Когда доктор Джонатан Рид приблизился к первой заставе, его сердце ушло в пятки. Конечно, заставой это можно было назвать с натяжкой: заточенные колья, перегораживающие проселочную дорогу, наспех сколоченный навес и несколько нервных солдат. Еще когда он только подъезжал на своей серой унылой лошади, они стали кричать, чтобы он разворачивался и ехал обратно, но ружья направлять не стали: он был один, да и выглядел, если честно, не слишком угрожающе. На нем было хорошее, не слишком дорогое, но добротное дорожное платье, серый плащ, очень грязные сапоги, а у седла болталась большая сумка. У него было приятное, чуть вытянутое, как будто от удивления, лицо, серые глаза, мягкие очертания рта и длинные черные волосы.
Врач, впрочем, боялся не солдат. Впереди, на фоне закатного неба, отсвечивал красным город Рокс. Рид видел уходящие в небо клубы дыма и прекрасно понимал, что они означают.
В городе была эпидемия.
Ярче, гораздо ярче уличных фонарей, когда их еще было кому зажигать, он освещался огнем пожаров и чадил дымом от печей крематориев. На секунду Риду даже показалось, что он слышит крики мародеров, звон оружия и, кажется, даже хриплый вороний грай; отогнав от себя эти мысли, он, наконец, подъехал к заставе и, спешившись, выпалил:
- Мне нужно попасть в город!
Капитан караула посмотрел на него с недоверчивым изумлением человека, столкнувшегося с сумасшедшим. Как он, так и четверо его подчиненных явно давно уже недосыпали и недоедали; они выглядели так, как будто их поставили охранять врата ада - да так оно, в сущности, и было.
Когда Джон услышал о первых случаях болезни, он понял все куда быстрее, чем власти обреченного города, его жители - и даже врачи. А поняв, он поспешно собрал немного одежды, много лекарств, револьвер и маленькую коробку патронов - уж сколько было - и немедленно отправился в путь. Его не остановило даже то, что пораженный город находился на территории соседнего государства, с которым его держава находилась в состоянии вооруженного перемирия после недавней войны. Где взятками, где угрозами, а где под покровом ночи он миновал дорожные заставы и посты войск обоих государств, перебрался через границу и, наконец, достиг цели. Ему было страшно, очень страшно - он знал, что рвется прямо в пасть к дьяволу, но у него были причины. Крайне веские причины.
- Город закрыт, - устало ответил солдат. - Оттуда никто не выйдет, пока не кончится карантин. Разворачивайтесь.
- Мне не нужно из города, мне нужно внутрь, - напряженно ответил Джонатан. Цель была уже так близко...
- Карантин, - не проявляя ни следа эмоций, повторил солдат. - Ради вашей же безопасности мы вас не пустим. Церковь запрещает самоубийства, а предотвратить его - долг каждого достойного человека.
- Я врач! - в отчаянии воскликнул Рид. - Пожалуйста, позвольте мне помочь! Я знаю, что это за болезнь, я знаю, как с ней справиться!
В глазах капитана караула впервые проявилось что-то, отличное от усталости. Это был интерес... и уважение.
- Простите, - ответил он с сожалением. - слишком опасно. Даже если вы знаете, как лечить чуму, вы сможете вылечить одного, может, двух... Но заболевших там уже тысячи. Помогите лучше живым - о мертвых позаботится церковь.
- Там моя жена, - тихо произнес Рид.
Солдат долго смотрел на него. В его взгляде была все та же усталость, страх, испуг; он просто смотрел на молодого врача, не говоря ни слова.
Наконец он отошел в сторону и отрывисто произнес:
- Пути назад не будет. Войдете - уже не выйдете. Надеюсь, вы сможете... - он замешкался - ...помочь ей. Идите, и храни вас Бог.
Они не проронили больше ни слова. Джон молча вложил поводья в руку капитану, тот молча их принял, и врач отправился к городским воротам.
Чем ближе он подходил к городу, тем сильнее его мучал страх. Правильно ли он все рассудил? Зачем он это затеял? Что он вообще делает?
Усилием воли он задвинул сомнения на задворки своего разума. У него была цель. Цель была достойна. Все.
На посту у ворот стояли всего два солдата. Больше было ни к чему: город был обнесен высокой стеной, а ворота достаточно крепки, чтобы выдержать пушечный выстрел. После очередного полного непонимания и недоверия разговора сержант приоткрыл калитку и буквально протолкнул врача сквозь нее.
Город был ужасен. Хуже, чем он представлял. Хуже, чем он мог себе представить.
Прямо перед ним лежала дохлая лошадь. Кажется, часть мяса с нее кто-то срезал, другая же сгнила и кишела червями. Впереди, на перекрестке, в прикрытую тряпьем кучу были свалены трупы, тут и там стояли брошенные телеги, абсолютно пустые - что бы на них ни было, все давно украли. Похоже, мародеры еще не поняли, что золото, серебро и драгоценности не спасут их от страшной участи; или, возможно, поняли, но отказывались в это поверить, питая иллюзию когда-нибудь выбраться. Тротуары были залиты где помоями, где просто грязью, а где - кровью. Небо, уже окончательно стемневшее, мерцало багровым заревом пожаров, оттененным клубами густого черного дыма. Дома смотрели на него пустыми черными глазами выбитых окон, скалясь черными же провалами дверных проемов.
Джон застыл в нерешительности. Он не знал, куда идти, не знал даже, с чего начать; стыдно признаться, но на этом осмысленная часть его плана заканчивалась, как будто он и не надеялся добраться так далеко, и начиналась часть "буду действовать по обстоятельствам". Он снова огляделся. От ворот в город вели три улицы; все три выглядели одинаково ужасно. Подумав еще немного, он направился по центральной.
Невдалеке раздался скрип колес, и Рид поспешно вбежал в ближайший дверной проем.
Было темно, окна были заколочены досками, а из глубины дома тянуло сыростью и тошнотворно-сладким ароматом разложения. Спохватившись, будто вспомнив о чем-то, он посмотрел на часы, чертыхнулся, достал из сумки шприц и большую пробирку с прозрачной жидкостью, подписанную "ФР-2", набрал жидкость в шприц и ввел в вену на руке. Если присмотреться, этот укол явно не был первым: внутренняя поверхность руки была покрыта красными точками. Проделав все это, он осторожно выглянул в дверь.
По улице медленно тащилась старая рассохшаяся телега, на которой кучей громоздились тела. Их руки свисали с краев телеги, покачиваясь в такт движению, а пустые глаза равнодушно смотрели на последнее в их существовании путешествие. Телегу толкал мрачный мужчина в черной рясе, подвязанной веревкой. Раньше он явно был толстым, но резко похудел, и теперь складки кожи свисали с его лица, как у экзотической собаки.
- Выносите своих умерших! - мерно, как огромный погребальный колокол, гудел он. - Выносите, и дайте церкви похоронить их, как подобает человеку - в огне!
Доктор Рид вышел из своего укрытия и осторожно приблизился. Монах кинул на него хмурый взгляд и начертил в воздухе Знамение. Врач ответил тем же и произнес:
- Послушайте, святой отец... Я ищу человека. Вы не поможете мне?
- Вы хотите осмотреть телегу? - спокойно спросил священник. Кажется, его не волновало уже ничто. Прежде он явно был не дурак выпить, поесть и повеселиться, но теперь, пройдя через горнило настоящего ада, он был переплавлен и перекован из деревенского плуга в наковальню, о которую разбивались любые невзгоды. - Я бы не советовал, если вам дорог рассудок.
Хотя Рид, обучаясь на врача, присутствовал на вскрытиях и давно утратил чувство брезгливости, при мысли об обыске телеги его затошнило.
- Н-нет-нет, - поспешно ответил он, - я думаю... Я надеюсь, этот человек еще жив. Моя жена приехала в этот город к своему дяде, вы, возможно, знаете его, он врач. Его зовут Виктор Стил.
- Здесь было много врачей, - неприветливо отозвался священник. - С такими же сумками, как у вас, с дипломами столичных академий, с целыми батальонами санитаров... А потом, когда они поняли, что попали в ловушку - как простые смертные, которые не отличат простуду от сифилиса - они испугались. И ваши напыщенные собратья превратились в обычных испуганных людей. Они больше не сыпали длинными терминами, не посматривали снисходительно на больных, не кромсали трупы. Они, как и все, закрылись в своих домах, и, может, еще молятся там нашему Создателю.
- Этого врача вы наверняка помните, - упрямо продолжил Рид. - Думаю... Думаю, он прибыл в город около месяца назад и стал помогать бездомным, лечить их. Он был из Тернии как и я, наверняка продолжал помогать больным, когда началась болезнь, и, я уверен, все еще помогает им, даже если остался один.
В глазах священника отразилось понимание, и его тон невольно стал уважительным.
- А... Вы говорите о Викторе Фратеро! Хоть он и еретик, как все вы, тернианцы, но он - один из самых достойных людей, которых я встречал. Все было так, как вы описали, но с ним не было никаких женщин, только один помощник.
- Да... Разумеется, Фратеро. - С трудом выдавил из себя Джон. - Стил - фамилия моей жены, и от волнения я их спутал. Вы, должно быть, просто не видели ее, она скромна, тиха и не любит общества. Так где, говорите, я могу найти доктора Фратеро?
- Он в центре города, в госпитале. По правде, он и его помощник - единственные медики, которые там остались, но они честно стараются помогать всем, кто к ним приходит. Оба работают не покладая рук, вскрывая нарывы, облегчая боль и перевязывая раны, оставленные мародерами, а Фратеро успевает еще и все записывать!
- Я в этом не сомневался. Так как посоветуете пройти?
Монах махнул рукой.
- В этом безумном месте? Где в городе центр, вы и сейчас видите, а больше я вам ничем не помогу. Какие бы указания я вам ни дал, вы все равно не сможете им следовать. По улицам рыщут бандиты, некоторые дома обрушились и погребли проходы под обломками, тут и там еще только суждено начаться пожарам... Идите в центр, если сможете. Все равно вы, как и все мы здесь, обречены, но, может, вы сможете помочь доктору Фратеро, и, может, Создатель простит вам вашу ересь.
Доктор Рид проворчал нечто неопределенное и побрел дальше по улице, перешагивая через кучи обломков и мусора.
Как только монах со своей ужасной телегой скрылся из виду, Джонатан свернул с улицы, ведущей в центр города. Он не стал спрашивать, где находится первый пункт его назначения: во-первых, он не смог придумать объяснение того, что ему необходим крематорий, во-вторых - спрашивать было незачем. Густой столб жирного черного дыма выдавал место с головой.
Вздрагивая при виде каждой тени, неподвижно замирая при каждом необычном звуке, он медленно пробирался по гибнущему городу, как будто проводя вскрытие еще живому пациенту. Скальпель его рассудка скользил по забитым мусором сосудам-улицам, вскрывал гнойники домов и с почтительного расстояния рассматривая умирающие клетки - людей, исполнявших раньше функции лейкоцитов и тромбоцитов, а теперь бесцельно бродящих в округе или, того хуже, бросающихся на все, что движется. Как врач, он уже видел, что больной - город - неизлечим, и ему осталось лишь несколько дней, или может недель мучительной агонии. Однако, как врач, он не мог не попытаться его вылечить.
Впереди возникло огромное здание с несколькими куполами. Его фасады были покрыты богатой лепниной, изображающих высоких одетых в балахоны ангелов со сложенными крыльями, держащих в руках перевернутые свечи. Из башен крематория - а это был именно он - устремлялись в небо десятки длинных труб из белого камня, резьба на которых изображала возносящихся праведников. В религии лерсийцев крематорий был не менее важным местом, чем храм; он и назывался Храмом Отдохновения в противовес Храму Радости, где читались богослужения и крестили младенцев.
Доктор Рид замер перед крематорием. Из труб, в прежние дни исторгавших легкий белый дым благодаря используемым при кремации химикатам, валил непроницаемый черный чад. На небольшой площади у главного крыльца молодой священник, забравшись на перевернутый деревянный ящик, в каких хранили капусту, с горящими глазами вещал что-то перед скромной аудиторией в пятьдесят человек. Ему напряженно внимали люди, которых раньше не собрало бы вместе и богослужение: здесь было несколько мужчин и женщин, одежда которых намекала на былое величие; огромный мясник в кожаном фартуке, покрытом красной краской, на которой не было заметно потеков крови; нищие, солдаты, полицейские - в этой маленькой группе был представлен весь город. Джон боролся с собой; прекрасно понимая, что ничего не выйдет, он все же не мог просто уйти.
Не успев приблизиться, он крикнул:
- Послушайте! Эй, дайте мне сказать! Я врач!
Воцарилась мертвая тишина. Пятьдесят пар бездумных стеклянных глаз нацелили на него пустые взгляды. Джон, не ожидавший такого эффекта, застыл на месте и начал дрожащим голосом:
- Я знаю, в это трудно поверить, но из-за того, что вы сжигаете трупы...
И тут толпа взорвалась.
- Еретик! - надрывался священник.
- Богохульный ублюдок! - вторил ему верзила в мясницком фартуке.
- Сжечь! Шарлатан! Гори! - визжала в истерике женщина в лохмотьях, и ее глаза безумно сверкали из-под всклокоченных волос.
Врач попятился.
- Нет, пожалуйста, пожалуйста, выслушайте меня, - бормотал он, недоуменно улыбаясь, пытаясь поймать чей-нибудь взгляд - и находя только полные ненависти глаза.
Вылетевший из толпы булыжник ударил его в плечо, порвал плащ и рассек кожу. Многоголовое чудовище, в которое превратились давно потерявшие все, кроме веры, люди, взревело десятком глоток и ринулось на него, алча крови одного из тех, кто обещал, но так и не смог помочь.
Джонатан Рид все еще отказывался осознавать происходящее, но ноги уже несли его прочь от тех, кому он не желал ничего, кроме добра. Под нос, на "раз-два-три-четыре-вдох, раз-два-три-четыре-выдох", он как мантру твердил:
- Я только хотел помочь... Я только хотел помочь... Ятолькохотелпомочь, ятолькохотелпомочь!
Он выбежал на довольно широкую улицу, дома на которой явно когда-то выглядели лучше всех остальных. Невысокие, построенные из прочного гранита, со статуями из белого мрамора и вывесками, изображавшими кольца и монеты, они были раньше местом работы и жильем для ювелиров, преуспевающих скульпторов, художников и прочих зажиточных горожан. Впрочем, Рид не смог в полной мере восхититься архитектурными изысками этой улицы, потому что на полном ходу врезался в кого-то. От удара он потерял равновесие и кубарем покатился по земле, остановившись у чьих-то обутых в красивые кожаные сапоги ноги. Судя по форменным застежкам на сапогах, они должны были принадлежать полицейскому. Полный надежды, он поднял взгляд...
...чтобы увидеть, что полицейскому действительно принадлежали только сапоги. И ключевым здесь было прошедшее время, потому что ноги уже принадлежали представителю совсем другой стороны закона. Взгляду врача предстало заросшее рыло, ощерившееся беззубой улыбкой. Ниже рыла располагалось огромное тело, одетое в невообразимое тряпье, замотанное в шелка, держащее в руках дубину, которая, до того как принять участие в боевых действиях, была ножкой стола. С утробным уханьем гигант воздел свое оружие над головой, готовясь обрушить его на череп Джона. И снова его тело среагировало быстрее разума: в мозгу только успело промелькнуть "Мародеры!", и он немедленно бросился дальше на четвереньках, на ходу пытаясь принять вертикальное положение.
Теперь за ним было уже две группы. Горожане, похоже, на время забыли о своей первоначальной цели и гнались уже за мародерами, которых ненавидели куда больше врача, не насолившего им ничем, кроме своего существования. Ничего не соображая от страха, он вбежал в первую попавшуюся дверь и затаился в полумраке дома. Минуты текли медленно, как будто само время превратилось в воск; он неподвижно сидел под окном, пытаясь перевести дух и успокоить все еще скачущее во весь опор сердце. Его взгляд бездумно скользил по грязному рваному ковру, лежащему на полу. Кажется, когда-то он был покрыт золотым узором, но теперь следы сапог, крови и огня не давали понять решительно ничего. Наконец он осознал, что преследователи отвлеклись от погони и занялись друг другом. Рид уже собрался выходить, как вдруг услышал наверху детский плач...
Он постоял на пороге. Еще не придя в себя от безумной погони, с кипящей от адреналина кровью, он разрывался между желанием идти к цели, не откладывая, и желанием подняться наверх и оказать помощь. Шли секунды. Рид думал.
Помотав головой, он развернулся. Когда-то в доме стояла прекрасная мебель, ныне разломанная; дорогие ковры были истоптаны и загажены, в соседней комнате недавно жгли костер, пользуясь для растопки книгами и обломками кресел, а в комнате напротив от входа висел распятый скелет. Рид содрогнулся, и, помешкав еще, медленно двинулся к лестнице.
Разбитые ступени скрипели и хрустели под его ногами, как сломанные кости; каждый шаг отдавался в его голове гулким стуком. Он не хотел подниматься, заранее зная, что ничего хорошего там увидеть не может.
Поднявшись, он медленно подошел к той единственной двери, которая еще висела в петлях, и легонько толкнул ее. Дверь со скрипом отворилась, представляя его взгляду разгромленную спальню. На кровати сидела женщина и баюкала на руках ребенка.
Она была обряжена в неописуемые лохмотья; ее когда-то красивое лицо было покрыто язвами чумы. Она кашляла, прикрываясь рукой, чтобы слизь не попадала на ребенка - тихо и деликатно, как будто на светском приеме. Рид видел, что беспокоилась она зря: красные пятнышки на крошечном теле предсказывали неумолимый конец. Женщина подняла на него взгляд измученных глаз.
- Пожалуйста... Пожалуйста.
Врач грустно улыбнулся. Его душили слезы, застряв твердым комком где-то в горле. С минуту он не решался заговорить, боясь разрыдаться.
- Конечно, моя милая. Я доктор.
- Пожалуйста... Ведь это лечится, правда? Это лечится. Я же знаю, это лечится, да? Вы ведь можете вылечить Анну, если не меня, то хотя бы Анну, я знаю, я больна, но я заботилась о ней, она еще здорова, я...
Доктор Рид подошел к ней и мягко положил руку ей на плечо. Женщина, захлебывающаяся потоком слов и слез, замолчала. Врач погладил ее по голове и достал из чудом уцелевшей сумки шприц и пузырек с биркой, подписанной "Сладкий сон". Он держал его так, чтобы женщина не видела бирки, боясь, что она догадается - но она даже не посмотрела на пузырек. Она продолжала смотреть на врача, и ее глаза светились надеждой. Рид снова улыбнулся ей, чувствуя, как глаза застилает пелена слез, и ввел почти все содержимое шприца ей, а остаток - ее дочери. Он сидел, обняв ее за плечи и гладя по голове, пока ее глаза не закрылись. На губах умирающей появилась счастливая улыбка. Врач всхлипнул и осторожно, с благоговением, уложил ее. После этого он забился в угол, и зарыдал, обняв колени и раскачиваясь взад и вперед. Сначала он, задыхаясь, давился рыданиями. Слезы текли из его глаз, оставляя на пропыленных щеках мокрые дорожки, но из его рта не доносилось ни звука. Когда он немного успокоился и снова посмотрел на кровать, то разрыдался снова. Он просто выл на одной ноте, мерно и ужасно, и откуда-то с улицы ему вторила одинокая собака, возможно, последняя в городе.
Спустя долгое, долгое время из двери вышел человек. Это был совершенно точно не тот человек, который вошел в нее раньше. Его волосы были всклокочены, несколько прядей - вырваны, а несколько - абсолютно седы. Одежда, такая аккуратная раньше, была порвана и грязна. Плаща на нем больше не было. Но главное, что отличало его от прежнего доктора Джонатана Рида, скрывалось внутри. В груди, там, где раньше стучало живое, горячее сердце, теперь мерно бился холодный кусок льда. Его глаза выражали только безграничное спокойствие. Он достал из сумки револьвер.
Пока он шел к госпиталю, перед его глазами вспышками вставало прошлое.
Самое начало врачебной практики, его пациентка мечется по кровати, лоб покрыт испариной, пальцы скребут по простыне, будто пытаясь порвать ее. Его наставник говорит: "Иногда единственное, что мы можем сделать - облегчить страдания..." и протягивает пузырек, подписанный "Сладкий сон".
Год до эпидемии в Рокс, он склонился над микроскопом. Подставка для пробирок полна склянками, подписанными "ФР-2/1", "ФР-2/2", и таких - десятки.
Две недели до эпидемии. Он клеит поверх этикетки "ФР-2/43" такую же, но гласящую просто "ФР-2". Остальные пробирки лежат в кипящей воде. Ему кажется, что опытных материалов было больше, но он не обращает внимания.
Неделя до эпидемии. До него доходят первые известия о болезни. Он смотрит на часы и записывает в журнал дату и время первого укола жидкости из пробирки с надписью "ФР-2", собирает вещи и уезжает.
И вот время снова догнало его. Он стоял перед большим зданием, стены которого, когда-то белоснежные, были покрыты копотью и сажей. Некоторые окна зияли черными выгоревшими провалами, некоторые были разбиты, некоторые прекрасно сохранились. Джон собирался с духом. Он знал наверняка, кто встретит его внутри. Ледяное спокойствие отступило, и на смену ему пришла неуверенность. Он пытался представить, как будет проходить эта встреча, но не мог. Еще какое-то время он боролся с собой, смотря на револьвер.
Это была красивая вещь. Блестящий металлический ствол был покрыт тонкой золотой инкрустацией, изображающей цветы и ветви деревьев, курок изображал вставшего на задние лапы льва, а на рукояти были накладки из слоновой кости, на которых были также вырезаны львы. Его вес успокаивающе оттягивал руку, внушая уверенность, и Джон отправился внутрь.
Он поднялся по загаженным ступеням, прошагал по выломанным, лежащим на полу дверям, и пошел туда, откуда лился блекло-желтый свет масляной лампы. Еще немного врач помедлил на пороге, но затем решительно толкнул дверь.
В маленькой комнатке, напоминавшей больше келью, где были только стол, стул и лампа, сидел его учитель. Это был статный черноволосый мужчина сорока, или может пятидесяти лет. Его усы воинственно топорщились над сильной линией рта и твердым подбородком, а глаза спокойно смотрели из-под кустистых бровей.
Тем не менее, когда он увидел Джонатана Рида, спокойствие изменило ему. Он медленно встал.
- Джон!.. Мальчик мой, что ты тут делаешь?
- Какая ирония, - лишенным всяких эмоций голосом произнес Рид. - Виктор Фратеро. Фратеро, как открытый нами вирус. "Братский вирус". Смешно.
- О чем ты? - криво улыбнулся Виктор, - Ты же знаешь, моя фамилия - Стил.
- Да... Как и у вашей племянницы. А теперь вы решили взять на себя ответственность - или, может, вы считаете это честью? - за то, что произошло в этом городе. За ту грязную уловку, которая их убивает. - Наконец в словах Джона стали появляться следы нарастающего гнева. - Скажите только - зачем?
- Потому что Хелен умерла не зря. - Грустно ответил Виктор. - Знаешь, на какое-то время я даже усомнился в Боге... Искал ответ - и не мог найти, пока наконец не понял. Если бы не ее смерть, мы никогда не открыли бы фратеровирус, никогда не поняли бы механизм ее действия - механизм столь сложный, и в то же время столь легко воспроизводимый для знающего.
- Значит, - недоверчиво проговорил Джон, - пока я пребывал в ужасе от коварства болезни... Вы ей восхищались?
- Я восхищался волей Божьей. - Спокойно ответил Стил. - Господь дал нам в руки револьвер, зарядил его, взвел курок и направил еретикам в лоб. Разве ты не видишь в этом Его замысла? Наша религия позволяет нам есть свинину, из-за чего каждый второй в нашей стране заражен вирусом фратеро-1, абсолютно безвредным. Однако, наша же религия запрещает нам сжигать трупы, что не дает решительно никакой возможности для эпидемии смертельно опасного фратеро-2 - не считая маленьких вспышек, происходящих раз в пару десятков лет. В то же время лерсийцам их еретические верования запрещают есть свинину, но указывает кремировать умерших, что дает идеальные условия для развития фратеро-2...
- ...присутствуй в стране фратеро-1 хоть у кого-нибудь, кроме тернианцев, которые, как мы только что выяснили, покойных не сжигают. Я всегда восхищался природой, а не Богом. - Ответил доктор Рид. - Случайность, связанная с человеческими суевериями, не дает разразиться вспышке опустошительной болезни!.. Какая ирония: два братских народа, воюющих из-за нескольких разночтений в одной и той же книге, защищают друг друга от гибели. Поэтому я и назвал болезнь фратеровирусом, то есть - братским. И все было бы так, если бы не постоянные религиозные войны, ведь тогда не находилось бы ублюдков, порочащих звание врача - таких, как вы, я имею в виду - которые решали бы использовать такие научные факты в качестве оружия...
Воцарилось молчание. Джон смотрел на своего собеседника и не верил своим глазам. Его учитель, мудрый, утонченный, заботливый, добрый - что с ним случилось? Перед ним был фанатик, опасный и бескомпромиссный, который не остановится ни перед чем для достижения цели. Сердце Джона разрывалось от боли. Вирус фратеро отнял у него не только жену.
- И все же - я победил. - Ответил наконец его оппонент. - Когда эпидемия кончится, я буду в числе немногих спасшихся - лерсийцы сочтут, что у меня иммунитет, восславят своего еретического Бога, и отправят восвояси. Там, в Тернии, я пойду прямо к Его Святейшеству, и поведаю об открытом мной чуде...
Его прервал звук выстрела. В голове Виктора Стила, самозваного Виктора Фратеро, появилось маленькое круглое отверстие. Еще какое-то время он стоял неподвижно, будто не веря, что уже умер, а затем медленно повалился вперед, на покрытый записями стол.
- Вам нельзя наружу, - тихо ответил Рид. - Как и мне. Город закрыт. Никто не войдет, никто не выйдет.