Видавший виды старенький УАЗик притормозил у странного сооружения: какие-то пристроечки, сарайчики, загончики, и в центре всего этого беспорядка с трудом угадывался строительный вагончик, такие лет двадцать-тридцать назад можно было увидеть во множестве на любом строительном объекте. Дорогу в этом месте перекрывали бетонные блоки, расставленные в шахматном порядке, да еще и шлагбаум установлен. По всему выходило, что тут притулился блокпост. Пассажиры УАЗика высыпали наружу, потягиваясь после долгой дороги. Отец семейства лет пятидесяти, его жена лет сорока, и несколько разнополых детишек в возрасте от пяти до пятнадцати. Внешний вид доверия не внушал, одеты, кто во что горазд: много раз чиненая джинсовая одежда, платья девочек и женщины явно из самодельных, домотканых материалов, а один из мальчишек, самый младший, так и вовсе в лаптях.

На шум откуда-то из глубин блокпоста появились трое местных. Солдатики, давно не видевшие смены. Форма чиненая-перечиненная, шнурки на потертых берцах - тонкие полоски кожи, вместо обычных, уставных. И только одинаковые, старенькие, но ухоженные "Калашниковы" за плечом у каждого, выдают профессиональных военных.

- Ваши доку... - по старой привычке начал один из солдат, самый старший, но не договорил и махнул рукой. - Какие сейчас документы... Куда направляетесь?

Глава семейства вышел вперед.

Постовые оживились и переглянулись. Старший спросил:

- Дак что производим, тем и торгуем. Когда вот это все началось.... - мужчина неопределенно взмахнул рукой, затрудняясь сформулировать, что именно началось, - еще мой отец нас всех на лесной хутор увез. Мы ж потомственные стеклодувы-хрустальщики, песок-то в наших краях самый наилучший для этого дела. Завод давно закрыт, в Гусе-то, ну дак мы на хуторе свое производство наладили. Еще до революции, позапрошлой, как оборудование на хутор перенесли, так и оставалось оно там. А нам-то, стеклодувам, много не надо. Печь, песок, чуток химикатов, инструменты, да гранильный станок. Вот жена моя - огранщица первостатейная, у своей матери обучалась, а та у своей. Говорят, их вазы цветного хрусталя ажно в самом Кремле стояли. Хрусталь-то, конечно, особо спросом не пользуется, по нонешним временам. Дак мы просто посуду стеклянную делаем - банки там всякие, а хрусталь вот иногда, для удовольствия. Как наделаем много - меняем на рынках, вот и вся торговля.

Постовые снова переглянулись.

- Дак УАЗик и выменяли, иначе по эдакому бездорожью не добрались бы. Сейчас от дорог-то асфальтовых мало что осталось...

Меж тем, солнце взбиралось по небу все выше, и приближалось к зениту. Начинало припекать.

- Ну, так может с дороги чайку? Али чего покрепче? А потом и поедете дальше? - подмигнул старший постовой. - Да и нам поговорить охота. Тут теперь редко кто проезжает ведь...

Приезжие согласились, хотя трудно сказать, что оказалось убедительнее - слова старшего постового, или жест, которым один из его сослуживцев поглаживал ствол своего "Калашникова".

С униформой у солдат были некоторые проблемы, но продуктами их явно снабжали исправно. Никаких домашних заготовок, привычных гостям с владимирщины, зато консервы на любой вкус. Даже крабы. Пока хозяева накрывали на стол в самой большой из комнат своего некогда строительного вагончика, гости вытащили из недр УАЗика большой мешок, и осторожно занесли его в дом. Рядом с хозяйскими щербатыми тарелками, из мешка, один за другим, стали появляться тонкостенные граненые бокалы, тарелочки, мисочки, прозрачные и цветные, выстраиваясь на столе в диковинную линию.

- Хоть поедим, как люди, - то ли оправдываясь, то ли объясняя, пробормотал заезжий стеклодув.

Когда большая часть продуктов на столе оказалась съеденной или выпитой, старший постовой слегка помялся, и сказал:

- Ну а в Москву пустить мы вас не можем никак. Приказ, что поделать. Плесень.

- Какая еще плесень? - удивленно спросила молчавшая до сих пор жена стеклодува. - По радио про это ни словом никто ни обмолвился, а я-то его слушаю кажный день!

- Так вот оно что, - захохотал старший постовой. - А мы-то думаем, и чего в Москву люди поехали? А они и не знают... Тимоха, давай ты, у тебя лучше всех выходит.

- Чего ж не рассказать-то, рассказать можно... Значицца, начиналось-то все обычно. Лет уж пятнадцать, а то и поболе прошло. Сначала зарядили дожди. Почитай, с месяц кажный день лили. А потом жара-то и накрыла.

- Ну и?... - нетерпеливо встрял один из младших сыновей стеклодува. - Что мы, про дожди да жару не слыхали? Поди, кажное лето их видим.

Тимоха не обиделся, что его перебили. Скорее, вдохновился своей историей еще больше.

- Э, парень, ты в Москве-то не бывал, ничего про нее не знаешь. А секрет весь в том, что зимой, когда снегопады начинались, местные власти заместо уборки снега всякой химией его посыпали. Растаял чтоб сразу. И дороги чистить не надо. И вот химия-то эта никуда не девалась, в землю уходила. Так кажный год и проходил - снег идет, они его химией своей, он опять пошел, а у них уж новая химия в запасе. В общем, никто так и не узнал, что именно произошло, но как-то химия эта повлияла на все, что в земле московской росло. Деревья, трава, кусты. Ну и плесень, конечно.

- Так плесень же везде есть, когда сыро, - подала голос одна из девочек. - Осенью в лесу, в погребе на огурцах соленых иногда...

Тимоха многозначительно поднял палец, привлекая внимания к своим словам:

- Московская плесень непростой оказалась. Да и заметили ее необычность не сразу. В то лето, с дождями и жарой, к осени начала она появляться в подвалах, на стволах деревьев, на кучах листьев - ну, где обычно плесень и водится. Только многовато ее было, если сравнить с прежними временами. Москвичи быстро принюхались, а приезжие сразу замечали, мол, чего это у вас в городе запах плесени стоит, куда ни пойди? Зиму худо-бедно пережили, а весной пошла она в рост. На стенах домов снаружи, лестничных пролетах внутри - красивая такая, разноцветная. Помню, молодежь еще ее с синим мхом сравнивала, веселилась, было про него написано у писателя-фантаста давнишнего. Тут уж власти забеспокоились, стали с плесенью этой бороться. А она ж на химии выращена, ничего такую не берет. В метро попала, и резко стало ее количество увеличиваться. Там же как - тепло и сыро. Из метро - в канализацию и коллекторы... Потихоньку добралась до квартир жилых, магазинов, стали товары портиться.

- Помню, сразу приезжих меньше стало, - задумчиво протянул старший постовой. - Я в полиции тогда работал, вот кому за год до того расскажи - не поверят, ни единого немосквича за день можно было не встретить.

- Ну, так вот, плесень росла и росла, и ничего на нее не действовало, зато убытков да болезней - хоть ведром черпай, - продолжил свою мрачную историю Тимоха. - Продукты все сгнивали, вещи тоже, люди болеть начали. Сколько ни пытались всякие ученые, что наши, что приезжие, этот апокалипсис остановить, ни у кого не вышло. После приезжих настал черед отъезда коренных москвичей - у кого дачи, те туда съехали, остальные к родственникам да знакомым в другие города подались. А там и правительство, чиновники и прочие на Урал перебрались.

- Так это все из-за плесени, столицу-то перенесли? - удивленно протянул стеклодув. - По радио ничего такого не говорили, да и на базарах не слыхал ни разу.

- Эх, святая простота, - засмеялся Тимоха, ему вторили старший постовой и третий солдат, до той поры молчавший. - Да кто ж тебе правду по радио-то расскажет, да еще такую? В общем, время шло, людей в Москве не осталось, зато плесень расцвела пышным цветом. Все здания, с крыш до фундамента ей покрыты. Теперь там даже зимы не бывает - от такого количества живой материи жар идет, свой климат образовался.

- Вот бы посмотреть, красиво же, наверное, - мечтательно протянул младший сын стеклодува, вынув из кармана кусочек цветного граненого хрусталя, и начав катать его по столу.

- Вечно тебя на приключения тянет, - обеспокоенно отозвалась его мать. - Люди не зря оттуда уехали, стало быть, опасно там. Да и нам ехать не стоило....

- Что не стоило - это верно, - подтвердил старший постовой. - Но уж коли приехали, поглядеть издали-то можно.

- А это безопасно, если издали? - спросила жена стеклодува. - Плесень же распространяется повсюду....

- В данном случае заражение остановилось на границе кольцевой дороги, - казенным тоном отчеканил старший, как по методичке читал. - Мы с вершины обрыва смотреть будем, до кольцевой не так близко, а видно все хорошо.

Оставив стол неубранным, гости и хозяева вышли из вагончика.

- Нам по дороге идти, за шлагбаум? Долго? - спросил стеклодув.

- Нет, дорога после поворота обрывается, промоина там, а подлатать теперь некому, сам понимаешь. Вот тропинка в лес, туда и пойдем, - ответил старший, бодро зашагав вперед. Небольшая процессия - стеклодув с женой и детьми, и двое постовых, в качестве замыкающих, - следовали за ним. Через несколько минут деревья расступились, и все вышли на небольшую полянку, резко оканчивающуюся обрывом.

- Вот ваша Москва, любуйтесь, - ткнул пальцем старший, указывая на жутковатую картину. Впереди, в обрамлении по-летнему свежих и зеленых лесных деревьев, как рисунок в необычной раме, открывался вид на Москву. Семья стеклодува подошла почти к самому краю обрыва, чтобы не упустить ни единой детальки: больше такого случая не представится, а тут будет что внукам рассказать.

Картина и правда оказалась жуткой. Почти прямо под обрывом зелень деревьев и травы исчезала, достигнув кольцевой дороги вокруг города. Дальше начиналось царство непонятных мхов, плесени и кто знает, чего еще. Чудовищное природное явление (хотя природа тут, скорее, была не при чем) превратило город в скопище непонятных холмов разной высоты, со сглаженными углами, покрытыми разноцветным пушистым ковром - то ли плесень, то ли мох, то ли все сразу. Толщину определить на глаз не получалось, но от малейшего легкого ветерка эта пушистая гладь, казавшаяся однородной, колебалась, как трава на лугу. Ветерок доносил до людей, стоящих на кромке обрыва едва заметный запах сырости, сладковатой гнили, плесени, и чего-то невыразимо мерзкого.

- А это не слишком опасно - таким воздухом дышать? - засомневалась женщина. - Поди, споры там плесневелые, или еще чего...

- Не боись, мать, - весело отозвался молчавший до того момента третий солдат. - Ученые сказали - коли недолго вдыхать, оно и безопасно, вы ж не навсегда тут остаетесь. Смотрите, любуйтесь, потом внукам да правнукам расскажете.

Семья стеклодува, наверное, готовилась, может, даже читала какие-то книги по истории Москвы. Но ни единого известного прежде архитектурного объекта им опознать не удалось. Они молча смотрели перед собой вглядываясь вдаль и стараясь как можно лучше запомнить увиденное: владимирский стеклодув, его жена - огранщица хрусталя, и дети. Никто из них не обернулся, и не успел заметить, что позади трое постовых по жесту старшего выстроились в ряд.

Внезапные автоматные очереди из трех "Калашниковых" скосили взрослых и детей. Тела сами скатились с обрыва, и на полянке опять воцарилась тишина.

- Хорошо сработано, молодцы, - сказал старший постовой. - Приказ есть приказ. Надо же время от времени подкидывать этой мерзости что-то органическое, а то эдак и через кольцевую переберется. Пошли, помянем убиенных.

Все трое зашагали по тропинке обратно, к своему блокпосту, накрытому столу и потрепанному УАЗику, который предстояло обыскать и перегнать на свалку таких же стареньких автомобилей в соседнем леске. Как именно плесень доберется до тел, их не слишком беспокоило - обычно, уже на следующий день и следа от них не оставалось, хотя кольцевую вроде бы никто и ничто не пересекало.

Никому из солдат даже в голову не пришло глянуть вниз, с обрыва, после выполнения обычной рутинной работы. Да если бы и глянули, то происходившее все равно не заметили бы.

Младший сын стеклодува не забыл в вагончике свой детский талисман - кусочек граненого хрусталя, - разноцветный, похожий на призму. Когда случилось то, что случилось, и тела упали с обрыва, этот кусочек хрусталя тоже выпал из детского кармашка и покатился по земле, набирая скорость и оставляя тела позади. Он катился все дальше и дальше, каким-то чудом избегая неровностей почвы, камушков и прочего, что могло помешать его странному пути. Хрустальный осколок катился все быстрее, подпрыгнул на кочке и взлетел, приземлившись на остатках асфальта кольцевой дороги, у самого края страшного пушистого цветного ковра. В этот момент солнце достигло зенита, и один из его лучей упал на цветной хрусталь. Некоторое время ничего не происходило, потом раздалось тихое шипение, и под солнечным лучом, преломившимся в этой странной хрустальной призме, ковер плесени начал чернеть и отступил на несколько сантиметров.