Аделаида была богомольна и часто в хорошую погоду, ходила пешком в ближний костел к обедни; маленький арап обыкновенно провожал ее. Модест начал украдкою следовать за нею каждый такой выход; если случалось, что она иногда первая приходила в церковь, то черной сметливой провожатой все был от нее неотлучен, и вот препятствие. Но чего не бывает в любовных приключениях? - Однажды Аделаида забыла дома свой молитвенник (не мудрено: влюбленные забывчивы) и вспомнила о том уже на паперти; Арап тотчас за ним послан, а она между тем остановилась в колоннах, украшавших преддверие храма. Пылкий Модест только и ждал того. Пользуясь благоприятною минутою, забыв все приличие, саму опасность, он летит к Аделаиде, бросается пред нею на колени, - "Жить или умереть." говорит в исступлении, "я люблю тебя". - "Что вы делаете? В каком месте? В какое время? Вы меня погубите! - "Одно слово, продолжает отчаянный, одно только слово! Изреки приговор мой: я на все решился!" - Живите, тихо произнесла Аделаида, закрывая руками лице свое, живите! но оставьте меня теперь; завтра... получите ответ мой! - В сию минуту на улице показались люди, и Модест поспешно удалился.
На другой день Арап вручил ему письмо Аделаиды. Модест нетерпеливо сорвал печать, руки его дрожали; он едва мог разбирать строки и читал следующее:
"Тщетно хотела бы еще обманывать себя, долее бороться с собою, узнай Модест, Аделаида любит тебя!... С первого взгляда ты уже привлек к себе все мое внимание; с первого почти слова приобрел мое уважение, потом наконец нечувствительно и самую любовь. Так Модест, твои достоинства увлекли мое сердце, и если располагать рукою не в моей власти, то оно навсегда тебе одному принадлежит. Не знаю кто внушил мне эту мысль, но я как будто уверена, что ты создан единственно для меня, что с тобою только могу быть щастлива! Упади же скорее к ногам матушки, проси, умоляй. Но я страшусь: ты беден и незнатен, а она тщеславна; нам угрожают величайшие препятствия; да поможет тебе Небо преодолеть их".
В то же утро Модест был уже у Графини. Предложение столь ничтожного в глазах ее человека показалось ей непростительною дерзостию; но жалкий, расстроенный вид его удержал первые порывы гнева: она смягчилась и желая отказ свой подкрепить причинами более основательными, послала за дочерью: Графиня не сомневалась, что она равномерно отвергнет его руку. Каковож было ее удивление и досада, когда Аделаида решительно объявила согласие на предложение Модеста, когда сама упала к ногам ея и вместе с ним испрашивала благословения. Изумление оковало на несколько минут язык Графини; но тем с большим стремлением после излились на Модеста оскорбления всякого рода. Ему отказали от дому, Аделаиде запрещен выезд без надзирательницы, а к воротам приставлен крепкий караул, чтобы предупредить тем всякое препятствие к побегу.
Сей случай, как важное семейное замешательство прекратил на некоторое время праздники в доме Графини; отговаривались известным средством: нездоровьем хозяйки. Аделаида была в отчаянии; она долго не выходила из своей комнаты; и не смотря на все предосторожности, успела уведомить своего любезного, что им осталась еще некоторая надежда на дядю, живущего в Моравском своем поместье, которого мать ея всегда слушала и уважала. "Поезжай к нему, писала она, употреби все способы к убеждению. Он человек благородный, здравомыслящий; при том уже любит тебя и верно не откажет нам в помощи. Видясь с тобою у матушки в последний приезд свой, он всегда отзывался о тебе с особенною похвалою. Ах, если бы Бог услышал мою молитву!" - Модест не дожидался подтверждения, взял отпуск и уехал. - Балы в доме Графини начались снова, потому что того требовало приличие; но они не были уже так веселы как прежде: мрачный вид Аделаиды отравлял общее удовольствие.
Добродушный дядя благосклонно принял Модеста; но зная очень хорошо образ мыслей и характер сестры своей, с прискорбием отказался быть посредником. Обманувшийся в надежде Модест слег с печали в постелю. Старик не тяготился больным гостем; напротив прилагал о нем всевозможные попечения и изыскивал в голове средства пособить его горю. Он нежно любил племянницу и потому искренно желал бы соединить судьбу ея с судьбою такого достойного человека.
"Радуйся - сказал он однажды, вошед с веселым лицом в комнату Модеста, который между тем оправился от своей болезни - радуйся! Я попал на щастливую мысль; я нашел способ поправить твои обстоятельства. Правда этот способ не слишком верен, весьма труден и опасен; но если ты любишь Аделаиду, то почему не испытать его, почему на все не решиться?" - На все, на все, говорите. - "Слушай ты конечно знаешь, что дух революции, раздирающий теперь Францию и в глазах твоих погубивший любезное мое отечество, происками злодеев Якобинцев начинает распространяться повсюду. Здесь, в Моравии, также есть неспокойные головы, и ко мне дошли слухи, что существует опасный для спокойствия Государства заговор. Им управляет человек хитрый, предприимчивый, на все способный; я знаю его и страшусь тем более. Если б ты, Модест, взял на себя предупредить сей гибельный умысел - а это состоит в том, чтобы вкравшись в доверенность заговорщиков и искусно обо всем разведав, донести во время Императору - тогда признательный Монарх, который, как ты знаешь, всегда принимал участие в фамилии Дубровских, конечно не откажется в знак благодарности ходатайствовать за тебя у Графини. Послушайся, мой друг, моего совета; ты знаешь хорошо Немецкой язык, и отважен: способностей твоих на то, я надеюсь, достанет; а получить Аделаиду и в то же время сделать славное дело, награда завидная! - стоит, чтобы пренебречь для нее все труды и опасности". - Я на все готов, муж добродетельный! вскричал Модест обнимая старца, только научи меня, как приступить к тому. - "Вот мое мнение, продолжал дядя. Мне известно, что глава заговорщиков отпустил своего камердинера, который видно не годился в дело и ищет на место его другого; ведь нельзя ж не иметь в этом случае преданного человека, который бы разносил и развозил секретные записки, который будучи свидетелем частых, необыкновенных съездов друзей своего господина, не вслушался бы иногда в их речи, не догадался бы по их шопоту, по их лицам, что все это недаром. Многие уже предлагали ему свои услуги, но ни один не прожил более недели, конечно потому, что еще ни одного из них не нашел он достойным своей доверенности, к которой вынужден необходимостию. Решись, Модест, назваться слугою; перемени платье, обстриги волосы: тебя не узнают и примут в камердинеры. Тогда, останется тебе только быть примечательным и благоразумным. Роль унизительная, опасная, правда; но сколько пользы для тебя, сколько добра для целой Империи!
Как сказано, так и сделано: Модест надел приличное новому званию своему платье, обстриг пукли, пригладил тупей и явился в Олмиц, в дом главного заговорщика. Его осмотрели с ног до головы, долго говорили с ним, нашли молодцом, наняли; потом месяца три испытывали верность его, мало по малу полюбили и наконец удостоили полной доверенности. Из должности камердинера скоро по способности поступил он в должность Секретаря. Тогда все почти сделалось ему известным. Модест наблюдал каждой шаг своего господина и друзей его, знал имена их, пребывание, все тайные места свиданий и снимал украдкою копии с тех бумаг, которые ему поверяли. Правда, что положение его было довольно тягостно; он несколько раз терял терпение; но мысль, что это для Аделаиды, подкрепляла его.
Важность Модестова предприятия требовала хранить ее в тайне от самой Аделаиды, и дядя отписал к ней, что любезной ея вскоре по приезде своем к нему получил повеление отправиться в Россию; что однакож он обещал в непродолжительном времени возвратиться и увести ее. Слабое утешение! тем более, что она целые месяцы напрасно ждала Модеста. Надежда ее с каждым днем уменьшалась. Нещастная думала уже, что он забыл ее, перестал любить.
Через полгода заговор наконец созрел; время исполнения приближалось, медлить было опасно. Модест улучил минуту, скрылся и поскакал в Вену. Является во дворец, просит, чтобы его допустили к Императору, бросается к ногам Государя, открывает о существовании заговора и в подтверждение слов своих вручает бывшия при нем бумаги. - Таким доносам обыкновенно верят не скоро. Модеста учтиво проводили в крепость, а между тем послали разведывать.
Менее, нежели в три дни, заговорщики схвачены и умысел их разрушен. Показания Модеста оправдались совершенно. Император, тронутый усердием иностранца, принял его с знаками отличной милости, предлагал ему Австрийскую службу; Но Руский Офицер от того отказался, - хотел обогатить его; но любовник Аделаиды просил только письма к ее матери, которым бы Его Величество убедил ее склониться на брак дочери. Просьба Модеста была исполнена.
Он спешит в Краков и прямо к дому Дубровской, просит доложить о себе, его не допускают: он показывает письмо и пред Императорскою печатью отворяются все двери. Как описать восторг Аделаиды, которая теряла уже всякую надежду увидеть когда-нибудь своего любезного! Как изобразить замешательство и униженную гордость Графини, которая была принуждена согласиться на предложение Модеста и желание дочери! Делать нечего; нельзя же противиться воле Императора. Назначили день свадьбы, послали за дядею; он приехал, сердечно радовался успехам Модеста, и щастливые любовники стали супругами. Графиня дала великолепный бал, на котором были все веселы, даже сама хозяйка. "Зять мой конечно не знатен; но он лично известен Государю" - говорила она гостям своим и утешалась.
Не знаю точно ли справедливо сие происшествие, мне по крайней мере рассказывали его за истинное; я почти ничего не прибавил: за что купил, за то и продаю. Может быть читателям покажется странным, что Император за оказанную ему Модестом услугу наградил его только рескриптом к Графине. Мне самому кажется это невероятным: должно думать что Его Величество оказал и иным образом свою признательность. Впрочем это обстоятельство ничего не прибавляет к главному содержанию повести.
В-ръ П-въ.
На иллюстрации: П.П.Соколов. Фонтан "Молочница". 1810. Царское Село.