(По материалам бортового журнала капитана Джона Сайруса)
...Вообще-то даже удивительно, отчего англичане, имеющие репутацию "практической нации", не видели опасности, которой они подвергаются. За последние годы они израсходовали на свою армию и флот чуть ли не сотню миллионов. Cо стапелей сошли эскадры дредноутов последнего поколения, стоимостью два миллиона каждый; не дешевле оказался и выпуск новой серии крейсеров, торпедоносцев, подводного флота (исключительно мощного!), как и строительство военной авиации - особенно гидросамолетов. В итоге британская армия, несмотря на сравнительную ее малочисленность, была не только самой дорогостоящей, но и сильнейшей в Европе. И все же, когда пробил час испытаний, эта колоссальная мощь принесла ничуть не больше пользы, чем если бы ее не существовало вообще. Я даже думаю, что, окажись военная махина британцев послабее, она не испытала бы столь полный - или хотя бы столь быстрый! - крах.
А сокрушил ее могущество я, Джон Сайрус, имея под своим началом слабейшие военно-морские силы в Европе: флотилию из восьми судов, стоящую миллион восемьсот тысяч фунтов стерлингов. Поэтому, если кому-нибудь и удастся пролить сейчас свет на эту историю, то именно и только мне.
Нет, я не стану обсуждать вопрос о том, где именно на самом деле должна была проходить колониальная граница. Оставлю в стороне и вопрос, был ли на самом деле искренним всплеск государственного негодования по поводу того прискорбного случая, что стал причиной смерти двух миссионеров. Офицер военно-морского флота никак не участвует в большой политике, и потому моя роль началась лишь тогда, когда ультиматум уже был объявлен, а адмирал Хорли - вызван на высочайшую аудиенцию. Случилось так, что адмирал вытребовал пропуск и для моей персоны тоже: он знал, что у меня есть четкий план, касающийся слабых мест Британии - и нашей возможности ими воспользоваться.
Участников заседания было только четверо: его величество, министр иностранных дел, адмирал Хорли и ваш покорный слуга. Срок ультиматума истекал через сорок восемь часов.
Вряд ли я нарушу секретность, если сообщу: и король, и министр были склонны к капитуляции, так как не сомневались, что Норландии не выстоять против британской военной мощи. Когда мы явились, министр уже успел составить документ, в котором шла речь об обязательствах полностью принять британские условия. Его величество, присев на край рабочего стола, изучал эту бумагу; я видел, как глаза его наполняются слезами бессильной ярости.
- Боюсь, что у нас нет иного выхода, сир, - сказал министр. - Взгляните сюда: вот доклад нашего посла из Лондона. Он сообщает, что общественное мнение в Англии сейчас едино, как никогда прежде на его памяти. Накал страстей достиг предела, особенно после опрометчивого поступка Малорта, воспринятого как оскорбление британского флага. Нам придется уступить.
Король перевел горестный взгляд на адмирала Хорли.
- Много ли кораблей нашего флота готовы к бою, адмирал? - спросил он.
- Два линейных корабля, четыре крейсера, двадцать миноносцев и восемь субмарин, - отчеканил Хорли.
Король покачал головой:
- Сопротивляться будет безумием...
- И все же, сир, - произнес адмирал. - Прежде, чем вы примете окончательное решение, я просил бы вас выслушать капитана Сайруса. Он составил конкретный план боевых действий против англичан.
- Абсурд! - воскликнул его величество, явно намереваясь поскорее закрыть эту невеселую тему. - Не вижу смысла. Вы что, капитан, и в самом деле рассчитываете победить их могучую армаду?
- Сир, - ответил я, - ручаюсь жизнью, что если вы примете мой план - то через месяц, или через шесть недель самое большее, надменная Британия будет у ваших ног.
В моем голосе звучала такая уверенность, что его величество пристально посмотрел на меня.
- Похоже, вы знаете, о чем говорите, капитан Сайрус...
- Именно так, сир.
- И что же вы намерены нам посоветовать?
- Я бы посоветовал, сир, собрать весь флот - за вычетом подводных лодок - в бухте Бланкенберг, под защитой ее береговых фортов, минных и боновых заграждений. Командование же над всеми нашими субмаринами поручить мне, под полную мою ответственность - чтобы я мог использовать их так, как сочту необходимым.
- Итак, вы хотите атаковать подводными лодками английские линкоры?
- Ваше величество, насколько это будет от меня зависеть - ни одна из наших лодок даже не приблизится к линкорам англичан.
- И почему же?
- Потому что у военных кораблей Британии есть средства борьбы с подводными лодками.
- И вы, морской офицер, этого боитесь?
- Моя жизнь принадлежит не мне, а стране, сир. Это кое-что да значит. Но куда важнее, что восьмерка субмарин - наш последний шанс. Я не могу рисковать ими. И ничто не заставит меня бросить их в бой с военно-морскими силами врага.
- Но каковы же будут ваши действия, капитан?
- Сейчас объясню, ваше величество...
И я объяснил. Речь моя продолжалась полчаса, все доводы были заранее выверены и взвешены: я недаром потратил много времени, чтобы довести аргументацию до предельного совершенства.
Министр сидел, будто окаменев. Король не сводил с меня внимательного взгляда.
- Вы абсолютно уверены?
- Так точно, сир.
Его величество резко встал из-за стола.
- Не посылайте никакого ответа на ультиматум, - сказал он. - Оповестите всех сотрудников обоих министерств - военного и иностранных дел - что мы будем твердо и до конца противостоять готовящейся угрозе. Адмирал Хорли, на вас возлагается обязанность оказывать капитану Сайрусу полное и всемерное содействие - любой ценой, что бы для этого не потребовалось. Капитан Сайрус, ваши задачи ясны: ступайте и действуйте в соответствии с вашим планом. Королевская благодарность не замедлит последовать. Все свободны, господа.
Не буду утомлять вас описанием мер, предпринятых для защиты флота в Бланкенберге, - тем более что вы, конечно, уже знаете: не прошло и недели с момента объявления войны, как крепость была полностью разрушена, а флот уничтожен. Займусь лишь описанием моих собственных действий: тех, что в конечном счете и привели нас к столь триумфальному финалу.
После того, как восемь моих субмарин:"Альфа", "Бeтa", "Гамма", "Тета", "Дельта", "Эпсилон", "Йота" и "Каппа" - прославились на весь мир, большинство людей стали невольно думать, что суда эти обладают каким-то немыслимым секретом в смысле деталей конструкции или хотя бы обводов. Ничего подобного! Четыре из них, от "Дельты" до "Каппы", и в самом деле являются подводными кораблями нового поколения - но такие же, если не более мощные субмарины, в изобилии состоят на вооружении ведущих морских держав. Что же касается "Альфы", "Бeты", "Гаммы" и "Теты", то они представляют собой далеко не новые модели, примерно соответствующие устаревшим лодкам типа F по британской классификации: водоизмещением 800 тонн, с тяжелыми жидкотопливными двигателями мощностью 1600 лошадиных сил, позволяющими развить скорость восемнадцать узлов на поверхности и двенадцать - в погруженном состоянии. Длина корпуса у них достигает 186 футов при максимальной ширине 24, радиус действия - не более 4000 миль, а под водой они могут пребывать непрерывно лишь девять часов. Да, в 1915 году они все еще считались последним словом техники, но четыре наших новых лодки превосходили их во всех отношениях. Не называя точных цифр, все же скажу: прогресс в судостроении привел к тому, что новые субмарины превосходили своих предшественников где-то на четверть - причем по всем параметрам. Кроме того, каждая из них была оборудована несколькими двигателями, способными работать попеременно. По моей инициативе вместо восьми огромных торпед конструкции Бакдорфа (полтонны весом, девятнадцать футов длиной, несет двести фунтов пироксилиновой взрывчатки) пусковые аппараты были оснащены восемнадцатью торпедами половинного размера - мера, призванная снизить зависимость от нашей будущей базы.
Что без базы все-таки не обойтись, выяснилось почти сразу. Пришлось сосредоточиться и на этой проблеме. Разумеется, из всех мест на нашей планете Бланкенберг был наименее подходящим. Но... Собственно, зачем нам вообще нужен порт как таковой? Противник всегда сможет его блокировать, а то и занять. Для моих же целей подходила практически любая точка на побережье. Так что выбор я остановил на уединенной вилле, от которой до ближайшей деревушки было миль пять, а до ближайшего порта - целых тридцать. По моему приказу туда в ночное время, соблюдая меры секретности, доставили горючее, запчасти, резервные перископы, торпеды, аккумуляторные батареи и все прочее, что могло нам понадобиться. Небольшая вилла - старая, но недавно отреставрированная... со вкусом, хотя и без роскоши... частная собственность какого-нибудь совершенно неприметного человека - например, удалившегося на покой кондитера...
Вот так выглядел главный опорный пункт эскадры, которая бросила вызов всей Англии.
Однако пока что лодки находились там же, где и остальной наш флот: в Бланкенберге. Туда я и отправился.
В гавани кипела отчаянная работа: там усиленно готовились к обороне. Оглядевшись, я сразу же понял: Бланкенбергу и в самом деле угрожает удар с моря. Британский флот подтягивался. Срок ультиматума еще не истек, но было ясно: военные действия начнутся через миг, как только он закончится. Четыре британских аэроплана кружили над портом, явно ведя разведку наших линий обороны. С вершины маяка я насчитал на рейде тридцать линейных кораблей и крейсеров, а также множество тральщиков, готовых прокладывать путь сквозь наши минные поля. Вход в порт был перекрыт двумя сотнями мин: половина из них - контактные, а другая половина - с дистанционным управлением подрыва. Через три дня нам стало ясно, что врагу ничего не стоит прорваться сквозь эту защиту, но к тому времени город и порт уже были практически разрушены...
Хотя, как уже говорилось, мое дело не пересказывать все эпизоды войны, а описать лишь один из них. Тот, в котором участвовал я - и который возымел столь сокрушительный эффект.
Для начала я распорядился немедленно отправить четыре устаревших субмарины к базе. Там они должны были лечь на песчаное дно в двадцати футах под поверхностью и ждать, поднимаясь только ночью. Экипажам я строго запретил совершать какие-либо действия против вражеского флота, даже если для этого представится наиблагоприятнейшая возможность. Единственной их задачей было сберечь свои лодки - и ожидать дальнейших приказаний. Убедившись, что командор Панза, назначенный старшим над этой частью флотилии, в полной мере уяснил боевой приказ, я вручил ему письменные инструкции (несколько слов о тактике и принципах действия его эскадры на тот случай, если Панзе все-таки придется действовать самостоятельно) - и простился с ним.
Теперь можно было заняться главной частью моего подводного флота. Я сформировал из нее две эскадрильи, оставив "Йоту" и "Каппу" в своем распоряжении, а команду над "Дельтой" и "Ипсилоном" передал капитану Мириаму и раскрыл ему полностью план грядущей кампании. Он направился действовать в водах Ла-Манша - ну, а я избрал своей целью Дуврский пролив.
Лодки были нагружены всем необходимым, можно сказать, под завязку. Каждая из них несла на борту сорок тонн горючего для движения по поверхности и для подзарядки динамо-машин, питавших электродвигатели подводного хода, а сверх того, как уже говорилось, восемнадцать торпед - и по пятьсот бризантных снарядов для скорострельной двенадцатифунтовой пушки, расположенной на палубе (при погружении, разумеется, ее накрывал водонепроницаемый колпак). Вдобавок на всех четырех субмаринах были запасные перископы и мачта для беспроволочной связи, которую при необходимости можно поднять над рубкой. Кроме того, имелся и запас провизии: шестнадцатидневный рацион для десяти человек экипажа.
Вот так были оснащены корабли, которым надлежало сломить могущество Британии. И на закате того же дня - а было десятое апреля - наш флот вышел в рейд, войдя тем самым в историю.
Строго говоря, Мириам отчалил раньше, еще в светлое время суток: ему предстояло одолеть большее расстояние. А вот мы со Штефаном, командиром "Каппы", тронулись в путь одновременно; но, конечно же, понимали, что должны будем работать порознь. И с момента, как закроются люки, мы вряд ли увидим друг друга снова - даже если будем действовать в одних и тех же водах...
Я помахал рукой Штефану и увидел, как он ответно махнул мне. Затем я дал сигнал инженер-механику - наши балластные цистерны уже были заполнены водой, кингстоны задраены, - и "Йота" полным ходом двинулась вперед.
Едва мы миновали пирс и перед нами открылась морская ширь, вся покрытая белопенными гребнями волн, как я резко изменил диферент. Лодка скользнула под воду.
Сквозь иллюминаторы рубки было видно, как с увеличением глубины меняется цвет водной толщи, из светло-зеленого становясь темно-синим. Манометр показывал двадцать футов. Я увеличил глубину до сорока. Конечно, рискованно: лодка могла задеть наши собственные контактные мины, - но нам нужно было пройти под военными кораблями англичан. Наконец я направил субмарину ровным курсом. Мерное пение электродвигателей в этот миг показалось мне сладчайшей музыкой: я знал, что сейчас эти машины со скоростью двенадцати узлов гонят меня навстречу величайшему делу моей жизни.
Вновь изменяя диферент, я бросил взгляд сквозь стеклянный купол, прикрывающий рубку - и увидел над собой гигантские тени, словно бы парящие в воде. Потом они исчезли: мы миновали цепь английской блокады. Я направил лодку в точности на запад и выдерживал курс девяносто минут. Теперь, наконец, можно было подняться к поверхности. Электродвигатели я выключил, но балластные цистерны продувать пока не стал. Вокруг простиралось открытое море, ветер свежел, так что едва ли можно поднять люк, да и всплывать сейчас небезопасно; но я решил все же рискнуть и бросить последний взгляд на театр готовых начаться военных действий.
В перископ гавань уже не была видна, зато я отлично разглядел трубы и верхушки мачт, над которыми реяли флаги вражеского флота. А за ними - совсем вдалеке, на пределе видимости - лучи вечернего солнца вдруг осветили крышу маяка и темный контур замка Бланкенберг.
Именно в этот миг до нас донесся могучий гул артиллерийского залпа, и сразу же - другой. Я посмотрел на часы: ровно шесть. Срок ультиматума истек. Началась война.
Рядом с нами не было ни одного корабля. Несмотря на риск, стоило всплыть: в надводном положении крейсерская скорость чуть ли не вдвое выше. Я распорядился продуть балластные цистерны - и наша лодка, будто спина морского чудовища, показалась из воды.
Всю ночь мы шли на юго-восток, держа среднюю скорость в восемнадцать узлов. Около пяти утра я, поднявшись на наш крохотный капитанский мостик, увидел далеко к западу россыпь огней. Перед нами простиралась Британия: побережье графства Норфолк.
"Ах, Джонни, дорогой мой Джонни Буль, - помнится, сказал тогда я, глядя на береговые огни. - Сейчас ты получишь хороший урок, дружище, и школить тебя буду я. Ты живешь в теплице, Джонни, в искусственно созданных условиях, но хорохоришься, словно бы это неверно. А так делать нельзя. Побольше здравого смысла, Джонни, и поменьше партийного политиканства - вот чему тебя сейчас научит судьба в моем лице..."
И тут вдруг меня захлестнула волна жалости: не к Англии, а к простым англичанам, к огромному множеству беззащитных людей, чьи дома вскоре накроет тень голода - и виновником этого буду я. Шахтеры Йоркшира, ланкаширские ткачи, металлурги из Бирмингема, докеры и рабочие Лондона... Казалось, что я воочию вижу миллионы исхудалых рук, безнадежно тянущихся за куском хлеба - хлеба, которого их лишил не кто-нибудь, а лично капитан Джон Сайрус... А, дьявол всех нас подери! На войне как на войне, господа! И если одна из воюющих сторон совершила глупость - ей придется за это расплачиваться.
Незадолго до рассвета я увидел уже не одиночные огоньки, а слитное свечение: это был какой-то из довольно больших городов, скорее всего Ярмут. Он лежал по правому борту от нас, примерно десять миль на юго-запад. В пять тридцать утра мы поравнялись с плавучим маяком Лоустофта. Офицер береговой службы как раз передавал очередную серию сигнальных вспышек, которые, впрочем, были уже едва различимы: на море опускался бледный рассвет. Прибрежные воды буквально кишели малыми рыбацкими судами, парусными и паровыми, на запад удалялся дымок солидного парохода... а ближе к берегу покачивался на волнах одинокий эсминец. Вряд ли он мог представлять для нас угрозу, однако наше присутствие должно было оставаться в тайне - так что мы вновь заполнили балластные цистерны и опустились на глубину десять футов. Я был доволен: все погружение заняло лишь сто пятьдесят секунд. От таких вещей вполне может зависеть жизнь субмарины, которую стремительно атакует вражеский корабль.
Теперь до нашей цели оставалось всего несколько часов пути. Я позволил себе немного отдохнуть, передав вахту Ворналу. Когда он разбудил меня, было уже десять, и мы шли по поверхности в виду береговой линии Эссекса на уровне знаменитых мелей Маплина. Наши друзья англичане с присущей, кажется, лишь им одним очаровательной откровенностью уже успели оповестить весь мир, что в Дуврском проливе постоянно дежурит кордон торпедных катеров - и потому пролив надежно защищен от проникновения вражеских субмарин. Само собой, эта "надежная преграда" могла остановить нас не вернее, чем доска, переброшенная через ручей, препятствует угрям, по нему плывущим. Я был полностью уверен, что Штефану, который готовился сейчас работать к западу от Солента, эти торпедоносцы помешать не смогут. Как не помешают и нашим действиям здесь, фактически в устье Темзы. В моем распоряжении была крошечная, неуловимая "Йота", торпеды, скорострельное орудие... И - это, пожалуй, важнее всего - мой собственный мозг. Отлично знавший, как нужно сделать то, что должно быть сделано.
Я занял свое место в рубке и отдал приказ на погружение. Сквозь прицел перископа был хорошо виден плавучий маяк - всего в нескольких сотнях ярдов от нас, уже на территории порта. Два человека сидели сейчас на его фальшборте; они даже смотрели в нашу сторону, но ни один из них не обратил внимания на узкий столбик перископа. Легкая рябь замечательно маскировала нас, не мешая при этом видимости. Идеальный день для подводной войны! Перископ был строенным, каждая из зрительных труб обеспечивала угол обзора в шестьдесят градусов, так что я мог держать под наблюдением весь горизонт. В полумиле от нас два крейсера, выйдя из Темзы, взяли курс на север. Я мог бы легко занять позицию, позволяющую с успехом атаковать их поочередно, но это не входило в мой план...
Далеко к югу рыскающим зигзагом шел эсминец, а вереницей за ним тянулась дюжина маленьких пароходиков. Они меня не интересовали: маленькие суда не перевозят продовольствие для больших держав. Я переключил подводные двигатели на самый малый ход, и "Йота" медленно двинулась поперек устья. Мы ждали, когда появится достойная добыча.
И она появилась. Вскоре после часа пополудни я увидел в перископ струйку дыма из пароходной трубы, близящуюся с юга. Минут тридцать спустя показался и сам пароход: крупнотоннажное судно, идущее к устью Темзы. Я приказал Ворналу подготовить к залпу торпедный аппарат правого борта, а на случай промаха зарядить и другой. Пароход надвигался с большой скоростью, мы шли гораздо медленней, но по-прежнему оставались между ним и берегом. "Йота" расположилась так, что корабль неминуемо должен был пройти мимо нее, подставляясь для атаки. Мы могли занять еще более удобную позицию, но я опасался выходить на поверхность.
Корабль и вправду оказался огромен: махина как минимум пятнадцатитысячетонного водоизмещения, черно-красная стена высокого борта, две кремовые колонны труб, извергающих дым... Судно сидело в воде по самую ватерлинию, можно было не сомневаться, что трюмы его полны. На палубе собралось множество людей: они, конечно, спешили бросить первый взгляд на приближающиеся берега родины. И никто из них даже представить себе не мог, какая встреча их ожидает!
Нас теперь разделяло не более четверти мили. Черный шлейф дыма тянулся за пароходом в воздухе, белый шлейф вспененной воды - по морю. Срок настал.
Скомандовав "Полный вперед!", я направил лодку прямым курсом. Оставалось только выбрать момент пуска торпеды. Нужный миг наступил, едва лишь мы преодолели сотню ярдов. Я подал команду, услышал лязг металла, шипение вырывающегося из пусковых труб сжатого воздуха - и резко изменил положение руля, уходя вглубь.
Сотрясение от дальнего взрыва ударило по "Йоте" с ужасающей силой: нас чуть не опрокинуло. Несколько томительно долгих секунд субмарину болтало и кружило так, что содрогался весь корпус, но в конце концов мы выровнялись. Я застопорил двигатели, поднял лодку к поверхности и открыл люк. Вся моя команда, забыв о дисциплине, высыпала наверх, словно футбольные болельщики, только что увидевшие красивейший гол.
В двухстах ярдах от всплывшей субмарины корабль медленно заваливался на борт. Сразу стало видно: удар смертелен, судну уже не выправиться, оно вот-вот пойдет ко дну. По накренившейся палубе с криком метались люди. Только теперь мне удалось разобрать название этого парохода: "Адела". Как мы позже узнали, портом ее приписки был Лондон, а следовала она из Новой Зеландии с грузом замороженной баранины. Вероятно, это покажется странным - но, похоже, команда считала, что судно стало жертвой плавучей мины: ни у кого даже мысли не возникало, что подводная лодка может атаковать гражданский корабль.
На наших глазах прогремел еще один взрыв, внутренний, разворотивший часть правого борта. Экипаж начал спешно грузиться по шлюпкам. Дисциплина и выучка у британцев была прямо-таки замечательной: мы видели, как наполненные людьми шлюпки раз за разом спускались на воду - четко, без сбоев, словно во время учений. Одна из шлюпок отгребла в сторону от гибнущего судна, видимо дожидаясь, когда спустятся последние, - и тут с нее заметили рубку "Йоты". Я смотрел, как английские моряки указывают в нашу сторону и что-то кричат своим товарищам, а те, привстав, пытаются разглядеть нас. Раз уж они знают, что их потопила субмарина, пора перестать заботиться о секретности.
Кто-то из англичан уже карабкался обратно на борт тонущего корабля: несомненно, рассчитывал послать радиосообщение до того, как "Аделу" поглотят волны. Ну, так или иначе о нас вскоре станет известно - и я позволил моряку проделать этот путь, а не свалил его выстрелом из винтовки, которая на всякий случай была у меня под рукой. Война - слишком серьезное дело, чтобы давать волю личным чувствам, будь то жалость или неприязнь...
На прощание я помахал отходящим шлюпкам рукой. Англичане вежливо ответили мне тем же.
Мой взгляд все еще был устремлен на исчезающую под водой "Аделу", когда Ворнал - он стоял сзади - вдруг вскрикнул от изумления. Прежде чем я успел среагировать, он схватил меня за плечо и развернул в сторону, буквально силой заставив посмотреть на фарватер.
По фарватеру к нам приближалась черная многотрубная громада. Над носовой мачтой вился известный всему миру флаг с горделивыми буквами "P" и "O". Между нами было меньше мили, и я мгновенно сообразил, что судно не успеет развернуться и уйти, даже если там обнаружили "Йоту". Поэтому мы пошли на них в открытую атаку. На корабле действительно сумели различить надводную часть субмарины (фактически наша рубка должна была казаться им небольшим пятнышком, быстро движущимся по воде), увидели днище "Аделы" - и... вдруг поняли, что за опасность им угрожает. Несколько человек из собравшихся на носу разом вскинули к плечу винтовки. Я увидел вспышки выстрелов. Две пули чиркнули по нашей четырехдюймовой броне и рикошетом ушли в сторону: легче остановить разъяренного быка, стреляя по нему шариками жеваной бумаги, чем атакующую субмарину - винтовочным огнем. Я отлично помнил, какой урок нам преподал взрыв "Аделы", и на сей раз пустил торпеду с более безопасного расстояния в двести пятьдесят ярдов. Она ударила точно в середину судна. Эффект взрыва был страшен, но сами мы теперь оказались вне радиуса действия ударной волны.
Корабль затонул почти мгновенно. Мне жаль людей, бывших на нем: как нам стало известно впоследствии, из них погибло двести человек, в том числе семьдесят ласкаров и сорок пассажиров. Но когда я думаю об огромном грузе зерна, что предназначался для Британии и был отправлен на дно, - то не испытываю скорби. Этого требовал мой военный план.
Сегодня у Тихоокеанского пароходства случился самый черный день за всю его историю. Название и тоннаж второго из потопленных нами кораблей мы узнали много позже: "Молдавия", 15000 тонн, едва ли не лучшее судно, ходившее под флагом "Pacific Ocean". Но около половины четвертого наша субмарина пустила на дно "Куско": 8000 тонн, владельцы - "Pacific Ocean", тоже следовал из восточных портов и тоже был нагружен зерном. Мне самому трудно понять, почему этот пароход не свернул со сделавшегося вдруг смертельно рискованным курса: ведь не могли же на нем не знать об опасности?!
Два других корабля, которые мы потопили до захода солнца - "Афина-дева" (Робсоновской линии) и "Баклан", - были сравнительно маленькими судами, в пределах пяти-семи тысяч тонн, не оборудованными аппаратурой беспроволочной связи. Они вслепую шли через океан, слепо и повстречались с нами. На "Баклан" мы даже не стали тратить торпеду: подошли к нему в надводном положении, и я собственноручно выпустил шесть снарядов из нашей двадцатифунтовки, изрешетив судно на уровне ватерлинии. В обоих случаях экипаж споро перебрался в шлюпки - и, насколько я знаю, обошлось без жертв.
Больше в тот день грузовые суда не показывались. Да я и не ждал этого: все же должны были, наконец, разойтись сообщения об опасности! Но у нас не имелось причин оставаться недовольными. Всего лишь один день войны - и на дно между Маплиновыми мелями и Нором легли пять грузовых кораблей с полными трюмами, общим тоннажем порядка 50 000 тонн. Уже сейчас цены на лондонских рынках, вне всяких сомнений, ощутимо выросли. А Ллойд, бедный старина Ллойд, наверно, просто сходит с ума! Воображаю, какой вой поднялся сегодня в лондонской прессе - и что творится на тех полосах вечерних газет, где помещают флотские новости!
Впрочем, даже не имея возможности заглянуть в вечерние газеты, мы видели результат наших действий, так сказать, воочию. Нам воистину удалось разворошить осиное гнездо. Это было даже смешно - наблюдать, как вся Британия охотится на нас. Куда ни глянь, сновали мелкие миноносцы, покрывшие всю акваторию, словно рои встревоженных водомерок. В небе было тесно от самолетов - вороне не пропихнуться! - а от гидропланов порой становилось тесно не только в небе, но и в море. Ну и, разумеется, крохотные суденышки речного флота стремились не отстать от своих старших собратьев.
С одного из этих суденышек нас и обнаружили.
Управлял им какой-то весьма наблюдательный парень, не расстававшийся с подзорной трубой. Увидев торчащий из воды перископ, он тут же развил полную скорость и помчался на нас, явно собираясь таранить сходу. Его утлой скорлупке при таком соударении заведомо пришел бы конец, но и субмарине могло бы достаться. Это в наши планы никоим образом не входило. Мы погрузились глубже и, оказавшись вне досягаемости, двинулись на восток-юго-восток, не очень заботясь о точности курса. Когда я скомандовал остановиться, субмарина находилась неподалеку от побережья Кента. Поднявшись, мы увидели, как далеко на западе по горизонту шарят лучи мощных прожекторов: англичане продолжали искать нас там, где заметили впервые. Так что заночевали мы спокойно. В надводном положении: благо контур субмарины ночью практически неотличим от миноносца третьего класса.
Вы скажете, что я проявил неуместную беспечность? Можно сказать и так; однако экипаж "Йоты" был крайне изнурен и нуждался, наконец, в отдыхе - а когда субмарина погружена, не очень-то отдохнешь...
Если эти строки сейчас читает капитан военно-морского флота, то, какого бы ранга он ни был, он меня поймет. Всем известно, что нужно заботиться о военной технике: следить за исправностью корабельных помп, за смазкой компрессоров и подшипников в орудийных башнях... Иначе техника в ключевой момент может запросто выйти из строя. Так вот: людей, служащих под вашей командой, это тоже касается.
Я поднял над рубкой антенну и с первой же попытки установил связь с капитаном Штефаном. Он сообщил мне, что до своего пункта назначения пока не добрался из-за неполадки в двигателе, которую, правда, уже удалось устранить. В данный момент его субмарина лежит в дрейфе неподалеку от Вентнора, но уже завтра она начнет блокаду подходов к Саутгемптону. Кроме того, без добычи Штефан все-таки не остался: ему удалось потопить довольно крупное судно Индийского пароходства, следовавшее по Ла-Маншу. Мы обменялись пожеланиями успеха, и я прервал связь: Штефан сейчас нуждался в отдыхе не меньше меня.
В четыре утра я уже был на ногах - и занимался делом, тем более что работа предстояла нешуточная. После того, как мы вчера с толком истратили несколько торпед, баланс слегка изменился и субмарина норовила осесть на корму. Закачав в носовую цистерну соответствующее количество воды, лодку удалось уравновесить. А вот воздушный компрессор правого борта и механизм выдвижения перископа нам пришлось перебирать по винтику: они серьезно пострадали от вчерашнего взрыва. Отладку мы завершили перед самым рассветом.
Никаких сомнений: услышав о поднятой тревоге, многие суда вчера нашли убежище во французских портах, и, видимо, этой ночью значительная часть из них благополучно добралась до английских гаваней. В принципе я, наверно, сумел бы их атаковать - но, может быть, и нет: ночной бой таит немало опасностей и для субмарины. Как бы там ни было, капитан одного из этих кораблей неверно рассчитал время, поэтому рассвет (и мы) застал его еще в пути. "Йота" не собиралась упускать такую возможность.
Это было быстроходное судно, на одну нашу милю оно делало две - нам бы ни за что не перехватить его, однако капитан, видно, вдобавок ко всему уж слишком полагался на скорость и совсем не принял мер предосторожности. Все же атаковали мы из надводного положения, иначе бы вообще никаких шансов не было. На судне нас обнаружили и успели сманеврировать, уклонившись от пущенной издали торпеды, но тем самым подставили борт под вторую. Боже, какой это был взрыв! Если о корабле можно говорить теми же словами, как о человеке, - то мы просто уложили их на месте. Я остановил "Йоту", чтобы замерить время. Судно ("Вирджиния", компания "Бибби Лайн", 12000 тонн, груз - продовольствие из восточных колоний) опустилось на дно всего лишь через семь минут. Глубина в этом месте не позволила ему скрыться под водой полностью: на поверхности остались верхушки труб и мачты, за которые, мы видели это, цеплялись люди. Волны вокруг были покрыты зерном, всплывшим из развороченного трюма. "Джону Булю придется затянуть поясной ремень еще на пару дырок..." - задумчиво произнес Ворнал.
Мы еще не знали, как близка опасность к нам самим. Даже сейчас я содрогаюсь от мысли, что лишь случайность спасла нас в тот миг: повернись дело иначе, на этом бы и оборвался рейд "Йоты". Откинув крышку люка, мы с Ворналом следили, как шлюпки "Вирджинии" подбирают тех, кто уцелел, - и тут мимо нас что-то просвистело, а в следующий миг субмарину обдал фонтан вспененной воды. Мы оглянулись - и легко представить наши чувства, когда оказалось, что в небе над "Йотой", словно ястреб, кружит аэроплан. Он бесшумно подкрался к нам на планирующем полете, выключив двигатель, и сбросил бомбу с высоты нескольких сотен футов; будь расчет летчика чуть точнее - мы даже не успели бы осознать своей гибели.
Летательная машина уже закладывала вираж для повторной атаки, когда субмарина стремительно ушла под воду. Мы погружались под максимально доступным углом, и я замедлил спуск, лишь увидев, что индикаторы давления подтверждают: между нами и летчиком уже не только сотни футов воздуха, но и добрая полусотня футов воды.
Безусловно, с аэроплана в какой-то степени можно наблюдать за подводными предметами, однако этой глубины хватило, чтобы избавиться от воздушного преследователя. Когда мы через некоторое время осторожно приблизились к поверхности возле Маргита, небо над нами было чисто. То есть над заливом патрулировало несколько воздушных машин, и, возможно, среди них находилась та, которая чуть не прикончила "Йоту". Но это уже не имело для нас большого значения.
Несколько часов мы без малейшего толка держались на перископной глубине. Море казалось пустынным. Разумеется, в поле нашего зрения временами попадали маленькие каботажные суда и пароходики водоизмещением порядка тысячи тонн - но достойной целью их не назовешь.
И тут меня вдруг озарило. Конечно же, дело в том, что нагруженные продовольствием крупнотоннажники (а они все оборудованы аппаратами Маркони) получили вчера сообщение, затаились в одной из гаваней Франции - и теперь просто ждут ночи, чтобы рывком преодолеть последний отрезок пути. Я был так уверен в этом, словно сидел рядом с каждым из связистов торгового флота. Отлично! Грузовые корабли отсиживаются за пределами Англии? Значит, мне просто-напросто нужно навестить их там, где они пребывают сейчас.
Мы продули балластные цистерны и поднялись на поверхность. Вокруг не было ни единого военного корабля - но у англичан, видимо, оказалась хорошо налажена и система берегового оповещения: вскоре с разных сторон появились сразу три эсминца, идущие на всех парах. Шансов перехватить меня у них было не больше, чем у тройки спаниелей, вздумавших поохотиться на дельфина, - но это не умаляло их решимости. Из чистой бравады (готов согласиться, совершенно непростительной для военного моряка!) я скомандовал погружение лишь когда англичане приблизились почти на дистанцию орудийного огня. Но все же субмарина "нырнула" вовремя - и на этом наше рандеву с эсминцами закончилось.
...Мы медленно продвигались вдоль британского шельфа. Дно тут пологое, масса песчаных отмелей, и подводная навигация при таких обстоятельствах - нелегкое дело. Всегда сохраняется опасность загнать субмарину в подводный бархан, словно гвоздь в доску - плотно, до упора, так, что обратного пути не будет. Для "Йоты", снабженной мощными двигателями, подводными фарами и приличным запасом воздуха, риск был не слишком велик, но все же он сохранялся. Должен похвалить работу наших государственных картографов: только благодаря их замечательным лоциям мы сумели успешно пересечь основную часть пролива и, наконец, к полудню достичь зоны, где открытое движение не связано с излишним риском. Но даже там, едва успев поднять перископ, я заметил в воздухе гидроплан. До него было очень далеко, однако я снова увел лодку на глубину и поднял ее только через полчаса. Когда мы всплыли на этот раз - врага не было ни на воде, ни в воздухе.
Английское побережье закрывало весь западный горизонт. Мы находились примерно на уровне Гудвиновых банок. С этой отметки "Йота" резко изменила курс, направившись поперек пролива. Мы выдерживали направление, пока не увидели далеко впереди ровную линию, состоящую из отдельных точек. Несомненно, это была та пресловутая "защитная цепь", которую Британия протянула от Дувра до самого Кале. Не доходя до нее пару миль, мы погрузились и, невидимками проскользнув под килями британских судов, проделали еще семь миль точно на юго-запад.
В очередной раз наш перископ высунулся на поверхность в полумиле от большого парохода, идущего под трехцветным флагом Германии. Это была "Альтона", зарегистрированная в северогерманском отделении Ллойда, рейс Нью-Йорк-Бремен. Я скомандовал полное всплытие - и приблизился к ним открыто, тоже продемонстрировав наш флаг, гордо поднятый на раздвижной мачте. Было очень забавно видеть, в какое изумление привело это всех, кто смотрел на нас с борта "Альтоны": они, конечно, сочли такое поведение безрассудной дерзостью. (Еще бы! В водах, которые англичане считают своими!) Надо сказать, эта отвага немцев не шокировала, а восхитила: уходя, они поприветствовали нас прощальным гудком. Я направил субмарину к французскому побережью.
Там все оказалось в точности так, как я и предполагал. На внешнем рейде Булонской гавани бросили якорь три крупных британских корабля: "Цезарь", "Повелитель Востока" и"Первопроходец"; ни один из них не тянул меньше чем на десять тысяч тонн. Вероятно, здесь, во французских водах, они не ожидали для себя опасности - но кто им сказал, что я буду соблюдать нормы международного морского права, а особенно тот пункт, где говорится о трехмильной зоне территориальных вод?! Интересы моей страны требовали, чтобы Англия была блокирована, а привоз продовольствия в нее прекращен; и если для этого нужно топить британские суда - значит, они будут потоплены. В юридических деталях пусть разбираются юристы. Потом.
Не прошло и часа, как все три корабля исчезли под волнами, а "Йота" уже шла подводным призраком вдоль побережья Пикардии, выискивая новые жертвы. Весь Ла-Манш к тому времени уже буквально звенел от гула винтов: английские миноносцы москитами налетели со всех сторон. Не представляю, как именно они собирались мне помешать. Надеялись, что я случайно врежусь в один из них?
Гораздо опасней были эскадрильи морской авиации. Но все же глубины вод - хорошее убежище и, пару раз погрузившись на сто с лишним футов, я удостоверился, что сбил со следа всех потенциальных наблюдателей. Тем не менее, когда я топил корабли на булонском рейде, в воздухе появилось несколько аэропланов - и теперь, безусловно, все грузовозы будут оповещены.
Пока что нам удалось заметить большое белое судно, идущее в направлении от Гавра на запад, - но оно скрылось из виду куда раньше, чем "Йота" успела приблизиться на опасное расстояние. Надеюсь, этот корабль все же достанется Штефану или еще кому-нибудь из наших. Как бы там ни было, проклятая авиация испортила нам охоту на целый день. Больше мы ни одного грузовоза не увидели: одни миноносцы и торпедные катера.
Оставалось утешаться мыслью, что так ли, иначе, но продовольствие в Англию не поступает. И если я могу добиться этого, не тратя торпеды - тем лучше. Впрочем, пока что я их тратил очень экономно и с большим толком: на девять пущенных ко дну кораблей "Йота" израсходовала лишь десять торпед.
Ночью я возвратился к берегам Кента и неподалеку от Дандженесс, посреди мелководья, положил лодку на грунт. К рассвету экипаж уже был на ногах и в полной готовности перехватывать суда, которые, подобно вчерашней "Вирджинии", чуть-чуть не успели пройти в Темзу ночью. Расчет был точен: к нам приближался большой грузовоз под американским флагом. Но, разумеется, меня не интересовал флаг судна, которое доставляет продовольствие в воюющую с нами Англию.
Вокруг не было ни одного военного корабля, поэтому "Йота" всплыла без опаски. Мы сделали предупреждающий выстрел, но американцы его проигнорировали. Пришлось дать им понять, что мы не блефуем: второй снаряд пробил борт выше ватерлинии. Тогда корабль, наконец, остановился. Мы подошли вплотную. Некий джентльмен, стоя на капитанском мостике, уже готов был обратиться к нам с возмущенной речью - но я опередил его:
- Вы капитан?
- ...!!! (Вынужден пропустить его реплику, дабы не испепелилась бумага.)
- Вы везете продовольствие?
- Это американское судно, вы, слепой крот! Видите флаг и название?! "Вермондия", порт приписки - Бостон!
- Мне очень жаль, капитан, но у меня действительно нет времени на разговоры. Эти выстрелы, конечно, уже привлекли к себе внимание - да и ваш радист, без сомнения, сейчас призывает на мою голову всю мощь английского флота. Грузите людей в спасательные шлюпки.
Чтобы показать серьезность наших намерений, я принялся методично дырявить борт американца снарядами, но теперь уже на уровне ватерлинии. После шестого выстрела янки стали поспешно спускать на воду загруженные людьми шлюпки. Всего потребовалось сделать двадцать выстрелов. В торпеде нужды не было: "Вермондия" страшно накренилась, а потом и легла на бок. Через две-три минуты она скрылась под водой. Спасательных шлюпок я насчитал восемь. Думаю, никто не погиб - но спросить времени уже не было: с четырех сторон, пыхтя и вывалив язык на плечо, поспешали военные суда англичан, явно еще не осознавших, как мало проку сейчас от всего их флота. Я открыл балластные цистерны, и на следующий раз "Йота" поднялась к поверхности пятнадцатью милями южнее.
Конечно, дипломаты всего мира обязаны были поднять вокруг этих событий ужасающую шумиху. Так оно и случилось - что отнюдь не помогло работникам лондонских пекарен объяснить разъяренной толпе, почему хлеба сегодня не будет. Их, бедняг, в тот день едва не линчевали.
Если говорить обо мне, то меня тоже беспокоило отсутствие известий. Что творится в мире? И, главное, как реагирует на наши действия Англия?
Мы всплыли борт о борт с рыбацким суденышком, и я приказал перебросить мне имеющиеся у них газеты. К сожалению, единственное, что нашлось у рыбаков, - обрывок вечерней газеты: страничка, на которой объявлялись результаты спортивного тотализатора. Вторая попытка оказалась удачней: "Йота" поднялась из воды вплотную к небольшой спортивной яхте (до полусмерти напугав ее команду, членов яхт-клуба из Истборна). У них нам повезло разжиться утренним номером лондонского "Курьера".
Это было захватывающее чтение: настолько захватывающее, что мне пришлось читать газету вслух - всему экипажу "Йоты". Вам, конечно, известен стиль британской периодики, по заголовкам которой можно судить и о новостях в целом. Сейчас же британцы были столь взбудоражены, что вся газета, казалось, состояла из одних только заголовков.
О действиях нашей флотилии не сразу удалось найти хоть что-нибудь: мы, образно выражаясь, стали "новостями второго разряда". Первая же страница пестрела заглавиями такого рода:
ЗАХВАТ БЛАНКЕНБЕРГА!
Уничтожение вражеского флота
ГОРОД, ПРЕДАННЫЙ ОГНЮ
ТРАЛЬЩИКИ ПРОКЛАДЫВАЮТ ПУТЬ СКВОЗЬ МИННОЕ ПОЛЕ ВРАГА. ЦЕНА ТРИУМФА - ДВА ПОТЕРЯННЫХ ЛИНКОРА
Конец войне?
Что ж... Я был уверен в таком исходе с самого начала, он и не мог быть иным. Бланкенберг занят британскими войсками. Значит, англичане думают, что это конец? Они явно не приняли в расчет нас!
Я перевернул страницу. Колонки на обороте были все сплошь заполнены победными высказываниями известных политиков, и лишь в самом нижнем уголке втиснулась небольшая заметка, набранная убористым шрифтом:
"ВРАЖЕСКИЕ СУБМАРИНЫ
Несколько субмарин врага все еще продолжают бороздить морские просторы. Им даже удалось нанести урон судам нашего торгового флота: не слишком значительный, однако достаточно неприятный. Опасные зоны по данным на понедельник и большую часть вторника: устье Темзы и Солент, западное направление. В понедельник между Нором и Маргитом потоплены пять большегрузных пароходов: "Адела", "Молдавия", "Куско", "Баклан" и "Афина Паллада" (подробности см. ниже). Около Вентнора в тот же день пущен на дно "Верулам" из Бомбея. Во вторник неподалеку от Булони пострадали "Вирджиния", "Повелитель Востока", "Цезарь" и "Первопроходец", причем последние три находились в территориальных водах Франции; правительство Французской республики выступило с решительным протестом. Еще до наступления ночи подверглись нападению "Царица Савская", "Оронтес", "Диана" и "Аталанта". Радиосообщения, посланные атакованными судами, приостановили грузоперевозки на всей протяженности Ла-Манша. К сожалению, есть основания полагать, что еще как минимум две вражеские подводные лодки действуют западнее, в водах Ирландского моря. Вчера вечером между Дувром и Ливерпулем потоплены четыре корабля, перевозившие скот; три направляющихся к Бристолю грузовоза ("Хильда", "Меркурий" и "Мария Тозер") взорваны торпедами неподалеку от о. Ланди. Сейчас морской грузооборот переориентирован, насколько это возможно, на более безопасные пути.
Хотя вышеназванные инциденты были чрезвычайно тяжело восприняты и судовладельцами, и Ллойдом, оснований для серьезного беспокойства нет. Этот вывод базируется прежде всего на том общеизвестном факте, что субмарина способна выдержать режим автономного плавания не более десяти дней. А поскольку вражеская база захвачена - можно ожидать, что пиратские нападения вскоре прекратятся".
Больше в "Курьере" о нас не говорилось ни слова. Я отыскал, впрочем, небольшой фрагмент, рисующий ситуацию хоть и косвенным образом, но гораздо точнее. Это была рубрика биржевых котировок. Пшеница, за неделю перед началом войны стоившая тридцать пять шиллингов, сейчас поднялась до пятидесяти двух. Цена кукурузы выросла с двадцати одного шиллинга до тридцати семи, ячменя - с девятнадцати до тридцати пяти. Сахар (зарубежного производства) поднялся от одиннадцати шиллингов трех пенсов до девятнадцати и шести.
- Отлично, ребята! - сказал я моей команде, зачитав этот отрывок во всеуслышание. - Можете быть уверены: эти несколько строк весят куда больше, чем известия о захвате Бланкенберга. А теперь давайте-ка продолжим рейд - и сделаем их цены еще немножечко выше!
Похоже, все судоходство, ориентированное на Лондон, сейчас встало намертво. Неплохой результат для крошечной "Йоты"!
Мы прошли от Дандженесса до Уайта, но так и не встретили ни единого корабля, на который стоило бы потратить торпеду. Я послал сообщение Штефану, он как раз оказался совсем неподалеку - и к семи часов утра наши субмарины отыскали друг друга. Экипажи выстроились на палубах и обменялись радостными приветствиями.
Достижения Штефана оказались просто замечательны. Прочитав "Курьер", я, конечно, понял, что ко вторнику на его счету набралось не меньше четырех кораблей - но он успел добавить к этому списку еще семь! Жертвами его стали суда, которые, не рискнув отправиться в Темзу, попробовали было завернуть в Саутгемптон. Зерновоз, следовавший из Америки (в нем было не меньше двадцати тысяч тонн), зерновоз из Черного моря, два больших лайнера из Южной Африки - и еще одно грузовое судно.
Я от всей души поздравил Штефана. Правда, долго разговаривать нам не пришлось: на горизонте показался эсминец и сразу же помчался в нашем направлении. Мы без излишней спешки погрузились и, не разминувшись, сумели проследовать до утесов Нидлз. Там и заночевали, почти соприкасаясь бортами. Просвет воды между нашими субмаринами все же оставался - и он был непреодолим: на подводной лодке шлюпок не бывает. Но я мог говорить со Штефаном, не напрягая голос.
Мы скоординировали планы дальнейших действий. Он истратил уже больше половины торпед, я тоже, но мы оба решили, что не стоит возвращаться на базу, пока в баках есть горючее. По-видимому, следовало больше полагаться на орудийный огонь (я рассказал Штефану об удачном эксперименте с "Вермондией"). Мы, не сговариваясь, улыбнулись, вспомнив брюзжание старины Хорли: "Ну какой может быть прок от пушек на борту подводной лодки?!". Прок уже есть, а то ли еще будет... Подсвечивая фонариком, я снова прочел вслух отрывок из английской заметки ("Морской грузооборот переориентирован, насколько это возможно, на более безопасные пути"), и Штефан согласился, что, видимо, теперь почти все суда двинутся в обход Ла-Манша, огибая Ирландию с севера, намереваясь разгрузиться в порту Глазго. Ничего страшного: перекрыть этот путь - работа для всего лишь еще двух субмарин! О небо, да что же ожидает Англию, если ей доведется воевать с противником, на вооружении которого окажется тридцать-сорок подводных лодок?! Ведь только четырех наших было достаточно, чтобы создать серьезную угрозу, а когда мы задействуем еще две - опасность станет смертельной...
Посовещавшись, мы решили, что лучше всего мне просто послать шифрованную телеграмму с французской территории: это можно сделать уже наутро, и тотчас же четыре наших "запасных" субмарины приготовятся к отправке в путь: две к Северному проливу, две в Ирландское море. Мы же со Штефаном прочешем Ла-Манш с востока на запад, по пути атакуя все, что достойно атаки.
Еще затемно я пересек пролив и перед рассветом оказался на французском берегу Бретани, возле маленькой деревушки Этретат. Там я спокойно отправил телеграмму, а вскоре "Йота" уже держала курс на Фалмут. По пути мы услышали шум винтов: над нами прошли два британских крейсера, на всех парах спешившие к Этретат. По-видимому, оттуда подоспело сообщение, что неподалеку в море была замечена подводная лодка...
Вскоре после этого нас постигла серьезная неприятность: электродвигатель замкнуло, и для ремонта потребовалось всплыть. Инженер Морро с помощниками в поте лица меняли ротор и прочищали "щетки" - но все это время, долгие часы, лодка недвижимо лежала на поверхности. Это был очень тревожный эпизод: ведь "Йоту" в надводном положении легко мог уничтожить один-единственный миноносец. Думаю, в будущем для подводных лодок будет разработан особый тип двигателя - но нас эта мысль утешала слабо. Особенно когда со стороны британского берега донесся рокот гидроплана.
Теперь я понимаю, что должна чувствовать мышь, когда она, замерев, сидит в невысокой траве, а над нею кружит ястреб - и от самой мыши уже не зависит вообще ничего, весь вопрос в том, заметит ее хищник или нет. Хвала инженеру Морро: он справился вовремя. Мышка обернулась водяной крысой и нырнула в пучину, показав на прощание изумленному ястребу нос, то есть все-таки корму. Сейчас над головой у нас простиралось не небо, а изумрудная толща морской воды, надежной, словно идеальная броня, - и нет в современном мире средств, способных ее пробить.
Вечером среды мы все еще были неподалеку от Этретат. И лишь к середине пятничного дня (16 апреля) добрались до запланированного места встречи. Подводный террор, который устроили наши субмарины, фактически прервал на Ла-Манше судоходство: за все это время "Йоте" встретилось только одно судно. Но у него был умный и опытный капитан: корабль шел на скорости двадцать пять узлов, зигзагом, постоянно меняя курс. Нам не хватило ни скорости, чтобы его догнать, ни везенья, чтобы оказаться в нужном месте при совершенно непредсказуемой смене курса. На корабле нас не заметили: как видно, капитан придерживался этой тактики всю дорогу, решив, что лишь скоростной маневр приведет его в лондонский порт, а не на дно. Да, он был прав - и он заслужил свою удачу.
Но, конечно, такие штуки можно проделывать лишь в широком проливе. Попадись нам этот же корабль в устье Темзы - результат стал бы иным...
Уже перед самым Фалмутом я уничтожил 3000-тонный пароходик из Коркас грузом масла и сыра. За три дня это оказался наш единственный трофей.
Ночью я, как мы и уговаривались, послал радиосообщение Штефану, но ответа не получил. Вообще-то это было странно: его субмарина должна находиться в пределах нескольких миль, а после заката вполне можно всплыть безбоязненно, не опасаясь военных судов... Может быть, на "Каппе" испортился радиоаппарат?
Увы, это было не так. Наутро, уже в субботу, мы остановили очередное рыбацкое суденышко, потребовали газеты, и из свежего номера "Вестерн Морнинг Ньюс" я узнал о причинах молчания Штефана. "Каппа" и ее неунывающий командир никогда больше не свяжутся с нами. Они - на дне Ла-Манша.
С момента нашего расставания Штефан записал на свой счет не меньше пяти кораблей. Это точно была его работа: обо всех сообщалось, что они потоплены орудийным огнем, и каждое из них атаковано неподалеку от южного побережья Дорсета или Девона. А о том, как он встретил свою судьбу, нам поведала заметка "Телеграфная информация из Фалмута. Уничтожение вражеской субмарины":
"Почтовое судно "Македония" пришвартовалось в порту с пятью снарядными пробоинами на уровне ватерлинии и выше. Экипаж корабля сообщил, что в десяти милях к юго-востоку от мыса Лизард он подвергся нападению вражеской подводной лодки. По непонятным причинам лодка не использовала торпеды, но приблизилась открыто и дала серию выстрелов из полуавтоматического двенадцатифунтового орудия. Враги явно предполагали, что их жертва безоружна, однако на борту "Македонии", после сообщений о подводном пиратстве возле наших берегов, были установлены орудия вспомогательного крейсера. Ответный огонь двух скорострельных пушек снес рубку субмарины; несколько следующих попаданий пришлись в корпус - и, вероятно, пробили его насквозь, потому что субмарина вскоре исчезла под водой, причем люки ее оставались открытыми. "Македония" удержалась на плаву лишь благодаря непрерывной работе корабельных помп".
Таков был конец моего доброго друга, капитана Штефана, и его боевого корабля. Лучшую эпитафию им мы обнаружили на той же странице, в колонке биржевых котировок:
"Пшеница - 66 шил. (в среднем по стране), кукуруза - 48, ячмень - 50".
Раз Штефана больше нет с нами, я должен буду сделать все то, что не успел он. Эта мысль пришла мне в голову мгновенно, и я тут же принялся за ее воплощение.
Всю субботу "Йота" патрулировала корнуэльское побережье, до мыса Лендс-Энд включительно. Нам попались два корабля. Памятуя о судьбе "Каппы", я собрался было применить торпеды, однако решил, что не стоит их расходовать. Да, гражданское судно может быть опасно, если на нем установлены орудия вспомогательного крейсера - но, пожалуй, только они. А, насколько мне известно, все вспомогательные крейсеры британского флота имеют тоннаж заметно свыше десяти тысяч тонн. Значит, любой грузовой корабль меньшего тоннажа не сможет ничего противопоставить нашему орудию.
Именно такими кораблями и оказались наши субботние трофеи: "Йелланд" и "Плейбой" (последний, разумеется, под американским флагом). Ничем не рискуя, я приближался на сто ярдов, приказывал их команде грузиться в спасательные шлюпки - и сразу же после этого расстреливал судно.
Несколько раз вдали появлялись контуры каких-то кораблей, но я был верен своей новой тактике и не пускался за ними в погоню. Однако перед закатом прямо на "Йоту" вышла такая роскошная добыча, что не было сил удержаться. Любой моряк узнал бы этот корабль с первого же взгляда. Высокобортный владыка морей; величав его корпус, и темны, как ночь, бока его; кремовым цветом выкрашены ярусы его пальмовых надстроек, а над ними вздымаются четыре колонны труб, и чернотой своей они равны корпусу; красны люки его трюмов, мачты его подобны стройным пальмам, и даже "воронье гнездо" на наивысочайшей из них бело, как пена морская, и огромно, как дом... Ревя, идет он по водам со скоростью двадцати трех узлов и сорок пять тысяч тонн своих несет с таким изяществом, что в движении своем подобен легчайшей из прогулочных яхт...
"Олимпик", собственность компании "Уайт Стар Лайн", - не найти для описания его иных слов, кроме царственных. Величайший и прекраснейший из всех когда-либо построенных лайнеров. Я морской офицер, а не поэт и не художник, и оттого мне трудно передать, какое это было зрелище: корабль-исполин входит в прибрежные корнуэльские воды, и нос его вздымает синие волны, а по ним расходится ожерелье пены цвета взбитых сливок... благородные контуры судна вырисовываются на розовеющем фоне закатного неба, украшенного единственной звездой...
До "Олимпика" оставалось около пяти миль, когда "Йота" погрузилась, заходя на рубеж торпедной атаки. Я не промахнулся. Выпустив торпеду, мы описали вокруг тонущего судна что-то вроде круга почета. Сквозь перископ я рассмотрел огромную пробоину в борту лайнера - и убедился, что эта рана смертельна. Знаменитый корабль даже на дно уходил по-королевски, с величественной плавностью, давая время спастись всем пассажирам и команде. Море было буквально усеяно множеством спасательных шлюпок, торопливо гребущих к берегу.
Удалившись на три мили, субмарина всплыла. Вся наша команда в молчании выстроилась на палубе, наблюдая за агонией судна. "Олимпик" ушел под воду носом вперед, и тут же прозвучал страшный грохот: это взорвался гигантский паровой котел, высоко взметнув в воздух одну из труб...
Наверно, нам следовало бы кричать от восторга. Но никто из нас не испытывал даже тени радости. Все мы были слишком моряками - и у каждого сердце обливалось кровью при виде того, как такой корабль уходит на дно, словно продырявленная консервная банка. Наконец я прокашлялся и нарочито грубым голосом скомандовал разойтись по боевым постам. Приказ был выполнен, и мы снова тронулись на северо-запад.
Обойдя Лендс-Энд, я послал радиограмму, и вскоре две наших субмарины, с самого начала действовавшие в этих краях, вышли на встречу с "Йотой". Точка рандеву находилась в южной части Бидефордского залива; Ла-Манш, таким образом, был оставлен совсем без присмотра. Но англичане не могли этого знать, а я рассчитывал, что после гибели "Олимпика" ни одно гражданское судно не выйдет в море минимум сутки, если не двое.
"Дельта" и "Ипсилон" подошли ко мне вплотную с разных бортов. Я выслушал доклады их капитанов, Мириама и Вара. Каждый из них израсходовал по двенадцать торпед; кораблей в общей сложности было потоплено двадцать два. На "Дельте" один матрос погиб, попав в машину. На "Ипсилоне" обошлось без смертей, но двое получили серьезные ожоги, когда воспламенилось топливо в резервном баке - к счастью, самом малом. Я принял раненых и пополнил экипаж обеих субмарин, переведя на каждую по одному из своих матросов. Кроме того, я поделился с ведомыми моим запасом сэкономленных торпед, горючим и провиантом. Нам было очень нелегко передать все это с борта на борт, а еще труднее - переправить на "Йоту" раненых. Тем не менее к десяти часам мы как-то управились, и теперь "Дельта" и "Ипсилон" были готовы выйти в рейд еще на целую декаду.
Почти безоружная, всего с двумя торпедами "Йота" отправилась дальше на север, в Ирландское море. Одну из этих торпед я вскоре потратил на судно, перевозившее скот; оно пошло ко дну, так и не успев завернуть в Милфорд-Хейвен. Поздно вечером, уже на траверсе Холихеда, я попытался связаться с теми четырьмя субмаринами, которые должны были обойти Британию с севера. К сожалению, радиус действия установленных на них аппаратов Маркони был весьма ограничен. Лишь назавтра, в три часа пополудни, они отозвались - слабо, на грани слышимости, но это не имело значения. Мой флот пополнился на четыре боевых единицы, и они уже почти прибыли!
Еще до наступления вечера мы встретились у шотландского берега: с подветренной стороны острова Санда, под защитой мелей полуострова Кинтайр. Когда из воды поднялись палубы субмарин - всех пяти, включая "Йоту", - я почувствовал себя адмиралом.
Дела обстояли даже лучше, чем я ожидал. Панза доложил, что эскадра находится в пути четыре дня, без поломок прошла через Пентленд-Ферт - и полностью боеспособна. По пути они атаковали двадцать британских кораблей, и ни один из подвергшихся атаке не ушел!
Я приказал "Бете" передать торпеды и часть топлива трем другим субмаринам. Теперь они могли продолжать рейд, а "Йота" с "Бетой" порознь отправились к нашей тайной базе. В воскресенье, 25-го апреля, я уже был там, но еще по пути, у мыса Рат, остановил маленькую шхуну и потребовал свежие газеты. Новости оказались в высшей степени впечатляющими: "Пшеница - 84 шил., кукуруза - 60, ячмень - 62". Что значили по сравнению с этим неуклонным ростом даже величайшие из морских сражений или бомбардировок!
Все побережье Норландии было блокировано, везде стояли военные кордоны, а порты контролировались особенно плотно. Но прямо на берегу расположены десятки тысяч домов; и почему бы вдруг моя "вилла кондитера" вызвала большие подозрения, чем любой из них? Я внимательно рассматривал ее белый фасад сквозь окуляры перископа - и не увидел ничего необычного.
Посреди глухой ночи я пробрался в виллу. Все оказалось в порядке: склады были полны. А незадолго до утра я увидел, как в море напротив виллы коротко мелькнул и погас электрический свет. Это были иллюминаторы "Беты": субмарина условленным знаком давала знать о своем прибытии.
Разумеется, в этом скромном штабе меня ждали не только припасы, но и новая информация. Помимо прочего - указ о возведении меня в дворянское звание; однако здесь не место говорить об этом. Все же упомяну одно письмо, которое произвело на меня неизгладимое впечатление. Оно было отправлено лично королем. Его Величество настаивал на моем прибытии в столицу, но я взял на себя смелость не последовать этим указаниям. Мое присутствие сейчас требовалось здесь.
За две ночи мы доставили на борт все необходимое - и, пока это не было сделано, у меня практически не оставалось свободной минуты. На третьи сутки, ранним утром, в четыре часа, наша подводная "армада" - "Йота" в качестве флагмана и "Бета" в качестве всех остальных судов - снова вышла в море, направляясь к устью Темзы. Только после этого я смог выкроить время, чтобы хоть наспех просмотреть газетные сообщения.
Да, Британия оккупировала все порты, но в остальном наша страна фактически не пострадала: железные дороги функционировали отлично, и торговля с другими странами Европы не нарушилась. Промышленность работала как прежде, цены почти не выросли. Правда, в газетах поговаривали, будто англичане готовят пешее вторжение, но я знал, что это полная чушь: не решится Британия гнать транспортные суда с тысячами солдат через море, где действуют субмарины. Это просто самоубийство. Вот окажись под Ла-Маншем проложен туннель - тогда нам и вправду не было бы спасения от могучего экспедиционного корпуса британцев; а пока что Европа для них закрыта!
Итак, Норландия по-прежнему держалась в превосходной форме и могла смело смотреть в будущее. А вот Британию моя тактика уже взяла за горло. В мирное время четыре пятых всего ее продовольствия составлял импорт - и сейчас цены росли стремительно. Запасы в стране оказались близки к истощению, а сквозь морскую блокаду поступали лишь жалкие крохи.
Бесконечные страховки, выплачиваемые Ллойдом, подняли цену продуктов настолько, что для рядового гражданина они уже стали не по карману. Буханку хлеба, которая до войны стоила пять пенсов, сейчас нельзя было купить дешевле, чем за один шиллинг два пенса. Фунт говядины продавался по два шиллинга четыре пенса, баранины - два шиллинга девять пенсов... Все остальное вздорожало примерно в такой же пропорции.
Правительство предпринимало энергичные меры, оно даже пошло на то, чтобы авансом, за очень высокую цену, скупить у фермеров весь урожай грядущего сезона. Но он будет собран только через пять месяцев, а к тому времени, судя по публикациям британских газет, половина населения просто вымрет от голода. В этих же газетах, правда, звучали страстные воззвания к патриотизму, перемежающиеся не менее страстными заверениями о якобы "временных" проблемах, которые нужно стойко перетерпеть - и все снова будет хорошо. Но уровень смертности резко вырос, особенно среди детей, жестоко страдающих от нехватки молока (почти весь молочный скот был забит на мясо). Кроме того, среди шахтеров Ланкашира и Мидлендса уже проходили массовые забастовки, а восточные кварталы Лондона были охвачены социалистическим мятежом.
Похоже, Великобритания находилась на пороге гражданской войны. Во всяком случае, многие авторитетные политики заявили, что положение страны критично - и лишь немедленный мир может предотвратить одну из величайших катастроф за всю историю человечества.
Мне оставалось только превратить эти заявления в несомненную истину...
Второго мая "Йота" снова оказалась на боевом посту к северу от устья Темзы. "Бета" тем временем отправилась к Соленту, чтобы занять там место оплакиваемой всеми нами "Каппы". Теперь мы действительно обложили Британию со всех сторон: Лондон, Саутгемптон, Бристольский залив, Ливерпуль, Северный пролив, подходы Глазго... Впоследствии мы узнали, что крупные лайнеры, не желая рисковать, разгружались в североирландских портах - и Ирландия благоденствовала, как никогда ранее. Десятки тысяч англичан, спасаясь от голодной смерти, перебирались в Ирландию. Но весь народ не может совершить такую полуэмиграцию...
К середине мая большинство англичан фактически голодало. Фунт пшеницы шел по сто пенсов, кукурузы или ячменя - по восемьдесят. И даже самые твердолобые из политиков начали понимать, что дальше так продолжаться не может.
В городах изнуренные голодом толпы осаждали муниципальные здания, и государственные чиновники любого уровня всерьез опасались за свою безопасность; а некоторым из них действительно пришлось заплатить жизнью. Ничего удивительного: ведь толпа большей частью состояла из отчаявшихся женщин, чьи дети умирали от голода у них на руках, а в таких случаях на женщин невозможно воздействовать ни страхом, ни доводами разума. По всей Англии люди ели траву и кору деревьев. В Лондоне резиденции министров находились под постоянной охраной усиленных армейских пикетов, а вокруг парламента расположился лагерем гвардейский батальон. На премьер-министра и министра иностранных дел было совершено несколько покушений, их жизнь ежеминутно подвергалась угрозе. А ведь когда правительство вступило в войну, оно пользовалось поистине всенародной поддержкой!
Те, кто не понимал, что Великобритания должна или сама производить достаточно продуктов, или проложить под Ла-Маншем тоннель, гарантирующий надежные поставки с материка, - вот они-то и были подлинными виновниками страданий своего народа. А не понимали этого слишком многие: и политические деятели, и журналисты...
В результате все расходы Британии на ее могущественную армию и флот, по сути, оказались напрасными. Даже много слабейший противник все-таки может себе позволить обзавестись несколькими субмаринами с полностью укомплектованным экипажем, и этого вполне хватит для борьбы против британского колосса.
Англия часто совершала чудовищные глупости, но счастье все равно оказывалось на ее стороне. Однако в этот раз ей придется заплатить за свою глупость. Нельзя уповать на удачу слишком часто и слишком долго.
Не буду описывать, к чему сводилось мое боевое дежурство. Это было бы простым повторением уже описанного ранее. Пока мы отсутствовали, капитаны торгового флота набрались храбрости и возобновили движение через Ла-Манш, так что в первые же сутки мы пустили на дно четыре корабля. После этого английские воды снова замерли. Мне опять пришлось отправиться в рейд к берегам Франции. Был случай, когда "Йота" буквально чудом не погибла: мы как раз ушли на погружение - и вдруг один из кингстонов заело, он так и остался открытым. По чистой случайности запаса плавучести хватило, чтобы с грехом пополам всплыть на поверхность.
К концу недели Ла-Манш опустел окончательно. "Йота" с "Бетой" отправились на запад. Там нам удалось установить радиосвязь с субмариной, дежурившей у Бристоля, а та, в свою очередь, недавно получила информацию от "Дельты", державшей в осаде Ливерпуль.
Новости оказались наилучшими (разумеется, не для Англии). Мы, естественно, не могли полностью перекрыть приток продовольствия на Британские острова - но сузили его до столь немощного ручейка, что цены сделались окончательно недоступными. Правительство вынуждено было просто конфисковать все съестные припасы и теперь выдавало их скупыми порциями. Закон осажденной крепости: так можно оттянуть голодную смерть гарнизона, но не страны. Слишком велика мера ответственности, слишком ужасны последствия... И, похоже, гордые бритты уже готовы были в полной мере признать эту истину.
Отлично помню, как ЭТО свершилось. "Йота" лежала на перископной глубине. Воды Ла-Манша были пусты. Лишь небольшое военное судно осторожно пробиралось вдоль берега.
Никогда и ни при каких обстоятельствах я не собирался топить все встречные суда: хотя бы потому, что слишком высоко ценил оставшийся на "Йоте" запас торпед, а с некоторых пор уже и снарядов. Но сейчас я поневоле обратил на этот корабль особо пристальное внимание. Слишком уж странно он шел, медленно прочерчивая широкий зигзаг - и неуклонно продвигаясь в нашу сторону.
"Ищет меня, - подумал я. - Бедный глупец! И что же, спрашивается, ты будешь делать, если меня найдешь?!"
На всякий случай мы приготовились к погружению. Вдруг, когда до корабля оставалось примерно полмили, он в очередной раз повернул, открывая бок, - и я увидел флаг, вьющийся над его мачтой. Синий круг на красном фоне: цвета, которые с детства дороги каждому нордландцу. Наш государственный флаг.
Какое-то мгновенье я думал о хитрой уловке врага, рассчитанной на то, что мы утратим осторожность и подставимся под огонь англичан. Я подозвал к перископу Ворнала. Вместе мы, наконец, сумели опознать судно. Это была"Юнона", единственный из крейсеров Норландии, который не был захвачен или потоплен англичанами. Что же она делает здесь, так далеко во вражеских водах? Мы с Ворналом недоуменно переглянулись - и вдруг, сразу все поняв, бросились друг другу в объятья. Потому что появление "Юноны" могло означать только одно: заключен мир или хотя бы перемирие!
Да, мир был заключен. Мы узнали об этом сразу же, едва успел отгреметь восторженный хор приветствующих нас голосов. Капитан огласил нам королевский приказ немедленно возвращаться в Бланкенберг - и "Юнона" проследовала по Ла-Маншу дальше, чтобы передать радостную весть остальным нашим субмаринам.
...Мы вошли в наш порт открыто. "Йота" медленно продвигалась сквозь шеренги кораблей британского флота, ожидавшего на внешнем рейде Бланкенбергской гавани. Команды выстроились вдоль бортов; мы видели угрюмые, яростные лица англичан. Кое-кто не мог удержаться от проклятий, иные грозили нам вслед кулаками.
Английские моряки ненавидели нас. Даже не потому, что мы нанесли их стране серьезный урон. Со времен Бурской войны весь мир знал: Британия уважает храброго врага и не держит на него зла. Нет, дело было в другом. Они были убеждены, что мы вели себя как презренные трусы, избегая стычек с военными кораблями и подло атакуя беззащитные торговые суда. В этом англичане до странности напоминают арабов-бедуинов, которые считают недостойной трусостью все, кроме лобовой атаки.
Что поделать, мои английские друзья: война - не спортивное состязание. Это страшное и жестокое дело, господа. Дело, в котором для того, чтобы взять верх, сперва надо обнаружить уязвимое место противника. И храбрость тут ценится никак не выше, чем военная хитрость.
Не вините меня, братья-англичане, что я нашел ваше уязвимое место. Таков был мой долг. И, может быть, потом, когда схлынет горечь поражения, все вы - офицеры и матросы, взирающие сейчас с высоты своих бортов на крохотную "Йоту", - сумеете признать мои воинские заслуги...
Пусть кто-нибудь другой опишет наше торжественное прибытие в Бланкенберг, безумный энтузиазм собравшихся на берегу толп, патетическое чествование каждой новой субмарины, входящей в гавань. Конечно, все мы получили свою награду. В том числе и финансовую: каждый из участников подводного рейда теперь обеспеченный человек, обладатель солидного состояния. А сам наш рейд считается своего рода рекордом выносливости, одним из наивысших достижений человечества. Доселе никто не мог предположить, что люди могут так долго продержаться - и при этом воевать! - в тесноте и спертом воздухе железных узилищ, скрытых под толщей воды. Международное общественное мнение сейчас склоняется к тому, что наша страна вправе гордиться своими моряками.
Разумеется, условия мира были сформулированы так, чтобы не оказаться для Британии тягостными. Ни при каких обстоятельствах мы не собирались превращать англичан в наших постоянных врагов. Было совершенно ясно, что ситуация, благодаря которой Норландия выиграла войну, никогда больше не повторится, а военная мощь Британских островов через считанные годы восстановится. Может быть, даже возрастет: благодаря полученному уроку. И злить эту силу понапрасну - чистое безумие.
На официальной церемонии подписания мирного договора стороны торжественно отсалютовали друг другу государственными флагами. Колониальная граница была проведена взаимоприемлемым образом (тут поработали юристы). Мы не потребовали для себя никакой компенсации, удовлетворившись заявлением Великобритании о том, что она оплатит Франции и Соединенным Штатам убытки, размер которых должен определить международный арбитраж. Речь шла, конечно же, о стоимости кораблей, пущенных ко дну нашими субмаринами...
Вот так и закончилась война!
Без сомнения, теперь англичане не дадут застигнуть себя врасплох. Их глупая недальновидность отчасти объясняется полным неверием в то, что враг - любой враг! - решится торпедировать торговые суда. А ведь им все же следовало бы подумать: враг не обязан играть по их правилам. Скорее уж он будет играть по своим. И в первую очередь сделает то, что показалось бы Англии самым неприемлемым!
А мнение мировой общественности... Сейчас, после всех этих событий, оно претерпело серьезные изменения. Теперь всемирно признанные законы ведения войны уже не оспаривают возможность того, что при морской блокаде допустимо топить и торговые суда врага. Что касается нашего инцидента, то поставка продовольствия в Англию была, выражаясь юридическим языком, приравнена к попытке деблокировать осажденный форт - а противник, само собой, имеет право препятствовать таким попыткам.
Пора завершать мой отчет. И лучше всего сделать это, процитировав одного английского автора. Вскоре после заключения мира "Таймс" опубликовал обширную аналитическую статью, выдержки из которой я считаю своим долгом привести. Во всяком случае, эти цитаты помогут нам понять, к каким выводам пришел побежденный враг:
"...В этих злосчастных событиях - которые стоили нам потери значительной части торгового флота, не говоря уж о пятидесяти тысячах жизней! - есть только один утешительный момент. Наше поражение - временное; противник не обладает достаточной мощью и влиянием, чтобы пожать плоды своей победы. Если бы нас поставила в такое положение не второразрядная страна, а одно из государств-лидеров современного мира, мы бы так легко не отделались. Британия наверняка лишилась бы всех своих колоний и южных доминионов, да еще вдобавок выплатила бы огромные репарации... Да, на это пришлось бы пойти: мы ведь оказались буквально повержены и нам в прямом смысле слова не оставалось ничего, кроме как принять условия победителя, даже самые тяжкие.
Норландия благоразумно решила не злоупотреблять своим неожиданным выигрышем. Условия, которые она выдвинула для заключения мира, можно смело назвать великодушными. Но при столкновении с более могущественным врагом мы неизбежно перестанем существовать как империя.
Даже прямо сейчас мы не в безопасности. Слишком велик может оказаться для наших недоброжелателей соблазн спровоцировать ссору, пока Британия еще не залечила раны, - и пустить в ход то же самое оружие, которое столь легко сумело взять над нами верх. Правда, этот путь теперь не приведет врага к победе: страна, наученная горьким опытом, поспешила создать огромные запасы продовольствия, которое в случае войны станет общественным достоянием. А через немногие месяцы на полях уже созреет новый урожай.
Пожалуй, мы можем смотреть в будущее без крайнего пессимизма. Да, причины для беспокойства еще остаются, они даже весомы - но устранением их активно занимается новое правительство, пришедшее на смену тем политическим деятелям, которые полностью дискредитировали себя, ввергнув нас в войну и при этом проявив полную беспомощность пред лицом опасности. Той опасности, которую можно и должно было предсказать.
Уже сейчас очевидно, что нам предстоит. Первое и главное: лидеры всех партий должны осознать - есть вещи поважнее, чем высокоумные споры о выборе между свободой торговли и протекционизмом. Это все теория; практика же такова, что если страна не производит на своей территории достаточно продовольствия, чтобы, по меньшей мере, спасти своих граждан от голодной смерти, - то положение этой страны крайне шатко и неестественно. Должна ли Британия ввести дополнительную пошлину на иностранные товары или выплачивать субсидии отечественным товаропроизводителям, или задача будет решена путем совмещения обоих этих методов - отдельный вопрос. О способах достижения цели можно спорить, но она должна быть достигнута. Этот факт превыше партийных разногласий. Да, цены вырастут. Да, положение трудящихся классов несколько ухудшится. Но, во всяком случае, они будут застрахованы от крайней, гибельной нужды, пример которой еще столь свеж в нашей памяти.
Итак, спорить тут не о чем. Это ДОЛЖНО быть сделано. Добавим, что в результате Британия получит дополнительный приз: рост благосостояния тех, кто занимается сельским хозяйством, и прекращение сельскохозяйственной эмиграции. Во всяком случае, мы на это надеемся.
Это был первый урок, который нам преподала подводная война. Второй урок не менее очевиден: мы должны построить под Ла-Маншем туннель. Причем такой, по которому будет проложена даже не одна, а две двухколейных железнодорожных линии. Наша газета готова первой признать собственную оплошность: ранее "Таймс" активно высказывался против всех проектов подобного туннеля. Берем свои слова обратно. Такая железная дорога помогла бы избежать недавней капитуляции, особенно если перевозки по тоннелю оказались бы подкреплены грамотной работой наших континентальных поставщиков, "завязанных" ныне на южные порты типа Марселя.
Сам по себе тоннель не решит всех проблем, и мы это не оспариваем: хотя бы потому, что враг может заиметь союзников среди стран Средиземноморского бассейна. Но если говорить о столкновении с любой из сил, базирующихся в Северной Европе, то польза от тоннеля чрезвычайно велика. Уже давно стало привычным описание угрозы, которую несет "сухопутная" связь с континентом. Однако теперь мы видим: неизмеримо больше опасность, возникающая из-за отсутствия такой связи.
Значит, туннель под Ла-Маншем. А заодно, может быть, создание особого флота, состоящего из не военных, но торговых субмарин. Пока этого нет, мы не застрахованы от повторения темных страниц нашей истории".