Бадура знают все. А кто его не знает, тот не живет в Лесовье. Бадур - он как медведь, только человек. Большой, мохнатый, грозный, но добрый. Если его не сердить.
Ежели кто из наших вздумает куролесить - девок зажимать, а то и свиней у соседей воровать - мы зовем Бадура. Он спуску не даст.
А ежели кто Бадуру под горячую лапу попадет, то беды не миновать. Но мы Бадура всегда прощали. Без него-то ведь совсем беда. А то, что он с дури Маклашке череп свернул одним ударом - так то ж не со зла. Да и Маклашка сам виноват. Нечего было над Бадуром хихикать - мол, руки волосатые у него, что у макаки.
Мы Бадура любили, хоть и побаивались. Дом ему, вон, построили за деревней всем миром. Большой, добрый. А чего? Он есть-пить не просит, дань не берет. Помогает, ежели попросишь.
Ну мы его подкармливали конечно. Кто хлеба принесет, кто браги. Да и сам он охотник знатный. С голыми руками в лес уходит. А как вернется - так полон тюк мяса волочет.
Давеча, вот, пожаловали к нам охотники. Так то не охотники вовсе оказались, а разбойники, что ни есть. Сначала все выведывали, есть ли дичь тут, да сколько охотников в Лесовье.
А потом собрали нас, значится, и говорят: вы, мол, одни здесь, а мы вон какие все страшные. Собирайте, мол, нам харчей в дорогу и девок покрасивше, а мы вас, дескать, не тронем.
Так Боська-малой сбегал к Бадуру, пока те рты раззявили. А тот этим разбойникам черепушки-то и раскроил. Всем восьмерым. Они в него и стрелами, и топорами - а ему нипочем. Не возьмешь Бадура такими-то инструментами.
Разбойников этих, значится, за оврагом закопали. Там у нас уже много кто закопан. Своих-то мы под лесочком хороним, как полагается. А нечисти всякой не место там. Да и почестей им не положено.
Дык вот. Был Бадур у нас, да сплыл. Пришли мы как-то к нему с хлебом да с брагой, а дверь-то открыта, и Бадура нет. Ну мы думаем - охотиться ушел, вернется поди скоро.
Да только не вернулся он. И день ждали, и другой. Пока не поняли, что потерялся он. Тревожно стало в Лесовье без Бадура-то. Волноваться мы начали - а ежели придет к нам кто с помыслами дурными? Как отбиваться-то?
Собрались мы, значится, всем Лесовьем. А Дядька-то и говорит...
Дядька - это вроде как главный у нас. К Бадуру-то мы за защитой ходим, а к Дядьке - за советом. Он древний, что гора над оврагом. И мудрый, что ворон. Он нас учит, как жить, чтоб по-людски всё было. А мы и слушаемся.
Дык вот. Дядька-то и говорит: надобно Бадура найти, пока беда не приключилась. Ежели по лесам походить, да по холмам порыскать, авось и найдем. По соседям пробежаться, вдруг баба какая его переманила. Так мы их обоих обратно и переманим. Без Бадура-то никак.
Так и порешили. Собрались мы, значится, Бадура искать. По лесам лазили, по холмам. Воньку, который малой да седой, волки погрызли, когда он по дурости забрел далеко, а обратно до темноты не успел.
Жалко Воньку. А Бадура - еще жальчее. Вонька-то за свиньями смотрел. А Бадур - за людями.
Рыскали мы, значится. А следов-то и не видно. Будто и не было Бадура вовсе. По деревням соседним ходили, а там никто и слыхом не слыхивал ни про каких Бадуров.
Собрал нас Дядька, значится, опять. И говорит - мол, нет Бадура, да и следов его нет нигде. А ежели и дальше искать его будем, то все как Вонька кончим. Значит будем без него жить. Жили же когда-то, и теперь проживем. А там, глядишь, и нового Бадура найдем.
Только вот где найти его, ежели таких в округе окромя нашего и не было никогда.
А девка-то, Брянка, племяшка Дядькина, пуще других горевала. Она к Бадуру по ночам шастала. Думала не видит никто. Да все видели, но помалкивали, даже Дядька. Ежели б к кому другому бегала - мигом бы прутьев наполучала по спине-то. А Бадура сердить не надобно. Мало ли.
В общем, начали мужики частокол городить вокруг деревни. Кузнецу вилы да косы заказали, чтоб от разбойников отбиваться. До городу-то пока допёхаешь, уже всех и вырежут. Одни мы тут, на себя и надежда.
Выстроили частокол, мужиков в дозор выставлять стали, колокол повесили - чтоб тревогу поднимать, значится, ежели кто пожаловать вздумает.
Да только не помогло это. Как разбойники пожаловали, так и попрятались мужики-то с косами по хатам, чтоб своих защитить, да под руку горячую не попасть. Один только Харин, сын кузнецов, на разбойников вышел с вилами. Говорит, мол, уходите подобру-поздорову, пока мужиков не окликнул. Они-то вас тут порежут всех. Вас-то, вон, десять, а нас тут восемнадцать харь - все с вилами да косами.
Ухмылялись разбойники - где, мол, мужики-то ваши? Чего не выходят из хат-то? Раз попрятались, как белки, так и бояться, мол нечего. И зарубили Харина.
Потом по домам пошли. Кого убили, кого ограбили. Девок попортили, а нескольких с собой увезли. Брянку тоже утащили. Она брыкалась, кричала, что Бадур всех найдет и головешки оторвет. Ей башку пробили, да в телегу закинули, чтоб не визжала.
Ушли разбойники, значится, а мы наших хоронить стали. Семерых закопали - трое мужиков, дед один - Сорон-горбатый, двух женщин, да дитё - сынишка Оланки, что хлеб выпекала. Мужа-то нет у нее, вот малой и вступился. Девять годков давеча стукнуло.
Бабы все выли, а мужики-то носы повесили, и копали молча. Потом все к Дядьке пошли. Сказали, мол, не выходит у нас защищаться-то. Ошибся ты, старый. А значится, ты и виноват.
Да так рассвирепели все, что повесили Дядьку на дереве, что у оврага. Даже закапывать не стали. Кому охота возиться-то?
Собралися, значится, и думать стали, чего дальше делать. Бабы всё кричали, что в город уходить надобно. А мужики-то орали, что там с голоду подохнем, как все нищие. Да и путь не близкий. А на дороге всякое бывает, и пострашней, чем тут.
Пока орали все друг на друга, да кулаками махали, в воротах Бадур появился. Грязный весь, что собака, да подраный весь по бокам. А рядом мешки какие-то.
Умолкли все сразу. Спросить где был-то никто не отважится. А рассказать, чего было тут - и подавно.
А Бадур-то глазами кровавыми смотрит на нас, да ждет, когда мы расскажем, почему Дядька у оврага висит, почему кровь засохшая на дороге, да где Брянка его.
Ну мы старуху-то Стёвку-косую вперед и вытолкнули, чтоб рассказала. Авось не тронет бабусю. А она - нет, чтобы приврать, да выгородить нас, взяла, да и выпалила всё как есть.
Рассвирепел Бадур. Грит, что ж вы за люди такие, гнилые да духом немощные. И давай всех ломать. Сначала мужиков, потом за остальных взялся. Никто, поди не выжил-то. Я только в сено зарылся со страху, и не дышал, чтоб не заметил он меня. А как ушел зверь, так я сразу к вам, в город.
Я так думаю, что Бадур Брянку замуж забрать хотел. Потому как в мешках ткани были, посудины всякие. Видать, из-за этого и не было его - в купцам в город, поди, бегал.
Это я в мешки потом уже заглянул, когда Бадур ушел. Один мешок, что полегче с собой утащил. Да по дороге отдать пришлось двум бандитам, чтоб они жизнь мне оставили.
Вот скажите мне, господин милицейский, что ж это за человеком надо быть, чтоб целую деревню народа погубить только за то лишь, что они малодушие проявили? Ну испужались мы бандитов, но кто ж нас за то осудит? Мы ж не Бадуры какие, чтоб одной левой черепа кромсать.
А Бадур сам виноват. Приучил нас к защите-то своей, а как пропал, так мы без нее и не сдюжили. Вот если б не было его вовсе, так, глядишь, и научились бы.
Мы люди простые. У всякого голова на плечах, да всякий потерять ее боится. А ежели мы головы свои не подставили под топоры, так на то причины были. И нечего смотреть на нас, как на зверей каких. Не звери мы, а как все - своя-то шкура, небось, всегда дороже будет.