Аннотация: Сначала я хотел сделать "Обряд" частью какой нибудь повести, да только занялся "Сталью и Небесами" и подходящего места для рассказа не нашлось. Потому-то и выкладываю его как самрстоятельное произведение.
- Дыши...
Звук незнакомого голоса гулко отдавался от заросших паутиной и плесенью стенок моего разума., растворяясь в пустоте. Вселенная внутри меня закружилась и взорвалась тысячами звёзд и планет. В космической бесконечности переливались туманности, пылали квазары. Чьи-то всемогущие руки протыкали полотно пространства, как маленький ребёнок из интереса пальцем протыкает лист бумаги, создавая чёрные дыры, заставляли планеты кружиться в невозмутимом бессмертном вальсе, зажигали и гасили звёзды. Все сокровища мира были просто старым мусором, кучей хлама, в сравнении со знанием, открывшимся мне в тот момент. Открывшимися и исчезнувшем, отторгнутым несовершенным человеческим разумом; вихрем звёздной пыли я проносился через миллионы миров и ощущал хрупкость каждого мига, каждой песчинки...
- Дыши!..
Время стало резиновым, словно кто-то залепил механизмы во вселенских часах жвачкой. Я почувствовал, как обрастаю плотью, как наполняется мозгом череп, как раздувались сосуды под напором тёплой крови. Задрожали веки. Через секунду моя голова наполнилась звуками, в нос ударил затхлая вонь мертвечины и аромат цветов, в обилии растущих рядом с могилами. Сколько давно забытого обрушилось на меня с приходом звуков и запахов! Первые годы жизни и пленительный запах мясного пирога, который совершенно бесподобно пекла Матушка. Звук рвущихся одежд и лязг боевой стали, запах полевых цветов и запёкшейся на песке крови. Плеск в пруду и запах приготовленного на костре рыбного супа...
Застучало, неистово забилось в груди сердце, истосковавшееся по непрерывному движению, кровь бодро побежала по артериям, разгоняя кислород и тепло по организму. Кончики пальцев и уши онемели от промозглого холодного ветра. Осознание того, что я живу, приводило мою трепещущую душу в экстаз, сравнимый лишь со сладостью любовных утех. Осязание всем своим нутром, каждой клеточкой своего слабого и хрупкого тела существования застваляло мой дух метаться в ещё не оживлённом до конца теле и вопить от восторга.
- Дыши!!!
Моё тело (МОЁ тело!!) бешено задёргалось в конвульсиях, подобно завсегдатаю ночных клубов. Затем выгнуло спину, потянувшись, словно изголодавшееся по свету растение, грудью к небесам, хрустнули годами недвижимые позвонки. Дыхание спёрло, дышать стало совсем невозможно, а затем тело расслабленно повалилось на жёсткое неудобное ложе, судорожно хватая ртом воздух.
Каждый вдох был тяжёлым и болезненным, лёгкие готовы были разорваться на части, кислород хлынул в мозг и наступило сладостное облегчение.
- Божественным именем Тотти, Владыки Преисподней, призываю тебя! - прогремело в кладбищенской тишине. Голос был грубым и хлёстким, как плеть надсмотрщика на тюремной каторге. В нём слились в одно целое неведомая мощь и отпечаток старости, неумолимо двигающей говорившего к той грани, за которой лишь пустота. На меня нахлынула ярость; вспомнив приятное спокойствие забвения, я подумал: "О недостойный глупец! Как посмел ты тревожить прах мёртвых?!" Будучи бесплодным духом, летающим в Бесконечности, я желал, чтобы эта блаженная умиротворённость не заканчивалась и длилась вечно. Мне хотелось быть вдалеке от земных страхов и боли, от всего, что причиняет страдание. Но голос! В нм слышались сила и слабость, энергия юности и болезненность дряхлости - ему невозможно было не подчиниться.
Я с трудом пошевелил онемевшими и затёкшими конечностями.
Лазарь открыл глаза. Над его головой сияли своим холодным далёким светом звёзды, нимало не заинтересованные в букашках, копошащихся под ногами. Тонкий острый месяц хитро подмигивал воскресшему, прячась за пеленой облаков. "Вот кому по-настоящему хорошо! Ни забот, ни проблем - сидит себе на небесах, да поглядывает на людей," - впервые за свою вторую жизнь подумал Лазарь. Мысли. Странно, всё его забвение предстало пред Лазарем как один миг, как ночь в чистой постели таверны, когда по правую руку - верный клинок, не раз спасавший от верной гибели, по левую руку - красивая пышных форм женщина, из прислуги, а то и сама трактирщица. Тогда думалось куда лучше. И про будущее дело думалось, и про смерть думалось, про ту, что всегда по его следам шла, думалось про друзей, павших или нынешних. Теперь все его мысли были лшь воспоминаниями, отголосками прошлой жизни. Сейчас Лазарь был подобен грифельной доске, на которой шкодливые дети мелом вырисовывали что в голову придётся, а затем пришёл сердитый учитель, разогнал негодников по местам, да и стёр с доски все надписи - готовясь начать урок.
Над головой воскрешённого пролетела ворона, и, громко каркнув, нагло нагадила Лазарю промеж глаз. Мужчина не обратил на это никакого внимания и поднялся, сел на каменном ложе, оказавшимся маленьким склепом. "Не иначе как полуросликов хоронили. Или Вентеров, один бес". Он встал на ноги, поначалу закачавшись и держа равновесие, примериваясь к вновь обретённому телу. Потом, совладав с собой, Лазарь обратил взор на некроманта напротив него.
Это был старец, облачённый в грубые изорванные лохмотья, но определённо благородной, жреческой крови. Голос старца полностью соответствовал внешности: он был высок и статен, словно король, довольно крепок, длинные слегка убелённые сединой волосы ниспадали с плеч, лицо будто бы состояло только из одних морщин. Когда-то один подвыпивший священник говорил Лазарю, что морщины - верный признак мудрости. Если так, то этот некромант - глупее только, разве что, Святых, постигающих тайны мироздания одним только взглядом.
На старце висел бесформенной грудой тёмно-коричневый монашеской балахон, стовший чернее от многолетнего слоя въевшейся грязи, дырявые перчатки да сношенная походная сумка на боку - вот всё, что удалось разглядеть в ночной тьме. "Ба, да это же беглый чернокнижник! Интересно, с какого он аббатства?" В глазах старца прыгал озорной огонёк лёгкого безумия, а правая рука вытянута перед собой, пальцы сложены в знаке Подчинения.
- Агония вечности кончилась, Лазарь! Священным числом Ратт и именем Олимпии заклинаю - восстань и прими мою милость! - воздух вокруг мужчин был наэлектризован, Лазарь краем глаза заметил искры и шаровые молнии, мелькающие на самом краю его зрения. Молнии, как стая медуз, медленно плыли вокруг мужчин, всякий раз ускользая от взглядов. Пространство между чернокнижником и воскрешенным поплыло, захлебнувшись в мареве от раскалённой добела земли. Некромант рвал цепь Тотти, отделяя Лазаря от мёртвой земли и от погоста, на котором нашёл пристанище его прах.
Лазарь ещё раз вдохнул свежий полуночный воздух, в котором угадывались запахи травы, деревьев, проливающих свою кровь на землю, слабый аромат Лунных цветков и шиповника, смешанный с трупным смрадом разлагающейся плоти, повисшем над древним, осквернённым погостом.
Тёмная фигура одного из мужчин встала на одно колено Обряд начался.