Инга и немного нервно. Почему-то Инга феноменально не любила тот день. Накануне вечером она заснула снова под фильм Феллини, покраснев перед сном со стыда, так как "Клоуны" был уже не первым. В этом сне была какая-то странность. Расположившись на икеевсом диване, совершенно к тому не располагающем, она впала в 15-тиминутное беспамятство. Клоуны ездили в голове на своих велосипедах и размахивали париками, потом было больно от переворачивания на больной бок, потом левая нога дотянулась до выключателя, и спать в однокомнатной маленькой квартирке с персиковыми обоями стало намного спокойнее. Отвратительный визгливый лай не ее собаки, такой же отвратительный, как и сама собака, а также осознание приближавшегося чего-то заставил ее открыть слегка опухшие и чуть покрасневшие ото сна глаза. Сложно просыпаться вечером после недолгого сна, да еще и рядом с поставленным на паузу недосмотренным Феллини. Но иногда все-таки приходится. Чай и квадратная кухня, Достоевский вслух для Эльзы под звук миксера, по странному стечению обстоятельств "Идиот". Пересохло горло, пить и есть и в путь. Иногда это так ужасно: ехать в противоположный конец Москвы. Но ведь это совершенно никого не волнует. Сейчас бы крылья, но погода нелетная. Придется все-таки в метро. Навстречу пошатнулся какой-то милейший человек. Впереди час в подземелье. За ней приехал целый поезд, притом совершенно пустой. Инге было даже как-то скучновато, как последнему фрукту из банки замаринованных и уже съеденных ему подобных. На такой случай был припасен режиссер, спрятавшийся в книге. Выйдя из метро еще до 12, она поняла, что вот он. Она прыгнула из одного дня в другой, перешла по переходам и выпорхнула на свободу. Жизнь предвещала перемены. Причем, внушительные и великолепные. Но перемены почему-то всегда начинаются ночью и с простых вещей. Умывание, переодевание...так много всего. Перед сном в ее голове промелькнула мысль "хочу цветов". Проснувшись утром, и, не ощутив ничего особенного, Инга просто стала лучше всех и отправилась в путь. Проносились такие разные вещи в голове и перед глазами, но почему-то она совсем не могла улыбаться. Ей бы так хотелось разрывающегося сегодня от звонков телефона и таких других вещей, которых пока еще не было. Щелк-щелк. Щелк-Щелк. Кляцк. Спасибо. Очень приятно. В ее сумке уже бились друг о друга бутылки. Открывать сумку было нужно, но не очень-то хотелось. Хотя, вообще-то, сегодня для нее не было ничего, что хотелось бы как-то сильно делать. Какая-то грусть пожирала ее с самого утра. Инге чего-то не хватало. Покорчив рожи, она получила свои цветы. Как же это потрясающе. Они такие тяжелые и их так много. Также много, как и чего-то в ней. Инга не хотела ничего говорить. Дурацкие в большинстве своем реплики чужих и других. Здесь что-то было не так. Была какая-то поддельность и недопонятость. Но и радость однозначно была. Она зародилась в углу. В районе плеча, кажется левого. Они мешались и были неудобны, а потом стояли, замороженные в пятилитровой пластмассе и штуке из-под фильтра. Они воплощали зависть, гордость и аромат. Они были подслащенными и распустившимися. А сколько было их? Звонок. Заставляющие задуматься и расплакаться строки. Как-то все было недоделано. Здесь нужен был хороший финал. Наступление утра его, возможно, предвещало