Неужели этого никто еще не заметил? Вот монолог героини рассказа И.С.Тургенева "Живые мощи" (1874), страдалицы Лукерьи:

" - Вот вы, барин, спрашиваете меня, - заговорила опять Лукерья, - сплю ли я? Сплю я точно редко, но всякий раз сны вижу, хорошие сны! Никогда я больной себя не вижу: такая я всегда во сне здоровая да молодая... Одно горе: проснусь я, потянуться хочу хорошенько - ан я вся как скованная. Раз мне такой чудный сон приснился! Хотите расскажу вам? - Ну, слушайте. - Вижу я, будто стою я в поле, а кругом рожь, такая высокая, спелая, как золотая!.. И будто со мной собачка рыженькая, злющая-презлющая - все укусить меня хочет. И будто в руках у меня серп, и не простой серп, а самый как есть месяц, вот когда он на серп похож бывает. И этим самым месяцем должна я эту самую рожь сжать дочиста. Только очень меня от жары растомило, и месяц меня слепит, и лень на меня нашла; а кругом васильки растут, да такие крупные! И все ко мне головками повернулись. И думаю я: нарву я этих васильков; Вася прийти обещался - так вот я себе венок сперва совью; жать-то я еще успею. Начинаю я рвать васильки, а они у меня промеж пальцев тают да тают, хоть ты что! И не могу я себе венок свить. А между тем я слышу - кто-то уж идет ко мне, близко таково, и зовет: Луша! Луша!.. Ай, думаю, беда - не успела! Все равно, надену я себе на голову этот месяц заместо васильков. Надеваю я месяц, ровно как кокошник, и так сама сейчас вся засияла, все поле кругом осветила. Глядь - по самым верхушкам колосьев катит ко мне скорехонько - только не Вася, а сам Христос! И почему я узнала, что это Христос, сказать не могу, - таким его не пишут, а только он! Безбородый, высокий, молодой, весь в белом, - только пояс золотой, - и ручку мне протягивает. "Не бойся, говорит, невеста моя разубранная, ступай за мною; ты у меня в царстве небесном хороводы водить будешь и песни играть райские". И я к его ручке как прильну! Собачка моя сейчас меня за ноги... но тут мы взвились! Он впереди... Крылья у него по всему небу развернулись, длинные, как у чайки, - я за ним! И собачка должна отстать от меня. Тут только я поняла, что эта собачка - болезнь моя и что в царстве небесном ей уже места не будет".

А это - знаменитая концовка поэмы А.А.Блока "Двенадцать":

...Так идут державным шагом -
        Позади - голодный пес,
Впереди - с кровавым флагом,
        И за вьюгой невидим,
        И от пули невридим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
        В белом венчике из роз -
        Впереди - Исус Христос.

Заимстование несомненное! Шествие двенадцати красногвардейцев, предводительствуемых Иисусом Христом - это не что иное, как... воспроизведение полета тургеневской героини. "Он впереди..." - говорит о герое своего видения тургеневская героиня. "Впереди - Иисус Христос", - заканчивает свою поэму и Блок.

Представляется очевидным, что образцом Блоку, когда он вводил в свою поэму фигуру Христа, мелькающего на улицах революционного Петрограда, служило стихотворение Ф.И.Тютчева "Эти бедные селенья...":

...Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.

Но теперь оказывается, что у Блока был промежуточный источник: ДВЕ СТРОКИ ТОГО ЖЕ САМОГО СТИХОТВОРЕНИЯ - ПОСТАВЛЕНЫ ЭПИГРАФОМ К РАССКАЗУ ТУРГЕНЕВА. И Блок не только воспроизводит и творчески перерабатывает основную сюжетную ситуацию Тургенева, но и... буквально переносит в свою поэму целую группу, целую систему мотивов из приведенного нами фрагмента рассказа. Собственно, он переводит в стихи тургеневскую прозу, повествование Тургенева образует каркас его символико-изобразительной системы, по крайней мере - существенную ее часть.

Мы выделили соответствующие места в цитируемом тексте Тургенева. Показательно, во-первых, что Блок сводит в единый образ мотивы, у Тургенева не имеющие друг к другу прямого отношения. Знаменитый блоковский "белый венчик из роз", который всегда вызывал наиболее острую реакцию у читателей, - оказывается... вовсе не принадлежит одному Блоку, а тоже обязан своим происхождением рассказу Тургенева! Сам Христос появляется у него безо всякого "венчика", но зато в первой половине сна - героиня как раз и занимается тем, что безуспешно пытается свить себе венок, да еще из васильков - "царских" цветов (слово подчеркивается упоминанием сразу же, через точку с запятой, однокоренного имени: "Вася")!

Является во сне героине - и "злющая-презлющая собачка". А собачка эта - не просто появляется в финале блоковской поэмы, но проходит в ней лейтмотивом, образуя плакатно-очевидный, и тем не менее неотъемлемый от ее художественной концепции символ. Но, несмотря на всю свою кричаще-вызывающую плакатность, символ-то этот, буквально до последней своей черточки, выписан по образцу из тургеневского рассказа!

У Тургенева собачка - "злющая-презлющая". У Блока пес - "голодный", стало быть - тоже злющий. Рассказчица говорит о своей собачке: "все укусить меня хочет". А потом и вовсе: "Собачка моя сейчас меня за ноги". Собачка эта, стало быть, у Тургенева тоже, как и у Блока в шествии Христа и "двенадцати"... участвует в шествии, в полете героини рассказа и Христа! И у Блока пес ведет себя точно так же:

...Скалит зубы - волк голодный -
Хвост поджал - не отстает -
Пес холодный - пес безродный...

Как мы уже сказали, в поэме этот пес перерастает в зримый до плакатности символ:

Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.

Но ведь эту метаморфозу - вовсе не "символист" Блок придумал! Саму эту символизацию мотива - он заимствовал у Тургенева, из слагающейся в устах его героини народной легенды: "Тут только я поняла, что эта собачка - болезнь моя". И обратите внимание, что у Блока, хотя символизация и происходит совершенно в ином, политическом направлении, - все же сохраняется и то значение, которое приписывает этому образу Тургенев. Пес у Блока - "паршивый", то есть... именно больной:

- Отвяжись ты, шелудивый,
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пес паршивый,
Провались - поколочу!

Казалось бы, только одна повторяющаяся (трижды!) конкретно-изобразительная деталь у Блока не заимствована, придумана им самим: поджатый хвост голодного пса. Но, думается, и этой, "оригинальной" деталью Блок всего лишь передает мысль, присутствующую в тургеневском рассказе. Поджатый хвост - знак поражения, обреченности. И у Тургенева: "И собачка должна отстать от меня... в царстве небесном ей уже места не будет".

Обратим внимание еще раз на то, с какой неуклонной тщательностью Блок заимствует и переносит в текст своей поэмы мельчайшие детали тургеневского повествования; вплоть - до буквального воспроизведения слов. В только что приведенной фразе: "И собачка должна отстать от меня". У Блока: "Хвост поджал - не отстает".

Повторяется один и тот же образ движения главного героя видения. У Тургенева: "по самым верхушкам колосьев катит ко мне скорехонько... сам Христос". И у Блока: "Нежной поступью надвьюжной". И у Тургенева - вновь то же самое слово: "ступай за мною..."

И при этом воспроизведение таких мельчайших деталей касается не только главных заимствуемых фигур; эти детали переносятся из тургеневского текста и сами по себе, занимая новое место в поэме Блока. У Тургенева при изображении Христа выделяется портретная деталь. Он, говорит героиня: "ручку мне протягивает... И я к его ручке как прильну!" И эта портретная деталь - отзывается у Блока при первом же упоминании о присутствии Христа перед шествующими героями поэмы:

- Кто там машет красным флагом?
- Приглядись-ка, эка тьма!
- Кто там бродит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?

Флаг, которым машут, надо полагать, держат в руках? И сразу вслед за тем слова Христа, обращенные у Тургенева к героине: "ты у меня в царстве небесном хороводы водить будешь" . Связь в последовательности повествования понятная: хороводы - тоже водят, взявшись за руки. И это слово - эхом отзывается у Блока: "хоронясь..." У Тургенева фраза заканчивается: "...и песни играть райские". Ну, а уж о песенной стихии в поэме Блока - только ленивый не рассуждал!

Явление героям поэмы Христа происходит в ночи ("Жених полуночный" - именуется Он по известной евангельской притче), в метели, во тьме: его нельзя разглядеть. И тургеневская героиня поначалу тоже не видит приближающегося к ней Христа, принимает его за другого, за... своего собствнного жениха, Васю. Он поначалу воспринимается ею одним слухом: "А между тем я слышу - кто-то уж идет ко мне, близко таково, и зовет: Луша! Луша!.."

"Взвились" - говорит об их полете Лукерья. Этот глагол отзывается у Блока при описании метели:

Завивает ветер
Белый снежок.

И:

Вскрутился к небу снежный прах!..

Пес у Блока - "безродный". Христос у Тургенева: "безбородый".

Теперь возникает вопрос: ЧТО ЭТО? Зачем Блоку понадобилось так дотошно, слово за словом переносить в текст своей поэмы - прозу Тургенева? Ни-че-го не понятно! Загадка...

Быть может, такой натиск литературных реминисценций объясняется владевшим Блоком страстным желанием, невыразимым в прямых словах, теряющим в них всю свою завораживающую и грозную значимость: передать, объяснить, КУДА они, эти "двенадцать", - идут? Вот поэтому он на всем протяжении своей поэмы, и особенно - к концу ее, так настойчиво, хотя и скрытно, негласно, направлял своего читателя к тургеневскому рассказу. Там эта затаенная блоковская мысль прописана черным по белому: "в царстве небесном..."

Быть может, именно это и хотел и одновременно - страшился передать своему читателю Блок: что о "царстве небесном" можно думать и рассуждать только так, как думает и рассуждает тургеневская героиня? Что всякие мечты о "царстве небесном" здесь, на земле - это иллюзия, самообман? Что "безродный", "паршивый" мир - это есть и может быть единственным миром здесь, по сю сторону всемирной истории, в который приходит "безбородый", "каким его не пишут" на иконах, неузнаваемый, стало быть, Христос?... И что его герои, закрученные, замороченные вихрем истории, - и вправду идут... в "царство небесное".

На "тот свет". В смерть.



27 февраля 2011 года