Наступила последняя ночь, которая должна была решить мою участь. В трепетном ожидании полуночи, сидел я у окна, предаваясь то страху, то надежде. К моей комнате приставлен был часовой, и когда я смотрел на крепкие ворота наших казарм и на высокие стены крепости, то погружался в ужасное уныние: не было ни малейшей надежды убежать - разве только одно чудо могло спасти меня.

На башне ударило половина двенадцатого; я надел шинель - и призывая в помощь милосердое Провидение, прошел без всякого препятствия мимо часового в сени и потом на двор. Ночь была темная: серые облака покрывали небо; (с.67) мелкий дождь стучал по железным кровлям; отдаленные отголоски часовых смешивались с шумом ветра. - Едва переводя дух, подошел я к воротам, толкнул; но они были заперты. - "Кто идет?" спросил голос с другой стороны. - Отопри скорее, товарищ, отвечал я твердым, но не своим голосом: Мидленштейн при смерти и Комендант послал меня за Пастором. - Часовый отодвинул запоры, и я, с трудом удерживая свою радость и нетерпение, пошел от ворот шагом.

Лишь только повернул я за угол своей темницы - то и пустился как стрела: часовые окликали меня, но я ничего не слышал, ничего не видел; сердце мое сильно билось и ноги подкашивались. - Чрез несколько минут очутился я в доме моей благодетельницы. Она с сыном своим уже ожидала меня, и когда я показался у ворот, взяла меня за руку и повела в сад, который примыкал к стене крепости. - Там я увидел три связанные лестницы. Сбросив с себя шинель, оделся я в платье старухина сына и со слезами благодарил (с.68) их. Старуха благословила меня, пожелала счастливого пути и сунула в руку несколько серебряных монет. - "Да заплатит вам Бог за то, что спасли меня! Никогда, никогда не забуду вас: быть может придет время, когда буду иметь возможность возблагодарить сколько нибудь за ваше благодеяние".

В это время услышали мы оклик часового. - "Беги!" - закричала старуха. Я вспрыгнул на лестницу дрожащими ногами и взобравшись на вершину стены, спустился вниз по веревке, которая была привязана за ступень верхней лестницы - а что бы тяжесть моего тела не перетянула ее через стену, то на нижних ступенях сели мои спасители. Я благополучно спустился и мысленно послал последнее прощание моим благодетелям.

Между тем ночь становилась мрачнее и мрачнее; грозные тучи собирались на западе и предвещали бурю; но она не была для меня страшна потому, что я избавился от бури ужаснейшей. Дождь увеличивался и плеск его раздавался в (с.69) глубоком рву. - Я приближился - и сколько позволяла разсмотреть темнота - увидел отвесные берега его и глубину, страшную для неопытного плавателя.

Но минуты были дороги; я поручил себя милосердному промыслу и бросился в волны. - Переплыв к другой стороне, увидел гладкий берег; но не знал, за что бы схватиться рукою: я брался за землю, руки мои скользили, платье измокло и чрезвычайною тяжестию тянуло меня на дно; гибель моя, казалось, неизбежна! -

Собрав последние силы, изнуренные усталостию и страхом, быстро проплыл я несколько сажень вдоль берега в надежде сыскать низкое место, и к чрезвычайной радости, в недальнем разстоянии приметил высокую траву, схватился за нее и вышел на берег.

____________________

Несколько минут лежал я неподвижно и не мог пошевелить ни одним членом; все тело мое дрожало от чрезвычайного холода - вдруг пушечный выстрел (с.70) раздался с одной стороны крепости: это знак тревоги, когда убежит арестант. Мороз пробежал по моему телу; я вскочил, но измокшее платье удерживало быстроту ног моих, и без того уже утомленных. Падаю на каждом шагу; вижу на левой стороне лес - бегу туда. - Ветер потрясал вершинами дубов и ужасал меня; даже шелест ветвей производил трепетание в моем сердце.

Темнота не позволяла различить окружающих меня предметов; сучья царапали лицо мое - падаю в глубокое болото, но крепкие ветви освободили меня. - Я поворотил в сторону и чрез несколько времени увидел вдали огонь - прибегаю к огороду, перелезаю с трудом чрез забор и скрываюсь под копною сена.

Выставив голову, сидел я в сене, едва смея переводить дыхание - везде было спокойно: я уже возсылал жарчайшую благодарность милосердому промыслу и поздравлял себя со свободою - чрез несколько времени слышу топот лошадей и грубые крики. Люди остановились (с.71) в деревне, и я мог ясно различить голоса некоторых моих товарищей из крепости - все мои жилы задрожали. Громко спрашивали они о беглом солдате; шум увеличивался более и более; появилось много фонарей, с которыми они, кажется, обыскивали все закоулки; крик их то приближался, то удалялся, и таким образом чувствовал я попеременно или радостную надежду, или страх смертельный. - Наконец все утихло, ужасное бремя спало с моей груди, и я мог дышать свободнее.

Буря умолкла, стало разсветать. На востоке алела заря и предвещала прекрасное утро; но я не смел показаться и должен был просидеть целый день под кучею сена, измокший, дрожащий от холода и сырости. К вечеру голод принудил меня оставить мое убежище. Тихонько выполз я из огорода, и покровительствуемый темнотою, добрался до леса в надежде сыскать где нибудь пастуший шалаш, обогреться и утолить голод.

Силы мои ослабели, ноги отказывались (с.72) служить мне. Наконец кое-как добрел я до хижины угольщика, стоящей в средине леса. Меня приняли очень ласково. Я сказал, что заблудился в этом лесу и нигде не мог укрыться от вчерашнего дождя. Хозяева раздели меня, накормили и дали покойную постель.

Я спросил их: далеко ли до границ * * скаго Герцогства? и узнал, что не далее 300 шагов. Прощаясь, подарил я им серебряную монету, которую приняли они с величайшею благодарностию и вывели на дорогу в резиденцию. Переступив одною ногою в свое отечество, был я уже совершенно безопасен и свободен, как птица поднебесная.

Весело и радостно шел я по дороге: будущее не тревожило меня. К вечеру пришел я к постоялому двору, где богатый купец взял меня с собою в свою контору в качестве писца и чрез два дни мы уже были в столице.

____________________

Жизнь моя была хотя и не слишком завидная; однако же, против солдатской, я считал ее раем. В свободное (с.73) время прогуливался я в городском саду.

Однажды сидел я на скамейке под густыми ветвями липы и погрузился в сладкие мечтания о прошедшем. Мне представлялись юныя мои лета, проведенные в счастии; я сравнивал их с настоящим моим состоянием и невольно предался грусти - вдруг удар мяча в лицо вывел меня из задумчивости: миловидный мальчик с испугом подбегает ко мне. "Ах, Боже мой! не ушиб ли я вас? говорил он, обнимая меня. Простите мне: право ненарочно . . . ." Я поцеловал его. - Ничего, совсем ничего, мой милый! - Я поднял мяч и бросил вверх. Это успокоило мальчика; он поймал его и кинул опять ко мне, удивляясь, как я кидаю высоко. Мальчик очень полюбил меня и расцеловал, расставаясь со мною.

На другой день сидел я на том же самом месте и услышал голос моего маленького знакомца. - "Папенька! посмотрите, вот тот добрый человек, о котором я вам сказывал!" - Я увидел высокого мужчину, лет пятидесяти, с (с.74) благородным лицом. Учтиво поклонился я ему, когда он сел подле меня на скамейке. - Разговор начался с обыкновенных предметов. "Вы, кажется, не здешний?" сказал он наконец взглянув на покрой моего платья.

- Да! я не богат, или лучше сказать, нищий: судьба на зло с семнадцати лет сделала меня чужим для всего света. -

"Следовательно вы не имеете родственников?"

- Похоже на то! Родственники выключили меня из числа своих и поступили со мною как со смертельным врагом. -

"Вы несчастны! Для чего же не откроетесь некоторым людям? Может быть, они..."

- О, Милостивый Государь! уже давно потерял я веру в сострадание людей! -

"Не судите так о всех вообще по нескольким частным случаям...например я принимаю в вас живейшее участие за вашу искренность и желал бы видеть вас в лучшем состоянии. Верно вы где нибудь учились?" (с.75)

- Учился в Университете; но не научился там знать людей. После того был я в другой, совершеннейшей школе - в школе опытности и страданий.

"Это очень редко случается с молодым человеком: я желал бы узнать вас покороче".

- Я игрушка судьбы, Милостивый Государь: ей угодно было разсыпать цветы по начальному пути моей жизни и потом ввести меня в знойные степи, где изнемогаю под бременем горестей, и теперь еще не вижу окончания своих страданий. Но я не ропщу. Может быть, судьба делает посвоему все к лучшему. Я уже привык к несчастию и умею скрывать его в своем сердце . . . Да и кому какая нужда до чужих горестей? Богатые знают несчастие только по слуху! -

"Искренно сожалею об вас, сказал он дружески, взяв меня за руку. Будьте откровеннее: я желал бы знать ваше имя?"

- Мое имя потеряло вес со времени моего несчастия. Я называюсь теперь просто Адольф Мидленштейн, прежде (с.76) был Барон фон Мидленштейн, сын Президента Коллегии в Л. -

"Возможно ли? Вы сын лучшего моего друга! - Знайте же, что не все чужды для вас. Я Русской Посланник Граф Н. Скажите: что довело вас до такого состояния?"

Я рассказал ему все свои несчастные приключения, потому что не имел причины скрывать их от друга отца моего. Он утешал меня и обнадежил в скорой и верной помощи.

____________________

Коротко скажу: на другое утро переселился я в дом Посланника, и кажется начинало уже всходить для меня солнце радости. Посланник представил меня своему семейству. Супруга его, добрая, почтенная женщина, приняла меня как родного. Я увидел здесь - божественную Емилию, дочь их - Ангела красотою и сердцем, и стал как очарованный, едва произнося несколько несвязных слов на приветствие супруги Посланника.

История моя близка к окончанию. Скоро сделался я тут домашним человеком (с.77), проводил целые часы с Емилиею за ее шитьем, или за рисованьем, аккомпанировал ей на флейте, когда она своими волшебными перстами вливала жизнь в бездушные струны арфы.

Так протекли в блаженном состоянии полгода. Я почитал себя счастливейшим человеком в мире. Открылся Емилии, что обожаю ее, и мое признание не было отвергнуто. В сие время высший Суд разобрал мое дело, и я сделался опять владетелем отеческого достояния. Судьба в награду за прежние мои горести не хотела сделать мне препятствий, и я скоро получил руку и сердце прекрасной Емилии.

С сих пор наслаждаюсь я на земле райскими минутами. Судьба с избытком наградила меня за мои прежние страдания, которые уже давно изгладились из моей памяти и только представлялись иногда моему воображению, что бы с тем большею силою дать мне почувствовать настоящее мое благополучие. И всем я обязан мячу! Из благодарности сохранил я его, и велел нарисовать на (с.78) своей табакерке, что бы иметь всегда пред глазами виновника моего счастия".

____________________

Здесь кончил мой дядя свое повествование, которое произвело во мне глубокое впечатление, и со временем, когда я достиг известной значимости в Государстве, убедился в истинности слов моего дяди, что если безделка и не может составить нашего счастия, то, по крайней мере, может иногда открыть случай быть счастливыми. -

В.Троiцкий.  (с.79)

На иллюстрациях: Пьер Ришар в кинофильмах "Игрушка" и "Укол зонтиком".