Я лежу в "тысячекоечной больнице" Владивостока. Мой круг интересов от спидвея, застолий и подледного лова сузился до светлого лучика на потолке больничной комнаты.
Зеленая... серая...фиолетовая тоска.
Нас пятеро в светлой и убогой общественной палате. Врач на обходе сказал, что этажом выше лежит искалеченный "афганец". Пишет стихи и печатает их в журнале "САМИЗДАТ" А сайт "Творчество ветеранов последних войн" организовал его выступления в палатах тяжелобольных.
Лежим. Ждем. Открывается дверь. Вкатывают инвалидную коляску. В ней скрюченное тело без ног, большая голова, горбом сросшийся позвоночник и огромные глаза. Они смотрели на нас исподлобья. И отражали глубинную человеческую тоску.
Коляску установили на возвышении. И он за говорил хрипловатым голосом:
Немые не могут кричать яростно,
Слепые не могут глядеть гневно,
Безрукие не могут держать оружие,
Безногие не могут идти вперёд.
Но...слепые могут кричать яростно!
Немые могут глядеть гневно!
Безногие могут держать оружие!
Безрукие могут идти вперёд!
Я был потрясен. Я не видел коляску. Не видел искалеченное взрывом тело. Я видел только глаза. Они не просто горели. Они пылали огнем душевного восторга. У меня мурашки побежали по спине.
В те минуты я нашел своё оружие. И попросил близких принести писчей бумаги....
А незаметный человек с четвёртого этажа больницы, которого знали и жалели только четыре соседа по палате,стал маленькой звездой больничного городка на окраине Владивостока...
з
Это Украина, тогда в единой стране. Полустанок Людмиловка близ Николаева. Судьба вернула бабушку Агафью в родные "батькови" места, где по плану той же небесной канцелярии, родился я...
Отец мой Павел, студент Хабаровского железнодорожного института был мобилизован на Балтику, за полгода до моего рождения, где и погиб в первые дни войны. А мама уехала рожать меня. К своей маме. Куда же ещё...
Туда же в мае 41-го привёз 17-летнюю жену с сыном Борисом мой дядюшка Дмитрий Иванович. В семейных анналах это не имело объяснения. Молодой инженер-строитель оставил семью почти на границе. Перед самой войной.
В неё и вступила многострадальная бабушка с невесткой и дочкой - почти детьми. И с нами, полугодовалыми внуками.Это мои никому неизвестные герои.
С этой войны (Великой...Отечественной...) началась наша с братиком жизнь на белом свете. Что-то о ней вбито в мозги семейными легендами. А что-то прояснилось в нашем ребячьем сознании.
...Вот въехали во двор два трёхколёсных мотоцикла. В них автоматчики в зелёной форме. "И, слава богу, что не гестаповцы в чёрном...", - крестились истово наши мамы, вспоминая страшные дни. Солдаты "шастали" по двору.
- Матка, курка-яйка...курка-яйка...
Открыли деревянный сарайчик. Там поросенок "для хлопчиков на зиму". Схватили его за ноги, животное заверещало. Бабуля, обезумев от горя, кинулась с граблями на врагов. "Тож, слава богу, шо булы в руках не вилы". Немцы уклонялись от ударов старухи и хохотали. "А могли и стрельнуть, как в соседку Глашку". Я написал "старухи", а ведь бабульке Агафье было только 46.
А вот еще картинка. И уже не по рассказам старших. Эту сцену не видел никто. Мы с Борей стояли в коридоре. Направо - кухня с русской печкой, налево - спальня. Там на постое жили 4 немца. Они сидели за столом. С ними три веселые тетки. Одна из них, с перевязанными платком волосами, наша соседка Тося. Девушки смеялись и пели украинские песни.
Один из немцев, конечно же, Ганс, поманил нас пальцем:
- Киндер, ком...ком...
Мы подошли. Он подал нам на ноже по кружочку красного мяса из консервной банки:
- Эссен, киндер, эссен...
Так мы впервые в жизни попробовали сосиски. Они были сказочно вкусными.
Мы жевали, а в комнату вошла тетя Юля, Борина мама.
- О, фрау Улья...фрау Улья, зитцен зи зих...
Но в спальню гусыней влетела строгая бабуля. Схватила нас с Борей под мышки, зыркнула недобро на веселую компанию и потеснила к двери маму Юлю:
- А ну, геть до хаты...-и вытолкнула нас в сени. Мы с братиком юркнули на лежанку русской печи. Туда же взобралась бабушка. Мы прижались к ее теплым бокам и затихли. А мамы лежали "валетом" на топчане вдоль окна. Тетя Юля что то шептала и обе громко смеялись. Ведь одной 18, другой 22.
А за дверями слышны звуки губной гармошки и песня:
Слова нам казались кудахтаньем "квочки", но музыка была первым сладким потоком для детских ушей.
Ночью мы с братиком проснулись, cползли с печки - и в коридор к "нашей миске". Пускали струйки, делая "самолётик". Услышали скрип двери справа, где немцы. Показался Ганс, по пояс голый, в белых кальсонах. За ним две женские фигурки. Одна в спешке затягивала лоб платком.
- Шнель мэдхен, шнель... - суетился немец.
Жизнь своё брала....
Эпизод с сосиской не вписывается в реальную картину жестокостей фашистов. Но так было. На нашей станции стояли хозяйственные части, куда призывались немецкие крестьяне и рабочие. Но всё равно - чужаки. И бабушка придумала, как сберечь своих девчат от насилия и соблазнов. Она пачкала их руки и ноги навозом, и те ходили весь день замарашками.
Но красоту и молодость не спрячешь. Повадился ходить к нам местный полицай Яшка Кривенко. Звал замуж красавицу тетю Юлю. А бабуля выгоняла "жениха" за порог веником:
- Ото ж, прийдуть наши, воны тоби дадуть... Красной юшкой умоешься...
Так и вышло. Его осудили в Одессе, а наших мам возили туда "давать показания" на предателя.
Приход наших войск четко отпечатался в детском мозгу. Ночью нас с Борей выдернули из постели, завернули в одеяла и понесли.
Я помню темень, мамины руки и её выдохи с каждым шагом: у-х-х...у-х-х...у-х-х...
Впереди бежала бесстрашная бабушка и с хрипом кричала:
- Скорише, дивчата, у посадку, скорише...
А вокруг всё гудело, сверкало и грохотаало. Небо закрыли черные тени самолетов. Они пролетали над головами и как - бы звенели.
- Це элеватор бомбят, та нефтебазу...
И за нами вдруг небо озарилось, как днем, а землю потряс взрыв. Второй. Третий. Горели склады элеватора, железнодорожная станция и наша хата. От нее осталась кухня и русская печь, на которой и встретили мы с братишкой "наших" в белых полушубках.
Мы перелетали с рук на руки.Один, в ушанке, прижал меня к себе. Я вижу молодое веселое лицо с ямочками на щеках. Уже и жизнь прожил, а те минуты греют душу...
ГЛАВА 1
НАМ ВЫПАЛО
ТРУДНОЕ ДЕТСТВО,
ВОЕННОЕ.
МЫ С ДЕТСТВА УЗНАЛИ,
КАК СЛАДОСТЕН
ХЛЕБ.
ЧЕМ МЫ, МАЛЫШИ,
ПРОГНЕВИЛИ
ВСЕЛЕННУЮ?
ЗА ЧТО В НАШИХ ДУШАХ
ОСТАВИЛА
С Л Е Д?
ЗА ЧТО МЫ НИ В ЧЁМ,
МЫ НИ В ЧЁМ
НЕПОВИННЫЕ
ПОДВЕРГНУТЫ ТЯГОТАМ
ТЯЖКОЙ
ВОЙНЫ?
...ЧТО ГДЕ-ТО В ВЕРХАХ,
ЧЬИ-ТО ГОЛОВЫ
ТМИННЫЕ
НАКЛИКАЛИ ГОРЕСТИ
"ЦЕЛОЙ
СТРАНЫ".
...И ВОТ МЫ СОШЛИСЬ,
ОСЕНЁННЫЕ
С Л Е Д О М,
В ДРУГОМ. НОВОМ ВЕКЕ,
СРЕДИ
ТИШИНЫ,
МАЛЬЧИШКИ,
ДЕВЧОНКИ
(ВО ВРЕМЯ ПОБЕДЫ) :
ПРОВОДИМ
КАМПАНИЮ -
"ДЕТИ ВОЙНЫ".
МЫ СЕДЫЕ УЖЕ,
ВНУКОВ НЯНЬЧИМ
ДАВНО,
НО В ДУШЕ НАШЕЙ
Н А Ш И
ИСТОРИИ.
НАДО ИХ РАССКАЗАТЬ
НА СЛОВАХ,
НЕ В КИНО,
КАК ДЕТЬМИ
ПЕРЕЖИЛИ МЫ
ГОРЕ.
БЕСПОКОЙСТВОМ
НАПОЛНЕНЫ
НАШИ СЕРДЦА.
НАС ВЕДЬ ТЫСЯЧИ,
МЫ ЕЩЁ
ЖИВЫ.
РАВНОДУШИЕМ ЖИТЬ,
ОЖИДАЯ
КОНЦА,
МЫ НЕ МОЖЕМ,
И ЭТИМ
СЧАСТЛИВЫ.
ПО ПРИВЫЧКЕ ВСЕЙ ЖИЗНИ
СОШЛИСЬ
В КОЛЛЕКТИВ,
БЕЗ УКАЗОВ
И ВСЯКОЙ
ПОДДЕРЖКИ.
И ЭНЕРГИЮ НАШУ
МЫ ВЗЯЛИ
В АКТИВ -
БЕЗВОЗМЕЗДНО
И НЕ ДЛЯ
ПРОВЕРКИ.
И "КОМАНДЕ"
С НАЗВАНИЕМ
"ДЕТИ ВОЙНЫ"--
НАМ 11--ДЦАТЬ (МЫ
ОТОШЛИ
ОТ ДЕТСАДА)
НАШИМ ЛИДЕРАМ,
ТЕМ,КТО НЕ ЖДЁТ
ТИШИНЫ,
ЭТО ВРЕМЯ -
БОЛЬШАЯ
НАГРАДА!
НИ АЛЬБИНЕ,
НИ ЗИНЕ,
НИ КОЛЕ КОПКО -
НЕ НУЖНЫ ИМ
ИНЫЕ
НАГРАДЫ.
ПУСТЬ В ДУШЕ
И НА СЕРДЦЕ
ПОДЧАС НЕ ЛЕГКО,
ВСЁ РАВНО
ТИШИНЫ ИМ
НЕ НАДО.
. . .ВОТ МЫ ВСЕ
В ДЕНЬ ПОБЕДЫ
ПРИШЛИ В ОКЕАН,
ТОТ, ЧТО КЛИЧУТ
В НАРОДЕ
АРТЕКОМ.
НАМ ОТДАЛИ САЛЮТ,
И ГРЕМИТ
БАРАБАН.
ДЕТИ ВСТРЕТЯТСЯ ЗДЕСЬ
С ПРОШЛЫМ
ВЕКОМ.
БЕСПРКОЙНЫЕ
СПОДВИЖНИКИ АВТОРА(1-ЫЙ СПРАВА) ПРОВОДЯТ УРОКИ МУЖЕСТВА В ШКОЛАХ ВЛАДИВОСТОКА, В ЧЕСТЬ 23 ФЕВРАЛЯ И ДНЯ ПОБЕДЫ 2017г