|
|
||
Комментатор рассказа "Баргамот и Гараська" в современном издании произведений Л.Андреева высказывает по этому поводу - по поводу мотивированности выбора имени персонажа - оригинальное мнение:
"Фамилия городового Баргамотов [так!], характеризующая его внешний облик, явно происходит от прозвища, а не наоборот. Баргамот (бергамот) - один из наиболее распространенных в России в прошлом веке сортов груш" (Чуваков В.Н. Комментарии // Андреев Л.Н. Собрание сочинений в 6 томах. Т.1. М., 1990. С. 587).
Исследователь, таким образом, тоже считает, что прозвище "Баргамот" имеет - какую-то иную этимологию, чем название сорта груш "бергамот", от которого - только по-видимости, с целью ввести читателя в заблуждение, производна фамилия персонажа.
Какова эта скрытая этимология, на которую только намекнул комментатор издания, - мы теперь доподлинно знаем. Однако, именно поэтому - мы и не можем согласиться с уважаемым исследователем в том, что поверхностное, видимое происхождение этих имен - не имеет для художественного замысла андреевского рассказа никакого значения.
Прежде всего, обратим внимание на то, что фамилию Бергамотов в рассказе Андреева получает - убежденный в своей правоте представитель самодержавной власти; как бы - отождествляющийся с ее высшим носителем, царем Николаем II; служащий - его местным воплощением, инкарнацией.
Невозможно в этой связи сразу же не вспомнить хрестоматийную карикатуру О.Домье и Ш.Филиппона на французского короля Луи-Филиппа (1831), на которой, в результате нескольких преобразований, лицо монарха (и без того похожее на нее) превращается - в здоровенную ГРУШУ (la poire; это слово означает также: "простофиля").
С тех пор груша стала условным, но общепонятным обозначением этого короля и не сходила со страниц сатирических журналов. Домье принадлежит и другая карикатура на Луи-Филиппа, созданная в том же году и представляющая его в образе раблезианского короля-гиганта Гаргантюа, поглощающего золото, подносимое ему чиновниками, которые - ну, прямо как в главе "Сон Никанора Ивановича" в романе Булгакова! - отбирают его у народа.
Эта связь, несомненно, актуальна для замысла рассказа: поскольку ставит в параллель двусмысленность фигуры короля - еще герцогом Орлеанским являвшегося сторонником Великой Французской революции и в результате революции же 1830 года возведенного на престол (почему он представлялся решительно неприемлемым, нелегитимным для императора Николая I) - и неоднозначность, способность к парадоксальным поступкам городового - персонажа рассказа Андреева. Но этим выбор внутренней формы имени, я уверен, не ограничивается.* * *
Рассказ 1898 года - так же, как и имеющий вскоре появиться роман Павлова, ориентирован на будущее произведение Булгакова; намечает в каких-то отдельных чертах, его персонажный состав, его идейно-художественный замысел. Характерно, что именно повествование 1902 года, столкновение в нем "андреевского" имени "Гараська" с чертой, изображающей у Булгакова Коровьева, - впервые и помогло нам об этом догадаться!
Но, возникает вопрос, почему в таком случае из всех булгаковских персонажей - в качестве прообраза имени для персонажа этого рассказа выбрано именно... имя кота Бегемота? Вот здесь-то и приобретает свое значение - ОЧЕВИДНАЯ этимология имени. Название сорта груш - тоже, если подумать, оказывается значимым для ЗАМЫСЛА этого рассказа!
Ведь название это - тоже, в свою очередь, имеет свою этимологию. Оно происходит - от названия итальянского города Бергамо, и именно это, по нашей догадке, и дает ключ к раскрытию причин выбора автором этого слова.
"ТРУФФАЛЬДИНО ИЗ БЕРГАМО" - название замечательного советского музыкального телефильма 1970-х годов с Константином Райкиным в главной роли. Название это вполне корректно, поскольку главный персонаж - действительно происходит из города Бергамо; однако оригинальная пьеса Карло Гольдони, положенная в основу этого фильма, имеет другое заглавие: "СЛУГА ДВУХ ГОСПОД".
И в основе этого заглавия - также находится распространенное речение, на этот раз - евангельское наставление: "Никто не может служить двум господам... - поучает своих учеников Иисус. - Не можете служить Богу и маммоне" (Евангелие от Матфея, гл. 6, ст. 24; Евангелие от Луки, гл. 16, ст. 13). В последнем случае имеется в виду страсть к обогащению, но здесь могут подразумеваться и любые другие силы, противодействующие служению Богу.
И именно это изречение, думается и вовлечено в качестве краеугольного камня в построение концепции этого рассказа - благодаря присвоению одному из его героев фамилии, образованной от названия родного города персонажа комедии Гольдони, носящей в качестве своего заглавия краткую формулировку этого изречения.* * *
И... в то же время - спорящей с ним, оспаривающей его всеобщую обязательность. Рассказывающей историю о том, как ее герою - неунывающему весельчаку Труффальдино именно... удалось услужить одновременно двум господам; более того - соединить их, разлученных драматическими обстоятельствами влюбленных, свести воедино ("двое да едина плоть будут": так что исходное изречение все-таки в итоге... оказывается к данному случаю неприменимым!).
И в рассказе Л.Андреева оба заглавных персонажа - именно "служат двум господам": об этом и говорит центральное событие сюжета. В канун пасхального праздника - они вспоминают о том, что они служат - Христу, о своей обязанности служить Христу.
Но это и означает, что в другое время - они служат кому-то другому, каким-то другим "господам": один своему желудку и своей полицейской инструкции; другой - своему гонору и своей привычке наслаждаться состоянием алкогольного опьянения.
Отрадно, что воодушевление праздника, церковно-религиозная традиция, в которой изображенные в рассказе Андреева люди тогда, в конце XIX - начале ХХ века, имеют еще возможность существовать, - пробуждают в них лучшие чувства; создает условия для реализации этих чувств во вполне определенных и результативных поступках. Но ясно также, что эта оптимистическая концовка ничего в их жизни не изменит, и назавтра они неизбежно вернутся - к службе другим своим "господам".
Вот эта проблематика безысходности духовно-нравственной жизни, мне думается, и берется в качестве какой-то очень существенной коллизии своего будущего романа Булгаковым; эта его коллизия - и намечается в рассказе 1898 года.* * *
Способность повествования 1902 года открывать булгаковские перспективы... в других, куда более почтенных, чем этот любовно-приключенческий роман "из русской истории первой половины XVIII века", классических произведениях русской словесности - придает ему еще больше ценности, в этом отношении - в отношении открывающихся в нем булгаковских перспектив, и вызывает еще больший интерес к пристальному его изучению.
Приведем описание интерьера чуть было не ставшей для героини роковым местом мельницы:
"...Кроме маленькой каморки, служившей обиталищем старика Кондрата и в которой теперь находился Барятинский, на мельнице была ещё большая горница, предназначавшаяся в горячее время осеннего помола для ночёвки приезжих крестьян, привозивших на Тихоновскую мельницу своё зерно из очень дальних деревень.
Вот в эту-то горницу и ввёл понятливый Никитка князя Долгорукого и молодую княжну, и не подозревавшую, что она стала жертвой самой гнусной интриги.
Анна с удивлением оглянулась крутом.
Она была уверена, что Долгорукий проведёт её прямо к Барятинскому, и, не видя его здесь, в этой большой слабо освещённой оплывавшей сальной свечкой горнице, тёмные закопчённые стены которой как-то донельзя неприютно глядели на неё, - молодая девушка вздрогнула. Ей почему-то стало страшно.
...Оглядываясь кругом и почувствовав какой-то неясный страх, который внушала ей эта горница, одна половина которой была занята столом, где мерцала свеча в железном шандале, а другая совсем потонула во мраке, - молодая девушка задумалась, и результатом этих дум явилось какое-то неясное подозрение...
Мрачная комната показалась ей ещё мрачнее. Мёртвая тишина, царившая вокруг, пугала её. Малейший шорох ветра в крыльях ветряка, каким-то слабым свистом доносившийся сюда, заставлял её вздрагивать и как-то пугливо прижиматься к столу, около которого она стояла".
Это описание - во многих отношениях напоминает первое появление Маргариты в квартире N 50, где идут приготовления к балу, который через некоторое время должен начаться.* * *
Повторим еще раз последний абзац приведенного фрагмента:
"Мрачная комната показалась ей ещё мрачнее. Мёртвая тишина, царившая вокруг, ПУГАЛА её. Малейший ШОРОХ ветра в крыльях ветряка, КАКИМ-ТО слабым свистом доносившийся сюда, заставлял её ВЗДРАГИВАТЬ и как-то ПУГЛИВО ПРИЖИМАТЬСЯ к столу, около которого она стояла".
И сравним с ним - пассаж из соответствующей сцены булгаковского романа:
"...Они пошли между колоннами и наконец выбрались в какой-то другой зал, в котором почему-то сильно пахло лимоном, где слышались КАКИЕ-ТО ШОРОХИ и где что-то задело Маргариту по голове. Она ВЗДРОГНУЛА.
- Не ПУГАЙТЕСЬ, - сладко успокоил Коровьев, беря Маргариту под руку, - бальные ухищрения Бегемота, ничего более... Да и потом вы сами - королевской крови.
- Почему королевской крови? - ИСПУГАННО шепнула Маргарита, ПРИЖИМАЯСЬ к Коровьеву".
Вновь, как и в случае с описанием фантастических способностей Коровьева: соответствия - просто текстуальные, как будто, читая повествование 1902 года, мы имеем дело с наброском будущего романа; как будто Булгаков - почему-то задался целью... по-своему пе-ре-пи-сать пассаж из романа Павлова (повторив даже не просто целый ряд слов, но и... употребление одного и того же слова в двух грамматических формах - глагольной и наречной)!* * *
В приведенном фрагменте Булгаков упоминает о "СЛАДКОЙ" интонации голоса Коровьева.
Интересно, что знакомый нам рассказ Андреева, в первоначальной редакции, имел концовку (утреннее чаепитие городового Баргамота и поступившего к нему в работники Гараськи), которую М.Горький в письме к нему, советуя от нее отказаться, назвал - именно "сладкой"!
И в новой редакции, с учетом горьковских замечаний (сделанных, впрочем, еще... в 1899 году) рассказ был опубликован, причем сразу в двух разных изданиях, - именно в 1902 году, одновременно с выходом романа Павлова (Чуваков В.Н. Ук. соч. С. 588).
Быть может, это слово было выбрано Горьким под влиянием характерного свойства употребляемого персонажами в этой сцене напитка, чая с сахаром? Или - в противопложность значению... собственного псевдонима (равно как и эвфемистического именования другого напитка, "горькой", от употребления которой не мог отказаться Гараська)? Но вот теперь этот "горьковский" эпитет - словно бы прилип к языку Коровьева!
Эпитет появляется в этом эпизоде булгаковского романа - не в первый раз. В другом случае - он относится к улыбке того же персонажа, а кроме того - находится в каламбурном отношении со словом из той же фразы:
"Коровьев СЛАДКО ухмыльнулся, отчего тени шевельнулись в СКЛАДКАХ его носа".
Причина появления этой вызывающей игры слов может показаться непостижимой, если не знать о тех взаимоотношениях, в которых сцена из булгаковского романа находится со сценой из романа 1902 года. Нужно обратить внимание на то, что в первом указанном нами случае интонация, характеризуемая этим словом, - сопровождает жест персонажа: он берет свою спутницу "ПОД РУКУ".* * *
Слово это - образует внутреннюю форму фамилии отрицательного персонажа романа Павлова. И именно в той сцене на мельнице, которую мы сопоставляем эпизоду романа Булгакова, - фамилия эта... тоже вовлекается в игру слов! -
" - Раздевайтесь, княжна, - с ласковой улыбкой подходя к ней, сказал ДОЛГОРУКИЙ...
И он протянул РУКИ, чтобы помочь ей снять бурнус".
Отражается - и мимика персонажа: если один - "сладко ухмыльнулся", то другой говорит - "с ласковой улыбкой". И несколько строк спустя - снова:
"ДОЛГОРУКИЙ ещё сильнее расхохотался...
И он опять протянул к ней РУКИ".
Каламбур, усмотренный нами в булгаковской фразе, таким образом, - служит откликом на это наивное, простенькое каламбурное построение в романе предшественника. Само слово, называющее предмет одежды, употребленное в этих строках, - служит знаком каламбурности как таковой; оно напоминает банальную каламбурную фразу Остапа Бендера из романа "Золотой теленок": "Ну-с, снимайте бурнус".* * *
Так же как слова, накладывается, обнаруживает совпадения в соответствующих друг другу сценах двух романов - и изображение. Аналогична приведенному нами описанию инетерьера в романе 1902 года - освещенность, степень освещенности помещения, в которое попадает героиня Булгакова:
"...Первое, что поразило Маргариту, это та тьма, в которую она попала. Ничего не было видно, как в подземелье, и Маргарита невольно уцепилась за плащ Азазелло, опасаясь споткнуться. Но тут вдалеке и вверху замигал огонек какой-то лампадки и стал приближаться... Огонек приблизился вплотную, и Маргарита увидела освещенное лицо мужчины, длинного и черного, держащего в руке эту самую лампадку...
- Разрешите мне представиться вам, - заскрипел Коровьев. - Коровьев. Вас удивляет, что нет света? Экономия, как вы, конечно, подумали? Ни-ни-ни... Просто мессир не любит электрического света, и мы дадим его в самый последний момент..."
Точно так же в сцене из романа 1902 года - "мерцала свеча в железном шандале", освещая одну половину большой горницы, в то время как "другая совсем потонула во мраке". Но соответствие это между двумя произведениями - простирается куда дальше, чем можно было бы подумать!
Напомним, что в повествовании Павлова эта свеча находилась НА СТОЛЕ, который - занимал одну половину большой горницы, оставляя, таким образом, вторую во мраке. У Булгакова этот источник света - перемещается... в руку Коровьева. Между этим лицом из свиты Воланда и... столом из павловского романа - тем самым, намечается какое-то соответствие; возможность, вероятность, в силу существования других очевидных параллелей, - такого соответствия.
Именно поэтому, надо думать, автор в ремарке к его реплике дает такую характеристику голоса этого персонажа: "ЗА-СКРИ-ПЕЛ". Скрипеть - может именно старый деревянный стол!
А теперь вспомним, кем был компаньон этого Коровьева, кот Бегемот, согласно традиции, из которой Булгаков заимствовал это имя: ПРЕ-СТО-ЛОМ (такое именование носит у св. Дионисия Ареопагита одна из девяти ангельских иерархий, входящая в одну триаду с "Господствами" и "Властями")! Отсюда, наверное, сходство этого ангела, в его падшем состоянии, с массивными, каким и надлежит быть престолу, слоном и гиппопотамом.
Описание этого неслыханного "стола", занимающего собой целую половину (большой, предназначенной для размещения десятка, если не более людей!) горницы в романе Павлова, - явно ориентировано на персонажную струкутру романа "Мастер и Маргарита", на присутствие в ней того, кто (как расскажет вам любой демонолог!) был когда-то Престолом.
А тесная взаимосвязь Коровьева и Бегемота, которая возникнет в этом романе, - как мы уже узнали, проявилась - в их взаимозаменимости при соотнесении соответствующего "коровьевского" пассажа романа 1902 года - с заглавными персонажами рассказа Андреева "Баргамот и Гараська".* * *
Как видим, лексические повторы - спорадически появляются в связи с этим же персонажем, при описании которого у Булгакова отразился каламбур с фамилией Долгорукого из романа Павлова, и в других случаях. В только что приведенном нами фрагменте - повтор тоже распространяется на его фамилию: сталкиваются ее упоминание в ремарке автора и в продолжающей ее реплике героя романа.
А затем - повтор этот усугубляется, подчеркивается... троекратным повтором частицы, означающим решительное отрицание!
Потенциальный, подразумеваемый каламбур содержит в себе и реплика Маргариты, обращающейся к разбуженному ребенку во фрагменте, на фоне которого, благодаря ее "осипшему на ветру голосу", впервые стало для нас проявляться сходство романа 1902 года с великим булгаковским повествованием: "А ты спи!"
Это также - слова командарма Гаврилова из "Повести непогашенной луны" Б.А.Пильняка, обращенные к маленькой дочке его старого партийного товарища, которую он укладывает спать. Реплика эта в его устах - преобразуется в импровизированную колыбельную песенку, которая как раз и основывается на каламбуре (где образованные из одних и тех же букв слова повторяются несколько раз, как частица "ни" в реплике Коровьева):
"...Потом Гаврилов укладывал Наташку спать, сел около ее постельки, сказал: "Ты закрой глаза, а я буду тебе песни петь", - и запел, не умея петь, не зная никакой песни, придумывал песню здесь же:
Пришел козел, сказал:
"А ты спи, спи, спи, спи, спи", -
улыбнулся, хитро посмотрел на Наташу и на Попова и пропел то, что впервые пришло ему на ум из созвучия слов "спи, спи, спи, спи", запел:
Пришел козел, сказал:
"А ты спи, спи, спи, спи, спи...
Но не пис, пис, пис, пис, пис..."
Наташа открыла глаза, улыбнулась, а Гаврилов так и пел эти две последние строчки неумелым голосом (плохо, в сущности, пел), пока не заснула Наташа".
Каламбурность намечается еще в первой из этих песенных строк: слова "козел" и "сказал" - созвучны друг другу, имеют общий набор букв, различаясь между собой меньшим, по сравнению с совпадающим, их количеством: как и у Булгакова - слова "сладко" и "складка".
|