|
|
||
Из лука губ
Следующим, после Пушкина, русским писателем, творчество которого отражено в повести 1839 года, был Н.В.Гоголь. Причем первая же аллюзия на него - идеально соответствует тому, как появляется в повествовании - фамилия главного героя, А.В.Беляева, этимологически родственная фамилии пушкинского повествователя И.П.Белкина.
Становится известной она читателю, как мы видели, лишь в самом конце, где рассказчик получает приглашение на крестины его новорожденной дочери.
А в начале говорится о положении того же персонажа после окончания им университета:
"Перед Андреем Васьяновичем развертывалось теперь ПОПРИЩЕ, которое, как степи аравийские, становилось тем обширнее и необозримее, чем более взгляд испытателя старался в оное проникать".
От слова этого образована фамилия героя повести Гоголя "Записки сумасшедшего", Поприщина. А вот ИМЯ его становится известным читателю, точно так же как фамилия персонажа в повести 1839 года, лишь в самом конце, когда его зовет служитель сумасшедшего дома:
"Сегодня великий инквизитор пришел в мою комнату, но я, услышавши еще издали шаги его, спрятался под стул. Он, увидевши, что нет меня, начал звать. Сначала закричал: "Поприщин!" - я ни слова. Потом: "АКСЕНТИЙ ИВАНОВ! титулярный советник! дворянин!"
Нелишне заметить, что имя это - мужской вариант имени работницы Адриана Прохорова в повести Пушкина "Гробовщик", Аксиньи (и появляется она собственной персоной - тоже только в самом конце повести).
Н.И.Бобылев в этой ономастической подаче - явно следует построению повести Гоголя, впервые ставшей известной читателю в 1835 году. Вплоть - до воспроизведения ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, в которых читателю становится известно имя героя.
"Великий инквизитор", каковым представляется Аксентию Ивановичу Поприщину служитель сумасшедшего дома, - ЗОВЕТ его. И Андрей Васьянович Беляев - тоже... ЗОВЕТ: приглашает повествователя Ивана Ивановича на крестины.
И нам уже известно, что далее, после замечания о "поприще", расстилающемся перед героем, во вступительной части - появляется... ШИНЕЛЬ: предмет гардероба, название которого стало названием другой гоголевской повести. Только теперь уже - она увидит свет... на четыре года позднее "Купидонова лука", в 1842 году; впрочем, к созданию ее Гоголь приступил еще в 1836-м.* * *
Рассказывается о том, как герой сменяет свои утренние занятия поэзией - на дневную службу "столоначальником":
"Андрей Васьянович, скрепя сердце, клал тетрадки в заветный сундук, бывший некогда хранителем студенческих тайн, к коему, за неимением цербера, привешены были три замка тульской работы; надевал ШИНЕЛЬ, у которой из синего стоячего воротника [то есть воротника форменной студенческой шинели] сделан был на скорую руку синий откидной, и отправлялся тихими ногами на голодный стол [имеется в виду "стол" в учреждении, в противоположность столу обеденному], за которым председательствовал".
Здесь уже, в противоположность первому случаю, Бобылев - ПРЕДВОСХИЩАЕТ появление повести Гоголя с таким названием, само ее содержание: в первоначальном анекдоте, к обработке которого Гоголь приступил в 1836 году, в качестве утраты, как известно, фигурировало - ружье, а не шинель.
Слово это, на фоне предшествующего его появлению слова "поприще", - читается именно как заглавие будущей вещи.
Более того, остановив внимание на переделке воротника, на том, чем один отличался от другого (из стоячего в отложной), - автор повести проявил такое же знакомство с развившимся В БУДУЩЕМ сокровенным замыслом повести Гоголя, как и в случае с написанным в начале десятилетия пушкинским "Гробовщиком".
Воротники, сходные, но отличающиеся от воротников у студентов университета, носили студенты - Духовной Академии (см. рассказ З.Н.Гиппиус "Тварь", 1904 г.). Только отличие происходило не от покроя, а от оттенка цвета и от материала: они были бархатными и темно-синими.
Этот тончайший, прозрачный намек у автора повести 1839 года - указывал на духовное содержание будущей повести Гоголя. По мысли В.Н.Турбина, развитой финским ученым Э.Пеураненом, в основу символического плана гоголевской повести было положено житие небесного покровителя ее главного героя, св. Акакия.* * *
Появляется заглавное слово гоголевской повести еще раз, и тоже в приводившемся нами, в связи с содержащимися в нем художественными элементами пушкинского "Гробовщика", пассаже, - только в составе сложного заимствованного слова.
И нужно теперь обратить внимание на характерный КОНТЕКСТ, помимо контекста повести "Гробовщик", в котором это слово появляется. Напомним, описывается сон главного героя:
"...Между тем, как Тимофей Агафонович, в виде полиШИНЕЛЯ, мчится быстрее осеннего ветра, стараясь ХЛЕС(Т)НУТЬ Андрея Васьяновича длинною косою каштановых волос".
Название будущей повести Гоголя - появляется рядом с вариантом глагола, от которого образована... фамилия главного персонажа другого, недавно написанного (в том же 1835 году, когда вышла в свет повесть "Записки сумасшедшего") и поставленного на сцене в 1836 году его произведения: "ХЛЕСТАКОВ".
Этим лишний раз утверждается, что и первая пара слов, также состоящая из названия той же повести Гоголя и слова, от которого образована фамилия другого его персонажа ("шинель" - "поприще"), - служит аллюзией на гоголевское творчество.* * *
У Акакия Акакиевича в повести Гоголя новую шинель - отбирают.
Но и в повести у Бобылева верхняя одежда гостя главного героя - тоже оказывается предметом... про-па-жи. Причем в обстоятельствах, удивительно напоминающих о сюжете гоголевской "Шинели":
"...Андрей Васьянович не успел вымолвить двух слов, а Тимофей Агафонович был уже далеко.
- Кто идет? - раздался опять оклик будочника. На этот раз в комнате Андрея Васьяновича не произошло, однакож, ничего необыкновенного. Кот Васька давно спал у потухшего камина, перо и чернилица оставались в покое. Андрей Васьянович начал раздеваться.
- Смотри, пожалуй, ВЕТРЕНИК ЗАБЫЛ ЗДЕСЬ ШУБУ, - сказал он, подойдя к кровати. - Ему должно быть ОЧЕНЬ ЖАРКО... НА ДВОРЕ ДВЕНАДЦАТЬ ГРАДУСОВ.... И он влюблен?... И так бредит?....Хм!..."
Шуба у героя повести не просто утрачивается - как и Акакий Акакиевич у Гоголя, он оказывается без нее - и тоже на улицах Петербурга! - на двенадцатиградусном морозе.
Правда - по собственной воле, вернее забывчивости. Что придает ситуации комический колорит - и выглядит ПАРОДИЕЙ на произведение, которое предстоит написать Гоголю.
Обратим внимание на то, что и в этом случае, как и в случае с "полишинелем", реминисценция мотивов повести Гоголя дается на фоне реминисценции мотива пушкинского "Гробовщика" ("будочник").* * *
И наконец, мы неоднократно встречаем в тексте этого произведения слово - ставшее названием еще одной повести Гоголя. Оно не просто упоминается в повести 1839 года, но и становится в ней предметом отдельного обсуждения.
В самом начале рассказывается о занятиях героя... сравнительной физиогномикой. Она должна подтвердить его поэтическое призвание:
"Природа, надобно признаться, создала Андрея Васьяновича поэтом, и горе, если бы кто осмелился разуверять его в этом! Андрей Васьянович вымерил уже соломинкою свой НОС и НОС Шиллера, прилепленного, в бумажной рамке над росписанием табельных дней..."
"Шиллер" - "не тот Шиллер, который написал "Вильгельма Телля" и "Историю Тридцатилетней войны", но известный Шиллер, жестяных дел мастер в Мещанской улице", - нужно напомнить, персонаж повести Гоголя "Невский проспект". А говорит этот Шиллер, в тот самый момент, когда в его жилище появляется поручик Пирогов... о том же самом, что "вымеряет соломинкою" герой повести 1839 года:
"Я не хочу, мне не нужен НОС!... У меня на один НОС выходит три фунта табаку в месяц... на один НОС четырнадцать рублей сорок копеек!... Я не хочу НОСА! режь мне НОС! вот мой НОС!"
Его приятель, к которому он обращается с этой речью, - "Гофман": "не писатель Гофман, но довольно хороший сапожник с Офицерской улицы". Писатель же Гофман - тоже, как увидим, упоминается в тексте повести 1839 года.
Затем, когда герой решает поступить на службу:
"Итак, все надежды, все мечты, реявшие над головой юного питомца муз, рушились?... И этот НОС Шиллера, и эта линия на правой руке, и эта выкладка великого кабалиста, были не что иное, как вздор, пустая игра случая?..."
Выражение "нос Шиллера" выглядит так, как будто бы повесть, которая известна нам под именем Гоголя, в действительности написана... великим немецким драматургом.* * *
В следующий раз это слово - фигурирует в начале второй части, при появлении полуночного гостя - Тимофея Агафоновича, пришедшего за поздравительными стихами:
"Андрей Васьянович улыбнулся, встал, вынул из-под стола цельную свечу, зажег ее, подставил к самому НОСУ Тимофея Агафоновича и, подперев рукою голову, начал бемольным тоном..."
Герой словно бы повторяет... вышеописанную операцию по измерению носа Шиллера соломинкой; в роли соломинки теперь выступает свеча, в роли объекта измерения - другой нос, нос приятеля героя. Причем в те времена подожженный пучок соломы - мог, как и свеча, служить источником освещения.
А упоминается здесь эта часть человеческого лица - потому, что именно о ней пойдет речь в дальнейшем разговоре приятелей.
Чтобы Андрей Васьянович мог написать стихи в честь именин возлюбленной приятеля, Тимофей Агафонович, как мы помним, по частям описывает ее внешность. И в том числе:
" - НОС?
- НОС? то есть НОСИК Варвары Ивановны? Постой, как бы тебе сказать.... НОС... НОСИК....ах, душа моя! НОСИКА-то Варвары Ивановны я и не заметил.
- Как же быть? А НОС-то тут и главное.
- Да-да... в НОСИКЕ-то Варвары Ивановны и дело все...."
Бросается в глаза, что при произнесении слова "нос" собеседник героя переспрашивает: "то есть носик?..." Он словно бы хочет убедиться, что речь идет не... о повести Гоголя "Нос", а по-прежнему - о внешности его возлюбленной!
И затем, когда герой приступает к сочинению стихов, его гость продолжает изливать свои чувства:
" - Уймись! ради НОСИКА твоей Варвары Ивановны! иначе все дело испортишь.
- Молчу, ангел мой, молчу... Надо же, ведь, чтобы нелегкая дернула меня не заметить НОСИКА Варвары Ивановны!.. О, сегодня же всмотрюсь в него непременно; и мы напишем с тобой еще стишки, к НОСИКУ... да, именно к одному только НОСИКУ Варвары Ивановны".
Тут окончательно выясняется, что речь идет об этой части лица - как о ПРЕДМЕТЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ: есть повесть Н.В.Гоголя "Нос", а будет - поэма "Носик", написанная героем повести 1839 года, А.В.Беляевым.* * *
Когда приятели, за неимением точного представления о натуре, встают в тупик, как описать нос девушки-именинницы, на Тимофея Агафоновича находит странное озарение:
" - Пиши просто - проводник электричества! - воскликнул Тимофей Агафонович, в восхищении от найденной идеи. - Федор Иваныч толковал мне, на прошлой неделе, очень подробно, что НОСЫ хорошеньких женщин служат лучшими проводниками электричества... пиши, именно, проводник электричества, mon cher!
- Не в рифму пришлось, - заметил с улыбкою Андрей Васьянович".
Здесь имеются в виду, наверное, такие выражения, как: "он почувствовал удар электрическим током", "между ними проскочила искра" - описывающие состояние возникновения влюбленности.
И действительно, именно такой ОБРАЗ (но: НЕ ВЫРАЖЕНИЕ) возникает в повести при описании начала влюбленности в Варвару Ивановну обоих персонажей. Только "проводником электричества" в их случае выступает не... нос, но - рот, губы женщины.
Это происходит сразу же после того, как персонаж, определив таким словосочетанием "носик" Варвары Ивановны, переходит к описанию ее "ротика".
Тимофей Агафонович рассказывает:
" - ...Когда мы встретились в первый раз, прошлой весною, у тетки, когда я увидел в первый раз ротик Варвары Ивановны... не поверишь, мой милый!.. мне показалось, будто что-то свистнуло мимо ушей моих и вонзилось прямо, вот, сюда, в сердце... мне показалось, будто с ротика Варвары Ивановны спущена была стрела, будто ротик Варвары Ивановны превратился в розовый лук, который ранил меня, умертвил меня... ах, ангел мой, Андрюша! Варвара Ивановна казалась мне тогда купидоном, ничем не хуже того, что видели мы с тобой, помнишь, на большой картине, в кабинете Федула Игнатьича..."
А теперь всмотримся в мизансцену, которую предлагает нам персонаж: "будто что-то свистнуло МИМО УШЕЙ МОИХ и вонзилось мне прямо, вот, сюда, В СЕРДЦЕ".
Если стрела (как электрический разряд) летит горизонтально ПО ПРЯМОЙ, то она никак не может, пролетев мимо ушей, вонзиться... в сердце того же самого человека! Для этого ей потребовалось бы изогнуть свою траекторию и закончить свой путь... летя в обратном направлении.
И этот пример ПРОСТРАНСТВЕННО НЕВОЗМОЖНЫХ ИЗОБРАЖЕНИЙ - тут же получает себе продолжение в тексте повести. Но каким чудовищно... "невозможным" способом!* * *
Происходит - то же самое, что и в приведенном нами описании. "Стрела времени", летящая в будущее, резко ИЗГИБАЕТ свою траекторию и - вернувшись из будущего - вонзается, не в сердце персонажа, а в этот вот текст, в следующие за приведенным описанием строки:
"Тимофей Агафонович ударился в подробности. Андрей Васьянович не писал уже: он только слушал, слушал всем существом своим, журчание источника, лившегося с восторженных уст Тимофея Агафоновича. Перо, С БЛИСТАВШЕЮ НА ОНОМ КАПЛЕЮ ЧЕРНИЛ, В КОТОРОЙ ОТРАЖАЛСЯ ЛИК АНДРЕЯ ВАСЬЯНОВИЧА, давно покоилось на недоконченных стихах..."
Эта изысканная подробность - единственна, уникальна во всей повести. Ни одного равного ей образа Бобылев больше не создал.
А произошло это потому, что пришла эта подробность в его повесть - совсем из другого источника. Из произведения непревзойденного мастера таких вот ПРОСТРАНСТВЕННО НЕВОЗМОЖНЫХ ИЗОБРАЖЕНИЙ, но только... ХХ века, М.Эшера.
У Эшера есть автопортрет, на котором его лицо отражается - именно так, как лицо героя повести 1839 года: на изогнутой поверхности трех лежащих в ряд блестящих металлических шариков.
Одновременно этот принцип отражения на зеркальной поверхности - дает (но только как будто бы, не до конца) решение отмеченному нами парадоксу.
Описанное автором повести могло бы произойти, если бы героиня находилась ПОЗАДИ героя, а сам бы он находился ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ. Недаром же Тихон Агафонович говорит, что она "казалась мне тогда купидоном... на большой картине": то есть именно от-ра-же-ни-ем; таким же, как на автопортрете Эшера.
В таком случае пущенный с ее губ "электрический разряд" - действительно мог бы "свистнуть мимо ушей" его; но тогда бы ему пришлось "вонзиться прямо... в сердце" его - зеркального отображения, "двойника".* * *
Но самое интересное, что именно так - в повести и произошло!
А "двойником" оказался - этот же самый приятель рассказывающего, несостоявшийся поэт и столоначальник Андрей Васьянович Беляев.
В конце третьей части о нем сообщается - почти то же самое, что говорил о себе Тмофей Агафонович: о том же самом "электрическом разряде".
Мы приводили уже это описание. Напомним, что герой стоит перед зеркалом, "подбирая пуговицы к манишке", и видит в нем (как и Тимофей Агафонович - Варвары Ивановны!) отражение... своей кухарки Палагеи:
"...Андрей Васьянович устремил взор на бледно-коричневые уста Палашки, рисовавшиеся в зеркале; и, вдруг, о чудо! Андрею Васьяновичу кажется, будто эти бледно-коричневые уста движутся, отделяются от щек Палашки, становятся в воздухе; будто рдеют они самою свежею розою; будто...
Андрей Васьянович протер глаза. Видение исчезло".
И далее:
"...Андрей Васьянович зажмурил глаза, подождал с минуту, потом снова открыл их, и снова ротик манил его, улыбался ему, и снова Андрей Васьянович удивлялся чудному чуду.
- Что за дьявольщина! - вскричал он про себя и стал внимательнее рассматривать странное явление..."
И наконец:
"...И вот, зеркало покрылось блестящими точками; и вот, в зеркале начали мелькать зеленые, жолтые, чорные круги; а, между тем, губки, казалось, жмурились, мигали, дразнили Андрея Васьяновича; и, вот, из губок СВЕРКНУЛО ЧТО-ТО ОСТРОЕ, ЧТО-ТО ЛЕТУЧЕЕ, ЧТО-ТО ТАКОЕ.. Андрей Васьянович вскрикнул, оторвал глаза от зеркала, повернулся... перед ним стояла Палашка..."
Теперь, сложив два и два, мы можем понять истинный смысл этого странного, беспорядочного, не имеющего, казалось бы, смысла описания.* * *
В рассказе Тимофея Агафоновича "электрический разряд", "стрела", слетевшая с губ героини, - попадает, как мы догадались по подсказке из будущего творчества Эшера, В ЗЕРКАЛО.
А теперь другой герой повести - вот он, стоит ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ. И возникает в этом самом взаправдашнем, настоящем зеркале... ми-шень: "зеленые, жолтые, чорные круги".
И происходит вовсе не то, чтобы "бледно-коричневые губы" кухарки Палашки превратились в чудесный розовый ротик, - но "ротик" этот появляется на поверхности зеркала ВМЕСТО них, вытесняя и заменяя их.
И появляется он поэтому - не в качестве зеркального отражения, а... ИЗ ЗЕРКАЛА, пройдя СКВОЗЬ ЗЕРКАЛО и... время: из события той самой первой встречи Тихона Агафоновича с Варварой Ивановной, когда "стрела Купидона", "свистнув мимо ушей" его (срв. выражение: "пропустить мимо ушей", то есть - безвозвратно утратить то, что можно было услышать), - вонзилась в зеркальную поверхность.
"Стрела Купидона", пущенная из "лука" губ героини и предназначенная (как, наверное, это им обоим казалось) одному персонажу, - попадает в другого: которому только еще предстоит появиться на сцене, о существовании которого героиня в тот момент даже не подозревала.
Так и происходит в действительности. В конце повести автор дает понять, что героиня выходит замуж не за Тимофея Агафоновича, а за Андрея Васьяновича Беляева.* * *
Но в повести есть и еще одно предсказание этого события - сделанное, против его воли, устами первого возлюбленного героини, и в той же самой реплике его диалога с приятелем, в которой повествуется о "свистнувшей... стреле":
" - Не поверишь, mon cher, что это за чудный ротик у Варвары Ивановны, - продолжал Тимофей Агафонович... - Кабы ты видел его, кабы ты знал его... ну, да впрочем, скоро увидишь и узнаешь все, ДО ПОСЛЕДНЕГО ВОЛОСКА ВАРВАРЫ ИВАНОВНЫ..."
В этом пассаже имеется в виду обещание влюбленного прислать своему другу пригласительный билет на именины героини. И вместе с тем, в приведенном нами пассаже содержится... чудовищная двусмысленность, площадная непристойность: которая может объясняться только - бессознательным, по наитию - проникновением ЗНАНИЯ говорящим о предстоящей развязке событий.
В самом деле, для мужа, каким стал, в конце концов, для героини Андрей Васьянович, - естественно, законно знать во всех подробностях тело своей любимой женщины, супруги.
Именно об этой неизбежной развязке, возможности которой в этот момент никто не подозревает, - невольно и проговаривается в своей реплике собеседник.
"Штирлиц идет по коридору"
Но, согласно сведениям Тимофея Агафоновича, "проводником электричества" служит все-таки не рот, а НОС.
И если мы представим себе хорошенький, чуть вздернутый носик героини - то мы легко поймем, откуда идут эти сведения.
Человеческий нос, ноздри его - имеют ту же структуру, ту же конфигурацию, что и... круглая РОЗЕТКА ЭЛЕКТРИЧЕСКОГО ТОКА: которой в 1839 году, разумеется, еще не существовало и которая автору этой фантастически написанной повести, как и многое другое, - явилась ИЗ БУДУЩЕГО.
Вопрос в том, почему он увидел, прозрел - в данном случае, именно ее; почему именно этот, а не какой-либо другой футурологический образ возник под его пером при описании лица героини?
Ответ, видимо, в том, что он, этот образ - как штепсель с розеткой! - соединяется с другим сюжетным элементом той же второй части, той же сцены ночного (почему-то!) визита Тимофея Агафоновича к Андрею Васьяновичу: из самого начала этой сцены.
Мы уже разбирали этот фрагмент повествования: во-первых, потому что там встречается фигура будочника, роднящая его с повестью Пушкина "Гробовщик"; во-вторых, потому что там находится развернутая реминисценеция из повести Пушкина же "Египетские ночи".
Но реминисцентный план этого фрагмента этим не ограничивается, и на этот раз источник реминисценции - принадлежит... отдаленному будущему.
Здесь происходят два катастрофических события: громкий оклик будочника (адресованный, по-видимому, приближающемуся к дому героя Тимофею Агафоновичу) - прерывает порыв вдохновения сочиняющего поздравительные стихи героя.
Другое подобное же событие - наоборот, вызвано посещением этого порыва:
"...Со всего размаха Андрей Васьянович обмакнул в чернилицу перо, ПОДСВЕЧНИК ПОЛЕТЕЛ НА ПОЛ..."
И жилище героя, стало быть, погрузилось во тьму.* * *
Вслед за этим сразу же - раздается роковой оклик будочника; в комнате героя появляется Тимофей Агафонович, и между ними начинается разговор.
После первых вступительных фраз, дело сразу заходит о заказанных герою стихах и о том, что их не удалось сочинить.
При этом, что немаловажно, обмен репликами сопровождается указательными жестами:
"... - Что, мой милый? или неудача? - спросил Тимофей Агафонович, взглянув на заваленный бумагами стол.
Вместо ответа, Андрей Васьянович указал на клочки своего воображения, разбросанные по полу".
При этом автор, как мы знаем, позволяет в отдельности разглядеть и лоскутки, украшавшие пол комнаты, все эта квадраты, усеченные конусы, параллелограммы, разбросанные перед взором Тимофея Агафоновича.
И все это происходит... ВО ТЬМЕ, по-прежнему царящей в жилище героя! Потому что только ПОСЛЕ этого:
"Андрей Васьянович улыбнулся, встал, вынул из-под стола цельную свечу, зажег ее..."
Мы знаем уже, что автор повести относится к изображению действительности (как и к ведению речи) по-эшеровски. И то обстоятельство, что разглядеть в кромешной тьме лоскутки бумаги, а не то что разговаривать визитеру с хозяином дома, - не-воз-мож-но, для него нисколько не является препятствием.
Наоборот, для него является целью - создание таких абсурдно-невозможных повествовательных построений.* * *
Но... Дело в том, что В ДАННОМ СЛУЧАЕ такое построение - беседа хозяина и визитера в темноте - имеет для нас, современных читателей и зрителей, хорошо узнаваемый источник.
Именно это и происходит в... знаменитом телесериале по роману Ю.Семенова "Семнадцать мгновений весны". С той лишь - зеркальной! - разницей, что визитером в собственном доме оказывается - хозяин; а виновником объявшей дом тьмы - является гость, который уже находится внутри к его приходу:
" - Не надо зажигать свет, Штирлиц".
Это - сцена провокационного визита в дом Штирлица штурмбанфюрера Холтоффа. Он сидит в темноте, так как, будто бы, опасается слежки (разумеется, не со стороны санкт-петербургского будочника, а агентов Мюллера).
И, точно так же, как в повести 1839 года, начальная часть их беседы - происходит в темноте. И, точно так же как там, - Штирлиц затем приносит зажженную свечу.* * *
Именно эта сцена из будущего фильма дает разумную мотивировку абсурдной, по-видимому, ситуации, возникающей в сцене из повести.
Начальная, "теневая" часть беседы в фильме оказывается возможной потому, что в комнате горит камин: он дает тот минимум света, который позволяет собеседникам общаться.
В повести об этом - ничего не говорится, оттого и возникает (когда ловишь себя на этом) ощущение абсурдности. Но этот НЕОБХОДИМЫЙ элемент, тем не менее, - присутствует здесь, как и в фильме.
Более того, он и является - участником второго катастрофического события, с которого началась эта сцена:
" - Кто идет? - вскричал будочник так громко, что звук его голоса раскатился ПО ВСЕЙ ТРУБЕ КАМИНА, и Васька-кот, гревший У ОГОНЬКА свои старые кости, со страшным фырканьем бросился под ноги Андрею Васьяновичу.
Вдохновение отлетело".
И даже акустика этого отопительного прибора в повести и в будущем фильме - сходная.
"Что это он так гудит?" - нервно спрашивает Холтофф, когда Штирлиц растапливает камин. - "Нагреется, гудеть перестанет".
И в повести - тоже "гудит": устройство камина делает звук голоса будочника подобным звуку трубы.* * *
Вот эта предвосхищающая телевизионная реминисценция - и объясняет превращение "носа", "носика" (уже одна эта, настойчиво воспроизводимая в речи персонажа, суффиксальная форма намечает овеществление части человеческого лица, превращение его в предмет домашнего обхода: мы говорим о "носике чайника"; а если чайник, к тому же... электрический?) - в "проводник электричества"; буквально: электрическую розетку.
Происходит это, поскольку в фильме - тоже фигурирует, если не розетка, то... другая деталь электрооборудования.
Разливая французский коньяк, Штирлиц спрашивает:
" - Пробки вы не выбросили?
- Пробка у вас в руке, Штирлиц",
- осуждающе парирует Холтофф.
Он имеет в виду бутылочную пробку и осуждает Штирлица - за склероз.
Штирлиц же имеет в виду ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ ПРОБКИ, которые тот вывернул, чтобы гарантировать темноту в доме.* * *
Вот на этом, сугубо бытовом уровне - темнота в доме, зажженная свеча, горящий камин, элементы электроборудования, розетки и пробки, - и контактирует, за неимением других возможностей, в силу особенностей своего жанра, любовно-бытовая повесть 1839 года - с будущим фильмом.
Но сам фильм этот - военный. И, в качестве подтверждения действительного присутствия этой развернутой реминисценции из него, - в повести, в том самом начальном фрагменте второй части, который мы сейчас рассмотрели, - возникает... еще один анахронизм; еще одна предвосхищающая реминисценция, но на этот раз не художественно-литературная, а... военно-историческая.
Итак, гость спрашивает об успехе в написании поздравительного стихотворения, хозяин отвечает ему жестом:
"...Вместо ответа Андрей Васьянович указал на клочки своего воображения, разбросанные по полу. Настала МИНУТА МОЛЧАНИЯ".
В ХХ веке "минутой молчания" - и будет называться ритуал, выражающий почитание павших героев войны.* * *
В повести встречается еще один анахронизм, который нужно включить в перечень обыгрываний заглавного слова повести Гоголя "Нос". Однако специфика этого случая заключается в том, что самого этого слова в соответствующем тексте, на поверхности этого текста - нет.
Среди препятствий поэтическому творчеству героя в целом называется следующее:
"...После обеда надобно отдохнуть, сходить к Ивану Ивановичу, у которого давно не был, к Петру Петровичу, который НАЧИНАЕТ УЖЕ СЕРДИТЬСЯ.... Скажите на милость, когда тут заняться поэмой?..."
Заметим, что "Иван Иванович" - это сам автор публикуемой "рукописи", который, таким образом, говорит здесь о себе в третьем лице: не "я", но "он".
Актуализированное обращением автора к самому себе в третьем лице местоимение "ОН" - дополняет выражение, относящееся к другому, названному сразу вслед за тем приятелю Андрея Васьяновича. Причем имя его - образовано по той же модели, что и Ивана Ивановича, с повторением личного имени - в отчестве, в имени отца.
И таким образом... получается название французского фильма с Пьером Ришаром в главной роли, который шел у нас в прокате в 1970-е - 1980-е годы: "ОН НАЧИНАЕТ СЕРДИТЬСЯ".
Как видим, ничего похожего на заглавие гоголевской повести здесь нет (за исключением... все того же русского местоимения: "ОН").
Однако появление этой предвосхищающей кинематографической реминисценции - нацелено именно на это произведение Гоголя!
Дело в том, что во французском оригинале фильм этот - имел другое название, представляющее собой идиоматическое выражение, смысл которого - и передавал русский вариант: "Горчица бьет в НОС".
Этот вариант названия - и имел в виду автор повести 1839 года, создавая свою "гоголевскую галерею".
"Любопытной Варваре..."
Если вздернутый носик - сравнивается с... электрической розеткой; то это подразумевает - и обратный метафорический процесс: электрическая розетка - сравнивается... со вздернутым носиком.
Однако обращение это далеко небезопасно, потому что представляет собой не простое повторение, но - несет приращение смысла.
Ведь еще больше, чем со вздернутым носиком, электророзетка похожа на... поросячье рыльце! И, таким образом, подобное обращение - ведет за собой малоприятное уподобление части человеческого лица имеющему дурную репутацию в языковом мышлении органу симпатичного, в общем-то, животного.
Все эти метафорические процессы, которые мы сейчас вскрываем, находятся на столь глубинных уровнях, что никакого вреда повествованию они не несут. Однако они для него насущно необходимы, потому что служат коммуникациями его художественной структуры, УКАЗАТЕЛЯМИ, позволяющими в ней ориентироваться.
"Поросячье рыльце", просматривающееся на самых дальних горизонтах сравнения женского "носика" с "проводником электричества", имеет совершенно нейтральную, в плане оценочной физиогномики, функцию: указать на общую тенденцию к зооморфизму в этом повествовании; к сопоставлению человеческого облика, человека - с животным (вспомним "коллекцию басен Крылова", на которую ссылается автор в начале второй части, описывая взаимоотношения героя с его котом Васькой).
Мы столкнулись с этим явлением и тогда, когда, на фоне сходства фамилии героя "Беляев" с фамилией пушкинского "Белкин", - актуализировалась, через посредство совпадения его отчества с именем публициста XVI века Вассиана Патрикеева, - проекция на этого героя сказочной "Лисы Патрикеевны": со своей стороны, роднящая его с зооморфной фамилией пушкинского повествователя.* * *
Одна зооморфная черта, просматривающаяся в рассуждении персонажа о женских "носиках", - указывает на другую, проступающую в том же разговоре приятелей о "носике" Варвары Ивановны.
В ответ на требование Андрея Васьяновича описать носик его возлюбленной, Тимофей Агафонович спохватывается:
" - ...Ах, душа моя, НОСИКА-ТО ВАРВАРЫ ИВАНОВНЫ Я И НЕ ЗАМЕТИЛ".
Тут уж цитата и стоящая за ней зооморфная черта облика - очеидны. Уподобление теперь происходит - благодаря басенному персонажу:
"Да разве там он?" - "Там". - "Ну, братец, виноват:
Слона-то я и не приметил",
- признается в своей оплошности посетитель кунсткамеры, один из собеседников в басне Крылова "Любопытный".
Не заметил слона - значит, как и герой повести 1839 года у своей возлюбленной, не заметил и его... но-са. Аллюзия на этот литературный источник - подразумевает теперь сравнение "носика" со... слоновьим хоботом!
И вновь, это просматривающееся за цитатой сравнение - оценочно совершенно нейтрально. Оно актуально, визуально достоверно - как раз для... "носика чайника"!
Нежелательное сравнение это - отсекается другой функцией, которую несет на себе введение в повествовательный контекст - данной басни Крылова.
Так же, как носик чайника и слоновий хобот, похожи друг на друга ключевые слова двух этих приведенных в столкновение контекстов: "НОС" и "СлОН".
Произошедшее столкновение - вспыхивает каламбуром. И вновь: имеет - указательную, ориентирующую в повествовании функцию. Поскольку линию аллюзий на повесть Гоголя "Нос", в которой участвовала вся эта проанализированная нами "электрическая" носология, - связывает с линией контекстов употребления слова "сон".
А таких случаев словоупотребения в повести 1839 года достаточно много.* * *
Первое упоминание "сна" в повести связано с переломом, произошедшим в жизни и творчестве главного героя: он убедился в невозможности существовать, посвятив себя лишь высокой поэзии, и поступил на службу, ради хлеба насущного.
Сначала:
"...Горькая существенность начинала возмущать лучшие дни Андрея Васьяновича; СОН его, прежде столь быстрый, становился время от времени длиннее..."
Затем, когда решение было принято:
"Итак, все надежды, все мечты, реявшие над головой юного питомца муз, рушились? Итак, это призвание, это внутреннее убеждение исчезли, как СОН, неоправданные?..."
И наконец, когда новый образ жизни окончательно возобладал над ним, утвердился:
"Думы его сделались однообразнее, СНЫ спокойнее, внутренние борения тише и реже: короче, весь механизм Андрея Васьяновича стал приходить в порядок".
Примечательно, что в этой серии фрагментов, связанных со словом "СОН", - мы также находим предвосхищающий анахронизм, как и в случае с телереминисценцией в серии фрагментов, связанных со словом "НОС".* * *
Автор сообщает, что прежде сон его героя был "БЫСТРЫМ". Означает ли это, что он был - скоротечным, коротким, быстро заканчивающимся? По-видимому, нет.
Контекст подсказывает, что произошло это - вследствие беспокойств, которые начали одолевать героя; беспокойство же, заботы - обычно мешают человеку уснуть. И, следовательно, слова автора нужно понимать таким образом, что не сам сон, сны его персонажа, вследствие этих забот становились "длиннее", но - время засыпания, время, в течение которого герой должен был ожидать прихода сна.
И в сомнительном, требующем усилий истолкования выражении этом, если его понимать буквально, без сделанных нами корректирующих его смысл оговорок, - просматривается... научный термин, которому предстоит появиться в следующем, ХХ веке.
Фаза БЫСТРОГО СНА была открыта учеными в 1953 году; она была так названа потому, что связана с быстрым движением глазных яблок, а также повышенной деятельностью головного мозга спящего человека.
Именно эта фаза сна, преимущественно, характеризуется сновидениями (а мы уже знаем, что третья часть повести - открывается подробным описанием сновидения главного героя); она способствует творческим процессам, и в частности - составлению анаграмм: простейшую из которых - и представляет собой пара "нос" - "сон"!
Короче говоря, мелькнувший за неправильным, косноязычным выражением точный научный термин, посланец науки будущего - не является случайным, а крепко вплетен в образно-сюжетную ткань повести 1839 года.
А кроме того, этот словесный перевертыш, в этих своих первых проявлениях, в той проблемно-сюжетной ткани, в которую он вплетен, - указывает новую параллель с творчеством Гоголя.
Герой повести "Портрет", получив "дьявольские" червонцы, - точно так же, как герой повести 1839 года, изменяет своему призванию, высокому творчеству, которому он ранее себя посвятил.
Он начинает рисовать портреты на продажу, становится модным художником.
И Андрей Васьянович в повести 1839 года - также, как мы знаем, вместо задуманной им большой эпической поэмы, принимается писать стихи на заказ: "сонеты, рондо, мадригалы, всю мелочь, которою услужливый поэт старается угодить приятелям и знакомым".
Итак, линия, подсказанная сравнением "носика" - со "СлОНом", - сразу же сработала: от одной повести Гоголя, "Нос", привела к другой, "Портрет".* * *
И наконец, сюда же относится тот начальный фрагмент третьей части, в котором пересказывается сновидение героя, взволнованного описанием возлюбленной Тимофея Агафоновича и предстоящим визитом к ней на именины, - и который анонсируется последней фразой предыдущей, второй части:
"И Андрей Васьянович ЗАСНУЛ в приятных мечтах о предстоящем вечере".
Третья часть открывается фразой - подхватывающей мотив и в которой вновь звучит тема... "быстрого" и "длинного" сна:
"Четыре часа СНА и день мой увеличился целою четвертью!" - говорил фернейский мудрец, меняя колпак философа на колпак обыкновенных людей".
Фраза, как и многие другие в этом произведении, загадочна. Вероятно, имеется в виду, что "фернейский мудрец", Вольтер - отказался от шести часов сна из десяти и радуется, что может посвятить их деятельности в состоянии бодрствования.
Продолжая тему "быстрого сна", автор повести - словно бы спорит с Вольтером с позиций... науки ХХ века. Его оппонент - еще не знает о важности, необходимости сна, сновидений для дневной жизни человека, и именно творческой деятельности его, которой посвятил себя Вольтер.
Потому-то, наверное, и говорится, что Вольтер, в данном случае, пренебрег своим "колпаком философа", который мог бы подсказать ему это парадоксальное решение, - и рассуждает как "обыкновенный человек", подсчитывающий выгоду от часов, украденных у своего сна.
И, наконец, описание самого сна:
"...СОН как будто начинает смыкать его ресницы; но, вдруг, слышится оклик будочника, и Андрей Васьянович летит, вместе с кроватью, в преисподнюю, и за ним, как летний дождь, сыплются мириады НОСИКОВ, ротиков, глазок и ушей..."
Уже в этой фразе - начинает обнаруживать себя сверхзадача произошедшей трансформации "носа" - в "сон"; то, к чему она, в конечном счете, привела.* * *
Мы видели это в случае реминисцирования повести "Шинель". Недостаточно было появиться в тексте произведения 1839 года одному этому заглавному слову - вслед за этим мы встретили и воспроизведение самого сюжета гоголевской повести, в самых общих его очертаниях.
Шинель у героя Гоголя - отнимают. Нос у другого его героя - убегает. Сюжет этой повести Гоголя (напечатанной в "Современнике" Пушкина в 1836 году) - уже намечается в приведенных нами, в связи с одним из пассажей повести 1839 года, безумных восклицаниях пьяного немецкого мастерового из "Невского проспекта" (повести, вошедший в сборник Гоголя 1835 года "Арабески"):
"Я не хочу носа! режь мне нос! вот мой нос!"
И вот, мы видим, что осуществление этой фанастически-нелепой идеи, трансформация ее в сюжет повести Гоголя - происходит... в сновидении героя повести 1839 года.
Еще явственнее, чем в начальной, это видно в заключительной фразе описания этого сна:
"...Андрей Васьянович обрывается, катится в низ горы, под которой Тимофей Агафонович ПЛЯШЕТ ВПРИСЯДКУ С ПРОВОДНИКАМИ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА".
"Проводники электричества", как мы усвоили себе, - это и есть носики, носы. И они - "пляшут вприсядку": как самостоятельные существа, отделившиеся от своих носителей.
В качестве "проводника электричества", как нам теперь это тоже известно, субститутом носиков в повести - выступают губы. И в заключительной сцене той же третьей части, когда герой рассматривает свое и своей кухарки отражение в зеркале, - мы уже наблюдали... сам момент отделения, "бегства" этой части - от лица человека:
"Андрею Васьяновичу кажется, будто эти бледно-коричневые уста движутся, отделяются от щек Палашки, становятся в воздухе..."
Да, такое сновидение мог увидеть только человек, начитавшийся "Петербургских повестей" Гоголя! Вернее, составляя описание этого сна, автор ясно дал понять, что оживленный диалог его персонажей о "носике Варвары Ивановны", который ему предшествовал, - имеет самое прямое отношение к повести Гоголя "Нос".
|