Рассмотрев, под выбранным нами углом зрения их затекстового продолжения, повесть Пушкина "Гробовщик" и его же балладу "Жених", мы получили ответ на вопрос, почему именно фольклорный сюжет о похищении девушки разбойниками - был в творчестве Пушкина связан с историей формирования традиции русского исторического романа из эпохи 1720-х - 1730-х годов.

Пушкин воспринимал этот сюжет - сквозь призму его обработки в книге путешественика Д.Кука, где он рассказывается как история из реальной жизни времен императрицы Анны Иоанновны; представлен здесь не своей фольклорно-сказочной стороной, но бытовой, реалистической. Этот рассказ приводится шотландским путешественником как пример эффективной работы... русских полицейских учреждений.

Русским читателем эта аргументация не могла не восприниматься юмористически, потому что бироновская эпоха была всем известна безудержным разгулом политического сыска (разумеется, как и во все времена - весьма "эффективного").

Таким образом, этот сказочный сюжет, положенный в основу баллады "Жених", сопрягался, благодаря мемуарной книге Кука, с животрепещущей реальностью, а своеобразие его обработки шотландским рассказчиком, оснащение истории кладбищенскими мотивами, - получило отдельное от основного сюжета истории отражение в повести Пушкина "Гробовщик".

*      *      *

В пушкинской балладе ее родство с будущей традицией исторического романа на темы "бироновской" эпохи, с пронизывающей эту традицию концепцией, основанной на системе предвосхищающих реминисценций, - проявилось, как мы показали, в том, что в ее тексте - была процитирована та же песня из будущего советского кинофильма, что и в одном из этих исторических романов, появившихся на самом излете существования этой традиции, в 1913 году.

И это еще - не единственная предвосхищающая реминисценция из кино- и телефильмов (и даже... мультипликационных фильмов) 1970-х - 1980-х годов, которыми наполнено это пушкинское стихотворение!

И наоборот: авантюрно-бытовой сюжет, связанный с этой балладой, - развивается в другом историческом романе из той же эпохи, появившемся на свет... в том же 1913 году.

Тем самым, роман этот проявляет осведомленность его автора о самых ранних истоках традиции, в которой он написан; а соотнесенность двух этих романов, написанных двумя совершенно различными писателями, с пушкинской балладой, ее художественным составом, - служит ярким примером СКООРДИНИРОВАННОСТИ всех произведений этой исторической "серии", писавшихся с 1834 по 1913 год пестрым "коллективом" самых разнообразных авторов, по большей части - никак биографически между собою не связанных.

Именно этот второй роман, написанный Д.С.Дмитриевым, дает нам материал для раскрытия - еще более тесной связи стихотворения "Жених" с исторической эпохой 1730-х годов, не говоря уже о том - что он является... самым настоящим пособием для понимания самого смысла этого пушкинского произведения!

*      *      *

Он называется - "Разрушенная невеста": имеется в виду княжна Екатерина Долгорукая, которую ее родственники хотели навязать в жены четырнадцатилетнему императору Петру II, причем дело дошло до официального обручения.

Однако Петр скоропостижно скончался от оспы, и свадьба не состоялась, а князей Долгоруких, по воцарении Анны Иоанновны, ожидала жестокая расправа, вплоть до последующих пыток и смертной казни. Выражение, взятое заглавием романа, - и означает этот статус княжны Долгорукой как несостоявшейся жены императора и - имеет исторический, аутентичный описываемой эпохе характер.

И именно образ, метафора, положенная в его основу: "разрушение", разъятие на части, - позволяет понять... одно темное, странное место пушкинского стихотворения 1825 года. В нем тоже идет речь о... разрушении: "разрушении" - человеческого тела.

Героиня стихотворения купеческая дочь Наташа на помовлке со своим женихом решает рассказать всем присутствующим гостям свой сон.

Ей приснился человек, который живет с братьями в доме, находящемся... в дремучем лесу. В этот дом она, заблудившись на прогулке, случайно зашла. Дом был пуст, а когда хозяева вернулись, она спряталась и увидела, что они привели с собой и посадили за пиршественный стол - какую-то девушку.

*      *      *

Но гостья почему-то не разделяет общего веселья; а под конец - и вовсе случается кошмарное происшествие:

"...Идет похмелье, гром и звон,
     Пир весело бушует,
     Лишь девица горюет.

Сидит, молчит, ни ест, ни пьет
     И током слезы точит,
А старший брат свой нож берет,
     Присвистывая точит;
Глядит на девицу-красу,
И вдруг хватает за косу,
     Злодей девицу губит,
     Ей праву руку рубит".

Рассказчица ведет дело к тому, что эти братья - разбойники (срв. название в это же время написанной поэмы самого Пушкина: "Братья разбойники"), которые, видимо, заманили девушку в свой лесной дом, чтобы ограбить.

Но я всегда, читая это стихотворение, никак не мог понять, зачем же герою сна, пусть он был каким угодно прожженным разбойником, понадобилось руку-то девушке отрубать? Ну, захотелось ему ее ограбить - так отними, кажется, у нее это несчастное кольцо, заставь ее снять!

И только теперь мы догадываемся, что эта нелепая сюжетная подробность - является не чем иным, как реминисценцией той исторической ситуации, которая дала название одному из романов Дмитриева.

Иными словами: происходит - раз-ру-ше-ни-е... предполагаемой невесты! Метафорический образ, положенный в основу выражения, которым формулируется судьба княжны Долгорукой (!), - в этих строках Пушкина БУКВАЛИЗИРУЕТСЯ; превращается в образ - отрубания руки; разрушения тела.

*      *      *

В ответ на это душераздирающее сообщение рассказчицы сватающийся к ней молодой человек резонно замечает:

"Ну, это, - говорит жених, -
     Прямая небылица!
Но не тужи, твой сон не лих,
     Поверь, душа-девица".

Однако... дальше происходит событие, еще более кошмарное, чем в рассказанном сне. На замечание своего жениха Наташа реагирует ошеломительным вопросом:

Она глядит ему в лицо.
"А это с чьей руки кольцо?"
     Вдруг молвила невеста,
     И все привстали с места.

Кольцо катится и звенит,
     Жених дрожит, бледнея...

И правда: С ЧЬЕЙ? Так, казалось бы, должны были ответить "привставшие с места" гости. Но... вместо этого:

...Смутились гости. - Суд гласит:
     Держи, вязать злодея!...

Какого ЗЛОДЕЯ; то есть: которого из присутствующих? - спросим, в свою очередь, и мы. Спросим, потому что - не можем поверить, что этим "злодеем", злодеяние которого состоит при этом - непонятно в чем, гости... сочли - вот этого самого бедного молодого человека, сватающегося к Наташе жениха! А ведь больше - некого...

*      *      *

Следующие две предпоследние (!) строки стихотворения - сообщают нам... ЧЕМ закончилось это роковое сватовство; но с нашей точки зрения - они наиболее ценны тем, что мы находим в них - окончательное подтверждение явившемуся у нас предположению о том, что в этом повествовании - обыгрывается коллизия "разрушенной невесты"; что за ним стоит - княжна Екатерина Долгорукая:

...Злодей окован, обличен
И скоро (!) смертию казнен...

Если в описании кошмарного финала первого пиршества, из сновидения, - обыгрывалась вторая часть фамилии "Долго-РУКОВА"; то теперь, в кошмарном финале второго, происходящего в сюжетной "реальности", - обыгрывается, по контрасту, первая часть той же фамилии: вместо наречия "ДОЛГО" (а ведь именно так и должно было вестись дело по столь серьезному обвинению!) - в тексте ставится антоним, наречие "СКОРО".

*      *      *

Мы говорили о том, что, если в романе "Осиротевшее царство" - первой части дилогии Дмитриева "Император-отрок" используется тот же сюжет похищения девушки, на который написана пушкинская баллада, то во второй части, романе "Разрушенная невеста" намечается образ разбойничьего логова, составляющий параллель описанному героиней стихотворения.

Самое интересное то, что одним из средств создания этого "виртуального" образа является предвосхищающая реминисценция эпизода в бандитской "малине" из телесериала "Место встречи изменить нельзя", в котором пробравшегося к бандитам сотрудника милиции изобличает состояние его РУК, не соответствующее тому, которое они должны были бы иметь согласно наспех сочиненной им для себя "легенде".

В стихотворении Пушкина - тоже ведь происходит разоблачение: но не стража порядка, а предполагаемого "разбойника": ему устраивается своего рода "мышеловка". Если у Шекспира в "Гамлете" преступные король и королева разоблачаются при помощи театрального представления, то здесь герой "разоблачается" при помощи выдуманного сновидения.

Впрочем, в балладе тоже происходит разоблачение служителей правопорядка - специально приглашенных героиней на пир членов местного суда: в пьяном виде, мало что соображая, наскоро приговоривших к смерти ни в чем не повинного человека; устроивших настоящий "суд Линча".

Сомнительный, как и образ наполненного всякими ужасами "лесного дома", который с успехом удалось внушить своим слушателям героине пушкинского стихотворения, этот образ разбойничьего логова в романе Дмитриева... не состоялся; сформированные автором читательские ожидания его появления - не оправдались.

*      *      *

Однако происходит это не только потому, что роман отражает в себе пушкинское стихотворение, его глубоко затаенный авторский замысел, но и потому, что такое изображение бандитской "малины", "разбойничьего гнезда", и притом в полный рост, со всеми подробностями... уже было ранее дано в другом произведении той же исторической "серии" - романе А.П.Павлова "Божья воля" (1902).

То, появление чего в романе Дмитриева ожидается благодаря его сказочно-авантюрным событиям, - оказывается здесь реалистическим, исторически достоверным, как в романе братьев Вайнеров, описанием бандитского мира Москвы первой половины XVIII века:

"Самой удобной и самой излюбленной в этом отношении местностью была слобода Напрудная, где ныне находятся церковь Трифона Мученика и Лазаревское кладбище. Пользовалось расположением тёмного люда и Сущёво, и село Ново-Троицкое (на месте которой построена Крестовская застава). Эти сёла были очень удобны, главным образом, потому, что к ним с двух сторон примыкали дремучие дебри Марьиной и Сокольничьей рощ, представлявшие, в случае внезапной тревоги, самое надёжное убежище".

В одно из этих разбойничьих гнезд - и заманивают героя романа, по приказу его врага, принадлежащего к правящему клану князей Долгоруких. Он оказывается в нем - как Шарапов из телефильма в бандитской "малине". Как мы уже знаем, этот мотив похищения (и не только женского персонажа, но и мужского - графа Миллезимо, возлюбленного Екатерины Долгоруковой) - развивается и в романе Дмитриева, образуя связующее звено с романом Павлова.

Эта связь - сразу и проявляется в первой же сцене, происходящей на этом месте действия, причем - в тексте, на лексическом уровне.

*      *      *

Мы обратили внимание, когда анализировали эпизод романа Дмитриева, в котором присутствует эта реминисценция из телефильма "Место встречи изменить нельзя", что во фразе повествователя, комментирующей нежелание крестьян отпустить разоблаченных героев романа: "мужики и староста ЛОМАЛИСЬ" - обыгрывается фраза из повести Пушкина "Гробовщик" (которая, наряду с балладой "Жених", и лежит у истоков развиваемого в этой сцене из исторического романа авантюрного сюжета).

У Пушкина, однако, было употреблено другое слово, сказанное по поводу поведения в гостях дочерей гробовщика (тех самых, которым, в его воображении, грозит опасность быть вовлеченным в сюжет о похищении девушек разбойниками): "Акулина и Дарья чинились". По одному своему значению - оно образует... антоним первому; а по другому - служит ему синонимической заменой.

Теперь оказывается, что эта пушкинская цитата приходит в повествование романа "Разрушенная невеста" не из повести "Гробовщик" непосредственно, а - с учетом ее появления в романе Павлова. Именно это слово из пушкинской повести - и звучит в первом же диалоге агента князя Долгорукого с одним из обитателей разбойничьего гнезда:

"Пройдя почти до последнего ряда покосившихся домишек, бросавших в ночную темноту лучи слабого света из своих кривых, запачканных окон, он наконец добрался до одной избушки, стоявшей почти на отлёте, и негромко постучал кулаком в расшатанную и временем, и бушевавшим тут гораздо сильнее, чем в городе, ветром калитку. На его стук затявкала собака, потом кто-то громко выругался и окликнул:

- Кого там шут занёс?!

- Будет лаяться-то, - отозвался Антропыч. - Отворяй лучше.

За калиткой заскрипели по расхлябавшимся мосткам тяжёлые шаги, и грубый голос послышался уже вблизи.

- Да ты кто таков?!

- Отворяй - увидишь... Из одной верёвки виты, ЧИНИТЬСЯ нечего.

- Голос знакомый, а признать - не признаю, - проворчал невидимый собеседник. - Ну да лих тебя возьми, - пущу, авось не слопаешь..."

Просторечное выражение: "авось не СЛОПАЕШЬ" - которое звучит в ответ на этот упрек собеседника, соответствует... ситуации, в которой "чинились" героини пушкинской повести: праздничного ПИРА у сапожника Готлиба Шульца, на который был приглашен гробовщик! И одновременно этот глагол - только одной буквой отличается от того того синонима к слову "чиниться", который удет употреблен в романе Дмитриева!

*      *      *

"Виртуальный", не оправдавший читательские ожидания образ "разбойничьего гнезда" создается в романе Дмитриева в следующей, после поимки крестянами беглецов-героев сцене на мельнице. И мы при анализе этой сцены обратили внимание на то, что кульминации этот иллюзорный образ, этот ореол "разбойничьего притона", окружающий, благодаря уклончивости повествователя, место действия - достигает в момент приветствия хозяина-мельника вторгшимся к нему ночным гостем - называющим его выражением, похожим - именно на бандитскую кличку, "кликуху": "старый филин".

И вновь текст романа Павлова - опережает повествование 1913 года, служит ему в этом отношении образцом; использует то же стилистическое средство - но уже в полном соответствии с обстоятельствами его применения:

"...Загремел железный засов, калитка, скрипя, кряхтя и охая, распахнулась, и в лицо Антропычу ударил сноп света от фонаря, который держал здоровенный ражий детина, отворивший калитку.

- Да, никак, Антропыч? - удивлённо воскликнул он.

- Я и есть.

- Так чего же ты сразу, СТАРАЯ КОЧЕРГА, не объявился... Что? Аль дело есть, что мы твоей милости занадобились?..

- Пойдём в избу... Там и потолкуем.

И Антропыч, отстранив с дороги детину, зашагал по скрипучим мосткам к крыльцу. Хозяин запер калитку и направился вслед за ним..."

И еще один чрезвычайно любопытный момент. Анализируя две эти сцены дмитриевского романа, мы все ожидали - прозвучит ли в них, отразится ли каким-нибудь образом - имя... хозяина бандитской "малины" из реминисцируемого в них телефильма, "Карп"? Крестьянина, освободившего героев, звали сходным "мужицким" именем: "Федот".

Нам сразу пришла на ум поговорка, в которой оно используется: "Федот, да не тот". И потом, проанализировав эти сцены, мы поняли - что она... и подразумевалась автором романа: создающим иллюзию, что этот Федот действует не бескорыстно, посылает героев в лапы бандитов; является, одним словом, подельником горбуна Карпа из телефильма. Но нет: оказалось, что наши подозрения напрасны, что он действительно - "НЕ ТОТ".

Хозяина же мельницы и вовсе звали каким-то "городским" именем: "Максим". Так что и здесь наши ожидания - не оправдались.

*      *      *

Зато... они блистательно, совершенно неожиданно и совершенно непредсказуемым образом, опаравдались... именно в этой цитируемой нами сцене из романа Павлова! Здесь тоже не появляется имени Карпа, зато появляется - другое имя, которое носит встретивший Антропыча обитатель "малины" XVIII века:

"...Низенькая, грязная конурка, в которую вошёл Антропыч, была совершенно пуста.

- А где же ребята, МИТЯЙ? - спросил старик, окидывая конурку, плохо освещённую дымившей и трещавшей лучиной, быстрым взглядом.

МИТЯЙ задул фонарь, спрятал его в поставец, висевший на стене, и ответил:

- Где? Известно, на работу ушли".

Неожиданность заключается в том, что это - действительно имя... кинематогрфического бандита, но только - из другого фильма: не из "Место встречи изменить нельзя", а из... "Джентльменов удачи"! Именно так зовут уголовника с дегенеративным лицом, к которому приходит настоящий "Доцент", сбежавший из заключения: "Митяй, мне схорониться надо!"

В приведенном диалоге из романа воспроизведена даже такая забавная подробность этого киноэпизода, как нотка неуверенности в голосе матерого рецедивиста, на мгновение делающая его похожим... на его двойника, директора детского садика. Она прозвучит, когда этот зловещий Митяй и другой бандит, гардеробщик из Большого театра, заподозрившие неладное, поскольку ранее герой Евгения Леонова, работающий на милицию, попробовал через них выйти на похищенный шлем Александра Македонского, - поведут его вверх по лестнице, собираясь сбросить с крыши, и он их спросит: "А куда мы идем?"

Мы могли бы догадаться, что он, который опасность "нюхом чует", просто притворялся, заставлял их своей мнимой покладистостью утратить осторожность - в результате чего, с крыши были сброшены они, а не он. И та же нотка удивления - звучит в реплике бандита из романа о событиях XVIII века: "А где же ребята, Митяй?" А ребята, простодушно отвечает бандит Митяй, "на работу ушли".

*      *      *

Для полноты картины нужно отметить, что в эту ономастическую игру - вовлечено и имя второго персонажа этого эпизода, Антропыча. Роман Лукич Антропов - было именем реального лица, автора исторического романа "Герцогиня и "конюх", который мы уже рассматривали как входящий в ту же серию, описывающий ту же историческую эпоху (герцогиня - это будущая императрица Анна Иоанновна, "конюх" - Бирон).

Тогда же, при анализе этого романа мы отмечали, что в нем... обыгрывается почти полное совпадение, отличие всего лишь на одну букву, фамилии его автора - и фамилии будущего председателя КГБ СССР Ю.В.Андропова. Это обыгрывание сходного имени - отчества "Антропыч" происходит... и в романе Павлова.

В одной из следующих глав описывается успешное предприятие этого глубоко законспирированного, у высокопоставленного государственного лица находящегося на службе бандита по похищению героя романа. Глава носит курьезно-ироническое название: "Подвиг Антропыча". И нам долго было непонятно, ПОЧЕМУ название это - обыгрывает название... будущего знаменитого кинофильма с Павлом Кадочниковым в главной роли: "ПОДВИГ РАЗВЕДЧИКА"?!

До тех пор, пока мы не обратили внимание именно на это обстоятельство: что связующим звеном служит имя, объединяющее главу советских разведчиков - с персонажем романа 1902 года.

*      *      *

Но теперь спрашивается: есть ли в романе Павлова, наряду с этим развернутым изображением бандитской "малины", - и... предвосхищающие реминисценции из того же источника, что и в романе Дмитриева: из телефильма С.Говорухина "Место встречи изменить нельзя"?

Появление их тем более ожидаемо, что роман Павлова служит явным дополнением роману 1912 года - и в выборе другой декорации, места действия. Во второй его части - действие тоже происходит... на мельнице; и она тоже - НЕ является бандитской "малиной"; но, как и в романе Дмитриева, - проецирует на себя ее образ, в определенном отношении - связана с ней.

На этот раз - тем, что служит "филиалом" настоящей бандитской "малины"; на ней - продолжается злодеяние, начатое в разбойничьем притоне. Более того, именно в романе Павлова, вслух произносится то, что было недоговорено в романе Дмитриева и о чем мы могли только догадываться, разглядев в соответствующем месте - реминисценции пушкинской "Русалки": почему министр Волынский является именно сюда, на эту мельницу... чтобы "отдохнуть" от столичных интриг?

В романе 1912 года мельница - становится местом встреч друга героя со своей возлюбленной, трактирщицей, которой эта мельница принадлежит. Поначалу он, чтобы с ней повидаться, приезжает к ней из Москвы в ее находящийся в пригородном селе трактир. А потом, в одно из этих свиданий:

"...Она приблизила к Сенявину своё пылавшее лицо и они слились в долгом, беззвучном поцелуе.

- Слушай, Александр Иванович, - сказала она потом, - правда, здесь больно людно. Хочешь, найдём такое местечко, где нас никто не отыщет? Хочешь?

- Конечно, хочу!

- Ну так ладно. Приезжай сюда денька два к вечерку, и поедем мы с тобой НА МЕЛЬНИЦУ, недалеко отсюда, близ Алексеевского. Приедешь, что ли?

- Понятно, приеду!..."

Затем эти поездки на мельницу становятся такими же постоянными, какими они, вероятно, были и у Волынского в романе "Разрушенная невеста".

На эту же мельницу - попадает спасший свою жизнь от бандитов, но потерявший память герой романа; здесь же его случайно находит его враг, считающий его мертвым, и сюда же этот злодей привозит его возлюбленную, чтобы... на глазах у него ее обесчестить!

*      *      *

И вот, в разгар этих душераздирающих событий, превращающих, как мы сказали, эту мельницу в "филиал" бандитской "малины", - сюда и приезжает в очередной раз друг героя со своей хозяйкой-трактирщицей. И их появление - описывается точно по тому сценарию, по которому в романе Дмитриева будет описан приезд на мельницу, где скрываются беглые персонажи, Волынского.

Первым делом, там их верный слуга спешит предупредить их о приезде незваных гостей, которые могут оказаться разыскивающими их сыщиками. Здесь же, наоборот, подкупленный князем Долгоруким работник спешит предупредить его о приезде своей хозяйки:

"В это самое время звон колокольцев подъехавшей тройки и громкий стук в ворота нарушил мёртвенную тишину. Никитка... заслыша этот стук и звон бубенцов, быстро вскочил со своего незатейливого ложа.

- Батюшки! Вот не вовремя-то! - воскликнул он. - Никак, это хозяйка!

И он со всех ног бросился предупредить Долгорукого..."

Промедление в романе у Дмитриева вызывает в адрес замешкавшегося мельника недовольную реплику приехавшего Волынского: "Ну же, не морозь меня, отпирай ворота". И - та же ситуация складывается в романе Павлова, после того как работник обнаруживает результаты стычки вспомнившего все от пережитого потрясения героя со своим недругом:

"...Громоподобный стук в ворота повторился, да и Барятинский так грозно посмотрел на него, что он опрометью бросился во двор, чтобы найти защиту от разбушевавшегося "несчастненького" у хозяйки и её спутника.

Дрожащими руками отпер он замок и распахнул ворота.

- Это ты чего же, дурень, морозиться-то нас заставляешь, - встретила Никитку Ольга Тихоновна, вылезая из кибитки..."

Эпизоды этой сюжетной линии из романа Павлова, таким образом, - оказываются... отсутствующим, недостающим куском - из романа Дмитриева: как бы - изъятым из него и занявшим свое место в повествовательной мозаике произведения - совсем другого (правда, на сей раз - неустановленного, неидентифицированного в качестве... реально существующего лица!) романиста.

А самое главное, что точно такое же отсутствие недостающих, как бы исчезнувших, как бы утраченных - по вине то ли наборщика, то ли переплетчика - фрагментов, необходимых для полного понимания сюжетных событий, - мы ощущаем и в самом романе Павлова. Причем происходит это в двух случаях, но связанных с одним и тем же персонажем - цесаревной Елизаветой Петровной.

*      *      *

В самом начале второй части романа, уже после исчезновения героя, говорится о реакции на это событие его дяди:

"Старый князь Барятинский лежал при смерти".

Затем происходит много событий - как исторических, так и вымышленных, касающихся и судьбы героя, и злодейских интриг его соперника против его возлюбленной; а об умирающем старике - больше ни разу не упоминается. Но, когда дело идет уже к концу, нам вдруг, как бы между прочим, сообщается:

"Принцесса Елизавета Петровна В ТОТ ДЕНЬ, КОГДА СТАРЫЙ КНЯЗЬ БАРЯТИНСКИЙ ОТПРАВИЛСЯ К НЕЙ, находилась в большой тревоге. Для неё уже не составляла тайны предстоявшая кончина её царственного племянника..."

Фраза построена таким образом, как будто бы нам уже ранее было рассказано и о том, что князь выздоровел, и о том, что он собирается с визитом к цесаревне, и о том - почему он к ней собирается. Но мы ничего об этом не знаем.

Далее следует пространное отступление от линии вымышленного повествования с описанием положения Елизаветы в существующей политической ситуации и ее переживаний по этому поводу. Вводная фраза, как видим, предполагает такое отступление, но вместе с тем - предполагает и другое, в котором бы - как раз и излагалась предыстория визита вымышленного героя, читатель - информировался бы о пропущенных обстоятельствах.

И то, что необходимого для непрерывности развития действия отступления не делается - лишь подчеркивается наличием другого, которое само по себе, конечно, интересно, но - необязательно для хода сюжета.

*      *      *

И вновь, по завершении этого отступления, - лишь повторяется сообщение о прибытии визитера:

"...И это решение как-то значительно облегчило её. Так что когда приехал старик Барятинский, она встретила его с обычной весёлой усмешкой..."

И только в ходе дальнейшего разговора выясняется, что старый князь приехал просить за своего взятого под арест племянника:

"... - Заперли они Васеньку-то, - вдруг неожиданно брякнул старик.

- Как заперли?!

- Да так. В казематку. Уж и суд наряжен".

Такой же неожиданностью, как для собеседницы, это сообщение - является и для читателя; лихорадочно перебирая предшествующие события, он этого среди них - не находит, так что у него создается впечатление, что он что-то пропустил. Либо - автор сам допускает какую-то ошибку в построении собственного повествования.

*      *      *

И дальнейший диалог персонажей - вновь словно бы комментирует этот казус; из-за их недопонимания друг другом, создается иллюзия, что существование сообщаемого факта - отрицается, ставится под сомнение:

"Елизавета пристально поглядела на старика, покачала головой и тоже промолвила, словно отвечая самой себе на какую-то тайную думу:

- Плохо дело, значит.

- На что хуже.

- Уж и суд наряжен, сказываешь?

- Говорят так. По всей строгости-де законов будут судить. Так-де император велел.

Елизавета вздрогнула и невольно как-то вскрикнула.

- Ложь!

Старик Барятинский подумал, что это восклицание относится к его словам, даже перекрестился.

- Богом клянусь, матушка царевна, от слова до слова правда. Вот те крест.

Елизавета опять против воли улыбнулась.

- Да я не про то, - молвила она. - Ложь - говорю, что император велел. Петруше не до того... Он умирает".

Вот и мы бы хотели воскликнуть: неправда, не было этого в повествовании!

*      *      *

Вновь прозвучавшее сообщение о смерти императора оказывается неожиданностью не для читателя, а для персонажа - который до тех пор пребывал об этом в неведении:

"...Иван Фёдорович вздрогнул от этих слов, как от громового удара.

- Да неужто?!

- Верно тебе сказываю...

- Господи! Вот напасть... А я-то смекал, что ваше высочество за Васька моего заступитесь..."

Любопытно, что средство, с помощью которого только что был создан автокомментарий характерной особенности построения повествования, - повторяется: и в этом случае неожиданное сообщение - сопровождается восклицанием ("Да неужто?!"), ставящим под сомнение услышанное.

*      *      *

Рано или поздно, мы, наконец, соображаем, к чему бы могло относиться это сообщение. Действительно, раньше мы узнали: в той самой головокружительной сцене на мельнице выживший герой, защищая свою невесту, убил своего соперника - князя Долгорукого. Это и могло стать причиной его последующего ареста.

Но все дело в том, что ни о каком аресте-то - мы не слыхали. Последний раз, когда мы застаем его, в этой сцене, в повествовании, его положение описывается следуцющей фразой:

"И, обняв молодую княжну, глаза которой были полны радостных слёз, он прижался к её губам долгим поцелуем".

Естественно, когда, при следующем упоминании этого персонажа, мы слышим, что его "в казематку заперли", - это нас озадачивает. Из уст могущественных, но находящихся на грани краха из-за близящейся кончины императора, родственников убитого - мы могли узнать до этого только о намерении отдать героя под суд:

"... - Случилась неслыханная вещь... - глухо ответил Михаил Владимирович, - Алёшу убил Барятинский...

Алексей даже привскочил с места.

- Это покойник-то! Да ты с ума сошёл!..."

И вновь, в этом диалоге мы сталкиваемся - со своеобразным АВТОКОММЕНТАРИЕМ повествования: для собеседника известие о том, что герой, молодой князь Барятинский, которого считали мертвым, оказался живым, - также является пропущенным, внезапным: как и для читателя - известие о его, этого героя, последующем заточении.

*      *      *

И оно, это первое известие, - также отрицается, объявляется недействительным, как это произошло при недоразумении, возникшем в разговоре Барятинского-старшего с Елизаветой, - со вторым. При этом - в разговоре... вновь возникает недоразумение, создается иллюзия, появлявшаяся в том случае из-за недопонимания одного собеседника другим, из-за недостаточной его информированности, а здесь - возникшая по вине автора, по его воле.

Ведь двоюродного брата отца убитого, с которым ведется разговор, - тоже, как и его племянника, зовут Алексеем. И получается так, что сообщается о смерти "Алеши" - а далее... "Алексей... привскакивает с места". Из-за совпадения имен создается иллюзия словно бы вновь только что объявленный покойником - предстает перед нами... живым.

"... - Какой покойник! - отчаянно махнул рукою Михаил Владимирович. - Он живёхонек... До поры скрывался.

Горькая улыбка исказила гримасой лицо Алексея.

- А теперь и объявился. Выждал, пока гром над Долгорукими грянет, и сам нагрянул. Видно, такова воля Божья, - раздумчиво закончил он.

- Что же мне делать? - простонал Михаил.

- Не знаю... ничего не знаю...

- Арестовать-то его можно?.. да суд нарядить?

- Коли убийство совершил - вестимо можно... - как-то нехотя ответил Алексей Григорьевич, занятый собственными безотрадными грёзами..."

Сама же цепочка всех этих связующих два оборванных конца повествования событий - и выздоровление дяди, и арест племянника, и сборы старого князя с визитом к цесаревне - отсутствует. В целом, у читателя создается впечатление, что в книге - вырвано несколько страниц, пропущена, по крайней мере, одна какая-то глава.

*      *      *

Но особенно выразительно это происходит в начале романа, при описании царской охоты.

И Петр II и Елизавета появляются здесь впервые; из самого романа - нам еще ничего не известно об их взаимоотношениях. Но именно на них - все и строится, знание об их предшествующем развитии, о влюбленности юного императора... в свою тетку, о его желании, чтобы она вышла за него замуж, и об ироническом, снисходительном отношении к этой отроческой влюбленности самой цесаревны - необходимо для понимания происшедшего.

А нам рассказывают лишь о том, что во время этой охоты - Петр вдруг помрачнел, затем, во время обеда обиделся, из-за случайного замечания, на Елизавету, посмотрел на нее и "красавца Бутурлина, сидевшего рядом с нею", а потом - бросил охотиться и ускакал в Москву:

"...Завтрак окончился в полнейшем молчании. Юный император не сказал ни с кем более ни слова, а придворные, даже Иван Долгорукий и Елизавета Петровна, боялись нескромным замечанием вызвать вспышку гнева у молодого царя, очень опасную при его неровном, не установившемся характере.

Тотчас же после завтрака Пётр вскочил на лошадь и поскакал по направлению к Москве, даже не заботясь о том, следует ли за ним его свита".

И это все - кроме пропущенного нами разговора за этим обедом о дуэли героя романа, произошедшей у него из-за его возлюбленной с князем Долгоруковым, и замечания Елизаветы по поводу намерения царя издать указ, запрещающий дуэли:

"... - Ну, для них гнев твоего величества не очень-то страшен, - заметила Елизавета.

Светлые глаза Петра сверкнули отблеском молнии.

- Это почему? - громко спросил он.

- Да потому, что коль в дело любовь замешалась, тут никакие угрозы не помогут. Они оба влюблены в княжну Рудницкую и без новой крови её друг другу не уступят".

Этот вставной фрагмент - служит таким же комментарием, подсказкой для разъяснения смысла происходящего, как и реминисценции из драмы "Русалка" - в романе Дмитриева.

*      *      *

Но о том, почему Елизавета стала причиной этого огорчения, о том, какое событие произошло во время охоты, - читателю ничего не сообщается. Однако при этом нужно учитывать, что об истории взаимоотношений этих двух царственных особ - подробно можно узнать во многих других романах, посвященных недолгому царствованию этого императора.

Более того, тот самый случай на охоте, который так неудачно, так невнятно описывается в главе из романа Павлова, - полностью излагается в романе Е.П.Карновича "Придворное кружево", написанном еще в 1884 году. Елизавета со своим возлюбленным, Бутурлиным во время охоты уединились ото всех остальных, и это было замечено ревнивым глазом императора-отрока:

"...Обыкновенно Петр возвращался с удачной охоты очень довольным, но на этот раз, несмотря на то что немало русаков было приторочено к седлам охотников, он был что-то очень сумрачен. Еще в продолжение охоты было заметно, что он тревожно следил за кем-то и не раз, останавливая на всем скаку своего коня, затягивал повод и то оглядывался по сторонам, то поворачивался лицом назад...

- А где Лиза? - тревожно оглядываясь и сдерживая коня, спросил император ехавшего несколько позади него князя Ивана Долгорукова.

Князь насмешливо улыбнулся; Петр нахмурился еще более.

- Должно быть, цесаревна поотстала... А вот куда делся Александр Бутурлин? Я его что-то тоже не вижу... Бутурлин! Бутурлин! Александр Борисович, где ты?... И его что-то нет, - пожав плечами, как будто про себя проговорил Долгоруков.

На лице императора появилось выражение досады. Сильно взмахнув арапником, он помчался вперед во весь опор, и удары копыт его коня явственно выделялись среди общего конского топота, сливавшегося в один общий гул".

Точно так же, как роман Дмитриева к роману Павлова, - сам этот роман отсылает читателя к роману Карновича, где находится - купированный, вырезанный из его текста эпизод, и - как бы предлагает ему вставить его в роман, где он отстутствует, вернуть его на место.

*      *      *

При случае можно было бы показать, что и на этот раз - происходит это не случайно; роман Карновича, как и роман Дмитриева, связан с романом Павлова - единством реализуемых в них художественных замыслов. А именно: в романе 1884 года - также находит себе отражение творческая концепция баллады Пушкина "Наташа".

Об ориентированности повествования Карновича на это пушкинское стихотворение и его замысел - говорит хотя бы следующий пассаж из диалога Аграфены Петровны Волконской с сестрой императора Петра II великой княжной Натальей Алексеевной:

" - Так отчего ты, НАТАША, сегодня такая грустная? - спросила княжна [ошибка; следует читать: княгиня].

- МНЕ ПРИСНИЛСЯ СТРАШНЫЙ СОН.

- Какой?

- Я видела, БУДТО МЕНЯ ХОТЯТ ВЫДАТЬ ЗАМУЖ, и знаешь за кого? - за сына Данилыча [Меншикова].

- Сны, моя голубушка, как толкуют старые люди, НЕ ВСЕГДА БЫВАЮТ ВЕЩИЕ И ЧАСТО СБЫВАЮТСЯ НАОБОРОТ".

Ситуация повторяется - точно такая же, как в стихотворении Пушкина: и девушку хотят выдать замуж, и зовут ее... Наташа, и страшный сон она видела! А самое главное, Карнович дает - РАЗГАДКУ пушкинского замысла: секрет этого стихотворения - в том, сон, рассказанный в нем, тоже не был "вещим"; его тоже следует понимать "наоборот".

Догадываться об этом - заставляют многочисленные авторские недомолвки, которыми пронизано повествование в балладе и из-за которых читатель остается в недоумении: что же произошло на самом деле, какой именно жизненной драмы стал он свидетелем по воле автора в этом стихотворении?

Эти недомолвки происходят от провиденциального автобиографизма этого пушкинского стихотворения, на который мы указали в предыдущих главах нашей работы. Именно в нем состоит истинное содержание стихотворения, а не в вымышленных событиях сюжета, которые поэтому автор не видит никакой необходимости доводить до ясности и полноты.

Именно в ней, в (будущей!) пушкинской биографии - следует искать материал для восполнения всех этих недоговоренностей: точно так же как в исторической действительности и других исторических романах мы искали и нашли материал для восполнения пропущенных сюжетных звеньев в романах Дмитриева и Павлова.

В этой своей недоговоренности стихотворение Пушкина - служит образцом построения и творческого использования тех лакун, тех зияний, которые удивляют нас в повествовании 1902 и 1912 года.

*      *      *

Реминисценции же из будущего многосерийного телефильма - в романе Павлова действительно есть. Более того, их присутствие мы замечаем, о нем мы начинаем подозревать - еще до того... как осознаем, что имеем дело с изображением такой же самой бандитской "малины", что и в телефильме: показанной - в том же ракурсе, в связи с коллизией похищения и появления в ней героя.

Выполняющий поручение князя Долгорукого персонаж - приходит в бандитский притон; требует себе угощение; ему наливают стакан "ерофеича" и дают тарелку кислой капусты:

"...Антропыч хитро прищурил левый глаз и хихикнул:

- А угощенье где? Чай, знаешь: сухая ложка рот дерёт.

- Ишь, утроба ненасытная! - выругался Митяй, но всё-таки встал, достал из поставца полуштоф, стакан и тарелку с кислой капустой.

- Вот это ладно! - дрожащим голосом воскликнул Антропыч, наливая стакан и с жадностью проглатывая зеленоватую жидкость. - А то совсем сморило. Ну а теперь слушай...

И он принялся посвящать Митяя в подробности своего злодейского плана".

И у нас перед глазами - сам собой встает кадр из фильма Говорухина: сидящие за столом бандиты; один из них - прямо рукой берущий квашеную капусту с общей тарелки, остервенело жующий.

*      *      *

В следующей сцене застолья, когда все "ребята" будут, как в фильме, на месте, будет уже - и... другая закуска:

"...В руках собеседников виднелись стаканчики с зеленоватым ерофеичем, целый штоф которого красовался на столе, среди нескольких луковых головок, кусков редьки и соли, грудкой насыпанной прямо на грязную доску стола".

Только выбор реалии, закуски - почему именно кислая капуста, а не что-нибудь другое? - заставляет подозревать, что делается такой выбор - ради создания, реализации задуманной реминисценции.

*      *      *

Однако и в этом, втором случае, при возвращении повествования к этому месту действия, когда начинается уже рассказ о похищении героя, - сходство со сценой из телефильма обнаруживается самое общее.

Да, "широким форматом" показывается та же бандитская "малина"; более того - происходящее в ней застолье. Но нет - никакой продолжительной беседы пирующих разбойников с героем; его сразу же, как он входит, оглушают дубиной по голове и собираются нести убивать:

"Прошло несколько минут. Дверь отворилась, и в горницу, в сопровождении Антропыча, вошёл князь Барятинский.

- Пожалуйте, ваше сиятельство, - говорил Антропыч, - вот здесь господин Сенявин пребывание иметь изволят. Пожалуйте, входите, да на порожке-то, глядите, не оступитесь!

Барятинский сделал ещё шаг и, с удивлением глядя на невзрачную обстановку, окружавшую его, и на зверское лицо Митяя, стоявшего у стола, как раз против него, торопливо спросил:

- А где же Сенявин? Что же я его здесь не вижу?

Но ответа ему не пришлось дождаться. Подкравшийся сзади Сенька изо всех сил ударил его дубиной по голове, и Василий Матвеевич, даже не вскрикнув, как сноп, рухнул на пол".

И действительно, устанавливать личность прибывшего - нет необходимости; она, в отличие от происхоядщего в фильме, известна бандитам заранее.

*      *      *

Но все-таки во всем этом обладающем самым общим, абстрактным сходством описании - вновь мелькает подробность, разительно напоминающая об изобразительном ряде телефильма. Среди присутствующих - тоже... две женщины:

"...В знакомом нам домике в селе Напрудном собралась целая "кумпания". Здесь был и дядя Митяй, и Антропыч, и какой-то молодой парень с опухшим от пьянства лицом и всклокоченными волосами, целой шапкой окружавшими его большую котлообразную голову, и две бабы, одна помоложе, другая постарше, но обе достаточно непрезентабельного вида, растрёпанные, грязные и полупьяные".

Изображение этих женщин, подруг бандитов, как видим, строится - в резком контрасте с изображением надменных, знающих себе цену подруг бандитов из телефильма; испытывающих высокомерное презрение к похищенному герою - в отличие от романных героинь, которым не терпится поглазеть на похищенного "князька":

"Одна из баб помоложе вступила в разговор:

- А молодой князёк аль старый? - спросила она.

- Ишь! - загоготал парень. - Ишь, завидущая! Мало тебе нас, что ли?

- Ну да, очень вы нам нужны! - хриплым голосом отозвалась другая баба. - Ваше дело только водку лопать..."

Разве что... о "милицейском" детективе братьев Вайнеров в этих пассажах - вновь напоминает игра имен:

- Ну ты, баба, - пренебрежительно крикнул Сенька, - чего не в своё дело встреваешь! Да и чего вы здесь путаетесь-то? Митяй, вели-ка им идти дрыхнуть!

Митяй бросил сумрачный взгляд в сторону баб и махнул рукой.

- Ступайте! - сказал он.

- Да мы ничего, Митрий Степаныч! - воскликнула баба постарше, - мы вам не помешаем. Нам только князька поглядеть хотца.

- Сказано, дрыхнуть ступай, - ну и иди! - сурово заметил Митяй. - Нечего околачиваться-то!

И он кинул на баб сердитый взгляд.

Аниська хотела было заговорить, но её сотоварка одёрнула её, и они торопливо ушли за печку. А через минуту оттуда послышался сдержанный шёпот и хихиканье".

Внезапно, без подготовки появившееся имя одной из двух героинь - АНИСЬКА, точно так же как имя Антропыч - с фамилией главы советских шпионов, находится в родственных отношениях с фамилией... героя другого "милицейского" детектива, Виля Липатова - деревенского участкового майора АНИСКИНА.

*      *      *

И здесь же, в этой сцене, кстати, - завершается и реминисценция сцены с покушением на "Доцента" из кинофильма "Джентльмены удачи", начатая появлением имени Митяя. Здесь этот Митяй, вместе со своим дружком, Сенькой Косарем, тоже сговариваются - убрать, уничтожить своего босса, Антропыча: но не из боязни того, что он, как Шарапов или "Доцент", выступает в качестве "подсадной утки", а из алчности, чтобы - присвоить все деньги, какие окажутся у похищенного князя.

И, как и в предыдущем случае, воспроизведение общей ситуации - дополняется подробностью, соответствующей изображенному в фильме; и именно - тем самым кадрам на лестнице, где угрюмый "Доцент" становится похожим... на улыбчивого директора садика.

Соответствие - строится по контрасту. Персонажи фильма карабкаются по лестнице, на крышу, можно сказать - "на небо". А персонажи романа, решая участь Антропыча, - выбирают для него... противоположное направление: не на "небо", а... в пре-ис-под-ню-ю:

"...  - Так что же делать-то, дьявол?!

Парень насмешливо улыбнулся, налил себе стаканчик водки, залпом выпил его и тогда только повернулся опять к Митяю.

- А дело-то, дядя Митяй, очень просто. К примеру сказать, приведёт Иван Антропыч господина князя. Что нам делать надоть? Уговор исполнить... А там, к примеру сказать, можем мы и Ивана Антропыча к чертям сковороды лизать послать, а? Как, дядя Митяй, скажешь?

И парень опять подмигнул своему угрюмому собеседнику. Митяй даже привстал со скамьи - так поразило его неожиданное предложение сотоварища. По глазам его, загоревшимся злобным алчным огоньком, было видно, что это предложение пришлось ему по душе и что он далеко не прочь избавиться от Антропыча, для того чтобы воспользоваться его частью.

- А ведь ты дьявол, Сенька! - воскликнул наконец он одобрительно..."

И друг друга они, как видим, - именуют соответственно.

*      *      *

Наконец, кличка сообщника Митяя - КОСАРЬ напоминает... о прозвище еще одного героя кинофильма "Джентльмены удачи", бывшего сообщника "Доцента", а теперь опекаемого директором детсада персонажа Савелия Крамарова : "КОСОЙ"!

Имя же его - совпадает с именем... долгожданного гостя из телефильма "Место встречи изменить нельзя": еще одного милиционера - Сеньки "Тузика", попытавшегося внедриться к бандитам в самом начале фильма и заколотого одним из них прямо на скамейке московского сквера.

Аналогичное "место встречи", скамейка сквера, было выбрано и для свидания Шарапова с посланницей бандитов, и даже... для мнимого "Доцента" из "Джентльменов удачи", когда он безрезультатно поджидал осторожного "гардеробщика" и был распознан в качестве "подсадной утки" высланным к нему на разведку "Митяем".

Но что касается самого эпизода в бандитской "малине" - единственной, к тому же, как мы видели, поданной по контрасту подробностью дело и оканчивается.