На поверхности.
Наша брань не против плоти и крови,
но против миpопpавителей тьмы века сего.
Св. апостол Павел.
Глядя на этот набивший оскомину ультрамарин, на все эти полутона вечности, играющей с нами в мнимые поддавки, на это движение, которое таковым не является, я в тысячный раз спрашиваю себя: "Зачем ты сегодня здесь?"
Я всю жизнь провел у океана. У нас долгая история взаимоотношений: сперва мы были друзьями, потом врагами, теперь... не знаю.
Завтра я войду в последний цикл борьбы с Мировой водой. Боюсь, предстоящий раунд закончится не в мою пользу. Но видит Бог, я выложусь на все сто.
Завтра...
Старик (а впрочем, совсем не старик) кашляет. Нажимает кнопку на пульте дистанционного управления. Красный огонёк, горевший возле объектива камеры, гаснет. Мужчина (будем называть его так) кладёт пульт на кофейный столик, хватается жилистыми руками за подлокотники кресла и, кряхтя, встаёт.
Высокий, тощий, лысый, с узким морщинистым лицом, частично закрытым всклокоченной бородой. Очень бледный.
В плавках и сланцах - здесь всегда тепло.
Мужчина, хромая, обходит стоящую на треноге камеру и ковыляет к открытому окну. Он видит белый пляж - полоску между двумя скалами. Вздыхает. Это его песчаная дорожка на эшафот.
Он смотрит на море. Там, где небо ныряет в воду, темнеет тревога. Густая, почти чернильная. Её сизые щупальца - тучи - тянутся к горлу этого мира.
Порыв ветра бьёт мужчину в лицо. Тот презрительно ухмыляется, слизывая соль с растрескавшихся губ:
- И тебе привет...
Постояв и понаблюдав за хищной игрой волн, мужчина берёт стакан, стоящий на подоконнике, чуть-чуть отпивает и возвращается в кресло.
Колдует с пультом. Красный огонёк воскресает.
Завтра будет главный поединок. Океан бросает мне самый серьёзный вызов...
Он вёл меня к этому бою всю жизнь. Возможно, не только меня. Допускаю, что он начал с родителей или даже дедов. Что-то глубоко внутри говорит мне: всё же раньше, много раньше, чем ты думаешь...
Сейчас я ощущаю Мировую воду как никогда чётко. Её сила клокочет во мне, показывая такую мощь, от которой хочется непроизвольно щерить зубы и, поджав несуществующий хвост, бежать. Неважно куда, главное - отсюда.
Я не побегу. Мы боролись всегда, хотя наши силы никогда не были сопоставимы. Но она всегда позволяла мне выжить. Так было в детстве...
Максимке исполнилось одиннадцать. Ну, почти... Без трёх дней. Папа-океанолог взял его "на самый настоящий юг, а не в эту лужу черноморскую". Папа любил тропические широты. Максимке тоже нравилось экваториальное тепло. Огромная ласковая вода.
Сегодня мальчишка сбежал из лагеря и поплыл смотреть медуз. Папа не велел к ним приближаться, а в последние дни вообще запретил купаться, но Максимка пообещал себе быть осторожным.
Ласты и маска. В пришитых к плавкам ножнах перочинный нож. Максимка сейчас был совсем не Максимкой, а самым настоящим Ихтиандром. Правда, приходилось выныривать за воздухом.
Широкая тихая бухта. Стаи неоновых рыбок, равнодушно качавшиеся водоросли, чистое дно, по которому ползала живность. Живность с трудными латинскими названиями ("Папа, а кто такие эти латинцы?"). На взгляд Максимки, простите, Ихтиандра, раки - они и в Африке раки.
Морская звезда, причудливой формы раковина ("Сделать бы морской рог и трубить на страх аборигенам!.."). Солнце высвечивало каждую деталь: пузыри, изредка поднимающиеся из потревоженного рыбешками ила, изящная ветка одинокого коралла (кстати, редкость), даже отдельные песчинки. Ихтиандр охватывал взглядом всё сразу, создавалось ощущение, что он знает то, что происходит в этот миг за его спиной.
Папа говорил, таким целостным восприятием обладают русалки. Папа много о них разного говорил, постоянно истории какие-то сочинял, хотя Максимка давно понял: никаких русалок нет. А в детстве думал иначе. Папа на ночь любил рассказывать об этих сказочных существах, Максимка верил, что его мама стала русалкой... Детская вера - штука смешная и чистая... Проехали.
Если Максимка опускался глубже трёх-четырёх метров, начинали болеть уши. Мальчику было и страшно, и стыдно, поэтому он никогда не нырял слишком глубоко. Жаль. Обогнув здоровенный клубок плавающей морской травы, Ихтиандр увидел медуз: полупрозрачные "колокола" со свисающими тонкими нитями. Нити колыхались, сплетаясь в неведомую Ихтиандру шифровку ("Пока неведомую, но я её обязательно разгадаю!"). "Колокола" то опускали, то поднимали свои края. Почти одновременно. Медленный беззвучный танец заворожил Максимку (он даже забыл про игру в человека-рыбу), он не сразу заметил приближение тёмного пятна. Впрочем, когда Максимка-Ихтиандр попал в набежавшие сумерки, он не испугался: в том, что облако заслонило солнце, нет ничего страшного.
А вот серьёзная волна, накатившая со стороны открытого моря, вызвала тревогу. Максимку настойчиво прислонило к толстому слою водорослей. Медузы оказались подозрительно близко.
Воздух! Нужен воздух. Максимка развернулся туда, откуда приплыл ("Вверх!.. но не сейчас, не рядом с медузами!"), попытался работать ногами и обнаружил, что левая застряла в траве. Максимка отчаянно задёргал ногой, потом справился с паникой, сгруппировался и распутался. И тут пришла вторая волна.
Ноги мальчика пронзила острая жгучая боль: одна из медуз хлестнула по ним своими нитями. Максимка закричал, выпуская последний воздух. Закусив губу, погрёб в сторону и вверх. Левая рука попала в тело ещё одной медузы и разбила его. Без последствий. Стрекательные клетки располагаются только на нитях.
Максимка мельком посмотрел на разлетающиеся от руки слизистые лохмотья и пучок "ножек". Хотелось вдохнуть, но до поверхности было ещё плыть да плыть. Ноги не слушались, оставалось надеяться только на руки.
В последние мгновенья словно плавники выросли на Максимкиной спине и толкали, толкали вверх, к спасительно блистающей кромке... Максимка потерял силы, но - выплыл...
Очередная волна выкинула его далеко на каменистый берег. Обожжённый, поломанный, но - живой.
Больница. Жар. Бред. Маленькие окна здравомыслия.
- Папка твой, Максимка, утонул... За тобой поплыл и... всё, - дядя Игорь прятал глаза, сжимая ладошку мальчика.
Знать, ни матери теперь, ни отца...
Переломы ноги и руки почти не беспокоили, а вот следы от медузьих нитей жгли, как ни старались помочь Максимке врач и негритянка-сестра. Ключица ныла, но мальчик её почти не чувстовал, не до неё...
В комнату падал широкий солнечный луч. В нём то бесились, быстро взлетая и тут же теряя высоту, то медленно, почти величаво двигались пылинки. Максимка видел каждую, Максимка видел все сразу, ему казалось, в этом танце есть глубокий смысл, какая-то суперцель. Но какая?..
Можно было вставать. Нужно было ходить. Морщась, глядя на сырые от сукровицы обожжённые медузами ноги.
Тропический зной совсем не помогал воскрешению...
В другое время Максимке было бы ужасно скучно, но сейчас он просто не мог проснуться, понять, признаться себе:
- Один.
Вскоре я уехал на материк. С дядей Игорем. Прекрасный, необычайно добрый человек, он стал моим вторым отцом. Я думал, что никогда не поеду на море, но постепенно свыкся со смертью отца и неожиданно обнаружил в себе зов.
Да, это определённо был зов: мне хотелось видеть океан, вдыхать его ветер... Во сне я трогал рукой волны, заходил в воду и плыл. Нет, мне было жутко, сердце бешено колотилось, однако я хотел этого. Я принадлежал Мировой воде...
Я поступил на биофак и со скрипом пролез в ихтиологию. Неважно как, отдельная история. Главное, я снова попал к морю. И к Чёрному, и в те же тропики.
Потери и приобретения. В двадцать два не стало Лидu. В двадцать два я вновь остался жив.
Лидu позвала Макса поплавать в рифах - подарок к его дню рождения. Уникальное, ни с чем не сравнимое приключение. Плыть над садами кораллов, касаться их острых веток, следить за играми рыб... Они только кажутся играми: миг - и подошедшая непозволительно близко к маленькому притаившемуся в иле осьминогу рыбёшка пропадает в его смертельных объятиях...
Макс, естественно, согласился. После бурной ночи, проведённой с Лидu (они встречались третий месяц и ещё не утолили зверский взаимный голод), он был готов на подвиги. День предстоял отменный.
Девушка, крепкая, ладная (Максу нравились спортивные девушки), смотрела только на "этого хмурого русского", как называли Макса французские студиозы. Встретились в кафе, танцевали, болтали на английском, точнее, на гремучей смеси языков Шекспира, Гюго и Пушкина. Он звал её Лидкой, она его Максом.
Потом встречались почти каждый вечер. Первое "люблю", первый поцелуй, первая близость, - всё так тривиально, если смотреть со стороны, но так всерьёз, важно и непостижимо уникально, если проживать это самим...
Они взяли французские акваланги и сняли утлую лодчонку со старым, во многих местах заштопанным парусом. Бутылку вина, еды... Плавали наперегонки по коралловым лабиринтам... Спохватились - время отлива! Но спохватились слишком поздно: часы на руке Макса остановились.
Коралловый сад, минуту назад казавшийся изумительным аттракционом, теперь стал ловушкой. Вода стремительно убывала, а лодка была очень далеко. Вот так увлеклись...
Безумная гонка. Сначала Макс и Лидu плыли над лабиринтом, потом, когда начали показываться из воды самые высокие коралловые наросты, пришлось спуститься в коридоры. Тут Лидu получила первый порез. Максу повезло больше.
Ласты посекло кораллами, руки и колени были изодраны в кисель, но молодые люди отчаянно плыли к выходу из смертельной зоны. Макс чувствовал, что истерзанная девушка устала, хотя всегда плавала лучше него.
Он глядел на её размочаленные ласты и на мгновенно растворяющиеся красные облачка, возникающие у колен, бёдер, живота... Он знал, что и сам пострадал не меньше, но заставил себя забыть о боли, грести, не паниковать...
Потом они мчались параллельными коридорами: на развилке Лидu прошмыгнула вправо, а зазевавшийся Макс наткнулся на острую стенку и по инерции попал в левый. Теперь соль щипала глубокую рану на спине, а на груди, щеке и лбу болтались кусочки надорванной кожи. В ушах звенело, юноша балансировал между сознанием и беспамятством.
Макс мельком видел, какие чудовищные порезы получает его любимая. Лидке фатально не повезло: её коридор оканчивался тупиком. Желоб, по которому плыл Макс, вывел его с кораллового поля, хотя последние метры пришлось почти ползти. В полуобморочном состоянии парню показалось, то он не полз, а медленно летел...
Он сразу понял, что Лидu осталась там навсегда. Напряжение гонки за свою жизнь уступило место безрассудному отчаянию. Он сорвал маску, полез обратно, уже на полностью показавшийся над водой коралловый массив. Но всё, что мог сделать Макс - это ещё порезаться и захлебнуться. Юноша откашлялся, остывая. Затем залез на лодку. Тело Лидu виднелось на гребне между коридорами: девушка попыталась перелезть в соседний, не тупиковый желоб, но так и осталась наверху - наколотая на коварные ветви.
Макс закричал: "Лидка! Лидu!..". Голос его ломался, то шипя, то переходя на какой-то отчаянный фальцет. Девушка безвольно висела на остриях, и только ветер шевелил мокрую копну каштановых волос...
Макс лёг на дно лодки. Боли не было, точнее, была, но где-то очень-очень далеко... Он плакал беззвучно, размазывая кровь по лицу.
Над морем плыли облака. Быстро так, по-хозяйски. Меняя форму, сцепляясь и расходясь, обгоняя друг друга и следуя рядом, клубясь, растягиваясь, строясь в два-три этажа... Макс подумал, что это движение должно что-то обозначать. Может быть, знай он язык облаков, и всё можно было бы сыграть иначе, Лидu не погибла бы, а лежала бы рядом, пусть израненная, но живая.
Макс впал в забытьё. Очнувшись, он с трудом сел, увидел, что вода прибыла, и тело Лидu можно снять. Как он это сделал и как попал в порт, Макс просто не помнил.
Помнил только, что выправил лодку к берегу и снова упал, зажав руль непослушными ногами. Облакам с Максом было совсем не по пути.
Я бывал в разных переделках, но поистине опасные случались раз в одиннадцать лет. Я это понял в тридцать три. Жизнь побросала меня по разным точкам на мировой карте от пресловутого мыса Горн до сухопутного Ирбита. Однако, как бы ни планировал свою жизнь, к "особой дате" я неизменно оказывался у Большой Воды.
Совершенно не хотелось идти в море в свой единственный праздник. Тем более штормило почти неделю. Но кашалот всё ещё был болен, а права на вождение катера были только у Максима. "Максим Андреевич, на вас смотрит весь цивилизованный пипл..." Чёрт бы их всех побрал, пиплов этих.
Значит, ему придётся возить завтра врачиху и искать Мишу (так, разумеется, звали кашалота). А эта дурёха ещё и клинья к нему подбивает. Ну, не к кашалоту, конечно...
Вот ведь женщины, странная раса. Кому он нужен: весь в шрамах, с изуродованными ожогами ногами? Так нет же, "шрамы украшают мужчину". Чушь собачья. Шрамы уродуют. Максим в этом убеждался, когда видел себя в зеркале.
Гоняться за хандрящим кашалотом - глупейший способ встретить тридцать третий день рождения...
В дверь бунгало, которое академия снимала специально для Максима, постучали. Поставив пивную кружку на стол (третью за вечер), он повернулся на стук.
- Кого там?.. - вяло намекнул Максим.
- Вы Максим? - донеслось с улицы.
Женщина. Судя по тембру, молодая.
- А если и он?
- Мне надо с вами поговорить, вас завтра убьют.
- Я слишком много знаю? - усмехнулся мужчина.
- Наоборот... - голос стушевался. - Да не смейтесь вы, я серьёзно.
- Тогда открыто.
Незнакомка, появившаяся на пороге, была неестественно бледна. Казалось, что её лицо и обнажённые руки светились. Изящное полупрозрачное светло-серое платье немного скрадывало неестественную белизну кожи, но ослепительно белые волосы оттенить оно не могло.
"Ну, если это смерть, - подумал Максим, - то хоть сейчас в гроб. С ней, ясен месяц".
- И совсем я не смерть, - возмутилась женщина.
Только вот цирк: рта-то она не раскрывала! Максим вдруг понял, что все её реплики летели не из-за двери, а звучали прямо в его голове.
"Так вот ты какая, горячка белая!" - Максиму становилось смешнее и смешнее.
- Идиот пьяный! Тебя завтра убьют, а ты дурью маешься!
- Ну, вот что, цыпочка. Кому я нужен, чтобы меня убивали, а?
- Моим... Моим согражданам... Послушай, Максим, я знаю о том, как ты чуть не погиб в рифах, и как в одиннадцать чуть не утонул... Я знаю о тебе всё.
Максим долго смотрел в глаза девушки, понимая, что она читала каждую его мысль. Получалось, честность - лучшая политика в разговоре с телепатом.
- Садись, что ли... - показал на свободный стул Максим. - Пивчанского будешь? Ну, пока расскажешь, откуда ты такая осведомлённая. Вот рыбца слегонца, угощайся. Рот, как я понял, тебе нужен, только чтобы в него есть.
Девушка села, отодвигая предложенную рыбу. Максиму показалось, брезгливо...
- Ирония не скрывает твоей тревоги, Максим. Я знаю о тебе каждую мелочь, потому что я знала твоего отца, знаю твою мать, и ещё потому что... моя семья... тебе мстит.
Последние слова дались визитёрше особенно трудно. Она уставилась в пол, пережидая бурю мыслей, бушевавших в мозге мужчины, затем продолжила:
- Ты - сын лемь и человека с поверхности. "Лемь" - это женщина-атлантка или лемурийка. Её имя Мьюи...
Совсем не помню, что там я себе думал, когда на меня свалилась эта белая подводная правдорубка со всей своей правдой. И верилось, и не верилось... Хочет ли тридцатитрёхлетний потрёпанный мужик увидеть мать, которую никогда не помнил? Оказалось, хочет. Верит ли этот самый подержанный кобель в сказки о подводных государствах? Верит, кто бы мог подумать... Альия (так звали девушку) рассказывала почти всю ночь, я слушал. Про этот их Город, Важное Решение и прочую белиберду, которая произносится так, словно должно писаться с Очень Большой Буквы...
- За последние три тысячелетия твой отец был единственным человеком, попавшим в Город и вернувшимся назад. Более того, Мьюи смогла спасти и его, и тебя. Она теперь в опале, Мьюи... Думаю, лет сорок ещё будет. Но они ничего не могут с ней сделать, Максим! Она из семьи Держцев. Ты увидишь сам.
- Почему твоя семья хочет моей смерти?
- Сложно объяснить, - Альия смутилась, очевидно, подбирая слова. - Появление твоего отца в Городе было оскорблением. И не только для моей семьи. Но времена меняются, наступает момент Важного Решения. Во многом, то, что Мьюи спасла твоего отца и привела в Город, приближает это Решение и даже предопределяет его.
- Какое решение? Господи, о чём ты говоришь?
- Мой народ живёт от Решения к Решению. Последнее касалось нашего ухода под воду. Погружение породило все эти мифы об Атлантиде. Мы ушли, ведь наши пути с остальными людьми совершенно разные. Назревающее Важное Решение задаёт совсем другой вопрос: смогут ли люди с поверхности сохранить эту планету или нам придётся... в общем...
- Ага. Решили избавиться от родни. Похвально, - хмыкнул Максим. - Я бы тоже с определённым удовлетворением прошёлся по списочку, но в нём не миллиарды людей, знаешь ли.
- Ты не понял, мы просто сократим разумную популяцию и уничтожим опасные производства, бомбы...
- А вы крутые, надо думать...
- Надо. Думать надо, - вскипела девушка. - Подними руки.
Максим поднял.
- Опускай. Теперь смотри.
Девушка молчала, глядя в сторону, а Максиму вдруг очень захотелось снова поднять руки. Что он и сделал.
- То, что я тебе показала, - потенциальное преступление. Насилие над личностью. Если же Лемурия решит пожертвовать человечеством... Ты представляешь масштабы этого преступления.
Максим молчал, но Альия понимала его без слов.
- Я против того, чтобы отбирать у жителей поверхности разум. Твоя мать против. Много людей против. Пойдём со мной, иначе завтра ты умрёшь.
Максим пошёл.
До рассвета оставалось часа два. От моря веяло теплом. Было темно: луну скрывала сплошная облачная завеса.
- Ничего не бойся. Просто иди за мной, - не оборачиваясь, сказала Максиму Альия и вошла в воду.
Максим шагнул за ней. И вдруг понял, что вода расступилась. "Надеюсь, сорокалетней экскурсии по пустыне в твоей программе не предусмотрено", - мысленно обратился Максим к девушке.
Она рассмеялась. Конечно, море не раздалось в стороны, как коридор. По мере "погружения" Максим ощутил, что вокруг девушки образовался некий просторный кокон. Когда вода сомкнулась над куполом этого чудесного кокона, девушка остановилась. Видимо, она послала мысленный приказ, потому что спустя минуту к ней отовсюду стали подплывать рыбы-светляки. Они сновали над головами Альии и Максима, освещая им путь.
- Подойди поближе и положи руку на моё плечо, - мягко приказала девушка. - Чем глубже, тем труднее удержать большой объём воздуха.
- Как ты это делаешь? - спросил, наконец, Максим.
- Уговариваю воду вокруг нас очиститься от примесей. Образуется нетолстый слой абсолютно чистой воды. Это уникальное вещество, Максим. Позже, если захочешь, узнаешь больше. Мьюи - очень сильный Держец.
Максим осторожно коснулся пальцем оболочки удивительной капсулы. Почти твёрдая поверхность. Мужчина надавил, и палец с трудом вошёл в упругую воду.
- Не шали, - усмехнулась девушка.
Они шли около получаса. Ноги промокли: сланцы зарывались во влажный донный песок. Сырость не беспокоила мужчину-океанолога, привыкшего к отсутствию комфорта. Альия и вовсе не носила обуви.
Всю дорогу Альия хмуро и сосредоточенно молчала, и Максим решил не беспокоить её расспросами. Он любовался подводными картинами, стараясь идти аккуратно.
"Очевидно, Македонский неспроста вздумал спускаться под воду в стеклянном колоколе, - размышлял Максим, глядя, как величественно "улетает" потревоженный путниками скат, - знакомство с атлантами водил, не иначе... А какие возможности для изучения морской жизни есть у этой "чистоводной" технологии!"
Впереди показалась светящаяся полоса.
- Это коридор, - пояснила Альия. - Он ведёт в Город.
Коридор оказался разновидностью кокона высотой метра в два и примерно такой же ширины. Потолок его был скруглён. Свет давали какие-то неизвестные Максиму гранулы или кристаллики, рассыпанные по дну. Босая девушка не испытывала боли, когда ступала на эти гранулы.
Когда люди оказались в коридоре, Альия отпустила рыб.
Спустя четверть часа ходьбы по туннелю Максим увидел огромный купол Города. Город стоял в низине, поэтому сначала показалась лишь крыша защитного колпака. Затем, когда дорога повела под уклон, глазам Максима открылась совершенно фантастическая картина.
Устремлённые вверх башни, изящные, непостижимым образом искривлённые многоэтажные здания, абсолютно нереальные сине-зелёные растения... гармония воздушной архитектуры казалась математически выверенной, ни одна деталь не раздражала. Под куполом был самый натуральный день, только как атланты этого добились без Солнца?.. Максим стоял, завороженно глядя на Город, пока Альия не окликнула:
- Пойдём скорее, пока мы не под куполом, ты в опасности.
Так Максим оказался на Родине.
Встреча с матерью была непростой. Не хочу рассказывать, да и не за этим я всё это начал... Впрочем... Я увидел её в огромном сверкающем зале - совершенно белую, как и все лемурийцы, выглядящую чуть старше тридцати, стройную, держащую гордую осанку... Мы были очень похожи, я это сразу почувствовал. И я слышал все её мысли! А она мои...
Мы стояли, не решаясь ни вымолвить словечка, ни сделать первый шаг...
- Прости меня, - мысленно проговорила она, падая в кресло, с которого поднялась, когда Альия ввела меня в Дом Держцев.
Человеческая судьба похожа на катание по волнам на доске. Штормовой сёрфинг... Большая волна, она, как эпоха, как великое общечеловеческое свершение вроде войны или переселения. А ты скользишь на своей доске, и то ли волна решает, куда ты кинешься в следующий момент, то ли ты ведёшь её, подсказывая направление...
Были величайшие сёрферы: тот же Александр, или Наполеон, единицы!.. Отвлекаюсь.
За несколько часов, проведённых в Городе, я понял, что являюсь одним из катальщиков на доске. Причём далеко не последних. Только мой заезд никому не виден. Вот я и сижу напротив этой чёртовой камеры. Все хотят, чтобы о них не забывали...
Мужчина, которого мы договорились не называть стариком, вновь останавливает запись.
Темнеет. Мужчина смотрит в окно, щурясь, когда сверкают молнии. Порывы ветра задувают в хижину песок и редкие капли начинающегося дождя.
Мужчина зажигает свет. Иначе камера запечатлеет лишь темноту, говорящую голосом пятидесятипятилетнего Максима. Удручающее кино, не правда ли?
Есть время сходить к воде. Мужчина любит встречать дождь именно у моря. Сойдя с крыльца, он медленно ковыляет к далёкой кромке, высоко поднимая ноги в сланцах. Потешная картина: жилистый хромой скелет, старательно вышагивающий по чуть влажному песку.
Несмелый дождь набирает силу. Теперь капли тяжелеют, они разбиваются о лысую макушку Максима, стекают по его плечам, спине, груди... Стена дождя. Первая короткая гроза.
Туча быстро выдыхается, но упавшая с неба вода уже ручьями сбегает в море. Вот этот процесс и привлекает Максима. Ему нравятся причудливые канальцы, которые прокладывают пресные потоки, соединяясь с океаном.
В этих спонтанно ветвящихся трещинах-сосудах читается Судьба, проявляется Завтра, строится Будущее. Высокопарно? Да. Но для Максима - это факт.
Поглядев на узоры, оставленные водой, мужчина чему-то улыбается, шепча под нос одобрительно-невразумительные слова. Сумерки мешают продолжить чтение, и он идёт обратно в хижину.
В холодильнике обнаруживается последняя бутылочка пива, прохладная, как только что умерший дождь. Максим свинчивает пробку и наполняет стакан, оставленный у кресла.
Отпивает, смакует... И оживляет огонёк записи.
Какими бы цивилизованными ни были бы лемурийцы (а нас, "поверхностных" во всех значениях слова, они переплюнули всерьёз и надолго), от странностей избавиться им всё же не удалось. Взять хотя бы этот дурацкий обычай вендетты. Семья Видцев (к которой принадлежала Альия) поклялась уничтожить и отца, и меня. Сложная, не особо понятная нормальным людям лемурийская этика заставляла Видцев считать само наше существование оскорблением. Причём личным. Тут смешивалось многое.
Во-первых, мать происходила из их рода, но была одарена способностью к очистке воды. То есть, она после соответствующего обучения сдерживала купол. Ну, не одна, Держцев было где-то около сотни. И вот дочь рода Видцев сплела судьбу с человеком сверху! Монтекки и Капулетти, короче говоря.
Во-вторых, Видцы не просчитали самой вероятности того, что Мьюи притащит в Город второсортного внешнего. Да-да, семья Видцев - прогнозистов - просто не предусмотрела такой глупости со стороны Мьюи. Профессиональный позор добавился к позору смешения крови непонятно с кем.
Удивительно, они увидели Мьюи с моим отцом и тут же узрели, как появляюсь я, хотя ни ей, ни ему пока и в голову не приходили мысли о любви, близости и прочей мелодраматической ерунде. Он был напуган и растерян, она напугана не меньше - тем, что привела его к своим. Она чувствовала, как её поступок влияет на вызревание Важного Решения. Мама приблизила смерть человечества или разрушение тайны Лемурии.
Видцы были сторонниками принудительного "отупления" внешних. Вот вам третья причина мести: давнишняя ненависть к людям сверху. У атлантов долгая память.
Чудаковатой была сама процедура вендетты по-лемурийски. Осуществлять попытки мщения можно было раз в одиннадцать лет. Не знаю уж, почему... Этика штука мутная.
Поэтому отец и не отпускал меня к медузам. Поэтому он погиб, когда мне было одиннадцать.
- Тебе исполнилось полгода, когда вы вернулись наверх, - сказала Максиму Мьюи.
"Боже, как он похож на Андрея!.."
- Я слышу всё, что ты думаешь. Я похож на отца.
"Почему?.. Он!.. Конечно... кровь..." - и только тут Мьюи спохватилась и вспомнила, что может читать мысли сама.
И Максим впервые по-настоящему заговорил. Они обменивались с матерью репликами с новой для него скоростью. Ответы приходили мгновенно, яркие и полные. Он чувствовал и тончайшие оттенки эмоций, и степень правды или уверенности в словах Мьюи, как чувствует любой лемуриец. Беседа запомнилась вся до мельчайших подробностей, словно записывалась "на подкорку"...
Мать и сын пытались восполнить все тридцать три года разлуки. Максим почти сразу поверил в то, что теперь-то уж он не одинок, теперь-то у него есть родной человек... Человек ли? Не атланты ли хотят уничтожить верхних?
Мьюи плакала от счастья, стыда, вины и боли. Молодая перспективная женщина-Держец. Ей пришлось выбирать. Уйти из Города с любимым человеком и их сыном, проклятыми её роднёй, или остаться со своим народом, отрёкшись от любви и ребёнка?.. Только в книгах бывает просто: бросить всё, сбежать, жить счастливо, умереть в один день! Глупо, картонно и сверхнереально!.. Сила Мьют была очень велика, такие талантливые Держцы рождаются раз в столетье. А понятия долга и карьеры есть и под водой. Да, карьеры! Да, можно занять место в Совете и решать судьбы Города!.. Стать Сидящей Выше Совета... Но - предав. Смолчав, пока убивают. Конечно-конечно, не убивают, а дезориентируют сознание. Превращают в дураков её мальчиков...
Она наделала глупостей. И себе не помогла, и любовь потеряла. Тайно вывела Андрея на поверхность, отдала ему спящего Максимку. Попрощалась.
Вернулась, чтобы оказаться в одиночестве, выслушивать упрёки, оказаться в многолетнем домашнем заточении. Держать купол для ненавидящих её людей. Каждые одиннадцать лет замирать в ожидании возгласов ликования: "Полукровка уничтожен! Позор семьи смыт кровью ублюдка!" И не только это... Какой театр, бессмысленный картонный балаган царил вокруг Мьюи все эти годы!.. Она выглядела на земных тридцать пять, хотя в её лемурийские шестьдесят она должна была смотреться двадцатилетней девушкой. Атланты живут долго и старятся медленно.
- Братья ненавидят верхних, - объяснила сыну Мьюи, стыдясь себя и родни. - Это гадкий предрассудок. Считается, что мы ушли вниз именно из-за других народов. Слишком они примитивны, слишком агрессивны... Слишком... слишком... слишком... Часть лемурийцев утверждала, что лучше постараться приобщить соседей к нашим ценностям, но победила точка зрения эскапистов. Уйдя с поверхности, мы даже не попытались решить накопившиеся там проблемы.
- Теперь эти проблемы подбираются к Городу, так? - спросил Максим.
- Да, сын. Воду труднее очищать: в ней много нового, тревожного. Воздух становится иным. Верхние изменили наш общий дом, и продолжают это делать.
В зал зашла Альия, оставлявшая женщину наедине с Максимом.
- Старшая, Элроф знает о том, где Максим, - взволнованно передала она свою новость Мьюи.
- Ну и что? - спросил Максим.
- Как?! Ты слышишь то, что я говорю твоей матери? Полукров...
- Молчи! - беззвучный приказ Мьюи прогремел в голове Максима.
Альия почти потеряла сознание: возглас гневной женщины был подобен удару.
- Он такой же, как и ты... Такой же... Что делать? - теперь Мьюи волновалась за сына. - Элроф не тронет. Не здесь. Здесь нельзя. Месть происходит вне Города... Ты тут, Максим. Ты в безопасности...
Максим оказался в объятьях матери. Впервые. Обмен эмоциями был настолько насыщен и полон, что сын зарыдал вместе с Мьюи. Странное, какое-то "киношное" чувство нереальности происходившего сегодня с Максимом, сменилось удивительно достоверным ощущением, что так было всегда: мама обнимала его, тепло её тела грело Максимку, он рос здесь, с ней... Это был всего лишь кошмар, дурной сон про какие-то три десятка лет разлуки и мытарств наверху. С чужими...
Нет! Максим сбросил наваждение. Сиюминутный морок. Как ни жаль. Есть, есть эти тридцать три года, есть свой, нормальный народ с поверхности, есть незнакомый злобный Элроф со своей идиотской вендеттой, есть несчастная женщина, любившая чужака. Андрея, отца Максима.
- Я встречусь с этим Элрофом, - сказал Максим.
- Дядей Элрофом, твоим дядей...
Не только мать и Альия... Эти белые ребята-лемурийцы, конечно, пытались меня остановить. Но выяснилось, что я - ходячий динамит. Скорее всего, сказались мои "мулатские" мутации. Охрана ставила мысленные барьеры, но они рассыпались. Мне наносили удары, но сгустки отрицательных эмоций отскакивали в "стрелков". Когда я вошёл в Дом Элрофа-Видца, попросту дав под дых блондину на входе, дядя-альбинос уже ждал меня, обличающе тыкая тонким пальцем в мою сторону. Разминка с препятствовавшими мне лемурийцами утроила мои силы, я просыпался, узнавал собственную мощь, упивался ею...
Город жил своими проблемами, люди спешили по своим делам, не обращая на меня никакого внимания. Всё, как наверху...
Этот кривоносый аристократ, Элроф, стоял передо мной, такой жалкий в своей ярости... Он был как на ладони, я понял о нём всё, ничуть не удивившись этому факту. И, кстати, нос ему свернул мой отец.
Не давая раскрыть новообретённому родственничку рта, я сшиб его с ног, просто пожелав, чтобы он упал.
- Приветики, дядя! - да, именно так весело я его и поприветствовал.- Как насчёт медуз или кораллов?
В тот миг я мог просто прихлопнуть этого человечишку-атланта одной лишь мыслью о валуне, падающем на его хрупкое тельце. Вот тебе и кровная месть.
Элроф выплюнул кровь изо рта и поглядел на вбежавшую в его дом Мьюи.
- Видишь, сестрёнка, кого ты нагуляла? - осклабился он, стараясь не глядеть на Максима. - Думаешь, мне варвар твой был нужен все эти годы? Ты принесла в подоле дикаря со способностями, которые можно доверить не каждому просвещенному... Он разрушит, уничтожит Город, глупая блудница!..
Максим усмехается: "Так вот почему Видцы желали моей смерти! Тогда они полные кретины, раз пытались извести меня раз в одиннадцать лет да ещё такими хилыми способами".
- Кретины! - узкие ненавидящие глаза Элрофа буравили Максима, и тому очень захотелось научиться прятать свои мысли. - При очном контакте с атлантами ты бы проснулся. Впрочем, ты уже проснулся... Мьюи, Мьюи, я скрывал от Города истинные последствия твоего грехопадения. Гремучая наследственная смесь, сестрёнка. А фатальный исход был столь маловероятным!.. Если бы твой ублюдок не попал в Город... Кто его привёл?!!!..
Элроф замолк, давая себе время отдышаться и одновременно вычисляя. Максим мгновенно прочитал мысли дяди, вник в механизмы его предвидения. Максиму стало жутко от скорости, с которой он познавал совершенно новые вещи и процессы.
- Альия... - простонал Элроф, с презрением глядя на Мьюи. - Слишком часто она говорила с тобой, изгнанная.
Максим походя отметил отзвук в мыслях Элрофа, что Альия была второй его женой, причём не особо желанной. У атлантов практиковалась полигамия, так как мужчин было значительно меньше женщин.
Сейчас пришельца в Атлантиду захлестнула вторая волна презрения к этому человеку.
- Что-то ты, Элроф, совсем дураком себя показал, - усмехнулся Максим. - Не видишь, что у тебя происходит под носом. Увлёкся местью, что ли?
Видец вскипел. Максим с удивлением почувствовал, как в неимоверном трусе, каковым оказался его дядя, поднимается, бурлит тёмная решимость. Элроф хотел напасть! Прямо, без штучек с остановленными часами и специально организованным штормом. Но ещё удивительнее было то, что постоянно крепнущая решимость эта сообщалась Элрофу извне, кем-то другим.
Стоило Максиму учуять постороннее воздействие на дядю, и неизвестный отступил: исчез, и вместе с ним пропала ярость Элрофа.
Максим вспомнил рассказ Альии, там в бунгало. По её словам, лемурийцы никогда не совершали убийств методами, принятыми у людей с поверхности. Никаких ножей, ядов, пистолетов. А в Городе нельзя убивать даже по-лемурийски. По-лемурийски - это мысленным ударом, организацией катаклизма и прочими, подлыми, с точки зрения Максима, путями. Элроф был воспитан на этих табу и свято их соблюдал, поэтому особой опасности сам по себе не представлял.
Но вот кто-то за его спиной... Кто?
Мьюи и Элроф были весьма растеряны. Дядя не подозревал, что им управляют, и узнал об этом только из мыслей Максима. Мать не могла взять в толк, кто способен на такое преступное воздействие. Да не на кого-нибудь, а на члена Совета!
Максим понял, что ему нужно делать:
- Вот что, дорогие мои. Пора созвать ваш Совет и пообщаться по душам. Надо же решить проблему "дикаря сверху".
- Сынок, они убьют тебя! - воскликнула Мьюи.
- Очень может быть, - согласился Максим. - Но мы должны встретиться. Ты же хочешь правильного Важного Решения?
"Да, и это их Решение... - размышлял он, - кто они такие, чтобы отменять нас? Теперь-то перетопчутся, я с ними церемониться не стану..."
- Я тебя не слышу, - растерянно сказала Мьюи.
Максиму вдруг стало ясно, что он закрыл свои мысли от остальных. Похоже, его новые способности до конца не проявились.
В комнату вошёл робкий паренёк:
- Вас... всех... ждёт Совет.
- Ну вот! - недобро так обрадовался Максим. - Ребята сами подсуетились.
- Максим, не стоит недооценивать Совет, - предупредила Мьюи. - Это объединённый разум, самая сильная воля на планете. Будь осторожен, сынок. Пожалуйста, будь осторожен. Иначе тебя убьют или отправят в такое заключение, откуда не убегают. Так было... однажды...
Мама смутилась, и Максим не стал копаться в её мыслях, полагая это нечестным.
Они молча вышли из дома Элрофа, следуя за посыльным. Максим снова запер мысли на засов, слушая, как дядя пытается пробиться через образовавшийся щит.
У ворот в Зал совета их дожидалась Альия.
- Можно с тобой поговорить? - спросила она Максима.
- Можно, - без особой теплоты разрешил он, отводя девушку от Мьюи и Элрофа. - Нас не услышат, я умею делать экран.
- Прости меня за... за то, что я тебя обозвала. Тебе, наверное, было обидно?.. Клянусь Мировой водой, я...
- Нет, что ты, - смутился Максим. - Мой народ там, наверху. Так что я никакой не полукровка. Не вини себя...
Они расстались, и Максим, входя в Зал, в очередной раз почувствовал, как Элроф ковыряется в его щите.
То, что не удалось Элрофу, сделал Совет. Эти люди действительно могли работать, как единый разум, а я был слишком упоён своим новым могуществом... Стоило мне переступить порог Зала Совета, большого, аскетичного, как и всё в Городе, помещения, в котором сидело десятка два лемурийцев, мой защитный полог был сметён подобно тряпочке. Я на мгновение растерялся: атака нападавшего, точнее, нападавших, была убийственно мощной, причём казалось, что удар исходил отовсюду сразу.
Мига замешательства хватило для того, чтобы их объединённая воля сковала моё тело. Я оцепенел.
- Как видишь, мы сильнее тебя, - обратился ко мне голос Совета. - Ты весьма одарён и одержал бы верх над любым из нас, но Совет - это сила совсем иного порядка. Сейчас ты ощущаешь себя абсолютно голым перед сотнями глаз. Любое твое желание, каждая мысль, эмоция не является для нас секретом...
Он продолжал что-то такое вещать, но я сконцентрировался на теплящемся в глубине моего сознания клубке мыслей, защищённых от посторонних. Это метафорическое тепло нарастало, охватывая новые и новые пространства. Когда Совет заметил мятеж, происходивший в моём сознании, было поздно.
- Ну, теперь давайте поговорим, - Максим шагнул ближе к центру зала Совета. - Как бы вы меня ни запугивали, я сильнее.
Новый мысленный барьер был на порядки мощнее первого. Совет стал таким же понятным, как тот же Элроф. Максим с нечеловеческой скоростью впитывал опыт этого многотысячелетнего сознания.
Поколения сменялись поколениями, в Совет входили молодые способные лемурийцы, усваивая опыт предыдущих участников и передавая его дальше, вместе со своим. В этом зале, простом сером помещении с каменными скамьями и специальными постаментами для рукописей и напитков для каждого советника, из года в год пополнялась богатейшая в истории кладовая знаний.
Максима буквально качало от наплыва высшей мощи, он непостижимым для себя образом контролировал каждого присутствовавшего в зале. В Элрофе вновь проснулась несвойственная ему ненависть, но Максим не выдал своей осведомлённости. На экране внутреннего взора он наблюдал, как дядя - тёмный красноватый силуэт - заносил руку со своим драгоценным кинжалом, символом власти, чтобы ударить Максима в шею. Сын лемурийки и человека посмотрел на участников Совета. Глаза их округлились, а лица медленно исказила гримаса страха. "Ну, да, - подумал Максим. - Реальное убийство. Гуманисты чёртовы..."
Он шагнул назад, приседая под начавшую движение вниз руку Элрофа, перехватыватил её за кисть, сжимающую рукоять кинжала, и за локоть. Затем Максим сломал дяде руку, вывернул её лезвием к себе и, ориентируясь на внутреннее видение, устремил кинжал мимо своего лица влево, одновременно выскальзывая из получающегося дядиного объятия, припадая на колено...
Элроф медленно упал на спину, всё ещё сжимая покалеченной рукой кинжал, торчащий из глазницы.
Вместе с мысленным вскриком боли, который издал умирающий дядя, Максим, вроде бы, услышал ещё один, далёкий... "Нет, показалось", - тряхнул головой Максим, оглядываясь на поражённую, но держащуюся молодцом мать.
Затем его захлестнула волна ужаса, который испытали свидетели убийства.
"Прости, мама..." - "Разве нельзя было иначе, Максим?.." - "Я всё испортил, теперь они не услышат то, что я им скажу..."
Горечь, безысходность, разочарование. Показательная личная месть против попытки повлиять на Великое Решение. "Гамлет несчастный", - Максим понял, что склонил чашу весов в пользу уничтожения цивилизации, живущей на поверхности.
Без особой надежды Максим обратился к потрясённым лемурийцам:
- Его месть обернулась против него. Там, наверху, убивают не так изящно, как здесь. Но у вас тоже убивают... Важен факт преступления, а не способ, которым оно совершено. Элроф убил моего отца и дважды чуть не прикончил меня. Я так понимаю, он утаил вероятность моего быстрого развития. Вы не успели должным образом приготовиться к моему возвращению... Считайте, что он отдал долги и мне, и вам. Теперь о вашей Великой Проблеме, будь она неладна. Узнaю, что вы решили её в пользу отупления моего народа, - уничтожу Город со всеми вами. Я это могу.
Максим взял с одного из постаментов причудливый фужер с вином, выплеснул жидкость вверх и заставил брызги собраться в большую каплю и зависнуть над головой, затем приказал воде очиститься. Бурая пыль разлетелась в стороны от сверкающего водного шара. Затем Максим взорвал этот шар, превратив воду в пар. Поставил фужер на место.
- Я хотел предложить вам новый путь - путь соединения двух цивилизаций. Потомки лемурян и людей не нуждались бы в грязных производствах и опасных энергиях. Взгляните на меня! Я сам себе реактор. Подумайте над этим. Я знаю, если мстивший погибает, его семья может возобновить вендетту через двойной срок. Что ж, через двадцать два года я к вашим услугам. Не убивайте человечество. Закончится нефть, и мы придумаем что-то более чистое. Поверьте.
Встал самый старый лемуриец.
- Глубоко в сердце ты понимаешь, что твоё предложение ни к чему путному не приведёт. Через двадцать два года ты узнаешь, какую роковую ошибку ты сегодня совершил. Губительную ошибку для всех...
Максим пожал плечами:
- Как вам угодно.
Он взял под руку мать и покинул Зал Совета.
Было прощание, были слёзы, было "Пойдём со мной...", было "Не могу, сынок... Никогда не могла..."
Альия проводила Максима той же дорогой, хотя он мог уйти и сам.
Женщины любят победителей. Разделив с Максимом воду жизни прямо на пляже, Альия вернулась в Город. Максим лечил кашалота, ходил в кругосветки, изучал океанскую фауну.
Он никогда не использовал свой дар наверху, полагая это нечестным.
Максим был одинок.
...Так, кассета почти кончилась. Сейчас, осталось немного. Потом заложим её в кубышку - непромокаемый контейнер. Нашедший узнает много нового об этом мире или решит, что кассетку можно дорого загнать психиатру. Мол, материал на целую диссертацию о шизофрении в особо яркой форме... Да... Но не буду отвлекаться.
Если бы жизнь текла по сказочным законам, то увёл бы я маму, похитил бы Альию, симпатичную, конечно, но совсем не Лидu... Зажили бы мы долго и счастливо, и далее по тексту... Конечно, я ушёл один. Их место там, моё - здесь. Каждый год в день своего рождения я хожу в тот памятный мне коридор. Там меня ждёт нестареющая Мьюи, моя мама. Иногда она приводит внука... Альия, похоже, ненавидит меня. И себя, конечно... Не приходит. Может, к лучшему.
Андр, названный в честь деда, похож на меня как внешне, так и характером...
Боже мой! Вру, всё вру!.. Никто никуда не приходит, мы расстались навсегда, такова была просьба Альии, да и весь Город не хотел меня терпеть. Я не видел сына. Никогда.
И Мьюи не может придти. Двадцать два года Городом правит диктатор, подчинивший слабый, поверженный мной Совет через три дня после моего ухода.
Эти облака, тучи, узор, сплетаемый ночными дождинками, канальцы в песке говорят об одном и том же.
Завтра, на рассвете шторм стихнет, и Мировая вода приведёт ко мне мстителя. Высокого, худого, жилистого и лысого. С повязкой на глазу. Это память о его тайной вылазке в тело Элрофа, пресечённой мной. Вместе с потерей глаза он приобрёл все мои таланты. Разрушив темницу, в которой его держали "гуманисты" из Совета, он уничтожил своих прямых обидчиков и встал над их законом.
Он придёт сразиться со мной, потому что я единственный, кто сможет его одолеть. Я не знаю, как его зовут. Мьюи ни разу не обмолвилась о его существовании, а знаки стихий предвещают только деяния, а не паспортные данные.
Он будет похож на меня, словно зеркальное отражение.
Ко мне придёт мой брат-близнец, которого мои слепые от любви родители решили оставить с матерью.
Максим спрятал камеру в контейнер и, тщательно его закрыв, задвинул под столик.
В окне замерцали первые мглистые лучики света. Дождь прекратился. Тучи быстро разбегались в стороны от восходящего солнца.
Красный край выглянул из-за тёплого брюха океана, заливая алым цветом горизонт и облака, прочерчивая малиновую дорожку к хижине Максима.
Максим встал с кресла и наклонился вперёд. Достигнув наивысшей точки сосредоточения, он быстро выпрямился, разводя руки в стороны и выдыхая. Хижина разлетелась, разорвавшись на куски.
По малиновой дорожке шагал Тиран Города. Человек, тридцать три года проведший в заточении. Мутант, чьи способности были разбужены появлением Максима в Городе.
Ненависть летела впереди Тирана, безграничная ненависть к счастливчику Максиму, которому выпало прожить полноценную жизнь, а не существовать взаперти.
Максим улыбнулся: всё говорило о том, что он умрёт, но умрёт вместе с несчастным братом.
(С) 02.08-13.09.2003, by S.V.P. with love.