На телевидении поставили повесть Достоевского "Дядюшкин сон". Создали галерею типажей, населяющих фантастический город Мордасов, и блистательно воспроизвели какой-то разгул, какое-то неумолкаемое торжество... щегольства. Щегольства на всех уровнях, от обыкновенного житейского щегольства до щегольства гораздо более изощренного.

Сам "дядюшка", престарелый князь в исполнении Марка Прудкина, - щеголь; старик, одною ногою во гробе стоящий, снедаемый явным склерозом, он неисправим в своем стремлении к щегольству. Прудкин, разумеется, играет щеголя, для которого щегольство - не только привычка к многочасовому ряжению, к туалетам. Щегольство в исполнении Прудкина - мироощущение: щегольство - это в конечном счете потребность постоянно быть в центре внимания, страсть как бы дирижировать хором, который неизбежно образуется там, где появляется щеголь.

На экране щеголяют отважно, наперебой. Щегольнуть можно и розовым бантиком, как щеголяет им приживалка Настасья Петровна (С.Немоляева). Мордасов - провинция, и щегольство здесь - провинциальное, щегольство по-особенному назойливое, всепроникающее. Бантик? Можно и бантиком щегольнуть. Можно наспех умащивать помадой растрепанные патлы байбака-помещика. Но что там помада и бантик! То ли дело щегольнуть неким планом, замыслом, дерзким прожектом, в жертву которому должно быть принесено все: и душевный покой окружающих, и сам здравый смысл. И в Мордасове, будто в крохотной какой-то, но все же несомненной империи, идет борьба за лидерство, за власть, за престол. Рядом с князем вырастает властная фигура Марьи Александровны Москалевой, мордасовской львицы, задумавшей выдать за князя свою дочь, красавицу Зину.

Князя женят. Но Зина - глубоко порядочный человек, ей претит замужество ради брачной карьеры. В ход идет и лесть, и угрозы, и сентиментальные уговоры. Пока Зину пытаются сделать княгиней, от чахотки умирает в хибарке на окраине города юноша, которого она любит, полунищий учитель Вася. А потом - катастрофа: не выдержав кутерьмы, которую и не всякий здоровый выдержит, уходит в миры иные и немощный князь. Все это есть на экране, и все это делает фильм уже хотя бы минимально похожим на повесть великого Достоевского. Его повесть - в духе традиций еще XVII, XVIII столетий, в духе извечной русской насмешки над щеголем, щеголихой, которые неизбежно терпят фиаско. Традиции эти были продолжены в эпоху расцвета русского реализма.



Но свой реализм Достоевский был склонен называть реализмом в высшем смысле слова. Такой реализм был выстрадан русским писателем на каторге, на эшафоте: он рождается на границе жизни и смерти, когда на дела человека пытаются взглянуть как бы из мифа о последующем, запредельном его бытии. С Достоевским можно не соглашаться. Но его фантастический реализм прежде всего надлежит спокойно понять: быт, мораль, психология, миф, газетная новость - все соединено здесь в достаточно запутанном виде.

"Дядюшкин сон" Достоевского - произведение социально серьезное: люди снуют, суетятся, а почва под ними колеблется, будто во время землетрясения, и крепостное право как бы то ни было рушится. Тотальное щегольство героев Достоевского, запечатленное фильмом, у Достоевского - еще и средство какого-то нравственного самоопьянения, самообмана: люди щеголяют бантиками, словами, щеголяют либерализмом, гуманностью, добротой. Щеголяя, они пытаются спастись от неминуемого социально-политического крушения, забыться, будто наркотиком каким-то себя опоить. "Дядюшкин сон" - социальная повесть. Однако "Дядюшкин сон" - еще и притча, полная скорби и смеха над хлопотами, обуревающими людей до последних минут их существования, застилающими им глаза. Мордасовцы у Достоевского слепы, хотя они то и дело что-то подсматривают; они глухи, хотя они ловко подслушивают друг дружку. Но Мордасов - царство глухих, слепых. В этом царстве слепых и кривой король; и с истинно королевскими почестями чествуют в Мордасове одноглазого князя.

Впрочем, до обеда чествуют, а после обеда, глядишь, и свергают. Вчерашние искатели княжеского внимания готовы "надсмеяться над идиотом старикашкой", проклясть "этого несчастного идиота". Князь воистину выглядит идиотом. Он похож на гоголевского Хлестакова. Фанфаронит он и лжет, из последних сил цепляясь за жизнь. Путает он имена и годы, явь и сны. Но князь - не просто дряхлеющий бонвиан; он, по Достоевскому, - человек не от мира сего, уже погруженные в иное какое-то бытие. Одноокий, как бы свинченный, склеенный из лоскутков, рычажков, здесь, в грустно грязном городе, он влачится лишь одной ногой. Половина же его - уже где-то за гранью жизни. Как сыграть его? Как явить на экране? Кем и чем его окружить?

Может быть, телефильму не хватает резкости, эксцентризма. Характерно: спокойны, лиричны в нем пейзажи, картины зимы. Но это какие-то "пейзажи вообще", извне привнесенные в мир Достоевского: щегольство осуждают, но не впадают ли в некое художественное щегольство? Реализм есть, но никак не в особенном смысле слова.



Марк Прудкин играет князя добрым, по-своему умным. И когда мордасовские дамы терзают его, казнят за то, что он не оправдал их надежд, его по-настоящему жалко. И все-таки какого-то последнего слова о князе не сказано, последнего вопроса не задано: жизнь бывает и грязной, и мучительна порою она для нас, однако отчего мы так любим ее? Любим даже тогда, когда мы смотрим на нее одним-единственным глазом, когда мы ковыляем по ней на протезах, когда нас морочат и глумятся над нами?

Марья Александровна, матушка Зины, новая роль Натальи Теняковой. Тенякова здесь неожиданна, непривычна: в творчестве актрисы - переход, перелом, один из тех, за которыми мы благодарно следим. Героини Теняковой обычно были юны, порывисты и по-хорошему благоразумны. Теперешняя Тенякова - воплощенное житейское благоразумие, которое подыгрывает романтизму юности, приноравливает к нему свое властолюбие. Марья Александровна - деспот умильно сентиментальный, который и добротой, и отзывчивостью не прочь щегольнуть. Однако и такого деспота ждет катастрофа. "Долгий, многолетний деспотизм ее над обществом окончательно рушился". Но изощренный деспотизм мордасовской дамы принимает новые формы; он становится каким-то и вовсе застенчивым. И в фильме Марья Александровна - уже деспот-тень, деспот притаившийся, а ведущую роль свою передавший другому, обожаемой дочери Зине. Фильм открывает интереснейшую особенность дарования Теняковой: одна и та же сущность, меняющая личины, - вот, возможно, то, что она будет играть далее, на новых этапах.

Наконец, о самой Зине, об артистке Елене Майоровой. Середина прошлого века открыла конфликт "отцов" и "детей", "сыновей". В повести Достоевского несколько комический вариант конфликта: дочь восстает против матери; и Зина одной из первых должна войти в ряд тех героев и героинь Достоевского, которые избирают бунт. Но и ярко непримиримые бунты, бывало, несут в себе зернышки компромисса. И Майорова стремится играть то, что видел в героине своей Достоевский, для которого в мире земном слишком много перепутано, вывернуто наизнанку: бунт ведет к примирению, победа походит на поражение.

Лицо и изнанка. В повести "Дядюшкин сон" лица буквально поддельны. Мордасов - от "морда", "мордасы": морды притворяются лицами, идет лицедейство.

Елене Майоровой повезло в том, что первую свою крупную роль она играет именно в этом фильме, в фильме о лицах и о личинах. У Майоровой... талантливое лицо: гнев, сострадание, раскаяние, упрямство - какая-то сложная партитура запечатлена только мимикой. Зина в фильме говорит очень много; но приходит на ум отчаянная мысль: а что, если б фильм поставили в далекую эпоху немого кино? Майорова, по-моему, по-настоящему засверкала бы: она и без слов все сказала бы. Она сыграла бы лицо, не умеющее притворяться. Лицо, на котором написано все. И в финале, где Зина добилась-таки успеха, вышла замуж за знатного генерал-губернатора, где она, казалось бы, победила, лицо ее снова все говорит. Без слов. Это каменное лицо. Лицо мертвенно красивое, но лицо утраченное, потерянное, едва ли не лицо пляшущего мертвеца (а появление на балу призрака усопшего князя завершает сию жутковатую правду). И роль, исполненная Майоровой, слагается в невеселую притчу о человеке, которого Мордасов лишил лица.

Мордасов на экране ожил в своей бытовой достоверности, заговорил. Замелькали лица и личины этого зловещего города: фильм Александра Орлова сохранил фабулу повести Достоевского, явил героев его. Стоило, видимо, быть посмелее, порезче: социология щегольства, даже философия щегольства - были же и они в поле зрения Достоевского, оттого-то, в частности, и гордился он своим реализмом.

Реализм фильма несомненен, конечно. Стал ли он реализмом в том смысле, о котором говорил Достоевский? Вряд ли. Что ж, благодарно посмотрев "Дядюшкин сон" на экране, надо снова и снова читать Достоевского.





______________________

В сентябре 1981 года начались съемки фильма Р.Балаяна по сценарию В.Мережко "Полеты ВО СНЕ И НАЯВУ"; сценарий, естественно, был написан еще раньше. Так что наличие аллюзии на название этого фильма в названии статьи Турбина вполне возможно. Вопрос заключается в том, какова была цель ее появления.

Из содержания фильма лично мне запомнились один-два кадра и одна-две фразы. Так что вряд ли аллюзия была направлена на такое незапоминающееся содержание. Я некоторое время ломал себе голову и потом неожиданно все понял.

В статье проблематика и повести Достоевского, и фильма рассматривается как проблематика... жгучей современности. Тут и "щегольство" как проблема в "особом", то есть государственно-политическом, "имперском" смысле (например, пресловутый "поворот рек" или выполнение "пятилетки"... в три года), и страна на грани катаклизма, и ее дряхлые правители, правители-куклы, и проблема деспотизма, причем деспотизма кокетливо-сентиментального, заигрывающего с либерализмом, и проблема лика и личины, или даже просто "морды"...

В предисловии ко второму изданию книги "Пушкин, Гоголь, Лермонтов" Турбин рассказал о том, как он старался показать эту современнейшую проблематику в творчестве героев этой книги, а также в книге "Герои Гоголя", - и как... роковым образом ее никто не заметил.

Главную роль в фильме "Полеты во сне и наяву" сыграл О.Янковский. В 1978 году в спектакле М.Захарова по пьесе М.Шатрова "Революционный этюд (Синие кони на красной траве)" он же сыграл... роль В.И.Ленина, основателя государства, отражение истории которого Турбин находит в повести Достоевского. И аллюзия на название фильма с участием этого актера, фильма, который выйдет на экраны пару лет спустя, думается, была средством указать, подчеркнуть ИСТОРИЧЕСКИЙ характер той проблематики, которую автор статьи раскрывает в повести, написанной в 1859 году. - А.П.