как мел.
  - Этого не может быть, - разглядывал его Филипп, - твоя рана закрылась, за одну ночь. Это просто невозможно.
  - Истинно, ибо невозможно, так говорил Тертуллиан, - усмехался Ратмир, цитируя отца церкви, - Мне бы сейчас вина.
  - Бабу тебе нужно, - снова заговорил Гарольд, - найди себе вдову какого-нибудь многожёнца, подари что-нибудь, по Турлиана своего расскажи, и она твоя.
  Ратмир застенчиво опустил взгляд, и скандинав тут же это заметил.
  - А, смотри-ка, прикончил двоих, а всё строит из себя святошу. Неужто тебе бабу не хочется? Только не ври, после боя всем хочется, больше, чем вина.
  - Посмотрим, - лишь отвечал Ратмир, глядя ему в глаза.
  - Ладно, пойдём, - уводил его Филипп.
  - А Филипп, кстати, тоже разделался с двумя, - рассказывал Айрат, когда они ушли уже достаточно далеко, - а всё скромничал. Я-то ни одного не убил, да ещё и глаз потерял.
  - Мне просто повезло, - отвечал Филипп, - но здесь нечем хвалиться. Я молился, и Бог помог мне.
  - Бог лишь в одном мог помочь тебе, - заговорил вдруг Ратмир, - если бы позволил умереть. Но он хочет, чтобы мы убивали, чтобы губили свои души. А может, Бога и вовсе нет? Мы просто копошимся здесь, как черви, истребляем друг друга, а потом сдохнем, и ничего от нас не останется. И был ли смысл убивать друг друга? Хотя, только это нам и остаётся в этой грязи.
  - Эх, Ратмир, вижу ты очень расстроен, - с пониманием говорил Филипп, - мы все расстроены. Пойми, этот мир ужасен, он действительно грязный и мерзкий, как ты говоришь. Но это лишь испытание. Нужно прожить в этой грязи и не смешаться с ней, и тогда в конце времён мы воскреснем и будем с Богом. А те, кто смешаются с грязью, так в ней и останутся.
  - И ты действительно веришь в это?
  - Да, и ты должен верить, потому как ты - богатырь.
  - Я должен верить только потому, что должен? А если я не могу? А если я не хочу? Что будет? Бог накажет меня? Что же он не наказывает, что же не даёт мне умереть, а всё мучает. Хочет посильнее извалять меня в грязи? Думает, что это смешно?
  - Да уж, смешно, - усмехнулся Айрат.
  - И что же он не наказывает меня? - продолжал Ратмир, - вот он я, в его руках целая Вселенная. Что же он не разделается со мной?
  - Ратмир, я не узнаю тебя, - поднимал голос Филипп.
  Ратмир и сам не узнавал себя, чувствовал, будто говорит не он, а кто-то чужой говорит его голосом. Каждое слово причиняло ему боль, но он всё равно говорил. Теперь же он вдруг замолчал и оглядел своих собеседников. Один с перевязанным глазом, лицо наполовину опухшее, может, и не выживет, а всё смеётся чем-то, радуется. Другое с полным сочувствия лицом излагает какие-то богословские истины. Потерял семью, потерял себя и уже давно должен был умереть, но всё боится, и оправдывает свой страх смерти религией. Обоих здесь не должно было быть, оба были словно живые мертвецы. Ратмир вдруг почувствовал невероятное отчуждение. Они никогда не поймут его, они даже говорят на разных языках, он не знает их, а они не знают его.
  - Ты и не знал меня, - бросил Ратмир Филиппу и, повернувшись к нему спиной, пошёл прочь. Наконец-то он остался один, но какая-то чужеродная, неистовая ярость кипела внутри него, затуманивала разум. Он не понимал, что с ним происходит, и никто не мог объяснить ему, в чём дело, никто, кроме волхвов. Если они ещё на заставе, нужно было непременно их разыскать. Они должны Ратмиру, в своё время он хорошо выручил их, хоть и не все воспользовались его помощью. Но сейчас богатырь даже радовался тому, что не все чародеи покинули заставу. Ноги словно сами принесли его к знакомой избе. Почему-то Ратмир был уверен, что здесь кто-то есть, но сколько он ни стучал, ему не открывали. Он уже собирался уходить, но тут за спиной услышал деревянный скрип.
  - Тебе чего? - спросил незнакомый голос.
  - Мне нужны волхвы, - обернулся Ратмир, - нужно поговорить с ними.
  - Волхвы уже давно все заставу покинули, ещё во время второго крещения, - отвечал полуслепой горбатый старик, - нешто ты не знаешь?
  Ярость клокотала внутри Ратмира. Он достал из ножен свой меч, тот самый, которым зарезал двух чародеев и ткнул им в грудь старика. Тот в ужасе попятился, и богатырь вошёл в дом.
  - Говори, где волхвы, - кричал Ратмир, словно в бреду, - или умрёшь.
  - Не тронь его, - послышался рядом чей-то голос. Ратмир повернулся и увидел Доброслава. Рядом с ним был уже знакомый волхв с большой родинкой возле носа и пара молодых волхвов.
  Ратмир убрал меч от старика, но не спрятал его в ножны.
  - Вот вы где, - проговорил он, - прячетесь. Сначала в избе меня заперли, а теперь дверь не открываете. Нет уж, так не пойдёт.
  - Что тебе нужно? - спокойно спрашивал Доброслав, а молодые волхвы уже нахмурились и напряглись, готовясь разделаться с дерзким хамом.
  - Мне нужны ответы, - заговорил Ратмир, чувствуя некоторую неловкость, - кроме вас мне некому помочь. Я совсем запутался. Сначала эти сны. А теперь - вот. Я убил двоих колдунов, меня ранили, я знаю, рана был смертельна, но я выжил.
  - Дайте ему рубаху, - произнёс Доброслав, - не дело по заставе в одних штанах расхаживать. А теперь садись, богатырь, говори.
  - Ратмир, - сказал Ратмир, усевшись на лавку, - меня зовут Ратмир. Ты, владыка, сказал, что во мне есть чародейская кровь. Я подумал, что ты чем-то поможешь мне разобраться в себе.
  - Я вижу в тебе не только чародейскую кровь, - отвечал Доброслав, - я вижу в тебе силу, как у инициированного чародея. Да и оружие у тебя чародейское. Скажи, кто тебя инициировал?
  - Меня никто не инициировал, - отвечал Ратмир, натягивая рубаху, - я взял этот меч в бою и убил двух колдунов. При этом я почувствовал что-то странное, будто я забрал их силу.
  - На это способен лишь инициированный чародей, - настаивал на своём Доброслав, - без инициации ты просто не научен забирать силу через оружие. Колдуны годами учатся наводить порчу, как мог ты освоить это ремесло за пару дней?
  - Мне и самому интересно.
  - А может быть так, что в бою он сам себе инициировал? - спросил волхв с родинкой у носа гнусавым голосом, - такие случаи прежде бывали. Бывало, человек и не знает, что в нём чародейская кровь, а потом убьёт, и всё, он чародей.
  - Добран, это было в древности, - скептически отвечал Доброслав, - тогда и чародеи были сильнее, и чар в мире было больше, теперь всё по-другому, ты и сам это знаешь.
  - Знаю, - раздражённо отвечал Добран, - но как тогда это объяснить? Кто его инициировал?
  - Если он самоинициировался, тогда я ничего не понимаю, - опустил руки Доброслав.
  - Кто я теперь такой? - не сдавался Ратмир, - Скажите, что я теперь такое? Колдун ли я? Или что-то другое? Скажите, иначе я просто сойду с ума!
  - Ты не колдун, - отвечал Доброслав, - колдуны - чистокровные чародеи, и очень гордятся этим. Но только колдуны могут убивать чародейским оружием, забирая силу у врага. Нам, волхвам, такое не подвластно. И это ещё одна загадка для меня.
  - А может он волшебник? - предположил один молодой волхв.
  - Что это значит? - ухватился за его слова Ратмир.
  - Есть волхвы, есть колдуны, а есть волшебники, - отвечал Доброслав, - Первые служат людям, вторые служат себе, и лишь волшебники могут служить и себе и людям одновременно. Волхвы - знатоки светлых чар, тёмные чары мы знаем, но плохо. Колдуны, напротив, знают больше тёмные чары, а в светлых чарах мало что умеют. Но иногда в клане волхвов или в клане колдунов появляются волшебники - чародеи, которые в равной степени владеют и светлыми, и тёмными чарами. Они могут быть полукровками, как волхвы, но через волшебников кровь может очиститься, и, если они захотят, их потомки будут уже колдунами, чистокровными. А могут быть и чистокровными от рождения, но иметь детей от людских женщин, которые будут полукровками. В общем, без волшебников чары вообще не имели бы смысла. Говорят, было время, когда все чародеи были волшебниками, но это было очень давно. Доподлинно известно, что раньше волшебников было больше, и появлялись они часто. Но никто не рождается волшебником и не становится им сразу после инициации. Часто проходят годы и даже десятилетия после инициации, прежде чем чародей станет волшебником. Волшебники несут в себе равновесие чар, и потому почитаются и колдунами, и волхвами, могут быть вождями и тех, и других. Но ты никак не можешь быть волшебником.
  - Что же я такое, и что позволило мне выжить?
  - Твой меч очень необычный, - продолжал верховный волхв, - я узнаю этот знак на нём, крест Коловрата. И сталь знакомая. Такие мечи делали только в одном месте - на Сорочинской горе. Она так называлась, потому что волшебник, возглавлявший тамошних волхвов, именовал себя Сорочинским Мастером.
  - Делали? - переспросил Ратмир.
  - Да, уже не делают. Всех чародеев Сорочинской горы уничтожили богатыри. Как и всё их оружие. Так что такой меч в наше время - это больше редкость.
  - А что ты скажешь на это, владыка?
  Ратмир запустил руку в карман своих штанов и достал оттуда амулет на старой, перепачканной от времени верёвке.
  - Тот же знак, - говорил богатырь, - он достался мне от отца.
  Доброслав, не спрашивая разрешения, выхватил у Ратмира амулет и зажал его в руке. Затем волхв закрыл глаза и на время погрузился в себя. Когда он открыл глаза, то вернул оберег его владельцу.
  - Я чувствую в нём сильные защитные чары, - произнёс он, - сомнений нет, что он с Сорочинской горы. Но такие обереги работают, лишь пока жив чародей, их изготовивший. Или, если... Кем был твой отец, юноша?
  - Его звали Вышеславом. Я мало помню его.
  - Я слышал, что все Сорочинские чародеи погибли вместе со своим Мастером. Но что, если кто-то из них спасся?
  - Мой отец скончался три года назад, - отвечал Ратмир.
  - Есть такие хитрые чары, которые позволяют сохранять силу оберега и после смерти чародея. Например, если он передаёт свою силу кому-то из родственников и передаёт ему амулет. Но твой отец не мог тебя инициировать. Значит, здесь что-то другое. Я уверен, что оберег действует, и очень хорошо. Правда, работать он начал только после твоей инициации. Он позволяет твоим ранам быстро исцеляться, защищает от злых чар, и защищает при этом только тебя, и того, кому, возможно, ты подаришь этот оберег. Всё это очень необычно.
  - Что ж, спасибо за помощь, - поднялся с места Ратмир. Ему уже надоело смотреть на недоумение волхвов, к тому же, он узнал уже всё, что хотел узнать.
  Но Доброслав задержал его.
  - Думаю, не нужно тебе говорить, что если выдашь наш секрет, то мы выдадим твой. Ты нас не видел и с нами не говорил. Если что, нас вообще нет в городе. Мы договорились?
  - Договорились, - бросил лишь волхву Ратмир и переступил через порог. Но как только он ушёл, прежняя уверенность покинула его. Неужели он больше не человек? Неужели он теперь станет врагом всех тех, кого до этого считал своими друзьями? Нет, в это невозможно было поверить, от этих мыслей стало невероятно тяжело на сердце. Ратмир уже принёс богатырскую клятву, и не мог нарушить её. Вечером ещё одна печальная новость встревожила его сердце. Сотник Олег Медведь скончался, его мучениям пришёл конец. Новым сотником стал Гарольд, сын Тормунда. Это не предвещало ничего хорошего.
  ГЛАВА 16.АЙРАТ.
  Ратмир проспал крепким сном всю ночь. Ничто не потревожило его, никакие кошмарные сновидения не донимали. Змей Горыныч словно отступил, устрашившись силы оберега. Ратмир больше не горел изнутри и впервые за долгое время выспался. Он чувствовал невероятную силу, будто бы обманул саму смерть. Амулет заживлял его раны, не позволяя ему погибнуть, а его меч по силе превосходил клинок каждого воина на заставе. Ратмир не знал, что ему делать с этой внезапно обретённой силой, но чувствовал странное, пугающее могущество. Он мог теперь одолеть даже Гарольда один на один, он - его худший ученик, как признавался некогда сам скандинав. Ратмир решил проверить это при первом же удобном случае, потренироваться с сотником. Богатырь зевнул и лениво потянулся на лавке. Он здоров, он силён, он могуч. С этой мыслью Ратмир поднялся на ноги и направился к умывальнику. Он был в самом лучшем расположении духа, рана его почти уже его не беспокоила. Напоминанием о ней был лишь красный струп. Ратмир умывался прохладной водой, и в этот момент ему казалось, что даже телом он стал крупнее, и у него значительно прибавилось физической силы. Возможно, так оно и было, ведь богатырь теперь с лёгкостью высоко поднимал щит и копьё в бою, умело орудовал мечом. Неподалёку показалась фигура Филиппа, казалось, богатырь был чем-то серьёзно опечален. Ратмир окликнул его. Ему не терпелось поделиться со своим другом радостными новостями о улучшении своего самочувствия. Но Филипп словно не слышал его и с печальным выражением лица думал о чём-то своём.
  - А ты чем так расстроен? - спрашивал Ратмир, - Что-то случилось? Я проспал что-то важное.
  - Да, кое-что ты проспал. - отвечал Филипп, - Айрат, видимо, тронулся умом. Ночью он совершил нечто совершенно глупое и мне не понятное. Зачем-то пробрался к избе, где был заточён Всеволод Хрящ и отпустил его. Представляешь? Олег скончался, и застава осталась без воеводы. Видимо, Айрат хотел сделать воеводой снова Всеволода. Но при этом он ни с кем не посоветовался, даже со мной. Действовал тайно и только по своему усмотрению. Но он не смог осуществить задуманное. Талмат и Госта почему-то не спали ночью и схватили его. И отвели к Гарольду. Наш сотник пришёл в бешенство, и тут же объявил себя новым воеводой заставы. А Айрата и Всеволода приказал заточить в погребе. Сегодня, в полдень он решил учинить над ними суд, и сдаётся мне, новый воевода будет беспощаден.
  - В каком смысле? - недоумевал Ратмир, - уж не хочешь ли ты сказать, что он прикончит Айрата? Неужели ты допустишь это?
  - Посмотрим, нужно дождаться суда. Не думаю, что Гарольд решиться его казнить. Это будет прямым нарушением богатырской клятвы. Никто из богатырей не может отнять жизнь у христианина или причинить ему тяжёлые увечья. Он должен сначала добиться отлучения Айрата от церкви, а на это есть право лишь у отца Иоакима.
  Ратмир, прищурившись, взглянул на солнце, и с тревогой для себя обнаружил, что уже скоро полдень.
  - Я поговорю с Айратом, - решительно произнёс он, - Где его держат?
  - Оставь эти глупости, Ратмир, - устало отвечал ему Филипп.
  Но Ратмир и не думал отступать. Он знал, где держали в заточении Всеволода Хряща, возможно, там же находился и Айрат. Нужно было поговорить с ним, нужно было всё выяснить ещё до суда. Ещё издали Ратмир приметил возле избы Талмата и Госту. Печенеги караулили здесь кого-то, сомнений не было, их пленник был очень важен для Гарольда. Ратмир шёл прямо на них, не замедляя шагу, пока ладонь Талмата не прикоснулась к его груди и силой остановила богатыря.
  - Ты куда собрался? - строго спросил он.
  - Мне нужно поговорить с Айратом, - отвечал лишь Ратмир, грубо отстраняя руку печенега.
  - К нему не велено никого пускать. Так что лучше топай отсюда.
  Последние слова кольнули Ратмира прямо в сердце, и, опустив руку на эфес своего чародейского меча, он решительно произнёс:
  - Я поговорю с ним. Против вашей воли или нет.
  - О, а Монашек совсем страх потерял, - усмехнулся Госта, доставая из ножен свой меч. Ратмир сделал тоже самое. Он был уверен, что не погибнет сегодня, но очень хотел попробовать свои силы, испытать свои возможности в схватке с этим искусными воинами. Но тут кто-то сзади схватил его за руку. Ратмир обернулся и увидел разгневанного Филиппа.
  - Ты с ума сошёл? - неистовствовал он, - Или тебе жить надоело? Решил таким дурацким способом покончить с собой? Ты хоть понимаешь, как глупо сейчас выглядишь?
  И действительно, к Ратмиру вдруг пришло осознание, что, не смотря на всё то, что он пережил, в глазах окружающих он был всё ещё слабым, хоть и очень удачливым чудаком. В этот момент ему больше всего хотелось рассказать Филиппу про свою внезапно обретённую чародейскую силу, но богатырь понимал, что его друг - верный христианин не поймёт его и не одобрит. Пришлось спрятать меч в ножны и под дружные усмешки печенегов отступить. А вскоре появился и сам Гарольд в компании Эдварда Хромого и ещё пары богатырей. Воевода велел вести пленников на суд. Богатыри и все жители заставы стали стягиваться на центральной площади. Ратмир и Филипп пришли сюда в числе первых. Они видели, как рядом со связанным Всеволодом Хрящом вели так же связанного славного богатыря Айрата. Вид у последнего был ещё хуже, чем вчера: лицо было наполовину бледным как мрамор, наполовину красным и распухшим. Больше всего оно распухло вокруг отсутствующего глаза, закрытого тряпкой. Всем своим видом Айрат вызывал глубокое сочувствие, было видно, что он очень страдает от своей раны, и в это мгновение Ратмир был бы рад отдать ему своё оберег, лишь бы тот исцелился.
  - Начнём с тебя, Хрящ, - заговорил Гарольд, - сегодня ночью ты пытался поднять восстание против христианских богатырей, а, значит, и против самой христианской веры. Это тяжёлое преступление, скажешь ли что-нибудь в своё оправдание.
  - Хочешь, чтобы я оправдывался перед тобой? - злобно бросил ему Всеволод, - Меня поставил здесь воеводой новгородский воевода Вольга. Я правлю здесь по закону, и мне решать, как здесь править.
  - Любая застава имеет право низложить своего воеводу, если он не справляется, и выбрать нового.
  - Олега никто не выбирал, как и тебя, вы - заговорщики.
  Возможно, эти слова и задели Гарольда, но внешне он оставался спокоен, так как был слепо уверен в своём превосходстве.
  - Настоящий заговорщик - это ты, Хрящ, - произнёс он, - пустил на заставу волхвов, предал христианскую веру, заведя себе много жён....
  - Я пустил на заставу местных, чтобы усилить её, это никем не запрещено. Волхвы они, или нет, мне не ведомо. Ни ты, никто из твоих людей не видели, как они справляют свои ритуалы, и никто не знает, для каких целей стоят идолы на площади. А что касается моих женщин. Ты можешь доказать, что они мои жёны? Я не венчался с ними в церкви, у меня нет от них детей, я просто взял над ними опеку.
  - Довольно! - рявкнул Гарольд, - твои воины струсили на поле боя с колдунами. А сегодня ты хотел тайно, ночью напасть на нас, используя помощь предателя из числа нашей сотни. Ты виновен, таково моё решение воеводы.
  - И что ты сделаешь, воевода? - не сдавался Всеволод, - Твоя вера слаба, в ней слишком много правил. То ли дело, вера наших отцов. Правила не позволяют тебе наказать меня, я - христианин. Но я же исповедую и веру наших предков, верую вдухов и богов, верую, что после смерти стану тем, кем был при жизни и перед смертью. Я умру воеводой, и этого ты мне тоже запретить не вправе. Так что кончай валять дурака, и если уж не можешь отпустить меня, то пусть меня вернут обратно в заточение.
  - Ну уж нет, - сквозь зубы прорычал Гарольд, - так просто ты не отделаешься. Ты - нехристь, и я, как законный воевода Змеиной Заставы, признаю тебя врагом христианской веры и предателем, и приговариваю к смерти. Госта исполнит мой приговор.
  - Ты много на себя берёшь, варяг, - злился Всеволод, но богатыри уже под руки тащили его к большому пню.
  - Вольга этого не одобрит! - кричал Хрящ, когда его голову положили на пень, а Госта занёс над его шеей острый топор с длинной ручкой.
  - Будьте вы про....
  Но Всеволод не договорил, топор оборвался его на полуслове, и буйная голова в один момент отделилась от тела. Ратмир вдруг снова почувствовал подкатывающую тошноту. Настолько глупой, нелепой показалась ему человеческая жизнь, которую можно прервать лишь отделением одной части тела от другой. Голову Всеволода тут же убрали в мешок, его кровоточащее тело оттащили в сторону и бросили на землю. При определённом угле зрения можно было посчитать, что здесь просто лежит человек, но, если присмотреться, у него напрочь отсутствовала голова, а там, где она должна быть, лишь лужа крови. Сцена казни бывшего воеводы никого не оставила равнодушным. Народ заставы возмутился, не ожидая такой развязки, послышались недовольные вопли, то там, то здесь возникали стычки с богатырями.
  - Теперь ты, Айрат, - невозмутимо продолжал Гарольд, - скажешь, почему пошёл на предательство, почему поддержал эту собаку?
  - Скажу, - отвечал Айрат, который выглядел ещё более измученным, чем прежде, - Я не хотел быть предателем. Я не знал своего народа, плохо помнил его язык. Колдуны похитили меня ещё ребёнком и сделали рабом. Вы - богатыри, стали для меня семьёй, Новгород стал для меня родиной. Но недавно всё изменилось. Мы сражались в Пичаево, и я, спасая жизнь Ратмиру, смертельно ранил одного местного. И, умирая, он запел песню на своём языке, и я узнал эту песню, вспомнил её. Этой песней мои соплеменники провожали мёртвых на тот свет. Но убитый мой сам по себе спел эту заупокойную песню. С тех пор я не знал покоя. Гарольд, опомнись. Зачем губить местных людишек? Всеволод мог жить с ними в мире, почему бы и нам не попробовать? Мы боялись, что они перейдут на сторону клана Змея, поднимут восстание. Но клана Змея больше нет, а то, что от него осталось, не причинит нам большого вреда. Убийствами и жестокостью мы лишь настроим людей против себя. Всеволод смог бы всех примирить, он был хорошим воеводой, но вот вы обезглавили его, даже не подумав о его многочисленной семье. Кто теперь о них позаботится? Опомнись, Гарольд, так же нельзя, мы же - христиане. И эти люди одной с нами веры.
  Наконец, Айрат умолк. Было видно, что в свою речь он вложил все свои оставшиеся силы и теперь окончательно ослаб. Гарольд задумчиво почесал свою рыжую бороду и, наконец, заговорил:
  - Всё это ты мог сказать нам, не вытаскивая Всеволода из заточения. Теперь же он мёртв, а воевода на заставе - я. И я приговариваю предателя к смерти.
  - Гарольд, нет! - послышался вдруг голос Филиппа, - у тебя нет такой власти. Он - христианин.
  - Уже нет, он предал христианскую веру.
  - Это не тебе решать, - не сдавался Филипп, но его не подпускали к воеводе.
  - Хочешь присоединиться к нему? - бросил ему в лицо Гарольд. А Айрата тем временем уже укладывали на пенёк. Филипп отвернулся, чтобы не смотреть и вдруг быстром шагом пошёл прочь.
  - Ты куда? - схватил его за руку Ратмир, - неужели ты позволишь ему?
  - А что я могу сделать? - раздражённо отвечал Филипп, - ты сам всё слышал. Айрат предал нас.
  - Но он же твой друг.
  - Уже нет. Послушай, Ратмир, мою семью уничтожили печенеги. Возможно, среди них был отец и дядьки Талмата и Госты. Получается, я должен их ненавидеть? Нет, он мои единоверцы, они богатыри, они проливали кровь за спасение людей. Здесь мы забываем о своём происхождении, о своём прошлом. Здесь мы в первую очередь слуги Господа. А Айрат забыл об этом, стал думать о своих соплеменниках, давно забывших его, давно ему чужих.
  - Тук!
  Холод прокатился по телу Ратмира. Он застыл в ужасе и по страшному, в один миг побледневшему лицу Филиппа мог прочитать всё. И всё же Ратмир обернулся, отказываясь верить своим глазам. Голова Айрата катилась по земле, как какая-то игрушка. Безголовое тело лежало на земле, и ноги его ещё едва шевелились, словно подавая признаки жизни. В одночасье Ратмир так же побледнел и почувствовал подбирающуюся к горлу тошноту. Бедный Айрат. Ратмир совсем недавно спас ему жизнь, но на самом деле обрёк его на ещё более ужасный конец. Богатырь пал от рук тех, кого считал своими друзьями, пал раненный и беспомощный, одинокий и оставленный целым миром. Ратмир вцепился зубами в свою руку и прокусил её до крови. И всё же какая-то неистовая ярость внутри него не давала ему потерять рассудок. Он был силён, он был могуч, он сможет свергнуть Гарольда. Только не нужно торопиться. В таком деле меньше всего нужна спешка. Нужно как следует всё продумать, нужно подготовить план, опираясь не только на свою силу. Гарольд ещё пожалеет о смерти Айрата и Всеволода, они теперь станут героями для новых заговорщиков, которые объединяться вокруг Ратмира и обязательно отомстят. Эти мысли успокаивали и вселяли надежду. И только благодаря им Ратмир не потерял в тот момент самообладания.
  ГЛАВА 17.МОЛНИЯ.
  Эти же мысли позволили ему заснуть спокойным и крепким сном. Его не мучили кошмары и тревоги, Ратмир чувствовал силу, чувствовал эфес своего чародейского меча и в душе только и ждал, чтобы кто-нибудь сунулся к нему, чтобы показать им, на что он стал теперь способен. Лишь одного теперь боялся юный богатырь - собственной внезапно обретённой силы. Он боялся навредить тем, кто ему дорог, но эта ярость была сильнее него. Ратмир чувствовал, что начинает ненавидеть даже Милану - прекрасное создание, пожертвовавшее ради него своей свободой. Теперь эта жертва не вызывала у него восхищение, она оскорбляла его. Женщина заступилась за него, за мужчину, за воина, посчитала его настолько слабым, что достоин он был лишь её жалости, но никак не любви. Он был не способен постоять за себя, и за него заступилась женщина, пусть и властная, но всё-таки женщина, которую он сам должен был защитить, но не смог. А Филипп. О, его Ратмир презирал особо. Праведник, позволивший казнить своего друга. Все, кого любил Ратмир вдруг перестали вызывать в нём нежные чувства. Он тщетно пытался пробудить в себе эти чувства, и даже на следующее утро после казни Айрата решил снова отправиться к реке, чтобы заняться живописью.
  Утро было невероятно хмурым, словно природа оплакивала смерть богатыря. Тяжёлые дождевые тучи нависали над заставой, и ещё более тяжёлые, свинцовые тучи на горизонте возвещали о приближении ливня. Но почему-то такая скверная погода теперь нравилась Ратмиру, нравилась даже больше ясного солнечного неба. Теперь на небосводе властвовал не свет, теперь его одолевала тьма, надвигалась буря. Небо стало ареной борьбы двух величайших стихий: тьмы и света. И каждое облако, каждая капля уже начинавшего моросить дождя, даже сам воздух был пронизан этой борьбой. Величайшая битва должна была свершиться на небе, а не на земле. И сейчас свет и тьма были равны, они были вместе, как одинокий странник и его тень, и их схватка была похожа на танец, в который вовлекалась вся природа, вся Вселенная. Ратмир смотрел на это небо, как заворожённый и глубоко сожалел, что находится сейчас не там, а на земле. Он даже не начал разводить палитру, не достал свои начищенные дощечки, коих осталось совсем мало, он просто сидел и смотрел на небо, ощущая на лице капли моросящего дождя. Но в конце концов Ратмир ещё пуще прежнего разозлился на себя и в гневе зашвырнул как можно дальше свою сумку с кистями, порошками и дощечками. Нет, он больше не мог рисовать, он больше не мог передавать красоту, теперь его привлекало безобразие, и даже оставивший его Змей Горыныч теперь не вызывал такого отвращения, а даже манил своим безобразием. В таком расположении духа, раздосадованный на себя, Ратмир вернулся на заставу. Вскоре ему повстречался Филипп, больше похожий на бледную тень, тронутую глубокой скорбью. Ратмир снова испытал презрение к нему, но тут же вспомнил о заговоре, который он планировал. Филипп был необходим ему для этого заговора, как и Агния, и её сводные братья - приёмные сыновья Всеволода. И Ратмир направился к своему старому другу.
  - Нужно поговорить, - вымолвил богатырь, - наедине.
  - Да, нам нужно поговорить, - согласился Филипп.
  И они отошли за богатырскую избу, к стороне, противоположной той, с которой дул ветер. Так на них не попадали капли дождя, и никто не мог их побеспокоить.
  - Ты всё ещё считаешь, что Гарольд прав? - набросился Ратмир на Филиппа.
  - Послушай, Ратмир.
  - Нет, ты послушай. Айрат был молод и полон жизни, он был нашим другом, а его убил этот патлатый, воняющий кониной дикарь Госта по приказу не меньшего дикаря с севера. Айрат не заслужил такой смерти. И ты это прекрасно знаешь.
  - Да, я знаю, - внезапно согласился Филипп, - Быть христианином - это очень тяжёлое бремя. Порой оно кажется невыносимым. Но мы должны оставаться праведниками, хоть и грешными, должны нести свет истины таким вот дикарям, должны спасать их. И однажды они перестанут быть дикарями, однажды, возможно, их дети или внуки, станут такими же цивилизованными людьми. Но для этого сейчас мы должны считать этих дикарей равными себе, должны бороться за спасение их грешных душ, забывая о себе. И мы должны уметь простить их.
  - Нет, нет, глупости, - всем своим существом протестовал Ратмир, - как же ты ошибаешься, Филипп. Как же вы все жестоко ошибаетесь. Вы даёте дикарям свои имена, даёте им оружие, одеваете их как себя, учите их говорить и молиться как по-своему. Но от этого они не становятся праведниками. Они остаются дикарями, но распознать их уже становится невозможно. Они становятся такими, как ты, как Айрат, и могут, прикрываясь именем Христа, творить свои ужасные преступления.
  - Возможно, ты прав, - снова отступал Филипп, - но однажды таких дикарей больше не останется, тогда останутся только все праведники. В конце времён воскреснут только праведные, только истинные христиане, а такие вот лгуны погибнут не только телом, но и душой.
  - Но мы-то живём сейчас, Филипп. И я не хочу, не позволю, чтобы эти бесчинства продолжались. Не хочу, чтобы истинных христиан убивали преступники, претворяющиеся верующими. Мы должны свергнуть Гарольда, должны уничтожить его, как он уничтожил Айрата. Нужно сплести заговор, и тогда люди пойдут за нами.
  - И тогда чем мы будем лучше Гарольда, Талмата или Госты? - тяжело вздохнул Филипп, - Нет, Ратмир, лучше выкинь эти глупости из головы. Погубишь напрасно и себя и других. Это уже не игра, всё слишком серьёзно.
  - Думаешь, я не справлюсь, думаешь, я слабак? - не сдавался Ратмир, - я - инициированный чародей, я - волшебник, если угодно. Мои раны заживают в разы быстрее, чем у простых людей, а меч, что ты видишь у меня на поясе - чародейский меч. Я убивал им колдунов, резал их как свиней, не зная пощады.
  - Прекрати, прекрати, - выходил из себя Филипп, - прекрати уже подражать Гарольду и таким как он. Я не узнаю тебя. Ты всё равно не станешь таким, как они, ты не станешь сильнее них, и тебе это не нужно. В тебе есть что-то, что гораздо важнее силы, в тебе есть любовь, доброта. И как бы ты это не скрывал, все знают, что в глубине души ты хороший человек.
  - Я уже не знаю, что я за человек, - отвечал Ратмир, и лицо его исказилось в муке, - я был хорошим человеком, но сейчас я чувствую себя совсем другим. Я стал чужим сам себе, словно ещё одна душа, злая душа поселилась в моём теле. Или ещё хуже, моя душа разделилась на добрую и злую, раскололась, как орех. И я уже не знаю, кто я, не знаю, существую ли я. Но я знаю, что, если буду добрым, сердце моё лопнет, оно не выдержит этого, злая душа позволяет мне вынести всё.
  - Мальчик мой, я понимаю тебя, - по-отчески положил ему руку на плечо Филипп, - понимаю, как тебе тяжело, и не прошу тебя жить с этим. Вот, возьми.
  Он протянул свёрнутый в трубочку свиток пергмента.
  - Это письмо в Новгород. Я написал лично Вольге. Он меня знает, он прислушается ко мне. Здесь я написал обо всём произошедшем на заставе, здесь я прошу его угомонить Гарольда. Я уверен, он прислушается к моим просьбам и пришлёт сюда войско. Гарольд струсит и сдастся. Пока ещё его власть не крепка, пока ещё это можно сделать. Возьми письмо, Ратмир, возьми лучшего коня и уезжай в Новгород. Уезжай тайно, ни с кем не прощайся, и прошу тебя, не медли, иначе будет поздно, иначе тебя могут не отпустить.
  - А как же ты? Почему сам не отвезёшь это письмо?
  В ответ Филипп лишь опустил глаза.
  - Пытаешься меня спасти? - гневно произнёс Ратмир, и рука невольно опустилась на эфес меча, - жалеешь меня? Думаешь, я нуждаюсь в чьей-либо жалости? А поехали вместе?
  - Ратмир, - умоляюще проговорил Филипп, - я не могу поехать с тобой. Я должен остаться, должен хоть как-то сдержать бесчинства Гарольда и его приспешников. А кто уговорит его сдаться, когда прибудет Вольга? Я часть этой сотни, как и она часть меня. Я много лет бок о бок сражался с этими богатырями. И если я вернусь в Новгород один, меня сочтут изменником, сбежавшим от своих.
  - Но я тоже богатырь, я принёс клятву.
  - Но в Новгороде никто об этом не знает. Ступай, вернись в монастырь, стань монахом и миссионером, веди праведную жизнь, забудь обо всём случившемся, как о страшном сне.
  Ратмир мысленно взвешивал все 'за' и 'против'. В Новгороде уже никто не станет его учить силе, как делал это Гарольд, там он снова должен был стать монахом, мальчишкой, не достойным своей любимой, достойным лишь жалости. Но там был Путята, и Ратмир чувствовал в себе возможность одолеть тысяцкого. Последний аргумент перевесил, и юный богатырь взял письмо. Трудно было спрятать бумажный свёрток так, чтобы его не достал дождь, ещё труднее было найти и вывести на улицу доброго коня, способного быстро довезти до Новгорода. Но вскоре все эти задачи были успешно решены. В дождь мало кто выходил на улицу, в основном все попрятались по избам, крепко закрыв ставни. Ратмир вышел через задние ворота, аккуратно, порой утопая сапогами в прибрежной грязи, обошёл городскую стену и вышел в открытое поле. Ветер всё усиливался, капли дождя били всё сильней и уверенней. Ратмир решил, что как только отъедет на приличное расстояние от заставы, тут же устроит себе привал, где и переждёт дождь. С ловкостью, прежде для себя невиданной, богатырь забрался на коня, потянул за вожжи, скомандовал, и ретивый скакун, словно понимая его мысли, рванул вперёд. Он гнал галопом через всё усиливавшийся дождь, и капли всё сильнее били Ратмиру в лицо. Он прижимался к шее коня и гнал его ещё быстрее, словно пытался убежать от своих мыслей. А мысли были действительно ужасны и во многом пугали Ратмира. ''Милана не спасала тебя', - говорил внутри него чужой злой голос, - она лишь продала себя. Как и все женщины, она искала себе сильного мужчину, которому хотела подчиниться'.
  - Нет, - протестовал голос юного послушника, - она не такая.
  - Все такие!
  И Ратмир гнал ещё быстрее, чтобы не думать, чтобы не чувствовать, чтобы забыть обо всём.
  - Гарольд такой же христианин, как и Филипп, - вновь брался за своё злобный голос, - Он богатырь, он воин Бога. Вера запрещает ему делать то, что он делал, но не запрещает таким как он становится богатырями и от имени веры творить все эти непотребства. Стало быть, он такой же христианин, как и другие богатыри, он равен им.
  - Нет, Филипп прав, скоро таких не останется.
  - Но Филипп признал, что есть те, кого невозможно спасти. Или во всяком случае, их не способен спасти никто из ныне существующих христиан.
  И снова Ратмир будто разрывался на две части, словно два человека боролись в нём друг с другом, и им было невероятно тесно в одном теле. Богатырь вдруг возжелал, чтобы его тело разорвалось на два, и одна половина осталась тем, старым Ратмиром, а другая стала тем новым и злым чародеем. Но какая из этих половин будет им? Кем он хочет быть больше? Ответа не было, и это невероятно мучило Ратмира.
  - Я существую, - твердил он и как бы в подтверждение своих слов замедлял ход коня, доставал свой меч и смотрел в него как зеркало, - да, я Ратмир. Я знаю, кто я.
  - Я не существую, - говорил другой голос, - я уже мёртв, так почему бы не довершить это? Не отдать свою силу мечу, чтобы им и ей распоряжался кто-то более достойный. Стоит лишь броситься на свой меч, он очень острый, он достанет мне до сердца.
  - А если не достанет? Останусь живым и раненным, ещё более немощным и слабым, чем я был. И даже не смогу довершить начатое.
  Быстрее, быстрее. Нужно было скакать ещё быстрее. И Ратмир спрятал меч и снова погнал своего коня. Капли дождя словно выбивали дурные и благие мысли из его головы. Он стал действием, стал движением, устремлённым к цели. Но к какой цели?
  - Нужно вернуться на заставу, - твердил злобный голос, - нужно отомстить им, показать, что я не слабак.
  - Нет, - сопротивлялся голос послушника, - я должен выполнить свой долг. Я доберусь до Новгорода и стану тем, кем должен стать - праведным человеком, монахом.
  - После того, что ты сделал? После своих убийств?
  Небо вдруг раскололось напополам, линия раскола была полностью создана из света, она вспыхнула и озарила всё вокруг. А затем наступила тьма, ещё большая, чем прежде, и до земли донёсся звук этого раскола, как будто трещали тонны сгорающего хвороста. Треск превратился в мощное громыхание, от которого сотрясалось само пространство, и даже конь в испуге встал на дыбы. О, там, на небесах добро боролось со злом, и отголоски этой битвы доносились до земли. Яркие вспышки света сменялись тьмой, чёрные тучи уже окончательно скрыли небо, казалось, вот-вот тьма победит. Но свет ещё сопротивлялся, ещё вспыхивал иногда, освещая дорогу. Та же самая буря разыгралась и внутри Ратмира. Внутренняя борьба причиняла ему невыносимые страдания. Он должен был сделать выбор. Богатырь он, или чародей, умереть ему, или остаться жить, ехать в Новгород или вернуться на заставу. В конце концов, конь устал, как и его всадник, и Ратмир решил спешиться. Он вёл под уздцы своего коня и с каждым разом шёл всё медленней. Вскоре он и вовсе остановился.
  - Туда ли я иду? - спросил он у себя, - или стоит повернуть назад? Я не знаю. Не знаю, что мне делать, куда держать путь.
  Ратмир снова достал свой меч из ножен и посмотрел на своё отражение. О, коварный меч так жаждал крови, может стоит избавиться от него? Но без него Ратмир опять станет слабым Монашком, который не способен защитить своих друзей и свою любимую. Этого нельзя допустить, больше он не будет слабым. Но как же живопись? Он так многого достиг, так прекрасны были его картины. Ратмир был уже близок к тому, чтобы начать изображать всё так, как он хотел, почти закончил портрет Агнии, который писал намеренно медленно. О, нет. Отчаяние охватило его. Все его дощечки, все готовые работы, кисти, краски - всё осталось возле стен Змеиной Заставы, всё было брошено им там. Непременно нужно было вернуться за ними. Ратмир смотрел на своё отражение и словно не видел себя, словно перед ним был какой-то чужой человек.
  - Кто я? Праведник, что претворяется грешником, или грешник, изображающий праведника? - спросил он, наконец, у своего отражения. От дождевых капель отражение было не чётким, расплывчатым, казалось, что оно движется и живёт своей жизнью. И вот в какой-то момент Ратмиру показалось, что он увидел там не своё лицо, а три зеленоглазых змеиных морды. Страх охватил его душу, а в следующее мгновение пространство снова осветилось вспышкой молнии. Но теперь свет тянулся прямо к Ратмиру, притягивался к его клинку. Богатырь лишь почувствовал сильный удар, сердце его чуть не выскочило из груди, и, кажется, остановилось. Ратмир чувствовал, что уже лежит в грязи, чувствовал неприятный запах гари. Меч его, в который ударила молния, отбросило в сторону. Но тут боль пропала. Ратмир засыпал глубоким сном, самым глубоким за всю свои жизнь, и был рад погрузиться в этот вечный сон. Ведь он чувствовал, что устал, смертельно устал бороться с собой. Оставалось лишь в душе дивиться этой премудрости судьбы, так искусно исполнившей приговор, который он вынес себе сам.
  ГЛАВА 18.КАЛИНОВ МОСТ.
  - Бедный мой, - гладила его по голове мягкая нежная ладонь, - ты так молод, и так много уже пережил. Бедный, несчастный мой Ратмир.
  Он чувствовал прикосновение Миланы, смотрел в её прекрасные голубые глаза. Больше ничего ему не было нужно на свете, больше ничего он так не хотел, как лежать вот так вот на земле, в ногах у жалеющей его княжны.
  - Прости меня, - вымолвил богатырь, - я плохо думал о тебе.
  Но она лишь приложила палец к своим губкам и тем самым велела ему молчать. И он замолчал. Ратмир не понимал, спит он, или всё происходит наяву, но чувствовал, что ему никогда не было так хорошо, как сейчас. Он так погрузился в эту сладостную негу, что не заметил, как ладонь исчезла с его лица, как исчезло и чудесное видение. Ратмир лежал на земле, а точнее, на округлых серых камнях, покрывающих здесь повсюду землю. Местность была ему незнакома, а светло-пурпурный оттенок неба казался слишком не естественным.
  - Где я? - подумал Ратмир, и мысли его эхом разлетелись по округе. Он был уверен, что мыслит не вслух, и, тем не менее, слышал их. Что-то гнало его, что-то заставило его подняться на ноги и идти вперёд, по серым камням к журчащей впереди реке. Речка была совсем не большой и казалась очень чистой, но что-то подсказывало, что в неё лучше не лезть. Ратмир стал искать какой-нибудь брод или мост и вскоре нашёл, что искал. Большой каменный мост, перекинутый дугой через реку, был словно сделан из монолитной скалы. Не было ни перил, ни вообще каких-либо боковин, отчего казалось, что с моста можно запросто свалиться в реку. И всё же Ратмир чувствовал, что должен идти вперёд, будто кто-то гнал его. Подъём становился всё круче, богатырь чувствовал жар, поднимающийся от моста, который становился невыносимым.
  - Что это за место? - спрашивал себя Ратмир. Он поднял взгляд к небу и увидел нечто ещё более странное. Какое-то существо парило в бледно-пурпурном небе, оно было огромно, судя по размаху пернатых крыльев, и всё же это была не птица. Птичьи крылья были приделаны к огромному мохнатому псу с острой мордой, напоминающей чем-то волка. Пёс парил над землёй, как будто, так и надо, спокойно и бесшумно.
  - Видимо, я брежу, - смекнул Ратмир и двинулся дальше по мосту. Подъём становился всё тяжелее и тяжелее, а камень уже жёг ему пятки. И всё же, Ратмир поднялся на вершину, на самую середину каменной дуги. Дальше нужно было идти на спуск, дальше путь должен быть проще. Но дальше дорогу закрывал туман, и не понятно было, чего от него ожидать. Ратмир нерешительно сдвинул ногу вперёд, но тут же отступил назад. В тумане появились тени, по форме напоминающие людей, они приближались. Ратмир невольно опустил руку на пояс в поисках эфеса меча, но не нашёл его. А тем временем незнакомцы приближались, их лица становились всё более чёткими в тумане, и вот показалось бледное лицо с перевязанным раненным глазом.
  - Айрат, - удивился Ратмир и почувствовал невероятную радость. Прежнего гнева как не бывало, он был счастлив и безмятежен. Рядом с Айратом выросла другая знакомая фигура - Филипп. Затем из тумана вынырнул чародей зрелого возраста, с длинными седыми волосами, и богатырь узнал в нём своего отца - Вышеслава. Появлялись и другие. Где-то позади возник Всеволод Хрящ, богатыри, чародеи, простые хуторяне. Ратмир вдруг смекнул, что все, кого он видит, кроме Филиппа, уже мертвы, и страшная мысль, возникшая в голове, тут же эхом разнеслась по пространству.
  - Да, Ратмир, я погиб, - отвечал на его мысли Филипп, - почти тут же, как ты ушёл с заставы. Они заметили твой уход и решили тебя остановить. Гарольд велел Талмату пустить стрелу, что он и выполнил. Но я преградил стреле путь, и она поразила меня прямо в сердце.
  - Боже мой, - встревожился Ратмир.
  - Не печалься, мой юный друг, - так же спокойно говорил Филипп, - мне здесь лучше, чем там. Я среди друзей.
  - А как же я? Я тоже мёртв.
  - Это зависит от того, сможешь ли ты перейти этот мост. Если сможешь, присоединишься к нам, если нет, останешься.
  Ратмир чувствовал, как его глаза наполняются слезами. Его друзья, все умершие были здесь, они ждали его, и сегодня он с ними воссоединиться.
  - Что это за место? - почему-то сомневался ещё богатырь.
  - Калинов мост, - заговорил его отец, - переход между миром живых и миром мёртвых. А это река Смородина - граница между мирами. Помнишь, я рассказывал тебе, когда ты был ребёнком?
  И Ратмиру вспомнились все детские сказки своего отца, вспомнились давно забытые рассказы про реку Смородину и раскалённый мост между мирами, вспомнил и про крылатого пса - Симаргла, сторожащего этот мост. Симаргл был полубогом, защищавшим живых от мёртвых и мёртвых от живых. В одиночку он нёс свой караул на этой заставе, поставленный сюда самим могучим богом Велесом.
  - Но это же невозможно, - протестовал Ратмир, обращаясь к Филиппу, - это же язычество, для христиан это вещь невозможная.
  - Истинно, ибо невозможно, - добродушно улыбался Филипп, и Ратмир улыбался в ответ. Тертуллиан. Если бы не Филипп, Ратмир никогда бы не узнал про этого христианского мыслителя, как не узнал бы и многого другого, что знал теперь.
  - Ничего не бойся, - говорил Айрат бодрым, живым голосом, - это совсем не больно. Уж мне-то можешь поверить.
  И Ратмир снова сделал шаг вперёд, но опять вынужден был отступить. Прямо с неба перед ним на мост рухнуло нечто. Крылатый пёс приземлился, словно коршун, набросившийся на добычу и преградил дорогу в мир мёртвых. Симаргл был одновременно и ужасен, и прекрасен. Его собачьи глаза смотрели приветливо, и всё же, что-то в нём говорило, что не стоит пытаться обойти его.
  - Я ждал тебя, - проговорил пёс человеческим голосом, и всё пространство сотряслось от его могучей речи. Пёс вдруг сделал усилие и встал на задние лапы, а в следующее мгновение он уже стал человеком или чем-то похожим на человека. Это был тот самый странник, что иногда мелькал в видениях юного богатыря. Такой же голый до пояса, в короткой юбке, на голову одеты штаны, из-за чего лица не было видно, в руке посох. Один вид незнакомца вызывал смех, а меж тем перстни на его руке, держащей посох, показались Ратмиру знакомыми, как в последствии и его голос.
  - Я ждал тебя, волшебник - повторил Симаргл уже спокойным человеческим голосом, - но я не могу пропустить тебя в мир мёртвых сейчас.
  - Но почему? - возмутился Ратмир, с трудом сдерживая смех.
  - Потому что ты нужен мне, волшебник, для борьбы с моими и твоим врагом.
  - Каким врагом?
  - Взгляни, - произнёс полубог и повернулся в сторону реки. Ратмир последовал его совету и вдруг увидел совсем другую реку, огромную, величественную, маленькая лодочка на её спокойной глади сверху казалась песчинкой. И всё же богатырь каким-то чудом смог увидеть плывущих в этой лодке. Их было троя: Талмат, Госта и какой-то третий, не знакомый. Незнакомец был тяжело ранен стрелой в шею, он умирал. Стрелы летели отовсюду, и печенегов спасало лишь то, что Госта закрыл себя и брата щитом.
  - Пока вы боролись с колдунами и друг с другом, и с местными хуторянами, - продолжал Симаргл, - куда более страшный враг подобрался совсем близко. И никто его даже не заметил.
  Ратмир смотрел, как Талмат и Госта отбиваются от водорослей, видел их страх. Всё точь-в-точь, как они рассказывали. Но вот находчивость Талмата спасла их, и лодка снова стала приближаться к берегу. Братья печенеги спрыгнули в воду и побежали к берегу. Ещё немного, и они побегут к своим коням, которые во всю мощь понесут их в Новгород. Но тут их рассказ стал расходиться с тем, что видел Ратмир. Они не побежали к коням, а уставшие упали на берег, переводя дух. И тут вдруг стал оживать третий пассажир лодки, сам рыбак. С равнодушным видом он достал из своей шеи стрелу и лениво потянулся. Из-за тумана братья не видели этого. Рана на шее Власа заросла в мгновение ока. Рыбак выбрался из лодки и, шурша камышами, направился к берегу. Братья встревожились и взялись за щиты. Но кинжалы их были оставлены привязанными к вёслам, и печенеги были безоружны. Влас замер совсем рядом с берегом, и было понятно, что братья пока ещё его не видят из-за тумана. Пятясь назад, они отступали в лес. Но тут рыбак вдруг напрягся всем телом и подпрыгнул так высоко, что мог перепрыгнуть стоящего по весь рост человека. Госта ничего не успел сделать, Влас повис у него на щите, а зубами впился в шею. Печенег пытался сопротивляться, но силы быстро покидали его вместе с кровью. В конце концов Госта повалился на землю, но тут появился Талмат и сбил ногой с него упыря. Какое-то время они стояли друг напротив друга, ожидая, когда второй начнёт атаковать. Но вот упырь снова подпрыгнул вверх, и Талмат потерял его из виду. С тревогой он оглядывался по сторонам, в то время как Влас был уже у него прямо за спиной. Подобрав удачный момент, вурдалак бросился ему на спину и вцепился клыками в шею. Талмат сопротивлялся изо всех сил, но вскоре был повержен. А затем наступила ночь, и мёртвые братья проснулись. Ратмир видел, как перед ним вновь появился Влас, но теперь они стояли перед ним на коленях и признавали своим повелителем. Но вот всё растаяло, местность резко изменилась. Теперь это была ночная Змеиная застава. Талмат и Госта отозвали Гарольда, чтобы поговорить с ним наедине. Госта зашёл со спины и набросился на скандинава. Талмат держал его спереди. Гарольд был повержен, но вскоре и он очнулся, уже упырём. В эту же ночь он убедил Олега устроить переворот на заставе. Ратмир видел, как Талмат, Госта и Гарольд нападают и на других богатырей и жителей заставы. К своему ужасу увидел Гарольда в доме Агнии. Но девушки здесь не было, зато была её мать. Именно её и взял силой скандинав, а в конце покусал. Женщина не стала упырём, её дух ушёл далеко за Калинов Мост. Многие жители заставы так же не желали становиться кровососами, и тогда они умирали. Прочие же выбирали жизнь, что едва ли была лучше смерти.
  - Теперь ты видишь? - снова послышался голос Симаргла, - Кровососы захватили заставу. Это новый, редкий и очень опасный вид упырей. Как видишь, они почти не боятся солнечного света и внешне ничем не отличаются от людей. Звери в человеческом обличии. Раньше никто бы из них никогда не осмелился взять силой заставу, но они смеют даже желать власти в Новгороде, по всей Руси и даже во всём мире. У них появился сильный вождь. Много веков назад дух его перешёл через этот самый мост в мир мёртвых, в навь. Но этим история не закончилась. 12 его приспешников смогли вернуть его бестелесный дух в мир живых. Он долго блуждал там в поисках тела, и даже когда его вернули в мир мёртвых, он остался вождём упырей. Если он снова вернётся и обретёт тело, он будет настолько могущественен, что никто уже не сможет его остановить. Это не просто упырь, это Отец Поколения всех нынешних упырей. Пока живы 12 его учеников, он всегда может вернуться.
  - Постой, - остановил вдруг его Ратмир, - ты говоришь, дух Отца Поколения вернулся в мир. Значит ли это, что Калинов Мост можно перейти в обратную сторону? Уж не хочешь ли ты сказать, великий Симаргл, что мёртвые могут перейти в мир живых, так же как живые уходят в мир мёртвых?
  - Это возможно, - отвечал бог.
  - Тогда позволь мне вернуть своих друзей, своего отца, всех, кого я потерял. Если ты не хочешь, чтобы я шёл к ним, пусть же они вернуться ко мне. Мне тяжело без них и очень тоскливо. Пусть к Агнии вернётся её мать, пусть оживут Айрат и Филипп, и тогда, вместе мы остановим упырей.
  - Нельзя, - непоколебимо отвечал Симаргл, - часть души всегда умирает вместе с телом, в каком-то смысле твои друзья уже канули в небытие. Когда человек умирает, лишь часть души переходит за Калинов мост, а остальное рассеивается в мире. Затем та часть, что перешла в навь, возвращается в мир живых, но уже в другом теле, поэтому это уже становится другая душа.
  - Значит, смерть - это конец? - расстроился Ратмир.
  - Не совсем, - отвечал ему Симаргл, - духовные упражнения и сила воля позволяют человек сохранить как можно большую свою часть души. Чем больше творческой силы в человеке, тем больше от него остаётся в следующей жизни, такие души вершат историю, поскольку могут сохраняться веками, в то время как не способный творить уже через одно перерождение может полностью утратить часть первоначальной души. Поэтому наша задача состоит в том, чтобы бороться с теми малодушными, кто хотят стать бессмертными и заполонить собой землю, с упырями. Эти бездари смогли обмануть смерть, но не смогли её победить. Они смертны, но убивает их не болезнь или старость, а меч, солнце и осиновый кол. А ещё убивает их пламя сильнейшего из волшебников. Пламя Змея Горыныча.
  - Значит, он действительно существует? - улыбался Ратмир.
  - Он существует, - отвечал полный серьёзности Симаргл, - и ты это знаешь лучше меня.
  Ратмир не видел его глаз и всё же чувствовал, что полубог смотрит прямо на него, отчего богатырю стало неловко.
  - Почему? - не сразу спросил он, боясь ответа.
  - Змей Горыныч - это ты.
  - Нет, что за шуточки, - усмехнулся Ратмир, но, кажется, бог шутов в это миг был серьёзен, хоть его лица и не было видно под штанами.
  - Ты знаешь, что это так. Ты сам создал себе этот образ, но начало положил твоей отец. Он продал свой чародейский меч - самый сильный клинок Сорочинского Мастера, меч-Молнию не просто колдуну, а оборотню. Оборотни из клана Змея обращаются в змей. Но воистину этот меч всегда принадлежал лишь тебе. И ты чувствовал это, чувствовал его зов. Отсюда и шли твои видения, которые ты лишь приукрасил. Сделал змея трёхглавым, наделил его новой силой. Отец оставил тебе оберег, который сохранил твою связь с мечом. Он использовал древние чары, согласно которым, оберег защищает лишь подлинного владельца меча. И вот, в тот день, когда ты в бою завладел Молнией, защита заработала, и ты стал сильнейшим из всех волшебников.
  - Нет, нет, - сопротивлялся Ратмир, собственное существование вдруг стало ему омерзительно, живот скрутило и хотелось броситься в эту спокойную реку под мостом.
  - Сорочинский Мастер создал меч, сила которого была неподвластна даже ему. Он закалил сталь в огне вулкана и остужал её в живой и мёртвой воде. Меч-Молния примирил между собой две враждебные стихии - огонь и воду. Именно поэтому Сорочинский Мастер и назвал его Молнией.
  - Нет, - упал на колени Ратмир, - я не хочу.
  - Только молния примиряет меж собой огонь и воду. И вся эта огромная власть теперь в твоих руках, волшебник. Меч даст тебе возможность использовать силу воды, силу огня и силу молнии, которая позволит тебе летать без крыльев.
  - Нет! - всё настойчивее сопротивлялся Ратмир, - Найди кого-нибудь другого. Я не хочу быть этой мерзкой тварью, я не справлюсь. Я послушник в монастыре, я - художник.
  - Только ты с этим и справишься, - настаивал на своём Симаргл, - Только тебе под силу это тяжкое бремя. Ты станешь моим другом в мире живых, стражем Калинова Моста. Отец Поколения вурдалаков собирает свою армию, он хочет вернуться в мир живых, а затем прийти со своей армией на Калинов Мост и уничтожить его. Если это случится, уже ничто не сможет убить упырей, даже меч и твой огонь. Мёртвые навсегда будут заперты в мире мёртвых, вурдалаки же будут править в мире живых.
  - О нет, лукавый полубог, ты не в праве меня заставлять, - воинственно поднялся на ноги Ратмир, - у всех есть выбор, и у меня он тоже есть. Я могу отказаться, я могу перейти этот мост, если захочу.
  - Да, ты можешь это сделать, - согласился Симаргл, - но тогда никто не сможет защитить мир от упырей. Всё, что тебе близко и дорого - будет уничтожено ими.
  - Я не Змей Горыныч, - произнёс Ратмир и тут с содроганием почувствовал тёплое дыхание позади себя. Богатырь обернулся и взглянул прямо в змеиные глаза. Он был здесь, трёхглавый зверь, точь-в-точь такой, как в его кошмарах. Существо тяжело дышало полной грудью, неистовая, необузданная сила исходила от зверя. Змей стал набирать воздух в грудь всеми шестью ноздрями. Ратмир знал, что это предвещает, но на этот раз не испугался и властно произнёс:
  - Нельзя!
  И зверь его послушал и выдохнул воздухом, а не огнём. Это мерзкое, неестественное во всех своих членах создание подчинялось ему.
  - Сидеть! - приказал Ратмир, и Змей подогнул задние лапы и уселся прямо на Калиновом Мосту. Богатырь не смог сдержать своего смеха. Его самый страшный кошмар слушался его, как послушный пёс. Все страхи отступили и исчезли, открыв дорогу к невиданной, пьянящей власти.
  - Он часть тебя, так же как и ты - часть его, - говорил за спиной Симаргл. Ратмир подошёл к зверю так близко, как только можно и протянул вперёд свою руку. И змеиная морда потянулась к его руке, позволила погладить себя. Ратмир пошёл дальше, он пробрался прямо между мерзкими змеиными шеями и вдруг уселся верхом на среднюю из них. Змей оставался покорным и здесь.
  - Он не всегда будет подчиняться тебе, - говорил Симаргл, - иногда и ты будешь подчиняться ему. Но я научу тебя управляться с этой силой, я направлю тебя и помогу тебе.
  - И что же мне теперь делать?
  - Возвращайся на землю. Ты теперь волшебник. Волхвы и колдуны будут служить тебе. Покори их, дай им цель, дай им дом, стань их вождём. Пусть он помогут тебе в твоей битве с упырями.
  - Что ж, прощай, Страж Времени, - улыбался Ратмир, сидя верхом на Змее.
  - До скорой встречи, Хранитель Тайны, - отвечал Симаргл и впервые улыбнулся ответ.
  И Змей Горыныч довольно заурчал, со всей силы оттолкнулся и спрыгнул с моста, унося с собой своего добродушного всадника.
  ГЛАВА 19.ПОЕДИНОК.
  Змей уносил своего всадника через пространство с такой скоростью, что Ратмир видел лишь вереницу цветов, сменяющих друг друга в едином потоке. Они летели, нет, они падали. Внизу была видна земля, дождём превращённая в грязь, и в этой грязи лежало бездыханное тело богатыря. Змей со своим всадником летел прямо в это тело. Вблизи от земли Ратмир с силой зажмурился, но не почувствовал падение. Вместе этого он почувствовал невероятную тесноту и неистовое биение сердца в груди. Богатырь стал жадно глотать воздух, словно он не дышал целую вечность. Теперь он лежал в грязи, целый и невредимый внешне, но внутренне навсегда другой. Меч-Молния на валялся в грязи, он стоял воткнутым острием в землю. Самый могущественный клинок из всех, когда-либо созданных руками чародея. И он принадлежал Ратмиру. А меж тем буря уже стихла, дождь теперь не лил как из ведра, на небе появился просвет. Верный конь был рядом, от дождя он застыл как вкопанный и не смел пошевелиться. Ратмир спрятал Молнию в ножны и уселся верхом на коня. Теперь он знал, куда ему ехать, знал, что должен делать, сомнения больше не терзали его.
  В этот же момент колдуны переживали бурю в своём наскоро разбитом лагере, многие промокли, многие замёрзли. В пору было захватить какое-нибудь село и пережить холода там, но Мстислав запретил обижать хуторян. К тому же, чародеи были уже не так сильны, как прежде, а местные были не так дружелюбно к ним настроены. Стоило буре утихнуть, как вдали показалась шестёрка лошадей, из последних сил тащившая за собой через грязь огромную повозку. Повозка ехала прямо в лагерь колдунов и заставила всех насторожиться. Когда гости остановились совсем рядом, вперёд вышел Мстислав, держа руку на эфесе меча.
  - Вы кто такие? - спрашивал вождь, - и чего здесь забыли?
  - Я - Доброслав - верховный волхв на Змеиной Заставе, а это мои товарищи, тоже волхвы.
  - И что привело тебя к нам, волхв?
  - Я пришёл просить у вас защиты и предложить свою помощь. Знаю, вождь Усыня никогда не согласился бы на это, но я слышал, он мёртв, надеюсь, новый вождь не откажется от нашей помощи и не сочтёт нас предателями.
  Мстислав кивнул, и верховный волхв продолжил:
  - Новый воевода Змеиной Заставы казнит всех, кто противится его воле, не жалеет никого. Прежний воевода был куда милосерднее. Мы опасаемся за свои жизни и жизнь своих близких и хотим помочь вам захватить заставу.
  - В таком случае, вы напрасно приехали, - отвечал вождь Мстислав, - мою люди больше не намерены захватывать заставу, а моя воля больше не закон для многих из них. Мы предоставим вам убежище, не прогоним вас, это всё, чем мы можем помочь вам, волхвы. Не просите нас напрасно отдавать свои жизни.
  Мстислав выглядел уставшим, не смотря на свой грозный вид и внушающую всем страх репутацию. Казалось, он признал своё поражение, но от этого ещё больше озлобился. Колдуны раскололись, многие в открытую высказывали своё недовольство вождём. Одни жаждали возвращения за Волгу, другие требовали пойти на переговоры с христианами и получить разрешение хоть на каких, пусть даже на самых унизительных условиях остаться на новгородской земле. Совсем по-другому заговорил их гость Доброслав.
  - Хуторяне не довольны новой данью, - твердил верховный волхв, - они ещё помнят те времена, когда платили малую дань, и каждый трудолюбивый земледелец мог жить, не нуждаясь. Но христиане увеличили размер дани, они внушают всем, что люди грешны, а те, кто работают на земле - грешны более других. Когда клан Змея ушёл с новгородской земли, стало только хуже. Теперь дань - это не только плата хуторян за их грехи, но и плата за один конкретный грех, за преступления против истинной веры, за восстание, которое они однажды осмелились поднять. Страданиями и тяжёлым трудом они должны искупить свою вину. Страдание стало новой верой этих людей. И всё же, они ещё не отчаялись, они ещё могут бороться. Они пойдут за вождём Мстиславом, они поднимут новое восстание.
  - Ну а что дальше, волхв? - возражал ему Мстислав, - нас было куда больше в прошлый раз, и то восстание подавили. Нас всё равно разобьют, уничтожат, раздавят. Я не могу позволить, что чистая чародейская кровь окончательно исчезла.
  Весь они спорили, и, казалось, только непогода заставляет их ещё держаться вместе, чтобы спрятаться от дождя. К счастью, на следующий день погода не многим стала лучше. Свинцовые тучи так же бороздили небо, время от времени выливаясь дождём на землю. Было невероятно пасмурно и грязно, и, казалось, это грязь проникает и в души чародеев.
  Некоторые из них уже сцепились друг с другом, дело едва не дошло до драки. Колдуны, подогреваемые волхвами, продолжали спорить. И вот, появились уже те, кто заняли сторону волхвов.
  - Нельзя сдаваться, нужно бороться до самого конца, - распылялся юный колдун Светозар.
  - Мы их не одолеем, - возражал ему колдун постарше - Всеволод, - нужно уходить с этой проклятой земли.
  - Да, мы не можем их одолеть. Но мы можем действовать хитрее. На заставе живут теперь все христиане. Захватим их, но оставим им жизнь. Они будут нашими заложниками, и никто не посмеет на нас напасть, покуда будут уверены, что они живы. Сделаем заставу нашим новым домом, даже будет собирать и платить дань христианам, но такую дань, какую мы скажем.
  - Ты хоть понимаешь, что долго мы так не протянем? - возражал теперь вождь Мстислав, - нас всё равно однажды выбьют оттуда, найдут способ или найдут того, кто не побоится запачкать руки в крови христиан.
  - Какой-то всадник мчится прямо сюда, - послышался голос одного из колдунов, и чародеи на время прервали дискуссии. Действительно, по грязной дороге, верхом на коне кто-то ехал прямо к ним. Возможно, один из волхвов, а, возможно, и кто-то со Змеиной Заставы был прислан для переговоров. В любом случае, колдуны были озадачены, но ещё больше были озадачены волхвы, когда увидели уже знакомого им мальчишку с чародейским мечом, который не побоялся в одиночку явиться сюда.
  - Кто ты такой? - спросил его вождь Мстислав.
  - Я - Ратмир, волшебник, - отвечал всадник, слезая с коня.
  - Это ложь, - вмешался Доброслав, - он - богатырь, он принёс богатырскую клятву и сражался против вас.
  - Это правда? - нахмурился вождь.
  - Это лишь половина правды, - спокойно отвечал Ратмир, - Я сражался против вас, но пришёл к вам с миром. Я - волшебник, и это значит, что я могу вам помочь, могу повести вас за собой, если вы захотите за мной пойти.
  - Ты называешь себя волшебником, но как можешь ты это доказать?
  Ратмир достал из ножен свой меч, и колдуны настороженно отступили.
  - Это меч Сорочинского Мастера, взятый мной в бою, - говорил богатырь, - Это сильнейший из всех мечей, созданных мастером, он даёт мне силу и право объединять силу огня и силу воду. А также тому, кто сможет взять этот меч у меня в бою. Если кто-то желает, может попробовать это сделать и убедиться в моём праве говорить то, что я говорю.
  Колдуны замерли в нерешительности. Безусловно, здесь было много тех, кто хотели бы бросить вызов Ратмиру, но все оставили это право одному, которые считался среди них самым сильным. Вождь же медлил, пытаясь понять, с чем он имеет дело, и не блефует ли этот дерзкий юнец. Он взглянул на Доброслава, и тот лишь одобрительно кивнул в ответ. А верховный волхв лучше знал этого мальчишку с уродливым шрамом на лице.
  - Ты лжёшь, Ратмир, - заговорил, наконец, Мстислав, - и, если ты примешь мой вызов, я готов это доказать.
  - Что ж, я принимаю твой вызов, - ко всеобщему удивлению отвечал Ратмир. Теперь Мстислав не мог отступить, даже если бы захотел, и, возможно, он уже успел пожалеть, что именно он, а не кто-то другой бросил вызов богатырю. Но в конце концов уверенность переборола сомнения, вождь решил, что несчастный просто сошёл с ума, и не ведает, что творит.
  - Глупец, ты проиграешь, - говорил меж тем Ратмиру Доброслав, - перед тобой великий вождь Мстислав, названный брат вождя Усыни, чистокровный чародей, одолевший в поединке самого богатыря Вольгу. Тот лишь чудом остался жив.
  Ратмир ничего не отвечал, он понимал, что в этот момент все здесь против него, все здесь его враги, но главный враг уже с обнажённым клинком приближался к нему, нанося первый удар. Ратмир умело закрылся от него щитом, совсем так, как учил его Гарольд. За первым ударом последовал второй, затем ещё один. От всех них Ратмир умело и вовремя защищался. Затем богатырь ударил в ответ и попал по щиту врагу, и тут же едва не был ранен. Лишь в последний момент он успел отскочить назад и уйти от смертоносного удара в живот. Мстислав был сильнее, выносливее и быстрее, Ратмир чувствовал это, но не давал страху и сомнениям завладеть его умом. Богатырь внимательно следил за каждым движением противника, пытаясь угадать, куда будет нанесён следующий удар. Мстислав не спешил атаковать, лишь применял различные угрожающие приёмы, ложные атаки, иногда наносил удары по щиту врага и быстро уходил от ответных ударов. Ратмир никак не мог понять, как ему достать столь умелого воина и в глубине души уже пожалел о своей затее. Вольга был великим воином, и тот не смог справиться с Мстиславом. А вождь злобно и даже с некоторой насмешкой смотрел на него, двигаясь словно в грозном танце. Он бил всё в новые точки, и Ратмир едва успевал закрыться щитом, сам же он чувствовал, что ужасно не ловок, бил однотипно и в одну точку. В какой-то момент ему даже показалось, что Мстислав играет с ним. Изо всех сил Ратмир старался не опускать щит, хоть и чувствовал, что устаёт и теряет силы. Он силился вспомнить все уроки Гарольда и в душе проклинал себя за то, что так плохо учился. Ратмиру уже тяжело дышал и так же тяжело двигался, Мстислав же, не смотря на крупное сложение тела, двигался быстро и легко, без тени отдышки. Ещё удар, и Ратмир был отброшен назад, попятился и едва не упал. Но не успел он оправиться, как Мстислав атаковал снова. Ратмир замахнулся щитом, но тут почувствовал, что меч врага проходит прямо под его щитом. Он был обманут и вот острие клинка поразило его в бедро. Ратмир почувствовал острую боль и захромал назад. Из разрыва на кольчуге сочилась кровь, стекая по правой ноге. Ратмир был ранен, он проигрывал. В этот момент богатырь больше всего досадовал на Симаргла, обещавшего ему огромную силу. В ярости он отбросил свой щит в сторону, открывшись для удара. Мстислав усмехнулся и сделал тоже самое. Теперь оба они были без щитов. Вождь уверенной поступью надвигался, их мечи со звоном встретились друг с другом в воздухе. Всю свою силу, всю свои чародейскую мощь Ратмир вложил в этот удар, и звон стали усилился тысячекратно, отчего чародеи закрыли уши. Богатырь почувствовал, как какая-то сила, похожая на удар молнии, испытанный им накануне, отбросил его назад. Ратмир снова оказался на земле, но он был ещё жив. Он поднял голову и увидел, что вождь точно так лежит на земле, только неподвижно. Его собственный меч торчал у него из груди, поразив его прямо в сердце. 'Сила молнии', - смекнул Ратмир, поднимаясь на ноги. Доброслав склонился над вождём, опустил ему ладонь на шею и в страхе произнёс:
  - Он мёртв! Ратмир победил. Он - волшебник.
  Колдуны зароптали, не знаю, что им дальше делать. Такого они ещё не встречали. На их глазах случилось нечто невероятное, мальчишка-полукровка одолел их опытного чистокровного вождя, пережившего множество битв. Ратмир же и вовсе не мог поверить в произошедшее, и если бы его попросили повторить этот удар током, то он бы ни за что не смог бы этого сделать. Колдун Всеволод первым достал меч, за ним последовали и остальные. Они окружили богатыря, готовые наброситься на него в любой момент.
  - Я доказал вам, что я - волшебник, - заговорил Ратмир, чувствуя, как круг сжимается возле него, - теперь я хочу помочь вам захватить Змеиную Заставу. Мы возьмём её, не пролив ни единой капли чародейской крови, и будем жить там, как в собственном доме.
  - Ты обещаешь нам это? - спрашивал Светозар.
  - Клянусь именем Симаргла, - отвечал Ратмир.
  - Что ж, - заключил Доброслав, - хоть это для меня и совсем не понятно, я вынужден признать, что ты, Ратмир, сын Вышеслава, являешься волшебником и обладаешь правом вести нас. Как верховный волхв Змеиной Заставы, я признаю тебя вождём.
  И колдуны спрятали свои мечи в ножны, они жаждали услышать план нового вождя.
  Глава 20.Трёхглавый Змей.
  В летнюю пору сад возле храма Преображения превращался в настоящее чудо. Нигде в Новгороде Ратмир не испытывал такого покоя и умиротворения. В душе он радовался, что из монастырских келий перебрался сюда, хоть и совершенно не понимал причины такой перемены отношения к себе. Юный послушник наивно полагал, что духовенство заметило его таланты и личные достоинства, и потому новгородский архиепископ решил приблизить его к себе. Ратмир нравилось проводить в саду время в одиночестве, за рисованием или размышлениями. Но в тот день его одиночество нарушил отец Иоаким. Он подозвал Ратмира к себе, и тот смиренно оторвался от своих занятий. К своему удивлению художник увидел вместе с архиепископом самого воеводу Вольгу.
  - Так, значит, это ты - Ратмир, сын Вышеслава? - спрашивал он.
  - Я, владыка, - отвечал Ратмир.
  - Видел твою картину. Ту, с трёхглавым змеем. Интересно, и откуда у тебя взялись столь странные фантазии.
  - Это из моих снова. Змей не даёт мне покоя в них.
  - Что ж, понимаю. Скажи мне, Ратмир, а почему ты хочешь стать монахом, почему решил уйти в монастырь?
  - Потому же, почему и другие, владыка. За спасением. Я хочу спасти свою грешную и полную греховных помыслов душу. А спасти себя можно, лишь спасая других.
  - Да, умно сказано, - отвечал Вольга, - ну, ступай, ещё увидимся.
  И Ратмир, недоумевая, но приписывая эту встречу на счёт своим заслугам, ушёл обратно под своё дерево в саду. Воевода и архиепископ ещё о чём-то говорили, но он их не слышал.
  - Это он - тот самый послушник, что напал на Путяту? - спрашивал Вольга.
  - Он, воевода, - отвечал отец Иоаким, - отец Феодосий просил что-то с ним сделать, вот я и взял его к себе. Но это временно. Долго он здесь находится не сможет. Да и от дурных мыслей своих отделаться не хочет. Страдает от любви к женщине княжеского рода. Влюблён не по чину, и винит Путяту в том, что несчастен.
  - Полагаешь, владыка, будут ещё покушения? - Нет никаких сомнений в этом. Ты вот что, воевода, пристроил бы куда его, чтобы у него уж не было никакой возможности причинить вреда тысяцкому и церкви. Я хотел, было, миссионером его куда отправить, так ведь может вернуться.
  - А ты хочешь, владыка, чтобы он не вернулся? Что ж, такое можно устроить. Отдам его к богатырям на самую опасную заставу. Там он долго не протянет.
  - О Боже, Вольга, я не просил губить его.
  - А что же тогда?
  - Думай сам, но я не хочу об этом ничего знать. Как ты решишь, так и будет правильно.
  - Понимаю, - призадумался Вольга, - думаю, ратное дело пойдёт ему на пользу и отобьёт желание нападать на тысяцких.
  И вскоре Ратмир был отдан в сотню Олега Медведя. Он непременно должен был стать богатырям и не должен быть возвращаться в Новгород. Таков был замысел Вольги. Но от сотни Олега почти никого не осталось. Те, кто выжили, почти все как один стали упырями. Со Змеиной Заставы многие просто убегали, спасаясь от жестокости новых правителей. И всё же, многих здесь удерживали силой. Несмотря на это, однажды появились двое путников, которые не бежали с заставы, а вернулись на неё. Они вошли через задние ворота, один из них был совсем молод, другой был уже старик, и, тем не менее, первый шёл свободно, второй был связан. Так они дошли до самой центральной площади. Никто не остановил их, хоть десятки глаз и преследовали их на их пути, и многие вооружённые воины следовали за ними по пятам. Но вот появился и сам воевода. Такой же огромный и рыжебородый, с мечом в руке, в перепачканной кровью кольчуге.
  - Монашек, - гаркнул он, - вернулся, сукин сын?
  Ратмир обернулся, внешне он был спокоен и невозмутим, чего ещё никто не видел в его лице.
  - Я привёл к вам волхва, - произнёс он, - он бежал с этой заставы.
  - Хм, волхв, это хорошо. Позову Госту, чтобы не медлил, и тут же прикончил эту собаку. Но ты же не думаешь, мальчик, что это спасёт тебя от наказания за твоё позорное бегство? Куда ты хотел уйти, в Новгород? Думал, Вольга станет тебя слушать? Ха-ха. За волхва, конечно, благодарствую, но будь добр, положи и свою юную головку на пенёк, не сочти уж за труд. Госта сделает своё дело быстро. Ты давно должен был уже сдохнуть, но всё ещё живёшь, нарушая этим все законы жизнь.
  - Жизнь гораздо многообразнее, чем ты её видишь, - отвечал ему Ратмир, - помимо зла в ней и есть и добро. Но прежде, чем покончишь со мной, скажи, как вам это удалось? Вы так похожи на людей, что даже сейчас, зная, что ты вурдалак, я никак не могу найти в тебе признаков этой заразы.
  - Да, христиане всегда так близоруки, - хрипло захохотал Гарольд, - они бы никогда не заметили упыря, даже будь он их богатырём. А знаешь, в чём секрет? Я - христианин. Да, даже оставаясь упырём, я оставался верен Христу, и вера наша не запрещает мне этого. Мой вождь научил меня сохранять человеческий облик и не боятся солнца, научил, как сохранять свой разум. Так скажи мне, чем же я отличаюсь от того прежнего Гарольда, которым я был раньше? Чем я отличаюсь от Филиппа или Айрата? Я такой же, как они, и они сами это признали, даже когда я уже пил кровь, даже когда я казнил Айрата. Даже тогда Филипп признал, что я прав. Да, я грешен, но я умею раскаиваться. Я остаюсь богатырём, и мне проститься даже то, что я вурдалак. Так что, если думал, что обличил меня в чём-то мальчик, то ты очень ошибаешься. Я ничем не изменил себе и своей вере. Я лишь продлил свой век, научился обманывать смерть за счёт других. Но разве милосердный Бог не простит меня за это? А если и не простит, если мне всё равно гореть в аду, то, чёрт побери, разве быть вурдалаком - это не спасение. Нет, ты не подумай, я верю в спасение своей души, я должен в это верить, но всегда нужно допускать, а вдруг как раз моя душонка и не будет прощена. Хоть я и сражался, умирал и убивал за Христа. Но вдруг окажется, что даже моё богатырство не искупило моих грехов. В таком случае у меня будет ещё один шанс доказать Богу, что я заслуживаю спасение. Именно поэтому я вурдалак. А ты, проклятый святоша, надеялся, что я покаюсь перед тобой? О, я умею каяться, и в нужный момент сделаю это, хоть перед Вольгой, хоть перед архиепископом, и буду прощён. Да, в этом не сомневайся. И прощённым я приеду в Новгород, и прощённым я покажу людям, что можно обмануть нашу жалкую судьбу, нашу жалкую жизнь, столь короткую, что мы не успеваем искупить и половину моих грехов. И люди примут мою веру, станут упырями, пойдут за мной, и всё равно останутся христианами. И никто во век нас не распознает, поскольку мы и есть истинные христиане.
  - Гарольд - ты чудовище, - бросил ему Ратмир.
  - О да, - усмехнулся лишь скандинав, - но даже это будет мне прощено, поскольку, покуда я не буду прощён, я буду грешить, буду пить кровь, и ничто меня не остановит. Ничто и никто. Других остановит естественная смерть, и потому Бог не идёт с такими грешниками на сделку, они всё равно однажды попадают в его власть. Но я - другое дело. Я не оставлю Богу выбора. Либо он простит меня, либо я буду уничтожать род человеческий, пока не изничтожу его весь. Ведь я бессмертен.
  - Вурдалаки не бессмертны, - проговорил Ратмир не своим голосом, похожим больше на рык. Глаза его вдруг позеленели. Гарольд в недоумении отшатнулся назад. Что за фокусы? Ратмир чувствовал во всём своём теле страшный, невероятный жар, как в прежние времена в кошмарных сновидениях, но теперь он не пытался остановить этот жар, не сдерживал его, а наоборот усиливал по собственной воли, рискуя сгореть изнутри. И от он богатырь действительно стал гореть изнутри, он чувствовал страшную боль, но не останавливало его. Он уже привык к боли, он познал боль и больше не страшился её. В ответ на пожар внутри, кожа Ратмир вдруг начала грубеть и покрывать чешуёй. Он стал невероятно отвратителен сам себе, настолько отвратителен, что из живота к горлу уже подкатила тошнота. Ратмир чувствовал, как из спины его вылезли две змеиные шеи, они шевелились и извивались в нём, как паразиты. В ужасе богатырь повалился на четвереньки от отрыгнул, но вместо рвоты изо рта его вырвался язык пламени, и не рот это уже был, а ужасная зубастая пасть.
  - Дьявол меня подери, - в ужасе попятился Гарольд, - Талмат, Госта, Эдвард. Все сюда, зовите всех.
  Змей Горыныч выпрямился и оглянулся. Шесть глаз теперь было у него, и шесть ушей позволяли слышать и видеть всё, что происходило вокруг. Никто не мог подобраться к нему сзади, чешуя его, чёрная сверху и белая снизу была прочней любой брони, а светлое, едва заметное свечение вокруг него было его чародейской аурой. Население заставы бросилось в рассыпную, принялось прятаться по избам. Лишь те, кто уже были обращены в упырей, стали стягиваться на площади. А их было пока ещё не больше сотни. Змей Горыныч был окружён, но тут он шаркнул когтистой лапой, то самой, в которой держал меч, и стал медленно отрываться от земли. Это был его первый полёт, ещё неуклюжий и неуверенный, Змея шатало в разные стороны, не было крыльев, чтобы уравновесить полёт. И всё же, он взмыл в воздух достаточно высоко, набрал полную грудь воздуха и выпустил струю пламени прямо на воеводу. В последнее мгновение словно из ниоткуда возник Талмат и закрыл щитом себя и Гарольда. Пламя попало на щит, но почти не задело тех, кто за ним, нанесло им лишь незначительные ожоги, которые тут же затянулись. Змей Горыныч тем временем уже испускал огонь изо всех своих трёх пастей во все стороны, и его пламя поджигало упырей, бывших некогда людьми, и, корчась от боли, они бросились в рассыпную, стали прятаться, кто куда. В этот момент Доброслав уже избавился от плохо завязанных верёвок и бросился бежать. Никто не преградил ему путь, никто словно и заметил волхва. Все взгляды были устремлены на Змея Горыныча. В него бросали копья, в него пускали стрелы и камни, но всё было ему ни по чём. Змей же отвечал огнём и доставал врагом своим чародейским мечом. Он видел Талмата, видела Гарольда и Эдварда, но никак не находил глазами Госту, проливавшего благородную кровь. Ни один из шести глаз не увидел бесшумно ползущего по одной из соломенных крыш печенега с топором в руках. Лишь в последний момент он был обнаружен, но было уже поздно. Госта уже перепрыгнул на спину к Змею, обхватив крепкими ногами одну из его шей. Даже ретивый конь не мог бы сбросить с себя такого всадника, и как не извивался скользкий Змей, ему это тоже не удавалось. А тем временем Госта уже замахнулся своим топором и нанёс сильный удар по шее зверя. И чешуя Змея под всеобщее ликование окрасилась в красный цвет. Он был уязвим, его можно было ранить. Госта снова и снова наносил удары, пока змеиная плоть не поддалась, и огромная шея, обрубленная под собственным весом, ни рухнула на землю и тут же не исчезла. Змей зарычал от страшной боли, и рык его смешался с ликованием упырей.
  - Так его, Госта! - кричал Гарольд. А печенег тем временем уже замахнулся топором на другую шею, чтобы проделать тот же приём со второй головой Змея. Но тут Горыныч вдруг резко рванул вверх. Госту отбросило назад, но крепкие ноги позволили удержаться. Змей набирал высоту, летел всё быстрее и быстрее. Госта не успевал сосредоточиться для удара и вскоре обнаружил, что находится среди хмурых дождевых облаков. Слабые электрические разряды с треском разгуливали здесь. Госта увидел, как все эти маленькие разряды под воздействием неведомой силы вдруг начинают стягиваться друг с другом. Теперь Змей не летел, и печенег мог нанести свой удар. Однако же огромной разряд тока помешал ему, ударив прямо в грудь. И Госта полетел вниз ещё быстрее и стремительнее, чем поднимался вверх. Его тело рухнуло на землю, и все услышали хруст костей, а тех, кто находились рядом, даже окатило струёй крови. И всё же, несмотря на это, Госта, превращённый в страшного уродца, вдруг начал подниматься на ноги. Кости его были переломаны, тело неестественно изогнуто, голова сплюснута, лицо превратилось в непонятное месиво, где только и можно было различить две носовые щёлки и два глаза, один из которых теперь находился где-то на лбу, а другой оказался даже ниже носа. Переломанными пальцами он пытался дотянуться до своего топора, но тут же в тревоге поднял изуродованное подобие головы к небу. Две струи пламени сразу из двух пастей направились на него.
  - Брат! - закричал Талмат, но было уже поздно. Госта сгорал с такой скоростью, что уже ничего не могло ему помочь. У Змея ещё оставалось две ужасных головы. Он снижался для новой атаки. И снова пламя доставало упырей, и снова с криком они разбегались в стороны и прятались, а иные и вовсе сгорали дотла. Но тут из укрытия вырвался Эдвард Хромой. В руке он держал длинную цепь, которой монотонно размахивал.
  - Будь осторожен, - крикнул лишь ему Гарольд, но скандинав с каштановой бородой даже и не думал о осторожности. Он набросил на шею Змей тяжёлую металлическую цепь и испытал на себе огонь всех двух пастей. Гарольд успел закрыть его сверху щитом, и вместе они потянули за цепь. Змея сопротивлялся и извергал огонь, но вся же тянулся к земле. Всё его неестественное кошмарное тело извивалось каждым своим членом. И вот по левой его шее ударила сталь богатырского меча. На этот раз ударил Гарольд. И снова кровь запачкала чёрную чешую. Ещё удар. Змей извивался и вырывался изо всех сил, но обгоревший Эдвард тянул его к земле. Острое лезвие ещё несколько раз скользнуло по змеиной плоти, и ещё одна голова свалилась на землю и так же обратилась в прах. Но тут вдруг чародейский клинок в когтистой лапе Змея поразил Эдварда в живот, пробил его тело насквозь и поднял над землей. Гарольд пытался удержать друга, но змеиный хвост сбил его с ног. Теперь Эдвард был игрушкой в руках монстра, который смотрел на него оставшимися двумя своими змеиными глазами, испуская зловоние из пасти.
  - Будь ты проклят, мерзка тварь, - произнёс Эдвард, глядя прямо в змеиную морду. А в следующее мгновение эта морда испустила струю пламени и поджарила упыря с человеческим лицом. Когда обгоревшая головешка, бывшая некогда живой, упала на землю, Змей почувствовал на своей шее нового всадника. На этот раз это был Талмата, который решил последовать примеру младшего брата и провернуть тот же трюк. У Змея были лишь считаные мгновения. Он чувствовал, что не успеет извернуться, не успеет взлететь вверх, силы отставляли его. Изо всех сил рванул он к реке, чувствуя удары на собственной шее. После очередного такого удара Змей вместе со всадником погрузился в воду. Упыри тоже направились к задним воротам, они готовились встретить зверя, как только он вынырнет и добить его. Здесь им уже не страшен был его огонь, вода могла защитить их. Но Змей не выныривал. Упыри подошли совсем близко, погрузились сапогами в прибрежную грязь и вдруг в ужасе почувствовали, что не могут пошевелиться. Они примёрзли к грязи, их сапоги покрылись льдом, тонкая корка льда покрыла и речку. И тут Змей вынырнул. Последняя голова его была на месте, хоть была и ранена, а всадник превратился в обледеневшую статью, занёсшую меч для удара. Змей дёрнул шеей, и обледеневший Талмат рухнул на землю и рассыпался на мелкие осколки. Упыри, замёрзшие в грязи, пытались отбиваться, но теперь не могли скрыться и защититься от ужасного, испепеляющего пламени. Лишь Гарольд оказался смышлёнее других и, стоя вдали от реки, сохранил свою подвижность. Но и он не скрывался теперь, а стоял на месте, словно ожидая приближения Змея.
  - Воевода, - окликнул его кто-то сзади, - главные ворота открываются.
  - Идите все к чёрту, - равнодушно бормотал Гарольд, не сводя глаз со Змея, - давай, ко мне, Монашек. Тебе не одолеть Гарольда, сына Тормунда Йотуна, покорителя морей, пропитанного морской солью, ужасного и непобедимого. Нет, это невозможно!
  И Змей направился прямо на него, стоящего без щита, с одним мечом в руке обезумевшего от ярости рыжебородого скандинава. Они смотрели друг другу прямо в глаза, а затем Змей стал набирать воздуха в грудь, чтобы выпустить смертоносную струю пламени. В этот момент Гарольд вдруг поднял свой тщательно наточенный меч, замахнулся и перерезал себе горло. Кровь струёй хлынула из раны, сын Тормунда подошёл ближе, отклонил голову назад и направил струю прямо в пасть Змею, как раз в тот момент, когда зверь готов был испустить огненное пламя. Но вместе огня у него из пасти вырвался клуб дыма. Змей закашлялся, подавился кровью и стал терять равновесие.
  - Так-то, - проговорил Гарольд, склоняя голову вперёд. Рана заросла в мгновение ока, и варяг с силой ударил мечом по змеиной шее. Змей Горыныч пытался извергнуть пламя, но лишь жалко сипел и слабел под вражескими ударами. Ещё удар, змеиная шея уже ни на чём не держалась, монстр уже лежал поверженный на земле. Последний удар снёс ему последнюю голову, от страшной боли безголовый Змей взвился и на излёте проткнул своим мечом грудь Гарольда. Скандинав пал на землю, рядом с ним на землю упало тело Ратмира, покрытое страшными ожогами. Теперь он был совсем не похож на себя, обессилевший и изуродованный. Его мог уничтожить даже ребёнок, но все, кто хотели ему смерти, лежали навзничь, раненные или убитые. Гарольд не подавал никаких признаков жизни, и всё же открытие глаза его смотрели ещё осознанным взглядом. Ратмир видел в его глазах страх и разочарование, когда из заставы стали выходить колдуны и волхвы. Доброслав открыл им ворота, и воистину, ни один из них не потерял ни единой капли крови. Застава принадлежала им. И лишь два умирающих тела отделяли их от желанной власти. Одно - тело рыжебородого упыря с мечом в груди. Вурдалак был ранен в сердце, а, значит, жить ему оставалось не долго. Другое тело, изуродованное ожогами, принадлежало тому, кому они были обязаны своей победой. Но он умирал, и никто не знал, как ему помочь.
  - Что ж, - проговорил Светозар, - Змей Горыныч сослужил нам хорошую службу, и мы вечно будем помнить его как героя. Застава теперь наша, и мы должны избрать себе нового вождя.
  - Воды, - беззвучно шевелил губами Ратмир, - воды мне.
  Но никто его не понимал. Лишь Филипп знал, как ему можно помочь, но он был мёртв. Река была совсем рядом, нужно было лишь пройти, проползти, пролететь пару метров, но Ратмир не мог, силы покинули его. В этот момент появились и простые горожане, которые были рады закончившемуся кошмару. Появилась и Агния, бледная и напуганная, но всё-таки живая. И она узнала Ратмира и вдруг упала на колени рядом с ним, из глаз её брызнули слёзы. Она любила его, как, возможно, не любил никто и никогда, не любила даже княжна, видевшая в нём лишь друга, которого можно лишь жалеть. Агния оплакивала его так, будто он был уже мёртв, и от этого колдунам и волхвам стало не по себе. Её слёзы падали на обожжённое умирающее тело Ратмира, и в тех местах, куда они попадали, раны становились не такими ужасными, появлялась живая кожа.
  - Постой-ка, постой-ка, - подошёл к ней Доброслав, - ну, конечно, чары воды. Он объединяет чары воды и чары огня. В воду его, быстро!
  Волхвы и чародеи вырвали тело Ратмира из объятий Агнии и потащили его к воде. Они с головой окунули его в реку, а когда достали, ожогов уже как не бывало. Внешне он был цел и невредим, новая, живая кожа покрывала его тело. Ратмир с трудом волочил ноги, но всё же шёл на своих ногах, он был жив, и это было самое главное. Агния вне себя от радости бросилась его обнимать, он же ответил слабыми объятиями по мере его иссякших сил. Отстранив от себя девушку, из последних сил он заговорил:
  - Отныне я объявляю себя новым воеводой Змеиной Заставы, и отныне наша застава будет городом, и именоваться он будет Змейгордом. Отныне все распри между язычниками, христианами и чародеями здесь должны быть прекращены. Зачинщик любой такой распри будет иметь дело со Змеем Горынычем. Отыне наш главный враг - это упыри, которых мы будет истреблять беспощадно. И с этого дня наш единственный друг - это Симаргл - страж Калинова Моста. Мы не будем платит дани, мы не будем никому подчиняться, отныне мы свободны. Те, кто останутся в Змейгороде, будут называть меня - Владыка Змей.
  - Да, владыка, - опустил перед ним на колени Доброслав.
  - Владыка, - произнесли колдуны и все жители заставы и последовали примеру верховного волхва. Все они признали власть Змея, все они подчинились ему. Великие воины, побывавшие во множестве битв, беспощадные к своим врагам, преклонили колени перед юным послушником, ставшим страшным монстром, преклонились перед чудовищем с сердцем художника, которого чародейский мир на Руси ещё не знал. В тот день Ратмир впервые за много дней заснул в одиночестве. Теперь он спал в своей комнате, не в общей избе, и никакие мысли не могли отвлечь его от глубоко сна, в котором нуждалось его уставшее тело. Ещё многое предстояло ему сделать, его миссия только начиналась. Приближалась осень, а, значит, скоро придут из Новгорода войска собирать дань. Необходимо было обвенчаться с Агнией, сделать это демонстративно по христианскому канону, сделать её своей единственной женой. Ратмир ещё оставался богатырём, принесшим клятву, хоть и другая клятва теперь сковывала его ещё сильнее. Он стал верным слугой богов. Одолеть его было невозможно, и лишь тот, кто знал его прежние человеческие слабости, мог бросить ему вызов и побороться за бессмертие. Но Змей знал о бессмертии того, чего не знал никто, и потому верно нёс свою службу, отбивая атаки всех, кто покушался на великое знание. Но люди никогда не смогут смирится с неизбежностью конца, а потому снова и снова будут стараться бросить вызов богам и их верному слуге - Змею Горынычу. И могущественный Змей снова и снова будет отражать дерзкие набеги смертных, будь то люди, чародеи или упыри.
  Часть 2
  '-А ты не думал, что, возможно, ты плохой человек?
  - Плохой человек необходим, чтобы наводить страх на тех, кто ещё хуже.'
  К/ф 'Настоящий детектив'.
  ГЛАВА 1.ДАНЬ ЗМЕЯ.
  По осени, как и положено, новгородское войско выдвинулось из города для сбора дани. Некогда князь с войском лично обходил каждый год свои земли и собирал столько дани, сколько мог себе позволить, не опасаясь, что крестьяне разбегутся от него. Нынче же для сбора дани были установлены уроки, свыше которых дань взималась лишь в крайних случаях. Дань согласно размерам уроков, хуторяне обязались привозить сами на заставы, погосты и посады, рассыпанные по всей новгородской земле, словно звёзды по небу. На погостах обычно никто не жил, появлялись здесь лишь накануне сбора дани, на заставах всегда была небольшая дружина, численность которой могла меняться в зависимости от ситуации и времени года, посады же были полноценными маленькими городками, где жило не только военное население, но и мирные ремесленники, торговцы и пр. безоружный народец. По своему желанию князь мог объезжать заставы, погосты и посады, или не делать этого. Но в Новгороде среди знати не принято было отсиживаться, и бояре всегда по осени выходили проверить свои владения, а с ними и князь. Почти каждая застава, погост или посад были закреплены за каким-нибудь новгородским боярином. Вместе с боярами и князем в поход отправлялись сопровождающие их городские ополченцы, а с некоторых пор и богатыри, которые собирали дань с земель, отписанных церкви, хоть таких пока ещё было и не много.
  После принятия христианства размер уроков вырос во много раз, поскольку знать теперь обладала властью от Бога, и потому в первые годы после крещения Новгорода всегда была опасность народных восстаний или недоплат по урокам. Именно поэтому особенно важно было, чтобы все не наёмные военные силы Новгорода вместе с князем обходили свои земельные владения. В этом году в походе участвовали не только новгородские богатыри со своим воеводой - Вольгой, но и богатыри киевские, которые остались здесь ещё со времён войны с колдунами. Они находились здесь на тот случай, если Усыня со своими чародеями надумает вернуться. Возглавлял их воевода Хотен Блудович - скандинавский воин и крёстный сын киевского боярина - Блуда. Под его началом выступали как киевские, так и новгородские богатыри, среди которых сотник Евпатий со своей сотней вятичей или сотник - Никола из племени северян. Именно Хотена Вольга и отправил на Змеиную заставу, так как тревога не оставляла его с того самого дня, как Новгород покинул Олег Медведь. Уже много месяцев от него не было никаких вестей, совершенно не известно было, что происходит на заставе. О худшем думать не хотелось. Если бы колдуны вернулись, они бы уже начали действовать, а не отсиживались бы на заставе. И, тем не менее, на этот раз к Змеиной заставе отправилась не сотня витязей, а целое войско числом около тысячи. К этому времени князь Вышеслав занемог и остался на погост в одном посаде вместе с тысяцким Путятой. Вольга продолжил сбор дани вместе с богатырями и боярами. Не прошло и месяца, как вернулось войско Хотена, точнее то, что от него осталось. Сотник Николай Северянин с половиной своей сотни, да и среди тех многие были изранены. Вольга тут же позвал сотника к себе и стал говорить с ним наедине.
  - Что случилось, говори! - велел он.
  - Беда, воевода, - произнёс Николай, - колдуны вернулись. Теперь они на Змеиной заставе правят, называют её Змейгородом. Вождь у них - не Усыня, но лучше бы это был Усыня.
  - О чём это ты?
  - Их новый вождь в тысячу раз страшнее Усыни. Они называют его - Змей Горыныч, и уверяю тебя, это прозвище он получил не просто так. Я видел этого Змея, и ничего страшнее мне видеть ещё не приходилось.
  - Ну, говори же, не тяни. Что за Змей?
  - Во-первых, у него ни одна голова, а целых три. И каждая из них извергает огненное пламя. Ранить его очень сложно, чешуя его прочная и скользкая, от самого постоянно смердит трупным запахом, какой исходит от змей, когда они хотят претвориться мёртвыми. Но самое страшное, что он умеет летать.
  - Летать? - удивился воевода, - не может быть.
  - Вот тебе крест, - перекрестился Никола, - сам видел. В лапе эта тварь держит меч, при помощи меча этого он притягивает к себе молнии и направляет их силу на тех, кого хочет убить. А когда летает, всё тело его покрывается странным свечением. Крылья у него маленькие, словно их и совсем нет, и, я думаю, в воздух его поднимают не они, а та же сила, что создаёт и это свечение и позволяет ему управлять молнией. Ох и натерпелись мы ужасов от этого змея. Он нападал на нас обычно ночью, когда все спали, начинал жечь огнём, разрывать зубами и когтями плоть богатырей, и никто не мог его остановить. Стоило ему появиться, и мы все в страхе разбегались.
  - А что же Хотен? Почему вы не стали брать посад приступом?
  - Он хотел. Мы уже начали возводить холмы, чтобы забраться на стены. Но тут из Змейгорода выехал всадник. Это был посадский священник. От него мы узнали, что многие христиане из тех, что прежде жили на заставе и воевали за христианскую веру, теперь так же живут там. Хитрый Змей не уничтожил их, он сохранил их, но пообещал, что погубит их всех, если богатыри пойдут на приступ. Христиан он взял в заложники. Перед тем, как посадский священник отправился обратно на заставу, к своей пастве, он поведал нам, что Змей Горыныч пришёл к ним не с колдунами, а с богатырями из Новгорода не раньше года тому назад. Он одолел в поединке вождя колдунов Мстислава, и колдуны признали его вождём, так как вождь Усыня давно уже скончался. Хотен же не мог брать посад приступом, ведь тогда он нарушил бы богатырскую клятву.
  - Выходит, Змей был богатырём в отряде Олега Медведя? Нет, этого быть не может, там не было чародеев, если только.... Нет, невозможно, даже я не смог в своё время справиться с Мстиславом.
  - В общем, Хотен велел брать посад в осаду, - продолжал Никола, - это заняло бы больше времени, но чародеи от голода сами сдались бы на любых условиях. И вот тогда-то и появился Змей, и появлялся каждую ночь, беспощадно уничтожая нас. Когда мы были уже совсем измотаны и напуганы, появилось и посадское войско, и мы удивились, насколько оно мало. Их не набралось и половины от изначального числа нашего войска. Но теперь нас было не многим больше их, и многие из нас были изранены. С посадскими был и сам Змей, но в образе человека. По крайней мере, все называли его 'владыка-Змей'. Я не знаю, сколько ему лет на самом деле, но выглядел он как молодой юноша, весьма хорош собой при этом, такие нравятся девкам, хоть под щетиной и виден страшный шрам через обе губы. В общем, мы дали им бой, и проиграли. Хотен сражался отважно, как никогда, но был убит. Вечная ему память.
  - Как же тебе удалось выжить?
  - Виноват, воевода, мои люди испугались, побросали оружие, стали сдаваться и молить о пощаде, вместе с ними запросил о пощаде и я.
  - И Змей вас пощадил?
  - Он сказал, что не убивает безоружных.
  - Хм, это что-то новое. Хотя, для колдунов это свойственно. Они предпочитают навести на человека порчу или проклятие и понемногу вытягивать из него силы. Но на тебе нет ни порчи, ни проклятия, я это вижу своим чародейским зрением, и это кажется мне особенно странным.
  - Змей сохранил жизнь не только мне и моим людям. Сотник Евпатий со своими вятичами сражался до последнего. Я и не думал, что вятичи способны на такую отвагу. Змей лично напал на них, а затем провозгласил, что сохранит жизнь всем, кто сложит оружие и сдастся на милость победителя.
  - И Евпатий сдался?
  - Сдался, и велел своим вятичам сложить оружие. Но их Змей не отпустил на свободу, он решил забрать их с собой в Змейгород в качестве заложников. Так что теперь у него в плену ещё больше христиан.
  - Плохо дело, - нахмурился Вольга, - мы не можем нарушить богатырскую клятву, не можем отправить на Змейгород кого-нибудь из бояр - там нет их владений....
  - А как быть с Путятой?
  - У Путяты слишком мало опыта в борьбе с чародеями. Он участвовал с нами только в одной в битве против клана Змея, в той самой, которую мы проиграли. Хоть все и говорят сейчас, что это была победа. Если уж Хотен - бывалый богатырь, разгромивший вместе со Святогором в своё время клан Вепря, оказался здесь бессилен, то о Путяте нечего и говорить.
  - И что же делать?
  - Для начала соберём совет богатырей.
  И в этот же день на одном из погостов новгородской земли собрались богатыри, сошлись богатырские сотники и сам воевода Вольга, и стали держать совет, как им одолеть Змея, не нарушив при этом богатырскую клятву. Во много голосов, наперебой они начали спорить.
  - Нельзя Змею это спускать, - говорили все в один голос, - и верить ему нельзя. Обманет, и станет отрядом под Новгородом, не успеем и глазом моргнуть.
  - Да и что о нас другие богатыри подумают? Что пошли мы на сговор с нечистой силой? Нет, мира со Змеем быть не может.
  - Выбить Змея надо, воевать с ним.
  - Да нечем, братцы, воевать с проклятым. - Заговорил Вольга, - Людей нет, казна церковная пуста. Да и клятву богатырскую нарушить никак нельзя. Нужны наёмники, какие богатырской клятвой не сдерживались бы, но обладали бы отвагой, чтобы взять Змейгород.
  - Это нам змееборец нужен, который имеет опыт войны со змееоборотнями.
  - А денег нам купцы дадут. Им поди тоже Змей со своими волшебниками торговать мешает с Булгарией, - предложил Потамий Хромой.
  - Да где же мне взять этого змееборца? Разве что вот Никола Северянин, но и он сам еле ноги от Змея унёс, - размышлял воевода.
  - Ты не хуже меня знаешь где, Вольга, - отвечал мудрый Потамий, старый друг Василия Буслаева, - Никола Северянин сражался со змееоборотнями, но командовал им другой богатырь - Никита Кожемяка.
  - Я предупреждал, чтобы я больше этого имени не слышал! - разгневался вдруг Вольга, - ноги этой собаки не будет в Новгороде. Я дал слово, что больше никогда он не будет богатырём. И я каждый раз добиваюсь от отца Иоакима отлучения Никиты от церкви. Но такие вопросы решаются в Киеве, и только потому, что церковь затягивает ход дела, Никита ещё официально является богатырём.
  - Но он мог бы нарушить богатырскую клятву, - не сдавался Потаня, - я и сам люблю Никиту не больше твоего, но лучше него здесь никто не подойдёт. Наймём его как наёмника, за плату. Погибнет он, ну и чёрт с ним, победит, нам же лучше. Богатырская клятва не будет нарушена, Змей будет уничтожен.
  - Так вы что же, Никиту хотите поставить во главе войска? Не бывать этому! К тому же, столько лет о нём уже ни слуху, ни духу, помер уж, поди, у разбойников век короткий.
  - Год назад, я знаю, был ещё живой, - робко произнёс Никола, - до меня слух дошёл, что живёт он где-то под Овручем, обрабатывает шкуры на сапоги и одежду, и неплохой доход с этого имеет. А сказал мне это никто иной, как Борис Шапкин, с которым мы сражались в одном отряде с Никитой, и который вместе с Никитой ушёл из города.
  - А Бориса ты сможешь найти?
  - Бориса, думаю, смогу, если он ещё жив. Я видел его на ярмарке в Пскове, он говорил, что в одной псковской деревне хозяйство завёл, осел на земле. Но вот в какой точно деревне, я не спросил. А уж он, думаю, точно знает, где Никиту найти.
  - А ты что скажешь, Микула? - спросил Вольга.
  - Трудно сказать, - отвечал Микула Селянинович, - я Никиту и не знал совсем. Одно могу сказать, времена сейчас уже другие, не те, что раньше, когда Никита зверствовал и лютовал. Сейчас мы ему этого не позволим. И ещё одно я знаю точно, Никита Кожемяка ни за что не пойдёт на союз с чародеями, и они с ним не пойдут на такой союз. Для них он предатель, как и все чародеи, что перешли на сторону христиан, а Никита, как я слышал - чародей. Для него же они - лютые враги, они уничтожили его семью, и он будет их ненавидеть до конца века сильнее, чем кого-либо. Он не устрашиться Змея, и никакие клятвы его не остановят. Если он согласится, лучше него нам воеводы в поход не найти.
  Эти слова заставили Вольгу серьёзно задуматься. Авторитет Микулы среди богатырей был очень велик, и воевода испытывал к нему глубокое уважение. И решил он прислушаться к словам своего сотника.
  - Ладно, Бог с ним, - произнёс Вольга, - раз не забыли вы ещё Никиту Змееборца, значит, и впрямь он был хорошим врагом оборотней. Найди его, Никола, обещай любую плату, только пусть вернётся и уничтожит этого волшебника. А я в свою очередь займусь купцами. Буду просить и клянчить, глядишь, к весне нужную сумму и наберём.
  На том богатыри и разошлись, а вскоре сообщили о своём решении князю Вышеславу. Князь согласился с ними, и принял решение не собирать дань с восточных земель, близких к Змейгороду, обещал помочь с набором наёмников, но больше ничем помочь не мог, так как княжеская казна тоже была не богата в те не лёгкие годы. К концу осени сбор дани закончился, и войска вернулись в Новгород. Никола Северянин к этому времени был уже далеко, и даже зимой не появился. И всё же Вольга был уверен, что его сотник вернётся, и во всю готовился к войне с новой напастью.
  ГЛАВА 2.НИКИТА КОЖЕМЯКА.
  Люто не любил Вольга Никиту Кожемяку, и на то у него были свои, очень веские причины. До крещения Новгорода про Никиту никто не слыхом не слыхивал, позже тоже он далеко не сразу заявил о себе. Известно только, что, когда подошёл Добрыня с войском к городу, чтобы крестить его, и когда воспротивился ему новгородский люд, тогда и жители новгородских пригородов взбунтовались. Никто не хотел чужеземной веры, боялись чужой, незнакомой власти. Тогдашний новгородский тысяцкий - Угоняй быстро понял, что с теми силами, какие он имеет, дать отпор Добрыне он не сможет. И тогда тысяцкий стал собирать в помощь новгородскому ополчению земское ополчение, то есть ополчение из жителей пригородов. Здесь же издавна лишь один народ привык иметь дело с оружием - разбойники. Доподлинно неизвестно, был ли Никита разбойником до сбора земского ополчения или нет, только в своём селе его быстро поставили во главе ополченцев, назначив сотником. Были и другие сотники, такие как Борис Шапкин или Василий Колчан, но они лишь назывались сотниками, поскольку ни у кого не было в распоряжении и близко к сотне бойцов. И таких сотников набралось великое множество, и стали они спорить друг с другом, кому из них быть тысяцким и вести войско в Новгород. Пока спорили и ссорились, дружинник Добрыни - Путята - будущий тысяцкий тайно проник в Новгород и взял тысяцкого Угоняя в плен. А затем, после тяжёлых боёв, были разбиты все ополченцы. Так и пришлось земскому ополчению распуститься, не приняв участия ни в одной схватке. Каждый тогда пошёл своей дорогой, многие сложили оружие, другие убоялись кары Добрыни и разбежались кто куда, стали промышлять разбоем, и здесь уже Никита был в числе прочих, об этом Вольга знал уже точно. Однако вскоре Никита Кожемяка пропал и не появлялся около года. За это время земские сотники уже собрались снова и при поддержке изгнанных из Новгорода колдунов и местного населения подняли восстание против Новгорода.
  Когда Никита вернулся, он был уже не просто разбойником, а обученным волшебником. Поначалу он присоединился к восстанию, но потом не захотел подчиняться колдунам и их вождю Усыне и объявил, что теперь будет сам по себе, не будет платить дани ни чародеям, ни христианам. Многие земские сотники и старосты так же предпочитали до поры оставаться независимыми и грабить не в казну колдунам, а в угоду себе, ожидая, чья возьмёт. Но вот новгородцы решили дать решительный бой колдунам и выступили им навстречу. В том бою Новгород потерпел тяжёлое поражение. А когда воины вернулись в город, то обнаружили, что добрая половина города теперь принадлежит разбойникам. Пока они были в походе, Никита Кожемяка и другие сотники раздобыли где-то корабли и, переплыв через Ильмень-озеро, высадились в Людином конце Новгорода. Покорив Людин Конец, они захватили часть Неревского и даже попытались перейти через мост в Славенский конец, но были отброшены назад местным населением, да и нерва тоже сопротивлялась владычеству разбойников. За это Вольга возненавидел Никиту и всех сотников особо. Казалось, вот-вот случиться в Новгороде великое кровопролитие. Спас ситуацию Садко, который в то время как раз вернулся из плавания на торговых судах. Купец и богатырь Садко был родом из Людина конца, но жена и вся богатая родня его жила в Славенском конце. Он-то и выступил переговорщиком между двумя концами города и смог примирить их на следующих условиях: Никита Кожемяка становился головой людинского ополчения, все прочие земские сотники должны были подчиниться ему, за эту честь Никита платил тем, что должен был принять христианство и стать богатырём. Отныне Никита должен был по первому требованию Вольги - богатырского воеводы, предоставить для похода сотню вооружённых воинов, среди которых сам выступал сотником. Никита согласился, Вольга под давлением бояр и наступающего врага тоже принял условия. А чародеи и подвластные им земские ополченцы тем временем всё стягивали кольцо осады вокруг Новгорода. В городе наступил голод. Уже давно отец Иоаким отправил в Киев письмо с просьбой о помощи, но подмога никак не приходила. Новгородские витязи отбивались как могли, небольшими вылазками выходила из города сотня за сотней и наносила удар по врагу, и каждый раз сотня хлопцев за раз пропадала безвозвратно. Одна сотня за другой выходила из Славенского конца и не возвращалась. Сердце Вольги сжималось от скорби, а кровь кипел от ярости, потому как в то время, как гибли воины Славенского конца, разбойники Людина конца отсиживались. И решил тогда воевода отправить в бой сотню самого Никиты Кожемяки. Людинские воины, было, воспротивились, но Вольга продолжал стоять на своём. Пришлось смириться, и стал Никита собираться в бой.
  Но не прав был Вольга, считая, что Никита ничего не потерял в этой войне. Многие земские сотники отказались признать его головой, особенно после того, как он принял христианскую веру, и ушли из Новгорода. Некоторые из этих сотников пошли на службу к колдунам. Чародеи попытались переманить на свою сторону и самого Никиту, но он ответил им решительным отказом. Тогда колдуны отправили одного из бывших сотников Никиты в его родное село. И случилось тогда великое несчастье. По приказу колдунов земский сотник истребил многих сельчан, перебил всю семью Никиты: братьев, отца, жену и детей. Чудом спаслась только дочь - Ольга. Никита тогда жестоко отомстил земскому сотнику, не побоялся со своими хлопцами выбраться за пределы города. Казнь пленных продолжалась до самого вечера, Никита лично сдирал с врагов кожу. Но сделанного воротить было нельзя. Кроме дочери у Никиты тогда никого не осталось. Тогда-то и зачерствело сердце богатыря. И потому так охотно он согласился выполнить приказ Вольги. Никита был рад любому поводу поквитаться с проклятыми чародеями. Только потом уже выяснилось, что завёлся в городе лазутчик, который всё колдунам докладывал, и по его вине отряд за отрядом гибли богатыри. Доложил этот лазутчик и о том, что идёт в лапы к колдунам сам лютый богатырь Никита Кожемяка. Колдуны подготовили ему хорошую встречу, отправили отряд настоящих змееподобных оборотней, невероятно сильных, особенно вблизи от воды. Это был самый сильный отряд волшебников среди чародеев, их первая когорта. Казалось, у Никиты и его людей нет шансов. И как вошли они в Голохвойные леса, так налетели на них со всех сторон враги-чародеи. Все с мерзкими змеиными рожами, покрытые чешуёй, управляющие водой. Богатыри встревожились и растерялись. Не растерялся только Никита, а лишь достал свой меч и заговорил:
  - Если уж и суждено нам сегодня сложить здесь головы, то заберём с собой и вдоволь голов змеиных.
  И начал рубить все змеиные головы, и шёл вперёд, не смотря на вражеские чары, а за ним шли его верные товарищи, защищая Никиту со спины. Чем больше их старшина убивал оборотней, тем сильнее он становился, и вскоре чародеи поняли, что взять богатыря наскоком не смогут, и принялись окружать. Змеиные морды лезли со всех сторон, нападали даже сверху, они были повсюду, и, казалось, что пропал уж богатырь Никита Кожемяка. Почти все его люди, кто пошли с ним, были перебиты, лишь не многие чудом выжили, но и они были обречены, так как остались истекать кровью на поле боя. Никиту взяли в плен и повезли туда, где располагался клан чародеев, ему приготовили особенную казнь. Но тут по дороге вдруг полетели в проклятых змей копья и стрелы, повыскакивали изо всех концов киевские богатыри, и принялись добивать оборотней. Как выяснилось, это были самые первые отряды киевского войска, их разведка. Но нарвались они не на обычных волшебников, а на самых настоящих оборотней, которых и стрелы не брали, и копья едва могли ранить. И завязалась в лесу страшная битва, и ни один из врагов не уступал в ней другому. Но чародеи были уставшими после прошлой схватки, многие были ранены, и вскоре богатыри окружили их, и многих взяли в плен. Выяснилось, что киевское войско, в котором была и богатырская дружина киевлянина Хотена Блуда, уже давно находится в этой местности, не решаясь близко подойти к Новгороду. Уже несколько отрядов, выходящих из города, они находили разбитыми и умирающими от ран. Раненных богатыри забирали к себе и выхаживали их. Так выходили они и выживших из отряда Никиты, и самого старшину. Пленные колдуны меж тем выдали киевским воинам имя предателя в Новгороде. Но чтобы передать это имя новгородцам, нужно было попасть в город. Выполнить эту не лёгкую задачу вызвался оправившийся от ранения сотник Никита. Все раненные новгородцы были определены отряд к Кожемяке, в том числе и Никола Северянин, который прежде с Никитой знакомства не имел. В Новгороде Никиту давно уже считали погибшим, как и многих богатырей, его возвращение все восприняли как чудо. С тех пор богатырь снискал славу великого змееборца, подобно святому Георгию. А сведения его спасли Новгород, предателя четвертовали на площади. Вскоре киевское войско встретилось с войском новгородским, и вместе они дали отпор чародеям. Киевлян в Новгороде встречали как героев, дарили им венки из цветов, и пели песни. И Вольга целовал Хотена в уста. И оставался Хотен с войском в Новгороде навсегда.
  Чуть после два войска вместе пошли в поход против чародеев, чтобы окончательно истребить ту заразу до самой Волги. Гнали они врага до самой Волги, не уступали ему ни на шаг. Чародеи же только отступали, и понимали, что скоро отступать им будет уже некуда, что скоро прижмут их к реке и разобьют, а половину утопят. И тогда придумали чародеи новую хитрость. Стали подкупать местных жителей и уговаривать их, чтобы те позволили им поколдовать над своей водой. А когда богатыри пошли через эти сёла и стали пить воду из местных колодцев и поить оттуда лошадей, то заразились страшной порчей, и начались у них видения. Яд тот был не сильный, чтобы не навредить местным крестьянам, которым перед этим ещё дали противоядие. Но богатыри стали бесноваться, нападать друг на друга. Лишь один Никита Кожемяка, да ещё Вольга смогли победить в себе эти чары, но и они ничего не могли одни сделать. Много богатырей тогда полегло, а как пришли они в себя, ужаснулись содеянному и стали отступать. Киевские богатыри к этому времени так же были уже разбиты и отступали. Новогородцы вернулись в то село, где накануне провели ночь. Никита Кожемяка, очерствев сердцем, учинил страшную расправу над сельчанами. Не пожалел никого, даже детей. Вольга хотел было остановить его, но не успел, и за то преступление возненавидел своего сотника сильнее, чем прежде. Вскоре к ним подошли киевские богатыри, подоспели и отставшие от войска, коих тоже было не мало, и вместе они с новыми силами двинулись вперёд к Волге. Да только чародеев к тому времени уже и след простыл. Как они перебрались так быстро через такую большую реку, для всех было загадкой и сильно тревожило Вольгу. Ведь если враги так быстро перебрались через реку, то так же быстро могли вернуться и обратно, чтобы неожиданно напасть. Именно поэтому Вольга основал на притоке Волги Змеиную Заставу, в том самом селе, которое истребил Никита, и оставил там две сотни богатырей из земских сотников Никиты. Во главе заставы был поставлен земским сотник Всеволод Хрящ. Когда войска вернулись в Новгород после сражения, новый молодой князь Вышеслав велел славить его как победу. Новый князь должен был начинать своё правление с победы, начинать с поражения было плохой приметой. И Новгород богатырей чествовали как победителей. Вино тогда лилось рекой, киевские богатыри соблазняли и портили местных девок, а потом многих из них брали в жёны. Вольга же решил во что бы то ни стало извести Никиту. И в конце концов ему это удалось, и князь дал добро на то, чтобы избавиться от Кожемяки. И вот спустя пару месяцев после сражения вызвал воевода ненавистного сотника к себе и сказал ему такие слова:
  - Ты, Никита, сослужил мне хорошую службу, заслужил себе в Новгороде не малую славу, побил много врагов христианской веры. Но многие подвиги твои не перекрывают твоих пороков и преступлений. И чародеев ты одолевал силой чародейской, а потому места тебе среди новгородских богатырей нет. Уходи лучше сам, уходи как герой, иначе все узнают, кто ты на самом деле. Вот тебе 50 гривен, бери и уходи, уходи один, люди твои здесь останутся.
  Никита крепко обиделся на такие слова и пошёл к своим товарищам, чтобы вместе с ними уйти в леса на путь разбоя. Но верных ему людей, творивших с ним прежде разбои, почти не осталось, а богатырь Никола Северянин уже принял на себя командование отрядом. Лишь не многие остались верны своему старшине и захотели уйти с ним. Промеж них и собой Никита разделил поровну 50 гривен Вольги и убрался прочь из города, больше его никто там никто не видел. Вскоре все стали забывать про Никиту Кожемяку, на его место пришёл новый силач, так же крупный как медведь, да к тому же и любимец Вольги - Микула Селянинович. Характера он был доброго, но в бою ему не было равных. Вольга познакомился с ним, когда собирал ополчение, отступая от Волги. Микула одним из первых пришёл с целым отрядом из одной из окрестных деревень, чтобы помочь сражаться против чародеев. Он поразил Вольгу своей силой и силой своего коня, а также отвагой, проявленной во время отступления. Микула Селянинович, жертвуя собой, прикрывал отступающих товарищей и тем самым снискал себе славу и уважение. Никита же всех почестей был лишён, имя его было приказано забыть и не упоминать более, но его слава змееборца ещё раздавалась отголосками на Руси и спустя пять лет после его ухода из города, что и заставило Вольгу снова призвать его для войны с колдунами.
  ГЛАВА 3.НИКОЛА СЕВЕРЯНИН.
  Никола из племени северян до войны жил в Неревском конце Новгорода, в самом тихом его уголке. Здесь относительно спокойно прошло обращение Новгорода в веру Перуна, затем так же почти без шума осуществилось и крещение. И всё же, сына пекаря нелёгкая занесла в богатыри. Сначала, ещё в молодости нужда заставила его пойти в наёмники. После нескольких лет службы и стычек с печенегами на разных заставах вернулся домой живым и лишь немного потрёпанным. На заработанные деньги Никола выстроил себе новый дом и даже успел завести семью. Но с ремеслом у него что-то не ладилось. То ли постоянная смена религий сказывалась, то ли засухи и отсутствие зерна, но пришлось Николе снова пойти в наёмники, а после крещения в христианскую веру и в богатыри. Однажды судьба свела его со змееоборотнями, ужас, испытанный в тот день, богатырь запомнил навсегда. Помнил, как их сотню разведчиков в раз разгромили страшные монстры, помнил, как несколько часов лежал в лесу раненный, умирая. Но на его счастье и счастье других, кто были ещё живы, появился здесь отряд земского сотника - Бориса Шапкина, который подобрал всех раненных и отвёз в стан киевских витязей. Вскоре сюда же доставили и Никиту Кожемяку лишь с двумя выжившими богатырями из сотни, братьями-скандинавами: Сигватом и Дьярви. До того момента Никола знал о Никите лишь по слухам и видел издалека, теперь же людинский голова стал его непосредственным командиром и был им до конца войны. Когда же Никиту изгнали, новым сотником стал именно Никола. Именно он взял на себя задачу убедить богатырей не поднимать бунта за своего сотника, в итоге Никита вынужден был уйти лишь с Сигватом и Дьярви, за ним последовал сотник Василий Колчан с тридцатью своими витязями, а вскоре ушёл и Борис Шапкин, которого в награду за его заслуги на войне не только не взяли в богатыри, но и приказали разоружиться. Никита затаил тогда злобу на Николу, Борис же, напротив, успел крепко подружиться с новым сотником, который предлагал ему даже вступить в свою сотню богатырём, но Борис не захотел оставлять своих хлопцев.
  И вот теперь Никола должен был разыскать Бориса Шапкина. К тому времени была уже поздняя осень, приближалась зима, что значительно осложняло Николе его поиски. Не известно было, в какой деревне живёт бывший земский староста, ясно лишь было, что в городе Пскове его мало кто знал. Был один горожанин, торговавший сапогами на ярмарке из Пскова, который вроде бы состоял в хорошем знакомстве с Борисом, его и принялся искать Никола, как только с первым снегом прибыл в посад. В его поисках ему помогали его спутники, многие из которых когда-то служили ещё под командой Никиты. По всему городу искать тех, кто делает сапоги. А как находили, приценивались к товару, да только ничего не покупали, а всё спрашивали про Бориса. И не знал ещё Псков более привередливого покупателя, чем Никола Северянин. И всё же, некоторые торговцы убеждали его или других богатырей взять по паре отменных сапог. Никола уже начал хорошо разбираться в сапогах и набил себе хороший глаз на всякие детали, когда, наконец, нашёл нужного мужичка. Только тот уже лыка не вязал от хмельной браги, и заставить его что-либо вспомнить не представлялось возможным. Решили прийти завтра поутру. Пришли с восходом Солнца, а торговец уже никакой, и так ещё 6 дней подряд не просыхал, и лишь на седьмой день предстал перед богатырями в трезвом, но очень болезненном виде, и, конечно же ни о каком Борисе Шапкине не слыхал, и Николу не помнил. Тогда повели его богатыри в баню, растопили её как адское пламя, и отделали мужичка берёзовыми вениками так, что он вспомнил даже, как появился на свет, и стал рассказывать. Поведал он не много, сказал лишь, что село, где жил Борис, находится на псковской земле, сказал название его и вроде бы указал сторону, в которую нужно ехать. Но как туда добраться, не знал. С трудом богатыри нашли человека, который согласился показать им дорогу до этого мало кому известного села. И вот, пробираясь на санях через сугробы, прибыли они в нужное село на порог к Борису Шапкину. Никола тут же изложил ему все свои дела, сказал, что время не ждёт, и что нужно ему срочно найти Никиту, чтобы поставить его во главе войска.
  - Видимо, Вольга совсем в отчаянии, - рассуждал Борис, - если хочет Никите доверить целое войско. Я бы и сам не доверил бы ему войска. Ведь Никитка-то, говорят, до сих пор чародейское ремесло не забыл. Да и времени много прошло, он уже не так силён, как прежде.
  - Так ты приведёшь нас к нему?
  - Я-то приведу, хоть бывал у него уже давно, ещё больше двух лет назад проездом. Но, скажу вам, Никита - отменный кожемяка и довольно небедно живёт. И хотите верьте, хотите нет, у него под Овручем новая семья, дочь-Ольга уже совсем невеста, говорят. То золото, что мы получили от Вольги, я потратил сразу, купил вола, а Никита накупил шкур и стал с ними работать. Сигват и Дьярви - наши варяги тут же прибились к нему, и дело у них очень быстро пошло на лад. Но хозяин у них всё равно Никита. Говорят, стал он скупым, жалеет каждую гривну.
  - Вернулся к прежнему ремеслу? Видимо, мять шкуры выгоднее, чем их снимать. Ну, так когда сможешь отвести нас к нему?
  - В путь можем идти хоть завтра, только вряд ли он согласиться. Никита теперь человек не бедный, а на Вольгу он обиду затаил. А все эти дела лихие и военные его уже не привлекают.
  - Вот в это я ни за что поверю. Чтобы Никита прекратил лиходейничать и душегубствовать? Совсем на него не похоже.
  - Не любишь ты своего бывшего сотника, Никола, - усмехнулся Борис, - а ведь в войну вы с ним душегубствовали вместе. Помнишь то село, где вас отравили, которое вы перебили под корень?
  - Не напоминая, прошу тебя, - лицо Николы исказилось в гримасе боли, - мне до сих по ночам снится тот кошмар.
  Я тогда только одного мужичка заколол, который на меня с топором накинулся. Но рядом была его семья, дети. А потом они и их....
  - Ну, будет тебе, будет, - схватил его за плечо Борис. На Николу было страшно смотреть, казалось, он вот-вот сам совершит над собой страшную казнь за тот ужасный проступок, в который он случайно оказался вовлечён.
  - На вот, вина лучше выпей, полегчает, - протянул ему кружку Борис. - Я тебя не осуждаю, приказ есть приказ. Либо выполни, либо погибни. И все же, думаю, тяжело тебе будет, если придётся опять под началом Никиты служить. Уверен, что хочешь к нему ехать?
  - Надо, - отвечал лишь Никола.
  И вот, поехали. Через метель, через вьюгу, под вой и свист зимнего холодного ветра, пробирающего порой до костей. Дорога выдалась не простая, а порой её и вовсе не было, приходилось пробираться через чистое поле, лошади уходили в сугробы по самое пузо, морды их закрывала снежная маска, которую они время от времени стряхивали. Никола и сам уже пожалел, что не дождался наступления весны и отправился в путь зимой. Но и по весне было бы не лучше, только вместо снега была бы непроходимая грязь и лужи глубиной с целые болота. Только летнее время подходило для дальних поездок на Руси, но до лета ждать было нельзя. И потому богатыри, что есть сил, пробирались, оставляя за собой издохших лошадей, и, наконец, добрались до Овруча. Именно на земле этого города жил известный змееборец Никита. Разыскать Кожемяку было не сложно, многие ремесленные люди его тут знали. И вот Никола вместе с Борисом Шапкиным и другими товарищами отправился в пригородное село, к богато убранной избе Никиты. Уже на пороге им встретились двое старых товарищей - варяги: Сигват и Дьярви. Оба брата такие же широкие в плечах, как и прежде, такие же могучие, один с русой бородой, другой с каштановой и такого же цвета длинными волосами.
  - Вот так да, - произнёс Дьярви, завидев гостей, - кто к нам пожаловал. Старые товарищи, холопы Святослава Вольговича.
  - Иди к нам, Борис, - произнёс Сигват, - что ты гуляешь с этими псами? Ты нам брат или им?
  - Как ты нас называл? - не выдержал богатырь Семён Гривна, доставая из телеги свою секиру.
  Другие богатыри, сражавшиеся прежде в отряде Никиты, а теперь путешествующие с Николаем, стали делать тоже самое.
  - Да будет вам, будет, - произнёс Борис, - столько лет уже прошло. Вы, братья, лучше скажите, Никита дома?
  - Дома, а по что он вам?
  - Соскучился, увидеться хочу, - произнёс Никола.
  - Он тебя видеть не хочет. Хотя, заходи, может он сразу тебе отвернёт голову, и поделом.
  И вот вошли они все в избу, где был и сам хозяин. Сигват и Дьярви вошли первыми и доложили ему о прибытии гостей.
  - Пусть войдут, сучьи дети, - произнёс Никита.
  И вся компания в миг оказалась в большой горнице, в которой кожемяка и работал. Везде здесь висели шкуры, иные обработанные, другие свежие, прочие лежали в бочках с водой, ждали обработки, иные лежали в стопке на столе. Посреди всего этого добра с закатанными рукавами стоял Никита, такой же угрюмый, как и раньше, смотрел исподлобья. Такая же густая, но не длинная борода, только теперь появились седые волосы. Но это был он, их старый командир, с которым они в своё время так погуляли на Руси, что до сих пор никто не мог забыть.
  - Чего надо? - спросил их грубым басом Никита.
  - Я к тебе по делу, - произнёс Никола, - послал меня к тебе сам Вольга Святославович. Нужен ты нам и Новгороду.
  - У меня ни с тобой, ни с Вольгой дел никаких нет и быть не может. Я теперь сам по себе. Вы меня предали, так убирайтесь теперь по добру, по здорову.
  - Даже не хочешь узнать, что нужно от тебя Вольге? Он платит любые деньги, хочет, чтобы ты помог ему снова справиться с волшебниками и колдунами из клана Змея. У них теперь новый вождь - Змей Горыныч, сильнее него, говорят, у них вождя ещё не было. На нашем берегу Волги он уже построил свой город и разбил войско Хотена Блудовича.
  - И что же Святослав без меня с ним не может справиться? - спросил Никита и вдруг расхохотался, а вместе с ним
  засмеялись Сигват и Дьярви, улыбнулся и Борис.
  Никола же с товарищами решительно не понимал, над чем они так хохочут.
  - Всё бы отдал, - заговорил Никита, - чтобы посмотреть, как Змей повесит Святослава. Он помнится, испугался моей правды, я ведь едва, было, его место воеводы не занял. А теперь вот пришла расплата за его грешки. Что ж, посмотрим, какой он без меня герой.
  - А ты, поди, сам хотел стать воеводой в Новгороде? - совсем не добро заговорил Никола Северянин, - я твоё прожорливое пузо знаю. Хотел и через Вольгу, и через Хотена, и через Потамия Хромого, и через других богатырей переступить. До только накоси, выкуси. Только и можешь теперь, что зубы скалить на Вольгу.
  - Ах ты пёс! - прокричал Никита и уже готов был наброситься на своего старого товарища. Все богатыри замерли как львы перед броском на добычу, а Борис встал между Никитой и Николой, пытаясь их сдержать.
  - Уходи, Николай, - говорил он, - я же говорил, что он не захочет. Ступай по добру, по здорову, а то зашибёт.
  - Неужто ты думаешь, я боюсь его? - произнёс Николай, - это раньше он был силач, одним ударом убить мог. А теперь он стар и напуган. Его прозвали змееборцем, но это имя ничего не стоит, ведь он не лучше других сражался с оборотнями. А сейчас наш враг - сильнейший оборотень на свете, о трёх головах, таких ещё не было. Я и сам испугался, когда увидел его впервые. Но ничего, я снова пойду на него, а ты оставайся, прячься здесь.
  Никита вдруг перестал напирать на Бориса и пошёл в другую сторону, к столу, на котором лежали шкуры. Молча он взял двумя руками сложенные вместе три шкуры, напрягся и разорвал их как бумагу, а затем отшвырнул обрывки в сторону
  - Поди вон, Вольгин холоп, - бросил он Николе.
  И Николай, полный гнева, вышел прочь, а за ним отправились и его товарищи, поражённые силой Кожемяки. Вышли и Сигват с Дьярви, остался один Борис.
  - И ты теперь с ними? - укоризненно, но уже снисходительно спросил его Никита.
  - В чём-то он прав, Никита. Мы стареем, мы не вечны, и силы наши уходят. А душа ещё просит хоть разок погулять на Руси, как раньше, как в молодости. Показать, что мы на что-то ещё способны. Никита, 5 лет уже прошло, никто уже в Новгороде не помнит про наше изгнание и про наш позор. А вот как ты давил змей, помнят все.
  - Погулять, говоришь? - задумчиво произнёс Никита, усаживаясь на лавку, - это можно, конечно. Но я и здесь не плохо разгулялся. Все меня бояться, я сам себе голова. А Василия Колчана сможешь разыскать, знаешь, где он?
  - Слыхал, будто он купечеством занялся, немало добра себе нажил. Ему теперь все эти дела не интересны.
  - Эх, плохо ты Ваську знаешь. Он для того и пошёл в купцы, чтобы гулять по морям, чтобы чувствовать ветер в душе, как он говорит. Он пойдёт, я знаю. Особенно если узнает, что я пошёл. Без Васьки будет совсем скучно.
  - Ну что ж, на том и решим. Я тогда за Васькой поеду, а ты уж гостей прими, как положено, по-людски.
  - Да нет уж, Борис, хватит с меня. А что, этот Змей и впрямь так страшен?
  - Он одолел Гарольда, сына Тормунда Йотуна. Помнишь такого?
  - Не может быть, - раздался голос вошедшего Сигвата, - как же он с ним справился?
  - Что за Гарольд? - насторожился Никита, Борису это и было нужно, - неужто отец его был настоящим ледяным великаном?
  - Так говорили. Я слышал, он не чувствовал холода, мог купаться в ледяной воде о голым ходить долгое время по снегу. Тормунд заплывал так далеко не север, как не заплывал никто. Слышал я как-то от Гарольда, как отец учил его плавать. Забросил в ледяную воду, Гарольд тогда едва не утонул, онемело всё тело, а Тормунд спокойно нырнул и достал его. Говорят, дошло до того, что он перестал совершать подношения богам Асгарда, возомнил себя в самом деле непобедимым потомком йотунов, равным богам. Но вот однажды ушёл в плавание и так и не вернулся. Гарольду тоже часть его силы передалась.
  - А Змей ведь холодом берёт, - подхватил Борис, - мне Никола рассказывал. Всех мог взять холодом, а Гарольда не смог, стал жечь его огнём из пасти, но не брал огонь сына Йотуна. И всё же Гарольд погиб, от его меча, который, говорят, был выкован на самой Сорочинской горе.
  - Что? - подскочил усевшийся, было, на лавку Никита, - не может быть.
  - Люди сказывают.
  - А вот это уже интересно, - задумался Никита, - я пойду, надо мне к одному человечку в гости наведаться. Наш старый знакомый. А ты, Борис, чтобы время не терять даром, ищи пока Василия Колчана.
  И на то он покинул избу быстрее стрелы, оставив товарищей лишь пожимать плечами от недоумения.
  ГЛАВА 4.БЫВШИЕ ВРАГИ.
  Искать Ваську Колчана Борис Шапкин отправился без Николы Северянина. Уже с самого начала стало ясно, что поиски могут затянуться. Василия вообще могло не быть на Руси, вместе с купцами он мог умчаться уже на другой конец света. Но если до зимы он остался на Руси, то теперь зимовал на этой земле: для плаваний это время не годилось. Прежде чем начать искать в киевских портах, товарищи решили отправиться в городок Переяславль, который так же, как и стольный град Киев находился на Днепре и участвовал в торговле не хуже своего влиятельного соседа.
  Пока Сигват и Дьярви устраивали на погост новгородцев, Никита отправился к самым окраинам села, куда знатные мужи старались без крайней необходимости не заходить. Здесь жил всякий сброд: изгои, бродяги и пришлые люди. Когда-то Никита и сам жил здесь, но со своими друзьями-скандинавами очень быстро выбил себе право жить в почётном месте. Теперь он уверенно шагал по знакомым улицам, проходил по известным тропинкам, спрятанным между домами и в зарослях клёнов и вязов. Наконец, ноги вынесли его к покосившейся старой избушке, стоявшей одиноко посреди огорода, засыпанного высокими сугробами. Трудно было представить, что в этом месте может кто-то жить, но, если приглядеться, можно было увидеть в сугробах расчищенную от снега тонкую полосу, ведущую к двери и белый, почти невидимый дым, выходящий из трубы на крыше. Никита, скрипя снегом под сапогами, дошёл до самой двери, громко постучал в неё кулаком и стал прислушиваться. Никаких признаков движения, ни крика 'иду', ни скрипнувшая половица, ни 'кого там чёрт принёс' не прозвучало. Кожемяка ударил ещё раз, но только стукнул, как дверь стала открываться.
  - Ну чего долбишь, не глухие, - послышался скрипучий мужской голос, и вот на пороге появился мужчина пожилых лет, слегка сгорбившийся, с длинными чёрными волосами с проседью и бледным, гладко выбритым лицом с каким-то застывшим равнодушным выражением на нём.
  - А, это ты, Никита. С чем пожаловал?
  - Впусти в дом, Пафнутий, а затем расспрашивай. Или ты жертву своим богам приносишь?
  - Проходи, - произнёс Пафнутий, криво улыбнувшись шутке старого приятеля. И вот Никита оказался в мрачной избушке. На столе ему в глаза бросилась засохшая хлебная корка, на полках лежали какие-то сухие травы и конечности животных. Видно было, что в доме живёт один человек, который в силу возраста уже не очень следит за порядком.
  - Ты, я смотрю, всё чародействуешь, - произнёс Кожемяка, усаживаясь на лавку.
  - Да так, понемногу, - отвечал Пафнутий, - нужно же как-то на хлеб насущный зарабатывать.
  - И много к тебе народу ходит?
  - Не много совсем, но ходят. Кому подлечиться, кому порчу навести надо. А тебя никто не видел, когда ты ко мне шёл? А то слухи плохие поползут о тебе в селе, не отмоешься потом. Хорошо, что уже вечер. Да, давно ты у меня не был, Никита, видно, важное дело у тебя ко мне.
  - Да плевал я на слухи. Скоро я, возможно, буду жить в городе. Да, дело очень важное, Пафнутий. Приехали за мной люди из Новгорода, хотят, чтобы я унял чародеев из клана Змея, чтобы возглавил целое войско. У них, говорят, теперь новый вождь, зовётся - Змей Горыныч.
  - Слыхал я о нём, - отвечал чародей, - только он не ихний вождь, пришлый, из чужих земель. Но Симаргл дал ему силу.
  - То есть он не из клана? - удивился Никита, - и за какие же заслуги Симаргл дал ему такую силу?
  - Симаргл только за одну заслугу даёт силу, за смерть. Тот, кто умер, чья душа почти перешла Калинов Мост, но нашла в себе силы вернуться, тот возвращается чародеем. Раньше все так становились чародеями. Сейчас такой только один Змей Горыныч. В этом и его сила, и его тайна. Уже больше ста лет никто таким путём не становился столь могучим волшебником. Он не вождь клана, просто посадник в Змейгороде, и правит он не столько кудесниками, сколько волхвами и простой людью. Но колдуны слушаются его и даже выполняют его запрет не приносить жертвы.
  - Откуда же ты всё это знаешь?
  - Я ведь и сам из клана Змея, не забыл? И иногда до меня что-нибудь от них, да доходит.
  - Как такое забудешь? Поехали со мной, Пафнутий, ты мне нужен. Заработаешь себе на безбедную старость, а то совсем ты уже обнищал, я смотрю. Прикончим Змея Горыныча во славу нашу и русскую.
  - Не забывайся, богатырь, - усмехнулся Пафнутий, - мы с тобой оба чародеи, но я никогда не был богатырём, и на твоей стороне не воевал. Я сражался против тебя, за свой клан, а не за Русь.
  - Но не забывай, что ты сдался киевским богатырям в плен под Новгородом. Если бы не я, тебя бы казнили вместе с остальными. Вольга колдунов в живых не оставлял никогда.
  - Я был ранен, я не мог сражаться. Если бы не я, тебя бы убили прямо во время боя с киевскими богатырями, чтобы не отдавать тебя им живым. Я спас тебе жизнь, ты - мне. Мы ничего не должны друг другу.
  - Но ты сдался, а я - нет, - вскрикнул Никита, и лицо Пафнутия на мгновение выразило испуг, - но я не виню тебя. Не нужно меня бояться. Ты поступил разумно, и я хочу, чтобы ты поступил так же и сейчас. Я ведь не бросил тебя тогда, я забрал тебя с собой, не смотря на возмущения моих товарищей, против воли Вольги. Помогал тебе, помог тебе устроиться в селе. Чего смеёшься? Как смог, так и помог, ты же всё-таки колдун, а чародейским ремеслом можно заниматься только за пределами села.
  - Ты сохранил мне жизнь только для того, чтобы я смог защитить тебя от мести чародеев, против которых ты воевал, чтобы был твоими глазами и ушами, помощью против колдунов. А теперь ты просишь меня, чтобы я воевал против своих же родичей.
  - Ты не будешь воевать, воевать буду только я и мои люди. Ты же будешь лишь советовать мне.
  - Это почти тоже самое, что вести войну против них.
  - Почти, да не тоже самое.
  - А что, если я начну давать советы Змею?
  - Меня ты знаешь много лет, а его совсем не знаешь. Ты не знаешь, что от него можно ожидать и можно ли на него положиться. Но если ты прав, и Змей знает дорогу к Калинову мосту, только мы с тобой сможем вытащить из его головы эту тайну. А уж если мы найдём дорогу к Калинову мосту....
  - Что? - оживился Пафнутий, - уж не думаешь ли ты, Никитушка, провести богов и пройти через мост живым?
  - Именно это я и задумал. Или ты не слышал о том, что Змей Горыныч владеет клинком Сорочинского мастера?
  - И что? У доброй половины колдунов мечи Сорочинского мастера. С чего ты взял, что этот меч - Тот Самый?
  - Что-то мне подсказывает, что это так. Не забывай, что я тоже чародей, хоть и не колдун, но какое-никакое чутьё, да имею. Так что, пойдёшь со мной, или останешься здесь прозябать?
  - Поехали, чёрт с тобой. Всё ж лучше, чем торчать в этой клоаке Велеса.
  - Хорошо, тогда готовься, по весне отправимся в Новгород.
  - Куда? - встревожился Пафнутий, но богатырь уже вышел, закрыв за собой дверь.
  Поначалу Никита совсем не говорил с Николой Северянином и выдерживал гордую паузу. Николай это понимал, и потому особо не навязывался. Рано или поздно им всё равно пришлось бы заговорить, и однажды это случилось, ещё в марте, до прибытия Бориса Шапкина с Василием Колчаном. Случилось это как-то само собой, Никита и Николай оказались за одним столом. Никита был слегка хмельной, и оттого у него было очень хорошее расположение духа.
  - Значит, ты уже имел со Змеем дело? - спрашивал Никита старого товарища, - неужели он и впрямь такой страшный?
  - Самый жуткий оборотень из всех, которых я когда-либо встречал, - отвечал Николай, - он один стоит целого отряда.
  - А зачем ему три головы?
  - Я точно не знаю, хоть и много думал об этом. Он может смотреть на три
  стороны, отбивать атаки с трёх сторон, в три стороны извергать огонь. Подкрасться к нему почти невозможно, а вот он отлично умеет подкрадываться, и его почти не слышно. Его любимая тактика - нападать ночью, когда все спят. Он так в одиночку перебил половину нашего войска.
  - Хм, это очень странно, - поглаживал бороду Кожемяка, - оборотни ведь глупы и неуправляемы, поэтому оборотничество считается слабой волшбой. Оборотень не может совладать со своей животной стороной, и потому в образе зверя может причинить вред себе или своим же товарищам. Только с другими оборотнями он может ладить. Если он, конечно, действительно, оборотень.
  - Вот именно, - согласился Николай, - никто не знает, что это за существо, и откуда у него такая сила.
  - Да, главный вопрос только в том, зачем Симаргл дал ему эту такую силу? Чего он боится? Что это за вид чар, что позволяет волшебнику летать?
  - Ты веришь во всю эту ересь? В Симаргла и других богов? - удивился Николай.
  - Когда-то ты и сам в это верил, забыл? Видно слишком долго ты жил среди христиан.
  - Со временем плохое забывается, и вспоминается только хорошее. Я много делал глупостей в молодости, но приходит время, когда нужно забыть о глупостях и пойти по пути мудрости. Христианской мудрости.
  - Или по пути предательства. Или предательство для тебя и есть мудрость? Как же ты живёшь-то после того, как предал всё, чему был верен?
  Но Николай не ответил, а только резко изменился в лице, которое вдруг приобрело невероятно печальное выражение. И Северянин ушёл прочь, ничего не ответив.
  А вскоре прибыл, наконец, и Борис Шапкин вместе с товарищами. Васька Колчан был с ними. Выглядел он каким-то помятым, потрёпанным жизнью, хоть, как и прежде носил длинный чуб и длинные свисающие усы, но теперь стал сутулиться, в волосах появилось не мало седых волос, а во взгляде боязливость и неуверенность. Прежде он был отменным стрелком, его стрелы были самыми меткими, его выстрелы были самыми быстрыми. Васька сам сделал себе лук, сам делал и стрелы, и летели они дальше прочих. Такой стрелок был просто незаменим в отряде. Но теперь у него не было ни лука, ни колчана со стрелами за плечами. После ухода из Новгорода Василий и впрямь связался с купцами. Он встретил своего дядьку-купца, а тот пристроил его к себе. Поначалу дела шли неплохо, Василий зажил весьма безбедно, побывал в разных местах. Но дядька его был уже не молод, и решил больше не плавать, взял себе молодую жену и осел в Тмутаракани, стал там заниматься ремеслом и торговлей, и прочими делами. Васька же продолжал плавать, и вскоре его постигла целая полоса неудач. Сначала на них напали разбойники и разграбили их суда. Васька бился с ними храбро, но силы были не равны. Колчан был ранен, едва выжил, и два месяца приходил в себя, а когда оклемался, оказалось, что у него ничего нет, даже до дома добраться не на что. Тогда стал занимать у купцов, чтобы вновь восстановиться, но дело всё не шло. Василий занимал снова, а потом прятался и старался не попадаться на глаза своим кредиторам. Но вечно так продолжаться не могло, он задолжал уже слишком многим, а отдавать было нечем. В результате купцы его схватили, избили и посадили под замок. Дело это было зимой, и Василий точно погиб бы от холода в полуземлянке, если бы Борис Шапкин вовремя не отыскал бы его. Но каким он застал Василия! Униженным, побитым, с кривым сломанным носом, презираемый всем городом и всей знатью, даже родной дядька не пришёл ему на помощь. Часть долгов Борис обещал отдать сразу по прибытии в Новгород, остальную часть обещал отдать после победы над Змеем Горынычем. Купцы долго не соглашались, пока один из них, по имени Зиновий, ни подал пример и ни дал своё согласие. Шибко купцы тогда не любили Горыныча, и отпустили Василия. Из всех людей Кожемяки Колчан был единственным, кто не был женат, и не имел своей семьи. По сути же, его товарищи и были его семьёй, и Василий был очень рад, что снова возвращается к ним, что он снова при деле. Ничто он не умел делать так хорошо, как воевать, а потому больше всех других он жалел о том, что в своё время ушёл с Никитой, а не остался в Новгороде. И вот теперь этот старый воин, потрёпанный жизнью, ехал верхом на коне, но смотрел уже не взглядом воина, а взглядом загнанного зверя. И Никита даже не сразу узнал его, а как узнал, поспешил заключить в объятия, едва тот слез с коня.
  - Василий, ты ли это? - обрадовался он, - живой!
  - Я-то? Живой ещё, с божьей помощью.
  - Ну что, погуляем ещё, друг мой? Прижмём проклятому Змею его шершавый хвост.
  - Да с тобой я хоть на Змея, хоть на самого дьявола пойду. И на смерть пойду, лишь бы рядом с братьями. Эх, братцы, как же я скучал по вас.
  И расчувствовался Василий, и принялся обнимать всех: и Сигвата, и Дьярви, и даже Николу Северянина. И вот стали они собираться в дорогу, и тут неожиданно перед ними возник колдун Пафнутий.
  - Что этот чародей здесь делает? - возмутился Николай.
  - Он едет с нами, - отвечал Никита, даже не поворачивая к нему головы.
  - Ты в своём уме? Он же наш враг.
  - Я ему доверяю, и беру его в своё войско. А тебе если что не нравится, можешь уходить, я тебя не держу.
  - Да ладно, будет тебе, - успокаивал Николая Борис.
  - Ты хочешь, чтобы нас прикончили в первом же бою? Мы теперь христианское войско, а не горстка разбойников. Василий, скажи хоть ты ему.
  - Никита мой старшина, - отозвался Колчан, - я ему верю, как он велит, так и будет.
  - Мы не христианское войско, - произнёс Кожемяка, - мы сами по себе. Это ты - христианское войско, и ваш Вольга. А я бьюсь не за вашего бога, а за свою славу да за злато.
  Николай понял, что оказался в меньшинстве, хоть его люди и поддерживали его, но теперь главным был Никита, и им нужно было подчиниться, чтобы не сеять вражды промеж войска.
  - Ты не бойся, я тебя не заколдую, - злорадно сказал Пафнутий Николаю.
  - Помолчал бы лучше, - зарычал на него Семён Гривна.
  - Сам молчи, я здесь такой же воин, как ивы.
  - Ладно, Семён, - произнёс Николай, - раз командир так решил, будем надеяться, что он не выжил из ума, и подчинимся его решению.
  ГЛАВА 5.ЕВПАТИЙ.
  Приближалось время тяжёлого испытания для Ратмира Вышеславича, он должен был сразиться с войском богатырей. Когда-то он и сам был богатырём, а теперь супротив него выходили легенды, обожаемые им с детства. Но теперь сам Симаргл избрал Змея своим помощником, и во всём ему помогал. Симаргл покровительствовал ему даже вопреки воле других богов. И вот задумался Змей Горыныч о том, как ему справиться с врагами. Сильная тоска одолела его, ведь не хотел он проливать богатырской крови. А когда на него находила тоска, он брался за гусли и начинал играть. Пальцы быстро вспоминали почти забытые движения, и лилась над посадом Змейгородом тихая, тревожащая душу мелодия. Узнал Ратмир, что во главе войска стал великий богатырь - Хотен Блудович, которого он очень уважал, хоть лично и не знал. Хотен был скандинавом и начинал простым наёмником в Новгороде, вместе с князем Владимиром брал Киев, Полоцк, Корсунь. В Новгород он пришёл уже христианином. Сильно отличился при взятии Корсуня, когда начали крестить Киев, стал крупным военачальником богатырей, наравне с такими легендами как Анастас, Леон Отважный, Святогор. Когда Новгород осадили чародеи, князь послал Хотена с войском на помощь новгородцам. В Новгороде было немало своих богатырей. Это и известный Садко, и Святослав Вольга, и Микула Селянинович, они стали Хотену названными братьями. И теперь Вольга вверил ему войско, чтобы пошёл он с ним на проклятого Змея и обратил в пепел посад Змейгород. На Змейгородской земле тогда и без того было не спокойно, и если богатыри не пришли бы, то подняли бы там крестьяне восстание против Змея. Но общий враг сплотил враждебные сословия. Хотен же Блудович обращался с крестьянами, как с язычниками, и вместо того, чтобы попытаться с ними завести дружбу, подавлял и наказывал, и насильно обращал в христианскую веру.
  В эти дни Ратмир остался наедине с собой, и никого к себе не подпускал, даже свою молодую жену Агнию. Эта юная красавица всё это время была едва ли не единственной отрадой владыке-Змею. Любовь его не знала предела, хоть им и редко удавалось оставаться наедине. Ратмир души не чаял в этой простой посадской девушке, покорившей его своей красотой и преданностью. Она одна всегда поддерживала его, смотрела на него с неподдельным восхищением и отдавалась ему вся, без остатка. Но перед боем и Агния не заходила к Ратмиру, он был один на один с собой, закрыв глаза, он пытался выйти на контакт с духами. Никогда прежде он этого не делал, но теперь он был чародеем, и когда-нибудь он должен был этому научиться. Змей искал встречи с Симарглом - своим покровителем. В какой-то момент Ратмир представил себя Змеем, парящим над землёй. Он видел под собой людей и бегущих куда-то лошадей, деревья и поля. И вот Ратмир снова оказался над рекой Смородиной. Река без истока и устья, мерно и тихо текли её воды. Вот и мост через эту реку. Калинов мост. Над мостом так же в воздухе парило какое-то существо, похожее на огромного крылатого пса. Это был он, Симаргл. Ратмир только взглянул в его большие зелёные глаза и тут же пришёл в себя. Он лежал на полу у себя в покоях, весь в холодном поту. Теперь он точно знал, что он должен делать. Ночью Ратмир вышел на улицу и снова принял облик трёхглавого Змея. Теперь холодная ярость толкала его вперёд, жажда крови, жажда убийства заполнило его существо. Он был собой и в то же время не собой. Он знал, что кому-то сегодня будет очень больно. Да, кто-то будет сегодня страдать и корчится в муках. Это были новгородские богатыри, славные витязи. Колдун застал их врасплох. Но это было только начало, только первая их ужасная ночь. Змей Горыныч рвал их плоть, отгрызал им руки, обжигал огнём, наводил порчи. Он издевался, как мог над их телами и повергал этим в ужас тех, кто оставались в живых. Он словно спал, и во сне мог делать всё, что хотел, ведь всё это происходило не на самом деле, всё можно было исправить, вернуть. Но поутру становилось ясно, что это был не сон, и вернуть ничего нельзя, и Ратмир прятался от всех и плакал в одиночестве от невыносимой боли, разрывающей ему сердце.
  Когда поутру богатыри хоронили своих товарищей и брались лечить покалеченных, то они начинали бояться так, как никогда ещё в своей жизни никого не боялись. И далеко не всем удалось свой страх обратить в гнев. Николай Северянин так и не смог. Он видел каждое утро обугленные тела своих товарищей, оторванные руки и ноги, и от этого у него самого тело начинало гореть огнём, а руки и ноги начинали болеть. Только одно спасало его тогда - молитва. Николай Северянин неустанно молился. Казалось, лишь один Хотен Блудович здесь сохраняет хладнокровие. Но он был не один, был ещё один богатырь, который не боялся и был бесстрашен, как никто, это был Евпатий Вятич. Из всех богатырей он был, возможно, самого низкого происхождения, из городской бедноты, из племени вятичей, которые после восстания были у князя Владимира в опале. Он шёл в эту битву не за славой или властью, а, чтобы прославить своё племя и оправдать его в глазах правителей. Выживет он при этом, или нет, было не столь важно. Богатырь сражался как лев, без капли страха, сметал любого врага, который попадался ему, и его отряд смело шёл в бой. Так же было и сейчас, в решающей схватке с чародеями. И всё же колдуны добрались до Хотена Блудовича и подняли его на своих копьях. После этого поражение богатырей было делом времени. Евпатий сложил оружие лишь тогда, когда он и его люди - отважные вятичи были окружены.
  - Сдавайтесь, и даю слово, вам сохранят жизнь, - произнёс юный предводитель чародеев.
  Евпатий вспомнил, что прежде слышал от священника из Змейгорода. Посадник сам прежде был богатырём, возможно, он желал пощадить тех, кто прежде были ему братьями по оружию. И сотник избавился от копья и щита, его вятичи последовали его примеру.
  - Ты правильно сделал, что сдался на мою милость, - заговорил с ним Ратмир. Кольчуга его была перепачкана в крови, как и кисть правой руки.
  - Ты поверил моему слову, и за это я окажу тебе обещанное великодушие, я сохраню тебе жизнь. Назови мне своё имя, богатырь.
  Евпатий поднял голову, перед ним стоял совсем ещё мальчишка, напуганный всем происходящим, с бледным болезненным видом под густой щетиной, и, очевидно, не желающий убивать. Странно, что он возглавлял это войско, но, если это так, с ним можно было договориться.
  - Моё имя - Евпатий, - отвечал богатырь.
  - Евпатий, теперь ты в моей власти. Я сохраню жизнь тебе и твоим людям, но вы не будете свободны. Вы будете жить у меня в посаде, будете моими пленниками, чтобы впредь ни один богатырь не появлялся на моей земле.
  Николу Северянина нашли с лёгким ранением бедра. Весь в крови он молился и просил бога о помощи.
  - Ты жалок, как и твои люди, - сказал ему Ратмир, - и потому я не хочу даже знать твоего имени.
  И с этими словами Змей достал меч из ножен. Почему-то Евпатий был уверен, что чародей не убьёт богатыря.
  - Нет, не нужно, прошу, - взмолился Николай, - не убивай меня.
  - Ты бы не убил меня, попадись я тебе? Так почему я должен сохранить тебе жизнь?
  - Давай же, прикончи его, - прокричал колдун Светозар. Его уже начинали раздражать эти церемонии мальчишки.
  - У меня есть идея получше, - ответил Ратмир, вкладывая меч в ножны, - ты вернёшься в Новгород со своим отрядом, и расскажешь им, как ужасен Змей Горыныч. Пусть они увидят твой страх, расскажи им, как вы прониклись страхом к тому, кто убивал вас по ночам. И молись о том, чтобы богатыри больше не появились на этой земле, иначе я найду тебя и покончу с тобой.
  - Благодарю, владыка.
  И Никола Северянин пошёл прочь. Он ощупывал себя и не верил своим глазам. Он был жив, он был цел, и лишь небольшой порез не бедре напоминал ему о том, что он участвовал в сражении. Колдуны смеялись вслед ему и его людям, когда те уходили, а Никола боялся даже обернуться. И лишь когда они отошли достаточно далеко, он упал на колени и закрыл перепачканными в земле ладонями лицо, просидев так неизвестно сколько времени. Богатырь впал в ступор и ещё не скоро смог опомниться. Евпатий же смотрел бесстрашно, и во взгляде его просматривалась только ненависть. Почти тут же с его людей сняли все доспехи и кольчуги, и оставили стоять в длинных до колен рубахах. Светозар настаивал на том, чтобы раздеть их догола, но Ратмир, естественно, отказался от этого. И пленных в таком виде погнали в город. Ратмир был всё же горд собой, он смог одолеть легендарного богатыря - Хотена Блудовича. Это льстило его самолюбию и заглушало боль в его сердце. Вечером весь Змейгород праздновал. Трёхметровые шуты расхаживали на ходулях и испускали огонь. Народ сшил облачение, похожее на трёхглавого змея и теперь ряженые изображали своего повелителя, побеждающего богатырей. Ратмир сидел во главе большого стола и принимал почести от колдунов. Даже Светозар, кривя лицом, высказал ему своё почтение. Теперь Змей Горыныч был победителем, и он был богат, наконец-то, никто не смел сомневаться в его могуществе. Богатыри, ставшие гостями Змея, ожидали, что попадут в логово Сатаны, развратный и греховный Содом. Вместе этого Евпатий увидел здоровые радостные лица горожан, увидел не мало христиан из простонародья, увидел веселье и праздник, какие ещё можно было увидеть в малых городах Киевской Державы, но которые напрочь были забыты в больших городах после принятия христианства. Когда начался пир, Ратмир велел позвать к себе пленного Евпатия и усадить его рядом с собой.
  - Выпей со мной, богатырь, - приказал ему уже хмельной и повеселевший Змей, - отведай моих скромных кушаний, уж не побрезгуй, будь, как дома.
  - Ничего мне не нужно от тебя, - резко ответил Евпатий, - мой дом далеко отсюда, и там меня ждёт жена и малые дети.
  - Ты хочешь меня разжалобить? Но я не знаю жалости к своим врагам, к тем, кто пришёл, чтобы убить меня. Можешь не есть, если не хочешь. Так ты быстрее сдохнешь и не будешь нам обузой.
  Евпатий пристально смотрел на молодого вождя, пытаясь его разгадать. Нет, чародей был совсем не такой, он был богатырём, не просто так взял вятичей в плен и совсем неспроста он вызвал к себе сотника, он что-то задумал. И Евпатий сел и стал есть. И как только он вкусил еды, так почувствовал острую боль в животе от того, что давно не ел, и стал жадно поглощать пищу, запивая её вином. Змей Горыныч дал ему утолить голод, а затем заговорил с ним:
  - Так-то лучше, богатырь. В Змейгороде никто не умирает с голоду. Здесь правят по справедливости, а не по закону. Что смеёшься? Веришь, что закон и справедливость - это одно и тоже? Я тоже когда-то в это верил, пока не убедился в обратном.
  - Ты и вправду был богатырём? - спрашивал Евпатий.
  - Да, когда-то я принёс богатырскую клятву.
  - И нарушил её.
  - Нисколько. Я не убиваю христиан, это делает Змей Горыныч.
  - Так Змей - это не ты? Отчего же тебя называют владыка-Змей?
  - Змей - это лишь оружие в руках богов. Тело могучего оборотня с тремя головами, но ни одна из них не принадлежит мне, когда я в этом теле. Это лишь верный зверь высших сил.
  - Но именно ты спускаешь с цепи этого зверя, - не сдавался Евпатий, чем заставил многих чародеев насторожиться, даже волхв Доброслав странно посмотрел на владыку, видимо, ожидая от него решительных действий. Но Ратмир оставался спокоен.
  - По мне, это твои друзья-богатыри вызвали Змея, - отвечал Ратмир, стараясь держать себя в руках, - они пришли сюда, чтобы умереть, чтобы пожертвовать собой. Христиане ведь так любят жертвовать собой, можно сказать, это их долг, сострадание и смерть на кресте. Я лишь помогаю им осуществить их мечты.
  Теперь пришёл черёд гневаться Евпатию. Лицо его покраснело, желваки напряглись. Все только ждали момента, когда он что-нибудь выкинет, чтобы прикончить его.
  - Мы пришли, чтобы спасти своих единоверцев и русскую землю от тирании ужасного зверя.
  - Ценой своих жизней. Или нет? Какой смысл бескорыстно жертвовать своей жизнью ради чужой? Нужно быть рабом, чтобы ценить чужую жизнь выше своей. Да и потом, о какой тирании ты говоришь? В городе много христиан, можешь поговорить с ними, они скажут, что не имеют ни в чём нужды. Я состою в христианском браке с женщиной, мы уважаем чужую веру, в отличии от христиан.
  - Ты держишь их в заложниках, используешь, как живой щит.
  - Нисколько. Каждый из них может уйти в любой момент. Даже ты. И в доказательство своих слов я дарую свободу перемещения тебе и твоим людям. Можете уходить хоть сейчас. Только далеко ли вы уйдёте без оружия? Здесь повсюду упыри, они рвутся к Калинову мосту, вынюхивают, ищут дорогу. Раньше они боялись солнца, и потому были не умнее скота. Теперь же они стали мыслить, стали мечтать, и главная их мечта - бессмертие, за которую они готовы убить кого угодно. Хотя, возможно, ты и сам станешь упырём, присоединишься к этим тварям, как те богатыри, что были здесь до тебя.
  - Не правда! - вскочил с места Евпатий. Ратмир вскочил почти в одно время с ним, но лишь для того, чтобы повелительным жестом остановить с десяток чародеев, взявшихся за мечи.
  - Сядь, успокойся, богатырь. Ты можешь мне не верить. При первой же возможности я представлю тебе доказательства. Но вот чего отрицать ты не можешь и чего ты не можешь не знать. Когда-то на том самом месте, где мы с тобой сидим, на этой заставе было село. Здесь жили люди, молились своим богам и духам, трудились и любили. Всё изменилось, когда сюда пришли богатыри. Одержимые чувством мести они, под руководством твоего мудрого воеводы - Вольги, уничтожили всех, от мала до велика. Вырезали всю деревню, а потом основали здесь заставу.
  Лицо Евпатия сделалось страшным, столь глубокая скорбь отразилась на нём, что Ратмиру даже стало стыдно за своим слова. Сотник потупил глаза и заговорил уже совсем другим, тихим и печальным голосом:
  - Человек греховен по своей сути. А те ужасные зверства совершил не человек, а нелюдь. Его имя - Никита Кожемяка. Он нёс богатырскую службу, потому что был отменным убийцей чародеев. Но мы не подумали, что отменный убийца чародеев всё равно убийца, и однажды он поднимет меч на тех, на кого нельзя поднимать оружие. Но мы раскаялись в этом ужасном грехе и продолжаем каяться до сих пор. Никиту изгнали из Новгорода, он больше не богатырь, память о нём стёрли из истории. Вольга же повинен лишь в том, что не мог воспрепятствовать Никите, хоть и пытался. Но его люди устали и вымотались после отступления, у них не было сил воевать против своих.
  - Что ж, возможно, гибель войска Хотена - это расплата за тот ужасный грех? Ведь Хотен тоже не был ангелом. Вспомни, что он учинил под Черниговом, когда даже его старый друг - Святогор возмутился его деяниям и пошёл против него и самого князя Владимира. Я знал, настоящих богатырей, Евпатий, я сражался с ними в одном войске, и их храбрость и мученическая смерть от рук своих братьев по оружию достойна славы Христа. Я не против христиан, и всегда останусь богатырём. Возможно, в наш век я уже единственный, что ещё остался верен богатырской клятве.
  Весь остаток застолья Евпатий был мрачнее тучи, и ушёл расстроенный, как только подвернулась возможность. Чародеи же ещё долго смотрели на своего владыку в недоумении, и даже сам Доброслав не понимал его намерений.
  - Богатырь из мятежных вятичей, он может нам пригодиться, - произнёс Ратмир, будто говорил сам с собой, - уверен, в душе она ненавидит наших врагов не меньше, чем мы.
  Евпатий и его богатыри действительно в тот день получили относительную свободу перемещения. За ними следили отовсюду, чтобы гости не добрались до оружия, подселили их в свободные дома или к местным христианам и даже священнику велели за ними присматривать. Разумеется, никто и не думал покидать Змейгород, ведь ворота строго охранялись вооружёнными воинами, а перелезть через ограждение так, чтобы не свалиться в глубокий ров, было невозможно.
  ГЛАВА 6.ЗМЕЙГОРОД.
  Поздней осенью, когда Никола только начал поиски Никиты, в окрестностях молодого города Змейгорода было совсем тихо. Зима постепенно наступала, подползая ледяными корками на лужах, покрывая белым инеем траву, закрывая чёрные землю и грязь редким, быстро таящим снегом. Снега оставалось всё больше, но на дорогах его и ещё не было, и от того проехать по ним было ещё очень сложно. Небольшая повозка, запряжённая лошадью-тяжеловозом, с трудом пробиралась через грязевую кашу. Лошадь была перепачкана по самое пузо. В повозке было три человека, при этом один из них, с виду простой крестьянин, лежал связанным, а двое других сидели рядом. Оба были одеты не бедно, за спинами развевались чёрные плащи, за поясами блестели стальные клинки. Тот, что держал в руке вожжи, выглядел постарше, с широким морщинистым лбом и глазами на выкате, лицо было покрыто густой бородой лопатой. Другой, что сидел рядом с ним, носил длинные волосы и длинную клинообразную бороду и был повёрнут к своему спутнику так, чтобы был виден его гордый орлиный профиль.
  - Думаешь, владыка казнит его? - спрашивал он.
  - Не знаю, Светозар, но это уже не наше дело, - отвечал тот, что сидел за вожжами и правил лошадью, - Наша задача - отвезти его к вождю, а он пусть уже решает, что с ним делать.
  - К вождю? - удивился Светозар, - Почему вы все считаете его вождём? Я не понимаю. Мы же не провозглашали его вождём.
  - Ты не хуже меня знаешь закон. Мы шли за ним в бой, он вёл нас, значит, он наш вождь.
  - Ну, уж нет, Захар, - продолжал возмущаться Светозар, - он не вёл нас в бой. Он взял город один, и не он впустил нас в город. И я так же хорошо знаю закон, как и ты. И полукровка, инициированный не в клане, не может быть нашим вождём.
  - Он сам инициировал себя, такое бывает очень редко и только по милости богов, - стоял на своём Захар.
  - Или по милости волхвов. Тебе не приходило в голову, что его могли инициировать волхвы, чтобы прибрать к рукам власть? Этот волхв Доброслав командует нами, как своими слугами. Почему мы подчиняемся ему? Может, волхвы специально послали к нам Ратмира, чтобы подчинить нас.
  - Доброслав всего лишь друг Ратмира, у него большое влияние на волхвов в округе, и только. Нас здесь мало, и мы должны быть благодарны, что нам позволяют здесь жить. В конце концов, ты же видел, на что способен владыка. Ни один волхв не смог бы дать ему такую силу.
  - Я не против, пусть вместе с Доброславом правит в городе, если это можно назвать городом, но почему мы не можем из-за этого выбирать своего законного вождя? Он бы помогал Ратмиру править.
  - Ты знаешь, что по закону мы не можем этого сделать. Мы не являемся кланом, пока у нас нет своей земли. А пока наша земля - это Змейгород, и его окрестности, наша судьба теперь неразрывно связана со городом и его посадником. Если хочешь завладеть городом, нужно бросить вызов владыке-Змею. Думаю, у тебя хватит ума, Светозар, чтобы этого не делать. Вспомни, что случилось с вождём Мстиславом, Володаром, Колояром. Они были сильнейшими чародеями из всех, кого я знал, тебе ещё не скоро удастся сравниться с ними в своём мастерстве.
  - Я знаю, - отмахнулся лишь Светозар, - эх, какую же ошибку мы допустили, когда не дали умереть этому мальчишке.
  А тем временем уже стали видны деревянные стены городка, от них ещё исходил запах свежего дуба, и было видно, что поставили их не так уже давно. Однако так же было понятно, что без соизволения горожан через эти стены не перелетит даже птица. Захара и Светозара узнали издалека и открыли им ворота. Повозка по грязной дороге заехала в город и потащилась мимо домов с соломенными крышами, многочисленных не законченных построек, баб, торгующих прямо не улице, разгуливающих коров, свиней и гусей. Наконец, они добрались до большого, хоть местами и недостроенного терема, украшенного весьма красивой резьбой. На стене был изображён летящий трёхглавый Змей, нарисованное пламя, которое он извергал, расходилось далеко во все стороны разными цветами. Такое мог изобразить лишь великий художник, но все знали, что изобразил это сам хозяин. Вскоре дверь избы распахнулась, и он вышел на улицу. Совсем ещё молодой парень в простой мешковатой рубахе, кожаных сапогах и мечом за поясом. Ещё недавно он был совсем другим, и многие из тех, кто знали его раньше, очень удивились бы, увидев его сейчас. Взгляд стал более хмурым и полным решимости, волосы на голове отросли до плеч, лицо покрыла густая щетина.
  - Светозар, Захар, рад снова видеть вас, - произнёс он, по очереди заключая обоих колдунов в объятия. Вскоре возле избы показался седобородый волхв с огромной родинкой на правой щеке и скрипучим голосом, одетый в балахон из мешковатой ткани, твёрдо держащий в морщинистой руке изогнутый посох. Рядом с ним шёл богатырь Евпатий, видимо, снова с какой-то просьбой к владыке. За те несколько недели своего пребывания в Змейгороде сотник только и занимался тем, что просил у владыки всё новых улучшений быта для его вятичей. Рядом с путниками кружились огромные псы, которые по приказу волхва были готовы броситься в любой, даже самый не равный бой.
  - Здрав будь, Доброслав, - приветствовал его Захар.
  - И вам доброго здоровья. С чем прибыли?
  Захар уже хотел было ответить, но Светозар одёрнул его за рукав, и тот тут же закрыл рот.
  - С чем прибыли? - спросил их теперь Ратмир.
  - Разбойника изловили, - заговорил Светозар, - это из наших дальних сёл. Это они бунтуют против новой дани, собираемой на усиление города. Возглавляет их какой-то Синегуб. Этот один из его псов, мы его специально изловили и привезли к тебе на суд.
  - Что, шибко не довольны крестьяне? - спросил Доброслав.
  - Да уж, растёт недовольство, - отвечал Захар.
  - Никак не уймутся, - произнёс Светозар, - как бы бунт не разросся, когда оставшуюся дань будем собирать. Надо им головы поотрывать, пока не поздно.
  - Не надо, - возразил Ратмир, - я хочу, чтобы на моей земле был мир, и чтобы здесь не лилась понапрасну кровь. У нас много общих врагов.
  - Мир? - взорвался Светозар, - и это говорит наш вождь? Мы, колдуны, созданы для того, чтобы держать людей в рабстве. И никогда рабы против нас не бунтовали, потому что мы знали, как сделать рабов покорными.
  - И где теперь все колдуны, что раньше имели рабов? - отозвался Доброслав.
  - А ты что смыслишь в этом, волхв?
  - Светозар, прояви уважение, - осадил его Ратмир, - Доброслав - наш друг и правитель нашего посада, такой же, как и я.
  - Волхв над колдуном не правитель.
  И с этими словами Светозар ушёл прочь.
  - Что с разбойником делать? - спросил Захар.
  - Допроси его, но без пристрастия, сильно отварами не пои, чтобы он был в себе, а потом отпусти его.
  - Отпустить? - удивился Захар.
  - Да, и пусть передаст своему вождю, что я не хочу войны, и, если они с миром разойдутся и прекратят свои разбои, я их прощу.
  Евпатий удивлённо посмотрел на владыку. В последнее время ему часто приходилось удивляться решениями Ратмира. Когда Змей закончил с Захаром, то пригласил к себе в избу Доброслава и Евпатия.
  - Светозар не доброе затевает, - заговорил волхв, когда они вошли внутрь, - хочет стать вождём над колдунами.
  - А что, если станет? У них же до сих пор нет вождя.
  - Колдуны никому не подчиняются, кроме колдунов своего клана. Если колдуны выберут вождя, по закону они вновь смогут создать свой клан и не должны будут подчиняться тебе.
  - Да, я знаю, ты уже говорил. Подождём, когда он бросит мне вызов.
  - Возможно, можно не бросать вызов, возможно, этот закон можно обойти, возможно, они посмеют сплести заговор. Хоть это и противоречит их правилам.
  - Как же всё сложно у вас, у чародеев.
  - Ты теперь тоже чародей, Ратмир, и ты сильнее каждого из колдунов, пока у них нет клана, ты должен стать их вождём.
  - Но я ещё так мало знаю о мире чародеев. Ты учишь меня, но это всё слишком сложно. Я и с ролью посадника едва справляюсь. К тому же, когда клан выбирает нового вождя, должна быть принесена человеческая жертва богам, а я никаких человеческих жертвоприношений у себя не потерплю.
  - Тогда они скоро перестанут тебе подчиняться.
  - Ничего, Симаргл мне поможет.
  - Симаргл не будет вечно делать всё за тебя.
  - Меня сейчас другое беспокоит, Доброслав. Со стороны Новгорода - тишина. Ни купцов, ни слухов никаких не доходит. Боюсь, готовят они что-то против нас, а мы тут все друг с другом в ссоре. Думаю, самое время отправиться на поиски сокровищ, на которые указал Страж Времени. У меня тут было видение. Владыка Симаргл открыл мне секрет места нахождения богатого клада. Какие-то пираты или купцы спрятали несметные сокровища, а потом сгинули и не смогли вернуть своё.
  - Ты хочешь оставить посад?
  - Я оставлю город на тебя и на других волхвов. Уверен, вместе с местными жителями вы управитесь.
  - А если на нас нападут? Если крестьяне поднимут восстание? Или упыри, что ещё хуже. Ты уже столько перебил этих тварей на востоке, что, если бы у них были мозги, они бы давно уже собрались вместе, чтобы напасть на нас.
  - Если случится что-то не ладное, я почувствую. А пока мне нужно выбрать с десяток верных людей, но не колдунов, чтобы даже не подумали отбирать у меня золото. Добуду золото, мы заживём совсем по-другому, пойдёт у нас и торговля, и оружие появится. И все будут нам подчиняться.
  - Я буду молить о том богов, пусть они сопутствуют тебе в твоём сложном пути.
  Пока они говорили, Евпатий молчал и слушал. Он догадывался, что этот разговор, якобы не касающийся его, а также великодушие, проявленное Змеем к разбойнику, преследуют какую-то цель. И всё же богатырь не мог не признаться себе в том, что Ратмир начинает ему нравится. С самого начала пребывания Евпатия в Змейгороде, владыка постоянно приглашал его за свой стол, а то и вёл с ним и приватные беседы. Так, богатырь узнал о происхождении Ратмира, о том, что случилось на Змеиной Заставе. Поначалу Евпатий отказывался верить в его рассказы, и тогда однажды Ратмир велел идти ему за собой. Был ясный день, владыка шёл к деревянной клетке, в которой сидел почти голый грязный человек. Лохмотья едва прикрывали его наготу, рядом с ним в углу клетки лежал кусок сырого мяса и стоял кувшин с водой.
  - Как ты думаешь, кто это? - спросил Ратмир.
  - Какой-нибудь преступник или твой враг, - отвечал Евпатий.
  - Это не просто преступник, - отвечал Ратмир, - это самый настоящий упырь. Смотри, у него совсем не видно клыков, он не боится солнечного света, находится здесь уже очень долгое время, и всё жив. И всё же, это самый настоящий вурдалак. Прямое доказательство моих рассказов.
  - Я не верю тебе, - отвечал Евпатий.
  Но Ратмир не рассчитывал, что богатырь поверит ему на слово. Владыка достал свой меч и направился к пленнику.
  - Пожалуйста, - взмолился тот, что сидел в клетки, - не убивай меня, милосердный вождь. Я всего лишь простой земледелец, я не сделал ничего плохого.
  Но острая сталь лишь приближалась к его телу. Евпатий с трудом заставлял себя смотреть на это. Но Ратмир лишь слегка резанул пленника по плечу и убрал оружие в ножны. Кровь медленно потекла по коже оборванца.
  - А теперь, смой кровь с руки, - приказал Змей.
  На этот раз пленник подчинился без лишних слов и смыл водой из кувшина всю кровь.
  - Гляди, - велел Ратмир Евпатию. Богатырь стал внимательно всматриваться в плечо пленника, но не увидел там и следа от нанесённой раны. Ни у одного человека раны не заживали так быстро.
  - Мы отпаиваем его кровью животных, - говорил Ратмир, - и потому его раны заживают так быстро.
  - Не может быть, - не верил своим глазам Евпатий.
  - Упырь может так отрастить себе даже отрубленную руку или ногу, если она была отсечена не выше колена или локтя. Как видишь, Евпатий, я не лгу тебе. Эти существа здесь повсюду. Только я мешаю им прорваться к Новгороду. У них есть вождь, сильный вождь, говорят, он способен менять лица, как маски. Он может проникнуть даже сюда под видом гостя. Но я его легко узнаю, моё чародейское зрение легко разглядит его ауру. Но вот колдуны или волхвы увидеть его не смогут. Симаргл поставил меня здесь, как приманку для упырей. Я - единственный, кто знает, где находится Калинов мост. Нужно лишь заставить меня выдать эту тайну, а для этого нужно меня победить. В открытом бою упыри против меня не выступят, они слишком трусливы для этого, они будут ждать, когда нас ослабят богатыри, или восставшие земледельцы. Уверен, это упыри и подняли их на бунт. Они хотят победить чужими руками.
  И вот Ратмир Вышеславич стал собирать людей для похода за сокровищами. Когда он отбыл, Евпатий перестал спокойно спать. Теперь каждое новое лицо вызывало в нём тревогу и подозрения. А в последнее время много народу поселилось в Змейгороде. В основном это были богатые крестьяне из окрестных сёл, ремесленники, торговцы, простые бродяги. Новый посад был очень привлекателен для местных жителей. А вот купцы старались обходить Змейгород стороной, так как вера здесь была чужая, не известная, а правил тут проклятый Змей. Некоторых купцов местные колдуны как разбойники и вовсе грабили. Тут уже никто не мог их унять. Колдуны не привыкли жить в такой нужде и разделять свою долю с простой людью, и потому искали способы обогатиться на стороне. Ратмир не запрещал им этого, у него не было ещё здесь столь большой власти. Если бы не Доброслав, его давно бы сместили. Но в первые же дни, как стал Ратмир посадником в городе, старый волхв стал собирать всех волхвов в округе и держать с ними совет. И теперь они все договорились править вместе на своей земле в союзе со Змеем Горынычем, заключили с ним договор. Все тогда пришли к согласию и разнесли по окрестным сёлам весть о том, что теперь у них появился новый князь, который будет князем и людей, и волхвов, и колдунов, и никого из них не будет притеснять, что теперь все люди здесь сами по себе и от Новгорода не зависят. Всё было не надёжно, всё ещё только предстояло устроить, но Ратмир был уверен, что у него всё получится, что Симаргл не оставит его. И вот он уже мчался верхом на коне, а рядом с ним ехали мужички на запряжённых повозках. Все они были его старые знакомые, отстаивающие в своё время вместе с ним стены от колдунов, двоя и вовсе были родными братьями его любимой жены - Агнии. Эти горожане знали, на что он способен в гневе, и потому ни за что не решились бы его обмануть или предать.
  Дорога была долгая и очень сложная. Ратмир и предположить не мог, по какому бездорожью ему предстояло держать путь, видимо, всё это было устроено специально. В месте, которое легко найти, никто не будет прятать свои несметные богатства. Весенняя грязь и распутица только усложняли путь. Но Ратмир знал, что идёт верной дорогой, он чувствовал это своим чародейским нутром. Медленно, но верно спутники подошли к реке, перейти которую не представлялось возможным. Тогда они стали искать брод, и потеряли на этом немало времени. Река оказалась очень глубокой, а течение было невероятно быстрым. Путники всё дальше уходили вверх, к истокам реки, а та всё никак не кончалась. Тогда Ратмир действительно стал думать, что они попали в тупик, и стал молиться. Он призывал к себе все силы мёртвого мира навь и обращался к богам и к крылатому Стражу Времени - Симарглу. И тут странное чувство охватило Змея, он вдруг с невероятной ясностью стал осознавать, куда он должен идти. Перед Ратмиром показался образ дерева на берегу реки, той самой реки, возле которой они застряли. Они шли правильно, им нужно было лишь подняться ещё выше по реке. После ещё половины дня пути они были, наконец, на месте. Огромный старый дуб стоял на возвышении, не далеко от реки. Ратмир узнал его сразу, и сразу понял, почему старый купец приметил это дерево. Оно было довольно старым и очень толстым, стояло выше других деревьев, как их могучий безропотный страж, словно присматривало за своим молодым потомством, не давая ему спуску. Когда-то по этой реке проплывали лодки, доверху забитые сокровищами, богатый купец решил спрятать их, опасаясь разорения от новгородской знати. А потом судьба унесла его жизнь, как и жизни его людей, а их добро так и осталось лежать здесь, сокрытое от посторонних глаз. Только богам было ведомо, где оно зарыто, и один из богов, точнее дух на службе богов, открыл Змею Горынычу эту тайну. Ратмир приказал мужикам копать, а сам наблюдал с замиранием сердца. Он пристально вглядывался в землю, ожидая увидеть желанное золото. Но вместо этого мужикам попалась какая-то тряпка. Они попытались выдернуть её из земли, но та оказалась слишком большой, настолько, что краёв её не было видно. Ни одну минуту они силились её порвать или вынуть, но у них ничего не выходило. Это окончательно вывело Ратмира из себя, он подошёл к тряпке и рубанул по ней мечом. Та сразу разорвалась, а меч ударился обо что-то твёрдое. Вскоре показалась крышка сундука.
  Мужики принялись вынимать сундук, но это оказалось очень непросто в силу его тяжести. Часть досок уже сгнило, и когда сундук вынули наверх, эти доски у него отвалились, и на землю стали вываливаться пластинки из чистого золота, а также серебряные цепи, камни всех цветов, кольца, латы, и многое чего ещё. И Ратмир вознёс хвалу небесам, так как не было в тот момент предела его счастью. А мужики доставали сундук за сундуком. На крышке последнего из них была надпись, которую мог прочитать только Ратмир, поскольку он единственный владел здесь грамотой. Здесь было начертано следующее: 'Лежащие здесь богатства находятся во владении новгородского купца и богатыря - Садко, самого богатого человека в Новгороде. Каждый, кто прикоснётся к ним, станет его врагом и непременно будет убит, кем бы они ни был'. Так вот кто скрыл эти несметные сокровища. Можно было догадаться. Ратмир помнил Садка, когда был совсем ещё юн. Купец не знал равных себе в богатстве, пускал деньги на ветер, пил и гулял, а они всё не кончались. Никто не знал, где пропал Садко, но уже много лет от него не было никаких вестей. Купец боялся, что новгородская дружина позавидует ему и отберёт все его богатства, а потому большую часть их спрятал. Теперь тайник его был найден, и Ратмир должен был потратить эти средства с умом.
  На дворе была уже зима, когда Ратмир вернулся назад в Змейгород. По лицам встречающих его ему стало понятно, что если бы он пришёл ни с чем, то на этом его власть в городе и закончилась бы. Но за ним ехали повозки, которые везли десять сундуков с драгоценностями.
  - Добре, Ратмир, - обнимал его Доброслав, - теперь уж мы заживём, теперь нам ничего не страшно.
  ГЛАВА 7.ЗМЕИНЫЙ ТОРГ
  Получив свободу перемещения в Змейгороде, богатыри были предоставлены теперь сами себе. Из-за этого многие вятичи возроптали на своего сотника и восприняли свою свободу как наказание. Сотник, как мог, пытался исправить свою вину и постоянно ходил к Змею и просил его за своих людей. И владыка, как ни странно, шёл ему навстречу. Пристроил богатырей на работы, нашёл для них жильё получше. Получив дары от Змея, вятичи захотели ещё большего. И вот каждый уже через Евпатия просил для себя коня и лук со стрелами, чтобы охотится. Ратмир дал лук и коня только одному Евпатию и с тем условием, что если после охоты богатыри не вернутся в Змейгород, то все его вятичи будут проданы в рабство в Волжскую Булгарию. А когда Змей вернулся с сокровищами, он на радостях подарил Евпатию три серебренных кинжала, велев взять один себе, а остальные раздать своим людям. Ратмир постоянно делился с ними своей добыче и многих пригашал обедать за свой стол, что очень раздражало колдунов. И ненависть Евпатия к врагу всё угасала. Он видел, как Ратмир любил свою жену. Он так обнимал Агнию, что иногда забывал, что в зале есть кто-то ещё, прикасался руками к её лицу, целовал в лоб и едва сдерживался, чтобы не поцеловать в губы. Но потом Змей приходил в себя. И гостей, разделяющих с ним трапезу, доверять он мог только волхву Доброславу. Ко всем этим наблюдениям Евпатия добавилось ещё и то, что в Змейгороде христиан не притесняли, и даже по распоряжению самого Змея Горыныча здесь построили ещё один христианский храм. Враждебные прежде религии примирялись здесь под властью Ратмира. Но больше всего Евпатия поразило то, что в городе были запрещены жертвоприношения. Здесь не приносили в жертву не только людей, но и скот. Приносили лишь не большие жертвы домовому и водяному, богам же отдавали лишь кости и шкуры забитого скота, то есть то, что не употреблялось в пищу. Оставалось только удивляться, как с таким порядком колдуны подчинялись Змею. Но вскоре стало очевидно, что их здесь было мало, и правили здесь вовсе не они. Вольге не было смысла тревожиться и посылать сюда целое войско. Змей Горыныч не был врагом Новгорода. И однажды Евпатий решил изложить эти соображение Ратмиру с просьбой отпустить его в Новгород и сообщить Вольге, что Змейгород никакой опасности для них не представляет, а настоящие колдуны уже далеко за Волгой.
  - Мы уничтожили целое войско богатырей, - возражал на это Доброслав, - этого они нам не простят.
  - Я и не собираюсь просить у них прощения, - добавил Ратмир, - но кого бы они теперь не послали, я его одолею и заключу с ним мир на выгодных для нас условиях. Ты же Евпатий останешься здесь. Может, благодаря тебе и воевать не придётся, отправим тебя на переговоры. По весне мы начнём торговлю, откроем посад для купцов, а грабежи над ними я запрещу. Закупим у волшебников оружия, укрепим стены Змейгорода, и никто нас не возьмёт.
  - Успеть бы только, чует моё сердце, не весной, так летом явятся к нам гости.
  - Ты ждёшь, что к тебе придёт Путята? - не сдавался Евпатий, - но он не придёт, а купцы не будут торговать с тобой, они боятся. Однажды они уже жестоко поплатились за дружбу с Усыней и колдунами, теперь они ни за что не будут торговать с тем, кто называет себя Змеем.
  - Посмотрим, - отвечал Ратмир, - у меня тут было видение. Сам Симаргл говорил со мной. Он говорил, что безликий вождь упырей уже скоро нападёт. И чтобы справиться с ним, мне понадобится помощь богатырей.
  - Так это твой план? - смекнул сотник, - пленить богатырей, чтобы они помогли тебе одолеть упырей?
  - Эх, если бы у меня был план, - тяжело вздохнул Ратмир, - планы есть у богов и у Симаргла, и у вампирского бога. Да, есть и такой. Они называют его Servus Adulterio- Кощей Изменник. Я слышал, это самый старый упырь на свете, все современные вурдалаки пошли от него. У меня же, Евпатий, плана нет. И я решительно не понимаю, как богатыри мне могут помочь. Они гораздо охотнее станут упырями, чем будут против них воевать.
  - Какая нелепость! - вскипел Евпатий, как это не редко бывало. Даже эти вспышки гнева ему здесь прощались, - я бы никогда не стал бы упырём.
  - Отказался бы от идеи бессмертия? А почему тогда ты стал христианином? Разве не ради обещания жизни вечной?
  - Но не такой.
  - А другой и не бывает. Упыри могут жить сотни лет. Если бы их не убивали, и если бы они без конца не убивали друг друга, то были бы бессмертны. Их раны быстро заживают, они не знают болезней и старости. Они даже не могут иметь детей, а потому им не ведом грех прелюбодеяния.
  - Ты не проведёшь меня, волшебник, я знаю, как они живут. Постоянные оргии, во время своих половых сношений они пьют кровь друг у друга, сношаются с животными, с трупами, женщины с женщинами, мужчины с мужчинами.
  - О, тебя и правда не проведёшь, богатырь. Но вот чего ты не учёл: новый вид упырей, пошедших от безликого вождя, отличается от других вурдалаков. Мы брали их в плен и наблюдали за ними. У них нет никаких желаний сношаться с кем-либо. Ни у женщин, ни у мужчин.
  Евпатий растерялся и не нашёлся, что ответить. Собеседники уже давно забыли о еде и сверлили друг друга глазами. Агния, дабы чего не вышло, обняла мужа со спины, и Ратмир прерывал свою речь, целуя её нежных рук, стараясь поцеловать каждый пальчик. Евпатий же, чтобы не взорваться, набросился на гусиную ляжку, обжаренную до хрустящей корочки, запивая её отменным вином. Ратмир тоже отпил немного вина и велел жене сесть рядом.
  - Нет нужды ни в каком бессмертии, - прервал молчание владыка-Змей, - Ведь у меня есть такая власть, какой нет ни у кого. Я могу пойти за Калинов Мост и вернуть к жизни любого, кого пожелаю. Даже тебя Евпатий. Если ты погибнешь, я верну тебя. Это в моей власти. Только одного человека я не могу вернуть из мира мёртвых - самого себя. Если я зайду за Калинов Мост, то могу не вернуться. Но однажды, клянусь Симарглом, богатырь, я зайду туда и воскрешу всех богатырей, что пали от моей руки, они проживут много лет и умрут от старости. Пусть даже я потрачу на это столько сил, что не смогу вернуться в наш мир. Но сначала мы должны одолеть безликого упыря. Пока эта тварь ходит по свету, я не могу умереть. Ну что, Евпатий, ты поможешь мне его одолеть?
  - Я? - удивился сотник и даже подавился мясом.
  - Да, ты можешь мне помочь, Евпатий, в достижении моей великой цели. Стань моим верным человеком здесь, в Змейгороде.
  - Я не могу, мой дом в Новгороде, - отвечал Евпатий.
  - Мой тоже, но я живу здесь. Если ты согласишься, тебя обеспечат всем необходимым, и твоих людей тоже. Вы не будете нуждаться, будете исповедовать христианскую веру, никто вам слова не скажет.
  - И что мы должны будем делать?
  - Вести торг. Ты сам сказал, что с язычниками купцы торговать не будут, а с христианами - будут. Привлеки к нам купцов. У меня есть много золота, я смогу купить у них любого товара. Я хочу, чтобы со Змейгородом торговали. Скажи, ты сделаешь это?
  - Сделаю. Но после смерти безликого упыря ты переправишь меня в Новгород.
  - Договорились.
  Как только сотник дал своё согласие, богатырей сразу же переселили в более приличное место, дали им новые тёплые одежды, условия их жизни стали ещё лучше, и они получили корабль, который по весне отбыл в путь И Евпатий стал налаживать связь с купцами. По весне вместе с парой своих людей богатырь отправился на стоянку купцов на Волге, и заодно решил передать письмо домой. Если бы они не вернулись в Змейгород, всем оставшимся там богатырям пришлось бы туго. А потому вятичи, оставшиеся в Змейгороде, с замиранием сердца ждали возвращения своих соплеменников. Последних купцы приняли, как положено, увидев у них на шеях кресты, усадили за стол и стали говорить. В те времени нательные кресты носили только священники и те, кто хотел подчеркнуть свою принадлежность к христианской вере. Поначалу ни один купец не хотел иметь дело с проклятым городом Змея. Но Евпатий стал уверять их, что дело они будут иметь не со Змеем, а с ним.
  - У Змея, знаете ли, золота и сокровищ немерено, - говорил богатырь, - а девать его некуда, лежит без дела. Вот я и предложил посаднику их начать торг, занял у него не мало. Теперь на эту сумму я могу закупать товара из Булгарии и торговать с Ростовом, с Черниговом, со Смоленском.
  - А с Новгородом? - спрашивали его купцы.
  - С Новгородом нельзя, они со Змеем враги.
  - А что, дело интересное, - произнёс один купец с длинной до живота бородой, - до Смоленска ещё булгарские товары никогда не доходили, слишком далеко. А через Змейгород можно туда добраться, и кое-что взять оттуда.
  - Опомнись, Зиновий, они же язычники, - осадил его другой купец, - забыл, как Садко нашего брата бил за торг с кланом Змея.
  - Не забыл. Но Усыня мёртв, а Садко пропал без вести. А у Горыныча казна полна, теперь они хотят торговать с нами.
  - К тому же, в Змейгороде правят не колдуны, - добавил Евпатий, - они сами там гости, на службе у посадника.
  - Эко диво, колдуны со времён Додона ни у кого не были на услужении, - удивился один купец.
  - И откуда их казна пополнилась?
  - Я точно не знаю, Змей сказал, что боги указали ему на клад.
  - Да-а-а, чудеса.
  Почесали купцы в затылках, поразмыслили, да некоторые и согласились. Поплыли первые лодьи с товаром на Змейгородскую землю, пошли и сухопутные караваны. Только началась весна, а посад было уже не узнать. Все суетились, были чем-то заняты, кругом полно народу, пошли развиваться ремёсла. Сам посад менялся до неузнаваемости. Из Булгарии везли отменных лошадей, из Смоленска везли железо. В скором времени Змейгород должен был стать несокрушимой крепостью. Змей Горыныч запретил колдунам грабить купцов, и тем самым вызвал доверие у вторых, но усилил неприязнь первых. Колдуны теперь больше не говорили об избрании нового вождя, но между собой всё равно не признавали Змея своим полноправным повелителем. Но Ратмира это мало тогда смущало. Он чувствовал себя счастливым. Он был молод, богат, могущественен, рядом с ним была любимая жена. Казалось, жизнь наладилась, а все невзгоды вместе с болью остались позади. Целые дни Ратмир проводил в хлопотах, занимался всем, чем придётся. Всё его интересовало, а вечером он возвращался в объятия Агнии, обнимающей его всем своим прекрасным телом, и смотрящей на него, как на бога, глазами, полными трепета и слёз нежности. Во время одной из таких страстных ночей жена, закопавшись носом в его волосах и шепнула ему на ухо радостную и неожиданную весть:
  - Я жду ребёнка.
  Это известие слово молния поразило Ратмира.
  - Это правда? - переспросил он, - это уже точно?
  В ответ Агния слегка кивнула головой, продолжая играть пальцами с его длинными волосами.
  - Это же замечательно, у меня будет сын, наследник! Я устрою пир в честь этого события. Нужно придумать ему имя. Как же его назвать?
  - Ну, об этом ещё рано думать.
  - Почему же рано? Нет, вовсе нет. Ты родишь, можешь быть в этом уверена. Волхвы тебе помогут. У меня будет наследник, настоящий воин, мой приемник. Я назову его Айратом.
  - Как того несчастного богатыря?
  - Да, он был настоящим богатырём, но в первую очередь он был воином, и он погиб как настоящий герой.
  Казалось, после такой радостной вести ничто не сможет омрачить жизнь Ратмиру. Однако уже на следующий день Евпатий сообщил ему не радостные вести:
  - В Новгороде готовят новое войско против тебя. Купцы сказали, что Вольга собирал с них деньги на снаряжение и вооружение войска.
  - Нужно устроить с ними переговоры, - решил Ратмир, - можно ведь ещё разрешить всё мирно?
  - Думаю, что нельзя. Они уже собрали немало денег и вызвали змееборца Никиту Кожемяку.
  - Никиту Кожемяку? Того самого разбойника?
  - Того самого. Говорят, он убивал колдунов из клана Змея, когда мы с тобой ещё были детьми, и сильно преуспел в этом. Но потом он почему-то рассорился с Вольгой и уехал из города, а теперь вот, видимо, вернулся.
  - Плохо дело. С этим я не смогу договориться. Придётся его убить. Он ответит за свои злодеяния.
  - Ты хочешь мести? Богатырям? Но павших от их рук уже не вернуть. Из их родных никого не осталось в живых.
  - Я сделаю всё, что потребуется, чтобы защитить Змейгород.
  Но Ратмир думал совсем о другой мести. Он знал, что Никита Кожемяка как-то связан со смертью его отца. Если уж судьба не даёт ему отомстить Путяте, то всю свою ярость Змей обрушит на проклятого Никиту. Была уже середина весны, уже 22 марта отметили новый год, уже почти растаяли снега. Ратмир ждал своего врага с невероятным внешним спокойствием. Он верил, что Симаргл не оставит его, верил, что сможет одержать победу, и если победить не удастся, то хотя бы заключит мир с Новгородом. В эти весенние дни Змей вдруг вспомнил про те записи, что остались ему от его греческого друга Филиппа. Большую часть написанного Ратмир прочитать не мог, хоть и умел читать по-гречески, но кое-что понял, и теперь настойчиво пытался разобрать остальное. Греческий миссионер немало писал о классической Элладе, противопоставляя ей христианский Рим. И всё же, о древних временах Филипп писал с уважением, чуть не с восхищением, если это касалось Греции. 'Короткое время они жил в гармонии с собой, - писалось там, - они были великодушны и благородны. В это короткое время ими управляла воля к созиданию. Но что помогало им творить такие великие дела? Что внушало им такое чувство прекрасного? Они любили вино, поклонялись богам Дионису и Аполлону. Как, не верую в единого Бога, в спасение души они выстояли на Фермопилах? Как им удалось победить при Марафоне? В те времена развернул свою деятельность поэт Эсхила, его чудесные представления завораживали дух. Но эти представления были лишь порождением своей эпохи. Так что же давало им силы побеждать и творить? Вот уже ни один век люди пытаются понять это, пытаются понять Элладу. Иные говорят, что без отгадки этой великой тайны человечество никогда не построит Царствия Божьего на земле. Почему же эллинский мир пал? Что именно мешало им закрепить и сохранить обретённые сокровища? Так или иначе, подвиг этих героев после них не смог повторить никто, кроме Христа. Но он был одинок в чуждом и злом мире, и потому люди предали его и распяли на кресте. Он погиб как когда-то погибла великая Эллада, смерть которой оставила нам больше вопросов, чем ответов'.
  Эту величайшую загадку пытался отгадать и сам Ратмир, он хотел использовать для этого всю свою силу. Но Симаргл не давал ему ответов, а теперь богатыри отвлекали его от этого великого дела. И снова Ратмир должен был быть жестоким и безжалостным. Не ради себя, а ради великой цели, перед которой всё остальное было мелким и незначительным. Весна уже подходила к концу, а врага всё не было. Змей уже, было, разуверился, что враг вообще придёт, но тут случилось появиться у стен города внезапному гостю. Конь его был весь в мыле и едва передвигал ноги, сам всадник выглядел взволнованным и уставшим. Бледное, гладко выбритое лицо выражало тревогу. Незнакомец хотел увидеть Змея, и его почти сразу привели ко двору Ратмира
  - Кто ты и как мне тебя называть? - спросил владыка.
  - Меня знают под именем Пафнутий, но моё настоящее имя Богдан - колдун из клана Змея. Много лет назад я попал в плен к христианам и долгое время скитался по русской земле, пока не узнал, что мои братья вернулись на новгородскую землю. Я пришёл, чтобы сообщить, что вам грозит опасность. Никита Кожемяка с войском идёт сюда и вскоре будет здесь.
  - Что ты знаешь про Никиту Кожемяку? - спрашивал Ратмир.
  - О, я хорошо его знаю, он меня взял в плен, и я всё расскажу тебе про него, только дай мне сначала поесть, я не ел трое суток и очень ослаб в пути.
  - Не так быстро, - отвечал Доброслав, задержав Ратмира, готового уже послать за едой, - Если кто-то из братьев узнает тебя, то ты будешь принят, ежели нет, то не обессудь, я не поверю ни единому твоему слову.
  Вскоре все колдуны собрались на площади возле дома Ратмира. Пафнутий вышел к ним. Старый колдун смотрел на них с мольбой и пытался отыскать знакомые лица.
  - Этот странник утверждает, что он из вашего клана, - произнёс Доброслав, - признаёт ли кто из вас его?
  Но колдуны лишь поморщили лбы и остались стоять на месте.
  - Видишь, ты им не знаком.
  - Да как же-ш это?
  - Богдан, это ты? - вдруг вышел из толпы Захар, - вот так да. Ты откуда здесь?
  И заключил Пафнутия в братские объятия. Колдун от радости чуть не расцеловал своего спасителя. Его признали, теперь ему можно было верить. И он рассказал Змею и Доброславу всё, что знал.
  ГЛАВА 8.КУПЕЦ
  В Новгород Никита Кожемяка вместе с товарищами прибыл только в середине весны, после новогодних празднований. Но даже в это время он не опоздал, так как средств на поход ещё собрано не было. Вскоре богатырям навстречу вышел старый вояка средних лет, но ещё довольно крепкий телом, с недобрым волчьим оскалом на лице. В нём можно было узнать знаменитого новгородского богатыря - Вольгу Святославовича. На лице его поприбавилось морщин, могучее тело обросло жиром, но взгляд всё ещё полон решимости.
  - Ну, вот и наш змееборец, - произнёс он, завидев Никиту, - я уж думал, что мы и не свидимся никогда, но на всё воля Божья. Проходи, располагайся промеж других богатырей, будь здесь как дома.
  - Я сюда не зад отсиживать приехал, - отвечал Никита, - Где моё войско, с которым я пойду на Змея? А также хотелось бы потолковать о плате, которую получу я и мою люди, когда мы принесём тебе голову Змея.
  - Позже потолкуем. А ты, Никита, я смотрю, всё такой же не учтивый и такой же самонадеянный. Располагайся здесь, отдыхай. Войско будет, купцы обещали денег дать, когда торг хороший пойдёт. А сейчас не сезон ещё, торга нет, будем ждать.
  - Теперь богатыри купцам и жидам прислуживают? Да, измельчал тут народец, пока меня не было. Садка на вас нет.
  - Садко тоже был купцом.
  - Но он был воином.
  И с этими словами Никита отправился к богатырской слободе. Его товарищи последовали за ним. Небольшое село на побережье реки Волхов предназначалось только для богатырей и христианского духовенства. В конце концов, слово богатырь означало - несущий бога, и всех христианских миссионеров можно было назвать такими богатырями. Отсюда и название - богатырская слобода. Почти всё здесь было таким, как и раньше, когда Никита переживал здесь осаду Новгорода и делился последним со своими братьями - богатырями. Но кое-что изменилось. Пафнутий чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Колдун в самом логове своих врагов - богатырей. Он был здесь чужой, и потому тревога не оставляла его. Стоило им войти в богатырскую слободу, как увидели они огромного мужика в белой рубахе. Руки его были в обхвате как ляжки лошади, а плечи широки как коромысло. Такой боец хоть роста был среднего, но мог убить кого угодно и без оружия. Сейчас же он играл с молодым жеребцом на лугу. Жеребец скакал вокруг мужика со всей своей дикой, почти необузданной прытью. Он, то подбегал к хозяину и начинал ласкаться, то вновь срывался с игривый галоп, радостно ржал, брыкался задними копытцами, а время от времени замирал, навострив уши, и прислушивался. Точно так же он замер, когда показался Никита с товарищами, а потом рванул к хозяину, и тот стал успокаивающе гладить ему гриву.
  - Это что, ваш конюх? - спросил Никита.
  - Да ты что, Никита, не узнал, что ли? - удивился Никола Северянин, - это же Микула Селянинович. Ты должен его помнить.
  - Почему это я должен его помнить?
  - Потому что ты был в городе, когда он появился здесь. В то самое время, когда тебя..., когда ты покинул Новгород. Микула присоединился к Вольге во время волжского похода.
  - Что же, я должен всю прислугу Вольги в лицо знать?
  Николай только укоризненно покачал головой в ответ. Но Никита почему-то был невероятно зол на всех. Он вдруг возненавидел всех богатырей, что находились на тот момент в слободе, поскольку у них было всё, чего он так долго бы насильно лишён. Он был изгнан из боевого братства, хоть был нисколько не хуже других и пользовался здесь уважением. И потому сейчас Никита вёл себя с богатырями грубо, и Николай стал уже побаиваться, как бы не дошло дело до драки. Вечером Кожемяка со своими товарищами занял богатырскую избу и устроил там пьянство и праздник по поводу своего возвращения. Шум стоял на всю слободу. Тут-то и вошёл к ним в избу Микула Селянинович с товарищами. От вида его могучего тела многие дебоширы заробели, но не Никита.
  - Чего надо? - спросил он.
  - Вы бы не шумели так, - заговорил грубым басом Микула, усаживаясь на лавку за стол, прямо напротив Никиты, - мы, конечно, люди христианской веры, долготерпению научены, но и нашему терпению может прийти конец.
  - И что вы сделаете? - смотрел на него свысока Никита, - я колдунов на копьё сажал, когда ты ещё у себя в деревне гусей пас.
  Микула нахмурился, и это был не добрый знак. Наступила долгая пауза, в течении которой богатыри сверлили друг друга глазами, и не отводили взгляд. Все замерли в избе и не издавали ни звука, ожидая развязки.
  - А вот что я сделаю, - заговорил Микула, - предложу тебе спор. Не забоишься? Поборемся с тобой на руках, и решим так нашу неурядицу. Если ты меня поборешь, я уйду со своими товарищами, как будто нас и не было, а если моя возьмёт, то ты сам уймёшься и людей своих успокоишь, и будете вести себя тише воды, ниже травы.
  - Любишь спорить, сынок? 'Ну что, давай поспорим', - произнёс Никита и упёрся локтем правой руки в стол. Микула сделал тоже самое. Две огромных ладони соприкоснулись и началась борьба на руках. Многие из тех, кто были в том момент рядом, говорили, что от такой силы даже дубовый стол затрещал. Никита и Микула не сводили друг с друга глаз, и никто из них не хотел уступать. И тут вдруг ладонь Микулы стала склоняться к столу, он слабел. Все богатыри затаили дыхание, никто не мог одолеть Микулу в борьбе на руках. Сам богатырь выглядел сильнее и здоровее, и не мог понять, почему проигрывает. А Никита смотрел ему прямо в глаза, не отрываясь, как смотрят колдуны в глаза своей жертве, и оттого говорят, что нельзя колдуну смотреть в глаза, что через взгляд он забирает силу. И Никита использовал эти чары, он забирал у своего неискушённого в бою противника силу, а тот отчаянно продолжал сопротивляться. Ладонь Микулы всё приближалась к столу, а лицо исказилось в гримасе невероятного напряжения. Казалось, ещё немного, и он проиграет. Но тут Микула вдруг отвёл взгляд от глаза Никиты и стал смотреть себе на руки. И в этот момент его рука начала подниматься над столом. Микула пересиливал своего противника, он восстановил равновесие, а потом стал давить вниз. И всё это время он не смотрел в глаза Никите, а только на свои руки. И вот рука Кожемяки оказалась на столе, и Микула облегчённо вздохнул.
  - Ну что, я победил, - произнёс он.
  - Ерунда эта борьба на руках, - ответил Никита, - в настоящем бою эта сила роли не играет. Там важна скорость и мощь твоего оружия.
  - Хочешь настоящей борьбы со мной?
  - Настоящая борьба бывает только насмерть.
  - Ну что ж, не хочешь, дело твоё, - отозвался Микула, - пусть тогда кто-нибудь из твоих людей выйдет со мной побороться. Вон хоть этот здоровяк. Или тот, что стоит с ним рядом, а лучше путь оба идут против меня одного. Я докажу тебе, что и в скорости никому не уступлю.
  Те двоя, на которых указывал Микула, были скандинавы Сигват и Дьярви. Они взглянули на Никиту, тот одобрительно кивнул, и все троя вышли на улицу.
  - Ну как тебе Микула Селянинович? - подсел к Никите Никола Северянин, - вспомнил его?
  - Неплох, неплох для деревенского пастуха.
  В этот момент с улицы доносились крики и удары о землю, там вовсю шла борьба. Но вскоре всё утихло, а затем дверь открылась, и в избу вошёл Микула с разбитой в кровь губой. А на дворе в кругу зевак без чувств лежали Сигват и Дьярви.
  - Хорошо, - произнёс Никита, - твоя взяла. Уважу я тебя, богатырь. Но и ты меня уваж, испей со мной браги.
  И Кожемяка поднёс ему целый ковш браги. Микула схватил его и принялся пить. Выпил всё одним махом, как воду, даже не поморщился, поставил ковш на стол и утёр рукавом усы.
  - Добре, - произнёс Никита, - ты мне Ваську Буслаева напомнил. Тот тоже силы был не мерянной, его в Новгороде все боялись. Помнится, палицу он для себя сделал такую, что только он мог её поднять, убивал ей с одного удара. А погиб глупо, но ты и сам знаешь.
  - Да я знаю, - отозвался Микула, - Вольга мне рассказывал.
  Все следующие дни гости жили в ладу с местными и беспокойств не испытывали. Кроме Пафнутия. Бедному колдуну в эти месяцы не позавидовал бы никто. В безопасности он чувствовал себя только с Никитой. В первые же дни на одной из попоек местные богатыри принялись над ним издеваться. Всё подсмеивались над ним, а потом и вовсе окунули в бочку с водой. Пафнутий выбрался из бочки и в этот момент готов был проклясть всех своих обидчиков, но вместе этого сказал:
  - Отпустите, мне пора спать ложиться, время позднее, а то Никита меня хватиться.
  Но богатырей не испугало даже имя Никиты. Они схватили Пафнутия и обступили его со всех сторон.
  - Куда это ты спать собрался? - спросили богатыри, - уж не в избу ли к богатырям? Ну, уж нет, ты - собака, и спать ты должен в собачьей будке.
  Пафнутий криво улыбнулся их шутке и попытался уйти, но богатыри его не отпускали, видимо, они не шутили.
  - Ну что, сам пойдёшь, или тебе помочь? - закричал один из них и ударил Пафнутию ногой по заду.
  - Сам, - ответил чародей и под всеобщий хохот и улюлюканье направился к собачьей будке. Пафнутий встал на четвереньки и стал залезать, но тут из будки раздался угрожающий рык. Похоже, её обитатель совсем не желал впускать незваного гостя.
  - Тише ты, - говорил Пафнутий, залезая в будку, - успокойся.
  Но пёс не хотел успокаиваться и в какой-то момент уже готов был наброситься на чародея. Но Пафнутий заглянул зверю прямо в глаза, и животное впало в оцепенение.
  - Вот так, молодец, - гладил его по шерсти чародей. Не забыл он ещё чары, помнил ещё, как управляться с животными. В следующее мгновение огромный сторожевой пёс вышел из будки и осмотрел не добрым взглядом богатырей. Он не лаял, не рычал, а молча набросился на того, кто первым попался ему и прокусил новгородцу руку. Богатырь вскрикнул от боли, а Пафнутий выскочил из будки и бросился бежать.
  - Держи его! - кричали богатыри, - Держи колдуна!
  Но свирепый пёс кусал их за ноги, ловко уходил от их ударов и снова кусал, преграждая им дорогу. Так и пришлось пса убить, к тому времени чародея и след простыл. На следующий день богатыри пошли жаловаться к Микуле Селяниновичу, а тот пошёл к Никите. Богатыри утверждали, что первым начал чародей. Но Никита помнил, что вчера Пафнутий пришёл домой весь мокрый и потому прогнал богатырей прочь. А ведь эти богатыри вместе с ним должны были отправиться в поход на Змея.
  - Ты правильно сделал, что не использовал свою силу, - говорил Никита чародею наедине, - они не должны знать, на что ты способен.
  - В следующий раз убью их всех, - проговорил колдун.
  - Тогда другие убьют тебя, и я не смогу тебя спасти.
  Вероятно, в тот момент Пафнутий и решил бежать, но до начала похода побег не представлялся возможным. Он ещё не успел бы добраться до Змейгорода, как его схватили бы. Вот и приходилось ждать и терпеть унижения. Никита же все эти месяцы вынужден был знакомиться с купцами, с которыми его сводил Вольга. Торговые люди хотели воочию увидеть витязя, который одолеет Змея Горыныча, чтобы убедиться, что средства их не уйдут впустую. Так, однажды Вольга познакомил Никиту с одним чрезвычайно интересным купцом по имени Зиновий. Тот был статен, широкоплеч, с бородой до живота, говорил мягко и рассудительно. И всё же, сначала он почему-то не понравился Никите, и тот не скрывал своей неприязни и был не особо ласков с купцом. А потому, когда Зиновий оставил их с Вольгой наедине, чтобы отлучиться по малой нужде, Вольга тут же набросился на Кожемяку.
  - Хоть сейчас ты можешь вести себя пристойно и оказать почтение этому купцу? - сквозь зубы говорил он.
  - Да с чего бы это? - огрызнулся ему Никита.
  - Ну, хотя бы с того, что Зиновий дал нам столько денег, сколько не дал никто из купцов. Благодаря ему мы теперь можем приступить к снаряжению войска.
  - И что мне теперь в зад его за это поцеловать? Деньги - это твоя забота, а я пришёл сюда воевать, а не торги вести.
  - Ты просто невыносим, Никита.
  - А вот и я, - послышался приветливый голос Зиновия, и его бородатая физиономия показалась из-за двери, - ну что, на чём мы остановились? А, когда вы сможете выступить?
  - Думаю, за месяц войско будет готово, - говорил Вольга, - наёмников и других желающих тут полно.
  - Мне проходимцы всякие в войске не нужны, - возражал Никита, - что я с ними буду делать? Они при первой же сече все и лягут.
  - Тебя никто не спрашивает! - не выдержал и закричал Вольга, - ты сам наёмник. Мы тебе платим, ты делаешь свою работу. Молча.
  - Нет, нет, послушайте, он прав, - произнёс вдруг Зиновий, - как говориться: тише едешь, дальше будешь. Нам нужно хорошее войско, чтобы одолеть Змея, во что бы то ни стало. Если будут нужны деньги, я доплачу.
  - Спаси бог, Зиновий. Не хватает слов, чтобы выразить, как я тебе благодарен.
  - В общем, набирать будем только опытных, - продолжал Никита, - которые уже были в бою. И каждого я буду проверять лично.
  - Кроме Микулы и его бойцов, - отозвался Вольга.
  - Что? Ты хочешь отправить со мной Микулу?
  - И других новгородских богатырей. Ты же не думал, что вся слава в войне со Змеем достанется тебе одному?
  Теперь уже Никита стал выходить из себя, и это явно доставляло Вольге наслаждение.
  - А может, мне просто уехать? - произнёс он, - и делите тут между собой свою славу, как хотите.
  - Да ради Бога. Уезжай, и тогда весь Новгород, вся Русь будет знать, что Никита Кожемяка испугался Змея.
  Такого Никита допустить не мог, и, стиснув зубы, вынужден был остаться. Ему пришлось мириться с соседством Микулы и с тем, что его власть в войске уже не будет безраздельной. А меж тем Зиновий обратился к Никите:
  - Скажи мне, воевода, ты уже знаешь, как вы убьёте Змея Горыныча? Ведь никому не известно, что это за существо.
  - Известное дело, обычный оборотень, - устало отозвался Кожемяка, но Вольга в ответ злорадно ухмыльнулся.
  - Не знаю, кто тебя обучал чарам, Никита, но меня обучали настоящие оборотни. И потому я-то уж знаю, что Змей точно не оборотень, он существо совсем иного рода, а именно - голем.
  - Глупости, - отозвался Кожемяка, - големов делают из глины или из камней, или из трупов, как колдуны-некроманты, а иногда из всего вперемешку, но ни один голем не может летать и управлять молнией.
  - Не бывает трёхголовых оборотней. А голема можно сделать из чего угодно. За основу берётся мёртвая плоть, которая обрастает некроплазмой, взятой из земли, дерева, камня или металла. Змей, видимо, создан сразу из трёх трупов, потому от него и исходит такой трупный запах. Но некроплазма его создана из воды и огня, вместе они дают молнию.
  - Голем из воды и огня? Какая нелепость, - не сдавался Никита, - как же по-твоему колдун смог создать некроплазму из воды и огня, не повредив мёртвой плоти? Огонь бы её сжёг, а вода не дала бы дышать. Но если ты лучше меня знаешь, как убить Змея, почему бы тебе самому это не сделать?
  - Потому, что ты за плату убьёшь любого, а я не могу рисковать жизнями христиан-заложников.
  - Тебя бы я убил бесплатно, - бросил ему Никита и со страшным лицом покинул избу. Кожемяка остался в Новгороде, Зиновий уговорил его. Хоть они и продолжали спорить в Вольгой. Но теперь больше времени Никита уделял подготовке к предстоящей битве. Он тщательно проверял каждого своего нового бойца, проверял их боевые навыки, их опыт. Все здесь раньше уже немало слышали про Никиту Кожемяку и его крутой нрав, и теперь ни у кого не возникало сомнений, что он приведёт их к победе. А потому авторитет его в войске был неоспорим, чего нельзя было сказать о авторитете Микулы, которого слушалась лишь его сотня. Даже иные богатыри, которые хорошо его знали, больше подчинялись Никите Кожемяке, который всем своим видом выражал решимость и волю к победе. И вот где-то в середине лета большое конное войско вышло из Новгорода и отправилось в поход. А спустя несколько дней Борис Шапкин, переводя дух, доложил Никите:
  - Никита! Пафнутий - сучий сын, сбежал.
  - Сбежал? - даже не возмутился Никита, - Тем хуже для него. Когда одолеем Горыныча, разберёмся и с ним.
  ГЛАВА 9.В ПЛЕНУ
  Наконец-то Пафнутий почувствовал себя в безопасности. Конь быстро донёс его до Змейгорода. Здесь, за высокими стенами города, среди колдунов, казалось, ему уже ничего не угрожает. Правда, к нему относились ещё с подозрением. Ратмир велел своим людям не спускать с гостя глаз, но всё это было теперь не важно, важно было лишь то, что он теперь был свободен. Пафнутий рассказал Змею про Никиту Кожемяку, про численность его войска, про устройство и командование, про всё. Утаил лишь, что сам прибыл вместе с этим войском, чтобы не вызывать лишних подозрений.
  - Если всё, что ты мне рассказал - правда, - говорил Ратмир, - ты будешь щедро вознаграждён и станешь одним из нас. Но пока не обессудь, я должен проверить всё сказанное тобой. Поэтому пока поживёшь с нашими пленными - С богатырями Евпатия.
  - С богатырями? - встревожился Пафнутий, и его лицо исказилось в гримасе боли и отчаяния, - владыка, я столько уже натерпелся от этих богатырей, столько издевательств над собой, неужели мне и теперь, когда я вырвался от этих скотоподобных, я должен терпеть их присутствие?
  - Не смей так называть богатырей в моём присутствии! - повысил голос Ратмир, - да будет тебе известно, что и я в своё время побыл богатырём и знал много благородных людей там.
  - Прости, владыка, я не знал, - солгал Пафнутий.
  - Ничего, колдун, я тебя прекрасно понимаю. Но Евпатий и его люди теперь больше наши люди, чем богатыри. Они помогают мне в торговле и помогают вести дела. Я разрешаю им исповедовать свою веру, поскольку в Змейгороде не притесняется христианская или какая-либо другая русская вера.
  - Воля твоя, владыка.
  И Пафнутий отправился к Евпатию. Ему и раньше казалось странным, что Ратмир, будучи богатырём, смог одолеть колдуна Мстислава и стать вождём. Почему колдуны позволили ему это, если он был не из клана? Ради потехи? Ну конечно, а как же ещё, ведь будь он хоть трижды оборотнем, в честном поединке он всегда проиграл бы такому сильному и опытному колдуну. А здесь он одержал победу. Очевидно, что за ним стояла какая-то особенная сила, и колдуны покорились этой силе. И всё же, казалось невероятным, что они подчиняются Ратмиру, несмотря на то, что он чуть ли не каждый день нарушает их законы. Любопытство разрывало Пафнутия, и он решил во что бы то ни стало узнать, что замышляют колдуны и почему подчиняются этому мальчишке и его другу - волхву? Сейчас же, пока чародей ещё не воссоединился со своими, его путь пролегал в небольшую слободку, где проживали богатыри. Увидев впервые Евпатия, Пафнутий с нескрываемым удивлением изрёк:
  - Я столько лет был в плену у христиан, но жил как собака, а вы тут живёте, и горя не знаете. Вот и суди сам, кто хуже, богатыри или чародеи.
  - Собакой может быть и христианин, и язычник, - ответил ему на это Евпатий, - и в плену собака всегда остаётся собакой, а человек - человеком.
  - Это я что ли собака? - вскипел Пафнутий.
  - Я этого не говорил.
  - Интересно, а Никола Северянин для тебя собака или человек? Он ведь вымаливал у Змея о пощаде, и он теперь со своей женой в постели тешится, а ты здесь маешься. Или северяне - не люди для тебя? Ну, конечно, вы же вятичи, гордые и высокомерные.
  - Да ты знаешь про Николу Северянина? - ухмыльнулся Евпатий, - интересно, откуда? Может ты с ним лично знаком?
  - Я? Если бы я его знал, поверь мне, он был бы уже мёртв.
  - А ты точно знаешь, что он жив? Видимо, ты недавно видел его живым. Интересно, где? Что-то ты скрываешь, Пафнутий.
  - Да чего мне скрывать-то? Я сам еле живой ушёл из Новгорода, весь больной и измученный. Да ты бы в таком кошмаре и дня бы не прожил, а я жил.
  - Ну, ладно. Чего ты так разгорячился. Нам ещё по соседству жить друг с другом. Даже если бы и знал ты Николу, думаешь, я побегу на тебя докладывать Змею? Я здесь не ради Змея, а ради своих людей, ради вятичей. Но если будешь что-то не ладное вершить против моих людей, не обессудь, доложу Ратмиру о твоих странных знакомствах.
  Пафнутий проворчал себе что-то под нос и умолк. Евпатию верить было нельзя, и никому верить было нельзя, но главное, впредь никому не проболтаться и держать язык за зубами. Никто не должен знать, что Пафнутий был в войске Никиты Кожемяки, иначе он никогда не воссоединиться со своим кланом.
  А войско Кожемяки меж тем продвигалось к Змейгороду, и чем дальше оно заходило, тем серьёзнее и сосредоточеннее становились лица витязей, тем крепче держали их руки копья и палицы. Сильнее всех тревожился Никола Северянин. Два раза он сражался со змееоборотнями, два раза пережил этот ужас и дважды едва не погиб. Эти чешуйчатые зеленоглазые монстры снились ему по ночам, страх вызывали даже безобидные ящерицы. Сейчас Никола шёл навстречу своему страху, и оттого его прошибало в пот.
  - Ночью нужно держать ухо востро, - говорил он Никите, - Змей подкрадывается бесшумно, его почти не видно, нападет он внезапно и убивает всех без пощады.
  - Ничего, пускай приходит, я буду его ждать, - отвечал лишь Кожемяка. Никола как в воду глядел, всю ночь он спал плохо, просыпался от малейшего шороха, а однажды проснулся от страшного крика и увидел яркое пламя, объявшее всё вокруг. Началось. Снова горели убегающие люди, горели деревья, кони, и посреди смертоносного огня были видны три свирепых чешуйчатых пасти.
  - Держать строй! - приказывал Никита, надевая кольчугу, но никто его не слушал, у вех началась паника. Кожемяка взял в руки свой чародейский меч и помчался в самую гущу схватки. Он должен был взглянуть, должен быть увидеть. Настоящий трёхглавый монстр, окружённый богатырями Микулы, сомкнувшими щиты, извивался и испускал пламя. Змей был и прекрасен, и ужасен одновременно. Чешуя его блестела, а копья, попадающие в него, не могли её пробить. Огромные зубы, мощные челюсти на каждой из трёх голов. Змей оборонялся и атаковал во все стороны. Богатыри пытались нападать на него со спины, но оборотень постоянно вертелся и отражал все атаки. Из пастей не переставали извергаться струи жёлтого пламени. Никита был заворожён эти ярким зрелищем и поначалу даже ничего не предпринимал. Микула Селянинович с щитом в руках стоял среди своих товарищей, но стоял не в первых рядах, а где-то позади. Наконец, Никита что-то задумал и начала действовать. Он спрятал меч в ножны и подобрал копьё. Затем богатырь схватил первого попавшегося под руку коня, и, забравшись на его, поскакал, что было сил, прямо на Змея Горыныча. Оставалось только удивляться, как конь не испугался, но чародеи умели подчинять своей волей животных, и теперь животное разогналось невероятно быстро, не подозревая, что в следующее мгновение сгорит. Кожемяка швырнул копьё, и оно полетело с такой скоростью, что пробило мощную броню Змея и проникло в тело. Оборотень зарычал от боли и из всех трёх пастей направил огонь в своего обидчика. В последний момент Никита изо всех сил потянул за вожжи, конь встал на дыбы и принял всё пламя на себя. С диким криком животное побежало прочь, а Никита остался лежать на земле. Кожемяка лишь немного ушиб себе бедро, а когда он поднялся на землю, то увидел извивающегося от боли своего врага. Рана была тяжёлой, Змей не переставал рычать от боли, теряя силы. Из него ещё торчало копьё, а богатыри продолжали атаковать. Змей Горыныч слабел и защищался всё хуже. Уже из последних сил он вынул копьё из своего тела и со страшным рыком взмыл в воздух. Оборотень был объят ярким жёлтым свечением и словно не летел, а парил в воздухе. Крыльями Змей пользовался довольно редко, как правило лишь для того, чтобы смягчить падение. Когда оборотень приземлялся, он переставал светиться, и тогда его невозможно было разглядеть в темноте. Никита громко свистнул ему в след, как свистят охотники, настигая добычу. Вскоре к нему подошёл Микула Селянинович, он был весь в поту и не на шутку взволнован.
  - Теперь ты понял, что важнее всего в бою? - спрашивал его Никита.
  - Никогда прежде такого не видел, - отвечал Микула, игнорируя его сарказм, - и как только колдуны это делают?
  - Это всё иллюзия. Чародеи внушают людям то, что хотят, чтобы люди видели. На самом деле тело его не менялось, он остался таким же человеком, такой же массы. Оборотень меняет только свою внешнюю ауру. Обычно аура человека невидима, оборотни и чародеи могут делать её видимой, слышимой, ощущаемой, заставляют её принимать различные формы, строить иллюзии.
  - Это не просто оборотень, - возразил Микула, - это сам дьявол.
  - Это всего лишь иллюзия. Он такой же человек, из плоти и крови, как и все мы. Просто его прикрывает сила веры. Веры его соплеменников, если речь об обычном оборотне, или вера Симаргла в данном случае.
  - Вера во что?
  - Что они звериная стая.
  - А почему именно Симаргл? Расскажи мне про этого бога.
  - Тебе вдруг стало интересно? - язвительно произнёс Никита, - так и быть, потом я расскажу тебе. А сейчас нужно подсчитать потери.
  Утром, едва Никита проснулся, Микула заявился к нему. Он хотел знать всё про скрытых существ, дающих чародеям силу.
  - Симаргл - это не бог, но и не человек, а особый дух, - говорил Никита.
  - Это как?
  - По преданию, жил в древние времена один чародей, и прожил он 120 лет. По силе ему не было равных, и после его смерти бог Велес призвал его к себе и дал ему новое имя. Бог Велес от века охраняет реку Смородину, отделяющую мир живых от мира мёртвых - реку без истока и устья. Симаргл был поставлен на этой реке, на мосту между мирами, чтобы сторожить оба мира от вторжения с обеих сторон. В мире живых он раньше полагался на шаманов, кочевых волшебников, которые могли общаться с духами мёртвых. Позже волшебники стали слабее, многие разделились на белых чародеев - волхвов, и на чёрных - колдунов. Лишь не многие могли сочетать белые и чёрные чары, да и те сочетали их в каком-то одно чародействе. Кто в оборотничестве, кто в оружейной волшбе, кто в прорицании. Главными врагами Симаргла и древних волшебников в мире живых были - упыри. Хотя, не редко волшебники в борьбе друг с другом использовали подчинённых им вурдалаков, или использовали их как рабов. Но затем чародеи разучились подчинять своей власти упырей и управлять ими. Эта способность осталась только у фей - женщин-волшебниц. Освободившись от рабства, упыри стали бесчинствовать и искать путь к Калинову Мосту, чтобы стать абсолютно бессмертными. Сейчас этих тварей ещё можно убить, ели они покорят Калинов Мост, это уже будет невозможно. После исчезновения древних волшебников, которых называли ещё шаманами, никто не хранил тайну Калинова Моста, а чародеи стали уничтожать упырей, стали бояться кровососов, чего раньше никогда, не было. И вот теперь Симаргл создал нового Хранителя Тайны, которого мы зовём Змеем Горынычем. Это большая власть, и большой риск. Видимо, что-то в мире живых серьёзно угрожает равновесию между мирами, раз Симаргл доверился оборотню. Хотел бы я узнать, что это за угроза.
  - Брехня это всё, языческие басни, - послышался голос подошедшего Николы Северянина.
  - Что-то я смотрю, одна такая басня тебе вчера чуть зад тебе не подпалила. Не бойся, Никола, я знаю, как мы в следующий раз его встретим, врасплох он нас больше не застанет.
  - Сигват и Дьярви хотят говорить с тобой, - сухо произнёс Северянин.
  Никита был вынужден покинуть Микулу и отправиться к своим товарищам. Братья-скандинавы сидели рядом на земле. У Сигвата сильно обгорела рука, и Дьярви теперь перевязывал её. Всю ночь они провели в беспокойстве и так и не заснули. Весь следующий день богатыри зализывали раны и хоронили раненных. Сигват и Дьярви ждали новых распоряжений своего воеводы, и, получив их, тут же принялись за дело. Ими Никита был доволен, и всё же он был мрачнее тучи и смотрел на всех не добрым взглядом. Богатырь всё разыскивал Василия Шапкина, а как нашёл, так завёл с совсем не добрый разговор.
  - Твои люди плохо себя показали, Борис, - говорил он.
  - Вчера все перепугались, не только мои люди, - возразил Борис, - Змей застал нас врасплох.
  - Но люди Микулы показали себя лучше. Почему эти сосунки оказались находчивее моих воинов?! Я приказывал твоим людям держать строй, но они пробегали мимо меня так, словно меня и не существует. Это трусость, Борис, и за это твои люди должны быть наказаны.
  - И какую же пытку ты для них приготовил?
  - Приведи ко мне всех, кто вчера не подчинились моему приказу. Меня не волнует, как ты их найдёшь, но он должны стоять все здесь, передо мной ещё до захода Солнца.
  И Борису ничего не осталось, как начать настоящее следствие в подчинённом ему отряде. Шапкин уже пожалел, что согласился стать сотником. Но выбора у него не было. Раньше он был сам по себе, но сейчас Никита всех своих товарищей сделал командирами, Борис не мог отказаться. Лишь Сигват и Дьярви попали в одну сотню, которой командовал сотник - Сигват. Вскоре Борис привёл провинившихся богатырей к Никите. Некоторые из них были ранены и местами обгорели.
  - Ну и что будем делать с вами? - спрашивал Кожемяка, - все вы клялись мне, что уже были в бою, но не знаете боевого порядка. За это вы будете наказаны. В следующую нашу схватку со Змеем вперёд пойдёте вы, и Борис. Посмотрим, как вы себя покажете. А теперь, ступайте, а ты, Борис, задержись.
  Уже тогда у Никиты стал созревать план, который он и изложил Борису. Вместе они стали готовиться к новой встрече со Змеем Горынычем. А вечером к Никите подошёл Микула и отозвал его, чтобы потолковать наедине.
  - Ты мучаешь своих же людей, зачем? - спросил он.
  - Я учу их порядку. Так действуют все воеводы. Единственный способ заставить армию подчиняться и побеждать - это страх. Учись, Микула, ведь, возможно, когда-нибудь и тебе доведётся стать воеводой. Пока же ты командуешь лишь тремя сотнями, хоть, должен заметить, очень неплохо командуешь. Вчера твои люди хорошо себя показали.
  - Благодарю, но они делали это не от страха, а из веры.
  - Вера - это тот же страх, только страх божий.
  - Не буду спорить с тобой, Никита, ведь я пришёл не за этим. Я пришёл, чтобы потолковать с тобой о чарах и чародеях. Я мало о них знаю, а твои познания в этом очень велики, и я хотел бы с твоей помощью улучшить свои познания, дабы получше изучить своего врага.
  - Хорошо, Микула, что ты хочешь знать?
  - Как действуют их чары? Неужели это аура делает их неуязвимыми и позволяет им даже летать?
  - В этом нет ничего удивительного для тех, кто черпает силу от бога. Боги создали этот мир и могут менять его по своей воле.
  - Но ведь мы должны верить в одного бога, сущего на небесах и не земле. Так как такое возможно? Языческие боги существуют?
  - Хм, я понимаю твоё смятение, Микула, - ответил Никита, немного подумав, - старые боги правили ещё до появления Христа, когда же миру явился Христос, эти боги стали вроде бы не нужны. Но они живы, пока люди им покланяются и приносят жертвы. Язычники на самом деле поклоняются тому же единому Богу, и до прихода Христа такое поклонение было правильным, лишь один народ мог славить единого Бога. Но после прихода Христа язычество стало вредной верой. Язычников оправдывает лишь то, что многие из них не знают о Христе и потому через многих богов поклоняются Святому Духу или Богу-отцу, как иудеи, по старинке. Но и Святой Дух, и Бог-отец - это всё тот же Бог, что и у нас. Через мучения, страдания и смерть от нашего меча язычники получают шанс на спасение в другом мире. Погибшие от меча христиан получают смерть от самого Христа, а потому и спасение. Но Змей Горыныч - это существо другого рода. Он был христианином, не просто знал о Христе, но и молился ему, и всё же предал его и ушёл в языческую веру. Таким существам нет и не может быть спасения. Даже смерть не избавит их от мучений. Они будут страдать вечно.
  - Кажется, я начинаю понимать. - говорил Микула, - До того, как появился Христос, языческие боги были друзьями человека, но Спаситель стал людям ещё большим другом и потому, когда пришёл он, они стали уже не нужны.
  - Можно сказать и так. Но культ поклонения старым богам - это именно и есть чародейство. Не теургия, не молитва, а приношение жертвы, у колдунов даже человеческие жертвы. Но Змей Горыныч запретил человеческие жертвы. На самом деле, он запретил приносить жертвы лишь для того, чтобы только он мог приносить жертву. Чтобы он был самым сильным чародеем в Змейгороде, и никто не мог его свергнуть. Он приносит в жертву Перуну - богу войны, нас, богатырей.
  - А, может, он хочет, чтобы ему самому поклонялись как богу?
  - Я не знаю, возможно. Некоторые сильнейшие колдуны уже пытались так делать, но ничем хорошим это не заканчивалось, они ведь всё равно смертны. Никто из них не мог победить смерть, как бы они не пытались. Но Змей Горыныч может её победить, он может достичь такого могущества, что захватит Калинов мост. Пока он ещё слаб для этого. Каким-то образом он смог сделать то, чего до него не удавалось ни одному колдуну. Он объединил чары воды и чары огня. Чары воды - это чары клана Змея, поэтому этого оборотня называют Змеем, но Горыныч он потому, что заставляет вещи гореть. Если он овладеет чарами земли и чарами воздуха, он станет непобедим. Когда-то волхвы предсказали, что тот, кто подчинит себе все четыре стихии, станет вождём всех чародеев и сможет вернуть их былое могущество. Но для этого чародей должен быть колдуном, то есть чистокровным, а Змей - полукровка, и всё же, для волшебника он невероятно силён, хоть мы и хорошо его ослабили.
  Никита был прав, Змей Горыныч действительно ослаб, и после этой ночи он был слаб особенно. Рана его болела даже тогда, когда он принял облик человека. Весь день Ратмир провёл в постели, мучаясь от боли, в размышлениях о том, что он сделал не так, где ошибся. Враг оказался сильнее и смог оказать ему достойное сопротивление, он даже смог его ранить, чего прежде ещё не бывало. На следующий день слуги Змея разыскали Пафнутия и вызвали его к владыке. Это был решающий день для колдуна, и потому он не мог сдерживать волнения. Вот-вот должна была решиться его судьба. Ратмир встречал его в постели, он был ещё слаб.
  - Проходи, Пафнутий, садись, - велел он.
  - Благодарю, владыка, - сказал колдун, усаживаясь на лавку, - надеюсь, повелитель помнит, что моё подлинное имя - Богдан. Так меня именовали в клане.
  - Видишь, Пафнутий, я ранен? Враги оказались сильнее, чем в прошлый раз. Но ты - молодец, ты не солгал и тем сослужил мне хорошую службу, и теперь ты такой же свободный житель моего города, как и другие.
  - Благодарю, владыка, - обрадовался Пафнутий, скрывая обиду от того, что Змей не захотел назвать его настоящим именем.
  - Ступай, Пафнутий, и займись делом. К нам движется враг, сильный враг. Ты будешь сражаться вместе с другими колдунами.
  Пафнутий вдруг резко изменился в лице. Такого он уж точно не ожидал и не смог скрыть своего недовольства. Опять сражаться против Никиты Кожемяки. Но делать было нечего, змей принял решение и теперь даже с презрительной усмешкой смотрел на изумление колдуна. И Пафнутий в расстроенных чувствах покинул его покои.
  - Я бы не стал так ему доверять, - появился вскоре на пороге Ратмира Доброслав, - он слишком много знает про войско Никиты. Это неспроста.
  - Я знаю, он что-то скрывает. Но его знания помогут нам одолеть Кожемяку. Когда он начнёт убивать богатырей, то навсегда станет их врагом.
  - Что ж, воля твоя, Ратмир. Может ты и прав.
  ГЛАВА 10.СИЛКИ ДЛЯ ЗМЕЯ
  В тот день Никиту разбудили ни свет, ни заря. Его срочно разыскивал Василий Колчан. Делать было нечего, и Кожемяка, протирая глаза, отправился в указанном направлении. Здесь стояло несколько человек рядом со своими лошадьми, и один из них - сам Василий. Никита узнал всех, так как здесь были многие из тех, кого он недавно наказал за трусость. И лишь один человек в этой компании не был ему знаком. При нём не было ни кольчуги, ни оружия, одет он был в какую-то рванину, заросший грязной бородой, с длинными волосами. Он больше напоминал своим видом разбойника, чем простого крестьянина.
  - Кто это такой? - спросил Никита у Василия.
  - Враг нашего врага. Он называет себя Синегуб - голова местных разбойников. Мы уговорили его прийти на встречу с тобой.
  - Господи, в такую рань, Вася. Зачем ты его притащил?
  - Ты сам говорил, что мы должны пользоваться помощью местных. А местные разбойники чем хуже простых земледельцев? Мы поймали одного из них и уговорили привести нас к голове.
  - Ну ладно, Синегуб, здравствовать тебе.
  - Будь здоров, богатырь, - отвечал разбойник.
  - Помнишь тех богатырей, что приходили до нас?
  - Помню, и ничего хорошего наша земля от них не видела. У землепашцев скот и хлеб забрали себе на прокормку. И вообще, со всеми обращались как со скотом.
  - Ну, это они зря. Оттого и пропали они на вашей земле. Но мы так делать не будем. Мы пришли, чтобы вас освободить от гнёта проклятого Змея. Скажи мне, Синегуб, хорошо ли вашим людям живётся при власти Змея Горыныча?
  - Плохо, - отвечал разбойник, - Как он пришёл, так сразу обобрал всех, чтобы обустроить свой посад, будь он не ладен. Мы все слёзно молили богов, чтобы они избавили нас от него.
  - И ваши боги не помогли вам. Зато другой бог пришёл к вам на помощь, он прислал нас, - торжественно произнёс Никита. - Скажи всем пахарям, Синегуб, чтобы не платили дань Змею Горынычу и вообще никому не платили. Теперь вы снова свободны. Придут к вам по суше или приплывут по воде, отказывайтесь платить и зовите меня на помощь.
  - Хорошо, всё передам, богатырь, - радостно отозвался Синегуб, - ежели кто за данью придёт, того я сам прирежу. А что за бог прислал вас? Назови мне его имя, чтобы мы могли молиться ему.
  - Его называют Христос. Я научу вас, как молиться ему. А теперь скажи, Синегуб, у вас собаки есть?
  - Собаки? Какие собаки?
  - Обычные сторожевые псы, чтобы охранять нас по ночам.
  - Найдём.
  И вскоре разбойники действительно привели богатырям несколько огромных и чутких псов, которые почувствовали бы приближение любого врага. С такой охраной можно было не бояться внезапного нападения врага, и богатырям теперь спалось спокойнее. А через три дня они уже увидели вдали стены Змейгорода, они были почти у цели, расположились на привал перед решающим рывком.
  Никита собрал у себя всех сотников для совета.
  - Главное, не паниковать, - наставлял он их, - он попытается напугать нас всякими своими трюками, может быть, нам дадут бой. Но преимущество на нашей стороне. Главное, не останавливать приступ, что бы ни случилось - идти единым строем.
  - Никита, - послышался голос одного из дозорных лазутчиков, - они выходят из города. Они хотят дать бой.
  - Неужели? Отлично, все на позиции.
  Вместе с дозорным Никита отправился на небольшой холм и оттуда увидел, что тот не солгал. Большое войско под знаменем с изображением пожирающего самого себя змея шло прямо на них.
  - Значит, решил не отсиживаться, а взять нас наскоком, - произнёс Никита, - ну что ж, попробуй, сукин сын.
  И он дал сигнал всем готовиться к бою. Вскоре войско богатырей уже построилось и уверенно направилось навстречу врагу. Два войска приближались друг к другу, и от их шагов дрожала земля. Вдруг змейгородское войско остановилось, и от него отделились три всадника.
  - Уже интересно, - заговорил Никита, - всем стоять! Микула, Николай, поедете со мной.
  И они так же втроём верхом выехали вперёд.
  - Кто из вас называет себя Змеем Горынычем? - спрашивал Кожемяка, когда они ещё даже не подъехали к переговорщикам.
  - Ты ищешь того, в ком оставил своё копьё намедни? - крикнул ему в ответ Ратмир, - так знай, это я.
  - Неплохо выглядишь для ползучей твари, - бросил ему в лицо Никита, - готов умереть от моего меча?
  - Ты ещё можешь поднимать меч, старик?
  - Хочешь проверить?
  - Хочу, но не сейчас. В бою я найду тебя, будь уверен, а сейчас у нас переговоры.
  - О чём мне с тобой говорить? - язвил Никита.
  - Я знаю, ты чтишь богов и знаешь много о чарах. И ты должен понимать, что, идя против меня, ты идёшь и против богов.
  - Ты идёшь против богов похлеще моего. Так что, может, это они меня прислали, чтобы разобраться с тобой? Честно говоря, я удивлён, что Симаргл доверил такую силу мальчишке. В молодости все такие необузданные.
  - Мне не нужно обуздывать свою силу. Когда я принимаю облик Змея, моим телом руководит злой дух, а я лишь помогаю ему в этом. Но Симаргл дал мне эту силу не для того, чтобы сражаться против богатырей. И я не хочу проливать благородную кровь.
  - А зачем Симаргл дал тебе эту силу? - не понимал Никита.
  - А зачем вообще чары оборотня?
  - Они делают чародея менее уязвимым, но и менее управляемым. Звериная сила и животные слабости.
  - Нет, зачем эти чары вообще придумали?
  - Чтобы... - задумался Кожемяка, - чтобы убивать упырей.
  - Вот именно.
  - Ты хочешь насмешить меня, Змей? Чтобы такое могущественное существо как Симаргл воспользовалось помощью такого как ты в борьбе с упырями? Ты же полукровка, у тебя молоко на губах не обсохло.
  Ратмир сжал челюсти, но смог сдержаться.
  - Упырей больше, чем ты думаешь, - отвечал он Кожемяке, - Именно для защиты от них я стал правителем Змейгорода. Я не хочу войны против Новгорода.
  - Ты убивал богатырей.
  - Я защищался. Упыри убили гораздо больше богатырей. Они перебили отряд Олега Медведя и многих сделали упырями. Тогда только я спас людей от нашествия вурдалаков.
  - Хочешь сказать, не ты убил тех богатырей, Змей?
  - Нет, не я. Я был один из этих богатырей и сражался против колдунов, но потом мне и самому пришлось стать чародеем. Сам Симаргл возложил на меня эту миссию.
  - Как бы то ни было, Змей, я всё равно не отступлюсь. Я никогда не отступаю. Или ты хочешь, чтобы я ушёл, и чтобы все нарекли Никиту Кожемяку трусом? Нет, не бывать этому.
  - Я предлагаю тебе мир, во имя сохранения жизней твоих людей. И прошу у тебя помощи в борьбе с упырями. А если не можешь помочь, то хотя бы не мешай. Я обещаю исправно платить дань Новгороду и не притеснять на своей земле христианскую веру.
  - Нет. Я пришёл сюда за победой. Если ты хочешь мира со мной, тогда впусти меня и моё войско в город. Нет? Тогда готовься к бою.
  И с этими словами Никита развернул коня и вместе со своими спутниками вернулся к своему войску.
  - Почему ты отказался от мира? - возмутился Микула.
  - Мира с этим сосунком? Он боится нас, лишь нелепая ошибка помогла ему победить Хотена. А мир - это всего лишь уловка, чтобы потянуть время. Он не собирается заключать с нами мира.
  - А ведь мне его лицо знакомо, где-то я его видел.
  И вот два войска вновь двинулись навстречу друг другу. Ратмир был в своём человеческом обличии, так как должен был обладать здравым рассудком, чтобы руководить ходом сражения. Войско змейгородцев было намного меньше числом, но вооружено он было не хуже, чем войско богатырей. Такие же кольчуги, щиты, копья, мечи и палицы. Первыми в бой шли, конечно, копьеносцы. Они почти бегом наскакали друг на друга, как две встречных морских волны, и десятки тел были проткнуты копьями насмерть или ранены. Лишь не многим щиты помогли защититься от ударов, и эти не многие тут же побросали копья и выхватили мечи. А им на помощь шла уже подмога с мечами и палицами. Никита и Ратмир наблюдали за всем издалека, а Микула со своими богатырями стоял в стороне и ожидал лишь приказа к атаке. Так же выжидали и колдуны и в бою участия не принимали. Это были элитные силы обеих сторон, и использовать их можно было только в нужный, решающий момент. Правильное их появление в бою могло изменить весь ход сражения. Пока же силы были равны, ни один противник не уступал другому, все стояли насмерть и беспощадно убивали врагов своих. Наверняка, сложно было сохранять хладнокровие, наблюдая за этой кровавой мясорубкой. Никола Северянин хоть и не раз уже бывал в бою, и то ужаснулся этому зрелищу. Сам он был уже в самой гуще сватки, кольчуга его была перепачкана кровью, на щите мотался кусок чьей-то плоти. Николай всё время с тревогой поглядывал на место, где стоял Змей, и, возможно, от того, что всё время отвлекался, он не заметил летящего в него копья. Копьё поразило его прямо в бедро, хоть и прошло вскользь. Страшная боль тут же сковала его правую ногу. Стоять стало невероятно больно, и Николай упал на землю. Теперь он не мог сражаться, не мог стоять на ногах и пополз к своим. Борису Шапкину повезло и того меньше. Он со своим отрядом шёл впереди и принял весь основной удар на себя. Копьё врага лишь слегка оцарапало его рёбра. Борис взялся за меч и бросился на врага. Он встретился взглядом с каким-то змейгородцем, а затем их клиники со звоном ударились друг о друга. Противник явно уступал Борису и в искусности, и в опыте, но Борис был ранен, бок у него ужасно болел и мешал ему двигаться, отчего он терял кровь и силы. А враг его, словно чувствуя это, всё напирал, неистово размахивая своим мечом. С каждым ударом лезвие его меча всё ближе подходило к телу Бориса, пока не проскользнуло по его ноге в области ляжки. Резкая боль пронзила богатыря, и он атаковал уже не произвольно, спонтанно, ударил щитом по лицу язычника, сбив его с ног. В следующее мгновение Борис добил его. Но теперь нужно было уходить, его отряд выполнил свою задачу, продержался столько, сколько было нужно, теперь необходимо было уступить позиции другим богатырям. И Борис отдал команду отходить в тыл, а сам, хромая на одну ногу, заковылял в обратную сторону. Весь его отряд обогнал его, он же шёл позади всех, истекая кровью, и почти добрался до безопасного места, как прямо через его грудь прошло вражеское копьё и, воткнувшись в землю, приковало к ней и витязя. Так и осталось мёртвое тело богатыря висеть на этом копье.
  Никита велел держать строй и не отступать ни на шаг, он чего-то выжидал. Одна сотня за другой возвращались в тыл, и на их место в бой тут же вступали другие. И вот силы змейгородцев стали иссякать, а у врага было ещё много свежих сил. Пафнутий всё это время стоял в одном ряду с колдунами, рядом с Захаром и с тревогой наблюдал за ходом сражения. В глубине души он надеялся, что ему не придётся вступить в бой, а если и придётся, то в шлеме и кольчуге богатыри его не узнают. Змейгородцы проигрывали, и Пафнутий, затаив от страха дыхание, наблюдал за триумфом богатырей.
  - Думаю, он уже достаточно измотан, - заговорил, наконец, Ратмир, обращаясь к колдунам. - Пора и нам показать, на что мы способны. В атаку!
  И чародеи вместе со Змеем рванули вперёд. Пафнутий бежал вместе с ними, лицо его было искажено гримасой ужаса, смешанного с гневом. Колдуны без труда разбили первую сотню богатырей. Ратмир лично заколол одного богатыря и теперь снова почувствовал ту страшную жажду крови, что всегда появлялась перед превращением в Змея. Каждый раз его обращение в Змея походило на приступ безумия. Оно всегда было внезапным, и Ратмир не был уверен, что может полностью контролировать процесс. Богатыри тщетно пытались одолеть чародеев, те вытягивали из них силу и жестоко убивали. А Ратмир, с трудом сдерживая своё превращение, всё посматривал на Никиту Кожемяку, желая добраться до него.
  - Они сейчас всех перебьют, - не выдержал Микула Селянинович.
  - Ещё рано, подожди, - отвечал Никита.
  - Чего мы ждём? Я не понимаю.
  Но Никита не отвечал. Он не сводил глаз с Ратмира и словно специально стоял на возвышении и вызывал Змея на бой. Колдуны прорывались всё ближе и ближе к командиру богатырей. Змей рубил во все стороны, никто не мог остановить его. Каждый, кто попадался ему на пути, оказывался либо ранен, либо убит.
  - Он наш, окружай его, - произнёс наконец Никита, а сам вдруг принялся убегать. Ратмир гнался за ним, а следом шли его колдуны. Микула со своим отрядом стал обходить их сзади.
  - Пафнутий! - послышался вдруг знакомый голос. Колдун обернулся и увидел одного из тех богатырей, что едва не были убиты им в Новгороде. Теперь они направлялись к нему.
  - Ах ты, сучий сын! - кричали он, всё приближаясь к изменнику. Сомнений не было, он решил разделаться с Пафнутием, и не успокоится, пока не осуществит свой замысел. Богатыри были повсюду, они атаковали со всех сторон, они окружали. Колдуны попали в кольцо и уже не могли никуда двигаться, а Ратмир лицом к лицу столкнулся с Микулой Селяниновичем. Их мечи встретились друг с другом, и Змей отступил, не выдержав силы удара. Только сейчас он понял, что попал в ловушку, что их вот-вот окружат.
  - Пафнутий, куда же ты? - кричали богатыри убегающем от них колдуну. Ещё немного, и кольцо сожмётся. Микула настойчиво атаковал Ратмира, и не выпускал его из виду. Казалось, щит чародея вот-вот расколется пополам, а сам он рухнет на землю. Пафнутий отчаянно старался отбиться, отступать было уже некуда. Он проклинал всё на свете за то, что теперь должен был вот так глупо погибнуть у стен Змейгорода. Богатырь, напавший на него, сражался более искусно и отражал все атаки старого колдуна.
  - Что, думал, сбежишь, и мы тебя не достанем? Ну уж нет.
  - Всеволод, - окликнул вдруг богатыря Никита, когда Пафнутий уже совсем ослаб, - не смей убивать его, его нужно взять живым. Слышишь меня, живым!
  Всеволод отвлёкся и на мгновение растерялся, колдун воспользовался этим моментом, чтобы нанести удар. Пафнутий подобрал лежащее на земле копьё и что есть сил набросился на богатыря. Тот даже не успел закрыться щитом, копьё проткнуло его в живот.
  - Вот сучий сын, - злобно проговорил лишь он, и в следующее мгновение Пафнутий отшвырнул его тело на землю. Почти в этот же момент колдуны прорвали кольцо богатырей и принялись отступать к городу.
  - Прости, убью тебя в другой раз, - сказал лишь Ратмир Микуле и помчался вслед за колдунами. За ними потянулись и остальные змейгородцы. Богатыри преследовали их до самых ворот, а потому небольшую группу горожан пришлось оставить снаружи на растерзание врагу. К своему отчаянию, Пафнутий оказался среди них. Когда навесной мост у ворот стал подниматься, колдун в отчаянии подпрыгнул и схватился за него. Но всё было напрасно, сил не хватило, и Пафнутий вместе с ещё тремя воинами рухнул прямо в ров. Оставалось лишь молиться, что его здесь не заметят. Наверху в самом разгаре была схватка. Богатыри не брали пленных, они истребляли всех без всякой жалости, а ведь среди этих воинов были и христиане. Когда же расправа закончилась, и последние окровавленные трупы рухнули в ров, появился и Никита. Перепачканное в крови лицо исказилось в зловещей улыбке.
  - Пафнутий, иди сюда.
  - Нет! - в страхе прокричал колдун, но богатыри уже спустились в ров, чтобы взять его живым.
  Ратмир лишь за городскими стенами заметил, что сбоку кольчуга у него разрезана и залита кровью. Ударь Микула чуть левее, и рана была бы смертельной.
  - Ты бал прав, - сказал богатырь тогда Никите, - это лишь слабый мальчишка. Мы легко справимся с ним.
  ГЛАВА 11.ОСАДА
  Уже много месяцев шла осада Змейгорода. Богатыри не подходили близко к стенам города, а стали войском в стороне, за холмом. Они пытались контролировать все передвижения в город и из города. Купцов останавливали и не пускали сюда торговать. Давали им проехать, только если не находили у них ничего съестного. Под видом купцов не редко выезжали и простые горожане, и колдуны, которые отправлялись собирать дань и пропитание. Но здесь помогал Синегуб, который подбивал крестьян не платить дань и вешал всех сборщиков податей. И всё же, как-то в Змейгород попадала провизия, через потайные ходы, богатырям не известные. К тому же, город, стоящий на реке мог ещё заниматься рыболовством и какое-то время жить этим. Колдуны и волхвы, знающие потайные ходы, на свой страх выбирались из-за городских стен на охоту. А по ночам на охоту вылетал Змей Горыныч. Он был осторожен, убивал несколько человек и улетал. В серьёзные сражения он не ввязывался, но то, что он вытворял, повергало всех в ужас. Запах горящей человеческой плоти преследовал витязей по ночам. И страшнее всего было не погибнуть, а выжить в схватке со Змеем. Ужасные ожоги покрывали тело выживших, плоть их навсегда была обезображена, как и лица. Иные умирали мучительной смертью от заражения. Собаки, охранявшие лагерь богатырей, чутко реагировали на приближение опасности, поэтому потери удавалось минимизировать, но даже от таких малых потерь ужаса было столько, что воины начинали терять боевой дух. И лишь Никита сохранял спокойствие. Он снова и снова отправлял людей на смерть. И это зрелище множества бессмысленных и страшных смертей в конце концов пошатнуло даже крепкие нервы Микулы Селяниновича.
  - Так больше продолжаться не может, - говорил он Никите, - мы погибнем здесь. Глупо и бесславно.
  - Вся наша жизнь глупа и бесславна, - отвечал лишь Никита.
  - Ты хочешь победить? Тебе не победить, Никита. Они сильнее нас.
  - Не всегда побеждает самый сильный.
  - Что ты этим хочешь сказать? - недоумевал Микула.
  - Возможно, ты прав, Микула, и Змей Горыныч убьёт всех нас. Возможно. Но, возможно и другое. Ты видел его в человеческом облике. Он - человек. И ты был прав, он - слабый мальчишка. Лишь когда он становится Змеем, он не знает жалости. Когда он принимает человеческий облик, он чувствует всё человеческое. Он был богатырём, он один из нас, и однажды его сердце не выдержит, он не сможет больше убивать своих братьев так жестоко, так бесславно, как сказал ты. В нём ещё много человеческого, много сочувствия к нам, и это сочувствие его погубит.
  - Так в этом твой план? - возмутился богатырь Микула, - приносить нас понемногу в жертву, пока в нём не проснётся сочувствие, и он больше не сможет убивать? А ты, Никита, испытываешь сочувствие к своим братьям?
  В ответ Никита окинул его полным удивления взглядом.
  - Сочувствие? Каждый день я могу умереть и сам от лап Змея. Возможно, даже в эту ночь меня не станет. Но моя жизнь ничего не стоит. Я видел много смертей, я не боюсь смерти. Знаешь, в чём моё преимущество перед Змеем? Мне нечего терять. Я потерял всё, что мог. Свою семью, своих родных, друзей, с которыми начинал. Да, я завёл новую семью, но боль от утраты это не заглушило. Меня изгнали из Новгорода и вот-вот хотят отлучить от церкви. Я хочу умереть до того, как это сделают. Пока Бог ещё может меня простить. И всех нас.
  - Это безумие, это самоубийство.
  - Возможно. Но в глубине души ты, Микула, хочешь того же, что я, поэтому и пошёл со мной.
  Единственной отрадой за последний месяц для Никиты был Пафнутий. Уже месяц колдун находился в плену у богатырей, и он всё ещё оставался жив. Почти каждый день Никита посещал его и повергал побоям и унижениям. Так случилось и сейчас, после беседы с Микулой. Пафнутий жил в яме рядом с шатром Никиты, и потому постоянно был грязный и пах мочой. Его достали из ямы по приказу воеводы.
  - Ты ещё жив? - сделал вид, что удивился, Никита.
  - Я смотрю, ты пока тоже, - отвечал ему колдун.
  В ответ он получил сильный подзатыльник и свалился на землю под всеобщий хохот.
  - И почему я не убил тебя тогда, много лет назад? - повторял уже в который раз Никита, - зачем столько лет сохранял тебе жизнь?
  - Всё очень просто, ты боялся мести колдунов.
  - Я боялся не за себя, а за свою семью. А теперь все колдуны здесь. Можно прихлопнуть их всех разом. Твоих друзей и родственников. Так что выходит, что теперь ты мне не нужен, Пафнутий. Пора уже с тобой разделаться.
  И Никита взял свой меч из булатной стали. Колдун теперь потерял свой облик, издевательства над ним не доставляли никакого удовольствия.
  - Постой! - вскрикнул Пафнутий, - я ещё могу быть тебе полезен. Если кого-то нужно будет послать на переговоры. Кого ты пошлёшь? Змей прикончит любого.
  - О чём мне с ним говорить? Я хочу, чтобы он сдох, нам не о чем говорить.
  - Только я могу уговорить его сдаться, - настаивал на своём колдун, - отправь меня в Змейгород, и скоро город будет твоим.
  В ответ Никита лишь рассмеялся, а вместе с ним и прочие богатыри. Но смех их был не долгим. В этой войне они почти разучились смеяться. Тогда Никита не убил Пафнутия, а ночью на богатырей снова напал Змей.
  - Эх, если бы знать наперёд, на кого он нападёт, можно было бы устроить ему засаду, - твердил поутру Никита.
  - Это можно легко устроить, - отвечал ему Микула, - для этого кто-то из нас должен послужить приманкой. Нужно передать Змею послание. Используем Пафнутия.
  И в этот же день Пафнутий был отпущен на свободу. Он шёл, не оглядываясь, до самых городских ворот. Колдун молился, чтобы его впустили, и вскоре ворота действительно открылись, и надо рвом опустился навесной мост.
  Никита же принялся разыскивать Николу Северянина, чтобы потолковать с ним наедине.
  - Расскажи мне про Евпатия, - велел он, когда убедился, что их никто не слышит, - как он попал к Змею?
  - Я же уже рассказывал, Никита.
  - Расскажи ещё раз. Почему Змей пощадил его? Мог ли Евпатий занять сторону Змея?
  - Ты плохо знаешь Евпатия. Вместе с богатырями он пережил осаду Новгорода. Он хорошо себя показал после твоего ухода. Ни один чародей пал от его руки. Бил он и упырей. В бою под Змейгородом он не знал пощады к врагам, на моих глазах он разрубил двоих. А почему ты спрашиваешь? Тебе что-то известно о нём?
  - Кое-что известно. Поговаривают, что принял он от Змея Горыныча служение, что служит ему верой и правдой, что помощи нам от него можно не ждать.
  - Кто говорит? Я уверен, что это дурные слухи. Если бы я мог связаться с Евпатием, я бы уговорил его помочь нам. Но это совершенно невозможно, ведь он - пленник.
  - А если я скажу, что знаю купца, который может связать тебя с ним. Ты сможешь уговорить Евпатия провести тебя в город? Ты бы рискнул пойти с Евпатием?
  - Откуда ты знаешь этого купца?
  - Не важно. Я знаю много купцов. Главное, что он связан с Евпатием. Он может провести тебя в Змейгород на торговой лодке. А там Евпатий тебя спрячет, если ты ему доверяешь. Ну что, пойдёшь?
  - Ты - воевода. Если ты прикажешь мне, я всё сделаю.
  - Тогда готовь людей, сегодня ночью ты пройдёшь в город, - говорил Никита, разглядывая небосвод, - эх, что-то тучи сгущаются, видимо, будет гроза.
  - Гроза? - ужаснулся Николай.
  - Ты что, грозы боишься? - усмехнулся Никита.
  - Боюсь того, что может за ней последовать. В прошлый раз, когда Змей нас разбил, тоже была гроза. Это его стихия.
  - Полагаешь, что Змей хочет опять напасть на нас? Что ж, тем хуже для него. Позови ко мне Микулу.
  Пафнутий же по прибытии в город отправился прямо к посаднику. Ратмир согласился принять его. Вид его был усталый, даже измученный. Видимо, расчёт Никиты оправдывал себя, и Змей начинал сдавать. Вид умирающих богатырей преследовал его.
  - Почему богатыри отпустили тебя? - сухо спросил он у колдуна.
  Пафнутий замешкался, страх исказил его лицо, но всё же заговорил:
  - Они отпустили меня, чтобы я мог передать тебе послание.
  - Какое послание? Ну же, говори!
  - Я не знаю, что имел в виду Никита. Он говорил про какую-то Милану, жену Путяты. Он грозился расправиться с ней, если ты не сдашься ему лично.
  - Этот лиходей возомнил, что сможет навредить жене тысяцкого? - усмехнулся лишь в ответ владыка, но усмехнулся больше через силу, Пафнутий заметил, как он побледнел.
  - Он сможет, - уверенно отвечал колдун, - Путята уже не тысяцкий. Он впал в немилость у новгородского князя и отправился на свою родину в Ростов. Вместе с них уехала и жена его. Теперь они живут, как простые бояре. А в Ростове у Никиты хорошие связи. В прежние времена Кожемяка уже похищал знатных девиц, и никто не мог....
  - Замолчи! - прокричал Ратмир, теперь лицо его исказилось в гримасе боли. Милана. Давно угасшая страсть, женщина, которая так и не принадлежала ему до конца. Ратмир ненавидел её, и всё же, слова гостя причинили ему страшную боль.
  - Он хочет, чтобы я лично сдался ему и отдал ему город?
  - Да, владыка, - старался не смотреть ему в глаза Пафнутий, - он обещал сохранить тебе жизнь.
  - Больше он ничего мне не передавал?
  - Ничего, владыка.
  - Тогда ступай.
  Пафнутий вышел спиной вперёд, каждую секунду ожидая от посадника вспышки ярости. И лишь когда покинул избу, то смог облегчённо вздохнуть. В это время гнев в душе Ратмира сменялся исступлением, которое сменялось гневом. 'Я люблю тебя', - раздавались у него в голове слова Миланы. Её голубые глаза были прекраснее неба, её улыбка грела сердце. 'Нет, она жена Путяты, она предала меня', - злился Ратмир. Но другой голос внутри него говорил: 'Она спасла тебя. Она всего лишь женщина, и как бы умна она не была, она всё равно бы сделала так, как велит ей её брат - князь. Её нельзя ни в чём винить. В том, что случилось, виноват он, а также христиане, захватившие умы людей'. И снова ненависть поднималась в душе Ратмира. Он ненавидел христиан, готов был уничтожить каждого богатыря, идти на них войной. И его чувства вызывали бурю, небо стало заволакивать тёмными тучами. Ратмир готовился к бою.
  Горожане заметили резкую перемену в погоде, а те, что были чародеями, поняли и её источник. Вскоре в избу Ратмира, опираясь сморщенной рукой о свой посох, вошёл старый волхв Доброслав.
  - Твоя аура вся полыхает, - заговорил он хриплым голосом, - ты хочешь напасть на богатырей?
  - Сегодня всё решится, Доброслав, - отвечал Ратмир не своим, полным скорби, но твёрдым голосом, глаза его были уже зелёные - или я, или они.
  - Ты приносишь себя в жертву? Но ради чего?
  - Ради.... Ради Неё. Они теперь знают, кто я, они грозятся убить княжну Милану, если я лично не сдамся им. Теперь из меня плохой посадник, Доброслав, они знают, в чём моя слабость. И у меня теперь есть только один выход - убить Никиту Кожемяку. Я уже оправился от ранения, я снова могу сражаться. Если я убью его, он не сможет убить Её, некому будет играть на моей слабости. А если я погибну, то им некого будет шантажировать, и город опять только выиграет от этого.
  - Но также нельзя, Ратмир. А если он просто дурачит тебя?
  - Нет, Доброслав. Никита уже убивал женщин и детей. Он пойдёт на всё ради победы, я его знаю. Прежде, чем я уйду, я хочу кое о чём попросить тебя. Моя жена беременна, она родит мне сына. Я знаю, она носит в себе именно мальчика. Если я погибну, я хочу, чтобы вы назвали его Айратом, и чтобы он стал посадником в этом городе. Он будет ещё сильнее меня, я об этом позабочусь, а ты - Доброслав, заменишь ему отца. Ты будешь править, пока он не станет мужчиной.
  - Без тебя я не справлюсь, Ратмир, колдуны не станут меня слушать.
  Ветер всё усиливался и уже дул в окна, отчего становилось очень холодно.
  - Ты прав, Доброслав. До того, как Айрат родится, ему не должны навредить. Ты должен увезти мою жену. Возьми самых верных людей, и как только стемнеет, уезжайте. Когда Айрат родиться, все увидят в нём силу и признают своего будущего вождя, признают в нём чародея. До той поры он должен быть в безопасности.
  - И куда мы пойдём? Мы в ловушке, нам некуда идти.
  - Есть одно место, люди считают его проклятым и туда не заходят, а чародеев там не было уже много лет. Это Сорочинская гора. Там жил мой отец - чародей Вышеслав, жили и другие чародеи-оружейники, пока богатыри не разорили их поселение и не уничтожили всё оружие.
  - Туда не спроста боятся заходить и чародеи, - возразил Доброслав, - говорят, там до сих пор бродит дух Сорочинского Мастера. Лучшего оружейника, чем он, чародеи ещё не знали.
  - Да, ты говорил. Но другого выхода нет. Я был на этой горе. Там есть пещеры, в них многие смогут скрыться. Сегодня же с наступлением темноты отправляйся туда с моей женой и моим сыном, возьми с собой сундук сокровищ.
  - Хорошо, Ратмир, я сделаю, как ты хочешь. Но если начнётся бой, постарайся... постарайся выжить.
  - Я постараюсь, - выдавил из себя улыбку Ратмир.
  Ночь приближалась, но тьма раньше обычного заволокла небо, свинцовые тучи скрыли от людских глаз свет уходящего солнца. Близилась настоящая буря. Никита вглядывался в небо в надежде увидеть что-либо, но с каждым разом видел всё меньше, наконец, уже не стало видно ничего. Воины полностью оказались во власти тьмы, но решимости взять город сегодня у их вождя нисколько не поубавилось. Закапал холодный дождь. Никита всё ждал, сжав в руке острый чародейский клинок. И вот небо раскололось пополам яркой вспышкой молнии, а затем затрещало по швам. Этот треск перерос в невообразимый грохот, от которого, казалось, сотрясается земля и вот-вот проснутся мёртвые. Но что такое? Капли дождя словно становились тяжелее, они тянули к земле. Богатырям стало трудно перемещаться, и лишь Никита не поддавался действию этих чар. И вот ещё одна вспышка молнии, а затем дикий крик боли и вопли ужаса. На глазах у богатырей один из их товарищей заполыхал, в него ударила молния. Он вспыхнул, а в следующее мгновение был уже мёртв и лежал на земле, объятый пламенем.
  - Никита! - послышался голос Бориса Шапкина, с трудом пробирающегося через дождь, - неужели это он, неужели это Змей сотворил такое? - Это он, Борис, приготовься, это только начало. Позови ко мне Василия!
  И вот снова вспыхнула молния. Никита увидел в небе силуэт летящего светящегося змея с тремя головами. В этот раз молния угодила не в человека, а в повозку. Лошади воспламенились и с дикими криками бросились прочь, давя всё на своём пути. Богатыри чувствовали тяжесть от капель дождя, они закрывались щитами, а в это время то тут, то там раздавались отчаянные крики, и время от времени кто-то погибал от молнии, от огня или от когтей и зубов свирепого Змея Горыныча.
  - Никита, он же всех перебьёт, надо что-то делать, - неистовствовал подошедший Василий Колчан.
  - Будь со мной рядом, он сам придёт к нам, он знает меня в лицо, он захочет меня убить, уже скоро. Уже скоро.
  Никита не сходил с места и во время вспышки молнии больше походил на каменную статую. С холодным равнодушием он наблюдал за смертью своих товарищей и ждал, когда Змей, наконец, подберётся и к нему. Борис же лишь дивился его спокойствию и держал щит над головой, защищаясь от дождя. Но вот очередная продолжительная вспышка молнии осветила шершавое тело с тремя головами и окровавленными зубами. И одна из этих голов повернулась в их сторону. Затем снова наступила тьма. Василий закрыл щитом грудь как раз в тот момент, когда в него направилась струя огня. Пламя лишь слегка обожгло его руки, от огня загорелись факелы Сигвата и Дьярви, которые, как оказалось, сидели рядом, в засаде. На свету стал виден трёхголовый змей, запутавшийся в рыболовных сетях. Он неистово пытался вырваться из западни, плевался огнём, дёргался и извивался, но братья-варяги крепко держали его и не давали улететь.
  - Попался, выродок! - закричал Никита и изо всех сил размахнулся мечом и ударил по шее Змею. Голова зверя упала на землю, и в следующее мгновение все услышали дикий рёв, похожий на стон раненного медведя, но в то же время и на крик дикой, не человеческой ярости. Змей стал ещё сильнее биться в сетях и вырываться наружу.
  - Держите его, держите! - кричал Никита, и в это мгновение молния ударила в землю, прямо в Бориса Шапкина, стоящего между воеводой и Дьярви. Оба богатыря разлетелись в разные стороны, пламенеющее тело Бориса рухнуло на землю, а меч Никиты упал на землю. Василий с невероятной скоростью кувыркнулся на земле и ухватился руками за сеть. Теперь только он и Сигват держали Змея. Только здесь Василий осознал свою ошибку - он оставил на земле свой щит. Но было уже поздно, и обе его руки были заняты. Ужасная пасть, полная огня уже поворачивалась в его сторону. Выхода не было, Василий изо всех сил закричал и побежал прямо навстречу струе огня. Страшная боль охватила всё его тело, особенно лицо, но богатырь был одержим целью, и, полыхая огнём, он опустил-таки свою секиру на шею Змею. Но голова врага не упала на землю, Змей был лишь ранен и перестал испускать огонь этой головой. Василий тут же повалился на землю и стал кататься в грязи. Грязь въедалась в его тело, прорастала в его изуродованное лицо, в глаза.... Богатырь не знал, ослеп он или ещё способен видеть, глаза его были залеплены грязью, а кругом был мрак. Почти тут же после того, как Василий упал, Змей вырвался и полетел вверх. Он снова был свободен, хоть на нём ещё и были обгоревшие сети. Змей ещё мог сражаться, хоть у него осталась лишь одна полноценная голова. Богатырей оставалось совсем немного, но их было меньше, чем должно было быть. Где Микула Селянинович с его отрядом? Только эта мысль посетила Змея, как он увидел пламя, поднимающееся из города. Змейгород горел, в городе шло сражение, враги были уже там. Никита Кожемяка провёл Змея, он не собирался ждать, что враг сдастся, всё это было лишь уловкой. Никто бы и не подумал, что Никита доверит взятие города кому-то другому, в то время как сам будет отвлекать врага. Змей тоже счёл Кожемяку слишком тщеславным и просчитался, богатырь перехитрил его. Змей тут же помчался в сторону Змейгорода. Он чувствовал, как теряет силы, и когда добрался до высокой крепости и снова обернулся человеком, то тут же свалился на пол. С улицы доносились крики, сомнений не было, там шло сражение. Дома полыхали, и скоро, видимо, должен был заполыхать и высокий кремль, укрывающий посадника. Ратмир не помнил, сколько он провалялся здесь на полу, лишённый сил. Он не мог ни о чём думать, в мыслях у него были только его жена и сын, которые спаслись в самый последний момент. Наконец, дверь открылась. Враги или друзья? Ратмир приподнял голову и увидел колдуна Захара. Тот был весь растрёпан и перепачкан в крови, но ещё жив.
  - Владыка, - подбежал он к Ратмиру, поднимая его на ноги, - все пропало, нас предали, враги пробираются через городские ворота.
  - Это Пафнутий, - произнёс Змей, усаживаясь на свою постель, - это он нас предал. Он не сказал мне, что Никита Кожемяка тоже обладает чародейской силой.
  - Кто бы то ни был, скоро они захватят город. Пойдём, владыка, ты нужен нам, помоги нам справиться с ними. Я распорядился выводить христиан. Это они открыли ворота. Прикажи нам, и мы начнём убивать заложников.
  - Нет, Захар, я запрещаю вам это делать. Пусть живут, я не убиваю безоружных. К тому же, я слишком слаб. Я больше не могу сегодня превращаться в Змея. Нас перехитрили, и теперь разумнее всего для нас - покинуть город.
  - Покинуть город? Но куда мы пойдём?
  - Туда же, куда Доброслав увёз мою жену, на Сорочинскую гору. Там мы пересидим, наберёмся сил, а затем вернёмся и отомстим нашим врагам. Пускай богатыри берут город, стены не защитят их от того, кто может летать. Но пока они ещё не здесь, у нас есть время уйти через потайной ход, простых людей мы брать с собой не будет, только чародеев.
  И Захар вывел Ратмира на улицу и уложил в повозку. Что было дальше, владыка помнил очень плохо, его разум отключался и отказывался ему служить. Лишь вспышками к нему возвращалось сознание, и тогда он видел картину страшных разорений. Все его труды, все старания его людей беспощадно уничтожались, люди лежали израненные на земле в неестественных позах. В следующем пробуждении Ратмир уже видел, как они покидали город через потайной ход. Здесь были только чародеи, как он и приказал. Затем Ратмир пришёл в себя, когда стены города были уже далеко позади, были едва видны во тьме и теперь бесконечно далеки и бесконечно чужды ему. И, наконец, силы окончательно покинули чародея, и он снова лишился чувств.
  ГЛАВА 12.СВЕЖИЕ РАНЫ
  Утром Змейгород выглядел ещё ужаснее, чем ночью. Чёрные обгоревшие избы, затушенные дождём дымящиеся горы пепла и изуродованные мёртвые тела на всех улицах. Порой трудно было даже отличить, принадлежал труп женщине или мужчине. На такой жаре мёртвые тела быстро начали смердеть, нужно было убрать их, но прошлая кровавая ночь в конец измотала богатырей. Нет занятия более утомительного, чем убийство. Воины выбились из сил, и кто где расположились на ночлег. Одни забрались прямо в чьи-то избы, другие толпой улеглись на полу в главной крепости - по большей части люди Микулы Селяниновича, остальные же забирались в амбары и сараи и засыпали рядом со скотом. Скот теперь спокойно расхаживал по городу. Исхудавшие коровы перешагивали через мёртвые тела своих собственных хозяев, обгоревшие куры и гуси были похожи на бегающие по грязи угольки, а лошади и кони неистово носились по улице, не даваясь никому в руки. Никита ночью расположился в покоях Змея Горыныча и проснулся только к обеду. Хромая на одну ногу, он спустился по лестнице в крепость, где в ряд, вплотную друг к другу лежало дюжины две богатырей. Здесь лежал и Дьярви, у которого после удара молнии парализовало половину тела, рука, нога и даже мышцы лица на правой стороне не слушались его, и потому богатырь был недвижим. А чуть подальше расположился и Василий Колчан, руки и ноги его были целы, но теперь его даже не узнала бы родная мать. Не было длинных волос на голове, ни усов, ни бороды, ни даже бровей и ресниц. Вместо этого было красное уродливое месиво, перепачканное грязью. Грязь забилась даже в глаза, и не понятно было, видит ли ещё что-то богатырь, или до конца дней будет блуждать во тьме. Его шея, грудь, кисти рук так же покрыты ожогами. Никита невольно остановился напротив своего товарища и с болью задержал на нём взгляд. И всё же, Борису Шапкину досталось ещё больше, хоть и ужасную участь его облегчила быстрая смерть от удара.
  - Жаль, что меня не было рядом в тот момент, - послышался позади грубый бас Микулы Селяниновича.
  - Да нет, ты был там, где должен был быть, - отозвался Никита. - Ты действовал так, как я тебе и велел, и потому мы взяли этого проклятый город. Я уже и не надеялся.
  - Но какой ценой!
  - По-другому было нельзя. Я понял, что, если мы пойдём на приступ, Змей захочет убить меня. А значит, у Николы Северянина появится шанс проникнуть в город и от лица убедить священника подняться против власти колдунов.
  - Мы очень рисковали. А если бы Змей был в городе, когда нам открыли ворота? А что, если бы люди Евпатия помешали бы христианам?
  - Людьми Евпатия занялся мой человек в городе, - захромал Никита на улицу, - тот же, что впустил в город Николу. Не беспокойся, они живы, им дали снотворное зелье. Думаю, они уже проснулись. Это было необходимо, чтобы поднять на восстание местных христиан. Мы победили, а это самое главное.
  - Разве это победа? - возразил Микула, - Змей ушёл, его колдуны и волшебники тоже. Нет сомнений, что они вернуться.
  - Ну что ж, мы будем ждать их. Год, два, сколько потребуется. А потом они придут, или мы изловим их.
  - Ты хочешь остаться в Змейгороде? - удивился Микула, - но мы здесь погибнем с голоду. Из-за нас никто не ведёт со Змейгородом торговлю, никто не платит ему дань.
  - Это всё поправимо. У меня есть знакомые среди новгородских купцов, на первое время они снабдят нас всем необходимым. Меня сейчас больше интересует, где Пафнутий. Ты ведь не тронул его?
  - Мы схватили его, но я велел не убивать, распорядился его запереть. Многие богатыри хотели его смерти, и я тоже. Спроси у Николы Северянина, где он спрятал эту собаку.
  Найти Николая было не просто, но всё же богатыри вскоре выполнили приказ воеводы и притащили ещё пьяного Северянина.
  - Где Пафнутий? - спросил Никита.
  - Пафнутий? - спросил Николай, будто не понимая, кто его спрашивает, - не волнуйся, этот пёс ещё жив.
  Богатырь не был ранен, но кольчуга его была запачкана кровью. Первым делом после взятия города он отправился в винные погреба: только вино могло помочь ему избавиться от страха.
  - Отведи меня кнему, - приказал Никита.
  - Отведу, если дашь похмелиться.
  И Никола в один момент встряхнулся и сбросился с себя руки держащих его богатырей. Откуда-то из складки штанов он достал наполовину пустую бутылку вина и принялся пить. Никита грубо вырвал у него бутылку, пролив часть вина.
  - Всё потом, и пить и есть, - произнёс воевода, - сейчас веди меня к колдуну. А вы разбудите своих товарищей, хватит им дрыхнуть. Пусть забьют скот для еды, добудут кваса и уберут все эти трупы, а то уже смердит.
  И Никита вместе с Николаем отправился на поиски Пафнутия. Везде они встречали спящих или уже проснувшихся богатырей, повсюду вонь и разруха.
  - Ну, рассказывай, - произнёс Никита, не замедляя шага, так, что его полупьяному спутнику время от времени приходилось за ним бежать.
  - Ты оказался прав, - отвечал Николай, - к сожалению, чутьё не обмануло тебя, и христиане охотно согласились перейти на нашу сторону. А что ты сделал с Евпатием и его людьми?
  - С ними всё в порядке. Мой человек опоил их сонным зельем.
  - Но почему ты сразу не сказал мне? - почти прокричал Николай и встал на пути у Никиты, - почему скрыл, что купец Зиновий - твой лазутчик? Я до самого конца не знал, кто твой человек, и откроют ли нам потайной ход или прикончат прямо возле стен города.
  - Так было задумано, - спокойно отвечал воевода, - Если бы тебя схватили, если бы Змей не покинул бы в ту ночь город, скорее всего утром нам бы бросили твою голову и головы твоих людей. А перед этим вас как следует допросили бы и узнали всё, что нужно. Поэтому лучше, чтобы вы ничего не знали.
  - Ты посылал меня на смерть?
  - Я рисковал! И не только твоей жизнью, но и своей тоже. Взгляни, что они сделали с Василием Колчаном. Я даже не знаю, сможет ли он теперь видеть. Дьярви лежит недвижимый.
  - Нужно было заключать мир. Это слишком дорогая цена.
  - Она будет слишком дорогой, если мы не найдём Змея и не отомстим ему. А теперь, веди меня.
  И они снова пошли вперёд, увязая сапогами в грязи и время от времени стряхивая её.
  - Всё-таки, удача улыбается тебе, Никита, - проговорил Николай.
  - Как не тяжело мне это признавать, но главную роль сыграл Микула, и сыграл её превосходно. Его богатыри - лучшие в моём войске.
  - Ему тоже повезло. Волхвы не заметили его. А они, говорят, могут смотреть глазами сторожевых псов.
  - Их к тому моменту не было в городе, - произнёс Никита.
  - Как ты... Ах да, Зиновий, я и забыл. И когда же ты успел всё рассчитать?
  - Это не я. Это тоже заслуга Микулы. Как и план с женой Путяты. Он вспомнил, где видел раньше Ратмира, в Новгороде и придумал, как его одолеть.
  - Но ты не рассчитал, что Змей вместе с колдунами покинет город.
  - Я думал, что ему некуда идти. Оказалось, я ошибался. У него есть ещё одной тайное логово.
  Вскоре они подошли к самой обычной избе, расположенной недалеко от городских стен. Огонь совсем не затронул её, здесь было тихо и спокойно, словно никаких сражений тут и не происходило. Никита и Николай вошли в избу и увидели лежащего в постели Пафнутия. Лицо колдуна было в синяках и ссадинах, но он был здесь ни один, рядом с ним в постели лежала женщина средних лет, лицо её так же было изуродовано синяками и кровоподтёками, а в глазах застыло выражение страха.
  - Никита, это ты, - радостно встал с постели колдун, - как я рад тебя видеть.
  - Это кто такая? - спросил Никита, указывая на несчастную женщину.
  - Это моя гостья, жена одного моего знакомого. Однажды он нанёс мне оскорбление, теперь пришло время платить по счетам. Богатыри заперли меня, но не очень надёжно. Я смог наведаться к ним в гости.
  - Ты убил её мужа?
  - Конечно, ведь он был нашим врагом. Теперь его дом и жена - мои. Разве нет, Никита?
  Кожемяка переводил взгляд с довольного лица Пафнутия на полное отчаяния и мольбы лицо его жертвы. Она была женой врага, но она явно не заслуживала такой ужасной участи.
  - Разве нет, Никита? - ещё настойчивее спрашивал Пафнутий.
  И тут Никита не выдержал, схватил его за горло огромной рукой и, повалив на постель, слегка придушил.
  - Ты что, Никита? - хрипел колдун.
  - Почему ты не сказал, что у Змея есть ещё одно логово? Где я теперь буду искать его?
  - Я не знал, Никита, клянусь тебе!
  Кожемяка отпустил его, Пафнутий уселся на постели и принялся тереть свою больную шею.
  - Так узнай, - приказал ему Никита, - иначе я отдам тебя богатырям. Запомни, Пафнутий, ты жив, пока от тебя есть прок. От тебя был прок, когда ты был пленным. Докажи мне, что ты мне ещё нужен. Найди мне тайное логово Змея Горыныча, или ты мне станешь не нужен.
  - Я найду его, - проговорил Пафнутий с полным преданности и боли выражением. - От меня будет прок, богатырь. И от меня будет прок ещё раньше, потому что то, что я хочу тебе сообщить, принесёт прок всем, особенно тебе.
  - Так говори, не тяни.
  - Позволь мне потолковать с тобой наедине.
  Мгновение Никита колебался, почему-то этот колдун, предавший своих, был ему теперь невероятно противен.
  - Ладно, - произнёс, наконец, Кожемяка, и они отправились в другую комнату.
  - У Змея Горыныча есть много золота, - шептал Пафнутий, - и оно где-то здесь, в посаде, всё он увезти не смог. Это несменные богатства, которые, говорят, ему передал сам Симаргл.
  - Несметные, говоришь? Хм, и где они могут быть?
  - Здесь не так уж и много мест, где можно спрятать столько добра. Дай время, Никита, и я всё найду. Ты будешь богаче самого новгородского князя.
  - Пожалуй, Пафнутий, ты можешь быть очень полезен. Действуй, я скажу, чтобы тебя не трогали. Дом и женщину можешь оставить себе.
  - Благодарю, владыка.
  Теперь в голове у Никиты стали вырастать совсем другие перспективы. Самолюбие его играло с ним, хоть он старался и не подавать виду. Теперь Кожемяка видел себя уже князем, богатым хозяином этих земель, со своим войском и челядью. О такой власти он прежде не мог и мечтать. Уходя от Пафнутия, Николай Северянин окинул его женщину взглядом, полным сочувствия. Он понимал, что униженный колдун теперь отведёт душу на ней, и, может быть, даже убьёт её. Тем не менее, нужно было идти дальше, им предстоял ещё один не простой разговор, им предстояло побеседовать с Евпатием. К тому времени богатыри уже проснулись от глубокого сна, в который их погрузил коварный купец, и всё поняли. Евпатий старался не покидать избы, в которой жил, когда был гостем Змея, и не велел покидать её своим людям, ожидая, когда воевода почтит его своим присутствием. Никита Кожемяка явился на пару с Николой Северянином.
  - Ну, здравствуй, друг мой, вятич, - произнёс Никита.
  - Будь здоров, русич, - отвечал Евпатий.
  - Никогда не считал себя русичем, я словенин, я даже чтению и письму русскому не обучен. Это ты шибко хочешь стать русичем, чтобы твоих вятичей в Киеве признали своими, мне же плевать на их признание.
  - Поэтому ты служишь Вольге?
  - Я не служу этому псу. Просто ваш прославленный герой не может обойтись без меня.
  - Наверное, ты просто дёшево ему обошёлся.
  - Хватит! Теперь этот город наш, Евпатий. И богатыри очень сомневаются, что ты ещё один из них.
  - Это почему же?
  - Ты ещё спрашиваешь? Ты служил Змею, ты занял его сторону.
  - Я больше богатырь, чем ты, Никита. Я никогда не нарушал богатырской клятвы. Я знаю, что больше половины русских земель ещё исповедуют язычество, но они заключили с Киевом договор, в котором обещались не трогать христианских миссионеров и не препятствовать распространению христианской веры на своей земле. Такой союз заключили с Киевом Муром и с Ростов. В ответ этим городам обещали, что с уважением отнесутся к их традициям и позволят всем желающим сохранить свою веру. Змей всегда хорошо относился к христианам. Если бы я мог поговорить с Вольгой, я бы убедил его, что Змей нам не враг, и нет смысла понапрасну проливать христианскую кровь.
  - Но Змей не отпустил тебя поговорить с Вольгой. Какая досада, он тебе не доверял? Или тебе здесь понравилось, может, ты себе и жену новую тут нашёл?
  После последних слов Никиты Евпатий резко переменился в лице, щёки его залились краской, кулаки сжались, а по бокам возле носа появился волчий оскал. Николай был уверен, что богатырь сейчас наброситься на Никиту.
  - Я думал только о жизни своих людей, - сквозь зубы прорычал Евпатий. - Если бы мир был заключен, Змей Горыныч отпустил бы меня и моих людей. Он обещал.
  - Вот как? А ты, видимо, хорошо подружился со Змеем. Какую службу ты нёс при нём?
  - Я занимался торговлей, договаривался с купцами. Я не сделал ничего, что могло бы навредить моим братьям-богатырям. И я продолжу нести эту службу и сейчас. Когда вы взяли город в осаду, он погрузился в голод, торговля остановилась. Купцы - народ осторожный, и они не будут торговать с городом, пока не убедятся, что здесь всё спокойно. Я смогу их убедить. Если они увидят, что я жив, и продолжаю нести свою службу, значит, все старые договора со Змейгородом остаются в силе, и торговля в посаде очень быстро восстановиться.
  - Хм, интересное предложение, - задумался Никита, - я обсужу его со своими сотниками.
  - Тут нечего и обсуждать, любое промедление смерти подобно. Скольким богатырям ты ещё дашь умереть ради своего упрямства, Никита?
  Лицо Кожемяки на мгновение приняло злобное выражение. Никто из богатырей не позволял себе так говорить с ним. Но вскоре он принял задумчивый вид, и изба погрузилась в тишину.
  - Если мы возобновим торговлю, - нарушил молчание Никола Северянин, - то мы должны будем снова собирать дань, а мы дали слово, что не будем собирать дань на этой земле.
  - Кому? Разбойникам? С ними я разберусь, - произнёс Никита, - Так уж и быть, Евпатий, пока я приму тебя на службу, но, когда мы вернёмся в Новгород, суда тебе не избежать.
  И с этими словами Никита покинул избу. Николай задержался на мгновение и встретил полный печали взгляд Евпатия. От этого взгляда ему почему-то стало неловко, и он тоже поспешил убраться прочь.
  - Постой! - остановил его голос Евпатия. Никола замер и обернулся. Евпатий же вдруг заключил его в крепкие объятия. Никола обнял его в ответ и едва сдержал слёзы.
  - Рад тебя видеть брат, - произнёс Евпатий.
  - Я тоже... я тоже очень рад, - отвечал Николай, - рад, что с тобой всё хорошо. Но мне нужно идти. Никита ждёт.
  - Ступай. Ещё увидимся.
  И они расстались друзьями, что очень согрело израненную душу Николы. Вскоре город стал обретать свой прежний вид. С улиц исчезли мёртвые тела и мусор, возобновились ремёсла. Богатыри уничтожили все языческие идолы и провозгласили только одну веру - христианство. Правда, принуждать людей исповедовать христианство им было некогда, так как нужно было наладить торговлю и начать сбор дани. Вскоре в Змейгород доставили и разбойника Синегуба с товарищами. Изловить его было не сложно, ведь он доверял богатырям. Никита встретил связанных разбойников.
  - Так, значит, ты платишь за добро, Никита, - злобно проговорил Синегуб, - боги покарают тебя, предатель.
  - Я уже победил твоих богов, и теперь они мне не страшны, - отвечал ему Никита, - на дыбу его. А этим отрубить головы. Пусть знают, что Никита Кожемяка не позволит разбойничать на своей земле.
  ГЛАВА 13.СОРОЧИНСКАЯ ГОРА
  Путь на Сорочинскую гору был очень долгим и мучительным, но Ратмир почти его не помнил. Уже утром у него начался жар, чародей стал бредить. К обеду колдуны уже нагнали идущий впереди отряд волхвов. Агния бросилась обнимать своего мужа, он едва узнавал её.
  - Он выбился из сил, - произнёс Доброслав, - помочь ему могут только боги. Мы принесём им жертвы, как только прибудем на Сорочинскую гору. Особенно Симарглу.
  - Распоряжайся людью, волхв, а не чистокровными, - вдруг заговорил Светозар, - мы не собираемся голодать и отдавать мясо убитой нами добычи богам.
  - Тогда мы погибнем. Без Ратмира мы никогда не вернёмся в Змейгород, так и будем скитаться, пока нас не отыщут богатыри и не прикончат.
  - Это ты не выживешь без этого полукровки. Мы же выживали и не в таких условиях. Изберём себе вождя, настоящего, чистокровного, возродим наш клан или создадим свой, новый. И никто нам не помешает.
  - Прояви уважение, Светозар, - заговорил Захар. - Вспомни, сколько Ратмир для нас сделал, он жертвовал за нас жизнью.
  - И я благодарен ему за это. Но он не может быть нашим вождём, это нарушает закон чистокровных, которому колдуны следовали ни один век. Вы не хуже меня знаете, что он не годится на место нашего вождя. И не только из-за своей крови, вчера он это доказал - он ещё мальчишка, причём из таких, которые никогда не взрослеют, он позволил Никите одурачить себя, проявил слабость, когда не захотел убивать заложников, и заставил нас отступить. Мы следовали за ним, чтобы научиться его силе, но он лишь доказал нам своим примером, что даже с такой силой полукровка не может быть сильнее чистокровного чародея.
  Захару пришлось умолкнуть и смириться, Светозара поддерживало большинство колдунов, да и он сам в душе был на его стороне. Доброслав последовал его примеру и тоже замолчал. Он-то лучше других знал, что Светозар всё это время терпел над собой власть мальчишки, потому что у того было золото. Но теперь один из сундуков с сокровищами был у волхвов, и этого сундука вполне хватило бы целому небольшому клану колдунов на безбедную жизнь и процветание. Сорочинская гора казалась неприступной, она находилась в чаще леса, вдали от людских селений. К ней не вело никаких дорог, и было понятно, что люди не появлялись здесь уже много лет. Через несколько дней чародеи уже подошли к основанию горы и после недолгого привала начали своё восхождение. Трудно было представить, как раньше чародеи с грузом взбирались на эту громадину, а затем спускались вниз. Ныне колдунам подъём давался невероятно тяжело. Коней пришлось оставить где-то на середине пути, а повозки волхвов тянуть вверх на себе. Несколько раз повозку резко тянуло вниз, и требовалось немало усилий, чтобы удержать её от падения. Было видно, что сорочинские мастера специально разрывали горный склон, усиливая его крутизну. Подъём на гору занял полдня, но колдуны не добрались до вершины. Они забрались на широкий выступ недалеко от неё, рядом с огромной пещерой, которая уходила глубоко в недра загадочной горы. Дальше подъём был настолько крут, что туда можно было только взлететь, а никак не вскарабкаться. Искусственная пещера внутри была ещё больше и просторней, чем казалась снаружи, вероятно, эта иллюзия была создана специально. При свете факелов удалось разглядеть что-то вроде вырытых в стене земляных лавок, уже обросших травой и мхом, какие-то цветные рунические письмена на стенах, которые могли понять только те, кто их начертил.
  - Это обитель Горного Мастера, - произнёс Доброслав, и голос его многократным эхом ушёл вглубь пещеры. - Он был величайшим мастером чародейского оружия на русской земле. Говорили, что свою сталь они закаляли в жерле вулкана и остужали в мёртвой воде. Ходите осторожно, здесь много пещер и тайных ходов, не исключены и ловушки. Когда сюда пришли богатыри, им пришлось сильно постараться, чтобы ни дать никому уйти через потайные ходы. И всё равно, один чародей, говорят, прошёл какой-то тайной тропой и унёс с собой сильнейший из мечей Горного Мастера. Самого мастера постигла незавидная участь. Говорят, его схватили и похоронили где-то здесь, а дух его до сих пор тут бродит, ищет выхода.
  - Мы на месте? - послышался голос Ратмира, - слава богам, мы прибыли. Доброслав, расплатись с ними золотом из сундука, и пусть отправляются домой.
  - С кем с ними, владыка?
  - С рабами.
  - Здесь нет никаких рабов. О, боги, Ратмир, ты ещё бредишь. Но ничего, мы исцелим тебя. Мы принесём жертву, и Симаргл даст тебе силы.
  Волхв встретился взглядом со Светозаром и увидел недобрую ухмылку на его лице. Колдун наверняка услышал про золото. В этот день он вместе с Захаром и другими колдунами отправился на охоту. Нужно было добыть еды и привезти жертвенных животных. Доброслав же в это время стал приготавливать всё необходимое для жертвоприношения. В этом ему помогала Агния. На выступе возле пещеры они готовили хворост для костра и чаши для крови.
  - Неужели мы всё потеряли? - тревожилась Агния, - и мне придётся рожать здесь? О, боги, что может быть ужаснее.
  - Не бойся, я с тобой, я помогу тебе родить. Мы ещё вернём себе Змейгород, рано или поздно. Это неизбежно, сами боги избрали твоего мужа.
  - Мы не сможем вернуться. Теперь там богатыри, и их гораздо больше. Даже если я смогу родить, как я буду растить ребёнка в таких условиях?
  - Что такое толпа смертных против бессмертных богов? Не теряй своей веры, Ратмиру она сейчас очень нужна. У нас есть золото, с ним мы не пропадём.
  Уже стемнело, когда охотники вернулись на гору, грязные и измотанные. Но им удалось привести живого зверя - это был вепрь. Больших усилий следовало поймать его и наложить на него чары, чтобы он был спокоен, пока его живым тащили сюда. Доброслав тут же принялся разводить огонь.
  - Не слишком ли много для Симаргла? - послышался во мраке голос Светозара.
  - Пойдём спать, Светозар, прошу тебя, - произнёс Захар.
  - Нет, я не могу спать, зная, что мы приносим жертву какому-то Симарглу, вместо того, чтобы приносить жертвы нашим богам, особенно верховному богу Купале. Купала давно не получал от нас подношений, оттого нас и постигла неудача. Ему нужно приносить жертвы, а не вашему Симарглу.
  - Мы обязательно принесём жертвы и Купале и Даждьбогу, но позже, не сегодня. А сейчас пойдём, не будем им мешать.
  И Захар смог-таки увести уставшего Светозара в пещеры, а Доброслав снова остался с Агнией и другими волхвами, помогающими ему. Ветки в костре уже вовсю полыхали. Волхв взял острый блестящий кинжал и подошёл с ним к жертвенному вепрю. Зверь крепко спал, похрюкивая во сне, но, когда сталь прикоснулась к его жирной шее, вдруг зарычал. Агния невольно вздрогнула, а по кинжалу потекла струйка крови. Вепрь дёрнулся, но не поднялся на ноги, даже когда сталь прорезала его толстую шкуру и добралась до артерий. Кровь заструилась в приготовленные чаши.
  - Приношу это кровь тебе в дар, великий бог Род, - заговорил Доброслав, - и вам, могучие роженицы, покровительницы волховства и врачевания.
  Вепрь хрипел и дёргался на земле.
  - А как же Симаргл? - спросила Агния.
  - Любой волхв сначала должен совершить подношения Роду и роженицам, они дают нам силу. Обычно достаточно сжечь съедобные плоды или коренья, или бросить пучок колосьев. Но всего этого у нас нет, поэтому подойдёт и кровь. О, вижу, вепрь уже готов.
  Доброслав взял серебряную чашу, наполненную кровью и протянул её Агнии.
  - Пей, - велел он.
  - Зачем?
  - Это жертвенная кровь, благословлённая роженицами. Она укрепит тебя и твоё дитя.
  И Агния подчинилась. Кровь была ещё тёплой и весьма неприятной на вкус, но жена Змея выпила всё.
  - Хорошо, теперь принесём подношения Симарглу.
  Доброслав принялся разделывать вепря. Он аккуратно снял со зверя шкуру, стараясь не повредить её, затем расстелил её по земле и стал выкладывать на ней в круг органы. В центре круга волхв положил сердце зверя. Теперь вся кровь уже шла Симарглу, контакт с духом был установлен, и Доброслав с волхвами принялся совершать ритуальный танец. Один из волхвов в это время набивал ритм на огромном барабане. Их танец возле костра под ритм барабана поневоле завораживал. На мгновение Агнии показалось, что привычный мир растворяется, куда-то исчезает. Исчезла гора, лесные заросли, даже небо, остался только этот чародейский танец, и только он имел смысл. По завершению ритуала всё: органы, мясо, даже кости зверя отправились в костёр, человеку, хищным зверям или падальщикам ничего не должно было достаться. После этого волхв принялся взывать к духам мёртвого мира, проникал туда, куда простому человеку навсегда был закрыт путь. Ратмир в бреду слышал этот ритм и молитвы, которые раздавались всё чётче и чётче, все сильнее отдаваясь в его теле, пока бред не отступил, и не настала полная ясность. Но чародей был уже не здесь, он парил в затянутом тучами тёмной небе и пытался разглядеть хоть что-то. И вот среди туч промелькнуло чьё-то крыло. Ратмир помчался в ту сторону и увидел самого крылатого пса. Симаргл принялся спускаться на землю, и его спутник отправился за ним. Вскоре их ноги коснулись серой гальки, Ратмир увидел, что небо над головой окрашено в пурпурный цвет. Крылатый пёс обернулся человеком со штанами на голове и с посохом в руке, из-под короткой юбки выглядывали волосатые ноги. Ратмир тоже в человеческом облике присел напротив и принялся всматриваться в несколько знакомый стан собеседника, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться от его вида.
  - Ты слабеешь, Ратмир, - сказал Страж Времени.
  - Я знаю. Так дай мне силу.
  - Мои возможности не безграничны, Хранитель Тайны. К тому же, твои враги пытаются задобрить бога Перуна небывалыми человеческими жертвами. Бог войны любит такую жестокость и может оказать им поддержку, не смотря на то, что они христиане.
  - Прости, я не справился. Зря ты выбрал меня.
  - Но я тебя выбрал. Это твоя судьба, и отказаться ты уже не можешь. Ты нашёл место, где когда-то жил твой отец, и его учитель. Здесь ты найдёшь все ответы на вопросы о своём происхождении, и об источнике своей силы. Я не могу один помочь тебе, в этот раз ты должен постараться сам, попытаться привлечь на свою сторону могущественных духов из мёртвого мира. Например, дух Сорочинского Мастера.
  - Так это правда? Он живёт в тех пещерах? В бреду я слышал рассказ Доброслава.
  - Прощай! - произнёс Симаргл, вставая с валуна. Она ударил трезубцем о землю, и Ратмир вдруг надул щёки, но но всё равно не смог удержать дикого смеха, вырвавшегося из его груди, а затем какая-то сила понесла его прочь с невероятной скоростью. Глаза его открылись, он пришёл в себя. Сердце неистово колотилось в груди, а жар окончательно спал. Ратмир без труда смог подняться на ноги: силы вернулись к нему. Он находился в небольшом тёмном помещении, и лишь вдали был виден лёгкий свет. Ратмир осторожно направился туда, держась руками за стены, и, наконец, оказался снаружи. Воздух здесь был невероятно свежий и чистый, и с горной высоты был виден освещаемый светом луны загадочный и прекрасный лес. Всё здесь казалось невероятно знакомым и родным. Ратмир плохо помнил своего отца, но здесь словно опять повстречался с ним. Здесь он провёл своё самое раннее детство, с этим местом были связаны его первые воспоминания, напоминающие больше сказку, чем быль.
  - Слава Роду, у нас получилось, - послышался голос Доброслава.
  - Вы принесли жертвы Симарглу, - смекнул Ратмир.
  - Да, и теперь я вижу, что он принял наши подношения.
  - Да, и он многое мне поведал.
  - И что именно?
  - Что ты был прав. Дух Сорочинского Мастера всё ещё бродит здесь. Когда сюда пришли богатыри, они не пожалели никого, всех убили и сбросили с горы, кроме самого Сорочинского Мастера. Его убил чародей, предатель, который был его учеником. Тело его спрятали в пещере и завалили камнями. Мы должны найти его тело и предать огню, как велит обычай, тогда и дух его обретёт покой и станет нашим другом.
  - Я думал, мы здесь временно, - возражал Доброслав. - Ратмир, в твоём посаде враги, нужно выбить их оттуда.
  - Они только этого и ждут. Хотят, чтобы я прилетел к ним ночью, чтобы я напал на них. Но сейчас мы слишком слабы. Я допустил ошибку, я думал, что Никита Кожемяка - обычный богатырь, сражающийся за христианскую веру, а это не так. Никита - чародей, который претворяется богатырём для достижения своих, одному ему известных целей. Я не смогу обмануть его, используя чары. Здесь нужно действовать иначе.
  - И ты предлагаешь выжидать? Как долго?
  - Да, Доброслав, выжидать. Надеюсь, что только одну зиму. Позаботься об Агнии, чтобы она ни в чём не нуждалась. Сейчас важно, чтобы она родила здорового ребёнка. А я отправлюсь на поиски останков Сорочинского Мастера.
  Впервые за последнее время Ратмир заснул настоящим здоровым снов и проснулся отдохнувшим и полным решимости. Тревога, сопровождающая его повсюду в последнее время, куда-то исчезла. Сейчас ему предстояло использовать все свои чувства и силу своего отца, чтобы найти комнату с останками сильнейшего оружейника за всю историю славянского чародейства. Днём лес у подножия горы выглядел ещё прекраснее. Кроны деревьев были пушистыми, как шерсть огромного зверя, листья уже переливались разными цветами, местами желтея, местами зеленея, местами краснея. Игра цвета и форм делала вид сверху просто ослепительным. Можно было бесконечно долго наблюдать с горы за этой красотой, вдыхая свежий горный воздух. Ратмир всё утро просидел здесь один, погруженный в размышления о случившемся, а затем вновь отправился в тёмные пещеры. Он улавливал самые незаметные следы ауры на камне и шёл к своей цели. Колдун шёл и чувствовал, что идёт той же дорогой, которой некогда ходил его отец вместе с другими великими чародеями. Они ходили здесь каждый день, сюда они привозили металл, выплавленный в жерле вулкана, здесь они хранили секрет мёртвой воды, в которой остужали и омывали своё оружие, и унесли этот секрет с собой в могилу. Но отец Ратмира - Вышеслав спасся, он смог бежать, и, если бы он был сейчас жив, он бы многое смог бы рассказать своему сыну. Но он слишком рано ушёл из жизни, а его сын теперь изо всех сил пытался разгадать загадку гибели сорочинских чародеев. Ратмир всё дальше и дальше уходил вглубь горы, повороты становились всё круче, а воздух становился более спёртым. Казалось, скоро факел уже совсем потухнет, чародей начинал уже закашливаться от заполнившего пространство дыма. В какой-то момента Ратмир подумал, что если факел потухнет, то он сам не сможет найти отсюда выхода, и, если его не найдут, он так и останется здесь похороненным заживо. Вдруг чародей услышал какой-то шёпот. Он стал прислушиваться:
  - Сюда, сюда, - шептал кто-то ему, а, возможно, ему так показалось от ветра. Ратмир пошёл на голос и уткнулся прямо в стену. Сомнений не было - голос доносился прямо из-за стены. Неужели это сам Сорочинский Мастер зовёт его? Откуда-то точно дул прохладный ветер. Чародей пригляделся к стене и увидел на ней множество неровностей. Это была не цельная стена, а множество камней, наложенных друг на друга. Значит, когда-то здесь был проход. Сомнений не было, именно здесь богатыри похоронили великого оружейника. Вскоре здесь по приказу Ратмира собралось уже несколько волхвов, которые принялись разламывать стену. Поначалу это удавалось с большим трудом, поскольку за много лет каменные глыбы плотно срослись друг с другом. Но когда удалось вынуть первые камни, дальше дело пошло легче. Постепенно каменная насыпь исчезала, и взору чародеев открывалось новое пространство, из которого исходил неприятный запах мертвечины. Ратмир подобрался туда с факелом и при тусклом свете разглядел силуэт человека, лежащего на полу. Руки его было сложены на груди, на высохших кистях были видны написанные руны, которые были призваны защищать чародея от злы чар при жизни.
  - Он здесь! - радостно произнёс Ратмир и сам принялся разгребать завал. Наконец, образовался проход, через который можно было достать тело. Перед чародеями предстал не истлевший от времени скелет, а своего рода сухая мумия с пустыми глазницами. Сорочинский Мастер был больше похож на спящего морщинистого старика с пожелтевшей кожей, нежели на мертвеца. Если бы он не окоченел, то можно было бы даже засомневаться, что он ещё мёртв.
  - Он мёртв, - проговорил вслух Доброслав, - но его сила была так велика, что не позволила паразитам поглотить его тело. Хотя, возможно, они просто не смогли проникнуть сюда.
  Волшебники обычно поклонялись богу Велесу, те из них, что создавали оружие, поклонялись ещё и Сварожичу. Сварожич был огненным божеством, космическим огнём, заполняющим всё пространство. Огонь был стихией Сварожича, и сам этот бог являлся в виде огненного столба. Именно поэтому оружейные волшебники хоронили своих, предавая их огню, то есть Сварожичу. Так же Ратмир велел поступить и с телом Сорочинского Мастера. На шее у великого оружейника был только один амулет в виде креста Коловрата. Четыре конца креста были закруглены, словно пытались объять друг друга. Он символизировал одновременно огонь и круговое движение, огненный ветер, Солнце. Без движения пламя застывает. Этот амулет Ратмир решил забрать себе и одел его на шею. Теперь у него была связь с духом Сорочинского Мастера, тело которого на удивление быстро превратилось в пепел в погребальном костре.
  - Теперь нас никто не остановит, - произнёс Ратмир.
  ГЛАВА 14.НОВЫЕ ХОЗЯЕВА ЗМЕЙГОРОДА
  Зима приближалась, а Никита Кожемяка всё ещё не знал, где скрывается Змей Горыныч с остатками своих людей. Пафнутий обещался их разыскать, но пока дело не сдвинулось с мёртвой точки, а его постоянные вылазки из города ничего не давали. Уже Василий Колчан пришёл в себя и поднялся на ноги, к счастью оказавшись зрячим, уже Дьярви стал пытаться двигаться самостоятельно, хоть всегда по городу ходил, опираясь на своего брата - Сигвата. Братья-скандинавы были неразлучны, и теперь каждый вечер утопали в вине, празднуя свою победу. Сколько уже побед пережили эти славные войны, и морских, и сухопутных. Сигват, как старший брат, успел сильно отличиться на море, Дьярви же мало времени провёл на море, зато в сухопутных схватках не уступал своему старшему брату. Вместе они стали наёмниками, а потом и богатырями, сражались против ведьм, колдунов, упырей и прочих существ, которые раньше могли им предвидеться только в страшном сне. Раньше братья бились только с людьми и в этом достигли мастерства, теперь же им необходимо было драться с неведомыми существами. На Скандинавском полуострове водились и ведьмы, и чародеи, но жили они поодиночке, и никто их обычно не трогал. Упыри же и вовсе там не появлялись. Под Новгородом братья были серьёзно ранены в бою с оборотнями из клана Змея. Сигват тогда выжил только благодаря тому, что младший брат полдня тащил его на себе, пока их не подобрали киевские богатыри. В это время Никита был уже в лагере киевлян, и Хотен Блудливый решил сделать его сотником, братья-скандинавы попали в его отряд.
  Придя в себя, Василий Колчан тут же стал разглядывать своё лицо в кадушке с водой. И каждый раз он видел лишь безобразное чудовище. У него уже отросли брови и ресницы, местами выросли волосы на голове, слегка прикрывая ожоги, даже на лице появилась щетина, которая вскоре скрыла значительную часть безобразия. Теперь Василий был почти таким же как раньше, только кожа на лице стала более грубой, стянутой, а в душе прибавилось ярости и жажды мести. Никита сразу поставил Василия рядом с собой, наградил его разными почестями и даже отдал в жёны одну местную вдову, с которой богатырь, конечно, не был обвенчан. Василий получил должность сборщика дани и казначея, и теперь он с лихвой мог выплеснуть свою ярость на несчастных крестьян, которые всё ещё следовали наказу Никиты - никому не платить дани. Евпатий, как и обещал, стал восстанавливать торговлю, и вскоре купцы вновь появились в Змейгороде, но далеко не все, так как близилась зима, сезон торговли подходил к концу. Однако перед самой зимой нагрянул сюда купец, который прежде не торговал со Змейгородом, новый человек, но меж тем - хороший знакомый Никиты. Это был купец Зиновий, оплативший почти весь поход богатырей и содержание войска. Теперь он пришёл проверить успех своих вложений и рассказать о том, что твориться в Новгороде. Никита испытывал противоречивые чувства к этому человеку. С одной стороны, Зиновий был приятен в общении и словно притягивал к себе окружающих, но с другой стороны чем-то вызывал отторжение. Например, купец любил есть сырое мясо, а на службе у него были какие-то странные евнухи, купленные им у мусульман. Тем не менее, Никита решил, что со временем привыкнет к причудам гостя и пригласил его к столу, где они вместе испили вина.
  - Выбить Змея из города было не сложно, - говорил Зиновий, - гораздо сложнее здесь удержаться. Уже ни раз чародеев из клана Змея изгоняли с этой земли, но каждый раз они возвращались и становились только сильнее.
  - Змей Горыныч не из клана змея, - прерывал его речь Никита. - Его сила - для меня загадка, это что-то невиданное, чего раньше ещё не было в чародейском мире. Или было, но только в древние времена, когда чародеи были гораздо сильнее. Но я не боюсь его, я разыщу его золото, и тогда мне ничего не будет страшно.
  - Уж не хочешь ли ты остаться здесь навсегда?
  - А почему бы и нет? Переправлю сюда семью, буду собирать дань, стану князем. Змей наверняка выжидает, когда мы уйдём отсюда, чтобы опять вернуться. Другой бы на моём месте давно спалил бы город со всеми его жителями и ушёл бы. В Новгороде никто не будет против, если я останусь, мы создадим из Змейгорода заставу, защищающую новгородскую землю от врагов, в том числе и от клана Змея. Кстати, Зиновий, а что там говорят о нас в Новгороде?
  - Да разное говорят. Иные говорят, что ты со Змеем мир заключил, разделил его владения, и что правите вы теперь вместе, а между вами межа, разделяющая ваши волости.
  - Знать бы, где находится эта межа, и где сидит Змей.
  - Дай срок, Никита, твои враги найдутся.
  Кожемяка призадумался. Новгородцы хорошо его знали, и они поверили в слух о том, что он мог заключить мир со Змеем Горынычем. Возможно, так и следовало поступить, потребовав у Змея часть золота. Но Вольга, зная характер Никиты, для того и отправил с ним Микулу Селяниновича, чтобы тот присматривал за воеводой. Зиновий, видя, как нахмурился его собеседник, поторопился перевести тему. Они ещё долго беседовали, смеялись над чем-то и расстались друзьями. Зиновий обещал приехать ещё раз, уже весной, и пожелал богатырям удачной зимовки. Тем не менее, далеко не все богатыри хотели оставаться здесь на зиму, и больше всех стал протестовать Евпатий Вятич. Он стал и других богатырей подбивать к тому, чтобы побыстрее убраться из этого города. Сторону Евпатия занял и такой знатный богатырь как Никола Северянин. Говорили, что он пошёл против Никиты из обиды, поскольку Никита, став посадником в Змейгороде, отметил всех знатных и прославленных богатырей высокими должностями, и только Николай как простой рядовой богатырь остался ни с чем. Даже Семён Гривна, который тоже некогда сражался в рядах Кожемяки, а потом ушёл с Северянином, и тот теперь был отмечен должностью старшего конюха, поселился в богатой тёплой избе. Николай же вынужден был ютиться в скрипучей избёнке со сквозняками, без всяких излишеств. Вероятно, стоило ему попросить, и он получил бы всё, но богатырь не желал просить о чём-то воеводу. И потому эта зима выдалась для него очень тяжёлой. У него не было своего хозяйства, и потому он жил лишь за счёт того, что давала ему казна, а казна давала не много, как простому рядовому богатырю. Выручал Евпатий. С самого начала он сблизился с Николой так, как не был близок к нему даже в войске Хотена. Но они были братьями по оружие, выжившими в войне против Змея. И их сближало неприятие политики Никиты. Евпатий радовался, что воевода не является для него прямым командиром, чего нельзя было сказать про Николая. Позже их сблизила общая ненависть к колдуну Пафнутию. Тот уже в конец распустился, чувствуя свою безнаказанность, и ударился во все тяжкие. Уже третью женщину находили в городе замученной на смерть. Однажды колдун убил 15-тилетнего сына мельника, заступившегося за свою мать (отец его погиб, защищая город). Из-за этого события народ посреди декабря взбунтовался и пошёл против богатырей. Снег окрасился в красный цвет, зачинщиков бунта изловили, раздели донага и привязали так к столбам на улице. От мороза несчастные умерли в страшных муках. Но и богатыри тоже пострадали. Одного сбросили в колодец, где он и сломал себе шею, другого закололи вилами, много было побитых ногами и палками. И лишь один Пафнутий смог избежать какой-либо кары, поскольку в самом начале бунта куда-то спрятался. Сразу после бунта богатыри вновь собрались вместе, и Евпатий опять стал призывать всех покинуть этот город. Николай и вовсе требовал повесить Пафнутия. Но Никита был непреклонен и так отвечал им:
  - Зимой отсюда нет дороги. Увязнем в сугробах, коней погубим и себя тоже. Весной, как дороги подсохнут, так и уйдём. А Пафнутия мы трогать не будем. Он хоть и не богатырь, но выше по положению городской черни, и так же, как и мы, должен внушать страх и уважение местным людишкам.
  И на этом собрание прекратилось. Евпатий как всегда был дерзок с Никитой и позволял себе то, что другие не позволяли. Именно поэтому Микула Селянинович после совета счёл своим долгом предостеречь Евпатия, которого он давно знал.
  - Никита - человек суровый и опасный, - говорил Микула ему наедине, - хороший завоеватель, но плохой правитель. Он даже грамотой не владеет. Лучше не перечь ему, Евпатий, иначе даже я тебе помочь не смогу.
  - Микула, послушай себя, - возмущался Евпатий, - ты ли мне это говоришь? Да у тебя людей почти столько же, сколько и у него. Почему ты ему подчиняешься? Ты ведь знаешь, что я прав, что нужно уходить из Змейгорода.
  - Мы не можем уйти зимой. Не можем уйти и ранней весной. А за это время много чего ещё может случиться. Например, может вернуться Змей, и тогда, без Никиты нам не отбиться, и ему без нас тоже не выжить.
  - Мы не можем уйти по суше. Но по реке мы можем уплыть, как только растает лёд. Ты же сам сказал, что Никита плохой правитель. Почему же ты, Микула, признаешь его власть над собой?
  - Он очень много знает. Он разбирается в чародеях, оборотнях, упырях, языческих богах. Я знаю, среди богатырей не принято верить в языческих богов. Я и не считаю их богами, это лишь демоны, которые вместе - Сатана. Никита многое поведал мне, но многое оставил при себе. Он нужен нам, он знает, как пленить Змея.
  - Змей тоже мне многое поведал про свой мир, - заговорил Евпатий.- А ещё больше его волхв Доброслав, который так же правил в Змейгороде. Я не знаю, кто такие их боги, но теперь я знаю, что Змей хочет того же, чего хочет и наш Бог.
  - И чего же он хочет? - удивился Микула Селянинович.
  - Он хочет приблизить Судный День. Я видел могущество Змея Горыныча, и должен сказать, это в его силах. Он станет сильнее, он сможет взойти на Калинов Мост живым и вернуть в мир живых всех, кто будет достоин вернуться в него.
  - Нет, он не сможет, - возразил Микула, - Если Змей захватит Калинов Мост, он получит бессмертие только для себя, но он не сможет вернуть других умерших, по крайней мере, не сможет вернуть всех. Если он соединит мир живых и мир мёртвых, оба мира погибнут, и история начнётся заново, с начала.
  - Это тебе поведал Никита? - не верил его словам Евпатий.
  - Да, он. Только Богу под силу вернуть всех умерших к жизни, а потому только он знает час Страшного Суда.
  - Но и Бог не хочет вернуть всех, - возражал Евпатий, - согласно преданию, он вернёт только достойных.
  - Но мы не знаем, кого Бог сочтёт достойным. На самом деле, нет такого греха, за который можно было бы расплачиваться вечно, у любого преступления есть свой срок расплаты. А теперь подумай, Евпатий, как опасен для нас Змей, если верит, что может приблизить Страшный Суд. Гордыня говорит ему, что он способен на это, что он может убивать всех, кто станет у него на пути, все его злодеяния заранее оправданы его великой целью. Но на самом деле он просто одурманен демоном Симарглом, который руководит им. Это самое странное существо на том свете, даже боги не знают, чего он хочет. Но Симаргла точно не беспокоят судьбы человечества, он играет ими, и играет Змеем Горынычем, используя его тело, чтобы самому воплотиться. Он обладает силой, которая может погубить весь мир, но сам не знает об этом. Ребёнок с силой, недоступной даже взрослым. Именно поэтому мы должны остаться в городе, чтобы во что бы то ни стало остановить этого монстра.
  В один миг мир перевернулся в глазах Евпатия. Он был очарован Змеем и готов был следовать за ним хоть на Калинов мост, а теперь он вдруг начал сомневаться, полагая, что защищает единственного человека, который, по его мнению, знал секрет бессмертия. Но нельзя было доверять и Никите. Возможно, Евпатий один из первых обнаружил, что помыслы Кожемяки не чисты. Сомнений не было, город ещё не был сожжён только благодаря тому, что Никита ещё не нашёл сокровищ Змея Горыныча. Богатыри днём и ночью обыскивали город, лазали в подвалы и потайные ходы, но ничего не находили. Если сокровища были ещё здесь, то Змей уж точно позаботился о том, чтобы их никто не нашёл. В этих поисках не участвовал только Никола Северянин, который, как и прежде жил отшельником. Ему удалось договориться с местной вдовой Фёклой, чтобы она давала ему молоко, куриные и гусиные яйца, а богатырь за это помогал ей по хозяйству. Фёкла была женщиной средних лет, имела уже двоих малых детей, но была для своих лет весьма стройна и хороша собой. Плотно сжатые губы и чётко очерченные контуры лица придавали ему очень выразительный вид. Но Николай старался на неё не засматриваться, ведь дома его ждала жена, которая была хоть на порядок и старше, и уже утратила свою красоту, но была матерью его детей. Зато на Фёклу стал засматриваться Пафнутий, который заглядывался на любую одинокую красавицу в городе и не сдерживал себя никакими запретами. О Пафнутии знали уже все женщины в городе, поэтому на его предложения жить вместе никто не отвечал взаимностью и при возможности вообще старались держаться от него подальше. Но похоть колдуна была безгранична, и в январе своей очередной жертвой он избрал Фёклу. Когда Пафнутий прокрался в её дом, минуя все преграды, она стирала детские вещи. Склонившись над деревянным корытом, она монотонно натирала мокрые вещи о ребристую доску. Пафнутий заметил, что сзади она так же привлекательная, как и спереди, а, может, даже более привлекательна. Так или иначе, колдун вкрадчивым голосом заговорил:
  - Бог в помощь, красавица.
  Фёкла тут же повернулась к нему лицом. Голова её была покрыта платком, из-под которого на лицо спадали растрёпанные волосы.
  - Эх, хороша, - произнёс Пафнутий, - как же хороша.
  - Чего тебе нужно? Уходи, - встревожилась хозяйка.
  - А ну цыц, женщина. Кто же так гостей принимает? Мы вас завоевали, вы нам принадлежите, и мы можем делать с вами всё, что захотим. Ты принадлежишь мне, женщина, не противься же этому.
  С этими словами Пафнутий стал приближаться. Фёкла сжала в руке мокрую детскую рубаху и изо всех сил ударила ей колдуна по голове. Не успел Пафнутий опомниться, как Фёкла вылила на него корыто с водой и детскими вещами и бросилась в чём была на улицу, захватив по дороге пуховой платок. Мороз тут же проник под одежду и сковал её тело.
  - Люди добрые, помогите, спасите! - кричала она.
  За ней в мокрой медвежьей шубе из избы вышел Пафнутий, грозно крича:
  - Бунтовать вздумала? Хочешь, как ваши мужички, на морозе голой повисеть. Иди ко мне, дрянь!
  - На помощь, люди добрые! - кричала лишь несчастная женщина.
  Но никто не вышел на помощь одинокой вдове, ведь синие тела мёртвых бунтовщиков ещё висели на центральной площади города и при малейшем порыве ветра бились о столбы и друг о друга, издавая такой звук, будто между собой соударялись стеклянные бутылки. По ночам от этих звуков в городе становилось жутко, и многие боялись на ночь гасить в доме свечи. Фёкла была в отчаянии, мокрые руки её уже начинали неметь от холода, а позади за ней гнался нелюдь, который, если бы на нём не было тяжёлой шубы, уже давно нагнал бы её и, наверное, убил бы. Непременно бы убил. Фёкла бежала от дома к дому и звала на помощь, и тут вдруг она увидела избу Николы Северянина. Если уж он ей не поможет, то не поможет никто. Женщина тут же побежала в сторону избы и стала колотить онемевшими руками в дверь. Николай открыл и увидел встревоженное лицо внезапной гостьи.
  - Он там, за мной, - задыхаясь, говорила она, - он убьёт меня. А мои дети, они же скоро вернуться домой с улицы.
  - Сядь, Фёкла, - проговорил Николай, набрасывая ей на плечи шубу. Сам же он в спешке нацепил овчинный тулуп, шапку из овечьей шкуры, прыгнул в валенки, зачем-то снял со стены кнут и выскочил на улицу. Из-за угла навстречу уже выбежал Пафнутий.
  - А, вот ты где! - прокричал он Фёкле, - иди сюда, людин тебя не спасёт.
  - Пошёл вон, собака, - проговорил Николай, видя, как чародей сверлит его свирепым взглядом. Становиться на пути у колдуна - не самая лучшая мысль, но первый шаг был уже сделан, отступать было нельзя.
  - Уйди прочь, богатырь, - проговорил чародей. - Я колдун, я знаю чары, я тебе в порошок сот....
  Но не успел Пафнутий договорить, как раздался щелчок кнута, и его кончик стеганул ему по лицу. От удара колдун даже поскользнулся и упал на землю, заскулив от ярости и от боли. Богатырь размахнулся и со всей силы нанёс удар. Даже через шубу он оказался очень чувствительным. Чародей перекатился на спину, но следующий удар заставил его снова перекатиться. Пафнутий не мог подняться на ноги и вынужден был кататься по снегу, терпя страшную боль.
  - Она на меня напала, - заскулил он, - я к ней со всей душой, а она меня мокрой тряпкой. Никита этого не одобрит.
  Это существо, барахтающееся в негу и сыплющее угрозами, вызывало у Николая невероятное отвращение. Он вспоминал всё зло, что совершил Пафнутий, вспомнил всю свою ненависть к нему и, не жалея сил, бил и бил. Колдун кричал от боли, от всей его ярости теперь не осталось и следа, он скулил и всё твердил:
  - Никита не одобрит. Расскажу Никите!
  А Николай всё бил и бил, не чувствуя усталости, пока Пафнутий не догадался выскочить из шубы, делающей его таким неповоротливым и не рванул прочь в одном тулупе, на четвереньках, словно собака. Николай гнался за ним, время от времени подстёгивая кнутом.
  - Убью, сукин сын, - кричал он, - убью собаку!
  Пафнутий же падал на четвереньки, вскакивал и опять падал, он тяжело дышал, а сил на бег у него почти не оставалось. Теперь колдун сам готов был просить о помощи. Он выбежал на центральную площадь и увидел висящих на столбах окоченевших бунтовщиков. Иные из них были совсем молоды, почти дети, на лице каждого застыло какое-то выражение. Обычно это было выражение муки и ужаса. Казалось, мертвецы гримасничают. Пафнутий остановился, чтобы перевести дух. Бил лёгкий ветерок, отчего мертвецы время от времени бились о столбы и издавали глухие стеклянные звуки. Их соударения порождали какую-то дьявольскую мелодию, которая любого повергла бы в ужас.
  - Стой собака! - послышался крик Николая.
  Похоже, богатырь и не собирался отказываться от своего намерения убить колдуна. Пафнутий снова бросился бежать, а на том месте, где только что стоял он, оказался Николай. На мгновение он застыл от ужасной картины, бросившейся ему в глаза. Окоченевшие трупы с ужасными гримасами своими телами играли какую-то мелодию. Николай невольно осенил себе крестным знамением и произнёс:
  - Прости, Господи.
  Но затем вспомнил о виновнике этого ужаса, о том, кто подтолкнул несчастных мужичков на бунт. Пафнутий. С ещё большей злобой Николай погнался за ним, теперь он ещё больше был одержим мыслью убить злодея. Пафнутий слово чувствовал это и бежал как можно быстрее, но теперь силы оставляли его, ему нужно было куда-нибудь спрятаться. На глаза колдуну попался колодец. Он схватился за цепь и, недолго думая, стал спускаться вниз. Уж сюда-то Николай точно за ним не полезет, побоится. Вскоре возле колодца появился и Николай. Он тщетно пытался увидеть внизу Пафнутия, тот словно растворился в темноте и не издавал ни звука.
  - Эй, собака! - крикнул Николай в колодец, и эхо ответило ему тем же. Богатырь стал кидать в колодец снежки, и те падали на лёд, как будто внизу никого и не было. Неужели чародей и впрямь испарился? Был только один способ выяснить это - спуститься самому. Любопытство пересилило страх, и вот Николай тоже по цепи стал спускаться вниз. По дороге он заметил, что колодец этот невероятно широк, шире, пожалуй, всех колодцев в городе. Николай спустился на самое дно. Здесь никого не было. Проклятый колдун как сквозь землю провалился. В отчаянии Николай уселся прямо на ледяном дне колодца. Здесь было очень темно и холодно. Но куда мог пропасть Пафнутий? Неужели и вправду ему помогли чары? Николай встал в полный рост и стал оглядываться по сторонам. Глаза его уже привыкли к темноте, и он увидел небольшое круглое отверстие в стенке колодца. Оно было столь мало, что только очень худощавый человек смог бы туда пролезть. Пафнутий смог бы, Николаю не следовала даже и пытаться, для этого он должен был быть одет самое большое - в рубаху. Но он всё же до половины туда пролез и проговорил:
  - Ты здесь, собака?
  - Я-то здесь, - ответил Пафнутий, - а вот тебе я дальше лезть не советую, если не хочешь остаться без головы.
  И Николай почувствовал прикосновение холодной стали у себя на шее. Сомнений не было, это был меч.
  - У тебя же не было меча, где ты его взял? - удивился Николай.
  - В сундуке. Здесь много таких сундучков лежит.
  - В сундуке? Так ты нашёл....
  - Сокровища Змея. Иди же, живее, зови Никиту и остальных.
  ГЛАВА 15.ЗОЛОТО ЗМЕЯ
  Для обитателей Сорочинской горы зима выдалась невероятно тяжёлой. Если бы они не были чародеями, то, скорее всего, не выжили бы. Оставалось только удивляться, как прежде здесь выживали оружейники и Сорочинский Мастер, дух которого теперь стал спутником Змея Горыныча. Ратмир почувствовал это, он чувствовал, что меч его стал ещё сильнее, чем прежде, он словно стал живым. Клинок родился в этих пещерах, и каждый раз он дрожал, когда чувствовал знакомые места. Здесь ещё остались кое-какие орудия, которые прежде использовали оружейники. Чародеи, как могли, утеплили эти пещеры, облачились в тёплые шкуры животных, восстановили очаг. Очень многим колдунам не нравилось, что они вынуждены зимовать здесь, они мечтали отомстить, ринуться в бой. Бездействие их убивало и злило. Светозар уже открыто призывал всех прекратить отсиживаться.
  - У нас есть золото, - говорил он, - в сундуке у волхвов, я знаю. Этого золота хватит нам, чтобы нанять целое войско, которое поможет нам взять Змейгород.
  - А ты подумал, сколько простых посадских безвинно пропадут в этой битве? - спрашивал его Ратмир.
  - Они всего лишь люди, не стоит за них беспокоиться. Колдуны их не жалеют, для нас они всего лишь рабы.
  - Вы больше не колдуны. Вашего клана больше нет. Я победил вашего вождя в честной битве.
  - Мы - чистокровные. И всегда ими будем. Я чистокровный колдун, если бы наш клан был бы цел, я мог бы стать вождём. Мстислав мечтал собрать воедино всех братьев из нашего клана, который разбрелись после гибели Усыни. Мы должны воссоединиться с нашими братьями. Они помогут нам взять Змейгород. Они придут, они вернуться на свою землю, и тогда мы будем несокрушимы.
  - Один из этих ваших братьев предал вас Никите Кожемяке. Вы убедили меня, что Пафнутий - один из вас, он носил ваш знак на руке, знак змеи. Но если бы не я, по его милости вы все погибли бы.
  Ратмир чувствовал уверенность и отвагу, которых давно уже не испытывал. Он говорил без оглядки на Доброслава, как настоящий вождь.
  - Я не хочу спорить с тобой, Светозар. Если ты решил уйти, уходи, я не стану тебя держать. Мы как-нибудь проживём без тебя и тех, кто уйдёт с тобой.
  - Я уйду, - отвечал колдун, глядя ему в глаза, - когда сочту нужным.
  Ратмир победил Мстислава, победил и других, кто осмелились бросить ему вызов, почему он теперь боялся Светозара? Было время, когда все считали его безобидным и добродушным, каждый с удовольствием мог воспользоваться его помощью, но никто не хотел отвечать ему тем же. Но то время безвозвратно прошло. Теперь Ратмир стал воином, мужем и отцом, пора было положить конец своим страхам, а сделать это можно было только одним способом - убить Светозара. Другого выхода он не видел и лишь ждал подходящего момента. Это время было самым тяжёлым в жизни Ратмира, когда он не мог убить того, кого боялся. И всё же, тяжелее всего эту зиму переживала Агния. Её первый ребёнок появился на свет в этих холодных пещерах. Доброслав всячески помогал ей, но роды были невероятно тяжёлыми. Крики разносились по всем пещерам, и многие колдуны, чтобы не слышать этого, ушли на охоту. Ратмир остался здесь. Он сидел на улице, но и здесь крики ещё были слышны, и при каждом таком крике Агнии сердце его обливалось кровью, и он невольно начинал молиться Симарглу. Но Симаргл здесь был бессилен, тут могли помочь только роженицы или даже сам Род, но Ратмир не знал, как просить у них помощи. Наконец, из пещер послышался пронзительный детский крик. На свет появилось дитя Сорочинской горы - Айрат Ратмирович. Он был таким слабым и беззащитным, что нельзя было даже разглядеть, есть в нём чародейская сила или нет. Но Ратмир был уверен, что есть, он знал, что Симаргл его не подведёт. Впервые за много лет он почувствовал, что сотворил что-то действительно прекрасное, что он не отнял жизнь, а создал её. И это творение было ещё таким хрупким, таким слабым, так нуждалось в заботе и защите. Ратмир осторожно держал его за руку и всматривался в его невинное детское лицо.
  - Мальчик родился здоровым, - произнёс Доброслав, переводя дух, - слава Роду.
  - Слава богам, - отозвался вождь, - я хочу, чтобы он остался таким же сильным, нужно принести жертву богам.
  Зимой трудно было поймать какого-либо даже для еды, и потому колдунов совершенно не обрадовала весть о том, что их вождь хочет отдать богам часть их добычи. Столько мяса пропало зря, взбунтовались даже те колдуны, что прежде были покорны.
  - Если вы не принесёте мне зверя, - говорил Ратмир, - я принесу в жертву одного из вас. Кто из вас готов помериться силой с трёхглавым Змеем? Прежде, чем вы отсечёте мне хоть одну голову, я перебью всех вас.
  Чародей весь напрягся, он был готов в любое мгновение выполнить своё обещание.
  - Владыка, - взмолился Захар, - мы можем принести жертву не сейчас, а позже, когда у нас будет, что есть.
  - Я всё сказал.
  Светозар яростно плюнул на землю и убрался прочь. Чародеи весь день пробыли на охоте, но ничего не добыли, лишь на следующий день удача сопутствовал им. Этот день колдуны хорошо запомнили и все как один были не рады появлению на свет Айрата.
  - Они взбунтуются, Ратмир, - говорил Доброслав, готовя жертвенный костёр, - будь осторожен.
  - Пускай бунтуют, это моя гора, я здесь хозяин. Если что-то не нравиться, пусть убираются. Они мне не нужны.
  Ратмир всё меньше думал о своих людях и всё больше уделял внимания жене и сыну. Казалось, он совсем позабыл о той миссии, которая на него была возложена Стражем Времени, и вернулся в прошлое, в то время, когда он ещё не должен был нести столь тяжёлое бремя, которое теперь казалось невыносимым. Но на самом деле Ратмир всё помнил, просто он невероятно устал от всего. Устал от нескончаемой вражды, от жестокости, которую вынужден был совершать, от собственной власти. Всё это теперь казалось ему угнетающим. Чародей пытался забыться. В Змейгороде, в круговороте дел он мало задумывался о прошлом, теперь же он постоянно о нём думал, вспоминал каждого убитого им богатыря, каждого несчастного, который при других обстоятельствах называл бы его братом. Какое мог себе найти себе оправдание человек, который вынужден был убивать тех, кем сам недавно был? И он убеждал себя в том, что всё это не всерьёз, не по-настоящему, что он обязательно воскресит всех убитых и всех умерших по его воле, проведёт их через Калинов Мост обратно, в этот мир. Но даже это утешение не позволяло избавиться от кошмарных снов по ночам. Чем дольше продолжались холода, тем сильнее возрастало напряжение между Ратмиром и другими колдунами. Светозар открыто говорил, что нужно убрать старого вождя и избрать нового, и многие его в этом поддерживали. Но Ратмир знал, что власть в его руках сохраниться, пока у него есть золото. И он не церемонился с бунтовщиками и грубо отвечал им:
  - Убирайтесь прочь с моей горы и выбирайте себе нового вождя. Здесь же извольте подчиняться мне.
  Когда же, наконец, наступила весна, конфликт достиг своего пика.
  - Мы - воины, а не бабы! Сколько можно прятаться? - возмущался Светозар, - мы должны прийти и выбить из города этого полукровку Кожемяку.
  - Он только этого и ждёт. Я уверен, у него первого кончиться терпение, и когда он покинет наши земли, мы снова поселимся на них, не пролив ни капли крови. Змейгород они скорее всего сожгут, но мы отстроим новый посад, ещё лучше, и будем править там, как раньше.
  - И как долго ты готов ждать? Год, десять лет?
  - Даже если Никита Кожемяка захочет остаться, то Микула Селянинович здесь не задержится и вернётся в Новгород. И тогда богатырей станет меньше. Мы либо разобьём их, либо принудим к миру. Нам нужен ещё год, а потом мы сможем их одолеть.
  - Хватит! Ты так долго лгал нам, а мы слишком долго верили тебе и шли за тобой, но теперь мы будем сами по себе, мы изберём нового вождя, а тебя изгоним.
  - Изгоните меня с моей горы? - усмехнулся Ратмир. - Это вряд ли. У кого из вас хватит смелости бросить мне вызов? У тебя, Светозар?
  - Мы не собираемся сражаться с тобой, и не сомневаемся, что ты очень силён, хоть сила твоя получена и обманным путём. Но если ты убьёшь моего брата, я убью твоего близкого человека. Готов ты принести такую жертву? На горе живёт твоя жена и маленький сын. Подумай о них.
  Ратмир почувствовал, как что-то внутри него оборвалось. Он просчитался, они вычислили его слабые места и решили нанести удар по самому дорогому. Змей Горыныч теперь был уязвим, у него была и любимая жена и бесценно дорогой сын, и эта слабость теперь его погубила. В первые мгновения Ратмир хотел наброситься на Светозара и убить его, больших усилий ему стоило сдержаться.
  - Ладно, будь по-твоему, - произнёс он, сжимая челюсти, - я уйду. Но когда моя семья будет в безопасности, я вернусь, чтобы заживо сжечь вас.
  - Этому не бывать, - ухмыляясь, продолжал Светозар, - так и быть, мы пустим с тобой твоего сына, но твоя жена останется у нас. И ещё, твой сундук мы тоже оставим у себя.
  - Нет, Ратмир, не позволяй им, - заговорил Доброслав.
  - Умолкни, волхв, позволь вождю самому решать.
  Ратмир с болью посмотрел на Агнию, она взглядом молила его сделать так, как хотят колдуны, любая мать так поступила бы на её месте. Спасти своего сына, своего наследника, но обречь на позорную судьбу любимую женщину, которой предстояло теперь жить заложником на горе.
  - Забирайте, - отвечал Ратмир полным ненависти голосом. Он был раздавлен, был уничтожен, сдался без боя у всех на глазах. Теперь он не мог быть вождём, по крайней мере, пока жив Светозар, а Светозара он убить не мог и жалел, что не сделал этого в своё время. Ратмир снова был сам по себе. Однако, спустившись с горы, он почувствовал невероятное облегчение, будто избавился от тяжкого груза. Теперь с ним были только его маленький сын и Доброслав с дюжиной волхвов. Они двигались прочь от горы в неизвестном направлении. Но не все колдуны пожелали остаться с новым вождём, некоторые из них ушли, в их числе и Захар. Некоторые из тех, кто ушли, потом, правда, вернулись. Те же, кто остались, были полностью верны Светозару и готовы идти за ним в бой хоть сейчас. Но с Ратмиром никто из колдунов идти не захотел, даже те, кто ушли с ним, потому пошли своей дорогой, в него уже не верили, ибо были свидетелями его поражения. Волхвы каким-то чудом раздобыли коней. На небольшой повозке, запряжённой тремя лошадьми, путники пробирались через заснеженный лес. Уже повсюду бежали ручьи, дул свежий весенний ветер. Такой ветер славяне называли - Погода - один из многих ветров в услужении у бога Стрибога. Ратмир молился, чтобы не было дождя, ведь в таком случае дороги размыло бы настолько, что невозможно было бы пробраться. Но и так они двигались очень медленно, проходя вёрст 20 в день. Доброслав разослал волхвов в разные стороны, чтобы те нашли приют для изгнанников, и теперь оставался единственным волхвом в компании. Ратмир старалась вести себя буднично и думать о ребёнке, но иногда ярость одолевала его, и тогда без помощи Доброслава он точно обратился бы в Змея и полетел бы на гору мстить.
  - Скажи, куда мы едем, Доброслав? - спрашивал подавленный низвергнутый вождь.
  - Я бы хотел вернуться в Новгород, - отвечал волхв, - но сейчас это слишком опасно. Когда-нибудь, я думаю, мы сможем там поселиться, а пока, думаю, волхвы найдут нам приют в другом месте. Нужно только добраться до людей.
  - Кажется, люди уже сами нас нашли, - произнёс Доброслав.
  Ратмир обернулся и увидел несколько всадников, настойчиво догоняющих их повозку. Это были колдуны. Змей не доверял им и с тревогой обнажил свой клинок. Среди всадников все были ему знакомы, одним из них был Захар.
  - Что вам нужно? - спрашивал Ратмир.
  - Пора возвращаться, владыка, - произнёс Захар, - Светозар и его люди убиты. Это сделали богатыри.
  - Как они смогли одолеть их?
  - Их было очень много, целая дружина.
  Ратмира не знал, огорчаться ему или благодарить богов, но, похоже, судьба снова возвращала его на Сорочинскую гору. Уже у её подножия он увидел много обезображенных мёртвых тел. Здесь были только тела колдунов, тела своих товарищей богатыри забрали с собой. Похоже, некоторых чародеев богатыри сбросили вниз уже мертвыми. У подножия горы лежали все, кто остались со Светозаром. Сам Светозар так же лежал среди этих трупов, холодный как камень, изуродованный почти до неузнаваемости. Ратмир ещё долго рыскал под горой, осматриваю трупы, пока не наткнулся на мёртвое тело женщины. Она была мертва, конечно, богатыри её не пощадили, хоть она и была одной с ними веры. Ратмир взглянул на своего маленького сына и даже позавидовал ему, потому что ребёнок ещё слишком мал, чтобы что-то помнить. Если ради чего теперь и стоило жить, что ради этого маленького беззащитного существа, оставшегося без матери. Но теперь маленькому Айрату нужно было найти кормилицу, которая заботилась бы о нём, как родная мать. Меж тем колдуны начали возвращаться на гору, первыми туда прибыли Ратмир и Захар. Вместе они снова вошли в знакомые пещеры.
  - Наверняка золото они уже забрали, - говорил Ратмир.
  - В этом нет сомнений, - отозвался Доброслав.
  - Значит, теперь мы бессильны против наших врагов, и единственное наше преимущество перед ними - это что они считают нас погибшими или пропавшими. Если, конечно, здесь не побывал лично Никита, который знает меня в лицо.
  - Здесь был не Никита, - послышался вдруг знакомый голос и эхом разнёсся по всей пещере. Ратмир не поверил своим ушам. На свет к нему вышел Евпатий Вятич.
  - Что ты здесь делаешь?
  - Я услышал, что Змей Горыныч мёртв и пришёл сюда, чтобы убедиться, что это не так. Никита не сам пришёл за тобой, а послал с войском Василия Колчана. Василий не знает, как ты выглядишь и считает тебя теперь мёртвым.
  - Ты был с ними?
  - Нет, я не с ними, и ни с кем, кроме моих родных вятичей.
  - Но почему же ты не с ними? - спрашивал Ратмир.
  - Я не могу сражаться против единственного человека, которому ведом секрет бессмертия. Но и сражаться за тебя я не могу, потому что путь, по которому ты идёшь, ведёт в никуда.
  Ратмир прошёл в залитую кровью пещеру. Было видно, что колдуны отчаянно сражались, но силы были не равны.
  - Секрет бессмертия? - как-то злобно улыбнулся он, - они убили мою жену. Я никогд её больше не увижу. Даже если она воскреснет, часть души её всё равно уже умрёт.
  - Тебе повезло, что ты жив - говорил Евпатий, - но Никита может не поверить, что ты мёртв. Я могу сказать ему, что видел твоё мёртвое тело. Но при одном условии. Ты должен дать мне слово, что больше не будешь пытаться взять Змейгород. Оставайся здесь вместе со своими мечтами, и никто тебя не тронет. Мы договорились?
  - С такими силами я не смог бы взять Змейгород, даже если бы захотел, - отвечал Ратмир.
  - Расстановка сил ещё может измениться. Скажи, чем ты теперь займёшься, когда у тебя нет власти и золота?
  - Продолжу дело своего отца. Когда-то здесь была хорошая оружейная мастерская. Мы попробуем сравниться в мастерстве с Сорочинским Мастером. Теперь мы будем поклоняться Сварогу и сражаться с упырями. Такова моя миссия, о которой я стал уже забывать.
  - Что ж, тогда прощай, - произнёс Евпатий, протягивая чародею руку для рукопожатия. Ратмир ответил ему, а в следующее мгновение богатырь повернулся к нему спиной и пошёл прочь. Он ещё долго спускался вниз с горы и становился всё меньше и меньше. Ратмир же достал свой меч и стал смотреть в него, словно в зеркало, как смотрел уже множество раз. Он уже не узнавал в нём своего лица, он был совсем другим, он так много потерял, но снова выжил, а, значит, стал намного сильнее и опытнее. Вскоре все выжившие колдуны вернулись на гору, их набралось около тридцати человек, этого должно было хватить для начала работы мастерской.
  ГЛАВА 16.БОГАТЕЙШИЙ ИЗ БОГАТЫРЕЙ
  Все 9 сундуков с золотом и серебром находились в тайном схроне в колодце в Змейгороде. Конечно, Никита не признавал, что сокровища были найдены случайно и говорил всем, что Пафнутий ещё раньше обнаружил всё это добро, только не успел рассказать воеводе. Так или иначе, все богатства Змея Горыныча теперь перешли к богатырям. Пафнутий еле живой в тот день отправился домой, всё тело его было покрыто ссадинами и жутко болело. Николай Северянин отправился к себе домой и обнаружил, что дверь у него открыта, но Фёклы дома не было. Наверное, она уже ушла к себе, и Николай, заперев двери, решил отправиться за ней. На дворе уже начинало темнеть, и богатырь стал побаиваться, что колдун снова проникнет к несчастной женщине, чтобы отомстить ей, а через неё и Николаю. С тревогой в груди Северянин приближался к её избе, издали он увидел тусклый свет, видный через небольшое окно, затянутое бычьим пузырём. Значит, все были дома. Николай подошёл к двери и остановился на пороге, не решаясь постучаться. Он не знал, что сказать, не знал и сам, зачем он пришёл, но всё-таки занёс руку и постучал.
  - Кто там? - с тревогой спросили из дома.
  - Это я, Фёкла, - отозвался Николай.
  Дверь со скрипом отварилась, из дверного проёма выглянула испуганная женщина.
  - Заходи, - почему-то шёпотом сказала она.
  И Николай прошёл в избу.
  - Дети спят? - спросил он, снимая валенки.
  - Нет, рано ведь ещё, - отвечала Фёкла.
  Она ни о чём не спрашивала, и, видимо, была очень рада приходу Николая. Он даже был приглашён к ужину. За столом с деревянными ложками сидело трое детей. Старший из них - мальчик, чуть помладше его сестра и самый маленький карапуз с большими щеками сидел во главе стола. Все, кроме него, были сильно напуганы. Для них Николай был таким же завоевателем, как и другие богатыри. Фёкла достала из печи котёл с горячей кашей и поставила на стол. Дети тут же принялись есть. Когда же они поели, уселся и Николай с хозяйкой.
  - Думаешь, он ещё вернётся? - спросила она в тот самый момент, когда гость принялся за кашу.
  - Может быть, - отвечал он. - О чём и тревожусь. Надо было убить его, но тогда бы Никита меня не пожалел бы.
  - Никита убил нашего отца, - произнёс старший сын Фёклы, - я вырасту, стану сильным и отомщу ему.
  - Руслан, - укоризненно произнесла мать, - что я тебе говорила? Ты не должен думать о мести, ты должен думать о нас, о своей семье. Они - хозяева города, и, если ты не хочешь навлечь на нас беды, ты должен их бояться.
  - Богатырей не нужно бояться, - произнёс Николай, - они всего лишь перст божий. И гневаться на них нельзя, как и на Бога, ведь он создал нас, мы все его рабы.
  - Мы все рабы Купалы? - спрашивал мальчик.
  - Причём здесь ваш Купала? Я говорю про истинного бога, христианского. А у вас что, поклоняются Купале?
  - Купала - покровитель клана Змея, - отвечала Фёкла, - ему все здесь поклоняются. Ему первому приносили жертвы и подношения, а уже потом и другим богам. До того, как пришёл Змей Горыныч. При нём все поклонялись, кому хотели.
  - Забудьте об этом. Забудьте и покреститесь. Тогда ни Пафнутий, ни богатыри не посмеют вас обижать, вы будете одной веры с ними.
  Фёкла готова была согласиться сейчас со всем. В её глазах была мольба. Когда Николай встал из-за стола и поклонился, чтобы уйти, мольба на лице Фёклы сменилась выражением страха и тревоги. Дети так же были напуганы. Они нуждались в защите, хоть и ненавидели богатырей.
  - Ладно, - произнёс Николай, - сегодня ночью лучше останусь у вас, чтобы этот сукин сын не вернулся. Если вы не против.
  Они были не против. Так и стал жить Николай Северянин с языческой женщиной как с собственной женой, а дети её стали для него как родные. От того пошли среди богатырей про Николу дурные толки, но в конце концов все перестали обращать внимание на это маленькое нарушение христианских заповедей, которое по сравнению с грехами других богатырей было не так значительно.
  Пафнутий же всё это время был занят совсем другими делами, он и душой, и телом отдался поискам места, в котором мог бы спрятаться Змей Горыныч вместе со своими войсками. Задача эта представлялась чрезвычайно сложной. Никто в городе не мог ничего сообщить ему по этому делу, простой люд не был посвящён в дела колдунов. Следовательно, в мире живых не было смысла ничего выведывать, нужно было искать в мире мёртвых. А в мир мёртвых никого не пускали просто так, и лучшим пропуском в мир иной было жертвоприношение. Действительно, что, как ни смерть, могло открыть двери в мир мёртвых? И Пафнутий, пользуясь хорошим расположением духа Никиты из-за найденных сокровищ, стал искать у него управы на Николая, который взялся мешать его жестоким проделкам.
  - Сколько ещё нужно убить женщин, чтобы мёртвые заговорили с тобой? - говорил Никита, - если богатыри узнают, что ты приносишь жертвы, а не просто убиваешь, они тебя прикончат. А если узнают, что жертвы эти ты приносишь с моего разрешения, то уберут у меня. К тому же, народ бунтует, им не нравятся твои проделки. Однажды я не смогу прикрывать тебя.
  - Нужно ещё немного. - отвечал Пафнутий, - Боги ненасытны и капризны, но их упрямству есть предел. Я чувствую, что скоро они позволят моему разуму войти в закрытые земли и поговорить с тенями живых. Мне мешает лишь Никола Северянин. Он взялся следить за мной, это сильно не даёт заниматься делом.
  - А может ты просто мстишь людям за то, что потерпел от них за долгие годы. Нет? Смотри, Пафнутий, не вздумай меня обманывать. Не беспокойся, Никола больше не будет тебя беспокоить.
  И действительно, уже на следующий день Николай Северянин получил от Никиты Кожемяки должность, которая была больше похоже на наказание, чем на награду. Каждый день Николай должен был объезжать все ближайшие посты на подступах к Змейгороду, следить, чтобы враг не подобрался слишком близко незаметно. От этой работы большую часть дня Николая не было в городе. Многим тогда показалось странным, что старый богатырь впал в такую немилость у Кожемяки, в то время как колдун из клана Змея всё ещё пользуется своими привилегиями. Евпатий первым стал открыто высказывать недовольство и говорить, что Никита с Пафнутием замышляют недоброе. Но что именно они замышляют, понять было сложно, а так как Евпатий этого не знал, то и не мог убедить ни в чём Микулу Селяниновича. Конфликт между Евпатием Вятичем и Никитой Кожемякой этой зимой обострился до предела. Микула Селянинович только молил Бога о том, чтобы побыстрее растаял лёд, и Евпатий убрался бы, наконец, из Змейгорода торговать на Волгу, с глаз долой от Никиты. Но зима как нарочно не заканчивалась, и мороз стоял даже в марте, почти до самого нового года. И лишь в конце марта лёд тронулся, река ожила, и Евпатий снова смог уплыть на время из Змейгорода.
  К тому времени Пафнутий принёс уже не мало человеческих жертв своим богам, и его боги вместе с духами мёртвого мира, наконец, ответили ему и открыли тайное, сокрытое знание. Колдун тут же поспешил передать это знание Никите Кожемяке.
  - Сорочинская гора? Это точно? - сомневался тот.
  - Совершенно точно. Все колдуны там. Отец Змея Горыныча жил на Сорочинской горе и выковал там меч, который Змей потом взял в бою и оттого стал чародеем. Ты был прав. Эта сила позволила ему одолеть вождя Мстислава и заключить договор с самим Симарглом.
  - Значит, его меч связывает его с Симарглом. И без меча он не сможет летать? Я так и знал, я чувствовал это!
  - Да, чувства не обманули тебя.
  - Как добраться до Сорочинской горы?
  - Известно, как, по этой дороге шёл Василий Буслаев во время своего второго похода против колдунов и врагов христианской веры. Говорят, на Сорочинской горе он и встретил свою смерть.
  - Это не правда, я знаю, как погиб Василий Буслаев. Но его богатыри вроде уничтожили всё оружие Сорочинского Мастера.
  - Да, всё, которое нашли. Но один меч остался, причём самый сильный клинок, который Сорочинский Мастер создавал всю свою жизнь для какой-то, одному ему известной великой цели. В тот злосчастный день из чародеев Сорочинской Горы выжил только один - Вышеслав. Каким-то чудом ему удалось бежать. Он и забрал с собой клинок.
  - Это тоже не правда, - возражал ему Никита, - выжили двоя. Я слышал эту историю и много слышал про этот легендарный клинок. Он обладает невероятной силой. Многие чародеи хотели заполучить его, считалось, что меч безвозвратно утерян. Но теперь он нашёлся, сама судьба привела меня к нему. Но я не могу сейчас, когда мы нашли золото, покинуть Змейгород и уйти на Сорочинскую гору. Никому нельзя доверять.
  - Отправь кого-нибудь. Например, Василия Колчана. Он с радостью отомстит Змею.
  - Василий не знает Змея в лицо и вряд ли отличит меч-кладенец от обычного меча.
  После недолгого раздумья Никита произнёс:
  - Вот как мы поступим. Ты поедешь следом за Василием и его войском. Когда богатыри расправятся с колдунами, убедись, что Ратмир там и найди его клинок. Но не вздумай забрать меч себе, иначе клянусь всеми богами, я найду тебя, и никакие чары тебе не помогут.
  - Я уже доказал тебе однажды свою верность, Никита. Можешь не сомневаться, я принесу тебе клинок Змея Горыныча.
  И вот Василий Колчан стал собирать войско в поход. Никита Кожемяка строго-настрого наказал ему не убивать Змея и вообще не пытаться брать гору приступом, а просто окружить её, взять в осаду.
  - Ежели Змей нападёт на вас в своём зверином образе, - продолжал Никита, - то тут же ловите его в сети и срубайте ему все три его головы. Как только головы его будут срублены, он обратиться человеком и станет настолько бессилен, что его можно будет связать и привести сюда на суд.
  Василий Колчан внял всем его наказам, но на деле всё вышло совсем не так, как хотелось. Змей не вылетел на них с горы, будто ему и не было дела до богатырей. Василий принял решение стягивать кольцо осады и подниматься всё выше в гору. Так они столкнулись с колдунами, обитающими здесь, которые оказались малочисленнее, чем предполагалось, и очень быстро были разбиты. Пока богатыри находились в походе, в городе произошло ещё одно интересное событие - приехал купец Зиновий с щедрыми подарками для Никиты. Он явно пытался задобрить Кожемяку, и нельзя сказать, что этого ему не удалось. Зиновий вдруг стал пользоваться расположением Никиты и объявил, что останется здесь, чтобы увидеть воочию пленённого Змея Горыныча.
  - Ты теперь полновластный правитель Змейгорода, Никита, - говорил Зиновий, - я говорил с Вольгой. Он не против, если ты останешься на Змеиной заставе воеводой. Если так пойдёт, скоро ты станешь князем.
  - Кто бы мог подумать, - ухмылялся Кожемяка, - сельский мужик, не знающий грамоты, теперь получил во владение целый город. Но чтобы стать князем, мне нужно, чтобы меня признал князем новгородский князь и называл своим вассалом. А он этого никогда не сделает, Вольга не позволит ему.
  - Никита, с такими богатствами, какие есть у тебя, ты можешь сесть хоть на киевский стол, если захочешь. Чего тебе стоит купить себе титул князя? Твои потомки будут наследниками, твой род возвысится.
  Эти слова кружили голову Никите, хоть он старался не подавать виду.
  - Новгородский князь может сам взять всё, что захочет, - всё ещё сомневался Кожемяка, - если он узнает, что у меня столько добра, он придёт сюда с войском и заберёт всё.
  - Только если у тебя в руках не будет меча Змея Горыныча. С его помощью ты сможешь стать бессмертным и сделать непобедимым своё войско. Ты будешь непобедим и богат.
  - Откуда ты знаешь? Хм, а ты не так прост, как кажешься, - удивился Никита, - признайся, ты чародей?
  - Да, я знаю чары. Но моя сила не сравниться с твоим мастерством, которое ты скрываешь от окружающих. Позволь мне говорить с новгородским князем от твоего имени. Когда Змей и меч будут у тебя, ты должен будешь убить Змея его мечом. Тогда заберёшь у него всю его силу и станешь ещё более могущественным. После этого всем придётся признать тебя князем
  - Что ж, я не против. Но какой здесь твой резон?
  - Такой же, как у тебя, Никита. Я хочу разделить с тобой награду, разделить с тобой бремя власти и невероятной силы.
  - Хм, а поначалу я тебе не доверял, Зиновий, - улыбнулся Кожемяка, - а теперь я счастлив, что встретил тебя.
  И они крепко пожали друг другу руки. Никита долго ещё вспоминал свою прошлую жизнь. Вспоминал голод и лишения, вспоминал, как страдал от несправедливости, как на его село нападали колдуны и разоряли его. Никита ушёл в разбойники, чтобы прокормить семью, и единственное, что выделяло его из толпы других душегубов - это то, что в нём текла чародейская кровь. Благодаря этому он заслужил себе славу змееборца, стал богатырём, и вот теперь получил в распоряжение целое войско и свой город. Сейчас Никита был уверен, что всего этого добился сам, более того, что это всё есть его судьба, и что он непременно должен был стать князем или даже бессмертным богом на земле. Оставалось только дождаться Василия Колчана с пленным Змеем. И тот вернулся, но без змея. Никита тут же вызвал его к себе, он едва сдерживал гнев.
  - Что случилось? Почему ты не привёз ко мне Змея? - накинулся он на своего сотника.
  - Он не нападал на нас в образе Змея, - отвечал Василий, - вероятнее всего, он был там в образе человека и погиб вместе с остальными. Мы перебили всех, там никого не осталось в живых. Трупы мы сбросили с горы. Мы победили, Никита, наша миссия здесь завершена, и мы можем ехать домой.
  - Мы не поедем домой! - взревел Никита, словно медведь, - князь оставил нас здесь, на заставе, а меня назначил воеводой. Если хочешь, убирайся. Только куда ты поедешь? У тебя нет дома, и нет семьи. Я твоя семья, Вася, но ты подвёл меня.
  - По-твоему, я должен был торчать там до конца времён?
  - Ты должен был привести ко мне Змея. Живым! Но, может, ты не убил его? Конечно, не убил. Будь он там, его так просто не убили бы. Он либо отлучился, либо спрятался. В любом случае, пока у нас не будет доказательств смерти Змея, мы не можем считать его мёртвым.
  - И какие же тебе нужны доказательства, воевода?
  - Это уже не твоя забота.
  Оставалось ждать Пафнутия, но старый прохвост как назло медлил и всё не возвращался. Зиновий же в тот же день сел в свою лодью и уплыл прочь из Змейгорода. Казалось, на этом всё и закончилось. Теперь Никита не смог бы оставить сокровища себе, его положение снова становилось шатким и не прочным. Пока он был воеводой на Змеиной заставе, но в любой момент новгородский князь или Вольга могли передумать и убрать его оттуда, изгнать его, как уже делали однажды. Нет страшнее пытки, чем быть в невероятной близости от своей мечты, чувствовать её вкус, видеть, как она обретает реальную плоть и в конце концов потерять её.
  - Почему ты дал ему эту силу? - Досадовал Никита наедине с собой, - Ты, Симаргл, мог бы выбрать гораздо более достойного чародея. Ты мог выбрать меня. Я ведь победил его, я сильнее него. Я забрал часть его силы, когда срубил ему голову. Выбери же меня, Симаргл, и я принесу тебе такую жертву, которую не принесёт никто. Послушайся Перуна, Пафнутий уже приносит ему щедрые жертвы от моего имени. Если надо, я буду не менее щедр и с тобой. Скажи, разве тебе этого мало? Скажи, чем ты не доволен, чем я не устраиваю тебя? Скажи!
  Но Симаргл молчал, в ответ раздавалось лишь слабое эхо. Боги были глухи к Никите.
  - Он уже мёртв, - твердил богатырь, - должен же кто-то занять его место. Почему же не я? Чем я хуже?
  Спустя несколько дней в город прибыл Евпатий и тут же ошарашил всех новостью о том, что Змей Горыныч мёртв.
  - Я видел его мёртвое тело, - говорил богатырь, - это я знаю так же точно, как и то, что я почти год был в плену у Змея. Он мёртв, больше он нас не потревожит. Сорочинская гора снова пуста. Нам больше ничего не угрожает.
  Богатыри на совете очень обрадовались такой новости. Многие стали говорить о том, чтобы отправляться домой.
  - Рано ещё нам домой, - говорил им Никита. - Купец Зиновий передал мне слова князя и Вольги. Они хотят, чтобы теперь мы остались на Змеиной заставе, меня назначили воеводой. Для заставы здесь слишком много людей, поэтому, если кто-то захочет вернуться в Новгород, я не буду держать его.
  - Если так, я остаюсь с тобой, - произнёс Микула Селянинович, - но я должен удостовериться в решении князя и отправить гонца в Новгород.
  - Как тебе будет угодно, Микула, - согласился Никита.
  И на этом совет богатырей закончился. На тот момент шёл уже апрель месяц, дороги уже подсохли, и по ним можно было уже перемещаться. И всё же, решили, что легче гонца отправить по воде. Таким гонцом вызвался быть Евпатий Вятич. Как ни странно, он изъявил желание остаться в Змейгороде, хотя бы на первое время, и обещал, как можно скорее вернуться с вестями из Новгорода. Но Никита решительно отверг его предложение и отправил другого богатыря, который собирался после остаться в Новгороде. Многим это тогда показалось странным, но приказ воеводы был выполнен.
  ГЛАВА 17.ЖЕРТВЫ
  А в мае-месяце в город вновь прибыл Зиновий. Теперь с собой он привёз грамоту от великого князя новгородского. Но об этом он сообщил только Никите, и о сей грамоте никому не было известно. Эта секретность удивила воеводу, но всё удивление пропало, когда он прочитал её содержание. В ней было распоряжение новгородского князя, который предписывал Никите Кожемяке вернуться в Новгород за своим жалованием, а оттуда отправляться домой. Воеводой в Змейгороде временно назначался Микула Селянинович, который должен был с войском остаться здесь.
  - Князь послал тебя гонцом в Змейгород? - не верил своим глазам Никита.
  - Да, - отвечал Зиновий.
  - Как ты уговорил его?
  - Это не имеет значения. Главное, что кроме нас с тобой никто не знает об этой грамоте. Пока. Но рано или поздно правда откроется. А до той поры у нас в руках должен быть меч Змея Горыныча.
  - Где я его найду? Никто не знает, где он. Пафнутий пропал с концами, возможно, даже сбежал с мечом.
  - Ищи, Никитушка, ищи, - отвечал лишь купец.
  Теперь Никита Кожемяка должен был сделать выбор: либо подчиниться воле князя и зажить как прежде, либо ослушаться его, бросить вызов судьбе и превратиться таким образом в преступника. От его решения зависела вся его дальнейшая судьба. Тщеславие не позволяло ему покориться, не за тем он пришёл сюда, чтобы снова уйти в забытье, как простой наёмник, как слуга. Но если он пойдёт против решения князя, назад пути уже не будет, здесь либо пан, либо пропал. И Никита сделал этот шаг в пропасть. Он сжёг позади себя все мосты, он велел Зиновию привести в город его семью. Теперь Никита стал единовластным правителем Змейгорода. Евпатий всё ещё сопротивлялся власти Кожемяки, а Николай Северянин всецело поддерживал друга, хоть теперь ему и было, что терять в городе.
  Лишь в середине мая объявился колдун Пафнутий. Уставший, пеший, потрёпанный, казалось, он постарел лет на 5. Никита тут же распорядился привести гостя к нему.
  - Говори, ты нашёл клинок? - набросился на него воевода.
  - Нашёл. Он, как и прежде у Змея Горыныча.
  - Так он жив?
  - Живее всех живых. Каким-то чудом ему удалось исчезнуть с горы как раз в то время, когда на колдунов напал Василий Колчан. Говорят, колдуны подняли восстание против Змея и изгнали его. Я долго пытался найти его следы в округе, пока не подумал, что он мог вернуться на Сорочинскую гору. И, как ни странно, именно там его и обнаружил. А вместе с ним целую сотню наёмников. И его войско продолжает пополняться.
  - Василий забрал у него всё золото. На какие деньги он нанял войско?
  - Это для меня загадка. Видимо, у него появились друзья, о которых мы не знали. Кто-то его поддерживает, и не только в мире живых, но и в мире духов. Он стал сильнее как чародей.
  - Нужно готовить Василия к новому походу. Чёрт возьми, это никогда не закончится. Я немедленно отправлю гонца в Новгород, чтобы предупредить, что Змей жив. Как ни странно, я даже рад этому, эта новость очень кстати. Нам тоже понадобится поддержка высших сил. Так что, ты знаешь, что делать.
  И действительно, не успел Пафнутий объявиться в городе, как стали погибать женщины. Однажды Николай Северянин совершенно случайно обнаружил на улице труп женщины. Богатырь поздно ночью возвращался в город и остановился у колодца, чтобы испить воды. Вдруг он увидел вдалеке какие-то тёмные фигуры. Там определённо кто-то был. Николай окликнул их, но те лишь засуетились в темноте, а одна тень рванула по направлению к городу. Богатырь с мечом в руке бросился за тенью, но та вдруг прыгнула в ров возле городской стены и исчезла. Во рву было темно, и Николай никого не смог там разглядеть. Напрасно он затаился здесь, ожидая уловить хоть какое-то движение. Всё было тихо. В любом случае, попавшему в ров человеку едва ли удалось бы выбраться оттуда без посторонней помощи. Однажды туда свалилась целая овца и так и сдохла там от голода. Хозяева нашли её уже мёртвой и прямо там, во рву закопали смердящий труп. В конце концов, Николаю могло показаться, и чтобы убедиться в этом, он пошёл к тому месту, где впервые увидел тени. Здесь действительно были человеческие следы, а на земле что-то лежало. Николай подошёл ближе и вдруг столкнулся взглядом с остекленевшими, переполненными ужасами глазами мёртвой женщины. От страха богатырь вздрогнул и перекрестился. Наверняка, это были зверские проделки колдуна Пафнутия. Только теперь он был более осторожен. Рядом с мёртвым телом виднелась небольшая земляная насыпь, скрывающая за собой глубокую яму. Вероятно, злодей хотел закопать тело, но Николай помешал ему. Богатырь стал осматривать несчастную, чтобы увидеть на ней хоть какие-то следы. Видно было, что её долго мучили, прежде чем убить, но следов было мало. Пафнутий любил избивать своих жертв, у этой же не было следов побоев, однако всё тело было изрезано кинжалом. Приглядевшись, можно было увидеть, что на её теле были вырезаны какие-то знаки, а убита она была сильным колющим ударом в сердце. Николай узнал в этих знаках руны, которые обычно оставляли на своих жертвах колдуны. Значит, эту несчастную не просто убили, её принесли в жертву. Но кто здесь мог это сделать, и, главное, зачем? Встревоженный Николай уселся на коня и отправился к городским воротам. У караульных он спросил: не проезжал ли кто в город незадолго до него, и ему ответили, что никого не было. Но это ничего не значило, в город вело множество тайных ходов, и далеко не все из них были известны новым хозяевам города. Николай отправился к единственному человеку, которому он доверял и которому мог поведать о случившемся, к Евпатию. Тот сейчас уже спал. При тусклом свете свечей Николай всё ему рассказал.
  - Думаешь, это Пафнутий? - спрашивал Евпатий.
  - Вполне возможно. Но если эта скотина приносит людей в жертву, его нужно повесить.
  - А если это не он. Если в городе остались другие колдуны. Если они тайно ведут войну против нас?
  - Тогда ты или Пафнутий узнали бы их в лицо. Вы же столько времени провели в этом городе.
  - Да, ты прав, - отвечал Евпатий, - но что, если Змей Горыныч или кто-то из его людей тайно пробрались сюда через какой-то тайный ход? Тогда враги в городе, и нужно немедленно доложить Никите. Чёрт, я же сказал уже ему, что Змей мёртв.
  - А если это делает сам Никита?
  - Никита? Он чародей?
  - Когда-то, очень давно он был чародеем.
  - Да, точно, ты же рассказывал об этом. Но если чародей слишком долго не приносит жертвы, он теряет свои силы. Не многие, бросившие заниматься чародейством, могут спустя годы восстановить свои способности. Не хочешь ли ты сказать, что Никита все эти годы приносил жертвы языческим богам? Но тогда он не может быть богатырём и тем более возглавлять их.
  - Я не знаю, - замялся Николай, - я не могу это доказать. Но если это так, то Никите нельзя ничего рассказывать.
  - И что же нам делать, Северянин? Как же нам ловить этого злодея?
  - Попробуем как-нибудь своими силами.
  - Как, Никола? Ты хоть понимаешь, насколько это может быть опасно? А если сам Змей Горыныч в городе? Хотя, он вроде дал слово, что не появится здесь. Но можно ли ему верить?
  - Я прошу тебя, Евпатий, дай мне немного времени. Я попробую изловить негодяя.
  - Хорошо, попробуй, но будь осторожен. И держись подальше от Пафнутия, он может быть очень опасен.
  - Пусть только попробует меня тронуть, - пробурчал про себя Николай и отправился к себе домой. Уже на следующий день он отправился к тому месту, где обнаружил труп девушки. Тела там уже не было, а яма была аккуратно закопана так, что если не знать, что здесь была могила, то и невозможно было её обнаружить. Николай вспоминал полные ужасы глаза девушки. Она была ещё совсем молода, а теперь её близкие даже не узнают, где она захоронена, по её могиле будут ходить и проезжать верхом люди, бегать животные, здесь прорастёт трава и кустарники. Нет, она не заслужила такой участи. И лучшим способом почтить её память могла стать поимка и справедливое наказание её убийцы. С особым рвением Николай стал выискивать какие-нибудь следы на месте преступления, он был уверен, что идёт по следу Пафнутия, и что теперь уж этот сукин сын точно получит по заслугам. Наконец, Николай нашёл то место, где вчера во рву исчезла тень злоумышленника. Обычно в ров стекали городские стоки, но почему-то в этом участке рва было чисто, и он явно был не таким глубоким, как везде. Хотя, сюда так же выходила небольшая сточная труба, но, судя по всему, она не работала. Нужно было спускаться, благо, что Николай захватил на такой случай канат. Один конец каната он привязал к ближайшему дереву, а другой бросил в яму. Вскоре богатырь был уже во рву. Если бы кто-то захотел сейчас погубить Николая, ему достаточно было бы развязать конец каната, привязанный к дереву. Богатырь погиб бы здесь точно так же, как та овца. Внизу стояла невероятная вонь, но это не мешало Николаю осматривать окрестность. Через сточную трубу никто пролезть не мог, в ней можно было только просунуть голову или ногу. Но сомнений не было, вчера преступник скрылся именно где-то здесь. Нога Николая обо что-то споткнулась, и он увидел внизу какую-то палку, наполовину закопанную в землю. Богатырь принялся её откапывать, но она оказалась длиннее, чем могло показаться. Понадобилось немало времени, чтобы вытянуть её из земли, и вот в его руках оказалась деревянная лестница.
  - Вот стерва, - выругался вслух Николай. Сомнений не было, преступник постоянно по этой лестнице выбирался изо рва. Значит, где-то здесь должен был быть потайной ход. Николай тщательно осматривал стену, но единственным подземным ходом здесь была сточная канава. Николай попытался её расшатать, он потянул на себя и выдернул как пробку выходящую наружу часть трубы вместе с окружающей её частью стены. А дальше был виден ещё больший проход, в который мог уже пролезть человек. Это была не сточная канава, это был подземный ход, мастерски подделанный под сточную канаву. Не раздумывая, на свой страх и риск Николай отправился в этот проход. Он должен был дойти до конца, должен был увидеть. И он полз в темноту, всё больше продвигаясь навстречу неизвестности. Никакого проблеска света впереди не было видно, казалось, что этот проход никогда не закончится. Но вот богатырь провалился в какую просторную комнату, где он мог даже встать в полный рост. В лицо ему дул ветер, Николай пошёл дальше и вскоре обнаружил узкий выход, столь узкий, что в кольчуге туда пролезть не представлялось возможным. Богатырь просунул в проход голову, повернул её кверху и обнаружил, что находится в колодце. Тут Николай сразу узнал его. Да, это был тот самый колодец, куда он лазал зимой, где чуть не убил Пафнутия, и где были обнаружены сокровища Змея. Но тогда Пафнутий нашёл здесь не только сокровища, он нашёл ещё и потайной ход, о котором никому не сказал. И теперь он пользовался этим ходом, чтобы выносить из города трупы своих жертв. Николай отправился обратно по этому ходу, теперь он не сомневался, что Пафнутий и есть тот преступник. Богатырь оставил всё, как было, закрыл тайный ход, замаскированный под сточную канаву, закопал лестницу. Ничто здесь не должно было выдать его присутствия. В этот же день Николай опять советовался с Евпатием, он хотел предать колдуна суду.
  - У нас нет доказательств, что это Пафнутий, - возражал ему Евпатий, - а Никите докладывать опасно.
  - Это точно не Никита, он не знает про этот потайной ход.
  - Пафнутий мог ему рассказать. И Змей Горыныч точно знает про этот ход, через него он может проникать в город.
  - И что же нам теперь делать?
  - Мы должны выследить того, кто лазает через этот колодец. Будем по очереди ночами стеречь его. Когда меня не будет в городе, я буду оставлять пару своих людей, которые будут сменять тебя. Если кто появится, дай им знать, и вместе вы сможете схватить лазутчиков. Только всё это должно происходить в тайне, никто не должен об этом знать, даже Никита.
  И они начали слежку за тайным ходом в город. Вскоре Евпатий отбыл, а Николай вместе с вятичами продолжил нести службу. Так миновал май и наступил жаркий июнь. Но никто здесь не появлялся. Казалось, будто колдун знает, что за ним следят и специально здесь не появляется. Все долгие ночи наблюдений проходили впустую. В июне же Николай узнал ещё одну новость, которая совершенно отвлекла его от всего. Дозорные доложили ему, что кто-то в округе начал охоту на упырей и уже не мало передушил этих тварей. Местное население стало поддерживать этих охотников, которые, по слухам, исповедовали язычество. И это продолжалось уже очень давно, ещё с самого нового года. Всё это Николай немедленно изложил на соборе богатырей.
  - Это может значить только одно, - проговорил Никита Кожемяка, - Змей Горыныч вернулся. Он хочет отомстить.
  - Да, и он не один, - продолжал Микула Селянинович, - у него целая дружина, и его поддерживает местное население.
  - И они опять сидят на Сорочинской горе, - произнёс Василий Колчан.
  - Этого не может быть, - возражал Николай Северянин, - Евпатий видел мёртвое тело Змея.
  - Это очень интересно, - злобно проговорил Кожемяка, - приведите ко мне Вятича, как только он будет в городе.
  На беду, через несколько дней в Змейгород вернулся и сам Евпатий. Его заставили снова изложить, как всё было на самом деле, и что он действительно видел. Вятич только подтвердил те слова, что говорил раньше.
  - Значит, Змей мертв? - лукаво спрашивал Никита, - Повесить бы тебя, жалкий предатель.
  Николай жалел, что не успел предупредить своего друга, когда тот прибыл в город, но было уже поздно.
  - Я готов поручиться за Евпатия, он здесь не при чём, - заговорил вдруг Микула Селянинович, - он сказал лишь то, что знает.
  - Он целый год прожил в Змейгороде, он знал всех колдунов в лицо. Как он мог счесть его мёртвым.
  - У нас нет никаких доказательств, что объявившийся мститель - это Змей.
  - Есть, - торжественно говорил Никита, - я давно знал, что Змей жив. Это рассказал мне мой верный лазутчик - Пафнутий. Но я не говорил об этом вам, потому что вы больше поверили бы богатырю, чем колдуну. Теперь же ясно, кто настоящий лжец. Всё это время Змей Горыныч обитал на Сорочинской Горе и набирался сил.
  - Никита, позволь мне уничтожить Змея, - запросил Василий Колчан, - или взять в плен. В этот раз я не подведу.
  - Хорошо, Вася, собирай людей. Я ты, - повернулся Никита к Евпатию, - если выяснится, что всё это время ты был лазутчиком Змея Горыныча, я лично выпущу тебе кишки и на них же тебя и повешу.
  - Может, лучше принесёшь меня в жертву своим богам, как тех девчонок, чародей? - бросил ему в лицо Евпатий и ушёл прочь.
  ГЛАВА 18.ВОЛК В ОВЕЧЬЕЙ ШКУРЕ
  Почти в одно и то же время произошли два июньских события. Первое - это выдвижения в поход Василия Колчана с двумя сотнями богатырей к Сорочинской Горе. Второе же - это прибытие в Змейгород Зиновия, а вместе с ним и всего семейства Никиты Кожемяки. Прибыла его жена, двое сыновей и маленькая дочь. Позади всех шла хмурая девушка, которая была совсем не дурна собой, но эта хмурость и серьёзность во взгляде явно не шла ей на пользу. Это была 17-тилетняя дочь Никиты от первого брака. Она появилась на свет, когда ещё самому Никите было 17 лет. Когда Кожемяка стал богатырём, колдуны жестоко отомстили змееборцу. Его село было уничтожено, жена погибла, но дочери удалось спрятаться и выжить. Пешком она прошла несколько вёрст до соседнего села, где у неё жили родственники. Но и сюда добрались каратели. Однако, когда они прибыли, их уже ждала засада. Никита перебил всех, а дочь забрал в Новгород, там она и жила до тех пор, пока Никита не был изгнан из города. Ольга была единственным ребёнком Кожемяки, унаследовавшим его чародейские способности. Это очень беспокоило Никиту, но и очень радовало. Когда богатырь завёл новую семью, Ольга стала его главной опорой. Она выросла в доме отца, была частью его семьи, и теперь её домом так же должен был стать Змейгород.
  - А дочку-то твою впору уже замуж выдавать, - говорил Зиновий Никите, - не нашёл ещё ей жениха?
  - А ты что, в женихи к ней набиваешься? - усмехнулся Никита.
  - А почему бы и нет? Я человек богатый, знатный. К тому же, вдовец.
  - Посмотрим. Он у меня девушка своенравная. К тому же во грехе рождённая, не в христианском браке. Я не хочу её к чему-либо принуждать. Хочешь, поухаживай за ней, может, что и заладиться.
  И Зиной в тот же день приступил к своим ухаживаниям. Теперь он уже не покидал пределов года, задаривал Ольгу богатыми подарками, набивался в женихи. Говорил с ней и Никита, намекал ей на замужество.
  - Хочешь, не хочешь, а однажды тебе придётся выйти замуж, - говорил он ей, - Ты же не хочешь всю жизнь прожить одна?
  - Ну, половину жизни я уже так прожила, - сухо ответила Ольга.
  - Та жизнь теперь в прошлом, дочь моя. Теперь тебе не нужно скрываться и бояться людской молвы. Я тоже когда-то был изгоем. Во мне текла чародейская кровь. Среди богатырей таких не любили. И всё же я стал богатырём. Мой наставник - великий чародей предупреждал меня, что так будет, но я его не послушал. Он инициировал меня, с тех пор я его не видел. Он просто пропал, как будто его и не было. В один день я проснулся, а он уже ушёл, а я остался один ни с чем. Рядом был только пепел от костра и небольшая котомка с вещами. С тех пор судьба не очень жаловала меня. Я всюду был гоним, мои подвиги и заслуги никто не ценил. Но вот теперь я здесь, посадник на заставе, я богат и почти князь. И моя дочь сможет многого добиться, я найду тебе знатного мужа, достойного моего теперешнего положения.
  - А почему твой наставник бросил тебя?
  - Я не знаю, я больше его не встречал с того дня. Видимо, он решил дальше идти один. Он всю жизнь преследовал одну цель, которая захватила его без остатка. Он был одинок, но одиночество не угнетало его. Возможно, он погиб, а, возможно, избежал смерти. Он оставил мне больше вопросов, чем готовых ответов. Только спустя время, осознавая свою силу, я стал понимать, насколько он был силён. Дать ему целое войско, и он был бы непобедим. Но у него не было войска, а у меня есть. В любом случае, это мало относится к делу. Ты заговариваешь мне зубы, хитрая негодница.
  Последние слова он произнёс с улыбкой и даже с нежностью в голосе.
  - Просто считаю этот разговор пустым, - отвечала ему дочь. - Разве есть в этом месте достойные женихи? Здесь только богатыри, да этот старик Зиновий. Замучил меня уже своими подарками, пусть прежде чем приставать ко мне, в баню сходит.
  Никита лишь расхохотался в ответ. Но от своей идеи выдать Ольгу за Зиновия он не спешил отказываться. Купец очень быстро стал ему другом, он уже начинал влиять на Никиту и чем-то напоминал ему его наставника-чародея. Тот учил Кожемяку, как нужно правильно сдирать с человека кожу. Осторожно и методично чародей разделывал мёртвое тело, показывая, из чего состоит человек и как работает его организм, а Никита смотрел на это, полный страха и любопытства. Никита многом у него научился, хоть и многие из этих знаний пока не знал, как применить к жизни.
  В июле у ворот Змейгорода появились богатыри из дружины Василия Колчана. Их было совсем мало, все потрёпанные и израненные. Скандинав Сигват был с ними, а вот Василия Колчана не было. Никита встретил их у ворот, по их печальным лицам он понял всё.
  - Как это произошло? - спросил воевода.
  - Их было меньше, чем нас, - заговорил Сигват, - но они стали намного сильнее
  - Что это значит?
  - Мы не смогли срубить Змею голову, раны на его шее зарастали мгновенно. Возможно, если бы мы рубили чародейским оружием, этого бы не случилось, но у нас не было чародейского оружия. У них появились воины, которые сражаются, не слезая с коней. Кочевники, они сверху срубали нам головы. Мы не могли ничего сделать, хоть делали всё, как ты и сказал. Нас они отпустили и просили передать, что в округе развелось слишком много упырей, что упыри что-то затевают, к чему-то готовятся. И ими кто-то управляет, кто-то очень сильный. Вурдалаки очень организованны. Но их вождя колдуны не могут найти.
  - А где Василий? Что с ним случилось?
  Сигват протянул Никите небольшой мешок, который всё это время держал у себя в руке. Дрожь охватила всех присутствующих, словно они почувствовали, что там может быть. Почувствовал и Никита, но он должен был увидеть, должен был удостовериться. И он взял мешок и заглянул туда. Из мешка на него смотрела обезображенная шрамами от ожогов голова Василия Колчана. По выражению лица Никиты, присутствующие сразу всё поняли. Сигват заговорил:
  - Змей просил передать тебе голову Василия Колчана. Он сказал, что тоже самое будет с каждым, кого впредь ты осмелишься отправить на него.
  Тогда воины на Руси ещё не умели сражаться верхом. Это искусство было ведомо лишь кочевым народам, да и то не всем, а лишь тем, которые имели добрых породистых коней. Можно было только гадать, кто помог Ратмиру в такой короткий срок создать целую конницу. Коней и всё необходимое он, скорее всего, купил в Булгарии - государстве на реке Каме за Волгой, к тому времени уже принявшем ислам. Помочь ему наладить связь с Булгарами могли только купцы. И единственным, кого теперь Никита мог подозревать, был Евпатий Вятич. Сейчас богатыря не было в городе. Воевода понимал, что у Змея Горыныча мало людей, он ещё не набрал силы для приступа города, если только он не нашёл способ провести целую армию в город через тайный ход. Через два дня в Змейгород прибыл и Евпатий Вятич. Но прежде, чем его увидел Никита, купец успел встретиться с Микулой Селяниновичем и потребовал, чтобы их оставили одних.
  - Ну, что ты хочешь мне сказать? - спрашивал Микула.
  - Не сказать, а показать, - произнёс Евпатий, доставая из складки одежды свёрнутую в трубку грамоту.
  Никита не успел её развернуть, как Вятич уже заговорил:
  - В этой грамоте новгородский князь и богатырский воевода назначают тебя, Микула Селянинович, посадником Змейгорода. Вольга сказал мне, что уже отправлял гонца с такой грамотой, этим гонцом был купец Зиновий. Похоже, он вступил в заговор с Никитой. Микула, Никита - вор и заговорщик, он заслуживает изгнания.
  - Погоди, Евпатий, не спеши с выводами, - отвечал Микула, - твоя новость обличает Зиновия, но не Никиту. Может, Никита ни о чём не подозревает. Мы же не знаем, какую игру ведёт этот Зиновий. Лично мне он никогда не нравился.
  - И что же ты будешь делать? Оставишь всё, как есть?
  - Змей снова объявился, он громит наши отряды при помощи какой-то новой чародейской тактики. Без Никиты нам его не одолеть.
  - Никита - преступник.
  - Довольно, Евпатий. Я принял решение. Зиновия мы не выпустим из города, пока не выясним, какие цели он преследует. На чьей он стороне? Уж точно не на стороне Змея, ведь он оплатил весь наш поход. Возможно, у купцов свои планы на Змейгород.
  - Да нет у них никаких планов, Микула. Что ты всё выдумываешь, зачем ты оправдываешь Никиту?
  Но всё было бесполезно. Евпатий не мог переубедить Микулу Селяниновича, и в итоге он вынужден был сдаться и уйти. Богатырь отправился к Николе Северянину и долго с ним беседовал. Выяснилось, что за всё время слежки за колодцем так никого и не удалось изловить. Но во что бы то ни стало, злодея необходимо было выследить. Николай сообщил, что воевода подозревает Евпатия в измене, и тот поспешил убраться из города в тот же день. Никола же остался следить. Ночь за ночью он отправлялся к тому колодцу. Уже все остальные богатыри бросили это дело, и только он один продолжал следить. Змей Горыныч объявился, и не было сомнений, что он знал об этом тайном ходе. Все тайные ходы в город открывались изнутри, и необходим был мост через ров, чтобы пройти через них. И только для одного тайного хода ничего такого не требовалось. Нельзя было оставлять это место без присмотра. И Николай следил, словно верный сторожевой пёс, пытаясь разглядеть в кромешной тьме хоть какие-то признаки движения. Однажды ему показалось, что возле колодца кто-то есть. Николай осторожно стал подкрадываться, но движение прекратилось. Он уже было подумал, что ему померещилось, но тут снова кто-то зашевелился. Богатырь был уже совсем близко, он схватил руками тень, потянул за чёрные одежды и повалил на землю. Он не видел лица незнакомца, но каким-то чудом смог увидеть блестящий при свете полумесяца кинжал. Николай с трудом увернулся от удара и зашёл за колодец. Здесь он поскользнулся обо что-то и увидел на земле фигуру, напоминающую человеческое тело, завёрнутое в чёрный саван. С ужасом Николай понял, что это. А тень всё пыталась достать его кинжалом. Они были один на один, и, если бы Николай здесь погиб, никто бы даже не узнал, что с ним случилось, он бы просто пропал без вести. Но Николай не отступал, он настойчиво прятался за колодцем от ударов того самого кинжала, которым, вероятнее всего, злодей и убивал своих жертв. Николаю всё труднее было уходить от удара, а враг его всё время придумывал что-то новое, чтобы его достать. В результате богатырь смог поймать его руку с кинжалом, а другую свою руку сжать в кулак и сильно ударить по голове незнакомцу. Тень взвыла от боли и выронила кинжал. Николай узнал голос и в ярости принялся душить преступника. Теперь он видел мерзкую физиономию своего врага, это был Пафнутий.
  - Ну что, попался, проклятый, - радостно кричал Николай, колдун отвечал лишь жалким хрипом.
  Поздно ночью Никиту Кожемяку разбудили, он вышел с лучиной в гостиную и увидел несколько богатырей, а на полу избитого Пафнутия с перепачканным в крови лицом.
  - Что это значит? - не понимал Никита.
  - Это значит, - торжественно отвечал ему Николай, - что он приносил жертвы языческим богам, и его следует повесить.
  - Что за вздор?
  - Покажите ему.
  И двое богатырей принесли к ногам Никиты завёрнутый в саван труп женщины.
  - На её теле вырезаны руны. Этот труп тащил с собой Пафнутий к потайному ходу, где я его и поймал.
  - Это правда? - злобно взревел Никита, подходя к колдуну.
  - А ты как думаешь? - взглянул ему в глаза Пафнутий.
  - Ах ты негодяй!
  И с этими словами Никита ударил его кулаком в лицо, да так сильно, что Пафнутий тут же лишился чувств.
  - В темницу его, - приказал воевода, - завтра будем его судить.
  Николай торжествовал, он чувствовал себя победителем. Об одном только он жалел, что не может разделить свою победу с Евпатием. Колдун Пафнутий схвачен, и уже наверняка будет повешен. Чудовище, убивающее беззащитных женщин, получит по заслугам. С самого начала Николай был против участия в этом походе Пафнутия, с самого начала он желал погубить колдуна, и вот теперь у него это получилось. Теперь у Никиты не было выхода, кроме как разделаться со злодеем. Уже утром обо всём узнал Микула Селянинович, он первым прибыл на богатырский совет, чтобы судить колдуна. Пришли сюда и другие сотники и командиры. Не было лишь покойного Василия Колчана, о котором все здесь скорбели, но были хромой Дьярви и Сигват, Семён Гривна, и, конечно же, Никола Северянин. Казалось, ничто не сможет помешать справедливому суду, но Никита Кожемяка уже успел всё как следует обдумать за бессонную ночь, и, кажется, уже посоветовался с Зиновием. Николай в присутствии богатырей повторил всё, что вчера вечером рассказывал Никите и даже больше. Рассказал, как он впервые обнаружил страшное преступление и напал на след тени, как потом обнаружил тайный проход и долго там выслеживал колдуна. И вот, наконец, удача улыбнулась ему, колдун был пойман и предстал перед судом.
  - Что ж, а теперь позвольте и мне слово молвить, - поднялся с места Никита, - обо всём только что сказанном я слышу впервые, и всё это мне кажется странным. Хоть я и воевода, но ни Николай, ни Евпатий не доложили мне о своих находках и не спросили разрешения на дальнейшие действия. Почему мне не было обо всём доложено, тогда как в целях защиты города я должен знать всё? А тут целый потайной ход обнаружен у меня под носом, и мне не доложили. Почему?
  Николай хотел было ответить, но горло у него перехватило от неожиданности и возмущения. Внутри всё кипело. Неужели Никита и сейчас будет защищать злодея? Как такое возможно, где справедливость? А меж тем воевода продолжал:
  - У меня нет оснований доверять Евпатию. В последний раз, когда он прибыл в город, то отбыл, не пробыв здесь и дня. А ведь он наверняка знал, что я хотел с ним поговорить, что я подозреваю в нём лазутчика Змея. А Николай. Да, он знатный воин, но друг Евпатия. Мы знаем, что он живёт с местной женщиной - язычницей, и это при том, что имеет в Новгороде законную жену. И из-за этой язычницы у него вышла ссора с Пафнутием. Николай пытался убить его. Так может и сейчас он только из одной ненависти к Пафнутию пытается его оклеветать.
  Николай чувствовал, как уже пойманная, схваченная добыча начинает ускользать. Его неистовству не было предела.
  - А кто бабу ту убил? - прозвучал чей-то голос в поддержку Николая.
  - Так может Никола сам и убил.
  - Вздор! - не выдержал Северянин, - я не чародей. Пафнутий - чародей, все это знают. Только чародеи умеют приносить людей в жертву.
  - А, может, вовсе никто и не приносил её в жертву. Это ты всё подделал так, будто её принесли в жертву, чтобы оклеветать Пафнутия.
  - Что? Да спроси любого, тебе здесь каждый скажет, что колдун твой - убийца.
  - У нас нет доказательств.
  - Ты тоже чародей, Никита, вот и защищаешь его!
  - Довольно! - послышался тяжёлый бас Микулы Селяниновича, и его огромная фигура поднялась с места. Все замолчали, ожидая, что он скажет.
  - Все мы знаем, - продолжал Микула, - что Пафнутий убивает беззащитных женщин. По мне, так его давно пора повесить. Я не понимаю, Никита, зачем ты защищаешь его и зачем поносишь зря Николая?
  - Мы не можем повесить Пафнутия без доказательств его вины!
  - Доказательств больше, чем достаточно, и ты это знаешь не хуже меня. И вот моё слово: если ты сохранишь ему жизнь, ни я, ни мои люди не останемся в Змейгороде. Со Змеем будешь биться один.
  - Ну и убирайтесь, - бросил ему в лицо Никита.
  - Ты думаешь, что справишься со змеем без нас? Если бы не я и не мои люди, ты никогда не взял бы Змейгорода. Я взял для тебя этот город.
  - Я справлюсь без вас, - стоял на своём воевода, - мне никто не нужен. Думаешь, эти жертвы богам были напрасны? Нет, они сделали меня сильнее.
  - Так это твоих рук дело? Ты приказал Пафнутию убивать. Значит, Евпатий был прав, ты - чародей, и все эти годы оставался чародеем. Я должен был догадаться. Когда мы боролись на руках, ты чуть не одолел меня, хоть это никому не под силу. Ты смотрел мне в глаза, чтобы меня ослабить, как делают чародеи. Когда я отвёл взгляд, ты стал мне проигрывать. Но я всё равно доверял тебе, Никита, я думал, ты пришёл сюда, чтобы одолеть Змея, а ты пришёл, чтобы занять его место. Смотрите, смотрите же все. Эту грамоту прислал из Новгорода князь, он назначил меня воеводой в Змейгороде. Такая же грамота есть и у Никиты, но он скрыл её, вступив в заговор с гонцом, с купцом Зиновием.
  - Можешь подтереть этой грамотой зад, - в ярости прокричал Никита, - я не оставлю город. Хочешь воевать со мной, давай, попробуй. Да у тебя кишка тонка. И у всех вас. Никто из вас не смеет бросить мне вызов. Я одолел Змея Горыныча, я завладел его сокровищами. Ты думал, я сражаюсь за новгородского князя или за вашу вонючую веру? О нет, и тот и другая предали меня, выкинули на улицу как не нужную вещь, как собаку. Теперь я сам по себе, и я возьму всё, что принадлежит мне по праву. Змейгород мой.
  - Я не буду тебе помогать в этом, - произнёс Микула, - но и сражаться против тебя я не буду. Я не хочу проливать кровь своих братьев, которым ты затуманил голову. Я ухожу в Новгород. Если князь прикажет мне, я вернусь сюда с войском, чтобы вершить над вами суд.
  - Так и будешь всю жизнь выполнять чужие приказы, Микула? Пора научиться брать власть в свои руки. Иначе об тебя так и будут вытирать ноги.
  Но Микула даже не обернулся на эти слова и вышел прочь вместе со своими сотниками. Вслед за ним вышел и Никола Северянин.
  - Если хочешь, пойдём с нами, - предложил ему Микула.
  - Я должен дождаться Евпатия, чтобы Никита не причинил ему никакого вреда. Не уходите слишком далеко, дождитесь нас, мы вас догоним. Евпатий уже скоро приедет.
  - Хорошо, мы подождём вас. Но в этом городе мы не останемся ни дня.
  И в тот же день Микула Селянинович со своим войском покинул Змейгород. В городе как-то сразу опустело и помрачнело. Николай Северянин старался подальше держаться от Пафнутия, получившего свободу. И всё же, по старой привычке в тот вечер богатырь снова отправился к колодцу. Он не знал точно, зачем он туда пошёл, видимо, рассчитывал убить колдуна, если тот вновь здесь объявится. Но здесь было тихо и спокойно. Никто не лазал больше через потайной ход. Николай в душе уже стал смеяться над своей глупой затеей. Вдруг ему показалось, что у колодца шевелиться какая-то тень. Он протёр глаза, там действительно кто-то был. Но теперь тень была ни одна, их было две, они суетливо выполняли какую-то работу и вот достали из колодца третьего незваного гостя, следом за которым появился и четвёртый.
  ГЛАВА 19.ВРАГ В ГОРОДЕ
  Николай застыл на месте и, напрягая всё своё внимание, вглядывался в темноту. Враги всё прибывали и прибывали, их становилось всё больше и больше, нужно было что-то делать. И Николай побежал будить богатырей, он поднимал с постели всех, кого встречал.
  - Враг в городе! Все за мной! - кричал он.
  И часть богатырей, спешно нацепив кольчуги, помчались за ним, прочие стали будить своих товарищей. Они бежали с факелами в руках и освещали всё на своём пути. Вскоре богатыри начали окружать территорию возле колодца. Оттуда ещё вылезали враги, при свете фонарей можно было увидеть одетых в чёрные балахоны и вооружённых мечами людей. Богатыри всё прибывали и прибывали, их численное преимущество над врагами становилось всё более заметным. Но никто не вступал в бой, просто стояли друг против друга. Наконец, среди богатырей появился и Никита. Он шёл вперёд, расталкивая всех, и вскоре оказался в опасной близости от колдунов.
  - Ба, кто к нам пожаловал! - удивился Никита, - сам Змей Горыныч.
  И богатыри невольно вздрогнули. Этот сильнейший чародей стоял перед ними в человеческом облике, но в любой момент он мог превратиться в страшное чудовище. Наулицу выбежало много местных, среди них были и дети - все они могли пострадать от яростного пламени зверя Чтобы избежать этого, Ратмира тут же связали. Змей сложил оружие, чтобы сохранить жизнь людям. Уже больше года богатыри не могли поймать Змея Горыныча, а тут он сам так просто попался к ним в руки, а с ним ещё с два десятка колдунов. Николай Северянин не верил своим глазам, ему казалось, что здесь что-то не чисто. Но, так или иначе, Змей теперь был у них в руках, и в этом была заслуга Николая. Уже днём Никита лично отправился допрашивать Змея Горыныча. Ратмира не просто заперли в темнице, его заковали в цепи, вделанные в стену, а на стенах темницы написали руны, которые должны были сдерживать его силы и не давали обратиться в змея. Обо всём этом позаботился Пафнутий, за что ему позволили присутствовать на допросе вместе с Николой Северянином и другими приближёнными к воеводе богатырями. Ратмир выглядел потрёпанным, волосы его стали длиннее и спадали на плечи, как у настоящего колдуна, лицо заросло уже настоящей бородой.
  - Ты пришёл сюда, чтобы умереть? - спрашивал его Никита.
  - Оставь это, мы оба знаем, что ты не убьёшь меня, - устало отозвался Ратмир, - если бы я не был в этом уверен, я убил бы тебя ещё вчера, возле колодца. Тебе нужны мои знания. Ты хочешь забрать мою силу и победить смерть.
  - Ты покажешь мне дорогу на Калинов мост?
  - Нет, ты можешь убить меня, но я никогда не открою тебе то, что знаю.
  - Так, значит, ты пришёл умереть.
  - . Я совершил ошибку. Я думал, что мои сокровища ещё там, где я их оставил. Наш человек в городе сказал мне, что они ещё там. А когда я их не обнаружил, решил пробраться в город. Я видел, как вчера богатыри уходили от вас. Вас здесь, должно быть, теперь очень мало. А если не выйдет, то хотя забрать у тебя твою дочь, как твои люди забрали у меня мою любимую жену.
  - Ты прав, ты не умрёшь, - произнёс Никита, - ты сгниёшь заживо в этой темнице. Я буду поддерживать в тебе жизни ровно столько, чтобы ты мог говорить, ни больше, ни меньше. Неужели ты думал, что сможешь тайно пробраться в город и одолеть меня или убить мою единственную дочь?
  - Не убить, нет. Я же не ты. Я хотел лишь похитить её, чтобы потом обменять на своё золото.
  - Где остальные твои люди? На Сорочинской горе?
  Но Ратмир замолчал. Никита схватил его рукой за нижнюю челюсть и посмотрел прямо в глаза, а затем отшвырнул его в сторону. На шее у чародея болтался странный предмет.
  - Это тебе уже не поможет, - произнёс Никита, с силой рванул с шеи Ратмира амулет Садка и отшвырнул его в угол темницы. Чародей вдруг почувствовал невероятную слабость и страх, хоть и не подал виду.
  - Ты заговоришь, - твердил воевода, - если нет, есть много способов проникнуть к тебе в голову.
  - У тебя нет на них времени, - отвечал пленник, - скоро сюда прибудут войска князя, ты не сможешь от них отбиться в одиночку. Самое время нам объединить усилия. А?
  - Хочешь мира со мной? - усмехнулся Никита, - тогда помоги мне. Мир между нами будет, только если я буду владеть твоим чародейским мечом.
  - Глупец, - засмеялся Ратмир, - тебя вот-вот уничтожат, а ты ещё ставишь условия. Но ничего, я подожду, скоро ты сам приползёшь на коленях умолять меня о мире.
  Теперь засмеялся не только Никита, теперь разразились хохотом все присутствующие. А затем они ушли и оставили Ратмира одного в темноте, наедине со своими мыслями. Змей казнил себя за то, что так глупо попался, но ещё не терял надежды. До сих пор ещё никто не мог поверить, что злодея удалось так легко схватить. Но разве не так глупо и нелепо погибали самые великие войны, не знавшие поражений? Александра Македонского убила лихорадка, Цезаря уничтожила горстка заговорщиков. Воины, много раз смотрящие смерти в лицо смерти, живущие риском, встречали смерть там, где совсем не ожидали её встретить. Просто однажды удача изменяла им, и это означало конец. Вот и теперь Змей Горыныч потерпел поражение, он был схвачен, унижен, раздавлен. Эта мысль потихоньку обходила город, и народ стало охватывать странное чувство: смесь ликования и недоумения. Теперь уже некого было бояться по ту сторону стены. Никита через Зиновия мог диктовать свою волю новгородскому князю, поскольку в его руках был теперь важный козырь - Змей Горыныч.
  - Теперь наше бессмертие - это вопрос времени, - говорил Зиновий, - Калинов Мост будет нашим. Такого могущества не было ещё ни у кого на земле. Мы будет властвовать над самой смертью.
  - Он прав, - мрачно говорил Никита, - у нас слишком мало времени.
  - Он просто не знает, что у тебя есть я, Никита. Я помогу тебе, я всё сделаю.
  - А Евпатий всё-таки оказался лазутчиком, как я и предполагал. Как прибудет в город, сразу же казним его. Одного не понимаю, почему он солгал Змею и сказал, что сокровища ещё в тайнике. Евпатий же знал, что это не так.
  Очень скоро дочь Никиты - Ольга узнала о происходящем. Она так же узнала о том, что Змей Горыныч хотел выкрасть её, но почему-то эта новость вызвала в ней не страх, а любопытство. Не успела она прибыть в Змейгород, как на неё уже начали охоту и наверняка похитили бы, если бы не счастливая случайность. В конце концов любопытство взяло верх, и Ольга захотела увидеть Змея Горыныча. Она действовала в тайне от отца. Все знали, кто она такая и потому не стали чинить ей препятствий. Ольга легко прошла к Ратмиру, уже вечером, когда все ложились спать. Чародей и сам уже начал устраиваться на ночлег, но тут засовы заскрипели, и в его темницу вошла юная девушка. Немного полная, с круглыми щеками, густыми чёрными волосами, скрытыми под платком, курносым носом.... Лишь одно в её внешности тогда привлекло Ратмира - прекрасные зелёные глаза, такие же, какие были у него, когда он принимал образ змея.
  - Знаешь, кто я? - спросила она.
  - Ты дочь Никиты, - с любопытством во взгляде отвечал Ратмир.
  - Откуда ты....
  - Ты - ведьма, это понятно по твоей ауре. В городе только одна ведьма - дочь Никиты. Дочь прославленного богатыря-змееборца Никиты Кожемяки - обыкновенная ведьма. Вот это потеха.
  И чародей разразился хохотом.
  - Хм, позволь тогда сказать мне, что я поняла по твоей ауре, - произнесла Ольга, не меняясь в лице, - ты очень сильный чародей, возможно, сильнейший из все ныне живущих. Но ты - полукровка. У тебя нет чистокровных наследников, и твои дети будут слабее тебя. После твоей смерти они всё равно не смогли бы управлять городом, Змейгород неизбежно пал бы.
  - Зачем ты пришла? - спрашивал Ратмир.
  - Поглядеть на сильнейшего чародея на свете, закованного в цепи. Такое зрелище дорогого стоит. Ты ведь хотел выкрасть меня. Если бы тебя не поймали, я бы сейчас так же была бы связана, как ты сейчас, была бы твоей пленницей.
  - Это так, - отвечал Ратмир, глядя ей прямо в глаза. Она всё больше начинала ему нравиться.
  - Ты - настоящий монстр, - бросила ему в лицо Ольга.
  - Я не хуже твоего отца. Он ведь хочет занять моё место.
  - Это не правда.
  - Правда! Поэтому я до сих пор жив. Он хочет выведать у меня кое-что, а затем убить. Он прочитал меня, понял, что я сжалюсь и больше не смогу убивать богатырей, что если скармливать мне своих воинов, то однажды меня начнёт тошнить.
  - Пускай так. В отличие от тебя, моего отца хоть кто-то любит.
  - Меня любила моя жена, которую убили богатыри, любит мой сын, он ещё совсем мал, ему нет и года. А ещё меня любит народ, который я защищаю от упырей. Я не плохой человек, я пытаюсь использовать своего монстра ради благой цели.
  - Да, теперь я это вижу, - проговорила дочь Никиты, - и, возможно, мне даже жаль тебя. Но твой монстр должен погибнуть. Если бы это можно было сделать, сохранив тебе жизнь, я была бы очень рада.
  Ратмир в ответ только печально улыбнулся. Он был закован в цепи, но не сломлен, он был уверен в себе. За свою недолгую жизнь он уже привык к цепям и всё же не оставлял попыток вырваться из них, лелея в душе мечту о свободе. Вот что разглядела в нём тогда Ольга. Она с минуту рассматривала Ратмира, а он смотрел на неё. Почему-то её непреодолимо влекло к этому чародею, хоть она и всячески боролась с этим влечением. Её прервал чей-то крик, доносящийся с улицы.
  - Упыри! Спасайся, кто может! - прокричал кто-то.
  А затем послышались женские крики, донеслись мужские крики ярости, звон стали, звериный рык, собачий лай.
  - Надо же, быстро они, - произнёс Ратмир.
  - Кто они? - не понимала Ольга.
  - Вурдалаки. Сегодня ты увидишь, как они выглядят. Они так долго пытались меня изловить, но на Сорочинской горе меня было не достать. А здесь можно. Эти твари хотят того же, чего хочет и твой отец - бессмертия.
  - Уходим, - приказала Ольга сопровождавшим её стражникам.
  - Постой, - воззвал к ней Ратмир, - выпусти меня. Без меня вы с ними не справитесь. Их тут слишком много!
  Но дверь захлопнулась и закрылась на все засовы. Ещё какое-то время Ольга слышала глухие крики, доносящиеся из темницы, но потом она вышла на улицу.
  - Что здесь происходит? - спросила она у пробегавшего мимо богатыря.
  - Лучше спрячься, - проговорил он, - упыри. Они повсюду.
  Ольга почувствовала, как всё внутри у неё сжалось от страха. Как эти твари проникли в город, и когда успели заполонить его? Что же теперь будет? Где её отец?
  - Мы проводим тебя к отцу, - сказал один из стражников.
  И молча они пошли вместе с Ольгой через город, кишащий кровососущими тварями. Со всех сторон доносились людские крики. Кто-то кричал от страшной боли, кто-то от ужаса, а кто-то и от того и от другого. Ночной город просыпался, чтобы заснуть вечным сном. Упыри никого не жалели, даже детей. Богатыри не успели ещё вооружиться и построиться, а эти непонятно откуда взявшиеся существа уже были повсюду. Но первые, кто очнулись от сна, уже начинали стягиваться к центральной площади, где находилась крепость Змея, стоявшая рядом с домом Никиты Кожемяки. Безусловно, эта крепость теперь была самым безопасным местом в городе, но туда ещё нужно было попасть. Ольга и её спутники с замиранием сердца как можно тише пробирались по городу. Но тут из переулка на них бросилось какое-то существо в чёрном балахоне. Богатыри отшатнулись и закрыли собой Ольгу. Существо держалось рукой за шею и кричало от боли, все его одежды были перепачканы кровью. Ольга узнала одного из богатырей своего отца.
  - Макар! Это ты?
  Она хотела выйти к нему, но богатыри её не пустили.
  - Ольга, дочь Никиты, это ты? - хрипло проговорил он на одном дыхании, - смотри, что они со мной сделали! Я умираю, о Боже, я умираю. Помогите мне, братья, умоляю.
  - Тебе сейчас поможет только одно, - произнёс один из богатырей, сопровождавших Ольгу, - Ты покусан упырём. Лучшее, на что ты можешь рассчитывать сейчас - это смерть.
  - Нет! Я не хочу умирать. Только не сейчас.
  И Макар скрылся в одном из переулков, его крики ещё были слышны, когда богатыри и Ольга двинулись вперёд. Они увидели склонившегося над телом человека упыря. Вурдалак пил кровь и был так увлечён этим занятием, что не заметил случайных прохожих, принесших ему смерть. Едва упырь поднял голову, она тут же слетела с его плеч, а из обрубленной шеи фонтаном забила кровь. Кровь попала на юбку Ольги, и она с силой зажала ладонями свой рот, чтобы не закричать. Богатыри схватили её и спешно утащили в переулок. Теперь они спускались вниз с небольшого холма возле самой городской стены. Тропинка была столь узкой, что здесь мог пройти только один человек. Спутники Ольги расположились так, что один из них шёл позади ней, а другой шёл впереди. Сердце бешено колотилось в груди девушки, но здесь шансов встретить упырей было меньше всего. Они шли, не зная ни о том, что происходит в городе, ни о том, жив ли ещё Никита и другие богатыри. Ольга увидела на крыше одного из домов существо, чей образ был скрыт под покровом ночи. Она не знала, заметили ли это существо её спутники, но существо явно их заметило, поскольку вскоре их было уже двое и на другой крыше. Они перепрыгивали с крыши на крышу, словно сопровождая идущих по тропинке.
  - Они идут за нами? - в страхе спросила Ольга. Но богатыри ничего ей не отвечали, а только ускорили шаг.
  - Что вы молчите? - уже закричала, а не заговорила она.
  - Помни, - проговорил богатырь, идущий позади неё, - если тебя покусают, лучше умереть. Не становись такой как они.
  Ольга всё ещё не понимала, что происходит, а богатыри уже вышли на большой проулок и встретились лицом к лицу с пятью мерзкими существами. Их трудно было назвать людьми. Лица упырей были изуродованы звериными клыками, кожа на полуобнажённых телах была синего мертвецкого цвета, глаза были чёрные и полны жажды крови. Богатыри вместе с Ольгой свернули в переулок, но прямо перед ними с крыши спрыгнуло двое упырей, преследовавших их всё это время по крышам. Ольга не выдержала и вскрикнула. А богатыри достали мечи и бросились на впереди стоящих упырей. В миг они пронзили их полуобнажённые тела и отшвырнули на землю. Но упыри снова поднялись на ноги. Они не были убиты и словно не замечали своих тяжёлых ран. А сверху упали ещё три вурдалака, один из них вцепился своими клыками богатырю в руку, но второй богатырь разрубил этого упыря пополам. Ольга прижалась к деревянной стене, она не могла поверить, что погибнет молодой вот так. Богатыри храбро сражались. Ольга видела, как на спине у одного мешком повис упырь. Вурдалак медленно выпивал его кровь, а вместе с ней и всю жизненную силу. Второй богатырь с прокусанной рукой ещё сражался. Он бросил щит на землю и отбивался одним мечом. А упырей меж тем становилось всё больше, но почему-то они не набрасывались на дочь воеводы. Вот и второго богатыря они прикончили, навалившись на него целой кучей, вцепившись клыками в его руки, ноги, шею, живот. Ольга закрыла лицо руками, чтобы не видеть этого ужаса.
  - О, кто это тут у нас? - раздался совсем рядом голос упыря. Кровосос шёл прямо к девушке, а вместе с ним ещё трое. Ольга вскрикнула от ужаса, но упырей это только позабавило. Они расхохотались как ненормальные и продолжили окружать. Со всех сторон доносились голоса.
  - Смотри, какая вкусная.
  - Да ещё совсем молодая, наверное, девственница.
  - Я бы выпил тебя всю, без остатка, - облизывался вурдалак.
  - А ну отойдите от неё! - послышался позади упырей чей-то властный голос. Упыри расступились, и Ольга увидела Зиновия. Так отвергаемый ею купец теперь казался её единственным спасением. Он был один и, кажется, без оружия, но упыри почему-то испугались его и отступили. Ольга не выдержала и, заплакав, прижалась к его груди.
  - Не бойся, дитя, - проговорил Зиновий, - они бы тебя не тронули, я велел им доставить тебя живой.
  - Что? - резко отпрянула от него Ольга. - Ты? Но как?
  - Не удивляйся, я их вождь, - спокойным голосом отвечал купец, - я сильнее и старше их, потому я на них не похож. Когда-то я был чародеем, и эта сила осталась во мне, когда я стал упырём. Например, я не боюсь солнца и много чего ещё, чего боятся упыри. Но меня всё ещё можно убить. Чтобы получить истинное бессмертие, мне нужна сила Змея. Но здесь не место для разговоров. Пойдём, я отведу тебя в безопасное место.
  ГЛАВА 20.БОГАТЫРИ ПРОТИВ ВАМПИРОВ
  С улицы ещё доносились крики, при лунном свете можно было увидеть изуродованные тела павших в бою богатырей, упырей и простых горожан. Ольга в сопровождении Зиновия миновала весь этот ужас и направилась обратно к острогу, в котором содержался Змей Горыныч.
  - Здесь ты будешь в безопасности, - говорил ей Зиновий, когда они вошли в помещение, - я знаю, в этом месте находится и Змей Горыныч. Он-то мне и нужен. Всё это кровопролитие из-за него. Мы так долго пытались его поймать, так долго я претворялся человеком. И вот он попался как мышонок. Теперь он наш. Через него и я обрету бессмертие. Я буду править миром, Ольга, и ты будешь править вместе со мной, как моя жена.
  - Лучше смерть, - бросила ему в лицо девушка, которая теперь снова видела в нём гадливого купца.
  - Что ж, если тебе так угодно. Но я бы предпочёл оставить тебя в живых. Не беспокойся, если ты не хочешь, я не прикоснусь к тебе. Упыри не могут иметь детей, так что в этом нет смысла. Хочешь спросить, зачем мне тогда нужна жена? У меня много жён, и каждая из них является феей. Дело в том, что упыри - существа непредсказуемые и неуправляемые. Сегодня они идут за тобой, а завтра уже предают тебя. Предательство в крови у вурдалаков. Я не могу быть уверен, что они в точности будут выполнять мои приказы и уж точно не могу быть уверен, что в одиночку удержу в подчинении целое войско упырей. Но есть чары, способные подчинять себе вурдалаков. Это чары женские, ими владеют только феи. Я видел таких фей, которые подчиняли своей власти больше сотни упырей, и те слушались их беспрекословно. Я - древний вампир, я живу уже много сотен лет, это даёт мне право и силу повелевать другими вампирами. Но каждый раз, когда я пытался создать армию упырей, что-то шло не так, и они опять предавали меня. Жёны-феи помогают мне управляться с этой бешеной сворой, ты ещё не фея, но можешь ей стать. Когда ты станешь моей женой, ты сможешь повелевать частью моего войска, вместе мы покорим мир. Знаю, тебе много чего наговорили про упырей, думаешь, мы убийцы, но это не так. Большинство из нас за всю свою долгую жизнь не убили ни одного человека. Да, мы пьём кровь из людей, и многие люди после этого умирают. Но умирают они, потому что сами хотят этого. Те же, кто хотели жить, выживали и становились такими как мы. Поверь мне, я повидал многое на своём веку. Я был рождён в 522-ом году от рождества Христова, в Римской Империи. В 556-ом году я был покусан, помню это так, будто это случилось вчера. Тогда я выбрал жизнь. Тогда упырей в империи было очень много, одно время мы недолго даже правили вечным городом Римом, мы назначали правителей по своей воле. Но потом на нас начались гонения. Мы вынуждены были покинуть пределы Римской Империи, но там нас ожидал ещё более сильный враг - мусульмане. От них мы стали скрываться на севере, в диких землях. Но и на эти земли проникло христианство, появились колдуны и богатыри. Колдуны принялись уничтожать нас. Но мы выжили, а колдуны проиграли. Теперь мы будет править на этой земле, а затем и во всём мире. Всё благодаря Змею Горынычу, он укажет нам дорогу на Калинов Мост. И мы будем непобедимы.
  - И что будет, когда вы покорите мир? - прервала его Ольга. - Все люди станут упырями? Чью же кровь тогда вы будете пить?
  - Я об этом не думал. Я вообще в последнее время мало думаю, делаю лишь то, что привык делать за долгие века. Да и зачем мне думать, у меня есть вера, которую вложил в меня тот, кто обратил меня, вампирский бог Серва Адюльтер? Он знал все тайны упырей, знал всё о наших чарах, но мало что объяснял. Он просто говорил, и мы верили ему, потому что знали, что он прав. И он велел нам, своим верным ученикам, незадолго до своей смерти, подчинить своей власти весь род людской. Когда мы это сделаем, Адюльтер укажет нам дальнейший путь. Хоть он и давно мёртв, но самые старые из нас научились с ним говорить, призывая из тьмы его дух. Ты тоже станешь упырём, Ольга, если захочешь. А если нет, что ж, феи живут не дольше обычных человеческих женщин, и, думаю, твой человеческий век закончится раньше, чем мы захватим весь мир и перестанем нуждаться в помощи фей. В любом случае, ты только выиграешь, если присоединишься к нам. Но тебе даже не нужно будет пить кровь, ты останешься человеком. Никто не будет тебя неволить и насильно делать упырём. Мои жёны обучат и инициируют тебя, ты получишь власть, о которой прежде не могла и мечтать.
  - А если я не захочу?
  - Захочешь! - прокричал ей в лицо Зиновий. Изо рта его пахло кровью и мертвечиной.
  Но в следующее мгновение вождь вернул себе самообладание.
  - Я тебя не тороплю. У тебя ещё есть время подумать. А пока мне пора, нужно много кого ещё убить. Возможно, твой отец вскоре к нам присоединиться и станет одним из упырей. Он ведь тоже очень любит удовольствия жизни, думаю, он сможет тебя убедить. Думаю, к рассвету городу будет уже наш. Тебя буду охранять мои упыри, я распорядился не выпускать тебя. До встречи, моя невеста.
  И с этими словами вурдалак оставил её одну, а сам отправился завоёвывать город. К полуночи уже все выжившие богатыри собрались на центральной площади. Их было около двух сотен - остатки сотни Николая Северянина, Сигвата, Дьярви и Семёна Гривны, который в своё время возглавил сотню покойного Бориса Шапкина. Некоторые богатыри были ранены, кольчуги их были перепачканы кровью, но лица полны отваги и решимости. Никита обходил их и проверял готовность к бою. Внешне он был спокоен, внутри же у него разыгралась настоящая буря. Ольга пропала, Зиновий оказался предателем и проклятым упырём. Лишь одно утешало Никиту: Змей Горыныч был ещё в остроге, иначе он уже летал бы над городом. А раз так, ещё всё можно повернуть вспять, ещё можно вернуть к жизни всех погибших, исправить все ошибки, вернуть себе город. Это было единственным утешением для Никиты Кожемяки, утешением больше религиозным. Ведь все религии в конечном счёте основаны на вере в существо, властное над временем, и если человек не властен над разрушающей силой времени, то этими существами должны быть духи, боги или Бог. Но Никита теперь сам мог получить власть над временем, и он готов был уничтожить каждого, кто встал бы у него на пути. Кожемяка теперь держал в руке чародейский меч Змея Горыныча, который должен был помочь ему в бою. Богатыри готовы были стоять насмерть, поскольку наградой за победу им было бессмертие, даже если они погибнут в этой схватке. Но знали это и упыри, а их в городе было много больше, чем богатырей. В полночь они стали выходить из сумрака ночи на центральную площадь, которая была освещена масляными лампами, выставленными в круг на высоких деревянных подставках: известно было, что огонь отпугивает упырей. Из-за этого на площади было светло как днём, и богатыри смотрели в лицо надвигавшемуся на них ужасу.
  - Зиновий! - разглядел вдруг знакомого Никита, - ты - жалкий трус. Выходи, чтобы сразиться со мной, как мужчина, один на один. И покончим с этим здесь и сейчас.
  - Только если у тебя не будет в руках меча Горного Мастера, - отвечал вождь вурдалаков. - Должен тебя предупредить, что если я сегодня погибну, то погибнет и твоя дочь.
  - Что? Она жива? Что с ней?
  - Она у меня, и она будет моей женой после того, как я закончу с вами.
  - Она никогда не будет твоей женой, жалкий выродок.
  - Вурдалаки, к бою! - скомандовал Зиновий.
  - Богатыри к бою! - прокричал Никита.
  И богатыри сомкнули щиты, выставили вперёд копья и ровным шагом пошли на врагов. Упыри же побежали толпой, без всякого порядка, без дисциплины и тактики. Из оружия у них в руках в лучшем случае были только острые пики и длинные кинжалы, а в худшем только клыки и когти, брони не было никакой. И всё же их было очень трудно убить, особенно не чародейским оружием. Даже отсечение головы не всегда убивало упыря. Богатыри выдержали первый натиск врага и не отступили ни на шаг, нанизав на копья порой сразу по несколько корчащихся в муках кровососов. Но упыри забирались друг другу на плечи и запрыгивали в толпу богатырей. Никогда ещё эти трусливые твари не были так бесстрашны, никогда ещё так не рисковали своими жизнями. Однако в руке у Никиты был чародейский меч, который одним ударом тяжело ранил упырей и забирал у них силы. Раненные его мечом вурдалаки слабели на глазах и не редко не могли уже снова подняться на ноги. Воевода рубил во все стороны, не жалея сил, он старался прорваться в самую гущу схватки и убить как можно больше упырей, забрать их жизненную силу, чтобы потом не составило труда срубить им голову. Лицо, кольчуга, руки Никиты были перепачканы кровью вурдалаков. Казалось, он один убил больше упырей, чем все остальные богатыри вместе взятые. Никита прорывался к Зиновию, он хотел ранить предателя и забрать его в плен, чтобы потом обменять на свою дочь. Богатырь уже не добивал раненных упырей, а просто рубил, пробираясь через них как через густой лес, оставляя позади себя обессилившие тела. Но один упырь смог сохранить в себе какие-то силы и вцепился прямо в сапог воеводы. Никита застыл от острой боли и затем одним ударом срубил упырю голову. Кожемяку нельзя было остановить, он наступал и наступал, его верные богатыри едва поспевали за ним. В какой-то момент Зиновий понял, что вот-вот столкнётся лицом к лицу с Никитой, он был не готов к этому и потому отдал приказ к отступлению. Через несколько мгновений упыри скрылись во мраке среди городских построек, оставив за собой горы трупов своих сородичей. Эта была победа, и богатыри радостно ликовали, хоть и сами потеряли около половины своих братьев. Никита был ужасен при тусклом свете, весь с головы до ног он был перепачкан во вражеской крови, на окровавленном мече его висели ошмётки плоти. Он был похож на зловещего демона, наводящего ужас на всех живых.
  - Мы победили, - радовался больше других Никола Северянин, - до рассвета осталось совсем немного, а с рассветом солнце ослабит их, мы будем их видеть.
  - Мы не протянем до рассвета, - произнёс вдруг Никита и устало зашагал в сторону крепости Змея. Тяжело дыша, он уселся на лавку возле двери и опустил свой меч.
  - Что это значит? - подсел к нему встревоженный Николай.
  - Нас слишком мало, а их слишком много. А к утру их будет ещё больше, так как многие покусанные ими теперь обратятся в их жалкое отродье.
  - Мы одолеем их, Никита, мы выстоим. Ты один убил их больше, чем все мы.
  - Но больше я убить не смогу. Они покусали меня.
  И воевода показал окровавленную кисть руки.
  - Я чувствую, что слабею. Теперь я должен погибнуть или стать одним из них. Но я не хочу отдавать свою судьбу в руки случаю, я сам покончу с этим. Мы ещё встретимся на той стороне. Увидимся на Калиновом Мосту. Сейчас же пора прощаться. Не бойтесь смерти, братцы, смерть - это всего лишь долгий сон, но и он заканчивается пробуждением. Через тысячу лет или сотню тысяч мы проснёмся.
  Богатыри стояли вокруг своего воеводы, потупив головы. Теперь их судьба была ясна как никогда. Сегодня их судьбы переплетутся как никогда тесно, сегодня смерть навеки породнит их и сделает братьями. И только Николай Северянин не мог найти в этом утешения.
  - Значит, всё кончено? - дрожащим голосом спрашивал он.
  - Для меня да, но не для вас, - слабеющим голосом отвечал Никита. - Евпатий не предал нас. Я не верил ему, а он был прав. Есть ещё один богатырь в этом городе, который может вам помочь. Он сидит в остроге. Да, братья, это Змей Горыныч, он один из нас. Евпатий верил ему. Я виноват перед ним, я всегда хотел быть таким, как они, настоящие богатыри. Но они правы, мне среди них не меньше. Никола, к тебе обращаюсь я своим последним приказанием. Ступай и освободи Змея. Ты - друг Евпатия, тебя Змей не тронет. Ты сможешь с ним договориться. Ступай, и прости меня за всё, брат мой.
  - И ты прости меня, Никита, - отвечал растроганный Николай
  И они крепко пожали друг другу руки. Вместе с Николаем отправились ещё двое добровольцев: всё, что осталось от его сотни. Они очень быстро скрылись в темноте за домами, как будто их и не было.
  - Сигват, Дьярви, - воззвал Никита.
  - Сигват погиб, он у Одина - спокойно произнёс младший скандинав, находившийся неподалёку.
  - Ничего, скоро мы увидимся с ним, - отвечал воевода, - теперь ты, Дьярви, командуешь моим войском. Убейте как можно больше этих тварей, а если получиться, доберитесь до Зиновия, и не вздумайте сами обращаться в их проклятое племя. А мне пора, прощайте.
  И Никита, шатаясь, поднялся с лавки. Он взял чародейский клинок и повернул его острием в свою сторону. Все богатыри отвели взгляд, а Дьярви и вовсе отвернулся. Ещё момент, Никита вскрикнул и упал на землю. Клинок пронзил его прямо в сердце и забрал его чародейскую силу. Никита умер мгновенно.
  ГЛАВА 21.ЛИЧИНЫ ПАФНУТИЯ
  Никола Северянин старался перемещаться как можно тише. Он рассчитывал незаметно пробраться к дому Фёклы. В душе богатырь молился о том, чтобы она и дети спаслись, чтобы спрятались и не погибли. А уже затем Николай собирался как-нибудь прорваться к острогу и высвободить оттуда Змея. Упыри сейчас попрятались по своим норам и зализывали раны, готовясь ко второй, решающей атаке. Через несколько часов должен был наступить рассвет, примерно где-то в пять или в половине шестого утра. Вурдалаки не заметили крадущихся меж домами богатырей. Николай проклинал себя за то, что оставил Фёклу с детьми одних дома, но он не думал, что всё так серьёзно, полагая, что скоро незваные гости будут изгнаны, и он вернётся обратно. Но всё обернулось совсем иначе. Вот уже показалась изба Фёклы, двери и ставни плотно закрыты, как было велено Николаем. Значит, они всё ещё живы.
  - Далеко собрался, богатырь? - раздался позади знакомый противный голос.
  - Пафнутий, - удивился Николай и повернулся в ту сторону, откуда доносился голос. Но здесь был виден лишь тёмный переулок и никакого движения в нём.
  - Не становись у меня на пути, сукин сын, - произнёс Никола, - в этот раз я сам буду тебя судить.
  - Я ждал тебя, - вышел из темноты Пафнутий, - я знал, что ты придёшь сюда. Полагаю, Никита уже мёртв или умирает.
  Лицо и одежда колдуна были перепачканы в крови, в руке он держал острый клинок, так же перепачканный в крови. Только чья это была кровь? Пафнутий не сражался вместе с богатырями против упырей, он вообще пропал куда-то на время битвы.
  - Опять приносил кого-то в жертву, колдун? - спросил Николай, готовясь к решающему броску на врага.
  - Нет, это кровь богатырей, - спокойно отвечал Пафнутий, даже не меняя позы, - дело в том, что колдун Пафнутий уже давно мёртв. Я убил его вскоре после того, как вы бросили его в темницу. Забрать лицо я могу только с убитого моей рукой. И я забрал его лицо, как забираю лица всех, кого убиваю.
  - Кто ты такой? - не на шутку встревожился Николай. Пафнутий лишь злобно ухмыльнулся, и лицо его тут же резко начало меняться, как и телосложение, рост и всё остальное. И вот перед богатырями стоял совсем другой человек. Это был купец Зиновий. От Пафнутия у него осталась лишь злобная ухмылка.
  - Странно, что вы не заметили, что Пафнутий давно уже провонял. Он бы умер от жажды и голода. Видимо, этого Никита и добивался. Его лицо сильнее, чем лицо куца Зиновия. Пафнутий ведь был всё-таки чародеем. Но и эта маска мне была нужна, чтобы выжить, когда я выпью крови Змея Горыныча. Вы, богатыри, видимо, торопились ему на выручку, но вы опоздали. Теперь Змейгород мой. Я захватил его без армии, без дисциплины, лишь с деньгами старого купца. Да, деньги в наш век стали очень важны в жизни, раньше они не играли такой роли. Я даже не мог так приказывать упырям, как приказывал людям, которые получали от меня деньги. Приказывал Никите и самому Змею. Если бы я выпил кровь Змея в облике Зиновия, я бы погиб. Но оболочка Пафнутия выдержала. Что ж, богатыри, пришло время и вам увидеть мою новую маску.
  И вождь вурдалаков снова стал меняться. Богатыри с ужасом наблюдали, как у него вырастают клыки, огромные когти на руках, за спиной появляются кожаные крылья, приросшие к огромным лапам, а затем голова его превратилась в звериную морду, и таких голов стало три. Перед богатырями предстал настоящий Змей Горыныч, только вся чешуя его теперь была красной снизу и чёрной сверху. Николай почувствовал, как от страха ему спирает горло. Вокруг с крыш домов на богатырей начали прыгать новообращённые упыри. Все они были обращены сегодня ночью, а потому жажда крови у них была сильнее, чем у любого опытного упыря, они ничего не чувствовали, кроме этой жажды. Это была страшная картина: вчерашние любящие отцы и матери, простые ремесленники и пахари превратились теперь в настоящих монстров, не знающих ничего, кроме жажды крови. Некоторые богатыри ринулись в атаку на Змея. Но оборотень, он же вождь упырей, оказался чрезвычайно ловок. Он не выпускал огня из своих пастей, но ему хватало гибких извивающихся шей и зубастых пастей, чтобы наносить раны своим врагам. Николай видел страшную смерть своих товарищей и понимал, что его ожидает похожая участь. Теперь он встретился лицом к лицу со своим самым большим страхом. Но в этом была и положительная сторона, теперь богатырю уже нечего было бояться. Николай проткнул одного упыря копьём прямо в сердце и забрался на крышу одного из домов. Отсюда он увидел, что упырей всё же не так уж много, и, если бы не Красный Змей, у богатырей был бы шанс одержать победу. Николай достал свой меч и бросился сверху на врага. Ему не показалось странным, что Змей не парит над землёй, сейчас богатыря заботило совсем другое. Если бы потом у него спросили о том, что произошло, Николай вряд ли смог бы всё рассказать. Сознание покинуло его в этот момент, остались лишь одни инстинкты, которые толкали его в бой, вероятно, навстречу смерти. Возможно, так чувствовал себя и Змей, когда принимал нечеловеческий образ. Николай прыгнул на вождя с крыши и силой рубанул мечом. Одна из голов Змея упала на землю, оборотень свирепо зарычал от боли, а в следующее мгновение богатырь почувствовал острую боль в животе. Он лежал на земле и не мог подняться, кольчуга в области живота окрасилась в красный цвет. Меч упыря ранил его. Как ни отчаянно сопротивлялись богатыри, они всё равно были сломлены, убиты и покусаны. Змей же снова принял облик Пафнутия.
  - Будь ты проклят, - превозмогая боль, говорил Николай.
  - Я проклят, об этом можешь не беспокоиться. Как и все вы. Теперь твои люди станут моими упырями. Но не ты. Ты не достоин того, чтобы стать одним из нас, и мне противно пить твою кровь. Я просто оставлю тебя здесь. Твоя рана смертельна, но умирать от неё ты можешь очень долго, хоть целые сутки. И прежде, чем ты погибнешь, я дам тебе увидеть, как буду убивать всех, кем ты дорожил.
  - Нет, прошу тебя, - взмолился Николай. - Будь милосерден, владыка. Ты же пожалел Евпатия, он доверяет тебя, и он мой хороший друг.
  - Ты так и ничего не понял, богатырь, - усмехнулся Пафнутий. А затем Николай услышал страшные крики в доме. Это кричала Фёкла, кричали её дети и кричал сам Никола.
  - Остановись! Нет! Не надо!
  Но всё было бесполезно. Богатырь пытался подняться на ноги, но другие упыри не давали ему встать. Они подняли его голову и заставили смотреть. И он видел всё. Когда Пафнутий разделался с Фёклой на глазах у детей и принялся за них, Бог сжалился над Николаем, и он лишился чувств. Он впал в беспамятство и пролежал так несколько часов. Когда богатырь очнулся, небо было уже тёмно-синего цвета, звёзд и луны не было видно, наступал рассвет. Кругом лежали мёртвые обезображенные тела, но Николай был ещё жив. Он лежал в луже собственной запёкшейся крови и пытался убедить себя, что всё, что произошло ночью, на самом деле лишь приснилось ему. Всё это было слишком ужасно, чтобы быть правдой. Богатыря оставили здесь умирать, чтобы поиздеваться над ним, для потехи. Пафнутий. От одного этого имени в груди у Николая клокотала ненависть. Он словно не осознавал или не хотел осознавать, что колдун уже мёртв. Только эта ненависть поддерживала ещё жизнь в богатыре. Казалось, только это чувство у него теперь и осталось. Но теперь это чувство приняло гораздо более сильные формы - оно лишало Николай рассудка. Богатырь теперь был уверен, что всё вокруг него не настоящее. Это лишь были образы из его кошмарного сна, от которых он не мог никак избавиться. Трупы были не настоящие, воспоминания не настоящие, и рана его не настоящая.
  - Нет, меня не проведёшь, - расхохотался Николай и погрозил пальцем трупу ребёнка, - я знаю, что сплю, только никак не могу проснуться.
  Смех его эхом разнёсся по округе. В городе никого не было, город был мёртв, это лишь доказывало, что Николай спит. Богатырь вспомнил про колодец, вспомнил, что почему-то должен добраться туда. Он сделал над собой усилие и смог подняться на ноги.
  - Всего лишь сон, что я и говорил. Все мои страхи вдруг явились мне разом, так бывает только в кошмарном сне. Если бы я не спал, смог бы я ходить по земле с такой тяжёлой раной?
  На центральной площади все были мертвы. Дьярви, израненный врагами, лежал рядом с мёртвым телом брата старшего брата.
  - Здравствуйте, братья, - произнёс Николай, - как-то вы не важно выглядите. Помыться бы вам. О, Никита, и ты здесь. Вижу, ты обрёл бессмертие. Как твоя семья, где дочка-красавица? Не болеют? Ну и слава Богу. А где Семён Гривна, мой старый товарищ? Эх, сколько мы с тобой всего прошли. Как же хорошо жилось в Новгороде, а здесь клопы в постели меня уже с ума свели. Чёрт бы побрал этих клопов, как же я от них устал. Как же я устал! Но где же Евпатий Вятич? Мы же с тобой хотели вместе уплыть. Но тебя здесь нет. Придётся мне уплыть без тебя. Коня мне! Евпатий! Евпатий!
  Николай снова почувствовал слабость и упал на землю. Что-то внутри него хотело, чтобы он остался здесь, рядом со своими братьями, но другая сила заставляла его идти дальше, согнувшись и сгорбившись, чтобы зажать свою рану. И Николай поднялся на ноги и побрёл в знакомом ему направлении. Он шёл к колодцу. Да, здесь он сможет выбраться из города и найти Евпатия. Если его не было в городе, значит, он был где-то за пределами его стен. Эта мысль теперь так ясно засела в голову Николая, что он думал, что стоит ему выбраться из Змейгорода и пересечь ров, как Евпатий встретит его. И Никола стал спускаться в колодец. Он был полон решимости и не сомневался, что пролезет в этот узкий проход, но как только он оказался в колодце, то снова почувствовал страшную острую боль, в глазах его потемнело, и он стал падать. Николай пытался цепляться за цепь, но только обдирал себе руки. И вот он погрузился в воду. Теперь богатырь был много легче своего веса и готов был вечно так неподвижно лежать в тёмной густой темноте, но почувствовал, что воздух заканчивается. Дышать было нечем, нужно было всплывать. Никола снова ухватился за цепь и выбрался на поверхность. Он снова почувствовал вес собственного тела. Нужно было выбираться, во что бы то ни стало. Евпатий не знает, что город захватили вурдалаки, он вернётся сюда, ни о чём не подозревая, и погибнет. Этого нельзя допустить. Вот показался тот самый проход, который вёл наружу. Никола сделал невероятное усилие над собой и стянул с себя кольчугу. Теперь стало намного легче. Богатырь пролез в проход до половины. Каждое движение давалось ему с невероятной болью. И всё же Николай полз, превозмогая себя. Из последних сил он подтянулся и свалился в просторную подземную комнату. Именно здесь когда-то хранились сокровища Змея Горыныча. Теперь уже назад пути не было, выбраться из колодца богатырь не смог бы. Силы оставляли его, он чувствовал, как теряет сознание. Но умереть здесь, на половине пути было для него сейчас хуже всего. Дальше проход был шире, но всё равно нужно было ползти, а сил уже не оставалось. С каждым ползком Никола всё сильнее хотел остановиться и отключиться. О чём он думал в тот момент, проползая через темноту со смертельной раной в животе? Трудно сказать, но больше всего он хотел выбраться отсюда, а для этого у него была только одна дорога - вперёд. И Никола Северянин всё ближе подбирался к проходу. Вот он уже выбил часть стены, скрывающую проход, вот он уже оказался во рву. Снова началось кровотечение, казалось, что сил уже ни на что остаётся. Самое противное было в том, что казалось, что вместе с кровью наружу выходят и испражнения.
  Никола лежал на спине и смотрел в небо. Теперь оно было уже совсем светлое, наступило утро. Вот теперь можно было и умереть. Никола не помнил, сколько пролежал вот так на спине, глядя в небо, но тут он почувствовал, что у него есть силы на последний рывок. Рывок к чему? Зачем? Он не мог себе ответить. Богатырь знал лишь, что если не будет идти к цели, то непременно погибнет. И Николай принялся поднимать эту невероятно тяжёлую лестницу, от которой у него из живота полезли кишки. Но богатырь заправил их обратно, как заправляют рубаху в штаны, и полез наверх. Он выбрался из этого рва, он выбрался из этого проклятого города. Но что дальше? Никто его не ждал здесь, он был совершенно один. И тут Никола увидел плывущие по реке лодьи. Видение ли это во сне или реальные корабли? Если это видение реально, то не было никаких сомнений, что на кораблях плывёт Евпатий со своими богатырями. Нужно было его остановить. И Николай, согнувшись вдвое, шатаясь, побежал к реке. Но силы вскоре его подвели, и он рухнул на землю. Богатырь мог только ползти, он дополз о самого берега, но корабли продолжали плыть.
  - Евпа... - прохрипел он, набирая в грудь воздуха, - Евпатий!
  Маленькие птички от страха поднялись из камышей и разлетелись по сторонам. Только эхо отозвалось на крик Николая. Он слышал журчание воды и продолжал хрипло проговаривать имя своего товарища. В глазах его темнело, богатырь чувствовал невероятную, невиданную усталость, ему уже ничего не хотелось, кроме смерти. Но тут он почувствовал, что кто-то поднимает его и куда-то несёт. Это были богатыри. Они пристали к берегу, Евпатий был среди них.
  - Что случилось? - спрашивал он, и взгляд его был полон скорби и сочувствия.
  - Упыри, - произнёс Никола, отгоняя наступающую мглу, - они захватили город, они напали внезапно. Их впустил Зиновий, хотя на самом деле он Пафнутий, но нас самом деле он Змей. В общем, он вождь упырей.
  - Змей в городе?
  - Да, после того как Микула рассорился с Никитой и ушёл из города, я увидел, как к нам через колодец пролезли чародеи. Мы схватили Змея Горыныча, а следующей ночью в городе уже появились упыри. Я ждал тебя, Евпатий, я не ушёл с Микулой, решил дождаться тебя. Если бы я ушёл с ним, возможно, всё бы обернулось совсем иначе. Но ты должен жить. Микула ждёт тебя недалеко от Змейгорода, он обещал дождаться тебя, но в городе оставаться не захотел.
  Лицо Евпатия наполнилось скорбью. По кусочкам он собирал у себя в голове слова Николая, пытаясь сложить их в целую картину.
  - Расскажи мне про Зиновия, - произнёс, наконец, он.
  - Он может менять лица как маски. Я никогда не видел ничего подобного. Он вурдалак, но мы не распознали его, он всех провёл. Он убил Пафнутия, он забирает себе лица тех, кого убивает. Он забрал себе лицо Змея.
  - Значит, Ратмир уже мёртв, - с печалью заключил Евпатий.
  - Возможно, но он забрал у него не человеческое лицо, а лицо трёхголового чудовища. Он сам Дьявол. Уходи отсюда, Евпатий, уводи людей. Этот проклятый город уже не спасти, спасай же себя.
  Темнота теперь заполонила всё пространство, и Николай стал слышать странные звуки. Ему казалось, что он плывёт в воде, тело его стало лёгким, журчание успокаивало. Богатырь видел свет, и ему было невероятно хорошо, уже не здесь, а где-то совсем далеко. Боль отступила, появилось ощущение невероятной свободы. Но глаза его были уже пусты и смотрели в никуда. Никола Северянин был мёртв, его сердце не билось, Евпатий закрыл его безжизненные глаза.
  - Скоро увидимся, брат, - проговорил богатырь. Сердце его наполнилось ненавистью, он поднял взгляд и увидел впереди неприступные стены города Змея.
  ГЛАВА 21.ГОРОД ВАМПИРОВ.
  Теперь Змейгород полностью находился во власти вурдалаков. Впервые за всю свою историю со времён смерти своего бога Сервы Адюльтера кровососы взяли город. Гордости их вождя не было предела. Ещё ночью они отступали, и их вождь в облике Зиновия был очень озадачен тем, как ему справиться с остатками богатырей. Решение пришло внезапно, и вурдалак отправился в острог, где находилась Ольга и ещё один, куда более важный пленник - Змей Горыныч. В эту ночь Ратмир не мог заснуть, он слышал крики, доносившиеся с улицы. Если бы в город пробралась лишь горстка упырей, то всё давно уже закончилось бы. Видимо, вурдалаков было слишком много, и богатыри не справлялись с этой внезапной напастью. Ратмир нервно кусал губы и всматривался в небольшое окошко. Его город умирал, терзаемый кровососущими монстрами. Всё, что он так долго создавал, теперь погибало. Симаргл. Коварный бог обещал Ратмиру силу и защиту, он вёл его всё это время, но, как выяснилось, вёл в пропасть. Языческие боги коварны и циничны. Ратмиру говорили об этом. Он помнил, как в Новгороде валили идол Перуна, изваляли его в грязи и кале. Язычники плакали, а потом идол заговорил человеческим голосом. Чёрные чары, которые теперь так хорошо были ведомы Ратмиру, тогда повергли богатырей в ужас. Языческие боги лишь используют людей, как игрушки. Ратмир силился вспомнить христианские молитвы, которые заучивал в монастыре. Змей дремал, и человек теперь ужаснулся тому, что натворил, когда коварный змей владел им. 'Это был не я, - говорил себе Ратмир, - я не мог всего этого совершить. Столько крови, столько насилия. О Боже, сумеешь ли ты простить меня, сумеешь ли исцелить от заразы Змея? Но я уже исцелён. Руны на стенах заставляют зверя дремать. Почему же так гадко на душе? Не потому ли, что я уже превратился в Змея, так сросся с ним, что перестал быть собой?'. Внезапно засовы заскрипели и на пороге показалась фигура мужчины.
  - Ну, здравствуй, Хранитель Тайны, - произнёс внезапный гость.
  - Кто ты? - удивился Ратмир, - ты знаешь моё имя?
  - Конечно, так же, как и ты знаешь моё. Купец Зиновий. Так меня величали до недавней поры.
  - Ложь, - отвечал, прищуриваясь, пленник, - я вижу твою ауру, Многоликий. Ты не купец, ты вообще не человек.
  - Узнал меня, я давно ждал этой встречи.
  - Что ты сделал с Никитой и с богатырями?
  - Они ещё живы, но скоро я разделаюсь с ними.
  - Будь ты проклят, ты всё продумал.
  - О да, Змей Горыныч, я продумал всё до мелочей. Вы - волшебники ведь любите пренебрегать мелочами, считая себя слишком высокими натурами для этого. А мы, упыри, не боимся быть мелочными, не боимся рутинной работы. Я помогал и тебе и твоим врагам, чтобы вы уничтожили или ослабили друг друга. Я долго не мог придумать, как помогать тебе, не встречаясь с тобой лично. Но ответ пришёл сам собой. Пафнутий. Колдун, взятый в плен богатырями. Он не был упырём, но всё это время служил мне.
  - Умно, это ведь Пафнутий, когда мы его схватили, передал мне, что моё золото храниться ещё там, где я его оставил, ты сделал это специально, ты хотел, чтобы я попал в ловушку.
  - Верно. А потом он сбежал, когда на твоих людей напали упыри. Ты надеялся, что он мёртв, ведь все в той засаде погибли. Тогда бы все думали, что тебя нет в живых, ты легко бы проник в город и осуществил свой замысел. Богатыри за меня сделали мою работу, мне же осталось лишь прийти и прикончить их всех.
  - Будь ты проклят! - бросил ему Ратмир, и почти забытая, звериная ярость стала подниматься внутри него, но затем вырвалась наружу истерическим, полным безумия смехом. -А я уже начинал сомневаться, что ты существуешь. Проклятый демон, который властвует тайно, правит, всегда оставаясь в тени, меняя лица, как маски. Ты провёл всех. Где ты взял столько денег?
  - Деньги.... У купца Зиновия их было много. Но деньги - это же такая мелочь по сравнению с моей великой целью. Я принёс людям мир и счастье. Я пришёл, чтобы окончательно положить конец войнам, боли, самой смерти. Весь мир идёт к этой цели, и я лишь его послушное орудие.
  - Ты лжец, вурдалак. Ты не знаешь, что такое счастье. То, что счастье для одного, для другого - печаль. То, что для одних мир, для других - война.
  - Знать - это не мой удел. Мой удел - вера, слепая вера в то, что мы, упыри, можем сделать всех людей счастливыми. Если бы не эта вера, думаешь, я прожил бы так долго в тени? Мне бы захотелось иметь своё лицо, захотелось бы любить, петь, радоваться. Я бы вышел из тени и непременно погиб бы. Я менял лица, я предавал и прятался, я забыл своё лицо и своё первое имя, я почти забыл уже лицо Сервы Адюльтера - моего бога. Но я всегда помнил одно - все должны стать упырями. Пить кровь, потреблять всё, что даёт мир, получать все возможные удовольствия от жизни. Все должны быть равны, все люди должны быть братьями. И ради этой цели я долго жертвовал своими упырями. Помнишь Талмата и Госту? Сильнейшие вурдалаки. Я обратил их. А Гарольд. Каким он мог стать слугой нашей великой цели. Я приносил их в жертву, я предавал их, и всё ради своей цели. И ради этой великой цели я принесу ещё одну великую жертву. Я убью тебя, Змей Горыныч, я выпью твою кровь без остатка и сам стану Змеем.
  - Этого не может быть, - проговорил Ратмир, тщетно пытаясь собраться с мыслями, - Симаргл не позволит.
  - Даже Симаргла можно провести, если знать, как. Я живу уже много веков на этом свете. Я знаю, зачем Сорочинский Мастер создал свой клинок, знаю его истинное предназначение. Если я убью тебя этим мечом, я заберу всю твою силу. К сожалению, меч пока ещё у Никиты. Но даже если я выпью немного твоей крови, часть твоей силы перейдёт ко мне. Этого хватит, чтобы уничтожить всех их и завладеть мечом.
  Последние слова Зиновий произнёс не своим, но уже знакомым Ратмиру голосом. В одно мгновение лицо его изменилось, плечи увеличились в размере в два раза, купец значительно увеличился в росте, на лице появилась густая рыжая борода. Теперь перед Ратмиром стоял богатырь Гарольд и ухмылялся своей привычной презрительной ухмылкой.
  - Ты не сможешь забрать мою силу, - всё ещё не сдавался Ратмир, - кровь оборотней ядовита для упырей. Если ты покусаешь меня, мы погибнем вместе.
  - Я не говорил, что покусаю тебя. Будислав, Красибор.
  В темницу вошли два упыря. Один из-за густых бровей был больше похож на филина, второй своим видом напоминал хорька. Второй, которого именовали Красибором достал из складки одежды острый кинжал и ударил им по руке чародею. Ратмир почувствовал острую боль, кровь обильно хлынула из раны. Другой, которого именовали Будиславом, поднёс к струящемуся потоку серебряную чашу. Кровь быстро наполнила сосуд, и упырь передал его Гарольду. Вождь вурдалаков достал какой-то флакон и пролил в чашу его содержимое.
  - Отлично, - проговорил Гарольд, - теперь твоя кровь очищена. Тот, кто мне мешал, тот мне поможет, то, что должно было меня убить, сделает меня всемогущим.
  И с этими словами он прикоснулся к чаше губами и принялся пить. Будислав же принялся заботливо перевязывать рану Ратмиру.
  - Зачем ты помогаешь ему? - прорычал Красибор, - он всё равно нам не нужен.
  - От того, что он должен умереть не значит, что он должен страдать, - отвечал Будислав. - Почему его смерть должна быть мучительной?
  - Ты жалеешь этого мальчишку? Ты размяк как тюря, Будислав.
  - Довольно, - властно гаркнул на них Гарольд, - сейчас не время для споров. Змей пока останется жив. Я забрал его силу, но не всю, а только часть. Чтобы получить всю его силу, я должен убить его чародейским мечом, его мечом, а меч пока ещё у Никиты Кожемяки.
  - Мы идём в атаку? - спросил Красибор.
  - Да, собирайте всех, кого успеете. Но не всех, кто здесь есть. Хватит и немногих. С моей новой силой можно одолеть хоть целую дружину.
  С этими словами Гарольд покинул темницу, вслед за ним ушёл и Красибор. Но Будислав задержался. Он как-то странно всматривался в лицо Ратмира, будто пытался в нём что-то разглядеть.
  - Твоего отца звали Вышеслав? - спросил вдруг он.
  - Да, ты знал его?
  - Знал, ты похож на него.
  Лицо Будислава расплылось в странной зловещей улыбке. Ратмир не понимал, чему так радуется вурдалак, но не успел он спросить, откуда ему знаком отец Ратмира, как тот исчез за дверью. Дверь закрылась, засов скрипнул, и Ратмир снова остался во тьме, наедине со своими вопросами без ответа. Он старался не впадать в отчаяние и не терять присутствия духа, но всё же одиночество и темнота высасывали из него остатки мужества. Чародей чувствовал своё бессилие, с Никитой Кожемякой он ещё мог бы как-то договориться, но с этими существами договориться было невозможно, они были из другого мира, дикие как звери и коварные, как чародеи - настоящие порождения дьявола. В одиночестве Ратмир взывал к Симарглу, но Страж Времени безмолвствовал, руны на стенах полностью ограждали пленника от связи с миром мёртвых и Лукоморьем, так же, как стены темницы зарывали для него мир живых. И только мысль о Агнии и маленьком сыне грела чародею сердце. Но Ольга была права, сын его будет намного слабее отца, он был лишь на четверть чародей и на три четверти человек. Видимо, на этот раз Ратмир проиграл, уже ничего не могло его спасти.
  Вождь упырей снова сменил лицо, став Пафнутием. Он ликовал, мысленно он был уже властителем мира, а Ольга была его женой. Но прежде нужно было ещё много сделать, и вождь упырей направился в бой мимо дома Фёклы. Трое богатырей сами загнали себя в ловушку, уничтожить их было просто. Пафнутий хотел сделать это сам, чтобы испробовать свои новые возможности в теле Змея. Прежде, чем в этом теле он пойдёт в бой против основных сил богатырей, он должен был убедиться, что способен самостоятельно управлять этой силой. Но вождь упырей был разочарован. Он не мог извергать пламя, не мог использовать чары воды и не мог летать. У Змея он забрал лишь трёхглавое тело, которое хорошо служило для устрашения, но им невероятно сложно было управлять. Пафнутий с трудом перенёс ту схватку, но богатыри смогли его ранить, а Никола Северянин даже срубил одну из его голов. После этого вождь начал терять силы и вынужден был принять человеческий облик. Пока упыри в отместку уничтожали вторую семью Николая, вождь пытался собраться с силами, но всё было бесполезно. Пафнутий вдруг отчётливо понял, что в эту ночь он уже больше не сможет сражаться. И он призвал к себе двух своих верных людей.
  - Будислав, Красибор, я не смогу больше сегодня вести вас в бой. Но именно сегодня Змейгород должен перейти под нашу власть. Другого шанса у нас не будет. На рассвете многие покусанные обратятся в упырей, и вряд ли они будут нашими друзьями. Поэтому вы должны вести упырей без меня. Уничтожьте богатырей, во что бы вам это ни стало.
  - И кто из нас будет главным? - спросил Красибор.
  - Не всё ли равно? Вы же не войско, и вам не нужно делать ничего сложного, вы должны просто прийти и убить. Я вскоре наберусь сил и уже в следующую ночь снова стану собой. Но помните, меч Сорочинского Мастера, что сейчас у Никиты Кожемяки, должен достаться мне. Каждый, кто прикоснётся к нему, будет убит.
  - Мы поняли тебя, владыка, - произнёс Будислав.
  - Тогда ступайте, сделайте, что должны.
  И упыри снова пошли в атаку. Пафнутий же остался терпеливо ждать их возвращения. В самый ответственный момент он не мог контролировать их действий, и это очень его беспокоило. Вурдалакам нельзя было доверять, предательство было неотъемлемой частью их существа. Уже много раз в истории могущественные упыри создавали свои армии и добивались больших успехов, но каждый раз их губило предательство своих сородичей. Последним таким царём вурдалаков был царь-Кощей, известный как Кощей Бессмертный. Пожалуй, ему даже Пафнутий уступил бы в силе, но бессмертного Кощея предали сами упыри, и пленили волхвы, когда поняли, что его невозможно убить. Но вот всё закончилось, и вождь упырей отправился на поле боя. Некоторых богатырей Красибор оставил в живых. Он любил мучить пленных, питаясь их кровью по нескольку дней. Пафнутий осторожно перешагивал через тела убитых. Лица их были искажены в гримасах ужаса. Иные уже следующей ночью проснуться упырями. Тело Никиты Кожемяки было далеко, будто он не участвовал в последней схватке с упырями. Богатырь лежал на животе, и Пафнутий не видел его лица. Близился рассвет, звёзды исчезали с синеющего неба, и вождь вурдалаков принялся лихорадочно искать меч Никиты. Он перевернул мёртвое тело воеводы, осмотрел тела, лежащие рядом. Клинка нигде не было. Пафнутий разглядел на руке у Никиты след от укуса. Возможно, уже следующей ночью можно будет спросить у самого воеводы, куда он подевал свой меч в своей последней битве. Но и здесь Пафнутия ждало разочарование, при ближайшем рассмотрении он увидел у Никиты колотую рану в области сердца. Богатырь либо сам проткнул себя своим чародейским мечом, либо попросил кого-то это сделать. Но где же был его меч?
  - Красибор, Будислав! - воззвал вождь упырей. На его крик пришёл только Красибор. Лицо его и борода были перепачканы в крови и окрашены в красный цвет.
  - Где меч Сорочинского Мастера? - спросил Многоликий.
  - Не знаю, владыка, я не брал его.
  - А где Будислав?
  - Не знаю, он куда-то исчез, видимо, крови богатырей ему показалось мало, и он решил полакомиться кровью местных.
  - Это на него не похоже, он не любит убивать. Приведи ко мне пленных.
  Красибор выполнил приказ, и вскоре перед Пафнутием предстал Семён Гривна и другие богатыри, которым не посчастливилось выжить и попасть в плен.
  - Где меч, что был у Никиты? - спрашивал вождь. Но богатыри молчали.
  - Кто поможет найти мне клинок, тот получит свободу, даю слово, - пообещал Пафнутий.
  - Я видел, как один упырь забрал что-то у Никиты, - заговорил Семён Гривна.
  - Кто это был?
  - Я не знаю вас по именам. Но он один из первых шёл в атаку, рядом с ним.
  И Семён указал на перепачканного в крови Красибора.
  - Будислав. - Проговорил лишь вождь.
  - Он предал нас, владыка?
  - Да, это он забрал меч.
  - Но, это значит, что ты теперь не сможешь убить этим мечом Змея, и мы не получим бессмертия. За что мы жертвовали жизнями? Неужели мы не сможем вернуть всех убитых?
  - Мы найдём Будислава! - Яростно прокричал Пафнутий, - он не мог уйти далеко, а сейчас нам пора в укрытие. Восходит Солнце, а я ещё слишком слаб, чтобы защитить нас от его света. Если Будислав не сможет спрятаться, то следующей ночью он уже будет без сил, и мы легко найдём его.
  И вскоре Змейгород опустел. Дневной свет осветил вчерашние проделки упырей, и это была воистину ужасная картина. Горы трупов, особенно на центральной площади, забрызганные кровью стены, застывшие в гримасах ужаса лица. Местные жители, которым довелось пережить вчерашнюю ночь, были так напуганы, что не выходили из своих домов. Они не смотрели за хозяйством, не гнали коров на пастбища, птиц не выпускали из сараев, и теперь вся эта домашняя живность кричала во все голоса на весь город. Иные же животные бродили по городу среди мёртвых человеческих тел. Казалось, только домашний скот и птица были свидетелями того, что когда-то в Змейгороде кипела жизнь. Но теперь всё было кончено, теперь городом правили мёртвые.
  ГЛАВА 22.КРАСНЫЙ ЗМЕЙ.
  Ольга ночевала в остроге. Дубовую лавку ей застелили пуховой периной, но всё это было напрасно: девушка за всю ночь так и не смогла сомкнуть глаз. Всю ночь с улицы доносились крики ужаса и боли. Упыри терзали простых жителей. А где-то далеко, в городской крепости вурдалаки разделывались с семьёй Никиты Кожемяки. Эта мысль настойчиво преследовала Ольгу, и она вновь и вновь представляла, как её младший братик умирает от рук этих монстров.
  - Монстров не бывает, - говорила ему как-то Ольга, когда маленький Ваня боялся засыпать, - если они когда-то были, то богатыри уже всех их истребили.
  - Но зачем тогда папа снова уехал на войну? - не сдавался мальчик.
  - Эта последние монстры, после них никого не останется. И они далеко, они никак не могут оказаться у тебя под кроватью.
  - А упыри?
  - Упыри никогда не заходят в города, они не нападают на большие поселения людей.
  Ольга совсем недавно стала частью семьи Никиты, но его дети уже успели к ней сильно привязаться. И вот теперь они должны были быть замучены жестокими монстрами, теми самыми, которые никогда за всю историю не проникали в города. И Ольга ничем не могла помочь своим близким. Но почему именно здесь, именно с ней случилось невозможное? И что теперь ждёт её впереди? В один миг Ольга лишилась всего, и теперь внутри у неё образовалась пустота, которая всё разрасталась и разрасталась, будто стремилась разорвать ей сердце, разорвать её на части. Девушка молилась, чтобы в этот момент рядом с ней был хоть кто-то, но никого не было, она была совершенно одна, во власти монстра. В какой-то момент она стала думать о том, чтобы покончить с собой, но в темнице у неё совершенно не было никакой возможности для этого. С рассветом ей принесли еду: кувшин молока, кусок хлеба и несколько отварных яиц. Странно, но упыри готовили пищу и не редко питались так же, как простые люди, хоть и не брезговали сырой плотью. Кровь была для них не столько едой, сколько источником силы, поддерживающим их молодость и неуязвимость. Если какой-то упырь смог бы отказаться от человеческой и животной крови, то вскоре начал бы стареть, как простой смертный, раны его стали бы заживать так же быстро, как у простого смертного. А спустя время он умирал, но даже мёртвое тело вурдалака тлело очень медленно, и стоило напитать его кровью, как оно могло вернуться к жизни.
  И всё же, вурдалаки могли обходиться без еды и сна по несколько суток. Но, несмотря на это, сегодня днём их вождь устроился спать. Он потерял много сил и до следующей ночи должен был опять стать прежним, чтобы настичь Будислава. Пока же за главного в Змейгороде остался Красибор. Когда-то он так же был чародеем, даже колдуном из клана Змея, теперь, как ему казалось, он стал сильнее, чем был. Но Красибор видел слабость своего вождя и всё больше начинал сомневаться в успехе их предприятия. Почему Будислав предал вождя, ведь он всегда был верен ему? Красибор считал его своим другом и был очень удивлён тем, что его сородич ничего ему не рассказал о своих намерениях. Что-то здесь было не так. Возможно, Будислав почувствовал, что вся их жертва напрасна, что им всё равно не достичь цели и не попасть в Змейгород. На Сорочинской горе, в подчинении Змея ещё оставались чародеи и наёмники. Кто знает, где они находились сейчас и знали ли о том, что происходит в городе? В любом случае, их стоило опасаться. И, возможно, Будислав разглядел эту опасность лучше других. Красибора одолевали сомнения. Закутавшись в балахон, защищающий от солнечных лучей, вурдалак даже выходил на улицу и поднимался на городскую стену. Солнце слепило его, и он почти ничего не видел, и всё же, его слух и его нюх подсказывали ему, что никакой опасности поблизости нет. Здесь пахло только мертвечиной. Но была ещё река, на берегу которой стоял Змейгород. Враг мог подобраться сюда на лодках. Как бы в подтверждение этих слов после полудня Красибор снова поднялся на стену и вдруг почувствовал и даже увидел какое-то движение на реке. Это были корабли, они приближались. Вот от чего так спешно убежал Будислав. Вурдалаки никогда не нападали на города, не следовало и теперь нарушать этого векового запрета. Красибор спустился вниз и принялся будить своих сородичей. Много спутников ему не было нужно, это привлекло бы внимание, достаточно было дюжины упырей. Красибору не пришлось их долго искать и уговаривать. Вурдалаки пошли за ним к потайному ходу и вскоре исчезли из города. Но нашлись и те, кто не поддались на уговоры и поспешили сообщить вождю о предательстве Красибора. Когда вождь поднялся с постели, было уже поздно: изменники покинули город. Но теперь к Змейгороду приближался неизвестный враг. Корабли уже подошли к портовым воротам. Это были торговые ладьи, их было слишком мало. Если ворота им откроют упыри, очевидно, они сбегут и приведут с собой подмогу. Если не впустить, они так же заподозрят неладное.
  - Спрячьтесь и ждите меня, - приказал вождь, а сам отправился к воротам.
  Гости были похожи на купцов. Впереди них шёл Евпатий, одетый в коричневую кожаную тунику, из всего оружия он имел лишь кинжал на поясе. Другие богатыри и торговцы были одеты так же легко и не были вооружены. Лёгкая добыча. Ворота стали медленно открываться, перед гостями стоял лишь один человек - Пафнутий.
  - Милости просим, - проговорил колдун, слегка поклонившись.
  - А ты здесь какого чёрта? - спрашивал Евпатий, - где Никита, где Николай, где все?
  - Их нет... в городе.
  Но богатыри замешкались и не спешили входить в город.
  - Вы будете входить или нет? - закричал Пафнутий. Он чувствовал, как нарастает жажда крови у затаившихся упырей, и скоро они потеряют какой-либо самоконтроль. Наконец, богатыри, тревожно оглядываясь по сторонам, вошли вовнутрь. Те, что шли последними, тащили с собой какой-то сундук с товаром. И вот все оказались в городе, ворота со скрипом захлопнулись за их спинами, а по бокам возникли отвратительные рожи закутанных в балахоны упырей. Вурдалаки спрыгивали с крыш, их было больше, чем гостей, они окружали, богатыри попали в засаду.
  - Так, значит, это правда, - проговорил Евпатий, - город захвачен упырями.
  В следующее мгновение богатыри открыли свой сундук, там оказались мечи и луки со стрелами. В мгновение ока они вооружились, под туниками обнаружились кольчуги. Первый же упырь, что решил наброситься на Евпатия, лишился головы от удара его меча. Но тот без головы стал кидаться во все стороны, будто нападал, будто ещё был жив, когти его впились в лицо Евпатию. Богатырь вскрикнул и почувствовал страшную боль, его товарищи разрубили упыря на куски. Лицо Евпатия было перепачкано в крови. Вурдалаки ринулись в атаку, но они были слабы, почти ничего не видели от Солнца, как слепые котята натыкались на вражеские клинки и в один миг погибали. Богатыри погибали, но побеждали. Вождь вурдалаков сражался в облике Пафнутия, он уже набрался сил за ночь, но пока экономил их. Когда вурдалаков осталось совсем мало, часть богатырей снова открыли портовые ворота. Теперь там стояло целое войско богатырей, во главе которого стоял Микула Селянинович. Богатыри вылезали из трюмов кораблей, приплывали на новых кораблях. Пафнутий разрубил набросившегося на него богатыря и бросился бежать. Он должен был разбудить всех своих упырей, все свои силы бросить в атаку. Вскоре с горсткой упырей перед портовыми воротами было покончено. Евпатий перевязывал свою тяжёлую рану.
  - Как ты? - спросил его Микула.
  - Этот сукин сын хотел выколоть мне глаза. Наполовину это ему удалось.
  И действительно, левый глаз у Евпатия теперь был закрыт, из него текла кровавя слеза, другой глаз ещё видел, но бровь над ним так же была разорвана и кровоточила. Понадобилось время, чтобы перевязать больной глаз и остановить кровь.
  - Ты сможешь сражаться? - спросил Микула.
  - Ты спрашиваешь, смогу ли я погибнуть с достоинством? Думаю, смогу. Не самая лучшая смерть, конечно, но, в конце концов, какая разница.
  - Я послал гонца в Новгород, - отвечал Микула, - скоро сюда прибудет подмога. Но мы должны сделать, всё что в наших силах.
  - Ты уже говорил, Микула. Я ничего не имею против того, чтобы сдохнуть сегодня здесь. В конце концов, мы умрём, пытаясь сдержать порождения Сатаны, на том свете нам это, думаю, зачтётся.
  - Тогда хватит зализывать свои раны, пойдём, сразимся на последок.
  И они снова пошли в атаку, только теперь куда большим числом. И всё же, их было меньше, чем во власти Никиты Кожемяки, а упырей теперь было больше, чем тогда. Весть о врагах в городе быстро разлеталась по Змейгороду. Упыри стали вылезать из своих нор, щурясь от солнца. Ольга слышала, как упыри, что должны были охранять её в темнице, бросились бежать. Она поняла, что готовиться битва. Для неё это был шанс сбежать. Ольга с силой толкнула дверь и к собственному удивлению обнаружила, что дверь открыта. Вурдалаки даже не стали утруждать себя и закрывать засовы. Они не боялись, что пленница сбежит. Ольга не верила своему счастью, но, когда она взглянула в окно, её снова постигло разочарование. Упыри были совсем рядом, их было слишком много. Возможно, они плохо видели на солнце, но их нюх не изменял им, и Ольга не смогла бы пройти мимо них не замеченной. Решение пришло к ней внезапно и как-то само собой. Девушка нашла связку ключей на столе и принялась открывать двери темниц в остроге. В одной из таких темниц на цепи сидел изнеможенный пленник. Было видно, что с ним обращались гораздо хуже, чем с пленницей, даже если не учитывать, что он был прикован цепями к стене, не мог прилечь или сесть, мог только повиснуть на своих цепях. На руке у него была пропитанная кровью повязка, не были посуды для еды или для воды, солома на полу воняла мочой.
  - Это ты? - поднял голову Ратмир и печально натянуто улыбнулся.
  - Мой отец мёртв, - проговорила Ольга, крепко сжав губы, чтобы не заплакать, - мои родные погибли. Поможешь мне сбежать из этого проклятого места и отомстить упырям?
  - Конечно, если освободишь меня от цепей.
  - Отомсти им всем, убей и всех, - гневно проговорила девушка.
  - Вряд ли я сейчас на это способен. Я должен буду принять образ Змея, но я очень слаб, и я потерял свой меч.
  - Прошу тебя, сделай это ради меня.... Ради своей семьи.
  - Хорошо, думаю, попробовать стоит. Давай же, сними с меня эти проклятые цепи.
  Недолго подбирая ключи, Ольга освободила его от оков. Ратмир упал на колени, он совсем обессилел. Было очевидно, что в эту ночь он так же не спал. Ольга встала на колени рядом с ним, она прикоснулась к его лицу.
  - Пожалуйста, прошу тебя, - взмолилась она. Глаза её были полны страха и надежды. Ратмир снова улыбнулся своей печальной улыбкой, которой улыбаются люди, пережившие великие скорби, которые всегда должны делать над собой усилие, чтобы заставить себя улыбнуться. Опираясь на Ольгу, чародей стал подниматься на ноги. Он нуждался в её помощи ещё больше, чем она в его. И всё же Ратмир был полон решимости дать бой врагу. В коридоре он взглянул на стену и снова улыбнулся. Никита не знал, что значит его амулет чем тот служит, а потому просто повесил его рядом на гвоздь, как игрушку. Ратмир потянулся к нему, слово утопающий, хватающийся за соломинку. Когда амулет оказался у него на шее, Ольга невольно отшатнулась, почувствовав поднимающуюся в Змее силу. Ратмир снова чувствовал ярость, но видел всё не как во сне. Он не спал, он всё осознавал. Впервые змеиная ярость его была холодной. Глаза Ратмира позеленели, как и спина, покрывшаяся чешуёй. Он был красив и уже не пах мертвечиной, как в прежние времена.
  В это время богатыри уже дошли до центральной площади. До сей поры упыри разбегались от них или, пытаясь нападать, погибали. Но теперь они перестали отступать и остановились. Здесь были почти всех их силы, пополнившиеся из числа местных жителей и некоторых богатырей. С болью в сердце богатыри обнаружили своих бывших братьев в одном ряду с упырями, в их числе был и скандинав Сигват. Впереди всех с мечом стоял колдун Пафнутий.
  - Нас больше, чем вас, - произнёс он, - вы проиграете, и вы знали это, так зачем же вы пришли сюда?
  - Тебе не понять, вурдалак, - произнёс Микула Селянинович, сжимая в руке острое копьё, - богатыри к бою!
  И вот два войска двинулись друг на друга. Теперь богатыри и упыри сражались при свете солнца. У людей было преимущество, пользуясь слепотой своих врагов, они принялись окружать вурдалаков. Богатыри сражались как в последний раз, даже Евпатий, слепой на один глаз, не давал врагам подобраться к себе и лично насадил на копьё упыря. Микула же раскидывал вурдалак как медведь гончих собак, рубил и колол, и всё старался пробраться к Сигвату. Богатырь предал свою веру и стал упырём, предатель не должен был жить. Сигват словно почувствовал, что богатырский старшина пытается подобраться к нему и обернулся как раз в тот момент, когда копьё уже устремилось ему в бок. Бывший богатырь был перепачкан крови, кольчуга на нём была изорвана, но ещё защищала его тело. В руке у Сигтвата было только копьё, он сражался без щита. Он с лёгкостью ушёл от удара Микулы и атаковал в ответ, но промахнулся. Упырь плохо видел, он был почти слеп. Богатырь нанёс удар и пробил грудь вурдалака. Сигват повалился на землю, корчась от боли. И тут все услышали свирепый звериный рык. Пафнутий снова принимал облик Змея. Красный Змей с чёрным пузом рычал во все три свои звериные пасти. Богатыри оторопели и ужаснулись. Сигват поднялся на ноги, рана его была не смертельна. Микула снова атаковал его, вслед за ним, презрев свой страх, в атаку ринулись и другие витязи. Сигват разил копьём с невиданной скоростью, но попадал каждый раз по щиту. Красный Змей сбил своим хвостом сразу пятерых богатырей и одному из них вцепился зубами в глотку. Евпатию вдруг сделалось дурно, и он с трудом удержался на ногах. Упыри не преминули этим воспользоваться и набросились на него. Вятич выронил копьё и упал на землю. В руках у него остался только щит. Евпатий закрыл свою голову и руки, чтобы враг не смог его покусать. Разъярённый вурдалак уселся на нём и изо всех сил стал тянуть на себя щит. Богатырь ничего не видел и из последних сил удерживал щит в руках, понимая, что он - последняя преграда, отделяющая его от острых звериных клыков вурдалака. Но тут Евпатий вдруг почувствовал облегчение, упырь куда-то исчез. Богатырь оглянулся своим единственным глазом и увидел стоящего прямо над ним огромного трёхглавого Серебристого Змея. В одной из своих пастей тот держал шею умирающего упыря, в следующее мгновение он откусил врагу голову.
  - Ты живой? - удивился Евпатий, один из зелёных глаз устремился на него и заставил богатыря ужаснуться. Вятич постарался отползти как можно дальше, пока оборотень, одержимый жаждой убийства, не направил бы свой гнев на него. Серебристая грудь Змея надулась, из ноздрей повалило пламя, которое тут же охватило вурдалаков. Микула к этому времени уже несколько раз ранил Сигвата, но тот всё равно оставался жив. После очередной атаки упырь вдруг подпрыгнул так высоко, что тут же исчез из поля зрения и оказался позади богатыря. Микула оглядывался по сторонам, ища его взглядом и даже не догадываясь, что жить ему осталось лишь пару мгновений. Но тут он послышал позади себя какое-то движение и обернулся. Позади него Серебристый Змей с зелёной спиной выгрызал внутренности из Сигвата-вурдалака. Микула повернулся в другую сторону и увидел надвигающегося на него Красного Змея. Богатырь едва успел отбежать в сторону, как Змей оказался на том месте, где он только что стоял.
  - Ты не можешь летать, - проговорила или точнее прорычала одна из пастей Красного Змея, - для этого нужен меч.
  Зелёный Змей ничего не сказал, он был слишком зол для разговоров. Все три его пасти разом испустили пламя, Красный Змей опустил головы, чтобы защитить свои глаза и почувствовал, как плавиться его чешуя. А в следующее мгновение во все три его шеи вцепились три свирепых пасти Зелёного Змея. Враг прижимал Красного Змея к земле, и тот с трудом сопротивлялся этому. Евпатий уже не сражался, он с любопытством наблюдал за происходящим одним своим глазом. Красный Змей смог вырвать одну из своих шей из пасти врага и в свою очередь вцепиться в шею ему. Оборотни сопровождали свою схватку страшным рычанием. Богатырям и вурдалаком пришлось расступиться, чтобы освободить чудовищам место для схватки. И тут все увидели у Зелёного Змея кровь. Возможно, у Красного Змея тоже было кровотечение, но красная чешуя хорошо скрывала это. Наконец два Змея повалились на землю и покатились по ней клубком. Богатыри и вурдалаки едва успели расступиться. Когда клубок остановился, Красный Змей сидел сверху, прижимая Зелёного Змея к земле. Но тут все увидели, что в одной из своих лап Зелёный Змей держит копьё, которое пронзает Красного Змея. Три мощных струи пламени устремились в пасти Красному Змею, и тот заревел от страшной боли. Зелёный Змей отбросил его от себя в сторону и взял у мёртвого богатыря меч. Не успел Красный Змей опомниться, как сталь резанула одну из его шей, и та упала на землю. Обрубленная шея лихорадочно задёргалась, брызжа кровью. Две другие шеи так же безумно быстро извивались, пытаясь ухватиться зубами хоть за что-то, но вот и вторая голова слетела, как и первая. Из последних сил Красный Змей зарычал на весь город, но тут последняя пасть его слетела с шеи, и крик превратился в какой-то непонятный трубный вой, смешанный с хриплым журчанием. В следующее мгновение вместо Красного Змея все увидели обессилившего вождя вурдалаков, его лица менялись с невероятной скоростью. Он становился то Пафнутием, то Зиновием, то Гарольдом, то мусульманским воином, то прекрасной девушкой, то дряхлым стариком или даже ребёнком. Вурдалак становился всеми, кого он когда-либо убивал. Все эти маски, за которыми он скрывался много веков, избегая смерти, теперь ему не помогли.
  - За этими масками ты мог бы скрываться вечно, - прорычала одна из голов Зелёного Змея, - никто бы не смог тебя найти, если бы не твоя 'великая' цель.
  - Ты не победил, - произнесло существо, с бешеной скоростью меняющее лица, - я буду отмщён, останется ещё 11 верховных жрецов, они не слабее меня, и они разделаются с тобой. История неумолима, кто был ничем, тот станет всем.
  Но в следующее мгновение меч снёс с плеч говорящую голову. Какое-то время она ещё меняла лица, а потом это, наконец, прекратилось. Все увидели, наконец, настоящее лицо безликого упыря, которое было лишь человеческим черепом с живыми глазами. Увидев смерть своего вождя, упыри бросились врассыпную. Но теперь ничто не могло их спасти, богатыри и Змей Горыныч настигали их повсюду и продолжали истреблять до самого вечера, пока не был пойман и уничтожен последний вурдалак. Упырям отрубали головы и закапывали их отдельно от тела.
  - Не могу поверить, - радовался как ребёнок Микула, - мы выжили, мы победили.
  - Тебе-то легко говорить, - мрачно отозвался Евпатий, - а мне-то как жить теперь с таким глазом? Я рассчитывал умереть.
  - Прекрати, - обнимал его Микула, - ты ещё всех нас переживёшь.
  ГЛАВА 23.МИР.
  Лето подходило к концу. Миновал уже день Перуна, а, значит, вся нечисть теперь вернулась в воду, покинув на время этот мир. Погода стала пасмурной, свинцовые тучи нависали над городом. В Змейгороде было невероятно тихо. Те, кто выжили, ещё никак не могли оправиться от пережитого ужаса. В город прибыли все оставшиеся на Сорочинской горе чародеи, появился волхв Доброслав - верный советник Ратмира, жена воеводы - Агния с сыном Айратом на руках. Мёртвые были похоронены, улицы очищены. Богатыри не спешили уходить из города, они помогали наводить порядок и готовились к отбытию. Ольга готовилась отбыть с ними. Понемногу она стала приходить в себя. Теперь девушка совсем по-другому смотрела на Змея Горыныча. Благодаря нему закончился весь этот ужас и навсегда исчезли те, кто его устроили. Да, он был ужасным монстром, но всё же он был не лишён благородства. Он был злом, но только он мог остановить и победить ещё большее зло. Ольга стала понимать его сущность, всю его миссию и уже начинала восхищаться им. Особенно в тот день, когда она увидела смерть вождя упырей. В тот вечер она упала в постель и прорыдала несколько часов. Ещё совсем недавно Ольга обрела отца, которого ждала так долго, чтобы теперь снова его потерять. Но Ратмир отомстил за него, он восстановил справедливость, и теперь её непреодолимо влекло к нему. И вот теперь, готовясь к отъезду, она думала, что меньше всего хочет оставлять Змейгород. И однажды Ольга рассказал об этом Ратмиру.
  - Мне некуда идти, - говорила она, - и я боюсь отсюда уходить. После того, что я видела, Змейгород теперь мне кажется самым безопасным местом на Земле.
  - Возможно, так и есть, - отвечал ей Ратмир, - упыри нарушили вековой запрет, теперь они могут нападать на города. Где-то по земле бродят ещё 11 монстров, под стать убитому вождю. Но здесь не безопасно. Я утратил свой меч, он давал мне власть над молнией и позволял летать. Я стал слабее, чем был. Но всё же я смогу убить вождё поколения упырей и непременно должен уничтожить остальных. Они буду искать меня, чтобы отомстить, и чтобы выжить.
  - Может ты и прав, - отвечала Ольга, пряча взгляд, чтобы не смотреть ему в глаза, - но нигде я не буду чувствовать себя так безопасно, как рядом с тобой.
  - Так и оставайся со мной, - отвечал ей Ратмир.
  - Как я могу? Я же дочь Никиты Кожемяки. Колдуны и чародеи не примут меня.
  - Примут, если ты станешь моей женой. Не бойся, это ни к чему тебя не будет обязываться. Вряд ли я смогу когда-либо ещё полюбить, дважды я уже любил, и оба раза всё заканчивалось большой бедой. У меня есть ребёнок, и я люблю его, а полюбить женщину я едва ли смогу. Ты будешь жить отдельно, и, если захочешь, всегда вольна будешь уйти. Я никогда не прикоснусь к тебе, если ты этого не захочешь.
  - А если захочу? - посмотрела ему в глаза Ольга, и взгляд её был полон нежности, которую прежде мало кто у неё видел. Она прикоснулась к лицу Ратмира, он отвёл лицо.
  - Оставайся, а там посмотрим, - проговорил он, уходя из комнаты.
  И Ольга осталась, став его второй женой. Вскоре после этого богатыри и чародеи сели, наконец, за столы переговоров. Обе стороны слишком долго откладывали переговоры, но откладывать было больше нельзя. Первым говорил Ратмир, и все повторяли сорвавшееся с его уст слово 'мир'. Доброслав огласил условия мира:
  - Официально Змейгород остаётся Змеиной заставой, здесь смогут проживать богатыри, но не очень много. Мы будем защищать границы новгородской и русской земли от упырей. Но посадником и воеводой Змейгорода навечно объявляется Ратмир Вышеславич. Так же Ратмир получает звание князя, что значит, что свой титул и привилегии он сможет передавать по наследству.
  - Князь на это не пойдёт, - возражал Микула Селянинович.
  - Пойдёт, - возразил Ратмир и щёлкнул пальцами. По его сигналу в палату занесли большой сундук, полный сокровищ.
  - Отвезёте это князю, - произнёс воевода, - как дань моего уважения и подтверждение моей преданности Новгороду.
  - И ещё кое-что, - добавил Доброслав, - во время сбора дани князь с дружиной объезжает все заставы и останавливается там на погост, пока его люди собирают дань из окрестных сёл. В Змейгороде он этого делать не будет. Мы сами будет отвозить ему дань с этих земель на любой погост, на какой он велит.
  - Слишком много просите, - возражал одноглазый Евпатий, - князь не согласиться.
  - Думаю, Вольга сможет его уговорить, - возражал ему Ратмир, - ведь он и сам когда-то был оборотнем, он не понаслышке знает о том, как опасны могут быть вурдалаки.
  - Мы попробуем, - отвечал Микула, - а теперь давайте поговорим о том, что нам сказать в Новгороде про Никиту? Что он предал нас, предал богатырей и князя?
  - А что сейчас говорят в Новгороде? - спросил Ратмир.
  - Разное болтают, - отвечал Евпатий, - в основном ерунду всякую про то, как вы с Никитой заключили мир и пропахали межу, поделившую ваши владения.
  - Пусть все так и считают, что у нас мир. Пусть думают, что Никита получил плату и вернулся домой.
  - Он заставлял Пафнутия приносить людей в жертву Перуну, - неистовствовал Микула, - вступил в сговор с упырём, пошёл против княжеской власти.
  - С него уже не спросишь, он мёртв. А благодаря нему мы уничтожили одного из 12-ти сильнейших упырей в мире. Когда-нибудь я истреблю и остальных.
  - Хорошо, пусть будет так, - согласился Микула, и протянул свою огромную руку для рукопожатия. Ратмир ответил ему. Так был заключён великий тайный союз между богатырями и чародеями. Древние враги примирились против врага ещё более древнего и страшного.
  Вскоре богатыри покинули Змейгород, но не все. Остались раненные, которые были пленены и измучены Красибором, вместе с ними был и одноглазый Евпатий. В день гибели вурдалаков несчастных нашли изнеможёнными и едва живыми. Среди них был и Семён Гривна, уже ни раз доказывающий свою невероятную живучесть. Упыри кормили и поили своих пленных, но время от времени делали на их телах надрезы, чтобы добывать оттуда кровь. Были и раненные из отряда Микулы Селяниновича, которые не смогли отбыть. Князь, поддавшись уговорам Вольги, удовлетворил все условия договора со Змейгородом, но прислал две сотни богатырей на заставу. Со временем город становился всё богаче и могущественней. Им правил триумвират, состоявший из Евпатия, Доброслава и Ратмира. Доброслав, представлявший волхвов, примирял между собой колдунов и богатырей. Змейгород стал единственной заставой, которая была создана для борьбы с вурдалаками, единственным местом, в котором колдуны, волхвы и богатыри действовали заодно. Ратмир создал союз, который прежде считался невозможным, это делало вождя счастливым. Человеческое начало в нём заключило союз со змеиным, и всем хотелось верить, что этот союз не порушится никогда.
  Часть 3
  'Жизнь - это источник радости, но всюду,
  где пьёт толпа, родники отравлены'
  Ф. Ницше 'Так говорил Заратустра'
  ГЛАВА 1. БУДИСЛАВ
  Он гнал во весь опор, пока конь не покрылся мылом и не вывалил наружу язык. Несчастный скакун был измотан и обессилен. Наконец, всадник сжалился над животным и спешился. Сухость во рту, ломящая боль в костях, которые стали привычными за все эти годы, говорили о том, что он уже давно не пил крови. Но Будислав не обращал на это внимание. С нервной дрожью он достал из мешка тёмный свёрток и развернул его. Здесь солнечный свет отражался от гладкой стали меча, не знающего себе равных. Клинок Сорочинского Мастера. Только богам ведомо, на что способен этот меч, но даже того, что узнал Будислав, было достаточно для того, чтобы круто изменить свою жизнь. Столько лет он был упырём, столько лет он жил среди этим мерзких созданий, которых он так презирал, один вид которых вызывал у него тошноту! Столько раз Будислав хотел порвать с ними, бросить всё и уйти. Но они бы нашли его и разорвали на части. У вождя были на него планы, и эти планы нельзя было нарушать. Повергнуть Змея Горыныча, чтобы завладеть мечом Сорочинского Мастера. Однажды Будислав поведал об этом мече своему вождю, и заразил его идеей завладеть им. Он знал, что меч у кого-то из клана Змея, и потому все усилия упырей были направлены на то, чтобы уничтожить клан Змея. Яд хорошо помог им в этом. Они отравили вождя Усыню, после этого клан распался на три клана, затем один из трёх распался на два и т. д. Столько лет упыри выжидали и наблюдали, столько лет они осуществляли свои коварные планы. Они брали в заложники крестьянских детей, чтобы подчинить их отцов своей воле. Так они подчинили и разбойника Синегуба. Они всегда действовали в тени, всегда нападали со спины, осторожно, коварно, организованно. И вот теперь Будислав смотрел на зеркальную поверхность меча и видел в ней лицо, похожее на филина, с густыми хмурыми бровями и широкой челюстью. Его лицо. Гладко выбритое, морщинистое, но без единого седого волоса на голове, не смотря на возраст.
  Будислав бы очень стар, и воистину он имел не меньше прав на этот клинок, чем Змей Горыныч. Когда-то он был чародеем, и не просто чародеем, а настоящим мастером оружия. Он работал на Сорочинской горе. Прежде она была лишь простым холмом, но, когда сюда пришёл тот, кого все знали под именем Сорочинского Мастера, а жители горы просто называли владыкой, они превратили холм в неприступную крепость. Здесь они ничего не могли бояться. На них нападали упыри, нападали чародеи и людины. Одни приходили за кровью, другие за рабами, третьи - за золотом. Все терпели неудачу. Когда Сорочинский Мастер был уже очень стар, он передал управление мастерской двум своим великим ученикам - Вышеславу и Будиславу. Иногда они советовались с владыкой, но большую часть времени он теперь находился один, пытаясь создать нечто, что, по его словам, ещё никто не видел в чародейском мире, нечто совершенное по своей разрушительной мощи. Будислав и Вышеслав - каждый по-своему помогали в этом владыке. Каждый из них приложил руку к созданию последнего творения Сорочинского Мастера, но кроме них больше никто к этому не допускался. У подножия горы находились селения зависимых людей. Они занимались здесь земледелием и за это платили жителям горы плодами своих трудов. Здесь были женщины, дающие ласку и отдохновения мастерам Сорочинской горы, которым нельзя было иметь жён. Они рожали детей-полукровок, которые хоть и не были полноценными волшебниками, но были очень полезны мастерам. Но вскоре жители этих сёл расселились отсюда. Постоянные набеги врагов не давали им покоя.
  Теперь у сорочинских мастеров появился сильный и коварный враг - чародей Вахрамей. Вахрамей был так же оружейником, но очень плохим оружейником. Он занимался не только изготовлением оружия, но и оборотничеством, и прочими низкими чарами, и потому не имел большого мастерства, но имел большую зависть к Сорочинскому мастеру. Однажды Вахрамей заключил опасный союз с упырями и их вождём, царём-Кощеем. Царь-Кощей же обрушил весь гнев своих вурдалаков и всю свою силу на Сорочинскую гору. Но даже тогда сорочинские мастера смогли выжить. Будислав и Вышеслав выкрали дочь волшебника Вахрамея - Авдотью и увезли её на Сорочинскую гору. Она стала их заложницей и гарантией их безопасности. Ту ночь Будислав навсегда запомнил, будто это случилось вчера. Тогда он впервые встретил эту роковую женщину. Она носила кожаные штаны и ездила верхом на коне, что тогда было явлением невиданным для женщины. Её длинные русые волосы доставали ей до лопаток, а когда она ехала, развевались не хуже конского хвоста. Она была прекрасна, но вся красота её была вызовом мужскому полу. Даже в её лице были какие-то мужские, грубые черты. Лукаво прищуренные глаза, плотно сжатые губы. И всё это сочеталось с нежным музыкальным голосом. Страсть, которая овладела тогда Будиславом, внушала ему стыд и страх перед этой женщиной. Но вот она лежала связанной в повозке, уносящей её по направлению к цели.
  - Сорочинский Мастер не должен знать о том, что мы сделали, - говорил Будислав.
  - Что сделано, то сделано, - отвечал Вышеслав, - старику придётся смириться.
  - Нет. Я говорил уже с ним об этом. Он сказал, что запрещает нам похищать дочь Вахрамея. Если мы нарушим его запрет...
  - Ты поделился с ним нашими планами? О боги, Будислав, чёрт тебя дёрнул за язык.
  - Теперь будет лучше, если мы спрячем её, - продолжал Будислав. - В селе под горой много пустующих домов. Поселим её там, пристроим к ней прислугу, и владыка ничего не узнает.
  - Твой план рассыплется, как только Вахрамей пришлётк старику гонца с требованием выдать его дочь.
  - Этот гонец всё равно попадёт сначала к нам. И мы прикончим его прежде, чем владыка о чём-то узнает.
  - Хочешь убивать, находясь в тени? Как же я ненавижу тайные убийства. А тем более убийства гонцов. По-моему, ты перегибаешь палку, Будислав. Мужчина не может опускаться до подлых убийств, подлость - это удел слабых.
  - И это ты мне говоришь о слабости? Да о твоих слабостях ходят легенды! Сколько уже у тебя детей-полукровок?
  - У меня только один ребёнок, насчёт остальных я не уверен, что они мои.
  - Это ли не слабость? Иметь столько любовниц, плодить на свет полукровок, расточать свою чародейскую силу на такие мелочи.
  - Моя чародейская сила ни на каплю не убывает от этого, - не сдавался Вышеслав, - Напротив, женская ласка делает мои чары более светлыми. А вот тебе бы не помешало завести любовницу, хотя бы одну. А то ведь так однажды и станешь колдуном. Будешь действовать всегда в тени. Тёмные чары. Так недалеко и до упырей докатиться.
  - Тьма так же полезна, как и свет. В тени совершаются вещи не менее великие, чем на свету.
  - Но менее благородные. То, что совершается при свете дня, не может быть подлым.
  И всё же Вышеслав вынужден был согласиться с планом Будислава и поселить дочь Вахрамея под горой. Там, где она была похищена, они оставили записку её отцу. Теперь Сорочинская Гора была в безопасности, теперь царь-Кощей им не угрожал. Но Будислав не доверял своему старому другу. Он считал, что женщины - это слабость Вахрамея, и потому будет лучше, если тот будет держаться подальше от Авдотьи. Вахрамей не возражал, хоть и отметил, что девица очень хороша собой и непокорна. С того дня к Авдотье заходил лишь Будислав. Он проверял, хорошо ли прислуга обходиться с ней, и насколько покорна ведёт себя пленница. Но пленница была непокорна. По сути, она была ещё дитя, ей было всего 16 лет, но сколько дерзости, сколько злобы было в этом прекрасном ребёнке! Своими коготками она расцарапала лицо слуге и попыталась убежать. Её схватили и связали, при это она успела укусить двоих. Когда пришёл Будислав, он лежала связанная на полу. Увидев чародея, она зарыдала. Когда Будислав вошёл, он увидел не злобную волчицу, про которую ему рассказывали, а невинное дитя, плачущее и беззащитное.
  - Мне сказали, ты хотела убежать? - говорил Будислав, доставая свой кинжал. Авдотья с замиранием сердца наблюдала за тем, что он будет делать.
  - Отсюда нельзя сбежать, - наклонился чародей и стал перерезать ей верёвки. - наши слуги боятся упырей, как огня. Они помнят ту собачёнку, что спустил на нас твой отец. И потому они лучше погибнут, чем позволят тебе уйти. Ты - залог нашей безопасности.
  - Я не хотела уйти, - отвечала девушка, когда, наконец, освободилась от верёвок, - я лишь не хотела терпеть присутствия этих рабов.
  - Они не рабы. Это у колдунов есть рабы, у твоего отца есть рабы, у нас, волшебников, есть просто зависимые люди.
  - А в чём разница?
  - Рабы равны друг другу, наши зависимые люди не равны нам и не равны между собой тоже.
  - По мне, это тоже рабство, - противилась ему Авдотья, но уловила на лице чародея хмурый взгляд и сбавила тон, - я не хотела бежать отсюда. Иначе я бы попала к своему отцу. А у него мне было бы даже хуже, чем здесь.
  И её слова попали в цель. Лишь на одно мгновение по лицу Будислава пробежало выражение сочувствия, и скрылось за маской угрюмости. И всё же, он сочувствовал ей.
  - Ты выкрал меня от отца. Я лишь благодарна тебе за это. Лишь об одном я прошу тебя, чародей. Приходи ко мне почаще. Не позволяй этим рабам прикасаться ко мне, не позволяй им меня связывать. Я хочу, чтобы ко мне прикасался лишь ты, истинный, чистокровный чародей. Если будет так, как я говорю, я не буду пытаться сбежать.
  Последние слова вдруг вызвали в Будиславе странное, не знакомое ему чувство, сковывающее ему живот. Волна страсти на миг охватила его тело. Авдотья была так прекрасна. Она смотрела на него милыми глазами, полными слёз, она умоляла его и лишь одного его в целом свете считала достойным прикасаться к себе.
  - Хорошо, я распоряжусь, - отвечал Будислав. - Но не называй их рабами. Запомни, есть большая разница между рабов и зависимым человеком.
  И чародей стал ходить к ней чаще, как и обещал, и очень скоро ему это стало нравиться. Авдотья была как малое дитя, хоть и очень высокомерное дитя. Зависимых людей и полукровок она не считала за людей, но зато перед Будиславом краснела и начинала запинаться. Вся её гордость, вся её уверенность куда-то исчезала. Авдотья начинала улыбаться, и на всём свете не было ничего милей это улыбки. Начинала рассказывать ему разный приятный бред из детства, расхаживала перед ним в своих кожаных штанах с обнажённой шеей и плечами. И она всегда приятно пахла. О, видимо, только настоящим ведьмам был ведом секрет хороших запахов, но этот запах был воистину волшебным. Лёгкая ненавязчивая сладость цветочных ароматов, казалось, несла с собой саму стихию нежности и любви. Стихию, прежде неведомую угрюмому чародею. Будислава тянуло к ней, и вскоре он началбояться этой тяги. Чародей перестал к ней ходить. Он перестал покидать Сорочинскую гору, погрузился с головой в работу. В эти дни Будислав помогал владыке ковать его клинок.
  Но едва прошло две недели, как к нему прибежали слуги, присматривающие за Авдотьей. Её поведение снова стало несносным. Она снова пыталась сбежать и перерезала себе вены. От этой новости сердце сжалось у Будислава. Он почти бегом ушёл с Сорочинской горы, позабыв обо всём на свете. Когда он распахнул двери избы, то увидел её. Он не сказал ей ни слова, она тоже молчала, а затем просто набросилась на него и страстно впилась губами в его губы, а после обняла его, положив голову ему на грудь. Теперь Будислав горел огнём изнутри, огнём неведомой страсти, а глаза его наполнились слезами нежности. Теперь он понял все слова Вышеслава, понял, как напрасно столько лет он отказывал себе в тех удовольствиях, что признавал его друг. Она была пленницей, ей нельзя было доверять. Но Будислав видел перед собой лишь своего товарища Вышеслава, познавшего блаженство, ему неведомое. Почему одному можно, а другому нельзя, почему одному всё, а другому ничего? И Будислав прикоснулся к её лицу, стал гладить её, как до этого гладил лишь собак и котов, но теперь гораздо нежнее. И она ластилась к нему, слово кошка, обнимала его всё крепче, тяжело вздыхала. В конце концов Будислав поднял её на руках и отнёс в постель. Они стали любовниками. Чародей познал страсть, которую прежде не понимал. Ему хотелось жить, ему хотелось быть отцом. Его любовь была запретной, его возлюбленная была дочерью врага, но чародея Сорочинской горы это не останавливало. Страсть захватила его, и он уже не думал, как долго это продлиться и чем может кончится. Снова и снова Будислав убегал с горы в маленькую избу в селении у подножия, и снова засыпал в одной постели с голубоглазой красавицей, после долгих часов страстного блаженства. А утром уходил обратно на гору. Так продолжалось снова и снова, изо дня в день. Но так не могло продолжаться вечно.
  ГЛАВА 2.ВЫШЕСЛАВ.
  В тот день Будислав работал до самой полуночи. Владыка не отпускал его, ему нужен был помощник. Всё уже было готово, и теперь осталась лишь заключительная часть изготовки мощнейшего оружия. Будислав наносил удары тяжёлым молотом по волшебной стали, и на его глазах эта сталь преобразовывалась в нечто совершенное и невероятно опасное. Сорочинский Мастер, не смотря на возраст, был ещё очень крепок телом. Из-под кожаного фартука были видны кубики пресса на животе, мускулистые руки, держащие щипцы, напрягались при каждом ударе молота и в те моменты казались воистину огромными. Но возраст всё равно давал знать о себе. Лицо Владыки уже было покрыто морщинами, борода почти полностью стала седой. Наконец, они закончили, меч был готов.
  - Ещё немного, и дело будет сделано, - улыбался Сорочинский Мастер. - Теперь я подержу его в мёртвой воде, наложу на него ещё немного чар, и мой великий замысел будет завершён. После этого Кощей Бессмертный перестанет быть бессмертным.
  - Ты создал этот меч, чтобы убивать упырей, владыка? - спрашивал Будислав, переводя дух после напряжённых часов работы.
  - Не только. Я вложил в него силу и мудрость веков. Он может гораздо больше, чем просто ранить бессмертного упыря. Тот, кто будет обладать им, сможет один сражаться с целой армией. Что ж, Будислав, ты очень помог мне. Ступай, тебе нужно отдохнуть, да и мне тоже.
  Чародей, едва держась на ногах, вышел из пещеры. Но как только он оказался на свежем воздухе, сил у него поприбавилось. Почти бегом он стал спускаться вниз. Теперь все мысли у него были лишь об одном: помыться в бане и насладиться лаской своей возлюбленной. К счастью, всё это можно было сделать в одном месте. К избе, в которой жила Авдотья, примыкала баня. До неё Будислав дошёл довольно быстро. Но никто не вышел его встречать. Здесь было подозрительно тихо. Чародей затаился и опустил руку на эфес своего меча. Осторожно он приоткрыл дверь и тихо-тихо стал расхаживать по дому. Вероятно, Авдотья уже спала, хоть он и просил её дождаться его, предупреждал, что придёт поздно. Будислав зашёл в спальню. Милый ангел спал в постели, даже в полумраке была видна её нежная кожа лица и плеч, обнажённая грудь, к которой хотелось прикасаться руками и губами. Но она была ни одна. Рядом с ней лежал другой человек. И это был обнажённый мужчина. Какое-то время Будислав стоял неподвижно, словно статуя. Он думал, что глаза обманывают его, что тьма издевается над ним. Но чем больше он всматривался, тем больше убеждался, что это не обман зрения. Со скрежетом Будислав достал из ножен свой меч, и спящие пробудились.
  - Будислав! - испуганно прокричала Авдотья. Но тот уже поднёс острие меча к шее пробудившегося мужчины и с ужасом для себя узнал в нём знакомое лицо.
  - Ты? - прокричал он полный неистового гнева. Сердце болело и готово было разорваться, но ярость, поднимающаяся из недр его души, позволяла стоять на ногах.
  - Ты не посмеешь убить безоружного, - проговорил мужчина голосом Вышеслава.
  - Тогда я убью тебя вооружённого. Бери свой меч, одевайся. Сейчас ты умрёшь.
  - Будислав, не дури, я не знал....
  - Одевайся! - повелительно прокричал Будислав и рубанул мечом по кровати, едва не задев вскрикнувшую Авдотью.
  И Вышеслав спешно принялся натягивать штаны, надел рубаху и кожаные сапоги. Будислав ждал его на улице, полная луна хорошо освещала землю, на которую сегодня должна была пролиться кровь одного из бывших друзей, а, может, и их обоих.
  - Ты спятил, Будислав, - послышался голос Вышеслава. - Да, она - наша пленница. Но она же женщина.
  - Я любил её, - отвечал Будислав, не поворачивая головы. - А она обещала быть верной мне.
  - Что? Она - дочь нашего врага.
  - Я знаю, для тебя женщина - это игрушка. Ты можешь спать с ней, и не любить её. Но я так не могу.
  - Она мне ничего не сказала про вас.
  - Ты отнял у меня самое дорогое. И за это я убью тебя.
  - Ты не слушаешь меня.
  Но в следующее мгновение Будислав уже набросился на него. Вышеслав успел пригнуться, и сталь меча пронеслась у него над головой. В ответ он кольнул мечом, и если бы его противник не выгнулся, слово вопросительный знак, то непременно был бы ранен в живот. Будислав снова нанёс удар, и их мечи со звоном столкнулись друг с другом. Он наносил удар за ударом, Вышеслав же отражал все атаки и отступал. Иногда он атаковал в ответ, но его противник умело отбивался и снова атаковал. Будислав торопился, он чувствовал, что после тяжёлого рабочего дня у него осталось не так уж много сил. Руки с трудом поднимали меч, в то время как Вышеслав орудовал клинком с большей лёгкостью. В конце концов Будислав стал выдыхаться. Последняя его атака закончился тем, что Вышеслав сделал ему подножку и свалил на землю. Ногой он отбросил меч своего врага, и острие своего меча приставил к его шее.
  - Глупец, ты чуть не убил меня из-за девчонки, - проговорил Вышеслав.
  - Ненавижу тебя, - прошипел, слово змея Будислав.
  - Убирайся на гору, пока я тебя не покалечил.
  И Будислав ушёл. Полный отчаяния, униженный и разбитый. Но он пошёл не на гору. Он шёл всё дальше и дальше на север, в тёмную чащу леса, и, видимо, сам не знал, куда держит путь.
  - Как же я испугалась, - подошла к Вышеславу Авдотья, - ты - мой герой, ты спас нас.
  - Закрой рот, - прорычал на неё Вышеслав. - Ты не сказала мне, что спишь с Будиславом. Из-за тебя я потерял друга.
  - Милый мой, мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой.
  Но Вышеслав словно не слышал этих слов. Он размахнулся и тыльной стороной ладони нанёс ей сильный удар по лицу. Авдотья пошатнулась, но не упала. Лицо её тут же покраснело, губа разбилась в кровь, видимо из-за золотого перстня с аметистом, что носил на пальце Вышеслав.
  - Убирайся вон, дрянь, - властно произнёс чародей. - Ты добилась своего, ты свободна.
  - Мой отец отомстит за меня. Он убьёт вас всех.
  - Передай своему отцу, пусть приводит сюда все свои силы и захватит своего кощея. Теперь он нам не страшен. Владыка почти закончил работу над своим мечом-кладенцом. С этим оружием мы прикончим вас всех.
  С этими словами Вышеслав направился на гору. С одной стороны, он был даже рад, что Будислав понял наконец прелесть женской ласки. Нужно было найти ему женщину, замену Авдотье, но сейчас это сделать было очень непросто. Все женщины, что жили у подножия горы, давно разъехались. В их числе и та, что была матерью единственного ребёнка, которого Вышеслав признал своим сыном, который был назван Ратмиром. Он был ещё малым ребёнком, но внешние сходства с отцом были видны всем. Те же черты лица, тот же цвет глаз, цвет волос.
  Вскоре Будислав вернулся на Сорочинскую гору и тут же отправился к владыке. Он предложил мастеру свою помощь, просил дать ему как можно больше работы. Ему нужно было забыться, работа была лучшим способом. Вышеслав искал повода примириться со старым другом, но Будислав игнорировал его и смотрел как на пустое место. Даже Сорочинский мастер заметил, что его первые ученики рассорились друг с другом, но он был слишком занят работой. Нужно было торопиться. У подножия горы снова появились упыри. Но теперь это был не царь-Кощей, а какие-то другие кровососы, называющие себя безголовыми. Ходил слух, что они поклоняются отрубленной голове своего вождя, тело которого куда-то пропало, и эта голова при помощи каких-то неведомых чар даже говорит с ними и отдаёт им приказы. Однажды Будислав решился спуститься с горы, чтобы разогнать эту мерзкую свору. Полдня дня он бродил с меченосцами в окрестностях горы, но так никого не встретил. Чародеи уже собирались уезжать, но тут один из них кого-то нашёл в чаще леса. Небольшой шалаш из веток был сделан очень искусно. Но больше одного человека здесь никто не смог бы жить. И вот жителя этого шалаша вывели на улицу, и Будислав узнал Авдотью.
  - Женщина, - удивились чародеи.
  - Ведьма, - уточнил один из них, - женщина без чародейских способностей не протянула бы в лесу с упырями ни дня.
  - Что будем с ней делать, Будислав?
  - Отведём её в посёлок у подножия, там я её допрошу.
  Будислав старался не выдавать своих эмоций. Любовь и ненависть, страсть и боль наполняли его. С трудом чародей сдерживался, пока, наконец, они снова не остались наедине. Будислав прикоснулся к эфесу меча, но не успел его достать: на его руку опустилась маленькая нежная рука. И снова этот чудесный запах вскружил ему голову. Этот запах сводил его с ума. Невозможно было передать, как он скучал по этому аромату, как у него сжималось сердце, когда ему казалось, что он чует что-то знакомое. Губы сами потянулись к её губам. Вскоре они снова оказались в постели. Как раньше. Никогда ещё Будислав не любил её с такой страстью, никогда ещё не хотел обладать ей так, как сейчас. Он не боготворил её так, как прежде, и потому в постели позволял себе больше, чем раньше. Целовал её там, где прежде не целовал, обнимал так, как раньше не обнимал никогда. Она была не против, ей это нравилось, а порой она даже хохотала от удовольствия и сжимала его в своих объятиях с неистовой силой. Но когда всё закончилось, Будислав словно пробудился ото сна, и ненависть снова переборола любовь.
  - Проклятая ведьма, - заговорил он, - ты предала меня.
  - Я не виновата. Вышеслав вынудил меня. Он хотел меня убить.
  - Ложь. Он бы не за что этого не сделал.
  - После того, как я отказала ему. Он сказал, что, если я ему не отдамся, он не пощадит меня. Я же была ваша невольница. Но теперь я свободна, и никто, кроме тебя не знает, что я здесь.
  - Я не верю тебе. Ты истинная дочь своего отца.
  - Тогда почему я не вернулась к своему отцу? Почему осталась здесь, не смотря на запрет Вышеслава? Я люблю тебя Будислав.
  - Я очень хочу тебе поверить. Но.... Нам нельзя быть вместе. Теперь я это понял. Уходи к своему отцу.
  - Он не примет меня. После того, что случилось.... Нет, скорее всего, он меня убьёт. Давай сбежим вместе, ты же не раб своего мастера, ты - свободный человек, чистокровный чародей.
  - Мы не выживем вдвоём, - отвечал ей Будислав, - если только....
  - Если только что?
  - Нет, ничего.
  Он уже был полностью одет и вскоре направился на гору. Вечером Сорочинский мастер собирал пир, на который приглашал всех своих чародеев, всех своих братьев. Это могло означать лишь одно: его величайшее творение было готово, и он готов был показать его миру. Небольшой свёрток принёс владыке слуга. Пока чародеи сметали со стола мясо и блины, запивая всё это вином, Сорочинский мастер достал меч, не знающий равного в своей искусности выполнения. И чародеи замерли от восторга.
  - Долгое время я пытался изготовить оружие, которое не знало бы себе равных на земле, - заговорил владыка, - которое концентрировало бы в себе силу трёх стихий: воды, воздуха и огоня. Вода тушит огонь, и потому до сих пор все считали, что невозможно объединить эти стихии в одном предмете. Но мне удалось это сделать. Я долго думал, какая сила примиряет огонь и воду. Что невозможно без воды и огня? Что питается от того и от другого, и при этом мощь его от этого не убывает, а только усиливается? И я нашёл ответ. Эта сила есть молния. Я смог покорить силу молнии и заключить в этот клинок. Оттого свой меч я называю Молнией. Он способен вызывать молнии и использовать их силу, в правильных руках при правильном использовании он позволит чародею сокрушать хоть целую армию врагов. Сила молнии глубока и чародеями ещё не изучена. Я многое узнал о этой силе, когда создавал этот меч, но не всё. А потому я и сам до конца не знаю, на что способен меч-Молния, но воистину сила его велика. Но я стар, и скоро, может быть, не очень скоро, но всё-таки однажды я уйду в мир теней. И тогда меч достанется тому, кому я передам право обладать им. Тому, кто станет вашим новым вождём и защитником и продолжит моё дело. Два верных ученика помогали мне создавать этот меч. Два чародея вложили в него почти столько же усилий, что и я. Но у меча может быть лишь один хозяин. И я выбрал этого хозяина, им станет Вышеслав.
  Отчего-то в сердце у Будислава кольнуло. Он видел, как Вышеслав с почтением встаёт из-за стола и говорит слова благодарности, но всё это было словно в тумане. Будислав чувствовал себя преданным и обманутым. Он вложил больше усилий в создание меча. Он работал как проклятый, он ковал его своим молотом. И снова всё достаётся Вышеславу, снова Вышеслав преграждал ему путь и лишал его всего. На Будислава было страшно смотреть, и его счастье было в том, что никто тогда не видел его лица. Все смотрели на Вышеслава и своего владыку. А Будислав ощущал страшное желание убить их всех.
  ГЛАВА 3.МЕСТЬ.
  На этом празднике мастеров Сорочинской горы Будиславу не было места. Лишь он один ходил хмурый как туча, в то время как все остальные радовались успеху своего владыки и тому, что им теперь ничего не грозит. Никто не понимал, почему Будислав там хмур. Лишь один человек в целом свете мог его понять - это Авдотья. Он любил её и ненавидел всем сердцем. Он превращался в её раба и ненавидел себя за это. И лишь одно было у него утешение, что это рабство является для него приятным. Будислав получал удовольствие, и в эти краткие минуты чувствовал себя живым. А затем Авдотья засыпала у него на груди, но прежде шептала ему на ухо то, что было у неё на уме. А на уме у неё было лишь одно - месть. Она хотела отомстить Вышеславу за нанесённое ей оскорбление. Но Будислав давно узнал от слуг, что та ночь была не единственной. Вышеслав спал с Авдотьей так же, как и Будислав, много ночей подряд. Когда не было одного, дочь Вахрамея ублажала другого. Те же самые слова, что говорила первому, то же шептала и второму. Те же объятия, те же поцелуи, те же сладкие стоны и изгибы тела. Сердце разрывалось у Будислава, и вот он уже вместе со своей ненавистной любовницей обсуждал план мести своему врагу.
  - Твой владыка тоже должен погибнуть, - твердила она.
  - Нет, он не виноват, Вышеслав одурачил его.
  - Он предал тебя.
  - А как быть с остальными? Они-то точно ни в чём не виноваты. Но они не позволят убить своего владыку.
  - Ты должен владеть этим мечом, Будислав, - говорила она, целуя его в шею, - только ты имеешь на это право. Ты это заслужил. Помоги моему отцу пробраться на Сорочинскую гору, и он наградит тебя по праву.
  Но Будислав с силой оттолкнул её, а затем водрузился на неё сверху и схватил за запястья, вглядываясь в её лицо. Красивое, милое лицо. Она улыбалась, она уже совсем не боялась его. И она была права. Страсть снова овладела Будиславом, и он вошёл в неё, как делал уже множество раз. А после она снова шептала ему на ухо свои грязные мысли. Предательство, измена. Но Авдотья хотела бежать с ним, она не хотела возвращаться к своему отцу. Но однажды она всё-таки вернулась. В тот день, когда Будислав дал своё согласие. Хотя, вряд ли это можно было назвать согласием. Он лишь кивнул головой в ответ, так как устал от её уговоров и просто хотел спать. Этого было достаточно, чтобы коварная змея, в которую он по несчастью был влюблён, начала действовать. Вскоре она сообщила Будиславу о решении своего отца. Вахрамей согласился передать Будиславу Молнию, если тот проведёт его людей на гору.
  - Нет, - сопротивлялся Будислав, - это грязное кровососущее животное не зайдёт на Сорочинскую гору никогда, покуда я жив.
  - Нет, Будислав, речь идёт не о Кощее.
  - А тогда о ком? Кого он хочет послать убить величайших мастеров оружия?
  - Богатырей.
  - Что?
  - Новгородские богатыри придут сюда, чтобы уничтожить вашу мастерскую. Вы поставляете оружие колдунам - их злейшим врагам. Чтобы обезоружить колдунов, богатыри хотят разделаться с Сорочинскими мастерами. Ты покажешь им тайную дорогу, а когда всё закончится, Молния достанется тебе. Для этого тебе нужно будет лишь собственными руками убить Сорочинского мастера.
  - Убить своего владыку? Он растил меня с юношества, он стал мне вторым отцом.
  - И он предал тебя! - капризно прокричала Авдотья. Её терпение кончалось, но всё же он смогла снова взять себя в руки.
  - Другого пути нет, милый мой. Иначе кто-нибудь другой убьёт его, и, если он сделает это чародейским оружием, он станет законным владельцем Молнии.
  - Пожалуй ты права, - согласился Будислав и в награду получил крепкий поцелуй. За ним последовал ещё один, затем другой. Множество поцелуев и объятий. Авдотья была благодарна ему, и её ласке в ту ночь не было конца.
  И вот Будислав уже пришёл в стан к своему недавнему врагу - Вышеславу и заключил с ним союз против тех, кого когда-то считал братьями. Он чувствовал, что творит что-то необратимое, что-то ужасное, но оправдывал себя своей целью. Когда он завладеет Молнией, уже никто не посмеет ему указывать. Он бросит вызов Вахрамею, он будет непобедим и увезёт с собой Авдотью туда, куда захочет. Ради этого стоило претвориться слугой Вахрамея, стоило терпеть насмешки от богатырей, пришедших из Новгорода. Тогда их возглавлял воевода Василий Буслаев. Могучий витязь был настоящим русским атлетом. Палица его была настолько тяжела, что никто, кроме него не мог её поднять и орудовать ей. Были с ним и другие его могучие товарищи, такие как как Костя Новоторжанин, Садко, Вольга. Ночью Будислав провёл их по тайному пути на Сорочинскую гору. И он с невероятным хладнокровием наблюдал, как погибают его товарищи, как разрушается всё, что прежде представляло для него такую ценность. Некоторых богатыри смогли схватить живыми, среди них был и старый Сорочинский мастер. Когда всё было окончено, Будислав направился в пещеру для своего решительного удара по врагу. Но тут яркая вспышка в небе на мгновения заставила его остановиться и замереть. Яркий огненный шар отделился от горы и унёсся далеко в небо, пока не стал едва заметным огоньком вдали.
  Будислав вошёл в пещеру, Авдотья была уже здесь. И в решающий момент она достала кинжал и пронзила им безоружного Сорочинского мастера.
  - Лишь один человек может обладать мечом-Молнией, - произнесла она, - и это мой отец.
  - Ты! - ни то прокричал, ни то прохрипел Будислав, - так это всё было ради него. Ты ничтожная змея, я убью тебя.
  Но богатыри не дали ему завершить свой замысел. Старый Сорочинский мастер, истекая кровью, хохотал над ними.
  - Молния не достанется Вахрамею, - произнёс он умирающим хриплым голосом, - все ваши усилия напрасны. Я уже передал права на меч другому человеку, и он уже очень далеко отсюда.
  - Вышеслав! - смекнул Будислав. - где Вышеслав?
  Он бросил свой меч и вырвался на улицу. Он осматривал каждое мёртвое тело, каждого своего недавнего брата, но Вышеслава среди них не было. Каким-то чудом ему удалось уйти. Через один из потайных ходов ушёл и Будислав. Ушёл ни с чем, раздавленный и уничтоженный. Всё, во что он верил, погибло, всё, что так ценил, превратилось в пепел. Чародей оглядывался назад и никак не мог понять, почему всё случилось так, а не иначе. И неужели это была лишь его вина? Нет, это была вина Авдотьи - подлой слабой женщины, которая стала отличным оружием в руках другого подлеца - своего отца. Слабые никогда не побеждают один на один, они всегда сражаются толпой против одного или просто в большинстве. Слабые всегда нападают со спины и с орудием идут на безоружных или на тех, кто вооружён хуже. Сорочинская гора была островком волшебников среди чародеев, давно забывших древнюю волшбу. Они были в меньшинстве, весь мир слабых подлецов и рабов был против них, и потому они проиграли. Так рассуждал Будислав, утешая себя, и тогда он решил продолжать жить дальше. Одиночкой, как и положено сильному. Он отправился к озеру Ильмень и поселился на одном небольшом полуострове. Здесь никто не мог нарушить его покой и одиночество. Так он считал, но он ошибся. Вскоре на полуостров прибыли разбойники. Они пленили Будислава, хоть и сохранили ему жизнь. Возглавлял этих разбойников некий Никита Кожемяка. Будислав сразу разглядел в нём чародейский дар. Никита был полукровкой, но из него можно было сделать неплохого ученика. Необходимо было лишь подчинить его своей воле. И Будислав удалился с Никитой в странствие. Почти год он учил его, но разбойник так и не покорился ему до конца. Будислав многому обучил его, он инициировал чародея. Но Никита всё равно не остался с ним. В то время уже началась война между Новгородом и кланом Змея. Никита рвался бой. Будислав отпустил его, взяв с ученика слово, что тот никогда не примет христианство. Никита пообещал ему, а затем Будислав покинул его.
  Снова он остался один, и теперь чародей решил начать поиски меча-Молнии и Вышеслава. До этого Будислав уже пытался вспомнить всё, о чём говорил с бывшим другом в последние дни их жизни на горе, о чём тот говорил с другими чародеями. Куда мог исчезнуть Вышеслав? И где он мог остаться незамеченным. Будислав несколько раз возвращался на Сорочинскую гору. Сначала вместе с Никитой, потом один. Его путь был долог. Многое успело произойти, пока Будислав тратил время на поиски. Богатыри потерпели поражение от колдунов, а Никита совершил свой поход на Новгород. После Кожемяка нарушил свою клятву, данную учителю и принял христианство. После этого он стал головой в Людином конце. И именно в это время следы привели Будислава в Новгород. Он торопился и не хотел видеть своего ученика. Лишь одну цель преследовал чародей. Он нашёл, наконец Вышеслава. Волшебник поселился прямо под носом у своих недавних врагов, в Людином конце, с той самой женщиной, которая когда-то была его любовницей и матерью единственного признанного им ребёнка. Теперь она стала его женой, водила сына в христианскую церковь и молилась. Будислав дождался, когда он в очередной раз уйдёт с сыном в церковь. Затем он тихо, не заметно пробрался в дом. За долгие годы он научился быть тихим и не заметным. Вышеслав был здесь. Увидев старого знакомого, он тут же встал с лавки.
  - Будислав? - не верил он своим глазам. - Ты ли это? Как же много в тебе нынче тьмы.
  - Оставь эти разговоры про свет и тьму для другого случая, - отвечал ему чародей. - Ты знаешь, зачем я пришёл. Долгие годы я никак не мог понять, как ты мог уйти с Сорочинской горы, ведь все тайные ходы по моему приказу были перекрыты. Но однажды я увидел интересное явление. Летящий огненный шар, совсем как то, что я видел на горе. Знаешь, как он назывался? Мне сказали, он называется - шаровая молния. Вот как ты улетел с той горы. Меч-Молния обладает такой силой, о которой я и не догадывался. Он позволяет чародею летать. О, как долго вы дурачили меня с владыкой, как долго унижали и предавали меня. Но теперь этому придёт конец. Теперь я заберу у тебя то, что принадлежит мне по праву.
  - В тебе много тьмы, Будислав, но не так много, как ты думаешь, - отвечал ему Вышеслав, - та девчонка вскружила тебе голову. Но ты не трус, я знаю, в тебе ещё много света. Нельзя отдаваться только свету или тьме, иначе они поглотят тебя. Вспомни, чему учил наш владыка, нужно сохранять равновесие. Ты давно потерял равновесие, но ещё можешь его найти.
  - Я убью всю твою семью, если ты не отдашь мне Молнию, - прервал его Будислав, сжимая кулаки.
  - Я не могу отдать тебе меч, - спокойно отвечал Вышеслав, - я продал его колдуну из клана Змея. И где он теперь, мне не ведомо.
  - Ложь. Ты не мог продать такой могущественный меч. Хотя.... Чтобы спрятать его от меня....
  - Не только от тебя, - всё ещё сохранял спокойствие Вышеслав, - тут заходил твой ученик-полукровка. Или кто он тебе, я не знаю. Никита Кожемяка. Откуда-то он знает про меч. Он тоже хотел его забрать.
  - Он мне уже никто. Он предал меня, нарушив данную мне клятву. Что ж, Вышеслав, раз так, то остаётся лишь один способ мне завладеть мечом.
  - Нет, Будислав, я знаю, ты не убьёшь безоружного.
  - Ещё как убью, - прорычал лишь Будислав и набросился на своего бывшего друга. Вышеслав попытался его оттолкнуть, но в следующе мгновение лёгкий деревянный ножик проткнул его прямо в сердце.
  - Этих чар ты не знаешь, Вышеслав. Это то, что открыла мне тьма, что открыла мне ночь.
  Будислав торжествовал, это была его победа. Вышеслав лежал мёртвый на полу. Рана его заросла за считанные секунды. Будислав брызнул ему на одежду каким-то отваром из флакона, и следы крови пропали. Теперь всё выглядело так, будто Вышеслав умер своей смертью. Не осталось ни одного следа насилия. Будислав спешно покинул дом. Теперь, где бы ни находилась Молния, он, став законным владельцем меча, должен был бы его найти. И Будислав ждал, прислушивался к миру чар, желая услышать там зов своего оружия. Но зова не было. Убийство Вышеслава почему-то не сделало Будислава владельцем меча. Это могло означат лишь одно, Вышеслав на момент смерти уже не был владельцем Молнии. Снова все усилия Будислава пошли прахом, снова он проиграл, и теперь он воистину был в отчаянии. Теперь у него не было никаких идей, никакой зацепки, которая приблизила бы его к месту нахождения вожделенного клинка. Казалось, это конец. Вскоре Будислав перестал принимать пищу. Теперь у него осталось лишь одно желание - поскорее умереть.
  ГЛАВА 4.МНОГОЛИКИЙ.
  И как раз в этот тяжёлый миг разочарования, Будислав, покинувший Новгород, попал в лапы к упырям. Мерзкие кровососы каким-то образом научились не бояться солнца и перемещаться днём, а не только ночью. В рваных одеждах, грязные, пахнущие гнилой плотью и кровью. Они смотрели на Будислава, как на еду. Упыри привели пленного чародея к своему вождю. На деревянном пне как на троне восседал самый главный упырь, закутанный в грязный плащ на голое тело, с сухой палкой в руке. Длинные волосы и борода его походили на змей, до того они были грязными и сухими. Будто на голове была грязная шапка. Упыри бросили Будислава к его ногам, ожидая великого зрелища - унижения сильного.
  - Ты - чародей? - спросил его вождь.
  - Да, - отвечал ему Будислав.
  - Откуда ты?
  - С Сорочинской горы.
  Некоторые упыри чему-то расхохотались, но вождь их был серьёзен. Будислав как мог старался не морщить нос и не выдавать своё отвращение к вони, исходившей от упыря. Но вождь специально усугубил этот запаха, когда немного приподнялся с пня и испустил вонючий газ. Услышав этот звук, упыри дружно захохотали. Теперь Будислав не удержался, и сморщил нос. Вождь этот тут же заметил.
  - Тебе не приятно? - спросил он с неподдельным любопытством.
  - Газ, что исходит из живота, ядовит для человека, - отвечал Будислав.
  В ответ на эти слова упыри не только засмеялись, но запрыгали на месте от смеха, а некоторые даже упали, схватившись за животы. Среди них были и женщины, но их грязные полуобнажённые тела не вызывали ничего, кроме отвращения.
  - Жаль, что ты раньше мне этого не сказал, - смеялся теперь и вождь, - а то бы я этим ядовитым газом травил бы чародеев.
  И снова неистовый смех, который так напоминал смех человеческий. Но тут вождь резко прекратил смеяться и толкнул Будислава своей палкой. Чародей упал на землю, но ту же поднялся, намереваясь наброситься на обидчика, однако другие упыри снова свалили его на землю.
  - Считаешь себя лучше нас, колдун? - спрашивал вождь, вставая со своего пня, - но почему тогда мы стоим на ногах, а ты лежишь на земле?
  - Потому что вас много, а я - один.
  - Вот именно. В нашем единстве наша сила. Каждый из нас сам по себе - никто. Я - никто, он - никто, она - тоже никто.
  - Сам ты никто, собака, - послышался в ответ грубый женский голос, и упыри рассмеялись ещё пуще прежнего.
  - Только вместе мы сила. Настоящая сила - это толпа, количество, масса.
  - И всё же, ты стоишь над этой массой, - поднимался на колени Будислав, - значит, ты выше них.
  - Я? Нисколько. Я вождь над ними потому, что более других являюсь никем. У меня нет даже имени, нет даже своего лица.
  И тут Будислав вдруг увидел нечто невероятное. Лицо безобразного вождя стало изменяться. Исчезла отвратительная борода и даже грязные волосы, вместо них появилось милое лицо юной черноокой красавицы с русыми волосами.
  - Не может быть, - поразился Будислав. - Ты - мастер, познавший тьму. Ты познал все тайны тени, тайну самой тайны.
  - О да, тайна и тень - это два из многих моих имён, - отвечал вождь упырей женским голосом. - Мы - упыри живём в ночи, действуем тайно. И вы, люди, не замечаете, как мы подчиняем ваш мир своей власти. Я настолько глубоко познал тьму, что перестал даже бояться солнца, и научил этому своих упырей. Ты заметил, что у них не торчат клыки? Они очень похожи на людей, при желании они могут слиться с толпой, и никто их не узнает, кроме специально обученных чародеев, в особенности - оборотней. Но оборотней становится всё меньше. Скоро их совсем не останется. Ещё лет 100, 200, и наступит наше время. Я уже прожил много веков, что мне стоит прожить ещё каких-то 100, 200 лет?
  - Мастер, прошу, научи меня, - взмолился Будислав, - я хочу постичь тьму так же, как постиг её ты.
  - Для этого ты должен стать одним из нас, стать упырём.
  - Что же, пусть будет так. Но я приму эту силу только от тебя.
  Многоликий вождь усмехнулся, а в следующее мгновение набросился на Будислава и под всеобщий хохот впился клыками ему в шею. Чародей почувствовал, как силы стремительно покидают его. Перед глазами проносились образы из прошлой жизни. Будислав видел Авдотью, представлял, как обнимает и целует её, видел Сорочинского владыку, Вышеслава, Вахрамея, богатырей. Но образы в его голове затухали, словно свеча, становились расплывчатыми и исчезали. Наконец, вождь отбросил тело чародея, как ненужную вещь. Будислав видел небо и кружащихся в безумном хохоте вокруг него упырей. Он умирал, и воистину это была ужасная смерть.
  Новая жизнь Будислава началась с тяжёлого вздоха. На улице уже давно стемнело, но теперь он неплохо видел и в темноте. Его пробуждение не сразу заметили. Но Будислав тут же пожалел о том, что стал так хорошо видеть. Он узрел ужасные оргии, в которые погрузились упыри под покровом ночи. Сам вождь пристроился сзади к стоящему на четвереньках упырю мужского пола, который сладко постанывал, когда вождь входил в него.
  - Красибор, - воззвал, наконец, Многоликий, - не стой же, давай, войди в меня.
  И упырь подчинился, пристроившись к своему вождю сзади. Будислав почувствовал отвратительный комок у горла и отвернулся. И всё же, теперь он был упырём, теперь он был одним из этих отвратительных существ. Когда оргия закончилась, вождь подошёл к пробудившемуся.
  - Добро пожаловать в вечную жизнь, - произнёс он. - Ты думал, я не заметил, как ты пробудился? Вовсе нет, я всё замечаю. Моя любовь к Красибору и упырям вызывает у тебя отвращение? Но это пройдёт. Ты просто ещё не познал этих удовольствий. А у нас, упырей, вся жизнь - это удовольствие. Запомни это, это наш первый урок. Кто не получает удовольствие, того изгоняют и убивают. Всё ради удовольствия.
  - Я понял, владыка, - отвечал Будислав.
  - Тебе нужно испить крови, а то, чего доброго, ещё подохнешь.
  И Будислава подвели к маленькому козлу, спящему на привязи возле дерева. Упырь набросился на него и испил его крови. Кровь заструилась по его жилам, Будислав снова почувствовал себя живым. Животное недолго сопротивлялось, его копытца ещё дёргались, когда упырь отошёл он него. Когда козёл пытался блеять, выходило лишь нелепое булькание в раненном кровоточащем горле. А потом он издох.
  - Вот так-то лучше, - проговорил вождь. - И запомни, Будислав, у нас все равны, все братья. Так завещал нам наш бог - Серва Адюльтер.
  - Серва на латыни значит раб, кощей?
  - Да, кощей, не этот самозванец, которого назвали бессмертным. Кощей Бессмертный возомнил себя царём, возомнил, что он не равен другим, хотел быть выше других, за то и поплатился смертью. А ведь называл себя бессмертным. Слабак. Силён лишь то, кто как все. Будь как все, и ты будешь непобедим.
  - Но ведь это же трусость.
  - Забудь, чему тебя учили прежде! - прокричал вождь, - здесь нет трусов. Сенрва Адюльтер - наш бог дал нам великую истину, и мы верим в неё беспрекословно. В этом заключается наше великое знание. Тот, второй Кощей - это лжец и самозванец.
  Теперь Будислав начинал понимать смысл слов упырей и почему бог упырей и Отец Поколения называл себя кощей. На Руси кощеями называли самую низшую касту населения, прислугу, или рабов. Кощеи прислуживали в домах, но зачастую не имели даже имён. Словосочетание 'бог-Кощей' было языковым извращением, как и все слова упырей. Слабость они называли силой, трусость храбростью, глупость - мудростью, незнание - знанием. Когда Будислав понял это, дальше ему было уже легче их понять. И всё же, ему было невероятно тяжело находиться рядом с этим существами, проводящими время в бесконечных оргиях, испивающих кровь из животных и людей, выпивающих жизнь из целого мира. Накопление и богатство упыри рассматривали как накопление различных удовольствий и богатство опытом в этих удовольствиях и страданиях. Часто они кичились друг перед другом своими страданиями, своими болезнями и даже приступами безумия. Чем больше страдал упырь, тем мудрее он считался. Вся жизнь была подчинена одной цели - потреблению. Упыри потребляли кровь, мясо, еду, порой даже музыку и книги, но без всякой цели, а просто ради удовольствия потребления. А потому ни музыки, ни книг они по-настоящему не понимали, хоть могли и очень хорошо запоминать их. Будислав очень быстро заметил, что каждый упырь напоминает больше живую схему человека, чем самого человека. Словно пародию на самих себя из прошлого. Каждый из них когда-то был человеком, и теперь каждый в извращённой форме повторял всё то, что делал, когда был человеком, все своим привычки, все свои навыки и знания. Но извращение это с годами только укоренялось, пока не доходило до таких форм, какие были у самых старых упырей, которые считались ещё и самыми сильными, но при этом зачастую не помнили даже своих имён. Будиславу повезло больше, чем другим, он в прошлом был чародеем. А это значило, что он сохранил в себе часть чародейской силы и не превратился в такого же скота. Это сблизило его с другим упырём, который тоже до обращения был чародеем - Красибором.
  Красибор утверждал, что некогда состоял в клане Сокола и даже участвовал в войне против клана Змея. Но уже много лет назад он превратился в кровососа и усвоил повадки этих существ. И всё же Красибор был колдуном, в нём было больше тьмы, чем в Будиславе, и меньше равновесия. Будиславу же было на порядок сложнее. Порой ему становилось просто невыносимо. Он находился на грани безумия, и в конце концов тяжело заболел. Будислав бредил и лишь одно слово раз за разом произносил в бреду: 'Молния'. Когда он пришёл в себя, вождь спросил у него, что это за молния, и вурдалак рассказал ему. После этого упыри и начали свою битву за Молнию. Оставалось лишь удивляться, как эти существа, ещё вчера не знающие ничего, кроме низких удовольствий и распущенности, вдруг смогли организоваться ради великой цели и истреблять всех на пути к этой цели, не жалея даже детей. Будислав даже пожалел, что дал им эту цель. Но отступать было уже некуда. Упыри действовали невероятно организованно, но всегда в тени, всегда тайно и подло. И вот настал тот день, а точнее, ночь, когда они вошли в Змейгород.
  Будислав увидел страшное кровопролитие, которое заставило его ужаснуться. Детей убивали вместе с их матерями, младенцев отрывали от материнских грудей. Кровь лилась рекой. А потом Будислав будто снова увидел живого Вышеслава, только ещё совсем молодого. Но это был не Вышеслав, а его сын. Вышеслав обманул судьбу и передал права на меч своему юному сыну. Но сын его не был инициирован, а потому не мог почувствовать зова меча. Будислав знал, что это невозможно, что нельзя передать право на оружие не инициированному чародею. И всё же, Вышеслав сделал это. Это очередной раз подтверждало, что Молния была совсем не обычным мечом и позволяла делать то, что с другим мечом было бы сделать просто невозможно. Близился тот миг, когда клинком должен был завладеть многоликий вождь упырей. Для Будислава это означало бы конец. Больше он никогда не завладел бы этим мечом. И тут он увидел Молнию в действии, в руках у своего ученика. Это было воистину грандиозное зрелище, меч сверкал огненным светом, когда рассекал воздух, и в это мгновение действительно напоминал молнию. Никита рубил с невиданной силой, и в разные стороны от него разлетались мёртвые упыри и отрубленные части их тел. Будислав как заворожённый смотрел на эту битву и не заметил, как его бывший ученик уже приблизился к нему и занёс меч над его головой.
  - Ты? - удивился он, и острие клинка остановилось прямо возле шеи Будислава, - ты один из них? Этого не может быть.
  - Я предал своё учение, став упырём, - отвечал Будислав, - ты предал его, когда стал христианином. Здесь мы равны.
  И Никита невольно опустил руку с мечом. Он не мог нанести смертельный удар своему учителю. Он столько хотел сказать Будиславу, так хотел, чтобы его учитель был рядом с ним в час его триумфа, но теперь он видел лишь кровожадного упыря. Будислав набросился на него и прокусил запястье. Никита отшвырнул его в сторону, а в следующее мгновение его учитель уже смешался с толпой. Он сделал своё дело, Никита был покусан. Затем упыри отступили, а когда вернулись, уничтожили всех богатырей. Никита Кожемяка к этому времени был уже мёртв. Была ещё ночь, и Будислав склонился над телом своего ученика.
  - Столько лет я ждал этого мига, - проговорил он. - Никто кроме меня не имеет права владеть этим оружием. Даже ты, Никита, мой дорогой ученик. Ты не захотел разделить со мной бремя бессмертия.
  И вот теперь Будислав, довольный собой, любовался клинком-Молнией - мечом Сорочинского Мастера, самый могучим оружием за всю историю чар, оружием, которое теперь принадлежало ему.
  ГЛАВА 5.ЕЩЁ ОДИН ИЗ ДВЕНАДЦАТИ.
  Небольшая деревянная телега, запряжённая всего лишь одним конём, ехала по дороге, что извивалась словно змея на смоленской земле. В телеге сидело двое путников, которые, не смотря на сильную жару, были закутаны в одежду с ног до головы. Их лица были закрыты повязками, на головах - капюшоны. Открытыми оставались лишь глаза и кисти рук. Такие путники у любого бы вызвали подозрение, но здесь до них не было никому дела, и никто не решился бы их остановить. Они ехали далеко от Смоленска и от других городов, они ехали в такой глуши, что дорога здесь превращалась лишь в полоску вытоптанной травы. Но путники ехали, не сворачивая, словно точно знали, куда едут. Они хорошо помнили дорогу, и дорога их вела в самую чащу леса. Однако, оказавшись в лесу, они стали вести себя несколько странно на человеческий взгляд. Один из них закрыл глаза, сложил руки на груди и замер в неподвижном положении. Так он просидел очень долгое время, больше часа, пока, наконец, не открыл глаза и не произнёс.
  - Он идёт. Будь готов, Ефим, он может напасть на нас.
  - Разве упыри нападают на своих сородичей, что приходят просить у них помощи?
  - Простые упыри нет. Но Евгений не такой, как они.
  И в этот момент послышался какой-то странный звериный рык, от которого весь лес содрогнулся и замер. Деревья зашевелились в такт друг другу, словно танцевали какой-то танец. Путники затаили дыхание, и в следующее мгновения две мощных руки подхватили их со спины за одежды и швырнули прочь с телеги. Их повязки на лице слетели и обнажили изуродованные звериные морды с огромными клыками. На телеге же стояло существо ещё меньше похожее на человека. Густые волосы и борода переплелись с листьями и ветками, одеждой служила простая медвежья шкура без рукавов, но с неким подобием штанов до колен. На руках - огромные когти, во рту - клыки, а глаза полные безумия. Это был больше зверь на двух ногах, чем человек, и всё же, это существо заговорило:
  - Зачем ты звал меня, Пафнутий, и как ты меня нашёл?
  Сказав это, зверь спрыгнул с телеги с невероятным проворством и скоростью оказался на ближайшем дереве.
  - Нас послало братство, - поднимался с земли, отряхиваясь, Пафнутий, - они снова хотят собраться. Ты нужен им.
  - Я всё сказал братству ещё при последней нашей встрече. Я умер для них, а они мертвы для меня.
  - Послушай, ты, - поднялся с земли Ефим, - мы ни один день потратили, чтобы найти тебя. Изволь же быть хотя бы вежливым с на....
  Но не успел он договорить, как в следующее мгновение упырь уже исчез с дерева и держал его когтистой рукой на шею, прижимая к дереву.
  - Евгений, он не хотел, - заговорил Пафнутий, - оставь его. Он одной крови с нами, он просто ещё молод.
  - Да, я вижу это, - прошипел упырь, - но он уже мечтает выслужиться перед братством. У него есть амбиции. Когда-то у меня они тоже были. О да, я был хорошим чародеем, и мечтал получить бессмертие. Вместо этого я получил вечную смерть.
  И он с силой отшвырнул Ефима, тот улетел с лёгкостью сухого листа.
  - Наш бог - Серва Адюльтер сказал мне, что я буду править, а потом взял и сдох. Он обманул меня. И вот теперь я болтаюсь между мирами как бычий отросток, не могу жить, не могу умереть, только пью кровь, словно паразит. А эти идиоты из братства ещё верят, что Отец Поколения может вернуться. Они не видят, что он сделал с ними. Он превратил нас в гниющие куски мяса.
  - У чародеев появился новый охотник, - продолжал Пафнутий, - он убил уже троих из двенадцати, начиная с Многоликого.
  - Я знаю. Хоть я живу отшельником, но чужие мысли я могу читать на очень большом расстоянии. Многоликий сам был виноват. А те двоя были просто слабаками. Пусть братство пробудит Кощея Бессмертного, и он разделается с вашим Змеем Горынычем на раз. Так ведь зовут вашего нового охотника? Змей Горыныч? Видишь, я не солгал, я умею читать мысли.
  - Ты не боишься, что Змей настигнет тебя? Ты один, а у него целое войско и три головы на плечах.
  - Поэтому меня никто и не может найти. Я один. Я не делаю никого упырями, у меня нет учеников. Мне больше нравится убивать людей и выпивать их кровь. Особенно женщин и детей. Я хорошо прячусь и читаю мысли на расстоянии. Поэтому ваш Змей может очень долго меня искать и так и не найдёт. Если только вы своими упрямыми поисками сами не выведите его на меня.
  - Уже вывели, - послышался позади голос Ефима. Евгений едва успел обернуться, как острая стрела пронзила его грудь. Стрела была на верёвке, конец которой теперь был привязан к руке Ефима. Он с силой потянул на себя, и Евгений повалился на землю.
  - Ты думал, что прочитал мои мысли, - заговорил он не своим голосом, - но это были не мои мысли. Я провёл тебя, вурдалак.
  В одно мгновение Ефим преобразился. Изо рта выпали звериные клыки, исчезли длинные волосы, которые оказались лишь париком. Теперь здесь стоял седовласый мужчина с короткими волосами и небольшой клинообразной бородой. Старый, едва заметный шрам рассекал его губу на левой стороне лица, но под щетиной был почти незаметен.
  - Так это ты и есть Змей? - прокричал Евгений и бросился на врага, но в это мгновение чародей уже обратился зверем, трёхглавым Змеем и взмыл в воздух. Крылья его были слишком малы, а по воздуху он перемещался рывками, словно осьминог под водой. Только осьминоги захватывают и выбрасывают воду, он же захватывал и выбрасывал какую-то светлую энергию. Упырь поднялся вслед за ним, он был теперь как кукла на верёвочке и не мог вырваться. А Змей куда-то тащил его, видимо, к другим чародеям, поскольку один не мог убить сильного упыря. Евгений, не взирая на боль и тяжёлую рану, не переставал дёргаться изо всех сил и пытаться вырваться, и, наконец, сорвался вниз, оставив на стреле кусок своей плоти. Упырь провалился в густую крону дерева, Змей стремительно пикировал за ним. Но вурдалака здесь уже не было. Оборотень поднялся выше, чтобы осмотреться и тут почувствовал вес чужого тела на привязанной к его лапе верёвке. Евгений карабкался наверх с безумным хохотом.
  - Ты ведь так и не нашёл свой меч, Змей Горыныч? - кричал он. - Молния теперь в руках у Будислава.
  Ещёнемного, и Евгений уже забрался ему на спину.
  - Но ты ещё можешь летать, значит, ты ещё не утратил связь с мечом. Значит, ты ещё владеешь им, и тот, кто убьёт тебя, станет хозяином Молнии.
  Сказав это, упырь с невиданной ловкостью перебрался на одну и шей оборотня и впился когтями ему в глаза. Змей вскрикнул и зарычал от боли, а вурдалак уже перепрыгнул на вторую шею и проделал тоже самое, а потом без труда ослепил и третью голову. Теперь Змей был слеп, и плюясь огнём во все стороны, судорожно метался по воздуху, приближаясь к земле. Он извивался и пытался достать огнём Евгения, а хитрый упырь был так ловок, что успевал увернуться сразу от трёх огненных струй. Он взял верёвку, к которой была привязана стрела и принялся связывать все три змеиных шеи. Затем упырь привязался другой конец верёвки к дереву. Дело было сделано, и Змей был пойман.
  - Я думал, будет сложнее, - хохотал Евгений, прыгая как дикарь вокруг своей добычи. - Я даже боялся тебя, но, видимо, напрасно. Теперь ты мой, и когда ты примешь человеческий облик, ты умрёшь. Я очень давно живу на свете, Змей, и я знаю слабое место всех оборотней. Это их глаза. Их не защищают никакие чары. Чтобы снова начать видеть, ты должен принять человеческий облик. Ты сделаешь это непроизвольно, как делали все оборотни из тех многих, что пали от моей руки.
  Змей действительно уже начал приходить в себя. Боль отступала, и на её место стал возвращаться холодный рассудок. В его когтистой руке был ещё острый как лезвие клинок. Этим клинком он разрезал верёвки и освободил себя. И всё же он был ещё слеп, а потом вёл себя максимально тихо, чтобы услышать приближение врага. Змей старался даже не дышать. Ему оставалось лишь надеяться, что его обращение в человека затянется на долгое время. Упырь же снова набросился на Змея. Он схватил оборотня за хвост, оторвал от земли и стал бить головами о стволы деревьев.
  - Безумие прибавляет сил даже простому смертному, - твердил при этом вурдалак, - а уж упырю тем более.
  Но в этот момент сразу три стрелы пронзили Евгения, и он вынужден был ослабить хватку. Тут-то клинок Змея и прошёл в опасной близости от его головы, наполовину разрезав шею. Кровь из раны хлынула фонтаном, и упырь снова шмыгнул на ближайшее дерево. Рана его на глазах стала зарастать, и всё же он слабел, он потерял много крови. Стрелы не прекращали лететь в него, и многие даже достигали цели. Это были колдуны, они подоспели на помощь Змею. Их здесь было около двух дюжин. Но Евгений был ещё очень быстр, почти невозможно было изловить его. И вот один колдун уже пал жертвой безумного упыря. Один удар когтистой лапы вырвал ему кадык. Евгений не пил его кровь, он понимал, что, наверняка, у всех охотников она полна ядовитых чар. А кровь ему была нужна, чтобы восстановить свои силы. Убив колдуна, упырь снова полетел к дереву, но дерево теперь направилось на встречу к нему и сильный ударом свалило на землю. Теперь все деревья зашевелились, послушно следуя чарам Змея. Стоило упырю только упасть на землю, как древесные корни вырвались из земли и обвязали его со всех сторон. Хватка была столь сильной, что даже Евгений не смог из неё вырваться. Он был пойман, он был схвачен. Змей к этому времени уже принял человеческий облик. Видел он ещё плохо, словно его окружал туман, и, шатаясь из стороны в сторону, направился к упырю. Увидев его в таком положении, Евгений расхохотался:
  - Да, ты силён, - говорил он, - но и мои чары тоже не слабы. Как же ты убьёшь меня, если ты меня даже не видишь?
  - Я вижу тебя, вурдалак, - отвечал Ратмир, доставая свой меч. В следующее мгновение он рубанул ровно по шее упыря, и улыбающаяся клыкастая голова откатилась в сторону. Она была ещё жива, все видели, как голова моргала и беззвучно хохотала. Этот упырь был настоящим безумцем, ужаснейшим существом из тех, что когда-либо ходили по земле. От своего бога Сервы Адюльтера Евгений когда-то получил дар чтения чужих мыслей. Но также, как и Многоликий, получив дар перевоплощения, лишился своего лица, так и Евгений, получив дар мыслечтения, напрочь лишился рассудка. Ратмир знал это, и потому он придумал хитрый план, как провести того, кто умеет читать чужие мысли. Долгие годы Змей учился мыслечтению и внушению. Далеко он в этом не продвинулся и мог мысленно приказывать лишь упырям. Вурдалаки были самые безвольные создания. Ратмир тренировался на упыре, который все эти года жил в Змейгороде и по сути был единственным городским вурдалаком. Это был Пафнутий. Много лет назад, после смерти Многоликого, чародеи нашли в городе тело колдуна. Пафнутий был покусан вождём упырей, и он обратился. Всех других обращённых чародеи обезглавили, а предателя Пафнутия Ратмир велел оставить в живых, как напоминание колдунам о том, что один из них чуть не погубил их всех. Долгие годы Пафнутий служил в Змейгороде пугалом, в особенности для колдунов. Его кормили и поили кровью животных, не давая ему умереть. И вот со временем Ратмир придумал новое применение своему ручному вурдалаку и начал тренировать на нём мыслетение. К убийству каждого верховного жреца владыка-Змей готовился годами. Ведь у него не было Молнии, а потому каждый шаг нужно было продумать до мелочей. И снова Пафнутий сослужил ему верную службу. Оставшись один в лесу, он никуда не убежал, а ждал на месте, пока колдуны не пришли и не забрали его. Среди них уже почти не осталось никого из тех, кого Пафнутий знал, когда был колдуном, в основном здесь все были молодые, по преимуществу - полукровки - дети колдунов. Вечером чародеи похоронили Безумного, вонзив ему осиновый кол в сердце. Голову же его сожгли. Всё это былочастью ритуала, который должен был навсегда отправить вурдалака за Калинов мост и отрезать ему все возможные пути возвращения.
  ГЛАВА 6.БОЯРСКАЯ ДОЧЬ.
  Ратмир плохо себя чувствовал и был ещё очень слаб. Сразу после битвы он мог ходить, лишь опираясь на своего юного сына - Айрата.
  - О, боги, отец, что он с тобой сделал? -тревожился тот.
  - Не тревожься, Айрат, мы сделали то, что должны, мы убили ещё одного из двенадцати. Я предупреждал тебя, когда ты просился сюда вместе со мной, что это очень опасно. Убивать упырей очень непросто, особенно их верховных жрецов.
  Айрат был мрачнее тучи, почва уходила у него из-под ног после столь ужасного зрелища. Впервые отец взял его с собой в поход, впервые он счёл своего сына достаточно взрослым. Это был коренастый черноокий юноша с едва закрывающими уши густыми тёмными волосами. На лице, на большой и мощной челюсти и под маленьким носом с широкими ноздрями он не имел ещё никакой растительности.
  - Не переживай, - взял его за плечо седобородый колдун с почти полностью лысой головой. Лишь по бокам ещё на висках виднелось немного седых волос. В этом колдуне легко узнавался Захар - старый товарищ Ратмира.
  - Твой отец снова победил, - продолжал он, - теперь он научился залезать в голову к упырям и перехитрил самого хитрого из них.
  - Да, это было не просто. Боюсь, то, что я увидел в его голове, ещё долго будет преследовать меня в кошмарных снах. Это было настоящее чудовище. Он был совершенно безумен, в одном теле уживался и того, кого когда-то знали под именем Евгения, и пастух, и священник, и мясник, и даже женщина. И все эти личности спорили друг с другом, будто хотели разорвать единое тело на части. Лучше бы они так и сделали, но вместо этого он убивали кого-то из людей.
  При помощи сына и Захара Ратмир уселся в повозку и смог перевести дух.
  - Я убил многих, но ещё больше кровососов гуляет на свободе. Чувствую, я не успею разделаться со всеми. Моё дело продолжишь ты, Айрат, а также твой брат - Ростислав. Если вы сможете править в мире друг с другом, вы будете так же сильны, как и я.
  - Ростислав ещё слишком юн. К тоже, отец, мне кажется, он слишком горд собой. Он кичится своей чистой кровью и тем, что он сын ведьмы и внук самого Никиты Кожемяки.
  - Это пройдёт, я надеюсь.
  - Не спеши покидать нас, владыка, - снова заговорил Захар, - мы ещё не нашли самого сильного из них - Кощея Бессмертного.
  - Он не так страшен мне, как другие жрецы, - отвечал Ратмир, - если они и впрямь снова соберут своё братство, мне сложно будет с ними справиться. А ведь Евгений поверил, что братство хочет его видеть. Это неспроста, это значит, он прочитал их помыслы, и они совпали с моим обманом.
  - Помыслы - это одно, а собрать братство - это совсем другое. У них нет вождя, и ни один из жрецов не признает над собой власть другого.
  Ратмир почувствовал страшную головную боль и лёг отдохнуть. Вскоре ему приготовили отвар, который должен был помочь ему восстановиться. Затем чародей погрузился в недолгий сон. Когда он проснулся, то увидел, что колдуны разыскали уже Пафнутия и заковали его в привычные ему кандалы, на голову надели железный намордник, чтобы он никого не кусал.
  - Ты хорошо сыграл свою роль, Пафнутий, - произнёс Ратмир.
  - Рад служить, владыка, - отвечал вурдалак.
  - Ты почти искупил своё грязное предательство. Если бы ты не был упырём, возможно, я бы даже отпустил бы тебя.
  - Я не виноват. Многоликий вождь сказал, что Никита велел мне обратиться в упыря. Я....
  - Знаю, знаю, ты не виноват, слышал уже тысячу раз, - отмахнулся от него Ратмир. Но тут взор его направился вдаль, где виднелась небольшая повозка, запряжённая тройкой лошадей. Владыка-Змей и не заметил отсутствия нескольких колдунов, который теперь возвращались верхом из какого-то приключения. Вскоре Ратмир увидел, что в повозке кто-то сидит. Зрение его было ещё слабым, и лишь когда путники подъехали совсем близко, он увидел, что это девушка. Закутанная в богатый платок, расшитый золотом, она сидела напуганная до смерти. Почти ещё ребёнок, с милыми пухлыми щеками и губками, она была прекрасна, как сам красота. Наконец, колдуны остановились и спешились, один из них заговорил.
  - Славный владыка наш, Змей Горыныч, в честь твоей победы мы решили сделать тебе подарок и выкрасть знатную смоленскую девицу. Она из богатого рода и сможет родить тебе здоровых детей.
  - Благодарю, - устало улыбался Ратмир, - у меня и так уже жён немерено, и вот ещё одна. Как твоё имя, красавица?
  - Я - Марфа, дочь Вацлава, боярина смоленского.
  - Не слыхал о таком. А ты слышала о Змее Горыныче?
  - О развратном Змее, что ворует юных девиц и приносит в жертву детей? Конечно, слышала. По всей державе этим монстром матери пугают своих детей.
  - Видимо, это какой-то другой Змей Горыныч, - усмехнулся Ратмир её дерзости. - Но ты мне нравишься, пожалуй, я оставлю тебя себе.
  Меж тем уже наступала ночь, и чародеи стали устраиваться на ночлег. Разожгли костёр, в котором зажарили дикого кабана, а потом бросили туда и голову убитого безумного упыря. Марфа безмолвно наблюдала за всем этим, со страхом и трепетом. Ратмир чуть ли не силой заставил её поесть. Любые его проявления заботы она гордо отвергала. Но это было не ново. Почти все жёны Змея после Ольги - дочери Никиты Кожемяки, в начале вели себя точно так же. Потом же почти все мирились и начинали рожать вождю детей. После того, как богатыри, а затем и упыри устроили резню на Змейгородской земле, почти все колдуны погибли. Чтобы окончательно не погиб чародейский род, они стали брать себе в жёны многих женщин, которые рожали им сыновей и дочерей. Ратмир последовал их примеру. Но не сразу. Прошло не мало времени, прежде чем он прикоснулся к другой женщине, кроме своей первой жены - к Ольге. К этому времени Агния родила ему второго ребёнка, и это была дочь. Ольга же родила ему сына. А вскоре после того, как она зачала, чародеи подарили Ратмиру и третью жену, которую выкрали для него под Черниговом. Змей понимал, что править Змейгородом в ближайшие годы сможет тот, у кого будет много детей. Колдуны поделили Змейгородскую землю между собой и тем самым превратились в настоящих бояр, чего раньше в чародейском мире не было. Богатырям тоже досталась земля, но она была не их личной, а церковной. Ратмир помимо Змейгорода имел свой не малый земельный надел, и всё же, он часто отсутствовал в городе, оставляя за старших Евпатия и волхва Доброслава. Последний был уже очень стар и часто болел. Риск потерять власть был слишком велик. За последние 18 лет Ратмир успел обойти не малую часть русской земли. Он переодевался каликой перехожим, не редко претворялся слепым и немощным. На немощных мало кто обращает внимания, их никто не замечает, они же замечают всё. Так он выведывал самые скрытые секреты, так он нашёл ещё четырёх верховных жрецов и покончил с ними. Но на это уходило много времени, и в это время кто-то должен был править за него.
  И вот теперь был уничтожен четвёртый из двенадцати. Поутру довольные собой чародеи выдвинулись в путь, подальше от проклятого леса. Теперь они возвращались в Змейгород. Нужно было отметить великую победу своего владыки. Солнце беспощадно палило с небесного свода и к полудню жара стала уже невыносимой. Благо, что путникам на пути повстречалась небольшая деревня. Увидев вооружённых всадников, местные жители тут же попрятались по домам. Гости же думали сейчас только о воде, и когда добрались до колодца, принялись пить студёную воду и поить своих лошадей. Когда они уняли свою жажду, то расположились на привал прямо на траве возле колодца. Никто из местных не смел нарушить их покой. Видимо, сельчане уже поняли, что гости не собираются здесь долго задерживаться и вскоре продолжат свой путь. Колдуны понимали, что никто не посмеет потревожить вооружённый до зубов воинов, и потому были спокойны. Но тут случилось нечто, чего никто не ожидал. К колодцу подошёл местный старик. В балахоне из мешковатой ткани и с деревянным посохом в руке, он был совершенно невозмутим. Старик подошёл к колодцу и принялся доставать оттуда деревянное ведро, полное воды. Когда ведро, наконец, оказалось у него в руках, он стал жадно пить из него воду. Один из молодых колдунов, подивившись такой наглости, попытался подняться на ноги.
  - Оставь, пусть попьёт, - остановил его Ратмир.
  - Я не боюсь вас, - заговорил вдруг дерзкий старик, - ведь я знаю, что богатыри никогда не причинят вред христианскому путнику.
  - Богатыри? - усмехнулся в ответ ему Ратмир, - так меня уже давно никто не называл.
  - И всё же, ты ведь принёс однажды богатырскую клятву, владыка-Змей.
  От удивления Ратмир поднялся с земли и стал вглядываться с лицо старика.
  - Кто ты такой? Откуда ты знаешь меня? Твоё лицо мне не знакомо.
  - Уверен, мы раньше никогда не встречались. Я всего лишь божий человек, что ходит ругаться с миром. Я не чародей, и если у меня и есть какая-то сила, то во мне она не от Симаргла, а от Бога. И всё же, я говорю тебе, Змей Горыныч, ты - богатырь. Ты - пёс, что охраняет мир мёртвых, но ты же - вестник, что несёт людям весть о воскресении всех мёртвых. Вестник Апокалипсиса. Эта весть так же идёт от Бога, как и воскрешение, и поэтому, владыка-Змей, ты - богатырь.
  - Я не могу воскрешать мёртвых. У меня даже нет моего меча.
  - Скоро ты снова обретёшь свой меч, но потеряешь ты гораздо больше, чем обретёшь. И всё же, свою миссию ты завершишь.
  - Я справлюсь? Я уничтожу оставшихся 8 жрецов?
  - Твоя миссия не в этом, - отвечал лишь старик и вдруг встрепенулся, словно очнулся ото снова и стал спешно уходить. Ратмир задавал ему ещё вопросы, но старый прорицатель уже уходил, повернувшись к нему спиной.
  Его появление очень встревожило всех чародеев. Старик оставил им гораздо больше вопросов, чем ответов. И всё же, Ратмир был рад тому, что вскоре он сможет вернуть себе Молнию. Вскоре чародеи покинули хутор, ещё не придя до конца в себя после беседы с юродивым провидцем. В таком состоянии их и настигло около полусотни вооружённых всадников, которые окружили чародеев и стали спешиваться, выстраиваясь в боевой порядок.
  - Кто вы такие? - спросил Ратмир.
  - Мы - смоленские дружинники, - заговорил один молодой воин, - а я сын боярина смоленского - Ратша, а также брат девушки, которую выкрали твои люди.
  Ратмир взглянул на Марфу. Глаза её горели радостью в предвкушении свободы.
  - Что ж, Ратша, - спокойно заговорил Ратмир, - а я - Змей Горыныч, воевода и князь Змейгородский. Ты, видимо, гнался за нами, чтобы вернуть домой твою сестру. Но напрасно, ведь все на Руси знают, что то, что попадает в лапы к Змею, назад не возвращается.
  Услышав его имя, дружинники замешкались, а некоторые даже не на шутку испугались. Даже Ратша оторопел на какое-то время, но потом снова взял себя в руки.
  - Я наслышан о чародее и старом многожёнце, что ворует девиц к себе в горем. И я не позволю тебе забрать мою сестру.
  Но Ратмир вдруг приложил палец к губам, приказав молодом дружиннику молчать, и тот в недоумении оглянулся на своих людей и замолчал.
  - Не нужно горячиться, Ратша, ты же хорошо знаешь, на что способен Змей Горыныч. Думаю, ты уже догадался, что я не лгу, и я действительность и есть Змей.
  - Она моя сестра! - прокричал в отчаянии Ратша.
  - Я понимаю твою кручину, боярин. И чтобы унять тоску вашей семьи, я дам вам тысячу гривен золотом за эту девушку.
  Теперь уже все дружинники стали удивлённо переглядываться и шептаться меж собой. Ратша увидел, что решимости у его людей уже поубавилось. Сумма, которую предлагал Змей в качестве выкупа, была целым состоянием.
  - Ты хочешь купить нас, Змей? - злился молодой боярин.
  - Всего лишь дань уважения смоленским боярам и смоленскому князю.
  - Ладно, Змей, твоя взяла, - злобно проговорил Ратша, стараясь не смотреть на свою сестру, по щекам которой теперь стекали слёзы отчаяния, - но запомни, за твои проделки тебя уже ненавидят по всей русской земле. И когда ты лишишься покровительства князя Ярослава, не хотел бы я оказаться на твоём месте.
  Последние слава Ратша сказал, когда уже пришпоривал своего коня. Маленький укус змеи, лишившейся своего яда. Марфа уже не сдерживала своих слёз и закрыла лицо руками. Но мало кто обращал на неё внимание. До Змейгорода было уже рукой подать, и все чародеи думали о своём доме и тёплой постели, которой они не знали уже много дней.
  ГЛАВА 7.ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРОД.
  Много лет уже минуло с тех пор, как ни стало князя Вышеслава. Старший сын князя Владимира был любим в Новгороде, но правил недолго. После крещения город буквально был расколот на две половины, каждая из которых вела войну с другой. Вышеслав же хотел править единолично и потому избавился от такой сильной политической фигуры, как Путята, изгнал боярина на его родину - в Ростов. Когда поднялось очередно восстание в Людином конце, князь был серьёзно ранен, и хоть и раны свои залечил, но потом всё время болел и постепенно зачах. Путята же, пока жил в Ростове, постоянно пребывал в страхе, поскольку знал, какие чувства Ратмир испытывал когда-то к его жене. Ростовский князь Ярослава оказал боярину всяческую поддержку, а когда Вышеслав скончался, этот Ярослав занял его места. Вместе с Путятой он теперь перебрался в Новгород. К этому моменту богатырь Вольга был уже мёртв, он погиб в одном из восстаний, богатырским воеводой отныне стал Микула Селянинович. Оказавшись снова у власти в Новгороде, Путята стал готовиться к войне со Змеем Горынычем и строить ему всяческие козни. Вместе с тем тандем Ярослава и Путяты оказался таким крепким, что Новгород быстро достиг процветания и да так прочно, что князь в конце концов отказался платить дань Киеву и пошёл на открытый конфликт со своим отцом. Когда же князь Владимир скончался, Ярослав в обход закона старшинства себя объявил киевским князем, чем вызвал недовольство многих своих братьев и племянников, которые начали против него войну. Святополк, Мстислав, Брячислав - все стали врагами Ярослава. Эта ситуация была выгодна Змею Горынычу, поскольку теперь Путяту можно было не бояться.
  После смерти Никиты Кожемяки богатыри всё пребывали и пребывали на Змейгородскую заставу. Поначалу здесь была лишь сотня Евпатия, затем к ней стали прибавляться другие сотни. Количество христиан и богатырей в городе росло, и колдуны, коих было меньшинство, не на шутку стали опасаться за своё положение. Из-за этого тёмные чародеи предприняли сразу несколько непопулярных мер, укрепивших их власть. С одной стороны, всю Змейгородскую землю они поделили на вотчины, и каждому достался свой участок земли. Так каждый колдун становился боярином. Была своя вотчина и у Змея, и у некоторых волхвов, включая Доброслава, и, конечно же, возникла не малая вотчина и у христианской церкви. Количество работников на каждой из вотчин возросло в разы, а их свобода во много раз уменьшилась, превратив их в рабов. Так же колдуны позволили себе многожёнство, стали похищать или покупать себе девиц из знатных домов, чтобы те рожали им как можно больше наследников. Не редко такие девицы были ведьмами - родственницами волхвов, а потому их дети и дети колдунов рождались чистокровными колдунами. Вскоре Змейгород заполнили такие молодые чистокровные колдуны разных возрастов. Теперь число их было не малое, и тем самым они представляли собой серьёзную угрозу для христиан. Но от конфликта эти две группы горожан сдерживали волхвы. По сути же городом управляли три человека - верховный волхв Доброслав, посадник - Евпатий и тысяцкий Всеволод. Первый - волхв, второй - богатырь, третий - колдун. Над ними стоял князь, который постоянно отсутствовал.
  И вот теперь он вернулся вместе со своими воинами, вернулся победителем, как и всегда, лишь немного постаревшим. Ему навстречу вышли все почтенные мужи города, кроме одного. Волхва Доброслава не было среди них, и это встревожило Ратмира. Зато здесь был уже изрядно постаревший Евпатий. Вершина его головы за долгие годы полностью облысела, хоть уши отчасти закрывались ещё длинными волосами, тонкие усы и бородка с сединой придавали его внешнем виду некоторое аристократическое изящество. Старые друзья заключили друг друга в крепкие объятия. Змей Горыныч и богатырь.
  - А где Доброслав? - спросил его Ратмир.
  - Скончался, - тяжело вздохнув, отвечал Евпатий, - три недели как, не дождался тебя старик.
  Ратмир тоже тяжело вздохнул и опустил взгляд. Его наставник, ставший ему вторым отцом, покинул его, а он даже не попрощался с ним. И всё же, горечь утраты не смогла омрачить Ратмиру радость возвращения. Когда он видел столько возмужавших чародеев, которых он последний раз видел мальчишками, видел множество довольных горожан, важных лиц в богатых одеждах, видел многие и многие толпы народа в некогда маленьком городке, перебитом к тому же упырями, душа его невольно радовалась. Ратмир видел, что создал нечто большее, чем он сам, нечто крупное и великое, видел множество людей, жизнь которых зависела от него, и от этого на душе его было тепло. Так же сердце ему грел тот вид, который приобрёл город за долгие годы своего существования. Теперь он был воистину прекрасен. Местами здесь были расположены искусно выполненные фонтаны, на домах была радующая глаз роспись и деревянная резьба. Некоторые дома Ратмир расписывал лично своей рукой, поскольку не забыл ещё живописное ремесло, и даже усовершенствовал его за всё это время. Возвышались здесь и ветряные мельницы, звоном отдавалась работа в кузницах. Стоял непоколебимо высокий кремль, из которого открывался вид на окрестности Змейгорода. Недалеко от него находился и терем Змея, который в его отсутствие всегда пустовал, дожидаясь возвращения хозяина.
  Вскоре в толпе появились и жёны Ратмира. Ольга - дочь Никиты Кожемяки появилась вместе со своим сыном Ростиславом. С годами её голос стал более строгим, а взгляд более задумчивым и хмурым. Она пополнела и была уже совсем не так привлекательна, как в молодости, но лицо, не смотря на морщины вокруг глаз, сохраняло всё тоже властное выражение, как и в тот день, когда Ратмир спас её из лап упырей.
  - Приветствую тебя, владыка, - поклонилась она.
  - Здравствуй отец, - слабым, почти детским голоском проговорил Ростислав.
  - И вам здравствовать, - поклонился в ответ Ратмир. - Чему грустишь, Ростислав, чем так встревожен?
  - Я? - ещё больше встревожился его сын, - да нет, я....
  Но Ратмир лишь рассмеялся его растерянности. Ростислав мало был похож на Айрата. Маленький, худощавый, с длинными до плеч волосами и тёмным пушком под носом вместо усов. Взгляд его постоянно был заискивающим, даже в какой-то степени лукавым. Сейчас же Ростислав действительно был встревожен, и встревожило его, что предшествовало появлению отца в городе. Ещё вечером прошлых суток, когда гонцы возвестили о скором прибытии Змея, Ольга устроила у себя дома приём, на который пригласила много богатых гостей, большая часть из которых были колдунами и крупными землевладельцами. Ростислав опаздывал, он неуклюже передвигался по городским переулкам, плутая в темноте. Его задержала одна из простолюдинок, следы поцелуев которой до сих пор огнём горели у него на лице. Ростислав старался забыть о ней, пытался сосредоточиться на дороге, но это плохо у него получалось, поэтому он то и дело на кого-то натыкался, обо что-то спотыкался и бежал дальше. В тот вечер он был рассеян как никогда и, наверное, смешон, но никто не посмел бы здесь смеяться над ним ему в глаза, кроме влиятельных колдунов, которые все уже были в доме у его матери. Дом этот находился на окраине города, не далеко от зарытого колодца, прежде служившего здесь потайным ходом и хранилищем сокровищ. Издали его ещё можно было принять за действующий колодец, но, подойдя поближе, легко можно было обнаружить, что почти до края он заполнен землёй. Дом Ольги Никитишной был красивым, свежевыстроенным зданием, от него ещё пахло древесиной, на стенах красовалась мастерски выполненная резьба, которая так же украшала ставни и дверь. К это двери сейчас и направился Ростислав. Он остановился на мгновение, чтобы перевести дух, затем открыл дверь и вошёл. Через тёмные сени он прошёл в гостиную, где на лавках за столом уже сидели колдуны. Ольга сидела промеж них, во главе же стола никого не было. Ростислав неуклюже поклонился им и направился к своей матери, он поцеловал её в щёку и, после того, как она поцеловала его в лоб, уселся рядом. Здесь было не много колдунов, в основном самые старые. Ещё в сенях Ростислав услышал гул их голосов, но как только вошёл, все замолчали, что дало ему повод думать, что они как раз говорили о нём. Молчаливая пазу затянулась надолго, пока один из седоволосых колдунов не обратился прямо к Ростиславу:
  - Пришли вести о твоём отце, нашем повелителе. Он возвращается в город с головой верховного жреца упырей.
  - Он победил, - обрадовался Ростислав, - что ж, иначе быть и не могло.
  - Всё не так хорошо, сын мой, - проговорила Ольга. - Доброслав мёртв. Твоего отца и моего мужа долго не было в городе, и сейчас он не сможет единолично править. Его ближайшие наследники должны стать его опорой. Ты и Айрат. Айрат старший, но он - слишком светлый чародей, полукровка, он не достоин править. А ты, Ростислав - чистокровны чародей, у тебя большое будущее. Именно ты должен править вместе со своим отцом, и для этого ты должен потребовать у него землю. У Айрата уже есть самостоятельная земельная вотчина, а у тебя её нет. Это не справедливо. Я понимаю, ты ещё мальчик, но ты должен подумать о будущем. Если Айрат возглавит Змейгород, город долго не проживёт.
  - Матушка моя, - тревожился Ростислав, - ты говоришь так, будто мой отец уже погиб или скоро скончается. Но ведь он проживёт ещё очень долго. Я успею вырасти и возмужать.
  - Но если сейчас, пока власть твоего отца не крепка, не повлиять на него, то Айрат всегда будет первым, он всегда будет впереди тебя.
  - Да, пока он жив. Он же старше меня. А вы что, хотите....
  Но Ростислав не договорил, он сам ужаснулся своим мыслям, а колдуны, поняв его, опустили глаза и молчали, пока юноша вглядывался в их лица и ожидал хоть какого-то ответа.
  - Мы хотим, чтобы город жил и процветал, - проговорила, наконец, Ольга, - а для этого твой отец должен уже сейчас объявить тебя вторым после себя, своим наследником в обход Айрата, или хотя бы дать тебе землю.
  - Но ведь тогда я должен буду вместе с ним охотиться на упырей. А если он даст мне землю, придётся отобрать у тех, у кого она есть сейчас. Ведь в ближайшей окрестности все земли уже кому-то принадлежат.
  - Очень много принадлежит волхвам, даже слишком много, учитывая, что их вечный покровитель и верховный волхв мёртв.
  - Всеволод прав, - соглашалась Ольга, - старейшины волхвов имеют слишком много власти в городе, особенно в отсутствии Ратмира. Они - угроза для всех колдунов.
  Теперь Ростислав уже окончательно забыл о недавних ласках девушки, его втягивали в какую-то политическую интригу, отчего ему было не по себе.
  - А сели мой отец не пожелает отбирать землю у волхвов, - предположил он, - а возьмёт и отдаст мне земли кого-нибудь из колдунов?
  - Нет, этому не бывать, этого ему никто не позволит, - отвечала Ольга, - если взбунтуются волхвы, Ратмир ничего не потеряет, если взбунтуются колдуны, он потеряет всё.
  Похоже было на то, что они всё уже продумали до прихода Ростислава. На все вопросы у них были ответы, а потому юный чародей лишь спросил у своей матери:
  - Что я должен делать?
  - Как только прибудет твой отец, будь всё время рядом с ним, угождай ему во всём. Не говори сначала ничего, и лишь когда пройдёт несколько дней, поговори с ним серьёзно о своём праве на наследство и землю. Скажи, что многие колдуны поддерживают тебя, в то время как Айрата не поддерживает никто, кроме немногих волхвов. А если он захочет взять тебя с собой на охоту за упырями, мы придумаем что-нибудь, чтобы оставить тебя здесь.
  И Ростислав согласился, ведь всё уже было решено за него. И потому он так тревожился при встрече со своим отцом, который, говорили, научился теперь даже читать мысли. Ростислав терялся и не знал, с чего начать. А Ратмир тем временем уже отправился к себе в терем вместе с Евпатием, и там они беседовали несколько часов подряд. Обсудить нужно было очень многое. Смерть Доброслава нарушила шаткое равновесие сил в Змейгороде, и теперь нужно было навести порядок. За внешней красотой и убранствомскрывалась и зрела тайная вражда. Колдуны ссорились с христианами и волхвами, волхвы друг с другом за верховную власть, а христиане со всеми, поскольку чувствовали поддержку новгородской и киевской церквей. Нужно было во что бы то ни стало не допустить смуты в городе.
  ГЛАВА 8.БРАТСТВО УПЫРЕЙ.
  От болота поднимался невероятный смрад, и, если бы кому-нибудь из людей довелось бы зайти в такую глушь, то они непременно бы задохнулись или утонули бы в трясине. Но людей здесь не было. Вместо них сквозь непроходимую топь пробиралось несколько человекоподобных существ, похожих чем-то на животных, с огромными клыками, заросшие волосами и бородами, в натянутых на голое тело звериных шкурах. Им не были страшны ни непроходимая болотная топь, ни ядовитые змеи, кишащие здесь повсюду, ни прочие опасности. Они шли вчетвером, и лишь один из них всё время ворчал и выражал недовольство.
  - Никак не возьму в толк, почему эти верховные жрецы назначили встречу именно здесь? Чёрт бы их побрал, они что, боятся Змея Горыныча?
  Упыри в ответ наградили его недобрыми взглядами, но лишь один, шедший впереди, ответил:
  - Я уже говорил тебе, Красибор, чего боятся верховные жрецы. Больше всего мы боимся друг друга и нашего бога Серву Адюльтера. Он обещал отомстить нам, и потому мы предпочитаем скрываться там, где его мерзкий дух не сможет нас отыскать. Когда мы, жрецы, собираемся вместе, он лучше всего чувствует наше присутствие. Нам следует быть очень осторожными.
  - Ты знаешь это, жрец, и всё же, именно ты настоял на том, чтобы эта встреча состоялась. И другие жрецы знают о опасности нашего бога. Почему же ты уверен, что они придут?
  - Они придут, будь уверен. Они знают, что со мной будет тот, кто почти до последнего дня находился рядом с Многоликим, видел Змея Горыныча и знает то, что поможет нам победить.
  - Ты надеешься на Будислава, Игнатий? Не знай я тебя так хорошо, я бы подумал, что у тебя есть план.
  Но вскоре Красибору пришлось замолчать. Болото стало совсем непроходимым. Упыри стали проваливаться в трясину, и спасали их лишь их спутники, что вовремя вытягивали их. Пропасть в трясине для них было даже хуже смерти. Для человека такая ловушка означала быструю смерть, но для упыря означала долгие муки. Его лёгкие наполнились бы густой жижей, глаза ничего бы не видели, невозможно было бы пошевелиться, и всё же, он был бы ещё жив, и неизвестно, сколько времени он бы просуществовать в таком положении. Именно поэтому упыри боялись плавать и старались никогда не заходить на глубокую воду. Опасность утонуть пугала их гораздо сильнее смерти. Вскоре путники выбрались, наконец, на чистое место. Здесь их уже ожидали два упыря.
  - Не зря тебя называют - Инутилий, Игнатий, - проговорил один из них, самый худощавый, - мы уже давно тебя здесь дожидаемся.
  - Не сомневаюсь, друг мой, Курсорий. Ведь не спроста твоё имя означает - быстрый. Ты быстрее всех нас. А где наш брат, Инвисибий?
  - Я здесь, друг мой, - послышался голос, который, казалось, издавало само пространство, поскольку на том месте, из которого он исходил, никого не было. Но стоило Игнатию обернуться, как пространство стало обретать человеческие очертания, и все увидели словно возникшего из ниоткуда, бледного как мрамор светловолосого упыря.
  - Твои способности становится невидимым, Инвисибий, стали ещё более искусными.
  - Я не становлюсь невидимым, - отвечал Инвисибий, - ты же знаешь, я всего лишь меняю цвет.
  - Теперь я вижу, что ты - настоящий невидимка.
  - Ни за что не поверю, Игнатий, что ты меня не заметил, но всё же, спасибо за твою лесть.
  - Ну и конечно ты, Кукумер, - подошёл Игнатий к третьему упырю, который был выше ростом и крепче телом, чем все остальные, но на вид был ужасен, лицо его больше походило на клыкастую морду кабана.
  Кукумер лишь кивнул упырю в знак приветствия.
  - Братья мои, - заговорил Игнатий, - наконец-то мы снова вместе. Долгое время мы тайно враждовали друг с другом. Но теперь у нас появился сильный враг, который научился истреблять нас, верховных жрецов. И это уже не шутка, на нас объявлена настоящая охота. Убит Многоликий, убит Сервилий, убит Безумный Евгений и герцог Ракула. Нас осталось всего восемь, но восьмого, известного как Кощея Бессмертного, в расчёт можно не брать. Остаётся семь. Я смог связаться только с вами, остальные находятся слишком далеко, и найти их пока не представляется возможным. Мы можем прятаться, возможно, некоторым это позволит прожить подольше, например, тебе, Инвисибий. Но Змей Горыныч настигнет всех нас со временем, если мы не сплотимся против него. Наша сила в единстве, мы должны признать это.
  - Ну вот, опять эти сладкие речи, - устало проговорил Курсорий. - Если бы мы не знали тебя так хорошо Игнатий, возможно, мы бы поверили тебе. Но мы же знаем, что ты всегда преследуешь какую-то свою, одному тебе понятную и известную цель. Ты уже дважды так обводил нас вокруг пальца, но третьего раза не будет. Если хочешь союз, то мы должны сразу решить, до какой поры он должен сохраняться и кто в нём будет главным. И ещё, Игнатий, постарайся быть убедительным, иначе я с радостью поквитаюсь с тобой за твои прежние грешки.
  - Курсорий прав, - согласился Инвисибий, - нам нужно сразу решить, кто будет главным. И это точно не будешь ты, Игнатий. Я могу быть невидимым, я самый лучший лазутчик, и именно я должен возглавить этот союз.
  - Чёрта с два, - возразил ему Кукумер, - ни у тебя, ни у Игнатия нет своего клана, только жалкая горстка упырей - ваших слуг. Как вы собираетесь сражаться? У меня есть свой клан в две сотни упырей, они почитают меня как бога и называют Идолищем. Если кто в нашем союзе и должен быть главным, так это я.
  - Кажется, вы оба кое о чём позабыли, друзья, - усмехнулся Курсорий, - вы должны знать, что у меня хранится ключ от каменной темницы, в которой сидит сильнейший из нас почитай уже 30 лет. Да, я говорю о Кощее Бессмертном. Он ненавидит нас за наше предательство. Если я выпущу его, он отомстит всем вам. А я сделаю это, если вы не сделаете меня главным в нашем новом союзе.
  - А что нам мешает пытать тебя хоть целую вечность, пока ты не расскажешь нам, где находится ключ? - вдруг сделал шаг в сторону Курсория Кукумер-Идолище. - А если даже ты нам ничего не скажешь, скажет кто-нибудь из твоих слуг.
  - И к тому же, Курсорий, - заговорил невидимка Инвисибий, - ты не знаешь, где находится каменная темница, никто не знает. Волхвы скрыли это от всех.
  Трое сильнейших упырей теперь сверлили друг друга взглядами и готовы были сцепиться в смертельной схватке. Опасно было сводить вместе тех, кто считали себя сильнейшими из всех упырей. Красибор, глядя на всё это, выхватил из складки одежды острый клинок и стал готовиться к худшему. Упырь всегда носил с собой оружие, чем отличался от многих упырей. Ещё мгновение, и вурдалаки вцепились бы друг другу в глотки.
  - Хотите облегчить работу Змею Горынычу? - встал между ними Игнатий, - перебьём друг друга здесь, на болоте, а тот, кто выживет, погибнет от рук Змея. Прекрасно.
  - Уже давно пора определить сильнейшего из нас, - говорил Кукумер, - иначе мы так и будем скрываться друг от друга и от людей, а также от этих поганых охотников, вроде Змея. За долгие века мне уже надоело жить в тени. Кощей Бессмертный хотя бы попытался выйти на свет, пусть это его и погубило. Мы, те, которые прячемся в тени, погубили его. Но сами мы даже не пытаемся выбраться, мы гниём и прячемся, хоть и обладаем такой огромной силой.
  - Должен тебя разочаровать, любезный Кукумер, - спокойно продолжал Игнатий, - сильнейший среди нас уже известен, и здесь его нет.
  - И кто же это?
  - Вурдалак, что долгие годы служил у Многоликого и был обращён лично им. Красибор не даст соврать, он тоже служил у Многоликого, для этого я его и привёл. Он рассказал мне интересную историю про меч одного великого мастера, меч, который даёт чародею невероятную силу. Но упыри не могут владеть чародейским оружием. Для нас оно просто сталь, которая никогда не открывает нам чародейской силы. Многоликий считал, что сможет воспользоваться чарами меча-кладенца, если убьёт Змея Горыныча. Меч Змея уникален в своём роде, он такой один в целом свете. И владеть им может лишь то, чья сила соизмерима с силой Змея. Но Змей жив, а его меч служит теперь упырю. Это невероятно, но это так. Скажи, Красибор, как его имя?
  - Будислав, - отвечал вурдалак, пряча кинжал в складке одежды.
  - Будислав. Он был одним из тех, кто изготовили этот меч. Он ковал его, и он украл его у Змея. Теперь Будислав сильнейший из нас, и, если он согласится стать нашим вождём, мы будем несокрушимы.
  - Это не тот ли Будислав, что имеет наглость называть себя Сервой Гуманусом? - поинтересовался Инвисибий.
  - Самозванец, - гневно произнёс Кукумер.
  - Красибор недавно был у него. Друг мой, расскажи, что ты видел.
  - Я видел невероятное, - отвечал Красибор. - Я знаю, что упыри никогда не брали штурмом города. Но Будислав не просто взял город, он практически создал его. Маленькое селение было захвачено и обращено в упырей. Они подчинились Будиславу беспрекословно. Я много лет искал своего старого друга, а когда нашёл, увидел настоящего богатого и могущественного ночного князя. Город, получивший название Миргород, то есть, мирный и не участвующий в войнах, постоянно пополняется новой кровью. Упыри нападают на людей, которых завозят к себе как рабов и как пищу. Там не мало живёт и людей, которые покорны, словно овечки. Вурдалаки доят их как коров и пьют из них не молоко, а кровь. И люди не бунтуют. Приезжие торговцы и гости ни о чём не догадываются. Ведь в городе есть всё необходимое: вече, христианская церковь, купцы и даже князь из знатного рода. Упыри внешне неотличимы от людей, они присутствуют в каждой прослойке населения. Они есть среди бояр и аристократии, среди церковного клира, среди крестьян и рабочих. При этом между собой они все равны, но для людей выявить их совершенно невозможно. Никто не знает, кем является его сосед - упрём или человеком. Днём Миргород - это самый обычный город, не отличимый от всех других городов. Но под покровом ночи здесь начинаются кровавые оргии, жертвоприношения, кровопролития. И так каждую ночь. Над всем этим стоит тайный правитель, который настолько всех запугал, что никто не смеет даже произносить его имя вслух. Это Будислав.
  - Вот видишь, Кукумер, - прервал его рассказ Игнатий, - ты говоришь, у тебя две сотни упырей в клане. Но у него их тысячи. Ты, Инвисибий, называешь себя лучшим лазутчиком, но ничто не сравнится с тайной службой Будислава, благодаря которой он остаётся невидимым, имея тысячу глазу и ушей. Ты, Курсорий, говоришь, что можешь выпустить Кощея, но у Кощея Человечного есть меч, который может убить Кощея Бессмертного. Он лучше и сильнее каждого из нас, и только он может уничтожить Змея Горыныча. Конечно, с нашей помощью.
  - Зачем ему это? - сомневался Курсорий, - если он так силён, то он может не бояться Змея. А если он может его уничтожить, то почему до сих пор не сделал этого?
  - Его меч не служит ему в полную силу, - отвечал Игнатий, - и чтобы окончательно стать владельцем клинка, ему нужно убить Змея Горыныча. Но сделать это не просто. Змей подружился с людьми, с князем Ярославом, с богатырями. Нужно, чтобы союзники Змея отвернулись, когда его придут убивать. Будислав не знает, как это сделать, а я знаю.
  - Ой ли? - засомневался Кукумер.
  - Да, друг мой. Я знаю тех, кому очень не нравится дружба Ярослава со Змеем Горынычем. Это новгородское духовенство. Я говорил с некоторыми священниками и смог убедить их помочь нам. Сейчас князь Ярослав в Киеве, и новгородское духовенство распоряжается богатырями. А если войско пойдёт из Киева, кто-то из нас, сильнейший из нас должен будет задержать его, пока остальные будут расправляться со Змеем.
  - Будислав не против, - добавил Красибор, - он бы хотел увидеть вас. А то он уже даже начал сомневаться, что вы вообще существуете.
  - Тогда пора его навестить, - произнёс Курсорий.
  - О нет, я бы на вашем месте так не торопился, - остановил его Инвисибий, - вы подумали, что будет, когда Будислав убьёт Змея Горыныча? Он станет ещё сильнее, чем есть сейчас, и мы, верховные жрецы, вынуждены будет подчиняться ему.
  - Лишь один упырь мог подчинить нас, - возражал Курсорий, - это Отец Поколоения - Серва Адюльтер. Но он уже давно погиб.
  - С таким мечом он сможет и перебить нас всех, если пожелает.
  - Друзья, не будет торопить события, - снова заговорил Игнатий, - мы лишь пообещаем Будиславу этот меч, но это вовсе не значит, что он его получит. Главное сейчас - уничтожить Змея.
  И с этими словами он подмигнул своим товарищам. Упыри поняли друг друга, как понимали всегда, когда затевалась какая-нибудь подлость. За столько веков вражды они всё же снова пришли к согласию. Вскоре вурдалаки покинули это зловонное болото вдали от людских поселений. Впереди их ожидал ещё долгий путь и приготовления к войне.
  ГЛАВА 9.МИРГОРОД.
  Малые города на Руси в то время были все были похожи друг на друга. Высокий забор, защищающий от врагов, макушка кремля, видная издали из-за забора, и множество селений, рассыпанных, слово семена по всей окрестности. Таким был и Миргород, и каждый, кто смотрел на него со стороны, не видел в нём ничего необычного. Но сейчас к Миргороду ехали не совсем обычные путники. Верхом на конях ехали всадники, которые ещё недавно прятались под покровом ночи, сильнейшие кровососы, верховные жрецы. В Миргород они заехали беспрепятственно. Город был открыт для всех, кто приходил в него без оружия и даже с оружием, если не большим числом и со специальной грамотой. Изнутри Миргород так же мало чем отличался от большинства малых городов. Такие же расставленные по кругу дома, внешнее убранство которых становилось прекраснее и лучше по приближении к центру. Возле центральной торговой площади стояли самые богатые дома, и каждый из них был как вывеска для богатого хозяина, умелого торговца и купца. Но чуть дальше от площади стоял ещё один небольшой островок богатых теремов, который не имел никакого отношения к торговле. Здесь дома словно подберёзовики вырастали возле высокого деревянного кремля. Очевидно, здесь жила уже не торговая, а боярская знать. Именно сюда через площадь и направились бледнокожие путники, одетые в длинные мешковатые балахоны, почти полностью скрывающие их лица. Чужаки легко добрались до княжеского двора, народ здесь привык к гостям и не боялся их. Вскоре их повели в княжескую гостиную.
  - Невероятно, - удивлялся по дорого Инвисибий, - на всём пути не встретил ни одного упыря. Очевидно, ночью они прячутся, но люди никак не выдают их присутствия. Они ведут самую обычную жизнь, как и в других городах.
  - Ты смотрел не очень внимательно, мой невидимый друг, - отвечал ему Курсорий, - я видел в глазах этих людей страх. Они слишком торопливы, слишком суетятся, чтобы закончиться свои дела до заката. Здесь никто не играет на гуслях. Для музыки здесь нет времени. Здесь вообще ни во что не играют из того, во что играют в других русских городах, только в азартные игры, и ставка в них далеко не всегда - золотые монеты. Они играют на какие-то бумажные билеты, на каждом из которых написано, что он стоит столько-то или столько-то монет. Выигрыш никто не забирает с собой, а отдаёт в специальное хранилище. И тот, у кого будет больше всего таких бумажек, заслуживает себе право на жизнь.
  - И когда ты успел всё это увидеть?
  - Не забывай, Инвисибий, что я самый быстрый из вас.
  А меж тем стража их проводила уже в большой зал, где в противоположном конце на большом кресле восседала старая полная женщина. Рядом с ней стоял худощавый и немного пьяный от вина священник, и несколько бедно одетых бояр. Прислуживали им молодые девушки, с красивыми фигурами, но обезображенными шрамами лицами. Не трудно было догадаться, что лица им изрезали специально и по приказанию той, чья красота уже увяла, и которая теперь восседала на троне.
  - Приветствую тебя, княгиня Всеслава, - поклонился в пояс Красибор. Вместе с ним поклонились и его спутники.
  - Чего вам надо? Кто вы такие? - грубым голосом спросила старая княгиня.
  - Мы хотели бы поговорить с боярином Будиславом.
  - Кто вы такие?
  - Ты не узнаёшь меня? - напирал Красибор. Его лицо, похожее на морду хорька, в этот момент стало каким-то особенно звериным.
  - Я видела тебя. И что с того? Зачем вам нужен боярин Будислав? Разве вам неизвестно, что днём он обычно отсутствует в городе.
  - Отведи нас к Будиславу, глупая баба! - первым не выдержал Кукумер, - мы знаем, что днём он в городе, и что он спит.
  Княгиня надулась, слово жаба, и прищурила глаза. Большой рот и маленький нос в этот момент делали её лицо особенно похожим на жабье.
  - Как ты смеешь так говорить с княгиней и владычецой этой земли? -заговорил теперь один из бояр, стоящих у её трона.
  - Прошу простить дерзость моих спутников, - уже едва сдерживал себя Красибор, - но если ты, княгиня, не сведёшь нас сейчас же с Будиславом, то он очень разозлиться на тебя.
  Бояре и священник расхохотались, хоть и не очень правдоподобно, а княгиня нахмурилась пуще прежнего, а затем встала с трона и заговорила:
  - Идите за мной. Да уйди ты, дрянь.
  И огромной ладонью она отвесила подзатыльник одной из своих девушек, что поднимала её длинную юбку. И вот уже без служанок и бояр княгиня повела за собой гостей.
  - Обычно это здесь не принято, - говорила она, когда убедилась, что её слышат только они. - Так заведено самим Будиславом. Он ни с кем не встречается днём. Но для тебя, кажется, он говорил, что можно сделать исключение.
  Вскоре они спустились в подвальное помещение, где было гораздо холоднее, чем на поверхности. Но здесь, в таком холоде и темноте прямо на каменном полу находилась маленькая постелька. И упыри увидели на ней существо, которое оскорбляло даже их взор. Маленький человечек ростом им до пояса очевидно был уже взрослым. Руки его были при этом невероятно длинными для его тела, пальцы доставали до пола, лицо было обезображено, ни то какой-то болезнью, ни то искусственно. Нос был больше похож на свиной пятачок, брови почти полностью закрывали глаза. Когда существо поднялось со своей постели, на шее у него загремела связка ключей.
  - Приветствую, княгиня, - поклонился карлик.
  - К чёрту твои приветствия, негодный. Отрой нам покои Будислава.
  - Но владычица, ведь не велено....
  - Знаю, что не велено, открывай!
  И карлику пришлось подчиниться. Вскоре заскрипел ключ в замке, а затем дверь открылась, и все увидели сырые каменные стены без окон, грязный пол и деревянную лавку с пуховой периной на ней. Здесь мог содержаться лишь самый негодный узник, но вместо этого тут на кровати расположился Будислав. Узнать его было не сложно, его совиное выражение лица и брови как у филина запоминал каждый, кто однажды видел его.
  - Это ты, Красибор? - спросил он, вглядываясь в темноту.
  - Это я, друг мой. И я ни один. Я привёл с собой тех, кого обещал.
  - Прекрасно, - улыбнулся Будислав, обнажая свои острые клыки.
  Вскоре он вышел из темницы и оказался в светлом зале, который уже освободили для гостей, оставив только место для прислуги.
  - Замечательно, - проговорил он. - Фея Всеслава стала отличной княгиней, после того, как овдовела. Много лет назад я насильно женил на ней местного князя, а спустя немного времени убил его и всех его детей. Никто ничего не заподозрил, а править стала его новая жена, и правит уже много лет.
  Но упыри словно не слушали его, они, вытаращив глаза, вглядывались в Будислава, стоящего перед окном в лучах солнца.
  - Ты не боишься солнечного света? - удивлённо спросил Курсорий, - мы думали, это подвластно лишь нам, верховным жрецам.
  - Я же говорил, что он по силе не уступает нам, - усмехнулся Игнатий.
  - Не боюсь, только когда рядом со мной Красибор, - отвечал Будислав. - Наш наставник, вождь Многоликий передал эту силу нам двоим. Мы можем не только не бояться солнечного света, но и избавлять от этого страха всех, кто состоит в нашем войске. Многоликий мог делать это в одиночку, нам же с Красибором для этого нужно держаться вместе.
  - Да с такой силой можно любого Змея ухлопать, - усмехнулся Кукумер, - мы можем нападать не только ночью, но и днём и в любое время. Обращать жителей хуторов в упырей и тут же отправлять их в бой. И так снова и снова, до самой победы.
  - Я рад, что у вас такой хороший настрой, - снова улыбался Будислав, - что ж, присаживайтесь, обсудим всё-таки план нападения.
  И гости уселись на лавках вдоль стен, Будислав же расположился на троне.
  - Итак, мы собрались здесь, чтобы уничтожить Змея Горыныча. У меня есть войско отменных упырей и меч-Молния. Стало быть, будет разумно, если я буду страшим над вами в этом походе.
  - Старшинство бывает разным, - возражал ему Курсорий, - можно быть воеводой, можно быть князем, быть богом. Как ты хочешь властвовать над нами, Будислав?
  - Каждый из вас возглавит свою часть войска. Каждый из вас будет старшиной над своей дружиной. Но все будете выполнять мои приказы.
  - До какой поры? До смерти Змея Горыныча?
  - Нет, друзья мои. Смерть Змея, это слишком мало для меня. Когда Молния подчиниться моей власти полностью, я намереваюсь зайти дать далеко, как не заходил ещё никто до меня. Я хочу добраться до Калинова моста и уничтожить его.
  - Уничтожить Калинов мост? - удивился Инвисибий, - это же безумие.
  - Это бессмертие для всех нас. Никто не пройдёт туда, никто не пролезет обратно. Мы будем бессмертны. Эра людей закончится, и наступит эра упырей. Конечно, мы вызволим из мира мёртвых самых верных наших товарищей, которые погибнут с нами в бою против Змея. И они помогут нам заполонить землю.
  - И кто будет править на новой земле? - спрашивал теперь снова Курсорий, - неужели ты, как владелец Молнии? Ведь не спроста ты называешь себя Сервой Гуманусом.
  - Посмотрим. Я не могу предугадывать на такой далёкий срок. Но в конце концов, какая разница, кто будет править? Главное, что мы будем бессмертны. Ничто не сможет нас убить, никто не сможет нам угрожать. Мы не сможем убить даже друг друга, разве сможет кто-нибудь из нас повелевать другим? Власть строится на страхе смерти. А если смерть не страшна, то все будут равны между собой. Сбудется завет нашего бога Сервы Адюльтера. Умирая, он завещал нам быть равными и установить всеобщее равенство людей на Земле. До сих пор никто не знал, как это осуществить. Теперь мы знаем.
  - Что ж, в таком случае, я с тобой, - проговорил Инвисибий.
  - И я, - радостно произнёс Кукумер.
  - И я тоже, - в один голос сказали Игнатий и Красибор.
  - Чёрт с вами, - вымолвил Курсорий, - и я тоже.
  - Отлично, обсудим план действий, - поднялся с трона Будислав и принялся расхаживать по залу. - Игнатий сумел заручиться поддержкой некоторых представителей христианского духовенства. Они имеют не малое влияние в Новгороде и смогут настроить всех против Змея. Тем более что воевода Вольга давно уже умер, а на его место пришёл Микула Селянинович. А Микула когда-то воевал против Змея и многих друзей потерял в той войне. Остаётся только Киев. Здесь придётся действовать иначе. Один из нас с войском отправится к Киеву, чтобы отвлечь киевских богатырей на себя. Пока они будут гоняться за ним, мы успеем взять Змейгород.
  - И кто же отправится под Киев? - спросил Курсорий.
  - Я думал о тебе, друг мой, Кукумер.
  - Обо мне? - удивился безобразный вурдалак-великан.
  - У тебя есть клан, подчинённый тебе. Его легко увеличить до целого войска. Ты сможешь довольно долго нападать на заставы и снова скрываться. Лучше тебя на это великое дело нам никого не найти.
  - А если я погибну? Обещаешь ли ты воскресить меня?
  - Ты не погибнешь, в этом нет необходимости. Ты очень силён, в честном бою никто не решится выступить против тебя. И ты сможешь вырваться из любого окружения. Если враг будет слишком силён, просто отступай на юг, подальше от Змейгорода. Не успеет ещё закончится лето, Кукумер, как мы уже победим. И тогда мы будем бессмертны.
  - И равны, - не то спросил, не то просто сказал Курсорий.
  - И равны, - повторил за ним Будислав.
  - Что же, если так, то я согласен, - поднялся с места Кукумер, - ты теперь наш вождь, Кощей Человечный, и я выполню твоё поручение.
  С этими словами они пожали друг другу руки. Будислав обменялся рукопожатиями и с другими упырями и зачем-то подмигнул Игнатию. Пришло время собирать войско, время мести Змею Горынычу.
  ГЛАВА 10.ДУРНЫЕ ВЕСТИ.
  Три древних старца шли бок о бок друг с другом, двоя держали под локти третьего, который был слеп. Но не смотря на свой страшный недуг и старую потрёпанную одежду он шёл прямо и властно, не сгорбившись, лишь опираясь на деревянный посох. Путь их был долог, и на такой жаре бродячие старцы-калики очень быстро уморились. Жажда давала знать о себе. К счастью, поблизости находился небольшой хутор.
  - Здесь мы и утолим свою жажду, - проговорил слепой, который был среди них самым старшим.
  И калики покорно повели его. Но в какую бы избу они не заходили, она была закрыта и пуста. Зачастую дворовые псы не подпускали непрошенных гостей даже к изгороди. Все хуторяне ушли в поле, здесь же остались лишь старики и калеки, которые никогда не открыли бы незнакомому гостю. Калики уже направились к колодцу, чтобы испить студёной воды, как слепой вдруг указал пальцем на одну избу. Старцы направились к ней. Во дворе их не встретили дворовые собаки, а дверь в избу была открыта. Калики прошли в сени, а затем в саму горницу. Здесь на печи лежал полный широкоплечий юноша. Тело его выглядело немного непропорциональным. При больших сильных руках и широких плечах у него были маленькие тонкие ноги. Казалось странным, что он остался в доме, в то время как все остальные ушли работать. Но не смотря на эту странность, слепой шагнул вперёд, отделившись от своих спутников, поклонился и заговорил.
  - Доброго дня тебе, богатырь. Не подашь ли ты воды старым уставшим путникам?
  - Ты говоришь со мной? - нахмурился юноша, - по-твоему, старик, я похож на богатыря? Или ты не видишь, что я не могу подняться, так как ноги мои уже много лет не ходят?
  - Я не вижу этого, потому как глаза мои давно уже не служат мне, также как и тебе твои ноги.
  Юноша взглянул на гостя, и лицо его смягчилось от сочувствия.
  - Но я вижу кое-что другое, - продолжал старик, - я вижу, что ты сын богатыря Ивана, из дружины Василия Буслаева? Прав ли я?
  - Ты прав, старче, - не на шутку удивился юноша, - но как ты узнал?
  - Я вижу в тебе великую силу, которая передалась к тебе от отца твоего. Она дремлет, её нужно лишь пробудить. Твой отец - последний из благодатной дружины. Когда-то Господь благословил дружину Василия на бой. Все войны из той дружины уже погибли, кроме одного - Ивана-богатыря. И теперь его благодать перейдёт к тебе. Так слушай же меня, юноша, встань, и принеси нам мёду.
  И хлопец взялся руками о печку и стал медленно спускать свои ноги на пол. Руки его были сильны, он много раз уже использовал их для передвижения по дому. Но теперь ноги его почувствовали опору, и, дрожа, вдруг твёрдо встали.
  - Этого не может быть, - проворил он.
  - Может, Илья Иванович. Проклятие, некогда наложенное на тебя, снято. Теперь ты свободен, и ты можешь стать великим воином. Сражайся же во славу русской земли, но никогда не поднимай своей руки на волхвов, иначе будешь проклят ещё страшнее, чем прежде.
  И юный богатырь на радостях босиком вышел на улицу. Он получил силу, о которой даже не мечтал, эту силу дал ему слепой бродячий старец. Калики исчезли так же быстро, как и появились. И лишь тогда, когда село было далеко за спиной, слепой открыл свои глаза и превратился в зрячего. Длинная борода отпала, и он помолодел лет на двадцать. Другие двое его спутников, видимо, были настоящими волхвами и ничуть не изменились.
  - Ты заметил, Доброслав? - проговорил тот, что прежде был слепым.
  - Да, впервые такое вижу, Ратмир, - отвечал волхв.
  - Он станет великим богатырём. Я смог снять с него проклятие, которые когда-то на него было наложено колдунами. Это пробуило в нём великую силу.
  С тех пор прошло много лет. Не стало волхва Доброслава. Ратмир перестал переодеваться слепым волхвом, он нашёл то, что искал, настиг очередного верховного жреца упырей, именуемого Безумным. Прошло не мало времени после того, как он вернулся в Змейгород, когда Ратмир снова услышал о богатыре Илье Ивановиче. Владыка-Змей тогда гостил на Суздальской земле, здесь его и настигла весть о том, что славный богатырь столкнулся под Киевом с верховным жрецом по имени Идолище. Ратмир уже слышал о нём, но знал его больше под другим именем - Кукумер. Владыка-Змей сразу же захотел отправиться на помощь к богатырю, но тут выяснилось, что с юга движется целое войско упырей, которое возглавляют сразу несколько верховных жрецов и сам Кощея Бессмертный. Не было сомнений, что войско это шло войной на Змейгород. И Ратмир спешно направился домой. Здесь он первым делом потребовал к себе Евпатия. Богатырь уже во многом постарел, но всё же оставался таким же непоколебимым и несгибаемым, верным своему слову богатырём. Со временем власть его в городе росла. Помимо того, что он был посадником, он ещё и распоряжался церковными землями, как и прежде занимался торговлей, хоть отчасти это дело переложил на богатыря Семёна Гривну. Не малое число богатырей и христиан в городе обеспечивали Евпатию поддержку и делали самым влиятельным человеком в массах.
  - Беда надвигается, словно туча на солнечный диск, - говорил Ратмир, - и с такой бедой, мы, похоже ещё не сталкивались.
  - И даже о такой беде ты говоришь так же красиво, как и всегда, - ухмыльнулся Евпатий.
  - Это привычка, - отвечал Ратмир, - народ любит красивые речи. Но я говорю серьёзно. На нас идёт войско упырей. Наконец-то эти твари решили дать нам отпор. И, похоже, у них в руках меч-Молния.
  - Не может быть, - от неожиданности сел на лавку Евпатий. - Нужно писать Микуле Селяниновичу в Новгород. Одни мы не справимся.
  - Справимся, если найдём способ сплотиться. Ты - посадник, Евпатий, и на тебя я возлагаю обязанность создать из жителей города вооружённое ополчение. У нас много христиан, пусть же они станут богатырями. Ты возглавишь это войско и поведёшь его в бой. А если я погибну, то ты возглавишь и все войска Змейгорода. А Микулу мы будем звать только в самом крайнем случае, если уже не справимся сами.
  - Я никогда прежде не командовал войском, - возражал ему богатырь, - и за такой короткий срок из простых горожан не сделать воинов. К тому же, в случае чего, колдуны мне никогда не подчиняться.
  - Они подчиняются мне, значит, подчиняться и тебе. Нам нужно продержаться как можно дольше. Упыри - плохо организованные твари. Если они и смогли создать своё войско, то это не на долго. Лишь для устрашения, для видимости. Очень скоро они перессорятся друг с другом, и мы сможем их разбить. А до той поры мы должны лишь тянуть время.
  - Что ж, стены наши крепки как никогда, у нас полно припасов и есть время, чтобы подготовиться к долгой осаде.
  - Ты со мной до конца, Евпатий?
  - До конца, вождь, - отвечал богатырь.
  - Это хорошо. Тогда, действуй, друг мой. - вымолвил Ратмир, похлопав по плечу старого товарища.
  - Об одном хочу попросить тебя, Ратмир. О той девчонке, что украли для тебя под Смоленском. О Марфе. Она так и не стала тебе женой. И не станет по своей воле. Позволь ей вернуться домой.
  - Змей не возвращает того, что забирает, - изменился в лице Ратмир и стал твёрд, как настоящий гроза упырей, - однажды она станет моей женой.
  - Время идёт, Ратмир, и христианская вера уже далеко распространилась по Руси. Когда мы были молоды, христианство для всех было чужой верой, теперь же появилось целое поколение молодёжи, крещёной с детства. Марфа как раз из таких. Её с детства готовили к христианскому браку, где она будет единственной женой, всё остальное она считает безнравственным.
  - За неё уже уплачен выкуп, Евпатий. Так что домой она не поедет, это моё последнее слово.
  С этими словами он покинул комнату. Рядом с ним богатырь чувствовал себя сильнее, но, когда владыка ушёл, уверенность в душе Евпатия понемногу стала уступать тревоге. Впереди его ожидала встреча с сильнейшим врагом, с самим Кощеем Бессмертным. Нет ничего опасней хорошо организованной толпы. Ратмир это знал, и единственное, на что он надеялся, это на то, что хорошая организация окажется только видимостью. Во всех соседних русских городах Змея недолюбливали за его проделки, а то и вовсе ненавидели. В случае чего никто не придёт к ним на помощь. И всё же Евпатий начал подготовку города к войне. Богатыри всегда были готовы к битве, даже те, что были здесь недавно. Теперь им предстояло обучить других своих единоверцев. Евпатий забирался на стены, проверял позиции лучников и состояние метательных орудий. Многие из них уже пришли в негодность за долгие годы и требовали починки. Уже много лет Змейгород жил мирной жизнью, люди успели отвыкнуть от войны. И вот теперь им снова приходилось брать в руки оружие, снова приучать себя к лишениям, снова смотреть в лицо смерти. Страшная весть, принесённая Ратмиром, быстро облетела весь город, и местные жители не на шутку всполошились. Когда же новость дошла до Ольги, то больше всего её возмутило, что Ратмир поставил Евпатия вторым человеком после себя. Её возмущение было так велико, что она незамедлительно отправилась к своему мужу и потребовала аудиенции. Ратмир ещё издали почувствовал гнев в её ауре.
  - Надеюсь, ты понимаешь, что ты делаешь? - кричала Ольга, - потому что остальным твои действия кажутся безумными.
  - Какие действия? - спрашивал Ратмир, хоть уже и догадывался, о чём речь.
  - Ты поставил Евпатия вторым человеком после себя. Богатыря без капли чародейской крови. Это плевок в лицо всем благородным колдунам и твоим родным детям.
  - Твой отец тоже был богатырём, однако, он в своё время с колдунами не церемонился.
  - Не сравнивай Евпатия с моим отцом. Ты и сам знаешь, что Евпатий ему и в подмётки не годится.
  - А кто годится? Твой сын, который ещё ни разу меч в руке не держал? Не инициированный чародей.
  - Он и твой сын тоже.
  - О боги! Женщина, на нас идёт полчище обезумевших от страха и злобы кровососов, которые мечтают разорвать всех нас на куски, а ты даже в такой момент думаешь о том, как бы укрепить власть нашего сына.
  - Дай ему проявить себя, - настаивала Ольга, - доверь ему командование. Я не хочу, чтобы он командовал войском, но и Евпатий не заслуживает этой чести. Есть много опытных и достойных колдунов.
  - Кто, например? Твой любовник - Всеволод?
  От этих слов Ольга вспыхнула, но Ратмир оставил это без внимания. Он не прикасался к своей второй жене с тех пор, как появился на свет Ростислав. У владыки было много других жён, которые рожали ему детей и дарили свою ласку. Ольга быстро нашла себе замену мужу. Ратмир был не против, для него главное было, чтобы Ольга не имела детей от Всеволода, а она была хорошей чародейской и знала, как избежать нежелательной беременности. И всё же, когда Ратмир так открыто дал ей понять, что знает о её связи с Всеволодом, это почему-то ударило по её самолюбию. Она почувствовала себя виноватой, сбавила тон и заговорила уже более спокойно:
  - Ты волен назначать кого угодно, владыка. Это может быть и Всеволод, и Захар, и кто-либо ещё. Все они - чародеи, и все они достойны этой чести.
  - Нет, милая моя, никто из них никогда не командовал войском, они всегда лишь подчинялись. Не волнуйся, я дам Ростиславу проявить себя, придёт ещё время. Он мой сын, мой наследник, я не меньше твоего желаю ему успеха. Но всё это случится в своё время, сейчас же наша главная задача - пережить осаду упырей.
  - О, боги, Ратмир, - произнесла Ольга с встревоженным видом и вдруг обняла своего мужа. Он обнял её, и она положила голову ему на плечо.
  - Это так ужасно, - говорила она, - я пытаюсь не думать об этом, но упыри долгие годы снились мне после той ночи. Они погубили всю мою семью и почти убили меня. Это ужасно, теперь они возвращаются.
  - Такова моя судьба, жена моя, - отвечал Ратмир, - я должен сражаться с ними, пока не истреблю всех верховных жрецов. Разумеется, они напуганы, и однажды они всё равно собрались бы, чтобы меня уничтожить. Но у них ничего не получится, даю тебе слово.
  - Будем надеяться, муж мой.
  - Признаюсь тебе, Ольга, душа моя страдает не меньше твоей, когда я вспоминаю всех, кто отправились за Калинов мост. Кого сейчас нет рядом с нами. Те, кого я искренне любил и уважал. Мне их очень не хватает. Я тоскую по ним. И вот теперь я снова должен видеть смерть тех, кто мне близок. Боги беспощадны ко мне. Не знаю, выдержу ли я это новое испытание или нет. Нет, они не победят, но это не значит, что я не проиграю. Провидец предсказал мне, что скоро я верну себе свою Молнию. С этим мечом я буду очень силён. И, возможно, на этот раз я направлю свой клинок против богов. Я поклялся себе, что верну к жизни всех, кто погибли по моей вине, кроме упырей. Твой отец, твоя семья тоже среди них. Я верну их, Ольга, даже если против меня будут все боги и стражи Лукоморья. Даже если это погубит меня.
  ГЛАВА 11.ИДОЛИЩЕ.
  Будислав очень быстро подготовил своё войско к походу. Упыри не испытывали нужны ни в чём, что было необходимо для начала войны. Но за всё существование города, он ещё ни разу ни с кем не воевал. Поэтому он и назывался Миргородом. Очень непросто было скрыть выдвижение из него целого войска. Против Миргорода не редко пытались вести войну завистливые соседи, миргородцы лишь жаловались вышестоящей власти, церкви, и всем, кому только можно было жаловаться. Они подкупали и обманывали, шли на уступки, но больше всего тянули время на бесконечных переговорах. И пока шли переговоры, Будислав при помощи своей тайной службы всячески распространял по русским городам клевету на своих врагов и пытался сплотить против них другие города. Чаще всего своих врагов Миргород обвинял в тайном язычестве, обличал его ненависть к христианам. Не редко миргородцы убивали священников в чужих городах, поднимали народные волнения, перерастающие в настоящие восстания масс против христианской веры. Всё это легко можно было выдать за языческий бунт, который привлекал к себе богатырей и киевского князя. В результате восстание очень быстро подавлялось, поскольку ещё до его начала миргородцы уже успевали доносить на восставших. И в конце концов Миргород всё равно оставался в выигрыше. Так продолжалось за годом год, пока вокруг не распространилась слава о Миргороде, как о самом мирном городе на Руси, с которым воевать просто грех и богопротивное дело.
  И вот вдруг из самого мирного города выдвинулось небольшое войско упырей в сторону Киева. Возглавлял его никто иной как Кукумер, так же известный как Идолище. Затем вышло другое войско, возглавлял которое сам Будислав. И это так же осталось незамеченным. Об одном лишь беспокоился Кощей Человечный, что, если будет отсутствовать слишком долго, люди отвыкнут от власти упырей, да и свергнут свою княгиню. За Кукумера он не беспокоился, ведь его упыри были лучше всего организованными. Своего вождя они почитали как идол, между собой общались чуть ли не телепатически. Упыри в его клане понимали друг друга по простым сигналам и жестам, и за долгое время даже утратили способность к сложной речи. Они легко находили друг друга даже на самом большом расстоянии, и так же на большом расстоянии чувствовали, где находится их вождь. И вот Идолище отправился к Киеву, а спустя время в город вернулось несколько упырей из его клана и принесли страшную весть: Идолище убит под Киевом. Случилось то, что все считали невозможным. Нашёлся богатырь, который смог перехитрить и одолеть в бою Идолища. Этого юного героя звали Илья Муромец. Встревоженные верховные жрецы, узнав о нём, тут же стали держать совет, на который с небольшим опозданием пришёл и Будислав.
  - Да кто такой этот Илья Муромец? - нервно кричал Курсорий, - откуда он вообще взялся?
  - Очевидно, из Мурома, - говорил Инвисибий.
  - Так или иначе, сейчас мы не можем сражаться против Змея, - заключил Игнатий.
  - Это почему же? - набросился на него только вошедший в зал Будислав. - Кажется, ты что-то упустил, Игнатий, кажется, ты что-то не предусмотрел! Как же ты не заметил целого богатыря, способного убить верховного жреца?
  - Сбавь тон, брат мой, - заговорил Красибор, - ты говоришь с верховным жрецом.
  - Да неужели? - впился в него испепеляющим взглядом Будислав, - теперь ты называешь меня братом. А когда-то вы называли меня тупицей. Помнишь? Вы с Многолигким говорили, что я слишком глупый, слишком медлительный и рассеянный. А теперь ты называешь меня братом и своим вождём. Думаешь, я забыл, как вы, трусливые стадные животные упрекали меня в скудоумии? И теперь вы снова показываете свою трусость. Вы боитесь, вы уже готовы отступить. Можете снова назвать меня глупцом, если хотите, но я отступать не намерен. Смерть Кукумера меня не остановит. Я пойду в бой и добьюсь победы.
  - А как быть с Ильей-богатырём? - робко спрашивал теперь Игнатий.
  - Он нам не опасен.
  - Не опасен? - вскрикнул Курсорий, - да ты в своём уме?
  - Держи себя в руках, жрец, ты говоришь со своим вождём, - осадил его Серва Гуманус, усаживаясь во главе стола, установленного прямо на земле в их шатре, - в отличии от вас, я знал про Илью Муромца. И я знаю, что он по распоряжению князя находится на дальней заставе. Он не может покидать эту заставу, это для него своего рода наказание. Идолище выполнил свою задачу, он отвлёк внимание. Я обещал воскресить его, если он погибнет. И я выполню своё обещание. А теперь нам пора идти на Змейгород. Под Киевом только что убили две сотни упырей. Киевляне теперь ни за что не поверят, что существует ещё одно войско упырей, большее по численности. Они уверены, что разбили самое опасное соединение вурдалаков.
  - Очень рискованно, - говорил Инвисибий, - но другого выхода у нас нет. Теперь у нас два сильнейших врага. Хотя бы одного из них мы должны уничтожить.
  - Пока союз не распадётся, мы должны держаться вместе, - вымолвил Игнатий, - и идти за Будиславом.
  - Больше всего на свете я хочу сейчас снять с этого трёхголового оборотня его змеиную шкуру, - произнёс Курсорий.
  - Ну вот и славно, - заключил вождь, - продолжаем свой поход.
  Илья Муромец сильно подорвал планы упырей, хоть тогда сам об этом не подозревал. В результате их поход затянулся, у Змейгорода появилось больше времени, чтобы подготовиться к войне. Будислав был прав, и тогда Илья не стал главным врагом упырей. Почти сразу после победы на Идолищем он вернулся на заставу. Теперь только Змей Горыныч представлял угрозу для упырей. Не смотря на понесённые потери, их войско продолжало расти, теперь Красибор создал свой клан, который по численности не уступал кланам верховных жрецов. Он сравнялся с ними, как старшина. Вурдалак занимался своим любимым делом: охотился, убивал людей, чтобы потом они возродились упырями. Он мог убивать, не прячась, не скрываясь, как это обычно бывало, он убивал в открытую и никогда ещё не испытывал от этого такого наслаждения, как сейчас. Его жертвы трепетали перед ним, одни сопротивлялись и молили о пощаде, другие внешне оставались спокойны. Когда они становились упырями, они продолжали бояться Красибора и рабски подчинялись ему. Вурдалак был опытнее и сильнее их, и травма, причинённая им своим жертвам, рваной раной навсегда отпечатывалась на их душах. Красибор нарочно долго мучил их перед смертью, калечил и уродовал их тела. Будислав презирал такую жестокость. За последние годы он не убил и даже не ранил ни одного человека. Кровь ему приносили в специальных чашах, уже добытую и очищенную. Вождю оставалось лишь выпить её. Красибор же делал всё грубо и жестоко. И всё же без него Будислав был слабее, чем с ним. И он вынужден был преодолевать своё отвращения и закрывать глаза на всё, что делал его могущественный соплеменник. Будислав мечтал, что вскоре сможет избавиться от этой зависимости, он знал, что ей обязательно воспользуются жрецы. Кощей полагал, что после того, как убьёт своим мечом Змея, то получит такую силу, что не будет нуждаться ни в Красиборе, ни в ком-либо ещё. Красибор же едва ли мог догадаться о том, как он мог бы использовать свою связь с вождём, чтобы усилить свою власть. Но об этом догадывался жрец, который возвысил его и который имел на него свои планы - Игнатий.
  - Ты - великий хитрец, - говорил ему как-то наедине жрец Курсорий.
  - Не понимаю, о чём ты, друг мой, Курсорий, - отвечал Игнатий.
  - Прекрасно понимаешь. Когда наш бог сделал тебе верховным жрецом, все другие жрецы, и я в их числе были против. Ты был самым слабым из нас, в тебе не было ничего, что отличало бы тебя от других упырей. Инвисибий может становиться невидимым, я быстрым. Все мы были в прошлом чародеями. Все, кроме тебя. Мы до сих пор не знаем, в чём твоя особая сила. Мы до сих пор не знаем, почему КощейПервый сделал тебя одни из двенадцати. И всё же, я думаю, он не прогадал. В тебе есть то, чего нет в такой мере ни в ком из нас - таинственность. Тайна и есть твоя сила. Ты единственны из нас был в прошлой жизни христианином, и не просто христианином, а самым настоящим священником. Ты знаешь богослужебные языки, умеешь договариваться с другими священниками. Ты, как и многие из нас, сохранил человеческий облик. Ты стал упырём, когда покинул кафедру священника, чтобы стать богатырём. Но стоило тебе взять в руки меч, как тебя постигла неудача. Или успех. Случайно ли ты наткнулся на Кощея, или всё это было задумано заранее? Я знаю, ты мне не ответишь. Ведь это тайна. Весь ты окутан тайной. Но я понял твою хитрость, хоть и не всю. Когда ты согласился взять опеку над Красибором и дать ему создать своё клан, я не сразу понял твою хитрость, но понял. Ты собрал нас всех четверых вместе, чтобы создать войско, ты предложил на роль вождя Будислава. При желании Красибор сможет вытеснить Будислава и стать вождём, а так как он не способен управлять столькими упырями, то фактически вождём будет тот, кто будет стоять за ним. То есть ты. И, таким образом, ты хочешь стать самым могущественным упырём, заставишь всех жрецов признать твою власть над собой, над Миргородом и Змейгородом.
  - Всё это очень интересно, - отвечал Игнатий, который до этого лишь молчал и внимательно слушал, - но ты не учитываешь, что всё это может осуществиться только в том случае, если мы одолеем Змея Горыныча, но при этом, если Будислав не получит меч, о котором так мечтает.
  - И как же ты хочешь помешать ему?
  - Пока не знаю, но раз уже ты посвящён в мои планы, предлагаю подумать об этом вместе. Иначе не я, а Будислав будет самым могущественным упырём, и нам всем придётся признать его власть над собой.
  - Хм, а ты прав, Игнатий. Пока мне выгодно играть по твоим правилам, но не надейся, что сможешь меня перехитрить и подчинить своей воле.
  - Я думаю, будет лучше, если Инвисибий ничего не узнает об этом нашем разговоре. Сам он не догадается, и так у нас будет меньше соперников на место вождя после падения Будислава.
  - От него не просто что-то скрыть, ведь он может становиться невидимым.
  - Только не для нас с тобой, Курсорий. Мы всегда будем его видеть.
  - Что же, Игнатий, я сыграю в твою игру, но закончится она совсем не так, как ты хочешь.
  ГЛАВА 12.МЫСЛИ УПЫРЕЙ.
  Меж тем змейгородцы уже собрали городской совет, на котором присутствовали все крупные землевладельцы Змейгорода. Большинство из них были колдунами из клана Змея, но были здесь и волхвы, и богатыри. Из последних здесь находились Евпатий Вятич и Семён Гривна, который, как и его старый товарищ, с годами так же сильно изменился, в отличии от колдунов. Как-то сама собой отросла длинная борода, при этом ровно стриженная на концах и по бокам, облысел лоб. Оба богатыря занимались торговлей и распоряжались церковными землями. Все чародеи были сильно встревожены грядущей опасностью, и богатыри невольно заразились от них этой тревогой. Айрат - сын Ратмира так же присутствовал на совете, как и юный Ростислав. Но первым выступал Евпатий Вятич, ставший теперь вторым человеком после владыки-Змея.
  - Войско упырей совсем рядом, - начал он, - они беспрепятственно захватили наши западные и часть южных земель. И, должен сказать, это очень непростые упыри. За ними стоит какая-то сила, неведомая нам. Целое войско упырей не сможет укрыться от солнца, значит, они нашли способ не бояться солнечного света. Об этом говорят и некоторые мои лазутчики. Мы не знаем, что даёт им эту силу и насколько сильны эти чары. Лишь один вурдалак мог обладать такой властью, это Многоликий вождь. И он был первым из верховных жрецов, убитых нашим владыкой. Если Многоликий всё же жив, значит, либо владыка убил не его, либо он нашёл способ возродиться. В любом случае, с таким большим войском упырей мы никогда ещё дела не имели. И никто не имел. Их слишком много, они могут атаковать днём и ночью, без отдыха, могут держать нас в осаде круглые сутки. Поэтому разумнее нам было бы просто оставить город.
  - Оставить город? - поднялся с места возмущённый Всеволод. - Владыка, и этому человеку ты доверил вести в бой наше войско?
  - Сам я не могу повести вас, - уже в который раз говорил Ратмир, - гораздо больше проку будет от меня в облике Змея. Но мы дадим бой упырям, и в бою командовать вами будет Евпатий. А тебе, Евпатий, я приказываю сражаться.
  - Почему бы тебе не назначить чародея командовать нами? Что может понимать бывший богатырь в войне против упырей?
  - Я всё сказал. Возможно, потом мы действительно оставим город, но сначала мы дадим бой. Это действительно очень непросто. У них есть то, чего нет у других подобных существ - дисциплина. Даже если мы победим их, они отступят, покусают новых людей и вернуться с новыми свежими силами. Их сила - это их вожди, сплотившиеся против нас. И основной удар мы должны нанести именно по ним. Для этого я буду нападать в облике Змея даже днём, чего обычно я делать не люблю.
  После совета все покинули зал, кроме одного юноши, робко притаившегося в углу.
  - Ты что-то хотел сказать мне, Ростислав? - вопрошал его Ратмир.
  - Да, отец. Я хочу сказать.... Мне кажется.... Я думаю, что... ты не справедлив к Всеволоду. Он ведь прав, наверное.
  - И в чём же его правда?
  - Упыри - слуги тьмы, их повелитель - кощей тьмы. А колдуны - это тёмные чародеи, те, кто познали тьму. Кому, как ни колдунам сражаться против упырей? Мы - лучшие охотники на них.
  - Мы? - удивился Ратмир, - ты уже причисляешь себя к колдунам? Не забывай, что оба твоих родителя - полукровки. А для колдунов нет ничего важнее чистой крови. Будто бы кровь хранит чародейскую силу. Величайший предрассудок, возникший из непонимания древних волшебников и источников их силы. Когда чары ещё не делились на тёмные и светлые.
  - И всё-таки, отец, они признают меня равным себе. Значит, они сочли мою кровь достаточно чистой. Знаю, ты считаешь это предрассудком, но кровь позволяет колдунам сплотиться. Чистокровные чувствуют друг друга, и потому они так сплочены и так сильны.
  - Если колдуны - сильнейшие чародеи, то почему не редко они скрывают свои лица в бою? Почему одинаково одеваются, почему стараются не отличаться друг от друга даже в мелочах, почему рабски подчиняются своим вождям? Ты не знаешь настоящих колдунов, сын мой, тех, которые живут в кланах. Они совсем не то, что живущие в Змейгороде.
  - Сила колдунов в другом, отец. Тьма даёт им силу, но тьма, приправленная светом, не позволяющая нам опуститься до упырей. Ты ведь тоже используешь тьму, когда надеваешь шкуру Змея. Оборотничество - это тёмные чары. Только слабые, потому что не коллективные.
  - Эх, Ростислав, Ростислав, - тяжело вздохнул отец, - я вижу, тьма уже совсем увлекла тебя. Тебе не хватает света. Хоть, пока светлым началом для тебя и является твоя мать. Она хочет, чтобы ты правил, ты, видимо, и сам этого хочешь, хоть и не понимаешь смысла правления. Но я дам тебе что-то важнее власти, я дам тебе защиту света, которая не позволит тебе окончательно провалиться во тьму. Это мой амулет. Вот уже много лет он защищает меня от тьмы. Защитит он и тебя. Я передаю тебе права на обладание им после моей смерти. Я хотел передать эти права Айрату, как моему старшему сыну, но теперь понимаю, что тебе защита света нужнее. В трудные минуты он исцелит твоё тело и душу, сохранит здоровье и залечит раны. А теперь, ступай, сын мой, я должен подготовиться к битве.
  Лишь когда Ростислав покинул зал, Ратмир позволил себе опереться руками о стол и крепко закрыть глаза. Лицо его исказилось в гримасе боли. Он чувствовал приближение упырей, слышал их грязные мысли. Тысячи самых омерзительных, самых посредственных мыслей, при этом столь похожих друг на друга. Они звучали в унисон, и потому звучали слишком громко и навязчиво. Голова раскалывалась. Ратмир с трудом сдерживался, чтобы не закричать. Ему было не по себе, и он присел. Лица мелькали в его голове. Человеческие лица, под которыми скрывались звериные морды домашних животных. Что может быть опаснее домашних животных? Покорные перед человеком, они бесконечно опасны друг для друга и ненавистны друг другу. Дикая стая никогда не дойдёт в своём безумии и абсурдной жестокости до того уровня, до которого доходит домашнее стадо. Домашние животные пожирают своих сородичей, совершают акты однополой любви, в своей противоестественности они так похожи на человека, а точнее, на самую уродливую форму человека - на упырей. Когда-то на земле всем правила могущественная раса волшебников. Колдуны и волхвы были лишь слабейшими из них, которые слишком привязались к своим кланам. Но одни, будучи чистокровными кочевниками, превратились в колдунов, другие, будучи оседлыми полукровками стали называться волхвами. Волшебники же могли сочетать свободу перемещения с нечистой кровью и не утрачивали связи друг с другом. Упыри если и появлялись, то становили изгоями или участниками кровавых зрелищ. Волшебники любили наблюдать за тем, как упырей разрывают дикие звери, или как они уничтожают друг друга. С тех пор прошло не мало лет, волшебники стали единицами, от волхвов произошли те, кого сейчас называли людьми, от колдунов - упыри, которые теперь смогли создать многотысячное войско. Такого нельзя было представить даже ещё сто лет назад, а уже тем более во времена волшебников.
  И вот это случилось. И это было совершенно немыслимо, как и то, что Ратмир был единственным волшебником, единственным высшим существом в округе, и только он мог дать отпор этим существам. И он должен был их понять, должен был позволить себе погрузиться в омут их грязных мыслей. И Ратмир стал вспоминать себя, когда он так же был ещё зависимым и несамостоятельным, хоть больше всего на свете мечтал о самостоятельности. Теперь он это понимал, даже его рабски преданная любовь к Милане была лишь стремлением вырваться из Людина конца, пробиться к публичности, которая могла наделить его властью. Сейчас княжна была уже стара, он как-то тайком видел её. Ничего не осталось от прежней красоты. Теперь, когда Ратмир оглядывался назад, на свой жизненный путь, он видел не череду случайности, а строгую закономерность, своё стремление к власти, которое зачастую окольными путями, превозмогая всякого рода испытания, протаптывая тропы в самых густых зарослях человеческих страхов и предрассудков, всё-таки достигало своей цели. Он ошибался, и очень часто, так, Ратмир едва не стал монахом, лишь потому, что полагал, что это даст ему власть и свободу перемещения. Он тогда не знал, что той власти, которой он хочет, в мире просто не существует. Нет той формы власти, которая могла бы его удовлетворить. Даже сейчас, будучи князем и волшебником, наводящем страх на всю русскую землю, он чувствовал себя не на своём месте. За годом год Ратмир исправно уничтожал упырей, спасая человечество, но не было ему никакой благодарности за это. Люди не ценили его, он был им просто не нужен. Они видели в нём лишь монстра, потому как не видели врагов его - более страшных монстров, скрывающихся под покровом ночи, и которых он беспощадно уничтожал. Люди были просто не способны его понять, и всё же он сражался за их души. Зачем? Ради чего?
  - Ты им не нужен, - шептал какой-то демон ему на ухо. Голос становился всё отчётливее, и Ратмир поймал себя на том, что это не его голос.
  - Кто ты? - спросил он, не то вслух, не то про себя.
  - Тот, кто пришёл за твоей душой.
  От тёмного угла отделилась полупрозрачная фигура человека. Лицо со впалыми щеками и странными бровями, похожими на брови филина, было знакомо Ратмиру, где-то он его видел.
  - Будислав, - вспомнил владыка-Змей.
  - Ты хотел прочитать мои мысли? Но ты не знал самого главного, Ратмир, что твой меч находится в моих руках. А это значит, что ты не можешь использовать свою силу против меня. Я чувствую тебя, чувствую твой страх. Помнишь, как ты был жалок при нашей последней встрече? Ты умирал и сидел на цепи, словно пёс. Я поил твоей кровью Многоликого вождя. Тогда ты мне очень напомнил своего отца.
  - Ты знал моего отца?
  - Я знал его так же хорошо, как и Сорочинского Мастера - нашего учителя. Я убил его. Тайно и незаметно. Когда-то мы вместе помогали Сорочинскому Мастеру сделать Молнию. Тогда мастер и сам не знал, насколько мощное оружие он создал. Но за двадцать лет я постиг силу молнии, силу, которая была в твоих руках, и которую ты так бездарно упустил.
  - И что это за сила? - спрашивал Ратмир. Он смотрел прямо на Будислава, и видел сквозь него стену. Похоже, этот призрак был виден только ему, и всё же, чародей говорил с ним вслух.
  - Сила молнии даёт тебе не просто способность летать. Шаровая молния - это лишь одна из ипостасей молнии как стихии, примиряющей меж собой огонь и воду, создающей и уничтожающей миры. Стихии, жизнь отнимающей и дарующей. Да, друг мой. Сила молнии, заключённая в твоём мече, способна поворачивать время вспять. Разбитая чаша снова склеится, старик помолодеет, сгоревшая рукопись вновь будет написана. Тот, кто владеет Молнией, владеет временем. Похоже, Страж Времени - Симаргл скрыл от тебя этот факт.
  - Ты хочешь жить вечно, вурдалак?
  - Я ничего не знаю про вечность. И я давно уже не живу, как и ты. Посмотри на себя, ты уже почти мёртв. Люди тебя ненавидят, никто не придёт к тебе на помощь. Для них ты лишь старый кровожадный развратник. Даже если ты найдёшь себе оправдание, в их глазах ты всё равно не будешь оправдан. Для них выше всего закон, которому они поклоняются, и будь ты хоть ты тысячу раз для них героем, ты всё равно нарушитель закона. Посмотрим на то, что ты создал, на свою семью, на своих сыновей. Как только тебя не станет, это всё погибнет. Они перегрызут друг другу глотки, вместе с богатырями и колдунами. После твоей смерти не пройдёт и десяти лет, как от Змейгорода ничего не останется, от тебя ничего не останется, кроме сказаний о монстре.
  - Так же, как и о тебе, Серва Человечный, - произнёс Ратмир. Он всё же проникал в мысли Будислава и его упырей, и разгадал его новое имя.
  - За тобой идёт полчище упырей. Они дали тебе имя своего бога. Серва, Кощей. Каждый из них ненавидит тебя. Ты для них тиран, а тираны погибают всегда одинаково, от рук заговорщиков, среди которых не редко оказываются их самые близкие люди, даже члены семьи. Ты не сможешь властвовать над ними.
  - А я этого и не хочу. Было время, когда я был молод, как ты, когда я мечтал о власти. Но жизнь научила меня, что любая власть не справедлива, любая власть сопряжена с риском и опасностью быть убитым и свергнутым. И я не хочу власти, более того, я не хочу, чтобы властью обладал вообще кто-либо на свете.
  - Это трусость, Будислав. Обыкновенная человеческая трусость. И малодушие.
  - О, мальчишка, ты ли будешь упрекать меня в трусости? Вспомни, каким ты был, когда никто тебе не подчинялся и не считал своим другом. Вспомни свой первый бой, в которым ты обмочился. Где тогда была твоя храбрость? Но я знаю, Ратмир, знаю, ты боялся не смерти и даже не боли. Ты боялся лишь смерти от недостойных рук, ты боялся совсем другого. Боялся собственной силы. О да, я хорошо изучил тебя, я знаю о тебе всё. Я знаю о той злополучной драке в детстве, когда тебе сломали нос. Тогда ты чуть не придушил своего обидчика, когда вас разняли, он уже почти не дышал. Ты всегда был сильнее, умнее, лучше всех мальчишек из Людина конца. За это они тебя ненавидели и завидовали тебе. После той драки все ополчились против тебя. И старые и малые. Шествие отправилось к твоему дому, они хотели изгнать тебя вместе с матерью, они оскорбляли её. Огромная толпа против тебя одного. Что ты мог поделать, юный нечастный мальчик? Ты сломался, ты стал бояться своей силы, поддаваться, подставлять вторую щёку, когда тебя били по первой. Ты научился трусить, стал позволять унижать себя уже не только толпе, но и наглым одиночкам. И ты стал верить. Да, христианская вера здесь пришлась как раз кстати. Ты стал очень набожным. Великая сила дремала в тебе, но ты был одинок. Эту силу ты превратил в любовь. Любовь к слабому, недостойному тебя существу. Такая любовь обречена была стать несчастной. Даже когда в тебе пробудился могучий Змей, ты всё равно продолжал бояться своей силы, бояться полностью проявлять её. Именно поэтому ты потерял свой меч. Если бы ты не боялся дать волю своей силе, если бы сражался в полную мощь, ты бы легко уничтожил Никитку Кожемяку. Никита не забрал бы у тебя твой меч, и тогда он не достался бы мне. Но детский страх продолжал в тебе жить, хоть ты уже стал убийцей. Ты ведь до сих пор считаешь, что сам никого не убивал? Это всё ужасный Змей Горыныч, в которого ты превращаешься. Даже сейчас ты боишься того же самого, что и всегда. Того же, чего ты боялся и в своём первом бою. Против тебя был весь мир, ты же был один. Сила и слабость - понятия относительные. Кто силён в толпе, один бывает слаб и ничтожен, тот же, кто слаб в толпе, в бою один на один проявляет незаурядную силу. Тогда ты не знал ещё, как воевать против толпы, против целого мира. Сейчас ты вырос, твои короткие волосы украшены сединой, тебя обожают женщины и боятся враги. Но твой меч у меня. Часть твой силы находится у меня в руках. А ты по-прежнему так и не научился сражаться в полную мощь. Ты ещё слишком любишь людей, и это тебя погубит. Думал ли ты о будущем, Ратмир? Думал ли ты о том, что тебя ожидает в этом мире, который против тебя? Ты родился слишком поздно, здесь тебе нет места, здесь никто не подарит тебе достойной смерти, никто не почтит тебя после кончины. Ты умрёшь, и твои враги, даже те, кто ещё недавно любили и слушались тебя, сделают всё, чтобы забыть тебя. Лишь один человек может подарить тебе такую смерть, которую ты заслуживаешь.
  - И кто же это?
  - Это я, Ратмир. О, будь уверен, я почту тебя по достоинству, ведь через тебя я получил оружие, которое всех людей сделает равными. Я убью тебя мечом-Молнией, заберу твою силу, и твоя смерть станет знамением новой эпохи, точкой отсчёта для нового летоисчисления, новой эры. Поколения равных людей, свободных от гнёта власти людей и богов, свободных от самой смерти, будут чтить тебя даже больше, чем меня. Ведь ты будешь мёртв, я же буду жить среди них, буду равным им. Именно таким и должен был быть твой конец, к этому должна была привести твоя любовь к людям. И в глубине души ты всегда знал, что всё закончится именно так. Ты пожертвуешь собой ради счастья человечества. Живого люди никогда не примут тебя, ты слишком не похож на них, слишком их превосходишь. Лишь мёртвым тебя сделает героем и воздадут тебе должное.
  Последние слова Будислава эхом пронеслись по комнате. Ратмир был захвачен их силой и не заметил, как призрак Будислава растворился в воздухе. Мысли упырей так же утихли, головная боль прошла. Теперь Ратмира одолевало другое чувство. Он бы поражён, что вождь упырей так хорошо его понимает. Во всём мире Будислав оказался единственным, кто смог его понять, разгадать. Его злейший враг казался ему сейчас ближе всех на свете. Но Ратмируже чувствовал зов своего меча, жаждущего крови, его крови. Молния была ещё верна ему, но уже готова была ему изменить. Упыри приближались, пришло время для великой битвы. Либо Ратмир вернёт себе меч, либо погибнет от его холодной стали. Одно из двух. И Змей Горыныч снова пробуждался в нём, и ничто не могло его остановить.
  ГЛАВА 13.УДАР МОЛНИИ.
  Довольно быстро Ратмир отыскал Айрата. Сын и сам искал встречи с оцтом, чтобы сообщить, что дозорные на городской стене увидели идущее войско упырей.
  - Отец, их очень много, я поднимался на стену, я видел, - тревожно твердил Айрат.
  - Не бойся, сын мой, мы дадим им отпор. Передай Ростиславу, что за время нашего отсутствия в городе он остаётся за старшего. Евпатий уже готов? Отлично, пусть выступает по сигналу. А я пойду в кремль. Нужно приметить их вождей, чтобы атаковать. И запомни, сын мой, чтобы не случилось, не рискуй, пытаясь спасти меня. Ты гораздо важнее живой, как мой наследник.
  - Что ты такое говоришь, отец?
  - Я попробую нанести удар по их вождям и убить их. Если получится, то мы победим, сколько бы их не было, если нет, вам придётся оставить город. А теперь, бейте в барабаны, как можно сильнее. Давайте, братцы, чтобы земля сотрясалась. Порадуем богов красивым зрелищем.
  И Барабанщики стали бить в огромные барабаны. Их бой задавал ритм, который очень быстро охватил всех горожан. В такт барабанам Ратмир поднимался по лестнице на вершину деревянного кремля. Когда он оказался наверху, то наконец увидел то, что повергло в страх Змейгород. На Востоке линия горизонта была закрыта линией из человеческих тел. Упыри шли в несметном количестве, шли пешком и не строем, кто вооружённый, а кто нет. Совершенно невозможно было распознать среди них их предводителей. И всё же шедшие в первых рядах все были одеты в кольчуги. Ни один вождь прежде не мог заставить упырей носить кольчуги. Это могло означать лишь одно: Кощей Человечный изменил их тактику, он хотел, чтобы упыри сражались не как всегда - разрозненными кучками, налетая на врага, как стервятники на мёртвую плоть, и отрывая от него по куску, а, чтобы сражались как единое целое, словно морская волна, идущая на скалу. Пять сильнейших вождей удерживали это войско в таком порядке. Но Ратмир их не видел. Зато он прекрасно видел предводителей змейгородского войска, которое на единое войско едва ли было похоже. Когда ворота открылись, каждая группа воинов шла особняком. Колдуны подчинялись колдуну Всеволоду и шли за ним, наёмники, видя такое дело, тоже шли отдельно сами по себе. И лишь богатыри и новобранцы из христиан беспрекословно подчинялись Евпатию. Оставалось надеяться, что встреча с врагом всё же сплотит их и заставит забыть о своих противоречиях. И тут Ратмир вдруг увидел среди упырей знакомое лицо, и сердце его сжалось от боли. Будислав держал в руке сверкающую Молнию. Меч был прекрасен, как смертоносный луч света.
  - Его здесь нет, - произнёс Будислав, когда змейгородское войско было уже совсем близко.
  - Кого? - спросил стоящий рядом Игнатий, хоть и догадывался, о ком речь.
  - Змея Горыныча. Его нет здесь, я это чувствую.
  - В таком случае он прячется в городе, - вымолвил Красибор, - и нам нужно лишь перебить этих вкусных мальчишек, чтобы добраться до него.
  - О нет, он придёт. Я в этом уверен. Мы будем ждать его. Отступим в тыл, оттуда будем управлять войском и ожидать нашего гостя.
  И вожди подчинились его приказу. Они стали чем-то вроде живой приманки. Теперь их было не сложно найти позади войска. А меж тем упыри продолжали надвигаться, даже когда наткнулись на копья богатырей и попали под копыта мощных коней-тяжеловесов. Они не боялись смерти, как не боялись палящего в тот день солнца. Упыри шли по телам своих убитых и раненных, единым потоком шли в атаку. Если кто-то из людей попадал в эту толпу, то сразу десятки клыков впивались в него, и он исчезал в толпе, чтобы бесследно погибнуть или превратиться в такого же упыря. У тех воинов, что сражались конными, на ногах были специальные кольчуги, которые защищали от укусов упырей. Евпатий так же сражался верхом и лично насадил на копьё несколько мерзких кровососов. Саблей он пытался достать тех, кто уходили от удара копья, но срубить голову никому не удавалось: упыри оказывались слишком ловкими и отделывались лёгкими ранениями. Айрат сражался подле Евпатия в стороне от прочих чародеев, сплотившихся возле Всеволода.
  - Только не слезай с коня, - говорил ему Евпатий, - они только этого и ждут, специально этого добиваются, дразнят нас.
  И действительно, несколько богатырей устали-таки впустую размахивать саблями и в ярости слезли на землю. Упыри, которые до этого разбегались врассыпную тут же обступали пешего воина со всех сторон и убивали его. Так или иначе через какое-то время устали и вымотались все конники, и тогда Евпатий приказал идти напролом, чтобы передавить как можно больше упырей. Это был рискованный шаг, можно было попасть в окружение. Тем более, что богатырей никто не прикрывал. Наёмники в это время уже были окружены упырями Красибора, которые неприятно облизывались в предвкушении новой крови. Красибор страшно завидовал своим упырям и жалел о том, что не может быть рядом с ними. Будислав выглядел внешне спокойным, будто бы вообще не испытывал никакой жажды крови. Он терпеливо ждал и наблюдал. А в это время чародеи вопреки распоряжениям Ратмира стала пытаться окружить упырей. Возможно, они надеялись, что Змей увидит их старания и придёт к ним на помощь, но этого не произошло. Попытка окружения провалилась ещё в самом начале, поскольку чародеи столкнулись с каким-то невидимым врагом. Невидимка атаковал их снова и снова, его тело было словно сделано из воды и едва заметно. Нападал он всегда неожиданно, и Всеволод первым дал приказ к отступлению. Колдуны без приказа Евпатия бегом направились к городским воротам. Упыри Инвисибия преследовали их, и чародеи с трудом смогли закрыть за собой ворота. Евпатию с богатырями в этот момент удалось прорваться на выручку к попавшим в окружение наёмникам, коих в живых осталось совсем не много. И всё же вместе они смогли вырваться из окружения. Только сейчас Евпатий понял безнадёжность своего положения. Городские ворота давно были закрыты, колдуны были в городе, упыри всё наступали, а богатыри и наёмники теперь оказались едва ли не позади вражеского войска.
  - Нужно идти к задним воротам, - предложил Айрат.
  - Чуть позже, - ответил Евпатий, - дождёмся твоего отца.
  - Приготовьтесь, он идёт, - произнёс Будислав. Рядом с ним тут же появился едва видимый Инвисибий, а также Курсорий, сжимающий в руке секиру и подоспевший так быстро, что никто даже не увидел, как он приблизился. Он столкнулся взглядом с Игнатием и не смог сдержать улыбки. Игнатий выглядел встревоженным, впрочем, Красибор, стоящий рядом с ним, вообще был не похож на себя, гримаса ужаса застыла на его лице, и, казалось, вот-вот он убежит отсюда прочь. Змей Горыныч видел их всех, даже невидимку Инвисибия. Все упыри при виде оборотня разбегались врассыпную, а те, что оставались, сгорали от его пламени. Позади всех неподвижно стояли пять вурдалаков, они ждали его. Ещё в воздухе Змей испустил мощный огненный поток, который непременно уничтожил бы упырей, если бы они не сомкнули щиты. В последней схватке с верховным жрецом Ратмир едва не погиб, его спасло лишь то, что колдуны пришли к нему на выручку. Теперь же против него было сразу три верховных жреца и никакой помощи. Шансы выйти живым из этой схватки были очень малы, и потому Змей Горыныч не спешил приземляться. Но его попытки атаковать с воздуха так и не увенчались успехом, и он вынужден был спуститься на землю.
  - Узнаёшь свой меч, Змей Горыныч? -вышел к нему вперёд Кощей Человечный, - ты не смог покорить Молнию, значит, это сделаю я.
  И вождь упырей первым бросился в бой, закрываясь щитом от струй пламени. Но когда он оказался слишком близко, одна из голов просто отбросила его в сторону. Серва Человечный оказался на земле и закрылся щитом от приближающейся клыкастой пасти. Но теперь Змей дохнул не огнём, а холодом, щит стал замерзать вместе с рукой держащего его упыря, которая тут же онемела. Однако в этот момент что-то с невероятной скоростью пронеслось рядом и ударило по огромной змеиной шее. Зверь отшатнулся, а на землю закапала кровь. Из всех трёх пастей раздался громкий ужасный рык, а затем вышло пламя. Змей кружился на месте, образовав вокруг себя огненную стену. Это возымело своё действие. Замороженный щит Будислава распался на мелкие кусочки, и теперь пламя обжигало его спину. Кощей кричал от страшной боли и был жив лишь потому, что успел перевернуться на живот. Красибор так же воспламенился, слово факел и бросился бежать прочь, кататься по земле, пытаясь потушить огонь. Казалось, никто не сможет подобраться к Змею Горынычу, но тут одна из его голов рухнула на землю и тут же исчезла. Пламя на время затихло.
  - Кажется, я вас опередил, - проговорил запыхавшийся Курсорий, но тут же почувствовал, что не способен сдвинуться с места. Он примёрз к земле и всей его силы не хватало, чтобы убежать отсюда. Вурдалак попал в ловушку. Разъярённый Змей направился к своей жертве. Курсорий закрылся щитом, но одним движением щит был вырван у него, над головой занеслась блестящая сталь богатырского клинка, которая вместо шеи упыря с силой ударилась о другой меч. Это была Молния, которую держал в руках Серва Человечный. Он отразил удар Змея Горыныча и попытался достать до его шеи, но та оказалась слишком высоко. На Будислва было страшно смотреть, и оставалось лишь удивляться, как он ещё ходит. На спине его плоть сгорела вместе с одеждой и кольчугой, обуглились даже кости, которые теперь были виды все до одной. И всё же упырь сражался и был ещё жив. Пока одна голова Змея пыталась уйти от удара Молнии, другая уже зубами схватила обезоруженного Игнатия и тащила его на расправу.
  Прочие упыри не дремали и продолжали атаковать город. Теперь они уже вплотную подошли к городским стенам. Они не возводили насыпей, не ставили лестниц и даже не забрасывали на стену верёвок. Упыри просто шли по головам друг друга. Те, что шли впереди, добровольно падали в ров. На них сверх падали другие, затем ещё. Куча росла, и упыри уже забирались на кучу тел снизу словно по ступенькам. Так за самое короткое время ко всеобщему страху они приблизились уже к самой вершине стены, где их встретили колдуны. Из луков полетели стрелы, из прочих орудий - камни. Некоторым упырям удалось проникнуть к Змейгород, но даже здесь им пока не удавалось далеко уйти, и они быстро погибали.
  - Сюда, вурдалаки, сюда! - доносился чей хриплый голос из города. Пафнутий, сидящий в деревянной клетке, призывал на помощь. И некоторые упыри действительно побежали к нему, чтобы освободить пленника, но были убиты по дороге.
  Змей Горыныч в это время буквально заживо сжирал Игнатия, отрывая от него куски плоти. Никто не мог ему помешать, и все вожди упырей в тот момент задавались лишь одним вопросом: куда же подевался Инвисибий? Неужели невидимка так же испугался, как и Красибор и скрылся подальше отсюда? Но тут все увидели, как с земли прямо из-под змея в воздух подлетел лежащий там меч, а в следующее мгновение он с силой ударил по голове, пожирающей Игнатия, и та упала на землю. Инвисибий никуда не исчез, всё это время он был здесь, он ждал лишь подходящего момента. Змей Горыныч зарычал ещё пуще прежнего, электрический разряд пробежал по его чешуйчатому телу, и Курсорий, Игнатий и Инвисибий разлетелись в разны стороны, как сухие листы от дуновения ветра. Лишь один упырь остался стоять на ногах, и это был Кощей. Его меч поглотил весь электрический разряд и от этого только напитался силой. Одноглавый Змей набрал воздуха в грудь, чтобы извергнуть пламя, но тут Кощей с силой воткнул меч в землю, и электрический разряд поразил уже оборотня. Змей подлетел, перевернулся на спину и упал.
  - Отец! - где-то далеко, послышался крик Айрата, глухой, будто доносящийся из воды. Старший сын Змея не мог оставаться безучастным и вот-вот готов был ринуться в бой.
  - Нет! - преградил ему путь конный Евпатий, - помни, что велел твой отец.
  - Мой отец погибает, упыри сейчас прикончат его.
  И Айрат снова попытался прорваться, но Евпатий крепко взял его коня за поводья.
  - Подумай о себе, - прокричал он, - посмотри туда. Видишь? Упыри уже в городе, мы проиграли. Нужно спасться. Твоему отцу уже не помочь. Если ты погибнешь, кто отомстит за него?
  Айрат оглянулся и впал в своего рода ступор. Огромная гора тел возвышалась теперь возле стены Змейгорода. По этой горе упыри с лёгкостью взбирались наверх и проникали в город.
  - Матушка, - лицо Айрата исказилось в гримасе боли.
  - Будем надеяться, она ушла через задние ворота, - успокаивал его Айрат.
  Змей в это время, шатаясь, всё же поднимался на ноги. Кощей приближался, он был ужасен. При каждом вздохе его обгоревшие лёгкие издавали противоестественный хрип, а когда он заговорил, голос его больше походил на гортанный рык.
  - Не нужно сопротивляться, Ратмир. Это твоя судьба. Я пришёл, чтобы освободить тебя и всё человечество. Твой меч жаждет крови. Он голоден, помоги же ему насытиться.
  Змей Горыныч уже не пытался дышать огнём или холодом, теперь он из последних сил просто побежал на всего врага, чтобы загрызть его зубами. Кощей Человечный с лёгкостью ушёл от удара и взмахнул мечом. Молния скользнула в воздухе, как пёрышко, и третья голова Змея рухнула на землю.
  - Наконец-то, - проговорил Будислав, глядя в своё отражение в стали клинка и падающее обезглавленное тело зверя, - столько лет я пытался овладеть этим мечом. Столько лет я уже отказывался верить, что это когда-нибудь случиться. Столько крови пролилось из-за него. Я творил страшные вещи, и лишь одно оправдание может перекрыть все их - моя великая цель, равенство для всех людей. Начало эры упырей.
  Ратмир лежал на земле неподвижно, силы оставили его, его тело болело и даже жаждало смерти как освобождения от страданий. Рука, некогда убившая его отца, теперь сжимала меч-кладенец, его Молнию, которая послушно опустилась и проткнула его сердце. Ратмир лишь простонал в ответ и почувствовал, как чародейская сила переходит от него к Кощею.
  - Нет! - послышался крик Айрата, но Ратмиру он был уже безразличен, как и весь этот чуждый ему мир. Он видел теперь другие миры. Взор его смотрел с высоты на всё происходящее и поднимался всё выше. Последний полёт. Люди стали совсем маленькими, затем стали маленькими деревья и сама земля. Ратмир смотрел на неё, словно в небольшое окно, а вокруг него была тьма, которой становилось всё больше и больше. Айрат спрыгнул с коня, он хотел бегом отправиться на помощь к отцу. Ничто его не могло остановить. Перед Айратом стояла толпа упырей, готовая его разорвать. Но тут вурдалаки разлетелись в сторону, и что-то с невероятной скоростью пронеслось мимо них и остановились возле Айрата. Это был упырь, держащий на руках мёртвое тело Ратмира. Он положил его тело к ногам Айрата и так же с невероятной скоростью исчез прочь.
  - Курсорий! Клянусь богами, я убью тебя! - послышался полный неистовой ярости крик Кощея Человечного. Голос его вернулся к нему, спина полностью заросла плотью, напитавшись силой, забранной у Змея.
  Богатыри уже подобрали тело Ратмира и уносили его прочь.
  - Уходим, - скомандовал Евпатий, - к задним воротам.
  ГЛАВА 14.ЖИВЫЕ И МЁРТВЫЕ.
  Айрат смотрел на истекающее кровью тело своего отца и думал только об одном - о своей семье. Сёстры и братья Айрта были ещё в кишащем упырями городе, у ставшего теперь полным сиротой юноши не осталось никого близких, кроме них. Он торопился к задним воротам, которые, как ни странно, так же были закрыты. Это значило лишь, что никто ещё не покидал город, и, либо горожане ещё сопротивляются, либо они уже мертвы. Но о самом страшном думать не хотелось.
  - Эй, кто-нибудь, - закричал Айрат, - откройте нам ворота!
  В ответ он услышал лишь своё эхо, а сердце сжалось от боли.
  - Бесполезно, - говорил Евпатий с полным скорби взглядом, - нужно уходить. Я поеду в Новгород, просить Микулу Селяниновича о помощи. Хочешь, поехали со мной?
  Но Айрат почему-то молчал, стоя по колено в реке. Взгляд его пристально сверлил ворота, похоже, парень просто впал в ступор. Евпатий положил ему руку на плечо, он хотел найти слова утешения, но не мог подобрать ничего стоящего. И тут случилось невероятное. Огромные ворота стали открываться. Они не успели открытья до конца, а богатыри и наёмники уже, толкаясь, полезли в город. Увиденное и испугало, и удивило их. Город был заполнен мёртвыми телами. Убитые горожане и упыри лежали повсюду, но живых вурдалаков здесь не было. Колдуны все находились у главных ворот, но они не сражались, а переводили дух после тяжёлой битвы и зализывали раны. Это значило лишь одно: упыри отступили. Айрат не мог в это поверить, и чтобы убедиться, сам по лестнице полез на стену. Вскоре он оказался на деревянном помосте возле самой вершины и отсюда увидел зрелище ещё более невероятное. Упыри не просто отступили и сломали свою живую лестницу, они развернулись, чтобы убивать других упырей. Враги, которые совсем недавно сражались против Змейгорода, теперь сражались друг против друга. Ратмир был прав, упыри сами перебьют друг друга. И всё же он был мёртв, и боль от этого рваной раной терзала душу его старшего сына. И Айрат стал выискивать убийцу своего отца, того, кому он отомстит, кого уничтожит, и у кого тем самым заберёт власть над Молнией - Кощея Челочевного. И вскоре он был найден. Кощей держал в руке сильнейший на свете меч и разрубал им упырей, преграждавших ему путь.
  - Курсорий! - кричал он, - Сукин сын, я убью тебя!
  Но упыри, верные Курсорию, плотной стеной стояли на пути у Кощея и его упырей, и не подпускали их к своему вождю. Значительная часть упырей оставались безучастными, это были те, кто были верны Игнатию, Красибору и Инвисибию. Но затем, когда вурдалаки Кощея все собрались в одном месте, упыри, до этого сохранявшие нейтралитет, вдруг напали на них и быстро окружили.
  - Довольно, Будислав, я прошу тебя! - взмолился Красибор.
  - Что? Ты?! - повернулся к нему Кощей, и голос его было полон презрительной ярости, а взгляд был настолько пронзительным, что любого мог заставить содрогнуться.
  - Это ты меня останавливаешь? - впивался взглядом он в бывшего соплеменника.
  - И я тоже, - проговорил Игнатий.
  - А ты, Инвисибий? Ты тоже с ними?
  - Я сам по себе, как и все здесь, - отвечал упырь-невидимка, - и мы не позволим кому-то стать над нами и подчинить нас своей власти.
  - Но вы сами выбрали меня, - не сдавался Кощея, хоть его упыри уже сдались и перестали сражаться, - вы сами поставили меня над собой, а теперь вы меня предаёте?
  - Такова природа упырей, - послышался голос Курсория, - мы никому не можем быть долго верны. Наш девиз - один как все и все как один.
  - Это поэтому ты не дал мне забрать всю силу Змея Горыныча? Это поэтому ты помешал мне самому стать Змеем?
  - Да поэтому, - продолжал Курсорий, выглядывая из-за спины своих упырей, - я как никто желал смерти этому проклятому оборотню. Но ты хотел большего, Будислав. Ты хотел забрать всю его силу без остатка, стать таким же трёхголовым монстром. Скажи, если бы ты получил эту силу, мы бы были нужны тебе? Ты стал бы так силён, что не нуждался бы в нашей помощи, стал бы слишком независимым, стал бы одиночкой. А упырь не может быть одиночкой. Даже Евгений, когда жил один, он не был одинок, он сошёл с ума и разделился на несколько личностей. Поэтому его и называли Безумным. Ты же хотел нарушить все наши правила, все наши законы. И самый главный закон: тот, кто стал упырём, уже никогда не перестанет им быть. Если бы ты, Будислав, забрал бы всю силу Змея, ты стал бы первым упырём в истории, которому удалось избавиться от жажды крови. Оскорблением всего нашего рода. Этого мы не могли тебе позволить.
  - Да ваш проклятый род и есть одно сплошное оскорбление, - прорычал сквозь зубы Будислав, - жалкие твари, рабы своих законов, своего прошлого, не способные что-либо создать, способные лишь потреблять то, что было создано до вас.
  - Да, мы - жалкие твари, - согласился с ним Игнатий, - но и ты - такая же жалкая тварь, как и мы, Кощей Человечный. Ты не лучше нас. Ты можешь убить нас, но ты не сможешь прожить один. Мы можем убить тебя, нас слишком много, но тогда кто-то завладеет твоим мечом, и этот кто-то едва ли будет благоразумнее тебя. Так прояви же благоразумие. Зачем нам сражаться?
  Игнатий был прав, врагов было слишком много. Даже миргородцы, подчинившиеся вождям, теперь были верным им больше, чем своему прежнему хозяину. По сути, они никогда и не были ему верны. В Миргороде он мог пытать и убить любого из них, но он не властвовал над ними, его власть была тайной, а, значит, была лишь иллюзией. И Будислав смирился, он убрал свой меч в ножны и проговорил уже более спокойным тоном:
  - Простите меня, братья. Я столько лет мечтал завладеть этим мечом, что забыл, кто я. Дал волю своему гневу.
  - Так-то лучше, - вымолвил в ответ Игнатий, - мы понимаем тебя, брат, и прощаем. А теперь, давай подумаем, что мы будем делать дальше. Ты убил несколько своих братьев. Что теперь ты должен сделать?
  - Воскресить их, - покорно отвечал Кощей, - используя силу молнии.
  - Верно.
  - Я отправлюсь на Калинов мост и уничтожу его. Но прежде потребую у богов вернуть наших братьев. Затем я навсегда отрежу мир живых от мира мёртвых. Те, кто останутся там, навсегда потеряют шанс на воскрешение, те же, что останутся здесь, будут жить вечно.
  Игнатий лукаво прищурился. Он планировал это с самого начала, и, видимо, уже очень давно обрабатывал Кощея. Курсорий понял это только сейчас и вдруг воспротивился хитрому жрецу:
  - Он не может уйти сейчас. Если Кощей уйдёт, мы снова начнём бояться солнечного света. Мы не сможем сражаться на солнце, осада города затянется, а, может, мы и вовсе проиграем.
  - Мы не проиграем, - отвечал ему Игнатий, - мы уже почти победили. Да, мы уже не сможем соорудить живую лестницу, какая соорудили сегодня. Для этого нужна будет сила Кощея. Но теперь он должен беречь свои силы. Сила его меча не должна тратиться на войну, потому что она нужна для одной, самой важной цели, завещанной нам нашим вождём - Кощеем Первым - равенства всех людей, обращения всего человечества в род упырей.
  - Так вот что ты задумал, подлый хитрец, - всё больше злился Курсорий, - ты хочешь воскресить нашего вождя, Кощея Первого? Будь ты проклят, собака. Мы никогда не подчинимся больше его тирании.
  - Мы уже подчинились. Кощей - это всего лишь имя, он ничем не лучше нас. Тирания Кощея - это тирания каждого из нас, тирания кощеев, то есть - рабов, а тирания рабов - это и есть свобода. И теперь нашего вождя так же зовут Кощеем. И он отправится на Калинов Мост и сделает то, что должен. Верно, Будислав?
  - Да, верно, я сделаю это.
  - Что ж, тогда в путь. А нам, думаю, пора отдохнуть и подготовится к ночной битве за Змейгород. Когда Будислав придёт, в нашем подчинении будет уже ни один, а целых два города. Из них мы легко захватим Русь, а затем и весь мир.
  В этот же день Будислав отправился в путь. Разумеется, никто бы не опустил его одного. Вместе с ним на лодью посадили две дюжины упырей и, конечно же, Красибора. По силе он теперь во многом уступал своему соплеменнику, но по силе внушения был так же влиятелен. Вместе с другими упырями Красибор должен был гарантировать, что Кощей исполнит задуманное, и хоть он ужасно боялся воды, всё-таки вынужден был смириться с решением вождей. Перед отплытием они позволили Красибору напиться крови, и он от души отыгрался на пленных. Теперь он не просто пил их кровь, а мучил их, причиняя им как можно больше боли. Но в конце концов это не могло продолжаться вечно. Те, кто остались, как и обещали, ночью отправились в атаку. Но теперь они уже не могли брать город штурмом, многие раненные упыри под покровом ночи просто разбегались в страхе и уходили прочь от этого ужасного места. Каждую ночь войско упырей кого-то теряло, не столько мёртвыми, сколько дезертировавшими. И всё же их вожди не торопились, у них было ещё полно времени до возвращения Будислава. И упыри взяли Змейгород в долгую осаду. Евпатий, видя такое положение вещей не знал, что и думать. С одной стороны, вид источающего неприятный запаха тела Ратмир лишал богатыря мужества, с другой стороны, он видел, что упыри теперь не атакуют днём. На следующий день после битвы Евпатий совсем уже вымотался после бессонной ночи. Слабость мучила его вместе с чувством безнадёжности и тоски. В эти минуты богатырь Семён Гривна, как мог, поддерживал его.
  - Это ещё ничего, - говорил он. - Есть и что-то хорошее в этой войне. Посмотри, здесь нет их лазутчиков. И не может быть. Если они появятся, их сразу распознают. Тактика Никиты Кожемяки здесь не сработает.
  - Это верно, - согласился Евпатий, - единственный упырь в городе - это Пафнутий, а он сидит в деревянной клетке.
  - И всё-таки, даже Никита не мог справиться с упырями. Это мог только Змей Горыныч. А теперь его нет.
  - На что ты намекаешь? - вдруг начал сердиться Евпатий, - Уж не предлагаешь ли ты отдать власть в городе колдунам?
  - Может и так, - не смутился его гневу Семён, - колдуны лучше с этим справятся. Но зачем здесь мы, Евпатий? Это не наша война, мы ничем не сможем помочь городу Змея. Мы пропадём здесь, Евпатий, и наши семьи так же сгинут зря. Так почему бы нам не забрать всё нажитое и не убраться днём домой? Мы сможем прорваться по воде, упыри нас не остановят.
  - Да ты никак, боишься, Семён? - грозно произнёс Евпатий, сверля его взглядом, - не хорошо говоришь, не по-богатырски.
  - А может и боюсь, здесь мне нечего стыдиться. Этих тварей, этих кровососов только дурак не будет бояться. Я как вижу их, у меня аш в теле дрожь начинается, и сводит живот. Сразу вспоминаю, как они держали меня на цепи, словно скот, вырезали мне раны и цедили оттуда в бокалы мою кровь, как молоко из коровы. А затем, на моих глазах выпивали её. Трудно было поверить, что в этих ужасных существах сохранились хоть какие-то остатки разума. И всё же, это было так, и это было самое ужасное. Именно эти остатки разума позволяли им одолевать нас, чтобы поедать нас как пищу.
  - Я понимаю тебя, Семён, - положил ему руку на плечо Евпатий, - и потому я не буду против, если ты уедешь. Но я останусь, я не могу уйти. Здесь моя застава, здесь мне приказано находиться. Пусть у ворот стоит хоть сам Сатана, я должен защищать от него русскую землю.
  - Хорошо, пусть будет так, - поднялся с лавки Семён, - но тогда позволь мне забрать с собой семьи тех богатырей, что останутся с тобой, чтобы они не пострадали, если вы падёте.
  - Ну, конечно, брат мой. Только умоляю тебя, будь осторожен. Упыри не подпускают к нам купцов, они перекрыли все подходы к городу. Днём они не так сильны, и потому они не смогут долго гнаться за вами. И всё-таки, не теряйте бдительности. По прибытии в Новгород расскажи обо всём, что видел, Микуле Селяниновичу. Будем надеяться, он не оставит нас.
  Семён лишь кивнул в ответ и поспешил уйти. Многие богатыри изъявили желание уйти вместе с ним. Вместе со своими семьями и семьями других богатырей они заняли сразу несколько больших лодок и отбыли по течению реки. Евпатий наблюдал за ними со стены и провожал их взглядом, пока лодьи не исчезли за линией горизонта. А вскоре снова наступила ночь, и снова упыри безуспешно пытались прорваться в Змейгород. Евпатий не выдержал, и где-то около полуночи заснул прямо у городской стены. Проснулся он уже ближе к обеду, бодрый и голодный, как медведь. В городе ещё была еда, и Евпатию быстро накрыли стол. После трапезы он направился зачем-то в терем Ратмира и к своему удивлению обнаружил, что пахнущее мертвечиной тело князя до сих пор лежит на том же месте, где его оставили после битвы - на лавке в центре гостиной. Почему никто его до сих пор не похоронил.
  - Почему? - спрашивал Евпатий у Айрата, когда, наконец, увиделся с ним.
  - Я не знаю, - потупил взгляд старший сын Змея, - никто не распорядился.
  - А кто должен был приказать хоронить твоего отца? Раньше он всем приказывал, а теперь, он что, сам должен приказать кому-то похоронить себя? Ты - старший сын Змея, и тебе решать, как поступить с его телом.
  - Я здесь ничего не решаю. Главный в городе теперь колдун Всеволод. Они очень удачно отступили во время битвы, и когда в городе никого не было, захватили здесь всю власть.
  - Ты говорил с Всеволодом, Айрат?
  - Говорил.
  - И что он сказал?
  - Сказал, чтобы я обратился к тебе, потому что он не знает, как хоронить моего отца, как язычника, или как христианина.
  - А я, значит, знаю? - терял уже самообладание Евпатий.
  - Не знаю, - выходил из себя и юный Айрат, - когда мой отец был у власти, всё было просто и понятно. А теперь даже не ясно, кто здесь правит. Всеволод кивает на тебя, ты на меня, я на Всеволода. Какая-то неразбериха. У меня от этого уже кругом голова.
  - Так, послушай меня, - взял его за плечи Евпатий и продолжил, глядя прямо в глаза юному чародею. - Твоего отца больше нет, и он уже не вернётся. Мы с тобой вместе предадим огню его тело. Хоронить в земле мы его не сможем потому, что на кладбище уже нет места. Погибших закапывают теперь в братские могилы. Но мы же не можем закопать князя в братской могиле, верно? А раз так, то сегодня, прямо сейчас ты прикажешь волхвам готовить обряд. До заката с этим должно быть покончено. Мы должны отдать ему последние почести, это наш владыка, и его похороны должны сплотить нас против общего врага.
  И Айрат признал правоту Евпатия и сделал всё, как ему велел богатырь. Волхвов не пришлось долго уговаривать, они, так же, как и все, лишь ждали необходимых распоряжений сверху. И вот ближе к вечеру на площади собрались вместе колдуны, христиане, богатыри, волхвы и простые горожане. Все они хоронили своего вождя. Ратмиру соорудили большую постель из веток, его бледное мраморное тело отмыли и завернули в белый саванн. Лицо его не выражало больше ни муки, ни боли, оно наконец-то было спокойно. Глядя, как огонь пожирает тело огнедышащего повелителя пламени, многие не смогли сдержать слёз. Стали влажными и глаза Евпатия. Оба глаза, один из которых он был обязан Змею. Теперь богатырь вспоминал те дни как страшный сон. Когда безголовый упырь грязными ногтями впился ему в лицо, оставил уродливые шрамы и вырвал глаз. Евпатий выжил в том бою, но это было лишь начало ему мучений. В ранах началось заражение, лицо распухло, а в голове начались ужасные, невыносимые головные боли. Евпатий не мог спать, не мог есть, не мог ходить. Ему казалось, что он сходит с ума и начинает бредить наяву. Языки пламени словно выскакивали из печи и начинали плясать по избе. Становилось слишком жарко, огнь быстро распространялся по деревянному срубу, из пламени появлялись огромные змеиные головы, уродливые клыкастые монстры, старухи-ведьмы, какие-то огромные красные жабы, с покрытыми волосами головами. Это был ад, Евпатий заживо попал туда, а может и замертво. Он уже не знал, и лишь молился о прощении своих грехов. Словно призрак появлялся могучий Микула Селянинович, который рассказывал о том, что заключил со Змеем договор и отбывает в Новгород. Евпатий лежал в мокрой постели и чувствовал лишь омерзение. Его оставили в этом городе Змея, его оставили умирать. А потом появился Ратмир в компании волхва Доброслава. Змей раздобыл живой воды из реки Смородины и начал своё лечение. Сквозь бред Евпатий наблюдал этот странный ритуал, слово семя какого-то дерева попало ему в глаз, а потом пустило корни прямо ему в голову. Что-то чужеродное прорастало через него, пускало ростки жизни, рвалось наружу, и, казалось, стремиться разорвать голову изнутри, съесть всё её содержимое для поддержания своего роста. К ужасным мукам жара теперь добавилось отвращение. На второй день Евпатий вцепился руками в своё лицо, будто хотел вырвать его. Страшный невыносимый зуд в каждом ухе, глубокий, в самых недрах головы, в самом мозгу сводил с ума. Тогда руки Евпатия привязали к кровати. Он лежал недвижимый, словно растение, и лишь страдал от боли и муки. А затем он заснул. Впервые за много дней заснул крепким снов и не просыпался почти сутки. Когда же он открыл глаза, то видел каждым из них одинаково хорошо и почти не чувствовал боли. Шрамы исчезли, глаз был как новый, Евпатий не верил своим глазам.
  - Меня исцелил дьявол, - сказал он тогда самому себе, - теперь я в неоплатном долгу перед ним. Тело моё спаслось, но душа погибла.
  Воспоминания его прервал появившийся, наконец, на похоронах отца Ростислав, который тут же разрыдался и даже упал на колени. Слёзы градом лились из его глаз, и это зрелище тронуло всех присутствовавших. Ростислав вспоминал всё самое лучше о своём отце, благо, что ещё совсем недавно он был ребёнком, и в памяти свежи были самые светлые воспоминания его детства. Ратмир тогда только недавно вернулся с охоты, он разделался с опасным упырём, известным под именем герцог Ракула. За время похода отец соскучился по своим детям и теперь несколько часов играл с ними, обнимал и одаривал своими поцелуями.
  - А я не боюсь Змея, - дразнил отца маленький Айрат, показывая отцу язык.
  - Не боишься? - делал фальшиво грозный вид Ратмир и падал на четвереньки, - ну тогда, держись.
  И рычал как можно тише и осторожнее. Но маленький Ростислав был тут как тут. С разбегу он взгромоздился на спину к отцу и обхватил его сзади за шею.
  - Я оседлал Змея, - радостно прокричал он.
  - Что? Где? - сделал глупый вид Ратмир, оглядываясь по сторонам. - Где он? Вы видите его?
  - Вон он, вон он, - хохотали мальчишки и показывали пальцем на Ростислава. Сам юный Ростислав не мог сдержать смеха. Но отец словно не замечал его, поворачивался назад, но там никого не было. Он словно не видел ребёнка, сидевшего у него на спине.
  - Где он? Я не вижу.
  - Да вот же он, - кричали его маленькие сыновья пуще прежнего и хохотали так звонко и заразительно, что и сам Ратмир не мог сдержать смеха. И всё же он снова поворачивался, будто бы Ростислав должен был стоять у него за спиной, будто не понимал, что его дети показывают пальцами на его спину, а не на место позади него. И так они играли несколько часов, хохотали и резвились, ездили верхом на Змее, убегали он него и догоняли. И с тем же надрывом, с каким хохотал тогда Ростислав, теперь он рыдал и не мог остановиться. В конце концов мать Ольга со слезами на глазах увела его.
  - Я всё сделал правильно? - спросил он, когда убедился, что их никто не слышит.
  - Так ты это нарочно? - удивилась Ольга.
  - Конечно, матушка, - вытирал слёзы Ростислав, - ты же сказала мне, что на похоронах отца я должен показать, что скорблю больше всех.
  - О, сын мой, - обняла его Ольга, - ты был таким правдоподобным, что даже я тебя не разгадала. Ты молодец, и ты будешь править этим городом.
  И всё же, когда тело Змея сгорело, большинство горожан именно его старшего сына - Айрата считали главным, и потому дозорные именно ему доложили о изменениях на фронте. Айрат поспешил подняться на стену и вскоре увидел приближавшегося всадника. Когда ворота открыли, сын Змея увидел молодого человека в красной от крови рубахе. Гость едва держался на ногах, и только лишь конь принёс его в город, рухнул вниз, на руки подхвативших его стражников. Айрат узнал в нём одного из юных чародеев, сражавшихся за город, но не мог припомнить его имени.
  - Вячеслав, - отвечал юный чародей, - они отпустили меня, чтобы я передал вам послание.
  Несчастный терял сознание, и Айрат не захотел его больше мучить.
  - Осмотрите его, - распорядился он, - нет ли на нём укусов. Если нет, накормите и вымойте. А потом я поговорю с ним.
  ГЛАВА 15.БЕЗВЛАСТИЕ.
  Под покровом ночи упыри бодрствовали, это было их время, они могли чувствовать себя свободно. Они снова и снова шли в атаку, сталкивались с горожанами и отступали. Иногда добирались до стены и пытались на неё взобраться, но здесь их уже встречали стрелы и горячая смола. Ров возле городских стен уж был заполнен обгоревшими мёртвыми или умирающими телами. Их уже было так много, что по ним легко можно было подойти к стене и к воротам. Поэтому горожанам приходилось время от времени выбираться и давать бой врагу, чтобы не подпускать его слишком близко. Но в ту ночь с упырями не было двух их сильнейших вождей. Игнатий и Инвисибий оставили всё на Курсория, а сами скрылись где-то у реки. Здесь их никто не слышал, и никто не мог им помешать.
  - Курсорий становится слишком опасен, - говорил Игнатий. - Я не доверяю ему, по-моему, именно он хочет стать новым вождём.
  - Кто-то должен быть вождём, -отвечал Инвисибий, - уверен, ты хочешь стать главным не меньше, чем он. Для этого ты меня и позвал сюда, верно?
  - Нет, я хотел поговорить с тобой о другом.
  - Брось, Игнатий, нам давно уже пора выяснить, кто из нас будет главным. Временно, конечно, пока не вернулся Будислав. Но ни у тебя, ни у Курсория нет того, что есть у меня.
  С этими словами Инвисибий запустил руку в складку своего плаща и достал оттуда большой серебренный ключ на верёвке.
  - Это то, о чём я думаю? - невольно потянул к нему руку Игнатий.
  - Именно, друг мой. Это ключ от темницы ещё одного жреца, именуемого Кощеем Бессмертным. Раньше он был у Курсория, но теперь я выкрал его у него.
  - О, я всегда знал, что ты отличный лазутчик. Ты невидимый мастер.
  - Да, это так. И всё-таки, когда понадобилось найти меня, чтобы вызвать на этот поход, ты как-то меня нашёл, не смотря на всё моё мастерство. И мне до сих пор не понятно, как тебе это удалось.
  - У меня есть свои секреты, Инвисибий.
  - Вот это меня и настораживает. Никто не знает, что у тебя на уме на самом деле и какие у тебя секреты от нас. Вчера ночью мои упыри поймали другого упыря, не из нашего клана. Он следил за нами и что-то вынюхивал. Мы хотели его допросить, но на нём были наложены тёмные чары. Он не мог рассказать о том, кто его послал, не помнил даже собственного имени. Пришлось его убить. Интересно, что он мог искать у нас, и кто мог бы его к нам подослать?
  - Уверяю тебя, я здесь не при чём. Засылать лазутчика к самому лучшем лазутчику из упырей - это было бы очень глупо. Я как раз думал о том, что заслать тебя лазутчиком в стан врага. Для этого я и позвал тебя.
  - Меня? - удивился Инвисибий, - у тебя нет такой власти, чтобы посылать меня куда-либо.
  - Конечно, нет. Но такая власть есть у всего братства упырей. А ты нужен братству. Ты можешь нам помочь и разом окончить войну. Мы не выдержим долгой осады. А ты можешь тайно проникнуть в город. Змей уже мёртв, теперь никто не сможет тебя распознать.
  - А что будет, если я погибну? Ты думал об этом, Игнатий? Или, может быть, на это ты и рассчитываешь?
  - Решать тебе. Я лишь говорю, что долгой осады мы не выдержим. Нужно торопиться. Змейгород должен быть взят именно нами. Без него мы не сможем захватить Русь.
  - Ты прав, Игнатий, на осаду у нас сил не хватит. Но я не буду рисковать собой. Я нашёл более просто решение. Переговоры. Уверяю тебя, у меня есть, о чём с ними поговорить. Я уже отправил к ним чародея, бывшего у нас в плену. Он передаст послание.
  - Ты не можешь говорить за всех, у тебя нет власти.
  - Ещё как есть, - отвечал лишь Инвисибий, снова показывая Игнатию украденный ключ.
  Вячеслав понемногу приходил в себя. По сути, сейчас он был первым и единственным, кто вернулся живым и не покусанным из плена упырей, а потому был теперь невероятно ценным свидетелем. Айрат с первой же встречи проникся какой-то не понятной ещё ему самому жалостью к этому худощавому белокурому юноше с длинными волосами. Он напоминал сыну Змея тех хуторских русоволосых красавиц, что привлекали его до войны. У Айрата всегда был необычный вкус, ему нравились девицы с узкими бёдрами и прямыми плечами, не редко с грубыми мужскими чертами лица. Будучи ещё совсем юным, Айрат, одержимый страстью, чуть было не взял в жёны одну из таких хуторских девиц, но всё же вынужден был отказаться от своей затеи и подчиниться воле своего отца, который, разумеется, был против такого брака. После этого сын стал сторониться близости с женщинами и всячески сопротивлялся любым попыткам отца женить его. Вячеслав был словно ожившее воспоминание из прошлого, и Айрат взял на себя заботу о несчастном юноше, следил за тем, чтобы тот хорошо питался, чтобы за ним ухаживали, как за наследником Змея. Всё это чародей объяснял тем, что Вячеслав очень важен и может многое рассказать. Выяснилось, что юноша был сыном колдуна Макария, много лет тому назад сражённого на поединке другим колдуном. Теперь юный Вячеслав был старшим мужчиной в семье и владельцем довольно обширных земель, от которых, однако теперь не было проку, поскольку все они были заняты упырями.
  Вячеслав многое поведал Айрату, рассказал про то, что Будислав и Красибор отплыли куда-то и уже много дней не возвращаются, поведал и про других упырей, про всё, что за это время услышал и испытал.
  - Больше всего не повезло тем пленным, что попали к Игнатию, - говорил он. - Все, кого покусал этот жрец, превращались в упырей. Даже сильные колдуны, у которых в крови должен быть смертельный яд, убивающий их вместе с покусавшим их упырём. Но с Игнатием это почему-то не работало. Никто из упырей больше на это не способен.
  - И многих из наших он покусал?
  - Не многих, но те, кто были покусаны Игнатием, навсегда перестали быть собой. Они изменились, они стали сильными и влиятельными упырями, но подчинялись всё равно Игнатию.
  - А как насчёт других? Насчёт Кощея? Почему он убивал своих?
  - Они не дали ему завершить ритуал. Он забрал не всю силу из нашего владыки, и потому не получил той силы, которой хотел. Но теперь его нет с упырями. Он куда-то уехал. А без него упыри не могут сражаться днём.
  - Странно, очень странно, - задумался Айрат.
  - Я был пленником в клане Курсория, - продолжал меж тем Вячеслав, - это он вернул тебе тело отца и помещал Кощею завершить ритуал. С нами он поступал так же, как когда-то Многоликий с Семёном Гривной. Они использовали нас как коров, делали надрезы, добывали оттуда кровь и пили. И нам ещё повезло. Те, кто попали в плен к Красибору, почти все погибли мучительной смертью. Но Красибор уехал вместе с Кощеем. А меня забрал к себе Инвисибий. Это упырь-невидимка. Из всех пленных он выбрал почему-то именно меня, чтобы я передал послание.
  - И что же это за послание?
  - Он предлагает нам мир. Он не хочет напрасного кровопролития. Инвисибий обещает, что, если мы впустим его, он сохранит всем жизнь и позволит уйти. Он даже позволит нам забрать с собой сокровища Змея.
  - Даже если он не лжёт, он всё равно не может сдержать своё слово, - скептически рассуждал Айрат, - ведь он не единственный вождь. Есть и другие, и их воля нам неизвестна.
  - У нас нет выхода. Владыка, прошу тебя, соглашайся. Я не хочу снова вернуться к этим тварям.
  - Я знаю, тебе было не легко, - невольно взял его за руку Айрат, - но всё уже позади. Тебе больше нечего бояться, поверь мне. Но я не могу заключить мир с упырями. У меня нет на это власти, да и ни у кого нет. Но нужно рассказать о послании Всеволоду и Евпатию. Мне пора, отдыхай, не буду больше тебя мучить.
  Айрат быстро привязался к этому юноше, и вскоре они стали друзьями. В этот же день сын Змея сообщил всем самым влиятельным горожанам о послании. Почти все они ответили лишь резким отказом от любых переговоров. Остальные немногие лишь задумчиво промолчали в ответ, в их числе был и Евпатий. Вскоре эти известия дошли и до Ростислава, и ближе к вечеру он направился к Айрату. К своему удивлению он не застал брата у себя, а слуга сообщил ему, что старший сын Змея ушёл к своему раненному другу - Вячеславу. Проклиная всё на свете, Ростислав отправился туда же. Он без препятствий прошёл мимо слуг и без стука отварил дверь. Случайно Ростислав стал свидетелем довольно странной картины. Айрат сидел не где-нибудь, а прямо на краю постели Вячеслава и держал раненного за руку, а тот чему-то улыбался. У Ростислава эта сцена почему-то вызвала усмешку, и Айрат заметил это и нахмурился.
  - Ростислав, что ты здесь делаешь? - резко спросил он.
  - Тебя ищу, брат мой, - отвечал смущённый гость. - Мне нужно посоветоваться с тобой. Нашего отца больше нет, теперь управление городом лежит на нас с тобой, да этом Евпатии, который даже не чародей. Неужели ты откажешь в помощи своему родному брату?
  - Нельзя было поговорить об этом потом?
  - Потом? - удивился Ростислав, - что ж, если у тебя есть дела по важнее, чем оборона города от полчища упырей, стоящих возле наших ворот....
  - Да, вижу, ты от меня не отстанешь, - устало простонал Айрат. - Ладно, пошли, Вячеславу всё равно нужен покой.
  И Айрат простился с Вячеславом и вместе с братом отправился на улицу. Когда они, наконец, оказались, наедине, Ростислав снова заговорил.
  - Всеволод рассказал мне о послании. Упыри хотят переговоров. Мы должны использовать этот шанс, чтобы потянуть время.
  - Я не доверяю этому Инвисибию, - отвечал Айрат, - Вячеслав многое мне рассказал о нём. Побывав в плену, он много чего узнал и теперь передаёт эти ценные сведения мне. И я понял, что слову упыря нельзя верить.
  - Хм, у меня тоже есть свой источник сведений, - хвастливо произнёс Ростислав.
  - У тебя? - усмехнулся Айрат.
  - Да, у меня.
  - Может быть, у твоей матери?
  - Не всё ли равно? Мы действуем вместе. Отец хотел, чтобы мы были едины, в единстве наша сила. А ты лишь смеёшься надо мной и не доверяешь мне.
  - Ну ладно, брат, прости меня. Говори, что за источник?
  - Пафнутий, - отвечал Ростислав, - отец сделал из него превосходного лазутчика, а я вместе с Всеволодом использовали его. Это был мой план. Мы отправили его в стан к упырям, и он нам кое-что рассказал.
  Айрат не заметил, как они оказались возле дома Всеволода. Старый колдун радостно выпустил их, а старший сын Змея, переступив порог, нахмурился и стал недоверчиво озираться по сторонам. На столе у Всеволода лежал кусок ткани, изрисованный какими-то чертежами, по которым можно было узнать карту города и прилежащей к нему местности.
  - Он уже знает? - спросил Всеволод у Ростислава.
  - Да, я рассказал ему, - отвечал юный чародей.
  - Замечательно. Сведения, которые нам предоставил Пафнутий, очень интересны. И я считаю, что мы должны немедленно их использовать. Взгляни сам, Айрат. Видишь это тёмное пятно на карте? Это овраг, и довольно-таки большой. В нём скрывается клан упыря Инвисибия. Из города их не видно. Многие из тех шатров, что они расставили в округе, на самом деле пусты и стоят лишь для устрашения. В оврагах же прохладно и мало солнца, именно там упыри и скрываются днём. Если мы незаметно выйдем через тайный ход и окружим их, у нас будет преимущество. Днём они не будут против нас сражаться. Мы сможем навязать им любые условия перемирия. А если откажутся, возьмём в плен самого верховного жреца Инвисибия. И тогда мы сможем диктовать другим вождям свои условия.
  - Да, это дало бы нам хорошее преимущество, - отвечал Айрат, - но не стоит забывать, что Инвисибий может становится невидимым.
  - Невидимый он только глазу простого человека, а чародей всегда увидит его по следам ауры.
  - А что сказал Евпатий на ваш план?
  - К чёрту Евпатия, - вдруг вспыхнул Ростислав, - к чёрту этих богатырей, брат мой. Они всё равно не умеют сражаться с упырями, а мы - колдуны, умеем, мы легко справимся с этой задачей. Мы будем действовать тайно и быстро, и вся слава достанется нам. Ну же, брат, мы должны быть едины, у нас получится.
  - Вы хотите заключить перемирие с упырями без ведома Евпатия? - неистовствовал старший сын Змея, - а если он не примет их условий? У него же целая армия.
  - Мы - старшие сыновья Змея Горыныча, - напирал Ростислав, - если мы объединимся, никто не сможет встать у нас на пути.
  - Если объединимся с упырями? Вы колдуны, такие же тёмные, как упыри. Вам легко заключить с ними союз. Вы можете даже впустить их в город. Но я стараюсь следовать учению своего отца и соблюдать равновесие между тьмой и светом. Я не могу погружаться во тьму так глубоко.
  - Вот видишь, - раздражённо бросил Всеволод, - я же говорил, что не стоит брать его с собой. Пойдём без него.
  - Ну уж нет, - повысил голосАйрат, - Если вы идёте на переговоры, то я пойду с вами. Я хочу сам увидеть, о чём вы там договоритесь. Жаль только, что среди них нет Кощея. Я бы хотел отомстить ему за отца.
  - Ещё отомстишь, не сомневайся, - заверил его Всеволод, - но не в этот раз. Сейчас мы придём с миром. Мы идём на переговоры. Нам важно выиграть время.
  Весь оставшийся день они посвятили приготовлениям к своей вылазке. Евпатий не мог не заметить, что чародеи к чему-то готовятся, и, возможно, догадывался, что они готовятся к какой-то вылазке на врага, но не придавал этому внимания. В конце концов, успех колдунов так же как неудача были ему одинаково выгодны, а лишний раз спорить со старшими сыновьями Змея Горыныча богатырю не хотелось.
  И вот на следующий день один из потайных ходов в Змейгороде открылся, и чародеи стали переходить через ров прямо в небольшой лес, прилегающий к городу. Всего их здесь собралось около двух сотен, большая часть из них были совсем юными детьми волшебников. Ростислав нацепил на себя кольчугу, которая была ему велика и висела на нём как балахон, не смотря на кожаный ремень, обвязанный вокруг талии. Он с трудом удерживал щит и меч в руке. Командовал колдунами Всеволод, который жестами отдавал приказы, велел то останавливаться, то двигаться вперёд, перемещался так тихо, как только мог. Айрат и Ростислав шли подле него и старались двигаться так же бесшумно. Наконец, Всеволод остановился и велел доставать знамя. Они прибыли на место. Колдуны подняли над собой кусок белой ткани на огромной палке - стяг, символизирующий мир. Айрат обернулся и увидел расставленные повсюду шатры. Они были не только в овраге, но и на поляне, и старший брат невольно толкнул младшего.
  - Не переживай, - отвечал ему Ростислав, - там никого нет. Наш лазутчик уже давно всё проверил.
  - Что-то они не торопятся выходить, - нетерпеливо вымолвил Айрат и с проворством дикой кошки нырнул в овраг, с дюжину колдунов устремились за ним. К этому времени другие колдуны уже взяли овраг в кольцо.
  - Айрат, нет! - в один голос прокричал Всеволод и Ростислав. Но было уже поздно. Старший сын Змея снова вспомнил ужасную кончину своего отца, ненависть к упырям заклокотала у него в груди, и он с силой рубанул по первому встречному шатру в овраге. Он предвкушал уже появление врага и кислая слюна заполнила его рот, но шатёр оказался пуст. Айрат машинально набросился на в второй, третий шатёр. Тоже никого. Упырей здесь не было. Какое-то странное предчувствие заставило Ростислава вздрогнуть и оглянуться. Из стоящих позади на поляне шатров выходили упыри, начинавшие их окружать.
  - Это ловушка! - прокричал Ростислав тем, кто были в овраге, - упыри здесь!
  И в это мгновение упыри как по сигналу набросились на чародеев. Ростислав, полный решимости вести переговоры, вдруг побледнел и застыл, лицо его выражало неподдельный ужас. Айрат заметил это, как и все остальные. А тем временем Всеволод вышел на встречу к вурдалакам.
  - Мы пришли с миром, - проговорил он, - кто из вас верховный жрец, называющий себя Инвисибием.
  - Мы будем говорить лишь с сыном Змея Горыныча, - послышался чей-то голос из толпы.
  Всеволод обернулся на Ростислава. Тот стоял ни жив, ни мёртв. Страх сковал его тело. Но тут появился Айрат, с мечом в руке, закрытый щитом, с полный ярости взглядом.
  - Я - сын Змея - произнёс он, - и сегодня вы ответите за смерть моего отца, подлые трусливые собаки.
  - Айрат! - попытался остановить его Всеволод. Но старший сын Змея уже убил уже первого упыря, отрубив ему голову. Упыри тут же пошли на него сплошной стеной и стали теснить чародеев в овраг. И всё же сейчас был день, и вурдалаки были далеко не так сильны, как ночью.
  - Вы совершили страшную ошибку, - заговорил один из упырей, - я предложил вам мир, вы отвергли его. Теперь вы об этом пожалеете.
  И с этими словами он исчез из виду, словно испарился. Чародеи один за другим стали получать сильные удары когтями по шее от невидимого противника. Один такой удар в миг разрывал чародею горло. Колдуны были окружены и уже соскальзывали в овраг. Тем не менее, Всеволод уже успел ранить несколько врагов, а одному даже срубил голову. Однако это мало чем помогло ситуации, и тогда Айрат предпринял очень рискованный ход, а именно - спрыгнул в овраг. С десяток чародеев последовали его примеру, а затем вместе с Айратом они выбрались в другом месте и тем самым увеличили число чародеев на этом участке фронта. И этот отчаянный поступок принёс свои плоды: кольцо упырей было прорвано. Теперь все чародеи устремились в это место прорыва, где происходили самые страшные бои. Айрат каждое мгновение рисковал быть убитым и покусанным, но он крепко держал клинок в руке и резал вражескую плоть в такой тесноте, в которой и дышать-то было трудно из-за зловония из пастей кровососов. Однако по ходу схватки теснота уменьшалась, всё больше упырей и чародеев убитыми оказывались на земле. Ростислав в это время был на другом конце оврага, вместе с тремя чародеями он пытался отбиться от целых двадцати упырей. Айрат попытался прорываться ему на помощь, но стена из упырей была слишком плотной. Но Всеволод вдруг сумел вырваться и спрыгнуть в овраг. Вместе с группой колдунов он ловко уничтожал всех на своём пути и пробирался к младшему сыну Змея. Он успел как раз вовремя. Ростислав был тяжело ранен, кольчуга на плече была порвана когтями вурдалака, рваная рана кровоточила. Как только появился Всеволод, юный чародей спрятался за его спину. Колдун сбил с ног упыря, ранившего мальчишку, и Ростислав с неистовой яростью набросился на лежачего, и тут же одному из них разрубил пополам голову, а затем разрубил и ещё одного пополам в районе живота. Айрат снова взглянул на Ростислава. На несчастном не было лица, казалось, его вот-вот стошнит.
  Всеволод в это время уничтожал одного упыря за другим, опытные юные колдуны, обученные лично им, прикрывали его. Но тут один колдун вдруг рухнул без всяких видимых причин. Из разорванного горла фонтаном била кровь. Затем тоже самое случилось с ещё одним, и с третьим. Одного за другим невидимка уничтожал лучших колдунов в войске. Всеволод сжимал в руке меч-кладенец и надеялся почувствовать при помощи него приближение ауры невидимки. Но тут с подмогой подоспел Айрат, который смог-таки пробиться через плотную стену упырей. Теперь вурдалаки отступали и всей массой навалились на своих сородичей. Началась свалка и давка, упыри отступали. Чародеи не стали их преследовать, это было слишком опасно.
  - Зря вы не приняли моего щедрого предложения, - раздавался голос Инвисибия, - вы хотели предать меня, и за это моя кара будет жестокой.
  И всё же чародеи радовались. Они победили, и множество изуродованных тел упырей рядом были тому подтверждением. Но и чародеи понесли не малые потери: обратно в город вернулось около ста пятидесяти, среди которых было не мало раненных, и некоторые потом ещё скончались от ран. С собой они принесли головы убитых упырей и к общей радости сожгли их на площади, чтобы эти головы уже никто не мог приладить на прежние места. Это была первая схватка Ростислава, которая принесла ему ночные кошмары и слава победителя упырей. И всё же, всё прошло совершенно не так, как планировалось. Инвисибий понёс большие потери, но он остался на свободе, и не было сомнений, что он быстро пополнит свои ряды за счёт хуторского населения. Почему-то что-то пошло не так, хоть лазутчик Пафнутий и клялся, что сказал правду. Но теперь доверять ему было нельзя. Ненависть клокотала в груди младшего сына Змея, и, сжав эфес своего клинка, он направился к деревянной клетке.
  ГЛАВА 16.НОВЫЙ ПЛАН.
  Боль и обида переполняли Ростислава. Он считал себя лидером, считал, что может вести колдунов в бой, но в первом же сражении испугался и чуть не погиб, глупо и бесславно. Он проявил слабость, и ненавидел себя за эту слабость. Необходимо было срочно найти кого-то слабее себя, чтобы на нём оторвать душу. И вот Ростислав открыл деревянную клетку и повелительно произнёс:
  - Выходи!
  Пафнутий с тревогой взглянул на раненного истекающего кровью чародея и стал, не спеша выходить из клетки. Ростислав не дождался, когда упырь выберется, схватил его за рубаху и повалил на пыльную землю. Пафнутий не сопротивлялся и лишь жалобно стонал, когда сын Змея наносил ему удары ногами по телу и лицу. Всё лицо упыря было перепачкано в крови, когда Ростислав достал свой меч.
  - Как ты посмел тварь, обмануть меня! - прокричал он и снова дал упырю ногой по голове, - ты предал меня, ты дал мне не верные сведения.
  - Прости, владыка, меня заставили, - скулил Пафнутий.
  - Мерзкая падаль.
  Ростислав занёс свой меч, чтобы срубить ему голову, но тут подоспел Всеволод с колдунами, которые оттащили юного чародея от упыря.
  - Глупец, что ты делаешь? - кричал на него колдун, - он ещё нам пригодится. Он всего лишь упырь. Жалкая тварь. Глупо требовать от него верности. Если кто и виноват в том, что он нас предал, так это мы. Мы не смогли ему внушить нужные мысли, не смогли им управлять, как мог твой отец. Мы думали, что сможем, но ошибались.
  - И ваша ошибка чуть не стоила нам всем жизней, - послышался голос приближавшегося Айрата. - Я говорил, что упырям нельзя доверять, я знал, что Инвисибий попытается нас убить.
  - Наша ошибка? - вырвался Ростислав из рук колдунов, - ты - тупой полукровка. Если бы ты не взялся размахивать мечом, мы, возможно, уже заключили бы перемирие. Из-за тебя мы чуть не погибли.
  - Прикуси язык, мальчишка, - сквозь зубы прорычал Айрат, - иначе колдуны позади тебя тебе не помогут. Неужели ты думал, что я пойду на мир с этими жалкими тварями? Отец мёртв, и теперь я должен продолжить его миссию уничтожения верховных жрецов. Без всяких компромиссов.
  - Ты - дурак. Из-за тебя мы все погибнем.
  Сталь угрожающе заскрежетала, и Айрат достал свой меч из ножен. Ещё мгновение, и их мечи со звоном ударились друг о друга. Ростислав тут же был отброшен назад, но снова ринулся в атаку. Айрат легко парировал его удар и чуть не ранил брата. Однако в следующее мгновение кто-то обхватил его сзади и вырвал меч. Один из колдунов подкрался со спины и смог его обезоружить. Айрат пытался сопротивляться, но получив сильный удар кулаком по голове, упал на землю. Колдуны налетели на него, как коршуны и принялись пинать ногами.
  - Стойте! - прокричал вдруг Ростислав, - а где Пафнутий? Этот гад улизнул, найдите его.
  И колдуны оставили свою жертву и бросились на поиски упыря. Ростислав остался наедине с истекающим кровью братом.
  - Так-то, братец, - прошипел он, словно змея.
  - Трус, - презрительно бросил ему в лицо Айрат и сплюнул кровью, а в следующее мгновение Ростислав вырубил его ударом ноги по голове.
  Надежды на мир в тот день рассеялись как дым. Теперь все горожане окончательно встали перед лицом страшной необходимости. Им нужно было совершить то, что до этого было под силу одному лишь Змею Горынычу - истребить сильнейших упырей. Змейгород находился в осаде, и её кольцо с каждым разом становилось всё плотнее. Тем не менее, это кольцо не мешало прибывать в город разного рода беженцам и сельским хуторянам. Ещё в первые дни войны в Змейгород по реке на лодках стали прибывать люди, нуждающиеся в защите городских стен. Здесь они могли защититься от клыков упырей, но не смогли спастись от другой напасти - от голода. Еды становилось всё меньше, а гостей в городе всё больше. И вот уже сами беженцы стали в штыки встречать новых своих товарищей по несчастью, изгонять их и лишать еды и крова. Те, кто прибывали самыми последними, встречали уже организованную и сплочённую толпу, которая на любого новичка смотрела как на врага и быстро унижала его до положения скота. Не долго пришлось ждать, когда эта толпа начнёт восставать против власти. Ко всем у народа были свои счёты. Они бунтовали то против христиан, то против колдунов, то против жён Змея. Теперь днями и ночами по Змейгороду слонялась толпа оборванцев, представляющих угрозу для любого одинокого путника. Очень быстро они забыли о той победе, что принесли им колдуны, во главе с Всеволодом и старшими сыновьями Змея. И даже Ростислав теперь боялся показываться на глаза этой толпе и не выходил на улицу один. Единственным, кто хоть как-то мог справляться с этой толпой, был Евпатий. Многие в отчаянии крестились в христианскую веру и прониклись хоть каким-то уважением к богатырям и священникам. Что касается Айрата, то он после своего унижения и вовсе перестал выходить на улицу без крайней необходимости. Сутки напролёт он проводил в доме у Вячеслава, упиваясь вином, которого, благо, было ещё много. Никто не зал, что делать дальше, многие впадали в отчаяние. Лишь Евпатий создавал какую-то видимость движения, занимаясь всякими мелкими хозяйственными делами по расселению беженцев и их прокормке, пытался в условиях ужасного дефицита достать хоть что-то необходимое.
  - Мы не должны так сидеть сложа руки, - говорил Ростислав своей матери, глядя на шагающую по улице толпу.
  - Сейчас нужно лишь терпеливо ждать, - твердила Ольга.
  - Чего ждать, мама? Отца больше нет, он не придёт к нам на помощь, а упыри подбираются всё ближе, и уже один их отвратительный вид пугает всех. Нужно прорываться, нужно убираться отсюда. Куда угодно, хоть на Сорочинскую гору, лишь бы подальше отсюда.
  - Ты хочешь отдать им город? Отец бы этого не одобрил.
  - Я уже не знаю, чего я хочу. Я хочу действовать, я хочу быть полезным, а не сидеть на месте. Так, чего доброго, я начну пить как Айрат.
  - Только попробуй, - властно проговорила мать, но тут же смягчила тон. - Тебе просто нужно заняться делом, милый мой. Но у тебя нет необходимой власти, её сейчас ни у кого нет. Это только беженцы думают, что кто-то стоит у власти и обдирает их, обрекая несчастных на голод. Только порой они сами путаются и не знают, кого во всём винить. То тебя, то меня, то Евпатия.
  - Ненавижу этого богатыря. Он так ведёт себя, словно он здесь самый главный. Будто мы для него - никто.
  - Он просто делает то, что умеет. И если ты, сын мой, хочешь заняться делом, я советую тебе обратиться именно к Евпатию. Попроси у него чем-нибудь тебя занять. Предложи ему свою помощь.
  - Хочешь, чтобы я выполнял поручения богатыря? Мама, я не узнаю тебя, что ты такое говоришь?
  - Или можешь бездействовать, как Айрат или как Всеволод, который уже третий день не попадается мне на глаза. Видимо, боится, что я буду заставлять его что-то делать.
  - Ладно, я пойду, так уж и быть, - решил Ростислав, - это лучше, чем сидеть и ничего не делать.
  И, туго подпоясав свой балахон, он вышел на улицу. С ним отправилось несколько человек прислуги. С трудом они пробирались через толпу к деревянному кремлю, в большой терем рядом. Напрасно юный чародей думал, что у Евпатия будет по тише. Здесь он наткнулся на такой же шум, перетекающий в гул. В избе было множество народу, над которыми звучал гневный голос богатыря:
  - Хлеба должно хватить! Чёрт бы вас побрал, даже в такое тяжёлое время вы умудряетесь воровать. Братцы, как же так можно?
  - Не серчай, владыка, - потупил взгляд мужичок в простой рубахе и кожаном тулупе, - только хлеб этот был из закромов моего хозяина - волшебника Вячеслава. Он отдал только часть хлеба, а твои люди обчистили все закрома. Вот Вячеслав и велел мне выкрасть часть обратно.
  - Так это Вячеслав хлеб украл? Ну собака, - пуще прежнего гневался Евпатий.
  - Вячеслав сам не посмел бы, - нервно топтался на месте мужичок, - но с ни живёт владыка Айрат, сын Змея.
  - Так это Айрат виноват?
  - Я этого не говорил.
  - Да чёрт бы вас побрал. Люди голодают, а они хлеб прячут. Ну ничего, с Айратом я ещё потолкую.
  - Хочешь прокормить всю чернь в городе, Евпатий? - вмешался в разговор Ростислав, - а всех знатных людей оставить голодать?
  - Ты? - удивился Евпатий, - чего тебе нужно?
  - Сбавь тон, богатырь, ты говоришь с сыном Змея и победителем Инвисибия.
  - Ты пришёл тягаться со мной? - смерил его презрительным взглядом Евпатий, - вчера при мне были похоронены три маленьких ребёнка. Три безутешных матери заливались слезами и просили у меня хлеба для других своих детей. А твой брат пьёт и ест в своё удовольствие.
  - Не стоит слишком жалеть чернь, - отвечал Ростислав, но, вспомнив слова матери, сменил тон, - но ты прав, я поговорю об этом с Айратом. Я пришёл не для того, чтобы ссориться с тобой, я хочу помочь.
  - Что ж, Ростислав, - вымолвил богатырь, провожая мужичка и закрывая за ним дверь, - если у тебя есть план, как накормить город, где достать корм для скота, где найти металл или орудия из металла, чтобы перековать их в оружие, то говори, я тебя внимательно слушаю.
  - Я не знаю ничего этого, - говорил Ростислав, изо всех сил стараясь сдерживать себя, чтобы не уйти, - но я могу помочь одолеть упырей, или ты забыл, что у нас идёт война?
  - Ах да, совсем вылетело из головы, - ядовито отвечал Евпатий, - и какой же у тебя на этот раз созрел план?
  - Я хочу снова использовать Пафнутия. Знаю, в прошлый раз он предал нас. Но я уже понял, в чём ошибся. Чары отца слишком сложные. Но я стал их понимать. Отдай мне упыря, я знаю, твои богатыри уже разыскали его и заперли где-то в погребе.
  - Это так. Он у меня. Но боюсь, колдуны больше не пойдут за тобой в бой. Хоть вы и заставили упырей отступать и преподнесли ту свою нелепую вылазку как победу.
  - Это была победа.
  - Пусть так. Но после той 'победы' за тобой никто уже не пойдёт. Ни колдуны, ни, тем более богатыри.
  - Теперь в этом нет необходимости, посадник. Пафнутий рассказал мне об одной интересной вещице. Это ключ, который открывает дверь в темницу. Слышал ли ты про каменную темницу, где бессмертный узник томиться, и кто откроет её, будет проклят во веки веков? Он один из двенадцати жрецов, сильнейший из них. Настолько сильный, что другие жрецы предали его, чтобы никто не был над ними лучшим. Они позволили волхвам спрятать его в темнице, а ключ забрали себе. Сейчас этот ключ у невидимки Инвисибия. Если мы выкрадем его, мы сможем угрожать всем упырям. И они вынуждены будут отступить и заключить с нами мир.
  - Думаешь, Пафнутий с этим справится?
  - Попробовать стоит. Если не получится, что мы теряем?
  - Хорошо, я распоряжусь, чтобы его выдали тебя, - отмахнулся от него Евпатий. Ещё одна нелепая затея. Но мальчишка делал хоть что-то, в отличии от своего старшего брата.
  Ростислав уже шёл по направлению к погребу, в котором сидел Пафнутий, как вдруг кто-то знакомым голосом окликнул его. Сын Змея обернулся и увидел Всеволода. Старый колдун был сам не похож на себя, казалось, он постарел на несколько лет, отпустил густую щетину с проседью, оделся совсем как бедняк, как человек из толпы.
  - Всеволод, где ты пропадаешь? - спросил его Ростислав, когда они оказались в безлюдном переулке.
  - Я предпочитаю действовать в тени, Ростислав, - отвечал ему колдун. Тьма - наша защита, не забывай этого. Всё это время я следил за нашими гостями, растворился в толпе, чтобы узнать её настроения. И они меня сильно расстроили. В городе готовиться восстание. И знаешь, против кого будет направлен гнев восставших? Против колдунов. Богатырей они не тронут, возможно, Евпатий заодно с ними.
  - Евпатий хочет прибрать всю власть себе?
  - Я этого не говорил, но это вполне возможно. Пока он просто намеренно закрывает глаза на действия бунтовщиков. Если чернь захочет сдать город врагу, Евпатий сможет их отговорить, а мы не сможем. Нужна помощь Айрата и волхвов. Я сейчас ищу способ заручиться их поддержкой. Но главное, не терять из виду чернь. Ну да ладно, я пойду, мне нельзя долго находиться рядом с тобой, а то они заподозрят, что я не один из них. Прощай, Ростислав.
  - Прощай, Всеволод.
  И они расстались, не обменявшись даже рукопожатиями. Ростислав продолжил свой путь в одиночестве. Он был рад, что Всеволод не бездействует, и всё же был очень встревожен его вестями.
  ГЛАВА 17.ИНВИСИБИЙ.
  В следующий раз Ростислав увидел Всеволода уже в доме своей матери через пару дней. Теперь колдун был одет, как полагается его чину, только густая щетина с проседью выдавала в нём то, чем он занимался в последнее время. Чародей легко растворился среди беженцев, в этом ему помогли тёмные чары. Самое сложное заключалось в том, чтобы не попадаться на глаза своим знакомым, особенно богатырям. Теперь Всеволод делился тем, что ему удалось разузнать, а Ольга лишь хмурила лоб от его рассказов. Ростислав появился как раз вовремя, так как речь шла о его брате Айрате и его друге Вячеславе.
  - Не добрые слухи ходят о них среди городской бедноты, - говорил Всеволод, - но нам это может пойти на пользу.
  - Какие слухи? - спрашивал Ростислав.
  - Говорят, он живёт с Вячеславом, как мужчина с женщиной. Видимо, один из сыновей Змея точно не сделает ему внуков. Я, конечно, сразу не поверил дурным слухам и решил сам всё проверить, понаблюдать за Айратом.
  - И что? - впился в него любопытным взглядом Ростислав.
  - Да ничего хорошего. Нежатся друг с другом, как влюблённые. Долго я на это смотреть не смог.
  - Какая мерзость, - не выдержала Ольга.
  Но Ростислав находил это забавным. Улыбка не сходила с его уст, и он даже закрывал рукой рот, чтобы не расхохотаться.
  - Думаю, мы можем обернуть это нам на пользу, - продолжал Всеволод.
  - И как же?
  - Через Вячеслава мы сможем надавить и на Айрата. Вячеслав - колдун, а, значит, он должен поддерживать колдунов. Айрат подчиниться нашей власти, а вместе с ним и волхвы.
  - Зачем нам это, Всеволод? - устало спрашивал Ростислав.
  - Потому что иначе мы пропадём. Я много дней в страшной опасности для себя жил среди беженцев. Должен сказать, он живут в ужасных условиях, каждый день кто-то умирает, дети умирают с голоду. Люди в отчаянии, и больше всего винят в своих бедах хозяев города. Евпатий хитёр, как лис, он давно знает об этом, и не боится, потому что народ массово принимает христианство, они теперь единоверцы богатырей. А вот нам придётся туго, если мы не сплотимся. Христиане отлично сплочены. Их веры позволяет им переносить страдание, она обещает им справедливое посмертие и справедливый Божий суд в конце времён.
  - Про какой ещё суд богов ты говоришь?
  - Не про суд богов, а про Божий суд. Христиане верят, что однажды наступит время, когда все мёртвые воскреснут, и единый Бог будет судить их. Праведников он оставит в живых, а грешников низвергнет в пустоту. Поэтому упыри боятся Страшного Суда, как огня, и потому делают всё, чтобы его предотвратить. Стало быть, наша задача в том, чтобы Страшный Суд приблизить. А для этого надо начать воскрешать мёртвых. Твоей отец, Змей Горыныч мечтал этим заняться, когда снова завладеет Молнией. Но христиане считают праведниками только своих единоверцем. Твой отец смотрел на это несколько иначе.
  - Сейчас почти вся городская чернь - это христиане, - тревожно вымолвила Ольга, - если они взбунтуются, то богатырей не тронут, а вот нас погубят.
  - Да, это так, - согласился Всеволод, - Евпатий не знает, как остановить грядущий бунт, но он придумал, как самому избежать народного гнева.
  - Если он сам с ними ни заодно.
  - Лучший способ избежать народного гнева - это победить упырей, - рассуждал Ростислав, - а потом мы уже вычистим всю эту чернь из города.
  - Легко сказать, - скептически улыбнулся Всеволод.
  - Положитесь на меня. Я знаю, как заставить вурдалаков убраться отсюда.
  - Расскажешь про свой план?
  - Чем меньше людей о нём знает, тем лучше. Но я всё вам расскажу в своё время.
  И с этими словами Ростислав, довольный собой, отправился к себе в покои. Теперь оставалось лишь дождаться ночи. Все части плана уже были осуществлены, всё, что необходимо было сделать, было сделано. Оставалось только ждать. Ростислав размышлял о своём брате Айрате и почему-то не ощущал к нему ничего, кроме насмешки. А ведь когда-то он боялся своего старшего брата и подчинялся его власти. Вскоре улица погрузилась во мрак, и юный сын Змея выбрался один из дома, рискуя наткнуться на каких-нибудь ночных злоумышленников. Ростислав укутался в плащ, под которым скрывалась плотная кольчуга. По тёмным дворами расхаживала городская чернь, наводя своим видом ужас на случайных прохожих. Ростислав закрылся плащом так, чтобы не видно было его лица, и в таком виде пробирался всё дальше от дома в одному лишь ему известном направлении. Он растворился во мраке, слился с ним, и теперь даже самый зоркий глаз не смог бы разглядеть его во тьме. Сын Змея был уже у городской стены, где принялся открывать тайный ход. Вскоре он оказался перед рвом, из которого доносилась ужасная вонь тлеющих мёртвых тел упырей.
  - Ты здесь? - спросил, закрывая плащом нос, Ростислав.
  - Да, я здесь, владыка, - послышался голос из темноты, а затем один из мертвецов во рву встал на ноги и вошёл в город. Это был Пафнутий - ручной вурдалак Змея Горыныча. Сколько лет он прожил в городе, посаженный на цепь, словно дикий зверь. Всем своим существом он вызывал у Ростислава отвращение, но сейчас упырь сделал всё, как нужно. Он вернулся, а, значит, не предал своего хозяина.
  - Ты принёс, что я тебе велел? - спрашивал Ростислав.
  - Принёс, - отвечал Пафнутий, доставая откуда-то из складки своей бедной одежды огромный ключ.
  Ростислав спешно вырвал ключ у него из рук. С виду он был совсем обычным, но сын чародея чувствовал исходящую от него силу. Да, это был он, ключ от темницы Кощея Бессмертного - самого сильного и самого ужасного упыря и всех ныне живущих. Его сила пугала не только богатырей, но и чародеев и даже самих упырей, и все объединились против Кощея, а когда поняли, что его нельзя убить, упрятали его в каменную тюрьму, построенную специально для него. Ростислав не мог оторваться от этого ключа и чуть не забыл про стоящего рядом упыря.
  - Ты молодец, Пафнутий, - проговорил сын Змея, - не забыл ещё свои колдовские навыки. Провёл самого Инвисибия. Ладно, закрывай потайной ход и пойдём.
  Упырь покорно выполнил приказание. Но когда они стали приближаться к погребу, служившему темницей для Пафнутия, то возроптал.
  - Владыка, прошу, не надо, - твердил он, - я сделал всё, как ты просил. Ты обещал, что освободишь меня.
  Но Ростислав с силой втолкнул его в погреб.
  - Как же ты стал жалок, Пафнутий. Рассказывали, что когда-то ты был грозным колдуном, а теперь, посмотрим на себя. Мерзкая скотина. Ты даже не сопротивляешься. Зачем тебе свобода? Тебе нравится рабство.
  И с этими словами Ростислав опустил дверь погреба, а затем повесил на неё цепь. Сын Змея был доволен собой и направился домой. У него получилось, он справился, и теперь упыри непременно пойдут на мир на его условиях. В ту ночь Ростислав с трудом смог заставить себя заснуть, мысли роились у него в голове, словно пчёлы. Он представлял, как завтра пойдёт к Евпатию, во сне он видел свой триумф. Но сон его был оборван диким женским криком. Ростислав очнулся и рефлекторно схватился за меч. В доме кто-то был, это кричала его мать. Сердце тревожно заколотилось в груди юного чародея, он вспомнил про отчаянных беженцев, про которых говорил Всеволод, и готов был перерубить всех, кто посмеет посягнуть на его жилище. Но вместо плохо пахнущей черни Ростислав увидел в покоях Ольги тело матери, лежащей в крови в своей собственной постели, а над ней склонилось существо с перепачканным в крови ртом. Чародей на мгновение лишился рассудка, он дико закричал и набросился на не званного гостя. В момент Ростислав отсёк ему руку, и существо взвыло от дикой боли. Юноша лишь на мгновение взглянул на свою мать и тут же побледнел от ужаса, а затем, что было сил, закричал:
  - На помощь!
  Этот крик словно пробудил не званного гостя, и тот направился к выходу. Ростислав взглянул на него и к своему удивлению ужасу узнал в нём Пафнутия.
  - Ты? - взревел от боли чародей, - что ты сделал?
  - Вот видишь, я сопротивляюсь, - отвечал упырь, пытаясь улыбнуться, - не так уж я и ничтожен. Столько лет я сидел на цепи у твоего отца, словно пёс. Ты ещё не родился, когда я попал в рабство. Вы смеялись и издевались надо мной, когда были детьми. И теперь, ты, мальчишка, называешь меня рабом.
  Пафнутий чему-то дико расхохотался, он уже не собирался убегать, хоть и был безоружен и без одной руки.
  - Ты! - прокричал Ростислав, надеясь криком заглушить боль в груди, и от того крик был похож на рёв раненного зверя - ты умрёшь!
  И одним ударом меча он отрубил ногу упырю. Тот упал на пол и беспомощно пополз. Ростислав с болью глядел на свою мать, она была мертва, покусана, убита, она не заслужила такой ужасной смерти. Это жалкое ничтожное создание уничтожило её. Ростислав отсёк ему вторую ногу. Ему нравилось смотреть, как мучается это существо. Но теперь Пафнутий даже не закричал.
  - Вы все сдохните, - злобно шипел он, - вас всех убьют, никто не спасётся. Возмездие уже близко.
  И снова лезвие меча ранило его. Ростислав не хотел его убивать, он хотел бесконечно мучить упыря, медленно разрезать его на куски. Когда в комнате появились люди, то даже бывалый воин Всеволод ужаснулся увиденному. На полу без ног и без рук корчился от боли вурдалак, а обезумевший Ростислав пил его кровь и наносил ему новые и новые порезы. С трудом чародея оттащили от его жертвы. Когда у Ростислава забрали меч, он заплакал, как ребёнок, он чувствовал непреодолимое желание убивать, он желал смерти всем, в особенности упырям. Вскоре рядом появился Всеволод и сел на землю рядом с осиротевшим юношей.
  - Упыри нашли способ пробраться в город, - проговорил он, - как он попал сюда? Я слышал, что он сбежал.
  - Нет, - дрожащим голос вымолвил Ростислав, - это я впустил его в город. Я убил собственную мать, я во всём виноват.
  И снова он вскочил на ноги, желая добраться до упыря и снова и снова пытать его.
  - Зачем ты выпустил его? - остановил его Всеволод.
  - Зачем? - впился в него безумным взглядом Ростислав, - а вот зачем!
  С этими словами он достал из складки одежды большой ключ.
  - Это ключ от темницы Кощея Бессмертного. Он хранился у Инвисибия, наш лазутчик, эта тварь выкрала его для меня. Как я его заставил? Да никак, я не накладывал на него никаких чар, я просто пообещал ему свободу. Но я обманул его. Он не получил свободы. Я снова посадил его в погреб, и закрыл дверь цепью Он не мог выбраться оттуда. Как он выбрался?
  И Ростислав побежал прочь от этого места. Его мир рушился, почва уходила из-под ног. Ростислав не мог здесь больше находиться. Всё теперь теряло для него всякий смысл, хотелось отправиться к Айрату - последнему своему близкому человеку, но вспомнилось всё, что произошло между ними, все эти смешные слухи. Ростислав побрёл прочь, в самые грязные кварталы города, где обитали недавно прибывшие беженцы, самые нищие и обездоленные. Здесь опасно было появляться без оружия, но сыну Змея было уже всё равно, жизнь была ему отвратительна и хотелось поскорее с ней расстаться. И всё же, никто не трогал, люди знали, что чародеи опасны и без оружия. Ростислав сел прямо в грязь возле одного из домой, сложил руки у себя на коленях, а голову положил на руки так, что взгляд его теперь был устремлён в ту самую грязь, на которой он сидел. Почему-то сейчас ему приятнее всего было видеть именно эту грязь. Ростислав снова и снова прокручивал в голове события последних суток, чтобы понять, в чём он допустил ошибку. План его казался ему безупречным, цель достигнута, о чём свидетельствовал металлический ключ в складке одежды, охлаждающий кожу там, где прикасался к телу. Сомнений не было, это был тот самый ключ. В чём же ошибка? Почему Пафнутий так поступил? Это было совершенно необъяснимо. И как он вырвался на свободу, кто его освободил? Цепь была прочной, сил упыря было не достаточно, чтобы её порвать. Ростислав вспоминал всё до мелочей и ненаходил ошибки в своих действиях. Кто-то специально освободил упыря. Но кто? Только один человек знал, где находится вурдалак, только один человек был в курсе этого плана. Ростислав вдруг словно очнулся ото сна и резко поднялся на ноги. Евпатий. Лишь одно имя сейчас было у него на устах. Богатырь, претворявшийся святым, решил таким подлым способом разделаться с ним. Много лет Евпатий служил Змею, он знал лично Никиту Кожемяку, и теперь заставил мерзкого упыря убить его дочь и жену Ратмира. В это трудно было поверить, но ноги Ростислава уже несли его к избе посадника. Он вспоминал о том, что по рассказам других, могло связывать Пафнутия и Евпатия. Когда-то они ненавидели друг друга. Оно и понятно, один перешёл от богатырей к Змею, другой, напротив, предал Змея ради богатырей. И всё же, их обоих объединяло то, что она были предателями. А Семён Гривна. Не спроста Евпатий позволил ему уйти и вести с собой часть богатырей, в то время как в армии Змейгорода каждый человек был на счету. Что, если Евпатий никогда не был верен Змею Горынычу? Что, если он всегда служил богатырям, и не признавал лишь Никиту Кожемяку? За последние 20 лет по почину Евпатия в городе было построено несколько христианских храмов, Змейгород заполнили богатыри. Они затаились и терпеливо ждали, когда Ратмир допустит ошибку, чтобы начать действовать. И они в тайне ненавидели Ольгу, дочь богатыря Никиты Кожемяки, ставшую женой Змея, да ещё и второй женой. Сам этот брак был оскорблением всему христианскому вероучению. Ростислав с силой сжал челюсти, теперь он видел общую картину. Всё сошлось, он нашёл виноватых и незаметно для себя оказался у себя дома.
  Чародей потоптался какое-то место на пороге, но затем всё же решился войти. Он старался не смотреть на кровь на полу и в комнате своей матери. Её тела здесь уже не было, его унесли, видимо, волхвы, который готовили его к похоронам. Дом теперь опустел, здесь не было никого. Ростислав вдруг почувствовал, что невероятно проголодался, с самого пробуждения он ничего не ел. Только это заставило его войти в дом. Ему нужно было набраться сил, нужно было подготовиться. Чародей спешно перекусил, а затем стал готовиться к битве. Он надел кольчугу, обвязал её ремнём с чародейским мечом, спрятал в сапоге кинжал. Щит брать не стал, это было бы слишком заметно. Нужно было незаметно подкрасться к Евпатию и ударить его со спины. Ни о какой чести Ростислав уже не думал. Он знал, что не справится с богатырём в честном поединке, но он жаждал крови и отмщения, причём немедленного.
  - Евпатий! - злобно прорычал он и вышел во двор. Но тут Ростислав заметил, что холодный металл уже не охлаждает его кожи. Ключа не было при нём. Чародей оставил его на столе. Он вернулся домой. Нельзя было оставлять ключ здесь, ради него были принесены такие великие жертвы. Но, вернувшись, Ростислав обнаружил, что ключа на столе не было. Он точно помнил, что оставлял его здесь, когда переодевался.
  - Кто здесь? - угрожающе проговорил Ростислав и достал меч. Определённо, в доме кто-то был. Ростислав никого не видел. Нужно было искать следы ауры, но он был ещё не инициированным чародеем, многое из чародейского искусство было ему недоступно. Лишь одно могло сейчас помочь ему получить силу, доступную лишь взрослому инициированному чародею. И, закрыв глаза, Ростислав произнёс:
  - Великий бог Симаргл, я приношу эту жертву тебе, помоги же найти её, дай мне увидеть тайные знаки.
  Когда Ростислав открыл глаза, мир был уже другим. Он играл разными тихими звуками и всякими знаками, на которые обычное зрение не обращало бы внимания. Чародей видел вещи, которые теперь находились не на своём месте, которые кто-то случайно сместил, слышал шорох шагов на званного гостя. Теперь Ростислав старался дышать и перемещаться как можно тише. Он уже не обращал внимания на кровь на полу и на стенах. Следы привели его к лестнице на чердак и вели дальше наверх. Ростислав стал подниматься. Подняв крышку, он оказался в пыльном помещении с усыпанным опилками полу. Ростислав встал в полный рост и огляделся. Здесь никого не было. Но Ростислав слышал чьё-то тяжёлое дыхание прямо над собой. Он поднял взгляд, но не увидел ничего. Нервный холодок пробежал у него по спине. Ростислав стал догадываться, и то, что он понимал, повергло его в ужас. А затем сверху что-то рухнуло. Часть крыши вместе с балкой обвалилась прямо на голову Ростиславу. Сын Змея отскочил в сторону, и, превозмогая боль, оглянулся. Существа здесь уже не было. Ростислав спрыгнул вниз, теперь он до боли сжимал эфес меча у себя в руки, ощущение неминуемой гибели и вместе с ним жажда отмщения захватили его.
  - Проклятый невидимка, это ты, - прокричал сын Змея как можно громче, чтобы кто-нибудь с улицы мог его услышать. Это ты освободил Пафнутия. Ты проник в городе вместе с ним. Ты убил мою мать.
  - Да, это был я, - послышался низкий голос, издаваемым самим пространством, - я же сказал, что вы пожалеете о своём предательстве. Ты, правда, оказался слишком внимательным. Я думал, что ты убьёшь Евпатия. Ведь всё указывало на него. Ты готов был уже совершить убийство и развязать войну между колдунами и богатырями. После этой войны, упырям уже не составило бы труда войти в город. Ну да ладно, ты не единственный чародей в городе. Есть и другие. Пафнутия допрашивать бесполезно, он уже мёртв, так что всё равно виноват будет Евпатий.
  - Ты убил мою мать! - изо всех сил сдерживал слёзы Ростислав. Теперь страх смерти отступили и на его место пришла жажда мести. Упыри боялись света солнца, и потому Ростислав принялся открывать ставни, закрытые ещё со вчерашнего вечера. В горнице становилось всё светлее, но тут чародей заметил какое-то движение, а затем почувствовал сильный удар по спину. Когда он обернулся, то увидел висящий в воздухе ухват. Ростислав попытался атаковать, но получал лишь удар за ударом, в комнате всё уже перевернулось вверх дном, столы и лавки были разбросаны. Одну лавку чародей поднял и швырнул во врага, тот упал, но быстро исчез из виду, оставив на полу ухват. Ростислав бросился за ним, размахивая мечом во все стороны, но тут почувствовал удар чем-то тяжёлым по руке. Клинок рухнул на землю, чародей остался безоружным. Не мешкая ни секунды, Ростислав достал из сапога кинжал и продолжил нападать. Он не думал о боли, не думал о страхе, он лишь пытался выжить. Чародей мог чувствовать лишь ауру своего противника, который всё время перемещался с места на место. Ростислав был так молод и не опытен, слишком поздно он понял, что упырь лишь выматывал его. Когда чародей уже выдохся, кто-то с силой вырвал кинжал из его руки. Ростислав.
  - Будь ты про....- не успел договорит сын Змея, сталь кинжала проникла к нему в живот, и он рухнул на пол, согнувшись пополам от ужасной боли.
  - Ну вот и всё, мальчик. Теперь этой мой город. Я буду править здесь, когда вернётся Кощей Человечный. Здесь я создам своё княжество. В тебе есть потенциал, и мне даже жаль тебя убивать.
  Ростислав с ужасом наблюдал, как в считанные секунды кольчуга его окрасилась в красный цвет. Он умирал, и не мог в это поверить. А упырь меж тем, наконец проявился и стал видимым. Длинные белые волосы его были слегка растрёпаны, лицо совсем как у человека, только полное ненависти и брезгливого отвращения.
  - Пожалуй, я дам тебе выбор, - продолжал Инвисибий, - если хочешь, можешь стать подле меня, как один из моих приближённых. В тебе много тьмы, я это вижу. Хоть ты и боишься ещё этой тьмы. Ты можешь стать очень сильным упырём, ты будешь жить долго и превзойдёшь по славе своего отца и деда.
  И что-то в Ростиславе надломилось от сладких речей невидимки. Сейчас он готов был ухватиться за любую соломинку, которая спасла бы его жизни. Но образ матери, замученной упырями, не покидал его. Чародей колебался.
  - Хорошо, - выдавил, наконец, из себя он, - давай.
  Ростислав заметил, как изменилась аура упыря, как она стала пульсировать желанием. Красная пасть, жаждущая крови, приближалась к его лицу. Ещё мгновение, и белые клыки вонзятся в шею чародею, и тогда пути назад не будет. И тут какая-то сила поднялась в Ростиславе, он почувствовал жжение отцовского амулета у себя на шее, боль вдруг отступила. Чародей схватил Инвисибия за затылок, притянул к себе и с отчаянным криком вынул нож из раны и вонзил его прямо в живот врагу. От неожиданности упырь вскрикнул и отскочил в сторону.
  - Глупый мальчишка! - прокричал он, - ты заплатишь за свою глупость, теперь ты умрёшь мучительной смертью. Ты никогда не станешь таким как я.
  - Это уж точно, - засмеялся вдруг всё ещё истекающий кровью Ростислав, - отец давно научил меня чарам, которая делают мою кровь ядовитой для упырей, чтобы упырь, покусавший меня, погиб, как погиб бы и я от укуса.
  - Это чары для глупцов, - вымолвил в ответ Инвисибий, - такие упыри как я чуют на вкус отравленную кровь и выплёвывают её, не проглатывая. Так что ты бы сдох, а я бы остался жить.
  - Верно, - продолжал чему-то улыбаться уже побледневший Ростислав, - поэтому я пошёл другим путём. Ведь на том кинжале тоже была моя кровь, и теперь он в тебе.
  - Что? - в ужасе подскочил на ноги Инвисибий, с силой вытащил из себя нож и отбросил его в сторону.
  - Нет, этого не может быть, - вымолвил он, - ты, мальчишка, никогда бы не смог убить бессмертного.
  Но тут ноги его подкосились, упырь рухнул на пол и согнулся от страшной боли.
  - Ты был прав, - продолжал Ростислав, - я хорошо постиг тьму, поэтому я знаю, как убивать её самые страшные порождения. Колдуны во все времена были самыми лучшими убийцами упырей.
  - Будь ты проклят, - хрипел упырь, всё ближе подползая к сыну Змея, лежащему в луже собственной крови. Ростислав тоже пытался ползти, но он был слаб, а клыки умирающего верховного жреца приближались к нему. Инвисибий, ученик вампирского бога, проживший много столетий на земле, умирал, и перед смертью он хотел передать свою силу последнему человеку, который станет его учеником, и сохранит память о нём, когда дух упыря поглотит тьма. Ростислав ещё сопротивлялся, но сил у него почти не осталось. Он закрыл глаза. Будь, что будет, он устал, смертельно устал сопротивляться.
  ГЛАВА 18.ПРОБУЖДЕНИЕ ЗВЕРЯ.
  - Когда я вырасту, я стану таким как ты, - говорил 13-летний Ростислав, и его отец лишь улыбался в ответ. Они прогуливались по городу, Змей внимательно осматривал свои владения, а сын сопровождал его.
  - Каким таким? - спрашивал Ратмир.
  - Сильным, чтобы меня все боялись.
  - Тогда это не сила, сын мой, это тирания.
  - Пусть так. Чем плоха тирания?
  Ратмир лишь улыбаясь смотрел на своего подростка-сына.
  - Запомни, Ростислав, у тирана много власти, но он лишён самого главной привилегии - сомневаться в себе. Да, да, это очень важно. Сильный человек сомневается во всём, ни что не воспринимает на веру. Если он доверяет кому-то, то точно знает, почему, он редко кого называет другом, но потому его дружба всегда высоко ценится. Люди ценят всё редкое. Даже золото. Монеты делают из золота, но только потому, что они редкие. Но что такое настоящее сомнение, если человек не может сомневаться в себе? А именно этого и лишён тиран. У него нет права на ошибку, он не может оступиться, не может быть в чём-то не уверен. Тираны никогда не бывают свободны.
  - Как же тогда быть? Сделать всех равными? Но ты же не равен другим, ты сильнее. Разве это не тирания?
  - Я сильнее всех, но я правлю ни один. К тому же, я часто отсутствую в Змейгороде. Настоящая сила и власть - это когда рядом стоит равносильный тебе и равный тебе по власти. Но если ты всех будешь называть равными и своими друзьями, чего стоит тогда такая дружба? Она как медная монета, её можно сделать много, но золото всё равно будет дороже. Власть - это золото, но далеко не всегда золото - это власть.
  - Тогда я хочу стать равным тебе, - тут же нашёлся Ростислав. Ратмир, улыбаясь, лишь толкнул его в плечо, и сын улыбнулся в ответ.
  - Ты станешь, сын мой, однажды ты станешь, я в это верю. А ещё Айрат, и другие мои сыновья. Вы будете так же сильны, как я, но вы будете равны друг другу, и именно поэтому вы будете выше всех остальных. Сила - это способность не только быть выше других, но и способность признавать силу в другом, равную себе или даже выше своей.
  Его бездыханное тело горожане несли на руках, несмотря на то, что одежды его были перепачканы холодной кровью. Всеволод, бежал, расталкивая всех, чтобы убедиться, что слухи не лгут. И он увидел мальчишку, почти ещё ребёнка, юного и мёртвого. А в его избе лежал мёртвый вурдалак. Инвисибий, верховный жрец упырей был мёртв. Ростислав сделал то, что прежде было под силу лишь Змею Горынычу, хоть и заплатил за это собственной жизнью. И теперь сын Змея стал героем. Слишком поздно к нему пришли на помощь. Кто-то услышал громкие крики, доносившиеся из избы, кто-то увидел обрушившуюся часть крыши дома. Пока сообщили куда следует и собрались на помощь, юный чародей истёк кровью. Его тело отнесли в избу Змея Горыныча, сын был достоин высших почестей после смерти. Вскоре избу стали заполнять знатные горожане, всем хотелось взглянуть на тело героя. Забежал взволнованный Айрат и столкнулся взглядом с Всеволодом.
  - Это правда? - спросил он.
  - Правда, - отвечал ему колдун.
  Но Айрат должен был убедиться, он приоткрыл дверь и увидел на лавке обнажённое тело брата, которое волхвы отмывали от крови. Но тут один из волхвов открыл дверь и вышел к гостям. Айрат вынужден был отступить.
  - Он мёртв? - не нашёлся больше ничего спросить старший сын Змея.
  - Нет, он не мёртв, - отвечал волхв, и все сидевшие на лавках от удивления поднялись на ноги.
  - Так он жив? - снова спрашивал Айрат.
  - Нет, он не жив, - отвечал волхв, - он ни жив и ни мёртв, но что-то между этим. Мы думали, он не дышит и сердце его не бьётся. Но теперь мы обнаружили, что он дышит, но очень тихо, сердце его бьётся, но очень медленно. Он почти мёртв, скорее даже мёртв, чем жив, но он ещё может очнуться.
  - Как такое возможно? - недоумевал Всеволод.
  - Есть такие глубокие формы сна, когда человек почти мёртв, - пояснял волхв, - в древности были волшебники, которые могли так спать много лет, пока их кто-нибудь не разбудит. Говорят, даже, что первые волшебники не умирали, а всего лишь засыпали глубоким сном, чтобы однажды проснуться, когда найдётся тот, кто сможет их пробудить.
  - Так он очнётся или нет? - интересовался Айрат.
  - Не знаю, мы сделаем всё, что в наших силах. Он сейчас между мирами. Он может умереть и может выжить с одинаковой вероятностью. Обычно тоже самое происходит с человеком после того, как его покусает упырь. Но если бы Ростислава покусал упырь, он бы умер, в его крови есть ядовитые чары. К тому же, на его теле мы не обнаружили укусов. Мы проведём необходимые ритуалы, а дальше нам останется только ждать. Но даже если он очнётся, он уже никогда не будет прежним.
  Айрат словно расстроился словам волхва и тут же покинул избу.
  - Поставьте его на ноги, - вымолвил Всеволод, глядя прямо в глаза волхву, - он нужен нам, как живое знамя. С ним мы сможем одолеть упырей.
  - Мы постараемся, - ответил лишь волхв.
  И Всеволод так же оставил их. Почти бегом он догнал уходящего Айрата.
  - Ростислав - достойный сын своего отца, - заговорил колдун. - Если ты объединишься с ним, вы вместе смогли бы стать полноценными правителями Змейгорода. Вы могли бы попрать самого Евпатия, объединить город под своей властью и одолеть упырей.
  - А я думал, вся власть в городе сейчас в твоих руках, - отвечал ему Айрат, не оборачиваясь.
  - Сейчас ни у кого нет власти в городе. Но толпа на стороне Евпатия, он готовит восстание, чтобы убрать нас.
  - Возможно, - отвечал лишь Айрат, - но пусть сначала мой братец придёт в себя, и посмотрим, что от него останется, если он очнётся.
  После этих слов он ускорил шаг. На другой стороне улицы его ждал юный Вячеслав. Эти двоя в последнее время были неразлучны, и, не смотря на все слухи, что ползли о них в городе, не боялись появляться вместе на людях. Всеволод кивнул головой Вячеславу в знак приветствия, тот едва заметно кивнул в ответ, а затем старый колдун отвернулся и пошёл в другую сторону. Если Ростислав не очнётся, придётся подчиниться этим двоим, всё же лучше, чем подчиниться Евпатию.
  А в это время волхвы пытались пробудить Ростислава. И он начинал видеть сновидения. Это были ужасные кошмары. Волхвы специально пробуждали в нём самые страшные воспоминания, чтобы кошмар заставил его проснуться. И Ростислав снова и снова видел Инвисибия, но теперь он был ни один. Со всех сторон нападали тени, такие же невидимые, как и их вождь. Ростислав проснулся, тяжело дыша, в холодном поту. Он поднялся с кровати и машинально позвал мать. Он был совсем один, никто не откликнулся ему. Ростислав вышел из комнаты и к своему ужасу обнаружил, что стоит босыми ногами в крови, залившей повсюду пол. Но вот здесь стали появляться и следы других ног. Кто-то невидимый приближался, их было много, они были повсюду, а кровь уже капала с чердака, покрывала стены, потолок. Ростислав был весь в крови, он закричал, что было сил и пробудился. Теперь он лежал на полу. Вокруг него стояли какие-то люди, судя по всему чародеи. Ростислав удивился тому, что не утратил силу, подаренную ему Симарглом, он по-прежнему чувствовал чужую ауру так, будто был инициированным чародеем.
  - Вы волхвы, - сообразил Ростислав.
  - Верно, - ответили ему чародеи.
  Ростислав, шатаясь поднялся на ноги, на животе была видна глубокая кровоточащая рана. От боли чародей согнулся и снова упал на пол. Боль казалась невыносимой, живот скручивало, голова кружилась, а в окна смотрели какие-то страшные клыкастые рожи. Какие-то тени скользили по полу и по стенам, они были повсюду, они окружали. Ростислав пытался вырваться, но их было слишком много. Вскоре всё исчезло, осталась только тьма, холодная и беспросветная.
  - Не-э-эт!
  Он очнулся, сердце бешено колотилось в груди. Оружия не было, он был один, обнажённый, в постели, в тёмной комнате. Ростислав прикоснулся к животу и обнаружил, что его рана уже затянулась, оставив лишь уродливый шрам, причиняющий боль при каждом прикосновении. Чародей судорожно стал ощупывать себя. Он был жив, он существовал, он не умер. Дикий хохот вырвался из его груди, а затем дверь со скрипом открылась и с горящими свечами сюда вошёл слуга.
  - Владыка пришёл в себя? - спросил он.
  - Скажи, я в нави или в яви? - на всякий случай спросил Ростислав.
  - Владыка находится в доме своего покойного отца, владыки-Змея.
  - Ах вот как, - снова расхохотался Ростислав, - значит, я победил, а этот упырь сдох. Значит, моя мать отмщена. Как долго я спал?
  - Три дня, владыка.
  - Какое сейчас время суток? День или ночь? - Глубокая ночь, владыка.
  - Принеси мне одежду и оружие, я хочу прогуляться.
  Слуга выполнил его поручение, а сам побежал докладывать волхвам о случившемся. Ростислав не мог больше спать, он не хотел ни мгновения оставаться здесь. Все увиденные за время долгого сна кошмары ещё преследовали его. Но лишь Ростислав оказался на улице, у него закружилась голова. Тени были повсюду, они шептались, они прятались, ожидая подходящего момента, чтобы напасть. Ростислав облокотился о стену, пытаясь отдышаться. В доме было безопасно, но ему хотелось идти вперёд, не смотря на поджидающих его повсюду врагов.
  - Я - сын Змея Горыныча, внук Никиты Кожемяки. Я убил вашего вождя, и я вас не боюсь.
  И, сделав над собой усилие, он, шатаясь, двинулся вперёд, капюшон его узкого балахона скрывал его лицо, в руке был обнажённый чародейский клинок. Идти было невероятно тяжело, Ростислав толком не знал, куда он идёт, но свежий воздух и сила воли постепенно приводили его в чувства. Он был жив, он был победителем и был героем. Теперь никто не посмеет усомниться в его власти, он сделает так, как мечтала его великая мать. Тени долго шептались и не решались нападать, но вот две из них отделились от стены и направились прямо к несчастному путнику.
  - Чародей, что ты забыл здесь ночью с мечом? - спросила одна из них.
  - Кто ты тень, и что тебе нужно? - спросил в ответ Ростислав.
  - Тень? Для тебя я всего лишь тень? Я - честный землепашец, но мои дети голодают, пока вы - враги христианской веры, набиваете свои животы.
  - Жалкий холоп, я проливал за тебя свою кровь и третьего дня прикончил одного из вождей упырей.
  - Если бы не Змей Горыныч, упыри никогда не пришли бы сюда и не разорили бы мой хутор. Это вы, чародеи во всём виноваты.
  - Ты заплатишь за свою дерзость, я прикончу тебя.
  - Пойдём, - заговорила вторая тень, - он убьёт нас, посмотри, у него меч.
  Первая тень колебалась. Ростислав наступал, и тени стали жаться к стене.
  - Вы никуда не уйдёте. За свою дерзость вы поплатитесь головами.
  Стоило ему это сказать, как в темноте показалась сталь острых кинжалов. У теней не было выхода, им оставалось лишь нападать. Но у их противника был меч, и подобраться к нему было не так-то просто. Ростислав знал, что теней больше, чем две, голоса доносились отовсюду, не понятно было, что они говорят, нельзя было от них отвлечься, они словно раздавались в голове. Чародей схватился рукой за голову, лицо его исказилось к гримасе боли, тело опять захватила слабость. Кинжал снова проник в живот. Ростислав уронил меч и упал на землю. Он снова истекал кровью, а тени уже скрылись в переулке и шептались там.
  Утром толпа зевак собралась на площади. Были здесь и знатные люди, и простой народ. Все пришли увидеть, как чародеи мучают двоих беженцев. Палачи начали с того, что притащили одного из несчастных, уже избитого и тяжёлым молотом один за другим переломали ему пальцы. Но это было только начало страшной казни. Юный длинноволосый чародей с безумными глазами руководил казнью, но, очевидно, этого ему было мало, он хотел сам принять в ней участие. В толпе появился и Евпатий, заступник всех больных и бродяг. К этому времени со спины одного преступника уже сняли кожу, а на руке второго перебили все пальцы.
  - Что здесь происходит? - набросился на палачей богатырь
  - Казнь, - отвечал ему Ростислав так, чтобы все слышали. Казалось, он даже ждал этого момента.
  - Вчера ночью эти люди напали на меня. Наш город радушно принял их, предоставил им убежище, даже позволил им исповедовать свою веру. И вот как они отплатили мне, сыну Змея Горыныча.
  - Напали, говоришь? - прорычал Евпатий, наступая на мальчишку, - а ты можешь это доказать?
  - Они ранили меня, - отвечал сын Змея, - и лишь амулет моего отца спас меня. Мои раны заросли быстро, но следы их ещё остались.
  И с этими словами он задрал свою рубаху, и все увидели два свежих красных шрама на животе.
  - Я знаю этих двоих, они никогда бы не напали сами на колдуна.
  - Мы лишь хотели поговорить! - прокричал бродяга с перевязанной рукой, - он сам напал на нас.
  - Хочешь назвать меня лжецом, богатырь? - произнёс Ростислав, опустив руку на эфес меча.
  - Я хочу сказать, что твой отец меня назначил вторым после себя. Меня, а не тебя, змеёныш.
  Глаза Ростислава вспыхнули. Казалось, вся толпа замерла в ожидании, на их глазах решался великий спор. Вдруг Ростислав подошёл к одному палачу, и все подумали, что он распорядился о том, чтобы несчастных отпустили. Но колдун взял в руки топор, а палачи притащили бродягу и положили руку на пень. Евпатий взялся за эфес меча, но у него на пути встало несколько колдунов. А Ростислав в это время с силой рубанул по плечу преступника. Брызнула кровь, но рука осталась на месте. Ещё удар, Евпатий услышал, как что-то хрустнуло.
  - Боже, прошу, помоги. Боже, - кричал несчастный.
  Ростислав в ярости бросил топор, схватил руку и оторвал её.
  - Эту руку он поднял вчера на меня, - прокричал перепачканный в крови колдун. На нём не было маски палача, и потому лицо было перепачкано чужой кровью так же, как и одежда. Отрубленную руку Ростислав швырнул в ноги Евпатию. Богатырь в гневе отвернулся и пошёл прочь. Ростислав же поднял с помоста брошенный топор.
  - Прошу, прошу, - твердил несчастный беженец, когда палачи хладнокровно положили его голову на пень. В этот раз жертве повезло, голову колдун отсёк ему с одного удара. Евпатий почти бегом уходил с этого ужасного места. Он видел много смертей, побывал во множестве сражений, и всё же теперь чувствовал тошноту. Этот мальчишка был воистину ужасен, он превратился в настоящего монстра. Богатырь стремительно шёл к своим покоям, он чувствовал, как у него разболелось сердце, которое в последнее время часто его беспокоило. Помогала настойка, сделанная волхвами, но до неё ещё нужно было добраться. С трудом, опираясь на стены домов, Евпатий доковылял до своих покоев и выпил живительной настойки. Силы медленно начали к нему возвращаться, но стоило ему отдышаться, как раздался стук в дверь.
  - Войдите, - произнёс Евпатий, и в его покоях очутился рослый юный паренёк, в котором легко можно было узнать слугу Ростислава.
  - Что тебе нужно? - спросил богатырь
  - Мой владыка велел передать, чтобы я сказал..., сегодня вечером он собирает военный совет. И он сказал, что хочет видеть там Евпатия.
  - Хорошо, я понял, скажи, что я буду.
  И взволнованный слуга убрался прочь. Мальчишка что-то задумал, но как узнать, что на уме у безумца? Ростислав стал непредсказуемым, и потому был очень опасен. Именно поэтому Евпатий согласился на эту встречу и уже вечером с тремя богатырями отправился в думскую избу. Ростислав был уже здесь, а также Айрат, Всеволод, и многие другие колдуны и чародеи.
  - О, Евпатий, рад тебя видеть, - проговорил Ростислав, - надеюсь, ты простишь мне смерть тех двух холопов. Толпа становится неуправляемой, голод лишил их остатков разума, поэтому их необходимо было проучить.
  - Ты позвал меня только для этого, чтобы извиниться? - спросил Евпатий, усаживаясь на лавку рядом с Айратом.
  - Не только, - отвечал Ростислав, - я хотел обратиться к посаднику этого города с предложением. Я, как убийца вождя упырей - Инвисибия, хочу возглавить змейгородское войско, выступить против вурдалаков и навсегда покончить с ними. Все колдуны уже согласились.
  - Что ж, это разумно, - вымолвил Евпатий, - после смерти Инвисибия упыри ослабли, нужно нанести удар, чтобы опробовать их силы.
  - И да, перед походом мы хотим принести жертву богам.
  - Убивать скот, когда город голодает? - возмутился богатырь, -Да вы все сошли с ума. Народ взбунтуется, он не стерпит этого. Айрат, скажи хоть ты ему.
  Но Айрат лишь опустил глаза.
  - Народ - это ты, - продолжал Ростислав, - добрую половину своих беженцев ты уже обратил в свою веру. Если ты велишь им молчать, он будут молчать.
  - Змей Горыныч запретил приносить жертвы богам в Змейгороде.
  - Он мёртв. Он мог сражаться без помощи богов, мы не можем. Победить Инвисибия мне помог Симаргл. Если бы не он, я был бы уже мёртв, а невидимка до сих разгуливал бы по Змейгороду. Перед смертью он поделился со мной своими планами. Знаешь, кого он хотел обвинить в смерти моей матери? Тебя, Евпатий. Будто бы это ты выпустил Пафнутия на свободу. И если бы я не открыл правду, все бы действительно подумали бы на тебя. Невидимка хотел перессорить всех нас. Но я и Симаргл помешали ему. Мы должны отблагодарить Симаргла.
  - Делай, что хочешь, - лишь тяжело вздохнул Евпатий, - если все поддерживают тебя, то кто я такой, чтобы быть против? Надеюсь, Бог простит нам наши тяжкие грехи.
  - Вот и ладно, - злобно улыбнулся Ростислав.
  ГЛАВА 19.СМОРОДИНА.
  Вёсла с плеском рассекали водную гладь, раз за разом продвигая деревянную лодью всё дальше на пути к цели. Корабль давно уже вышел на большую воду, и теперь проплывал по могучей русской реке, известной как Итиль, позже её станут называть Волгой. Берега Итиля были здесь лишь тёмно-зелёными полосками, слитыми с линиями горизонта по бокам. Доплыть вручную до берега здесь едва ли представлялось возможным. И это серьёзно тревожило упырей, привыкших бояться воды. Красибор заметно нервничал и оглядывался по сторонам. Лишь Будислав был спокоен. С ним был меч, позволяющий летать, который мог поднять его с самых страшных водных глубин.
  - Не пора бы нам сойти на берег, поохотиться? - обратился Красибор к вождю.
  - Даже в двух шагах от бессмертия ты продолжаешь думать о крови? - упрекал его Будислав, - глядя на тебя, я начинаю сомневаться, что тебе нужно бессмертие. Ведь на протяжении всей вечности нам всё время нужна будет кровь. Вряд ли кто-то откажется от удовольствия, к которому так привык. Но ведь так мы истребим всё живое на земле, а что дальше?
  - Да ты, я смотрю, Будислав, сомневаешься в наших целях.
  - Возможно, но у меня всё равно нет права на сомнение. Ведь я давно уже не принадлежу себе, ведь я такой же как вы, одержимый жаждой кровью упырь.
  - Я рад, что ты это понимаешь, - безобразно ухмыльнулся Красибор, - но в таком случае, может быть, прислушаешься к равным себе и позволишь нам сойти на берег, чтобы поохотиться?
  - Вы спрашиваете моего разрешения? Но разве я вправе вам запрещать?
  Чем ближе они подходили к реке Смородине, тем печальнее становился Будислав. Страшные сомнения терзали его душу, и он заглушал их лишь убеждением, что действует не по своей воле. Да и не должен действовать по своей воле. Он был лишь один из многих, равный всем... людям. Но что такое люди? В упырях есть много от людей, но есть много и от скота. Почему же одних животных можно считать скотом, а других непременно стоит называть людьми? И являются ли упыри людьми? Вопросы атаковали разум Будислава и терзали его душу. Он заполучил меч-Молнию, осуществил свою заветную мечту, но почему-то не было в его сердце ликования, душа его была словно отравлена страшным ядом.
  А лодья меж тем пристала к берегу, и упыри бегом вырвались на сушу. Вскоре все растворились в чащобе леса, оставив своего вождя одного. Но Будислав почему-то был только рад этому. Он даже поймал себя на мысли, что бы был рад, если бы упыри не вернулись совсем. Но без них у него не было бы уже никакой цели. Незачем куда-то плыть, незачем чего-то добиваться, незачем даже пробуждаться по утрам. Было время, когда Будислав всегда знал, зачем пробуждается, не зависимо от того, нужно это кому-то или нет. Но сейчас тьма поглотила его душу, оставив внутри лишь огромную пустоту, которую нечему было заполнить. И Будислав терпеливо дождался возвращения упырей. Но когда они вернулись, вождь заметил, что что-то не так, они возвращались не с добычей, они с криком убегали, полные страха. Будислав достал своей меч из ножен, а вскоре увидел первого врага. Огромный двуногий волк гнался за упырём, словно за зайцем, пытаясь схватить его своими мощными челюстями. Оборотни. Будислав рванул в лес. Некоторые упыри уже беспомощные валялись на земле, а оборотни когтями и зубами рвали их плоть. Другие, и в их числе Красибор, словно кошки взгромоздились на деревья, где враги не могли их достать.
  - Деритесь, трусливые твари, - скомандовал Будислав и тем самым привлёк к себе внимание волков. Сразу трое оборотней устремились к нему. Но Будислав буквально воспарил над ними и отрубил когтистую лапу волка, который подпрыгнул с земли, пытаясь его достать. Оборотень взвыл от боли и отполз в сторону. Будислав спустился на землю и с невероятной ловкостью разделался ещё с двумя врагами. Теперь другие упыри стали собираться вокруг своего вождя, вооружаясь пиками. Оборотни нерешительно пытались нападать, но теперь каждую их атаку отражало организованное стадо вурдалаков. И волки отступали, а затем снова шли в атаку. Некоторых упырей они всё же доставали из кучи и разрывали на части, прочие от этого лишь ещё сильнее жались друг к другу и держали оборону.
  - Их слишком много, - говорил Красибор, уже соскочивший с дерева и затаившийся за спиной у вождя.
  - Ну, разумеется, - лишь отвечал Будислав, - неужели ты думал, что Змей Горыныч был единственным оборотнем на службе у богов? Или ты полагал, что Симаргл просто так, без боя подпустит нас к источнику бессмертия?
  - Я вообще стараюсь по меньше думать, с тех пор как стал упырём. Иначе можно сойти с ума.
  - Ты чертовски прав, друг мой! - захохотал Будислав совсем как безумный и вдруг отделился от своих собратьев и в одиночку пошёл на оборотней. И волки отступили перед ним. Те, что были сильнее, пытались атаковать, но погибли или были ранены от ударов Молнии.
  - Не стоит бояться. Скоро мы все будем бессмертными, - восклицал вождь. И вскоре оборотни исчезли с берега, забрав своих раненых.
  - Полагаю, никто не хочет остаться? - спросил Будислав, - отлично, тогда поплыли, скорее же.
  И упыри послушно забрались в лодью и начали грести. Они плыли и плыли, и беспрекословно слушались своего вождя, пока в них ещё был жив страх, испытанный от встречи с оборотнями. К сожалению, у вурдалаков была короткая память, и вскоре они снова возроптали.
  - Ну, когда же мы уже прибудем? -беспокоился Красибор, - ты точно знаешь, куда нам следует плыть?
  - Я чувствую это. Меня не проведёшь, Красибор. Мы уже совсем близко.
  И вот, наконец, Будислав отдал, пожалуй, сам абсурдный приказ в своей жизни:
  - Привяжите меня и себя к лодке, так, чтобы никто не уплыл, когда мы пойдём ко дну.
  - Шутишь, вождь? - улыбнулся Красибор.
  - Нет, это не шутка. Живо, выполняйте.
  - Ты сошёл с ума, хочешь обречь нас на вечные муки?
  Но в ответ Будислав схватил Красибора за горло и принялся душить. Упырь изо всех сил сопротивлялся, но хватка вождя была крепка, как никогда. И вскоре вурдалак лишился чувств, а, может, и вовсе скончался.
  - Выполняйте! - приказал Будислав, и лицо его было полно ярости. И упыри решили не спорить, ведь, в конце концов, этот приказ распространялся и на их вождя. Они привязали его, Красибора и друг друга. И всё же, нашлись такие, которые не стали опутывать себя верёвками, когда остальные были уже привязаны.
  - Тем хуже для вас! - проговорил лишь вождь.
  И тут лодка вдруг наклонилась и застыла на месте. Само течение словно остановилось, и прямо посреди спокойной водной глади возникла воронка.
  - Мы уже близко. Я принёс человеческую жертву, чтобы открыть проход. Думал, ты, Красибор, не сойдёшь за жертву. Но, видимо, ты всё-таки человек.
  Именно здесь находился проход, который открывался только человеческой смертью. Лодью стремительно затягивало в воронку. Кто-то вскрикнул, и те упыри, что не были привязаны к лодке, попрыгали в воду. А затем лодья исчезла под водой, спустя несколько мгновений исчезла и сама воронка. Какое-то время упыри просто тонули, но потом почувствовали, что их затягивает куда-то в сторону. У некоторых уже закончился воздух, и они стали захлёбываться, но тут мощный поток воды с силой выбросил их в какое-то безводное пространство. Они летели с водопада, благо, что водопад был не высок, и лодья не потонула во второй раз. Но теперь упыри оказались под землёй, в кромешной тьме незнакомое течение несло их вперёд. Вскоре впереди показался просвет, подземная река выходила на поверхность и выносила сюда своих случайных пассажиров. Это была река Смородина, только таким путём можно было добраться до неё. Чары, создавшие это место, едва ли были знакомы кому-либо из чародеев. Это были не стихийные чары колдунов и не чары духов, излюбленные волхвами, это были чары самого пространства. В обычном пространстве создавалось некоторое подобие кармана, складки, и из обычного пространства в это дополнительное можно было попасть только через один проход. Снаружи нельзя было ни увидеть, ни услышать эту местность с повышенным искажением пространства. Древние чародеи могли делать что-то подобное с пространством, создавая тайники и клады, но создать целую реку с живописными берегами и удивительными чародейскими свойствами могли воистину только боги.
  - Лукоморье, - вымолвил Будислав, - так называется это место.
  От воды исходил неприятный запах мертвечины, что как бы оправдывало её название - Смородина - смердящая река. Правый берег был неестественно крут, его скалистый склон был настолько гладок, что даже жуки не могли взобраться по нему наверх, а всё, что находилось на правом берегу, было скрыто от любопытных глаз густым туманом. Зато левый берег напротив был низок и в любой момент позволял пристать к нему. Упыри желали сойти на берег, но Будислав предпочитал плыть по воде: через густые лесные заросли было пробираться гораздо сложнее. К тому же Будислав чувствовал здесь какие-то незнакомые чары, какой-то сумасшедший поток чародейской силы, которой словно сгущался в одной точке на берегу. Внешне местность оставалась неизменной, но чары её стремительно менялись по неизвестному закону. Что-то происходило, боги готовили гостям достойную встречу.
  - Смотрите в оба, - посоветовал упырям Будислав, - здесь нас может ожидать всё, что угодно.
  - Странная это какая-то река, - произнёс один упырь, - рыб здесь нет, растений нет, одна вода и тишина.
  - Рыба здесь есть, - проговорил другой упырь, - взгляни, она вся мёртвая.
  - Потому что это мёртвая вода, - пояснил вождь, - говорят, мёртвая вода обладает целительной силой. Любой чародей мечтает раздобыть мёртвой воды, но в больших количествах она ядовита. Это очень опасное лекарство, выпьешь много, и тебе конец. Поэтому мёртвую воду лучше хранить с живой водой, которая оживляет то, что ещё не совсем умерло.
  Упыри были ещё на воде, когда солнце оказалось ровно в центре неба. Огненный глаз бесконечности нагревал всё вокруг, словно хотел испепелить своим взглядом. И в этот момент в реке послышался какой-то плеск. Мёртвая рыба зашевелилась. В одно мгновение сухая поникшая трава на берегу выпрямилась и позеленела, покрыв берег зарослями камыша.
  - Река ожила, - проговорил Будислав, и вдруг схватил тело Красибора и окунул его головой в воду, а когда достал, покойный упырь откашливался и жадно глотал воздух.
  - С возвращением! - радостно воскликнул Будислав.
  - Мы на месте?
  - Конечно, взгляни туда.
  Красибор поднял взгляд и узрел то, на что указывал его вождь - Калинов Мост. Огромной дугой он раскинулся над рекой Смородиной, словно сделанный из цельной скалы, монолитный, кряжистый, будто и не был сделан руками разумных существ, а возник естественным способом. Чары просто фонтаном били из того места, где находился мост, они были столь разнообразны и менялись с такой скоростью, что отследить их устройство не представлялось возможным. Это было исключительно творение богов, ткавших свою волшбу из жизненных сил умерших, что находились по ту сторону моста. Все чары сгущались на берегу, и теперь это даже можно было увидеть. Пространство искривлялось, создавая из воздуха некое громадное подобие человеческого тела.
  - Высаживаемся на берег, живо! - вдруг приказал Будислав. Он вдруг начал смутно догадываться о том, что здесь происходит. Упыри были рады выполнить его приказ, и вскоре они высадились на берегу.
  - Что за чертовщина? - не понимал Красибор, глядя на огромную глинистую гору в форме человека, искривляющую вокруг себя пространство.
  - Это не чёрт, друг мой. Это голем, боги послали его, чтобы остановить нас. Готовьтесь к битве, и не жалейте своих жалких жизней. Если достигнем цели, обещаю воскресить каждого.
  - А если не достигнем?
  - Тогда не воскреснет никто.
  И тут глиняная гора издала дикий рык такой силы, который ещё не слышало человеческое ухо. Упыри как заворожённые смотрели на встающее из глины существо.
  - Невероятно, - вымолвил Будислав, - против нас будет сражаться сам бог Велес.
  ГЛАВА 20.КОШМАРЫ БЕЗУМЦА.
  Богатыри с отвращением наблюдали, как колдуны справляют свои жестокие ритуалы, но никто из них не осудил Евпатия. Другое дело - народ. Голодная тола недовольно роптала, и лишь страх удерживал её от бунта. Евпатий внешне был спокоен. На лице его не дрогнул ни один мускул, и можно было лишь догадываться о том, что твориться у него на душе. Но, наконец, всё было кончено. Чародеи убили троих быков, и сожгли их плоть. Теперь богатыри повернули своих коней к городскими воротам, вслед за ними потянулись конные чародеи и пешие и конные ополченцы. Последние не редко были даже без кольчуг, вооружены чем попало: топорами, заострёнными пиками, дубинами. Голодные, озлобленные друг на друга из-за необходимости делить одно замкнутое пространство, воины Змейгорода выглядели измотанными и уставшими. Вскоре усталый вид приобрело и лицо Евпатия, здоровье которого было сильно подорвано во время осады. Когда войско покинуло пределы города, Ростислав отделился от чародеев и догнал воеводу богатырей.
  - Ты доверяешь этому сброду? - спросил он, указывая на толпу вооружённых ополченцев.
  - Они - добровольцы, - отвечал Евпатий, - в отличии от нас у них был выбор, и они выбрали сражаться.
  - Да, но против кого они вышли сражаться? Среди городской бедноты часто звучат предложения сдать город на милость упырями, люди обезумели от голода. Что, если эта свора накинется на нас?
  - Чего ты хочешь, сын Змея? Вернуться обратно?
  - Нет, это было бы глупо. Я придумал кое-что получше. Ты и твои богатыри пойдёте в бой первыми, вслед за вами пойдёт змейгородское ополчение, а лишь затем я с чародеями. Мы не оставим им выбора, им придётся сражаться за нас.
  - Да, но тогда чародеи вступят в бой последними.
  - Боишься, что не справишься без нас, богатырь?
  - Я убивал упырей ещё когда ты даже не появился на свет. Я не боюсь этих тварей, но, если ты вовремя не подойдёшь с помощью, я сам прикажу ополченцам растерзать тебя.
  Ростислав в ответ лишь нахмурился и направился к своим. Этот безумец темнил, но что у него было на уме, понять было совершенно невозможно, да Евпатию и некогда было об этом рассуждать, впереди собиралась толпа упырей. Им было мучительно сложно находиться на солнце, но на одно солнце людям полагаться в этом бою не следовало. Упыри были многочисленны, их по-прежнему было трудно ранить и ещё труднее убить, и среди них были такие опасные воины, как Курсорий и Игнатий. Первый вскоре объявился в толпе упырей, богатыри узнали его сразу, и это их встревожило. Айрат увидел, как побледнел его друг Вячеслав и с тревогой посмотрел на сына Змея. А ведь они ещё были вместе с колдунами и не спешили идти в бой. Упырей становилось всё больше, их рожи внушали одновременно отвращение и ужас. Богатыри стали спешиваться. Евпатий Вятич как всегда стоял в первых рядах, сомкнув щит с щитами своих старых товарищей. Когда построение было окончено, богатыри пошли в атаку. Вурдалаки шли в бой как всегда без всякого строя, без всякой тактики, словно стадо диких зверей. Как только они пошли в атаку, Курсорий скрылся из виду, и это был опасный знак. Он был очень быстр и мог появиться где угодно. Толпа упырей с разбегу наскочила на богатырей, нарываясь на их щиты и копья. Сам Евпатий искусным движением пробил копьём одного упыря прямо в сердце, и тот пал замертво. Но трое других вурдалаков схватили его за щит, пытаясь вырвать его, их пики доставали ему до кольчуги. Евпатий не сдавался и смело смотрел в отвратительный лик смерти, как и всегда. Наконец, прогудел рог, и первые ряды богатырей стали отходить назад, им на смену пришли другие. Теперь Евпатий смог на время расслабиться и оглядеться. Армия ополченцев не спеша приближалась к месту схватки, а где-то позади неё, ещё не спешившись, ехали чародеи. Вурдалаки уже начали окружать богатырей, и многие славные воины уже были растерзаны этими тварями. Но строй богатырей не был сломан, они стойко держали оборону.
  - Ещё немного, и нас окружат, - услышал Евпатий голос одного из своих товарищей-вятичей.
  Евпатий ничего не ответил, лишь взялся за висевший у него на шее рог и протрубил первым рядам приказ к отступлению Кольцо упырей действительно становилось всё плотнее, и почти сомкнулось, но тут наконец-то появились ополченцы. И вовремя. Евпатий внимательно следил за схваткой. Напуганная городская беднота без щитов и правильного строя была лёгкой добычей для упырей. Многие вурдалаки накинулись на горожан, и их натиск на богатырей ослаб. Евпатий разглядел вдали Курсория. Тот с невероятной скоростью перемещался от одного богатыря к другому. Вурдалак наносил удар, пытаясь пробить щит, если ему этого не удавалось, шёл дальше, если удавалось, наносил богатырю ранение и уходил, оставляя его другим упырям. Свирепый вид вождя и его скорость наводили ужас на богатырей. Евпатий вдруг захотел сам помериться силой с этим бегуном. Он протрубил в рог и пошёл в атаку. Ловким ударом копья он пригвоздил упыря копьём к земле, а мечом срубил ему голову. Но тут Евпатий услышал знакомый крик, переходящий в хрип. Двое упырей одолели одного из его старых товарищей-вятичей, и один из кровососов теперь вцепился ему в шею. Евпатий вынул своё копьё из убитого и швырнул его в упыря. Попал. Теперь вурдалак корчился на земле от боли, а второй подбирался к шее богатыря. Но пока Евпатий не мог помочь другу: он должен был держать оборону. Его меч со свистом проносился в воздухе, и если уж задевал кого, то тот непременно лишался ноги, руки или головы. Но где же этот мальчишка? Упыри уже окружили богатырей, благо, что часть из них сражалась против ополченцев. Но теперь вурдалаки были повсюду. Они рычали, сосали кровь, царапались и языком зализывали свои кровоточащие раны. Наконец, протрубил рог, и вдали показалась дружина колдунов. Они скопом налетели на упырей и потеснили их ряды, но не разбили. Айрат и Ростислав сражались бок о бок друг с другом. Два брата. Казалось, в этот момент они забыли обо всех взаимных обидах и примирились. Старший сын Змея рубил врагов мечом, младший орудовал копьём, к ним было не подобраться. Кто подходил близко, натыкался на Айрата, кто стоял вдали, становился жертвой Ростислава. Один упырь за другим получал так тяжёлые раны, а прочие колдуны добивали раненных. И вурдалаки дали слабину, стали разбегаться в разные стороны.
  Их натиск ослаб, и Евпатий смог отойти в тыл. Он устремился к своему товарищу вятичу, искусанному упырями. Тот уже не дышал, а его бездыханное тело было изуродовано. Евпатий знал, что нужно делать, он проткнул сердце трупу, а затем достал осиновый кол и вонзил его в рану. 'Прости Господи', - перекрестился богатырь. Но скорбеть было некогда, нужно было оглядеться и оценить ситуацию Колдуны несли потери, но Ростислав и Айрат сполна компенсировали их потерями среди упырей. Но тут нечто с огромной скоростью налетело на сыновей Змея. Ростислав едва успел закрыться щитом и ударить в ответ. Но копьё проткнуло воздух, противника здесь уже не было. Курсорий уже нападал на Айрата, затем снова на Ростислава. С невероятной быстротой он перемещался от одного брата к другому, пока младший не схитрил, опустив копьё к земле. Упырь споткнулся о него и упал на землю. Айрат, не мешкая, рубанул мечом и попал по ноге вождю вурдалаков. Но Курсорий снова вскочил на ноги. Казалось, теперь все: и богатыри, и колдуны и вурдалаки замерли и наблюдали за этим поединком. Сыновья Змея стойко отражали атаки упыря, колдуны прикрывали сзади. Но тут сильный удар по щиту свалил на землю Айрата. Ростислав оглянулся на брата, а когда повернулся, вражеский меч с силой рассёк его кольчугу и грудь. Колдуны тут же закрыли своих вождей и утащили раненного сына Змея.
  - Уходим, - скомандовал Айрат, - нам не одолеть его!
  И колдуны последовали его приказу. Упыри Курсория быстро снова сомкнули разорванное кольцо вокруг богатырей, а упыри Игнатия погнали прочь убегающих ополченцев.
  - Стойте, трусы! - прокричал Евпатий, но никто не обернулся на его крик. Богатырь проклинал себя за то, что доверился Ростиславу, но теперь ничего уже нельзя было вернуть. Впереди была смерть, и богатырь даже желал её, поскольку чувствовал, что смертельно устал за последнее время, а сердце снова неприятно защемило. Но он и не собирался сдаваться легко, кисть его крепко сжимала острый как бритва клинок. Нападайте, жалкие твари. Курсорий, рассекая воздух, возник прямо перед богатырём. Упырь держал в руке меч, тело защищала кольчуга. Он остановился прямо напротив Евпатия, но не спешил идти в атаку.
  - Давай, - прокричал воевода, - отведай силушки богатырской!
  - Убить тебя не составит мне труда, - проговорил Курсорий, - но я не хочу тебя убивать.
  Евпатий удивлённо вытаращил глаза. Похоже, его удача была ещё с ним.
  - А чего ты хочешь, вурдалак?
  - Я хочу мира. Мои братья устали от войны, устали от осады. Кощей исчез, и от него нет никаких вестей. Но даже если он вернётся, он будет здесь править, а не я. Так зачем мне эта победа?
  - Хочешь предать своего вождя?
  - Он мне не вождь. Мой вождь - это мои упыри, а я лишь их верный слуга. Заключим сделку, Евпатий, и разойдёмся друзьями.
  - Сделку? Почему я должен верить твоему слову?
  - Потому что я могу убить тебя, но не убиваю. Игнатий и другие упыри могут расценить это как предательство.
  - Ты - вурдалак, предательство - это ваша сущность. Вы предаёте всех, кого можете, не ради корысти и не ради власти, а просто так. Ты предал своего друга и с такой же лёгкостью сможешь предать и нас.
  Евпатий смотрел прямо в глаза Курсория, во взоре богатыря не было страха, казалось, он был готов ко всему, даже к смерти.
  - Что ж, - отвечал вурдалак, - как я сегодня увидел, колдуны не на много лучше нас, упырей. Они предали вас, бросили вас умирать. В этом мире все друг друга предают, так уж он устроен. Да, я вурдалак, и я предавал многих, но, если я отпущу вас живыми, я предам самого Кощея, который вскоре может стать самым могущественным человеком на свете. На такое не пошёл бы ни один упырь. Так скажи мне, богатырь, ты хочешь мира или хочешь войны?
  - Я хочу, чтобы вы убрались как можно дальше отсюда. И если для этого нужно будет заключить мир хоть с самим дьяволом, я сделаю это.
  - Тогда, богатырь, вот мои условия. Я отпускаю тебя и твоих людей, кроме двоих, что станут нашими заложниками. В течении трёх дней ты должен будешь отдать мне одну вещицу, которую потерял у вас Инвисибий. Это ключ. Тебе не нужно знать, что он открывает, знай лишь, что подделку я узнаю сразу. Сейчас ключ у Ростислава, но Ростислав не доживёт до заката, рана его смертельна. Забери у него ключ и отдай его мне, и тогда я уйду и даже заставлю Игнатия уйти. Без меня он всё равно не сможет держать осаду.
  - Хорошо, вурдалак, - отвечал Евпатий, - я сделаю, как ты хочешь. Ты получишь свой ключ.
  - Вот и ладно. Тогда ступайте. И помни, богатырь, три дня, иначе мы снова станем врагами.
  - До встречи.
  И Евпатий повёл богатырей по направлению к городу. Он ещё сам не мог поверить тому, что до сих пор жив. Видимо, этот ключ был очень нужен Курсорию, возможно, он поможет ему противостоять Кощею. Действительно, кто, как не Кощей Бессмертныймог противостоять Кощею Человечному. Когда богатыри подошли к воротам, им открыли ни сразу. Какой-то шум сотрясал Змейгород, Евпатий чувствовал не ладное. Когда же богатыри вошли в город, то сразу всё поняли. Ополченцы тоже вернулись из боя, и теперь они поднялись против колдунов, оставивших их на поле брани, а вместе с ними восстала вся городская беднота. Евпатий увидел конного Айрата, который тут же подъехал к богатырю
  - Всё-таки ты вырвался, - обрадовался сын Змея.
  - Ты предал нас, жалкий трус, - бросил ему Евпатий, превозмогая усиливающуюся сердечную боль. Богатырь держал руку на эфесе меча, но не доставал оружие из ножен.
  - Не было выхода, - умоляюще смотрел на него Айрат, - Ростислав умирает, и, видимо, на этот раз его уже ничто не спасёт. Мы проиграли, а народ взбунтовался. Они хотят отдать Змейгород упырям. Пожалуйста, Евпатий, только ты можешь их отговорить.
  И богатырь, не говоря ни слова, поехал на встречу с восставшими. Колдуны уже все разбежались и попрятались, толпа громила дома, грабила амбары. В миг они разорили имение Вячеслава, они искали еды и созывали всех открыть ворота и сдаться. Евпатий заехал на коне прямо в центр площади, и толпа замерла.
  - Братцы, христиане, прошу вас, остановитесь! - произнёс он.
  - Нет мочи больше терпеть, воевода, - отвечал ему народ, - упыри обещали нас отпустить, отдадим им город.
  - Не верьте упырям, верьте мне. Если сейчас вы разойдётесь по домам, даю слово, что я остановлю эту войну, и уже завтра упыри оставят нас.
  - Не верим мы твоему слову! - выкрикнул какой-то наглец из толпы, - по что давеча позволил колдунам столько еды сгубить для их мерзких богов?
  - Это был их скот, я не могу им помешать.
  - У меня брат на днях помер от голода, у самого осталась одна кожа да кости.
  Народ теперь наперебой кричал и нападал на богатыря. Евпатий слез с коня и принялся умолять всех сдать оружие и разойтись. Но они были неумолимы.
  - Не верите мне, поверьте Богу, - проговорил богатырь, доставая свой нательный крест, - вот, клянусь вам его именем, что....
  Но не успел он договорить, как почувствовал мощный удар в живот. Евпатий опустил голову и увидел торчащий кинжал и кровоточащую рану. Боль отдалась в сердце, и всё тело словно парализовало. Богатырь упал на колени, в глазах потемнело. Удача изменила ему, как и народ. Дышать становилось всё тяжелее. Евпатий упал на землю, никто не пришёл к нему на помощь. Богатыри вскоре обнаружили его бездыханное тело. Теперь они были полны ярости и набросились на ополченцев. Завязалась бойня, и никто не слышал, как дозорный на стене кричал во всё горло:
  - Упыри идут! Упыри наступают!
  ГЛАВА 21.БОЖЬЯ КАРА.
  Реальность менялась с поразительной скоростью, никто не мог уследить, как одни чары превращаются в другие. Огромный кнут, пылая огнём, опустился на землю и в разные стороны от него полетели снопы искр и пламени. Теперь великан поднялся в полный рост, растущие здесь деревья доставали ему лишь до пояса. С виду тело существа было похоже на человеческое, на обнажённом торсе выступали мускулы и кубики пресса, сильные руки сжимали кнут в одной руке и палицу - в другой. Однако голова у существа была не человеческая, это была голова быка с огромными дугообразными рогами. Именно так славяне всегда изображали могучего бога Велеса, бога скота и богатства, повелителя Лукоморья. Бог снова ударил кнутом о землю и пламя охватило деревья, перешло на упырей, которые бросились к воде. Но в Смородине текла уже не вода, а болотная трясина, которая начинала всех засасывать.
  - Нам конец! - трусливо заскулил Красибор, - мы все здесь сдохнем.
  - Без паники, - сохранял спокойствие Будислав, - нам нужно лишь найти его тотем силы.
  - Что? - не понимал вурдалак.
  - Когда бог воплощается в теле, у него должен быть тотем, замаскированный под что-то. Через этот тотем он может черпать безграничную силу из небесного источника и поддерживать существование своего тела.
  - А если лишить его тотема?
  - Тогда временная телесная оболочка рассыплется, и он снова станет духом. Сосредоточься, Красибор. Нужно отвлечь Велеса, чтобы я мог разглядеть в нём тотем. Так просто его не увидеть, нужно заставить его самому выдать место его нахождения.
  - И как это сделать?
  - Я буду его атаковать. Та часть тела, которую он будет защищать больше всего, и будет содержать тотем. Но вы должны мне помочь, если всё его внимание будет сосредоточено на мне, он меня раздавит.
  - Хорошо, - кивнул в ответ Красибор и с горсткой упырей выбрался из-за дерева прямо на воплощение бога. И тут снова все услышали громкое мычание, похожее больше на мощный гул, сотрясающий небо и землю. А затем огромная палица опустилась на землю, и земля содрогнулась и стала превращаться в глину. Пройти по ней было невероятно сложно, ноги увязали и застревали. Велес поднял палицу и стал размахивать ей в воздухе. От этих размахов появился сильный ветер, который стал дуть в сторону не званных гостей. Кнут управлял стихиями воды и огня, палица управляла землёй и воздухом, оставалось радоваться, что здесь не было стрел Перуна - метких молний, сотканных из всех четырёх стихий. Но хозяином Лукоморья был не Перун, а Велес, и ему легче было создать здесь себе телесное воплощение. Свирепый бог размахивал кнутом и палицей, и реальность менялась до неузнаваемости: из земли вырастали вихри, появлялись песчаные барханы, река то замерзала, то внезапно оттаивала и превращалась в болото, мощнейшие ураганы сносили упырей, серьёзно раня их, а огонь испепелял всё вокруг и раскалял скалы докрасна. Красибор, подложив себе по ноги щит и встав на него, выпрыгнул из глины на землю. Другие упыри сделали так же, используя щиты. Не успели лишь последние двоя, которых кнут Весела одним ударом превратил в пепел. Какой-то воздушный вихрь, ломая деревья, надвигался прямо на Красибора с компанией. Здесь нельзя было задерживаться на одном месте ни секунды, нужно было постоянно перемещаться.
  Будислав в это время с безопасного расстояния разглядывал тело бога, пытаясь понять его устройство. Но его чары и аура менялись как в калейдоскопе с огромной скоростью, и ничего невозможно было понять. И тогда Кощей решил сосредоточиться на себе. В его руке был сильнейший клинок, и осталось сделать лишь несколько шагов до бессмертия. И Будислав стал пробуждать все скрытые силы своего меча, всё, ради чего он создавался Сорочинским Мастером. И меч ответил ему, откликнулся на зов одного из своих создателей. Кощей стал медленно отрываться от земли, теперь он слово находился внутри шара плазмы, подобного горящему мыльному пузырю, поверхность которого переливалась электрическими разрядами. Будислав поднимался всё выше, но тут неожиданно на него выскочил мощный воздушный вихрь, захватил его и унёс прочь. В это время упыри, уже израненные и уставшие стал бросаться прямо на воплощение бога с пиками и мечами в руках, и один за другим погибали. Громкий свит раздался в воздухе, и полыхающий огнём кнут щёлкнул прямо по Красибору. В последний момент он закрылся щитом и смог сдержать мощь удара. Однако одежда его воспламенилась, упырь горел заживо, и не было никакой возможности потушить это пламя. Боль доводила до отчаяния, и Красибор теперь вцепился рукой в кнут и обмотал его вокруг запястья. Плоть его горела, не успевая исцеляться, Велес с силой дёрнул кнут на себя, и Красибор оторвался от земли и взмыл в воздух. В какой-то момент он оказался на одном уровне с бычьей мордой и вдруг набросился на неё и вцепился когтями в нос, словно кошка. Велес взревел, как бешеный бык, и стал мотать головой во все стороны, пытаясь сбросить горящего упыря. Всё его исполинское тело шаталось в ужасном ритме, пока Красибор наконец не отцепился и не полетел вниз. В этот момент аура бога на мгновение застыла, он лишь на миг перестал меняться, но этого мига была достаточно, чтобы Кощей смог в общих чертах увидеть, из чего состоит этот монстр. Древнейшие могущественные чары переплелись здесь воедино, а ярче всего в этом клубке цветов и веществ пылала одна точка, подобная огненному шару - его левый глаз. Именно он излучал большего всего тепла и был проводником силы, тотемом, удерживающее это огромное тело в его целости.
  Будислав разглядел тотем, хоть в этот момент воздушный вихрь и нёс его прочь. Но шар защитил его от разрушительной воздушной силы, и упырь смог вырваться и подняться ещё выше. Кощей был ещё далеко и мог со стороны наблюдать за происходящим. Красибор лежал на земле ни жив ни мёртв, его плоть сильно обгорела, и нужно было не мало времени для её восстановления. Упыри ещё атаковали бога, и потому он не видел парящего в воздухе их вождя, творящего волшбу. А тем временем тонкий водный ручеёк вышел из Смородины и стал огибать исполинское тело бога. Вода поднималась всё выше, дошла ему почти до колен и внезапно стала замерзать. Велес взглянул на сковавшую его корку льда и попытался вырваться, но было уже поздно, лёд поднимался всё выше, дошёл до пояса, начинал замораживать живот, грудь, руки, шею, и, наконец, скрыл рогатую голову. Теперь воплощение бога оказалось запертым в огромной ледяной горе. Но едва возникнув, ледяная гора тут же дала трещину. Будислав же воспользовался паузой и спустился к упырям.
  - Живо к реке! - скомандовал он, - пока там живая вода.
  Вурдалаки послушно устремились к Смородине, захватив с собой раненного Красибора. И они снова стали набираться сил и восстанавливаться.
  - Отлично, а теперь снова в бой, - приказал им вождь, - я нашёл тотем, теперь мне нужно лишь добраться до него.
  И Красибор, не говоря ни слова, снова бросился в атаку на Велеса. Это оказалось, как никогда своевременно, поскольку рука воплощённого бога высвободилась из-подо льда, и кнут в ней снова заполыхал огнём. Красибор закрылся щитом, в руке он сжимал меч. Кнут Велеса теперь ударил прямо по нему, но теперь вурдалак каким-то чудом смог отклониться в сторону. Воплощённый бог в ярости заревел и сломал сковывающую его ледяную горку. Некоторые упыри струсили и попрятались, допустив самую большую ошибку в постоянно изменяющейся местности. Другие же неотступно следовали за своим вождём и меняли своё положение в пространстве. Велес как можно сильнее замахнулся своей палицей, и тут вдруг увидел парящее в воздухе в огненном шаре существо. Это был Будислав. Он бесстрашно летел на Велеса, петляя и непредсказуемо перемещаясь в пространстве. Глаз воплощённого бога был совсем рядом, казалось, ещё немного, и его можно будет атаковать. Ещё немного, и всё будет кончено. Но тут Велес дико заревел, а затем вместе с ним зашаталось само пространство, и все увидели, как из одного великана выходит ещё один, не уступающий ничем первому, а затем ещё и ещё. Теперь упыри и чародеи имели дело ни с одним, а с целыми четырьмя воплощениями бога.
  - Не бойтесь! - подбадривал упырей Будислав, - настоящий среди них лишь один, остальные лишь копии, выполняющие самые простые действия, больше для отвлечения внимания. Но они забирают силу у основного воплощения, теперь он будет слабее.
  Упырей это вроде бы утешило, но вождь не сказал им самого главного, что повергло его в замешательство. Он не знал, как определить настоящее воплощение с тотемом от подделки. Пришлось наугад выбрать себе одного противника. Упыри набросились на остальных, разделившись между собой. Каждая группа понимала, что очень рискует, но теперь в двух шагах от бессмертия, даже вурдалаки забыли про страх. Во что бы то ни стало необходимо было ослабить воплощённого бога и помочь вождю выявить первичное воплощение. Четыре палицы и четыре кнута теперь проносились в пространстве, но уже не так быстро, и не вызывали таких сильных изменений ландшафта. Красибор смело шёл в бой, и с ловкостью уходил от любых чар. Кощей в это время подлетел к огромной бычьей голове. Кнут Велеса пролетел совсем рядом, но зацепил его. А затем корни деревьев внизу стали опутывать его ноги с целью свалить великана. Слишком просто. С диким криком исполин падал на землю, это была всего лишь кукла.
  Красибор в это время смог очень близко подобраться к другому воплощению, когда на его щит опустилась огромная палица. Благо, что размах был не большой, и упырь смог выдержат этот удар, закрывшись щитом. Другие упыри в этот момент рубанули по сухожилиям великана на ногах, и он рухнул на колени. Теперь он не мог передвигаться, ноги не слушались его. Осталось ещё два воплощения, и упыри ринулись в атаку на них. Небо почему-то меняло цвет и становилось всё темнее. И тут вдруг кнуты всех четырёх воплощений бога поползли по земле, словно змеи и соединились друг с другом, образовав огненное кольцо. Удачная позиция, которую Велес занял специально, претворившись, что проигрывает. Каждое его воплощение находилось там, где должно было находиться, но теперь каждое из них было окутано непробиваемыми чарами, никому из них нельзя было причинить вред. Претворяйся слабее, чем ты есть, таково золотое правило любой стратегии во все времена, которое сработало и сейчас. Упыри оказались в ловушке, они не могли вырваться из замкнутого огненного круга. Но Будислав ещё летал над ними, чары его клинка ещё не иссякли. Кощей понимал, что ничем не может помочь упырям, по сути, их смерть была уже неизбежна. И тогда их вождь стал стремительно падать на землю. Его шар был очень плотным, он должен был его защитить. Когда Будислав достиг земли, раздался мощный взрыв. Упырей в миг снесло как сухие листы ураганом с дерева. Энергетический удар был такой силы, что, казалось, само пространство треснуло по швам. И действительно, реальность каким-то странным образом начала меняться, горы превращались в извергающие лаву вулканы, деревья вдруг из лиственных превращались в хвойные, по небу побежали электрические разряды. Кощей с трудом выдержал удар, остальным пришлось хуже. По окончании атаки Будислав не обнаружил даже тел кого-либо из упырей. Он тщетно искал глазами останки Красибора или кого-либо ещё.
  А меж тем четыре воплощения бога вновь стали сливаться воедино. Кощей изо всех сил устремился вверх, готовясь к новой атаке, клинок его теперь был раскалён до голубого сияния. И тут Будислав почувствовал, как что-то обхватило его за ногу. Кнут Велеса словно змея обвился вокруг его ноги и теперь тянул к земле. Кощей вскрикнул от боли. Воплощённый бог тянул его к себе, чтобы нанести сокрушающий удар палицей. С трудом Будислав увернулся от удара, но палица тут же замахнулась во второй раз. Голубой клинок со свистом пронёсся в воздухе и срубил конец полыхающего кнута. Кощей был свободен и полетел вверх, выше головы воплощённого бога, выше самых высоких деревьев, всё выше и выше. Он был полон решимости, меч словно стал единым целым с его рукой. А по небу теперь то и дело проходили электрические разряды, делая его похожим на горящий шатёр. То здесь, то там вспыхивали молнии. Реальность менялась, Кощея невероятно рисковал, в любой момент молния могла ударить в него, если бы он немного промедлил. Но Будислав не медлил, он успел подставить меч под мощный электрический поток, и молния ударила в клинок. Случилось нечто невообразимое, огромный электрический разряд с треском расколол небо напополам. От меча к небу тянулась полоска электрического разряда. Сила этой молнии была просто невероятной, и Кощей с большим трудом теперь мог пошевелить своим мечом. Клинок стал тяжелее в сотни раз, он был словно привязан молнией к небу. Но Кощей должен был нанести удар. В этот удар он вложил все свои силы и силы клинка, всю свою жизнь, свои мечты, свои воспоминания. И меч сдвинулся с места, острие его теперь было направлено вниз, во врага. Вся мощь небесного электричества поползла вниз вместе с Будиславом, и молния невероятной силы ударила прямо в глаз воплощённому богу. Вся реальность озарилась ярчайшей вспышкой, и Кощей на какое-то время ослеп. Когда вспышка потухла, здесь осталась лишь выжженная земля и одиноко дымящиеся обугленные стволы деревьев. Не было ни Велеса, ни упырей, ничего. И только один человек сидел в куче пепла, живой и невредимый. Он был совсем один, хоть одиночество было его самым великим страхом, и всё же он победил.
  Будислав поднялся на ноги и обычным шагом пошёл к своей цели. Теперь уже никто не мог его остановить, да никто и не пытался. Небо стало светлым, река стала снова полноводной и чистой. Бессмертие. Позади годы мучений и мытарств, впереди вечность блаженства и удовольствий. Будислав уверенным шагом шёл к Калинову Мосту, а в голове проносились образы из прошлого. Авдотьи, Сорочинского Мастера, Вышеслава, Змея Горыныча, Многоликого. Столько всего было пережито, столько поражений и унижений, и всё ради этого момент. Будислав ступил на Калинов Мост. Камень нисколько не обжигал его ступни, ведь чары меча защищали его. Впереди был окутанный туманом мир мёртвых, позади - мир живых и Лукоморье. Ещё несколько шагов, и Будислав мог требовать у богов всё, что угодно, ведь он живым перейдёт в мир мёртвых, он разрушит границу между мирами. Будислав глубоко дышал, воздух казался ему невероятно свежим и чистым. Воздух победы. Симаргл не встал у него на пути, он вообще куда-то запропастился. Будислав просто шёл, не оглядываясь, к своей заветной цели. До мира мёртвых оставалось ещё несколько шагов, и тут в тумане показалось какое-то движение. Какая-то тень вышла прямо из мира мёртвых и ступила на Калинов мост, преградив дорогу Будиславу. Кощей взглянул на него, и его лицо исказилось в гримасе отчаяния:
  - Ты? Этого не может быть!
  ГЛАВА 22.ИГНАТИЙ.
  Солнце клонилось к закату, и никогда змейгородцы ещё не боялись так наступающей мглы так, как сейчас, когда полчища упырей уже стояли у ворот, пытаясь прорваться вовнутрь. Всеволод пробирался по городу, в обход толпы. Благо, ополченцы повсюду сражались с богатырями, и им не было дела до одинокого колдуна. Чародей пробирался к своим. Стоило ему ненадолго отлучиться, как кто-то приказал упырям собираться возле кремля и готовиться к новой битве. Но когда Всеволод увидел их, то не поверил своим глаза. Среди колдунов сидел Ростислав и преспокойно натачивал свой меч. Со стороны могло показаться, что он ласкает свой меч, словно женщину. Ростислав будто и не заметил прихода Всеволода. Он продолжал заниматься своим делом. Колдун осторожно приблизился к нему.
  - Ты? - еле слышно вымолвил он.
  - О, Всеволод, это ты, - поднял на него взгляд Ростислав, который ещё пару мгновений назад умирал, истекая кровью.
  - Тебя не должно быть здесь, ты не должен здесь быть.
  - Почему же? Я со своей дружиной, как и положено воеводе. Мы готовимся перебить чернь и отразить атаку упырей. Скоро ночь, и к ним вернётся сила.
  - Ну ка, пойдём ка, отойдём, - схватил его за плащ Всеволод. Ростислав нехотя поднялся и пошёл за чародеем. Когда они скрылись за углом избы, колдун окинул его хмурым взглядом и вдруг произнёс.
  - Покажи мне свою рану.
  - Что за шуточки, Всеволод, мне некогда.
  Но колдун словно не слушал его. Он схватился за края разорванной кольчуги чародея, и, раздвинув их, увидел лишь окровавленную порванную рубаху, под которой виднелась красная полоска шрама.
  - Это всё амулет моего отца, - вырвался из рук колдуна Ростислав, - он защищает меня, мои раны заживают быстрее.
  - У твоего отца раны никогда не заживали так быстро.
  - Что ты хочешь сказать, Всеволод?
  - Я думал, это ты мне что-то должен сказать, Ростислав. Почему твоя аура изменилась? Она стала сильнее, как будто ты инициированный колдун. Кто тебя инициировал? Инвисибий? Вурдалак-невидимка?
  - На мне не было укусов.
  - О, ты был весь в крови и с открытой раной на теле, тебя можно было так покусать, что никто бы и не заметил.
  - Я убивал упырей, только что, на твоих глазах. И чуть не был убит ими. И снова я буду их убивать.
  - Но ты и сам упырь, Ростислав. Амулет отца спас тебя от ядовитых чар, ты выжил, хоть и был на грани жизни и смерти. Но теперь ты один из них.
  - Неправда! - прокричал Ростислав, и на глазах его навернулись слёзы, - я сын своего отца, я сильнейший, я не виноват. Это ничего не меняет. Я всё равно буду убивать упырей. Я даже стал сильнее. Без меня вам не победить.
  - Если нами командует упырь, то чем мы отличаемся от них? - возражал ему Всеволод. Он уходил, он собирался рассказать всем.
  - Мы отличаемся тем, что сражаемся против них, тем, что мы победим. Разве этого мало? Не поворачивайся ко мне спиной, Всеволод.
  - Я должен рассказать другим, они должны знать.
  - Нет!
  И в следующее мгновение Ростислав сорвался с места. Всеволод обернулся, но не успел ничего предпринять, кинжал прошёл ему прямо в сердце. Колдун вскрикнул и повалился на землю.
  - В чём дело? - недоумевали другие колдуны, сбежавшиеся на крик.
  - Всеволод бросил мне вызов, - отвечал Ростислав, - он хотел занять моё место, но проиграл мне в поединке.
  Колдуны больше на задавали вопросов, хоть вопросов у них было много. Ведь подобные поединки проводились всегда в присутствии других и никогда тайком. Всеволод хорошо знал традиции и никогда бы не нарушил их. Но сейчас не время было для вопросов, сейчас было время для битвы.
  - Владыка Симаргл, прошу, помоги, дай нам сил, не оставь нас на погибель, направь наши руки, держащие меч, защити от клыков и ударов врага и проведи через Калинов Мост тех, кто сегодня придут к тебе в гости.
  Завершив молитву, Ростислав взял свой острый как бритва меч и повёл за собой колдунов. Но не на врагов за стеной, а на внутреннего врага, на несчастных мятежников, громящих город и разоряющих амбары.
  Упыри в это время продолжали наступать, и только богатыри давали им отпор. Но при свете солнца многие вурдалаки прятались в лесных зарослях. Когда же сумерки окончательно скрыли солнечный свет, кровососы толпой рванули к задним воротам. Здесь никто их не атаковал, все богатыри, что не участвовали в подавлении восстания, были у главных ворот. Ростислав же с колдунами был занят схваткой с восставшими. Возле дома Айрата он встретил хозяина вместе с его другом - Вячеславом.
  - Нужно уходить, через задние ворота, - заговорил Айрат, - нас слишком мало, нас всех здесь перебьют.
  - До задних ворот ещё нужно добраться, - отвечал Ростислав, - но мы с тобой, братец, останемся здесь. На лодках уйдут только женщины и дети, мы же ни оставим города упырям.
  - Тогда мы погибнем.
  - Ты боишься, мой бесстрашный брат? Отцу бы это не понравилось.
  Лицо Ростислава было полно решимости, хоть он и побаивался старшего брата. Но Айрат боялся толпы у него за спиной, и потому не стал спорить. Главная задача для него была сейчас - спасти свою мать и младших братьев с сестрами - единственных близких людей, оставшихся у него в Змейгороде. Колдуны и чародеи с боями прорывались к задними воротам и истребляли народ без всякой пощады. И всё же, чем ближе они подходили к воротам, тем плотнее сгущалась толпа у них на пути, пока, наконец, к своему ужасу они не обнаружили, что задние ворота уже открыты, и в город входят упыри. Пока одни вурдалаки отвлекали богатырей у главных ворот, толпа открыла задние ворота. Только сейчас все поняли причину поднявшегося бунта. Пока Евпатий договаривался с Курсорием, ополченцы попались другому, куда более коварному упырю - Игнатию, и он уговорил их сдать город. Теперь вождя на руках в город заносили упыри. Но он был один, здесь не было Курсория, возможно, он по какой-то причине не участвовал в этой схватке или отвлекал богатырей у главных ворот.
  - Всё кончено, - в страхе произнёс Вячеслав, - мы погибли. Айрат.
  - Ничего ещё не кончено, - зловеще проговорил Ростислав, - колдуны, к бою.
  И с ужасным криком ярости он побежал на врага. Ростислав был один, остальные отставали от него, но это нисколько не убавило его решимости. Какой-то повстанец воткнул ему пику в живот, но сын Змея будто бы не заметил этого. Он отбросил пику в сторону, а затем вцепился зубами в шею несчастного горожанина. И как только Ростислав стал пить кровь, кровотечение из его живота прекратилось, раны мгновенно затянулись. Он стал сильнее в разы. Айрат в ужасе замер, ожидая, что его брат будет делать дальше. Но, напившись крови, Ростислав снова принялся убивать повстанцев и упырей. Казалось, весь мир сошёл с ума, и ничего уже было не понятно. Упырь убивал упырей, Ростислав оказался таким же упырём, но всё ещё сражался за Змейгород, а колдуны, нисколько не смутившись его поведению, продолжали идти за ним в бой. И всё же, их было меньше в несколько раз, и после первого удачного наскока им пришлось с боями отступать. Ростислав теперь открыто пил кровь из своих жертв, а потом убивал их, не оставляя им ни единого шанса выжить и стать упырями. Его жестокость пугала народ, и вскоре люди уже расступались всюду, где он появлялся. Зато не расступались упыри, которые атаковали его со всех сторон. Айрат в это время сражался вместе с другим колдунами, стараясь держаться рядом с перепуганным до полусмерти Вячеславом. Старший сын Змея лишь молил, чтобы среди вурдалаков не было Курсория, иначе это означало бы однозначную победу для кровососов. Но могущественный вождь почему-то не появлялся.
  - Богатыри рассказали мне, что заключили мир с Курсорием, - как бы отвечая на мысли Айрата, заговорил старый колдун Захар. - Евпатий обещал отдать ему ключ. Думаю, Курсория и его упырей здесь не будет, так что мы ещё можем победить.
  Эти слова придали сил Айрату, и он стал ещё увереннее атаковать своих врагов. Что же касается Ростислава, то он был ужасен при лунном свете. Его меч, щит, лицо и кольчуга - всё было перепачкано во вражьей крови, которая при лунном свете казалась чёрного цвета. Теперь он был похож на настоящее воплощение тьмы, мрак окутывал его с ног до головы. Ростислава ранили снова и снова, но ни одно ранение не убивало его. Удивительным образом в нём соединились тёмные чары упырей и светлые чары амулета его отца, которые защищали его. Таким образом, Ростислав был непобедим даже для упырей, и их решительность сильно поубавилась.
  - Стойте! - послышался вдруг возглас Игнатия, который принялся спускаться в вниз. Упыри расступились, а их вождь пошёл прямо к Ростиславу.
  - Вам не победить его. Верно, сын Змея? Ты постиг тьму, ты стал сильнейшим вурдалаком, мне будет жаль, если ты погибнешь.
  - Не надейся переманить меня на свою сторону упырь, - бросил ему Ростислав, - упыри убили мою мать, и вы поплатитесь за это.
  - Мы не можем убить тебя, но мы можем убить всех твоих близких. Колдунов, братьев и сестёр. А один ты не выживешь, упырь на это не способен. Но мы можем заключить мир. Отдай мне ключ от темницы Кощея Второго, и мы дадим вам уйти живым.
  - Это всё, что тебе нужно? Какой-то ключ? Почему он так важен для вас?
  - Просто отдай мне его, сын Змея, и можете уходить.
  И Ростислав замешкался, а затем вдруг снял с шеи ключ, который долгое время носил с собой, и даже во сне не снимал его, как и амулет своего отца.
  - Держи! - протянул он руку вождю упырей. Игнатий подошёл совсем близко и протянул руку в ответ, но тут острый клинок поразил его прямо в живот.
  - Глупец! - упал на колени вурдалак, - вы все умрёте.
  - Ты бы всё равно нас не отпустил, ведь уйти живыми можно и став упырями. Но ты сдохнешь раньше.
  И Ростислав изо всех сил размахнулся и ударил ему мечом по шее. Но тут случилось нечто невероятное. Вся его сила удара вернулась назад и отбросила его в сторону. Игнатий же остался невредим и поднялся на ноги.
  - Глупый мальчишка. Не зная, в чём моя сила, хотел меня одолеть.
  И Ростислав в страхе попятился назад. Теперь колдуны отступали, а упыри, набравшись смелости, продвигались всё дальше в город. Айрат видел, как умирали лучшие чародеи, которых он знал с детства. На его глазах пал старый Захар, сразу несколько упырей впились в его плоть. Но тем хуже для них, ядовитые чары их убили. Даже умирая, колдун забрал с собой несколько кровососущих тварей. И тут чародеи с ужасом для себя обнаружили, что они окружены. Видимо, главные ворота Змейгорода теперь тоже были открыты, а это означало, что богатырей уже ни осталось в живых. Теперь повсюду со всех сторон наступали упыри.
  - Владык Симаргл, прошу защити! - твердил Ростислав, отбиваясь от очередного врага. А кольцо упырей всё плотней и плотней сжималось вокруг последних защитников Змейгорода.
  - Не оставь нас по погибель. Владыка, отец!
  Колдуны уже приготовились к собственной смерти, юный Вячеслав жался к Айрату.
  - Может это и хорошо, - говорил он, - что мы умрём вместе.
  - Да, это единственное утешение для меня, - отвечал старший сын Змея, пытаясь выдавить из себя улыбку.
  - Змейгород мой! - послышался крик Игнатия, теперь я ваш князь. Признайте мою власть, колдуны, и мы не убьём ваших женщин и детей. Сложите оружие, и тогда мы...
  Но речь его прервалась. Упыри вдруг замерли и замешкались. Сама земля словно затряслась в неистовом танце, а ветер становился всё сильнее. Что-то происходило, но никто не мог понять, что. Какая-то сила толкала всех в одну сторону, будто земля наклонилась, и теперь все стояли на склоне холма. Ветер подталкивал их и всё усиливался. Айрат взглянул на небо и увидел звёзды, которые перемещались в огромной, невиданной доселе скоростью по небу. А затем все небо осветили лучи восходящего солнца. По всем расчётам сейчас должна была быть полночь, да только что она и была, но теперь вдруг восходило солнце, и начинало обжигать всех своими лучами. И оно не просто взошло, а взошло на Западе, где всегда садилось, а не на Востоке, как ему было положено. И оно не просто грело, оно обжигало, лучи его стали враждебно опасны, и люди стали закрывать свои головы и открытые части тела плащами. Но упырей это не спасало. Внезапно появившееся солнце действовало на них сильнее, чем обычно. Как правило, солнечная болезнь у упырей развивалась несколько дней, но теперь за считанные секунды их кожа краснела и покрывалась кровавыми волдырями.
  - Этого не может быть! - проговорил Игнатий, спускаясь на землю, и вдруг бросился бежать по направлению к городским воротам. Упыри бросились в рассыпную, но это уже не могло их спасти. Змейгородцы догоняли их и жестоко расправлялись с ослабшим врагом. Ростислав упал на колени, закутанный тканью с ног до головы.
  - Что с тобой? - положил ему руку на плечо Айрат, но младший брат резко одёрнул плечо, будто это причиняло ему страшную боль. От его тела поднимался запах гари. Он взглянул на старшего брата, и вид его был ужасен. Глаза покраснели, лицо уже обгорело, а одежда начинала дымиться.
  - Владыка Симаргл нашёл способ спасти нас, - произнёс Ростислав. - Он убил всех упырей разом. Всех до единого.
  С этими словами он повалился на землю. Колдуны со скорбными лицами наблюдали, как он корчится в муках и заживо сгорает от солнца. Никто ничем не мог ему помочь, никто не мог его спасти. Но вскоре всё закончилось. В Змейгороде не осталось ни одного живого упыря, и свет солнца стал таким же ласковым и мягким, как и всегда. Выжившие горожане стали оглядываться по сторонам, а затем обнимать друг друга. Они выжили, хоть и не знали, кого благодарить за своё спасение. И тут кто-то увидел летящий в небе огненный шар, приближающийся к городу.
  ГЛАВА 23.СТРАЖ ВРЕМЕНИ.
  Ратмир лежал на земле неподвижно, силы оставили его, его тело болело и даже жаждало смерти как освобождения от страданий. Рука, некогда убившая его отца, теперь сжимала меч-кладенец, его Молнию, которая послушно опустилась и проткнула его сердце. Ратмир лишь простонал в ответ и почувствовал, как чародейская сила переходит от него к Кощею.
  - Нет! - послышался крик Айрата, но Ратмиру он был уже безразличен, как и весь этот чуждый ему мир. Он видел теперь другие миры. Взор его смотрел с высоты на всё происходящее и поднимался всё выше. Последний полёт. Люди стали совсем маленькими, затем стали маленькими деревья и сама земля. Ратмир смотрел на неё, словно в небольшое окно, а вокруг него была тьма, которой становилось всё больше и больше. Звёзды мерцали, словно подмигивая ему, и он чувствовал страшный холод. Но этот холод не причинял ему неудобств, а был даже приятен. Ратмир словно застыл во мраке, напротив маленького окошка в мир. Постепенно мрака становилось всё больше и больше, земля исчезала. Его слово затягивало в пустоту с невероятной силой, пока не осталось ничего, кроме пустоты и мрака. Мрак и пустота. И глубокий крепкий сон, какого ещё не было, без тревог, без сновидений, без беспокойств. Он не знал, как долго он так проспал во мраке, но каким-то чутьём понимал, что это продлилось очень долго. Пока в кромешной мгле не раздались мощные удары. Казалось, само бытие сотрясалось от них, будто вся Вселенная превратилась в какую-то тёмную твердыню, готовую расколоться и породить нечто. Но позже стало ясно, что это лишь биение сердца. Его сердца. Память медленно возвращалась, а вместе с ней какие-то чужие воспоминания. Он видел Змейгород, видел ужасную гибель своих детей и страшную битву. Он видел огромный шар в пустоте, и все люди жили на этом шаре. Шар вращался вокруг ещё более огромного огненного шара. Всегда в одном направлении, всегда в одно строну. Год за годом, тысячелетие за тысячелетием. Поколения сменялись, и шар не изменял направления своего вращения. И вдруг он остановился и совершил вращение назад, в другую сторону. Мир менялся, что-то происходило на Земле. Осколки разбитой чаши вдруг склеились, старик помолодел, а дым от сожжённого мёртвого тела вдруг снова стал собираться в одной точке, снова стал мёртвым телом, а потом живым.
  Ратмир почувствовал под ногами твёрдую землю, он вздохнул, и лёгкие его наполнились воздухом. Ему стало невероятно тесно, будто его заперли в пульсирующем гробу из кожи. Его кожа казалась ему слишком маленькой, его тело было слишком тесным. Он ещё ничего не слышал, а видеть ему мешал окружавший его густой туман. И всё же, почему-то он знал, что ему нужно делать. Он должен был идти. И Ратмир пошёл, лихорадочно перебирая ногами. Вскоре он увидел перед собой смутные очертания реки, каменного моста и человека на мосту. Лицо человека казалось ему знакомым. Ратмир ступил на мост и взглянул ему в глаза.
  - Ты? Этого не может быть! - в ужасе произнёс человек. И Ратмир узнал его по голосу. Это был Будислав.
  - Я убил тебя! - прокричал он, будто его слова снова могли отправить его врага в могилу.
  - Видимо не совсем, - отвечал Ратмир, разглядывая на свету свои руки и своё тело. Он действительно был жив и невредим, хоть и не мог в это поверить. Он был в кольчуге и чёрном плаще, его руки двигались и слушались его, его мышцы были напряжены.
  - Ты почти перешёл Калинов мост, Кощей Человечный, мир живых и мир мёртвых стали сливаться, а время повернулось вспять. Это происходит против твоей воли, это происходит каждый раз, когда живой человек переходит мост. Если этого не остановить, миры сольются окончательно, мёртвые воскреснут и заполонят землю.
  - Я не хочу этого. И я знаю, что боги тоже этого не хотят. Пусть же заплатят мне за сохранение обоих миров и исполнят то, чего я пожелаю.
  - Воскрешения павших упырей и равенства для всех людей?
  - Да, Змей Горыныч, ты знаешь моё желание.
  - Странно, что я воскрес первым. Интересно, такова воля богов, или в этом виноват Курсорий, который не дал тебе забрать всю мою силу. Часть моей силы сохранилась и стала молнией, которая снова стала мной. Как бы то ни было, я не могу позволить твоему желанию исполниться, Кощей. То, чего ты хочешь, погубит всё, что я люблю, что вообще ещё можно любить на Земле. Ты хочешь, чтобы люди были равны, чтобы все стали упырями, и могли вечно потреблять и жить в своё удовольствие. Но так Земля очень быстро истощиться. Вы будете брать то, что создали поколения людей до вас, поскольку сами ничего творить не будете. И когда вы заберёте всё, что было создано до вас, то не останется ничего. Вы погибнете.
  - Если об этом думать, то действительно, можно впасть в отчаяние. Но кто я такой, чтобы думать? Кощей Человечный? Это всего лишь имя. Я не могу думать за всех, я отказываюсь думать за всех. Пусть думают другие, а я лишь сделаю, как они хотят, как хочет большинство людей. Как хочет весь мир. Я не бог, я не могу всего предусмотреть. Это ты Змей, всё строишь из себя Бога. Но запомни, люди не боги, наш разум несовершенен, именно поэтому нас много. Ты не можешь знать, что будет, если исполнится моё желание, и я не могу, поскольку это желание даже не моё. Ничего невозможно предусмотреть наперёд, будущее неизвестно, поскольку его творит каждый, а не кто-то один, и только все вместе люди могут знать грядущее. Но для этого им нужно было бы договориться друг с другом, им нужно научиться договариваться, сплотиться, и всегда быть вместе. Я хочу положить конец человеческому одиночеству, моему одиночеству. Нет более одинокого человека, чем я. Всеми преданный и всех предавший. Я любил, я хотел любить, но мир ещё слишком несовершенен для любви. Люди не должны оставаться одни, никогда. Каждый должен быть понят и прощён, каждый должен наслаждаться обществом других, каждый должен быть любим. Иначе этот мир ничего не стоит. Отойди же с дороги, если не хочешь снова умереть.
  - Я не умру, - с уверенностью в голосе ответил ему Ратмир. - Теперь я понял, почему боги вернули меня. Ты сказал, что желание, которые ты хочешь исполнить, не твоё. А здесь может исполниться только твоё желание, самое заветное, и ты его уже загадал.
  Кощей взмахнул молнией, чтобы нанести удар, но тут кисть его ослабла, а лицо исказило с гримасе смеха. Ратмир не оборачивался, чтобы тоже не рассмеяться, а воспользовался этой заминкой, чтобы атаковать. Кощей взмахнул снова, но было уже поздно, теперь враг его с невероятно скоростью увернулся от удара и вырвал у него клинок из рук.
  - Это мой меч, моя Молния, - проговорил он, - боги прислали меня, чтобы я исполнил твоё самое заветное желание, я положу конец твоему одиночеству.
  Будислав попытался закрыться руками от удара, будто его ладони могли остановить мощнейший клинок в истории. Но сталь легко прошла через его тело прямо в сердце.
  - Я забрал твою силу, и отныне наши судьбы связаны навечно. Я сохраню самую лучшую часть твоей души, чтобы она воскресла спустя годы.
  - Благодарю.
  Тело Будислава рухнуло на мост, чары молнии больше не защищали его, и теперь он воспламенился, как загоралось всё живое, что попадало на раскалённый мост. И тут Ратмир, наконец, увидел того, кого так долго искал взглядом. Парящий в изумрудном небе крылатый пёс. Он медленно опустился на мост и обратился юношей с трезубцем в руке.
  - Ты справился Ратмир, ты победил, - проговорил он. Бог избавился от того образа, который так смешил Будислва, снял с головы штаны, Теперь Змей впервые отчётливо видел его лицо, и лицо это было ему знакомо.
  - Я тебя знаю, - проговорил он, - но не могу вспомнить.
  - Не удивительно, Хранитель Тайны, ведь прошло уже столько лет. Ты был ещё мальчиком, когда я передал тебе твой амулет, который ты отдал сыну Ростиславу. Этот амулет связывал нас, даже после того, как я стал Стражем Времени.
  - Садко, - удивился Ратмир, - но как?
  - Никто не рождается Стражем Времени, эту должность боги дают самому достойному из смертных. Когда-то много лет назад я взялся охранять Калинов Мост. Но тогда я столкнулся с такими задачами, которые не стояли перед моими предшественниками. Упыри заполонили Русь и готовились заполонить землю. Не было чародеев, которые веками до этого истребляли их или держали в рабстве. Я должен был создать воина, который смог бы сделать это. Честно говоря, я не думал, что у тебя получиться. Но попробовать стоило, и у тебя получилось. Но теперь ты создал нечто новое и неожиданное, и даже боги не знают, что из этого выйдет. Хотя, полагаю, теперь они подчиняться власти Единого. Видишь ли, Хранитель Тайны, христианство уничтожало по всей земле чародеев, и потому всюду, где распространялось христианство, за ним шли упыри. Как его отражение в кривом зеркале, как его тень. Так было повсюду, так было и на Руси. Но здесь, на русской земле мы смогли сохранить христианскую веру, но при этом изжить упырей. Такого в истории ещё не было. Мы создали какое-то новое христианство, христианство русское, христианство сильное. И теперь русская земля - это святая земля.
  - Тебе ведомо всё, Страж Времени, но какова теперь моя роль на этой святой земле? Трёхголовый монстр, созданный уничтожать упырей. Я достиг своей цели, они уничтожены. А те, что выжили, навсегда покинут русскую землю. И всё же я жив. Зачем?
  - Твоя миссия была в другом, и тот провидец, которого ты встретил, уже сказал тебе об этом. Видишь ли, так получилось, что ты стал высшим существом, столь могущественным, каких на земле ещё не было. Повелителем молнии. Именно в таких высших существах и заключён смысл жизни прочих людей. Ведь каждый вид всегда стремиться создать нечто выше себя. Древние греки, первые философы учили, что сначала суши не было, и жизнь была в воде. Все живые существа на суше произошли от рыб, в том числе и мы, люди, которые не прочь полакомиться рыбой. Рыбы создали новый вид, выше себя. Так же и человек создаёт новый вид. Совершенных существ, таких как ты, Змей Горыныч. Но ты будешь ни один. Есть ещё один сын русской земли, который возник с твоей помощью. Илья Муромец. Скоро появятся и другие. Богатыри. Но вы будете совсем иное, чем прежние богатыри, хоть и будете продолжать их род. Первые богатыри были чародеями, потом богатыри стали христианами, вы будете и тем и другим, но больше всего, детьми русской земли. А ты, Змей Горыныч, будешь её хранителем и символом. Тебя изобразят на гербе этой великой страны. Твою смерть никогда не забудут, тебя будут почитать в веках, покуда будет стоять Русь. Как и богатыря, который тебя победит.
  - Да, это достойная меня смерть, которую я бы принял с честью. Раньше. Но сейчас, когда я стану на Калиновом Мосту, я понимаю, Страж Вечности, что не хочу уходить отсюда. Мне нет места в мире живых.
  - Глупец - изменился в лице Симаргл, теперь лицо его выражало испуг, - если ты останешься здесь, миры сольются, мёртвые воскреснут. Все, кто когда-либо умирал за долгие тысячелетия человеческой истории.
  - Я знаю. Почему нет? Разве это не должно было однажды произойти? Я не хочу жить, зная, что все мои друзья и близкие погибли. У меня никого не осталось, все там, в этом густом тумане. И все люди, что когда-либо жили, все несправедливо страдавшие. Я хочу вернуть их. Всех. Пусть все воскреснут.
  - Нет! - лицо Симаргла теперь выражало ужас, - ты не ведаешь, что творишь, глупец. Ты не представляешь, сколько уже людей умерло и перешло Калином Мост. Огромное число. На Земле им нет места. Если они воскреснут, на Земле станет слишком тесно.
  - Но ведь было обещано, что однажды все воскреснут.
  - Да, это так, - отвечал Симаргл, - но не сейчас. Люди должны открыть новые миры, за пределами Земли. Для этого нужен ты, для этого нужны богатыри, равные тебе по силе. Только сильнейшие смогут покорить неведомые земли и победить смерть. И тогда умершие смогут вернуться к жизни и заселить эти миры. Однажды это случиться, в будущем, намного после твоей смерти. Тогда и ты воскреснешь, и все другие, но не раньше.
  - Но почему я всё ещё смертен? - спрашивал Ратмир у хитрого бога, - я воскрес, но я смертен. Разве воскрешение на должно давать бессмертия?
  - Ты мог бы стать бессмертным, Хранитель Тайны, но тогда ты должен стать упырём. Бессмертные не могут вынести одиночество. Ты только что прервал жизнь Кощея Человечного. Он не выносил своего одиночества, оно казалось ему слишком тяжёлым грузом. Почему? Просто потому, что он слишком много прожил в этом мире. А те упыри, что жили дольше него, даже боятся спать, потому что во сне они будут одни. Поэтому они бодрствуют круглые сутки, и всегда с кем-то, и всегда в тени.
  - Но ведь боги тоже бессмертны, - возражал ему Ратмир, - или нет?
  - Чего ты хочешь? - раздался могучий голос, который, казалось, издавало само небо. Услышав его, Страж Времени с трепетом замолчал. Сам бог Велес теперь говорил с дерзким смертным.
  - Я хочу стать равным вам, богам. Таково моё желание.
  - Тебе не обмануть судьбу, Змей Горыныч. То, что предначертано, не изменить. Но мы исполним твоё желание. После смерти ты станешь новым Стражем Времени.
  Голос замолчал, а Симаргл теперь смотрел на Змея взглядом, полным тревоги.
  - Что ты наделал, глупец? Ты убил меня.
  - Ещё нет. И всё же, теперь я понял, что боги тоже смертны. Всё умирает, чтоб воскреснуть, чтоб после снова умереть.
  - Ты прав, мир меняется, но люди остаются прежними. Ты постиг великую мудрость, не зря ты - Хранитель Тайны.
  - Прощай, Страж Вечности.
  - До встречи, Хранитель Тайны.
  И, воспарив над землёй, Змей Горыныч покидал Лукоморье. Он снова летал, а в руке держал могучий меч Молнию. Он был жив, и непобедим. С такой властью можно было много сделать, очень многое совершить. Но он уже совершил всё, что должен был, и теперь просто возвращался домой.
  ГЛАВА 24.ПОВЕЛИТЕЛЬ МОЛНИИ.
  Он летел, и маленькая земля лежала у его ног, как на ладони. Он парил, и только безграничное небо могло его ограничивать. Ветер ласкал его лицо, вздымал его крылья. И Змей дышал этим ветром, дышал в такт дыханию Вселенной. Чешуя его блестела и переливалась на солнце, а три могучих головы давали обзор во все стороны. Он видел то, что ни за что не увидит никто другой, он слышал то, что никто другой не мог услышать. Земля играла музыку, убаюкивающий ритм. И Змей закрывал глаза и парил вслепую, целиков отдавшись ветру, наслаждаясь полётом. Теперь он ничего не боялся, теперь он собирался действовать в полную силу. Впереди были великие завоевания, славные победы, которые, возможно, весь мир бросили бы к его ногам. Но нужно было спускаться на землю, кто-то взывал к нему, он слышал чьи-то чужие мысли, навязчивым шёпотом молившиеся Змею и Симарглу. Пора было возвращаться в этот чужой и другой мир, населённый такими не похожими на него существами, и всё же, его мир. И Змей спустился к деревянным городским стенам в город, усеянный обгоревшими мёртвыми телами упырей. Он медленно приземлился и принял человеческий облик, снова одел привычную маску человека. За долгие годы он привык к этой маске, когда-то он даже считал её своим настоящим лицом. Но разве мог мальчишка-послушник, убитый молнией под Новгородом, быть им? Нет, по сути, его никогда не существовало. Не было ни любви к княжне, ни человеческого страха и боли, был только глаз художника, меткий змеиный глаз, который очень пригодился ему в бою и в творчестве. Но теперь Змей Горыныч снова принял эту слабую оболочку и встал перед выжившими жителями Змейгорода. И все как один они упали перед ним на колени. Они были напуганы и встревожены, они с трудом узнавали его.
  - Отец, - с трепетом проговорил Айрат, и из глаз его брызнули слёзы.
  - Сын мой! - поднял его с колен и обнял Змей.
  - Ты жив? - не мог поверить Айрат, прикасаясь к его лицу, - но ведь я видел.... Ведь мы сожгли твоё тело. Евпатий так велел.
  - Я знаю. Но разве может огонь или молния уничтожить меня? Ведь я и есть огонь. Всё обменивается на огонь, как товары на золото. Мы ценим золото, как полезную редкость. Так же и огонь, и Змей Горыныч. Змей Горыныч мерило всего, он не может исчезнуть, как не может исчезнуть огонь и всё редкое в этом мире. Я лишь пребывал во сне, ожидая, когда ко мне вернётся Молния. И вот теперь я вернулся с Калинова Моста. Но довольно разговоров, приведите же ко мне Ростислава.
  - Отец, - печально опустил глаза Айрат, - Ростислав....
  - Я знаю, приведите же его ко мне.
  - Поднимите меня! - вдруг послышался чей-то нечеловеческий хриплый голос. Комок обгоревшей плоти говорил человеческим голосом.
  - Ну же, - потребовал он, - я должен встретить своего отца.
  Двое перепуганных колдунов взяли под руки Ростислава и помогли ему встать на ноги. Они старались не смотреть на него, так ужасен был его вид. Тело чародея было похоже на уголь, страшные ожоги уничтожили на нём всю одежду и почти всю кожу. Сгорели веки, и глаза теперь не закрывались, сгорели губы, обнажив зубы в страшном оскале. Казалось, в этом ужасном теле не может быть жизни, это скорее чья-то злая шутка, но существо с трудом всё-таки передвигало ноги и делало шаги.
  - Отец, - прохрипело оно.
  - Ростислав, - ужаснулся увиденному Змей, - я слышал твои мысли, слышал твою молитву. Теперь я знаю обо всём, что случилось в моё отсутствие. Знаю про смерть Ольги, Евпатия и Всеволода. И про твою смерть.
  - Отец, я убил верховного жреца упырей, я защищал город ценой своей жизни. Я навсегда останусь твоим сыном и буду верно служить тебе.
  - Нет сын мой, - прикоснулся Змей к обгоревшей шее, - теперь ты вурдалак. Мой амулет помог тебе выжить, но мой долг убивать вурдалаков. Покуда я держу в руках этот меч.
  И Ратмир достал из ножен Молнию. Она дрожала в предвкушении крови. Ратмир размахнулся и вдруг зашвырнул свой меч как можно дальше.
  - Теперь это не имеет смысла. Нет никакого смысла в Змейгороде. Я создавал этот город, как своё наследие, но едва меня не стало, и город погрузился в распри и безвластие. Интриги и предательство привели к тому, что теперь здесь не осталось ни одного богатыря. Все погибли. Для Змейгорода это конец. Новгородский князь и церковь никогда не простят нам этого. В смерти богатырей будут винить нас. Ярость всех русских городов обрушится на нас. Уходите, кто хочет жить, здесь нельзя оставаться.
  - А ты, отец? - спрашивал Айрат.
  - У меня здесь ничего нет. Двое мои старших сыновей не стали моими наследниками. В одном слишком много тьмы, в другом слишком много света. Вы потеряли равновесие и никогда его не обретёте. Мой единственный наследник живёт далеко отсюда, великий богатырь, в котором нет ни капли моей крови. Видишь, Ростислав, кровь не так важна, оказывается.
  - Я заберу твой меч! - злобно прорычал Ростислав, - я буду убивать и пить кровь, я не покину Змейгород. Лучше убей меня отец, иначе, клянусь, я опозорю твоё имя.
  - Я знаю, - отвечал Змей отрываясь от земли.
  - Отец, - взмолился Айрат.
  - Я не ваш отец, я не Ратмир и вообще не человек. Я - Змей Горыныч.
  И с этими словами он расстался со столь ненавистным человеческим обликом. Он стал снова парящим змеем, могущественным и одиноким зверем. Теперь ему совсем не было нужды принимать человеческий облик. Змей Горыныч ушёл на Сорочинскую Гору, чтобы жить в полном одиночестве, среди диких зверей. Он мог убить любое животное и прокормить себя, он мог летать и был почти неуязвим. Теперь он никого не любил, ничто не сдерживало его в мире, никто не был ему нужен. Он парил в небесах, а когда голод давал о себе знать, спускался, чтобы поохотиться. Он купался в речной воде, и даже зимой не замерзал, звери и боялись, и слушались его, единственного властелина Сорочинской Горы, бывшего когда-то человеком. О, это было счастливое, беззаботное время! Повелитель Молнии ждал окончания своей жизни и своего отшельничества. Впереди его ожидали долгие годы гонений на Руси, но и саму Русь ожидали гонения и вражда от всего мира. Её ожидали великие скорби и войны. И лишь когда закончится отшельничество Повелителя Молнии, тогда закончатся и гонения на Русь, и мир примет её такой, какая она есть. Пока же Змей Горыныч наслаждался своим одиночеством, и только сейчас понимал, насколько сильно он устал от людей.
  Упыри совсем не напоминали ему о себе, теперь они были совсем далеко. Лишь пара сотен смогла уцелеть в битве за Змейгород, да и то лишь потому, что не участвовали в ней. Курсорий до конца ждал, что Евпатий выполнит их договор, и потому не нападал. Это спасло жизнь змейгродцам и ему самому. Поняв, что война проиграна, они ушли. Теперь путь их лежал далеко от Змейгорода и вообще от русских земель. Нужно было укрыться от детей Змея Горыныча, жаждущих мести. Теперь они держались вместе, спасаясь от общей опасности. Были ещё некоторые упыри в Миргороде, но не было времени предупреждать их о случившемся. Судьба Миргорода была предрешена. Вскоре ко всеобщему удивлению в самом мирном из городов разгорелось кровавое восстание. Старую княгиню сожгли заживо как ведьму, за короткое время город превратился в село, основная часть его населения разбежалась или истребила себя в многочисленных распрях. Но всё это случилось несколько позже, сейчас же упыри оставались в неведении. Пробираясь через лес, они заметили в реке мёртвое тело, уносимое прочь по течению. Тело принадлежало упырю, и самые смелые вурдалаки вынули его из враждебной стихии. Вурдалака привели в чувства и отвели к вождю. Какого же было удивление Курсория, когда он увидел знакомое лицо.
  - Игнатий, как тебе удалось выжить?
  - Я прыгнул в воду и ушёл на дно, - отвечал Игнатий, - только это меня и спасло. Другие побоялись последовать за мной.
  - Да, твоя хитрость, как всегда, спасла тебя, но она не спасла других. Мы проиграли. Очевидно, Кощей уже не появится, если бы он достиг цели, он бы уже вернулся. Надеяться больше не на что.
  - Да, пожалуй, - отвечал Игнатий, - тебе всегда было не на что надеяться. Как и всем остальным жрецам. Вы проиграли ещё до начала битвы.
  - И ты тоже.
  - О нет. Если ты думал, что я собрал вас всех лишь ради того, чтобы вы получили власть, то ты ошибаешься. Моя цель изначально была лишь одна - уничтожить Змея Горыныча. И он уничтожен. Но остались ещё его наследники, которые могли продолжить его дело. Нужно было разделаться и с ними. Разделаться с ними я послал Инвисибия. Он не смог их перессорить, но Ростислава - сына Змея он сделал упырём. Теперь он один из нас. Но есть ещё один наследник Змея. Я выяснил это, когда погиб Кукумер. Змей передал часть своей силы богатырю - Илье Муромцу. С ним тоже нужно было разделаться. В этом нам поможет Кощей Бессмертный. Я решил освободить его. Для этого мне нужно было заполучить ключ. Но затем мне теперь ключ, если он в руках у Ростислава, который отныне упырь. Однажды он использует этот ключ и выпустит Кощея, а тот он в свою очередь всколыхнёт всю землю и точно сделает своё дело. Видишь, как просто можно всё продумать и достигнуть своей цели, если цель у тебя простая и маленькая. Я не хочу никого освобождать, не хочу власти над миром. Я хочу просто жить в своё удовольствие. И чтобы мне никто не мешал.
  - Глупец, мы с тобой предали Кощея Бессмертного, вместе. Когда он вернётся, он прикончит тебя, так же, как и меня.
  - Меня он точно не прикончит, - ухмылялся Игнатий, что явно злило вождя.
  - Ты прав, - отвечал ему Курсорий, - он тебя не убьёт, поскольку это сделаю я, лично, своими руками.
  И с этими словами он вынул свой меч и в мгновение ока оказался рядом с Игнатием. А затем последовал удар, который по звуку был похож на удар колокола. Игнатий даже не пошевельнулся и не сдвинулся с места. Теперь глаза Курсория были полны недоумения.
  - Кощей меня не убьёт, и ты меня не убьёшь, Курсорий, и вообще ни один вурдалак на свете. В этом моя тайная сила. Когда наш бог Серва Адюльтер раздавал нам способности, каждый получил только одну, но ту, которую хотел получить. Многоликий загадал не бояться солнца и лишился своего лица, стал многоликим, Инвисибий хотел стать невидимым, ты - быстрым. Но я оказался хитрее вас всех, как и всегда. Я не загадывал себе ни сверхскорости, ни невидимости, я загадал, чтобы ни один упырь не мог меня убить. В этом моя сила, о которой вы никогда не догадывались. Обладай ты хоть силой бога, если ты вурдалак, меня убить ты не сможешь. А вот я смогу тебя убить, друг мой. Взять его!
  И те упыри, что ещё совсем недавно служили вождю Курсорию, теперь схватили его, не давая ему убегать.
  - Ты всё равно не будешь жить вечно, - бросил упырь Игнатию.
  - Кто знает, кто знает, - вымолвил лишь новый вождь. - Свяжите его, а не шею повесьте тяжёлый камень. А потом мы бросим его в реку. Ты пойдёшь ко дну, Курсорий, и будешь умирать долго и мучительно.
  Вурдалак попытался вырваться, но упыри крепко держали его. Множество рук обхватили Курсория и обвязали его множеством верёвок, а потом, как велел Игнатий, его выбросили в реку. Вода быстро поглотило его. А меж тем ночь заканчивалась, на горизонте показывалось солнце, а это значило, что упырям пора было прятаться, а людям выходить на свет.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"