Высокий элегантный мужчина с легкой проседью в висках наблюдал за таким же высоким, совсем еще нескладным подростком - своей юной копией - который, засунув руки в карманы необъятных штанов, прогуливался мимо стен и стендов, увешанных холстами, акварелями, гравюрами.
'Сын...Такой родной и такой... чужой', - с горечью подумал мужчина.
И чем дальше - тем больше. Неизбежно, и странно... И больно... Их пути, их мысли, чувства, действия расходятся, разводя родных людей по 'параллельным мирам'. Изредка сын, Макс, заглянет в 'пространство родителей', недоуменно оглянется, и - в свою 'параллель'. Как сегодня.
Нашумевшая в прессе выставка, усилиями всех работников галереи собравшая несколько шедевров живописи ХХ-XXI веков, любезно (и далеко не бесплатно!) предоставленных частными коллекциями и музеями, собранная им самим, похоже, совершенно не затронула сына. Равнодушно скользнув взглядом по бессмертных творениям Врубеля и Дали, Мане и Шагала, Макс задержался на секунду лишь у 'Герники' Пикассо. Прошел мимо безумно красочных полотен и акварелей этой девочки, Веры Калагиной, объявленной только что 'открытием года' - его, Владиса, открытием - и остановился лишь у небольшого стенда с гравюрами малоизвестного Обри Бердсли.
'Конечно', - тяжело подумал отец. - 'Бердсли. А как же иначе?'
Черно-белые гравюры Бердсли, странным образом в названии вплетающие цвета: 'маска красной смерти', 'таинственный розовый сад'- как отражение их теперешней жизни и отношений в семье: как бы в названии, внешне, есть краски, а на деле - только контрастные черно-белые тона.
Они с женой начали замечать это постепенно, впрочем, не придавая большого значения. В младенчестве Макс никогда не был падким на яркое, реагировал скорее на звук, любил шершавые на ощупь предметы. Впрочем, это не всегда бросалось в глаза, так как яркие игрушки, как правило, были и 'громкими'.
Года в два при тестировании в детском саду маленький Максик, единственный из всей группы, не смог собрать пирамидку в нужной цветовой последовательности. В ответ на предложение обратиться к психологу по поводу развития ребенка, Аглая, его мать, привела мальчика к заведующей детского сада и попросила кроху прочитать маленькую сказку. Что он, почти без запинки, и сделал. Предложения и вопросы отпали: списали на нервную возбудимость и плохое самочувствие.
Хотя 'нервной возбудимостью' Макс точно не страдал. Он был на редкость послушным, спокойным и некапризным ребенком: никогда не устраивал истерик, требуя очередную 'машинку' или чего-то там еще. Почти не плакал.
Практически не смеялся.
Когда Владис с женой обратили внимание на это, начали таскать сына на всякие цирковые представления, театральные юморески... Мальчик всегда очень внимательно смотрел, но не - 'ахал', когда прыгали тигры и дрессировщик засовывал голову в пасть льву , не вздыхал прерывисто, когда сбивался с ритма шагов канатоходец, не хохотал до слез , как другие дети, когда клоун веселил зал .
Как-то неправильно это было, Владис чувствовал. Жена, так та все время об этом говорила, пыталась сделать что-то...
Потом они успокоились и отстали от него: Макс блестяще учился, очень рано выучился читать. На яркие картинки, правда, привлекающие обычно детей, никогда не обращал внимание. Больше всего любил читать не сказки, а энциклопедии - запоем, как сказки! Обладал великолепной памятью, отлично играл в шахматы, в школе слыл непревзойденным математиком: учителя обращались с трудными задачками. При этом прилежно занимался спортом: каждый день - зарядка, обливание, бег; два раза в неделю - плавание. Был здоров и крепок, соблюдал режим, обладал феноменальной для ребенка, а затем, подростка самодисциплиной!
Проблемой в школе было только рисование: Макс совсем не чувствовал цвета... И смысла этого занятия не видел, постоянно доводя бедную учительницу рисования пространными, логически обоснованными доводами ( это маленький мальчик!) до 'белого каления'. Впрочем, после очередной победы на городской математической олимпиаде и в областных соревнованиях по легкой атлетике, по личному указанию директора школы, Макса, наконец, освободили от нелюбимого занятия (а заодно, и от музыки, и 'труда'), ставили отметки просто так: гордость школы!
Но ... успехи сына Владиса радовали все меньше.
Он, собственно, и попросил придти Макса в галерею, надеясь здесь поговорить с ним с глазу на глаз, по-мужски, без сердобольных взглядов жены.
- Понравилось?
- Скорее, интересно, как автор передает аллегорию цвета ломаными линиями, - поправил Макс .
Владис никак не мог привыкнуть к его академически-правильной речи, так не похожей на жаргонный стиль обычного подростка, к его монотонно-равнодушному голосу. ' Как робот' - подумал. 'Никаких эмоций, чувств, переживаний... Может , мой ребенок, правда, робот? Может, что-то во время беременности жены сделали... или после - подменили. Фантасты не раз обыгрывали подобные сюжетцы...'
Он стоял и пристально всматривался в лицо сына: правильные черты, светло-голубые спокойные глаза, взгляд, абсолютно без всякого выражения. Лицо - как маска!
- Ты ищешь черты сходства. Или различия.- Почти не вопросительно произнес Макс.
Владис тут же устыдился своих мыслей: так похож был на него сын.
- Мне надо с тобой поговорить, Макс,- произнес задумчиво.
- Мне тоже, отец,- отстраненно посмотрел на него сын.
- Кажется, ты сегодня был резок с мамой, - произнес осторожно Владис, пытаясь нащупать слова, способные достучаться до сына и памятуя о пресловутом 'подростковом возрасте'.
- Я никогда не бываю резким, отец. - Не возразил, а констатировал Макс, присаживаясь на один из стульев вокруг маленького столика для vip-персон. Владис сбился и, почувствовав неловкость от услышанного, от того, что продолжал стоять ('чуть ли не 'навытяжку' перед собственным сыном!'), сел на другой стул.
Действительно, резкость - явно не Максова характеристика! Он просто сегодня буднично-холодно в ответ на настойчивые уговоры матери 'съесть хоть один горяченький пирожок' прочитал ей короткую лекцию о вреде мучного и переедания, приведя в пример ее саму и посоветовав показаться врачу, а также, заняться спортом и сесть на диету. Это родной матери! После того, как он ушел, Аглая весь день прорыдала, то и дело спрашивая себя вслух: 'За что он так?', а сам Владис впервые серьезно задумался, где и что они упустили с сыном.
Вспомнив опять 'утрешнее', Владис еле сдержался: 'Эмоции плохой помощник'.
- Да, я неверно выразился, - поправил себя, старательно подражая академически-холодной речи сына ( 'Докатился!').- Но ты был все равно не прав: мама заботится о тебе, беспокоится, ожидая твоего участия. Не хотел есть эти чертовы пирожки - не ел бы, нашел какую-нибудь отговорку!
- Но я высказал, что думал. И потом, где я был не прав?- недоуменно спросил Макс.- Не понимаю...
- Да не надо понимать-то, - все-таки взорвался Владис- Надо было просто спасибо сказать , от тебя же этого ждали! Зачем это понимать? Это чувствовать надо!
Ему явно не хватало слов: как объяснить, зачем нужна сыновняя (человеческая вообще) любовь? Участие? Сострадание?
- Это важно?- тихо спросил Макс, и Владис чуть ли не воочию увидел разверзающуюся пропасть между ним и сыном. Весь его пыл, как будто натолкнувшись на глухую стену, рассыпался.
- Не понял... Макс, я серьезно: извинись перед матерью. Ты издеваешься, что ли? Увидев внимательный взгляд сына ('как ботаник на божью коровку'!), Владис растерялся:
- Ты о чем?
- Я думаю, даже уверен: чувства вам мешают мыслить верно. Из-за них все воспринимается неправильно, искаженно. Я долго размышлял над этим, и у меня возникла гипотеза. Сегодня, когда ты меня пригласил в галерею, когда я рассматривал все эти вывешенные картины и наблюдал за твоей реакцией (Владиса передернуло!), она окончательно оформилась. Осталось провести ряд экспериментов - и можно говорить о научном открытии...
- Послушай, сын, если ты и мне сейчас начнешь тут разглагольствовать о...
- Какого цвета этот стол?- вдруг перебил Макс.
- В смысле? Коричневый, шоколадный, темного кофе... Выбирай - какой ?- опять начал заводиться Владис.
- Да нет, отец, - усмехнулся Макс.- Ты теорию света в школьном курсе физики помнишь? Стол черный - не абсолютно, конечно, но, скорее, темный: темно-серый. А стулья, - Макс встал, - скорее светлые. И это, - он ткнул пальцем в ближайшую картину , - тоже серый, но в темную крапинку. А тебе каким кажется?- с интересом взглянул на ошарашенного отца.
- Это зеленый... Трава зеленая, по ней цветы....- Владис не мог прийти в себя:- Ты что, совсем не видишь цвета? - внезапно и ясно понимая, что это - правда; вспоминая все, что они раньше с женой оправдывали как случайное.
- Последнее время, практически, - да. Раньше, так, смутно... Вы просто не хотели замечать: как сейчас помню, в школе это рисование и учительница, пытающаяся от меня добиться чего-то непонятного.
- Но надо же что-то делать! ... Отчего это? Надо пройти, анализы какие-нибудь. Не знаю, - заволновался Владис.
- Зачем? Я вижу мир реальный, а не через 'кривое зеркало' иллюзий, как вы.
- Впрочем, обследование пройти все-таки надо: интересно от чего так у меня. Ведь люди раньше всегда видели мир цветным...