Пациашвили Сергей Сергоевич : другие произведения.

Илья Муромец

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Илья Муромец" - третий роман из цикла "Калинов мост". С момента крещения Руси прошло уже более 20-ти лет, появилось новое поколение героев и их врагов. Но теперь главная опасность на Руси - это опасность распада. Князь Владимир стар, его сыновья друг с другом не ладят, а вампиры и чародеи, чувствуя это, готовят свою месть. Чудом исцелившийся от страшной болезни муромский мальчик - Илья вынужден взяться за оружие, чтобы спасти свою страну, но на этом пути легко потеряться и перепутать добро со злом.
  Глава 1.
  Село Карачарово.
  Сильная рука крепко сжимала копьё, могучая грудь вздымалась при каждом частом вздохе. Враги не давали ему перевести дух, по щиту били, как по барабану, и порой казалось, что они нарочно набивают какой-то ритм. Иван-богатырь видел, что кольчуга его уже порвана и вся в крови, но разобрать, где чужая кровь, а где своя - было совершенно невозможно. 'Держать строй!' - то и дело доносились крики командира Вольги, и богатыри всё сильнее жались друг к другу, плечом к плечу, щит к щиту. Враг не пройдёт. А враг был опасен и силён, полон нечистой чародейской силы. Но не так опасны были проклятые колдуны, как те существа, что помогали им. Вампиры, или, как их здесь называли - упыри. И самый могущественный из вождей упырей - Кощей Бессмертный вместе с ними. Но богатыри держались, стояли насмерть. Воевода Василий Буслаев взял упрей на себя и погнал их на болото. А остальные богатыри остались здесь, на лугу. Трава здесь давно уже была не зелёная, а красная от пролившейся на неё крови. 'Держать строй!' - снова кричал Вольга. Но тут строй богатырей сломался, колдуны атаковали с невиданным натиском, они были повсюду. Один из чародеев даже достал Ивану мечом до лица. Богатырь чудом остался жив, отделался неглубоким порезом от глаза до губы сбоку на лице. А в следующим миг он потерял равновесие и упал. А враг занёс над ним копьё и с силой ударил прямо в живот.
  Иван очнулся, тяжело дыша, и не сразу понял, где он находится. В доме было настолько тихо, что было слышно, как стрекочет сверчок за окном. Это был всего лишь сон. Иван поднялся с постели и пошёл на улицу. Небо выдалось невероятно звёздное, одно удовольствие было на него любоваться. Целый мир, далёкий и необъятный, прямо над головой. Иван набрал полную грудь свежего воздуха и с облегчением вздохнул. Как же здесь было тихо! Разве в такой тишине может случится что-то плохое?
  - Ты чего не спишь? - послышался сзади любимый женский голос. Она села рядом с ним, накинув пуховый платок поверх ночной рубахи. Как всегда прекрасна, с нежной кожей. При свете луны она казалась ещё очаровательней.
  - Да опять этот сон, любовь моя, - вымолвил Иван.
  - Опять битва на Кощинских болотах? - спрашивала жена, прикасаясь к его шраму на лице, полученному в той битве.
  - Что-то часто мне этот сон стал сниться в последнее время, уж не знаю, почему.
  - Уж не хочешь ли ты вернуться в строй, богатырь?
  - Нет, Ефросинья, я уже сделал выбор, у меня есть ты, есть дети. Да и куда возвращаться? Новгород уже не тот. На их земле распоясался какой-то Змей Горыныч, а они и усом не ведут. Раньше бы кто допустил такое?
  Жена лишь тяжело вздохнула в ответ и положила ему голову на плечо. Она знала, что Иван ещё молод и душой он рвётся в битву, заступиться за землю русскую, сразиться с колдуном Змеем Горынычем и навести порядок на Руси.
  - Как же тихо тут, - проговорила она, - в городе никогда так тихо не было. Помнишь?
  - Помню, - отвечал Иван, - да ведь я в городе совсем недолго прожил, я ведь деревенский. Это ты у нас - купеческая дочь.
  И он поцеловал её в лоб. Так они просидели на воздухе ещё какое-то время, а затем вернулись в постель. Утром Иван проснулся от шума, поднявшегося по всему дому. Дети затеяли игру, мужчины уже взялись за работу, пора было и хозяину пробуждаться. Иван надел штаны, рубаху, прыгнул в лапти и вскоре появился перед домашними. Старшему сыну - Илье был уже десятый год. Он рос крепким мальчиком и уже помогал отцу по хозяйству. Иван часто брал его с собой в поле и по иным делам, взял его и в этот раз. Терпеливо и усердно сын помогал отцу. Кормить скот, убирать за ним, выполнять прочую работу. К обеду всё было кончено, и после трапезы и обеденного сна началась любимая забава. Совсем недавно отец подарил сыну небольшую лошадёнку. Характером она была смирная, и потому за сына не стоило опасаться. Вместе с отцом Илья отправился на конную прогулку. Кони понесли их далеко от села, по извилистой дороге мимо ржаных и пшеничных полей, в места дикие и даже опасные. Но против дикого зверя Иван всегда имел при себе лук и топор.
  - Папа, а расскажи мне про Василия Буслаева, - начал просить Илья.
  - Сколько раз уже рассказывал, - с улыбкой отвечал Иван.
  - А ты ещё раз расскажи, - не сдавался сын.
  - Ты бы лучше грамоту учил с матерью, в книжках можно много интересного прочитать.
  - Зачем мне это? Здесь никто не знает грамоты.
  - Здесь - да, но когда-нибудь ты покинешь село Карачарово и отправишься в большой мир. Добьёшься там славы, как и я когда-то.
  - Все мальчишки хотят остаться здесь и всю жизнь работать в поле. Здесь хорошо, спокойно и красиво.
  - В городе тоже красиво, только красота там другая, и людей много разных. Жил бы Василий Буслаев в хуторе, разве кто узнал бы про него?
  - Расскажи, расскажи мне про Василия. Как он один на мосту дрался против целой сотни?
  - Ну, хорошо. Дело было так. Половина Людина конца пошла за вождя Чурилу, другая половина за молодого Василия. Рассорились они и договорились встретиться на Волховом мосту. Одни шли с одного берега, другие - с другого. Смотрит Вася на их войско и видит, что числом их больше. Думает так: перейдём мы мост, нас всех перебьют, перейдут они, мы их сдержать не сможем и проиграем, а встретимся на мосту, случился свалка, и все напрасно перебьют друг друга. Как же быть? Подумал Василий, да вдруг ушёл. А потом вернулся, без кольчуги, в одной медвежьей шкуре, и пошёл на мост один. Никому не велел выходить без его команды. Враги двинулись против него всем войском. Василий же закрылся щитом от стрел, поднял свою неподъёмную палицу и пошёл на них. От одного удара его палицы сразу по два человека с моста в воду падали, а то и по три. Щиты ломались, как и копья. И если уж кому по голове попадало палицей, тот сразу падал без чувств, нередко замертво, а если по руке или по ноге, то та тут же ломалась. Так немало врагов Василий перебил и покалечил, сам уже был ранен, но через мост никого не пустил. Казалось, он один одолеет целую дружину. Враги уже боялись идти на него. Он делает шаг вперёд, они шаг назад, замахнётся на кого, так тот уже сам в воду прыгает. Свалил так с места и самого Чурилу, и многих других. Василий тогда всё хорошо подгадал. Враги стояли плотным строем, а Василий был один и потому одним ударом делал свалку, а сам двигался свободно. Но вот враги смекнули, в чём дело, поняли, почему они проигрывают и отправили против Василия самого сильного воина на поединок. А воином оказался крёстный брат Василия. Не знаю, хотел он убить Васю или просто ранить, но пошёл на него с копьём и щитом, и завязалась страшная битва между старыми друзьями. Но ни один из них не пожелал убивать другого, и тогда они побросали оружие и сцепились в кулачном бою. Василий был уже уставшим и раненным, крёстный брат его стал побеждать. Уложил Василия и сел поверх него. Но и Вася себя в обиду не дал, схватил враг за горло рукой и рухнул вместе с ним в воду с моста. И только в воде уже крёстные братья перестали драться и помирились.
  - И чья дружина победила в том бою? - спрашивал Илья.
  - Дружина Василия, как я слышал. Другие же говорили, что никто не победил, и после того, как крёстные братья помирились, оба войска разошлись по своим сторонам. Но подвиг Василия сделал его величайшим воином Новгорода, и потому позже весь Людин конец ему покорился.
   Илья хотел спросить что-то ещё. Мальчику всегда были интересны эти истории про великих воинов прошлого. Но отец жестом приказал ему молчать. Иван вглядывался вдаль, где поднимались клубы пыли на дороге. Несколько всадников ехали по дороге, которая вела только в село Карачарово.
  - Кажется, нам пора возвращаться, - проговорил Иван, поворачивая своего коня. Илья последовал его примеру.
  Отец старался не выдавать свою тревогу, и всё же сын заметил в нём перемену. Скулы на лица Ивана напряглись, губы плотно сжались, отвечать на все вопросы он старался как можно более кратко, а коня гнал уже галопом. Так вместе с маленьким Илюшей он добрался обратно в Карачарово. Ефросинья уже ждала их во дворе.
  - Что-то вы быстро сегодня, - удивилась она.
  - Нам помешали, гости к нам едут, - отвечал Иван и обратился к сыну, - что бы ни случилось, из дому не выходи и будь с матерью.
  Нежданные гости могли означать что угодно, но готовиться всегда следовало к худшему. Прошло чуть больше десяти лет с момента крещения Новгорода в христианскую веру. Колдуны с войсками поднялись против новой веры, но были разбиты. Однако, если в городах силой и словом удалось привить единоверие, то в бесчисленных хуторах и маленьких поселениях всё оставалось по-старому и менялось очень медленно. Выжившие чародеи либо ушли с русских земель, либо рассеялись по лесам и горам, многие из них стали разбойниками и теперь представляли угрозу для хуторского населения. Впрочем, это могли быть и просто торговцы, и христианские миссионеры, и заблудившиеся охотники из какого-нибудь хутора. Село Карачарово состояло всего из восьми дворов, самый богатый из которых принадлежал Ивану. Вскоре все взрослые мужчины выбрались из своих домов, всего их набралось не больше двадцати, не считая стариков. А спустя время в хутор заехала дюжина вооружённых всадников. Верхом на тяжело дышащих лошадях, все в кольчугах, подпоясанные, с копьями и щитами.
  - С чем приехали, гости дорогие? - спрашивал их седовласый хуторской староста. Один всадник, не слезая с коня, отвечал ему:
  - Мы чародеи, и я - их вождь, Всеслав Чёрный пришли взять с вас дань. Мы не возьмём с вас слишком много, так что не сопротивляйтесь, поберегите свои шкуры.
  - Всеславу Чёрному должно быть известно, что мы платим дань муромскому князю, и если кто другой соберёт с нас дань, то, стало быть, украдёт у князя.
  - Мы не боимся твоего князя, - отвечал дерзкий всадник. - Князь Всеволод уже стар, и он для нас не опасен.
  - У князя Всеволода есть молодые бояре, которых дружина уже признала своими вождями. Вместе они наказывают всех, кто смеет идти против муромского князя.
  - Довольно, старик! - резко оборвал его всадник, - тебе не запугать нас. Отдавайте своё добро, а иначе я - Всеслав Чёрный разозлюсь, и тогда не ждите от меня пощады.
  Хуторяне не на шутку встревожились. Хоть местных мужчин и было большинство, одолеть такого хорошо вооружённого и обученного врага они могли едва ли, а если бы одолели, то с такими потерями, что победа была бы не слаще поражения и обрекла бы жителей Карачарова на голод. Пока мужики чесали бороды, слушая беседу старосты с Всеславом, а женщины и дети через щели в закрытых ставнях смотрели на происходящее, Иван успел добежать до дома. Здесь он надел свою старую кольчугу, скрыл её сверху рубахой, взял топор с длинной ручкой и снова выбежал на улицу. У входа навстречу ему неслась стая гусей. Они были сильно напуганы, топтали друг друга, валялись в пыли, а когда увидели впереди себя человека, то одни бросились в рассыпную, а другие угрожающе вытянули шеи и зашипели. Иван полный решимости прошёл мимо них и увидел, как один из разбойников уже тащит на руках чью-то овцу. Хуторские собаки голосили во все пасти, но близко к гостям на подходили.
  - Так, значит это ты - Всеслав Чёрный - вождь этих людей? - обратился Иван прямо к вождю, который уже слез с лошади.
  - А ты кто таков? - с презрительным гневом окинул он взглядом вооружённого мужика.
  - Я - Иван, земский сын.
  - Чего тебе надо, земский сын? Торопишься расстаться с жизнью?
  - Скажи мне, вождь Всеслав, ты ведь стал вождём в своём клане по праву, как самый сильный?
  - Конечно по праву, а как же иначе?
  - И ты готов подтвердить это своё право?
  - Хочешь проверить? - пуще прежнего гневался Всеслав и уже схватился за свой меч и взял щит.
  - Хочу, - отвечал Иван, глядя ему в глаза, - но в честном бою, один на один. Готов ли ты дать мне такой бой? Или струсишь?
  - А ты смельчак, земщина, - ухмыльнулся Всеслав, - но глупый. У тебя нет чародейской силы, ты не воин, ты проиграешь.
  - Раз ты так уверен, почему же тебе не сразиться со мной? Или боишься человека без чародейской крови?
  - Боюсь? Ах ты собака!
  И с этими словам Всеслав прыгнул на своего врага, словно рысь, и ударил своим мечом. Иван ловко ушёл от удара, но за ним последовали другие. Меч с ветром рассекал воздух, богатырь едва не был ранен. И всё же Ивану удалось несколько раз отбить меч топором, в последний раз он получил в лицо вражеским щитом и едва не упал. Если бы упал, то точно бы погиб. Иван провёл рукой по распухшей губе и увидел на ладони кровь. Борода его быстро начала окрашиваться в красный цвет. Всеслав снова ринулся в атаку. Иван снова ушёл от удара. Он отступал всё дальше и дальше, и разбойники начали уже смеяться над ним.
  - Так ты скоро задом и до Мурома добежишь!
  Они уже оставили свой грабёж и шли вслед за дерущимися, посмеиваясь над мужиком и подбадривая своего вождя. Иван же отступал всё дальше и дальше назад. В какой-то момент Всеслав резанул ему мечом по животу. Рубаха в момент порвалась, но кольчуга выдержала секущий удар.
  - А ты не простой хуторянин, - глядя не это, произнёс Всеслав.
  - Самый, что ни на есть простой, - переводя дух, отвечал Иван и вдруг ринулся вперёд. Ногой он ударил по щиту врага с такой силой, что Всеслав на миг потерял равновесие, когда острый вражеский топор стремился к его ноге, угрожая перерубить сухожилие. В последний момент вождь подпрыгнул над землёй и избежал серьёзного ранения. Меч чародея в свой черёд пронёсся прямо над головой мужика. Иван кувыркнулся в сторону и встал на ноги. Казалось, Всеслав разозлился ещё сильнее и теперь хотел как можно быстрее закончить этот бой. Размахивая мечом, он ринулся в атаку на уже, казалось, выдохшегося Ивана. Казалось, вот-вот мужику придёт конец. И тут вдруг Иван перебросил свой топор в левую руку, отразил удар меча, а правой нанёс чародею сильный удар кулаком в лицо, затем схватил щит и силой потянул на себя. Удар оказался настолько сильным, что Всеслав не смог сопротивляться и теперь оказался на земле, а Иван одним мощным ударом топора проломил ему череп. Вождь был мёртв, хоть тёплое тело его ещё дёргало ногами в предсмертной агонии. Все чародеи, как, впрочем, и хуторские мужики, застыли в недоумении. Никто из них не ожидал такого поворота. Человек победил чародея и теперь забрал его оружие и торжествующе стоял над окровавленным трупом вождя, переводя дух.
  - Он был сильнейшим среди вас, - заговорил Иван, прерывая свою речь, чтобы набрать воздуха в грудь, - теперь он мёртв. Он пал от моей руки, а, значит, ныне я - сильнейший из вас. Если кто-то хочет оспорить моё право, может бросить мне вызов.
  Но чародеи стояли неподвижно. Никто из них не решался напасть на воина, одолевшего их вождя, а напасть всем сразу, толпой не позволяли и честь, и страх, что другие хуторяне окажутся такими же искусными бойцами.
  - Полагаю, никто не хочет со мной биться, - продолжал после продолжительного молчания Иван, - тогда уходите, и не появляйтесь больше не этой земле. Если я один одолел вашего вождя, представьте, что могут сделать все жители этого хутора.
  - Хорошо, мы уйдём, - заговорил один из чародеев, - но позволь нам забрать тело нашего вождя и проводить его с достоинством за Калинов мост.
  - Забирайте! - отвечал лишь Иван. И разбойники действительно вскоре ушли, а слух о силе жителей Карачарова разошёлся далеко по округе. Илья в тот день вместе с матерью наблюдал за поединком отца. Несколько раз сердце его сжималось от страха, и когда всё закончилось, радости и гордости мальчика не было предела.
  Глава 2.
  Охота.
  Теперь эти воспоминания вызывали лишь страх и тревогу. Те дни были теперь так далеки, что, казалось, будто это было лишь причудливое страшное сновидение. И даже иные сны теперь казались Илье более правдоподобными, чем некоторые воспоминания. Он любил свои сны, он доверял им, было время, когда он жил только своими сновидениями. Когда жизнь казалась настолько скучной и невыносимой, что прекрасные, яркие, порой совершенно неправдоподобные видения во сне были единственными интересными событиями в жизни. Но теперь и эти дни Илья вспоминал лишь как страшный сон. Он шёл на своих ногах, прошёл пешком уже множество вёрст через реки, леса, луга и хутора. Он вышел на природу и упивался этим. Столько лет он жил взаперти, безнадёжно больной, парализованный ниже спины, не способный ходить. Пешая ходьба доставляла теперь юному хуторянину невероятное удовольствие, и сама по себе уже представлялась огромным счастьем. Но теперь к этому счастью добавился разнообразный природный ландшафт, девственная красота лесов, холмов, лугов. Блеск росы на траве вызывал у путника невероятный восторг, слепящий солнечный свет казался благодатью божьей. Если шёл дождь, Илья не прятался, а открывался небу и искренне наслаждался. Природа давала ему всё, что требовалось для жизни: мясо диких зверей, рыбу, ягоды и грибы. Летом леса пестрели изобилием. Одиночество нисколько не мучило Илью. Напротив, оно позволяло ему непосредственно общаться с этой обителью живой гармонии. Да, именно так он и будет говорить впоследствии о своём первом большом пешем пути. Временами Илья чувствовал себя всемогущим и тогда с особенным трепетом относился к природе. Пение птиц, журчание рек, шелест листьев или луговой травы при сильном ветре - всё это казалось не случайным, всё это как бы намеренно возникло, чтобы услаждать слух одинокого путника. А глаза радовало всё многообразие красок, образов, форм и событий, каждое из которых казалось уникальным и восхитительным. Илья не торопился, и всё же путь до Мурома ему показался невероятно быстрым. Хуторянин вышел с неровной травянистой земли на грунтовую дорогу, которая спустя сутки вывела к городским постройкам. Как бы Илье не хотелось оставаться в этой обители мировой гармонии, нельзя было забывать о своей главной цели.
  За время своего путешествия из Карачарова путник настолько отвык от людей, что первые всадники, выезжающие из города по главной дороге даже несколько напугали его. Их появление казалось грубым вторжением в эту мировую гармонию, нарушением равновесия. Возможно, Илью оскорбили их грубые речи, а, может, испугал их воинственный вид, но он чуть ли не бегом ушёл с дороги и бросился в лесные заросли, скрывшись за ближайшим деревом. Они его заметили, они увидели его странное поведение и, конечно же, видели его убежище за деревом. Один из четверых всадников уничижительно рассмеялся, глядя прямо на него, ещё совсем молодой, смазливый, с безбородым лицом и длинными волосами. Он был больше похож на девушку, чем на мужчину, и всё же теперь смеялся над этим диким мускулистым хуторянином. Остальные трое всадников сделали вид, что вовсе его не заметили и продолжали свой разговор.
  - Владимир, я слышал, хочет Борису киевское княжество отдать, - говорил рыжебородый мужчина лет сорока.
  - Он не посмеет, - уверенно отвечал ему другой, такого же возраста, но русоволосый и коротко стриженный, - Святополк старше, а ещё есть Ярослав.
  - Ты, Ратша, плохо нашего князя знаешь, - возражал рыжебородый, - он сделает всё, чтобы усилить Киев. Киев - его стольный град, его он хочет навсегда сделать главным.
  - Боюсь, Хельги, Новгорода ему тогда не видать, как своих ушей. Отделятся от Киева, как в своё время отделился Полоцк.
  - Новгород и так сейчас своей жизнью живёт, после того, как князем там стал Ярослав.
  - А нам как же быть? - спросил молодой человек, что смеялся над Ильёй, - мы ведь и христианство толком так и не приняли.
  - А у нас что, у нас князь - Глеб, с ним дело ясное.
  Всадники всё отдалялись, и Илья почему-то последовал за ними. Ему хотелось всё больше уловить из их невероятно содержательного разговора. Говори они о чём-нибудь другом, хлопец, возможно, и не был бы так увлечён. Но здесь речь шла о судьбе страны, в каждой фразе была масса информации. Илья даже не знал, что Ярослав, сын Владимира стал новгородским князем. Отец всегда рассказывал ему о том, что в Новгороде княжит Вышеслав. А что стало с Вышеславом? И ведь был у князя и другой сын - Святополк. Он был старше Ярослава, и по закону именно он должен был сесть на новгородский сто. Илья уже начинал путаться во всём этом сложном потоке знаний, обрушившихся на его голову, но всё равно продолжал незаметно следовать за всадниками, пока неожиданно для себя не очутился на большой опушке, заполненной людьми. Здесь собралось около сотни муромских мужчин, вооружённых луками, топорами, копьями. Илья никогда прежде не видел столько народу и потому тут же обмер, заробел и стал как вкопанный, не шевелясь. Чем дольше он так стоял, тем более неловкой становилась ситуация. Все уже давно его заметили, но не перестали переговариваться друг с другом о своих делах. Илья же решительно не знал, что ему делать. Казалось, любой его шаг, любое его действие по умолчанию будет ошибкой. А меж тем на опушке появились те самые всадники, за которыми следовал гость из Карачарова. Завидев его, мужчины на опушке зашептались:
  - Глянь, тысяцкий пожаловал!
  - Смотри, Ратша - тысяцкий. А кто это с ним?
  - Хельги - сотник. Варяга что ли не узнал?
  - Да Хельги рыжего я ни с кем не спутаю. А молодой кто?
  - Вон тот, смазливый - сын Вацлава, возлюбленный Хельги, Полюд. В последнее время варяг везде его с собой берёт. А второй, угрюмый - Михаил, сын Игната. Его и сам не знаю, зачем взяли с собой.
  - Может потому, что он друг с Полюдом?
  - Может быть.
  Всадники меж тем уже выбрались на середину опушки. Самый юный из них, которого, как выяснилось, звали Полюдом с усмешкой шепнул что-то любящему его Хельги, тот, слегка улыбаясь, передал это Ратше. При виде этого Илья почувствовал, как тело его покрывается гусиной кожей, ведь когда они говорились, они не сводили с него глаз. Они говорили о нём, они смеялись над ним. И вот на Илью оборотился взор Ратши, который, казалось, должно был полностью его уничтожить, но вместо этого произошло что-то совершенно неожиданное. Суровый тысяцкий посмотрел на юного хуторянина с какой-то добротой, даже нежностью, и совершенно не стал над ним смеяться. Улыбка его была скорее выражением кокетства, нежели презрения. Илья определённо понравился Ратше. И если бы он сейчас мог бы видеть себя со стороны, то, возможно, понял бы причину такой симпатии. Илья выделялся среди прочих мужчин на опушке прежде всего отсутствием растительности на лице. Уже это делало его походим на женщину или на ребёнка. К этому стоит добавить длинные, хоть и не слишком, волосы, которые у всех присутствующих, кроме Полюда были либо коротко стрижены, либо убраны в хвост на затылке. К этому стоит добавить могучее телосложение в сочетании с неуклюжестью и скромностью. Великая сила здесь сочеталась с юной нерешительностью, неуверенностью в себе, и всё вместе это выглядело невероятно трогательным. Впрочем, Ратша совсем недолго поедал взглядом юного хлопца и вскоре уже обратился ко всем присутствующим:
  - Ну что, охотнички, сидите?
  - На солнце греемся, - вымолвил в ответ один из них.
  - Будем вам греться, айда к реке, устроим настоящую охоту!
  Тысяцкий ударил коню в боки, и тот помчал его прямо к ближайшему водопою, где утоляли свою жажду крупные и мелкие лесные звери. Собравшиеся, в основном пешие, потянулись за Ратшей и его спутниками. Правда, не все, иные уже настреляли себе куропаток и этим были довольны. Илья, нужно сказать, тоже в котомке у себя за спиной имел добрую половину жаренной птицы, которую при желании можно было растянуть дня на два. Но какое-то непреодолимое любопытство повлекло хуторянина за компанией охотников. На него теперь никто не обращал внимания, все притаились и смотрели в оба в поисках добычи. Вот кто-то пустил стрелу, и шустрый заяц улетел в траву с пробитой тушкой. Тут же чья-то собака отправилась на поиски зверька. Другие псы в этот момент обнюхивали местность, стараясь не отходить от своих хозяев слишком далеко. Илья успел приметить уже нескольких животных, который при своевременном проворстве мог бы поразить своими стрелами. Один заяц выскочил прямо из-за дерева перед его носом и рванул что есть в мочи в другую сторону. Илья прицелился, но тут чья-то стрела сшибла зверя раньше.
  - Есть! - послышался радостный голос молодого Полюда. Илье почему-то показалось очень неприятным, что у мальчишки был визгливый голос. Но нужно отдать ему должное, при отсутствии седла и стремени на лошади он держался отменно. Насмехаясь над Ильёй, Полюд готовился уже на ходу спрыгнуть на землю, но тут случилось нечто совершенно неожиданное. Прямо перед его носом наглый коршун рухнул камнем с неба, подхватил раненного зайца и в своих когтях утащил его наверх.
  - Собака! - прокричал в ярости Полюд, - бей его, стреляй!
  Но никто и не думал стрелять, все разразились дружным хохотом. Даже рыжебородый Хельги упал лицом в конскую гриву и заливался неистовым смехом. Смеялся Ратша, хохотал, опустив лук, и Илья. Пока Полюд остановил коня, пока достал лук и прицелился, коршун со своей лёгкой добычей был уже за пределами досягаемости.
  - Собачий хвост! - выругался юноша и, нахмурившись, возвращался к своей компании. Но, когда увидел покрасневшее от смеха лицо Хельги, не выдержал, и со словами: 'Видел бы ты свою рожу' засмеялся сам. В другой раз под прицел Илье попадались всякие куропатки, но он их не стрелял. Их мяса у него и так было с избытком. Да и вообще, на охоте он присутствовал тогда не ради добычи, а больше ради любопытства. Всё было для него необычно, всё было в новинку. Здесь, в окрестностях Мурома охота превратилась в некую коллективную забаву, в мужской ритуал. Присутствие тысяцкого дополняло идиллистическую картину. Ратша мирил здесь между собой тех, кто ссорились. Так, из-за какой-то ерунды сцепились между собой две охотничьих собаки. Сцепились с невиданным упрямством, ни одно животное не хотело уступать другому. Хозяева принялись разнимать своих псов, и одного из них чужой зверь укусил за руку. После этого кабели вдруг опомнились, струсили и разошлись в разные стороны, но теперь покусанный человек набросился на другого. Завязалась драка, которую остановил суровый голос Ратши:
  - А ну не балуй!
  - Его пёс мне руку прокусил, Ратша! - жаловался муромчанин.
  - Заживёт. За обиду свою возьмёшь с него четверть его добычи. Если он чего добудет.
  - А если он ничего не добудет?
  - Тогда жену его к себе забирай, - усмехнулся тысяцкий, и все, кто были рядом, засмеялись его шутке.
  - Секач! - послышался вдруг тревожный крик из леса. Все тут же обернулись на голос и увидел убегавших мужиков. Охотники уже побросали топоры и копья, спасаясь от страшной напасти. Позади них, разбрасывая ветки, бежал разъярённый дикий кабан. Из толстых боков его торчали стрелы, которые, конечно же, не смогли пробить сала и причинить зверю сколь-нибудь серьёзного вреда. Секач оказался матёрым, как выяснилось, одного смельчака он уже подбросил высоко над собой, покатал по земле, сломав несколько костей, и ринулся за остальными. Кто-то метнул в кабана копьё, но оно вошло совсем не глубоко и упало на землю, как только зверь пробежал через кустарник. Теперь охотники только убегали, не решаясь атаковать. Увидев столь больше собрание людей, кабан на мгновение замер, как некогда замер и Илья, впервые увидев вместе столько взрослых мужчин. Но теперь и сам хуторянин принялся бежать, выискивая себе место для убежища. Он скрылся за ближайшим деревом. А в это время всадники во главе с тысяцким стали готовиться к схватке со зверем. Ратша достал из-за спины длинное копьё, его спутники последовали его примеру. Хельги выехал вперёд вместе с тысяцким. Юные Полюд и Михаил остались немного позади. Кабан, оценив, наконец, ситуацию, выбрал себе жертву и снова ринулся в атаку, подальше от коней. Ратша и Хельги метнули копья почти одновременно и почти с одинаковой огромной силой. Спасло зверя только то, что он мчался на большой скорости, а потому копья воткнулось в землю там, где он был мгновение назад. Кони не на шутку встревожились при приближении матёрого секача и начали гарцевать. Всадники меж тем удерживали их, не выпуская вожжи из рук. В конце концов это привело к тому, что Михаил упал с лошади. Кабан тут же заметил это и рванул на охотника. Михаил больно ударился о землю, и, видимо, теперь не мог быстро подняться на ноги и уйти.
  Илья с любопытством и страхом наблюдал за всем происходящим. Но любопытство постепенно стало брать верх. Хуторянину всё сильнее хотелось испытать себя в схватке со столь могучим зверем. Вспомнилась сразу вся его короткая жизнь. Илья в тот момент был уверен, что высшая воля привела его в это место, высшая воля исцелила его от страшного недуга и хранила до сих пор. В связи с этим хуторянин чувствовал какой-то избыток сил, ощущал себя если не неуязвимым, то защищённым от смерти. Боли Илья не боялся уже давно, она так долго сопровождала его изо дня в день, что в редкие минуты, когда он исчезала, и когда не нужно было делать усилие над собой, чтобы подняться в постели, поесть и даже говорить, то юный карачаровец тут же искал себе новой боли, чтобы преодолевать её. И он преодолевал свою боль и свою болезнь, усилиями воли совершая то, что другим давалась легко и инстинктивно. Но вот прошло уже много дней с тех пор, как боль насовсем исчезла, а воля, побеждающая эту боль изо дня в день, осталась, и воля эта требовала новой борьбы, новой опасности. И в этом кабане юный карачаровец увидел ту самую опасность, от которой уже отвык, и к которой стремился тогда всем сердцем. Ноги сами понесли Илью, он не помнил, как отделился от дерева, за которым до этого прятался. Теперь он весь был вниманием. Рука быстро нащупала в траве копьё, брошенное в зверя Ратшей или Хельги. Ноги одним прыжком вознесли его вверх, и копьё вошло глубоко в плоть кабана. Михаил был спасён, Илья с силой был отброшен в сторону. Тяжело раненный зверь рванул на него, полный неистовой ярости. Илья успел лишь встать на колени и схватить секача за клыки. Огромная масса тут же попёрла на него. Но теперь юный Полюд - единственный из всадников, кто сохранил при себе копьё, спустился на землю и пошёл в атаку. В тот самый момент, когда Илья почувствовал хруст собственного сломанного ребра, юный охотник сбоку воткнул в кабана второе копьё и на этот раз нанёс ему уже последнюю, смертельную рану. Карачаровец тяжело дышал, но из-за сломанного ребра никак не мог отдышаться. И всё же с помощью Полюда он смог подняться на ноги.
  - Ты спас меня, - вымолвил Михаил, - как твоё имя?
  - Я - Илья, сын Ивана.
  - Михаил, сын Игната, - проговорил охотник и пожал ему руку.
  - Это где же такие бесстрашные охотники живут? - улыбаясь, спрашивал Ратша.
  - Я из села Карачарова, владыка, - отвечал Илья.
  - Ты уже охотился прежде не кабана?
  - Нет, владыка.
  - Хм, ты мне нравишься, Илья Карачаровец, в тебе есть великая сила. Я ничего подобного ещё в жизни не встречал.
  Глава 3.
  Муром.
  Илья отличился перед горожанами, не попав ещё в город, а вместе с тем обеспечил себя едой на долгие дни. Целая треть кабана досталась ему, ровно столько же получил и Полюд, который разделил свою добычу поровну со своим любимым Хельги, а тот половину своей доли отдал тысяцкому - Ратше. Остальное раздали прочим охотникам, по большей части Михаилу Ингатичу и тому, кто первым встретился со зверем. Его нашли в лесу полуживого, с переломанными костями, в крови и ссадинах. Но раны были не смертельные, и охотник должен был оклематься. Часть своего мяса Илья в тот же день в Муроме обменял на хлеб в местной пекарне, другую часть продал за монеты, остальное просолил и прокоптил в дыму костра. Всё это время Илью не покидал какой-то восторг, странное чувство удовольствия, которое сопровождало его повсюду. Всё в городе поражало юного гостя, всё вызывало в нём восхищение. И большое обилие людей, коней, собак, собранных в одном месте, и изобилие всевозможных товаров, и здания прежде невиданной высоты. Первое время совершенно ничего не хотелось делать, хотелось лишь наблюдать за людьми, за их поступками, разговорами, манерами. Хотелось учить и учиться, перенимать буквально всё. Это счастье ученичества сразу выдавало в Илье выходца из деревни. А кроме того, его образ жизни. Карачаровец не искал себе крова и спал на траве под открытым небом, не искал себе никакого труда, подолгу слонялся по улицам без дела, всё расспрашивал и интересовался, отвлекая людей от их занятий. Многим даже нравилось беседовать с Ильёй, видя его живой интерес. И муромчане принимались ему рассказывать про особенности своих занятий, про городские слухи, про свою родню - про всё. Илья всё слушал с интересом и живо поддерживал любой разговор. Правда, когда он слишком увлекался и начинал подробно рассказывать о себе, никто подолгу его не слушал, и вскоре все уходили или переводили тему.
  Но всё же, если для себя Илья никак не трудился, то всегда старался помогать другим. Например, с радостью бесплатно или за одну булку хлеба мог помочь мельнику перетаскать мешки муки или подставить ладони какому-нибудь всаднику, чтобы тот наступил на них и взобрался на коня. Илья совершенно не заметил, как через три дня от его охотничьей добычи ничего не осталось. Всё растащили местные бродяги, которые становились ему друзьями, как только он что-то добывал, и избегали его дружбы, когда у него ничего не было. Но это совершенно не огорчало Илью, поскольку он легко добывал себе еды на охоте и совершенно не голодал. Он вообще был очень неприхотлив во всём и всем старался угодить. Последнее только лишь до поры делало местных людей его друзьями. Однажды это должно было доставить Илье хлопот, и доставило. Как-то после дождя на одной из муромских улиц образовалась огромная лужа, прямо у входа во двор. Лужа была столь большая, что обойти её, не промочив ноги, совершенно не представлялось возможным. Илья проходил как раз мимо, когда одна местная женщина пыталась пробраться домой. Она знала хлопца и поприветствовала его словами:
  - Хоть бы кто-нибудь досок сюда кинул. Ну невозможно же пройти совсем. Илюша, ты же добрый хлопец, помоги женщине пройти во двор, чтобы не промочить ноги.
  Юный карачаровец уже от одной этой просьбы был счастлив и начал искать доски. К несчастью, рядом находилась плотницкая. Возле стены прямо на улице стояли длинные толстые доски. Илья сразу подумал, что раз они не лежат, а стоят, а и не внутри, а снаружи, значит, плотнику они совершенно не нужны. Радостно карачаровец схватил сразу две таких толстых доски и побежал к тому месте, где была лужа. В короткий срок он соорудил некое подобие моста, и благодарная муромчанка с лёгкостью смогла пройти. Однако не успела она скрыться за воротами, как Илью кто-то грубо схватил за рубаху и с силой притянул к себе. Это был плотник, лицо его было полно злости.
  - Ты чего вытворяешь, щенок? - прокричал он. Илья с силой вырвался из его цепких лап.
  - Я думал, эти доски не нужны.
  - Ах, ты думал! - прокричал ещё громче плотник, - не зря тебя называют дурачком. Давай, доставай теперь мои доски из грязи.
  Илья неприятно скривил лицо. Было понятно, что, доставая эти доски, он весь перемажется в грязи. До реки путь был не близкий, а солнце уже скоро должно было скрыться за городскими постройками, а затем и за горизонтом. Очевидно, сегодня карачаровец ляжет спать грязный, и только завтра сможет постирать уже присохшую грязь. Уже сама мысль об этих хлопотах причиняла Илье страшное беспокойство. И всё же карачаровец вытянул на себя одну грязную доску из воды. Плотник отошёл назад, чтобы брызги на него не попали, а Илья меж тем по второй доске перешагнул на тот берег и вытянул доску на себя.
  - Ты чего вытворяешь? - крикнул ему плотник, но Илья уже бросился бежать. В луже он промочил ноги и немного перепачкал штаны, но в целом остался чистым. Очень быстро Илья выбрался на центральную улицу, где смог, наконец, перевести дух. Он был уверен, что плотник за ним в лужу не полезет. Но тот оказался слишком настырным и злобным. Только Илья почувствовал себя в безопасности, как тяжёлая палка сломалась о его спину, причинив большую боль. От неожиданности Илья вскрикнул, а разъярившийся плотник готов был уже набросится на него с кулаками.
  - А ну стоять! - послышался чей-то властный голос. Плотник замер, как вкопанный и в тревоге обернулся. Решительным шагом на него наступал сам тысяцкий.
  - Ты чего вытворяешь, сукин сын? - выругался Ратша.
  - Он мои доски украл! - вымолвил в ответ плотник, - а возвращать их не хочет.
  - И за это ты хотел ударить его по лицу?
  - Ну... ведь... я..., - растерялся плотник.
  - Убирайся прочь, мужик, и передай всем, кто прикоснётся к этому красивому лицу, того я выпорю своим кнутом, как корову.
  Плотнику ничего не оставалось, как признать своё поражение и уйти прочь. Доски его остались лежать на том же месте, и лежали там ещё много дней, что говорит о том, что мастеру они действительно были не нужны. Ратша заботливо взял Илью за подбородок, повернул его голову в одну сторону, в другую, погладил ладонью по щеке.
  - Он тебя не бил? - спросил тысяцкий.
  - Только палкой по спине, - отвечал Илья.
  - Вот собака. Не понимает, что детей нельзя обижать.
  - Я не ребёнок, - с некоторой обидой в голосе молвил карачаровец, - мне уже 23 года, и плотник это знал.
  - Вот как? - удивился Ратша, - хм, ты очень красив для своих лет. Нет бороды, это очень странно. Пойдём, расскажешь мне о себе.
  И они в тотчас отправились на прогулку в прекрасные городские сады, где каждый муромчанин при желании мог утолить свой голод сладкими плодами и провести время в тени яблонь и груш. Илья не бы голоден, но Ратша подобрал с земли самое наливное яблоко, протёр его и вручил своему спутнику.
  - Эти сады вырастил здесь ещё князь Всеволод Додон, - говорил тысяцкий, - я был почти в твоём возрасте, когда он стал здесь князем. Ещё не очень был старый, но война против князя Владимира измотала его и состарила прежде времени. Ведь некогда Всеволод и Владимир были друзьями и рассорились лишь после крещения.
  - Да, я знаю об этом, - отозвался Илья, - отец рассказывал мне. Князь Всеволод занял сторону язычников, а князь Владимир крестился в веру христиан. Князь Додон объединился с колдунами, но потом был разбит в Чернигове и стал князем в Муроме.
  - В той войне я потерял отца, - с печалью промолвил Ратша, - но эта же война позволила найти мне второго отца и даже больше - наставника, любящего меня больше, чем себя. Он был христианином, а я - язычник. Но это не помешало нашей любви. А теперь у нас и князь - христианин, сын того самого князя Владимира.
  - Глеб, - смекнул Илья, - но как так получилось, что он стал князем в Муроме?
  - О, это случилось не так давно, хотя, может и уже давно для твоих лет. Как ты знаешь, князь Всеволод не был законным муромским князем. Его наследное владение - Чернигов. Муром тоже был его землёй, он платил дань Чернигову, а потому черниговский князь именовался - Додон. Он правил от Днепра до Дона. Когда из Чернигова князя Всеволода выбили, он засел в Муроме. Всех сыновей своих Додон потерял в войне, из его наследников остались лишь братья и племянники. Они-то и стали бороться между собой за муромский стол. Против них выступили родичи законного муромского князя из племени муромы. Сам бывший князь-мурома умер ещё за 2 года до смерти Додона, но у него остались дети. Борьба между муромой и родичами Всеволода привела к тому, что некоторые из племянников Додона отправились на поклон к князю Владимиру и приняли христианство. А когда вернулись с войском, сделали муромским князем тогда ещё малолетнего Глеба. Племенники Додона думали, что Глеб ребёнок, и править будут они, как его опекуны. Но князь Владимир и здесь их перехитрил, а опекуном Глеба сделал богатыря Святогора.
  - Святогора? - удивился Илья.
  - Ты слышал о нём?
  - Конечно, это же первый из русских богатырей, самый старый и самый мудрый из них.
  Ратша как-то с сомнением усмехнулся.
  - В чём-то так оно и есть. Святогор - уже древний старик. Столько уже не живут, сколько он прожил. Наверное, поэтому его и считают по ошибке первым богатырём.
  - Прошу, владыка, познакомь меня с ним.
  Ратша ещё пуще прежнего заулыбался.
  - Так и быть, познакомлю, но сначала расскажи о себе. И не называй меня владыкой, когда мы одни. Называй меня просто - Ратша.
  - Что ты хочешь знать обо мне, Ратша? - спросил Илья и тут же смутился тем, что обратился по имени ко столь высокому лицу, к тому же такого зрелого возраста. Но это смущение вызвало у тысяцкого лишь ещё больше умиления.
  - Расскажи мне про своего отца, - молвил он в ответ, - и зачем пожаловал в Муром из своего хутора?
  - Отец мой был богатырём в Новгороде, - отвечал юный карачаровец, - сражался против колдунов, печенегов и даже стал сотником в богатырском войске. Имя его - Иван. Я, стало быть, Илья Иванович. Однажды богатыри сражались против Вахрамея Соловья и Кощея Бессмертного. Враг был очень силён, а они проигрывали. И тут Бог даровал им великую сиу, на богатырей сошла благодать, и они победили в том сражении. После этого мой отец уже не смог сражаться. Он всегда в бою ощущал рядом с собой присутствие Бога и был слишком милосерден к врагу. А время было тяжёлое, милосердие к чародеям было смерти подобно. И вот однажды отец мой уговорил богатырского воеводу - Вольгу, чтобы тот отпустил его. Отец поселился на муромской земле, вдали от Новгорода, чтобы служить Богу не оружием своим, но благими делами и добрым примером.
  - Да, такой отец, полагаю, должен был сделать из своего сына священника или даже монаха. Для этого ты и приехал в город, в надежде стать христианским жрецом? Но тогда тебе надо не в Муром, а в Борский. Там все христиане местные окопались.
  - Нет, вла... Ратша, я прибыл сюда не для этой цели и не по воле своего отца. Хотя, признаюсь, долгое время я изучал Евангелия и хотел стать служителем церкви. Но божье чудо отворотило меня от этой затеи. И в Муром я прибыл для того, чтобы учиться ратному делу.
  - Вот как? - даже обрадовался Ратша, - и что же это за чудо? Поведай мне.
  Илья в ответ вдруг нахмурился и стал каким-то грустным, а затем и вовсе принялся поедать яблоко, которое ему вручил в начале беседы тысяцкий, и, заняв рот, уже не мог говорить. Ратша не торопил его, он в это время встретил в саду пару знакомых, которые приветствовали его.
  - Да ты не бойся, я не смеюсь над тобой, - вымолвил тысяцкий, слегка толкнув своего спутника плечом, - я очень рад, что тебе не придётся ехать в Борский, и ты останешься в Муроме. Ты мне очень нравишься.
  - Ну хорошо, - согласился Илья, и, выбросив огрызок своего яблока, продолжил. - Однажды мой отец совершил убийство. Какие-то разбойники напали на наше село и хотели его разграбить. Отец вызвал на поединок их вождя и одолел его. После этого и начались все наши беды. Разбойники эти, видимо, оказались чародеями, и наслали на наш хутор страшную болезнь. Дети стали сходить с ума, у них начинались приступы падучей. Просто так, ни с того, ни с сего они падали на землю и начинали биться в судорогах, изо рта шла пена, глаза закатывались. Та же беда постигла и меня, но мне досталось хуже всех. Постепенно мои кости слабели, стали отказывать ноги. В конце концов я совсем перестал ходить. Это было самое страшное время в моей жизни. Я постоянно мучился от страшной боли, постоянно меня сопровождала ломота в костях. И я уже радовался, когда приближались приступы падучей. Ведь тогда я не чувствовал этой боли, а прежде, чем впасть в беспамятство, даже испытывал большое удовольствие. Из-за болезни, видимо, развитие моего тела замедлилось, оттого и нет у меня в моём возрасте растительности на лице, нет большого интереса к женщинам и всяким прочим радостям хлопцев моего возраста. Родители сначала горевали, но потом даже стали считать меня святым, предназначенным Богу. Все меня считали безгрешным. Ах, а я за это считал себя совершенно недостойным человеком. Будто я обманываю людей, их любовь ко мне была совсем не заслуженна. Но благодаря этой любви они стали обращаться к вере. Я выучил грамоту, читал им Евангелие. Я, больной и никчёмный человек, смел учить этих прекрасных людей. Ведь я был безгрешен лишь потому, что не знал никаких искушений, я не мог нагрешить, если бы даже захотел. Я всё время говорил им, что я не святой, а просто больной, а они лишь ещё больше любили меня. Но боль от этой лжи исчезала в те мгновения, когда я видел, как люди, в тысячу раз лучше меня, люди грешные, здоровые, отказывались от греха и приходили к Богу. Ведь истинно говорится, что на небесах всегда больше рады страшному грешнику, который раскаялся, чем праведнику, которому не в чем каяться. А мне не в чем было каяться. А иногда ведь и хотелось как-нибудь мягко согрешить, чтобы потом раскаяться, и за эти мысли я потом ещё больше ненавидел себя.
  И так тянулись эти муки телесные и духовные много лет, изо дня в день, из года в год. Я не знал другой жизни, я сидел взаперти, когда моя семья уходила в поле, по делам. Тогда я особенно ненавидел себя за то, что не могу им помочь. И в один из таких летних дней к нам в село пришли эти калики перехожие. Седые старцы, они попросили воды, а дома кроме меня никого не было. Я говорил им, что не могу встать, а они так просили меня. И тогда я слез с печи, даже свалился, набил себе шишку. Не важно, я уже привык к боли, а эти чудесные люди не должны были страдать из-за моей немощи. И я пошёл на костылях, при помощи рук. У меня очень сильные руки оттого, что я постоянно на них опирался. Я зачерпнул ковш воды, а они велели, чтобы я выпил первым. Возможно, испугались, что я их отравлю. Недоверчивые старики. Что ж, не мне, больной твари было их судить. Я последовал их просьбе и выпил воды. Но затем я вдруг почувствовал, как боль проходит, а ноги начинают меня слушаться. Старцы исцелили меня. Так я думал, но потом отец объяснил мне, что это не так. Если бы они были целителями, то, наверное, не был бы один из них слепой. Значит, они только немного помогли, а исцелила меня благодать Божья, та самая, которая когда-то сошла на богатырей и моего отца, и спасла его душу. Так случилось, что из всей той дружины богатырей все уже скончались, кроме моего отца. Значит, вся благодать досталась ему, а те старцы, калики перехожие сделали так, что эта благодать перешла ко мне и поставила меня на ноги. Я не знал, как отблагодарить этих людей, а они лишь взяли с меня обещание, что я с оружием в руках стану на защиту русской земли. Стало быть, благодать этого не запрещает. Им ведь виднее. И тогда я с благословения родителей отправился в Муром, чтобы учиться ратному делу.
  Ратша внимательно слушал рассказ хуторянина, и глаза его наполнялись временами умилением, временами недоумением. Но вот Илья закончил, и тысяцкий торжественно произнёс:
  - Я обучу тебя ратному делу, Илья, сын Ивана. Но запомни, учить тебе буду только я, и кроме меня никого к себе больше не подпускай.
  Глава 4.
  Святогор.
  Князь Глеб хоть и был официально муромским князем, в городе появлялся не часто. Христиан мурома не любила и слушалась лишь местных. Когда молодой князь только прибыл на эту землю, местные его не приняли и прогнали. Тогда Глеб вместе с крестившимися племянниками Додона основал своё поселение на бору, которое так и называли - Борский посад. Там построили христианский храм, там же находился епископ со всем своим клиром. Муромом же в это время управлял тысяцкий Ратша. Сам он был из племени кривичей, но родом местный. Скреплял союз князя и тысяцкого богатырь Святогор, который приходился обоим близким другом. И всё равно, лишь через два года после основания Борского Глеба впустили в Муром. Чаще всего здесь находился старый Святогор, который постоянно перемещался между двумя городами. Сейчас он находился в Борском, и потому пока Илья никак не мог с ним познакомиться. А меж тем Ратша сдержал своё обещание и принялся обучать молодого карачаровца ратному делу.
  Илья получил деревянный щит и тяжёлую дубину. На специальном месте в землю было врыто несколько деревянных столбов, на которых и тренировались все витязи из городского ополчения.
  - Прежде, чем начнёшь тренировать с противником, - говорил Ратша, - научись сначала бить по столбу. Руки твои должны привыкнуть к щиту и оружию. На щит мы повесим камней, чтобы он был тяжелее боевого, а дубина тренировочная тоже тяжелее любого боевого оружия. Справишься с ними, в настоящем бою оружие в твоих руках будет лёгким, словно пёрышко.
  Илья кивнул в знак понимания и приступил к упражнениям. Добрая часть городского ополчения собралась здесь, чтобы тренироваться. Был здесь и Хельги со своим возлюбленным - юным Полюдом, был и Михаил Игнатьевич, которому карачаровец спас жизнь. Все они дружно помогали Илье и наставляли его, все его почитал так, словно он был их начальником. Такой почёт сильно смущал юного карачаровца, и в душе он всё сильнее презирал себя. Но Ратша всегда был тут как тут, поддерживал его, заботился больше, чем о родных детях, кормил и одаривал подарками. Чувство благодарности в Илье не знало предела, и он весь отдавался тренировкам, изматывал себя и настойчиво учился, чтобы тысяцкий остался доволен. Но Ратша учил карачаровца не только ратному делу. Илья владел грамотой, и тысяцкий постоянно требовал от него прочитать что-нибудь вслух, причём непременно с выражением и интонацией.
  Вместе с тем Ратша рассказывал ему много интересного о жизни города и его истории, о княжеских и боярских семьях, об их знатных родственниках в других городах и землях. Так, выяснилось, что черниговский князь Всеволод Додон был потомком киевского князя - Олега. Того самого Олега, который был родственником Рюрика, брал Царьград и был прозван Вещим. Как известно, после смерти Олега киевским князем стал сын Рюрика - Игорь, а дети Олега стали боярами. Один из его сыновей получил в своё владение Чернигов и земли до самого Дона, а потому поучил прозвище - Додон. Всеволод Додон приходился внуком тому первому Додону и, стало быть, правнуком Олегу Вещему. За долгие годы потомки Олега и первого Додона вошли в смоленскую, туровскую, галицкую и даже новгородскую дружину, успели породниться с польской и болгарской знатью. Именно поэтому восстание Додона было так опасно для князя Владимира. Всеволод хоть и не был потомком Рюрика, но имел сильную поддержку среди русской знати и чародеев. Ссора между двумя князьями произошла ещё до крещения Руси. Когда жена князя Владимира - Рогнеда совершила покушение на его жизнь. Сразу стал распутываться клубок заговора, нить которого вывела к верховному жрецу Чернигова - Вахрамею, по прозвищу - Соловей. Все стали говорить, что Соловей действовал по приказу черниговского князя - Всеволода, который якобы захотел сам сесть на киевский стол. Впрочем, сейчас уже все выяснили, что это было не так, и Соловей играл свою игру. Тогда Всеволод пытался оправдаться, напомнил князю Владимиру, как в своё время помог ему стать киевским князем, сражался за него против родного брата Владимира - Ярополка. Но ничего не помогло, в глазах знати черниговский князь стал предателем и подлецом. А Владимир повёл знать в Византию, обратился в христианскую веру и крестил знатных людей. Додон тем временем собрал вокруг себя своих сторонников, в основном колдунов из четырёх чародейских кланов, и вместе с ними пошёл на Киев. Столицу Всеволод взять не смог, но взял много других городов. Возможно, если бы ни слава предателя, Додон взял бы и Киев, и стал бы новым русским князем. Но знатные люди презирали подлость и потому в той войне шли за Владимира.
  За Всеволода шли в основном только колдуны. Поэтому, когда князь Владимир вернулся на Русь, он отбил все города обратно, а затем захватил и Чернигов. Тогда князь Всеволод и ушёл в Муром. Но через год князь Владимир ушёл крестить Хорватию и Трансильванию. А на Русь пришли печенеги. Все снова стали говорить о предательстве Додона, будто бы он вступил в сговор с кочевниками. И действительно, печенеги свободно прошли по муромской земле, не сожгли ни одного села, а грабить начали на ростовской, смоленской, туровской, полоцкой и киевской землях. На ростовской земле они дошли до городка Владимира, но были отброшены. На киевской земле дошли до Трубеча, где были разбиты князем Владимиром. Но всё это было после, а до этого Всеволод, пользуясь ситуацией, решил взять себе обратно Чернигов. В самом Чернигове в это время были богатыри, был там и их командир - Святогор. Тогда-то самый старый богатырь и выяснил всю правду. Узнал он, что Додон Владимира не предавал, а покушение на киевского князя было делом рук Вахрамея Соловья. И так же проклятый Соловей, без веления князя вступил в союз с печенегами и пустил их на Русь. Князь Додон был не виноват, Вахрамей всюду подставил его, чтобы развязать гражданскую войну. Но Всеволод не знал ещё тогда, какую змею пригрел у себя на груди. А Святогор знал обоих князей, когда они были ещё друзьями. И оба тогда были язычниками, в то время как алан Святогор был всегда христианином. И вот богатырь оставил свой пост и отправился к князю Всеволоду, чтобы уговорить его бороться с настоящим врагом и предателем - Вахрамеем Соловьём. Так Святогор стал пленником Додона. Всеволод не смог взять Чернигов и к зиме отступил в Муром. Вместе с собой он увёз и пленных богатырей. Святогор стал готовиться к войне против Вахрамея Соловья. Но тут Вахрамей был убит новгородскими богатырями. Позже объявился сын его - Чеслав, тоже Соловей, во много раз подлее своего отца. Но к тому времени Святогора в Киеве объявили предателем, и все его попытки примирить Владимира и Всеволода ни к чему не приводили. Всё изменилось, когда Додон скончался. Теперь князь Владимир простил богатыря и даже сделал посадником Мурома, дабы тот опекал до зрелости и помогал править юному князю Глебу.
  - Вот поэтому Святогор и находится сейчас здесь, - заканчивал свой рассказ Ратша. - Все знают, что он старейший и мудрейший из русских богатырей, и его место - в Киеве, подле Владимира и киевского митрополита. Пожалуй, Святогор был бы уже воеводой всех богатырей на Руси, как когда-то покойный Анастас. Но его дружба с князем Всеволодом навсегда заперла его в Муроме.
  - Может быть, это и к лучшем, - глубокомысленно заключил Илья.
  - Это почему же? - удивился Ратша.
  - Он был воином в юности, в старости же стал праведником. Теперь он чист перед Богом.
  - Возможно, ты прав. Я слышал, многие христианские богатыри в старости уходили в монастырь и до конца вели монашескую жизнь. Но я этого не понимаю, я не верю, в вашего Бога. Хоть Святогор и очень хотел, чтобы я принял его веру. Но тогда мы не смогли бы любить друг друга.
  - Вы были так близки? - с некоторой завистью спрашивал Илья.
  - Он любил меня так же, как и я люблю тебя, и так же обучал меня ратному делу. Но ваша вера не поощряет и не понимает такой любви.
  - Наша вера и есть любовь, - с улыбкой отвечал ему карачаровец.
  Прошло ещё немало дней, прежде чем богатырь Руслан Святогор появился-таки в Муроме. Илья тогда увидел его впервые и был вне себя от счастья. Перед ним предстал старый, седовласый алан с печатью величия на гордом орлином профиле. Старый Руслан хорошо держался на коне и был выше всех окружающих на целую голову. Горячая кровь Кавказа ещё не остыла в этом могучем теле, не смотря на преклонный возраст. Только длинные чёрные волосы с частной проседью на голове стали уже слишком редкими, и сильно выделялись на фоне смуглой лысины. На макушке эта лысина не скрывалась уже ничем. Каково же было удивление Ильи, когда этот старик сам, без чьей-либо помощи слез со своего скакуна на землю и, кряхтя, направился навстречу Ратше. Старые друзья заключили друг друга в крепкие объятия. Руслан бы старше тысяцкого почти на столько же лет, насколько Ратша был старше Ильи. И всё же тысяцкий подвёл своего возлюбленного к богатырю и представил, как равного.
  - Приветствую тебя, Святогор-богатырь.
  - Здравствуй, хлопец, - весело хриплым голосом откликнулся Руслан, и, обняв юношу за плечи, принялся его пристально разглядывать.
  - Хорош, хорош. Откуда ты такой?
  - Я из села Карачарова, - отвечал Илья, - сын новгородского богатыря - Ивана, сотника Василия Буслаева.
  - Не знал, что у нас в хуторах тут живут богатыри. Что же твой отец не подался в Муром, ко мне?
  - Он зарёкся не убивать без крайней необходимости.
  - Достойный христианин, стало быть. Хотел бы я ним повидаться. Но позже, всё позже. А сейчас, Ратша, пойдём, потолковать с тобой нужно.
  - Ну пойдём, - отвечал почему-то нахмурившийся тысяцкий и шепнул Илье перед уходом, - сходи к ополченцам, потренируйся. Мы побудем одни, старик, похоже, соскучился.
   И Илья покорно отправился к своим товарищам из ополчения. Здесь он принялся восторженно рассказывать им о встрече со Святогором. Друзья посмеивались над его восторгом.
  - Как бы Ратша не заревновал тебя к старому богатырю, - бросил ему с улыбкой Полюд, но Хельги слегка толкнул его, мол, 'держи язык за зубами'. Михаил меж тем взял щит и палку и вызвал на бой карачаровца. Илья тоже взял имитирующее копьё оружие и начал тренироваться. Ополченец был быстр, как стрела, хуторянин пытался брать весом и бил больше не палкой, а щитом. В конце концов от очередного такого толчка Михаил оказался на земле, и Илья наставил ему на шею палку. Если бы на ней был острый клинок, как у настоящего копья, сын Игната был бы уже мёртв.
  - Ну нет, так не пойдёт, - промолвил Хельги, подавая руку Михаилу, - не внимательный ты, Илья. До того, как ты его свалил, он тебя проткнул прямо в сердце. А до этого ранил так, что ты уже должен был бы хромать на одну ногу и исткать кровью. Смотри, как надо.
  И теперь уже Хельги столкнулся со своим возлюбленным Полюдом. Их поединок был похож на танец, в котором ни один из бойцов не мог достать другого. Иногда, правда, когда юный Полюд слишком горячился, Хельги против правил обнимал его, целовал в лоб и со смехом отпускал. А затем поединок продолжался снова. Глядя на них, Илья вдруг затосковал по Ратше, которого так полюбил в последнее время. Много раз они так же тренировались. Ратша нарочно поддавался и даже терпел боль, которую неуклюжий карачаровец случайно причинял ему палкой. Сам же тысяцкий был невероятно аккуратным и заботливым. Его доброта помогала выдержать все тяжёлые тренировки и не утратить веру в себя. Но сейчас Илья почему-то стал представлять себя в поединке со Святогором. Достать старика было на порядок сложнее, ростом он был выше, хоть был уже стар. Ратша был искусным бойцом, возможно, потому, что его обучал Руслан.
  И Илья захотел именно такого сильного противника, захотел научиться чему-то у него, стать ещё сильнее, быстрее, изворотливее. И с этого дня юный карачаровец не знал покоя, он постоянно искал встречи с богатырём, постоянно стремился остаться с ним наедине, разговорить его. И Святогору определённо льстило такое внимание. Его бодрый, хриплый голос завораживал своими рассказами о прошлых битвах, о страшных врагах, о невероятных приключениях. Ратша был даже в Царьграде, а уж в Киеве он прожил много лет, лично знал князя Владимира. Илья как губка впитывал слова богатыря. Он никогда не был на Кавказе, но теперь вдруг всем сердцем полюбил Кавказские горы, которые нынче на Руси именовали не иначе как Святыми горами. С тех самых гор пришли на русскую землю первые грузинские богатыри, когда князь Владимир ещё не был даже киевским князем. Среди них был небольшой отряд богатырей из племени алан, которые своим благородством и могуществом превосходили всех и потому больше всех полюбились на Руси. Они тогда не трогали колдунов, истребляли только нежить, големов и упырей. Многих первые богатыри обратили в христианскую веру. Когда Русь крестилась, святгорцы первыми пришли на помощь к князю Владимиру. Но с тех пор многих из них уже не стало. Одни пали в многочисленных битвах, другие скончались от старости. Кто ушёл в монастырь, а кто просто вернулся в Грузию и Аланию.
  - Эх, давно я уже не был на Святых горах, - тяжело вздыхал Руслан, - надеюсь, что, когда я умру, Господь позволит моей душе ненадолго посетить родные горы, прежде чем заберёт к себе.
  В голосе его звучала тоска. В эту минуту Святогор казался невероятно одиноким, и Илье становилось жаль его.
  - А твоя семья? Ты был когда-нибудь женат?
  - Был, - с тоской отвечал Святогор. - Моя жена была настоящей красавицей. Из первых христианок-русов, из боярского рода. Мы обвенчались в Киеве, а уже совсем скоро после этого она обрадовала меня новостью, что ждёт ребёнка. Потом появился Всеволод Додон с войском, и я с тяжёлым сердцем отправился воевать против него. Мы отбросили князя Додона, а когда я вернулся в Киев, увидел, что город страдает от голода. Нет, моя семья не голодала, но всё равно недоедала. Жена моя была настоящей христианкой и из жалости раздавала бедным хлеб. Наверное, Бог должен был вознаградить её за это, но ему было виднее. Роды её были очень тяжёлыми, к тому времени князь Владимир уже был в городе. Киев перестал голодать. Но моя жена была слишком слаба, как был слаб и мой новорожденный ребёнок. Им ещё можно было помочь, следовало лишь обратиться к волхвам. Но Владимир поначалу слишком грубо понял суть новой веры, изгнал всех волхвов и запретил к ним обращаться за помощью. Мне не удалось его уговорить. Так в одночасье я потерял и жену, и сына. Потом была ещё война в Чернигове, много чего было. Возможно, я сильно согрешил тем, что обозлился на князя за свою семью и ушёл к Додону. Но нет худа без добра: я встретил тебя. В тебе есть великая сила и какая-то крепкая, невиданная для меня вера в Бога и в добро. Я никогда так сильно и глубоко не верил, и я уже боюсь за тебя, боюсь того, что с твоей чистой душой может сделать этот мир. Лучше держись поближе ко мне, Илья, не нужно тебе это ратное дело. Оно погубит тебя, это всё не для таких безгрешных натур, как ты. Ты человек божий.
  Но Илья с ним не соглашался, он всегда настаивал на том, чтобы выполнить завет исцеливших его старцев и стать воином. Вместе с тем карачаровец убеждал богатыря, что он не так уже и безгрешен.
  - Мои помыслы совсем не так чисты, как тебе кажется, - говорил Илья, - я малодушен, я ещё слишком малодушен. Я всё боюсь, что если не выполню клятву, которую дал каликам перехожим, то снова перестану ходить. Я снова стану калекой, снова вернусь в тот ад, в котором прожил столько лет. Больше всего я боюсь этого, хоть понимаю, что эта болезнь и есть та самая божья благодать, которая досталась мне от отца. Она не позволяла мне грешить, грех был для меня просто невозможен. Я должен был нести этот крест, я не заслужил того, чтобы его с меня сняли. Но теперь, когда я научился жить без этого креста, я больше всего на свете боюсь его возвращения.
  И Святогор от таких речей лишь ещё больше восхищался юным карачаровцем, и потому всё никак не уезжал из Мурома. Он был уверен, что рядом с ним святой человек и хотел провести рядом с ним как можно больше времени.
  Глава 5.
  Первые испытания.
  А вскоре начались дожди, дроги размыло, осень вошла в свою силу, а все муромчане оказались запертыми в городе. Старый богатырь Руслан так же остался здесь. До посада Борского путь, конечно, был не далёкий, но для старика и он мог оказаться слишком тяжёлым. Временами нужно было брать коня под уздцы и так идти через грязь и болота, вымокшим до нитки. У Святогора в последнее время от холода начинали ныть кости и суставы, и такой переход для него грозил обернуться настоящим адом. А потому теперь Руслан на неопределённый срок остался в Муроме. Эта задержка не сильно его огорчила, поскольку он наслаждался общением с юным Ильёй и помогал Ратше обучать его. Карачаровцу определённо льстило такое внимание, за что он не переставал себя укорять и стремился отплатить чем-нибудь своим влиятельным покровителям. Меж тем Муром вдруг стал превращаться в непроходимое грязевое месиво. Лужи были повсюду, из-за обильных дождей начались паводки, и небольшая городская речушка теперь вышла из берегов. А вот люди перестали выходить из домов, благо, что урожай был уже собран, и не было нужны мёрзнуть на улице. Князь Глеб в этот момент уже отправился собирать дань по муромской земле. Прежде это делал с ним Святогор, но теперь он остался в Муроме. Ратша тоже не поехал, да и как тысяцкий он не обязан был это делать. Зато поехали многие знатные люди из города, в их числе и дети знатного муромского князя, правившего здесь до Додона: Юртай, Горясер и Идман. Они уже успели подружиться с новым князем, а Горясер даже совершил в христианском храме обряд оглашения. Это означало, что он дал слово, что когда-нибудь готов будет обратиться в христианскую веру. Многие тогда из тех на Руси, кто не принимали крещение, принимали оглашение, то есть давали обещание когда-нибудь креститься. Бывало, что они так и не крестились до самой смерти. Обет этот их вроде бы ни к чему не обязывал, но христианам позволялось с ними в отличии от прочих язычников, тесно взаимодействовать. Все эти братья-бояре теперь наравне с Глебом по пояс в грязи и воде пробирались от одного посада к другому, шли вброд через холодные реки, вышедшие из берегов, ночевали в шатрах на сквозняке под дождём. На погостах они вели подсчёт дани, грузили хлеба и шкуры на повозки, а затем так же по грязи и воде тащили эти повозки в Муром и Борский. В принципе, князь мог во всём этом не участвовать и посылать своих уполномоченных, но он хотел, чтобы народ видел своего князя в лицо, привык к нему и в конце концов принял его, а вместе с ним и христианскую веру.
  В Муроме в это время невозможно было пройти, не промочив ног. Оттого Илья временно прекратил свои тренировки и упражнения с Ратшей. Но Святогор с ним тренироваться не перестал. Однажды, когда дождь утих, и тучи на время рассеялись, богатырь верхом на коне, хлюпающем копытами по грязи и по лужам, добрался до небольшой избушки, в которой проживал Илья. Двор принадлежал семье коренных муромчан, которые ещё волей Всеволода Додона были поставлены садоводами и с тех пор вот уже в третьем поколении исправно ухаживали за садом и имели немалый доход с продажи фруктов, вина и варенья. Теперь в один из домов этого двора тысяцкий поселил своего близкого друга, что принесло семейству садоводов дополнительный доход. Илья жил с самыми старыми представителями семейства, а потому никому из них не причинял неудобства, даже помогал им по хозяйству. Старик первым и заметил подъехавшего всадника и вызвал из дома Илью. Карачаровец был всегда рад такому знатному гостю и, спешно выбежав на улицу, чуть не угодил в лужу.
  - Не торопись, - улыбнулся Руслан, подъезжая как можно ближе, - здесь всё равно пешком не пройдёшь.
  - Зато верхом можно запросто, - отозвался Илья.
  Святогор неспеша слез на землю и заключил юного друга в крепкие объятия.
  - Самое время тебе учиться верхом ездить, - молвил богатырь, - Ратша учил тебя только сражаться, но верховая езда - мастерство не менее важное для воина.
  Илья взял коня под уздцы и ласково погладил по гриве. Скакун послушно склонил голову.
  - Ты позволишь мне сесть на твоего коня? - скромничал карачаровец.
  - Садись, конечно.
  В последнее время очень многие пытались чем-то угодить, помочь Илье, горожане явно его полюбили, не понятно правда, за что. То ли за отсутствие растительности на лице и невероятную в этой местности красоту, то ли за его скромность и непогрешимость. Уже несколько человек вслед за юным карачаровцем стали изучать основы христианства и даже собирались принять христианскую веру. Но то был простой народ, Святогор же был не из простых, его знали не только в Муроме, но во всех концах Руси, он был живой легендой, воплощённой историей, которая словно совершенно случайно затерялась в этой глухой местности. При помощи Руслана Илья забрался на коня. С десяти лет ему не доводилось сидеть верхом, и потому теперь он испытывал необыкновенный душевный подъём и свободу. Здесь Илья мог видеть гораздо больше, чем было доступно взору обычного пешехода, здесь не было грязи и сырости, а было лишь солнце, свет которого игриво отражался в каждой луже.
  - Добро, - говорил Святогор, - держись крепче.
  Усидеть наверху действительно было непросто и неудобно. Было очевидно, что через пару часов такой езды хребет коня начнёт сильно натирать между ног. Илья, что было сил, держался за вожжи, конь от этого вертел головой.
  - Да не руками держись, - смеялся Руслан, - ногами покрепче его обхвати, чтобы не соскользнуть.
  - А как сказать, чтобы он ехал?
  Святогор взялся одной рукой за вожжи:
  - Чтобы остановить, скажи: трр, чтобы ехал: ха!
  У отпустил вожжи. Услышав знакомую команду, конь рванул с места, разбрызгивая воду и раскидывая ошмётки грязи во все стороны. Илья напрягся всем телом, чтобы удержаться на месте. Его шатало из стороны в стороны, в лицо бил влажный воздух. Страх исчез, когда Илья изрёк команду остановиться, и скакун его послушался. Ничего сложного. Карачаровец с улыбкой обернулся на довольного Руслана, а затем снова прокричал:
  - Ха! Ха! Ха!
  Конь нёс его всё дальше, уносил к пределам города по грязной грунтовой дороге. Умный транспорт сам огибал препятствия и находил лучшую дорогу. Илью подбрасывало и раскачивало, но ощущение свободы не оставляло его. Это огромное сильное животное повиновалось ему и перемещало гораздо быстрее, чем его могли унести собственные ноги. Наконец, Илья опомнился и увидел, что Святогор уже совсем далеко. Карачаровец стал разворачивать коня и вдруг начала скользить. Он едва не упал, ноги его задрожали от бессилия, они не могли должным образом обхватить телом скакуна. Ещё недавно эти ноги и вовсе не умели ходить, а потому силы в них было гораздо меньше, чем в руках. Когда Илья ехал обратно, он уже заметно волновался.
  - Эй, Илья! - окликнул его кто-то. Отзывчивый хлопец повернулся на голос и увидел знакомого ополченца, он поднял руку в знак приветствия, а в следующее мгновение уставшие ноги стали терять хватку. Илья стал соскальзывать вниз и в одно мгновение свалился прямо в лужу. Святогор не на шутку встревожился и подбежал к нему. За руку он вытащи друга из лужи и стал его осматривать.
  - Живой? - спросил перепуганный Руслан, и, увидев, что мальчик жив, крепко обнял его голову.
  - Как же ты меня напугал.
  - Плохой из меня всадник, - отвечал Илья, - ноги слабые.
  - Это верно, слабые. Но это всё дело привычки. Главное, что ничего не сломал себе. А то я никогда бы себе не простил.
  И весь в грязи, хромая на одну ногу, карачаровец вместе своим другом побрёл обратно в избу. Слух о случившемся распространился по всему городу в мгновение ока, и вскоре к избе галопом подъехал Ратша. Спрыгнул прямо в лужу и, ни на что не обращая внимания, он вошёл в дом.
  - Где он? - с порога крикнул тысяцкий. Его проводили в комнату, здесь уже раздетый сидел Илья, рядом на лавке лежали мокрые, грязные вещи. Напротив на лавке сидел седовласый Святогор. Ратша окинул его хмурым взглядом, затем посмотрел на Илью. Несмотря на грязь, юное его тело оставалось так же прекрасно, даже ещё совершеннее, чем прежде. Увеличилась мышечная масса, на животе проступали кубики грудного пресса.
  - Руслан, - обратился тысяцкий, - пойдём-ка, потолкуем.
  Святогор поднялся с лавки, и вскоре оба исчезли за дверью.
  - Ты чего вытворяешь? - набросился на него Ратша, - хочешь покалечить моего возлюбленного?
  - Ты не единственный, кому он дорог, - спокойно возражал Святогор.
  - Вот как? Неужто тоже на него глаз положил, пень старый? Ну нет, Руслан, на чужой каравай рот не разевай.
  - Не говори ерунды, Ратша. Он просто христианин, как и я, мы с ним одной веры, и нас здесь очень мало в Муроме. Естественно, что мы стараемся держаться вместе. К тому же Илья очень благочестивый христианин. Я таких ещё не встречал. Видимо, долгая болезнь сделал его таким. Я не встречал ещё никого, кто бы так сильно любил людей.
  - Он уже не мальчик. Это лишь видимость. Из-за болезни, наверное, он кажется моложе своих лет, лицо его не обрастает щетиной. Но ему уже 23 года. Красота мимолётна, очень скоро она отцветёт. Он станет мужчиной, воином. Ты не сможешь его обучить, Святогор, только покалечишь. Оставь его мне, я первый нашёл его, первый подал ему руку помощи, одарил своей любовью. Я больше всех имею право на эту короткую любовь. В конце концов, если бы я не рассказал тебе про него, ты бы на него и не посмотрел бы.
  - Да, здесь ты прав, Ратша. Мне больше интересна его душа, а тебе - тело. Но ты ещё молод и найдёшь свою любовь, и не такую короткую, я же одинокий старик, возможно, это моя последняя любовь. Позволишь мне умереть в одиночестве?
  - Так, значит, всё-таки ты его полюбил, - гневно прищурился тысяцкий, - своих детей у тебя нет, так ты решил его опекать. Опять о себе думаешь. А о нём кто подумает? Что ему нужно? Я в первую очередь забочусь о нём, о его будущем, а не о своих нуждах.
  - О его будущем? - вдруг повысил голос Святогор, - открой глаза, Ратша. Илья - не убийца. Да, он может хорошо сражаться, прилежно тренироваться, чтобы угодить тебе, но он не сможет убивать. Да ему это и не нужно. Он для другого создан, он - живое чудо, он может много людей привести ко Христу, некоторые в Муроме уже собираются креститься по его примеру. Он - чистая, непорочная душа. Если он запятнает себя убийством, он, пожалуй, и сам погибнет, не выживет. Но, скорее всего, в первом же настоящем бою он скорее позволит врагу убить себя, чем убьёт сам.
  Слова Святогора поразили Ратшу в самое сердце. Он действительно словно прозрел. Илья был силён, был быстр и проворен на тренировках, но он не был воином. Для него все эти тренировки были игрой, испытанием собственной силы. Илья долгое время не мог ходить и теперь радовался новым своим возможностям, своему счастью. Он изучал и испытывал своё тело, и потому тренировки и физический труд были ему в радость. Но Илья, несмотря на свою нарастающую физическую мощь, был добродушен и беззащитен, как ребёнок. Он легко обманывался, легко спешил ко всем на помощь, был невероятно отзывчив и невероятно доверчив. Пожалуй, если бы не покровительство тысяцкого, то этот юноша попал бы в самую неприятную историю и в лучшем случае вернулся бы к себе в деревню, а в худшем попал бы к кому-нибудь в рабство или ни за что погиб бы. И всё же, Ратша уже много сил вложил в юного карачаровца и не собирался так легко сдаваться. Как только Руслан ушёл, тысяцкий вошёл к Илье.
  - Тебе, друг, в баню надо. Я велю затопить.
  Хозяева двора охотно принялись выполнять поручение тысяцкого. Натаскали воды из колодца, забросили дрова в печь. Ратша куда-то исчез и появился тогда, когда всё было готовы, и Илья уже голый вошёл в помещение. Тут-то и возник тысяцкий, а с ним какая-то незнакомая кареглазая девица. Илья смутился и прикрыл руками наготу. Девушка лишь кокетливо рассмеялась.
  - Знакомься, это Вияна, - улыбнулся Ратша, - первая красавица в Муроме, моя отрада, от сердца отрываю. Ничего для тебя не жаль, забирай, а я пойду.
  - Куда? - с мольбой взглянул на него Илья.
  - Извини, дел по горло. Вияна тебя попарит, она умеет, не беспокойся.
  С этими словами тысяцкий поцеловал девушку в губы, что-то шепнул ей на ухо так, что Вияна рассмеялась. А после ушёл, оставив её наедине с другом. Илья чувствовал, как с каждым её шагом сердце в его груди колотится всё быстрее и быстрее, как будто вот-вот выскочит. Видимо, на лице у него бы написано волнение, отчего Вияна отступила и села с ним рядом.
  - Ратша не обманул меня, - молвила она, - ты и вправду очень хорош собой. А это правда, что прежде тебе не была ведома женская ласка?
  - Д-да, - выдавил из себя Илья.
  - Бедный, - погладила его по голове новая знакомая. И, прежде чем карачаровец успел что-то сообразить, поднялась на ноги и одним движением скинула с себя всю одежду. Вскоре Илья забыл про стыд и про всё на свете и был искренне благодарен Ратше за такой подарок. Правда, не сразу. Какое-то время после того дня он был даже сердит на тысяцкого, но потом, съедаемый новой, прежде незнакомой страстью, снова пришёл к нему, лишь для того, чтобы снова увидеться с Вияной. Ратша пообещал устроить свидание, как и в прошлый раз, в бане. Но на этот раз пришла не Вияна, а совсем другая. Илья сопротивлялся, но в конце концов поддался своим желаниям. Так тысяцкий хотел убедить его, что женщины мало чем отличаются друг от друга. Вияна была любовницей Ратши и вдовой одного муромца. Она была незамужней и свободной женщиной, а потому дарила свою любовь не только тысяцкому, но и кому хотела. Илья ей понравился, и потому тысяцкому поначалу пришлось чинить немало препятствий их встречам. Но Илья и сам временами избегал этих встреч, мучился и казнил себя. В конце концов, даже решил при первом удобном случае отправиться в Борский, в христианский храм и во всём покаяться священнику. Потому вдруг вздумал обвенчаться с Вияной, но ведь были и другие девушки. А страсти и желания теперь кипели в груди так, будто всю жизнь Илья только и хотел женской ласки. Временами он готов был ради этого отречься от Бога, и от всего на свете, но потом проклинал себя за это, страдал и упорно молился. Ратша, видя, как он мучается, уже и сам себя стал корить за свои проделки. И только христианин Святогор мог помочь в это время Илье. Он убедил карачаровца, что если тот при первой же возможности раскается и исповедуется, то все грехи ему простятся.
  - На этого мало, - настаивал Илья, - старые грехи исчезнут, но желания будут толкать меня на новые грехи. Как справиться мне с ними?
  - А ты уверен, что хочешь этого? - улыбался Руслан, - доживёшь до моих лет, они сами исчезнут, но тогда уже будешь об этом жалеть. Ладно, так уж и быть, помогу тебе. Монахи очень хорошо умеют справляться со своими страстями. Но должен тебя предупредить, это очень больно и мучительно. Когда-то ты был немощным по воле судьбы, теперь ты сам должен будешь искать опасностей и лишений, которые будет истощать твою мощь.
  Слова мудрого богатыря отчасти успокоили Илью, и он с нетерпением стал ждать тех времён, когда ему придётся терпеть голод и лишения, когда боль и страх будут преследовать его и захватывать все его мысли, всё его существо. Когда он ни о чём больше не сможет думать, как о выживании. Илью никогда не покидало ощущение, что когда-нибудь эта прекрасная жизнь в изобилии в Муроме закончится, и наступит другая жизнь, к которой его вела то ли коварная судьба, то ли просто жажда приключений.
  Глава 6.
  Подарок тысяцкого.
  А вскоре начались долгие и мучительные тренировки, которые в зимнее время приносили больше всего пользы. Илья стал теперь ходить в баню ни с женщинами, а со старым богатырём. Но сразу после бани выскакивал горячий на улицу и валялся в снегу. По утрам он стал на морозе обливаться водой и даже ходить босиком. От подобных упражнений был велик риск простудиться, но Руслан тщательно следил за здоровьем своего ученика, а вместе с ним стали следить за юным хлопцем и остальные горожане. Для них такое самобичевание казалось какой-то дикостью, учитывая, что Илья был фаворитом у тысяцкого и мог жить в роскоши, ни в чём себе не отказывая. Вместо этого юный карачаровец с невероятной настойчивостью причинял себе страдания и взваливал на себя тяготы простого народа. Он отказался от постели и стал спасть на простой деревянной лавке, ел самую простую пищу, как в деревне, всегда подавал милостыню и всем брался помогать. Так, например, одного мальчишку поймали на мелком воровстве и принялись бить палками. По сути он украл совсем немного, больше не для наживы, а из злого умысла, из вредности. Илья был поблизости и тут же заступился за воришку. Все разговоры о том, что мальчишку бьют за дело, не помогли. В результате побили и Илью, причём довольно сильно. А вечером этого дня Ратша вместе со своими ополченцами выловил этих мужиком и так же всех избил. Илья от побоев не мог встать с постели и потому никак не мог отговорить Ратшу этого не делать. А вот тысяцкий был совсем в ярости, но не на своего возлюбленного, а на Руслана.
  - Чему этот старик тебя учит? - злился он, - совсем уже из ума выжил. Послушай меня, Илюша, лучше держись от него подальше, иначе ещё не так будешь получать.
  - Ничего, это ничего страшного, - вымолвил в ответ Илья, - я сам этого хотел, я это заслужил. Я большое дело сделал, защитил другого, подставил за него спину. Об одном лишь жалею, что ты этих несчастных людей за меня побил. Бог не дал мне сил помешать тебе.
  Ратша лишь плюнул и вышел прочь. Он ходил и к Святогору ругаться, но и это не помогло. Крик их слышал весь Муром, и весь город сотрясался от этой ссоры. Два влиятельных, крепких товарища теперь рассорились, и это грозило городу расколом. Руслан был посадником, Ратша был тысяцким, один был христианином, другой - язычником. Пока они дружили, город стоял, теперь же назревала новая смута. Больше всего Илья страдал от того, что виновником этой смуты был он. От этого хотелось скрыться, спрятаться, провалиться сквозь землю. Но некуда было провалиться, некуда было бежать, и Илья укорял, проклинал и порицал себя. И это самобичевание действительно избавило его от всевозможных страстей и желаний. К тому же, после того случая с воришкой карачаровца трогать боялись, он смело заступался за простой народ, и вот теперь этот народ стал всюду толпами ходить за ним со своими прошениями и просьбами. У Ильи вновь начались припадки эпилепсии, и он не на шутку боялся, что вновь перестанет ходить. Но народ успокаивал его, убеждая в том, что в случае чего будет носить его на руках. И вот все эти простые люди толпами стали обращаться в христианскую веру. Они ещё не крестились, ведь для этого им нужно было добраться до Борского, но уже готовы были креститься, и Илью избрали своим священником. Не без скромности юный карачаровец проповедовал им, и однажды Ратша пришёл к нему по каком-то делу, но не смог его увести. Простой народ встал на пути у тысяцкого и не пускал его к своему проповеднику. Так и пришлось ждать, когда Илья закончит и, наконец, освободится.
  - Братья мои, - говорил он к ним, - мы все разные, все не похожи друг на друга, но все мы станем равны друг другу, все спасёмся, когда наступят последние дни. Мы уже спасены, потому как обратились ко Христу. И потому мы можем ничего не бояться. Ни смерть, ни боль, ни болезни не погубят нас, а только усилят. Не нужно бояться последних дней, бояться Армагеддона, ведь для нас это будет час суда. И Бог на этом суде будет судить всех грешных, всех, кто не обратились к нему и остались неверными. Эти погибнут, мы же спасёмся, уже спаслись, раз мы все здесь. Так что не стоит нам бояться последних дней, а стоит даже приблизить эти дни, своими руками построить царство Божье на земле, мир любви и благодати, мир равенства и добродетели. Мир, где всё будет общее.
  И люди ликовали и радовались его словам, и славили его имя. А Илья краснел и говорил, что он недостоин, и славить нужно только Христа - их спасителя. Но Ратша не радовался, и, когда все утихли, вопрошал:
  - А как же быть остальным, кто не обратился к вашему богу? Думаешь, их так мало? Их очень много, огромное множество. Их гораздо больше, чем вас, христиан. И что же, пусть теперь все погибнут? Ваши жрецы говорили, что страшного суда нужно ждать много веков, когда, наконец, все станут христианами или большинство из людей. А до той поры мечтать о страшном суде всё равно что мечтать о смерти ближних своих.
  - Я слышал об этих жрецах, - в печальной задумчивости молвил Илья, - они хорошие люди, но сами до конца не постигли учения Христа. Ведь Бог есть любовь. Любовь к ближнему своему. Если тебе дали по одной щеке, подставь другую, возлюби ближнего своего, как себя. Кто любит, тот уже с богом. Вот ты Ратша любишь меня, а, значит, ты уже сделал первый шаг к Богу. Но нужно идти дальше, нужно любить каждого человека, каждого нужно уметь понять и простить. И тогда уже не важно, в каких богов ты веришь, какую веру исповедаешь. Ты всё равно будешь со Христом. Вы ссоритесь и порой губите друг друга, но вы, жители Мурома, любите друг друга, живёте в мире и любви. Я видел, какое у вас большое сердце, видел, как вы умеете прощать. И потому мне всегда больно, когда вы злитесь и ссоритесь друг с другом. Когда бьёте вора или обманщика. У вас нет убийств. Никто никого не убивает, нет грабежей, нет изнасилований. Нет всех тех ужасов, которыми полон наш мир, не знающий настоящей любви. А вы живёте этой любовью, живёте со Христом. И если ваша любовь станет совсем уж полной, то у вас не будет ни воровства, даже мелкого, ни обмана. Все будут честны и правдивы друг с другом. И тогда мы будем в царствии Божьем. И весь мир придёт к этому, очень скоро. Ты прав, Ратша, в мире много людей, которые не знают Христа, но из них большинство всё равно со Христом, хоть сами об этом и не знают. А раз так, то все они спасутся на страшном суде.
  И такие слова ещё сильнее тронули присутствующих. Некоторые даже принялись обнимать Илью, иные обнимали друг друга с улыбками на устах. Даже угрюмый Ратша был растроган этими словами и в конце концов взял своего возлюбленного за руку, притянул к себе и поцеловал. А затем он увёл Илью с собой, пообещав народу скоро его вернуть обратно. Теперь они вместе шли в сторону конюшни.
  - Руслан называет тебя святым, - молвил по дороге Ратша, - теперь я начинаю в это верить. Возможно, я даже приму крещение. Святогор в своё время долго меня уговаривал, но он не был так убедителен.
  - Святогор мало верит в людей, - печально отвечал Илья, - я знаю, он многое повидал и многое совершил. Но он очень помогает мне.
  Когда они оказались возле конюшни, тысяцкий приказал конюху выводит скакуна. И вскоре, скрипя снегом под копытами, на улице появилась добрая вороная лошадь. На спине у неё было причудливое седалище, с которого свисали странные петли.
  - Что это? - недоумевал Илья.
  - Это называется - седло, а это - стремя. Сюда садишься, туда вставляешь ноги и можешь ничего не бояться. Я знаю, у тебя плохо получается ездить верхом. С этим ты никогда не упадёшь с коня. Так ездят в Булгарии, интересная выдумка. Думаю, тебе понравится. Седло и стремя, как и лошадь - это мой подарок тебе.
  Илья обрадовался и крепко обнял друга. Такой подарок был знаком особого внимания. Когда мужчина предлагал мальчику дружбу, он дарил ему скакуна, обязательно женского пола. Если мальчик принимал подарок, то этим между ними заключалась как бы помолвка, и никто из них не мог уже любить другого мальчика или мужчину. Илья с радостью забрался на скакуна. Теперь с этим было на порядок проще, нужно было лишь вставить ногу в стремя, подтянуться и взобраться наверх. Конюх меж тем вывел другого скакуна, на этот раз самца, на которого сел сам тысяцкий, так же в новое кожаное седло. И так они поехали рядом друг с другом. Илья держался крепко и уверенно. Поначалу боялся упасть, но этот страх быстро пропал, когда ноги почувствовали надёжную опору.
  - Знаешь, Илюша, - говорил Ратша, - ты много хорошего сегодня сказал, но однажды мы всё равно должны будем взять в руки оружие. Ведь есть такие люди, которые никогда не обратятся ко Христу, окружи ты их хоть тысячу раз заботой и любовью. Есть те, кто уже прокляты, и место им в аду.
  - Понимаю, - промолвил в ответ Илья, - ты, видимо, говоришь про Змея Горыныча. Я был ещё ребёнком, когда детей пугали этим чудовищем. Должно быть, он уже очень стар сейчас. Может, и сам умрёт, своей смертью.
  - Может и погибнет. Но я говорил не о нём сейчас. Под Муромом вновь объявился Соловей-разбойник. Его шайка стала ещё больше, грабит сельский люд, отбирает запасы, оставляя людей голодать.
  - Нужно им помочь, - с грустью отозвался Илья, - мы должны накормить их всех. Я лично поеду за ними и привезу их в город.
  - В этом нет нужды, Илья. За ними уже поехали, я распорядился. Но что велишь делать с самим Соловьём? Казнить его? Но тогда мы согрешим перед Богом, не проявим любви к своему ближнему.
  - Нет, нельзя, нельзя убивать. Только чтобы защитить невинных. Но если разбойники Соловья сдадутся, брать их в плен живыми, окружать заботой и любовью, дать им шанс на спасение.
  - Даже если Бог их простит, как простить их тем, кто потерял из-за них родных и близких? И разве их страшный грех допускает прощение? Они тоже спасутся в конце времён?
  - Это только Богу решать. Знающие люди говорят, что если покаются, то спасутся, только покаяться надо искренне, от души, нужно изменить свою сущность, переродиться. Но нам не дано знать, переродился ли доподлинно человек или нет. Это дано знать только Богу. К нам они могут лишь проявить великую любовь, которая заслужит им прощение.
  Ратша как-то скептические скривил лицо.
  - Ты просто не знаешь этих извергов. Они вытворяют такое, что не снилось даже Змею Горынычу. Но Змей не человек, точнее - оборотень. В облике человек он не убивает, как только становится зверем, совершает свои страшные зверства. Эти же зверствуют с лицом человеческим. Потому-то Руслан столько лет и мечтает с ними расправиться. И ты не сможешь его от этого отговорить, никто не сможет.
  К этому времени они уже выбрались за пределы города и теперь разъезжали по укрытому снежной пеленой чистому полю. Здесь широта и простор могучим эхом отзывались в свободолюбивой русской душе. Здесь Русь воистину становилась необъятной. Хотелось дышать полной грудью, казалось, что здесь действительно больше воздуха, чем где бы то ни было. Даже скакуны расширили ноздри и жадно дышали зимней свежестью. Вдруг совершенно не понятно откуда появился шустрый русак. Лошадь едва не наступила на него, и от неожиданности даже отпряла в сторону. Но Илья удержался и сейчас, ноги плотно сидели в стремени.
  - Айда! - прокричал Ратша и рванул вперёд. Он уже достал копьё и во весь опор гнался за ушастым зверьком. Илья последовал его примеру. Понукая своего скакуна, он погнался на всех парах за добычей. Кто быстрее. Конь Ратши был уже далеко впереди, но заяц постоянно петлял, резко уходил в сторону, прятался за кустами. Никак не удавалось его поймать. Илья вскоре оказался ближе к зверьку, чем его друг. Из-под копыт его лошади во все стороны летел снег. В этот мил он был весь вниманием, не видел ничего кроме острого клинка своего копья и бегущего зайца. И тут заяц исчез, его отнесло в сторону. Илья резко остановил своего скакуна, сделал круг вокруг своей оси и остановил взгляд на раненном зверьке. Заяц ещё дёргал лапками, но окровавленная стрела в животе не позволяла ему подняться и убежать. С востока приближались три всадника, один из которых держал в руке лук.
  - Вы что, ослепли? - прокричал в гневе Илья, - не видите, что это моя добыча? Я за ним гнался.
  - Смотри с кем говоришь, мальчишка, - вымолвил самый старший из них.
  - Нет, это, кажется, ты забываешься, Юртай, - произнёс подъехавший Ратша, - ты не князь и давно уже не сын князя.
  - Да как ты смеешь? - визгливо возмутился тот, кто подстрелил зайца. Теперь он направил своё оружие на тысяцкого.
  - Убери лук, Горясер, - спокойно проговорил Ратша, - ты не посмеешь ранить тысяцкого.
  Но Горясер и не думал выполнять его приказ. Самый младший из путников, по имени Идман с трудом уговорил его и забрал лук.
  - Добыча наша, - молвил меж тем Юртай.
  - Ну нет, добычу твой брат украл, - возражал тысяцкий.
  - Оставь их, Ратша, пусть забирают, - взмолился Илья. Он уже понял, с кем они столкнулись. Сыновья того, кто был князем до Всеволода Додона, братья: Юртай, Горясер и Идман.
  - А ты кто такой? - набросился вдруг Горясер на Илью, - не тот ли блаженный Илюша?
  - Вот что, Ратша, - снова заговорил Юртай, - твоего резона здесь нет никакого. За зайцем гнался твой мальчишка. И если он не против, то и ты не вправе противиться. Зверя мы забираем с собой.
  - Забирай, - вымолвил Илья, - я слышал, вы приняли оглашение, хорошо бы, чтобы вы как можно раньше крестились. Христиане должны быть милосердны друг ко другу и к добрым людям. А я знаю, что в вас много добра.
  - Замолчи, мальчишка! - прокричал Юртай, - свои глупости будешь проповедовать черни. Мне нет дела до твоего Бога и его милосердия.
  Его слова окончательно вывели из себя Ратшу и теперь он слез с коня и преградил путь уже спешившемуся Юртаю.
  - Не забывай, что я здесь тысяцкий, - молвил он, - и я здесь вершу суд, как хочу.
  - А судить, как мужчина, у тебя духу не хватит? - бросил ему в лицо Юртай. У Ильи защемило в сердце, он почувствовал, что сейчас произойдёт что-то непоправимое. Всё случилось очень быстро. Двое мужчин с копьями набросились друг на друга и принялись наносит раны. Ратша был ловок и быстр, но большая шуба мешала ему двигаться. В то время как Юртай был одет в лёгкий тулуп. Он оказался быстрее и смог ранить тысяцкого и отбросить на снег. А затем Юртай занёс свой клинок над врагом, чтобы убить его. И тут кто-то оттолкнул его в сторону, вмешавшись в честный бой. Это был Илья. Он сам не помнил, как соскочил с лошади и с такой скоростью преодолел такой путь.
  - Довольно, - взмолился карачаровец, - смотри, он и так уже ранен. Зачем убивать тысяцкого? Забирай зайца и уходи.
  - Ты думаешь, дело в зайце, дурак? - разозлился Юртай и ринулся на безоружного хлопца. Ратша в эт время успел собраться с силами, подобрать своё копьё и с силой его швырнуть. Острый клинок угодил прямо в цель, Юртай раненный упал на снег. Младшие братья тут же подбежали к нему.
  - Что вы наделали? - прокричал Горясер.
  - Рана не глубокая, - вымолвил Идман, - он должен выжить.
  Илья в это время помог Ратше подняться на ноги, тот был бледен, как снег и едва мог говорить.
  - Забирайте своего брата, я не буду его судить. Но если тронете кого-то из нас, вам отрубят головы.
  Эти слова заставили братьев спрятать оружие. Илья и Ратша уселись на скакунов, братья взяли Юртая и раненного зайца и тоже поехали в Муром. Но тысяцкий добрался быстрее, поскольку седло и стремя позволяли ему ехать даже раненному.
  Глава 7.
  Князь Глеб.
  С большим трудом Ратша смог добраться до города, но, оказавшись в Муроме, стал терять сознание. Большая потеря крови отнимала много сил. Илья заметил это, успел подхватить друга, когда тот уже начал падать с коня и дальше понёс тысяцкого уже на руках. Вскоре набежали лекари, ополченцы, простой люд, всем было интересно, что произошло. И почти никто не заметил, как привезли другого раненного, который уже был без сознания и едва дышал. Средний брат - Горясер тут же начал искать лекаря, но врачи все были заняты тысяцким. Юртай умирал, ему требовалась срочная помощь. В итоге бояре потеряли слишком много времени и, возможно это и сыграло решающую роль в тех роковых событиях, что последовали после. Юртаю оказали помощь, но она оказалась слишком несвоевременной: через три дня княжий сын скончался. Ратша был ещё жив. Илья не отходил от его постели, менял ему повязки, кормил из рук, даже не подпускал прислугу. Лишь когда кризис миновал, и стало ясно, что тысяцкий выживет, Святогор смог выманить Илью из избы на улицу. Здесь уже значительно потеплело, морозы спали, сосульки на крышах потекли - всё говорило о приближении весны.
  - Эх, что же вы натворили, - тяжело вздохнул Руслан.
  - Я пытался отговорить Ратшу, но....
  - Никому не говори, что он поправляется. Ты понял меня? Будем тянуть время. Горясер и Идман теперь ждут, что Ратша умрёт, как и их старший брат. Но если они узнают, что он поправляется.... Даже боюсь представить, что будет. Всё равновесие в городе держалось на союзе между мной, Ратшей и князем Глебом. Князь - христианин, Ратша язычник, а я - друг обоих. Но теперь Ратша не друг язычников, теперь он не друг старой знати.
  - А он был им другом? Почему же они с ним так поступили?
  Но Святогор словно воды в рот набрал и сделал вид, что не услышал вопрос.
  - Отвечай же, это из-за меня? - смекнул Илья.
  - Забоялись они, что Ратша перейдёт в христианскую веру. Дружба с тобой тоже повлияла. Но это всё только повод, муромские братья хотят прибрать к рукам власть. Они бы и сами крестились, если бы это помогло, но сейчас это только мешает. Над всем крещёнными князь Владимир стремится сделать князьями своих сыновей и племянников. Он думает, это обеспечит его единовластие, но некоторые его сыновья уже пошли поперёк его воли. Изяслав, князь Полоцка, давно не платит дань Киеву. Когда князя не станет, начнётся смута, как та, что привела к власти самого Владимира. Брат пойдёт войной на брата. Горясер и Идман как раз на это и рассчитывают, надеясь прибрать к рукам Муром. А князь Владимир ведь очень стар.
  - И что же нам делать, Руслан? - встревожился Илья.
  - Тянем время до весны, потом я поеду к князю Глебу в Борский и привезу его сюда, пускай своей властью наведёт здесь порядок. Хуторские его уважают, он хоть и юн, но высоко почитаем у земских. Главное, чтобы до той поры бунта никакого не случилось.
  Страшные времена наступали на Руси, в тот день Илья долго молил Бога. Не за себя, а за людей, которые могли пострадать от этого страшного кровопролития, просил Господа избавить русскую землю от таких великих бед. А затем снова отправился к Ратше. Тысяцкий быстро поправлялся, и понадобилось немало слов и уговоров, чтобы убедить его не выходить пока в люди. Ратша согласился, но ненадолго. Решительно приближалась весна, и в такую погоду даже самому больному и немощному хочется выйти на улицу, подышать восходящей жизнью. Природа просыпалась ото сна, вместе с ней просыпались и люди. Для одних это означало начало трудов, посевной сезон, для других сезон любви и цветов, для третьих сезон охоты и сезон войны. В человеке вместе с самыми прекрасными порывами просыпались и самые ужасные, самые разрушительные. Так и братья Горясер и Идман стали готовить свою страшную месть, когда окончательно убедились, что тысяцкий выживет. Из города они исчезли, и никто не знал, где их искать. Ходили слухи, что они отправились к своим родственникам в Рязань, чтобы подговаривать местных бояр на восстание. Рязань находилась тогда в подчинении у Мурома, но уже помышляла о независимости, которую можно было бы добыть в смутное время. К тому же, многие рязанские бояре были ещё и боярами муромскими и могли мечтать о захвате старшего города. Пошли так же толки о том, что Горясер привлёк на свою сторону самого Соловья-разбойника, но этому грязному слуху никто не верил. Зато другой слух был даже уже не слух, а почти что достоверная информация. Из Владимирской заставы по приказу воеводы Потамия выдвигался отряд богатырей для борьбы с Соловьём.
  Владимирская застава, которая позже станет городом Владимиром, находилась тогда на ростовской земле, но к Мурому была ближе, чем к Ростову и даже ближе, чем к Мурому Рязань. Князь Владимир в своё время создал эту заставу с одной главной целью: не допустить, чтобы муромский князь Всеволод Додон продвигался на север, на ростовскую землю, а через неё - на новгородскую. А при удачном раскладе застава должна была стать и плацдармом для наступления на Муром. Тогда на заставу были стянуты немалые силы, много знатных людей с самых разных городов оказались здесь, и, видимо, совсем худо пришлось бы Мурому, если бы не прорвались на ростовскую землю печенеги, которые отвлекли на себя основным силы заставы. А Всеволод в это время попытался снова, уже в последний раз отбить себе обратно Чернигов. Именно тогда-то Святогор и перешёл на сторону Всеволода. Теперь же, узнав слух о богатырях, идущих войной на Соловья, Руслан срочно засобирался в Борский. Даже если бы помощь не потребовалась, он бы всё равно не упустил бы такого шанса уничтожить проклятого разбойника - сына Вахрамея. Илью Святогор решил взять с собой, чтобы представить его епископу и князю Глебу. Ратша с тяжёлым сердцем отпустил от себя своего любимца. После долгих прощаний Илья уселся в седло и вместе с Русланом покинул Муром. По размытым дорогам ехать было непросто, но по утрам землю подмораживало, и до обеда путь был значительно прост. Затем дорога превращалась в грязевую жижу, и всадникам приходилось вскоре останавливаться и ждать следующее утро. И всё же, не прошло и недели, как они уже были в Борском. Издали городок напоминал собой деревянный храм на холме, защищённый со всех сторон деревянной же стеной. Его было хорошо видно издалека, несмотря на то, что местность была лесистая. И лишь при въезде в городские ворота можно было увидеть небольшие избёнки, криво стоявшие на неровной земле. Все здесь знали Святогора, и все приветствовали его. Наконец, из одной избы вышел и сам молодой князь в шапке-конусе на голове, меховом камзоле и кожаных сапогах. Он был примерно одного возраста с Ильёй, но лицо его уже было покрыто щетиной, которую сын Владимира пока ещё время от времени сбривал. Волосы Глеб носил длинные, в ушах золотые кольца. Увидев Святогора, он приветливо заулыбался и заключил его в крепкие объятия.
  - Соскучились мы по тебе, Руслан. Пропал, как в воду канул. Видимо, много дел в Муроме было?
  -Дел хватает, - отвечал Святогор, - да и не молодой я уже, чтобы из города в город бегать, словно заяц. Вот, князь, взгляни, кто со мной приехал из Мурома. Илья Карачаровец, мой добрый друг.
  - Тот самый? - удивлённо посмотрел на Илью Глеб, - наслышан о тебе. Говорят, ты многих людей в Муроме привёл к истинной вере.
  И князь поклонился гостю. Илья так был тронут этим, что тут же поклонился в ответ ещё ниже. Но когда он поднимал голову, то обнаружил на себе пару злобных взглядов. Горясер и Идман. Оба были здесь, в Борском. Они не уехали в Рязань и не примкнули к Соловью-разбойнику, а пришли жаловаться христианскому князю, которого в душе ненавидели.
  - Надо потолковать с тобой о Ратше, - молвил меж тем Глеб посаднику, - как думаешь, не слишком ли он распоясался? Убил знатного человека, ещё и принявшего оглашение. Может, пора нам поставить в Муроме другого тысяцкого?
  - Не торопись, владыка, разобраться со всем надо. Вот Илья, что приехал со мной из Мурома был при той схватке, всё видел. Расспроси-ка ты его, как всё было.
  - Что ж, Илья, пойдём, расскажешь.
  И вместе они отправились в терем. Горясер и Идман провожали их испепеляющими взглядами, Илье было крайне неловко оттого, что, едва попав в город, он оказался уже в центре внимания и даже остался наедине с князем. Теперь рядом со своим знатным сверстником Илья чувствовал себя маленьким ребёнком. А меж тем Глеб предложил ему присесть и сам уселся на лавку напротив, возле тёплой печки с горящими в ней дровами.
  - Мне сказали, что ты святой, - молвил князь, - будто сам Бог исцелил тебя и теперь говорит твоими устами.
  Илья тяжело вздохнул.
  - Эх, владыка, хотел бы я быть покорным орудием в руках Господа. Но я плохое орудие, подверженное страстям, слабое, грешное. Я грешен, я не святой, любого человек я считаю во много раз лучше себя. Ведь люди, имея власть, большие богатства и силу, остаются добрыми людьми. При таких-то искушениях. Я же добр, ничего этого не имея. Это не сложно.
  - А Ратша, он тоже добрый по-твоему? Он же натуральны язычник. Если бы не Руслан, пожалуй, бил бы христиан. Он ведь не глупый, видит, как наша вера расходится по земле, скоро она будет повсюду, язычникам некуда будет деться, они будут окружены в своём маленьком мирке. И либо они крестятся, либо станут врагами Христа. Ратша ещё не крестился, из чего я делаю вывод, что он только сильнее стал ненавидеть нашу веру.
  - В сердце своём он давно уже уверовал, - возражал Илья, - но ум ещё не может принять этого. Он полюбил меня, христианина. Уверяю тебя, владыка, в его сердце много любви. Любовь к родному городу, любовь к людям движет им. А Бог и есть любовь.
  - Это из любви к людям он убил Юртая?
  Илья вдруг сразу как-то омрачился и стал печальным, а затем заговорил совсем другим голосом:
  - Да, из любви, из любви ко мне. Он хотел спасти меня, хотел защитить, хоть я его об этом и не просил. И если бы был выбор, я был лучше погиб бы, чем позволил ему так согрешить. Но любовь ко мне ослепила его. Это я виноват в смерти Юртая. Если будет на то твоя воля, владыка, суди меня, я готов принять любую кару.
  - В этот нет нужды, - отвечал Глеб, - исповедуйся и, думаю, отец Феодосий простит тебе твой грех.
  Вскоре Илья ушёл, а князь серьёзно призадумался. Эта встреча произвела на него большое впечатление, и после он даже сказал Святогору:
  - Он либо святой, либо дурачок. А может и всё вместе.
  А карачаровец меж тем отправился к отцу Феодосию. Это был смуглый, кудрявый грек средних лет, в бороде уже местами проступила седина, но в целом вид его был полон бодрости человека с юга. Какое-то душевное тепло исходило от этих людей с юга, которое так и манило к ним одиноких жителей севера, коими были и русские. Рядом с этими южными гостями всегда становилось теплее, и кто знает, возможно, этим теплом своих верующих христианство когда-то и привлекло в свою церковь северных людей. Карачаровца отец Феодосий встретил доброй улыбкой, исповедь его выслушал вдумчиво и внимательно, почти не перебивая.
  - Я не достоин, владыка, я не достоин, - говорил он, - но люди почитают меня, как святого. Особенно когда узнают о моих грехах. Когда, казалось бы, должны, напротив, отвернуться от меня, но это их только привлекает. Мелкий грех. Они видят во мне такого же человека, как и они, живого человека, такого же грешного, как они. Их даже умиляют мои маленькие грешки, поскольку они думают, что я нарочно грешу ради них, чтобы быть похожим на них. Нарочно пачкаюсь в грязи, чтобы не быть слишком чистым. Их это не оскорбляет, а влечёт. И я позволял им увлекаться, позволял им идти за мной, потому что думал, что пускай я и грешен, но я могу спасти их. Маленькая ложь во благо. Я должен был сразу уйти от них, но я остался, то ли из-за слабости своей, то ли из своего сострадания к ним.
  - И в этом ты поступил правильно, - отвечал ему отец Феодосий, - ведь ты действовал не по своей воле, а по воле Господа, он избрал тебя, чтоб ты вёл этих людей. Но ты не хотел в это поверить, Илья, и потому и проповедовал людям не верно, проповедовал слишком лёгкий путь к вере. Исключительно от невежества своего, ибо Бог иной раз избирает человека, но человек сам ещё долго не понимает, для чего Бог его избрал. Тебе не хватает мудрости духовных лиц, наставлений тех, кто служит Богу уже много лет.
  - Наставь меня, владыка. Скажи, в чём моя ошибка?
  - Ты учил людей, что царство Божье уже здесь, на земле, нужно только полюбить друг друга, проникнуться великой любовью. Но то была ошибка, ибо этого слишком мало. Если бы этого было достаточно, скажи, разве Христос погиб бы на кресте? Велика была его любовь к людям, но ещё больше была людская злоба, злоба властьимущих, что не желали его понимать. Твоя проповедь хороша в маленьких городах, в сёлах и горах. Но там, где большая власть, там и большая злоба, большая боль. Там люди настолько привыкли к насилию, настолько оторваны от других людей, что не испытывают к ним сострадания и не могут полюбить.
  - И как же привести их в царствие Божье?
  - Их не нужно привлекать в царствие Божье, их нужно привлекать только к вере в это царствие. Так, как это сделал Христос. Его смерть, его страдания были страданиями невиновного, были болью любящего, и эта боль обратила к нему даже самых сильных и самых властных. Они не научились великой любви, но научились сострадать тем, в ком есть великая любовь, и через это сострадание научились верить.
  - Значит, владыка, чтобы сильнейшие мира сего пришли к вере, простые верующие должны страдать, как Христос, страдать показательно и ни за что?
  - Это необходимо, - с грустью отвечал отец Феодосий, - чтобы и самые чёрствые души имели шанс на спасение.
  - Но как я могу, и как кто-то другой может одновременно учить великой любви и заставлять страдать? Как можно причинять боль тем, кого любишь? Нет ли в этом противоречия, владыка?
  Илья уже разгорячился и не на шутку забеспокоился. То, о чём он только смутно догадывался и боялся произнести вслух, теперь было произнесено.
  - В этом нет противоречия, - отвечал священник, - если ты сам страдаешь ещё больше других. Если ты мучаешься и подвергаешься опасностям, если ты борешься против своей плоти, и люди видят это, они идут за тобой, как за примером. Когда Христос учил любви, за ним шли сотни людей, когда он погиб, за ним, страдающим и измученным пошли тысячи и десятки тысяч. Страданием спасаешь больше, чем любовью. Ты уже пошёл по этому пути, Илья, когда по совету Святогора истязал себя. Так и не останавливайся, следуй и впредь этой дорогой.
  Услышанные от священника слова опечалили Илью и заставили его серьёзно задуматься. Долго он находился в таком тревожном раздумье, плохо спал, кусал губы в кровь и никак не хотел поверить словам отца Феодосия. Ни о чём другом Илья не хотел думать, и как бы и не замечал, как весна всё больше вступает в свои права. Почти не заметил, как однажды в Борский прибыли богатыри с Владимирской заставы. Они отправлялись в поход на Соловья-разбойника и просили помощи. Князь Глеб согласился им помочь и распорядился выделить из муромского ополчения две сотни бойцов для с борьбы с окаянными разбойниками.
  Глава 8.
  Соловей-разбойник.
  На Владимирской заставе тогда воеводой был старый богатырь - Потамий Хромой. Он был самого простого происхождения, из Людина конца Новгорода. Когда Новгород крестили, Потамий был ещё совсем молод. Крестился он не сразу, но затем примкнул к богатырям, стал сотником в дружине Василия Буслаева и однажды даже спас ему жизнь. За долгие 20 лет с тех пор судьба то поднимала его вверх, то снова сбрасывала вниз, то наделяла большой властью в Новгороде, то мотала по каким-нибудь далёким заставам. И так, пока не скончался богатырский воевода Святослав Вольга. Новым богатырским воеводой стал Микула Селянинович - человек, который в дружине Василия Буслаева не состоял. В силу этого многие богатыри и священники воспротивились воле князя и архиепископа, желая видеть на месте воеводы Потамия или какого другого старого богатыря. Именно поэтому новгородский князь Ярослав отослал Хромого с новгородский земли на Владимирскую заставу. Это было одновременно и ссылкой и почётом, поскольку Владимирская застава поначалу была личным владением Ярослава. И всё же теперь застава находилась на ростовской земле, которая с тех пор, как Ярослав ушёл из Ростова в Новгород, принадлежала его брату - Борису, внуку византийского императора, единоутробному брату Глеба. Таким образом в ссылке Потамия был и политический мотив.
  Теперь до воеводы заставы дошёл слух, что Соловей-разбойник совсем распоясался, собрал из всякого сброда целую рать, объединил под своей властью простых разбойников, изгоев-чародеев и даже упырей и готовит теперь самое настоящее восстание против христианской веры на черниговской и муромской земле. Потамий не верил в то, что Соловей смог собрать какое-то войско, но, как и все богатыри, искренне ненавидел этого разбойника. Соловей начал свои грабежи больше 20-ти лет назад и тех пор оставался неуловимым. Но неуловим он был больше всего потому, что всегда имел лишь небольшой разбойничий отряд, который мог легко спрятаться. Их вождь имел много старых друзей в чародейском и языческом мире, которые его покрывали. Теперь же Соловей, видимо, возгордился своей неуловимостью, а слава о его бесчинствах сделала его настоящим антихристом, и теперь разбойник решил, видимо, начать блефовать, убеждая всех, что у него есть целое войско и будто бы он собирается поднять восстание. Потамий вызвал к себе молодого богатыря Семёна, дал ему три сотни витязей и отправил усмирять злодеев. Семён же не был так уверен в своих силах и, чтобы подстраховаться, отправился к князю Глебу в Борский просить у него помощи. Так дружина Семёна увеличилась до пяти сотен, к нему примкнули две сотни муромцев, возглавляемых боярином Хельги. Встретились они уже где-то в апреле, в это время разбойники разорили уже несколько сёл, и слух об этом разошёлся по всей окрестности. Хельги и Семён были совсем не похожи друг на друга. Один высокий, рыжеволосый голубоглазый скандинав, другой кареглазый, волосы тёмно-русые. Скандинавы все были высокие, но худощавые, Семён же был крепок телом, хоть и не высок.
  - Ваш воевода действительно верит, что у этого пса есть какое-то войско? - спрашивал в дороге весёлый Хельги.
  - В это никто не верит, - отвечал хмурый Семён, - но от Соловья можно ожидать всё, что угодно, он же сын Вахрамея.
  - Вахрамея нет уже 20 лет, а вы всё боитесь его.
  - Ты даже не представляешь, какие тёмные силы были на службе у Вахрамея. Его союзником был сам Кощей Бессмертный.
  - И где же теперь этот бессмертный? - с улыбкой спрашивал Хельги.
  - Убит богатырями, как и Вахрамей.
  - Вечно такая беда с бессмертными. Ну вот, убили того, убьём и этого.
  Вскоре витязи расположились на привал. Кто отправился на охоту, кто стал разжигать костёр. Хельги как командир остался у костра. Вскоре его люди пришли с добычей. Возлюбленный старшины - Полюд радостный спустился с коня, в руках он держал убитого фазана.
  - Ай да молодец, - поднялся с земли навстречу ему Хельги, обнял и поцеловал в щёку. Богатыри как-то смущённо посмотрели на это, и в их числе старшина Семён. Хельги заметил это, и, рассмеявшись, по-дружески толкнул его в плечо.
  - В чём дело, старшина? Смущают наши ласки? Не хочешь себе найти возлюбленного мальчика? Красивого, безбородого, молодого. Только подумай, жизнь коротка, так и умрёшь, не познав настоящей любви.
  - Для меня настоящая любовь - это любовь к Богу, а то, что ты называешь любовью, мы называем грехом.
  - Нет более скучной пытки, чем отправиться в военный поход с христианами, - молвил Хельги, усаживаясь на своё прежнее место под дерево. Здесь рядом его ждал уже Полюд, их плечи и бёдра соприкасались, и было видно, что обоим это приятно. Вместе друзья принялись ощипывать фазана и готовить его к обеду.
  - Странно всё это, - говорил Семён меж своих, - князь Глеб - потомок ромейских императоров, не нашёл для битвы с Соловьём двух сотен добрых христиан и отправил с нами язычников.
  - Ничего страшного, - отвечали своему старшине богатыри, - князь просто бережёт христиан, а язычников ему не жаль.
  - Может и так, да благословит его Господь.
  В глазах богатырей больше всех детей князя Владимира самыми почётными считались два его сына - Борис и Глеб. Оба рождены от одной матери - гречанки Анны из род византийских императоров. С точки зрения христианства эти двоя имели больше прав на верховную власть после смерти Владимира, особенно старший - Борис. Но по языческому закону старший сын в роду наследовал власть отца, а таким был Святополк, после него шёл Ярослав - князь новгородский, так как Изяслав Полоцкий давно уже отделился от своего отца и потерял право на наследство.
  Прошло совсем немного времени, и витязи уже утолили свой голод тем, что взяли с собой и тем, что добыли на охоте. Теперь на них напала послеобеденная лень, и с полными животами богатыри и ополченцы разлеглись в тени могучих дубов. Некоторые даже задремали, не давали себе расслабиться только караульные. Полюд тоже почувствовал, как рядом с другом им овладевает сон. Юный муромец полностью доверял Хельги и мог позволить себе даже заснуть в полном опасностей лесу, если друг был рядом. Но не успел Полюд увидеть свой первый сон, как пробудился от тревожного крика. Вокруг все суетились и быстро поднимались на ноги, обезумевшие кони и лошади проносились меж деревьев.
  - Караул! - кричал дозорные.
  - Чёрт их побери, - выругался Хельги, поднимая копьё и щит. Полюд только собирался встать, но тут чуть выше его головы в дерево воткнулась стрела.
  - Надень шлем, - тревожно скомандовал старшина. Уговаривать Полюда не пришлось. Он спешно подобрал оружие и защиту, а когда поднялся на ноги, то увидел вдали очертания врага. Какие-то люди, одетые в мешковатую ткань без рукавов, с копьями в руках и черепами животных вместо шлемов. Неужели разбойники? На большой скорости к Хельги подъехал всадник. Под шлемом уже с трудом узнавался старшина Семён.
  - Строй своих людей, Хельги, - молвил он, - круговая оборона! Их слишком много, мы окружены.
  И тут же на коне умчался прочь. Полюд переглянулся с Хельги и увидел в глазах друга смятение. А меж тем старшина принялся строить по кругу ополченцев. Щит к щиту с ними стал и Полюд, вперившись взглядом в густую лесную чащу. Где-то их уже атаковали, и достаточно было повернуть голову, чтобы увидеть завязавшуюся схватку. Раненные богатыри с яростью подняли на копья несколько врагов и тут же были удивлены их видом. Упыри. Клыкастые, бледные твари, которые обычно нападают ночью, а днём всегда избегают битвы. Но не в этот раз. Юный Полюд изо всех сил сдавил в руке древко копья, готовясь к самому худшему. И тут, ломая на своём пути ветки, из чащи выскочили кони без всадников. Без всякого страха они мчались прямо на витязей, будто и не видели их перед собой.
  - Они обезумели! - прокричал кто-то.
  - Видно околдованы.
  Воины выставили вперёд копья, но даже это не остановило бегущих на них животных. Раненные скакуны своей массой ломали ряды людей, причиняя многим травмы. Одна лошадь наскочила прямо на копьё Полюда. Копьё его воткнулось в плоть и сломалось, а в следующий миг деревянный обломок, торчащий прямо из лошади, проткнул воина в левое плечо и потащил за собой. Полюд вскрикнул от страшной боли, дерево всё глубже и глубже входило в его плоть. Наконец, под ударом чужих копий и стрел раненная лошадь остановилась и рухнул на землю. Полюд освободился, но от страшной боли свалился следом за ней. Левый бок кольчуги очень быстро окрасился в красный цвет, от боли помутилось в голове и стало даже трудно дышать. Но вскоре кто-то с силой поднял юношу на ноги.
  - Прости меня, - обнял его Хельги, - я обещал умереть за тебя, а ты чуть не умер раньше меня. Держись рядом со мной.
  А меж тем странные люди в мешковатой одежде и упыри в звериных шкурах теперь были повсюду, и их действительно было слишком много. Строй богатырей и ополченцев поломался, сами они рассеялись по лесу. Полюд теперь не владел левой рукой и чувствовал себя совершенно беззащитным. Когда враг атаковал с копьём и щитом, юный воин готовился отражать удар одним копьём. Но его закрыл щит верного друга. Хельги отразил атаку врага и сам пошёл в наступление. Он легко ранил разбойника и свалил на землю, но на его место пришли сразу двоя: разбойник и упырь. Один с мечом и длинным кинжалом, другой с копьём. Раненный Полюд держался справа и немного позади своего друга, помогая ему отражать атаки. Хельги был я в ярости и не давал себя ранить. Разбойник был уже ранен в бедро и истекал кровью. В какой-то момент упырь едва не проткнул скандинава. Его копьё устремилось прямо в цель, в слабое место, которое открыл противник. Но Полюд заметил это и резко рванул в атаку. Своим копьём он проткнул упыря в живот и отбросил в сторону. Даже в своих муках существо казалось омерзительным, корчилось от боли, пыталось подняться, шипело и плевалось. Его вид отвлёк Полюда, и он не заметил несущегося на него всадника. Лишь в последний миг юный витязь заметил в руке его оружие - кистень. Тяжёлый камень на цепочке с размаху ударил свою жертву. Полюд успел отклонить голову назад, это смягчило силу удара, и всё же шлем его загремел и треснул, а сам витязь отлетел в сторону и упал. Хельги в этот момент уже разделался со своим врагом и в ярости бросился на того, кто ранил его друга. Разбойник не успел ничего предпринять, когда острый клинок прошёл ему под рёбра, копьё подняло его тело над землёй и отбросило в сторону. Хельги тут же в тревоге бросился к своему возлюбленному.
  - Как ты? - спроси он, вытирая кровь с лица Полюда.
  - Голова болит, - отвечал ему юноша.
  - Ничего, держись, сегодня ты не умрёшь, я не позволю.
  А враги меж тем всё напирали. Полюд уже не мог подняться на ноги, кровь заливала ему глаза, и он плохо видел происходящее. Но ясно понял, что Хельги до последнего защищал его, не жалея своей жизни. Скандинав был уже ранен, упал на землю, пополз. Кто-то хотел проткнуть копьём Полюда, но Хельги подставил под удар себя и из последних сил обхватил вошедшее в его тело древко вражеского копья. Юный Полюд чувствовал на себе тело умирающего друга. Из последних сил он высвободил правую руку и одним метким ударом проткнул копьём убийцу в шею. Кровь быстро заструилась из его раны, и разбойник убрался прочь, жить ему оставалось совсем не долго. Хельги в этот момент уже не дышал, остекленевшие глаза смотрели в небо. А тот, ради кого пожертвовал своей жизнью, лежал на земле, спрятанный под мёртвым телом друга и терял сознание. Слабость взяла верх над молодостью, взяла верх даже над болью, и юный Полюд отдался этой блаженной тьме.
  Он не сразу понял, что жив, когда услышал вокруг незнакомые голоса. Шум битвы давно утих, а, значит, схватка уже закончилась. Но тьма осталась. Полюд не мог открыть глаза - веки слиплись от высохшей на них крови. Какое-то время он пролежал так, не двигаясь, с закрытыми глазами, только слушал.
  - Значит, говоришь, тебя послал Потамий? - доносился издали незнакомый голос, полный торжествующего презрения, - а как ты сказал, твоё имя?
  - Семён, - послышался в ответ голос, полный боли и тяжести.
  - Эх, давно я уже не видел Потамия. Я помню его, когда он ещё служил в войске Василия Буслаева. Я хорошо помню Василия Буслаева, по его вине погиб мой отец - Вахрамей, а я лишился всего, что имел. Но с тех пор я обрёл гораздо больше. Должен признаться, мой отец был настоящей сволочью. Под его властью я не мог раскрыться, я не знал, что могу быть таким сильным и неуловимым.
  Полюд предположил, что говорит это сам вождь разбойников и потому всё внимание его было обращено на этот разговор. Юный воин позволил себе немного пошевелиться, позволил себе дотянуться до лица и убрать с глаз засохшую кровь. Теперь его взору предстала страшная картина. Множество людей, могучих воинов и богатырей вокруг были посажены на кол. Врытые с землю копья проходили через их спину и выходили через живот или грудь. Семён - старшина богатырей так же умирал сейчас этой страшной смертью, а над ним стоял человек с длинными волосами с проседью, из-под которых виднелись большие кольца в ушах. Небольшая бородка и усы так же смешались с сединой и были пепельного цвета. На голове вместе шлема был череп какого-то животного. Вероятнее всего, это и был Чеслав, сын Вахрамея, ныне всем известный, как Соловей-разбойник.
  - Потамий отомстит за меня, - выдавил меж тем из себя Семён, - тебе не избежать наказания.
  - Наказания? - рассмеялся Соловей и со всех концов донёсся дружный смех его соратников. Упыри, разбойники, чародеи сидели вкруг и наблюдали за этим разговором.
  - Думаешь, Семён, после стольких лет я боюсь какого-то наказания? Я был изгнан, я был проклят, я был гоним 20 лет. Думаешь, теперь я чего-то боюсь? Посмотри вокруг, у меня теперь целое войско! А вы не верили мне. Вы думали, я обманываю. Вот увидите, я ещё подниму восстание на этой земле! Я - последняя надежда чародеев, враг всех христиан.
  И Соловей поднял высоко над собой свой посох. Форма его показалась Полюду очень странной, но при этом очень искусно сделанной. Посох напоминал двух змей, которые стояли на хвостах и переплелись друг с другом. Шеи их выгибались в разные стороны, а змеиные головы были обращены друг ко другу.
  - Я сделал то, чего не удавалось моему отцу, - продолжал Соловей, - я уже 20 лет убиваю и разбойничаю, и никто не может мне помешать. Теперь я отомщу за своё изгнание, я спалю в огне вашу маленькую страну.
  - Зачем, чего ради? - из последних сил спрашивал Семён, - чародейские кланы исчезли, мир изменился, ничего уже не вернуть. Чего ты добьёшься своим восстанием?
  - Да, ты прав, мир изменился. И изменил его ваш бывший воевода - Василий Буслаев. Он уничтожил колдунов, Кощея Бессмертного и моего отца. Благодаря нему вы сейчас живёте так, как живёте. Но, думаешь, если бы мы могли поднять Василия из могилы, захотел бы он жить в этом мире? Ответь мне, захотел бы он жить в вашем рабском мире, смог бы он жить в мире, который сам создал? Молчишь. Знаешь, что не смог бы. Он бы отрёкся от всех своих подвигов, если бы увидел, к чему они привели. Люди стали рабами, слишком набожными, слишком трусливыми. Во всех городах правят родичи Владимира, все кланяются одному старому князю, все стали его холопами. Больше Василий Буслаев любил свободу. Но ты прав, теперь уже ничего не вернуть. И потому я лишь хочу, чтобы эта страна горела в огне. Пусть все погибнут, пусть страдают, как страдал я. И я и дальше готов так страдать, но не один. Я слишком долго был одинок, 20 лет. Это не справедливо. Я не хуже вас, других людей, вы будете страдать вместе со мной, вместе мы погибнем.
  - Может ты и прав, Соловей-разбойник, - поникшим голосом молвил богатырь, - ведь не спроста перед смертью Василий хотел подружиться с твоим отцом. Но мне уже всё равно, я ухожу из этого мира к господу-Богу и не увижу того, что ты хочешь сотворить с нашей землёй
  - Что ж, Семён, благодарю тебя за хорошую беседу, - через силу улыбнулся Соловей, - давно я уже так откровенно ни с кем не говорил. Не переживай, я дарую тебе избавление.
  Тут же один из разбойников подошёл к своему вождю и передал ему тяжёлый двуручный меч. Соловей убрал посох подмышкой, взял меч, размахнулся и срубил богатырю голову. В этом было его милосердие - облегчить муки своей жертвы. Полюд лежал, ни жив, ни мёртв, боялся пошевелиться. Он даже пожалел, что не погиб раньше, в бою, теперь смерть казалась ему в сотни раз страшнее. А меж тем солнце склонилось к закату, и только свет костров не позволял лесу полностью погрузиться во тьму. Тьма теперь защищала Полюда, она скрывала его, и он позволил себе даже выползти из-под тела мёртвого Хельги. Вокруг сновали какие-то твари, ломая ветки. Невозможно было понять, люди это, звери или упыри. Полюд старался лежать как можно тише, но долго так продолжаться не могло, нужно было действовать. Муромец решил проверить, как работает его левая рука. С большим трудом удавалось ей пошевелить, плечо распухло и всё ещё страшно болело. Полюд почувствовал на себе чьё-то тёплое дыхание и похолодел от страха. Какое-то существо фыркало ему прямо в лицо. Не сразу пришло понимание, что это конь. Всадника на нём не было, и, похоже, она свободно гуляла по лесу. Полюд не знал, радоваться ему или бояться. Лошадь могла его выдать. Но в конце концов, муромец стал приманивать к себе животное, погладил его по гриве, что-то нашептал на ухо. У него был лишь один шанс, если с первого раза он не сможет взобраться на скакуна, то выдаст себя и непременно погубит. Полюд изо всех сил напряг больную левую руку и вцепился ей в вожжи. Правую руку положил на спину лошади. В тот миг Полюд призвал на помощь всех богов, задержал дыхание и прыгнул. Он достиг цели, он был на коне. В лагере разбойников поднялась какая-то суета. Полюд потянул за вожжи и прокричал:
  - Ха!
  Повинуясь знакомой команде, конь тут же рванул вперёд. Полюд подгонял его и мчался без оглядки через тёмную чащу леса. Казалось, сама смерть бежала по его следам, а до Борского и Мурома было ещё очень далеко.
  Глава 9.
  Выборы.
  Всего несколько дней прошло с того дня, как князь Глеб со свитой направился в Муром для наведения там порядка, а весь город был уже встревожен страшной вестью. Святогор уселся на коня и один спешно отправился в Борский. Здесь несколько дней он провёл возле постели раненного Полюда, расспрашивая его о случившемся. Любовь Хельги спасла этого юношу, из всего отряда он был единственный выживший. Ему крупно повезло, рана в груди была совсем рядом с сердцем, ещё немного, и Полюд погиб бы от собственного копья. Так же он отделался переломом диафрагмы и царапиной на голове от удара, не проломившего даже череп. Теперь Полюд был одержим только одним желанием - отомстить, будто это бы вернуло к жизни любящего его скандинава и павших в бою друзей. В Муроме тогда ещё не знали о страшной трагедии и не начали скорбеть, однако кое-какие слухи о том, что из всего ополчения почему-то вернулся только один человек, уже дошли. Князь Глеб воспользовался поднявшейся тревогой, чтобы помирить меж собой Ратшу и братьев покойного Юртая.
  - Страшные времена близятся, - говорил князь, - мы должны держаться вместе, чтобы одолеть врага. Горясер, Идман, Ратша, пожмите друг другу руки.
  Горясер вдруг почти искренне улыбнулся, сделал шаг вперёд и протянул руку тысяцкому. Но Ратша стоял, не шелохнувшись, будто ничего и не слышал.
  - Ратша! - укоризненно говорил Глеб.
  - Это не по закону, - отвечал ему тот, - я - тысяцкий, а они подняли на меня восстание. В моём лице они оскорбили не только меня, но и весь Муром. И они должны заплатить за это.
  - А я князь этой земли. Я выше тебя по должности, и я приказываю тебе помириться с ними.
  Ратша скривил лицо, но пожал руку Горясеру. Затем под радостные вопли и свист горожан пожал руку и Идману. Младший брат ещё не научился так претворяться и пожал руку тысяцкому без удовольствия и улыбок. Ратшу, однако, за его поступок ожидала хорошая награда - Илья крепко обнял его, с лица его не сходила улыбка. И воистину нет большей радости, чем быть причиной счастья своего любимого. А затем приехал Святогор, и радость муромцев от примирения двух влиятельных горожан сменилась великой скорбью. Плакали женщины, плакали и дети, плакали даже мужчины, и все жалели Полюда и поддерживал его справедливую жажду мести. Когда он, ещё бледный, но уже идущий на поправку, прибыл в Муром, все желали оказать ему какую-нибудь услугу, как-нибудь помочь, поддержать. Больше всего все жалели о том, что не могли сжечь тел своих близких, проводить их в последний путь. Илья лил слёзы о том, что эти люди умерли не крещёнными, поскольку он считал их лучшими людьми и самым достойными царствия Божьего. И карачаровец молился Богу о том, чтобы тот взял этих прекрасных людей к себе, как заботливый пастух достаёт из болота заблудших овец. Отец Феодосий напротив воспользовался ситуацией, чтобы начать призывать всех креститься. Своими словами он усиливал боль людей, когда говорил, что их погибшие близкие попадут в ад, потому как не были крещёными. Священник разошёлся до того, что унимать его пришлось князю Глебу. С большим трудом он уговорил владыку замолчать, пока народ не выгнал их из Мурома. Но рана в душе муромцев уже была посыпана солью, и теперь за облегчением они пошли к Илье. Он же всем обещал спасение и называл павших чуть ли не святыми, и дал людям такое утешение, что отец Феодосий однажды прямо во время службы в молельном доме стал поносить юного карачаровца.
  - Не слушайте ересь этого юного смутьяна, - говорил он, - ибо слова его противны Богу. Не имея духовного сана, не имя опыта службы Богу, он взялся проповедовать. Но своей проповедью он отворачивает людей от Христа. И если он не прекратит это занятие, то навсегда будет отлучён от христианской церкви.
  Полномочий для отлучения у отца Феодосия, конечно, не было, но слова его поразили Илью прямо в сердце. Он не смог больше здесь находиться и вышел прочь. С трудом он сдерживался, чтобы не заплакать раньше времени. Он не хотел расстраивать и без того скорбящих людей своей печалью. Лишь когда Илья остался один, он дал волю слезам. Он чувствовал, что с ним поступают несправедливо, что он не сделал никому ничего плохого, наоборот, всем сердцем хочет помочь, но навлёк на себе такое негодование, какое не навлекается и на страшных душегубов и насильников. А в другой миг Илья напротив говорил себе так:
  - Так тебе и надо, всё правильно. Как ещё они должны поступать с такой тварью?Ты всё это заслужил, всё верно, всё так и должно быть. Чего же ты расстраиваешься?
  Но затем снова появилась печаль, уже не за себя, а за людей, за погибших в бою, за то, насколько неправ отец Феодосий, и как он может далеко увести людей от настоящей веры и настоящей любви. И ничего нельзя ему противопоставить, никак нельзя было его переубедить. У священника было больше прав и больше власти, и Илья ошибался бы, даже если тысячу раз был бы прав. Но в конце концов юный карачаровец сжал кулаки, вышел из-за дерева, за которым прятался, и направился обратно в город. Теперь он шёл прямо к Святогору. Богатыря Илья нашёл не сразу, но когда они, наконец, остались одни в саду, произнёс:
  - Я хочу сражаться против Соловья-разбойника.
  - Все хотят этого, - отвечал Руслан, - но лучше ты оставь эту затею. Никто воевать с Соловьём у нас не пойдёт. Князь не велит, и Ратша. Этот изверг сажает людей на кол, он всех наших перебьёт, как скот.
  - Перебьёт, если мы за них не заступимся. Или мне придётся уехать. Если Соловей придёт в село Карачарово, я хочу быть рядом со своими близкими.
  - Поверь мне, Илюша, я не меньше твоего хочу разделаться с Соловьём. Но князь против. И епископ наш тоже против. Владыка не хочет губить христиан в этой войне. Многие твои друзья крестились, теперь в Муроме столько христиан, сколько не было никогда. И это благодаря тебе. Пойдёшь против епископа и погубишь всё дело.
  - Ну нет, это владыка идёт против дела и против веры. Он забыл, что разбойники тоже люди, мы должны их простить, спасти. Иначе мы не можем считать себя христианами.
  Теперь Руслан остановился в изумлении и не сводил глаз с Ильи. Юный карачаровец уже давно удивил его своим большим сердцем, но богатырь не переставал снова и снова удивляться его добродушию. Илья смутился его пристальным взглядом и решил пояснить свои слова:
  - Их нужно судить здесь, в Муроме, или даже в Киеве потому как разбойники сделали много зла не только муромцам, но и другим городам. Только после этого их можно казнить. И, возможно, это спасёт чьи-то души даже из числа разбойников. Кто знает? На всё воля Божья. Но без христианского суда мы лишаем их права публично покаяться, а раз так, то мы сами совершаем великий грех.
  Меж тем, весна шла своим ходом. Последняя влага поднялась паром с грунтовых дорог и унеслась вверх, распустились почки на деревьях, запели соловьи и жаворонки. В молодой траве застрекотали кузнечики. Вечерами, когда утихал шум людей, собак и прочих городских жителей, сверчки вступали в свои права и начинали успокаивающую музыку. Монотонные свидетели гармонии, хранители покоя мироздания. В сёлах близился рабочий сезон, в Муроме близился сезон политический. Каждый год в эту пору здесь избирались должностные лица: улицкие, старосты, посадник и тысяцкий. Старшие должности выбирались в конце, сначала же избирались самые младшие. На каждой улице должен был быть свой улицкий, например, на улице, на которой жил Илья, половина мужчин старше сорока лет однажды побывали на этой должности. Тот, кто однажды побывал улицким, мог впоследствии стать посадским старостой, тысяцким или посадником. Когда началась предвыборная компания улицких, Илья почти сразу узнал о ней случайным образом. К нему в дом явился сам Полюд. Он уже почти окончательно оправился от ран, на лбу теперь виднелся лишь едва заметный шрам, полученный от кистеня. Полюд теперь намеренно коротко постриг волосы, чтобы всем был виден этот шрам, который сам раненный называл не иначе как своей боевой наградой. Илья приветливо предложил гостю квасу из бочки и, усевшись на лавке, они заговорили.
  - Слышал, Хома сразу двух сыновей своих хочет выдвинуть на должность улицкого? - молвил Полюд, - старый, видимо, совсем уже выжил из ума, в семью свою хочет внести раздор из-за должности.
  - А как думаешь, Ратшу в этот год выберут тысяцким? - спрашивал Илья.
  - Тысяцкого не выбирают, его князь назначает из числа бывших старост и улицких. А потом тысяцкий назначает себе сотников из кого пожелает.
  - А Святогор?
  - Святогора вот могут переизбрать. Но он уже несколько лет в должности посадника. Это нарушение обычая, и с каждым годом это нарушение всё сильнее. Раньше посадник больше года не бог быть в этой должности.
  Илья задумался. Возможно, за это прежде муромцы так и не любили христиан.
  - Послушай, Илья, - слегка толкнул его в бок Полюд, - я вот чего придумал. Приходи на выборы, чтобы отдать за меня свой голос. Я хочу стать улицким, а мы с тобой живём на одной улице. Люди тебя любят, если ты за меня слово скажешь, они за меня проголосуют, и я буду у тебя в долгу. А потом я с тобой вместе поддержу на выборах Святогора.
  - Хорошо придумано, Полюд. Но ведь ты не только из-за Руслана хочешь стать улицким?
  - Это уже тебя не касается, - отвечал он.
  - Отомстить хочешь, за Хельги? - прямо в глаза его спросил Илья, - не волнуйся, я тебе помогу, я и сам хочу разбить разбойников.
  - Что же, попробуем вместе надавить на князя.
  И уже на следующий день Илья вместе с Полюдом стал ходить по торговым местам, заходить в гости к муромцам, встречать людей на улице и говорить с ними о политике. За Ильёй всегда ходила компания верующих, преданных исключительно ему и в чём-то даже должных ему за ту помощь, которую когда-то он им оказал. Но Полюда они мало интересовали, ему нужна была только одна улица, которую он хотел представлять перед князем. Илья неустанно говорил свои речи о погибших муромчанах, о том вечном блаженстве, которое ожидало их теперь на небесах, а вместе с тем призывал всех отправиться и побить Соловья.
  - Правильно, отомстим проклятому, - откликались на его призыв люди, - отрубим его голову и насадим на кол.
  - Нет, нет, - пугался их словам Илья, - тогда вы погубите себя, а я только для того и зову вас в этот поход, чтобы вы спасли себя. Не нужно мстить, и не нужно идти куда-то, чтобы мстить, ибо месть - это великий грех. Пойдёмте, чтобы схватить Соловья, чтобы судить его и спасти эти несчастные души, выбравшие разбойничий путь.
  Но на этих словах Полюд всегда прерывал Илью и начинал говорить сам. И сам уже обещал, что голову проклятого Соловья насадит на кол, что очистит муромскую землю от разбойников вместе с ополченцами. Только вряд ли он мог такое обещать, так как сам хотел стать всего лишь улицким. И если бы после своего избрания он поднял бы всех мужчин, что жили на его улице, всё равно их было бы слишком мало, чтобы разобраться с разбойниками. А выборы закончились в пользу Полюда. Второе и третье места разделили меж собой сыновья Хомы, и это примирило их. После же выборов улицких начались выбор городских старост, коих в Муроме было всего четыре. Вторая должность после посадника, на которую могли выбирать только тех, кто в прошлом были улицкими. И здесь в округе Полюда случилась серьёзная заминка. Все как один вдруг решили голосовать за Илью, нарушая существующий обычай, ведь карачаровец не был прежде улицким. Да и улицким он быть не мог, так как не имел своего дома на какой-либо улице, то есть был приезжим, чужаком. Но мурома был народ упрямый, и если вбивал себе что в голову, то выбить это оттуда было уже совершенно невозможно. И вот уже в остальных трёх округах был выбран свой староста, а в этом округе яйцо застряло в курице.
  Никто не хотел выбирать, так как все понимали, что Полюд выполнить их обещаний не сможет, а городской староста сможет. Снарядили ходоков к князю, те стали просить и умолять его. Князь Глеб оказался в затруднительной ситуации. С одной стороны, он понимал, что если допустит Илью до выборов, то ему непременно придётся вести войну против Соловья, а если на допустит, весь муром отвернётся от него, а вместе с тем и от христианской веры. А Глеб уже очень давно не виделся со своим отцом, князь Владимир строго-настрого велел младшему сыну крестить муромскую землю. Теперь показываться на глаза отцу было совестно. А ведь на Глеба вся русская церковь налагала большие надежды, ведь он был потомок византийских императоров, на Руси только второй такой. А как известно, в православии именно ромейский император считался помазанником Божьем. Словом, Глеб оказался в затруднении, и чтобы решить этот вопрос, вызвал к себе епископа. Они долго о чём-то беседовали, дворовые потом утверждали, что молодой князь даже кричал. А когда разговор окончился, Глеб вышел и объявил о своём решении. Илью он до выборов не допускал, но принимал его в муромскую дружину. Были известно три пути, которые вели из низов в дружину князя. Тот, кого выбирали городским старостой, автоматически попадал в дружину, это был простой путь подняться с низов, но не все бояре обязаны были пройти через эту должность. Был ещё имущественный ценз, который всех крупных землевладельцев делал боярами, и было ещё право князя. За особые заслуги он мог любого горожанина сделать дружинником. Если бы Илья стал бы старостой, город бы раскололся, язычники стали бы биться против христиан. Но и сейчас дружина раскололась, многие не хотели принимать новичка. Однако тут помог Святогор, который предложил Илье занять должность богатырского старосты. Такой должности в Муроме прежде не было, но она была в Новгороде и Киеве. Нарочно для Ильи эту должность ввели и здесь. Муром тут же стал собираться в поход, все просились в городское ополчение, хоть и взять всех туда не было никакой возможности. Но теперь было создано второе, богатырское ополчение, которое стало набирать людей в богатыри. Для всех даже не хватало боевых лошадей, но многие согласились идти пешком. Илья в свой черёд вытребовал денег на сёдла и стремена и достал их около сотни. Теперь у муромского ополчения появилась конница, хоть никто не знал тогда, какие преимущества в бою она даёт. Все сражались пешими, на скакунах доезжали только до места схватки. В суматохе никто и не заметил, что посадник и тысяцкий куда-то пропали. А они тем временем вызвали к себе Полюда и устроили ему настоящий допрос.
  - Как же это так получилось, Полюдушка,- спрашивал Святогор, - что ты, будучи язычником, действуешь по указке христианского епископа?
  - Я - свободный человек, - отвечал Полюд, - я не действую не по чьей указке.
  - Тогда зачем ты вместе с ним втянул нас в войну? - поднялся с криком Ратша, но Святогор усадил его на место.
  - Зря ты, Полюд, в это дело Илью втянул, - молвил вместе с тем Руслан, - он дитя ещё, он здесь не при чём.
  - Да какое он дитя? Он старше меня. А я уже в бою был, чуть не погиб. А сколько молодых там осталось!
  - Он не воин, как ты не понимаешь? - вновь повышал голос Ратша, - его убьют в первом же бою, он же как святой, я ещё не встречал человека с таким большим сердцем. А ты, и ваш отец Феодосий решили от Ильи избавиться, отправить его на верную смерть, чтобы не мешал ему проповедовать на свой манер. И ты с ним заодно. Как это низко, Полюд, как это глупо.
  - Да, боюсь, вы падёте в том бою, - с горечью в голосе говорил Святогор, - если кто и выживет, то точно не старые. Старики будут своей грудью закрывать молодых, в которых влюблены, словно Хельги. А молодые и неопытные потом не смогут отбиться. Соловей набрался мощи, и его поддерживает какая-то неведомая сила. Помнишь, Полюд, ты рассказывал о его посохе? Я вспомнил, посох - это знак, который изображал на своих знамёнах клан Змея, колдуны. Это был самый сильный и самый опасный клан, единственный, который мы так и не смогли уничтожить. И потому теперь беспредельничает на русской земле Змей Горыныч.
  - Что? - мгновенно побледнел Полюд, - ты хочешь сказать, что Змей Горыныч и Соловей-разбойник заодно?
  - Дошло, наконец, - сплюнул на землю Ратша, - Змей сжигал заживо целые армии, он прихлопнет нас, как букашку.
  - Ну и пускай, - вдруг осмелел Полюд, - мне без Хельги всё равно теперь жить не охота. Уйду за ним, но прежде отомщу, доберусь до гадины-Соловья.
  И с этими словами он вышел прочь, а Ратша и Святогор переглянулись между собой.
  - Может это и хорошо, - вздохнул тысяцкий.
  - Что хорошо? - не понял Руслан.
  - Что мы умрём все вот так, вместе. Илья за собой утащит нас в своё царствие Божье. К тому же, для меня большая честь умереть вместе с тобой, Святогор-богатырь.
  Глава 10.
  Две змеи.
  Когда кони увидели воду, их уже невозможно было остановить. Ноздри расширились и пыхтели, словно кузнечные меха. Скакуны все как один рвались к реке, разгоняя любую живность на своём пути. Всадники едва успели слезть с них. Тем, кто были в седле и со стременем, это удалось гораздо сложнее. Безусловно, у нового приспособления для верховой езды были и свои недостатки.
  - Теперь наши звери будут приказывать нам, когда останавливаться на привал! - смеялся Ратша, приближаясь к Илье и Полюду.
  - Очень удобное седалище, - указал Полюд на седло, - в него можно было и старого Святогора посадить. Напрасно он с нами не поехал.
  - Пускай старик отдыхает, - вымолвил тысяцкий, - он уже навоевался за свой век.
  В этот момент какая-то рыбина вдруг ударила хвостом по воде прямо возле лошадиной морды. От неожиданности скакун фыркнул в воду и в страхе отбежал от реки. Войско разразилось дружным хохотом.
  - Смотри, - схватил Илья Ратшу. Взор его был устремлён на другой берег, тысяцкий тоже заметил там какое-то движение и успел разглядеть, что это было резвое существо на двух ногах. Ратша набрал полную грудь воздуха и что было мочи прокричал:
  - Эгегей! Кто там бродит?
  В ответ из лесной чащи вылетела стрела и упала в воду возле берега.
  - Вот сукин сын, что бы сдох.
  - Это они, - смекнул Полюд, - разбойники.
  - Нужно найти брод, а то уйдут, собаки.
  Стали искать брод. Рассеялись по всему берегу и на своих скакунах всё пытались нащупать дно. Дно было везде мягким и илистым, засасывало всё сильнее, особенно в середине. Грязные по самое пузо кони выходили из реки, так и не добравшись до другого берега. Всадники сели, вылили воду из сапог и принялись думать.
  - Ничего, далеко не уйдут, - вымолвил подоспевший Ратша, - мост сделаем и скоро их уже нагоним.
  Воины недовольно загудели. Никому не хотелось браться за крайне сложную и долгую работу. Тогда Ратша первым взялся за топор и принялся рубить первое попавшееся дерево. Бил с такой силой, что вспотел и запарился, стянул с себя кольчугу, остался в одной рубахе. Дерево тряслось каждой своей веткой от удара, эхо разносило звуки далеко по местности. И вот уже из другого места зазвучал подобный звук: Илья взялся за топор и принялся за дело. К нему присоединился Полюд, подключились и другие, и работа пошла. Народу здесь было много, каждый срубил по дереву и больше уже срубать было не нужно. Теперь стали обрубать ветки, из самых длинных сделали вёсла. Отрубили тонкие верхушки деревьев. Ратша меж тем отправил несколько человек на охоту, раздобыть еды. Дело шло невероятно быстро. Из верхушек деревьев ополченцы соорудили плоти спустили его на воду. Проверили, держится. Несколько человек к этому времени прикатили откуда-то огромные неподъёмные валуны.
  - Добро, - промолвил Ратша, - то, что надо.
  К этому времени на плоту уже треугольником разместили высокий подъёмник. Плот теперь был похож на большую пирамиду. На одной её стороне был закреплён на верёвках валун, который можно было поднимать на вершину и резко отпускать. Это было необходимо для того, чтобы забивать сваи в речное дно. Сваи тоже уже были готовы: специальные брёвна, обрубленные колом на конце. К этому времени пришли охотники с добычей, сели за костры, и вскоре все воины, наконец, сели, чтобы поесть.
  - Соловей, поди, уже обмочился, - смеялись они. Но Ратша был не весел, лицо его было обеспокоено. Была уже вторая половина дня, солнце клонилось к закату. Если Соловей никуда не ушёл и ждал их на том берегу, то встретиться враги должны были ночью. А ночью упыри становились сильнее и гораздо опаснее, чем днём. Да и от Соловья можно было ожидать чего угодно. Он уже показал себя неплохим стратегом и мог догадаться, что лучше ему никуда не уходить и ждать на том берегу. И всё же Ратша решил рискнуть. Соловей 20 лет от всех скрывался и прятался, значит, скорее всего, он трус. После трапезы ополченцы на плоту вышли на реку со сваями. Огромный валун падал с такой силой, что от шума с деревьев улетали все птицы и поднимали ещё больший шум. А меж тем дело двигалось вперёд. Новые воины заменяли уставших, новые сваи крест-накрест входили в воду одна за другой. Когда с этим было покончено, дело осталось за малым - положить бревенчатый настил. На всё про всё около часа. Но Ратша не велел до конца укладывать помост. Сегодня битвы не будет, муромцы должны были ночевать на своём берегу, подвергая свою жизнь опасности внезапного нападения. Ведь упыри могли очень тихо перемещаться по лесу.
  Утром все проснулись от страшного шума. Тысячи грачей каркали во всё горло и кружили над тем местом, где расположилось муромское войско. В их движениях можно было разглядеть чёткий порядок: все летели строго по кругу. Зрелище это навеяло тревоги на отважных ополченцев. Но на том плохие приметы не закончились. На утренней охоте не удалось забить ни одного крупного зверя. Все кабаны, туры, медведи исчезли, как по приказу. Было видно множество их следов, которые уводили вдаль от реки. Будто животные сговорились и ушли как можно дальше от водопоя.
  - Странно всё это, - молвил Ратша, когда охотники к его ногам бросили всего несколько подстреленных зайцев и глухарей. Природа чувствовала присутствие гостей, и они тревожились от этого. Кони тоже вели себя неспокойно, хозяев слушали, но временами будто сходили с ума и теряли контроль. Но даже эти страшные приметы не остановили муромцев. Худо-бедно они позавтракали, в основном хлебом, быстро достелили брёвнами мост и начали переправу. Кони очень боялись переходить на ту сторону, и их тревога передавалась всадникам. Один из ополченцев даже спешился и повёл под уздцы своего коня по мосту. Скакун ни в какую не хотел идти, упирался. Воин тянул его за вожжи, поскользнулся и вдруг упал в воду. Не успел он опомниться и взять потянувшиеся к нему руки товарищей, как вскрикнул от боли, и все увидели змею, укусившую его прямо в шею. Ополченец в ярости отрубил животному кинжалом голову. Но яд уже попал к нему в тело. Поначалу воин старался не обращать внимание на боль, но уже на том берегу реки рухнул на землю и забился в судорогах. Друзья примчались к нему на помощь, но было уже поздно. Несчастный скончался. А природа продолжала войну против своих гостей. Появились какие-то невероятно крупные комары, кого-то покусали дикие пчёлы. Во время привала из леса вдруг выскочил сумасшедший волк и бросился прямо в костёр. Вся шерсть его мигом загорелась, но зверь даже не пикнул, а спокойно стоял, пока не сгорел настолько, что не мог больше стоять и рухнул замертво. От этого зрелища все замерли и боялись пошевелиться, а потому даже караульные упустили момент, когда к ополченцам подкрались лучники. Около сотни человек сразу были ранены стрелами, к счастью, смертельно ранены из них были всего троя. Ополченцы тут же взялись за щиты и начали построение. Ратша оказался в числе раненных, стрела пробила его плечо. Так же был ранен Михаил, сын Игната - тот самый, которого Илья когда-то спас от кабана. Но его рана оказалась лёгкой, а вот из Ратши почему-то кровь текла рекой, в считанные минуты уже весь рукав кольчуги был красным. Очевидно, была повреждена артерия, и тысяцкому следовало наложить жгут, но в ближайшее время ему некогда было этим заниматься: разбойники пошли в атаку. Вместе с ними в атаку шли злобные ручные волки. Их околдовали, и они без малейшего страха накинулись на вооружённых муромцев. Многие войны так пострадали от укусов в ноги, руки и тело.В это время разбойники брали их в окружение. Полюд без приказа рванул в атаку с сотней ополченцев и принялся всех рубить на своём пути. Теперь друг Хельги был полон неистовой ярости. Он не обращал внимания на мелкие порезы и прочие ранения, пёр напролом, рубил направо и налево. Раненных Полюд добивал сам, отрубая им головы. Так ополченцы истребили немало врагов, но их быстро оттеснили назад. Полюд до последнего пытался атаковать, и его друзья уже силой потащили его назад.
  - Соловей! - прокричал Полюд, - выходи, жалкий трус. Я - Полюд, друг Хельги пришёл за твоей головой!
  Муромцы попадали в окружение и ничего не могли с этим поделать. Тысяцкий истекал кровью, правая рука его начинала неметь. Пришлось переложить копьё в левую руку, а щит взять больной. Внезапно в небе снова появились тысячи грачей, и все как один дождём стали гадить.
  - Не поднимать щиты! - приказывал Ратша. Но некоторые подняли щиты и были тут же ранены стрелами. И тут в лесной чаще показался всадник верхом не на коне и не на лошади, а на самом настоящем медведе. В руке он держал металлический посох, который напоминал двух переплетённых меж собой змей. По этому посоху все признали проклятого Соловья.
  - Соловей! - снова прокричал Полюд, - выходи на бой!
  - Поцелуй отросток моему медведю! - прокричал вождь разбойников, и все лиходеи дружно рассмеялись. Кто-то пустил в Соловья стрелу, но тот увернулся. С медведя, однако, слез, чтобы не подставлять себя под удар. А в следующее мгновение сам этот зверь пошёл в атаку. Теперь все увидели, что на медведе была одета специальная кольчуга. Сразу несколько ополченцев ринулись в атаку, но их копья не смогли пробить кольчуги зверя. Медведь встал на задние лапы и расшвыривал врагов в разные стороны, словно игрушки. Все основные силы муромцев стеклись в этом месте. Расталкивая всех, вперёд выскочил Полюд и воткнул своё копьё медведю в заднюю лапу. В ответ передняя лапа зверя нанесла ему удар по голове такой силы, что ополченец тут же рухнул без чувств. Лицо его было изуродовано, а один глаз непоправимо повреждён. Медведю нанесли уже множество мелких ран. Зверь истекал кровью, но всё же сражался. И тут вдруг из гущи ополченцев вырвался всадник в седле с копьём наперевес. Медведь хотел нанести удар по лошадиной морде, но кто-то отвёл его лапу своим копьём. Всадник же со всего разгону с огромной силой воткнул своё копьё в тело зверя. Медведь заревел и рухнул на землю. Во всадника полетели стрелы, но он успел спешиться. В этом отважном воине все узнали Илью. Вокруг него собрались удивлённые муромцы, никто не ожидал от карачаровца такого мужества.
  - Держать строй! - послышался хриплый бас Ратши, - мы окружены! Всем встать в строй!
  Все обратили взоры на тысяцкого, он был бледен, как мрамор. Из последних сил он прокричал свой приказ и рухнул на земли, ослабев от потери крови.
  - О, боги, моё лицо! - послышался отчаянный крик Полюда, - что с моим лицом?
  Ополченцы все как один теперь обратились к Илье, будто бы он был их единственным командиром.
  - Держать строй! - прокричал теперь Илья, - Полюда перевяжите, Ратше срочно наложите повязку выше раны. Сто человек вместе со мной садитесь в седло, будем атаковать, не слезая с коней.
  - Под стрелы попадём, Илюша, - зароптали ополченцы, - не гоже так сражаться.
  - Или так, или все здесь останемся. Делайте, как я сказал. И не забывайте, Соловья нужно взять живым.
  И все стали выполнять приказ Ильи Ивановича. Лучшие всадники забрались в сёдла с копьями наперевес, закрылись, как могли, щитами, и ринулись вперёд, прорывать окружение. Разбойники метнули, было, во врагов стрелы, но взволнованные кони двигались слишком быстро. Они топтали всех на своём пути. Илья просто выставил вперёд копьё и закрылся щитом. А в следующее мгновение у него на копье было уже целых три трупа. В считанные минуты конница прорвала окружение, и за ней пошла пехота. По всем фронтам разбойники отступали, выпуская стрелы. Но всадники убивали слишком многих и слишком быстро. Потери среди лиходеев росли с невиданной скоростью. И разбойники начали отступать. Теперь они рассеялись по лесу, а полные ярости муромцы гнались за ними и истребляли всех на своём пути.
  - Берите их в плен! - кричал Илья, - их нужно взять живыми.
  Но его голос был ещё слишком тихим для командования. Мало кто его слышал, и ещё меньше было тех, кто пожелали выполнить этот приказ. Чаще всего, даже если разбойники бросали оружие и кричали, что сдаются, их поднимали на копьё и со смехом выбрасывали.
  - И эти люди хотели поднять народное восстание, - смеялся тогда Михаил Игнатьевич после того, как одному злодею отрубил голову.
  - Змей Горыныч, видимо, не появится! - послышался голос одноглазого Полюда. Он теперь тканью перевязал себе на лице рану и едва шёл чуть позади всех. Ратшу оставили лежать на поле боя, ему ещё предстояло прийти в себя. Илья всё искал глазами Соловья. Если тот погибнет в бою, то это будет полный провал. Карачаровец с тревогой всматривался в мёртвые тела. Отовсюду доносились крики боли, повсюду звенела сталь. Вдруг лошадь Ильи дико заржала и поднялась на дыбы. Карачаровец заметил в ляжке у животного стрелу и тут же наклонился, прижавшись лицом к гриве. Стрелы летели отовсюду. Илья освободил ноги из стремян и свалился на землю. Кровожадные разбойники тут же ринулись к нему, думая, что он убит, но тут же жестоко поплатились за свою ошибку. Одному из них Илья перерезал подколенное сухожилие. Теперь тот не мог ходить. Второй получил мощный щитом в лицо и рухнул без чувств на землю. Третий с криком устремился на муромца, но Илья снял свой шлем и бросил ему в лицо, затем богатырь ударил ему древком копья по коленям и добил ударом ноги по голове.
  - Хочешь взять всех живыми? - послышался вблизи незнакомый голос. Илья увидел уже знакомую фигуру с посохом в руке.
  - Ну иди же, - молвил Соловей, - возьми меня, если сможешь.
  И с этими словами он выбросил свой посох и меч, оставшись безоружным. Илья так же освободился от оружия. Враги сцепились в борьбе, каждый обхватил другого за тело. Илья взял врага одной рукой за горло и пытался придушить. Соловей стал тянуть его за волосы, а затем нанёс сильнейший удар кулаком. Илья отскочил назад, сплюнул кровью.
  - Как девчонка дерёшься, разбойник, - вымолвил он.
  - Что, не можешь меня взять? - усмехнулся Соловей.
  Илья с диким криком побежал на него, но совсем рядом остановился и нанёс врагу сильнейший удар ногой в грудь. Разбойник упал, а ополченец принялся наносить ему сильные удары по голове.
  - Я сдаюсь, сдаюсь! - прокричал Соловей, - ты победил.
  Илья тут же принялся вязать его верёвками и тут вдруг так же внезапно, как и на мосту, откуда-то выскочила змея и укусила его в шею. Илья вскрикнул от боли и попятился назад.
  - Мой посох достался мне от Вахрамея, - смеялся Соловей, поднимаясь на ноги, - этот посох позволяет чародею повелевать животными.
  Илья в ярости набросился на вождя разбойников и теперь связал его так крепко, что тот не мог пошевелиться, да ещё и привязал к дереву.
  - Глупец! - кричал Соловей, - ты уже мёртв, как ты не понимаешь? Если тебе не высосать яд, ты не жилец. Мои люди придут в себя и всё равно меня развяжут.
  В ответ на эти слова Илья поднял меч и зарезал одного из разбойников. Затем мечом он пробил сердце второму и перерезал горло третьему.
  - Браво, - усмехнулся Соловей, - но это тебя не спасёт.
  Слабость овладела Ильёй, и он рухнул на землю. Ужасно хотелось пить, дышать стало невероятно тяжело, а всё тело дёргалось и дрожало. Всё хуже слышались слова Соловья-разбойника, небо и лес куда-то растворились, и на их место пришла кромешная тьма.
  Глава 11.
  Суд.
  Жуткий холод пробирал до костей. Редкие вспышки сознания открывали картину неба, встревоженные лица товарищей, полифонию мужских голосов разной высоты и тональности. Он уже не лежал на земле, а перемещался в пространстве между небом и землёй. Пытливый ум, цепляясь всеми чувствами за ускользающую реальность, успел понять, что его несут на руках. Илью спешно куда-то переносили, а он с трудом захватывал больными лёгкими те граммы воздуха, что ещё не позволяли умирать.
  - Где Соловей? - послышался голос Ратши, - дайте мне его!
  - Нет! - выдавил из себя Илья хриплым, полным боли голосом, - он должен жить, иначе моя смерть напрасна.
  Голова кружилась так сильно, что казалось, ни один предмет вокруг не остаётся неуловимым. Облака, деревья, люди неслись куда-то по кругу в неистовой пляске, исчезали и снова появлялись. Образы вспыхивали внезапно, будто из неоткуда, а затем снова исчезали в этом круговороте. Илья до боли сжал кулаки, ногти до крови разодрали ладонь. Он весь покрылся потом, слово только что вынырнул из реки. Бред. Он бредил, чудилось невероятное. Невозможные звери, нелепые мысли, уродливые образы. На небо творилось что-то невообразимое. Ежесекундно происходило затмение солнца, в результате чего всё моргало, а свет и тьма сменяли друг друга так быстро, что выносить это было крайне мучительно. Когда свет тускнел, оно уже не грело. Холодно. Было невообразимо холодно. Илья откашливался, только кашель теперь помогал ему дышать. Обрывки сознания удерживали мысль, что он должен уже умереть, но почему-то до сих пор ещё жив и мучается. Никто не мог высосать ему яд, было слишком поздно, и всё же он ещё дышал. Дышал с большим трудом, вдыхал со хрипом, выдыхал со свистом. И всё же был жив. В какой-то момент холод стал исчезать, а затем и вовсе стало невероятно жарко. Судороги охватили всё тело, и Илья резко поднялся на локтях и в этот миг вскрикнул и пришёл в чувства. На улице была уже ночь, отовсюду доносились мужские голоса и треск дров в костре. Нос учуял приятный запах дыма.
  - Подумать только, - послышался рядом голос Михаила Игнатьевича, - живой. Ожил!
  Ополченцы все как один набежали к Илье. Ратша упал возле него на колени и прикоснулся к лицу. Он не мог поверить своим глазам.
  - Святогор рассказывал мне, что видел людей, выживших после укуса гадюки. Но я за всю свою жизнь ни разу ничего подобного не видел.
  - На нём благодать Божья, - молвил Михаил, - сам Господь его защищает. Христос даровал ему ноги, и Христос оберегает его от смерти.
  В этот вечер все муромские ополченцы по-своему уверовали в силу Христа, и многие готовы были принять новую веру.
  - Где Соловей? - спросил меж тем Илья, - он живой?
  - Я хотел его убить, - проговорил Ратша, - но твоей последней волей было сохранить ему жизнь.
  - Добро.
  И ко всеобщему удивлению Илья поднялся на ноги и отправился к тому месту, где привязанный к дереву сидел Чеслав - вождь разбойников. В стороне от него сидели другие пленные. Упырей среди них не было: упырей в плен никто не брал. Илья сел на корточки и заглянул в полные удивления глаза Соловья.
  - Как видишь, я жив, ты не победил меня.
  Чеслав опустил голову и больше не поднимал взгляд.
  - Говори, - продолжал Илья, - кто надоумил тебя поднять восстание на нашей земле? Змей Горыныч?
  - Нет, он не друг мне, - отвечал Соловей, - однажды я отправил к нему послов с предложением дружбы. Вернулся только один со страшными ожогами на теле и сказал, что от остальных остался только пепел.
  - Тогда откуда у тебя твой посох? Разве это не знак клана Змея?
  - Я не знаю, что означает его форма, как и не знаю, кто изготовил этот посох. Он достался мне от отца, от Вахрамея, а где он его добыл, мне не ведомо.
  - Одни загадки, - недоверчиво произнёс Илья, - умираю, как пить охота, дайте воды кто-нибудь.
  Михаил словно уже ждал этого вопроса и тут же передал муромскому гостю мех, наполненный водой. Илья жадно впился в него и осушил весь, так сильна была его жажда. В Муром он вернулся уже настоящим героем. Теперь уже никто не сомневался, что он заслуженно попал в городскую дружину, что по заслугам ради него было сделано исключение. Но теперь Илья сам обратился к князю с просьбой освободить его от должности богатырского старосты, поскольку считал, что в городе есть человек, куда более достойный этой должности, настоящий богатырь - Святогор. Тогда даже князь Глеб не смог скрыть своего удивления и своего восхищения этим юным муромским героем.
  - Ты отказываешься от такой великой чести? - недоумевал он, - но чего ради?
  - Я сделал своё дело, владыка. Больше мне незачем оставаться старостой. Теперь я хочу везти Соловья в Киев на великий суд перед русским народом.
  - Думаю, отец Феодосий будет очень рад, если ты уедешь, - улыбнулся Глеб, - но всё-таки я прошу тебя задержаться здесь какое-то время. Мы будем судить других разбойников, друзей Соловья.
  - Что ж, владыка, твоя воля, - склонил голову Илья. В конце концов, до Киева путь был не близкий, нужно было как следует подготовиться, тщательно выбрать себе спутников. К Илье в спутники просились все ополченцы и горожане. Каждый считал для себя великой честью сопроводить своего героя до Киева. Нужно было тщательно выбрать и непременно кому-то отказать из этих чудесных людей, и очень многим, выбрав лишь совсем немногих. Тяжкое бремя легко на плечи Ильи Карачаровца, и за помощью он обратился к своему старому другу, мудрому богатырю - Святогору.
  - Что ж, поздравляю тебя, - молвил Руслан, издалека завидев идущего к нему юношу, - ты из мальчика стал мужчиной.
  - Этим я обязан тебе и этому городу, - отвечал Илья, усаживаясь рядом на лавку. Сад цвёл и был прекрасен в эту пору. Он словно превратился в большой цветник с маленькими благоухающими цветочками. Разноцветная гамма радовала глаз, а пение птиц услаждало слух.
  - Значит, всё-таки уезжаешь, - с печалью в голосе молвил Руслан, - что ж, в добрый путь. Жаль, что я не могу отправиться с тобой, слишком стар уже.
  - Ты видел посох Соловья?
  - Видел, конечно. Но это не посох Соловья, это посох Велеса. Велес - скотий бог у язычников. Всё живое подчиняется ему, в особенности звери, животные. Его и самого изображают как человека с головой быка.
  - Но это не Велес ведь сделал этот посох.
  - Уж точно не он, - улыбнулся Святогор, - я вижу здесь руку многих великих мастеров с самых разных мест. Когда князь Владимир захватил Киев и объявил себя князем, он решил помирить меж собой всех колдунов и чародеев. Точнее, они и так были в союзе с князем и друг с другом, но князь хотел укрепить этот союз, сделал его залогом своего могущества. В особенности, четыре великих клана колдунов. Они помогли Владимиру прийти к власти, он был должен им. Но теперь они должны были избрать себе единого вождя. Выбор пал на вождя маленького клана волшебников. Клана Огненного Пса, вождём котором был Кривша. Он же стал и верховным жрецом. Вскоре ему и вручили посох Велеса, как символ его власти. Я не знаю точно, какие мастера делали этот посох, но они были лучшими в своём деле. Возможно, здесь приложил руку и Сорочинский мастер.
  - А как посох попал к Вахрамею?
  - Думаю, Вахрамей тоже приложил руку к созданию посоха. Ведь Вахрамей был оборотнем и вождём клана оборотней. Его чары были сильны и позволяли управлять животной силой. Оборотни поклоняются Велесу. Вахрамей мог сам превращаться в зверя. А вот сын его - Чеслав этого не умел, и за это отец его презирал. Так вот, Вахрамей сам хотел стать верховным волхвом в Киеве. К тому времени он был уже верховным волхвом в Чернигове, хорошим другом князя Всеволода Додона. Вахрамей был уверен, что именно он станет вождём над всеми чародеями. Но на его место взяли какого-то Крившу, который не приложил ни одного усилия к созданию посоха.
  - Полагаю, это было сделано нарочно, - смекнул Илья.
  - Да, пожалуй, так и есть. Тот, кто не создавал посох Велеса, не мог единолично им овладеть и использовать всю его мощь. Пока посох был у Кривши, колдуны и чародеи жили в мире. Кривша владел посохом, но не мог его использовать, им пользовался только весь совет вождей. Но однажды посох пропал. Началось расследование, все следы указывали на то, что вор - Вахрамей. Но схватить его не успели, колдуны начали войну друг против друга. Затем Владимир принял христианство, и началась уже война христиан против колдунов. Про Вахрамея и посох Велеса все забыли. А оказывается, все эти годы столь могущественная реликвия находилась в руках Чеслава. Была бы она в чьих других руках, даже не могу представить, чем бы всё обернулось. Чеслав не поднял восстание, другой поднял бы. Ведь посох позволяет управлять не только животными и упырями, но и людьми со слабой волей. А представь, если этот посох попадёт к Змею Горынычу. С такой вещицей он весь мир подчинит своей власти.
  - Посох нужно уничтожить, - вымолвил Илья.
  - Вот и я о том же. Слишком велика опасность.
  Какое-то время они сидели молча, любуясь прекрасным цветущим садом. Даже бегающие мимо дворовые собаки не смутили их покоя. Животные играли и радовались весне. Бегали, слегка покусывали друг друга, танцевали, виляя хвостами и уносились прочь по устланной цветочными лепестками дороге.
  - А может, всё-таки поедешь со мной? - спросил, наконец, Илья.
  - Нет, Илья, я хочу встретить свой конец здесь, в тишине, вдали от киевской суеты. Я и так уже слишком долго скрывался от смерти.
  - Тогда я не знаю, как мне быть. Что посоветуешь мне, Руслан? Все хотят ехать со мной в Киев.
  - Всех ты взять не можешь. Но и отказать никому не можешь. Верно? Возьми с собой Михаила, сына Игната. Ты спас ему жизнь, он твой должник. А уже Михаил пусть набирает остальную компанию. Доверь это дело ему, он давно уже живёт в этом городе и знает самых достойных.
  - А какой он, Киев? - задумчиво спрашивал Илья.
  - О, я помню его очень шумным. Но и очень красивым. Круглые год, пока река не покрывалась льдом, в порту стояли корабли. Одни уплывали, другие приплывали. Все из разных стран. Тебе там будет непросто с твоей широкой душой. Хотя, с твоим большим сердцем, думаю, и там можно выжить.
  Пока Михаил Игнатьевич собирал спутников для отъезда в Киев, Муром меж тем готовился к суду над разбойниками. Все хотели судить Соловья, но высшей волей он был уже приговорён к суду в Киеве. Однако много появилось тех, кто готовы были спорить даже с этой княжеской волей. В их числе выделились ставшие недавно покорными бояре Горясер и Идман. Под их началом в Муроме снова росло недовольство. В первую очередь муромцы выражали недовольство, что иноземный князь лишает их права судить преступника, причинившего им столько зла. Во-вторых, муромцев возмутило то, что среди прислуги Глеба было слишком много местных свободных людей, которые за плату прислуживали князю. За это они теперь жестоко поплатились. Повару Глеба переломали ноги, других слуг тоже сильно побили и не велели им больше за плату работать на иноземца. Так князь на какое-то время остался без прислуги. Оттого к нему срочно из Борского прислали служилого люда, уже не из местных племён, по происхождению в основном торки. Младшие дружинники, служившие князю, теперь только наполовину были христианами, а другая их половина обязательно набиралась из язычников. Такой компромисс сильно возмутил епископа Феодосия, но князь объяснился ему тем, что пошёл на уступки в этом вопросе только чтобы не уступать в другом. Действительно, Соловья должны были судить в Киеве, этого решения никто не отменял. Волнения вроде успокоились, и тогда начался суд над остальным лихими людьми. Около сотни разбойников, связанных верёвками, вывели на площадь и выстроили в ряд. Князь Глеб сидел на помосте, на возвышении, рядом с ним - отец Феодосий и Святогор. Ратша в это время разъезжал на коне вместе с ополченцами, следил за порядком. Рука его почти прошла, хоть рана до сих пор ещё полностью не заросла. Так же среди ополченцев легко можно было узнать улицкого - Полюда Одноглазого. Теперь он всегда носил на лице чёрную повязку, скрывающую одну глазницу. Полюд вместе с Горясером и Идманом был зачинщиком уже утихших народных волнений. Но если братья-бояре были довольны предложенным им компромиссом, то Полюд остался крайне недоволен, поскольку он, как никто другой хотел смерти Соловья-разбойника. А меж тем одного из разбойников уже вывели на помост.
  - Как твоё имя? - спрашивал Глеб.
  - Ратибор, - отвечал преступник.
  - Ответь, Ратибор, из какого ты села?
  - Из села Кривушино.
  - Есть здесь кто из Кривушина? Знаете его?
  - Есть, знаем, - вышел вперёд один седобородый мужичок, - он из бедняков. То есть, не совсем бедняков. Дом у них сгорел, весь скот погиб. Вот они и ушли к Соловью.
  - Желает ли кто заплатить выкуп за этого человека? Он много народу убил, жизнь его стоит полгривны. Если кто не верит, свидетелей позовём, которые видели, как он убивал. У нас всё записано. Ну что, старик, купишь своего земляка?
  - Откуда же, владыка, у меня такие деньги?
  - Добро, тогда отрубите ему голову.
  И палачи тут же схватили Ратибора и положили его голову на пень. Через мгновение она уже отделилась от тела, а помост окрасился в красный цвет. Тоже самое проделали и со вторым преступником. И так же никто не хотел покупать его. За третьего стали торговаться, пытались сбить цену. Он был кузнецом. Хороший работник. Муромский кузнец хотел купить его себе, дабы сделать из него своего холопа. Но князь никак не хотел сбавлять цену, показывая список душегубств, вызывая свидетелей. Тогда муромский кузнец отправился к другим преступникам, стал спрашивать, нет ли среди них ещё одного кузнеца.
  - Нельзя, не по закону, - заголосили муромцы. Но кузнецу не помогло даже это. Все преступники как один стали утверждать, что они кузнецы и просили их купить. В конце концов муромский кузнец согласился на ту цену, что у него просили и купил себе холопа. В основном же все преступники расставались со своей головой. Правда, некоторым, особо злостным перед этим сдирали кожу со спины или молотом ломали на руках пальцы. Один из преступников на предложение его купить заговорил так:
  - А я сам себя куплю. Есть у меня в лесу зарытый клад. Четыре цены за себя отдаю.
  Глеб вопросительно посмотрел на Святогора, тот в ответ одобрительно кивнул.
  - Пять цен, - тем не менее молвил князь.
  - Будь по-твоему, владыка, пять цен.
  - Хорошо, уведите его.
  Разбойника увели и тут же на его место привели нового. Преступления его были незначительны, никто не мог даже сказать точно, убивал он кого или не убивал. То есть убивал он только в бою, но насчёт сельского и купеческого люда было не ясно. Потому цена за его жизнь была совсем маленькой
  - Я покупаю его, - вымолвил вдруг Полюд, - отдаю всю цену сразу.
  И вправду, достал кожаный мешочек, высыпал дьяку на весы серебра, всю цену сразу. Но едва Полюд увёл в сторону своего раба, как достал кинжал и пырнул его в живот, а затем перерезал ему горло. Этот поступок всех очень смутил, даже напугал. В конце остались 15 наименее злостных разбойников, которых князь Глеб на свои деньги выкупил себе. Тем самым он пополнил ряды своей прислуги и в тоже время проявил милосердие, что очень понравилось отцу Феодосию и другим христианам.
  Глава 12.
  Медведь.
  Ратша крепко обнял своего друга, когда прощался с ним, но всё равно никак не хотел его отпускать в дорогу.
  - Запомни, - говорил тысяцкий так громко, чтобы все присутствующие (а здесь был весь город) могли его слышать, - в Муроме всегда будут ждать тебя. Тот, кто вошёл в дружину, навсегда становится боярином. В муромской дружине для тебя всегда будет место.
  - Что ж, - ответил Илья Муромец, - это великая честь для меня, и хороший повод всегда сюда вернуться.
  И они снова обняли друг друга. Теперь уже в последний раз, ибо Ратша резко отступил назад, чтобы больше не задерживать своего возлюбленного, а Илья забрался в седло.
  - Взгляни, - сказал Руслан Святогор на ухо тысяцкому, - его лицо покрылось настоящей щетиной, он уже не мальчик, он стал мужчиной.
  - Воистину так, - с тоской вымолвил Ратша.
  А всадники меж тем начали свой долгий путь до Киева, который начинался на муромо-черниговской дороге. Соловей тоже ехал верхом, но его конь был привязан к лошади Ильи и потому не могу далеко уйти в случае чего. Поначалу разбойник вёл себя спокойно и почти молчал, но чем дальше путники уходили от города, тем разговорчивее он становился.
  - Глупый ты человек, Илья, - говорил он, - если думаешь, что сможешь живым доставить меня в Киев.
  - Хочешь, чтобы мы прикончили тебя раньше? - усмехнулся Михаил, и все остальные засмеялись вместе с ним.
  - Не вы, так кто-нибудь другой. Я знаю очень многих, я знаю могущественных вождей упырей, я знаю их тайны, их скрытые логова, знаю, с кем они связан и как связываются друг с другом. И они знают, что я знаю это, а потому захотят освободить меня или убить. Но в обоих случаях вам никто жизнь не сохранит.
  - Говоришь, что знаешь тайны? - молвил Илья, - ну давай, раскрой нам одну.
  - Хм, так и быть, одну раскрою. Но если бы вы решили сохранить мне жизнь и спрятать где-нибудь во Владимире или в Рязани, я бы мог очень долго помогать вам, выводя вас на след различных злодеев.
  - Вздор, Чеслав, докажи нам сначала, что ты что-то знаешь.
  - Ну что же, есть на черниговской земле одна фея, зовут её Варвара. Женщина великой красоты, и что интересно, большого ума. Она совсем ещё молодая, но живёт одна, хозяйка в своём доме, а вокруг неё живёт стража из рабов, которые полностью ей подчиняются.
  - И что же твоя Варвара?
  - О, она в последние годы помогала мне и надоумила поднять восстание. Она связана с некоторыми вождям поколения упырей. Он поломала жизнь уже многим мужчинам, многих отворотила от христианской веры, многих сделала своими рабами. Она опасна, и её дом находится как раз у нас на пути. Могли бы заехать, навестить её.
  - Так вот в чём твой замысел, поганый пёс? - набросился на Соловья Михаил, - хочешь, чтобы мы приехали к твоей бабе, а она потом нас кончила, и тебя освободила?
  - Остынь, Миша, - взял за руку друга Илья, - оставь его. Вдруг он не лжёт. И если так, он может знать немало тайн. Может помочь очистить русскую землю.
  - И что ты предлагаешь, старшина? Гоняться по всей Руси вместе с Соловьём за всякой нечестью? Нас слишком мало, первый же серьёзный враг нас разобьёт.
  - Да, ты прав, - согласился Илья, - по любому нужно вести его в Киев.
  - До Киева мы не доедем, - нараспев повторил Соловей, - лучше ведите меня на Владимирскую заставу.
  - На заставе, думаешь, тебя помилуют? Да Потамий Хромой лично с тебя шкуру спустит за своих хлопцев.
  - Есть ещё кое-что, что не даст вам добраться до Киева. Не хотел говорить, да ладно, скажу. Батюшка мой - Вахрамей Соловей при жизни наплодил много небывалых существ. Брал разных животных, брал у них самое сильное и путём некромантии смешивал друг с другом. Так создал он страшного зверя - рогатого медведя с очень толстой шкурой. Этот медведь до сих пор гуляет по лесам и жаждет убить всех, в ком есть кровь Вахрамея. Он не живой, это гомункул. И он хочет умереть, а самый простой путь к смерти для гомункула - это пролить кровь своего некроманта. Эта кровь течёт и во мне. Посох Велеса защищал меня от этого медведя. Однажды я видел его, но и тогда он не причинил мне вреда, поскольку мой посох его околдовал. Теперь посоха у меня нет, зверь почует меня и непременно найдёт. И уверяю вас, богатыри, более страшного существа вы ещё в жизни не встречали.
  Но богатыри лишь рассмеялись его нелепой попытке их запугать. Тогда на свою беду они сочли, что несчастный Соловей просто заврался и не знает уже, что придумать, чтобы спасти свою жалкую шкуру. Соловей на время замолчал, но на привале снова взялся рассказывать свои страшилки и пугалки, доходя до самых странных небылиц. Богатыри только смеялись, вскоре и вовсе заснули спокойным сном. Ночной лес словно продолжал дело разбойника, пытался запугать путников разнообразными звуками, как писк летучих мышей, гул сов, различные шорохи и шумы. Ночью лес был такой же живой, как и днём. И всё же никто их животных не осмелился подойти к костру и напасть на путников. Ночь прошла совершенно спокойно. А на рассвете путь продолжился. Ближе к полудню муромцы добрались до села и обнаружили местный люд в большом страхе и печали. Дети и женщины плакали, мужчины были в отчаянии. Несколько человек были тяжело ранены, в отдельной избе на лавках лежало несколько свежих трупов. Тела их были так изуродованы, что невозможно было представить, чтобы это сделал человек.
  - Что случилось? - спрашивал хуторян Илья, и люди дрожащими голосами рассказали ему о страшном чудовище, которое напало на них этой ночью. Зверь был похож на медведя, но при этом был на порядок сильнее медведя. Никто не мог его ранить, невозможно было пробить его толстую шкуру, но зато он ранил всех огромными клыками, зубами и... рогами. Богатыри встревожились этим рассказом и тут же направились к Соловью. Михаил поднял его за грудки.
  - Как его одолеть? Как убить этого рогатого медведя?
  - О, теперь вы мне поверили?
  - Почему он напал на этих людей? - спрашивал Илья, - ему нужен был ты, почему он не напал на нас?
  - Считайте, что сегодня нам повезло. Медведь ищет меня по запаху. Мы были ещё слишком далеко, он, возможно, сбился с пути. Но когда он чует, что я близко, то свирепеет. Ещё много людей пострадают от него, если вы не уйдёте.
  - Как его убить? - снова спрашивал Михаил.
  - Как и любого зверя, нужно только пробить ему шкуру. Нужно ударить очень сильно, возможно, с разбегу. Но беда в том, что к нему невозможно подобраться.
  И тут Соловей уже рассмеялся, как сумасшедший. Это был смех отчаяния, ибо разбойник понимал, что близится его смерть, и очень не хотел умирать.
  - Лучше нам уйти, лучше уйти, - твердил он.
  - Некуда нам идти, - проговорил Илья, - всё равно не успеем. Будем ждать зверя здесь. Днём, думаю, он сюда не явится, будет ждать ночи.
  - А ты будешь для него приманкой, - произнёс Михаил.
  Лицо Соловья исказилось в ужасе и в один момент побледнело. Но ещё больший ужас охватил Чеслава, когда его утащили в небольшой деревянный сарайчик, ничем не защищённый, уложили на соломе и приковали к столбу цепью. Теперь Соловей совершенно впал в оцепенение, так как был полностью беззащитен перед надвигающейся угрозой. Правда, ему дали кинжал, больше, видимо, для того, чтобы покончить с собой в случае невыносимых страданий, нежели для битвы со зверем, против которого оружие было бесполезно. А затем начались мучительные часы ожидания. Муромцы были как-то особенно молчаливы, хуторяне тоже были не многословны и сильно напуганы. При малейшем шорохе, при любом движении из леса воины хватались за копьё. Но старшина оказался прав, и до самого вечера чудовище так и не показало себя. Когда же солнце растеклось по линии горизонта, хуторские лошади стали нервничать и беспокоиться - верный признак приближения нечисти. Муромцы стали занимать условленные позиции и готовиться к схватке. Но не успели они расположиться по местам, как услышали страшный дикий рёв такой силы, что многие поневоле похолодели, а на коже выступила гусиная кожа. Соловей замер, ни жив - ни мёртв, и боялся пошевелиться. Огромное существо, ломая ветки, передвигалось по лесу. Сначала хуторские собаки неистово лаяли, надеясь отогнать незваного гостя, но затем заскулили, поджав хвосты и спрятались в своих будках. А из леса вышел зверь, больше которого муромцам никогда ещё не приходилось видеть. Даже для медведя, стоящего на задних лапах, существо казалось великаном, а из-за больших острых рогов выглядело ещё больше. Из хутора в зверя тут же посыпались стрелы, но они даже на мгновение не задержали его. Медведь шёл на запах, шёл к своей цели, своей жертве. Богатыри хоть и заробели, но продолжали следовать своему плану, который разработали ещё днём. Илья ворвался в сарайчик, в котором лежал прикованный Соловей, освободил его и усадил на лошадь позади себя. Чеслав вцепился в муромца всеми силами. Медведь в этот миг был уже совсем рядом, и его грозный вид любого поверг бы в ужас. Но Илья скомандовал лошади и верхом вместе с Соловьём понёсся прочь, уводя добычу прямо из-под носа свирепого хищника. Медведь гневно взревел и помчался следом.
  - Не уйдём, - говорил Чеслав, - он слишком быстрый. Он нас догонит.
  - Держись крепче, - велел лишь Илья. В его голосе была какая-то уверенность, которая заставляла Чеслава на время замолчать. Поблизости появились другие всадники. С разгона они швыряли свои копья в гомункула и смогли его на какое-то время задержать. Илья гнал во весь опор, он уехал прочь из хутора и мчался всё дальше в лес. А позади ломались ветки и даже деревья, ночные животные разбегались в страхе в разные стороны. Медведь угрожающе рычал, рога его уже были все покрыты ветками, которые к ним прицепились.
  - Куда мы едем? - спрашивал Соловей.
  - Место тут есть одно хорошее. Красивое! - отвечал лишь Илья и гнал дальше, забираясь на небольшой холм, петляя меж деревьями. Казалось, он знает, что делает или просто до конца старается не терять самообладания.
  - Всё, слезай! - вдруг остановился Илья.
  - Что? - ещё крепче вцепился в него Соловей.
  - Слезай, живо! Или нам конец.
   И Илья подал ему пример, первым спешился. Чеслав вынужден был последовать его примеру. Теперь они побежали бегом, отпустив лошадь. Медведь на время отвлёкся от скакуна, но затем остановился, чтобы принюхаться. Илья и Чеслав в этот момент подошли к одному крутому обрыву.
  - Спускаемся! - приказал муромец. Чеслав уже ничему не возражал. К дереву здесь заранее была привязан верёвка, которая позволила им спуститься чуть ниже, в небольшую пещеру, вырытую на склоне холма.
  - Вы это н-нарочно сделали? - спрашивал Соловей, - не понимаю, когда вы успели.
  - Днём успели подготовиться.
  Визу в землю были врыты брёвна, остро заточенные, как копья. Это ловушка, нужно было лишь столкнуть туда зверя.
  - Ну и как же вы его туда столкнёте? Я думал, вы всё продумали. А вы ничего умнее не смогли приду....
  Но тут Чеслав резко замер, потому как прямо над ним послышалось тяжёлое дыхание зверя. Медведь принюхивался, прислушивался, он искал свою жертву, он чувствовал, что они рядом. Его огромная пасть высунулась вперёд, ещё мгновение, и он заметит тех, кто были буквально у него под носом. И тут Илья со всей силы нанёс зверю удар копьём в подбородок и принялся толкать вперёд.
  - Давай! - скомандовал он. Зверь вскрикнул, пытаясь вырваться, но это было непросто. Ещё днём Илья зашёл к местному кузнецу и попросил его сделать на конце своего копья что-то вроде крючка. На этот крючок теперь и попался гомункул. Сила его была велика, и Илья даже оторвался от земли. Но Соловей обхватил его за ноги и потянул на себя. В это время сзади богатыри уже своими копьями кололи и толкали медведя. Зверь, предчувствуя западню, всеми четырьмя лапами вцепился в землю. Он метался и дёргался с такой силой, что, казалось, что вот-вот сам Илья угодит в собственную ловушку. Но вот чудовище стало поддаваться. Вот уже одна передняя лапа его соскользнула и неистово размахнулась в поисках опоры, за которую можно было бы схватиться.
  - Тяни! - кричал Илья.
  - Не могу, - отвечал Соловей, - он сильнее.
  - Возьмись за верёвку, по которой мы спустились.
  И действительно, от страха Чеслав совсем, было, позабыл об этой верёвке и теперь поспешил исправить свою ошибку. Зверь ревел, обрыв осыпался, сверху падала земля. И вот с диким криком гомункул начал падать. Вместе с копьём Ильи он рухнул вниз, прямо на расставленные там колья. Муромец тяжело вздохнул. Сверху послышался голос Михаила:
  - Вы там живы?
  - Живы, - отвечал Илья, - оба!
  Но тут он вдруг почувствовал у себя на шее сталь кинжала. Возможно, было ошибкой давать это оружие Соловью.
  - Насчёт тебя я бы не был так уверен, - молвил Чеслав. Илья схватил его за запястье, пытаясь отодвинуть кинжал. Спасло только то, что вторая рука Соловья была обмотана верёвкой, за которую он держался. Пока Чеслав освободился от злополучной верёвки, муромец успел немного отодвинуть кинжал от своего горла. Соловей попытался атаковать с новой силой, завязалась борьба, и разбойник соскользнул ногой и свалился с обрыва вниз.
  - Что там у вас происходит? - спрашивал Михаил.
  - Соловей напал на меня, со спины. Чёртов трус.
  Но тут снизу вдруг донёсся злобный рык и знакомое движение. Медведь поднимался на ноги, освобождая свою израненную плоть от кольев.
  - Дайте мне копьё! - скомандовал Илья, - и живо вниз.
   Медведь поднимался в полный рост, рядом с ним сидел перепуганный Соловей. Он спешно поднялся на ноги, но одну ногу он подвернул при падении и потому бежал плохо. Зверь шёл за ним на четвереньках, одной лапой он легко сделал своей жертве подножку. Чеслав упал, ещё мгновение, и он был бы растерзан. Некогда было думать, и Илья прыгнул вниз, размахнулся копьём и, упав на спину зверя, одновременно нанёс удар. Копьё на этот раз вошло очень глубоко и попало, видно, очень метко. Гомункул пошатнулся и начал падать, Илья с трудом успел откатиться в сторону.
  - Как его убить? - набросился Михаил на Соловья.
  - Я разве не сказал? Он - не живое существо, он - гомункул. Убить его можно, только предав огню.
  - А раньше ты чего молчал, собака?
  И Михаил готов был уже ранить Чеслава копьём, но Илья остановил его. Он взял меч и поспешил отрезать зверю голову, покуда тот снова не пришёл в себя. Затем богатыри отправились в хутор за огнём. Всё село собралось посмотреть на то, как сгорает тело этого страшного монстра. В этот миг все восхваляли муромских витязей и их отважного предводителя - Илью Муромца. Илья же, как пришёл в себя, подошёл к Соловью и с силой дал ему кулаком в ухо. Чеслав тут же повалился на землю.
  - Ещё одна такая выходка, и я тебя покалечу, - предупредил старшина, - а теперь рассказывай, каких ещё тварей наплодил твой безумный отец-некромант.
  - Всех и не упомнишь. Но я помню, что были волки с иглами, как у ежа. Их тоже очень трудно ранить.
  Глава 13.
  Волки.
  В ту ужасную ночь многие были ранены, но, к счастью, не сильно. В основном все их раны были от веток деревьев: различные ушибы, порезы, вывихи - ничего серьёзного. Утром витязи продолжили путь и теперь очень тщательно оглядывались по сторонам. Несколько раз им казалось, что какое-то животное на протяжении нескольких часов преследует их. Разглядеть зверя не удавалось, а затем слежка так же внезапно исчезла, как и появилась. Соловей меж тем уже успел прийти в себя, только боль в ухе несколько дней напоминала ему о сильном ударе и страшной ошибке, которую он допустил.
  - С медведем вы справились, - донимал своих спутников Чеслав, - но еживолки хитрее, и их больше. Вам не добраться со мной до Киева.
  Но богатыри его не слушали. Их победа внушила им уверенности, и теперь они готовы были идти до конца.
  - Не понимаю я, Илья, зачем тебе это? - спрашивал как-то во время привала разбойник, - ну отвезёшь ты меня в Киев, ну осудишь. Ну чего ты этим добьёшься? Мою душу ты уже не спасёшь, я не буду каяться перед Владимиром.
  - Покайся перед народом. Впрочем, можешь и не каяться, главное, чтобы народ тебя осудил, решил твою судьбу.
  В ответ Чеслав визгливо рассмеялся.
  - Какой народ, Илюша? Какой суд? Нет в Киеве уже давно никакого народа, есть только старый, дряхлый князь Владимир, который всё и решает. Он уже наполовину выжил из ума, по всей Руси правят его дети, а он сидит на своём престоле, словно паук в центре паутины и из последних сил держится трясущимися ручонками за власть. Он устал, он слаб, а потому решает всё быстро и жёстко. Твой суд его слишком утомит. Какая-нибудь болезнь выведет его из равновесия, он начнёт торопиться, делать всё быстро, как попало, лишь бы побыстрее отделаться. Он в последнее время всё так делает. Потому никакой правды ты там не найдёшь, меня просто прикончат, да и дело с концом.
  - Напрасно, Чеслав, наговариваешь ты на нашего князя. Он крестил Русь, он многих людей своротил к истинной вере. Не может он не быть праведником.
  - Может он и праведник по вашим понятиям, только он устал, да и Русь от него устала. Столько лет на престоле один человек. А почему, думаешь, пошёл я поднимать восстание? Не сиделось мне спокойно. Я был врагом Василия Буслаева. Но перед тем, как он скончался, я стал его другом, мой отец - Вахрамей, стал его другом.
  - А почему тогда Вахрамей погиб от руки Василия? - не сдавался Илья, - ты уже заврался, разбойник.
  - Нисколько. Скажи, почему я тогда жив? Я ведь был с отцом перед той битвой. Но мой отец предал дружбу Василия и поплатился за это, а я не предал и остался ему другом. Если бы Василий выжил, мы бы дальше шли вместе бок о бок. Вахрамей был плохим отцом, и я был рад его смерти. А смерть Василия меня расстроила. Когда Вахрамей и Василия подняли друг на друга оружие, я ушёл от них, потому что Василий был мне другом, а Вахрамей отцом. Я не мог сражаться ни на чьей стороне. Только поэтому я не участвовал в той битве и остался жив.
  - Хм, пусть так, - задумался Илья, - что ты этим хочешь сказать?
  - А то, что не князь Владимир создал сегодняшнюю Русь, а Василий Буслаев. Вася уничтожил всех врагов Владимира, разбил всех колдунов, всех язычников, сразил даже моего отца, хоть Вахрамей и не враждовал открыто с Владимиром. Но тайно он готовил заговор против князя. А теперь подумай, был бы рад Василий Буслаев, если бы увидел, какой стала теперь Русь? Какую непомерную власть получил больной и старый Владимир, как увеличилась дань для сельского люда, и как сельский люд теперь обеднел. Почему Василий пошёл на союз с моим отцом? Союз распался, отец мой оказался предателем, а если бы Вахрамей не предал бы союзников, Василий остался бы его другом, и вместе они пошли бы против князя Владимира.
  - Нет, я не верю этому, - сомневался муромский богатырь, - не мог Василий пойти против христианского князя. Он клятву давал, присягал ему на верность, как христианскому правителю.
  - Видимо, князя Владимира он не считал христианским правителем. А, может, и ещё хуже, считал его предателем христианской веры. А что велит делать клятва богатыря с такими предателями? Правильно, богатырь просто обязан таких карать.
  Соловей говорил складно, логично, и всё же Илья ещё не мог ему поверить. В конце концов, не просто так Чеслав получил своё прозвище - Соловей. Такое прозвище на Руси говорило о невероятном таланте убеждения. Вахрамей Соловей был отличным дипломатом, и язык много раз спасал ему жизнь. Чеслав, сын Вахрамея 20 лет бродил по русской земле и тоже за эти годы выкручивался из многих передряг, не имея за душой ничего, сплотил вокруг себя целой войско. Доверять такому мастеру красноречия не стоило, и всё же он был очень убедителен. На следующий день муромцы, наконец, впервые повстречались со странными волками. Их собаки как всегда рыскали по округе, стараясь не уходить далеко от своих хозяев, но тут издалека послышался щенячий визг. Богатыри тут же на конях устремились на звук и вскоре обнаружили на земле раненного пса. Животное истекало кровью, а остальные собаки уже принялись лаять на убегающего обидчика. Всадники поскакали на звук и вскоре окружили страшное существо, мордой похожее на волка, но с телом, покрытым огромными острыми иглами. Из-за игл собаки не могли атаковать и лишь трусливо лаяли издалека. Зверь огрызался в ответ и пытался напасть. Кто-то кинул в него копьё, но иголки смягчили удар и не дали клинку пройти в тело. В ответ рассвирепевший волк совершенно без страха ринулся на всадника. Иглы его вонзились в конские ноги, скакун заржал от боли и встал на дыбы. Если бы не было седла и стремени, богатырь уже оказался бы на земле. Но он удержался, а зверь стал нападать на других коней, которые теперь в страхе от него разбегались.
  - Уйдёт зверь! - с горечью в голосе вымолвил Михаил, но Илья уже ко всеобщему удивлению выскочил из седла и оказался на земле. Волк тут же побежал на него, а богатырь изо всех сил размахнулся своим топором. Он нанёс удар почти в тот же миг, как огромное игольчатое тело бросилось на него. Поверженный волк навалился сверху на сбитого с ног человека. Теперь уже все остальные поспешили спешиться. Все вместе они быстро стащили зверя со своего старшины. Волк был мёртв, топор торчал у него прямо между глаз. Но и Илья был ранен, кольчуга его уже перепачкалась кровью.
  - Сожгите его, сожгите! - распорядился он. Пока разжигали костёр, солнце окончательно зашло, и наступил ночь. Из-за этого Илья с трудом смог разглядеть свои раны, но на первый взгляд казалось, что они не глубокие.
  - Напрасно губишь себя, богатырь, - произнёс Соловей.
  - Лучше помолчи, - схватил его за горло Михаил. Илья вдруг почувствовал какую-то слабость. На мгновение ему показалось, что он заснул, но тут прямо перед ним возникла отвратительная клыкастая морда упыря. Муромец вздрогнул, пришёл в себя и огляделся. Никакого упыря здесь не было.
  - Что с тобой, старшина? - забеспокоились богатыри.
  - Не знаю. Чеслав, скажи, а иглы этих волков, случайно, не ядовитые?
  - Может и ядовитые, а что?
  Страшный рык донёсся из леса, а затем протяжный женский крик.
  - Вы это слышали? Женщина кричала.
  - Ничего не слышали, - с тревогой отвечал Михаил.
  - Что-то мерещится какая-то дичь.
  - Ого, старшина, да у тебя жар, - приложил руку к его лбу один из товарищей. А Илья меж тем увидел, как из лесу выскочил волк и прыгнул прямо в костёр, но это был не простой волк, а игольчатый. От одного его вида снова заболели раны от иголок. Илья схватился за копьё, но друзья не дали ему поднять оружие.
  - Держись, старшина, - с тревогой в голос промолвил Михаил, - ты нам живой нужен. Вот же нечистая сила! Сжигайте скорей этого волка. Может, сгорит, и чары его пройдут.
  Богатыри последовали его приказу и закинули тело гомункула в костёр. Илья смотрел прямо на него, и ему казалось, что зверь шевелится, потягивается и рычит. Когда бред спадал, тело волка снова оказывалось спокойно лежащим в огне. Затем оживало снова. Видения причиняли Илье страшную боль, хотя болели на самом дели воспалившиеся раны. Какие-то голоса непрерывно звучали в голове, их сопровождали странные человеческие и животные крики. А затем прямо из леса выскочило человекоподобное существо со страшным рыком и едва не набросилось на одного богатыря. Но богатырь инстинктивно успел поднять копьё, и незваный гость налетел телом прямо на клинок. Это был не человек, это был самый настоящий упырь. Человеческое лицо было изуродовано огромными звериными клыками. Копьё не убило его, существо извивалось и мучилось от боли. В какой-то момент упырь рванул вперёд, невзирая на проходящее через него древко, и впился богатырю клыками прямо в шею.
  - Нет! - послышались со всех сторон крики его товарищей. Муромцы подняли копья и закрылись щитами. Ужасного упыря кто-то рубанул по голове топором, а затем и отрубил голову. Укушенный им богатырь уже истекал кровью, он умирал. На место убитого упыря пришли ещё несколько.
  - Оружие! Дайте мне оружие! - молил Соловей, но теперь никто бы ему не доверил даже бритвы. Упыри смело ринулись в атаку, но встретили упорное сопротивление. Некоторые из них были ранены, но не убиты. Убить упыря вообще было слишком сложно: для этого нужно было срубить ему голову или проткнуть сердце. В конце концов кровососы поняли, что не смогут взять верх и израненные стали отступать в лес. Но тут из леса на них выскочил кто-то и, проткнув одного злодея копьём, повалил его на землю. Это был Илья. Никто и не заметил, как он прокрался в лес, чтобы атаковать врага с тыла. Когда тело волка-гомункула почти сгорело, старшина почувствовал сильное облечение своих страданий и тут же ввязался в бой. Михаил хотел тут же срубить голову раненному упырю, но Илья ему запретил.
  - Сначала нужно его допросить. Говори, жалкое создание, зачем вы напали на нас, и кто вас послал?
  Но упырь молчал, не говоря ни слова. Илья почувствовал, как им снова овладевает слабость. Нужно было торопиться, пока есть силы. И богатырь достал из костра горящую головешку и прижёг ею лицо страшного существа. Упырь взвыл от страшной боли.
  - Скажу, скажу, только убери!
  Илья убрал горячую палку. Лицо упыря теперь стало ещё безобразнее.
  - Имя нашего вождя - Идолище. Мы почитаем его, как бога, и воистину нет на свете существа сильнее, чем он.
  - Посмотрим! - отвечал лишь Илья и сел на землю, так как силы стремительно оставляли его.
  - Я бы на твоём месте не сомневался, Илья, - заговорил Соловей. - Я слышал про этого Идолища, его называют ещё - Кукумер. Говорят, он живёт уже 500 лет, за все эти годы он убил многих, но никто не смог убить его. Он - вождь поколения упырей, говорят, от одного его страшного вида можно упасть в обморок. А ещё я слышал, что у него есть такие же способности, какие были у меня, когда я владел посохом Велеса. Только Идолищу этот посох не нужен, он и без него повелевает животными и упырями.
  - И зачем ему убивать тебя?
  - А вот этого я как раз и не понимаю. Я ни разу с ним не виделся, я не знаю его тайн, он не друг и не враг мне. Но я знаю, что с ним дружна молодая ведьма Варвара. Возможно, это она попросила могучего вождя упырей разделаться со мной. Ведь про неё я знаю много страшных секретов.
  - Уходить нужно с этой дороги, - произнёс Михаил Игнатич, - иначе Идолище нас настигнет. Пришлёт больше упырей, а, может, и сам явится.
  - Потолкуем об этом завтра, а сейчас спать, - отвечал лишь Илья. Сил у него было совсем мало, и он погрузился в сон, полагаясь на защиту своих друзей и сторожевых собак. Утром Илья чувствовал себя лучше, хоть вчерашние раны и давали о себе знать. Снова все дивились, как быстро у старшины заживают раны, как быстро он приходит в себя и справляется со всеми напастями. Теперь богатыри держали путь в ближайшее село. Здесь они планировали узнать, есть лишь другой путь до Чернигова, кроме главной черниговской дороги. Своего покусанного товарища они похоронили, на всякий случай воткнув в сердце кол. В противном случае он мог ожить, но уже не человеком, а упырём. Вскоре путники набрели на тропинку, которая уводила их с основной дороги в сторону. Как правило, такие тропинки вели к какому-нибудь хутору. Так оно и случилось. Вскоре всадники выехали на луг, на котором паслись коровы. Рядом были и пастухи, вооружённые луками и палками.
  - Опять кто-то идёт за нами по следу, - сообщил старшине богатырь Бронислав, - наверное, друзья того волка.
  - Постой-ка, - остановил вдруг его Илья, - слушайте, братцы. Они хоть и гомункулы, но есть им всё равно надо. Для этого медведь и напал на село. Лёгкая добыча - людские запасы еды. А здесь домашний скот и пара беззащитных пастухов.
  - И что ты предлагаешь?
  - Устроим охоту на охотников.
  И у муромцев от этих слов глаза загорелись азартом. Все они спешились и стали устраиваться в засаду. Вскоре все расположились в удобных местах в лесной чаще и притихли. Мирные коровы, щиплющие траву, и их хуторские пастухи ничего не заметили. Какое-то время всё было тихо и спокойно. Но тут коровы стали тревожно разбегаться в разные стороны, а из лесу вышли сразу три страшных чудовища. Пастухи в страхе стали выпускать свои стрелы. Но, видимо, именно страх не позволял им попасть куда надо. Они выпускали стрелу за стрелой, но никак не могли ранить зверей. А хищники меж тем уже свалили на землю одну корову. Один волк вцепился ей в шею, другой в ногу, третий в живот. Корова мычала, рычала от боли, но не могла вырваться. И тут вокруг монстров появилось сразу несколько воинов в кольчугах. В руках у них были ни копья, ни луки, а тяжёлые палицы. Первый же волк, получив такой булавой по спине, выгнулся и отполз в сторону. Двое остальных тут же оторвались от своей ещё живой добычи и встали в оборонительную позу. Корова с диким криком тут же поднялась на ноги и рванула прочь. Теперь люди остались наедине с хищными гомункулами. Волки рычали и скалились во все стороны. Они были окружены, но всё же часто уходили от страшных ударов. Круг меж тем постепенно сужался, и места, чтобы уйти, оставалось всё меньше. В конце концов звери уже отчаялись вырваться и набросились на своих двуногих врагов. Этого-то муромцам и было нужно. Тут же со всех сторон посыпались удары палицами, от которых не могли защитить никакие иглы. Более того, теперь эти иглы вонзались в плоть самих гомункулов. Звери рычали, звери визжали, но ничего не могли поделать. И так все троя разом были забиты насмерть. Богатыри тут же принялись разводить костёр, а пастухи, вне себя от радости и благодарности побежали со всех ног ко спасителям своего стада.
  - Благодетели! Скажите, кто вы и откуда?
   - Мы из Мурома, мужик, - отвечал Михаил, - а это наш славный старшина - Илья Муромец.
  - Не слышал о таком. А это ведь в Муроме живёт богатырь Святогор?
  - Там, а Илья - его ученик.
  - Что ж, милости просим, богатыри.
  Глава 14.
  Лягушки.
  Пастухи были так рады своему спасению, что даже отпустили одного из своих товарищей, чтобы он проводил гостей в хутор. К этому времени с телами волков-гомункулов было покончено, огонь поглотил их без остатка. Но новая угроза следовала за муромцами по пятам - таинственный Идолище, который повелевал целым полчищем упырей. К счастью, у упырей не было такого хорошего нюха, как у гомункулов, и они выискивали Соловья вдоль черниговской дороги. А, значит, в хуторе путникам ничего не угрожало. Когда пастух рассказал односельчанам о случившемся, те всем селом стали воздавать почести своим гостям. Тут-то богатыри и спросили, есть ли из хутора какая-нибудь обходная дорога до Чернигова?
  - Есть одна такая, - молвил самый старый хуторянин, - но по ней давно уже никто не ездит. Много лет назад этот путь был заброшен, но ещё не успел зарасти деревьями.
  - А как нам выйти на эту дорогу?
  - Если хотите, мы вам покажем. Но на саму дорогу никто из наших не пойдёт. Она проходит рядом с проклятыми болотами. Там обитают ужасные существа, которых боятся даже самые лютые звери. С виду это обычные жабы, но плоть их очень крепка, а когда они надуваются, то краснеют и выпускают огонь. Пламя их сжигает всё и всех, никто не может против них выстоять. Потому по той дороге уже много лет никто не ходит.
  - Хм, это тоже дело рук твоего отца, Соловей? - спрашивал Илья.
  - Видимо, да, - отвечал Чеслав, - я что-то слышал про огнедышащих лягушек.
  - Соловей? Ты сказал, Соловей? - удивился старик, - не тот ли это Соловей-разбойник, сын проклятого Вахрамея Соловья.
  - Да, это он, - отвечал Илья.
  - Боги всемогущие, Илья Муромец, ты поймал самого Соловья-разбойника, этого большого, страшного злодея? Но почему ты не предал его смерти, куда везёшь его с собой?
  - Я везу его в Киев, чтобы судить его перед лицом всего русского народа.
  Старик задумался, хуторяне молчали. Наконец, самый старый хуторянин заговорил с горечью в голосе:
  - Мы уважаем твою волю, богатырь. Но лучше спрячь от наших глаз этого Соловья. Иначе кто-нибудь убьёт его. Слишком много зла он нам причинил. Проклятые разбойники украли несколько детей-мальчиков из нашего хутора в возрасте отроков и надругались над ними, имея как женщин. Дети так и не смогли жить больше в хуторе и однажды все сбежали.
  - Ты не всё знаешь, старик, - заговорил вдруг Соловей, - эти мальчики выросли и стали такими же разбойниками. Они воровали, убивали и насиловали других мальчиков.
  - Замолчи! - прокричал Илья, - или я отрежу тебе язык.
  - Давай, - вымолвил Чеслав и вынул язык, - ты не сделаешь этого, Илья, ты ведь праведник. К тому же, мой язык ещё пригодится тебе на суде.
  Но Михаил уже схватил Соловья и вместе с товарищами унёс туда, куда показали хуторяне, подальше от взоров местных. Богатыри же стали располагаться на погост, впереди их ждал долгий и сложный путь через болота. Каждый раз, когда Илья оказывался в хуторе, он чувствовал какое-то умиротворение и покой, будто вернулся домой. Действительно, сёла, в которых он останавливался, были очень похожи на Карачарово. Такие же избы с соломенными крышами, такие же пасущиеся повсюду коровы, козы, гуси, высокие стога сена и люди в конопляных рубахах. В такой обстановке не сиделось дома, хотелось взяться за соху или за серп и сделать какую-нибудь работу. Ясная солнечная погода располагала к этому. Но вместо этого Илья отправился на прогулку, лёг на один из стогов сена и стал слушать прекрасное пение птиц, доносившееся из леса. Богатырь был совсем один, наедине с природой, и не было ничего прекраснее этого. Никаких забот, никакой суеты. Звери и птицы с почтением игнорировали человека и не нарушали его покой. А взор Ильи меж тем обратился на маленького паука, связавшего своей паутиной между собой несколько травинок. Паук был увлечён работой, даже не подозревая, насколько он мал и ничтожен. В его паутину уже попалось несколько мошек, в опасной близости рядом проскочил кузнечик, уселся на другой травинке и принялся трещать. Целый мир под ногами, полный жизни, но ни для кого не заметный, мирно существующий в своём пространстве и времени. Хотелось всегда жить в этом мире, никогда не выбираться из него, никогда не видеть больших городов. Но Илья выбрался, вырвался в большой мир, и позволил этому большому миру изменить себя. Теперь он научился иногда вести себя грубо, иногда злобно. Какое-то болото затягивало его, сами люди, утонувшие в этом болоте, тянули его вниз своими руками, заставляли быть, как все, отрывали его от природы, как плачущее дитя от материнской груди. И бездна этого болота пугала Илью, он сопротивлялся, но оттого становился ещё злее. Вот он уже опустился до сочувствия Соловью - насильнику детей и порочному злодею. Возможно, действительно следовало убить его ещё в Муроме, но теперь назад дороги не было. Нужно было пройти этот путь до конца, но Илья уже смутно видел и боялся того, во что он превратится в конце этого пути. Что останется там от его великой любви к людям? Что ждёт его в Киеве - городе великих добродетелей, но и великих пороков? Как никогда сейчас хотелось развернуться и бежать без оглядки до самого Мурома, а лучше до села Карачарова, к своим родителям. Но что-то подсказывало, что он не убежит. Илья дал слово каликам перехожим, что будет сражаться за Русь, а за это они дали ему ноги. Крепкие, сильны ноги. Но если он попытается нарушить данное слово, то снова перестанет ходить. В Муроме с ним уже случалось что-то подобное, когда он полдня не мог встать с постели и лишь через силу заставлял свои ноги двигаться. Назад дороги нет, Илья понимал это и в отчаянии разорвал паутину паука, оставив несчастную букашку без дома. Он разрушил этот маленький природный мирок.
  Итак, назад дороги не было, значит, нужно было идти вперёд, до конца, и, возможно, до кончины. И уже на следующий день всадники отправились в путь. Если богатырей в хуторе приняли хорошо, то вот собаки богатырей не встретили здесь такого гостеприимства. Местные псы были настроены враждебно, и потому сегодня у какой-то из собак был обгрызан хвост, какая хромала на трёх лапах, у какой и глаз заплыл. Соловей к счастью или к несчастью остался цел и теперь так же ехал верхом. К компанииприбавился теперь проводник - угрюмый хуторянин на гнедой лошадёнке. Он согласился показать лишь путь до первого из болот, а дальше ехать наотрез отказался. Илья был как-то хмур, будто его мучили сомнения, зато Соловей осмелел и снова разговорился.
  - А ведь здесь рукой подать до феи Варвары, - говорил он, указывая пальцем направление, - я просто никогда этой дорогой не ездил, но если ехать по черниговской дороге, то мы могли бы свернуть прямо к ней. Она хороша, Илья, тебе бы она понравилась. Но у неё много рабов - упырей, она очень влиятельна. Богатыри и князья её не трогают, пленяясь её красотой и женственностью. Вожди упырей и чародеев этим пользуются и нередко устраивают у неё свои тайные собрания. Если уж ты, Илья-богатырь, решил искоренить всё зло на Руси, то тебе непременно следует навестить эту женщину.
  - Сначала нужно пройти проклятые болота, а потом уже будем думать, что дальше делать, - отвечал лишь Илья.
  Соловей говорил что-то ещё, но богатыри не обращали внимания на его слова, целиком сосредоточившись на том, что им предстоит. До болот они добрались только на следующий день. Справа от влажной земли проходила извилистая тропинка с твёрдым грунтом. Дорога уже заросла высокой травой и была едва видна.
  - Прежде по этой дороге ездили только летом, - молвил проводник, - зимой опасно, дороги не найти, весной река разливается и здесь всё превращается в одно большое болото, а осенью - дожди, дорогу водой заливает. Реку по пути вы ещё встретите, она идёт как раз поперёк дороги и сливается с болотом слева. Раньше через неё был перекинут мост, сейчас - не знаю. Но речка маленькая, можно и вброд, там справа от дороги болота нет, сухая земля, лес. Но с дороги лучше не сворачиваете, а то в болото угодите. Здесь не везде болота, иногда встречаются сухие участки, но только эта дорога проходит там, где везде сухо. Где дорога высоко, там болото далеко, есть где развернуться, а где она в низину спускается, там почти с болотом сливается, и там только один всадник в ряд пройдёт, а лучше вообще коня под уздцы вести.
  - А, может, всё-таки с нами? - спросил Михаил Игнатьевич.
  - Нет, нет, даже не проси. Я и вам не советую туда идти. Но, вижу, старшина у вас отчаянный и упрямый. Отговаривать не стану, и на том прощайте.
  Богатыри распрощались со своим проводником и ступили на дорогу. Но едва они проехали совсем малую часть пути, Илья нарушил завет хуторянина - съехал с дороги, а затем и вовсе спешился и велел вести коней в болото. Никто не спешил выполнять его приказ, и старшина пошёл первым. Он запустил руку в сырую землю, набрал полную ладонь грязи и вдруг принялся обмазывать ей живот своей лошади. Затем так же грязью он обмазал ноги животного, перепачкал даже шею, хвост и зад. Муромцы, глядя на это, по очереди стали выполнять приказ и делать тоже самое.
  - Теперь собаки, - молвил Илья, когда с лошадьми было покончено. Раненных псов богатыри изловили очень быстро и так же измазали перепуганных животных в грязи. Когда было покончено и с этим, Илья измазал свои сапоги, и его воины последовали его примеру.
  - Это должно защитить нас от огня, - произнёс старшина, - запомните, наше главное преимущество - это седло и стремя, мы можем сражаться верхом.
  - Хитро придумано, - ухмыльнулся Соловей. Но тут совсем рядом послышалось громкое квакание. На него из другого конца отозвалось второе, затем третье, четвёртое. Лягушки были повсюду, оставалось молиться, чтобы не те самые.
  - По коням! -приказал меж тем Илья, и богатыри посмешили забраться в седло. Они быстро покинули то место и оставили пугающее квакание позади. Но всё не могло быть так легко: что-то отпугивало здесь местных людей уже много лет, что-то истребляло всё живое на этой дороге. Скакуны уже давно устали, пора было делать привал, но муромцы всё гнали, не желая останавливаться. Так они добрались до реки, пересекающей дорогу под углом где-то в половину от прямого угла и соединяющейся с болотом. Здесь земля уже везде становилась мягкой, а от старого моста осталось лишь несколько гнилых досок, перекинутых на тот берег.
  - Нужно идти вброд, - вымолвил Илья.
  - Кони устали, - произнёс Михаил, - нужно устроить привал.
  - Сам знаю. Добро, привал. Заодно и поищем брод.
  И муромцы с тревогой стали спешиваться и готовиться к трапезе. Сначала все путники отправились к реке, чтобы умыться, но старались не намочить при этом сапог.
  - Глянь-ка, - вымолвил один из богатырей, - а мост ведь не сгнил, он сгорел. Видишь обгоревшие доски?
  - Брон дело говорит, - согласился Михаил. И тут сразу в сотню голосов послышалось жабье квакание, а затем испуганный собачий визг. И все увидели этих существа, которые были во много раз быстрее обычных жаб. Эти лягушки подпрыгивали выше коней и за счёт этого могли перемещаться с неестественной для подобных тварей скоростью. Богатыри спешно забрались на своих скакунов и схватились за копья. Они были уже окружены. Собаки первыми ощутили на себе чары этих ужасных гомункулов. Жабы желтели и одновременно раздувались до размеров половины охотничьего пса, затем они краснели, а из пастей вылетали мощные струи огня. Если бы собаки не были перемазаны грязью, пламя в момент объяло бы их. Но грязь спасла их, и животные отделались небольшими ожогами. Коней тоже спасла грязь, но они ощущали страшную боль и от этого начинали дико ржать, гарцевать, вставать на дыбы.
  - Это мой отец сделал! - с какой-то даже гордостью в голосе вымолвил Чеслав.
  - Скажи лучше, как их уничтожить? - спрашивал Илья, - тех гомункулов мы сжигали в огне, а эти сами горят.
  - Этого, богатырь, я не знаю.
  Меж тем всадники и собаки отступали к реке, которая, как им казалось, может спасти их от огня. Некоторых жаб уже удалось достать копьями и разрезать. Однако даже в таком состоянии куски плоти гомункулов продолжали прыгать по земле, повергая всех в ужас. В конце концов, те собаки, что решили укрыться в реке, с визгом выскочили оттуда, поскольку в воду плюхнулось и жабы. Как только они воспламенялись в воде, река начинала бить током.
  - Вот те раз, и вода их не берёт, - проговорил Михаил.
  Некоторые муромцы так же пытались спасаться в воде, но теперь вместе со своими конями вышли на сушу. Грязь с животов животных отчасти смылась, и огонь стал причинять им страшную боль. Вскоре вся местность вокруг превратилась в пожарище. Огонь был повсюду, горела трава, горели болотные кустарники, горели деревья. Несколько лягушек смогли тогда поджечь одежду богатырей, и они очень быстро воспламенились. Одни воины тут же рванули к реке, но удары током повергли их в страшные судороги. Другие спешивались на свою беду и попадали в ещё более сильное пламя. Смерть их была ужасна, а крик боли эхом проносился по всей округе.
  - Уходить надо! - молвил Илья, - напролом, за мной!
  И с этими словами старшина рванул в путь вдоль реки, в противоположную сторону от болота. Муромцы все отправились за ним. Через потоки огня им удалось вырваться из окружения и попасть в лес. Злобное квакание теперь раздавалось далеко позади, но жабы не остались на болоте, они преследовали своих жертв.
  - Так не пойдёт, - произнёс Илья, - они нас всё равно достанут. Кони ранены, они устали, а эти твари идут по пятам.
  - И что же нам делать? - встревожились муромцы.
  - У этих тварей так же нюх на Соловья. Они хотят его убить. Используем его как приманку и заманим их в засаду.
  Разбойнику такая затея не понравилась, но теперь его мнения никто не спрашивал. Богатыри действовали быстро. За считанные секунды они по приказу старшины вооружились лопатами, у кого не было лопат, взялись за копья и мечи, и принялись копать землю. Рыли с неистовой силой и скоростью, все коренья вырубали, выдёргивали, чуть ли не зубами вгрызались в землю и раскопали уже большую яму, в которой можно было встать почти в полный рост. Жабы были уже совсем близко, больше тянуть было нельзя.
  - Ну, братцы, с богом! - воскликнул Илья, и взяв в руки щит, прыгнул в яму. Остальные последовали его примеру. В яму столкнули и Соловья. Когда все оказались на месте, то сели и закрылись сверху плотно щитами. Теперь оставалось самое сложное - ждать. Лягушки очень быстро нашли их убежище и стали спускаться вниз. Муромцы чувствовали, как эти гомункулы прыгают по их щитам, как надуваются и пускают во все стороны пламя, как призывают остальных. Жаб становилось всё больше и больше, их квакание было уже невыносимым, их масса была уже довольно тяжёлой. Но муромцы настойчиво ждали, пока в яму не спустятся все. Богатыри даже терпели лёгкие ожги, которые причиняло им доходившее до них пламя.
  - Кажись, всё, - промолвил Михаил.
  - Ну, братцы, - скомандовал Илья, - на счёт три. Раз, два, три!
  И все муромцы разом выскочили из ямы и опрокинули вниз сидящих на их щитах лягушек. Всё произошло так быстро, что никого при этом не задело даже пламя. Богатыри спешно стали засыпать землёй свежую могилу. Лягушки пытались выскакивать, но получали удары лопатой и снова оказывались в яме. Земля засыпала их сверху, и вот уже всё меньше и меньше жаб выпрыгивало наружу, всё тяжелее становились их перемещения, и всё бесполезнее был их огонь. Наконец, все гомункулы превратились лишь в сплошную шевелящуюся землистую массу, а затем эта масса перестала и шевелиться. Но теперь земляная насыпь стала надуваться, что говорило о том, что надуваются под землёй жабы.
  - Дави их! - прокричал кто-то, и богатыри дружно прыгнули на образовавшийся холм. Они прыгали снова и снова, желая втоптать ужасных тварей в землю.
  - Постойте-ка, - остановился Илья, - а где Соловей?
  И действительно, разбойник куда-то пропал. Вдали старшина разглядел всадника, который вброд переходил реку.
  - Стой, поймаю, покалеч....
  Но договорить Илья не успел, поскольку у него под ногами раздался мощный взрыв. Муромцы все, как один подлетели высоко над землёй и улетели далеко в разные стороны. В один миг все перепачкались в грязи, которая фонтаном вылетела из ямы. Вслед за грязью оттуда вырвалась масса горящей плоти. Куски этой плоти мало напоминали собой лягушек и теперь были разбросаны повсюду, они весели даже на ветках деревьев, но не шевелились и не подавали признаков жизни. Всё указывало на то, что с гомункулами было покончено.
  - Нужно будет их потом закопать, - произнёс Илья, вставая на ноги. Но его спутники оказались не такими крепкими. Они теперь лежали контуженные на земле и никак не могли подняться.
  - Эй, Звона! - подозвал Илья собаку, судя по всему единственную, оставшуюся в живых. Он подхватил её на руки, уселся в седло и отправился к реке. Соловей не мог далеко уйти, его скакун устал и был ранен. Во что бы то ни стало нужно было его поймать, иначе смерть стольких славных муромцев была бы напрасной.
  Глава 15.
  Ведьма.
  Конь тяжело дышал, жадно втягивая ноздрями воздух, но всё же нёс своего наездника вперёд. В реке он позволил себе остановиться, чтобы испить воды. Илья не стал ему мешать и подождал, когда скакун напьётся. Затем они продолжили путь тем же маршрутом, каким шёл Соловей, и ушли глубоко в воду. Конь погрузился по самую шею, всадник промок по пояс, а его пёс воспользовался положением, чтобы тоже испить воды, но не удержался, плюхнулся в реку. Илья достал его всего промокшего, и вот, наконец, они оказались на том берегу. Илья выпустил на землю своего пса и приказал ему искать. Зверёк послушно побежал на запах, хоть и по всему было видно, что он устал. Илья гнал за ним с азартом настоящего охотника. Он знал, что Соловей не сможет далеко уйти на уставшем скакуне, а конь, на котором ехал богатырь, уже был весь в мыле и тяжело дышал. Так он проехал довольно долго, а разбойника всё не было видно. Радовало, что серый пёс Звона не терял след и хорошо выполнял свою работу. Так они выбрались на какую-то тропинку, следы шли прямо по ней. Кое-какие догадки уже тогда стали появляться в голове Ильи, однако, все они в миг забылись, когда впереди показалось движение. Из последних сил Илья погнал изнемогающего коня. Соловей заметил погоню и тоже ускорился. Богатырь достал копьё. Как никогда он был готов убить проклятого разбойника, но Чеслав словно понял это и остановился.
  - Что ж, твоя взяла, - молвил он, слезая с коня, - должен признаться, мне просто надоело уже быть приман....
  Сильный удар по лицу заставил разбойника замолчать. Соловей прикоснулся к своей губе и увидел на пальцах кровь.
  - А вот это ты зря! - прошипел он, словно змея, - нужно уважать старших, я же тебе в отцы гожусь.
  И с этими словами он набросился на своего врага. Только сейчас Илья понял, насколько он ослаб и вымотался, когда разбойник своим натиском смог свалить его на землю и нанести сильный удар кулаком в глаз. Удары продолжали сыпаться, но богатырь теперь закрылся руками и стал выбираться из этого положения. Завязалась борьба, Илья навалился на разбойника всем весом и придавил. Соловей в ответ обхватил его голову и принялся выдавливать глаза. Илья с трудом оторвал его руки от своего лица, с силой наугад ударил кулаками несколько раз. Некоторые из этих ударов угодили в голову. Затем Илья откатился в сторону, одновременно пытаясь вернуть себя зрение, и взялся за копьё, которое оставил на своём коне. Когда богатырь снова повернулся к своему врагу, тот уже рыскал в мешке, висящем на его скакуне, и к счастью для себя нашёл там кинжал.
  - Глупо, Илюша, глупо, - произнёс Соловей, - мы же оба знаем, что ты меня не убьёшь. Если убьёшь, вся твоя затея провалится. Ты лучше отпусти меня, а своим скажешь, что я убежал. Ты всё равно не найдёшь в Киеве правды.
  Но Илья словно не слышал его слов, лицо болело, нос и губа кровоточили, подбитый глаз начинал заплывать, и богатырь от боли ещё больше приходил в ярость. Он ринулся в атаку, пытаясь достать врага копьём. Пытался разить как можно быстрее, чтобы Соловей не мог поймать копьё рукой. Но усталость давала о себе знать. Чеслав поймал-так копьё и собирался атаковать кинжалом. Илья в ответ резко притянул его к себе и ударил ногой в грудь. Соловей упал на землю, задыхаясь и кашляя, а богатырь, полный злобы, занёс над ним клинок.
  - Нет, нет, ты не убьёшь меня, - сквозь кашель говорил Соловей.
  - А я и не говорил, что убью тебя. Я сказал - покалечу.
  Но тут Илья почувствовал на своей шее прикосновение холодной стали. Кто-то подкрался к нему сзади и женским или детским голосом властно произнёс:
  - Брось оружие, воин, или умрёшь.
  - И не покалечишь, - рассмеялся теперь, лёжа на земле, Соловей.
  Илья бросил копьё и обернулся. Здесь стояло несколько женщин, вооружённых короткими мечами, луками и стрелами. Все они были ещё совсем молоды, худощавы и хороши собой, но одеты странно - в овчинный тулуп и кожаные штаны. Длинные русые волосы они убирали в хвост.
  - Вы ещё кто такие? - злобно спросил Илья.
  - Лучше не груби им, они очень чувствительны, - поднимался на ноги Соловей.
  - Ты тоже брось оружие, - приказала разбойнику та же девица, что до этого угрожала богатырю.
  - Как скажешь, милая. Только зачем бросать на землю кинжал такой хорошей работы? Лучше я передам его тебе, пусть это будет мой подарок.
  И с этими словами Соловей взял кинжал за лезвие и рукоятью вперёд передал его девице. Та приняла подарок, но не на секунду не смягчилась и не изменилась в выражении лица.
  - Что вы забыли в нашем лесу?
  - В вашем лесу? - удивился безоружный, но ещё полный гнева Илья, - это черниговская земля, а я - муромский богатырь, Илья Муромец, везу преступника на суд в Киев.
  - Преступник - это я, - улыбнулся Соловей, - отведите меня к вашей хозяйке, она меня знает. Вы ещё слишком молоды, чтобы меня помнить.
  - Это владение феи Варвары, - молвила девушка, - и поскольку вы оба теперь наши пленники, то вы пойдёте с нами.
  Илье ничего не оставалось, как смириться и пойти туда, куда повели его феи, взявшие его в плен. Теперь он проклял судьбу и самого себя за свою глупость. Ведь он догадывался о том, куда едет Соловей, но какая-то часть сознания отказывалась в это верить. Чеслав ведь вполне допускал, что Варвара руками упырей хотела его убить, а теперь вдруг сам устремился к ней, как к последней надежде на спасение. Дом феи действительно был недалеко и спустя всего полчаса верховой езды путники были на месте. Огромный терем ведьмы стоял прямо посреди леса, окружённый высоким забором - выше человеческого роста. Когда девушки вместе с пленниками вошли во двор, то увидели там ещё множество построек. Во дворе гуляли клыкастые упыри, которые совершенно мирно кормили зерном кур. Пленников завели в главный терем, в просторную горницу. Внутреннее убранство было сделано со вкусом: на стенах висели ковры и красивые канделябры со свечами, вдоль стен стояли лавки, а в центре - пустота. Из-за большого простора в помещении было очень хорошее эхо. Какое-то время пленники стояли здесь вместе с вооружёнными девушками, а затем большая двустворчатая дверь открылась, и в горницу вошла молодая девушка невероятной красоты. Она была немного старше прочих девиц, вид у неё был более властный, но при этом и более весёлый. Ведьма охотно улыбалась, увидев своих пленников, и вела себя с ними совершенно спокойно. Её ярко-рыжие волосы, веснушки на лице и голубые глаза казались невероятно привлекательными. Всем своим внешним видом хозяйка отличалась от женщин, служивших ей. Волосы были распущены, и лишь упорядочены небольшим ободом на голове, платье было дорогое, с золотой вышивкой, но короткое, чуть выше колен, с зауженной талией.
  - Одного я знаю, - улыбалась Варвара, - а ты, видимо, и есть богатырь Илья из Мурома?
  - А ты, стало быть, Варвара? -спрашивал Илья.
  - Стало быть, - задумчиво отвечала ведьма.
  - Рад снова видеть тебя, - промолвил Соловей, - должен признаться, я уже успел соскучиться. Да и сама видишь, в какую беду я попал. Только ты, милая, можешь мне помочь. А я уж в свой черёд, сама знаешь, в долгу не останусь.
  - Почему ты не убил его? - обратилась вдруг Варвара к Илье, - зачем везёшь этого злодея в такую даль? Думаешь, ты найдёшь в Киеве какую-то правду?
  - А зачем ты хочешь его смерти? - спрашивал в ответ Илья, - ведь это ты подговорила Идолища напасть на нас?
  - Если бы Идолище сам напал на вас, вы бы уже здесь не стояли. Но, к сожалению, он не отнёсся с должным вниманием к моей просьбе и послал рабов выполнять грязную работу.
  - Солнце моё, за что же ты хочешь моей смерти? - перепугался Соловей, - я же не сделал тебе зла, я - твой верный друг.
  - Ты никогда не был мне другом, - сверкнула глазами Варвара, - я просто боялась тебя, потому что у тебя было войско и волшебный посох твоего отца. Но ты насиловал и растлевал детей, ты распутничал, ты плодил разврат и безумие. Ты не должен жить.
  - Ба, а Идолище что ли лучше меня? Да он вообще упырь! И чем ты ему заплатила за услугу? Раздвинула ноги перед этим кровососом, про которого говорят, что он безобразнее всех тварей земных? Прости, не злись, я не хотел тебя обидеть. Но если ты хочешь моей смерти, ты должна знать, что я стал таким именно из-за вас, из-за проклятых фей. Моя мать была феей. Я слишком долго рос у неё. А что вы, феи, делаете с мальчиками, которые растут у вас? А вот что!
  И Соловей вдруг на глазах у всех спустил штаны и показал половой член, крайняя плоть на нём была обрезана. Варвара ни капли не смутилась такому жесту и лишь немного скривила лицо.
  - Меня обрезали, когда мне было 10 лет. А в 12 мне уже хотелось вставить куда-нибудь свой отросток. Я развивался слишком быстро, ведь для этого всё и затевалось. Чтобы я проводил с феями оргию за оргией, чтобы был их рабом и никогда не стал настоящим мужчиной. Но отец забрал меня у матери. О, Вахрамей, пожалуй, пожалел об этом потом много раз. Он презирал меня за мои желания, за отсутствие у меня мужества. Уже в 15 лет я хотел жениться, но отец лишь посмеялся и запретил мне. Я спал с мальчиками, спал с родной сестрой. Благо, чародейский закон этого не запрещает, если у брата и сестры разные матери. Я думаю, что однажды отец понял, что я никогда не стану его наследником. Но было уже поздно. Вы, феи искалечили мне всю жизнь, и не вам теперь судить меня.
  - Довольно, - сказала, наконец, Варвара, - будь спокоен, Чеслав, сегодня ты не умрёшь. Уведите его. А с тобой, богатырь, мы ещё потолкуем.
  И одна из девушек больно ударила Соловья палкой по спине. Он хотел чем-то ответить, но тут же успокоился и смиренно пошёл с феями.
  - Соловей заслуживает смерти, - молвила Варвара, когда осталась наедине с Ильёй, - но если ты хочешь сохранить пока ему жизнь, то будь по-твоему.
  - Его будут судить в Киеве, по закону.
  - Ты был когда-нибудь в Киеве, богатырь?
  Илья смутился этому вопросу, но ответил:
  - Нет, не был.
  - Я тоже не была. А вот Соловей там был. Давно уже, хотя, может, и не так давно, лет пять назад. Поспорил он с одним чародеем, что приедет в Киев, поторгует там, как купец, и спокойно вернётся назад. Так и случилось. Многие узнали там Соловья, но никто его не схватил. Говорят, он заплатил взятку высокому лицу. Многие там узнали разбойника в лицо. На торжище он продавал краденное, продавал даже то, что взял грабежом у киевских купцов. А потом спокойно вернулся и прямо здесь, в моём доме взял с чародея ту сумму, которую тот ему проспорил.
  - Нет, нет, я не могу в это поверить, - сомневался Илья.
  - Соловей очень хочет добраться до Киева. Если у него получится, он будет спасён. У него много богатств спрятано на Руси. Заплатит, кому надо и выкрутится. А как только он соберёт новую разбойничью шайку, то явится ко мне, чтобы отомстить. Видишь, богатырь, я подвергаю опасности себя и своих близких, когда сохраняю ему жизнь. Но я вижу, что ты честный человек и не хочу, чтобы из-за меня ты изменил своей цели.
  Её слова грели душу, её голос радовал слух, а её глаза, глубокие и голубые, как ясное летнее небо, просто источали гордость и пытливый ум. Глядя на Варвару, Илья не верил в то, что ему говорили про фей. Но даже если эти слова были правдой, то только не про неё. Она точно была не такой. Но Илья не позволял туману очарования до конца овладеть его разумом.
  - Соловей сказал, что это была твоя затея. Что это ты надоумила его учинить грабёж на муромской земле и поднять восстание.
  - Это так, - спокойно отвечала Варвара, - я знала, что никакого восстания он не поднимает, знала, что это его погубит.
  - Ты не могла этого знать, - сопротивлялся Илья, хоть очарование её и было велико, - Соловей разбил целое войско, погубил много хороших людей.
  - И всё же теперь он здесь, в твоих руках. И я даже помогу тебе доставить его в Киев. Я свяжусь с Идолищем и велю ему прекратить охоту на Соловья. Правда, я уже заплатила упырям за это немалую сумму. А упыри никогда не возвращают то, что попало им в лапы. Особенно Идолище. Сильнейший из вождей упырей среди всех, какие мне встречались. А мне встречались многие. Большое счастье русских людей, что этот вождь пока боится лезть в города, ибо в дикой местности он уже непобедим. Ну да хватит о нём. Я задержу тебя у себя в доме лишь на несколько дней, пока не придёт ответ от Идолища. Так безопаснее. А пока, будь моим гостем, Илья из Мурома.
  - Хорошо, как скажешь, Варвара, - согласился с ней Илья. В отличии от Соловья богатыря поселили прямо в главном тереме, выделили ему отдельную просторную комнату. Вечером богатырь отправился в баню. Поскольку кроме него здесь не было мужчин, париться пришлось вместе с разбойником. Соловей то и дело отпускал какие-то глупые пошлые шутки и жесты, даже просил у муромца, чтобы тот 'трахнул' разбойника. Но Илья за такие речи дал ему больно кулаком в голову, и остальное время они уже мылись молча. Затем богатыря ждал вкусный ужин за одним столом с хозяйкой и прочими девушками. Они приоделись и выглядели гораздо лучше, чем днём. Сам Илья нарядился в свежую конопляную рубаху с причудливой красной вышивкой. Но столе было много грибов, были какие-то салаты, орехи, сыры, варёные яйца, овощи, но совершенно не было мяса.
  - Мы не едим мяса, - пояснила хозяйка дома.
  - Отчего же? - недоумевал Илья.
  - Мы не убиваем живых существ, - отвечала Варвара, - и нашим упырям позволяем убивать только для самозащиты, то есть для защиты нас, своих хозяек. Убийство, кого бы ты не убивал - это страшный грех.
  Что ж, пришлось довольствовать тем, что есть. В конце концов, Илья ещё в Муроме приручил себя к скромности в еде. Вина за столом тоже не было, только квас и вода.
  - Как-то странно всё это, - разговорился богатырь за ужином, - про вас, про фей столько всего плохого рассказывают. И разврат, и обман, и предательство. Но я здесь вижу прекрасных честных женщин, презирающих любое убийство и грех.
  - Мы - свободные женщины, - молвила Варвара, откусив кусочек яблока, - в этом наш главный грех. Быть свободной в наш век, значит, быть преступницей. Мужчины не признают нас равными себе, и, чтобы выжить в этом мужском мире, мы совершаем многое из того, что так нравится мужчинам. За свою свободу мы платим очень высокую цену.
  - Цена непомерно высока, если это смертный грех.
  - Думаю, мои родители совершили куда больший смертный грех, когда выкинули меня маленькой девочкой на улицу. Мать моя была чародейкой, за это её убили, когда наш город крестился в христианскую веру. Отец взял новую жену. Мачеха стала уговаривать его, чтобы он избавился от дочери, в которой течёт чародейская кровь. То есть от меня. Мне было шесть лет, или семь. Меня просто отвезли в лес и бросили здесь, в надежде, что меня сожрут дикие звери. Была глубокая осень, было очень холодно. Я несколько дней провела в лесу, тогда я на всю жизнь испортила себе здоровье и до сих пор у меня в плохую погоду болит голова и временами тяжело дышать. Тогда меня спасла фея, одна из тех, которую вы, мужчины, так порицаете. Она дала мне кров, обогрела и накормила умирающего от голода ребёнка. Меня с детства пугали тем, что такие тётки воруют детей и съедают их. Но в тот день мне было даже всё равно, если меня съедят. Однако фея меня вырастила, воспитала, как родную, научила читать и писать, обучила чарам, научила выживать. А потом она умерла и передала мне свою силу и свой дом. Потому что, как оказалось, её родных дочерей к тому времени всех поубивали или похитили колдуны. Они любят похищать фей к себе в жёны. Как видишь, Илья-богатырь, выбор у меня не велик. Либо жить так, как я живу, либо не жить совсем.
  Когда она закончила говорить, все уже перестали есть и были мрачнее тучи. А мрачнее всех был Илья.
  - А чего такие грустные лица? - улыбнулась вдруг Варвара, - брось, богатырь, не вздумай только меня жалеть, а то влюбишься. А ведь я очень плохая.
  - Нет, ты не плохая. Ты просто очень несчастная, но ты, ты... святая. Я это понял, я был неправ. Я ведь тоже страдал, очень много и долго, но ты страдала гораздо больше и гораздо несправедливее. И эту несправедливость нужно исправить, я должен исправить. Иначе я не могу считать себя богатырём.
  Теперь нахмурилась уже сама Варвара, а затем смутилась, как и все девушки, что сидели за столом и под каким-то предлогом вышла. Спустя какое-то время ушёл к себе и Илья. Сердце его было полно жалости и в то же время восхищения этой женщиной. В ту ночь богатырь очень долго не мог заснуть.
  Глава 16.
  Пожар.
  Уже на следующий день ведьма, как и обещала, отправила гонцов к Идолищу, чтобы отменить свой заказ на смерть Соловья. И этим она вызвала ещё больше уважения у Ильи, который следующие несколько дней, что прожил в гостях у феи, смотрел на неё не иначе как с благоговением. Ему нравилась её тонкая нежная шея, отчасти укрытая рыжими волосами, нравилось умное лицо и мысли, которые она изрекала. Иногда Илья был так близко к ней, что едва сдерживался от того, чтобы не прикоснуться к её шее губами, не заключить её в крепкие объятия. Ничего подобного муромец прежде не испытывал, ни одна женщина не вызывала у него такого живого отклика в сердце. Варвара была во многом очень похожа на Илью, и по складу ума, и по привычкам, и своим прошлым. Чужая женщина воспитывала её и дарила ей свою любовь так же как Ратша любил Илью и своей любовью так помог ему в жизни. Теперь Варвара радовала сердце богатыря. Её хотелось пожалеть, хотелось приласкать, но она бы не позволила, она была очень гордой. Слабая, даже несколько хрупкая наружность сочеталась в этой фее с гордостью, что очень трогало многих мужчин. Тронут был и Илья.
  Через несколько дней его пребывания в гостях возле дома феи появились вооружённые всадники. В них легко узнавались муромцы, которых возглавлял Михаил Игнатич. Богатыри яростно выломали ворота и ворвались во двор, готовясь уже всё уничтожить и перебить всех упырей.
  - Стойте! - выскочил к ним навстречу Илья. Без кольчуги и без оружия, в свежей рубахе с закатанными рукавами, подпоясанный.
  - Так и знал, что ты здесь, - вымолвил Михаил, - мы уже замучились тебя искать. А он, гляди, спокойно тут поживает с феями, и горя не знает.
  - Так надо, Миша. Варвара обещала нам помочь, мы должны верить ей.
  - Верить проклятой фее? Тебя что, околдовали?
  - Я приказываю вам сложить оружие и сдаться, - обратился Илья к своим богатырям, - даю слово, феи не причинят нам вреда.
  В это время двор уже наполнился рабами-упырями и местными юными ведьмами. Варвара стояла на крыльце своей избы.
  - Не слушайте его, - обратился Михаил к муромцам, - его опоили дурманом. Нужно спасать его из плена.
  - Я не в плену, я в гостях, - возражал Илья, - и я ваш старшина.
  - Ой ты, приехал из какого-то хутора, и уже старшина, даже в муромскую дружину пролез. Из грязи в князи. Я всегда знал, что тебя нельзя ставить старшим, что ты доверчив, как ребёнок, и любая бабёнка сможет тебя надурить.
  Но Илья теперь встал между муромцами и феями, словно защищая их своей грудью. И в конце концов некоторые богатыри спешились и бросили оружие, их примеру последовали и остальные. В итоге с оружием остался только Михаил. Громко выругавшись, он швырнул копьё на землю, чуть не убив перепуганную до полусмерти курицу, и спрыгнул на землю.
  - Ладно, старшина, твоя взяла.
  - Милости прошу в дом, гости дорогие, - как ни в чём не бывало улыбалась Варвара. И только Илья увидел в глазах её тревогу. Ему хотелось сказать ей что-нибудь, чтобы её успокоить, обнять, но вместо этого проследовал в дом за остальными. Здесь богатыри поведали ему о том, что делали все эти дни, как искали своего старшину. После взрыва на реке муромцы опомнились не сразу. Кто-то с трудом вспомнил, как Илья уезжал куда-то верхом, выкрикивая имя Соловья, кто-то видел, как он переходил реку. Богатыри тоже решили переправиться на тот берег, но никого здесь не нашли. Все собаки куда-то пропали, след взять было некому. Стали думать, как быть дальше и как найти своего старшину, который вроде как погнался за Соловьём. Самым разумным решением было ждать, что Илья сам вернётся с пленником. Но чем дольше его не было, тем больше нарастала тревога. Потом кто-то вспомнил про фею Варвару и про то, что она здесь жила где-то совсем недалеко. Вспомнили, что она знала Соловья, а, значит, он мог податься к ней. Или он угодил в плен вместе с Ильёй, или он прикончил Илью, а сам ушёл к фее. В любом случае, разбойника нужно было найти, и искать его нужно было у неё. Правда, был ещё такой вариант, что на Илью и Соловья напали упыри Идолища, но днём кровососы были очень слабыми и обычно не нападали, поэтому этот вариант быстро отбросили. Стали думать, как найти фею Варвару. Этот вопрос оказался гораздо сложнее, чем показалось поначалу. Никто не знал к ней дороги, да и место здесь было незнакомое. Нужен был проводник. Переночевав на реке, муромцы решили вернуться в хутор, в котором накануне перебили игольчатых волков.
  - Хорошо, что гомункулы не размножаются, - пошутил тогда Брон, - а то я даже не знаю, как бы эти игольчатые друг на друга бы залезали.
  Бронислав был серьёзно ранен, но не терял присутствия духа, чем внушал отвагу и остальным. Добравшись до хутора, богатыри снова стали уговаривать местных поехать с ними на проклятое болото. Мол, огнедышащих лягушек там больше нет, и путь теперь совершенно открыт и безопасен. Даже достали из мешка и показали куски плоти тех тварей, которые не закопали на реке. И проводник нашёлся. Один хуторянин собирался ехать по делам в Чернигов. Должен был ехать по черниговской дороге, но здесь путь был короче, и раз уже он был теперь и безопасен, то можно было и проехать по нему, а заодно показать славным витязям дорогу к фее. Где точно она живёт, никто не знал, знали лишь, в каком ехать направлении. И вот на следующий день богатыри отправились в путь-дорогу, но на нужный двор набрели только на утро следующего дня. Илья внимательно выслушал их рассказ и в свой черёд поведал друзьям свою историю и рассказал о том, что, скорее всего, Идолища им скоро уже можно будет не бояться.
  - Всё равно я ей не верю, - возражал Михаил, - а, может, она наоборот послала за Идолищем, чтобы позвать его сюда. Мол, приезжай, работу свою выполнишь, Соловей у меня.
  - Глупости, Миша. Почему тогда ей самой нас не убить?
  - Они же никого не убивают, ты же сам сказал. А вот дать кому-то денег, чтобы он убил, это они могут.
  - Нет, глупости. Ты просто её не знаешь.
  - А ты, значит, узнал за три дня?
  Но тут вошла Варвара и пригласила гостей к столу. В этот раз она не сидела во главе стола, а помогала девушкам прислуживать гостям. Сама хозяйка ухаживала за Михаилом, всё время кокетливо улыбалась. Это почему-то оскорбляло Илью. Он не мог смотреть, как Варвара унижается, будто она не верила, что старшина имеет власть над этими людьми и сможет её защитить, а, может, просто нарочно злила Илью и настраивала его таким образом против Михаила и его людей. Но богатырь не верил, что она способна на такую подлость. Варвара испытала уже в жизни уже столько горя и одиночества, что теперь должна была хотеть только счастья и любви. Она не посмела бы испортить отношения с человеком, который так её высоко ценил. И, тем не менее, Илья против своей воли злился на своих товарищей и хотел как-то напомнить им, а в особенности Михаилу, что старшина здесь он.
  - Что ж, Варвара, - молвил богатырь, - а куда же подевался наш пленник? Не заморишь ли ты Соловья голодом?
  - Он у меня в порубе, - не поднимая на него глаз, отвечала фея, - не беспокойся, там его покормят.
  - А я вот всё-таки беспокоюсь. Человек всё-таки, не собака. Зови его за стол, пусть трапезничает с нами.
  Богатыри молча переглянулись, фея подняла, наконец, взгляд на Илью, лишь на одно мгновение, в её глазах можно было прочитать любопытство.
  - Соловья за один стол с нами? - возмутился Михаил.
  - А что такого? Мы же с ним в походе ели вместе, когда привал устраивали, и ничего.
  - Обидеть хочешь нас, старшина? А мы ведь с тобой вместе кровь проливали. Сколько наших муромцев уже полегло в дороге?
  - А мне то что за дело? Я же чужак, выскочка хуторской, верно? Так вы считаете? Ты же, Миша, никакую должность в Муроме никогда ещё не занимал, хоть ты и дружинник по праву рождения. А вот уже богатырским воеводой назначен. Забыл, что все мы теперь крещёные, что все теперь равны перед Богом? Что стоите, ведьмочки, ведите Соловья сюда. Я - старшина, и я так приказал.
  - Ну раз ты, старшина, воля твоя, - отвечал Михаил, - тогда я пойду есть на улицу, с собаками.
  И покинул помещение. Вскоре сюда завели грязного Соловья, который тут же накинулся на еду, отпуская непристойные шутки и трогая девушек. Богатыри ели молча, разговор как-то не ладился, и вскоре все по одному под разными предлогами стали уходить из-за стола. Ушла и Варвара, и остался только Илья с Соловьём да парой девушек. В тот день Илья ненавидел своего товарища Михаила и за это ещё больше ненавидел себя. Его богатыри подчинялись не старшине, а ему, больше уважали другого, а, может просто знали лучше, по сути, с самого детства, а такие узы были крепче любых званий и должностей. Соловей меж тем выпил из кружки кваса, откинулся на стену и громко рыгнул.
  - Ты вот что, - заговорил он, дожёвывая пищу, - когда придёт гонец от Идолища, убедись, что он вернул Варваре мой амулет. Я не уверен, но догадываюсь, что она его у меня украла, когда я последний раз здесь отдыхал. Я потом только заметил, что оберег мой пропал.
  - И что, сразу подумал, что она украла? - презрительно встал из-за стола Илья, - всё-то ты, разбойник, во всех людях хочешь разглядеть такую же грязь, какая у тебя в душе.
  - Да ты погоди, дослушай сначала. Я всё никак не мог понять, как упыри Идолища нас нашли. Ну черниговская дорога, ну воины-всадники. Мало ли там таких? Да полно, как они именно на нас вышли? В лицо ведь они меня не знают. А вот если какой-то из оберегов моих у них, то при помощи чар они могу меня выследить. Если гонец от Идолища оберег не привезёт, то ни в коем случае не уезжай отсюда. Это будет означать, что фея нас обманула и по сути нас всех зарежут, а то и того хуже, обратят в упырей.
  - Ничего, я всё-таки рискну. Я доверяю Варваре, и в какой-то мере знаю её лучше тебя. Она не посмеет так поступить, не посмеет убить меня.
  Больше он не хотел слушать, что скажет ему Соловей и вышел вон. Сердце богатыря билось уже не с нежностью, а с тревогой. Не хотелось думать о самом худшем, не хотелось верить, что такое прекрасное создание может так нагло лгать и предавать. Это невозможно, а если и возможно, тогда уж точно не стоит жить в таком лицемерно мире и лучше уже умереть от лап кровососов. Решив так, Илья, наконец, ближе к полуночи успокоился и смог заснуть. Из-за того, что поздно заснул, он и проснулся уже довольно поздно. Не с первыми петухами, как это обычно бывает, а значительно позже, часов в девять или десять. Двор почему-то был пуст, богатырей на своих местах не было. Все куда-то запропастились. И Илья направился прямо в комнату к Варваре. Уже издалека он услышал какие-то сладкие стоны, мужские и женские, а по мере его приближения звуки становились всё громче.
  - Давай, богатырь, - говорил знакомый женский голос, - давай, воин. Настоящий, мой воин.
  И мужчина отвечал ей таким же голосом, полным сладостной неги:
  - Да, чёрт побери. Ведьма, ты сводишь меня с ума.
  Илья застыл на месте и в одно мгновение побледнел и похолодел. Он знал, что значат эти звуки, он узнал эти голоса. Сердце снова пронзила игла, руки повисли плетью, слабость овладела всем телом. Но Илья почувствовал непреодолимое желание всё увидеть своими глазами. И он увидел, заглянув в дверной проём. Она лежала на столе, раздвину ноги, меж которых совершал поступательные движения его старый друг Михаил. Сердце сжалось в точку, голова закружилась, и Илья уже не владея собой, ушёл, нет, убежал оттуда во двор. Он не знал, куда податься, не знал, куда идти. Хотелось просто исчезнуть, провалиться сквозь землю. В отчаянии он кусал губы, укусил с силой себя за кисть и в конце концов просто сел возле крыльца в углу, где, как он думал, его никто не заметит. Но здесь мысли понесли его в другом направлении, из самых недр души поднималась неистовая, неконтролируемая ярость. Кулаки сами сжались, скулы напряглись. А в прихожей меж тем послышался голос Варвары:
  - Выпей квасу лучше!
  - Да нет, я воды, - отвечал Михаил, - заодно и пот смою.
  И вышел во двор. Илью, притаившегося в углу, он на заметил и направился прямо к колодцу. Здесь рядом стояла большая деревянная бочка, полная воды. Из неё-то Михаил и принялся умывать себе лицо и голый торс, вскоре промокли и его штаны. Ноги сами понесли Илью к бывшему другу, а руки схватили его за спину и за шею и окунули с головой прямо в бочку. Михаил ничего не успел понять, не успел набрать воздуха в грудь и быстро стал захлёбываться. В последний момент разум вернулся к Илье, и он достал приятеля из воды.
  - Ты чего? - откашливался Михаил, - из-за бабы что ли? Иди, хочешь, она тебе тоже даст, ей не жалко.
  Ярость снова завладела Ильей, и он снова окунул своего соперника. Михаил сопротивлялся, что есть сил, но вскоре сдался и опять начал хлебать воду. И снова старшина в последний момент отпустил его, он не мог решиться на убийство друга.
  - Ну, всё понятно, - вымолвил Михаил, - из-за бабы готов друга убить, который за тебя жизнь чуть не отдал.
  - Друг бы так со мной не поступил, - отвечал Илья и снова надавил на шею богатырю. Но Михаил теперь обхватил руками края бочки, а одной рукой попал старшину локтем по носу. Внезапная боль заставила Илью ослабить хватку, а в следующее мгновение друг резко закинул ему руку за руку, обхватил за шею и уже самого окунул головой в бочку. Илья сопротивлялся изо всех сил, но сила, держащая его, была невероятно крепка, а ярость была на порядок больше. В какой-то момент старшина начал захлёбываться, но даже в этот миг Михаил его не отпустил. Лёгкие словно рвались на части, вода наполнилась пузырями, а силы стремительно иссякали. Голова закружилась, Илья начал захлёбываться водой, как в тумане он почувствовал воздух и стал жадно его глотать, откашливая воду. Он очнулся, сидя возле бочки, голова ещё кружилась, а тело было лишено сил. Михаил же в это время уже лежал на земле, схваченный подоспевшими богатырями. Если бы не они, старшина непременно был бы уже убит.
  - Прости, Илья, мы отлучились, - заговорил Брон, - решили поохотиться, а Михаил сначала с нами пошёл, а потом сказал, что забыл что-то и велел его не ждать, сказал, что догонит.
  - Прости, Илья, - произнёс вдруг Михаил, - ты же знаешь, как феи могут околдовать. А она ещё со вчерашнего дня начала мне глазки строит. Да она даже не сопротивлялась. Не нужно было нам у этих проклятых фей останавливаться.
  Богатыри стояли мрачнее тучи, все печальные и молчаливые. Двор наполнился людьми, на крыльцо выбежала Варвара. Все ждали, что скажет Илья.
  - Ратша учил меня драться копьём и булавой, - вымолвил старшина, - а Святогор учил меня ездить верхом, а вот борьбе, как следует, они меня не научили. Но Ратша дал мне другой важный урок. Урок женской ласки. Если бы не знал я этой ласки, то теперь совсем был бы очарован Варварой, а тебя, Миша, возненавидел бы на всю жизнь. Но мудрый Ратша словно наперёд знал, к чему меня следует подготовить.
  И с этими словами Илья встал, подал Михаилу руку и помог ему подняться на ноги.
  - Задержались мы тут, братцы. Пора уходить. А не последок сожжём здесь всё и перебьём этим мерзких кровососов.
  - Нет! - прокричала Варвара, - ты не смеешь!
  Но Илья посмотрел на неё с ненавистью, с какой никогда ещё ни на кого не смотрел, а затем взял копьё у одного своего товарища и швырнул его в спину убегающему упырю. Варвара громко вскрикнула, из глаз её вырвались слёзы, а богатыри принялись делать своё дело.
  - Илья, прошу тебя, прости меня. Он меня вынудил.
  - Не лги, я знаю, тебе понравилось.
  - Так старая фея меня учила, если насилуют тебя, делай вид, что тебе нравится, иначе тебя убьют. Да в конце концов, я же свободная женщина, и я ничего тебе не обещала. Неужели ты думал, что я стану жить с тобой и рожать тебе детей? Ха-ха, ты глупец, ты не мужчина. Вот настоящий мужчина - Михаил, давай же, останови его, покажи, кто здесь главный.
  Но муромцы её уже не слушали, они истребляли всех упырей во дворе, отрезали им головы, забивали домашний скот и девушек, что пытались им помешать. Дворовые постройки очень быстро покрывались огнём, пожар распространился по всему двору. Кто-то вывел коней и пленного Соловья, который чему-то улыбался. Богатыри уже собрались уезжать, когда позади послышался истерический крик Варвары:
  - Будь ты проклят, Илья Муромец! Убей меня, если осмелишься. Потому что иначе, когда придёт гонец от Идолища, я велю ему принести мне твою голову. Он найдёт тебя даже на краю света, достанет тебя, где бы ты ни был. Ты даже не представляешь, насколько он могущественен.
  Последние слова Варвары богатыри уже с трудом слышали, так как уехали на большое расстояние и издалека наблюдали полыхающее пожарище. Илья вдруг спешился и стащил с коня Соловья.
  - Ты чего? - в страхе вымолвил разбойник, - Илюша, опомнись, тебе нужно отвезти меня в Киев.
  Но Илья уже со страшным лицом достал кинжал.
  - До Киева мы с тобой не доедем, - молвил он, хватая разбойника за волосы, - Идолище выследит нас.
  - Нет! - прокричал Соловей. Он хотел сказать что-то ещё, но вместо этого захрипел и забулькал, захлёбываясь собственной кровью, так как горло его было перерезано. Вскоре с ним было покончено, и теперь осталось решить, что делать дальше.
  - Едем до Чернигова, - молвил старшина, - а там посмотрим. Назад нам сейчас точно дороги нет.
  Глава 17.
  Чернигов.
  До Чернигова оставалось два-три дня пути, то есть был хороший шанс добраться туда целыми. За эти три дня вряд ли пришёл бы гонец от упырей, а если бы и успел, то собрать вдогонку богатырям целый боевой отряд вряд ли бы кто смог. О том, что делать потом, сейчас никто не задумывался. А если кто спрашивал, Илья не отвечал или грубил в ответ. В нём теперь проснулась какая-то невероятная жажда крови, будто вселился какой-то злой дух. Муромцы не узнавали своего мягкого и доверчивого старшину, и потому боялись его. На охоте Илья теперь стремился убить, как можно больше, и убивал столько, сколько богатыри не могли съесть. Старшина не терпел никакого неподчинения и пререканий и однажды даже подрался с Михаилом за то, что тот дерзко с ним заговорил. На этот раз всё решилось быстро: Илья схватил его рукой за горло и придавил к ближайшему дереву, затем слегка отпустил, надавил ещё раз, так, чтобы ослушник посильнее ударился затылком. И так ещё несколько раз, пока Михаил не потерял сознание, то ли от удушения, то ли от ударов головой. Богатырь злился потом, что старшина напал на него внезапно и не дал ему времени собраться, словом, поступил бесчестно. Но сам так же бесчестно напасть не решался. В общем, все были очень рады, когда добрались до Чернигова, поскольку Илья под конец пути стал уже совершенно невыносим. Нужно сказать, что самым большим городом, который видели до этого богатыри, был Муром, и потому вид огромного богатого Чернигова всех особенно поразил. Вблизи от городских ворот невозможно было разглядеть, где заканчиваются городские сены. И справа, и слева они сливались с горизонтом. А городской шум был слышен ещё далеко за воротами. Внутри же жизнь кипела, по улицам постоянно куда-то шли толпы людей, по дорогам ехали всадники. При этом здесь была отдельная дорога для конных и отдельная дорога для пеших, по бокам от конной. Издалека был виден прекрасный и невероятно огромный храм с золотыми куполами, который напоминал собой пульсирующее сердце города, собирающее воедино все кровеносные сосуды, вены и артерии городской жизни. Это было самое большое деревянное здание, каменные здания если и были, то были значительно меньше. На улице было очень мало скота и всякой живности, кроме лошадей. Редко здесь можно было встретить погоняемую хозяином корову или козу, куры и гуси здесь не слонялись по улице, а были заперты по своим дворам. Собаки тоже редко ходили без присмотра, свиней, овец здесь вообще нигде не было. Зато был медведь. В наморднике и на поводке, словно собака, его на деревянной повозке вместе с хозяином тащил за собой конь-тяжеловес. Богатыри остановились, разинув рты, и не могли наглядеться на это диво.
  Так же поразило их то, что в городе было много торговых мест, разбросанных по самым разным улицам. Словно не было какого-то одного главного торжища. В самых разных местах люди ставили прямо на улице стол, лавку, раскладывали свой товар и садились торговать. Так же здесь было существенно меньше растений, не было таких обширных садов и зарослей кустарника, как в Муроме. Но всё же недостатка в деревьях не было. Некоторые улицы от начала до конца напоминали собой дубовые, кленовые и еловые аллеи. Деревья обычно отгораживали дорогу для коней от дорог для пешеходов, в результате всадники плохо видели дома за деревьями, а люди в этих домах в тени деревьев жили какой-то своей тихой жизнью, как бы вне этого стремительного городского потока. Особенно отгорожены от городской суеты были те, кто жили в еловых рощах. Густые иголки закрывали обзор с самого низа до верхушки. В итоге не было видно даже детей, играющих здесь в мяч или другие игры. Именно на такую рощу и указал муромцам прохожий, показывая дорогу на постоялый двор. Место здесь было тихое и хорошо спрятанное от лишних глаз. Илья предпочёл бы ночевать на улице, как в своё время в Муроме, но что-то ему подсказывало, что здесь этого делать нельзя. Деревянное здание в два этажа было так близко расположено к растущей рядом ели, что ветки дерева буквально лежали на балконе второго этажа. Но это нисколько не портило вид, а очень даже гармонировало с цветами, стоящими на окнах с резными открытыми ставнями, с черепичной крышей, в которой местами меж черепиц закрался мох. Богатыри вошли в распахнутые настежь высокие двустворчатые ворота и вскоре встретились с полным усатым мужчиной с напрочь сбритой бородой - хозяином постоялого двора. Как и все хозяева подобных заведений, он был очень любопытным и спрашивал гостей о самых разных мелочах, которые по большому счёту были ему совсем не интересны, и вероятнее всего, большую часть услышанного он забудет уже через 10 минут. Но муромцы охотно отвечали ему, не говорили только о цели своего приезда, но поведали, что прибыли из Мурома и раньше направлялись в Киев по одному важному делу, которое теперь потеряло всякий смысл.
  - Из Мурома, говорите? - задумался хозяин, - а нет ли с вами случайно Ильи Муромца - богатыря, который одолел Соловья-разбойника и очистил русскую землю от многих заколдованных монстров, которые уже много лет наводили страх на простых людей?
  Богатыри удивлённо переглянулись и указали на своего старшину.
  - Вот как? - уставился на него хозяин, - сам Илья Муромец посетил мою обитель. Вот так удача!
  - Откуда ты про меня знаешь? - спрашивал Илья.
  - Так уже весь город о тебе знает, богатырь. И как ты долго не мог ходить, а затем чудесным образом исцелился, и как ты, деревенский сын, стал дружинником в Муроме, как одолел Соловья, медведя, волков, лягушек на проклятом болоте. Твоя слава идёт впереди тебя. Весь Чернигов ждёт, когда ты ему покажешь пленного живого Соловья.
  - Нет у меня никакого Соловья, - угрюмо ответил Илья, - я перерезал ему горло. Видно, про мой главный подвиг вы ещё не знаете. Как я разорил дом несчастной женщины, как убивал её невинных слуг. Я не герой, я обыкновенный убийца. И лучше держите детей подальше от меня.
  - Это меня не волнует, - ответил хозяин двора, - для меня главное, чтобы ты остался здесь. Заплатить можешь потом, я сделаю вам хорошую скидку. И не потому, что ты герой или не герой, а потому, что твоё присутствие здесь привлечёт ко мне много постояльцев и много денег мне в карман.
  - Не хочешь, чтобы я ушёл в другой двор? Что ж, это честно, но, если будешь слишком докучать мне знакомствами с разными людьми, я съеду в другое место.
  - Договорились, - отвечал хозяин, провожая гостей в комнаты.
  Муромцы заняли несколько просторных помещений, в которых приятно пахло хвоей. Никакого убранства здесь не было, только бревенчатые стены, лавки с пуховыми перинами и стол. Эти помещения надолго должны были стать для богатырей домом, поскольку они решительно не знали, что им делать дальше и куда податься. В этот же день кто-то из муромцев раздобыл вина, и Илья, вопреки обыкновению, охотно присоединился к попойке. Поначалу в первые дни он никого не желал видеть и пускал к себе, как говорил хозяин двора, только 'очень знатных гостей'. Как правило, это были местные богатые купцы со своими жёнами, любовницами и дочерьми, реже за знатных выдавались крупные ремесленники или священники, а порой и просто знакомые и родственники хозяина двора. Временами Илья даже пытался сбегать и несколько раз ему удавалось ускользнуть через окно. Нередко он ссорился с хозяином в присутствии гостей, иных даже бил. Всё ему сходило с рук. Но спустя две недели богатырю всё это порядком надоело, и он решил съехать на другой постоялый двор. Однако хозяин тут же поставил его в известность, что гость ему должен за проживание, да и смысла уходить нет, потому как старшину и так все знают в лицо.
  - К тому же, - продолжал хозяин, - ты, богатырь, здесь человек новый, и хоть и прославленный, но, как я понял, не богатый. Я это не в укор тебе говорю, видишь, даже долга с тебя не спрашиваю. Но однажды платить придётся, думаю, ты и сам это понимаешь, ведь твои почитатели уже ни раз тебе помогали.
  - Ты о чём? - прорычал Илья. От постоянного крика он уже научился рычать, словно зверь.
  - Да так, ни о чём, - отвечал лишь хозяин двора, - только переезжать тебе совсем нет резона.
  В тот же день Илья устроил своим друзьям допрос и выяснил, что все они тайно от него всё это время брали деньги у купцов и богатых людей. Их деньги уже давно закончились, поскольку еда, вино для постоянных попоек и вообще прочие вещи и услуги в городе были очень дороги, а на охоту никто из муромцев не ездил.
  - Чего же вы скрывали от меня? - нахмурился Илья.
  - Так это...,- растерялся Михаил, - думали, откажешься, велишь деньги вернуть, а то и вовсе из города уйдёшь.
  - Куда, в пасть к Идолищу? Вот дурачьё. Вы вот что, обо всех поступающих деньгах мне теперь говорите, и вообще, чтобы все знали. Потому как деньги общие. И купите уже вина, а то сутра уже трезвый хожу. Того гляди, первый день в Чернигове не буду пьяным. Тогда тоска меня сожрёт, словно ржавчина железо.
  - Нет денег на вино, старшина, - вымолвил Михаил. - Гостей к нам ходит всё меньше, и денег дают всё меньше. Богатые купцы ещё платили щедро, монеты в руку насыпали, словно семечки. А ремесленники всё считают, по монете каждому дадут, и будет. А ведь нам ещё долг за проживание платить. Ты бы помягче что ли с гостями.
  - Ладно, сколько у нас денег? - спросил Илья. Муромцы назвали ему сумму, богатырь почесал в затылке.
  - На вино не хватит, но какой другой выпивки взять можно. Например, хмельной браги. Пойло дешёвое, дешевле пива. И женщин приведите. Тех, что третьего дня приходили от сводника хромого, с бритыми ногами. Ох, хороши были. А если не согласятся, тогда ведите любых других.
  И вот снова вечером началось пьянство и веселье. Как обычно, день у муромцев теперь всегда начинался в похмелья и приёма гостей, затем прогулки по городу за покупками и вечером пьянство и веселье. Илья чувствовал, как его всё дальше затягивает в болото, но понимал, что выхода у него нет. Или трясина, или тоска смертная. Пытался он как-то устроиться на службу в городскую стражу, но здесь его не взяли, причём нарочно, из вредности. Мол, знаменитости служить не надо. И вообще, многие как узнавали, что слух о живом Соловье - неправда, и что богатырь прикончил своего пленника по пути в город, уходили разочарованными. Иные говорили, что это не Илья Муромец, а просто проходимец, который выдаёт себя за великого богатыря. Поэтому денег становилось меньше и приходилось общаться со всё более жадной и невежественной публикой, да своими рассказами чуть ли не вымаливать у них деньги. Однажды утром хозяин разбудил муромцев слишком рано, повыгнал полуголых девок, которые оказались уж совсем не хороши собой и даже староваты, и стал приставать к Илье.
  - Вставай, богатырь. Тут к тебе ну очень знатный человек пришёл, видеть тебя хочет. Новгородский дружинник, проездом здесь до Киева.
  - А мне то что за дело? - отмахнулся Илья, - дай поспать, Ерёма, сил нет. Подождёт твой новгородец.
  - А про долг мне ты не забыл? Чем платить будешь?Новгородцы - народ богатый, иные так и сорят деньгами. Иди, а то уедет он.
  - Ты за кого меня держишь? - схватил Илья его за грудки, - думаешь, купил меня, Илью Муромца?
  - Уймись, Илья, - отнимал его руки хозяин двора, - ну выйди, тебе что трудно, прошу тебя. Поговоришь с ним, да опять спать ляжешь. К тому же, он ещё племянник самого Василия Буслаева.
  - Иди ты, - сел на лавке Илья, - что же ты сразу не сказал? Веди.
  И вместе с хозяином двора старшина вышел в большой центральный зал, в который выходили двери всех комнат. Здесь за столиком сидел человек, в котором нельзя было не признать благородного характера. Высокий, статный, черноволосый, с небольшой бородой трезубцем и горбатым носом, стрижен коротко, но на затылке волосы заплетены в косу. Одет он был в богатый камзол с золотой вышивкой, на поясе кинжал с эфесом из слоновой кости, на пальцах перстни, на шее серебренная цепь с крестом. Увидев Илью, он встал из-за стола, поклонился и подал ему руку для приветствия. Богатырь поклонился и обменялся с гостем рукопожатием.
  - Илья, сын Иванович, из Мурома, - молвил он.
  - Добрыня, сын Никитич, из Новгорода, - отвечал гость, - садись, богатырь, угощайся, не стесняйся, да порадуй меня своими речами. А ты, мил человек, будь добр, принеси-ка нам вина и мяса.
  - Будет сделано, - отвечал хозяин двора и исчез в мгновение ока.
  - Давно ты тут живёшь? - спросил Добрыня у Ильи тоном старого знакомого.
  - Уже почти месяц, - отвечал Илья.
  - Эх, и как же тебя занесло-то сюда? По городу слухи разные ходят. Одни говорят, что ты у какой-то женщины дом сжёг, и что какому-то купцу морду набил за то, что он усомнился, что ты Илья Муромец.
  - Так и есть, - отвечал Илья, протирая глаза спросонья, - всё правда. Но то, что моё имя Илья, я знаю точно. То, что я Соловья убил - тоже правда, как и то, что в Чернигове я прячусь от ещё более сильного врага, упыря по прозвищу Идолище. Говорят, Соловей по сравнению с ним - мальчишка. И этот Идолище идёт за мной по следу, чтобы отомстить. Знал бы, что он меня просто убьёт, пожалуй, и вышел бы к нему. Но боюсь, что покусают меня упыри, и сам я превращусь в такую же мерзкую тварь.
  - Это вряд ли, - отвечал ему Добрыня, наливая вина в кружки, - ты, Илья, упырём точно не станешь. Если бы такие люди, как ты, становились упырями, кровососы уже заполнили бы всю землю. Но в их племя обращаются только самые подлые, самые трусливые, самые низкие. Упырь - то ведь не человек, это ходячий труп. Они бесплодны во всех смыслах, ничего создавать они не могут, могут только подражать и потреблять. Вся жизнь их - подражание и кривляние. Как у обезьян. Слышал про таких зверьков? Живут такие в южных странах, ну да ладно. Давай выпьем. Твоё здоровье, богатырь.
  - Твоё здоровье, боярин.
  Выпили. Илья от жажды и с похмелья осушил целую кружку разом.
  - А правду говорят? - спрашивал он, закусывая куском свиной колбасы, - что ты племянник Василия Буслаева?
  - Истинная правда. Никита, отец мой, был ему младшим братом. Правда, Буслай рано умер, его казнили за... в общем, не важно. Дети его разошлись, кто куда. Никиту взял к себе дальний родственник Буслая - Володар. Вот Володара мой отец и считает своим отцом и моим дедом, отец стал наследником его после смерти боярина наравне с родными его сыновьями. А с Василием история другая вышла. Он остался с матерью, сбежал и потому лишился знатного звания и стал позже богатырём. В целом, вся жизнь его была наперекосяк, но я его совсем не помню, он умер ещё до моего рождения. Как и воевода Добрыня, в честь которого меня назвали.
  - Соловей мне кое-чего порассказал про твоего дядьку, - молвил Илья.
  - И что же, гадости какие-нибудь?
  - Да нет, хвалил, называл своим другом. Мол, перед смертью Василий с ним сдружился, и с отцом его. Но отец его - Вахрамей Василия предал, а сам Соловей Чеслав - нет. Он даже пытался меня убедить, что продолжает дело Василия. Мол, Василий, если бы увидел, какой мир он сотворил, не стал бы за него так биться. И что будто с князем Владимиром он не ладил и не хотел его власти на Руси.
  Последнее предложение Илья произнёс с улыбкой, но Добрыня вдруг нахмурился и задумался над его словами.
  - В чём-то он, может, и прав, - молвил, наконец, боярин, - про всю Русь не скажу, но Новгород уже не тот, что раньше. Теперь звание дружинника купить за деньги можно. Как один наш купец - Ставр Годинович. Молодой ещё совсем, моложе тебя, чуть постарше меня, рода не знатного совершенно, но уже в дружине. Тьфу!
   И Добрыня даже сморщился от неприязни.
  - А ты по какой нужде в Киев едешь? - спрашивал его Илья.
  - Да сам пока не знаю. Князь Владимир вызвал. Велел тысячу человек из Новгорода в Киев отправить для какой-то войны. И бояр вызвал, и даже богатырей. Сам богатырский воевода - Микула Селянинович поехал. Но он вперёд уехал, ты его не застал. В Киеве вообще странные дела творятся. Слышал, князь Владимир своего старшего сына - Святополка в поруб посадил и держит его там, как какого-то пленника или преступника? Странно всё это. И Борис ещё.... А ты то что, Илья? Так и будешь здесь сидеть, прятаться от Идолища поганого?
  - Ой, не знаю, Добрыня, - отвечал Илья, - здесь тоска, а за стеной - беда. А денег нет, и хозяину двора я уже задолжал за проживание. Не знаю даже, как быть.
  - Поехали со мной в Киев, - предложил вдруг Добрыня Никитич, - здесь дорога короткая, людная. Доедем быстро, никто тебя не тронет. А там определишься на богатырскую службу, и будешь сражаться со всякими злодеями за русскую землю. Тогда никакой Идолище к тебе не сунется. А долг я за тебя отдам. Ну, что скажешь?
  - А что, выбор у меня не велик, - отвечал Илья, - всё же лучше, чем здесь пропадать.
  На том они и порешили. В этот же день Добрыня Никитич заплатил хозяину двора всю сумму за проживание муромцев, без малейшей скидки, и все засобирались в дорогу. Никто не был против поездки в Киев, всемуже надоело пропадать здесь без дела. И потому уже на следующий день в компании новгородской знати богатыри покинули Чернигов.
  Глава 18.
  Киев.
  Дорога от Чернигова до стольного града была на порядок более оживлённой. Здесь постоянно проезжали всадники и гружёные обозы, вдоль пути было полно сёл, где чуть ли не каждый дом был превращён в постоялый двор. Чем ближе к Киеву, тем больше было таких поселений. И вот в один день путникам открылось всё великолепие великого русского города. На семи холмах на побережьях необъятного Днепра раскинулись деревянные и каменные строения. Вид снизу создавал впечатление чего-то величественного, заставлял трепетать. Храмы, крепости и терема возвышались здесь, словно могучие великаны, наблюдающие веками за людскими делами. Городских стен не было вовсе, видимо, в них не было нужны. Сами холмы и большая река давали людям хорошую защиту от любых непрошенных гостей, будь то печенеги, викинги или ромеи. Внизу здания стояли вперемешку с деревьями. И если в Чернигове растительность уже убывала, то здесь её становилось снова много, но лишь у подножия холмов и в пространствах между ними. А на холмах строения расположились, словно складки на лысине. От этого могло показаться, что пространство меж холмов вообще никак не заселено, и будто Киев - это не какой-то единый город, а множество поселений на холмах, на разных берегах Днепра. Возможно, когда-то так оно и было, но затем чья-то могучая воля соединила эти поселения воедино и объявила матерью городов русских. При ближайшем рассмотрении были видны и городские стены, которые просто были не везде и лишь соединяли один холм с другим. Так же деревянные стены шли от холмов к реке. Отсутствие стен оказалось очередным заблуждением, в которое можно было впасть, если смотреть издалека. За стенами в низине стояли крепости, в каждой такой стене были свои ворота. В одни такие открытые ворота и вела дорога, по которой ехали муромцы вместе с новгородцами. Попав внутрь, Илья сразу понял, что в этом городе легко заблудиться. Но мысли быстро уступили эмоциям, особенно чувству восхищения и внутреннего трепета, который охватывал любого, кто впервые бывал в Киеве. Поражал сам контраст между уютным лесным мирком внизу, возле полноводной реки, закрытым забором, с деревянными строениями и большим каменно-деревянным миром на вершинах, миром, гордо заявляющем о себе всей земле и небесам. Илья с любопытством рассматривал каждый двор, каждого местного жителя. Он пытался окинуть взором разом весь Киев, но взгляд терялся в разнообразных живописных картинах бьющей ключом жизни. Да и размеры города были воистину невиданными.
  Илья был поражён и совершенно влюблён в этот город с первым же своим появлением здесь. Здесь хотелось жить, хотелось творить, было видно, что это место великих замыслов и больших амбиций, место настоящих эмоций и крупных дел, огромное пульсирующее сердце просторной и молодой страны. Здесь сразу забылось всё плохое, что прежде Илья слышал о Киеве и его князе. Это было святое место, в таком большом городе не могли жить мелкие, мелочные люди. С особым трепетом забилось сердце муромца, когда он вместе с друзьями переходил через Днепр по огромному деревянному мосту. Другой конец бревенчатого моста был едва виден, а размеры его поражали, и больше всего поражало то, что это было сделано руками человека. Такую громадину могли построить только настоящие великаны духа, так казалось пришельцу из деревни. Мост был очень высок, подниматься на него пришлось по специальной земляной насыпи. Это было сделано для того, чтобы под мостом спокойно могли проплывать суда. И воистину, различных лодок, лодей, плотов, кораблей с вёслами в несколько рядом здесь стояло великое множество. На тот берегу находилась речная гавань, здесь могучая и огромная река преклонялась перед властью человека и становилась его покорным орудием, здесь природа не бунтовала, а верно служила своему господину - жизни. И Илья вздохнул полной грудью, но, казалось, грудь его слишком мала, чтобы вместить в себе столько воздуха. На этом великом мосту он и сам чувствовал себя великаном духа, и не только духа. Дух величия отовсюду бил здесь ключом, как у истока миров, у корней дерева мудрости. Здесь и смерть казалась невозможной, казалась лишь долгим сном, за которым снова последует жизнь. Жизнь, которую невозможно остановить в её стремительном потоке.
  - Вот он и Подол, - молвил Добрыня, когда всадники начали съезжать с моста на берег, - равнина меж четырёх холмов. На этом берегу не так тихо, как на том. А наш путь лежит на один из холмов, на Щекавицу. Видишь, огромным храм на горе? Десятинная церковь.
  - Я хочу подняться туда, - восторженно вымолвил Илья.
  - Поднимешься. Вам, муромцы, тоже туда надо. Здесь вас мало кто знает, на постоялом дворе никто в долг держать не будет. А постоялые дворы здесь ой какие дорогие. Так что путь у вас один, в десятинную церковь к настоятелю. Может он вас куда и пристроит, как богатырей.
  - А ежели не пристроит? - спрашивал старшина.
  - Тогда что-нибудь придумаем. Деньги у вас есть не первое время, с голоду не помрёте.
  А меж тем они уже ехали по кварталам Подола. Здесь уже местность больше напоминала единый город, а точнее, портовый городок. Деревьев было мало, во дворах на заборах сушилось много рыболовных сетей, у многих стояли свои лодки. Ближе к горе Щековице деревянных зданий становилось всё меньше, а каменных строений всё больше. Появились многоквартирные дома в два этажа, в которых жили те, кто победнее, те, кто побогаче предпочитали ещё дерево. Вместе с каменными зданиями появились и многочисленные надписи на них, который порой вызывали смех, а порой и изумление. На одном здании чёрным углём большими буквами было написано: 'Коловрат' и рядом крест с закруглёнными краями. Видимо, имя языческого бога солнца здесь считалось чем-то неприличным, а особенно вращающийся крест, который был чем-то вроде глумления над христианским крестом. Другие надписи были не такие богохульные и носили какой-то бытовой или оскорбительный характер. Так, на одних воротах кто-то мелом написал: 'Макар - сын осла, смердящий пёс'. Или на стене кабака: 'Боян, сын Колояра перунил здесь Веру'. На этом фоне надпись над входом в церковь: 'Христос воскрес' выглядела как-то совсем неуместно. Зато уместной казалась лаконичная надпись на другом здании, без конкретики, большими буквами: 'СУКИНЫ ДЕТИ'. Другая надпись была, видимо, совсем крамольной и потом наполовину стёрта: 'Кривша - наш верхо...' Так, улыбаясь и умиляясь этим играм духовных великанов, Илья вместе со своими спутниками постепенно забрался на Щековицу. Щек, в честь которого была названа гора, по легенде был братом основателя города - Кия. На этом холме был захоронен великий князь - Олег Вещий, бравший в своё время приступом Царьград. Отсюда уже больше двух веков потомки Рюрика управляли русской землёй. Здесь был центр, здесь на своём скромном ложе отдыхала сама вечность. Сердце замерло у Ильи, когда он оказался на самой вершине, и поистине в тот миг казалось, что выше могут быть только небеса. Противоположный берег теперь оказался полностью скрытым под шапкой листвы на деревьях. Необъятные леса, дикая природа окружала город со всех сторон, и сам он среди этих диких мест был каким-то вызовов природе. А строения на холме были не иначе как жилищем великанов, которые назвали себя господами всей этой природы.
  - Ну что ж, Илья, - молвил Добрыня, улыбаясь восторгу богатыря, - здесь наши пути на какое-то время разойдутся. Мы поедем к князю, а тебе дорога в храм, а оттуда, может, тоже к князю отправят.
  И они распрощались у ворот храма, больше которого муромцы никогда ещё не видели. Да и вообще, не видели ещё никогда ничего большего, что было бы сотворено человеческими руками. Словно огромная скала под действием чьей-то могучей и в то же время прекрасной воли поддалась и стала прекрасным и великим каменным строением, домом Бога, достойным своего хозяина. Большие арочные окна казались порталом в другой, лучший мир, многочисленный купола напоминали собой застывшие морские волны, которые человек приручил и вознёс. Не возникало сомнений, что здесь живут боги - всемогущие стражи вечности. Здесь их принял местный протодьякон, которому гости из Мурома долго объясняли, что они богатыри, которые пришли сюда, чтобы заступить на службу. Священник словно ничего не слышал, погрузившись в свои дела, имя Ильи Муромца ему ни о чём не говорило, никто в Киеве о таком богатыре и слыхом не слыхивал. И лишь когда Илья передал попу перстень, подаренный Добрыней, тот принял подарок и согласился на следующий день доложить про богатырей протопопу и предоставить им временный кров и пропитание. Ночевали муромцы в некоем подобии монашеских келий, только в одной такой келье разместилось по три человека. Зато прямо в здании Десятинной церкви - самого крупного христианского храма на Руси. Пищу принимали все за одним столом с низшим духовенством и вскоре со многими из них познакомились и даже подружились. На следующий день никто из знакомых им служителей культа уже не сомневался, что гости есть те, за кого себя выдают. Многие очень радовались тому, что Соловья-разбойника больше нет, но были огорчены тем, что лиходея не довезли до Киева на суд. Сутра Илью повели на церковную службу, но ещё не к митрополиту, а к протопопу - старому седобородому греку. Здесь богатырь должен был причаститься и исповедаться, прежде, чем его допустят до самого высшего сана. Конечно, перед этим его должны были ещё проверить, чтобы убедиться, что он тот, за кого себя выдаёт, но тут достаточно было спросить Добрыню и других новгородцев, проезжающих через Чернигов. Судя по всему, ждать нужно было недолго. Сейчас же Илья молился Бога, не отрывая взора от большого распятия. Глиняное изваяние страдающего на кресте человека смотрело на богатыря с некоторой укоризной. Богатырь теперь даже завидовал ему и сам хотел оказаться на кресте, чем причинить другим столько страданий, сколько он причинил. Но вот долгая служба закончилась, И Илья вместе с протопопом - отцом Феодором отправился в исповедальню. Священник вызывал доверия и как-то сразу расположил к себе богатыря. Возможно, потому, что его звали так, как и отца Ильи после того, как тот обратился в христианскую веру. Рассказ муромца был долгим, начал он ещё с того дня, как чудесным образом вдруг начал ходить, поведал кое-что про своего славного отца - Ивана Соху, который служил в дружине Василия Буслаева и участвовал в его последней битве. Рассказал о других чудесах, как выжил после укуса ядовитой змеи, как быстро оправился от ядовитых иголок волка-гомункула, как зимой в Муроме ходил полуголым в мороз и не заболевал. Отец Феодор крепко призадумался над его словами.
  - Про Василия Буслаева и его войско ходила старая легенда, - перебил он исповедь богатыря, - что перед смертью в последнем бою на него сошла благодать Божья, и на всех, кто в тот момент сражались за него. И когда Василий погиб, другие уцелели и сохранили эту благодать. Однако в полную силу она действовала лишь тогда, когда все богатыри, что были в том бою, сражались бы вместе, и твой отец вместе с ними. А этого с того дня больше никогда не было. Возможно, на то тоже был замысел Божий. Все богатыри перессорились друг с другом. Часть их потом проиграла страшную битву колдунам из клана Змея. А потом на новгородские окраины обрушилась ещё более страшная напасть - Змей Горыныч. Если клан Змея был бы уничтожен, а не сбежал за Волгу, Горыныч бы не появился. Господь хотел, чтобы богатыри держались вместе, как один, чтобы не ссорились друг с другом. Но они так никогда и не сплотились против Змея Горыныча. За это, они, видимо, были прокляты. Почти все те, кто участвовали в той битве на Кощинской дрягве - умерли, не дожив ещё до 30-ти лет, остальные недожили и до 40-ка. Потамий Хромой - воевода Владимирской заставы тоже был в войске Буслаева, но в той битве не участвовал, потому ему благодати не досталось. А вот твой отец, как ты сказал мне давеча, участвовал. А раз так, то получается, он - единственный, кто ещё жив из того войска, а, стало быть, вся благодать перешла на него. От твоего же отца - Ивана Сохи благодать могли перейти только к сыну, если тот будет праведником или мучеником. Я думал, это случится после его смерти. Почему-то это случилось раньше. Видимо, он усердно молился за тебя Богу, и вся его благодать перешла к тебе и исцелила тебя. Знаешь, что это значит, Илья Иванович?
  - Что, владыка?
  - Что твоё предназначение - убить Змея Горыныча. Только ты способен на это, и в этом состоит замысел Божий. Богатыри проиграли клану Змея, потому что не следовали этому замыслу, не были едины. А в тебе одном теперь великая благодать, стало быть, ты сможешь исправить их ошибку и осуществить Божий промысел.
  Глаза у отца Феодора горели, он был явно рад, что встретил такого великого богатыря, живое чудо на земле. Илья на мгновение тоже почувствовал восторг от той великой миссии, которая наделяла смыслом всю его жизнь. Но взгляд богатырь быстро поник и опечалился.
  - Не могу я сражаться со Змеем, владыка. Я долго прятался в Чернигове, а теперь сюда пришёл, чтобы скрыться от врага, который преследует меня по пятам. Страшный упырь по прозвищу - Идолище. Он жаждет моей крови, но боится идти войной на города. Стало быть, пока я в городе, то я и мои люди в безопасности. А пойдём в Новгород - погибнем по дороге.
  - Идолище - опасный противник, - нахмурился отец Феодор.
  - Ты слышал о нём, владыка?
  - Кое-что слышал, да в основном ерунду всякую. Говорят, он обладает невероятной силой. Говорят, что он отец всего поколения упырей. Все кровососы, что есть сейчас в мире - пошли от него. Но я в это не верю.
  - Почему?
  - Да потому, что это поколение зародилось около тысячи лет назад. Да, это поколение сильнее прежнего. Прежде упыри, конечно, жили долго, но через сто лет после обращения всё равно умирали. Они не старели, но кровь у них была больная, и потому разные болезни их убивали. Они затем и пили чужую кровь, потому как своя была больная и ко всяким инфекциям неустойчивая. Новое поколение не понятно, сколько живёт, но гораздо дольше. Инфекции им не страшны, старости они тоже не знают, я слышал про таких, которым было 500 лет. И вот теперь говорят, что есть такой, которому 1000 лет, отец всего нынешнего поколения. И говорят, что это Идолище. Не может быть.
  - Почему же, владыка?
  - Да потому, что самых сильных и самых первых из них давно истребили. Их истребляли римляне, истребляли христиане, истребляли в большом числе мусульмане. Не могли они уцелеть, не мог упырь, который появился тысячу лет назад, дожить до наших дней. Тут, Илья, нужно понимать, что за существа эти кровососы. Они сами сдавали своим врагам своих вождей. Например, приходили к охотникам и предлагали: мы вам вождя своего отдадим, а вы нас отпустите. Чаще всего охотники на это соглашались. Упыри никогда долго не бывают верны своим вождям. И этого Идолища однажды истребят, предадут свои же, шайка разбежится, это вопрос времени.
  - А до той поры не смогу я выполнить своей миссии?
  - Да, пока придётся подождать какое-то время. Заступишь в киевское богатырское войско, послужишь. А там мы добьёмся, чтобы тебя перевели в Новгород. Как раз сейчас в Киев прибыли новгородские богатыри и сам их воевода - Микула Селянинович. Через два дня князь Владимир устраивает для новгородцев пир. Мы, священники, пиры не любим. Там шутов всяких много, много греха. Поэтому я долго там не задержусь. А тебя проведу, с кем нужно, познакомлю. Всё равно тебе никто бы сразу целое войско не дал бы, чтобы воевать против Горыныча. А один на один ты был с ним вряд ли столкнулся: у него самого есть целое войско. Так что не печалься, придёт ещё твоё время.
  - Да я не за то печалюсь, - отвечал Василий, - я пришёл к тебе с покаянием в страшном грехе. По пути к Киеву я попал в дом одной честной женщины, хоть и язычницы-феи. Она прониклась ко мне нежными чувствами, а я к ней. Но однажды один из моих богатырей силой взял её, и ей понравилось. Она не сопротивлялась, как будто так и надо. И я напал на своего друга, чтобы убить его, а когда не смог этого сделать, от злости приказать сжечь двор несчастной женщины и перебить всех её рабов-упырей. А после этого я своими руками убил Соловья. С тех пор нет мне покоя, совесть мучит меня. Я раскаиваюсь, как мне быть?
  - Ты не раскаиваешься. Раскаяться, значит, привести свой ум в такое состояния, в котором ты смог бы действовать иначе. Скажи, в такой же ситуации ты бы поступил теперь по-другому? Сделал бы что-то иначе?
  - Убить своего друга-богатыря? Нет, я бы не смог. В такой же ситуации я бы поступил так же. А лучше бы погиб. Он ведь почти убил меня, я ему это позволил, я хотел умереть, но меня спасли от смерти.
  - Кто спас?
  - Другие богатыри, которые возвращались с охоты.
  - Другие богатыри, - повторил протопоп Феодор, - это Бог их послал, Илья. Значит, возможно, на то был замысел Божий. Ведь ты причинил зло той женщине не из злобы и корысти. Ты хотел её исправить, сделать её лучше, привести её ко Христу из тьмы язычества. Кто знает, может это тебе удалось? А упыри и такуже мертвы, у них нет души, а тело проклято. Это не считается убийством.
  - Стало быть, нет на мне греха?
  - Не знаю, да и не мне о том судить. Но у Бога на тебя план, полностью ведомый лишь ему одному. А раз так, тебя нельзя мерить той же меркой, что и других. Тобой движет благодать Божья, следуй ей в сердце своём, и тогда ты всегда будешь прав. Я же именем Бога дарую тебе прощение.
  Глава 19.
  Пир.
  Через два дня гора Щековица вся наполнилась мужчинами с заплетёнными на затылке в косу волосами. В основном они были светловолосыми, но встречались и чёрные волосы, как у Добрыни. Добрая тысяча новгородцев собралась на пир. Ни одно помещение в Киеве не могло разом принять столько гостей, поэтому дубовые столы поставили прямо на улице буквой 'П'. От непогоды гостей закрывал большой деревянный навес, под которым в торговые дни вели дела простые горожане. Вокруг места выставили конную и пешую стражу, которая должна была не пускать на территорию непрошенных гостей. Так же здесь находилось несколько деревянных туалетов, складов и бань. Усадить тысячу человек за один, пусть и огромный стол никто и не думал, поэтому здесь повсюду было расставлено множество столов, в том числе и под открытым небом или в прилегающих помещениях. Никто лишний не должен был попасть на праздник, и всё же протопоп Феодор смог туда пройти и провести с собой одного гостя. Столы уже ломились от еды. Прямо на улице горели костры, в которых служилые люд и гости жарили овечьи и свиные туши, а рядом такие же туши, только сырые, повесив за лапы на ветки деревьев, разделывали. С прочей пищей было проще. Различные хлеба, калачи, блины лежали на столе в большом изобилии, квашенная капуста, маринованные грибы были повсюду, стояли блюда с творогом и густым мёдом. Кроме густого мёда был ещё мёд варёный - для питья, но больше для того, чтобы разбавлять им вино. Вина на столе стояли дорогие, но не разбавленные, а пир предстоял долгий, поэтому, если кто не хотел быстро пьянеть, мог вино и разбавить, к тому же так оно становилось гораздо приятнее на вкус.
  Своего новгородского товарища - Добрыню Илья нигде не видел, зато быстро обратил внимание на одного новгородского исполина. Ростом он был почти как великан Святогор, а телом был на порядок крепче. Плечи огромны, грудь мощная. Борода у новгородца была короткая, а вот коса была огромной и начиналась чуть ли от самых ушей, казалось, если распустить её, то длинные волосы спадут на плечи и даже достанут до лопаток. В то время как у Добрыни были волосы короткие, длинными они становились только на затылке. К этому великану и подвёл Илью отец Феодор. Протопоп поклонился, новгородец поклонился в ответ.
  - Будь знаком, Илья, - молвил он, - воевода новгородских богатырей - сам Микула Селянинович.
  - А ты кто будешь, мил человек? - пожал муромцу руку Микула.
  - Это великий богатырь из Мурома, - отвечал за него протопоп Феодор, - сын витязя из благодатной дружины Василий Буслаева, Илья Иванович.
  - Вот как? - почесал бородку Микула, - и что же великого он сделал?
  - Много чего. Соловья-разбойника, например, одолел, от всяких чудовищ русскую землю освободил.
  - Ну, коли так, садись, - пригласил его Микула за стол под открытым небом, - оба садитесь.
  Воевода словно намеренно сел напротив Ильи, налил ему в кружку вино, налил и себе.
  - Пей, богатырь муромский. До дна, по-богатырски.
  Вкруг стала уже собираться горстка гостей, которые до этого стоя о чём-то беседовали или были заняты своими делами. Илья, видя столько обращённых на него глаз, выпил залпом целую кружку неразбавленного вина.
  - Добро! - молвил Микула, - я, честно сказать, не понимаю, что я тут делаю и зачем князь позвал меня с двумя сотнями богатырей. Не иначе как хочет покорность мою проверить. А ты вот сам сюда пришёл. Какая же нужда, Илья, тебя сюда привела?
  - Хочу на службу заступить, в киевские богатыри. Чтобы не просто так сражаться против чудовищ, а с именем Бога.
  - Вот как? - задумался Микула, - я сам не киевский, но слышал, что в киевское богатырство беру только греков и болгар. И бьются они не с чудовищами, а с хуторянами, которые не платят дань.
  - По что обижаешь, Микула? - нахмурился протопоп Феодор, - у нас тут забот хватает. На Киевской земле царит порядок, это у вас, на новгородской вотчине всякие Горынычи летают.
  - Змей Горыныч не на нашей земле, - злился Микула, - его княжество ниже по реке Волге. Там стояла наша застава, но земля была ничейная. На Волге есть только вотчина боярина Вольги, и его земля владений Змея не касается.
  - Зато сам Змей хорошо вас касается.
  Микула яростно ударил кулаком по столу так, что кувшин с вином подпрыгнул на месте. Но, заметив напряжение собравшейся вокруг компании, воевода смягчился и дружелюбно улыбнулся.
  - Ты вот что, 'великий' богатырь, - обратился он к Илья, - не хочешь ли со мной силой помериться? Без побоев, без крови, приятельских способом, на руках.
  И с этими словами Микула поставил огромную как весло правую руку локтем на стол. Илья сделал тоже самое, их ладони схватились.
  - Владыка, подсоби, - обратился Микула к отцу Феодор. Священник нехотя закрыл сверху ладонью их сцепленные пальцы, а затем отпустил, и началась борьба. Рука новгородского воеводы была очень широкой и на порядок длиннее, а потому рука его противника сразу стала клониться к столу, кисть выгнулась назад, и сопротивляться было совсем неудобно. И всё же Илья не сдавался, жал в ответ, пытался выкрутиться.
  - Смотри, руку себе не сломай, муромец, - усмехнулся Микула. Компания вокруг тоже заулыбалась. Илья чувствовал боль уже не в мышцах, а в костях, рука его всё ближе была к поверхности стола. Пожалуй, другой на его месте при таком сопротивлении точно сломал бы себе руку, но муромец уже знал, что тело его обладает невероятной прочностью, а потому сделал резкий рывок и смог-таки перебороть могучую руку. Теперь все присутствующие застыли в оцепенении и вытаращили глаза, очевидно, такого новгородцы, хорошо знающие своего богатыря, ещё никогда не видели. Борющиеся руки снова достигли того положения, в каком были в начале, и на какое-то мгновение рука Микулы даже стала клониться к столу. Теперь вокруг уже затихли все разговоры, в воздухе повисло напряжение. Воевода напрягся всем телом, покраснел, выпучил глаза и надавил с новой силой, превозмогая боль. Теперь рука Ильи ещё стремительнее клонилась к столу и очень скоро достигла его поверхности.
  - Неплохо, - тяжело выдохнул новгородский богатырь, - упрямый ты хлопец. Но рукой своей ещё дней пять не сможешь поднять ни копья, ни щита, ни даже кружки.
  Илья в ответ лишь через боль улыбнулся, взял больной рукой ручку кувшина и всем на диво налил себе вина. Тут новгородцы уже в голос заликовали и захлопали в ладоши.
  - Не балуй, Микула, - послышался поблизости незнакомый мужской голос, - ты мне всех гостей так переломаешь!
  Илья обернулся на голос и на мгновение подумал, что обознался, поскольку увидел муромского князя Глеба. Но при втором взгляде стало ясно, что этот немного старше, нос у него чуть тоньше, а челюсть чуть шире. По внешнему сходству можно было подумать, что это родной старший брат Глеба - Борис. Больше всего отличий от младшего брата у него было в причёске - волосы короткие и не такие кудрявые, а также одет слишком богато. Глеб одевался просто и удобно, у этого же зелёный камзол был расшит золотом, на теле было множество украшений. На шее серебренная цепь с крестом, на руках - браслеты, на камзоле - брошь серебренная и брошь золотая, на пальцах перстни: один с печаткой и три с драгоценными камнями, в ухе - золотое кольцо, за поясом кинжал в ножнах из слоновой кости. Борис стремительно приближался к Микуле. Воевода поднялся навстречу к нему, и они крепко обнялись, а князь даже поцеловал его в щёку.
  - А витязь хорош, - кивнул он на Илью, который не сводил с него пристальный взгляд, - кто таков? Из Киева, из Новгорода?
  - Из Мурома, Илья-богатырь, - отвечал Микула.
  - Вот как? - оживился князь, - стало быть и братца моего единоутробного - муромского князя знаешь?
  - Знаю, владыка, - отвечал Илья, - и многое тебе могу про его дела поведать. Он тебе передавал сердечный привет.
  - Эх, соскучился я по брату, сто лет его не видел. Позже обязательно с тобой потолкуем о делах Глеба, а сейчас некогда, надо пир начинать.
  - Как? - удивился Микула, - а что же владыка-Владимир? Не придёт.
  Борис всё это время не садился, а стоял, приткнув кулаки в стол, теперь же обошёл новгородского воеводу со спины и бросил ему на плечи свои ладони.
  - Будет и князь Владимир. Но я уже не маленький, сам могу пиры начинать, семеро одного не ждут. К тому же, у батюшки моего и так дел по горло. А ты, Микула, со мной пошли, за главный стол, хлебнём с тобой вина ромейского под баранью ногу с чесноком и хреном.
  И князь вместе с богатырём покинули собравшуюся компанию, которая тут же начала расходиться. Откуда-то появился Добрыня Никитич, который, видимо, давно уже был где-то поблизости, и сел на лавку рядом с Ильёй.
  - Ловко ты это, - молвил он, - не ожидал. Вообще, Микула и не таких силачей побеждал. В этой борьбе никто не может его одолеть. Как-то с ним Святогор так боролся, не поборол. С ним лучше соревноваться в стрельбе из лука или верховой езде, здесь больше шансов победить. Сам видишь, какой он медведь, под ним любой конь сломается.
  - Давай выпьем лучше, - предложил Илья, и проглотив деревянную ложку квашеной капусты, заел её хлебом и налил себе вина, разбавив его мёдом. Добрыня присоединился к богатырю, вскоре за их стол село ещё человек семь новгородцев, на блюде появились жаренные свиные окорока и печень, обжаренная с луком, и пир пошёл горой. А в Киеве он всегда шёл горой, ибо проводился на горе. Борис давно уже объявил о начала пира, но из-за главного стола его было плохо слышно. Однако главное поняли все, подняли кружки и дружно выпили.
  - Борис себя мнит уже киевским князем, - заговорил немного опьяневший Добрыня, - даже пир начинает без отца своего. А ведь по закону нет у него права на киевский стол.
  - Помолчи ты, - зацикали на него новгородцы. Всё-таки рядом с ними были посторонние: киевский священник и муромский богатырь. Но когда протопоп Феодор ушёл, Добрыня снова начал свои речи:
  - Думаете, случайно они вызвали нас из Новгорода? И ещё вместе с нами вызвали богатырей? Зачем? Они хотят ехать на войну, и обязательно с нами. А возглавит этот поход Борис.
  - Может, ты ещё и знаешь, с кем мы будем воевать? - язвительно спросил один из новгородцев, постарше Добрыни. Судя по всему, его старший брат.
  - Не знаю, - отвечал Добрыня, - но знаю точно, что не спроста всё это. Почему киевских богатырей не взяли, а? С кем им тут воевать, с печенегами? С печенегами и киевские хорошо воевали, а сюда позвали именно новгородских. Почему?
  - Почему? - спрашивал у него старший брат, запусти себе в рот маринованный гриб.
  - Да потому, что воевать они идут не против язычников, а против христиан.
  - И что?
  - А то, что богатырям запрещено сражаться против христиан. Они клятву приносят, и, если эту клятву нарушают, если кто-то из богатырей убьёт христианина, его выгонят и отлучат от церкви, а то и вовсе убьют. Верно я говорю, Илья, или нет?
  Но Илья в ответ лишь пожал плечами.
  - Эх, какой же ты богатырь, раз клятвы богатырской не давал? У любого спросите, у Микулы Селяниновича, он вам скажет, что клятву богатырскую давал.
  - Ну, допустим, - нехотя согласился старший брат, - к чему ты клонишь? Ромеи тоже христиане, и император их в Царьграде считается помазанником Божьим. А они всё равно по приказу императора убивают других христиан, болгар, например, и ничего.
  - В том-то всё и дело, - приподнялся на месте Добрыня, - если Борис заставит новгородских богатырей по его приказу нарушить богатырскую клятву, то тем самым Борис будет признан таким же императором, помазанником Бога. Не забывайте, что Борис, ровно как и Глеб - внук ромейских императоров, у них в Царьграде больше родственников, чем на Руси. Если новгородцы признают его императором, то и киевлянам придётся.
  - Брехня, - бросил вдруг из-за другого конца стола седовласы новгородец, - император может быть только один, и он в Царьграде.
  - Один, которого называют цезарем, - возразил Добрыня, - а в былые времена там было два императора, одного из которых, старшего именовали цезарем, а другого, младшего - августом. Вот Борис, видимо, хочет стать августом. Плохо вы, товарищи, изучали историю ромеев.
  - Ну допустим, - опять вмешался в беседу старший брат, - допустим, нарушили они богатырскую клятву и признали Бориса императором. А дальше что? Родной сын свергнет родного отца - князя Владимира, который крестил русскую землю?
  - Нет, на это он не пойдёт конечно, - сбавил тон Добрыня и задумался.
  - Вот то-то и оно. Не неси ерунды.
  - Но князь Владимир уже стар и хвор, - не сдавался Добрыня. - А кто после него станет князем? Старший сын - Святополк сидит в темнице. И посадили его в поруб как раз тогда, когда в Киев из Ростова приехал Борис. Вышеслав и Изяслав - покойники уже. И остаётся только наш князь новгородский - Ярослав. Он младше Святополка, но старше Бориса и Глеба.
  - К чему ты клонишь? - не понимал старший брат.
  - А к тому, милый мой братец, что до смерти князя Владимира Борис хочет стать новгородским князем. Нашего законного князя - Ярослава прогнать, может быть обратно в Ростов, где он раньше был князем, а сам на его место. И конец придёт всем нашим свободам. А как не станет Владимира, то на его место Борис и придёт.
  Новгородцы нахмурились - Добрыня говорил складно, и всё указывало на то, что законный князь Ярослав должен из Новгорода уйти. Ярослава новгородцы, конечно, недолюбливали, во-первых за то, что он пришёл в нарушение обычая. До Ярослава князем был Вышеслав - старший брат его. По сути, его назначил отец - князь Владимир, однако, когда Вышеслав приехал в Новгород, он устроил выборы и честно на выборах победил, стал князем таким же путём, как и все прежние князья Новгорода. Новгород привык выбирать своих князей и ни разу за всю историю не изменял этой демократической традиции. Но вот прошло много лет, и Вышеслав умер. После него по старшинству шёл Изяслав, который был проклят отцом и потому прав на наследство не имел, а затем шёл ростовский князь Ярослав. И вот князь Владимир просто взял и назначил Ярослава князем Новгорода. Новгородцам это не понравилось, часть дружины взбунтовалась, стала требовать выборы. Ситуацию усугубляло и то, что, как выяснилось, в Ростове князем Ярослав стал после выборов. Значит, к ростовским обычаям он отнёсся с уважением, а на обычаи вольного города Новгорода наплевал. Дружинникам, привыкшим к свободе, это был плевок в лиц. И вот теперь их город снова становился разменной монетой. Никого не спросив, нарушив все новгородские обычаи при помощи хитрой уловки новгородским князем хотел сделаться Борис. Всем было понятно, что он тоже никаких выборов проводить не будет, кроме того, здесь нарушался ещё один закон - закон старшинства, по которому у младшего брата не могло быть земли больше, чем у старшего и княжество, старше по статусу, чем у старшего брата. Новгородцы совсем опечалились, теперь оставалось лишь надеяться на то, что Микула Селянинович останется верен богатырской клятве. И так на их глазах было попрано уже столько законов, что почва уходила из-под ног, и, казалось, ещё одно нарушение обычая, и они сорвутся и сами пойдут против закона. Но пока бояре ещё держались.
  Илья, видя их печаль, хотел их как-то поддержать, но не нашёл нужных слов. В тревоге он оглядывался по сторонам, пытаясь найти глазами куда-то запропастившегося отца Феодора. Но протопопа нигде не было, возможно, потому, что теперь на пиру появилось множество шутов. Иные пьяные, другие трезвые, играли на гуслях, на ложках, пели непристойные песни, дурачились, играли в чехарду. Одного из них от таких игр и выпитого вина стошнило прямо на землю возле стола. Сидевшие за ним новгородцы встали и за шиворот выволокли его прочь, передали в руки городской стражи. Увидел Илья и уже знакомое зрелище, которое до этого видел в Чернигове - медведь на поводке, которого вели за собой шуты. Только теперь он был без намордника и значительно меньше, пирующие из-за стола иногда давали ему еды. А уже всяких четвероногих здесь было без счёту. Городские собаки так и бегали от стола к столу, попрошайничали, отгоняли от еды кошей и друг друга. Всё это лишь усиливало атмосферу балагана. Возможно, потому гости не сразу обратили внимание на богато разодетого старика в сопровождении троих воинов. Он уже дошёл до главного стола, когда со всех сторон вдруг послышались тихие голоса:
  - Князь. Князь идёт.
  - Владыка! - истерично закричал шут, рухнул перед нимна колени и стал кланяться, ударяясь головой о землю.
  Взгляд Ильи тут же застыл на этом старике. Владимир был ещё не глубокий старик, шёл бодрым, уверенным шагом, лишь немного сутулился. Из-за полуседой бороды и длинных волос не было видно морщин и цвета лица. Борис, завидев издалека отца, встал и отправился к нему навстречу.
  - Ну что, гости дорогие? - вымолвил князь, - всем довольны, сыты, веселы?
  - Довольны всем, владыка, - со всех концов отвечали новгородцы. Владимир поцеловал своего сына, отошёл с ним в сторону и тихо заговорил, так, чтобы слышал только Борис.
  - Микула согласился?
  - Нет, отец, не соглашается ни в какую
  - Чёрт бы побрал эту упрямую деревенщину. Ты денег ему предлагал? Мужей его дочерям предлагал?
  - Всё предлагал, но не помогает.
  - Продолжай уговаривать. Напои его как следует, может у него тогда язык развяжется. И богатырей с пира не выпускать. Ну, это ты и так помнишь.
  И тут Борис встретился взглядом с Ильёй Муромцем. Возможно потому, что Илья пристально смотрел на него и не сводил глаз. Он впервые видел князя Владимира и пытался как можно лучше рассмотреть киевского князя.
  - Постой-ка, отец, - остановил князь Борис, не дав ему пройти к почётному месту во главе стола, - есть у меня одна мысль. Попал к нам тут на пир один гость из Мурома. Случайно, но, видимо, сам Бог его послал. Парень, видно, из простых, умом не блещет, но протопоп Феодор сказал мне, что это великий богатырь, завалил самого Соловья-разбойника, и от Мурома до Чернигова его знают, как славного героя и богатыря.
  - Какой он богатырь? - возмутился Владимир, - кто его богатырём нарёк? Святогор что ли? Да он права такого не имеет. Богатыри у нас только в Киеве и в Новгороде, и только те, кто принесли богатырскую клятву перед митрополитом. Так что в Муроме у нас никаких богатырей нет.
  - Но новгородцы-то считают его богатырём. Они с ним хорошо ладят, спасли его от долгов в Чернигове и привезли в Киев.
  - Продолжай, - оживился князь Владимир.
  - Я его на войну позову. Он очень хочет стать богатырём в Киеве. Сделаем для него исключение, возьмём его, но без клятвы. А дальше всё просто. Скажу богатырям Микулы, что они теперь переходят под командование Ильи, а если Селянинович и дальше будет упрямиться, то назначу муромца и новгородским воеводой. Но Микула, думаю, сдастся, когда увидит, как его богатыри переходят под начала такого чужака и простака.
  - Эх, рискуешь ты, сын мой. Я бы этого мальчишку и сотником не сделал, а ты хочешь доверить ему сразу две сотни. Иначе говоря, делаешь его воеводой. Потом мы должны будем отдать ему какую-нибудь заставу. Наши границу ослабнут. Ну да Бог с тобой, действуй, если другого выхода нет.
  И Борис, довольный собой, направился прямо к столу, за которым сидели Илья и Добрыня, а князь Владимир сел во главе стола рядом с Микулой Селяниновичем и знатными киевским боярами. Киевлян здесь было немного, их легко было узнать по отсутствию косы на затылке. Но все они сгруппировались вокруг новгородского богатыря, и тем самым изолировали его от прочих новгородцев. Борис сел на лавку и налил себе вина.
  - Ну что ж, Илья, поздравляю тебя, - молвил он, - я поговори о тебе с отцом, и он согласился тебя взять в богатырское войско.
  - О-о-о, - радостно заголосили новгородцы. Охмелевший Добрыня даже обнял Илью за плечи.
  - Это большая честь для меня, - молвил муромец.
  - Погоди, это ещё не большая. Мы справились о тебе у людей, оказалось, что ты очень неплох. Я говорю отцу: этого хлопца надо делать сразу сотником, а отец мой тоже о тебе слышал, говорит: нет, сотником мало, воеводой. Хочет отдать тебе какую-нибудь заставу.
  Илья растерялся и не знал, что ответить. Новгородцы тоже замерли от неожиданности, иные подумали, что эта злая шутка.
  - Благодарю тебя за честь, князь, - справился, наконец, с волнением муромец, - но я не могу. Я никогда не управлял заставой и не командовал большими отрядами. Лишь несколькими всадниками.
  - Этот вопрос мы решим, - сделал вид, что задумался, Борис, - ты вот что, поезжай со мной на войну. Там и опыта наберёшься, и покомандуешь, и друзья твои новгородские рядом будут, а как вернёмся, отправим тебя на заставу воеводой. Отец меня, честно признаться, удивил, я таких молодых воевод на киевских заставах ещё не видел.
  - А с кем воевать будем, владыка? - спрашивал Илья.
  - Да какая разница? Тебе, Илюша, опыта нужно набираться и показать нам, что ты и впрямь тот самым Илья из Мурома, а то некоторые ещё сомневаются.
  Илья заметно забеспокоился, чувствуя подвох. Сердце замерло от волнения, во рту всё пересохло, отчего трудно было говорить, а выпить казалось неприличным. Лица новгородцев были печальны, они давно уже всё поняли и смотрели на Илью со скрытой надеждой, а некоторые уже и с ненавистью. Муромец набрал полную грудь воздуха и произнёс:
  - Извини, князь, но разница есть. Я - богатырь, а богатыри, как ты знаешь, не могут сражаться против христиан.
  - Кто тебе сказал? - набросился на него Борис, который заметно нервничал, - ромеи все христиане, а сражаются с тем, с кем им прикажет их князь, император.
  - А как же клятва?
  - Какая клятва, Илья? Не давал ты никакой клятвы. Мы поедем воевать в Польшу, с одним местным шляхтичем. Скажи мне, он христианин или нет? Очевидно, христианин, да вот он взял, да и пленил болгарского и нашего киевского воеводу богатырей - Дуная Ивановича. Теперь в Киеве нет главного воеводы, а богатыри его вызволять из плена не идут, и своих товарищей спасть не хотят. А ты теперь воевода на заставе, кто, как не ты им покажет пример. Даже ваш новгородский Микула Селянинович на себя на берёт, боится. И где же ваша любовь к ближнему? Шляхтичи, что убивали и брали в плен богатырей разве могут считаться христианами?
  - Дунай потому до сих пор ещё жив, что клятвы своей не нарушил, - вымолвил Добрыня, - его взяли в плен живым и обращаются с ним хорошо, скоро, может, и вовсе выпустят. Потому что он поляков не убивал. А нарушите эту клятву хоть раз, и никто, князь, твоих богатырей в плен брать уже не будет.
  - Помолчал бы лучше, - прищурился Борис, - не с тобой говорю. Ну, Илья, что скажешь? Ты не хочешь быть воеводой что ли?
  - А он уже воевода, - снова вмешался Добрыня, - ты князь сам это сказал, а сказанного назад не воротишь. Выпьем же братцы, за нового богатырского воеводу.
  И все они, хоть богатырями и не были, дружно подняли кружки и выпили вина. Борис пристально, испепеляюще смотрел на Илью. Под этим взглядом любой бы сдался.
  - Извини, владыка, не могу, - отвечал муромец. Борис подскочил с лавки, как ошпаренный, хотел что-то сказать, но вместо этого вырвал у богатыря кружку с вином и бросил на землю, а затем в ярости удалился.
  Время уже шло к вечеру, многие пьяные уже разошлись с пира в поисках женщин и всяких приключений, иные лежали пьяные на лавках или прямо на земле под кустами. С ними же лежал и Микула Селянинович, делая вид, что ему плохо, и потому он не может сесть рядом с киевским князем.
  - Благодарим тебя, Илья Муромец, великий богатырь, - вымолвил Добрыня Никитич, - ты достоит стоять в одном ряду с моим великим дядей - Василием Буслаевым. Новгород всегда будет помнить, как ты спас его честь и свободу. Не печалься за своё будущее, что бы ни случилось, в Новгороде всегда будут тебя помнить, как героя.
  - А зачем мне печалиться за будущее? - спросил Илья.
  - Эх, хлопец, неужто ты не понял, - с сочувствием взглянул на него самый старый новгородец, - ясно же, как день, что ты теперь не жилец.
  Илья в момент побледнел, и, чувствуя признаки тошноты, поспешил убраться в кусты.
  Глава 20.
  Глухово.
  После пира новгородцы во главе с князем Борисом отправились вызволять Дуная вместе с его богатырями из плена, хотя всем было понятно, что цель у этой войны совсем другая. Чуть позже новгородские богатыри отправились в Новгород, перед этим они со слезами на глазах обнимали Илью и пытались его как-то подбодрить. Участь его была незавидна, его сделали воеводой на проклятой заставе, в крепости смертников, которую называли - Глухово. На этой заставе никогда не было богатырей, туда отправлялись только самые отбросы общества, которые хотели легко подзаработать. Часто они потом уходили в разбойники или быстро умирали. Платили за такую службу щедро, потому что иначе как деньгами привлечь сюда людей было нечем. Отец Феодор не сразу узнал имя воеводы Глуховой заставы. Там они менялись каждые полгода, так как обычно бывали убиты или уходили в разбойники. Вроде кто-то назвал имя Григория Косого, якобы он был воеводой, и именно его теперь должен был сменить на этом посту Илья. И всё же, на какое-то время это должно было его спасти. Был бы он простым богатырём, с ним бы не церемонились, нашли бы повод осудить и прикончить за какой-нибудь проступок, отправить на невыполнимое задание на верную смерть. В Глуховом у Ильи был шанс пожить ещё немного.
  - Держись, главное, Илюша, - твердил ему протопоп Феодор, - а я здесь всё это время буду умолять за тебя нашего князя и у Бориса вымаливать прощение. Только продержись хотя бы полгода.
  Новгородские богатыри в свой черёд ни о чём не просили, они лишь восхищались человеком, который отдал жизнь за их свободу.
  - Ты - великий богатырь, - обнимал его Микула Селянинович, сдерживая слёзы, - и пусть все знают, что Илья Муромец лучший из русских богатырей!
  Илья стеснялся, улыбался и на мгновение забывал о страшной участи, которая ждала его впереди. Разбойники всегда кишели вокруг Глухова вместе с маленькими шайками упырей, печенегов и прочего сброда. Сёла здесь воевали друг против друга, и никто уже не помнил, из-за чего и когда всё это началось. А началось всё со стали, которую в этой местности никогда не знали и пользоваться ей не умели. Здесь не было стальных плугов и серпов, не было стальных лопат, зато из внешнего мира сюда попали во время крещения Руси мечи, копья, топоры и булавы. Оружие было, а доспехов не было, и потому первые же, кто применили в деле оружие из стали, развязали клубок страшной кровной вражды между родами, которая затянулась на четверть века. Единственным источником свежего стального оружия здесь была Глухова застава, основанная так же во время крещения. А потому на заставу регулярно совершались налёты и нападения местных. При этом убить всех глуховцев хуторяне не могли, иначе остановился бы привоз свежей стали. А потому они использовали самые изощрённые пытки, калечили глуховцев, убивали детей у них на глазах. Глуховцы в долгу не оставались и временами в целях мести разоряли и сжигали дотла целые сёла. Иные от такой участи уходили в разбойники, иные просто уходили со службы. Поначалу Илья этого не знал и потому совершенно не понял, почему на него и на муромских богатырей, сопровождавших его, в дороге напала какая-то шайка. Летящие во всадников стрелы не смогли пробить их кольчуг и кого-нибудь серьёзно ранить. Вслед за стрелами выскочили какие-то ошалевшие люди в длинных рубахах с закатанными рукавами и ринулись в атаку. У них в руках в основном были деревянные пики, копья и зачем-то горящие посреди бела дня факелы. Но вскоре Илья понял предназначение этих факелов. Ими разбойники стали поджигать хвосты скакунам. Расчёт был понятен, кони и лошади вставали на дыбы, начинали бесноваться и скидывали своих всадников на землю. А уже здесь на земле многочисленные разбойники их окружали, добивали и забирали драгоценную сталь. Но каково же было удивление лиходеев, когда они увидели, что всадники на падают. Седло и стремя помогли им удержаться. Вместе с конями они отъехали вперёд, потушили животным хвосты и с копьями в руках ринулись на нападавших. Кого проткнули, кому булавой пробили голову, остальные в страхе разбежались в разные стороны. Илья достал из ляжки стрелу и успокоил свою ещё не унявшуюся лошадь.
  - Что ж, воевода, этот день мы выиграли у смерти, - молвил Михаил Игнатьевич, - но когда придёт Идолище, это нам не поможет.
  - Можно подумать, это не по твоей милости за нами теперь гоняется этот упырь, - отвечал на это Брон, - если бы ты ту ведьму не щекотал своим отростком, она бы не натравила на нас Идолища.
  - И тогда мы навсегда остались бы в её доме, - возражал Михаил, - стали бы рабами фей, а старшина наш и вовсе бы на ней женился. А может лучше бы нам сразу всем упырями стать?
  - А, так это был хитрый план?
  - Именно.
  - Хитрая у тебя голова, Миша, - смеялся Брон, - а головка, видимо, ещё хитрее.
  Бронислав вообще старался быть весел и подбадривал своих спутников в дороге. Казалось, он больше всех верил в удачу своего старшины - Ильи Муромца. Из простого крестьянина он вырос до воеводы заставы под Киевом. Его карьера была очень стремительной, даже невозможной, все говорили о том, что в нём благодать Божья. Пожалуй, Брон был уверен в Илье больше, чем сам Илья был уверен в себе. Остальной путь богатыри проделали без приключений и благополучно добрались до крепких на вид деревянных стен Глухова. Всадников впустили на территорию заставы, у ворот их встретил чернобородый мужик в овчинном тулупе с тяжёлой булавой в руке.
  - Кто такие? - спросил он, - и как добрались сюда целыми?
  - А чего бы на нам не добраться? - молвил Брон, - мы ведь богатыри, с нам Бог. Попытались тут на нас напасть какие-то, налетели, хвосты нашим коням подожгли, да разбежались полуживые.
  - Вот как? - удивился мужик, - лихо. Богатыри, значит, говоришь. А сюда по какой нужде?
  - Ты Григорий Косой? - спешился Илья перед незнакомцем.
  - Нет, я, как видишь, не косой, - отвечал с усмешкой мужик, - а с косого тут ещё месяц назад шкуру содрали живьём разбойники. А я - Василий Касимеров, меня теперь народ воеводой поставил.
  - Что ж, Василий Касимеров, а меня здесь поставил князь Владимир, тоже воеводой.
  - За что же такая немилость?
  - Не покорился воле князя.
  - Шибко, видимо, разозлил ты князя, богатырь. Ну что, милости просим, воевода.
  И Василий Касимеров отвернулся и побрёл прочь. Не спросил никакой бумаги с печатью, никакого подтверждения. А Илья со своими 12-ю верными товарищами сам стал искать место, чтобы расположиться. На заставе было несколько деревянных бараков, в которых ночевали воины. О том, чтобы обустроить свой быть, здесь никто не думал. Все здесь жили одним днём, а потому повсюду царил беспорядок. Хлев был открыт на распашку, и кони, свободно гуляющие на заставе, сами заходили туда, ели, сколько хотели овса и уходили. Все беспробудно пили, и не какое-нибудь вино, а самую противную брагу, от которой выворачивало после пятой кружки. Пили даже женщины, коих здесь было немало, в том числе и беременные. Повсюду бегали голые дети, словно собаки или иные домашние зверки. Богатыри поначалу пытались навести порядок, загнать коней в стойла.
  - Зря стараетесь, - сказал им на это Василий Касимеров, - коней так легче угнать, когда они вместе.
  - Кто же их угонит с заставы?
  - Увидишь, - отвечал лишь Василий, - если что, оружие мы всё держим в яме, чтобы в случае чего быстро его закопать. А сзади у нас есть ещё одни ворота, забитые гвоздями обычно, но временами мы их открываем.
  - От Идолища это не спасёт, - мрачно проворчал Михаил.
  Всего на заставе регулярно находилось воинов 200, во время сбора дани их число увеличивалось до тысячи, в таком составе они разъезжали по сёлам, собирая налог, и могли не бояться, что кто-то на них нападёт. Когда богатыри приехали в Глухово, был уже поздний август, конец лета. Хуторяне уже готовились к сбору урожая. Стало быть, продержаться на заставе нужно было месяц, от силы два, и потом прибыла бы подмога и в следующий месяц им можно не бояться никаких полчищ упырей. А затем и вовсе наступала зима - время не военное, тихое. А там уже и Борис вернётся из похода, и отец Феодор, возможно, сможет выпросить у него прощение для муромского богатыря. В конце концов, протопоп говорил именно про полгода, почему-то он просил Илью продержаться именно этот срок. Меж тем уже наступил сентябрь и пролился первыми, скупыми дождями. Вода быстро высыхала, и дождь не успевал размыть дороги. Однако пасмурная погода нагоняла тоски на глуховцев, и они запили пуще прежнего, запили богатыри, запил вместе с ними противную брагу даже воевода. Наутро от этого пойла ему было совсем плохо, голова была словно колокол, а тут ещё гуси во дворе словно сговорились и в такую рань начали своё бестолковое гоготание. Им вторили куры, которые кудахтали так, будто стали нести страусиные яйца, петухи пытались перекричать всех. От такого шума Илья проснулся рано, похмелился квасом и пошёл до колодца, чтобы умыться. Земля рядом с колодцем от дождя и воды превратилась в грязевое месиво, а потому трясущиеся ноги богатыри не удержали равновесия, он поскользнулся и рухнул на землю. По земле шла какая-то странная вибрация. Илья приложил ухо к ней и убедился, что скачут кони, причём в большом количестве. В тревоге богатырь побежал к воротам и заглянул в щель. На заставу ехало немалое число всадников, без знамён, без кольчуг, вооружённых, кто чем, по всему видно, что разбойники.
  - Подъём! - закричал, что было мочи, Илья. С силой он стащил с лавки Михаила, поднял богатырей, велел будить остальных. Василий Касимеров по деревянным лесам залез на стену и через щель в заборе стал наблюдать.
  - Сколько? - спросил у него один из воинов.
  - Человек 300 точно есть, - отвечал Василий и продолжил считать.
  - Четыреста вижу! - молвил он снова спустя время.
  - Валим! - крикнул кто-то, но Илья схватил его за одежду и бросил на землю.
  - Я тебе свалю. Уйдёшь с заставы, зарежу, как труса. Седлайте коней, братцы.
  С последними словами он обратился к богатырям, а в это время со стены слез Василий Касимеров.
  - Пять сотен человек с небольшим, - доложил он, - стального оружия у них немного, но всё равно они нас раздавят своей массой.
  - Покажи лучше, где у вас задние ворота.
  - О, это умная мысль, - ухмыльнулся Василий, полагая, что воевода намерен скрыться. Но Илья даже не думал об этом. Вторые ворота оказались очень низкими и очень узкими. Пройти в них мог только один человек, верхом проехать было невозможно. Ворота выходили прямо в лесные заросли, а потому штурмующие город наверняка не могли видеть тех, кто выходит этим путём.
  - Если уйдём сейчас, можем все живыми уйти, - говорил Василий Касимеров, - но, если они кого поймают, будут долго и мучительно пытаться, чтобы узнать, где зарыта сталь.
  - А если мы сталь с собой унесём?
  - Нельзя, они тогда в погоню отправятся, сразу все, и могут всех нас поймать. А так поймают одного, двоих, и успокоятся.
  - А скажи-ка мне, Вася, ты когда-нибудь ездил в седле?
  - Никогда не ездил, - отвечал Касимеров.
  - А сегодня поедешь, вместе со мной, в атаку.
  - Жить тебе что ли надоело? - нахмурился Василий, - нет, ты как хочешь, а я ухожу.
  - Никуда ты не пойдёшь, - схватил его за плечи Илья, - эти убийцы пришли не за сталью, а за мной и моими богатырями, и они не успокоятся, пока не убьют всех.
  Василий вынужден был смириться и поверить в эту правдоподобную ложь. А в это время разбойники уже с криком: 'Отворяй, собака' взяли огромное бревно и с разбегу стали бить им по воротам. С каждым ударом те со скрипом поддавались, и, казалось, вот-вот сломаются. Богатыри к этому времени уже оседлали коней и готовы были идти в бой.
  - Миша, ты остаёшься, - сказал Илья, - на твоём коне поедет Василий, а ты здесь будь за главного.
  Михаил отдал своего коня Касимерову, который ещё до конца не понимал затеи нового воеводы. А меж тем богатыри направились к задним воротам, выводя своих скакунов под уздцы. Уже за воротами они забрались в седло и поехали вслед за своим воеводой. Против пяти сотен 12 всадников. Василий с удивлением взирал на их отвагу, но и сам старался на отставать. И вот всадники с разгону нанесли стремительный удар по тылам разбойников. Каждый ранил одного разбойника, многие были ранены насмерть. Меж тем лиходеи продолжали ломать ворота, не придавая большого значения свалке в задних рядах. А богатыри кололи и рубили, достать их никто не мог, ранили только коней, но всадники всё равно оставались в седле и продолжали сражаться. Тогда разбойники пустили на них свою конницу, без седла и стремени, лишь с копьями в руках. Богатыри все ловко увернулись и некоторых противников сбили на землю. Василий Касимеров, однако, оказался не настолько ловок, и вражеское копьё с силой пробило ему кольчугу и бедро. В ответ воин успел смертельно ранить вражеского коня, но сам стремительно терял силы и кровь. В этот момент разбойники, наконец, сломали ворота и все вместе стали прорываться вовнутрь.
  - В атаку! - скомандовал Илья Муромец, и прочие муромцы ещё яростнее рванули на врага, заставив многих повернуться в свою сторону. Больше сотни копий направились на них, а разбойничьи головы одна за другой полетели на землю. Михаил на территории заставы сопротивлялся как мог, но натиск врага был слишком силён. Враги напирали, как река в половодье, снося всех на своём пути. Воины на заставе держались лишь за счёт того, что у врагов оружие было из плохого металла. Бронзовые копья не пробивали стальных кольчуг, бронзовые мечи легко ломались о стальные. Так защитники заставы держали оборону и медленно отступали. А меж тем уже у пятерых муромцев кони рухнули замертво, и на пеших как муравьи набросились враги и их зарезали. Всадники стали атаковать ещё яростнее, не жалея себя. В какой-то момент показалось, что всё кончено, когда разбойник проткнул Илью копьём в живот и принялся поднимать на копье. Воевода обхватил древко руками и ко всеобщему удивлению смог оттолкнуть стоящего на земле врага и остаться в седле. Ранение было не серьёзное, стальная кольчуга хорошо сдержала натиск бронзового копья. К этому времени не выдержали кони ещё троих богатырей и рухнули вместе с обречёнными на смерть всадниками. Гибли верные товарищи Ильи, проделавшие с ним большой путь из самого Мурома, но теперь, в проклятой Богом глуши на Глуховой заставе смерть настигла их. Земля была уже завалена трупами и раненными. Их здесь уже было больше сотни. От такого зрелища разбойники начали отступать от преследующих их всего четверых всадников. Враги теснились к воротам, теснили своих в ворота, и те уже попадали на копья защитников заставы. В какой-то момент все разбойники оказались на территории, но их было уже так мало, что их быстро окружили и вынудили сдать оружие.
  - Вот так да, - обрадовался Василий Касимеров, хоть от потери крови был уже бледен, как мрамор, - вот так полезная штука эти седло и стремя. Ну теперь эти псы нам за всё ответят, я лично с них поснимаю шкуры и посажу на кол.
  - Нет, - возразил Илья, - никаких пыток, - человек десять можешь посадить на кол, для устрашения, но не на территории заставы, а остальных просто казнить, без мучений.
  - Ну, воля твоя, воевода, - смирился Василий. Теперь слух о могучем богатыре Илье Муромце разлетелся по округе, и все стали бояться нападать на заставу. Воины признали нового воеводу своим вождём и по его приказу на время даже завязали с пьянством. Теперь они все погрузились в работу, стали обустраивать заставу, для своих коней стали изготавливать сёдла и стремена. Ясно было, что разбойники ещё дадут о себе знать, и они при желании могут собрать и тысячу, и две тысячи вооружённых людей. Но не сейчас, сейчас дело близилось к сбору дани, у воинов было время, чтобы подготовиться.
  - Что ж, может, ещё и поживём, - радовался Михаил такой неожиданной победе, - рано нам на тот свет торопиться.
  - А что нам на этом свете делать? - с печалью вымолвил Бронислав, - уже восемь наших братьев-муромцев, что шли с нами от самого Мурома - все на том свете. Теперь нас всего четверо осталось: Фома, я, ты, и Илья.
  Вскоре на заставу прибыла и подмога - тысяча человека. Они уже объехали множество застав и теперь были очень удивлены тем, что глуховцы сохранили у себя прошлогоднюю сталь. Новая сталь, которую им подвозили каждый год, теперь оказалось лишней. Но киевляне были печальны и печальную весть сообщили Илье Муромцу, когда остались с ним наедине.
  - Плохи наши дела, богатырь, - говорил киевский дружинник Юрий, - пока мы тут дань собирали, прорвался на киевскую землю какой-то Идолище. Многих разорил и убил, а самого князя Владимира взял в плен. Вот теперь мы ездим, дань собираем лишь с одной надеждой, что приедет князь Борис из похода и наведёт порядок.
  Глава 21.
  Идолище.
  В молодости князь Владимир много ездил по миру и большую часть времени проводил в битвах и военных походах. Ближе к старости он осел в городе, доверяя войну своим сыновьям и дружинникам. Но Киев казался для старика слишком шумным и тесным, а душа, привыкшая к простору, и в мирное время желала места менее многолюдного. Владимир не успел за свою жизнь привыкнуть к роскоши, зато привык к природе, к естественной простоте жизни. А потому в старости князь всё больше времени проводил не в стольном городе, а в маленькой резиденции неподалёку - Берестове. Вокруг Берестова находились хорошо укреплённые заставы, да и до Киева было рукой подать. Казалось бы, здесь Владимиру ничего не угрожает. Но покой его внезапно нарушило чудовище, которое прокралось ночью под самый Киев. Страшный монстр - Идолище со своим полчищем упырей. Кровососы обычно были очень недисциплинированны, но эти сражались в доспехах, и, что уже совсем было странно, ездили верхом. Как известно, кони боялись упырей, как огня. Теперь же именно вражеская конница с невероятной быстротой прорвалась к Берестову, захватила и увезла оттуда князя. В это время остальные кровососы сражались с ополченцами и богатырями с одной из застав. Уже днём по их следу из Киева отправилась погоня, но никого найти не смогла, кровососы словно провалились сквозь землю.
  До этого ополченцам и богатырям уже приходилось сталкиваться с бойцами Идолища, которые разгуливали по киевской земле. В основном упыри уклонялись от битвы, прятались и легко рассеивались на местности, особенно ночью. Встретить их в открытом бою почти не удавалось. А меж тем рассеивалось и киевское войско, и вот на эти рассеянные отряды упыри и стали нападать и истреблять их один за другим. Немногие выжившие рассказывали о том, насколько ужасен был Идолище. В отличии от прочих упырей, у вождя длинные клыки росли не только сверху, но и снизу, крест накрест друг с другом. Укусом в шею этот кровосос не просто прокусывал сонную артерию, а разрывал и уродовал плоть своей жертвы, поэтому его бойцы были особенно безобразны. Так же отмечали, что Идолище был очень высокого роста и огромной физической силы, челюсть из-за огромных клыков выпирала вперёд, из-за чего он походил на обезьяну или просто на какое-то животное. Так же ходили слухи, что вождь этот буквально гипнотизировал своих упырей и на какое-то время превращал их в своих беспрекословных рабов, которые без малейших колебаний шли даже на смерть. Но больше всего пугало то, что не понятно было, чего хочет это существо и чего оно добивается. Легко воевать с противником, про которого знаешь, что он хочет захватить или отстоять город, страну или землю, просто пограбить, угнать людей в рабство, пробраться на какую-то местность. Здесь же совершенно было непонятно, чего добиваются упыри и зачем, собственно, эти существа, избегающие так долго городов, объявились теперь под Киевом? Враг был совершенно непредсказуем и за несколько дней измотал и сгубил немало отрядов ополченцев и богатырей. А уже когда Идолище внезапно захватил самого князя Владимира, все совсем уж поникли и не решались выступать против врага с таким ценным заложником в руках, учитывая, что никто не знал точного местонахождения этого врага. Теперь все ждали возвращения князя Бориса из Польши, чтобы он решил, как быть дальше и своей высшей волей решал бы что-то за судьбу своего отца.
  А меж тем дружинники и служилые люди продолжали сбор дани, и так тысяцкий Юрий со своими витязями добрался до Глухова. Теперь все на заставе были печальны и задумчивы, а больше других воевода Илья. Он всё пытался понять, чего добивался этот Идолище, почему не напал сразу на него, на Илью, зачем устраивал все эти бесчинства на киевской земле? А меж тем Юрий со своим войском отправился собирать дань. Народ здесь был бедный, без стали ничего толком произвести не мог, поэтому сбор дани носил чисто символический характер. Показать хуторянам, кто главный, наказать воров и разбойников, если у кого находили награбленное с заставы, и, конечно, дать простому народу увидеть власть, над ним стоящую. Обычно хуторяне сами свозили дань на заставы и погосты, но эти вместе со старыми традициями обработки земли придерживались и старых традиций выплаты податей. Когда дело было сделано, бояре и ополченцы собрались с данью на заставе и стали готовиться к отъезду. Тут и обратился Илья Муромец к тысяцкому со словами:
  - Я с тобой поеду, боярин.
  - Это ещё зачем? - удивился седовласый Юрий, - не было такого указания.
  - Князя пойду выручать. Нельзя его оставлять в плену у упырей. К тому же, Идолище этот за мной пришёл, я ему нужен, а за одного меня страдает вся русская земля. Не должно так быть.
  - А если упырь этот князя убьёт, тогда как быть? Думаешь, у нас душа не болит за князя? Да была бы моя воля, все киевские дружинники и наёмники, все, у кого есть оружие, уже прочёсывали бы всю киевскую землю, пока на нашли бы нору этих кровососов. Но мы все ждём, когда Борис вернётся, ибо без него никто не может приказать всему киевскому войску подняться и пойти прочёсывать местность.
  - Нет, братцы, поеду, Идолище хочет моей смерти, он сам меня найдёт - отвечал лишь воевода и продолжил, обращаясь к глуховцам, - если кто со мной хочет поехать выручать князя, буду рад любой помощи. Но если кто идти не захочет, никого неволить не буду.
  - Нешто ты думаешь, - вышел вперёд Василия Касимеров, - что кто-то из нас одного тебя в беде оставит? Мы не только за серебро сражаться можем, но и за правду тоже.
  И все глуховцы как один пошли за Ильёй Муромцем. А киевляне никак не могли надивиться их воеводе. Сосланный князем в такую дыру, почти на погибель, Илья всё равно теперь хотел спасти князя и выше своей жизни ставил свободу русской земли. В итоге многие бояре с ополченцами стали присоединяться к глуховцам. В конце концов в Киев дань повёз лишь Юрий с сотней витязей, остальные же все перешли под начало богатыря и готовились теперь к схватке с кровососами. Но найти упырей оказалось совсем непростой задачей, многие и вовсе считали эту затею пустой и безнадёжной. Сначала богатыри решили отправиться в село, где в последний раз появлялось сборище кровососов. Войско стало здесь лагерем и принялось держать совет. Киевляне сразу стали советовать разделить войско и самим рассеяться на местности. Но эта тактика до сих пор приносила только неудачи и пополнение врагу, поскольку покусанные упырями воины многие сами обращались в упырей. Поэтому этот совет Илья отверг и стал говорить так:
  - Идолище сам на бой не выходит. Нужно понять, чего он хочет. Нам нужно поставить себя на место Идолища, представить, где бы мы спрятали князя, если бы были Идолищем. Вы бояре - местные, вы хорошо эту местность знаете. Думайте.
  - Легко сказать, стать на место Идолища, - вымолвил боярин Дмитрий, - он уродливый кровосос, не похожий на человека, мерзкое создание, порочащее образ Божий.
  - Очевидно, что князя они с собой возить не будут, - продолжал меж тем цепочку рассуждений воевода, - стало быть, его спрятали в одном месте, и с ним немалый караульный отряд. Князь старый, если его возить с собой, он, поди, и скончается. Место, где его прячут, должно быть тихим, далеко от застав и городов, труднопроходимым для человека. Но чтобы упыри могли выходить оттуда на охоту, постоянно пить кровь. Я думаю, это где-то на болоте. Есть у вас такое место?
  - Да полно, - отвечали бояре.
  - Как следует подумайте, а лучше достаньте мне карту местности.
  Карту нашли быстро, правда за её точность никто не мог ручаться. Однако основные заставы, дороги и реки здесь были указаны. Был здесь и посёлок Берестово, и все основные дороги, которые вели к нему и от него к Киеву. Всего две дороги, одна с востока, другая с запада. Очевидно, в сторону Киева князя никто бы не повёз, значит, повезли его в другую сторону. Спрятать его нужно было быстро, пока войско из Киева на нагнало их и не побило похитителей. Илья нахмурился и сидел несколько часов, уставившись в карту. Временами он отвлекался и спрашивал у киевлян, что находится здесь, да что находится там. Бояре охотно ему отвечали. В конце концов Илья постепенно начала понимать, насколько сложным и невозможным было то, что сделали упыри. Никак они не могли незаметно прокрасться в Берестово, выкрасть князя и беспрепятственно уйти. Как минимум на одной заставе их должны были заметить по пути туда, а уж по пути обратно, уже днём, сразу четыре заставы должны были заметить войско и ударить по нему. Что-то здесь было не так. Илья так увлёкся своими думами, что не пошёл обедать. Еду ему принесли в избу друзья-муромцы. Кроме них здесь сейчас никого не было, и воевода не боялся мыслить вслух.
  - Страшные подозрения не дают мне покоя, - молвил он.
  - Какие? - спрашивал Михаил, усаживаясь на лавку.
  - Что дело не чисто, измена здесь какая-то кроется, заговор. Будто бы кто-то из киевлян, может даже, из богатырей вступил в сговор с упырями. Иначе у упырей ничего бы не вышло.
  - Считаешь, что кто-то продал князя? - встревожился Брон.
  - Страшно даже думать об этом. Это же Идолище - мерзкая тварь.
  - А ты подумай. Если это измена, то куда упыри увезли князя?
  Илья снова нахмурил лоб, да вдруг и произнёс:
  - Никуда. Там они и сидят, в Берестове.
  - Как так? - подскочил к карте Михаил.
  - Пришли ночью, многих перебили, князя украли и ушли, ночью же. Но ушли на заставу, которая до этого их пропустила - Блудово. Вот она, прямо возле дороги. В Берестово приехали витязи, удостоверились, что князя нет, уехали, а упыри следующей ночью вместе с князем ушли опять в Берестово. Иначе никак нельзя объяснить, почему их никто не настиг и никто, кроме блудовцев не заметил, как они уходили обратно. К тому же, другая часть войска всех отвлекала, а все думали, что князь у них. Но князь никак не мог быть у них, потому что мимо трёх застав, что кроме Блудова, они не проходили.
  - Складно толкуешь, - зачесал в затылке Михаил, - выходит, путь нам нужно держать на Берестово?
  - Выходит, что так, но я буду молиться, чтобы я ошибся.
  Киевлянам и глуховцам было объявлено, что войско отправляется в Киев, но при этом, дабы избежать нападения упырей, все должны были соблюдать дисциплину и не разбредаться. Лишь немногие опытные командиры догадались, что воевода готовиться к какой-то битве, но полностью его планов разгадать не смогли. Ясно лишь было, что Илья никому не доверят. Село Берестово находилось довольно близко от Киева, из него хорошо было видно городские постройки, особенно те, что были воздвигнуты на холмах. Впоследствии городские постройки дойдут и сюда, но пока село стояло за городскими стенами. Да и селом его в полном смысле назвать было нельзя: здесь стоял лишь каменным княжеский дворец, да несколько деревянных построек вокруг для челяди. Когда войско проходили мимо посада Блудова, Илья стал готовиться к нападению и всем велел быть наготове. Отсюда прямая дорога шла на Берестово, а оттуда прямиком на Киев. Трудно, даже невозможно было поверить, что упыри засели в такой близи от стольного града и провели здесь много дней незамеченными. Но едва витязи минули Блудов, как на один из флангов напал небольшой отряд упырей. Глуховцы во главе с Василием Касимеровым вступили с кровососами в бой.
  - Не разбредаться, сохранять единство! - командовал Илья.
  - Чего же мы, воевода, должны сносить нападки кровососов? - возразил богатырю боярин Дмитрий.
  - Будем сносить, пока до Берестова не дойдём!
  Теперь план Илья всем уже стал ясен, но никто уже не успел бы его выдать или случайно проболтаться. Упыри меж тем докучали воинам слишком сильно. Днём эти безобразные клыкастые твари оказались не такими слабыми, как их менее дисциплинированные собратья. Дисциплина и доспехи компенсировали им их слабость, а густые лесные заросли защищали от прямых лучей солнца. Глуховцы на случай нападения уже заранее приготовили себе войлок, который теперь обмотали вокруг ног, чтобы их невозможно было прокусить. Седло и стремя оказались как раз кстати и позволяли воинам не свалиться на землю. Но и кровососы с земли подпрыгивали так высоко, что не всегда их удавалось поразить копьями, и если всадник медлил хоть на секунду, то огромные белые клыки впивались ему в шею, а обезумевший скакун вырывался из строя и уносил всадников далеко в лес. Однако, когда село было уже совсем близко, упыри, наконец, отстали, но лишь для того, чтобы присоединиться к своим. Возле Берестова выстроилось уже немалое войск, числом до тысячи вооружённых кровососов.
  - Вот те на! - вымолвил удивлённо Михаил.
  - Хочешь хорошо спрятать, спрячь на самом видном месте, - произнёс Илья и обратился к воинам, - братцы, перед нами всё войско проклятых упырей вместе со своим вождём. А это значит, что князь наш до сих пор в Берестове. Он всегда был здесь, нас всех обманули. Но теперь мы раскрыли коварный обман и освободим из плена нашего князя.
  Киевляне и глуховцы заметно занервничали, ведь число их было почти столько же, сколько упырей. Н кровососы были не живыми, искусственными изделиями с нечеловеческой силой, которых очень трудно было убить. Однако назад пути уже не было, оставалось только идти вперёд, сражаться и надеяться, что у воеводы и командира есть план. Боярин Дмитрий, правда, пытался ещё что-то предпринять.
  - Позволь гонцов отправить за подмогой, - обратился он к Илье.
  - Отправь пару человек до Киева, если смогут прорваться.
  - Как это до Киева? До ближайшей заставы нужно людей отправлять. В Блудов или какой другой посад. Киев далеко, оттуда мы до вечера никакой помощи не увидим.
  - Никаких застав, Дмитрий, я им не доверяю.
  А меж тем упыри были уже совсем близко, и воины стали смешиваться и выстраиваться в боевой порядок. От одного ужасного вида кровососов кровь в жилах стыла, а уже когда появился их вождь, все просто замерли от страха. Идолище был даже страшнее, чем его описывали. Огромного роста, с невероятно большим и толстым копьём в руке, а клыки действительно росли не только сверху, но и снизу. Глядя на такое чудовище, легко можно было поверить, что оно и впрямь было отцом всего поколения упырей, самым первым и самым сильным из них.
  - Смерти своей ищите, богатыри? - прокричал Идолище голосом, похожим на рык, - что ж, вы своего добьётесь. Но не тревожьтесь, кто хочет пережить эту битву, останется жить, хоть уже и не человеком, а упырём.
  И кровососы угрожающе забили руками и мечами в свои щиты и медленно пошли в наступление.
  - Ох не справимся, Илюша, ох не сдюжим, - заволновался Михаил, - зря свои головы здесь сложим.
  - Зря не сложим. Даже если проиграем, об этой битве узнают в Киеве и придут, чтобы выбить упырей. Им придётся уходить, а князя оставить здесь.
  Идолище меж тем, сказав свою речь, ушёл из первого ряда и занял позицию позади войска. Многие из войска людей от этого на время вздохнули с облегчением. И вот передние ряды воинов встретились, забарабанили щиты, заломались копья, пали на землю первые убитые и раненные. Но если среди людей были убитые, то среди упырей были только раненные, да и то которые быстро приходили в себя и снова шли в бой. Илья вместе с глуховцами в этот момент находился на левом фланге, но в бой не вступал и отставал от основного войска. Нужно было следовать плану. Кровососы всё напирали и теснили киевлян. Некоторые уже стали обходить правый фланг, чтобы взять людей в окружение. Илья ждал, когда упыри полностью займут правый фланг. Как только это случилось, он тут же забрался в седло и всем глуховцам и муромцам приказал делать тоже самое. Теперь они верхом с левого фланга рванули в атаку, без копий и палиц, а булатными мечами в руках. И полетели с плеч отрубленные вампирские головы, и поломались, потеснились ряды кровососов, затрусили, стали разбегаться. Некоторые пытались атаковать, но чаще всего богатыри оказывались быстрее, да и меч - это не копьё, он был гораздо удобнее в ближнем бою. Видя своё бессилие, упыри боялись и отступали, а Илья на мгновение встретился взглядом с их вождём. Идолище был в ярости, вид его был ужасен и зловещ, как у тысячи дьяволов. Он с силой стал поворачивать отступающих упырей обратно, буквально подхватывал их с земли и швырял в самую гущу схватки. А затем вождь пошёл в атаку уже сам.
  Один глуховец решил разом покончить с этим монстром и тем самым положить конец битве. О воин жестоко заплатил за свою наивность. Идолище на ходу остановил его коня. Скакун встал на дыбы, а упырь взял его за живот и с невероятной силой опрокинул. Глуховец оказался раздавленным весом своего скакуна, а какой-то кровосос тут же впился ему в шею. Теперь Идолище пошёл в атаку. Своим длинным копьём он легко доставал всадника или, если не мог его достать, ранил коня. Вождь не пользовался щитом, и несколько раз его удавалось ранить. Кто-то швырнул даже в Идолища копьё, но он вынул его из себя, и, совершено на замечая раны, продолжал бой. Теперь упыри уже осмелели, а богатыри поддались страху. Илья, видя их испуг и ужасную смерть стольких товарищей, поехал на самого вождя кровососов, держа наготове меч.
  - Эй, Идолище! - прокричал богатырь, и пара яростных глаз обратилась на него, - моё имя - Илья Муромец. Я знаю, ты должен убить меня. Если ты пришёл за моей жизнью, возьми её, но не убивай напрасно этих людей.
  - Илья, - довольно прорычал Идолище, - за мной должок. Мне заплатили немалую сумму, чтобы я достал тебя живым. Кое-кто хочет сделать тебя упырём и своим пожизненным рабом.
  И, расталкивая всех врагов на своём пути, вождь кровососов пошёл прямо на всадника с мечом. Они были один на один. Илья направил свой клинок прямо в голову ужасному чудовищу и уже готов был рубануть. Но Идолище поразил его лошадь мощным ударом в шею. Клинок, правда, прошёл вскользь, скакун вскрикнул от боли и встал на дыбы, но всё-таки не упал на землю. Видимо, вождь упырей боялся случайно убить того, которого должен был доставить живым. Этим то Илья и решил воспользоваться, пока оставался в седле. Богатырь опустил меч и поскакал прямо на врага. Идолище снова замахнулся на лошадь, чтобы теперь уж убить её окончательно. Было в его движениях что-то совершенно неестественное, машинное, как будто он был куклой, которой кто-то управлял на расстоянии. В тот самый миг, когда животное получило свой смертельный удар, сталь меча пронеслась в воздухе, и рука, держащая копьё, была отсечена по локоть. Идолище закричал от боли с такой силой, что все птицы в округе слетели с деревьев. А лошадь Ильи меж тем окончательно упала на землю и придавила своего всадника. Та самая лошадь, которую подарил богатырю Ратша как знак своей любви и преданности. Она прошла через столько боёв и приключений, чтобы погибнуть вот так, в битве при Берестове. Идолище был полон неистовой злобы, кровь струилась из страшной раны, а вместе с кровью и уходили и жизненные силы. Он шёл на лежащего на земле врага, и все уже понимали, что теперь он не намерен оставлять богатыря в живых. Илья лежал без сознания, меч выпали из его руки. Лёгкая добыча, убить его не представляло труда. Но Идолище медлил. Он терял кровь, нужно было восстановить уходящие запасы крови и жизненной силы, которая заставит рану зарасти. И упырь склонился над своей жертвой и занёс над ней свои огромные клыки. Но тут вдруг Илья резко открыл глаза, схватил кровососа рукой за огромный клык и притянул к себе. Богатырь не был без сознания, всё это было притворством, ловушкой. В считанные мгновения рука подобрала с земли меч и нанесла невероятно точный и сильный удар прямо в сердце. Идолище вскрикнул в последний раз и повалился замертво. Илья же спешно выбрался из-под коня и отрубил кровососу голову. Другие упыри, видя эту победу, в страхе стали разбегаться в разные стороны. Вся сила их войска держалась на гипнозе их могучего вождя, который теперь исчез, а вместе с ним исчезла и вся храбрость его воинов. Одного за другим их отлавливали и истребляли, и мало кому из упырей удалось в тот день уйти живыми.
  Глава 22.
  Богатырский воевода.
  Лучина уже догорала, и скоро в избе должно было стать совсем темно. Но Иван не давал огню потухнуть. То и дело он, или жена его вставали с постели, их будили страшные стоны. Их маленький сын стонал во сне от боли, и от этих стонов у родителей сжималось сердце. Иван проснулся уже за полночь, забросил дров в печку и тут услышал чей-то плач.
  - Ну чего ты, милый? - подошёл он к больному сыну и стал ласково гладить его по голове.
  - Страшно, папа, - отвечал ему тот.
  - И чего же ты испугался, Илюша? Мы все здесь, и я, и мама.
  - Умирать страшно вот так. Я ведь умираю? Никто не знает, что это за болезнь и откуда она взялась. Какое-то проклятие, ноги болят и спина болит так, что жить не хочется.
  - Не говори так, сын. Жить надо, чтобы не случилось, пока ты молодой. Бороться надо до конца, до последних сил.
  - Зачем? Я ведь и себя мучаю, и вам своими стонами покоя не даю. Я ведь всё понимаю. Вы ничего не говорите, а я всё вижу. Как вы устали, как измучались. И за что нам это?
  - Брось эти глупости, Илюша. Кто сказал, что люди рождены для счастья? Кто сказал, что мы должны быть счастливы? Не верь им, не верь даже тем, кто выглядит счастливым. Они, может, и счастливы тем, что не знали такой боли, какой знал ты, но ведь я истинно знаю, что через великие страдания человек становится великим. Только верить нужно, что боль эта - плата за величие. За всё нужно платить, это твоя судьба, прими её, и тогда ты увидишь свой путь к величию.
  И Илья принял и стал бороться, перестал стонать по ночам. Научился сносить боль молча, сносить её с достоинством, научился использовать её в своих целях. Когда убитая лошадь свалилась на него, богатырь почувствовал страшную боль в ноге, как та, к которой он давно уже привык у себя на хуторе. Но он не закричал, он своей выдержкой перехитрил самого ужасного врага. И вот мёртвое тело упыря Идолища обезглавленное валялось на земле. Илья снова не мог ходить, только ползал. К счастью, ногу он не сломал, только вывихнул, друзья вскоре её вправили. Но боль была такая, что воевода не мог подняться на ноги без чужой помощи. Василий Касимеров и Михаил Игнатич взял его под руки и приподняли. Илья увидел, что от огромного войска сохранилась едва половина. Из тех, что выжили, многие были тяжело ранены. Среди них Илья увидел старого друга - Брона, попросил друзей подвести его к нему. Юный Бронислав лежал на земле с копьём в животе, кишки его вывались отчасти наружу, было видно, что он не жилец.
  - Илья, - взял он за руку своего старшину, - я знал, что ты победишь. Все сомневались, а я знал, с самого начала знал.
  На глазах у Ильи навернулись слёзы.
  - Зачем же ты плачешь? - спрашивал Брон, который, видимо, не понимал, как страшно он выглядит со стороны, а от шока не чувствовал боли, - мы большое дело сделали, князя освободили. Идолища наглого одолели. За такой подвиг мне на том свете ангелы пир устроят, и обязательно с девками. А тело моё вы не закапывайте, сожгите. Эти скоты меня покусали, на хочу обратиться в их племя.
  После этих слов Брон сделал последнее усилие над собой, чтобы вынуть из живота копьё, но ничего не вышло, клинок сидел слишком глубоко, а внезапная боль оказалась такой сильной, что богатырь испустил последний дух. При виде его смерти Илья не смог сдержать слёз. Когда его увели от тела друга, он приказал сложить большой погребальный костёр, чтобы сжечь там все тела погибших, а сам отправился в Берестово. Илье нашли уцелевшего коня, на которого посадили верхом, и так он добрался до каменного дворца. С ним было несколько киевских бояр, включая Дмитрия, а так же последний из выживших муромцев - Михаил Игнатьевич, с ними и бывший воевода Глухова - Василий Касимеров. Вместе они вошли в большой мраморный зал с арочными окнами и купольной крышей. Купола тогда делали не луковичные, а византийские, которые походили на купола в мечети, словно огромный каменный шатёр закрывал сверху здание. По сути купол этот был такой же аркой, только не плоской, а объёмной. От этого здание из белого камня снаружи напоминало собой бочку с круглой выпуклой крышей, а внутри была превосходная акустика. Возле стен стояли деревянные лавки, на одной такой лавке лежал человек в длинной ночной рубахе. Когда он увидел гостей, то с усилием приподнялся и сел.
  - Борис? Это ты, мой мальчик? Помоги мне встать, - говорил он. Все узнали князя Владимира, но как же он был не похож на себя. Великий воин, покорявшие страны, предстал перед своими спасителями сгорбившимся больным стариком в ночной рубахе на голое тело. Киевские бояре взяли его под руки и помогли встать, князь едва волочил ноги.
  - Бориса здесь нет, - говорили они, - он ещё не вернулся из похода.
  - Тогда кто же привёл вас сюда? Что за боярин одолел Идолища и тем самым сделал себя достойным высшей награды?
  - Это не боярин, владыка, это богатырь - Илья Муромец, которого ты отправил воеводой на заставу в Глухово.
  Князь замер, ноги его подкосились, тело задрожало. В это время Илья, так же взятый под руки своими спутниками, дохромал до старого Владимира. Князь внимательно посмотрел в его лицо, даже прикоснулся к щекам, погладил их ладонями, а затем притянул к себе и поцеловал в лоб.
  - Так ты отплатил мне добром за злую волю? - спрашивал князь, - но почему, я не понимаю? Зачем ты спас меня, рискуя жизнью? Зачем вступил в схватку с этим исчадьем ада?
  - Ты - мой князь, а Русь - это моя родная земля, - отвечал богатырь.
  - Лучше не сказал бы никто из моих бояр. И всё же, я должен тебе, Илья Муромец, а я не привык оставаться в долгу. Скажу, что мне для тебя сделать? Проси всё, что хочешь.
  - Лишь об одном хочу просить тебя, владыка, - отвечал Илья. - Чтобы мир был на Руси, нам нужен мир и в твоей семье. Отпусти на волю своего сына Святополка, помирись с ним.
  - Ну уж нет! - топнул ногой князь, и оттого у него снова подкосились ноги, но бояре удержали его, - об этом ты просить не можешь, это моё дело, это моя семья, и тебя это не касается. А для себя проси всё, что хочешь: золота, почестей, боярского звания.
  - Благодарю, князь, но я не могу быть дружинником, я уже принёс богатырскую клятву, и не могу её нарушить. Для себя я не хочу ничего, желаю лишь служить своей стране, чтобы она процветала и крепла, чтобы была богатой и независимой.
  - Благородно. Что ж, Илья, возможно, и нет такой награды, которая была бы достойна такого мужа. Но если ты хочешь служить своей стране и оставаться богатырём, отныне я своей волей назначаю тебя богатырским воеводой над всеми киевскими и русскими богатырями.
  Вымолвив это, князь стал терять силы, и его посадили на лавку. Владимир серьёзно ослаб, упыри его морили голодом. Кровососы не любили готовить пищу, ели сырое мясо и всякую заразную дрянь, этим же кормили заложника. Князь есть отказывался, иной раз сам готовил для себя еду, когда было из чего, и когда силы позволяли. Ночами кровососы не спали, а шумели и бесновались, оттого их больной пленник спал плохо и пользовался каждой минутой покоя, чтобы немного вздремнуть. В целом дни заточения сильно подкосили здоровье старого Владимира.
  - Меня вы, братцы, выручили, - говорил позже своим спасителям князь, - а вот Русь нам спасти ещё предстоит. Мне этот мерзкий упырь - Идолище намекал всё время на измену. Говорил, что нет у меня на Руси уже власти, что кровососам кто-то помог меня схватить, а может и попросту сдал. Кто-то хотел, чтобы меня взяли именно живым, уж не знаю, зачем. И это при том, что этой осенью дань из Новгорода к нам так и не пришла, а гонцов моих прогнали. Стало быть, против моей воли пошёл ещё и сын мой - Ярослав, князь новгородский. А ты, Илья, говоришь: Святополка выпусти. Ты лучше подумай, как Ярослава со мной помирить, да заставить его мне дань платить.
  - Прости, владыка, - отвечал Илья, - но это меня не касается. Ты сам сказал, что это дела твоей семьи. Поручи мне лучше разыскать изменников, что выдали тебя Идолищу. Я про измену сам догадался, оттого и понял, где тебя искать. Чувствую, предатели засели в Блудовом посаде, но не только. Без поддержки из Киева они бы не такое не решились.
  - Что ж, Илья, быть по сему. Поручаю тебе расследование и наделяю всеми полномочиями. Можешь допрашивать и пытать всех, кроме моей семьи и митрополита. Даю власть тебе казнить и миловать даже людей из дружины, и пока не приедет Борис, вершить суд от моего имени. А я останусь здесь, в Берестове, буду ждать возвращения сына, чтобы вместе с ним подумать, как быть с Ярославом.
  Уже ночью из Киева пришло ещё одно войско. Гонцы боярина Дмитрия привели-таки подмогу, хоть уже и было поздно. Владимир на следующий день отправил их всех во Блудов. В Блудове, как и ожидалось, не было уже ни души. Сбежали и ополченцы, и богатыри, и даже местные собаки и кони словно растворились в воздухе. Илья же на следующий день в компании бояр и глуховцев с княжеской грамотой и печатью отправился в Киев, чтобы править. Это было ясно всем: полномочия, которые получил новый богатырский воевода, были такими широкими, что делали его правителем всей Руси. Конечно, богатырская клятва его ограничивала, он не мог причинять вред христианам, но он мог приказать священникам, чтобы они отлучили человека от церкви, и такого преступника можно было уже пытать и казнить. Илья чувствовал, что за изменой стоят и некоторые церковныечины, но здесь ему уже в самом начале расследования устраивать сыск не позволили. Священники друг за друга были горой, на допросах молчали, уговорам не поддавались. Вместе с блудовцами исчезла и последняя ниточка, за которую можно было ухватиться, и следствие с самого начала уже стало заходить в тупик. А меж тем Михаил Игнатьевич и Василий Касимеров стали вдруг закадычным друзьями и при этом сказочно разбогатели. Василий купил себе целый корабль. Как выяснилось, прежде он был моряком, пока нелёгкая не занесла его в наёмники. Касимеров взялся за дело с невероятной деловитостью, оснастил судно по первому разряду, нанял лучших моряков, некоторых из которых знал лично. Но корабль так и не отплыл из гавани, а превратился в большой кабак, в котором Василий выпивал со своими старыми друзьями и хвалился судном перед девками и киевскими богачами. Михаил в свой черёд основательно занялся богатырским киевским войском, следил за тем, чтобы не было пьянства и драк, мирил тех, кто ссорились, отправлял людей на заставы и отзывал с застав. В Глухово было приказано привезти огромную повозку стальных инструментов: сохи серпы, топоры, и раздать их местным хуторянам для обработки земли. Василий лично отрядил в ту местность несколько кузнецов, чтобы ковали сталь и других обучили этому делу.
  Илья же взял на себя все заботы, которые лежали на плечах киевского князя. А забот было очень много. Несколько бояр Илья с ходу осудил за воровство княжеской казны и присудил к штрафу. Знати эта мера не очень понравилась, а вот народ высоко оценил старания Муромца и теперь целыми днями ходил к нему с жалобами и просьбами. Многим Илья помог освободиться от огромных процентов по долгам, а то и от самих долгов, у кого-то освободил из острога родственников, погорельцам дал новый дом, наёмникам выплатил жалование, которое казна им задолжала за два месяца. Кто просил у воеводы работы, кто просил свободу, кто чего, и потоку просителей не было конца. Купцы и бояре приходили с подарками и даже взятками. Деньги Илья не брал, подарки многие принимал, да почти все роздал своим друзьям. В этой суматохе богатырь с трудом находил время на столь важное расследование. А время шло. Чем больше проходило дней, тем сложнее было найти следы, оставленные изменникам. Поэтому Илья был несказанно рад, когда в Киев прибыл князь Борис. На него теперь можно было перевалить часть обязанностей и заняться целиком расследованием.
  Борис, когда впервые услышал о том, что Киевом теперь правит сосланный в Глухово Илья Муромец, потерял дар речи. Но за несколько дней пришёл в себя, пораскинул мозгами и решил пока отцу не перечить. Так и получилось, что Борис сам отправился в палаты к Илье и крепко обнял его, как старого друга.
  - Не держи зла, Илья, - молвил он, - я всего лишь правая рука моего отца. Без его воли я бы ничего не сделал.
  - Я не злюсь на тебя, князь, - отвечал богатырский воевода, - но и ты не злись на новгородцев за то, что они взбунтовались против Киева и не платят дань. Ведь бояре из Новгорода с тобой шли в поход, и в их числе мой хороший друг - Добрыня Никитич. Кстати, где он?
  - Ушёл, - уселся на кресло Борис, - как новгородцы узнали новость о бунте Ярослава, так все, как один ушли, и с ними твой Добрыня. Оттого мне и пришлось поход прекращать и возвращаться прежде срока. Но главное мы сделали, пленных богатырей освободили. Добрыня здесь большой героизм проявил. Лично из плена вызволил богатыря Дуная. Дунай - богатырь великий, и прежде именно он много лет был на твоём месте, богатырским воеводой в Киеве.
  - Я слышал. Он болгарин? - спросил Илья, выводя пером буквы на каком-то документе. Для многих было открытием, что он владеет грамотой.
  - Да, из Болгарии. Не той мусульманской, что за Волгой, а той христианской, что на Дунае. Две Болгарии у нас, вот умора. Богатыря оттого и прозвали Дунаем, что он с побережья Дуная, настоящее его имя все уже давно забыли.
  - Плохо, Борис, что среди киевских богатырей все болгары, да греки, а коренных русов и нет почти.
  - Были, были у нас и коренные, Илья. Святогор был, друг твой, но тут сам знаешь, какая история с ним вышла: переметнулся к врагу, к Всеволоду Додону. Он, правда, богатырской клятвы не давал, но все его считали богатырём, и мой отец ему доверял. С тех пор мы русов в богатырскую дружину в Киеве не набираем.
  - Пора изменить этот порядок. Да и Святогора князь Владимир давно простил, он хорошо ладит с братом твоим - Глебом.
  - Про Глеба я тебя ещё расспрошу. В прошлый раз не спросил, в этот раз не отвертишься. А пока скажи лучше, что будем с Дунаем делать, бывшим воеводой? На заставу его? Как-то не за что так понижать. Он много пострадал в плену, но клятвы богатырской так и не нарушил.
  -Ох, не знаю, что с ним сделать, - тяжело вздохнул Илья.
  - А ты отправь его в Новгород богатырским воеводой, вместо Микулы Селяниновича.
  - Подумаю.
  Замысел Бориса здесь был вполне понятен: при помощи Дуная он намеревался и сам закрепиться в Новгороде, и вытеснить оттуда взбунтовавшегося Ярослава. Но Илья не хотел участвовать в войне за новгородский стол, а потому Дуная пока оставил при себе. Это был темноволосый болгарин средних лет, богатырь сильный и знаменитый. На своём посту он когда-то сменил Анастаса Корсунянина - первого богатырского воеводу на Руси. Анастас был крёстным отцом князя Владимира и потому имел колоссальное влияние на князя и на духовных лиц, так крепко был связан с крымскими и византийскими греками, что поневоле должность богатырского воеводы стала у всех ассоциироваться с огромной властью и большим авторитетом. Поэтому, когда Анастаса не стало, все встали перед непростой задачей: кого назначить на столь почётную должность? Хотели Михаила Потыка, да тот в монастырь ушёл, от богатырских дел отошёл. Из старых никого не оставалось, одна молодёжь. Тогда Владимир обратился к болгарскому королю и заключил с ним крепкий дружеский союз. Король дал воинов из своей дружины и знатного князя с Дуная поставил над ними старшиной. Этот князь и стал воеводой киевских богатырей. Дунай и сейчас имел земельные владения в Болгарии, а когда-то был даже помолвлен на дочери литовского короля. Греческие священники возмутились, было, тем, что богатырским воеводой назначают не грека, но митрополитом был грек, да и Дунай был человеком очень знатным, а потому духовенство вскоре со всем смирилось. И вот на место такого человека теперь стал Илья - крестьянский сын. Куда деть Дуная - задача был не простая. Отослать назад в Болгарию нельзя, это разорвало был союз Владимира с королём. Так Дунай и оставался всю зиму богатырём без звания, но с авторитетом при всём богатырском войске. Среди богатырей было много болгар, они до сих пор считали Дуная своим воеводой и ждали его возвращения на прежнее место. С ними боролись греки, которые были за Илью.
  А Михаил Игнатьевич меж тем набирал в войско людей русских. Так, уже все глуховцы, включая Василия Касимерова, были скопом приняты в богатыри. Их без малого было две сотни, и Василий с Михаилом стали над ними сотниками. Но Михаил хотел собрать из русов ещё одну, третью богатырскую сотню. Этому препятствовали как греки, так и болгары. А Илья меж тем окончательно зашёл в тупик со своим расследованием и за всю зиму так ничего толком не узнал. Но теперь он был почти уверен, что в измене были замешаны духовные лица. Видно было, что они будто покрывали блудовцев, говорили с неохотой и скрывали даже такие вещи, которые и так все знали. Илья понял, что заговор ему раскрыть никто не позволит, а если и раскроется заговор, то карать предателей он не посмеет. От этого становилось на душе всё гаже. Весной воевода на время избавился от одной проблемы. Дуная вместе с болгарами он отправил воевать против Змея Горыныча. Илья и сам хотел отправиться, но должен был вести расследование, ведь у него князья уже требовали отчёта, а богатырь не казнил ещё ни одного виновного. Дунаю же было велено взять себе в помощь новгородских богатырей и попытаться уговорить Ярослава помириться со своим отцом. Так же было наказано на рожон не лезть и людей под огонь Змея Горыныча без нужды не подставлять. Задача болгар заключалась в том, чтобы остановить увеличение владений Змея, урезонить распоясавшихся полководцев и детей Горыныча, в особенности его сына - Ростислава. Тогда Илья ещё верил, что сам должен сразить Змея, хоть и понимал, что это чудовище мощнее Идолища и Соловья-разбойника вместе взятых.
  Глава 23.
  Борис.
  Встреча с Идолищем сильно подкосила здоровье старого князя Владимира, и весной он уже и вовсе перестал появляться в Киеве, всё время проводил в Берестове. Сюда к нему ездила знать жаловаться на Илью Муромца и его друзей, которых он возвысил, сюда с докладами приезжал и сам богатырский воевода, сюда же ездил и князь Борис, который с каждым разом всё больше высказывал недовольство политикой отца. В мае он был как никогда близок к тому, чтобы ослушаться своего родителя.
  - Нельзя медлить, отец, - кричал Борис, и голос его эхом поднимался под самый купол, - Ярослав войско собирает, наёмников из варяг. Варягам нужно жалование платить, немалое и каждый месяц. Долго он это войско содержать не сможет, а потому скоро поведёт его на нас, на Киев. Мы должны напасть первыми, а этот твой воевода, этот деревенский простак не позволяет.
  - Илья Муромец далеко не простак, - возражал князь Владимир. - Простаки, когда приходят к власти, всегда становятся тиранами. А Илья жизнью жертвовал, чтобы меня спасти, он любит своих друзей и чтит богатырскую клятву. Он не тиран. Нам бы с сотню таких, как он, и Русь была бы непобедима. Я ведь, сын мой, тоже считался сыном рабыни, вырос в деревне и поднялся с самого низа.
  - Ты - потомок Рюрика, а он - кто?
  - Он - герой из народа. Его знает вся Русь, его славят в Муроме и Чернигове, уважают в Новгороде, а теперь ещё и боготворят в Киеве. Да на таких Русь держится! Весь народ стоит за него.
  - А за мной, по-твоему, не стоит никто? Я же внук ромейских императоров, венчанный и помазанный Христом. А народ наш - это христиане.
  - Да будь ты хоть внуком самого Бога! - прокричал Владимир, - я - твой отец, и пока я жив, моя воля выше.
  Борис, потупив взгляд, замолчал.
  - Вот тебе, сын мой, завет на будущее, - продолжал князь, - никогда не веди войну против родных братьев. Я вёл такую войну, но я не был христианином. Тебе же воевать против родной крови я запрещаю. Ярослав - твой брат, хоть у вас и разные матери. Подождём, может он одумается. А для тебя, и для войска нашего и так дел хватит. На нашей земле опять печенеги объявились. Собирайся биться с язычниками, богатырей с собой возьми.
  - А как быть с расследованием? - снова спрашивал Борис, - Илья один не справляется, дело, которое ты ему поручил, он провалил.
  - Ничего, он был у меня недавно с докладом. Дело это требует вмешательства высшей власти, моей власти. Я сам расспрошу, кого следует, церковные чины.
  Вскоре действительно священники самых высоких званий стали ездить ко Владимиру в Берестово. Официально их вызывали в гости, но многие возвращались в Киев бледные и хмурые. Допросы шли неторопливо и затянулись до середины лета. В это время Борис уже успел дойти до самых окраин русской земли, но так и не нашёл следов никаких печенегов. Зато удалось разбить разбойничий отряд, в котором узнали бывших ополченцев с Блудова посада. Некоторые богатыри, что были с князем, ещё до конца похода повезли пленников в Киев, на допрос к Илье Муромцу. Всем блудовцам грозила смертная казнь, терять им было нечего, и у многих тогда развязались языки. Но не успел Илья допросить всех и узнать страшную истину, как из Берестова прибыл протопоп Феодор, который до этого ездил на встречу с князем. Священник принёс в Киев печальную весть: князь Владимир скончался. Назавтра были назначены похороны, скорбь и печаль в один миг охватили весь город. Илья тут же захотел увидеть отца Феодора. Вид у богатырского воеводы был измученный, ему предстоял очень непростой разговор с человеком, которому он когда-то исповедовался и которого высоко почитал.
  - Запутался я, владыка, - говорил Илья, - помоги мне. Я дал слово, что буду служить своей стране, служить своему князю, помазанному самим Христом. И вот я узнаю, что этого князя предали сами те, кто служат Христу. Попрали закон Божий, который должны были защищать, попрали и любовь к ближнему, и всё, чему учил их Христос, и предали своего князя, отдали его в лапы Идолища. Раньше я только догадывался об этом, теперь я допросил блудовцев, и у меня есть доказательства.
  Отец Феодор нисколько не смутился его вопросом и остался совершенно спокоен. Лёгкая улыбка, навсегда застывшая у него на лице, не исчезла даже сейчас.
  - Князь наш не был помазан Богом, - отвечал протопоп, - он был язычником в прежние времена. А помазан был цареградский император. И Борис - внук императора.
  - И кто это решил? Что Христос не помазал нашего князя? Наш князь крестился, он крестил русскую землю, он хотел построить царство Божье на земле. Да, строил не всегда хорошо, с ошибками, но строил. Ведь этим должны заниматься христианские князья, короли и императоры. Даже язычники, если они строят царство Божье, ближе ко Христу, чем помазанный церковью антихрист.
  - То, что ты говоришь Илья, это ересь, - спокойно продолжал протопоп Феодор, - никто не знает, когда наступит царство Божье, никто не может приблизить второе пришествие Христа. Мы не знаем, когда наступит судный день, когда наступят последние дни.
  - Зачем же вы тогда венчаете людей на царство и на княжение? Если они не строят царство Божье, то почему вы говорите, что власть эта от Бога?
  - Потому, Илья, что власть их от церкви. Они признают власть церкви выше своей власти, они правят явно, а мы правим тайно.
  - Так вот оно в чём дело? Вы думаете только о церкви? - повышал голос Илья, - а до Бога вам уже и дела нет!
  - Ересь! - прокричал отец Феодор, - опять ересь выходит из уст твоих. Ересь эту церковь отвергла много веков назад.
  - Церковь..., - взялся за голову Илья, - всё ради церкви, а не ради Бога. Неужели вы не видите? Вы же внутри одной церкви клеймите друг друга еретиками и готовы убить друг друга. Не этому, не этому учил нас Христос. Для вас теперь папа римский - еретик, а вы - еретики для папы. Потому что уже нет с вами Бога. Не этому Он учил нас, не этому.
  - Успокойся, Илья, - подошёл к нему протопоп Феодор и погладил по голове, - ты устал, тебе надо отдохнуть.
  - Нет! - вскочил с места богатырь, как ужаленный осою, - не трогай меня. Твои руки в крови, ты убил нашего князя.
  - Никого я не убивал, не выдумывай.
  - Если не убивал, то отдал приказ!
  - Потише! - закричал протопоп, - нас могут услышать.
  - Пусть слушают!
  - Князь Владимир был больным стариком, его дни клонились к закату, не было нужды убивать его и навлекать на себе подозрения. У тебя нет доказательств!
  - Верно, нет, - согласился Илья, - но есть доказательства, что это ты передал князя в руки Идолища.
  - Всё это ради Бориса. Он должен был освободить отца, прославиться и стать князем в Новгороде. Никто не хотел убивать князя Владимира, да никто бы его и не убил. Скоро Борис вернётся в Киев, он меня поймёт и поддержит.
  - Борис тоже в этом замешан? - выпучил глаза Илья.
  - Да нет конечно. Борис ничего не знает. Он ничего не должен знать, он будет добрым, справедливым князем, будет править, как правил его дед - император. Править явно, а мы будем править тайно. И ему о наших делах знать не к чему. Ты, конечно, можешь ему всё рассказать, но этим сделаешь хуже и себе, и ему, и нашему отечеству.
  - Но как вы могли, как вы могли? - не находил себе места Илья, - ведь это же Идолище!
  - Ну и что, что Идолище? Что ты про него знаешь? Он ведь не всегда был упырём, когда-то он был человеком, он был христианином, и никто его от церкви не отлучал. Да, он безобразен, но как безобразны были многие святые! Одни в лохмотьях, другие в язвах и язвы нищим целуют, кто больной, кто в грязи, кто словно безумный. Земная жизнь - это боль, гряз и безобразие. И Идолище нам это показывал. Этим он полезен для веры так же, как и любой святой, измазанный в грязи, хоть у упырей и нет души. А вот ты, Илья, убив Идолища, нарушил богатырскую клятву. Ты убил христианина.
  Но Илья уже его не слушал, он сидел на лавке, запустив пальцы в волосы и твердил:
  - Это была ложь. Всё ложь! И про миссию мою, и про прощение. А эта фея, Варвара? Она тоже верующая? Ведь я виноват перед ней. А Змей Горыныч? Может, и не надо его убивать, и нет никакой миссии?
  - Думай, как знаешь, а я ухожу, - направился к выходу протопоп Феодор, - нужно похоронить старого князя и встретиться с молодым. Скажи только, что решил? Расскажешь ты Борису, что знаешь, или нет?
  - Нет, не расскажу, это знание погубит его, так что будьте спокойны, иуды, - отвечал Илья, и протопоп ушёл, громко хлопнув дверью. Теперь воевода остался один в комнате, а мысли его вырывались из головы, бились о каменные стены и с разгону опять залетали в голову. Одна страшнее другой, одна другой печальней. Одна рука тянулась к кинжалу, другая к верёвке и мылу, сердце колотило, как маслобойня, и не было в этом ритме уже никакого порядка и гармонии. Князь умер, а впереди раскрылась бездонная бездна. Князь умер, и дух его грызли бездарные черви. Кровь кипела в голове, и от застрявшей в ней мысли слабость охватила всё тело - князь умер. Илья довольно долго пробыл один, никто к нему не заходил, никому не было до него дела. Все были напуганы, встревожены. И чтобы справиться с испугом и тревогой, пытались себя чем-то занять, отвлечься от печальных мыслей или просто скорбеть. Но скорбеть опять же не так, как скорбел Илья, а скорбеть на людях, чтобы все видели, причитать и бить себя в грудь, напиваться до полусмерти. Через несколько часов после ухода протопопа дверь открылась, и вошёл Михаил. Илья лежал прямо на полу, отвернувшись к стене, и даже не повернулся, когда кто-то пришёл.
  - Илья, - встревожился Михаил, - Илюша, ты как, живой? Фу, ну и напугал ты меня. Странные дела в Киеве творятся, Ваську Касимерова стража схватила и в темницу бросила. Говорят, судить его будут за воровство. А блудовские разбойники сегодня все троя повесились, представляешь? Остались правда, ещё те, которых ты не допрашивал. Чего делать-то будем?
  - Собирай всех, - поднялся на ноги Илья, - будем готовиться к битве.
  - С кем? Ты чего, Илья? У нас людей мало. Богатырей половина уехала в поход с Борисом.
  - Забудь про Бориса, собирай всех, кто есть, сейчас же. И ещё, отправь гонцов в Муром, к Глебу. Пусть сообщат ему о смерти Владимира и велят ехать в Киев, мириться с братьями.
  Михаил ушёл, а Илья стал наряжаться к битве. Одел кольчугу под комзол, шлем не взял, но захватил меч, кинжал. Вскоре все богатыри, что были тогда в Киеве, собрались возле дома богатырского воеводы на Подоле. Илья, ничего им толком не объясняя, повёл за собой. Но не на Щековицу и не на какой другой холм, а к терему, который находился здесь же, на Подоле. Терем охраняли десятка два стражи, но, увидев Илью Муромца с витязями, расступились и пустили его внутрь. В богатом и просторном тереме находился всего один человек - знатный узник. Он сильно запустил себя за последнее время, отпустил длинные волосы, бороду. И всё же в нём легко узнавались княжеские черты. Святополк был похож на отца больше, чем Борис и Глеб. Нос имел совершенно такой же, мужественный орлиный профиль, мощная челюсть выдавалась вперёд. Илья вошёл к нему и поклонился в пояс.
  - Здрав будь, князь, я - Илья Муромец, - молвил он.
  - И тебе здравствовать, - отвечал Святополк, - смерти или дружбы моей пришёл искать, богатырь?
  - Дружбы, - отвечал Илья.
  - Тогда освободи меня от заточения.
  - Ты свободен, князь. Мои люди обеспечат тебе защиту. Но, прежде, чем ты выйдешь, позволь рассказать тебе кое о чём.
   И Илья сел со Святополком за один стол и поведал ему всё, что знал про измену и Идолище.
  - Теперь ты знаешь всё, что знал я, - закончил свой рассказ Илья, - как видишь, Борис здесь не виноват.
  - Он виноват, что я здесь, в заточении.
  - Но ты жив, он не поднял руку на брата. Будь же и ты для него примером, помирись с ним, дай мне слово, что не будешь мстить.
  - Ты вот что, богатырь, - властно поднялся с места Святополк, - если хочешь, чтобы я правил, то освободи меня без всяких условий. А нет, тогда и смысла нет мне выходить: что там, что здесь меня ждут оковы.
  Илья понял, что столкнулся с большим упрямцем, которого трудно будет в чём-то убедить. Но, в конце концов, без помощи богатырей он бы быстро потерял власть, а, значит, на него ещё можно было повлиять. Илья ещё сохранял свою должность и надеялся использовать её вместе со своей славой для защиты мира на русской земле. Святополк же был упрям, но не глуп, и поначалу никаких казней и расправ над изменниками не чинил, делал вид, что ничего не знает, прекрасно понимая хрупкость своего положения. Но чем больше гостей из других городов приезжало в Киев, тем прочнее становилось положение нового князя. На похороны Владимира смогли прибыть не многие, но и после похорон люди продолжали пребывать, чтобы увидеть нового князя и присягнуть ему в верности. Приехали бояре из Обухова и Вышегорода, кто-то добрался из Переяславля, с какой-то невероятной быстротой прибыли послы из Польши, которые, видимо, до этого ехали с посольством к Владимиру. Все они поддерживали Святополка, понимая, что будут чистки во власти, и на новые места придут люди из провинции. Из вышгородских бояр самым влиятельным был Путша, которого новый князь сразу приблизил к себе и доверил ему дела державы. Илья по-прежнему оставался богатырским воеводой, но влияние в Киеве его падало. К нему уже мало кто прислушивался. Редко удавалось поговорить с глазу на глаз даже со Святополком, который теперь везде появлялся в компании верных ему провинциалов и польских послов, следующих за ним повсюду.
  На какое-то время влияние Ильи сильно возросло, когда в Киеве появились богатыри, что отправлялись в поход с Борисом, а вместе с ними вся киевская знать, что отправлялась вместе с ними на печенегов. Правда, сам Борис не вернулся и с верными ему боярами остался за городом. Святополку он передал свою верность и покорность, он принимал нового князя, но сам в Киеве появляться боялся. Илью это очень обрадовало. Борис внял последнему слову своего отца и не стал вести войну против родного брата. Он покорился власти Святополка. Теперь нужно было помирить братьев с Ярославом, который правил в Новгороде, а там, может быть, и с Полоцком бы помирились, который давно был с Киевом в ссоре. С тех пор, как Изяслав перестал платить отцу дань. Но Изяслава уже не было в живых, Полоцком правил его малолетний сын, внук Владимира. Илья решил лично отправиться в Новгород, чтобы поговорить с Ярославом. Он уже начал собирать помощников, но тут страшные слухи стали приходить в Киев. Вышгородский боярин Путша отсутствовал в городе, и люди стали говорить, что он убил молодого князя Бориса. Многие винили в этой смерти Святополка. Илья с силой прорвался в палаты киевского князя, который в это время советовался о чём-то с польскими послами.
  - Это правда? - набросился воевода на князя.
  - Остынь, богатырь, - раздражённо ответил Святополк, - и сперва поклонись своему князю.
  Илья сжал кулаки, но склонил голову в знак приветствия.
  - Он же твой брат, - с горечью промолвил богатырь.
  - У меня много родственников. В Польше много родни. Польские послы от имени короля обещали мне войско дать, если помощь в войне с врагами понадобится. А Борис нам чужой, у него родня среди ромеев. Всё земное для них - грязь, всё небесное - благодать. Вот мы и отправили его на небеса.
  - Так это поляки приказали тебе убить родного брата? За то, что он против обнаглевшего шляхтича воевал?
  - Не приказали! - прокричал Святополк, встав с места, - не приказали, а попросили! Я - потомок Рюрика, киевский князь, мне никто не может приказать. А ты, земский сын, в знатных делах не разумеешь. И ещё раз так ко мне войдёшь, без головы останешься.
  Илья, полный злобы и отчаяния, вышел прочь. Ему некого было винить в случившемся, ведь это он освободил Святополка. Тело Бориса так никто и не увидел, его тайно похоронили в Вышегороде вместе с венгром Георгием, который по слухам, своей грудью заслонил князя от врагов и так же был убит. Имя Бориса в Киеве запретили упоминать. Многие так и не знали, жив он или нет. Илья знал, и с этим знанием он больше не мог оставаться в Киеве. Вскоре он засобирался в дорогу. Василий Касимеров к тому времени вышел на свободу, но лишился почти всех своих богатств. Он теперь отправлялся в дорогу вместе с Ильёй. Но Михаил Игнатьевич наотрез отказался покидать Киев.
  - Против воли князя не могу, - промолвил он, - и тебе, Илья, уходить не советую.
  - Нет, я ухожу, а князю передай, пусть ищет себе другого богатырского воеводу.
  - Я бы пошёл за тобой, Илья Карачаровец, но больно уж этот путь опасен. Из нас, муромцев, только двоя в живых и остались. К тому же, если я сейчас уйду, то совсем русских людей в богатырском войске в Киеве не будет.
  - Что ж, Миша, может ты и прав, я ведь и сам пока ещё не знаю точно, куда иду. Встречусь с князем Глебом, а там уже посмотрим, как он решит
  И Илья погладил Михаила по щеке и обнял на прощание. А вскоре тайно покинул Киев. Святополк, когда узнал, пришёл в ярость и запретил вспоминать имя Ильи. Богатырское войско снова надолго осталось без воеводы.
  Глава 24.
  Глеб.
  Из Мурома меж тем в сторону Киева шла огромная вереница всадников. Из одного конца не было видно другого конца всем эти коням, лошадям, повозкам, впереди которых ехала муромская знать и сам князь Глеб. Как только он получил письмо от Ильи, так сразу стал собираться в дорогу. За старшего снова оставил в Муроме Ратшу. Вместе с Глебом ехала родовая муромская знать, к ней присоединились и бояре из Рязани. В их числе были и потомки бывшего муромского князя, братья: Горясер и Идман. Но едва шествие минуло Рязань, как ему встретились два всадника с посланием от киевского митрополита. Теперь гонцы принесли вести ещё тревожнее прежних: Борис убит, по слухам- по приказу Святополка, и по просьбе польской шляхты. По закону, Глеб должен был отомстить за единоутробного брата, а, значит, теперь от тоже представлял опасность для нового киевского князя. Муромский князь крепко задумался. Один его мятежный брат засел в Киеве, другой - в Новгороде, оба ещё при жизни отца стали его ослушниками, а Глеб теперь между ними был как между молотом и наковальней. Пока он думал, его свита начинала редеть. Многие здесь были язычниками и втайне радовались, что князь-христианин попал в опалу. Но Горясер и Идман, как ни странно, остались с юным князем. Глеб мало им доверял и даже боялся их присутствия, а потому отправил братьев в Новгород, к Ярославу на переговоры. Ярославу было велено передать, что муромский князь не будет за него воевать, не будет воевать и против него, сам на престол не претендует и лишь просит дать ему во княжение Ростов, который прежде бы уделом Бориса. Были отправлены послы и к Святополку. Они от имени Глеба обещали, что он не будет мстить за смерть брата, что признает киевским князем Святополка и так же просит у него разрешение сеть на княжение в Ростове. Ростов всё-таки лучше принимал христиан, там было меньше язычников, а, значит, там последнему на Руси внуку византийских императоров легче было выжить и закрепиться. Святополк получил письмо уже в августе, и как ни странно, дал добро на то, чтобы перевести Глеба в Ростов. Расчёт здесь был прост, Ростов после смерти князя мог подпасть под влияние своего бывшего князя, который правил там до Бориса, а это и был Ярослав. Его связи в Ростове были очень крепки, местная знать была ещё во многом верна ему лично, к тому же на этой земле находилась застава - городок Владимир, в котором обитали новгородские богатыри с воеводой Потамием Хромым. Поэтому Святополк и поддержал Глеба. А меж тем, нужно было решить, как поступить со смутьяном Ильёй Муромцем, который добрался уже до Чернигова. С ним было всего 50 богатырей, но для всех богатырей на Руси Илья был ещё начальником, воеводой. Он мог усилить любую из партий, к какой бы не примкнул.
  Но на это у Святополка уже не было времени, он готовился к отъезду в Польшу, в гости к шляхте и к королю. В Киеве его задерживали несколько судебных дел, которые нужно было решить быстро. И Святополк решил их все смертным приговором, чем очень многих напугал и возмутил в городе. Дело в том, что среди приговорённых было много священников и даже один протопоп - известный всем отец Феодор. Всем им вменялось в вину участие в каком-то заговоре против князя Владимира в пользу князя Бориса. Протопопа приговорили к казни через отсечение головы. Старый отец Феодор до последнего мгновения ничем не выдал никакого страха. Многие киевляне плакали в день казни, но протопоп всех успокаивал, говорил, что отправляется в мир иной, лучший мир, и даже рад, что Христос забирает его к себе. Но при этом люди только сильнее начинали плакать. Отец Феодор молился и вообще уделял такое значение соблюдению всех обрядов, что многие дивились и думали, что он совсем бесстрашен. Но зачастую, когда человек совершает какие-то привычные действия, он избавляется от страха, и потому опытный глаз легко мог разглядеть, что священник всё время молится, даёт наставления плачущим и духовным лицам лишь для того, чтобы отвлечься от неизбежного. Феодор молился даже тогда, когда в одной длинной рубахе взошёл на помост, к палачу с топором в руке. Бабы-плакальщицы просили у него благословения, целовали морщинистые руки, и священник щедро им раздавал это благословение. Но вот пришло время положить голову на плаху.
  - Храни вас Бог, православные! - прокричал он за мгновение до того, как тяжёлая сталь коснулась покрытой пятнами шеи. Голова, крякнув, отлетела в сторону, бабы взвыли, мужчины отвели глаза. В тот же день в Киеве начались беспокойства, народ стал возмущаться жестокостью нового князя. Не известно, чем бы это всё закончилось, но Святополк на следующий день после казни отбыл в Польшу.
  Илья обо всех этих событиях узнал много позже, сейчас он же находился в Чернигове. Как и прежде, его встречали здесь как героя, как и прежде потчевали, поили и кормили. Но Илья долго здесь не задержался и отправился дальше. Теперь ему предстоял долгий путь на Муром. Но по дороге руки словно сами потянули за поводья, и конь свернул на знакомую до боли тропинку. Богатыри вслед за своим вождём поехали в лес, ничего не спрашивали, полностью доверяя его решению. А Илья теперь мчался по дороге к дому молодой ведьмы, хуже того - феи, которая чуть не погубила его, но всё же спасла. И если бы кто сейчас спросил у богатыря, зачем он едет к Варваре, он и сам бы не смог ответить, хочет ли он её убить или отблагодарить. Вскоре вдали показались знакомые строения. Все они были либо частично горелые, либо полностью превратились в каркасы из чёрных головешек на пепелище. Забор частично тоже был горелый, ворота открыты нараспашку. Казалось, никто здесь уже не живёт, и весь этот путь проделан зря. Но тут вдруг из погребов и землянок на поверхность стали выбираться знакомые клыкастые существа. Их было не больше дюжины, совсем немного против пятидесяти богатырей. В какой-то момент Илье показалось, что среди клыкастых морд он видит знакомое когда-то человеческое лицо. Богатырь пригляделся по внимательнее и обомлел. Голова у упыря держалась криво на бок, на шее виднелся шрам от пореза. Клыки сильно изменили его внешность, и всё же это был он - Соловей-разбойник.
  - Какие знатные гости у нас сегодня! - воскликнул он, когда всадники заехали во двор, - сам Илья Муромец.
  - А ты, Соловей, видимо двужильный, - вымолвил богатырь, слезая с коня, - а может, трёхжильный?Давай-ка проверю.
  - Ну-ну-ну, - в страхе попятился Соловей от острого меча, - я не двужильный, но ты меня не убьёшь, богатырь. Не посмеешь.
  - Это почему же? - шагнул в его сторону Илья.
  - Потому что твоя клятва тебе это запрещает.
  И с этими словами Соловей запустил когтистую руку себе под рубаху и достал оттуда христианский крест, висящий на шее.
  - Ты - христианин? - усмехнулся Илья.
  - И все мы здесь крещёные. И она тоже.
  И Соловей показал грязным когтем на полуобгоревшую, полуразрушенную избу, на пороге которой стояла женщина. Казалось, она постарела на много лет, видимо, потому, что Варвара стала на порядок неряшливее, лицо перепачкано сажей, волосы всклоченные, платье тоже перепачкано. Когда ведьма улыбнулась, все видели её до неприличия жёлтые зубы. И всё же, были в ней ещё видны следы прежней красоты и обаяния, а на шее висел христианский крест.
  - Приехал-таки? - радостно молвила он, - а мы тебя всё ждали. Как услышали, что ты Идолища зарезал, так ждали, что ты и за нашими жизнями придёшь.
  - Кто вас крестил? - всё ещё смеялся Илья, - впрочем, не важно. Охотно верю, что за деньги на Руси и дьявола крестят. Скажи мне лучше, как ты этого с того света вернула и зачем?
  - А это не я, - скрипучим голосом отвечала ведьма, - это как-то само вышло. Ты ведь тогда не всех упырей у меня перебил. Некоторые остались, в лесу спрятались. А когда ты Соловью глотку перерезал, они на запах крови и набежали, да и покусали его. А он возьми, да и обратись сам в кровососа. Теперь он мой самый верный раб, ни на шаг от меня не отходит. Ну-ка, Соловей, целуй мою руку.
  - Богиня, - повалился на колени кровосос и принялся целовать ей руки, а Варвара снова рассмеялась, обнажив свои жёлтые зубы.
  - Ты хотела, чтобы я стал таким, как он? - спросил Илья. - Идолищу почти удалось меня покусать.
  - Сначала я хотела твоей смерти. Но когда увидела Идолища, поняла, что не смогу тебя убить. Просила взять тебя живым, чтобы потом покусать и сделать упырём. Этим, видно, он себя и сгубил. Он думал, что только ты про меня услышишь и сразу перестанешь сопротивляться. Ведь упыри все поклоняются женщинам. Эх, Илюша, получается, я тебе помогла Идолища убить.
  - Получается, что так, - задумался Илья.
  - Стало быть, благодарить меня ты должен, а не убивать. К тому же, ты не можешь нарушить клятвы.
  - Да уж, прав оказался протопоп Феодор, что своим грехом я тебя подтолкнул к вере, - смеялся ещё Илья, - хоть в чём-то старый чёрт оказался прав.
  Но тут богатырь вдруг стал очень серьёзен, поскольку увидел, как у феи заблестели глаза, увидел, как она на него смотрит. Совсем не так, как раньше. Теперь он смотрела на него с восхищением и мольбой.
  - Я никогда не хотел тебя убивать, - прикоснулся Илья к её щеке, - я же люблю тебя, ты же знаешь.
  Ведьма взяла его руку и принялась целовать ладонь.
  - Тогда оставайся со мной, - взмолилась он, - ты же здесь для этого. Иначе зачем ты приехал?
  - Ну уж нет, - отнял от неё свою руку Илья и забрался в седло, - я люблю тебя, но мы никогда не будем вместе. А тебе здесь и без меня не скучно. Вон и Соловей с тобой. Понимаю, зачем ты его держишь при себе, он напоминает тебе обо мне. А мне о тебе не нужно никаких напоминаний.
  И с этими словами Илья развернулся и поехал прочь с этого двора, как хотелось думать, навсегда. Назад богатыри поехали мимо болот, которые когда-то считались проклятыми. Теперь на дороге здесь не было ни травинки, сразу видно было, что люди здесь ездят, больше не боятся. Вскоре показался и хутор, который когда-то принимал у себя в гости муромцев. Теперь богатырей было раза в три больше, и среди них был лишь один муромец. Здесь путники решили задержаться какое-то время. Спешить было уже некуда, весь мир вокруг рушился, и Илья уже никак не мог это остановить. Здесь, в хуторе ему подарили гусли, на которых богатырь часто играл. Вечерами его игры у костра собиралась послушать местная ребятня. Все просили славного воина рассказать о своих великих подвигах, которые здесь и так все знали почти наизусть. И в какое бы село потом не заезжал Илья, все знали там, кто такой Илья Муромец и почитали его чуть ли не как бога. Народный герой, поднявшийся из маленькой деревни до владыки всей Руси, казался всем существом сверхъестественным. Даже тот факт, что Илья рассорился с киевскими властями, ни капли никого не смущал. Народ спрашивал, интересовался, за кого богатырь из Рюриковичей, кого из сыновей князя поддержит. Для них словно не существовало богатырской клятвы, которая нарочно для того и была придумана, чтобы запретить христианским воинам участвовать в политических войнах. В конце концов, Илья стал всем говорить, что, поскольку прозвище у него - Муромец, то, стало быть, служить он должен муромскому князю. Сейчас таким князем был юный Глеб, но, если поставят другого, будет верой и правдой служить ему. И всё же, чем ближе богатырь подходил к Мурому, тем тяжелее становилось у него на сердце. Он понимал, что в какой-то степени виноват в смерти Бориса, и за это Глеб мог с него спросить. К тому же, Муром был полон язычников, мог не принять обратно столь прославленного киевского князя. Да и в конце концов, Илья был ослушником киевского князя. Рано или поздно эта новость дошла бы до муромцев, и вряд ли бы тогда они посмели бы укрывать у себя преступника. Илья больше всего на свете хотел вернуться домой, но всё отчётливее понимал, что возвращаться ему некуда, а потому шёл так медленно. Возможно, он на всю оставшуюся жизнь должен был превратиться в такого бродягу и изгнанника.
  Меж тем, Глеб всё дожидался ответа от своих братьев и очень хотел, чтобы оба брата согласились отдать ему Ростов. Тогда он получал серьёзный шанс помирить меж собой братьев и остановить гражданскую войну. О большем младший сын царевны Анны не мог и мечтать. Сначала пришёл ответ от Ярослава. Принёс его Горясер. Глеб сразу почувствовал неладное, когда увидел, какая большая свита собралась вокруг Горясера. В Новгород он отправлялся налегке, лишь с десятком спутников.
  - Ну что, Ярослав, говори, не томи, - обратился Глеб.
  - Кланяться тебе велит, - молвил Горясер, - передаёт привет и свою сердечную любовь. Но Ростов тебе отдать, говорит, не может.
  - Плохо, - поник взглядом Глеб, - что ж, будем ждать ответа Святополка.
  - Это ещё не всё, - слез с коня Горясер, - от себя я хочу тебе сказать, что и в Муроме ты теперь княжить не будешь. Муром - это мой город, моя земля. Старший брат мой - Юртай, должен был стать князем, но его убил Ратша. Стало быть, теперь мне быть законным князем.
  - Это не тебе решать, - возрази Глеб, оглядываясь на свою свиту, - ты не можешь говорить за весь Муром.
  - А тебе кто позволял за весь Муром говорить? - достал свой меч Горясер, - тебя никто князем не выбирал, кровь в тебе чужая. Посмотри на свою свиту, сплошь лица из чужих племён, повар твой и вовсе торчин, по-нашему не разумеет.
  - Не говори плохо, влядыка, - молвил торчин, - я твой речь понимать. Я тебе буду служить, сделаю всё, что скажешь.
  - Убить меня задумал? - молвил Глеб и пошёл прямо на Горясера, - хочешь нарушить клятву верности, что мне давал? И после этого думаешь, твои воины будут тебя слушаться? Хочешь нарушить свою клятву? Давай.
  И с этими словами Глеб достал свой меч и бросил его на землю, а затем пошёл на боярина совсем безоружный, пока не уткнулся грудью в острие его меча. Горясер на мгновение замешкался, воины его переглянулись между собой.
  - Нет, не хочу, - отвечал вдруг Горясер, - вот он хочет.
  И с этими словами он швырнул свой меч повару-торчину, который едва успел отскочить в сторону, чтобы не порезаться. Но в следующее мгновение торчин поднял меч с земли.
  - Ты сказал, сделаешь всё, что я скажу, - молвил Горясер, - давай проверим твою верность. Убей своего князя.
  Глеб в мгновение ока побледнел и взглянул в глаза своему повару. Тот был взволнован и даже напуган. С мольбой торчин посмотрел на Горясера, но увидел в его лице лишь злобу и решимость. И тогда торчин яростно закричал и с разбегу ранил в живот своего князя. Затем нанёс ещё несколько ударов, пока Глеб не повалился на колени и не упал на землю. Отроки из свиты выхватили мечи и кинжалы, но среди друзей Горясера было много их родственников. И они не посмели поднять оружие на свою родню.
  - Теперь я ваш князь, - произнёс Горясер как можно громче, - по праву крови, по праву наследства. Я повезу тело Глеба к Святополку, чтобы подтвердить моё право на муромский стол. А если не подтвердит, то и чёрт с ним. Мы - вольные люди, чужой веры на не нужно, чужой власти тоже.
  Его свита радостно заликовала, и весь лес задрожал от их крика.
  - А ты, брат мой, - обратился Горясер к Идману, - отправляйся в Рязань, оттуда напиши Полюду Одноглазому. Скажу, что я назначаю его посадником вместо Святогора, и пусть готовится к нашему возвращению. Но до того, как я прибуду, сам в Муром не ногой.
  - Как скажешь, брат, - покорился Идман. И вскоре братья разъехались в разные стороны. Одни с телом юного Глеба отправился в Киев, другой с вооружённой свитой в Рязань. Когда новость эта дошла до Ильи, на дворе уже был октябрь-месяц. Охотой уже добывать пропитание становилось всё сложнее, нужно было куда-то уходить на зимовку. И тут выяснилось, что дорога в Муром окончательно закрыта. Казалось, богатыри были в тупике. Многие в тот день пожалели, что ушли с проклятой глуховоской заставы, где у них зимой хотя бы был кров и какие-то припасы. Теперь же они вместе с прославленным богатырским воеводой были уже совершенно никому не нужны.
  - Что ж, - молвил Илья, - дальше, видимо, братцы, наши дорожки расходятся. Вас никто не знает и искать не будет, отправляйтесь-ка вы на Владимирскую заставу, к воеводе Потане. Скажите ему, что вы от меня, но больше никому этого не говорите. Вас немного, думаю, воевода согласится вас приютить.
  - А как же ты? - спрашивал Василий Касимеров.
  - А я пока на время спрячусь. Вернусь к себе в деревню, на свою землю. Так для всех будет лучше.
  И Илья передал Василию письмо, заверенное воеводиной печатью, которую богатырь забрал с собой из Киева. Письмо было адресовано к Потамию Хромому, в нём Илья честно признавался, что он больше не воевода, а печать использует лишь для того, чтобы владимирский воевода поверил Василию Касимерову. Печать эту Илья так же через Василия передал Потане, чтобы тот каким-нибудь способом потом переправил её в Киев. И вот Василий с полустоней богатырей отправился на заставу. На прощание все обнимали своего прежнего старшину и благодарили за то, что он для них сделал. До села Карачарова оставалась пара дней пути, которые Илья проделал уже в одиночестве. Так же, как один он добирался из своего хутора до Мурома.
  Главе 25.
  Владимир.
  Болезнь маленького Илюши не стояла на месте, с каждым годом становилось всё хуже, и однажды наступил такой момент, когда он не только не мог ходить, но и не мог сидеть, а только лежал, шевелил головой и немного рукой. Ему было уже больше 20-ти лет, вся юность прошла в страшных муках. Илья за это время выучился грамоте и счёту, подучил немного греческий язык. Теперь, лёжа в постели, он проповедовал людям слово Божье, говорил о страшном суде, о грядущем царствии Божьем. И если бы это говорил простой жрец, его бы заподозрили в том, что он просто хвалит свою церковь, как и любой из жрецов. Но Илья не был жрецом, он был больным мальчиком, как его называли - агнцем, жертвой, которая страдает ни за что. Впрочем, мальчик вскоре убедил их, что страдает не ни за что, а искупляет своими страданиями их людское счастье, чтобы они через него могли прийти к вере и построить здесь царство Божье. И люди дивились, как Илья переносит столь страшную боль, как борется с болезнью. И в конце концов, в его болезни наступил какой-то перелом. Илья приободрился, поверил в себя и стал каждый день при помощи рабочей руки делать различные упражнения, которые придумывал сам. Мышцы его росли, как на дрожжах, начала работать спина. Илья научился садиться, заработала левая рука. Все дивились чудесам его силы воли. Илья уже настолько сильно натренировал себе плечи и руки, что мускулы были видны даже под рубахой. При помощи рук он перемещался по дому, руки заменяли ему ноги, которые всё никак не хотели работать. Но Илья и этому был рад, и ни за что не сдавался. Стоило ему на пару дней прекратить упражнения и физическую нагрузку, как спина отказывала и начинались страшные боли. Так, в постоянной борьбе он проводил день за днём. Семья вся уходила работать в поле, Илья оставался один, на печи, и в это время предавался глубоким размышлениями о судьбах мира. Одиночество его уже не пугало, а напротив, успокаивало, давало возможность собраться с мыслями. И вот в один из таких одиноких дней во дворе появилось несколько незнакомцев. Дворовые собаки выскочили на них с угрожающим лаем, но вскоре почем-то затихли. А затем дверь в избу отварилась и на пороге появились незваные гости. Их был троя, все уже старики, калики перехожие, все вежливо поклонились дому, в который вошли.
  - Будьте здоровы, хозяева, - молвил один из них, что стоял посередине.
  - Доброго здравия, - отвечал им с печи Илья.
  - Что же ты, богатырь, гостей с печи встречаешь? Не хочешь говорить с уставшими старцами? Мы много не попросим, лишь немного воды, чтобы утолить нашу жажду.
  - По-вашему, я похож на богатыря? - язвительно вымолвил Илья, - я бы с радостью вышел к вам, калики перехожие, но ноги мои уже много лет не слушаются меня. И если бы вы открыли глаза, то увидели бы мои костыли, и поняли бы, что я совсем не богатырь.
  - Мои глаза уже давно закрыты, - отвечал ему старец, - они не видят, так же, как и твои ноги. Но в отличии от моего недуга, твою болезнь можно вылечить. А потому я снова прошу тебя дать мне воды.
  Илья проникся сочувствием к гостям и решил превозмочь себя. С трудом дотянулся до рогатых палок, которые служили ему костылями, и спустился на пол. Всё это хлопец делал довольно медленно, но калики терпеливо ожидали, не вымолвив ни слова. Так же ждали они, когда Илья зачерпнул ковш воды из бочки и пошёл с ним к гостям. Теперь идти было ещё сложнее, так как нужно было не расплескать воду. Но Илье нравилось это тяжёлое упражнение, что-то наподобие он проделывал каждый день, только брал в руки не воду, а какую-нибудь тяжесть. И вот он протянул ковш каликам. Главный старец принял посуду, но в вдруг протянул её Илье, не испив ни капли.
  - Испей сначала ты, - молвил он.
  - Зачем это? Я пить не хочу.
  - Испей, - настаивал гость. И Илья испил воды из ковша. А в следующее мгновение калики окружили его, отобрали ковш и вырвали из рук костыли.
  - Стой, богатырь, стой на своих ногах, - произнёс старший старец. А затем они отпустили хлопца и разошлись в разные стороны. Илья действительно стоял на трясущихся тонких ногах, совершенно без помощи рук.
  - Это невозможно, - воскликнул он.
  - Возможно, - отвечал калика, - проклятие, некогда наложенное на тебя, снято. Теперь ты свободен и можешь стать великом воином.
  - Как я могу отплатить вам за своё исцеление?
  - Своим словом. Поклянись, что будешь сражаться за русскую землю и защищать её от недругов.
  - Клянусь!
  - Что ж, богатырь, теперь твоя судьба навеки будет связана с оружием, но помни, что, если нарушишь данное нам обещание, болезнь возвратится к тебе.
  После этих слов калики испили воды и покинули двор, а Илья вне себя от счастья побежал на своих ногах в поле, к своей семье. И весь хутор видел тогда случившееся с ним чудо. С тех пор с Ильёй произошло много других чудес. Он заметил, что раны его заживают быстрее, чем у других людей и почти не гноятся. Многие люди умирали от мелких порезов, от заражения крови, Илья всегда оставался жив-живёхонек. Слабые яды так же не могли его убить, хоть других людей и убивали. В какой-то момент богатырь сам себе стал казаться непобедимым, и единственное, что стояло между ним и властью - это христианская мораль. Но чем ближе он теперь подходил к Карачарову, тем сильнее у него начинали болеть ноги, он стал уставать сильнее, чем прежде. Илья не поддавался и всё ещё верил в свои силы, которые стремительно иссякали. В хуторе его встретили, как героя, отец и братья крепко обняли, мать расцеловала. Родители лишь немного постарели, а так здесь всё было по-прежнему, как будто Илья и не уезжал. Он легко влился в тихий сельский ритм, который сейчас лишь немного ускорился от того, что началась уборочная. Илья ходил с хуторянами, по утрам ходил на рыбалку, или сутки напролёт пас коров. Целые дни он проводил под открытым небом, лёжа где-нибудь в траве и гоняя по пастбищу скот. Несмотря на осеннее время, залезал с бреднем в реку и доставал оттуда немало рыбы, ездил с отцом рубить лес, чтобы обновить городские постройки. Скоро домашние заботы полностью поглотили Илью, и он уже и думать забыл о своих прежних приключениях. Он вернулся к истоку, туда, откуда начал, и всё остальное теперь казалось сновидением, как один из его ярких снов, которые радовали его во время тяжёлой болезни. И Илья бы невероятно рад любому труду, каждый раз он узнавал для себя что-то новое. Если прежде он мог только наблюдать за всем, то теперь мог быть полезен своей семье и пытался сполна отплатить ей за прежнюю заботу. С той же удалью, что прежде богатырь шёл в бой, теперь он рвался в поле убирать рожь или ячмень, а если не надо было идти в поле, искал себе какое-нибудь дело по дому и даже подгонял своего отца.
  - Что-то батя, пол в свинарнике совсем прогнил, - говорил он, - надо бы обновить.
  - Опять в лес хочешь ехать? - вопрошал старый Иван, - нешто и в дождливую погоду тебе дома не сидится?
  - Сидится, не сидится, а скоро зима. Потом в лес уже не поедешь.
  И так во всём Илья стремился навести порядок, следил за всем хозяйством. А меж тем вовсю шла жатва, и чуть ли не каждый день в хорошую погоду народ с серпами выходил в поле. Ходил и Илья. Уже многое было убрано, теперь пришёл черёд убирать коноплю. В первый день Илья почувствовал, что как-то слишком сильно устал, спина болела больше, чем обычно. На второй день он встал с лавки, ноги его подкосились, стали как ватные и перестали слушаться. Его снова уложили на лавку. Хлопец ещё несколько раз пытался подняться, но каждый раз падал на пол и один раз даже ушиб голову, присадил себе большую шишку. С этого дня всем стало ясно, что болезнь вернулась. Илью снова перенесли не печь: в то самое место, где он провёл первые 23 года своей жизни. И теперь в самом расцвете сил он снова оказался здесь. В таком положении его и застали гости из города. То был Василий Касимеров с двумя товарищами. Славные богатыри, в кольчугах, подпоясанные. Их вождь лежал больной на печи, бледный, как мрамор и немощный. А ещё недавно он повелевал всей страной. Увидев его, друзья ужаснулись и на какое-то время потеряли дар речи. Илья, сделав над собой усилие, смог сесть, чтобы лучше видеть гостей.
  - Вот так вот, братцы, судьба шутит надо мной, - молвил он, - то поднимает, а то снова роняет. А вы просто увидеть меня хотели, или по делу какому прибыли?
  - По делу, - отвечал Василий, - Потамий Хромой - воевода нас к тебе послал. Мы письмо ему твоё передали, и он нас принял, как родных, поселил на Владимирской заставе. Потаня очень благодарен тебе за то, что ты одолел Соловья. Ведь Соловей много его товарищей погубил. А теперь воевода захотел тебя сам увидеть. Даже обижается, что ты к нему в гости не заехал, испугался, мол, что он может тебя сдать.
  - Он должен меня понять, я видел падение лучших людей. Никому нельзя доверять. А теперь вот, сами видите, не могу из дому никуда выбраться. С печи-то без чужой помощи не могу слезть.
  - Тут вот ещё какое дело, - продолжал Василий, - Святогор помер, старый уж был, а тут, как война началась, так совсем сдавать стал.
  - Какая ещё война?
  - А ты не знаешь? По всей муромской земле об этом говорят. Горясер, когда убил князя Глеба, повёз его тело в Киев, а младшего брата своего - Идмана, посадил в Рязани. Тот написал Полюду Одноглазому, хотел сделать его посадником до возвращения старшего брата. Горясер-то думал, что услугу оказал киевскому князю Святополку. А оказалось, наоборот. Святополк хотел смерти Бориса, но не хотел смерти Глеба, более того, Глеба он своей волей поставил князем в Ростове. А когда Горясер приехал к Киеву, Святополк к этому времени давно уже находился в Польше. Горясера встретили вышгородские бояре, и Путша с ними. Путша посмотрел на тело, да спросил у Горясера меч, которым был убит Глеб. Горясер дал ему этот меч, и этим мечом вышгородкий боярин его в живот и ударил. Порезали они всех муромцев, а тело Глеба тайно от всех увезли в Вышгород. К этому времени муромским посадником стал Полюд. Идман, не дожидаясь брата, сам занял княжеский стол. А Ратша с товарищами бежал в Борский. Там Святогор и скончался. Идман взял Борский в осаду, и тут пришли вести о смерти Горясера. Люди в Муроме взбунтовались, что, мол, обманули их, стали требовать Ратшу к себе в посадники. Идман снова ушёл в Рязань. А в Муроме Полюд помирился с народом и дал слово, что не пустит Идмана, пока тот не получит разрешение киевского князя, но и Ратшу в город не пустит, пока тот не сложит оружие. Так они и сидят: один в Борском, другой в Муроме, третий - в Рязани, и некому их примирить.
  Илья тяжело вздохнул, делать нечего.
  - Везите меня, братцы, - велел он, - вы только в седло меня посадите. Доберёмся до Владимирской заставы, а потом вместе с Потаней пойдём мирить муромцев.
  Богатыри не знали, радоваться им или печалиться решению своего друга. С одной стороны, казалось, только он сейчас и может навести порядок, но с другой стороны, привезти прославленного и непобедимого богатыря на богатырскую заставы немощным значило опозорить его славу. Но Илья был полон решимость, и его посадили в седло, дали даже копьё и палицу. И как только богатырь снова взял в руки оружие, он почувствовал облегчение. А через несколько дней пути впервые сам, без посторонней помощи смог слезть с коня и встать, хоть ещё и не крепко, на ноги. Сила возвращалась к нему, сила воина, скреплённая клятвой каликам перехожим. До Владимирской заставы Илья добрался уже совершенно здоровым, и все снова дивились его чудесному исцелению.
  - Вот бы и мне так больную ногу исцелить, - смеялся седовласый Потамий Хромой, обнимая гостя.
  - Что ж, богатырь, наслышан о тебе, - продолжал воевода, - когда-то я в одной дружине с твоим отцом служил. Славные были времена.
  - Я тоже наслышан о тебе, воевода, - молвил в ответ Илья Муромец, - как о достойном человеке и верном сыне русской земли.
  - Про сына, может, оно и верно, только, помочь тебе в войне на муромской земле я не могу. Там много людей крещёных, много тех, кто приняли оглашение, если вред им причиним, то нарушим нашу главную клятву и на всю жизнь будем прокляты.
  - Какую клятву? - сделал вид, что не понимает, Илья, - разве в клятве говориться, что нельзя воевать против крещёных? Если так, то знайте, богатыри, что я уже давно нарушил эту клятву. Я убил упыря, который был крещён, когда был человеком. Казалось, правое дело сделал, но за это один протопоп грозился меня отлучить от церкви. Правда, не отлучил, потому, что мы клянёмся не воевать не с крещёными, а с христианами. А христианин - это совсем не поп в рясе и не человек с крестом на шее. Это человек, который строит царство Божье. Вот князь Владимир, чьим именем названа эта застава, строил это самое царство, а раз так, то те, кто теперь это царство хотят порушить и разорвать его на части, кто хотят погубить Русь, те не могут считаться христианами. И тех мы смело можем бить и карать, чтобы не говорили нам служители церкви.
  - Беду на себя навлечём, если против воли церкви пойдём, - возражал Потамий, - церковь связывает нас с Богом.
  - Забудьте про церковь, вам не нужна иная связь с Богом, кроме меня. На меня сошла благодать Божья, и Бог вложил мне в руки оружие, чтобы я сражался и разил им врагов русской земли. Моим руками вершится воля Божья, и кто пойдёт со мной, тот будет с Богом.
  И так убедительны были эти слова Ильи, что многие богатыри пошли тогда за ним и стали изо дня в день приставать к воеводе с уговорами отправиться на муромскую землю. В конце концов старый Потамий согласился, отдал под начало Ильи сотню богатырей и четыре сотни ополченцев и отправил наводить порядок. Войско отправилось поначалу в Борский. Здесь оно встретились с Ратшей. Тот не мог налюбоваться своим бывшим возлюбленным. Правда, у тысяцкого появилась уже новая любовь - 17-летний мальчик, светловолосый, крепкий телом, чем-то похожий на Илью.
  - Совсем повзрослел, - гладил Ратша Илью по лицу, - бороду отрастил, возмужал. А я вот старею, но смерти не боюсь. Если я умру, ты жить останешься, а, значит, и я не напрасно жил.
  - С Полюдом помириться нужно, - молвил Илья, - но сначала покончим с Идманом.
  Уже выпал снег, когда из Борского большое войско отправилось на Рязань. Всё говорило о приближении зимы, но муромцы хотели решить все свои споры до начала нового года. Идман не стал отсиживаться за городскими стенами, а вместе со своим войском вышел навстречу врагу. Числом его войско было несколько больше, а потому брат Горясера смело шёл вперёд. К тому же, они беспрепятственно заняли небольшую возвышенность и в таком выгодном положении стали лагерем. Однако наверху дул сильный ветер, который приносил с собой редки снежные хлопья, и воины Идмана стали замерзать. При виде приближающегося врага многие заробели, а от холода начали коченеть. Внизу впереди всех шёл Илья Муромец, с диким криком он вёл своих витязей за собой. Это был настоящий вызов, и многие воины стали спускаться вниз, чтобы прикончить его. И в этом они допустили ошибку, потеряли выгодную позицию наверху. Первый же их удар закончился неудачей, воины стали отступать снова наверх, тесниться, ломать ряды тех, кто стоял сзади. В скором времени войско Идмана превратилось в беспорядочную толпу, которая убегала от врага, занявшего почти всю возвышенность. Так воины были разбиты, и многие окружены и взяты в плен, включая и того, кто считал себя муромским князем. Его привели к Илье Муромцу.
  - Что ж, Идман, - вымолвил Илья, - ты проиграл. Теперь тебя ждёт суд.
  - Ты не в праве меня судить, - бросил ему полководец.
  - И кто же мне это запретит? Ни у кого нет такой власти, которая помешала бы мне разделаться с тобой.
   Суд был недолгим, приговор был известен уже заранее. Илья распорядился отрубить голову убийце и клятвопреступнику. Казнь состоялась уже в Муроме, на глазах у местного люда, при содействии посадника - Полюда.
  - Что ж, с этим покончено, - проговорил Ратша, - а как поступим с остальными предателями?
  - Я уже напился крови, - отвечал Илья, - и не держу на них зла. Отпустите их, и лучше, пусть они остаются в дружине.
  Тут уже все присутствующие, включая посадника и тысяцкого растерялись и не могли понять, шутит богатырь, или говорит серьёзно.
  - Они же изменники, убийцы, преступники, - отвечал Ратша.
  - Они виновны только в том, что были верны не тому человеку.
  - Они виновны в смерти Глеба, - неистовствовал Ратша.
  - В его смерти многие виноваты, - спокойно отвечал Илья, - в том числе и я. Более того, моя вина есть и в смерти Бориса. Если бы я не освободил Святополка, он бы не казнил своего брата. Если бы я не написал письмо Глебу, он бы не покинул Борский и был бы в безопасности.
  - Это совсем другое дело. Они преступники, они поддержали Горясера.
  - Ты хочешь казнить их только за то, что они преступники? - не сдавался Илья, - но для меня этого не достаточно. Я был в Киеве, я видел тех, кто правит нам и тех, кто считают себя непогрешимыми. И теперь мне простые убийцы, блудницы, грабители больше по сердцу, чем они. Эти хотя бы не претворяются, в то время как там, в большом городе все так же убивают, блудят и забирают чужое, но при этом делают это с лицом праведников, да ещё и других берутся учить добру и справедливости. Наши преступники хотя бы не скрываются, а если хотят убить, то убивают открыто, потому, что к этому толкает их жизненная необходимость. Самооборона. Скажи мне, Ратша, допустима ли для человека самооборона, если его жизни угрожает опасность?
  - Конечно, - терялся тысяцкий.
  - Так вот, что я скажу: любое преступление есть самооборона. Человек убивает ради куса хлеба, чтобы выжить или по приказу свыше, понимая, что, если не исполнит приказ, начальство ему жизни не даст. А даже если и не так, то всё равно тот, кто совершает насилие, получает от этого удовольствие, чувство собственной власти над другим. А без удовольствия жизнь невозможно, стало быть, любое насилие есть лишь самооборона. Каждый получает удовольствие так, как привык, как позволяет ему воображение, так что мы не вправе судить их за это. Ведь это значит всё равно, что судить человека за воображение. Моя любовь к людям там велика, что я готов любить и убийц, и блудниц, и грабителей, ибо сказано было: 'Не судите, да не судимы будете'.
  - И что же ты теперь предлагаешь? Прощать всех преступников и злодеев?
  - Нет, зачем прощать? Если кто-то тебе лично сделал зло, отомсти ему, если ты считаешь, что кто-то угрожает твоей безопасности, атакуй его и обезопась себя. Месть - это высшая справедливость. Но никогда не мстите тем, к кому у вас нет личных счётов, этим вы согрешите против великой любви к людям. Скажите, есть у кого к этим боярам, что были с Горясером, личный счёт? Нет? Я так и думал. А раз так, то и никто не вправе поднять на них руку для наказания. Идман был для нас опасен, и мы избавились от него, эти же для нас теперь совсем не опасны и лично никому из нас не сделали зла.
  И все муромцы поняли слова богатыря и приняли их. И приняли обратно в дружину своих бывших бояр. После этого у Мурома осталась лишь одна проблема: нужно было назначить нового князя. Илья сделал всё для того, чтобы на должность князя выбрали Ратшу. Авторитет богатыря был так велик, что мало кто посмел с ним спорить. Лишь Одноглазый Полюд возражал, что Ратша и так много лет подряд в обход закона был тысяцким. Но Илья заставил муромцев заключить союз, по которому Полюд должен был стать новым тысяцким, как только закончится срок его полномочий в должности посадника. И благодаря этому в городе и на всей муромской земле воцарился мир. Илью уговаривали остаться в Муроме на зиму, но он не стал здесь задерживаться.
  - Бог или Сатана дал мне в руки оружие, - отвечал им он, - и взял с меня слово, что с этим оружием я буду защищать русскую землю. Это моя судьба, и теперь до конца дней моих место моё на заставе.
  И вот по снежным сугробам, через реки и леса богатыри снова отправились во Владимир. Авторитет Ильи теперь был здесь так велик, что многие его за глаза стали называть вторым воеводой. Но сам богатырь скромно довольствовался должностью сотника в богатырском войске. Правда, весной Илья вернулся в Муром, участвовал в выборах и на год занял должность посадника. Все думали, что он по примеру Святогора задержится на этой должности на неопределённый срок, но богатырь не хотел нарушать обычаи, и через год уступил эту должность другому. Его власть и без того была очень велика и распространялась не только на муромскую землю, но и на часть черниговской и на владимирскую. Илья делал всё возможное, чтобы сохранить нейтралитет на своей земле, пока на Руси разгоралась гражданская война. Два сына Владимира - Святополк и Ярослав делили меж собой Русь. А были ещё и другие дети и внуки покойного князя, которые тоже претендовали на киевский престол, но пока выжидали, чем закончится противостояние двух старших братьев. Меж тем уже тогда многие верующие люди стали вспоминать покойных Бориса и Глеба, как святых великомучеников, пострадавших за веру. Некоторые христиане обращались к ним в своих молитвах, но должно было пройти ещё немало лет, прежде, чем церковь причислит их к лику святых.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"