Как-то раз, зимним вечером, когда я сидел у камина и смотрел на догорающий огонь, меня вдруг посетила весьма странная мысль. Каждый раз, когда пьеса под названием История подходит к одному из кризисных моментов, Ведущий Актер оказывается перед некой развилкой - так что лишь от его выбора зависит, какую из тропок предпочесть. И он делает этот выбор, идет по одному из открывающихся перед ним путей - а о результате мы узнаем уже потом, из хроник и летописей...
Теперь давайте предположим, что был сделан другой выбор. Может ли человеческое воображение проследить тот альтернативный путь, по которому в этом случае двинулась бы История?
Мысленно я постарался представить такую развилку - и тут же понял, что подобных альтернатив в истории великое множество, причем многие из них чрезвычайно многообещающи. Вот Юлий Цезарь решает не переходить Рубикон, остается лояльным полководцем Республики - и какими в этом случае будут следующие века римской истории, те самые, которые известны нам как время Империи? Вот Джордж Вашингтон убеждает своих соотечественников набраться терпения, дать возможность либеральному большинству в британском парламенте исправить все сделанные ошибки - и не превратится ли на настоящий день вся Великобритания (вместе с ее доминионами) в провинциальную окраину единой могучей страны, центр которой будет расположен в Америке? Вот Наполеон заключает с Британией мир, прежде чем начать русскую кампанию... Вот...
Я по-прежнему сидел у камина, все так же уставясь на багряную россыпь тлеющих угольков - и вдруг перед моим внутренним взором пронеслась череда в высшей степени ярких картин. Это не был ни сон, ни явь: скорее уж видение, если мы правильно понимаем смысл этого слова. Очень реалистическое видение совсем недавнего прошлого, каким оно могло бы быть.
Остается только поведать о нем читателям...
* * *
Спа, небольшой бельгийский городок, по-настоящему оживает только в курортный сезон, а ноябрьские дни там всегда унылы. Но это не был обычный день: даже поверхностный наблюдатель сразу ощутил бы - горожанам только что стало известно некое событие, взволновавшее их до глубины души. Кажется, никто сейчас не вышел на работу; все население Спа высыпало на улицы, возбужденно обсуждая невероятную новость. Кроме горожан, улицы заполонили толпы немецких солдат в серо-зеленой форме; впрочем, иногда нелегко было догадаться, что на этих людях военная форма - настолько она была измята, поношена и изорвана.
Солдаты, взбудораженные не меньше, чем мирные жители, собирались в огромные, шумные, нервно жестикулирующие толпы. Повсюду сломя голову носились мальчишки-газетчики, размахивая свежими выпусками новостей. Город походил на разворошенный муравейник.
Внезапно толпа расступилась, пропуская огромный автомобиль. В салоне машины разместилось шесть человек: четверо в форме высшего командного состава и двое в штатском. Судя по тому, как их провожали взглядами, все это были весьма известные персоны.
Один из военных, седовласый, со львиным лицом, посмотрел на недисциплинированную солдатскую толпу - и опустил глаза: во взгляде его сквозило отчаянье. Это был старый фельдмаршал фон Берг, и его, конечно, здесь знали все - с тех самых пор, как в Спа расположился Германский военно-морской штаб. Рядом с ним сидел адмирал фон Шпеер, которого солдатам тоже полагалось узнавать не только по мундиру, но и в лицо. Впрочем, адмирал, поглощенный тяжелыми мыслями, не обращал внимания на то, что сейчас творится вокруг. Четверо других - представители Генерального штаба и высшие государственные чиновники - прибыли в Спа только что, прямо из Берлина.
Все они были членами Государственного Совета.
Натужно ревя двигателем, автомобиль спустился по главной улице, с трудом сумев объехать очередное скопление народа, повернул направо - и сквозь парадные ворота проследовал к белоснежному фасаду изящной виллы. Часовые, стоявшие возле входа, взяли оружие на караул. Мгновенье спустя дверь открылась - и дворецкий в красной ливрее провел шестерых посетителей внутрь.
Толпа наблюдала за этим с недоброжелательным любопытством. Все в Спа отлично понимали: приезд столь важной делегации, безусловно, связан с теми событиями, о которых стало известно сегодня утром. И вот теперь здесь, в этом здании, будет принято одно из решений, называемых судьбоносными.
Посетители миновали огромный зал, где все сверкало позолотой и мрамором. За залом был просторный кабинет. Они прошли туда и расположились вокруг стола.
- Император ждал вашего прибытия, - похоронным голосом произнес дворецкий. - Он выйдет к вам с минуты на минуту.
Огромная дверь беззвучно закрылась. Оставшись одни, посетители какое-то время молчали, смущенно и вопросительно переглядываясь. Первым нарушил тишину фон Шпеер:
- Возможно, будет лучше, если начнете вы, фельдмаршал... Его величество не сомневается в вашей лояльности и знает: любое ваше предложение будет дано от чистого сердца.
- Вы хотите сказать, адмирал, что наши предложения будут восприняты иначе? - вмешался один из берлинских политиков.
Адмирал пожал плечами:
- Вам лучше знать, господа. В конце концов, ведь это вы прибыли, так сказать, из самого пекла. Нам здесь известно лишь одно: мы продолжаем сражаться - и вдруг оказывается, что некие события в тылу уничтожают все результаты этого.
- Если вы намекаете на то, что... - воскликнул было штатский, но тут фельдмаршал прервал его нетерпеливым жестом.
- Мы уже все обсудили! - прорычал он. - Но я - старый солдат, а не оратор. Начинайте вы, фон Штайн, а уж мы проследим за тем, чтобы вы не отклонялись от истины.
- Напрасно вы думаете, фельдмаршал, что мне приятно начинать такой доклад, - возразил берлинец, огладив ухоженную рыжую бороду. - Но я готов взять эту ответственность на себя, поскольку...
Дверь отворилась, и кто-то шагнул в кабинет. Все собравшиеся вокруг стола вскочили, словно повинуясь неслышимой команде, и вытянулись по стойке "смирно", одинаково стукнув каблуками. Император коротко и холодно приветствовал посетителей, сделал знак, разрешающий садиться. Острый взгляд его серых глаз обежал лица всех шестерых, словно стремясь определить, какого рода сообщение они ему принесли, - и, видимо, сделал это. Криво усмехнувшись, император прошел к дальнему краю стола.
- Хорошо, господа, - сказал он, - мне уже известно, что вы пришли к некому решению, определяющему судьбу вашего императора. Могу я услышать ваш вердикт?
- Ваше величество, - произнес фон Штайн, - мы рассмотрели ситуацию со всех возможных сторон - и единодушны в своем мнении: если вы останетесь здесь, ваша драгоценная персона окажется под угрозой. Мы просто не в силах обеспечить вам безопасность.
- Если Германии суждено пасть - не все ли равно, что произойдет с отдельно взятым человеком... - император, как несколькими минутами ранее адмирал, лишь пожал плечами.
- Германия не падет, сир, она только пошатнется. Германия - это не "отдельно взятый человек", ваше величество. Это шестьдесят миллионов таких человек. Что бы там ни творилось с политической картой - они останутся. Но политические перемены действительно последуют неизбежно, причем вскоре - и... и, сир, можно ли утверждать, что в такое время ваше присутствие на территории страны так уж необходимо?
- А что скажете вы, фельдмаршал?
Фон Берг выпрямился во весь свой могучий рост - и сокрушенно уставился в пол:
- Я только что просмотрел доклады из всех семи армий, ваше величество. Везде одна и та же картина: солдаты, в большинстве своем, по-прежнему готовы сражаться с врагом - но... Но, ваше величество, они отказываются обратить оружие против своих же собственных товарищей. А количество батальонов, над которыми утрачен контроль, продолжает возрастать.
- А флот? Я обращаюсь к вам, адмирал!
- Ситуация безнадежна, сир: нет такого корабля в Киле или Вильгельмсхафене, над которым сейчас не был бы поднят красный флаг. Все офицеры ссажены на берег. Да, у матросских комитетов не все прошло так уж гладко - но сейчас судами командуют именно они.
- А гражданское население, герр фон Штайн?
- Оно более не приемлет саму идею войны, ваше величество. Люди устали. Сейчас они могут думать только о мире.
- А они вообще понимают, что произойдет, если мы сложим оружие?!
- Эрцбергер и его партия сейчас ведут переговоры с Французским генеральным штабом, борясь за каждый пункт грядущего соглашения. Возможно, сир, результат будет даже лучше, чем мы смеем надеяться.
- Не нужно самообмана, фон Штайн. Чтобы понять, каковы будут условия мира, достаточно просто спросить себя: а что бы потребовали от побежденной стороны мы, доведись нам одержать победу? Безусловно, мы полностью лишимся нашего флота, наших колоний... будет уничтожено все, что я с таким трудом собирал и строил последние двадцать пять лет... Ну почему, почему нас должна постигнуть эта судьба?!
- Потому, что народ изнемог, ваше величество. Даже если фронт пока еще держится.
- Но как он смел изнемочь?!
Казалось, невозможно было выдержать взгляд императора, излучающий морозный свет высшего гнева. Тем не менее штатский не опустил глаза:
- Нельзя судить народ слишком строго, ваше величество. Есть предел человеческой выносливости. И нация была верна вам до самого этого предела - но не дальше.
- Ложь! - яростно воскликнул император, ударив по столу кулаком. - Вот именно: ложь - и недоверие. Вы не доверяли народу своей страны, господа, вы дезинформировали его - и дезинформировали меня. А вот теперь народ перестал верить вам, мне и вообще кому-либо.
- Дезинформировали вас, сир?
- Да. Причем на каждом этапе. И "дезинформировали" - это еще очень мягко сказано. Впрочем, не обвиняю лично вас, господа - я говорю о ведомствах, которые вы возглавляете... хотя, бесспорно, именно вы как главы этих ведомств в немалой степени ответственны за... Так или иначе, вы, каждый из вас, внесли свой вклад в то, что доходящая до меня информация была искажена. А именно на ней и основывались все мои планы. Мы могли бы выйти из войны с честью, могли заключить почетный мир - и сделали бы это уже давно, будь мне известны те обстоятельства, о которых я узнаю только сейчас!
Представители Государственного Совета беспокойно заерзали в креслах. Наконец подал голос второй из штатских. Маленький, смуглый, с короткой щетинистой стрижкой, он чем-то походил на охотничьего терьера - и вот теперь, как терьер, ринулся в атаку:
- Вашему величеству угодно переложить всю вину на нас? Конечно: это ведь позволит снять ее бремя с августейших плеч вашего величества...
- Замолчите! - рявкнул фельдмаршал. - Дерзить будете у себя в Берлине!
- Нет уж, давайте скажем ту правду, которую его величество, по его собственным словам, столь редко слышал от нас прежде! - депутат явно был настроен крайне решительно. - Разве не так, сир? Разве не вы сказали нам - сказали только сейчас! - что мы должны были сообщать вам истину, а не то, что вы желали услышать? Большое спасибо, что вы наконец-то пришли к такому выводу, ваше величество! Но не слишком ли поздно?!
- Хватит, Бруннер! - вмешался адмирал. - Мы здесь для того, чтобы давать отчет императору, а не чтобы выслушивать лозунги левых партий! Но, ваше величество, вы действительно бросили нам серьезное обвинение. Наши советы вводили вас в заблуждение? Когда именно - и каким образом?
- Всегда... - с горечью произнес император. - Едва ли можно припомнить хотя бы одно из заверений, адресованных мне или стране в целом, которое на поверку не оказалось бы ложным. Оборотитесь-ка на себя, фон Шпеер, господин адмирал... Не ваши ли торжественные заверения убедили меня, что если мы в феврале 1917 года начнем неограниченную подводную войну, то вскоре заморим Англию голодом и добьемся победы? Не вы ли лично раз за разом призывали меня к этому? Сейчас, как видите, уже ноябрь 1918. И где же она, эта наша победа над оголодавшей Англией?
- Судьба оказалась сильнее нас, ваше величество.
- Будь ваши расчеты по-настоящему мудрыми - не пришлось бы сетовать на судьбу... А вы, фон Берг? Разве вы с Людендорфом не утверждали, что после выхода России из войны и переброски нашей Восточной группы войск на запад мы вскоре захватим Париж и сбросим британские части в море?
- Нам почти удалось это, сир.
- "Почти"... В том-то и дело, что не удалось! А разве в 1914 все военное руководство не уверяло меня, что сухопутными силами англичан можно пренебречь? Замечательный прогноз - особенно если учесть, что, согласно сводкам, - император ударил кулаком по документам, лежащим на столе, - именно они за последние четыре месяца нанесли нам больший урон, чем все остальные союзники, вместе взятые! Прикажете считать все это образцом вашей компетентности, господа?
- Я никогда не был склонен недооценивать британцев, сир, - произнес старый фельдмаршал, уставясь в пол.
- Лично вы, возможно, и нет. Но возобладало коллективное мнение других советчиков. Как и в случае с Америкой, господа! Все наши государственные деятели хором утверждали, что американцы не вступят в войну. А наши моряки, адмирал, не менее дружным хором заверяли, что они не пропустят в Европу американскую армию. Еще более единодушны были ваши коллеги, фельдмаршал, посмевшие утверждать, что Америка не имеет армии как таковой. И вот вам результат: у американцев сейчас под ружьем свыше миллиона человек, а их корабельные орудия держат под прицелом коммуникации между Монмеди и Конфланом - единственный путь, по которому в принципе могли бы отступать солдаты Восточных армий! "Этого не должно было случиться", "этого не могло случиться"... Случилось! Так мудрено ли, что народ в конце концов пал духом - увидев, что ни одно из обещаний не было выполнено?!
- Ваше величество, какие бы то ни было взаимные обвинения теперь неуместны, - вмешался один из ранее молчавших генералов, худощавый, сдержанный человек в очках с тонкой оправой. Голос его был столь же бесстрастен и педантичен, как его внешность. - Сейчас мы вынуждены обсудить вопрос, требующий немедленного решения. Большевистски настроенные формирования - в пятнадцати милях от Спа. Нельзя допустить, чтобы они захватили вас: последствия будут непредсказуемы. Ваша жизнь в опасности - и ответственность за нее сейчас лежит на нас.
- И что вы предлагаете, фон Гронер?
- Мы считаем, сир, что вам необходимо пересечь границу с Голландией. Это мнение поддерживает и генерал ван Хентц. Ваш личный поезд специального назначения сейчас ждет на станции. Всего несколько миль - и...
- Итак, пересечь границу? И что дальше?
- Мы рискнули от своего имени послать телеграмму, извещающую голландское правительство. Ответ пока не пришел - но мы не можем больше ждать. Кроме вас, сир, в этом поезде могут отбыть несколько слуг из числа самых ближних. Остальные присоединятся к вам позже. Ваше величество, поверьте: узнав, что вы прибыли в Eyden, мы сможем действовать без опасений за вашу жизнь, а значит - гораздо эффективней.
Какое-то время император сидел, погрузившись в молчание.
- Не будет ли это выглядеть так, - он поднял взгляд, - что я покидаю свой народ и свою армию как раз тогда, когда они нуждаются в этом больше всего? Моя честь не допустит такого позора!
- Учитывая, что инициатива исходит не от вас, сир, а от Государственного совета - не может быть даже речи об ущербе для вашей чести!
Император покачал головой:
- Честь человека - его личное дело, и в таких вопросах никто не может снять с него ответственность... Что ж, господа, вы свободны. Вы дали мне лучшие советы, которые могли - а теперь я приму решение. Не смею вас задерживать. Впрочем, вас, фельдмаршал, и вас, адмирал, я бы попросил остаться.
* * *
Четверо членов государственного совета поклонились и вышли. Император повернулся к двум оставшимся. Они вытянулись во фрунт.
- Вы, фон Берг, - император положил руку на плечо старого фельдмаршала, - и вы, фон Шпеер - честь моей армии, моего флота. Да, вы - судьи в вопросах чести. Забудем о званиях, здесь больше нет императора, фельдмаршала, адмирала, здесь только мы, трое мужчин. Скажите: вы тоже советуете мне удалиться в Голландию?
- Да! - был ответ обоих.
- И по-вашему, я не уроню этим поступком свою честь?
- Никоим образом, ваше величество! Сейчас все определяется условиями, которые выдвигают союзники. Американский президент уже осмелился открыто заявить, что с вами он не будет даже обсуждать условия мира... Пока вы пребываете в стране - это создает неразрешимую ситуацию. Безусловно, при таких обстоятельствах будет подвигом чести забыть о себе самом - и думать о нации!
Император глубоко задумался. Минуту, даже больше, он стоял, сурово нахмурясь, обуреваемый тяжкими мыслями, - и лишь после этого заговорил:
- Хорошо. Давайте в качестве примера рассмотрим случай из истории - не сегодняшний, а столетней давности. Представьте себе, что император Наполеон отказался бы оставить Францию и отрекаться от престола тоже бы не стал. Что тогда последовало бы?
- Безнадежное продолжение войны. А в финале - неизбежное поражение... даже, можно сказать, бойня. И столь же неизбежная гибель или плен для самого Наполеона.
- Вы неправильно поняли меня, фельдмаршал. Я говорю не о войне как таковой - а о последнем решающем сражении, Ватерлоо. Предположим, Наполеон решил бы не отступать, а остался на поле боя. Встал в каре своей старой гвардии, как рядовой боец - и погиб вместе с ней. Погиб, сражаясь. Что тогда?
- И что тогда, сир?
- Конечно, это не изменило бы судьбу Франции - тогда, в те годы. Но разве наша память о Наполеоне не была бы иной? Возможно, он так и остался бы в наших глазах Орудием Божиим - аггелом, ангелом-истребителем, волей Провидения ниспосланным на землю, - если бы не этот разочаровывающе скучный, затянутый финал на Святой Елене?
- Вы, ваше величество, лучше разбираетесь в истории, чем я, - фельдмаршал сокрушенно покачал головой. - Мне, к сожалению, не по силам осмыслить урок вековой давности - особенно при тех обстоятельствах, в которых мы находимся сейчас.
- Понятно. А вы, фон Шпеер? Не желаете что-нибудь добавить?
- Что ж, если вы настаиваете на моем ответе, ваше величество, то - да, я считаю, что Наполеону лучше пасть на поле Ватерлоо.
Император бурно потряс его руку:
- Я был уверен, что вы поймете меня, адмирал! Ваши слова развеяли последние сомнения: да, путь, который я намерен избрать, - наилучший для моей чести. Но есть и нечто более высокое, чем честь. Это - то, что превыше чести, - зовется героизмом. Героизм требует: сделай больше, чем должен, больше, чем возможно. Тогда, под Ватерлоо, Наполеон не пошел по этому пути... А теперь я прощаюсь с вами, господа. Скажу вам то же, что говорил нашим... гостям из Берлина: внимательно обдумаю все, что вы мне сказали, - а потом вы узнаете мое решение. Не сомневайтесь!
* * *
...Он слышал, как шаги прогрохотали к выходу. Потом взревел мотор отъезжающего автомобиля.
Император сидел в глубокой задумчивости, уронив голову на руки. Прошло полчаса - он не пошевелился. Но еще минуту спустя вдруг резким движением встал, возвел взгляд горе и воскликнул: "Господь да придаст мне силы!" Нажал на кнопку электрического звонка. Сказал появившемуся в дверях лакею: "Передайте капитану фон Манну, что я жду его немедленно!"
Почти мгновенно после этого на пороге возник совсем юный офицер со свежим румяным лицом и умным взглядом подвижных глаз. Он приветствовал императора - и замер в ожидании приказа.
- Сигурд, - проговорил император, - похоже, наступают тяжелые времена. Как бы там ни было - я лично освобождаю вас от присяги и от всякого долга передо мной. Насколько мне известно, принц Макс Баденский - впрочем, не будучи облачен на то соответствующими правами - уже самолично освободил от этой присяги всю Германию...
- Не имею ни малейшего желания освобождаться от такой присяги, сир. Вы - мой командир и император. Навсегда, сир.
- Но если вы сохраните верность мне - ваша судьба будет трагической, капитан!
- Я остаюсь с вами, сир.
- Даже если придется пойти на смерть?
- Даже в этом случае, сир.
- Смотрите, Сигурд - это ведь не фигура речи... Если вы проследуете со мной по моему пути достаточно долго - вас действительно ждет смерть.
- Я не смел бы пожелать себе лучшей судьбы, сир.
Император крепко пожал юноше руку:
- Значит, так тому и быть, капитан. Отныне мы - партнеры. Садитесь-ка вот сюда и давайте обдумаем план действий. Не волнуйтесь: правление вашего императора не оборвется позором самоубийства. Есть гораздо более благородные способы умереть! И сейчас мы постараемся определить наилучший из них...
* * *
Вечером этого же дня на вокзале Спа происходила сцена, которую в определенном смысле можно даже назвать забавной - хотя никто из троих участников об этом не думал. Они, все трое, сейчас расположились в тесной каморке дежурного по вокзалу, за закрытой дверью. Над круглым столом сияла мощная лампа, но сквозь плотно занавешенные окна было невозможно что-либо рассмотреть. Тем не менее опытный слух без труда мог определить, что снаружи творится полная анархия: то и дело доносились паровозные гудки - локомотивы не могли разойтись на загроможденных путях, толпы людей бесцельно, со встревоженным гвалтом, перемещались по платформе туда и сюда...
Однако именно начальник станции Баумгартен (а он был в числе людей, сидевших сейчас вокруг стола) едва ли обращал внимание на вокзальные шумы. С тревожным изумлением он смотрел на старшего из посетителей, который сейчас склонился над железнодорожной картой. Со стороны было никак не понять, отчего Баумгартен, моложавый, крепкий офицер в мундире железнодорожных войск генерального штаба, так робеет при виде пожилого "штатского шпака", облаченного в мешковатый твидовый костюм.
- ...Всего одна пересадка, ваше величество! - произнес начальник станции.
- Да, я вижу, - ответил пожилой, - в Кельне. Миновав его, мы окажемся в безопасности. Однако - лишь если нас не опознают...
- Увы, сир! Ваше лицо слишком известно, чтобы надеяться на...
- Думайте, дружище, думайте! - нетерпеливо прервал его младший из штатских. - Мы должны найти способ!
Железнодорожник озадаченно почесал затылок и в недоумении пожал плечами. Но вдруг лицо его озарилось:
- Вагон-рефрижератор, ваше величество! Только что прибыл из Голландии с грузом овощей. Мы отключим холодильный аппарат, но корпус по-прежнему останется закрытым, непроницаемым для постороннего взгляда... для воздуха, правда, тоже... Если ваше величество снизойдет до такой поездки, то...
- Снизойдет. И отныне - никаких титулов.
- Слушаюсь, си... сударь. Если вы согласитесь путешествовать столь необычным образом, то мы поместим на дверях снаружи табличку "Не открывать!" - и вагон отправится в Киль ближайшим же рейсом.
- Отлично! Лучше даже и быть не может. Позаботьтесь только, чтобы в вагон доставили немного пищи и воды.
- И, конечно, постель - для вас, э-э-э... сударь, и для...
- Ни времени, ни необходимости. Обойдемся и соломой: пары охапок достаточно. Главное - скорее, скорее! Мы можем пройти в этот вагон немедленно?
- В пределах получаса. Но... Но как вы сможете пересечь платформу так, чтобы вас тут же не опознали?
- Об этом мы сейчас позаботимся, - сказал младший из гостей Баумгартена, доставая из кармана бинт. - Если вы, ваше величество, согласитесь сыграть роль офицера, раненного в лицо, то мы сейчас отлично вас загримируем!
- Я ранен не в лицо, а в сердце... - вздохнул император. - Хорошо, действуйте! Хотя постойте - я ведь сейчас в гражданской одежде?
- О, ваше величество, в такие минуты люди не обращают внимания на столь мелкие нестыковки! - произнося эти слова, юноша уже накладывал бинтовую повязку - ловкими, умелыми движениями. Марля скрыла сперва лоб и брови императора, потом - нижнюю часть лица с приметными усами... - Ну вот, сир: теперь, думаю, вы в безопасности!
- Хорошая работа, Сигурд. Что ж, герр Баумгартен: мы обождем здесь - и как только вы подадите нам сигнал...
* * *
Вот так получилось, что через тридцать шесть часов начальник вокзала города Киль подошел к запломбированному вагону-рефрижератору и сделал то, на что во всей Германии не осмелился ни один революционный солдат: открыл дверь, снабженную табличкой "Не открывать!". Было известно, что о начальнике поговаривают: он, мол, даже сейчас сохраняет верность императору; но едва ли кто-нибудь связал бы эти слухи с тем фактом, что из вагона вышли двое людей в штатском, причем старший, по-видимому тяжело страдая от жестокой раны в лицо, опирался на плечо своего юного компаньона. Чувствовалось: хотя система охлаждения в вагоне и была отключена, вновь прибывшие все же буквально закоченели. Начальник вокзала торопливо провел их в одну из внутренних комнат, где рядом с натопленной печью дымился кофейник, - и, вытянувшись во фрунт, произнес:
- Чем могу служить, сир? Ранее мне не приходилось выполнять воинские поручения - но всецело к вашим услугам!
- Привыкайте, - император с наслаждением отхлебнул горячий кофе. - Вот вам первое поручение: доставьте эту записку адмиралу фон Дроту. Передайте ее лично или через человека, которому всецело доверяете. Когда адмирал прибудет сюда - а он прибудет! - проведете его к нам.
Всего лишь час спустя на пороге скромной комнаты появился высокий человек в форме Военно-морского флота. Он был переполнен эмоциями и служебным рвением; "Zum befehl" буквально сквозило в каждом его жесте. Едва успев увидеть собственными глазами, кто ожидает его в комнате, моряк немедленно преклонил правое колено. Император поднял его:
- Полно, дорогой друг: времена этикета миновали. И потом, разве вам не известно заявление принца Макса о том, что я отрекся от престола? Согласен, что для меня самого это заявление стало большим сюрпризом - но, тем не менее, оно уже распространено по всей Германии и сделалось фактом. Отныне мой трон - вот это...- он прикоснулся пальцами к спинке вокзального сидения.
- Для меня вы - наш император навсегда, сир.
- Да, я император - вот здесь! - человек, только недавно вышедший из запечатанного вагона для овощей, с силой ударил себя в левую сторону груди. - Господь взвалил на меня эту ношу, и лишь он может освободить меня от нее! Однако сейчас наступило время, когда я не прошу никого о помощи, не требую ни от кого ответа, на чьей он стороне, - но все же обращаюсь к вам с призывом. К вам, адмирал - и ко всем, кто пожелает его выслушать. С гордым и жестоким призывом, адмирал. Интересно, не поколеблется ли ваша верность, когда вы узнаете, к чему я хочу призвать?
- Не поколеблется, ваше величество.
- Тогда - я призываю вас умереть плечом к плечу со мной.
- О такой участи я могу только мечтать, сир!
В глазах старого моряка блеснули слезы. Император тоже на миг прикрыл рукой лицо.
- Те, кого я прежде считал своими друзьями, предали меня, - сказал он. - Но есть все же в этом мире искренние сердца...Что ж, садитесь вот сюда, адмирал, и давайте думать. Мы, конечно, не в Потсдамском дворце - но это и к лучшему: здесь мы сможем хоть как-то обеспечить секретность. А это важно. Ибо умереть я собираюсь следующим образом: возглавив свой флот - и поведя его в бой против англичан.
Адмирал поперхнулся:
- Но, сир, флот полностью под контролем мятежных матросов! Все офицеры ссажены на берег. Боюсь, сейчас ни на одном судне нет такого экипажа, который был бы готов идти в бой...
- Надеюсь, все же найдется. Все эти люди, о которых вы говорите - и матросы, и офицеры, - они родились и выросли в Германской империи. Полагаю, они все же не допустят, чтобы их император погиб один. Потому что я пойду в бой при всех обстоятельствах, даже если ко мне никто не присоединится. Лишь бы нашелся хоть один торпедный катер...
- Если действительно окажется так - я буду за штурвалом этого катера! - воскликнул адмирал.
- А я - на палубе! - твердо заявил юный Сигурд.
- Да, сир, мой капитан, будьте уверены: в этом последнем бою у вас окажется как минимум двое спутников. Но, ваше величество, вы ведь рассчитываете на нечто большее? У вас есть конкретный план?
- Есть, адмирал - и тщательно продуманный. Во-первых, нужно помещение, где могли бы собраться несколько сот человек, причем конфиденциально.
- Это возможно, сир. На вилле графа фон Вальдорфа есть бальный зал как раз подходящего размера. Наверно, с моей стороны будет даже лишним говорить, что граф верен вам.
- Во-вторых, необходимо известить о моем прибытии морских офицеров - и собрать в том зале всех, кто откликнется. Я выступлю перед ними с призывом к...
- Ваше величество, я знаю, какие чувства обуревают сейчас моих товарищей по оружию. Обращаться к ним с такой речью - ненужная потеря времени. Весь офицерский корпус последует за вами, как один человек. Вам нет необходимости в чем-либо убеждать их; просто сообщите им о своем решении. Этого будет достаточно.
- Значит, у нас есть в резерве еще час-другой. Тем лучше: когда тыл терпит поражение быстрее, чем фронт, любой выигрыш времени драгоценен. Приступаем к действиям незамедлительно - и есть шанс, что нам опоздают помешать. Можно ли рассчитывать, что в этом зале соберутся не только офицеры, но и матросы?
- Боюсь, что нет, ваше величество. Я даже думаю, что лучше бы им не знать о вашем прибытии в город. Это слишком опасно.
- Для меня сейчас нет ничего опасного, адмирал. Раз уж я направляюсь к смерти - то стоит ли страшиться на этом пути каких-либо испытаний! Вы сказали, что агитировать офицеров совершенно излишне; неужели среди нижних чинов нет совсем никого, о ком можно сказать такое же?
- Есть, ваше величество, и даже не так уж мало. Но все равно, увы, меньшинство.
- Тогда они станут нашими посланниками. Соберите всех матросов, на которых можно положиться, и вручите им письма для каждого судна. Просите, чтобы матросские комитеты прислали на это собрание своих представителей. С каждого из больших кораблей - по три делегата, с легких крейсеров и эсминцев - по два, и по одному с малых единиц. Сообщите им, что завтра, в пятнадцать часов, с ними будет говорить их император. А если считаете нужным - не употребляйте слова "император"; пусть будет Вильгельм фон Гогенцоллерн. Не имеет значения, как они будут меня называть. Лишь бы прибыли.
- Да, сир, если так - то они прибудут. А мы окружим вас кольцом офицеров, вернейших из верных. Не сомневайтесь: матросы смогут прорваться к вам, только переступив через наши трупы.
- Никаких офицеров в качестве телохранителей, никаких "переступив через трупы", адмирал! Если между нами и матросами будет вражда, да хотя бы и просто недоверие - все кончено: наше дело заведомо проиграно. Только вы лично и Сигурд, больше рядом со мной никого не должно быть. Достаньте где-нибудь закрытый автомобиль и известите графа фон Вальдорфа, что я прибываю. До завтра, адмирал! Увидимся в пятнадцать ноль-ноль.
* * *
Задолго до пятнадцати ноль-ноль весь Киль гудел от возбуждения. Будто сама собой распространилась новость: в город прибыл император, он сейчас на вилле графа Вальдорфа, он будет держать речь перед матросами и офицерами. На улицах тут и там собирались большие толпы, над каждой из них время от времени взмывал красный флаг - но до революционных митингов дело как-то не доходило. Может быть, потому, что даже самых завзятых революционеров охватило крайнее изумление. Неужели это правда - и он, тот, кто зовется Вильгельм Гогенцоллерн, появился здесь, в самом средоточии мятежа? Да еще собирается обратиться с речью к восставшим матросам! Дурак он, что ли - вот так за здорово живешь класть голову в пасть разъяренного льва?! Нет, воля ваша: все же странное это дело...
Недоумение достигло своего предела, когда, медленно передвигаясь по запруженным народом улицам, к вилле направился открытый автомобиль. Человека в адмиральской форме, сидевшего рядом с шофером, узнали сразу: его тонкое, напряженное лицо, окаймленное густой бородкой, было здесь хорошо известно. Звания в революционном городе ничего не стоили, но раз уж пришло время называть всех по имени, то имя этого адмирала (гросс-адмирала, верховного командующего Военно-морского флота!) было Генрих - а тому, кто звался Вильгельм Гогенцоллерн, он приходился младшим братом.
Что задумала устроить здесь эта семейка? Уж не планирует ли она государственный переворот?! Если так - то все Гогенцоллерны вместе взятые сейчас узнают, чего стоят их силы по сравнению с могуществом революции!
Так ревела толпа, окружив изящную виллу - но пока не трогаясь с места.
Наконец к вилле начали собираться и делегаты. Медленно, по двое, по трое, пропихивались они сквозь людское скопище, сквозь море вооруженного народа в оборванных солдатских шинелях и поношенных матросских бушлатах. У многих из делегатов на бескозырках трепетали красные ленты, а у иных, по последней революционной моде, шеи были повязаны красными галстуками. Большой зал, только что безлюдный, блиставший роскошью драпировки, облицованный панелями темного дуба, постепенно заполнялся. Вскоре оказались заняты все сидячие места (матросы непривычно ерзали в мягких креслах, обтянутых пунцовым бархатом), а когда прибыла депутация от последнего корабля, в помещении уже буквально яблоку было негде упасть. Почти все здесь курили, в воздухе плавали сизые пласты табачного дыма. Кто-то уже затянул революционную песню, эхом разнесшуюся под куполом зала. И вдруг все смолкли разом: на небольшой трибуне, воздвигнутой посреди оркестровой ложи, появился император.
В огромном зале он казался совсем маленьким, и было видно, как опустились под тяжестью невзгод его плечи, какая печать усталости лежит на его по-прежнему гордом лице. Сейчас на нем был не парадный мундир, а синий морской китель - и все собравшиеся, охваченные единой волной простого человеческого сочувствия, вдруг ощутили его не монархом, но моряком, одним из своих.
Весь зал единым слитным движением поднялся на ноги. Лишь двое матросов возмущенно засвистали, заулюлюкали - но собственные товарищи тут же выпихнули их прочь.
Плечом к плечу с императором, готовые закрыть его собой, стояли Генрих, адмирал фон Дрот и юный капитан Сигурд, но человек в простом синем кителе сделал шаг - и оказался впереди них. А потом заговорил. Его голос, бесстрашный и звучный, был хорошо слышен даже в самых дальних рядах.
- Соотечественники! Думаю, у меня есть право назвать вас так - равно как и право обратиться к вам напрямую, лицом к лицу. Сейчас не время говорить о политике. Империя, республика - все это второстепенно. Речь идет только о чести, моей - и нашей общей: нашего флота, нашей страны.
C первых же слов стало ясно, что император сумел завоевать внимание своих слушателей. Это были люди, не склонные к сантиментам - но что такое честь, они знали твердо. Теперь их глаза неотрывно следили за императором, на обветренных лицах застыла угрюмая решимость.
- Берлин решил капитулировать. Означает ли это, что Киль должен последовать его примеру? Армия сражалась отважно, на ее плечи легла основная тяжесть войны - и вот теперь сила ее сломлена, больше сопротивляться она не может. Я не покидал действующую армию, пока она оставалась действующей: это армия покинула меня... Флот тоже проявил стойкость. Но скажете ли вы, что сила флота тоже сломлена? Более того: сделал ли флот все, что мог?
- Скагеррак! - выкрикнул кто-то в зале. "Ска-гер-рак! Ска-гер-рак!" - поддержало его еще несколько голосов.
- Да, при Скагерраке вы добились успеха. Но ведь там вам противостоял не британский флот как таковой, а лишь часть его: две-три эскадры... Наши основные силы по-прежнему в целости - так не справедливо ли бросить их на чашу весов? Мне скажут, что это безнадежно. Мне скажут, что численный перевес англичан не оставляет нам даже тени шанса. Но для храброго человека это не довод, чтобы отказываться от боя. Если все действительно столь безнадежно - то разве нас ожидает что-либо худшее, чем при капитуляции? Мы все равно лишимся наших кораблей; так пусть же они лягут на морское дно под ударами неприятеля, пусть уйдут не неотомщенными! Неужели вы намерены отсидеться на берегу, когда ваш флот гибнет, - вы, немецкие военные моряки? Или все-таки готовы погибнуть вместе со своими кораблями - и вместе с вашим императором?!
Он вскинул руку в торжественном жесте, обвел взглядом зал - и горделиво-суровая улыбка горького счастья появилась на его устах. Потому что здесь и сейчас он победил.
Лес рук, вскинутых в ответном приветствии. Лица, словно омытые воодушевлением. Яростный рев сотен глоток.
Флот был готов умереть вместе со своим кайзером.
- Они твои, Вилли! Ну же, не дай им опомниться! Финальный аккорд! - прошептал гросс-адмирал Генрих.
- Значит, вы присоединяетесь к моему выбору. Я знал, что так будет. Донесите это решение - и свою решимость! - до ваших товарищей на борту кораблей. Скажите им, что нам нужны только добровольцы: все колеблющиеся могут сойти на берег. А те, кто останется - настоящие немецкие моряки, такие же, как мы с вами, - пойдут в бой. Последний бой. Идите и известите всех: военно-морской флот Германии выступает в свой смертный рейд!
Был топот множества ног. Была толкотня в проходах: матросы спешили, словно соревнуясь за право первыми добраться до кораблей. И через несколько минут зал опустел.
Словно бы мистическим образом толпа, ожидавшая снаружи, мгновенно узнала о том, какое решение было принято. Еще более странным могло показаться воодушевление, тут же охватившее весь Киль. Над каждым флагштоком развевались теперь два знамени: флаг военно-морского флота соседствовал с красным. (В этом восставшие матросы оказались тверды: красные знамена они спустить не пожелали. Пусть будет возвращена честь багряно-черно-белому, но алый при этом не подвергнется унижению!) Весь день и всю ночь проходили заседания революционных Советов - и на каждом из них сторонники "смертного рейда" раз за разом одерживали верх. Поступили новости и из Вильгельмсхафена: там возобладали те же настроения, офицеры были возвращены на корабли, кочегары развели огонь в топках. Вскоре флот был готов к выходу в море.
* * *
Все следующие дни военные корабли собирались к главной базе в Яде. Единственная по-настоящему серьезная проблема возникла лишь возле Нойе-Виттенбека, где легкий крейсер из-за поломки машины встал поперек фарватера; но в конце концов ее удалось разрешить. К вечеру третьего дня весь флот собрался возле Яде или в гаванях Вильгельмсхафена. Тогда же в адмиральском салоне нового линкора "Бавария" состоялся военный совет с участием всего руководства: сорок человек - адмиралы, вице-адмиралы, командиры основных боевых единиц... Император, по его собственному настоянию, присутствовал там не как председатель, а как заместитель адмирала фон Шпеера, который поспешил прибыть из Спа после первых же сообщений о том, что случилось. В салоне царил полумрак, но он не мешал разглядеть на лице каждого участника печать мрачного спокойствия.
- Правильно ли я понял ваше величество: мы отправляемся не за победой, а за смертью?
- Да, именно таково мое решение - и моя цель. Наш флот должен уйти на дно, прихватив с собой возможно большее число врагов.
- И все-таки я должен снова поднять вопрос о цене, которую мы за это заплатим, - фон Шпеер бестрепетно посмотрел на своего "заместителя". - Прежде всего - ваша жизнь, сир.
- Это - лучший способ, которым я могу ее отдать.
- И еще двадцать пять тысяч немецких жизней: офицеров, нижних чинов...
- Господа! Давайте определимся сразу: есть ли здесь кто-нибудь, не готовый принести эту жертву?
Таковых не нашлось. Ответом императору было глубокое молчание.
- При всем уважении к, э-э-э, нашей стратегической цели, - подал голос один из молодых вице-адмиралов, - неужели мы говорим о поражении как о единственно возможном исходе? Ведь у Скагеррака нам удалось крепко намять англичанам бока. Разве не может это получиться снова?
- Кроме того, - проговорил еще кто-то, - наш флот сейчас сильнее, чем тогда! Теперь у нас в строю "Бавария" и "Баден" с их пятнадцатидюймовыми орудиями - а ведь при Скагерраке мы не могли противопоставить англичанам калибр свыше двенадцати дюймов! Да и "Гинденбург" - разве не дополнительный козырь? А такая совершенно замечательная вещь, как новая система управления огнем? Бьюсь об заклад: для англичан она окажется потрясающим сюрпризом!
- Слишком поздно! - покачал головой фон Шпеер. - Даже если мы одержим победу - у нас уже не окажется страны, в которую мы могли бы возвратиться.
Он вытащил из кармана телеграмму и громко зачитал ее вслух:
"Временное правительство категорически осуждает безумный проект диверсии, к которому готовится сейчас часть немецкого флота. Вышеназванные планы не могут привести к чему-либо иному, кроме бессмысленной гибели кораблей вместе с их экипажами. Информация об этом уже успела серьезно помешать ведущимся в данный момент переговорам относительно перемирия. Ваша всем известная преданность правительству, адмирал, требует сейчас одного: немедленно отдать приказ о возвращении всех кораблей на прежние базы".
Глухой, угрожающий ропот прошел по всему салону.
- Думаю, вы все согласитесь со мной, господа, - фон Шпеер скомкал телеграмму, - что в этих условиях мы сохраняем лояльность лично его величеству, а не государству.
- Вы уже послали ответ, адмирал? - спросил император.
- Нет, сир. На это ответят наши дела. Но я составил другое сообщение - которое, если не возражаете, хотел бы послать британскому командованию: "Немецкий флот экстерриториальных вод не соглашается ни на какие разговоры о перемирии. Предлагаем разрешить этот спор при непосредственной встрече и как можно скорее. Надеемся, что понедельник как время встречи и семьдесят миль к западу от Гельголанда как место устроит обе стороны. Намерены быть там в назначенный срок, если наш клиринг позволит. В случае небольшого опоздания просим нас дождаться. Заранее благодарны за любезность".
- Превосходно! - воскликнул император. Весь военный совет бурными рукоплесканиями выразил свое согласие.
- Значит, этот текст и будет отправлен немедленно, открытым текстом - сказал адмирал.
- А не слишком ли мы рискуем? Вдруг противник перехватит нас подводными лодками еще на подходе к месту встречи? - спросил один из капитанов.
- Мы указываем его все же не настолько точно. Кроме того, впереди пойдут наши легкие крейсеры и эсминцы - а им в любом случае надлежит парировать действия вражеских субмарин. Но раз уж здесь была проведена аналогия со сражением при Скагерраке - то я не хотел бы, чтобы у кого-то оставались иллюзии. Капитан Мюллер, это вы говорили о возросшей боеспособности нашего флота? Все правильно - но враг, увы, тоже не терял времени даром. Благодаря данным разведки мы неплохо представляем, чем занимались англичане после Скагерака. Если у нас появились серьезные усовершенствования, поступили в строй новые корабли - то британского флота это тем более касается. Вы знает, что они потеряли два линкора из-за отсутствия броневой защиты между боевыми башнями и крюйт-камерами. Теперь этот недостаток конструкции устранен, а заодно усилено само бронирование орудийных башен и палуб. Разрушительная сила британских снарядов сильнее, чем наших. Их эскадры пополнились несколькими мощными боевыми единицами: достаточно назвать хотя бы "Рамиллес", "Резолюшн", "Ренаун", "Репульс"... И на КАЖДОМ из них главный калибр - пятнадцать дюймов. Вдобавок при британском флоте сейчас состоит американская эскадра - а все, что мы знаем об американской военно-морской истории, указывает: это хорошие корабли, и сражаться они тоже будут хорошо. Будем честны сами с собой: никогда еще у нас не было так мало шансов на победу. Единственное, что мы действительно можем - это сражаться до смерти. Нашей смерти, господа. И что касается меня - то я клянусь так и поступить.
При этих словах все, кто был сейчас в адмиральском салоне, без команды встали - и слитным хором произнесли ту же клятву.
Вот так завершилось первое и последнее заседание военного совета Германского флота экстерриториальных вод. Угрюмо, но спокойно все участники простились друг с другом. Капитаны вернулись на свои корабли, а адмиралы остались на флагмане, обсуждая детали грядущего рейда.
Смертного рейда.
* * *
Уже завтра на флагмане британского флота происходил аналогичный военный совет. Правда, на этот раз адмиралов было лишь двое - но одним из них был Битон, британский главнокомандующий, а второй, адмирал Брэдмен, возглавлял американскую эскадру. Адмирал Шпеер не ошибался: эта эскадра, включающая такие корабли новейшей постройки, как дредноуты"Нью-Йорк", "Вайоминг", "Флорида", "Делавэр", "Арканзас" и "Штат Техас", составила бы гордость любого флота; а поскольку она сейчас находилась на стороне британского флота, сильнейшего в мире - то трудно было даже представить, какие силы рискнули бы бросить вызов этой объединенной мощи.
Через открытый иллюминатор адмиральской каюты сейчас как раз были видны в основном корабли под звездно-полосатым флагом: длинная линия могучих линкоров и тяжелых крейсеров. Военно-морские силы Британии оказались словно бы обрезаны краем иллюминатора: в поле зрения попал только небольшой эсминец - но и он стоял под парами, полностью готовый к боевым действиям.
Вдалеке виднелся низкий, лишенный растительности берег - и вид его был столь же безрадостным, как перспектива, встающая перед мысленным взором одного из адмиралов. Второй, напротив, сейчас испытывал чувства, близкие к восторгу.
- Ну, что скажете, Брэдмен? - британец отложил лист с текстом радиограммы, который он только что прочел вслух.
- Скажу, что это прекрасно! - пылко воскликнул американский адмирал. - Боюсь, даже слишком прекрасно, чтобы оказаться правдой...
- Вы полагаете? А по-моему, они просто оказались перед очень ограниченным выбором. Без труда представляю, как бы действовали на их месте мы... Собственно говоря, у них только две возможности: вернуть свои корабли в гавани и затопить их там - или прибыть сюда и потопить их в бою, нашим оружием, прихватив с собой на дно и кое-кого из нас. Вот такие варианты. А уж какой из них должны выбрать по-настоящему храбрые моряки - и говорить излишне.
- Пожалуй, вы правы... Но все же - не пытаются ли нас заманить в ловушку?
- Даже если и так - мы не ринемся в нее очертя голову. Впереди, как и положено, пойдут корабли разведки. Если ситуация не такова, какой кажется - у нас будет время скорректировать свои действия. Но, думаю, противник в любом случае заслуживает получить ответ.
Битон взял карандаш, быстро набросал на листке из блокнота записку - "Прекрасная идея. Будем на месте" - и протянул ее собеседнику.
- Согласны?
- Отличный ответ! - кивнул американец.
На звук гонга явился молодой офицер связи. Главнокомандующий протянул ему листок:
- Отправьте это, Дункан. Без кода, не зашифровывая, прямо как есть.
Когда за офицером закрылась дверь, оба адмирала встали и подошли к большой карте Северного моря, которая была столь испещрена многочисленными пометками, что лишь опытный взгляд военного моряка мог в ней что-либо разобрать.
- А теперь к делу, Брэдмен. Подготовим немецким партнерам достойную встречу. Бедные дьяволы, мы превосходим их как минимум двукратно, у них нет никаких шансов - но после того уровня владения мячом, который они продемонстрировали при Ютландии, я совершенно убежден: нам предстоит замечательный матч.
- Признайте: там они вас обставили! - Брэдмен лукаво подмигнул англичанину.
- Возможно, возможно... Трудно идти на риск в таких условиях, когда для тебя потеря флота означает проигрыш войны - а твой противник ставит на кон куда меньше. Тогда все обстояло именно так, коллега. В результате нам пришлось, фигурально выражаясь, драться одной рукой. Вот почему мы не приняли их финальный вызов, не решились продолжить сражение ночью, когда оно грозило перейти в неуправляемую, бесконтрольную схватку, в которой не будет победителей... Но теперь у нас свободны обе руки - и во всем британском флоте не найдется моряка, который отказался бы от шанса поквитаться!
- В американском тоже, коллега!
Адмиралы склонились над картой.
* * *
И он настал, этот день великих свершений и величайших жертв. Немецкий флот собрался в Гельголандском проливе; бой, ужасный и последний, начался бы еще двое суток назад - однако сперва тральщикам пришлось как следует потрудиться, прокладывая безопасный путь в минных полях. Но вот сегодня на рассвете их работа была завершена.
Первый эшелон состоял из двух эскадр легких крейсеров. За этой "завесой" шли уже серьезные бойцы: сдвоенный ряд линейных крейсеров - "Дерфлингер", "Зейдлиц", "Мольтке", "Фон дер Танн"... Эта эскадра уже была овеяна славой, каждый из британских военных моряков с величайшим уважением относился к ней и к ее командиру, знаменитому фон Липперту. Кроме кораблей-ветеранов, в группу Липперта был включен единственный новобранец - могучий "Гинденбург"; планировалось усилить эскадру и его "двойником", но этот крейсер, "Макензен", при всей спешке так и не успели ввести в строй.
А далее с величественной неторопливостью следовала основная боевая сила: тяжеловооруженные воины, рыцари моря - линкоры. Первым в их ряду был новейший, только со стапеля, колосс "Бавария" под управлением фон Шпеера; над ним реял флагманский вымпел и флаг "император на борту". Бок о бок прокладывали курс три равных ему по классу исполина, ближайшим из которых был "Баден": все они могли развивать скорость до двадцати двух узлов, а главным калибром у них были пятнадцатидюймовые орудия, по восемь на каждом. Чуть позади держались четыре линкора класса "Кёнинг": сам "Кёнинг", "Великий Курфюрст", "Кронпринц" и "Маркграф". Их главный калибр составлял "всего лишь" двенадцать дюймов, и было таких орудий десять. Следом за ними держались еще четыре линкора класса "Кайзер", равные "Кёнингу" по вооружению, но даже более быстроходные. А замыкала строй длинная линия тяжеловесных гигантов: "Фридрих Великий", "Ост-Фридланд", "Тюрингия", "Гельголанд", "Ольденбург-Позен" и остальные - устаревшие, порой даже безнадежно старые, но все еще грозные. Древнее всех были линкоры "Германия" и "Шлезвиг-Гольштейн", несущие лишь по четыре тяжелых орудия и с трудом выдерживающие скорость в шестнадцать узлов. Эти старички, задыхаясь, пыхтели позади всех, больше всего опасаясь отстать, не разделить судьбу своих товарищей - и действительно не отставали: весь флот сейчас следовал с уменьшенной скоростью. Он уже прибыл на место и больше никуда не спешил.
По флангам сновали проворные эсминцы, стремясь предотвратить внезапное нападение. Это удалось лишь отчасти: "Ольденбург-Позен" был торпедирован М-16, английской субмариной. Старый линкор сразу же погрузился настолько, что ему пришлось оставить боевую линию; он почти безнадежно взял курс к ближайшему порту. Однако и для субмарины этот подвиг стал последним: ее тут же накрыло залпом глубинных бомб.
Союзнический флот подошел к точке рандеву загодя, еще до рассвета. И если вид идущих в атаку немецких кораблей был величествен - то зрелище, открывшееся самим немцам, трудно было назвать иначе, чем потрясающим. Сразу же за роем легких крейсеров и эсминцев шли великаны: "Лев", чья броня еще хранила раны и вмятины недавнего боя, его двойник "Тигр" под флагом контр-адмирала Мортона, "Австралия" и "Принцесса". Еще более огромными были два корабля новой постройки, "Реноун" и "Репульс", вооруженные пятнадцатидюймовыми пушками и способные развивать фантастическую скорость тридцать два узла; они держались рядом, в сражении их предполагалось использовать обособленно, вне общих боевых порядков.
Рядом держалась эскадра сравнительно меньших, но опасных своей стремительной поворотливостью кораблей, которая под командованием адмирала Цорна в Ютландском бою доказала свои отличные боевые качества: там на нее обрушился удар большей части германского флота - но этот удар не принес немцам успеха. "Малайя", "Вэлиант", "Вар Спирит", "Бархам" - все славные имена, и приданный эскадре Цорна корабль-новичок "Куин Элизабет", еще не участвовавший ни в одном бою, но снабженный пятндцатидюймовыми орудиями. Следом в двойной кильватерной колонне рассекали волны "Рамиллес", "Резолюшн", "Реванш", "Роял Соверен" и "Роял Оук": суда, составлявшие гордость Британии. Все они тоже имели на вооружении калибр в пятнадцать дюймов, а доступная им скорость равнялась двадцати трем узлам.
Ядро американской эскадры состояло из шести линкоров. Их четырнадцатидюймовые орудия и скорость в двадцать один узел позволяла этим кораблям быть достойными напарниками большинству британцев. Над трубами поднимались густые столбы иссиня-черного дыма: американские двигатели работали на угле, а не на жидком топливе.
В самом арьергарде, позади всех кораблей, тяжело покачивался на волнах странный уродец, почти неуправляемый и больше всего напоминающий увеличенную копию Ноева ковчега. Это был "Фуриоуз", плавучий ангар, предназначенный для транспортировки самолетов. Любители новомодных терминов уже успели дать ему название "авианосец", столь же нелепое, как и сам этот монстр.
Оба фланга прикрывали тяжелые крейсеры: "Инфлексибл", "Новая Зеландия", "Индомитейбл" - всех не перечесть, и уж тем более нельзя было перечесть легкие крейсеры, эсминцы и прочие суда сопровождения, рассыпавшиеся по морю, казалось, во всю ширь горизонта. Шестью колоннами объединенный флот приближался к Гельголандскому проливу.
В 14.30 пришло сообщение: два британских гидроплана обнаружили немецкий цеппелин, пошли на него в атаку, сбить не сумели, но обратили в бегство - и, преследуя, прошли над широко раскинувшимся фронтом малых вспомогательных кораблей, за которым следовали основные силы Флота экстерриториальных вод. Эта информация, убедившая командование, что немецкая радиограмма не была пустой бравадой, тут же распространилась по всем эскадрам союзников.
С этого момента стало ясно: наступил день, когда будет окончательно подведен итог Великому Спору. По приказу коммодора Битона флот поднял боевые флаги и увеличил скорость до двадцати узлов. Часть кораблей, самых медлительных, тут же начала отставать - но на этот риск пришлось пойти.
Быстроходные линейные крейсеры получили отдельный приказ: оторваться от основных сил, действовать самостоятельно, полностью используя преимущество в ходе. С юго-востока дул свежий бриз - и когда крейсеры ушли в отрыв, разом увеличив скорость до двадцати восьми узлов, пена покрыла их по фордеки*/*Носовая часть палубы/, а брызги от встречных волн взлетали выше труб.
В 14.40 поступило известие: легкий крейсер"Фаэтон" потоплен немецкой субмариной. Через несколько минут та же судьба постигла "Инконстант". И почти тотчас после этого немецкий цеппелин-наблюдатель был сбит зенитной артиллерией крейсера "Аретуза".
После 15.00, когда командам на боевые места было подано какао и бутерброды, горны протрубили новый сигнал. На флагмане с юго-восточного направления слышны звуки канонады: противник приблизился на дистанцию орудийного огня.
Данные о вражеском передвижении поступали теперь и с моря, и с неба. Совершенно неожиданно оставшийся далеко в тылу авианосец вдруг доказал, что от него тоже есть толк: один из несомых им самолетов, гидроплан Љ7042, поднялся в воздух и сумел пройти над всей линией немецкого флота. В конце этого полета он был сбит - но летчик, лейтенант Оливер, успел передать по радио ценнейшие сведенья, которые флотская разведка всех предшествующих войн не могла получать в принципе. И, хотя прямо во время боя не до награждений, пилот сбитого самолета был тут же занесен в списки героев.
Теперь, когда артиллерийский рубеж оказался перейден, события разворачивались неудержимо. Легкие крейсера из четвертой эскадры британцев сошлись с в смертельном бою с девятой немецкой эскадрой, тут и там на всем пространстве вскипали отчаянные, скоротечные схватки - а меж тем основные воители еще находились слишком далеко друг от друга. Но они уже сближались, уже с ревом подавали голос их тяжелые орудия, посылая разрывные гостинцы через головы легковооруженных бойцов. Вода вокруг кораблей пенилась от снарядов.
В 16.00 голова британской колонны линейных крейсеров сошлась в бою с немецкой колонной, которую вел "Дерфлингер". Основное действо началось.
* * *
Почему я рассказываю об этом? Ведь в угасающем огне камина мне увиделось вовсе не эпическое батальное полотно, не военно-морской армагеддон - а альтернативный вариант судьбы всего лишь одного человека? Храброго и несчастного человека, перед которым открылось два пути: жизни без чести - и героического, но обреченного сопротивления.