УЙДЕМ, НЕ ПРОЩАЯСЬ

                        научно-фантастический роман

                                книга первая




                          ЗАБЕГАЯ НЕМНОГО ВПЕРЕД...

     - Марина, ты? Слава богу. Привет. Слушай меня очень внимательно и ни  в
коем случае не перебивай. Немедленно позвони на старт и попроси, чтобы  чел-
нок тебя дождался.
     - Между прочим, Андрюша, я тут немного занята. Я время от  времени  тут
работаю. Некоторым образом.
     - Я сказал: не перебивай! Бросай все, что терпит, и дуй сюда. Сейчас ты
здесь нужнее. В этом вопросе тебя никто заменить не сможет.
     Маринин голос внезапно заледенел.
     - Кто?.. Что случилось?!?
     - Ничего не случилось. И не ори на меня!
     - Сколько человек? Матрицы в порядке?
     - Да нет же! Ничего такого, о чем ты подумала. Все живы.  Понимаешь,  у
нас тут Дубровский наверху появился. Камеры наблюдения  десять  минут  назад
засекли его на старой поляне. Сейчас он бегает по лесу  и  старательно  ищет
вход. Найти он его не найдет, конечно, но все равно надо ведь что-то делать?
     - Тьфу, черт! Я-то подумала... Срочно хватайте его! Я уже лечу.  Почти.
Если только челнок не ушел. И не вздумайте упустить!
     - Надеюсь, не ушел. И Дубровский от нас не уйдет. Ты  не  волнуйся.  Ты
лучше отоспись, пока летишь. Никуда он не денется. Если что,  пуля  его  все
равно догонит.
     - Какая еще пуля?!? Отставить! Он мне живым нужен. На  фиг  мне  сдался
его молчаливый труп? Брать только живьем! Живьем!!!

     ...Откуда - да и зачем - ей было знать, что я уже разговаривал со стар-
том? Туда-то я позвонил в первую очередь. Нельзя  было  терять  ни  секунды.
Если челнок взлетит, пиши пропало. Тогда его уже не вернуть.  Наши  рейсовые
планетолеты, конечно, могут прекратить взлет - но  только  ввиду  совершенно
исключительных обстоятельств. Скажем, ввиду серьезнейшей аварии.
     Именно поэтому взлеты, начавшись, уже не  прекращаются.  Ибо  серьезных
аварий с челноками у нас еще никогда не случалось. И, будем  надеяться,  ни-
когда не случится.
     Ждет челнок, ждет. Правда, Светлана, услышав мою просьбу, сначала  про-
рычала в гарнитуру нечто очень ласковое, но потом смилостивилась и  согласи-
лась поторчать на старте еще с полчасика. Завтра, после  посадки,  она  мне,
конечно, выдаст все, чего не сказала по радио. Но до смерти убивать не  ста-
нет, надеюсь.
     Значит, вытерплю. В конце концов, единственному командиру  планетолета,
периодически разгуливающему в юбке, можно время от времени позволить немнож-
ко и повыделываться. Пусть ей от этого будет легче. Мне не жалко.
     Эх, и чего только не вытерпишь от собственной жены!
     А все-таки смешно. Никто из стартовиков не скажет сейчас Марине, что ее
вопрос уже решен пять минут назад. Зачем? Им не до этого. У них и без  этого
дел хватает.
     И Светка не скажет. Не будет у них никакого общения в полете. Сама  она
к Марине ни за что не выйдет, не в тех они отношениях. Наоборот? Тоже не по-
лучится. Пилотская кабина от пассажирского салона отделена металлом  -  даже
Марине, при всех ее талантах, сквозь него не пробиться.
     А вот завтра Марина, конечно же, все узнает. Лишь выйдет из  челнока  -
тут же узнает. Здесь от нее не скроешься. Оторвет мне уши за мои шуточки.
     Но тормознуть челнок - это было мое, а не ее дело. Она могла  бы  опоз-
дать. И потому сделал его я - пять минут назад. Я не виноват, что она ту  же
проблему решает пятью минутами позже. Пускай решает. Теперь, когда все  сде-
лано, это уже не проблема.
     Лично мне сейчас придется бросить все и  вплотную  заняться  господином
Дубровским. Его, между прочим, сюда не звали. Не виноватые мы - он сам  при-
шел. И пришел без спросу. А незваный гость - он, в духе последних веяний, не
столько хуже, сколько лучше татарина. Так что пусть теперь дорогой гость пе-
няет на себя.
     Жаль, Марина приказала взять его живьем. Проблем будет чуть больше.  Но
лишь чуть-чуть. Возьмем и живьем. В любом  случае,  выкрутиться  Дубровскому
вряд ли удастся.
     И поэтому впереди его ждет много интересного...


                       БЕЗБОЖНО  ЗАТЯНУТАЯ  УВЕРТЮРА

                                                Мы люди. Ничто человеческое
                                                              нам не чуждо.
                                                Мы не животные. Поэтому нам
                                                        чуждо все скотское.

                                               ЗВЕЗДНАЯ КОНСТИТУЦИЯ, ст. 1.

     Никогда не думал, что займусь изготовлением мемуаров. Но  вот  занялся,
дёрнул черт, и теперь постоянно мучаюсь всяческими сомнениями. Если  расска-
зывать нашу историю, то рассказывать надо о многом, а еще лучше - обо  всем.
Иначе зачем было вообще весь этот огород городить?
     Но рассказать абсолютно обо всем я просто физически не  смогу.  К  тому
же, если даже предположить, что я ничего не  забуду,  такой  рассказ  должен
выйти ужасно долгим и неинтересным. Кто его читать-то станет?
     Разве получится увлекательно рассказать о нескольких годах рытья  шахт,
штреков и тоннелей? О монтаже десятков лифтов? О том, как в этих  лифтах  мы
опускали под землю сотни тонн цемента и  речного  песка?  Как  десятки  тонн
стальной арматуры резали автогеном на куски, помещающиеся в лифтовых клетях?
Разве об этом - и о другом, подобном этому, можно рассказать увлекательно?
     Самым увлекательным в эти годы была разве что ультразвуковая  проходка.
Однако эту проходку лучше бы сто раз увидеть, чем  один  раз  услышать.  Кто
хоть раз в жизни ее слыхал, тот легко поймет, что я имею в виду. Ага.  Имен-
но его. Переизлучение волн в звуковом диапазоне.
     Увы, описать увлекательно и тут ничего не удастся. Как  опишешь  неопи-
суемый писк?
     Впрочем, если перечислить одни только  наши  проклятия,  обрушивавшиеся
тогда на все эти мешки, связки, пачки, ящики и коробки,  получится  довольно
толстая книга. Всем досталось. Ультразвуку - за ужасный писк. Цементу  -  за
то, что тяжелый. Арматуре - что длинная. Мешкам, ясно, перепадало за то, что
рвутся. Лифтам - за их ужасную медлительность. И так далее.
     Да, лихая вышла бы книженция. Наверху ее  наверняка  сочли  бы  увлека-
тельной.
     Но то - наверху.
     А здесь она будет совершенно непечатной. У нас такое  безобразие  сроду
никто и не подумает напечатать. И написать никто не решится. Это там,  кило-
метром выше, люди совсем перестали стыдиться и печатают сейчас любую  похаб-
щину и мерзость. Но им простительно. Там общество и  его  культура  остались
лишь в чьем-то  буйном  воображении.  Ну,  скажем,  в  воображении  министра
культуры. Министр, в отличие от культуры, там есть.
     Тогда как общество вкупе с культурой исчезает на глазах. Какое  там,  к
лешему, общество? Общество - это когда все вместе. А наверху  каждый  теперь
сам по себе - и потому стесняться им некого и незачем. Наоборот, они  теперь
сплошь и рядом гордятся тем, чего раньше принято было стыдиться.
     А что, вы где-то ухитрились увидеть бесстыжую культуру?  Простите,  вам
просто почудилось. Бесстыжей культуры в природе не бывает.  А  ту  пошлость,
которую вы смотрите по центральным каналам телевидения,  культурой  называть
не стоит. Даже если она без мата - все равно не стоит. Не культура это.
     Зато у нас тут, глубоко под землей, культура жива-здорова - и вовсе  не
бьется в предсмертных конвульсиях. Может, конечно, поем  мы  и  похуже,  чем
профессионалы, но зато ни один певец наверху никогда не сделает  ни  лазера,
ни космического корабля. То есть - того, что наши  плохонькие  певцы  делают
постоянно. На сегодняшний день корабли нам важнее. Нам пока  не  до  жиру  -
быть бы живу.
     Придет время, будут и у нас хорошие артисты. Самые настоящие -  хоть  и
"по совместительству". И никак иначе. Основную работу никто не бросит.  Под-
делок под людей нам не надо, наше общество в них не нуждается. Поэтому  оно,
общество наше,  давно  научилось  защищать  себя  от  любых  подделок,  бес-
культурья и пошлости. Скажем, дрянную песню просто никто не станет слушать.
     Даже хорошую могут не оценить, если ты ради нее забросил свою работу.
     Кстати, "не оценить" - это еще далеко не самый худший вариант.  Авторам
нецензурной книжки, будь она кем-то сдуру написана,  вместо  публикации  ог-
ро-о-омным тиражом пришлось бы о-о-чень долго дежурить в системе  жизнеобес-
печения - причем, в са-а-амых неприятных ее местах. На утилизации. По  одной
шестичасовой смене за один матюк.
     И все. Никаких моралей, нотаций, душеспасительных бесед и прочей  мути.
Заслужил - получи гонорар. И поделом тебе: незачем унижать свое и наше чело-
веческое достоинство.
     Никогда ничего подобного мы писать не станем. Все матюги, что  мы  были
должны сказать, мы уже сказали. А теперь - хватит. Больше мы скотами не  бу-
дем никогда. С этим покончено.

     ...А что было чуть позже, когда цемент,  песок  и  арматура  наконец-то
оказались на требуемой глубине? Такое было поэтичное занятие - бетонные  ра-
боты на глубине километра!
     А что творилось с вывозкой вынутого грунта?
     Представьте себе, что вы роете шахту. Пусть  даже  не  шахту,  а  самый
обыкновенный большой котлован. Экскаватор вынимает десятки кубометров  грун-
та и отваливает их в стороны. Если землю не убирать, экскаватор вскоре прос-
то зароет сам себя. Значит, землю надо грузить на самосвалы и  отвозить  ку-
да-то подальше. Поэтично? Ага. Жутко поэтичная проза любой стройки.
     И особенно поэтично - если стройка идет в секрете от всего  мира.  Если
нет самосвалов. Если для них нет (и не может быть - ведь их никак не  замас-
кируешь!) дорог. Если первые электродирижабли ты построишь только через  два
года, а пока о них есть только смутные мечты.
     Сколько сотен тонн грунта, поднятых лифтами на поверхность, мы  вывезли
на подобранных в тайге ничейных танках, тягачах и вездеходах?
     Тайга -  она воистину кладовая природы. И не только природы. Я прекрас-
но помню, как я поразился, находя в тайге вполне пригодные для работы  трак-
тора, тягачи, а то и танки. Ну, почти пригодные. Если хорошенько повозиться.
     Тогда я был совсем молодым парнишкой-туристом, которого друзья  замани-
ли в тайгу на охоту. Тяжелая техника мне была тогда абсолютно ни к чему,  но
удивление осталось на многие годы. А потом,  когда  возникла  необходимость,
это былое удивление стало спасительной идеей.
     Когда мы, движимые этой идеей, отыскали в тайге первые два десятка бро-
шенных танков и тягачей, наши механики сумели восстановить несколько  наиме-
нее поврежденных машин. Буксировать те первые машины было еще нечем,  ремон-
тировать их пришлось прямо на месте. А сколько весят детали тягачей,  многие
из нас сначала вообще не представляли.  Как  говаривал  капитан  Блад,  были
счастливы в своем неведении. Зато потом всем  нам  довелось  узнать  это  до
мельчайших подробностей.
     Когда первый двигатель заревел в таежной глуши, наполнив чистый  лесной
воздух соляровой вонью, мы не думали ни об экологии, ни  о  задуманной  нами
великой миссии, ни о маскировке - мы просто прыгали, как зайцы, хлопали друг
друга грязными рукавицами по замасленным ватникам и вообще неумеренно  радо-
вались. Ибо великая цель тогда сузилась до габаритов полумертвого  танкового
дизеля.
     Но она вновь начала расширяться подобно Вселенной, едва мы по-настояще-
му поверили, что чертов дизель теперь уже не заглохнет...
     Вначале было много таких дел - неинтересных, длинных, порой опасных  до
дрожи. Или до дрожи холодных. Зимняя тайга - это очень серьезно.
     Было несколько аварий, в которых мы навсегда потеряли замечательных лю-
дей и надежных друзей. Я помню гнусное чувство  безысходности,  охватывавшее
меня, когда под темным пластиком я в очередной раз видел очертания  донельзя
изломанных человеческих тел.
     А иногда и накрывать пластиком оказывалось нечего.
     Как об этом рассказывать, если даже и вспоминать-то не хочется?
     Были радостные дни, когда очередной кусок работы был закончен - и  мож-
но было на короткое мгновение перевести дух. Но всего этого тоже не  расска-
жешь. Поскольку рассказывать нечего - в такие дни мы чаще всего просто отсы-
пались. Помню точно: лично я дрых без задних ног. А в перерывах отъедался  и
смазывал всякими снадобьями то ожоги, то обморожения, то ссадины. Больше ни-
чего не помню.
     Были непрекращающиеся поиски подходящих нам людей. Людей мы собирали  с
бору по сосенке. Сосенок надо было найти около  десяти  тысяч.  Сколько  для
этого пришлось обойти заповедных боров!  Сколько  было  длинных  напряженных
разговоров "вокруг да около"! А сколько этих разговоров так ни к чему  и  не
привели!
     Кого мы искали? Людей. Обязательно - Людей. С  большой  буквы.  Хороших
специалистов своего дела, порядочных людей, надежных товарищей.  Таких,  ря-
дом с которыми не жалко провести полжизни или даже всю жизнь. Кого, забыв  о
себе, отбросишь в сторону, если сверху  вдруг  повалятся  многотонные  глыбы
земли. Кого можно считать почти братом или почти сестрой.
     Или намного ближе, чем братом.
     Разве можно быстро собрать десять тысяч таких Людей? Мы не  смогли.  Не
вообще "не смогли", а не смогли быстро. Сначала нас было всего несколько де-
сятков. Позже счет пошел на сотни, но лишь через два  с  половиной  года  мы
приняли в нашу подземную семью тысячного домочадца. А десятитысячного - лишь
за полтора года до старта. Значит, этот  десятитысячный  шёл  к  нам  больше
двадцати лет.
     Это долго?
     Я не знаю. Раньше я всегда переживал, что медленно все это  происходит.
А теперь не переживаю. Теперь мне все чаще кажется, что в наших поисках  нам
какая-то добрая бабка ворожила. Нам просто фантастически везло.
     Посудите сами: десять тысяч человек за двадцать лет. В среднем мы нахо-
дили по пятьсот человек в год.
     Выходит, Люди приходили к нам практически ежедневно. Когда  по  одному,
когда - аж сразу по двое.

     Сколько за эти годы нам пришлось решить всевозможных  проблем,  страшно
даже вспомнить. Есть, правда, и приятная сторона: мы их решили. Все до  еди-
ной.
     ...Сначала подземный город родился. Как и положено, рождался он  в  из-
рядных муках. В чьих? В наших, естественно. Но жизнь  постепенно  входила  в
колею. Город взрослел, крепчал, вскоре  он  научился  питаться  собственными
продуктами, пить собственную воду и дышать собственным воздухом. После  это-
го он начал заселяться побыстрее, а затем вдруг зажил вовсю - почти  обыкно-
венной жизнью. В коридорах, комнатах и оранжереях, спрятанных на  километро-
вой глубине, засветились обычные трубки дневного света, под трубками  зашур-
шали шаги озабоченных людей, запищали в нагрудных карманах тонкие  цилиндри-
ки мобильных коммуникаторов, в лабораториях начали проливаться на новый  ли-
нолеум кислоты и щелочи, а в тесных подземных цехах загудели мощные  станки.
И повсюду дул легкий прохладный сквознячок.
     Сколько все это стоило? Много. Очень много. Мы никогда не  узнаем  точ-
ной суммы. Этого мы вообще не подсчитывали. Да и в чем подсчитывать, если  у
нас в принципе нет никаких денег? В попугаях? В удавах?
     Так что - увы. Конечная стоимость нас не интересовала. Нас  интересовал
лишь конечный результат. Исключительно ради него мы непрерывно добывали  ги-
гантские средства, а потом не скупились в расходах, когда  это  было  нужно.
Поскольку конечная цель, безусловно, того стоила.
     Какая цель? Жизнь. Просто жизнь. Будущее.
     Для всех вместе - и для каждого в отдельности.

     Зачем мы делали все это? Да была, знаете ли, парочка очень веских  при-
чин. Или даже не парочка. Возможно, чуть больше.
     О-о-очень веских!
     Вспомнился кусочек одного большого  серьезного  разговора.  Он  немного
проливает свет на эти самые цели. Такой, понимаете ли, гносеологический  ку-
сочек. Один из трех источников. Одна из трех составных частей.

     - Я с генетиками уже много раз говорил. Прикинули - десять тысяч  чело-
век не выродятся в любом случае.
     - Да, я это все тоже прикидывал. Не выродятся. Более того, даже  тысяча
не выродится. Тут беда в другом -  тысячи  специалистов  наверняка  окажется
слишком мало для полностью автономного существования.  Десять  тысяч  -  это
почти нормально.
     - Только не говори, что этого достаточно. Десяти тысяч специалистов то-
же мало - особенно для массового производства. Ты еще учти, что у этих инже-
неров почти не будет рабочих! А как быть с культурой? Как быть с искусством?
С педагогикой, наконец?
     - А что прикажешь делать? Ты никогда не задумывался,  Славик,  что  де-
сять тысяч человек - это почти миллион килограммов? Это  всего-навсего  жал-
кая тысяча тонн, Славик! А сколько этому миллиону килограммов надо  пищи  на
триста-пятьсот лет пути? Сколько воздуха? Сколько воды? Честно говоря, я  до
стольки и считать-то не умею...

     Все объяснялось очень просто: мы, несколько тысяч разумных людей,  соб-
рались вместе, потому что всего-навсего решили  выжить.  Потому  что  решили
сохранить самих себя, в частности, и биологический вид человека - в целом. А
заодно сберечь и все основные достижения человеческой цивилизации: ее  исто-
рию, культуру и науку.
     Пусть человеческая история густо замазана грязью и кровью,  а  культура
подчас уродлива и нелепа, но многие миллиарды безвестных людей, десятки  ве-
ков протаптывавших дорогу от первобытных пещер к космодромам, все-таки  зас-
луживают того, чтобы по этой дороге было кому ходить. Мы не  Иваны,  родства
не помнящие. Помним - даже если этим родством подчас и трудно гордиться.
     ...Для того, чтобы было кому ходить, жить и помнить всё,  нам  требова-
лось улететь с планеты Земля к какой-нибудь другой звезде. По двум  основным
причинам.
     Во-первых, никогда не следует хранить все яйца в одной  корзинке.  Мало
ли что может произойти в родной Солнечной системе. Например, в ее центре на-
ходится некая хорошо известная всем звезда Солнце, которая в последние  нес-
колько десятков лет почему-то затемпературила. Хорошо, если это  лишь  обыч-
ная простуда. А вдруг нет? Что, если скромная  звезда  по  имени  Солнце  не
прочь попробовать себя в жгучей роли Новой? Разве кто-то на Земле  уже  нау-
чился жить при десяти тысячах градусов - и, вдобавок, без кислорода?
     Есть и вторая причина. На третьей от Солнца планете  обитают  настолько
непредсказуемые люди, что тому, кто хочет жить, лучше быть от них  подальше.
Эти люди вполне могут в один отнюдь не  прекрасный  день  превратить  третью
планету во второй пояс астероидов. Либо, если повезет, в обычную пустыню.
     Это, кстати, можно делать и постепенно.  Тут  не  обязательно  выбирать
один "не прекрасный" день.

     Опять давний-давний разговор вспомнился. И лишь теперь я понимаю,  нас-
колько он был пророческим. Впрочем, я и тогда к нему  отнесся  серьезно,  но
считать его пророческим у меня еще не было никаких оснований. Я и  предполо-
жить не мог, что на Земле все так круто повернется.
     Зато сейчас оснований - хоть отбавляй. Потому что повернулось. Круто.
     Слава богу, сейчас это уже не так важно. Для нас, во всяком случае. На-
ше дело сделано. Пускай теперь другие люди головы ломают. Нас  эти  проблемы
больше не касаются. Они нам не нравились, решить их мы не могли, ибо  никому
это не под силу, наверное, - и мы нашли возможность от них уйти.
     ...Как много их было - всяких разных "обменов мнениями"!  Бывали  очень
трудные разговоры. И как приятно было, когда в трудном разговоре ты  узнавал
что-то очень полезное! А особенно интересно бывало, когда не столько  "узна-
вал", сколько "понимал". Вроде калейдоскопа: ведь все это уже лежало в голо-
ве - а в такой комбинации никогда не складывалось.
     И вдруг - эврика!

     - ...Вы, Андрей Сергеевич, совершенно не изучали настоящую биологию.
     - Да где ж мне ее учить-то было? На биофак я только в гости  к  друзьям
заходил. Кое-что слышал, конечно, но это так, краем уха.  В  школе  биологию
учил. Но вот много ли там было настоящей биологии?
     - Вот именно. Ее там кот наплакал. Так, самые  общие  моменты.  Азбука.
Иначе бы вы узнали, что иногда у организмов  бывают  совершенно  критические
ситуации - когда вопрос стоит, как у принца Гамлета: быть или не быть.
     - Ну, чтобы понимать такие простые вещи, не надо учить биологию вообще.
Это не биология, а обычный жизненный опыт.
     - Если дело касается отдельной особи, индивидуума - да. Но дальше, ког-
да речь пойдет о биологических видах, начинается биология. Если у  организма
есть высокоспециализированные органы, неприменимые в новых условиях, они на-
чинают мешать ему выживать. Раньше помогали, а теперь мешают. Отнимают  лиш-
нюю энергию, требуют контроля, срабатывают тогда, когда это совсем  не  тре-
буется...
     - В принципе, это довольно просто. Это даже мне доступно.
     - Это всем доступно, кто мыслить способен. Мечта  домохозяйки:  телеви-
зор-магнитофон-проигрыватель-газовая плита со встроенной стиральной  машиной
и пылесосом. Причем работать они могут только все одновременно. Весело?
     - Воистину - мечта домохозяйки. Сумасшедшей.
     - Теперь представим: газ, свет и воду отключили.
     - И "мечта домохозяйки" сразу становится  обычным  издевательством?  Да
еще и в шестикратном размере? Вдобавок, квартиру загромождает? Понятно.
     - Так и в биологии. Рядом с этими специализированными формами часто жи-
вут более простые, но именно поэтому - более универсальные. У них таких  ор-
ганов нет. Раньше это отсутствие им вредило, а вот теперь стало  очень  даже
полезным. Кому теперь жить легче?
     - Естественно, менее специализированным. Тем, кто  не  выбросил  веник,
патефон и стиральное корыто. У кого рядом с газовой плитой  и  русская  печь
зачем-то осталась.
     - Или, допустим, керосинка с примусом в кладовке завалялись.  Такие  же
вещи могут происходить в технике. Собственно, я эту аналогию  один  раз  уже
провел. Но могу и еще. Станок, предназначенный для  выпуска  какой-то  одной
очень сложной детали, далеко не всегда  удается  перенастроить  для  выпуска
другой, если в первой детали отпала необходимость. И  тогда  совершенно  ис-
правный станок приходится выбрасывать как  морально  устаревший.  Или  очень
серьезно модернизировать.
     - Ничего удивительного. Я с такими ситуациями и сам встречался.
     - Давайте проведем теперь аналогию с обществом. Если  эта  логика  рас-
пространяется на биологию и технику, она может быть справедлива и в социоло-
гии.
     - То есть, какая-то профессия больше не нужна, но специалисты не  хотят
ее кончины?
     - Вот-вот. С вами приятно разговаривать: вы с лету все  понимаете.  Та-
ких примеров множество. Появились ткацкие станки, кустари проигрывают сорев-
нование, остаются без работы - и дружно идут громить первые ткацкие фабрики.
     - Если я не путаю, было такое  восстание.  Восстание  лионских  ткачей,
насколько мне помнится.
     - Думаю, не только лионских. Уверен, что не только. Или вот другой при-
мер, относительно свеженький: шахтеры, добывающие уголь, не могут  его  про-
дать - ну, не нужен больше уголь, неинтересно его покупать - и начинается  в
Англии волна шахтерских "акций протеста". А "железная леди" Тэтчер  упирает-
ся рогом в землю и посылает шахтеров куда подальше.
     - И что? Я как-то не совсем уловил...
     - А я еще не добрался до главного. Это все была присказка. Сказка начи-
нается лишь теперь. Вернее, сначала анекдот.  Прапорщика  спрашивают:  "Вот,
мол, разрядка, разоружение кругом - как жить будешь, если из армии  уволят?"
А он и отвечает: "А что, я тогда в милицию пойду. Или в  пожарные.  Работать
вы меня все равно не заставите."
     Посмеялись. Меткий анекдот. Разве что насчет пожарных я не совсем  сог-
ласен. Приходилось мне несколько раз пожары тушить - страшное  это  занятие.
Может, конечно, и среди пожарных есть бездельники. Наверняка  есть.  Где  их
нет?
     Но остальные своей головой рискуют не понарошку. И  иногда  ради  наших
голов кладут в огонь свои.
     Правда, помню, кто-то из них, рисковых, геройски загасив пожар, прихва-
тил в моем полусгоревшем доме духовой пистолет и кое-какие  деньжата,  но  в
редкой семье без урода обходится. Не стоит всех чернить из-за одного ворюги.
А пистолет с деньгами все равно кто-то один упер. Ну, двое. Остальные в  дом
и не заходили вовсе.
     - Шахтеры - это всего лишь шахтеры. Люди-то они физически  сильные,  но
на политику бицепсами не повлияешь. А теперь мы допустим, что ненужной  ста-
новится профессия, носители которой способны влиять на развитие  общества  в
целом. Есть у них какие-то тайные - или даже явные - ходы,  чтобы  выйти  по
ним на перекресток развития общества и повернуть развитие в нужную  сторону.
В нужную себе, естественно. Туда, где в них снова есть нужда.
     - Это как? Полиция провоцирует преступность, чтобы получить  финансиро-
вание? Или пожарные втихомолку поджигают дома, чтобы их  товарищи  эти  дома
потушили и доказали свою полезность?
     - Именно! Совершенно верно! Правда, насчет пожарных-поджигателей я  ни-
когда не думал. Дома, увы, и без этого слишком хорошо горят. Уж  пожарным-то
безработица отнюдь не грозит. Но дома ведь можно не только поджигать?  Дома,
Андрей Сергеич, можно и взрывать. Можно взрывать не дома, а вагоны метро или
троллейбусы. Можно направлять самолеты в небоскребы. Или в энергоблоки АЭС.
     - Да кто на такое решится?
     - О-о-о, Андрей Сергеевич, плохо вы людей знаете! Либо слишком хорошо о
них думаете. Незаслуженно хорошо! Многие решатся. Лишь  бы  за  этим  стояла
по-настоящему большая выгода. А  вариантов  тут  -  бесчисленное  множество.
Главное, чтобы крови побольше. Если глупое общество напугается и  поверит  в
существование врагов человечества - многим бездельникам на многие годы  хва-
тит высокооплачиваемой "работы". С голоду они не помрут, вы уж поверьте.  Их
будут кормить, а они, в благодарность, все гайки обществу закрутят.
     - То есть, развитие поворачивается вспять, происходит регресс общества,
но зато бесполезные органы вновь получают незаслуженное  питание?  Как  и  в
науке? Создавай никому не нужное научное направление,  если  запудришь  всем
мозги и "докажешь" его важность?
     - Ага. Но бесполезная наука - это бы еще ничего. То, о  чем  я  говорю,
будет гораздо хуже. Вы очень символично выразились: "органы". Я понимаю, что
вы другое имели в виду, но получилось очень удачно, пусть  и  нечаянно.  Это
будет новый вариант 37-го года, растянутый на века. Что и требовалось  дока-
зать.

     Я не раз встречал в книгах выражение: "Этот мир нам не нравится, но  мы
не можем остановить его и сойти". Согласен, остановить его мы пока не можем.
Даже мы.
     Он нам действительно сильно не нравится. Тоже верно.
     Но разве кто-то мешает сойти "на ходу"?
     Мы решили не дожидаться нового 37-го года. Тем  более,  растянутого  на
века. Мы предпочли улететь.
     Решили - и улетели. Сошли на ходу.
     Просто? Просто. На словах. Для того, кто не знает, насколько это оказа-
лось сложно.
     К какой звезде? А вот этого вообще никто не знает до сих пор. Это  ока-
залось еще сложнее. Хоть смейтесь, хоть нет, но мы и сами пока не  знаем.  К
той, которая согласится нас принять.
     Когда-нибудь мы все равно узнаем свой новый адрес. Возможно даже  -  не
"адрес", а "адреса". Если повезет.
     Но то, что первая и вторая эскадрильи, по двенадцать кораблей в каждой,
движутся сейчас не к Альфе Центавра, можно гарантировать на  сто  процентов.
Это так же точно, как и то, что шесть кораблей третьей эскадрильи (три "зем-
ных" и три "лунных"), состыкованные в гигантскую "ромашку", сейчас кружат на
орбите Марса и челноками исследуют окраины Солнечной системы.  Кто  знает  -
возможно, нам, оставшимся, придется пожить какое-то время именно там?
     Хотя, конечно, будет не очень приятно сотни лет ходить по  замороженной
полутемной планетке, где никогда не бывает синего неба и яркого  солнца.  На
Луне - и то лучше. Синего неба, правда, на ней тоже не увидать, но там  хотя
бы Солнце светит ярко.
     Жаль, что к Альфе Центавра лететь бессмысленно. Три звезды,  составляю-
щие систему Альфы, намного ближе всех других звезд. Да что толку-то? Планет,
пригодных для нас, у Альфы нет. Людям там жить было бы просто  негде.  Разве
что вечно оставаться на борту своих кораблей.
     Нет, спасибо. На борту, конечно, есть все необходимое для жизни, но вот
порыбачить тут, увы, нельзя. А мне, скажу по секрету, все же хочется -  хоть
когда-нибудь! - снова зашвырнуть блесну в жадную щучью пасть.  Если  удастся
найти подходящее озеро, щук мы там разведем. Найдем планету с озером -  зна-
чит, будут и щуки. В первой же луже подходящего размера появятся. Сделаем.
     Да и вообще... Что бы ни случилось - все равно должна  быть  где-то  во
Вселенной твоя планета, на которой стоит твой дом.
     Так что пусть уж лучше наша новая (лишь бы не Новая!)  звезда  окажется
немного подальше, но зато с подходящей  планетной  системой.  Пускай  судьба
забросит нас далеко - пускай! Пролететь десять-одиннадцать световых  лет  мы
теперь в состоянии. Все-таки тридцать тысяч километров в секунду, одна деся-
тая "це" - это уже что-то. Вначале мы и не надеялись на такие скорости.  Ка-
кие там десятки тысяч - о тысячах мечтали, да и то с опаской.
     Приятно, конечно, что мечты сбылись с лихвой. С такой скоростью до бли-
жайших звезд уже можно добраться.
     А лететь в галактику Малое Магелланово облако мы и не собирались. Мы не
в фантастику играем. В отношениях с Большим космосом лучше всего  быть  реа-
листами. Реалисты там живут намного дольше.
     Как говорил незабвенный Юрий Никулин, "будем искать". Рано  или  поздно
мы найдем то, что ищем. Тау - значит, Тау. Кита - значит, Кита.  Лебедь  61?
Эпсилон Эридана? Возможно, тоже сгодятся. Не сгодятся - будем искать дальше.
Там видно будет. Все равно другого выхода у нас нет. Мы ушли с Земли не  для
того, чтобы вернуться. Эта планета для нас потеряна навсегда.
     Зато мы не сгорим в пламени атомных взрывов,  если  агрессивным  земным
идиотам в очередной раз захочется повоевать по-крупному. В очередной, но те-
перь уже точно - в последний.
     И еще - мы не сгорим в фотосфере  Новой,  которая  когда-то  называлась
Солнцем. Это нам тоже не улыбается.
     Сохранить прошлое - это лишь полдела. Для того, чтобы  быть  человеком,
надо, помимо прошлого, иметь еще и будущее.  Светлое  будущее.  Человек  без
светлого будущего - это заключенный в камере смертников.  Либо  камикадзе  в
своем одноразовом самолете.
     И то, и другое - не для нас.
     Мы не вернемся. Нам хотелось и хочется жить по-настоящему - чтобы  наши
потомки - где-нибудь и когда-нибудь - все же смогли  наконец-то  развиваться
действительно свободно, без этих вечных денег, наркотиков, лжи  и  скотства.
Мы, между прочим, ушли еще и от всего этого. Это третья причина.

     Почему мы не выбрали другой путь? Почему нельзя было  просочиться,  так
сказать, "в высшие эшелоны власти" и оттуда попытаться повернуть ситуацию  в
лучшую сторону?
     Да все потому, что в нашей подземной семье собрались  именно  реалисты.
Добрые цари - это, как мне кажется, из области сказок. Всем угнетенным всег-
да виделся в мечтах добрый и умный царь. Последнюю такую сказку мы  смотрели
совсем недавно, когда девчата из архивного отдела подкинули нам к  "вечерне-
му чаю" старенький фильм "Дейв". О том, как  в  Америке  заболевшего  подле-
ца-президента подменили честным и порядочным двойником.
     Увы, такие розовые мечты еще никогда не становились реальностью. Кто не
верит - спросите у Патриса Лумумбы. У Сальвадора Альенде. Пусть они вам рас-
скажут, как к добрым царям относится ЦРУ. Между прочим, можно еще и у  Джона
Кеннеди спросить...
     Кстати, есть тут еще один аспект. Конечно, это всего  лишь  мое  личное
мнение, с которым совсем необязательно соглашаться. Но могу же  я  высказать
свое личное мнение?
     Так вот. В доброго царя все верили. Из простой и естественной  любви  к
прекрасному. Но русские, как мне кажется, верили в доброго  царя  еще  и  по
своей фантастической лени. Мы, как известно, ленивы и нелюбопытны.  И  зачем
напрасно утруждаться? Истматы с диаматами  изучать?  Свят-свят-свят!  Изыди!
Чтоб головка от перегрузки заболела?
     Лучше поступить проще: попробовать приспособиться. Глядишь,  и  удастся
отыскать относительно тепленькое местечко, где хватит и самому прокормиться,
и семью прокормить. Если уж написана на роду головная боль, так пусть  голо-
ва болит о том, как бы закрома насыпать пополнее. Ищи, где можно  взять  по-
больше, - и таскай к себе, как хомяк.
     А потом, когда закрома полны-полнешеньки, отчего бы и не  помечтать  на
досуге о добром и справедливом царе? Вместе с остальными, у  кого  в  пустых
закромах - одни мыши?..
      Между прочим, приспособленец - вот кто и в самом  деле  реалист.  Всем
реалистам реалист. А насчет нас - это я чепуху сказал.  Какие  мы  реалисты?
Реалисты твердо стоят на земле. В отличие от нас, романтических  фантазеров,
которые одной ногой давно уже в космосе. Да и вторая нога вовсю тянется сле-
дом за первой.
      Что и немудрено. Неудобно нам долго нарасшарагу стоять.

     ...Вот и не будем лишний раз отвлекаться на сказки. Вернемся-ка лучше к
нашим баранам.
     Во-первых, Солнце. На его температуру мы повлиять не можем.  Если  Сол-
нце надумает рвануть, оно рванет. Независимо от гуманности  социального  ус-
тройства окружающих планет.
     Во-вторых, Земля. Повторюсь  немного:  при  всей  нашей  неограниченной
научной фантазии, никто из нас даже и предположить всерьез не может, что пе-
ределать эту планету проще, чем долететь до другой. Слишком  уж  далеко  тут
дело зашло. И это дело - совсем не наше. Мы эту кашу не заваривали - и пото-
му расхлебывать ее тоже не нам.
     Некрасиво? Пораженческие настроения? Пассивная жизненная позиция? Эска-
пизм? Изоляционизм?
     Как, это уже все? Нет-нет, вы не стесняйтесь. Экзистенциализм? Прекрас-
но. А еще? Сектантство?  Да  вы  просто  молодец,  батенька!  Добавьте  сюда
эгоизм, самовлюбленность, инертность и мизантропию. Простите, перебил.  Про-
должайте, пожалуйста! Перечисляйте ваши термины хоть до конца света. Можете,
если хотите, назвать меня доморощенным философом. Уверяю вас, я ни  капельки
не обижусь. Меня так уже называли. Не то пятьсот, не то тысячу  раз.  Я  уже
давно привык - и потому меня это мало волнует. У меня есть  свое  мнение,  я
могу его высказать и аргументировать. Дай вам бог суметь сделать то же с ва-
шим. Конечно, если у вас, помимо никому не нужных ярлыков, есть оно  -  хоть
какое-нибудь связное мнение...
     Помню, граф Монте-Кристо говаривал: мол, если я  отказываю  обществу  в
поддержке и лишь сохраняю нейтралитет, то даже и тогда  общество  у  меня  в
неоплатном долгу.
     Честно говоря, мне эта позиция сейчас больше всего по душе. Своим това-
рищам, своей десятитысячной семье, я отдам все, что  потребуется.  Все,  что
смогу отдать. Но это - лишь своим. А всем остальным я просто не сделаю ниче-
го плохого. Вернее, постараюсь не сделать. Лишь бы они не начали первыми.  А
уж я первым в драку точно не полезу.
     И пусть они будут мне за это благодарны. Они, между  прочим,  поступили
бы совсем не так. Они, скорее всего, попытались бы меня сожрать. Именно  по-
тому я не могу считать их разумными людьми. Биологически они, конечно, люди.
Но лишь биологически. Во всем остальном - нет. В остальном они - самые  нас-
тоящие волки, хотя и в образе людей. Эдакие Маугли.
     Если Маугли вырос в стае волков и не стал человеком - это не его  и  не
моя вина. Для него это беда, а я тут вообще ни при  чем.  Так  распорядилась
судьба. И я его ни в чем не обвиняю. Более того, я понимаю: волки тоже  дол-
жны чем-то питаться. Причем, их обычная пища - мясо.
     Проблема в том, что я - не совсем мясо. Не только. Я -  мыслящее  мясо,
насквозь пропитанное принципами и никотином.
     Если Маугли со своей стаей кинется на меня, видя во мне лишь свежее мя-
со, для меня это будет неприятно. Обидно. Больно. Мне, понятно, придется за-
щищаться. И тогда неприятно станет уже волкам. Мало не покажется.
     Но я никому не хочу причинять зла - даже волкам. Повторяю:  я  согласен
держать нейтралитет. Именно поэтому я просто избегаю бывать  в  тех  местах,
где бегают голодные волки, а с  ними  -  всякие  Маугли.  Люди,  не  ставшие
людьми. Ведь если я действительно разумный человек, то разум должен мне под-
сказать, где не стоит появляться?
     Пока что разум честно выполняет свою работу.
     Именно потому меня больше с ними нет. И никогда не будет.

     ...Думаю, ни для кого не секрет, что опыта межзвездных перелетов  ни  у
кого на Земле до сих пор не было. Не было на Земле ни соответствующих техно-
логий, ни энергии, ни материалов. Нашими стараниями все это появилось.  Все,
кроме опыта.
     А потом вновь исчезло - но уже вместе с нами. Ибо мы, основательно под-
готовившись на Земле, отправились в небо приобретать опыт. Мы научились  де-
лать процессоры для наших компьютеров и выращивать говядину  без  коров.  Мы
сами строим электровертолеты, радиотелефоны и поезда на воздушной подушке.
     А также - все прочее. Трудно сказать, чего мы не умеем.
     Впрочем, опять вру. Можно. И даже легко. Мы, например,  не  умеем  пока
летать со скоростями, большими одной десятой "це". Мы не умеем пока  предот-
вращать взрывы Сверхновых. Да что там предотвращать! Мы даже  прогнозировать
их - и то не умеем. И вообще - чем больше ты узнаёшь, тем  явственнее  пони-
маешь, что знаешь слишком мало...
     Но я, тем не менее, горжусь сделанным. Мы  смогли  решить  бесчисленное
множество сложнейших задач. Умные люди, которым не мешают творить,  способны
творить чудеса. Нам никто не сумел помешать - и мы научились их творить.  Со
временем мы так привыкли к нашим чудесам, что почти перестали считать их чу-
десами.
     Во многих этих чудесах и я поучаствовал. В  роли  рядового  волшебника.
Нет, я вовсе не скромничаю и не прибедняюсь. Я был и остаюсь  руководителем.
Но это ведь только на Земле руководитель может считать себя Главным  Достой-
ным. У нас люди умные, их не обманешь.
     К тому же, все мы здесь живем одной большой семьей.  Значит,  руководи-
тель - это еще и глава семьи. Человек не с самой большой ложкой  -  с  самой
большой лопатой. Главный Ответственный. Главный работяга.
     Да и не главный он вовсе, если честно. Нет у  нас  никаких  "пожизненно
главных". Тот, кто яснее других осмыслил некую проблему, берет на себя  ини-
циативу и ответственность за ее решение. А остальные ему помогают в меру сил
и понимания.
     Потому чудеса и творим мы, а не "они".

     Лишь одного чуда я сотворить не смог. Я не  смог  спасти  друга,  хотя,
точно знаю, сделал все от меня зависящее. Мне до сих пор жаль, что  Вячесла-
ву Филипповичу не хватило одного года. Будь у него год - и я уже никогда  не
потерял бы своего старого надежного друга. А мы все не потеряли  бы  замеча-
тельного ученого, которому очень обязаны. Но не оказалось у  него  в  запасе
года. Не судьба.

                  БЕРМУДСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК В ЦЕНТРЕ СИБИРИ

     ...Вертолет МИ-8, вылетевший из ... 24 ноября 198.. года, бесследно ис-
чез где-то над тысячами квадратных километров тайги через  два  с  половиной
часа после взлета. Ни обломков, ни радиомаяков "черных ящиков" не нашли. Ви-
димо, вертолет взорвался (или развалился?) на небольшой  высоте,  а  обломки
упали в какое-нибудь лесное озеро. Полынья? А что - полынья?  Могло  занести
снегом. В считанные часы. В конце ноября - да легко!
     Более удовлетворительного объяснения придумать не удалось.

     ...Тракторный поезд, перевозивший по зимнику станочное и другое  обору-
дование для механических мастерских нерудной геологической партии,  добрался
к месту своего назначения сильно укороченным. Механики-водители,  поморозив-
шиеся до черноты в 50-градусные морозы, рассказали, что часть поезда  отста-
ла и, скорее всего, провалилась под лед. Наверное, несколько молодых тракто-
ристов чрезмерно сократили дистанцию на ледовой  переправе.  Пацаны-то  были
зеленые совсем, неопытные. Чтобы остальных нагнать  поскорее,  вполне  могли
сдуру поползти через реку колонной.
     Когда недосчитались машин и вернулись, посреди  реки  увидели  огромную
свежую полынью. Ее уже новым ледком затягивало. Тут и  гадать  было  нечего.
Все и так понятно.
     Дело грустное, но достаточно обычное. Погибших людей помянули  спиртом,
затонувшие трактора и оборудование списали. Зимой ничего другого сделать бы-
ло просто нельзя. А следующим летом партия снова работала в труднейших усло-
виях, и никому бы в голову не пришло посылать по бездорожью людей и  технику
за три сотни километров, чтобы попытаться - лишь попытаться! -  вытащить  из
реки несколько потрепанных тягачей и два десятка разнокалиберных станков.

     ...Две исправные самоходки ИСУ-152, которые  уже  полтора  десятка  лет
ржавели в перелеске неподалеку от боксов танковой дивизии, тихо и  незаметно
исчезли, бесследно затерявшись где-то в таежных просторах Сибири. Командова-
ние дивизии так никогда и не вспомнило о металлоломе, который  в  тайге  все
равно некуда было девать. Лишь несколько солдат-срочников, которые хранили в
одной из самоходок небольшой запас анаши да  колоду  карт,  некоторое  время
втихомолку пытались найти в тайге следы гусениц, но так ничего и не разузна-
ли.
     А там и дембель подошел.

     ...По всей необъятной сибирской тайге куда-то  пропадали  многие  сотни
единиц брошенной хозяевами техники. Кто ее подбирал? Трудно  сказать.  Никто
не задавал себе подобных вопросов - ибо никто никогда не обращал внимания на
ржавеющие в лесах и на полянах тягачи, танки, трактора и прочие  плоды  рус-
ского инженерного искусства. Что-то валяется? Нужное снять, остальное  пусть
дальше гниет. Исчезло? Значит, уже сгнило. Или кому-то  другому  пригодилось
даже то, что не понадобилось тебе.

     ...Что только не придет в голову неожиданно разбогатевшему человеку!
     Да все, что угодно. Всё, что нормальному человеку, не  нуворишу,  отро-
дясь не придет. "Новые русские", ошалевшие от дурных денег, заказывали  себе
на сибирских заводах самые роскошные и совершенно ненужные стройматериалы  -
нержавеющие стеновые панели, нержавеющие кровельные плиты, нержавеющие стол-
бы для нержавеющих заборов, титановые кровати, раковины и стеллажи для книг.
     Будто кто-то из них, грамотеев, собирался читать книги,  которые  будут
стоять на полках из полированного титана - в коттеджах,  прочно  укрытых  от
непогоды блестящими нержавеющими крышами!
     Титан! Придумают же - титановая кровать! Они что, бетонных баб  на  эту
кровать собрались складывать? Или свинцовых? Ошалели, одно слово!
     С этим титаном вообще смешно получалось. Богачи искали  лишь  необрабо-
танный титан. Всякие мойки, кровати, стеллажи и кровельные листы они собира-
лись заказывать позже и где-то в другом месте - видимо, у "своих".  И  охота
же им было возиться с титановыми болванками! Им и тут бы все сделали в  луч-
шем виде. Если деньги есть, почему не сделать? Вон, глянь, люди  без  работы
сидят!
     Так нет же, они его повезут за тридевять земель, там им сделают  то  же
самое, что и здесь, но здесь бы сделали лучше и дешевле, - а потом они  свои
стеллажи привезут обратно. Чтобы денег побольше заплатить. Идиоты!
     Впрочем, и с нержавейкой была точно такая же история. Разговоры  о  ве-
щах из нее были самые неожиданные, но готовых изделий так никто и не увидел.
Стоило ли тогда сотнями тонн нержавейку покупать? Балбесы!
     Некоторые из балбесов, похоже, собирались заняться посреди тайги бизне-
сом. Эти чуть ли не эшелонами заказывали гвозди, цемент, трактора,  электро-
моторы, станки, отбойные молотки, резцы, сверла и прочее оборудование.  Это,
хоть и с трудом, было еще понятно. Но вот зачем было покупать всякие микрос-
копы, спектрографы, реактивы и горы химической посуды?
     Напокупав всяческой ерунды, они, скорее всего,  разорялись.  Во  всяком
случае, никаких новых заводов и фабрик в тайге  не  возникало.  А  брошенное
оборудование наверняка растаскивали по своим домам местные жители. Какой хо-
зяин откажется прихватить про запас пару-другую мешков  бесхозного  цемента?
Кому не нужен лишний ящик гвоздей? Э-э-э, в кулацком хозяйстве, милок, и пу-
лемет сгодится!
     Впрочем, если бы кто-то задал себе вопрос, как можно приспособить в ку-
лацком хозяйстве спектрограф, рентгеновский дефектоскоп или, тем паче, уста-
новку ЯМР - ядерного магнитного резонанса, ответить на такой  вопрос  оказа-
лось бы сложновато. Но никто таких вопросов никогда не задавал.
     Во-первых, многие и словов-то таких слыхом не слыхивали. Во-вторых, как
эта, деньги уплочены? Уплочены. И налоги тоже? Тоже. А тогда,  значить,  на-
верно, взятки не дадены. Дадены? Ну, прямо!
     Не, раз взятки дадены - тогда  уж  точно  все,  нету  больше  вопросов.
Деньги чешуться - покупайтить хоть космический корабель. Не нужен? А  чо  не
нужен-то? Как это - есть уже? Чо, прямо свой? И чо, летает? Во врет, блин!
     Ну, не хочете - как хочете. Наше дело предложить.

     Вот так мы и налаживали свою жизнь. Курочка по зернышку клюет - а  сыта
бывает. Помаленьку клюнем там, понемножку тут. Смотришь, опять что-то полез-
ное появилось. Лаборатория, жилой блок, цех. Если вчера  мы  заселили  жилой
блок, то сегодня в новой лаборатории вчерашние новоселы наверняка уже сдела-
ли открытие. А завтра в новом цехе другие новоселы это открытие мигом  прев-
ратят в новую технологию. Главное - не останавливаться.
     Мы и не останавливались. Мы работали. Со временем  наши  первые  тягачи
лишились своих вонючих шумных дизелей, обзаведясь тихими и мощными  электро-
моторами. Примерно то же самое произошло с вертолетами. Вы никогда не слыха-
ли об электровертолетах? Правильно, не слыхали. Потому что мы никому  и  ни-
когда о них не рассказывали. Мы ими просто пользовались. Потихоньку.  Только
лопасти свистели. Совсем негромко.
     Потом появились дирижабли. Тоже "электро-", кстати. Вы и о  них  ничего
не слыхали. И не видали их никогда. Днем они вообще не летали, а ночью  уви-
деть эти темно-серые тела было бы сложно.
     Затем все это исчезло, поскольку под землей на многие сотни  километров
протянулись идеально прямые пятиметровые трубы нашего  "пятиметро".  Ушли  в
прошлое солярка, бензин и керосин. У нас, по крайней  мере.  Человечество  -
если, конечно, оно не погибнет раньше - будет ими пользоваться, пока в  зем-
ной коре не кончится нефть. Но вот что  оно  намерено  делать  потом?  Спирт
гнать? Тогда чай ему, скорее всего, придется пить без сахара.
     Мы сильно обогнали это человечество. И не потому, что мы тут  такие  уж
умные. Нет, мы умные, конечно, но ведь и наверху полно умных людей.  Разница
не в этом: у нас здесь в изобилии есть люди умные, но совсем нет людей  под-
лых.
     И еще потому, что мы времени зря не теряли. Лишних сил не тратили -  на
всякие пустяки типа войн или выборов очередного царька. На  поиски  пропита-
ния или соискание научных лавров. На всяческое лицемерие.
     А у них там, наверху, большая часть общественного пара попусту уходит в
идиотский общественный свисток. Причем, чем дальше, тем больше.

     Ну, и сколько же веков научно-технического прогресса нам для всего это-
го понадобилось?
     До того счастливого момента, когда мы начали  строить  первый  корабль,
прошло четырнадцать с половиной лет. И еще десять лет -  до  момента  общего
старта. На всё ушло около четверти века. Мы не тянули время.
     Спасибо Вячеславу Филипповичу: с самого начала, чуть  ли  не  с  самого
первого дня, нас исправно снабжали электроэнергией  его  мощные  и  надежные
реакторы холодного синтеза. Без них нам потребовалось бы лет на  семь-восемь
больше.
     Или на семьдесят-восемьдесят?
     Или на семьсот-восемьсот?..


                              НЕМНОГО ИСТОРИИ
                                 ПЯТИМЕТРО

     Странное слово - "пятиметро"? Ага, странное. Для  непосвященных.  Но  я
именно для них это и пишу. Ибо посвященным  ничего  объяснять  не  надо.  Уж
они-то и без меня прекрасно помнят, почему трубы нашего метро  имеют  именно
пять метров в диаметре.
     Все началось с того счастливого момента, когда  в  наше  тесное  подзе-
мелье (каким же маленьким и действительно тесным оно было тогда!)  спустился
некий физик Владимир Петрович со своими учеными воробушками. Воробушки гром-
ко чирикали и волокли в клювиках чертежи и макеты оптических квантовых гене-
раторов невиданной доселе мощности.
     Мы к этому времени уже подготовили для воробушков подходящее гнездышко,
расположенное чуть-чуть на отшибе. Об этом попросил сам  Владимир  Петрович.
Некоторые из его экспериментов, сказал он, могут быть опасны, так что  лучше
проводить их подальше от основной массы людей. Именно там, на своем "дальнем
хуторе", они вскоре и изготовили первые действующие образцы.
     В чем я вижу неоспоримое преимущество нашей системы - у нас от  изобре-
тения до внедрения проходит очень короткий промежуток времени. Почему? Так у
нас ведь не надо ехать в Москву, в министерство там или в главк, дабы  дока-
зывать, уговаривать, согласовывать, взятки давать...
     У нас чаще всего достаточно написать заказ на детали, которые ты неспо-
собен изготовить сам, приложить к заказу более-менее внятные эскизики, а по-
том вытащить готовый лазер в боковой коридор и  включить  энергопитание.  Ни
бюрократов, ни дебилов, ни взяточников здесь нет - вокруг тебя сплошные уче-
ные. А еще - сочувствующие им заинтересованные лица. Умные  лица.  Приятные.
Скажем, станочников-универсалов или слесарей-лекальщиков. А к  лицам  прила-
гаются еще и золотые руки, золотые головы и золотые сердца членов одной  на-
шей сверхбольшой семьи.
     Или хорошие сердца все же не должны быть золотыми?
     Значит, не золотые. Тогда пусть будут просто - прекрасные.
     Нет, никакой я не сладенький. Жаль, если вы  так  подумали,  читая  мои
восторженные дифирамбы. Уж поверьте, эти Люди заслуживают всех моих  востор-
гов. Но еще больше мне жаль, что вам в вашей жизни не попадалось столько зо-
лотых Людей. А вам столько не попадалось, точно говорю. И не  попадется  ни-
когда. Наверху Люди рассеяны среди многих миллионов людей. И многих  миллио-
нов нелюдей. Плохо им там живется, Людям.
     ...Итак, написали, собрали, вытащили, установили, подключили. Нет,  еще
не включили - только подключили. Потом  закрыли  герметический  тамбур-шлюз,
который специально смонтировали на случай, если при работе лазера начнут вы-
деляться вредные газы, и лишь потом Владимир Петрович под  щебет  воробушков
лично изволил нажать здоровенную кнопку, гордо выкрашенную красной  краской.
Люди, понятно, находились по эту сторону шлюза.
     И ресурсные испытания первого "подземного" лазера начались. Предполага-
лось, что за пару минут лазер такой мощности вполне  способен  прожечь  дыру
метровой глубины в бетонной стене. В этом никто из лазерщиков не сомневался.
Вопрос стоял другой: сколько этот лазер способен работать без перерыва?
     ...Лишь гораздо позже наши теоретики  сумели  разобраться  в  том,  что
произошло. Было много восторгов по поводу "лавинного резонансного пробоя"  и
эффекта "вторичной инфракрасной накачки плазменного рабочего тела",  в  сути
которых я, честно говоря, так ничего и не понял. Вроде бы, канал прожига при
определенных условиях сам превращался во вторичный инфракрасный лазер. И при
этом какое-то время черпал энергию чуть ли не из  знаменитой  эйнштейновской
формулы, где масса помножена на квадрат скорости света.
     Но теория появилась уже потом. И страшная авария, когда этот самый  ин-
фракрасный лазер, выйдя из-под контроля, сжег всю Володину лабораторию,  то-
же была потом.
     Очень хорошо, что потом. К тому времени мы еще кое-чему научились.
     Через семь с четвертью минут после начала эксперимента все было  конче-
но. Телеметрия показывала, что лазера нет, зато давление сильно  повышено  и
составляет более ста атмосфер. Почти на пределе возможностей тамбур-шлюза. И
что температура в коридоре-полигоне в настоящий момент - около тысячи граду-
сов по шкале товарища Цельсия. Температуру я хорошо запомнил. Именно по при-
чине этой температуры на ближайшем КВНе Владимиру Петровичу  порекомендовали
применить его продукцию для организации сауны. Мол, сухой пар весьма пользи-
телен для здоровья. Вышел на сцену здоровенный мужик в простыне, с веником и
тазиком, и прочел на эту тему целую трехминутную лекцию.
     Когда коридор остыл до приемлемо низкой температуры,  давление,  естес-
твенно, упало. И тогда внутрь ринулась стайка воробушков. Само собой, в кис-
лородных приборах. К этому времени газоанализаторы  уже  давно  выдали  свое
заключение: смертельно опасных газов в объеме полигона нет, но и дышать  там
нечем. Кислород выгорел полностью. Возникла, правда, некая путаница  относи-
тельно объема полигона, но даже самая лучшая аппаратура порой дает сбои.
     Итак, воробушки упорхнули за герметический тамбур. Камера, которую  они
унесли с собой, давала нам вполне приемлемую картинку. Так, лазер  оплавлен.
Ну, это сразу было ясно. Титановый кожух окислен до дыр, этого мы тоже  жда-
ли. Воробушки двинулись по задымленному коридору в сторону мишени.  Там  все
еще было жарковато и дымно. Вот они прошли оплавленные останки "красной  ли-
нии" - бетонного бруса, от которого предполагалось измерять глубину прожжен-
ного лазером отверстия, дабы потом обсчитать производительность.  От  "крас-
ной линии" до бетонной стены-мишени было чуть  больше  пяти  метров.  Точных
цифр я, естественно, даже и не пытался запоминать. Ну, зачем мне знать,  что
там было, скажем, 5112,5 миллиметров?
     И тут мы увидели, что теперь там этих миллиметров  явно  стало  больше.
Намного. В дыму картинка видна была не очень хорошо, но кое-что  мы  все  же
смогли разглядеть. Вполне достаточно, чтобы глаза от удивления повылезали на
лбы. А Володя Сергеев от того самого удивления даже сказал  несколько  слов,
за одно из которых ему потом пришлось лишний раз отдежурить в системе утили-
зации. За брань наказание у нас всегда следует быстро и неотвратимо.  Оправ-
дываться бесполезно. Брань не простит никто. Это, пожалуй, единственный слу-
чай, когда никакие оправдания в расчет не принимаются. Либо  мы  люди,  либо
нет. Третьего не дано.
     ...Но понять Володю все же можно. Ибо бетон исчез. Не было  там  теперь
никакой бетонной стены. Там была круглая дыра, за  которой  виднелся  дымный
блестящий тоннель. И блеск уходил куда-то дальше - в столь же дымную темноту.
     Через полсуток, когда базальт, растекшийся по полу тоннеля,  уже  остыл
под потоками холодного воздуха (пришлось срочно организовать вентиляцию это-
го новоявленного "объема"), воробушки рискнули прогуляться по нему "до  упо-
ра". Упор оказался далековато. Примерно в полукилометре от "красной  линии".
Ну, может, чуть больше. С точностью до миллиметра этот тоннель никто не  из-
мерял. Так, стрельнули для порядка лазерным дальномером, когда дым  рассеял-
ся, но самую дальнюю точку никто не ловил. Миллиметры при таком повороте со-
бытий уже не имели никакого значения.
     ...Двумя неделями позже был очередной КВН. Это дело у нас  по  важности
почти не уступает вопросам личной гигиены - хотя случается и несколько реже,
чем смена белья или, скажем, баня. Реже, но ненамного. Ибо общественная  ду-
шевная гигиена - дело не менее важное.
     В одной книжке о  полярниках,  написанной  добрым  и  умным  писателем,
встретилось мне как-то название знакомого фантастического рассказа.  Рассказ
я читал еще в "Юном технике" задолго до этой книжки о полярниках.  Назывался
он "Немного смазки", а речь в рассказе шла о пользе "козлов  отпущения"  для
выживания ученого коллектива. Тому писателю, что писал  о  полярниках,  этот
рассказ как раз и понравился "за глубину проникновения в тайну коллектива".
     А мне он не понравился. Ни за это, ни за что-то  другое.  Ибо  никакого
коллектива я там вообще не заметил. Там сливки западного ученого мира  Земли
летали куда-то в дебри нашей Галактики, страшно ссорились по дороге,  а  об-
ратно вернулись лишь потому, что был с ними клоун. Он у них служил  "мальчи-
ком для битья", и лишь благодаря ему "сливки" не сгрызли друг друга  оконча-
тельно. На предыдущих кораблях такого смазочного клоуна не было - и  те  ко-
рабли на Землю так никогда и не вернулись.
     Как только клоун-громоотвод все это битье выдержал? Не знаю. Но поди  ж
ты - выдержал как-то. А я понял: не всегда приятно быть профессионалом свое-
го дела. Ибо дела разные бывают.
     Повторяю: мне такой подход не понравился. Топтать человека ради  смазки
научных "сливок", пусть даже самых лучших, - это,  по-моему,  как-то  мерзко
выглядит. Я бы в этих сливках плавать не пожелал. Лучше уж плавать в обыкно-
венном дерьме, чем в таком - сливочном. Обычное дерьмо хотя бы  не  прикиды-
вается ни сливками, ни коллективом.
     Поэтому в нашем подземном царстве я приложил все усилия, чтобы  смазкой
для себя становились только мы сами. Хочешь смеяться над  другими?  Начни  с
того, что разреши другим посмеяться над  тобой.  Лишь  тогда  все  привыкнут
смеяться друг над другом исключительно по-доброму.
     На КВНе Владимиру Петровичу передали письмо, якобы  привезенное  гонцом
из управления Московского метрополитена. Вернее, почти передали. До  адреса-
та оно так и не  дошло.  Предварительно  письмо,  конечно,  внятно  зачитали
вслух, обломав многочисленные печати, которыми оно было со всех  сторон  об-
леплено. Гонец изгнал со сцены мужика с тазиком, требовавшего  сауну  (между
прочим, этим мужиком был я), встал к микрофону и озвучил привезенное  посла-
ние.
     В письме Владимиру Петровичу предлагалось незамедлительно  освоить  вы-
пуск лазера для проходки тоннелей московского метро. В целях борьбы с  чумой
ХХ века СПИДом лазер предполагалось делать одноразовым, как шприц.
     К письму были приложены заманчивые повышенные соцобязательства. Метрос-
троевцы обещали выполнять годовой план проходки за неделю, за вторую  неделю
собирались перевыполнять его на двести процентов,  а  половину  (зачеркнуто,
надписано "треть", снова зачеркнуто, надписано "четверть") премии за перевы-
полнение перечислять Владимиру Петровичу на сберкнижку.
     Затем они намеревались отгулять очередные отпуска, а в остальное  время
(десять месяцев в году) помогать подшефным колхозам в уборке урожая и  зара-
ботанной там картошкой кормить Владимира Петровича и всю его лабораторию  аж
до конца света.
     После конца света Владимира Петровича и его  лабораторию  тоже  обещали
кормить картошкой, но, увы, уже в темноте.
     Когда гонец, дочитав письмо, двинулся в зал, дабы вручить его  Владими-
ру Петровичу, на него с гиканьем налетела ватага конкурентов. На гонца мгно-
венно надели огромный мешок, спеленали толстенным канатом и  унесли  обратно
на сцену. А Владимиру Петровичу прочли второе письмо - от семи подземных ко-
ролей. Семь подземных королей клялись и божились, что отныне бросят  парази-
тический образ жизни, в недельный срок  отработают  десятилетнюю  норму  де-
журств в системе жизнеобеспечения (тут зал грохнул: одна годовая норма  -  и
та составляла в те годы больше двух недель чистого времени, народу-то у  нас
тогда было гораздо меньше), а  отработав,  будут  помогать  гидропонистам  в
культивации картошки.
     Выращенной картошкой они обещают кормить  Владимира  ибн  Петровича  до
конца света, а после конца света клянутся выпросить у Вячеслава ибн Филиппо-
вича один лишний реактор холодного синтеза, дабы и после конца света продол-
жать кормить Владимира ибн Петровича при свете. Лишь бы  только  драгоценный
Владимир ибн Петрович сделал метро не москвичам, а им. У москвичей оно, дес-
кать, и так уже есть. Хватит уже им жадничать, ненасытным. И так всю  страну
под себя подгребли.
     Что тут оставалось драгоценному Владимиру Петровичу, кроме  как  встать
со своего места, засучивая рукава? Слово "метро" было произнесено, идея  бы-
ла брошена вслух, причем идея замечательная. Перемещаться под землей хоть на
сотни километров, не поднимаясь на поверхность, не привлекая ничьего  внима-
ния, перевозить любые грузы, отказаться от неудобных громоздких электродири-
жаблей, которые до сих пор вывозят по ночам вынутую породу в Северный  Ледо-
витый океан. Который уже год вторую Землю Санникова насыпают!
     Стоп! А зачем теперь вообще вынимать породу? И о какой, простите, поро-
де идет речь? О расплавленной? Об испаренной?
     Это была технологическая революция. И все это поняли  "с  лету".  Слава
богу, тупых доцентов у нас тут никогда не бывало. Тот КВН мгновенно был сор-
ван, поскольку в зале грянул "мозговой штурм". Игроки,  расхватав  из  стоек
радиомикрофоны, удрали "в народ", зал мигом разбился на отдельные группки  -
и "могучие кучки" ученых начали наперебой озвучивать идеи...
     Зато авторитет КВН столь же мгновенно вырос примерно до  высоты  лунной
орбиты. Впрочем, это - если измерять от поверхности земли. А в наших подзем-
ных условиях к полученному результату всегда следует добавлять еще один лиш-
ний километр.
     В сущности, ничего сверхъестественного не случилось. Кто сказал, что на
КВНе невозможен "мозговой  штурм"?  Ну,  хорошо,  пусть  даже  не  "мозговой
штурм". Не будем мельчить проблему. Пусть это будет обычное научное творчес-
тво. Но почему хорошей идее нельзя родиться в рубашке из юмора? Ученые  мыс-
лят всегда и везде - так откуда ж знать, когда именно твоя ценная идея прев-
ратится в гениальную конечную формулу? И почему она не имеет  права  превра-
щаться в формулу с улыбкой?
     ...Вскоре ресурсные испытания превратились в обычную проходку. Воробуш-
ки трудились, как пчелы: в мыле собирали один лазер за  другим,  чтобы  сжи-
гать их за пять-десять минут работы вместе с очередным  полукилометром  гор-
ных пород. Заодно они, конечно, обкатывали режимы, модернизировали узлы, ви-
доизменяли компоновку. Ресурс лазеров постепенно перевалил за  полчаса,  по-
том вплотную приблизился к часу.
     Час непрерывной работы! При такой-то мощности! Наверху это была бы  Но-
белевская. А уж всякие там диссертации, звания и степени - и говорить  нече-
го, сами бы в руки упали. Безо всякой защиты. "Honoris causa", так сказать.
     А воробушки не диссертации защищали - прожигали коридоры, жилые  блоки,
цеха, лаборатории. Одной левой, играючи, победили жилищный кризис. А заодно,
так, между делом, - и кризис транспортный.
     Оптимальным вариантом проходки оказался прожиг тоннеля диаметром  около
пяти метров. Часть пород выгорала, превращаясь сначала в пар, а  затем  и  в
плазму, остальное от дикого жара плавилось и стекало вниз. Длина тоннеля,  в
пересчете на один погубленный лазер, оказывалась максимальной  при  диаметре
именно в пять метров.
     Вот потому и "пятиметро".

                                  НЕ ХОЧУ

     Сидели мы с Вячеславом Филипповичем в моем новом рабочем кабинете -  он
же моя новая роскошная квартира о пятидесяти кубических  метрах.  Квадратных
метров, соответственно, вполовину меньше - двадцать пять.  Шесть  метров  на
четыре с хвостиком. Хоромы!
     Отмечали его приезд и мое новоселье.
     Собственно, в этом кабинете я жил уже почти три недели и  потому  успел
его изрядно завалить, но со Славиком мы здесь встретились впервые. Раньше мы
встретиться не смогли бы при всем желании: окончательно он спустился  к  нам
всего неделю назад. Теперь он наконец-то мог пожить среди нормальных  людей.
Наверху ему делать было больше нечего.
     Кто тогда мог знать, сколько ему осталось жить!
     Славик подарил мне на новоселье ефремовский "Час Быка" и бутылку конья-
ка. "Час Быка" мне давно хотелось перечитать, однако своей книжки у меня ни-
когда не было. Славик об этом прекрасно знал - и потому легко попал в  самую
"десятку".
     Но променять друга на книгу, даже давно  желанную,  и  сразу  же  зава-
литься с нею на диван - этого я почему-то сделать не смог. Поставил до  поры
в книжный шкаф.
     Странно, да?
     Вначале мы с ним занялись второй частью подарка: позволили себе  немно-
го выпить. За встречу, за его окончательный переезд к нам, за мое новоселье.
Позже пили исключительно чай - правда, с гомеопатическими добавками оставше-
гося коньяка. А его оставалось еще немало. Я время от  времени  перекуривал,
но некурящему Славику это нисколько не мешало - дым тут же уходил в  решетку
вытяжной вентиляции.
     В первых подземных квартирах было тесновато и душновато.  Тогда  каждый
кубометр объема еще давался нам с колоссальным трудом. А в новом  просторном
жилом блоке, за каких-то три недели выжженном лучами  лазеров,  объемы  были
уже совсем другими. Эффективность вентиляции мы теперь тоже значительно уси-
лили - и очень правильно сделали. Энергии, слава богу, хватает. Вернее, сла-
ва не столько богу, сколько Славику. Слава Славе. Его энергия.
     День у нас обоих был нерабочий, никуда торопиться не надо,  поэтому  мы
спокойно и без суеты пили чай и оттягивались в обстоятельной мировоззренчес-
кой дискуссии. Давно мы их не вели.
     Я очень любил такие "домашние" дискуссии. Дело в том, что я по  природе
своей ужасный тугодум. Нужные ответы я, как правило, нахожу. Но сколько  раз
уже случалось, что я находил нужный ответ всего на пять минут позже, чем это
требовалось!
     Так что многие темы я стараюсь "прокатать" заранее. А со  Славиком  это
делать особенно приятно - он не просто умный человек. Он - умный друг.

     - Реши, Славик, задачку по арифметике: пришел какой-то гаденыш к  влас-
ти. И правит он десять лет в стране, где 200 миллионов человек.  Десять  лет
он ни черта не делает, а потом его, допустим, скинули. Вопрос: сколько чело-
век из-за одного гаденыша зря прожили свои жизни? Давай, давай,  не  сачкуй.
Хотя бы навскидку, плюс-минус полсапога.
     - Ну, хорошо. Это будет два миллиона... нет, постой -  это  же  не  два
миллиона, это два миллиарда человеко-лет! Что-о-о?!? Два миллиарда?
     - Эка ты удивился! Дальше считать будем - или тебе уже хватит?
     - Черт возьми! Ты знаешь, я ведь на таком элементарном  уровне  никогда
об этом не задумывался! Мне самому интересно стало. Нет уж, давай-ка  досчи-
таем до конца. Два миллиарда лет! Треть возраста Земли!
     - Тогда раздели два миллиарда на пятьдесят.  Средняя  продолжительность
жизни, говорят, чуть больше, но навскидку - и это сойдет. А  считать  проще.
Потом мы четверть отбросим для очистки совести.
     - Делим на пять - это будет четыреста миллионов, да еще на десять - со-
рок миллионов получается. Сорок миллионов пустых  жизней  за  одного  твоего
царственного гаденыша? Ничего себе!
     - Вот-вот. Была у Глинки опера "Жизнь за царя". У нас с тобой  -  опера
"Сорок миллионов жизней за одного козла". Да, я тебе обещал четверть  отбро-
сить. Пусть даже тридцать - не лишковато ли ему, козлу, будет? Это  еще  при
условии, что все тихо и мирно, что он сдуру войну не  устроил.  А  если  ус-
троил? И кому важны все наши полтора-два века технического прогресса,  когда
рядом гробятся миллиарды человеко-лет? Когда десятки миллионов  жизней  рас-
трачиваются на социальную мастурбацию? Кому вообще нужен  такой  технический
прогресс?
     - Какой - "такой"?
     - А вот такой - немазаный, сухой! Идиотский. Технический  прогресс  без
прогресса социального. Вернее, с социальным регрессом.
     - Ну, ты и сказанул! То, что прогрессируем медленно, спорить  не  буду.
Что есть, то есть. Шарахаемся из стороны в сторону, только время зря теряем.
Но где регресс-то? В двадцатом веке была разрушена колониальная  система,  в
двадцатом веке победили фашизм, в двадцатом веке были впервые созданы надго-
сударственные органы власти - и все это ты считаешь регрессом?
     - Нет, не это. Главным регрессом двадцатого века я считаю  опошление  и
уничтожение системы социализма.
     - А социализм ли это был?
     - Что бы ни было, но оно было прогрессивнее капитализма. Человечнее. Да
и не только. Экологичнее. Научнее. Моральнее. И так далее. А его взяли и уг-
робили. Говоришь, фашизм победили? Один. Ну, с итальянским - два. А  сколько
их родилось после этого? Не считал? Колониальная система? Была, есть  и  бу-
дет. Только форма колонизации поменялась. Чтоб не так  глаза  резало.  Зачем
колонизировать грубо? Есть же море мягких способов! Валюта, продукты, обору-
дование, технологии, займы всякие... Кстати, твоим надгосударственным  орга-
нам тоже конец приходит. Ты ведь про ООН говоришь? И где она, эта твоя ООН?
     - В Нью-Йорке, Андрей. В Нью-Йорке.
     - Сказал бы я, где она на самом деле, да только я здесь  ругаться  сов-
сем отвык. Поэтому скажу гораздо мягче. Она там же, где и Лига  Наций.  Пом-
нишь, перед второй мировой войной на  Лигу  Наций  все  наплевали,  включая,
кстати, и Советский Союз? На ООН теперь так же точно плюют. Кто платит,  тот
и музыку заказывает. И это напрочь зачеркивает все прочие  достижения,  пос-
кольку такое наплевательство  для  человечества  летальнее  эпидемии  СПИДа.
Просто человечество пока не отдает себе в этом отчета. Оно  предпочитает  не
вспоминать, что случилось, когда наплевали на Лигу Наций.
     - Возможно, ты прав, хотя я до конца и не уверен.  Ты  все-таки  извес-
тный пессимист.
     - Да, пессимист. С чего оптимистом-то быть? А войны? Это  прогресс  или
регресс? Ты же читал Стругацких? Они, оптимисты наивные,  рассчитывали,  что
люди еще в 20-м веке доберутся до Урана и Сатурна. Добрались? Да  люди  даже
до Марса толком еще не добрались, не то, что до Сатурна. Зато  устроили  два
десятка маленьких войн. Или три десятка? Или три сотни? Я уже  давно  перес-
тал их считать. Некогда людям на Сатурн летать - им других людей убивать на-
до. Под предлогом восстановления всяких там конституционных порядков и  про-
чих правовых норм.
     - Да ну их всех к черту! Налей-ка лучше чайку!
     Кстати, хорошая мысль. Я сдвинул папки с документами ко краю стола и на
освободившееся место поставил чайник. Воткнул вилку в  розетку.  Чайник  ти-
хонько загудел.
     Мы немного помолчали. Не знаю, о чем думал Славик, но  я  вдруг  почув-
ствовал себя глупо. Разговор получался каким-то слишком уж грустным.  Зря  я
его начал. Столько времени не виделись - и при встрече  обсуждать  проблемы,
которые даже в самом худшем случае удалены от нас на километр? Глупо.
     Славик между тем погулял по кабинету, внимательно  осмотрел  мои  новые
хоромы. Подошел ко книжному шкафу. Похмыкал одобрительно. Плюхнулся с разма-
ху на поролоновый диван. И решился-таки продолжить  разговор.  Понимал,  что
сейчас это - мое самое больное место. Иначе в такой день на такую тему я  не
заговорил бы. Славик и возражает-то иногда не потому,  что  не  согласен,  а
просто, чтобы дать мне с ним  поспорить.  Как  спарринг-партнер  у  боксера.
Точно: спорринг-партнер.
     Но равный партнер. Ни в коем случае не манекен. И не груша. Когда  меня
"заносит", Славик способен играючи закатить изрядную оплеуху. Чтобы не зары-
вался. Эдакий "играющий тренер".
     - По-моему, ты зря их смешиваешь - прогресс и политику.  Ты  же  просто
валишь все в одну кучу.
     - Нет, это не я. Это материально и  морально  заинтересованные  подлецы
свалили всех в одну кучу: литераторов,  воров,  ученых,  актеров,  мясников,
бандитов, политиков... А потом  назвали  все  это  безобразие  цивилизацией.
Только это ведь вовсе не цивилизация.
     - Ну, хорошо, пускай - человечество.
     - Так это даже и не человечество. Ведь руда, даже очень богатая, -  еще
отнюдь не металл. Когда ты выплавишь килограмм  чистого  металла,  останется
десять, сто, двести килограммов шлака. Или тонна. Но никто  же  не  называет
шлак металлом? А почему тогда мы весь человеческий мусор  старательно  назы-
ваем человечеством?
     - Ну, тут я с тобой вполне согласен. Тут есть рациональное зерно.
     - Есть. Иначе я бы и говорить не стал.
     - И все же нельзя смешивать с грязью все  человечество.  Оно  этого  не
заслуживает. Да, у французов была гильотина, но  был  и...  ну,  пусть  хоть
Вольтер. Да, у немцев был Гитлер, но был и Гете. Был  Маркс.  Был  Бетховен.
Разве не так?
     - Нет, Славик, совсем не так! Наоборот! Во-первых, человечество не  на-
до смешивать с грязью лишь потому, что оно и так уже с ней смешано. Его не с
грязью смешивать, его очищать от грязи нужно. Во-вторых, правильнее было  бы
сказать - у французов был Вольтер, но была и гильотина. Поскольку  компенси-
ровать Вольтером - или, скажем, Александром Дюма - всю  кровь,  пролитую  на
гильотинах, никак не получится. Даже если Вольтером вообще можно компенсиро-
вать хоть какую-то кровь...
     - А ты в этом сомневаешься?
     - Я почти во всем сомневаюсь. Особенно - в лояльных гениях типа Вольте-
ра. Ты не читал, как он разделал Жанну д`Арк?  Циник!  Просто  умный  циник.
Плевать он хотел на свою родную и ненаглядную Францию!
     - Честно говоря, я Вольтера вообще никогда в жизни не читал. Я только о
нем читал, да и то всегда мельком. Он к физике отношения не имеет.
     - Да разве в нем дело! О Вольтере я вообще случайно упомянул.
     - Кстати, это я о нем упомянул, а не ты. Ты вообще ни при чем.
     - Нашим легче. Так вот, мне кажется, что нельзя все время  подсчитывать
на счетах: мол, один Чайковский равняется по модулю одному Кровавому воскре-
сенью, индустриализация плюс коллективизация минус сталинские репрессии рав-
но нулю, выигранная Великая Отечественная плюс атомная  бомба  плюс  атомная
электростанция минус культ личности... Тьфу! Идиотизм!
     - Но если это все было - куда ты его денешь?
     - Его уже никуда не денешь, но нельзя  так  подсчитывать,  Славик!  Это
есть худшая демагогия, которую человечество выдумало  за  свою  историю.  Ее
торгаши выдумали. Ты представь себе гениального актера или ученого,  который
в свободное от основной работы время втихушку поубивал сотню людей: ведь  не
помилуют же это чудовище за его гениальность?
     - Не знаю, Андрей. Мир в последнее время настолько  сошел  с  ума,  что
вполне могут и помиловать. Особенно - ученого. Укроют на  какой-нибудь  сек-
ретной даче спецслужб, поменяют имя, внешность - и пусть работает на  оборо-
ну. Морали у спецслужб нет, плевать им на какую-то сотню  погибших!  Они  же
сами-то в тысячи раз больше убивали - и ничего, никто из них потом бессонни-
цей не мучился. Наоборот, гордились этим: вот, мол, опять государство  спас-
ли. А то, что все свои партии они выигрывали с жертвами пешек, для  них  со-
вершенно неважно. Пешки - на то они и пешки.
     Я выключил закипевший чайник, разбросал по чашкам пакетики с заваркой и
разлил кипяток. Над чашками растекся вкусный парок. Хороший чай,  ароматный.
Если не знать, что до чайной плантации пара километров по горизонтали, то  и
не скажешь, что чай не индийский. Ай да мы! Сахар у нас, между прочим,  тоже
свой. Хотя и не совсем растительного происхождения.
     Славик почти тут же присосался к чашке. Как он пьет  такой  горячий?  Я
бы, наверное, сразу сгорел. Нет, я еще подожду. Пусть остынет немного. Заод-
но и заварится покрепче.
     А вот Славик мгновенно выдул свою чашку - и вернулся на диван.
     - Ну, хорошо, Андрей, давай спецслужбы мы трогать не будем -  они,  на-
верное, все-таки исключение. Давай считать, что общество такого человека  не
помилует. Пусть это тебе будет награда за вкусный чай.
     - Иди ты в баню! Награждальщик! Если общество не  помилует  убийцу,  то
как ему поступать с собой? Себя-то оно всегда милует! А почему?  Почему  об-
щество для себя в целом претендует на то, чего не позволяет отдельным  своим
членам? За что человечеству или, скажем, нации такое послабление? Нет,  Сла-
вик, если уж Германия дала миру Гитлера, не надо ей оправдываться в этом при
помощи Гете или Бетховена.
     - Если так рассуждать, то вообще ни одна страна не имеет права  на  су-
ществование. Все нагрешили изрядно. А уж особенно - те,  что  гордо  именуют
себя "цивилизованными". У меня временами создается впечатление, что "цивили-
зованность", по их понятиям, - это количество пролитой ими крови. И что, все
страны теперь не имеют права на существование?
     - Выходит, не имеют. Ты прав, именно так и надо рассуждать.
     - Мне страшно тебя слушать, Андрей! Что ты несешь!
     - А с чего ты взял, что страны должны иметь право на существование? Кто
они такие - "страны"? Государства?
     - Ну, и государства, и их общества - в целом, и отдельные люди,  конеч-
но. И ты утверждаешь, что эти люди не имеют права на существование?
     - Ничего подобного я не утверждаю. О людях я ничего не говорил.
     - А кто только что сказал, что ни одна страна не имеет права на  сущес-
твование? В них, что, населения вообще нет? Даже Россия - и та еще  не  пол-
ностью вымерла, хоть власть там, наверху, и старается вовсю.
     - Вот потому мы с тобой об этом  и  разговариваем.  Ликвидируем  жуткие
последствия твоей жизни наверху. Ничего себе заявочки - приравнять  людей  к
государству! У большинства людей там, наверху, сейчас такая же точно каша  в
голове - государство, общество, свободы, права личности, плюрализм, демокра-
тия, диктатура, единство это чертово...
     - А что плохого в единстве?
     - Знаешь, это очень интересный вопрос. Помнишь, в детстве нам рассказы-
вали притчу о трех братьях, которым умирающий отец предложил сломать  веник?
И они, не сумев сломать его целиком, легко сломали по одной веточке?
     - Помню. Это мы в первом классе на уроке проходили. Или  во  втором.  В
начальной школе.
     - А в средней школе, насколько я помню, мы проходили,  что  слово  "фа-
шизм" произошло от итальянского слова "фашио", или  "фасцио",  что  означает
"пучок веток". Помнишь, крепостные рвы забрасывали фашинами?  А  ведь  пучок
веток - это и есть веник! Тебе это ни о чем не говорит?
     - То есть, единство и фашизм - близнецы-братья?
     - Боюсь, что да. Во всяком случае, они недалеко друг от друга ходят.  И
при желании одно может легко стать другим. Поэтому я к идеям всеобщего един-
ства отношусь очень настороженно. Кстати, объясни-ка мне,  как  можно  соче-
тать плюрализм с единством?
     - М-м-м... Не знаю, как. Вроде бы, противоположные вещи. Значит, никак?
     - Можно, Славик. И они не такие уж и противоположные. Мнения  о  спосо-
бах достижения цели могут быть разными, ничего страшного в этом нет. Лишь бы
главная цель была общей и достойной всех. Но у них, зараженных индивидуализ-
мом, общей цели теперь и в помине нет. Какая общая цель может быть у  пауков
в банке? И скажи: зачем им тогда плюрализм?!?  Чтобы  исключить  возможность
настоящего, а не бутафорского, объединения?
     - Ну, а у нас здесь? Разве у нас здесь нет единства?
     - Здесь? Есть. Есть единство цели, есть единство морали. Единство труд-
ностей и единство радостей. Да нигде больше нет такого всеобъемлющего  един-
ства, Славик! Зато здесь нет подчинения во имя единства. А ведь это -  самое
важное отличие! Мы не подчиняем ни своих, ни чужих. Свои стали своими,  лишь
разделив все наши исходные идеи. И откуда плюрализму взяться, если у нас  на
всех одна-единственная общая идея? В стратегии у нас полное единство.
     - Зато в тактике - плюрализм.
     - Естественно. На этапе обсуждения. А чужие... Чужие для нас просто  не
существуют. Ни они, ни их вывихнутый мир. Как раз поэтому фашизма у нас  нет
и быть не может. Мы, конечно, противопоставляем себя всем  остальным  земля-
нам, но в то же время мы ни с кем из них не хотим бороться за право  облада-
ния жизненными благами.
     - На их счастье, между прочим...
     - Вот именно. Уж при наших-то извилинах мы, полагаю,  легко  смогли  бы
захватить хоть страну - любую, на наш выбор, - хоть всю планету. Могли бы  и
не мелочиться. Но ты же прекрасно знаешь: мы  объединились  лишь  для  того,
чтобы вместе жить, вместе работать, а потом вместе уйти оттуда, где нам  бы-
вало плохо, туда, где нам и нашим детям всегда будет хорошо. Не задевая  при
этом на Земле ничьих интересов.
     - Но ведь и государство объединяет людей для того, чтобы им было  хоро-
шо! Разве нет?
     - По его мнению, людям должно быть хорошо то, что  хорошо  государству.
Да только разве можно равнять цели государства и цели личности? А мясо с мя-
сорубкой равнять можно? А муху с мухобойкой? Говоришь, как будто не  знаешь,
что государство всегда подавляло личность и грабило ее обладателя.
     - Почему не знаю? Прекрасно знаю. Но в любом государстве всегда  бывали
яркие личности.
     - Но это бывало "вопреки",  а  не  "благодаря"!  Поскольку  государство
всегда и везде создавалось, чтобы пограбить, поубивать, поунижать под  защи-
той собственного закона. Даже Союз, при всех его плюсах, и тот... тьфу! Вдо-
бавок, за все это ты еще должен был государству и заплатить. Сначала оно те-
бя грабило, а потом с недограбленного брало налог.
     - Это уж точно. Только не "брало", а "берет". Да еще как!
     - С нас уже не возьмет. Но самое страшное даже и не в том,  что  берет.
Вот что страшно: пусть бы я это балбесу-грузчику объяснял! Но ведь  этот  же
бред я слышал и от учителей, и от врачей, а теперь вот - и от тебя, ученого.
Разве это нормально?
     - Лично мне кажется - все нормально. В спорах  рождается  истина.  Если
даже я сейчас неправ - что ненормального в дискуссии?
     - Да все! Все ненормально! Уже одно  то,  что  дискуссия  возникает  по
столь очевидному поводу... Послушай-ка, Вячеслав Филиппович! Ты же физик! Ты
хороший физик. Замечательный. Вот и занимайся-ка ты физикой.  А  в  политику
лучше не лезь.
     - А я и не лез. Ты меня затащил.
     - Так ты бы послал меня в баню - и, между прочим, был бы  прав!  Ничего
хорошего из этого не выйдет. Андрей Дмитриевич тоже был ядерщиком, как и ты,
и тоже великим...
     - Ну, прямо! До чего ж я велик, оказывается! Меня с  великим  Сахаровым
уже рядышком ставят!
     - А ты и не знал, что ты велик? Теперь знаешь. То, что ты  изобрел,  не
хуже, а лучше всяких там его водородных бомб. Бомбу в  мирных  целях  приме-
нять гораздо проблематичнее.
     - Ну почему же! Полно вариантов! Можно, скажем, строить  котлованы  под
искусственные моря. Или чаши гигантских телескопов. Я бы нашел способ  обой-
тись без лишней радиации. Я над этим уже думал. Есть очень неплохие мысли.
     - Но речь о нем, а не о тебе. И не о физике. Он, физик, полез в полити-
ку - и что же из этого получилось? Плохую страну развалить он, конечно,  по-
мог. А вот построить хорошую уже не успел - умер. Да и не дал бы  ему  никто
ее строить. Поскольку никто не собирался там, наверху, строить хорошую.  Так
что он вовремя помер. Он, по крайней мере, не успел до конца понять, что  он
натворил. И как лихо его, честного умного балбеса, использовали умные подле-
цы. А вот такому же честному умному балбесу Солженицыну выпало и увидеть,  и
понять. Не позавидуешь.
     - Ну, а мне ты что предлагаешь?
     - Могу предложить еще чайку. Могу даже коньячку в чай плеснуть. А  если
в широком смысле - тогда то же, что и всем, кто сюда спускается. Забыть  всю
эту государственную болтологию. Наверху теперь опять действует принцип  "го-
сударство - это я". Работать на "него", который скромно считает  себя  госу-
дарством? Больно жирно. Работать надо не на банду правителей, а  на  челове-
чество.
     - Громко звучит.
     - Да, громко. Но это чистая правда. Пусть лучше правда  звучит  громко,
чем реклама прокладок. Этих, с крылышками.
     Славик поднялся с дивана, походил в задумчивости по кабинету  и  уселся
на мой стол. Высоченная кипа бумаг, наваленная на столе, от легкого сотрясе-
ния рассыпалась и боком поехала на пол. Стаканчик с  ручками  и  карандашами
был вынужден составить ей компанию. И отнюдь не  он  один.  Бумажная  лавина
смахнула чуть не полстола. Хорошо, что в последний момент я  на  самом  краю
стола поймал-таки хрустальную пепельницу. Пепельница для меня не роскошь,  а
средство... ну, скажем, стимуляции мышления.
     Нет, я не бью себя по голове пепельницей. Я просто много курю. К  сожа-
лению. Одна радость - до табачной плантации почти столько же, сколько  и  до
чайной. Нам, гордым отщепенцам, и табак приходится самим  выращивать.  Много
табака. Не один я такой балбес.
     А Славик, устроив всю эту лавину, даже не пошевельнулся. Так и сидит на
столе, как сидел. Невозмутимый, как сфинкс.
     - Спасибо, Вячеслав Филиппович! Пока ты есть, безработица мне  явно  не
грозит.
     - На столе почаще прибирай, неряха!
     - А я что говорю? Без работы не оставишь.
     - Я и сам без работы не сижу. Ты учти, милый мой, что я всю  жизнь  как
раз и работаю на человечество. Кстати, прокладки  человечеству  тоже  нужны.
Был бы ты женщиной, ты бы на прокладки так не нападал. А что,  мои  холодные
реакторы - разве они, по сути, не те же прокладки? Они  бы  человечеству  ой
как не помешали, если бы я их не скрыл от всего человечества. А я скрыл. Кто
я такой, чтобы единолично взять - и скрыть?
     Я все еще отходил от вратарского броска за пепельницей. Эх, не  те  уже
мои годы. Раньше я, бывало, такие мячи брал! Правда, было  это  почти  сорок
лет назад в пионерском лагере. Ну, пусть тридцать пять. А сейчас  один-един-
ственный хороший рывок - и готово, бок потянул.
     Кстати, что это за безобразие? Нам что, пора уже свой целлюлозно-бумаж-
ный комбинат открывать? Как можно плодить такое количество бумаг? Зачем?
     Надо потом хорошенько все это дело обдумать. Если не  изведем  бюрокра-
тию, у нас ни один корабль вообще никогда не взлетит. Не поднять ему столько
бумаги.
     - Во-первых, я не на прокладки нападаю, а на их рекламу. Во-вторых,  те
же, Славик. Те же. Реакторы холодного синтеза с крылышками. И ты у нас  тоже
с крылышками. Ангелочек. Подземный. Низвергнутый происками Зевса  в  мрачный
Тартар.
     - Засланец.
     - Ага. Заславик. Засланный, дабы развалить вышеупомянутый Тартар  вдре-
безги - по листику, по папочке.
     Вячеслав Филиппович с высоты письменного стола презрительно оглядел за-
сыпанный бумагой, ручками, карандашами и прочим добром пол.
     - Тоже мне, Зевс нашелся...
     - А насчет реакторов я тебе так скажу: ты не мучайся зря  сомнениями  -
ты поднимись наверх и передай свои реакторы человечеству. Благодарному наше-
му. Оно с благодарностью их у тебя примет. И через пяток лет эти твои  реак-
торы будут вовсю приносить прибыль кучке паразитов, а всякие ГЭС, ГРЭС и АЭС
начнут потихоньку разваливаться. А еще через три года твой же бывший  ученик
- там, наверху - сообразит, как легко можно эти реакторы сделать мобильными.
     - И не ученик - тоже  сообразит.  Даже  генерал  сообразит.  И  намного
раньше ученика. Это проще пареной репы.
     - А вскоре еще кто-то похожий сообразит, как легко и просто можно тера-
ваттным узким пучком когерентного света резать летящие самолеты  или  плыву-
щие корабли - если взять эти реакторы да подключить к мобильным же  сергеев-
ским лазерам. И это будет форменный "Гиперболоид инженера Гарина", но уже  в
реальности. А потому никакой революции в хэппи-энде не  воспоследует.  Будет
просто "энд". Без "хэппи". Уж ты мне поверь!
     - Между прочим, атомное оружие до сих пор не привело к атомной войне. А
уж каких только страшных прогнозов не делали!
     - Не ври ты хоть себе, Вячеслав Филиппович! Ты же прекрасно знаешь:  от
атомной войны просто успело появиться мощное лекарство - равновесие  страха.
Иначе давным-давно все было бы кончено. Это здесь, у  нас,  можно  применять
открытия исключительно во благо. Оказавшись наверху, они  принесут  страшную
беду. Тому человечеству твои реакторы категорически противопоказаны.
     - Не любишь ты человечество, Андрюша!
     - А за что его любить, Славик? Оно, родимое, до сих  пор  уверено,  что
коммунизм означает "жрать все, что захочешь - и до полного изнеможения".  Но
я-то, Славик, твердо убежден, что до изнеможения надо было  работать,  а  не
жрать!
     - Жрать вообще не надо. Надо есть. И лучше это делать культурно. Можно,
кстати, еще и думать в это время, одно другому не мешает.
     - Ага. Есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть. Помню. Или  другой  мо-
мент: я считаю, что убивать нехорошо, а  оно,  человечество  родимое,  прямо
балдеет от очередного крутого боевика. Когда людей мочат пачками. Помнишь, в
детстве в войнушку играли? Так у человечества-то все еще детство! Оно же ни-
как не хочет понимать, что если человека убиваешь, то это уже навсегда.
     - Врешь. Все оно прекрасно понимает. Иначе никаких киллеров бы и в  по-
мине не было. А у них они есть. Там ведь как? Нет человека - нет проблемы.
     - Тоже верно. Один-ноль в твою пользу. Но я это очко сразу  же  отыгры-
ваю обратно: это доказывает лишь, что человечество  неоднородно.  У  кого-то
там пожизненное детство, а у других - очень взрослая  подлость.  Ни  то,  ни
другое нам не подходит. Хрен редьки не слаще.
     - Хорошо, это очко ты отыграл. Дальше.
     - Ну, возьми те же деньги: мне деньги в моей  личной  жизни  вообще  не
нужны, мне важнее друзья, книги, творчество - а ему,  родимому,  они  важнее
любых людей, идей и книжек. Кроме сберегательных и чековых. Я не говорю  уже
о животных и растениях. Флора и фауна их интересуют исключительно  изо  вся-
ких там гастрономических, парфюмерных и меховых соображений.
     - И тут ты, пожалуй, тоже прав. Если, конечно, не брать в  расчет  раз-
ные общества защиты тараканов от людского насилия.
     - Да без всяких "пожалуй" - я просто прав! Не стесняйся.
     - А я, Андрюша, не столько стесняюсь, сколько ловлю тебя на  слове.  Ты
мне в какой-то момент предлагаешь работать на человечество, но пятью минута-
ми раньше и пятью минутами позже смешиваешь это самое человечество с грязью.
То есть, ты мне предлагаешь работать на всю эту грязь?
     - Вячеслав Филиппович! Да ты мне начинаешь нравиться! Ясность  мысли  к
тебе явно возвращается. Логика заработала. Значит, тлетворное влияние  циви-
лизации почти преодолено. За это надо выпить. Будешь  еще  чай?  -  я  снова
включил в розетку шнур, благо, чайник на пол не падал. - Но в  политику  все
равно не суйся. Это тебе не физика. Тут я сильнее вас  с  Сахаровым,  вместе
взятых. Человечество человечеству рознь. Есть с грязью, есть без грязи.
     - С крылышками и без крылышек...
     - Так вот, на то, которое с грязью, я тебе работать не предлагаю.  Нас-
чет человечества, кстати, я еще далеко не все сказал. У нас тут уже  заходи-
ла речь о фашизме. А ты помнишь, кто привел к власти Гитлера?
     - Ну, если я не путаю, то, вроде бы, "озверевшие лавочники". Всякие лю-
бители холодного мюнхенского пива и горячих гамбургских сосисок.
     - Насчет именно мюнхенского пива я не уверен. Как,  впрочем,  и  насчет
географии сосисок. Но насчет "лавочников" - это слово я тоже помню. И  пони-
маю, что означает оно мелкую буржуазию. А еще - очень  мелкую.  Капиталов  у
них на три дня хорошего загула, амбиций на миллиард рейхсмарок, а  весь  ин-
теллект легко умещается в пивную кружку. Ну, покуда пена  не  осядет.  Когда
осядет, интеллекта останется разве что на донышке. Для фашизма - самые  под-
ходящие ребята. Мечтающие помыть свои сапоги то  в  Волге,  то  в  Индийском
океане, то в бурном Тереке.
     - Знаю, на кого намекаешь. Хочешь сказать, что и у нас  идет  такой  же
процесс?
     - Давай-ка, Славик, чуть-чуть расставим акценты. Для меня "у нас" озна-
чает "здесь". У нас здесь, на километровой глубине, такого  процесса  нет  и
быть не может. А про всех остальных мы говорим "наверху". Наверху - это  уже
не "у нас".
     - Но ты же русский!
     - Да брось ты! Я давно не считаю себя ни русским, ни даже землянином. Я
себя считаю человеком. Причем, разумным. Честным. И только. Да, я  говорю  и
думаю по-русски. Так надо же мне на каком-то языке говорить!
     - Но ты все же говоришь именно по-русски.
     - Не цепляйся. Да, говорю. У нас все говорят по-русски. Русский  -  наш
родной язык, нам на нем говорить проще. Когда все мыслят на одном языке, го-
раздо больше шансов на взаимопонимание. То, что фонетика языка тесно  связа-
на с менталитетом, психологам давно известно. А вообще - ты, конечно,  прав.
Конечно, мы русские, что бы я тебе тут ни наболтал. Мы, если уж на то пошло,
больше русские, чем те, кто, сидя наверху,  жрет  русскую  водку,  матерится
по-русски и бьет себя русским кулаком в русскую грудь - я,  мол,  русский  в
тысячном колене! Мы, в отличие от него, умные и порядочные русские. И  почти
непьющие притом. А еще мы не материмся. Да, мы и тут русские,  согласен.  Но
никакого великорусского шовинизма у нас тут нет. У нас есть обычное  челове-
ческое самоуважение. И еще - сплошной романтический реализм.
     - Ладно, не бурли. Считай, что это было лишь необходимое уточнение. Да-
вай разумно говорить по-русски.
     - Хорошо, больше не бурлю. Так вот, если не брать в расчет этот  нацио-
нальный патриотизм, которого у меня уже не осталось, то в остальном ты прав.
"У них" - и в России, и в Америке - этот процесс идет полным ходом.
     - Какой процесс? Я что-то мысль потерял. Мы, вроде, о фашизме говорили,
но как-то перескочили - и я немного заблудился.
     - Понимаешь, их цивилизация, основанная  на  коллекционировании  денег,
себя изживает. Деньги идут к деньгам, у одних их становится все больше, а  у
остальных - все меньше. В итоге деньги - и для бедных, и для богатых  -  те-
ряют свое основное свойство. Бедный себе рано или поздно говорит: а зачем их
копить, если они все равно не копятся? А богатый  охладевает  к  накоплению,
поскольку денег и без того слишком много. Все  ему  удается,  успех  полный,
спортивный интерес пропал. Он может купить всё.
     - Логично. Но ведь другие богатые - они тоже могут?
     - Именно! Я к этому и веду! Слишком многие могут купить всё.  Вообще  -
всё. Армию, остров, море... Да хоть трон президента! Значит, с какого-то мо-
мента деньги уже ничего не определяют.  Основа  цивилизации  рушится,  пони-
маешь? Вот какой процесс там идет. Во всяком случае, я  уверен,  что  именно
такой. Раньше лестница общественного положения выстраивалась  соответственно
количеству денег. Но теперь деньги теряют власть.  Что  идет  им  на  смену?
Только сила. Фашизм идет. И он, процесс этот, обязательно  придет  к  своему
логическому завершению. Тогда у "них" там громко  бабахнет.  Если,  конечно,
Солнце не бабахнет первым. Наша задача - чтобы  в  обоих  случаях  в  момент
"ноль" нами тут уже и не пахло.
     Стоило мне заговорить о возможном взрыве  Солнца,  Вячеслав  Филиппович
поморщился. Я давно знал, что он не верит в возможность вспышки Новой в Сол-
нечной системе. Он, опытнейший физик-ядерщик, был уверен, что Солнце по  ка-
кой-то причине просто немного перегрелось, но ничего страшного  не  происхо-
дит. Та теория (теория! А кто, скажите, ее проверял?), которой он  безогово-
рочно верил, обещала в канун взрыва  Новой  резкое  изменение  качественного
состава солнечного ветра.
     Однако мы ничего похожего пока не наблюдали. Нейтринный поток был  дос-
таточно стабилен. Мне, правда, не совсем понятно, что такое "канун". Сколько
это дней? Месяцев? Лет? Этого толком не знает никто. Гипотезу  нельзя  назы-
вать теорией, пока она не подтверждена на практике.
     Упаси бог от такой практики...
     Славик прекрасно понимал, что этот пункт достаточно уязвим - и  тут  же
попытался перевести разговор на другую тему. А я и не собирался ему  в  этом
мешать.
     - Ты говорил насчет человечества. Кстати, чайник уже давно кипит.
     - Подожди чуть-чуть. Человечество никуда не убежит. Ему бежать  некуда.
Вот чайник - тот может. Поэтому мы с него и начнем, - я разлил  остатки  ки-
пятка. - Гитлера к власти привели не только полунищие лавочники. Были еще  и
крупные финансисты - типа Тиссена, Круппа или Ялмара Шахта. Разве не помнишь?
     - Как не помнить! Помню, сидим мы с Ялмаром в Мюнхене, пиво пьем, а тут
Штирлиц с Борманом заходят...
     - Пока бедные стучали пивными кружками, богатые давали Гитлеру  денежки
на реванш. И на партийное пиво, кстати, тоже. Ты в курсе, что пиво и  сосис-
ки оплачивала партия?
     - Серьезно?
     - Абсолютно. Во всяком случае, пиво. В партийной пивной фашист мог пить
пиво совершенно бесплатно. Это исторический факт. И очень странно, что ты об
этом раньше не слышал. Почему это, интересно, Шахт не похвастался тебе,  что
ты его пиво пьешь? Штирлиц помешал? Или Борман? Или, может, вы  на  радистку
Кэт загляделись?
     - Ну, может, и на радистку. Или, может, Ялмар слишком много своего  пи-
ва выпил.
     - ...Так что лавочники-сосисочники были отнюдь не одиноки. В  том-то  и
беда, что практически всему немецкому обществу позарез оказался  нужен  Гит-
лер. Те, кому он был не нужен, оказались в исчезающем меньшинстве.
     - Ну, во всяком случае, от них уже ничего не зависело. Отныне все реша-
ли те, чья сила была в единстве.
     - И поэтому виноваты в фашизме практически все немцы. До самого послед-
него сосисочника. Как им хотелось иметь усадьбы в русском Черноземье! И  не-
чего было им после войны искать стрелочников, чтобы сначала повесить на  них
свои грехи, а потом и их самих повесить - за грехи почти всей нации.
     - Да и черт с ними со всеми. Это все давно прошло. А что насчет  нынеш-
него человечества?
     - А вот что: в следующем фашизме будет виноват вообще весь мир. Россия,
Америка, Англия - и кто там еще с ними. Только спрашивать с них на  сей  раз
будет некому.
     - Да и черт с ними со всеми. Это их дело. Ты говоришь то о прошлом,  то
о будущем. Ты давай насчет нынешнего человечества.
     - Да нет там никакого человечества! И говорить-то не о чем.  Настоящее,
стопроцентное человечество, Славик, есть только здесь. И  поэтому  здесь  не
может быть никаких фашизмов. А наверху - полуфабрикат. Неочищенная смесь лю-
дей и всякого человекообразного мусора. Недоделанного, недоученного, лениво-
го, нелюбопытного, просто зажравшегося... У них фашизм возможен. Или неизбе-
жен? Не знаю. Может, именно неизбежен.
     - Если тебе верить, получается, что неизбежен. Что фюрер сказал - то  и
выполняй. Думать не можешь? А это не беда, думать тебе и не надо, фюрер  уже
подумал. Помнишь, у Высоцкого: "не надо думать - с нами тот, кто все за  нас
решит"?
     - Помню. Я-то всё помню. Это они там, наверху,  всё  позабыли.  Вернее,
мусор всё позабыл. Люди-то помнят, но что там от них зависит!  Да  и  они...
Вот, например, что такое "бренд"? Для кого он?
     - Бренди? А что, порой это очень даже неплохая штука!
     - Не хитри, Славик!
     - Ну, хорошо. Бренд - это "фирма", это призыв покупать продукцию извес-
тного производителя. Известного своим высоким качеством.
     - Иначе говоря, опять же "не надо думать...". И еще это, между  прочим,
индульгенция для производителя. В случае брака можно легко свалить  вину  на
подделку.
     - А чуть позже, когда станет очевидной выгода от  такого  "сваливания",
можно наплевать на качество и гнать количество. Ты к этому ведешь?
     - Во-во. К этому все и движется. Лишь бы покупали почаще.
     - Но качество в итоге падает у всех. Неизбежно. И тогда...
     - Тогда приходится доводить потребителей до  нужной  кондиции.  Ну,  до
полной тупости. Чтоб они в рекламе видели человека в белом  халате  и  сразу
понимали: это ученый. А то, что он городит дичайшую околесицу  насчет  како-
го-нибудь очередного "Дирола" с ксилофоном и динамитом, их волновать не дол-
жно. Тут для них уже слишком сложно.
     - Так мы ведь русские! Мы ленивы и нелюбопытны. Зачем географию  учить,
если извозчик довезет? Главное, что халат белый. И плевать на все остальное.
     - Кроме своих денег.
     - Да. Там сейчас гораздо страшнее потерять двадцать  миллионов  рублей,
чем двадцать миллионов человек. Этого я, Андрюха, насмотрелся. Досыта.
     - И еще один момент. Они намертво привязаны к Земле. Рожденный  ползать
- летать не может. Они никогда не выйдут в Большой космос. Ни-ког-да!
     Вячеслав Филиппович снова поморщился.
     - Ты опять шаманишь насчет взрыва Солнца? Сколько можно!
     - Да при чем тут Солнце! Что ты меня превращаешь в этого сенатора,  как
его, - ну, римского, который по любому поводу орал:  "Карфаген  должен  быть
разрушен"! Кто это был? Катон, что ли? Так я, между прочим, не  Катон.  Нас-
чет Солнца однозначного ответа пока нет ни у кого. Я  опасаюсь,  что  Солнце
может взорваться, но согласен, что может и  успокоиться.  Откуда  мне  точно
знать? А ты согласись, что оно все-таки может и взорваться. Ты тоже не  бог.
Ты всего-навсего простой великий физик.
     - Ладно, подлиза, живи пока.
     - Спасибо. Попробую. Я насчет того, что им просто невыгодно выходить  в
Большой космос. Денег он им не принесет - одни расходы.  В  космосе  нет  ни
перца, ни пряностей, ни золота ацтеков, ни трансурановых элементов. По край-
ней мере, в промышленных количествах. Полупроводники можно плавить и на  ор-
бите, дальше лететь незачем. Окраины Солнечной системы они исследуют и авто-
матами, это намного дешевле. И потому никто из них никогда никуда не улетит.
Просто не найдется у них настолько непрактичных людей, чтобы вложить  гиган-
тские деньги в заведомо разорительное предприятие.
     - Ну, это ты врешь. Они, эвон, к Марсу вовсю собираются!  И  временами,
знаешь, даже складывается ощущение, что всерьез.
     - Ну, разве что к Марсу - да и то, думаю, исключительно в рекламных це-
лях. С Марсом-то у них особых проблем не  будет.  У  нас  ведь  тоже  ничего
страшного не было. Легкая планета. А вот Венере их  визит  вряд  ли  грозит.
Сложно и незачем. Урановой Голконды никакой там нет, это Стругацкие ее  при-
думали, а возить на Землю серную кислоту никто не станет. Дороговато выйдет.
Впрочем, за это я их не обвиняю. Я бы тоже не стал. Но все  равно:  на  этот
практичный мусор ты, надеюсь, не хочешь работать?
     - Нет. Не хочу.
     - Тогда давай не тратить силы и время впустую. Давай  сделаем  так:  мы
напрочь забываем о тех, кто наверху мается дурью, и  работаем  на  тех,  кто
здесь живет, как настоящий человек. Чтобы они, да и мы вместе с  ними,  ког-
да-нибудь оказались там, где нужно. Где нет ни  фашистов,  ни  долларов,  ни
Сверхновых.
     - Но ведь можно же обратиться напрямую к людям! Ко всем  сразу!  Техни-
ческих возможностей у тебя теперь хватит. Почему ты уверен, что тебя не пой-
мут? Ну, идиоты не поймут. Эка беда! Я же смог  понять,  когда  ты  мне  все
объяснил нормально! Нет, Андрюха, сроду я не поверю, чтобы мыслящие люди  не
смогли договориться. Между прочим, Ефремов твой любимый думал о людях гораз-
до лучше.
     - Кто из нас не ошибался!
     - Ты о себе?
     - Нет, об Антоныче.
     - Хочешь, за пять минут найду цитату? Вон, глянь  на  полку  -  видишь,
"Час Быка" стоит? Мигом найду!
     - Да зачем? Сиди спокойно. Мы что, без цитат не разберемся? Ефремов там
предположил, что с Земли, хорошей в целом, убежит в глубины  космоса  жалкая
кучка отщепенцев. Да?
     - Да. А сейчас ты скажешь, что Ефремов угадал с точностью "до наоборот"?
     - А разве не так получается? Славик! Послушай меня, дурака старого.  Ты
- ученый. У тебя интеллект ученого. У тебя бывают прекраснодушные  заблужде-
ния, но тебе объяснить проще, ты все на лету схватываешь. А вот с теми,  кто
наверху, нам так легко не договориться. С ними нам вообще договариваться  не
о чем, незачем, да и некогда.
     - С простыми людьми надо говорить. С простыми умными людьми. Поймут!
     - Хорошо, уговорил. Осталось сообразить, где там есть общество, состоя-
щее исключительно из простых умных людей. С ними мы точно  договоримся.  Да-
вай, говори: где там такое общество?
     - ...
     - Ты все еще полагаешь,  что  "демократия"  означает  "власть  народа"?
Наивный! Это просто точный перевод с греческого на русский. Беда в том,  что
этот термин там, наверху, давным-давно наполнен совершенно  другим  содержа-
нием. И никакого отношения к народовластию он давно не имеет.
     - Ну...
     - Да, Славик, да! Простые и умные люди, конечно, со временем все  поня-
ли бы, но они там ничего не решают. Ни-че-го! Более того, чаще всего им  там
и рта раскрыть не дают.
     - А знаешь, там это помаленьку начинают понимать.  Даже  у  американцев
временами начинает разум просыпаться.
     - Американцы пускай сами у себя разбираются. У них, кстати, проблем бу-
дет гораздо больше. Это ведь они верили, что важнее денег нет ничего. У  нас
таких идиотов всегда было гораздо меньше. Поэтому там, над нами,  даже  сей-
час не совсем еще Америка. Там все равно пока Россия.
     - Да уж не так много от нее и осталось. Ладно, извини, что отвлек.
     - И какая нам будет польза от того, что мы кого-то уговорили? Сможем мы
их, наших новых союзников, собрать и вытащить к себе, если  там  все  же  не
удастся поменять жизнь к лучшему? Как мы их искать-то будем?
     - Ну, у фонтана в ГУМе нам встретиться вряд ли удастся.
     - И что, придется им, брошенным нами, там до смерти мучиться? Вот  спа-
сибо-то они нам скажут, подлецам высокоморальным!
     - Твоя правда. Убедил.
     - Сейчас я тебя еще не так убедю. Я  тебя  вообще  наповал  убежду.  Да
пусть бы даже и давали им рот раскрыть - их там не большинство, поверь.  Все
равно по-нашему не вышло бы. Конечно, кабы их найти, мы б  их  тут  же  сюда
пригласили. Но как ты их найдешь-то? Мы ведь искали уже. Ты и сам  искал.  И
что?
     - Нашли кой-кого. И теперь не жалеем.
     - Но гораздо чаще мы попадали мимо. Разве нет?
     - Да, идиотов там хватает.
     - Вот видишь! А этим идиотам ничего никогда  не  объяснишь.  И  ты  сам
признаешь, что их там довольно много.
     - Как бактерии плодятся. Среда для них очень уж  питательная.  Тамошние
отцы-командиры чуть ли не всем миром  стараются  превратить  людей  в  тупой
скот. В электорат, как они теперь выражаются. И процесс идет очень успешно.
     - Ну, а уж этим отцам-командирам мы, если сдуру  рискнем  вынырнуть  на
поверхность, мгновенно станем хуже кости в горле.
     - Так я ж не предлагаю всем выныривать!
     - А всем и не надо. Достаточно одному высунуться, а дальше они  и  сами
все вычислят. Вспомни, как нас на картошку возили.  Ботвы-то  ведь  уже  нет
давно, ее заранее скосили, а копалка, зараза, все равно всю картошку из зем-
ли достанет. На нашу студенческую погибель.
     - Но выжили ведь!
     - Мы-то выжили. А картошка? Ее выкопали и съели. И нас съедят. А что не
съедят - то покусают. Я тебя уверяю: места на  этой  планете  для  нас  нет.
Стоит нам только объявиться - начнутся бои.
     - Бои? Натуральные бои?
     - А какие еще? Правды людям там никто никогда не скажет.  То,  что  они
условно называют средствами массовой информации, на самом  деле  -  средства
массовой дезинформации и оболванивания. Назовут они нас террористами, не же-
лающими платить налоги, и начнут мочить по всем сортирам. У них  сейчас  это
модно, ты сам знаешь. Продал Родину - заплати налоги и спи  спокойно.  После
первого же боя с ними ты, конечно, и сам все это поймешь, да  поздно  будет.
За нас возьмутся так, что пух и перья полетят по всей тайге.
     - Да что они нам сделают-то?
     - Ничего серьезного сделать нам они, конечно, не смогут -  мы  для  них
слишком глубоко сидим. Надземным ядерным взрывом им нас не взять, а подгото-
вить и произвести подземный мы не позволим. Но наших сил на поверхность  они
оттянут много. И боевые потери у нас появятся обязательно. Хочешь этого?
     - Упаси бог!
     - А потом еще и стартовать будет намного сложнее. У нас же пока  и  ко-
раблей-то нет, если не считать нескольких малых планетолетов!  Челноков  на-
ших любимых! В крайнем случае, мы, конечно, удерём отсюда на Восток-два.  Но
только в самом крайнем. Здесь корабли строить намного легче,  чем  на  Луне.
Луны я вообще пока боюсь. Не люблю ацетилена. И взрываться не люблю.
     - Вы же придумали какой-то поглотитель! Не ты ли мне  хвастался  своими
успехами на родном химическом поприще?
     - Его еще проверять и проверять. А на это нужно время. Вот поэтому я  и
не хочу никаких контактов. Ни мирных, ни огневых. Нам дело делать надо. Если
Солнце настроено серьезно, ждать оно не будет.
     Удивительно, но на сей раз Славик даже и внимания  не  обратил  на  мои
крамольные слова о Солнце. Выходит, не до этого ему стало? Теперь его  заде-
ло всерьез?
     - А если, допустим, предложить им места в кораблях в обмен на  невмеша-
тельство?
     - Им? Тем, кто принимает решения? И потом жить с ними? С этими?  Спаси-
бо, не надо.
     - Ну... да. Это я просто не подумал. Тогда - подарить им, скажем,  чел-
нок. Вы к нам не суетесь, а мы вам - новую технологию.
     - Сегодня мы подарим челнок - и они от нас отстанут, а уже завтра  вер-
нутся и скажут, что челнока маловато. И  потом:  в  челноке,  между  прочим,
реакторы твои стоят. Так с ними и подарим?
     - М-м-м... Нежелательно.
     - Еще как нежелательно-то! Энергия! Огромная и притом мобильная! Это  ж
ключевой момент! А они ведь даже и на реакторах не остановятся. Их ничем  не
насытить. Но главное даже не в этом. Ты хочешь выпустить с Земли эту заразу?
Чтоб она выжила и начала плодиться где-то еще? И продолжала вечно мучить лю-
дей?
     Вячеслав Филиппович некоторое время молчал. А  потом  поднял  обе  руки
вверх.
     - Да, ты прав. Уж этого-то я точно не хочу.

     Вот такие у нас с ним бывали "кухонные"  разговоры.  Обычный  никчемный
треп двух обычных интеллигентов, погрязших в комплексах вины. Так это приня-
то представлять. Да вот только разговоры эти шли не на кухне, а в  подземном
городе, что был создан нашими с ним стараниями на километровой глубине.  При
свете ламп дневного света, получающих энергию от реакторов холодного  синте-
за, разработанных Вячеславом Филипповичем и его научной  группой.  А  где-то
высоко, в космосе, летали наши черные планетарные челноки,  строился  лунный
город Восток-два и сидела на Марсе третья экспедиция.
     Не всегда интеллигентские разговоры никчемны и  пусты.  Видимо,  многое
зависит от самих интеллигентов. От их, так сказать, качественного состава.
     Восемь месяцев спустя он умер от лейкемии. От нее не  лечат  даже  наши
врачи. Видимо, холодный термоядерный синтез, при  всей  своей  относительной
"чистоте", - все же достаточно радиоактивное мероприятие.  Либо  ему  вполне
хватило и того, что он нахватал раньше?
     Теперь его нет - и уже никогда не будет. Он умер в самом  начале  двад-
цать первого века, поэтому его не будет уже никогда.
     Я тоже умер. И тоже в начале двадцать первого -  но  на  несколько  лет
позже. На несколько очень важных лет. Так что мне еще жить да жить.
     Я сохранил образцы его ДНК и энцефалограммы. Вся беда в том,  что  вос-
становить по ним личность оказалось невозможно. Те пробные  записи,  которые
были сделаны в Марининой лаборатории, тоже оказались слишком поверхностными.
До тонкого  комплексного  сканирования  МЭБС  -  магнитоэлектробиохимической
структуры - мозга мы тогда еще не добрались. До него мы додумались лишь  год
спустя.
     Нет. Не мы. Одна Марина додумалась. И никто больше.
     Впрочем, я всё берегу - и ДНК, и записи излучений мозга, и  даже  копии
его многочисленных анализов. Вместе с сухим веществом. Смешно,  да?  Но  чем
черт не шутит: а вдруг когда-нибудь мы сможем применить здесь экстраполяцию?
Или, скажем, корреляцию, интерполяцию, дедукцию, индукцию... Кто знает,  что
будет с нашей наукой через сто лет? Мы же ни дня не стоим  на  месте!  Вдруг
когда-то настанет этот радостный миг - и Славик снова, как и  раньше,  сядет
на мой стол, сметя на пол кипы деловых бумаг?
     Правда, на моем столе давно уже прибрано. Бумаг мы  теперь  практически
не плодим. Но безработица мне все равно не грозит. Работы либо  много,  либо
очень много.
     Время от времени я его вспоминаю - и  тогда  мне  очень  грустно.  Хотя
грустных воспоминаний мне вполне хватало и без него. Потери бывали и раньше.

                            НЕМНОГО ПРЕДЫСТОРИИ

        В любом деле бывают предыстория и история. До поры  до  времени  обе
они сияют первозданной белизной. Затем, несколько  позже,  наступает  период
искажений той и другой. Исключений, насколько я в курсе, до сих пор пока  не
было. По крайней мере, в серьезных делах.
        Почему? Да хотя бы потому, что память человеческая довольно несовер-
шенна. Вовремя не запишешь то, что есть, а потом уже поздно. Потом начинают-
ся серые провалы, белые пятна, розовые очки и прочие цветовые эффекты.
        И еще потому, что в любое серьезное дело рано  или  поздно  приходят
подлецы, которым на это дело глубоко наплевать. Зато им  глубоко  не  напле-
вать на себя. Когда подлецы достигают больших мягких кресел,  они  все  свои
силы начинают класть исключительно на то, чтобы даже  эти  кресла  заставить
гордиться общением с некоторой частью брюк Великого Человека.
       А уж какое доверие они оказывают своим персональным унитазам!
       Я, оптимист чертов, очень надеюсь, что в нашем случае  ничего  такого
не произойдет. Ибо у нас немножко другие люди. И потому совсем другая ситуа-
ция. Но об этом - чуть позже. Сейчас я хочу немного припомнить нашу  неиска-
женную предысторию. Вернее, мою личную историю. Мое субъективное видение ис-
токов наших общих дел. Есть вещи, которых никто, кроме  меня,  не  знает.  И
только я вправе решать, можно ли о них знать остальным - поскольку вещи  эти
достаточно личные.
       Я решил. Можно.

                             ПРЕДЫСТОРИЯ ПЕРВАЯ
                        ДИАЛЕКТИКА ЗАМКНУТОЙ СПИРАЛИ

     Самое первое, то, с чего я должен начать "предстартовый отсчет"  -  наш
пятнадцатидневный таежный поход в далекой середине 70-х. Вообще-то меня зва-
ли поохотиться, но охота - это не мое. До сих пор ее не люблю.  Единственное
место, где я готов стрелять долго и упорно, это тир.
     Да летом, собственно, охота и запрещена. Парням просто хотелось  пожить
на свежем воздухе и пострелять по пустым бутылкам. Приятное занятие - учиты-
вая, что бутылки первоначально будут полными и до стрельбы их еще  предстоит
опустошить.
     Помочь в опустошении я был готов. Но не это было решающим.  Перспектива
порыбачить в глухомани - вот чем я соблазнился особенно  легко.  Рыбачить  я
люблю. В рыбалке, в отличие от охоты, есть какое-то равенство "воюющих  сто-
рон". У рыбы, пожалуй, куда больше шансов выйти победителем, чем у  большин-
ства рыболовов...
     И я, конечно же, поехал.
     Основную часть нашего партизанского отряда  составляли  студенты.  Была
парочка свежеиспеченных аспирантов - тех, кого еще совсем недавно мы  хлопа-
ли по плечу и звали в общагу выпить, но вот закончится лето - и они, большие
люди, станут вести у нас практические занятия. И придется их,  важных  птиц,
величать на занятиях по имени-отчеству. Впрочем, к нам, четверокурсникам, их
и близко не подпустят. Их зашлют к салагам.
     Ничего, после занятий никуда они не денутся. Все равно рано или  поздно
придут в общагу. Место встречи изменить нельзя.
     И еще было с нами два преподавателя. Одного  я  не  знал  вообще,  пос-
кольку к нашему факультету он никакого отношения не имел. В походе  мы,  ко-
нечно, познакомились - нормальный мужик оказался. На десять лет старше меня.
Занимался он лазерами, дело сие для меня было интересным, но,  увы,  практи-
чески темным. Впрочем, пока речь не о нем.
     Вторым преподавателем был наш философ Игорь Иваныч Чудилов.  Вообще-то,
фамилия у него немножко другая, "Чудилов" - это не то чтобы совсем уж  клич-
ка, скорее, это псевдоним, но псевдоним весьма  удачный.  Муж  сей  действи-
тельно был чудаковат - и чудачеством тем гораздо  прославлен.  А  внешне  он
здорово походил на артиста  Соломина.  Такой  же  адъютант  его  превосходи-
тельства. Разве что без лермонтовских усиков.
     О нем я кое-что знал.  Мы  регулярно  сталкивались  в  редколлегии  фа-
культетской газеты, куда и он, и  я  постоянно  писали  статьи.  Иногда  его
статьи казались мне слишком уж заумными, но глупых статей "Чудилов"  не  пи-
сал. А я совершенно точно не писал заумных. Не по плечу мне это тогда было.
     О Чудилове рассказывали шепотком много интересного. В частности, о том,
почему он, при его-то дворянской внешности, в тридцать пять лет все  еще  не
женат. В другой частности - о том, почему он, при его-то умище,  в  тридцать
пять лет все еще не то что не профессор, но даже и не кандидат наук.
     Наши факультетские знатоки уверяли, что любые  рассуждения  Чудилова  о
сути нашей страны и об окружающей действительности неизменно приводили его к
такой антисоветчине, что его научный руководитель только за голову  хватался
и проклинал тот день, когда решил взять под свое профессорское крылышко  ум-
ного и перспективного аспиранта.
     Горе от ума - да и только!
     Много рассказывали о Чудилове. Но я вспомнил о нем не для  того,  чтобы
увековечить эти студенческие байки. Просто был у нас с  ним  в  походе  один
разговор у ночного костра. Важнее у меня в той жизни, пожалуй, и  не  бывало
разговора.
     Весь вечер мы проторчали на речке, бродили по перекатам,  махали  спин-
нингами и периодически помогали друг другу "принять" здоровенного (по  нашим
"городским" понятиям) тайменя. Местные рыболовы таких тайменей за  серьезную
добычу не считали. Обратно в речку, конечно, не выбрасывали, но отношение  к
"толстякам", как их называли, было достаточно пренебрежительное. А мы -  ни-
чего, вовсю радовались. После килограммовых щучек, к которым мы привыкли до-
ма, это и вправду была радость. Таймень - рыба сильная, а помножь  его  силу
на пять-шесть килограммов веса - и получается совершенно  замечательная  ры-
балка.
     Ну, так вот. К костру мы вернулись уже затемно. Толстые  полиэтиленовые
мешки с пойманными тайменями приятно оттягивали плечи. Насыпали в  мешки  по
пачке соли - теперь рыба долго не испортится. Обновили  слой  "Репудина"  на
лице, шее и руках - комарье в тайге некормленое, жрет все, что только можно.
Хорошо, хоть сапоги прокусить не в состоянии.
     Поужинали при свете костра, добавив для комфорта еще и  факел,  закреп-
ленный на специальной жерди. Фонарики мы берегли. Батарейки и  в  городе  не
всегда купишь, а уж в тайге их точно не  продают.  Торопиться  было  некуда,
поэтому ели долго и обстоятельно. Все равно остатки дневного рациона придет-
ся выбросить - отравиться прокисшей едой нам не улыбалось.
     Впрочем, мы так набегались, что остатков могло и не оказаться.
     Уже потом, за чаем, сдобренным дымом костра и двух "беломорин",  начал-
ся тот великий разговор. Но ни Игорь Иваныч, ни я  тогда  и  подозревать  не
могли, насколько он велик и к каким глобальным последствиям  приведет  через
полтора-два десятка лет. Да и его более близких последствий мы, увы, тоже не
предвидели. Начался он с того, что я осмелел и задал  Игорю  Иванычу  прямой
вопрос. Чутье корреспондента стенгазеты подсказало мне, что есть шанс  полу-
чить интересное интервью.
     - Игорь Иваныч, можно вопрос?
     - Рискните.
     - Так ведь рисковать-то как раз и не хочется, Игорь  Иваныч!  Потому  и
спрашиваю разрешения.
     - Ну, тогда не рискуйте. Спрашивайте безо всякого риска. Не съем.
     - Мне, Игорь Иваныч, интересно насчет  вашей  научной  работы.  По  фа-
культету ходит тонна слухов, а толком никто ничего не знает.
     - Серьезно? Слухи? Обо мне? Вы, Андрей, меня приятно удивили.  Я  и  не
подозревал, что из меня живую легенду сделали. И какой у меня титул?
     - Какой титул? - не понял я.
     - Меня вполне устроил бы титул графа - как  у  господина  Монте-Кристо.
Или у Калиостро. Загадочных людей принято награждать титулами. Тогда  леген-
ды о них выглядят красивее. И чаще всего используют почему-то  именно  граф-
ский титул. Изредка, правда, к нему добавляют еще и осиновый кол.
     - Ну, насчет колов и титулов, Игорь Иваныч, я вас, наверное, огорчу. Я,
во всяком случае, ничего такого не слыхал. А вообще-то недурно  бы  звучало:
граф Чудилов!
     - Чудилов?!?
     Я смутился. Мой длинный язык сработал  гораздо  раньше  мозгов.  Теперь
мозги пытались хоть как-то исправить положение.
     - Извините, Игорь Иваныч! Это я так, сдуру сболтнул.
     - Да ладно вам, Андрей. Вот закончите учиться, станете преподавателем -
тогда и сами поймете, что кличка еще не самое страшное. К тому же, если чуть
вдуматься, Чудилов - это не столько искаженная фамилия,  сколько  тот  самый
титул. Так что спасибо. Нет, это приятно. Ей-богу.
     Мы закурили еще по одной. "Беломора" было много, его мы не экономили, в
отличие от батареек. И "Репудин" экономить не приходилось - комарье  за  нас
взялось всерьез. Дыма оно практически не боится. Пришлось намазать не только
кожу, но плюс к тому - штанины и рубашки, а сверху на плечи, уже поверх "Ре-
пудина", набросить ватники. Стало чуть полегче. Но все равно жрут, паразиты.
     - В том, что касается моей научной работы, официально ничего  секретно-
го нет. По крайней мере, для вас, студентов, никаких опасностей она  не  не-
сет. Для меня - возможно. Меня уже не раз предупреждали, чтобы я свои  выво-
ды держал при себе. Так что не вздумайте, Андрей, сделать из нашего разгово-
ра статью. Что называется, "разговор не для печати". Это я вам серьезно  го-
ворю. Ибо тогда вы огребете неприятностей по первое число.  Да  и  мне  тоже
достанется.
     - За что, Игорь Иваныч?
     - Понимаете, Андрей, некоторые вещи бывает очень трудно объяснить  даже
самому себе. А уж другим - тем более. Вот скажите: страна, в которой мы  все
живем - она хорошая или плохая?
     - Конечно, хорошая!
     - Согласен. По сравнению с любыми капиталистическими странами  она  го-
раздо человечнее. Люди у нас ближе друг к другу. Меньше кукишей  в  карманах
держат. И так далее. Но разве все у нас так уж хорошо?
     - Ну, не все, конечно. Вон, далеко ходить не надо, батареек  несчастных
вдоволь купить нельзя. Лески хорошей днем с огнем не сыщешь. Да мало  ли!  В
"Крокодиле" пустых страниц я что-то ни разу не  видел.  Полным-полно  всяких
наших глупостей.
     - Нет, Андрюша, я вас не об этом спрашиваю. Вещи меня  интересуют  сей-
час меньше всего. Я не о вещах. Вот подумайте: мы с  вами  согласились,  что
наше государство лучше, чем капиталистическое. А нельзя ли уже  завтра  сде-
лать наше государство еще чуть более человечным, чем вчера?
     - А зачем торопиться, Игорь Иваныч? Разве мы куда-то опаздываем?  Поче-
му нам сегодня должно быть мало того, что у нас есть? Древние, между прочим,
правильно говорили: "Festina lente!"
     - Ого, латынь! "Спеши медленно"! Вы, Андрей,  меня  приятно  удивляете.
Жаль только, что вы, как и многие, почему-то уверены, что мы никуда не опаз-
дываем. Только я никак не пойму, на каких данных основана ваша  уверенность.
А что, если завтра прилетит из космоса огромный метеорит? Рухнет  на  Землю,
как миллион Хиросим - и что мы тогда делать будем?
     - Ну, тогда никакой разницы вообще не будет. В Хиросиме все горели оди-
наково: и богатые, и бедные. Американцы для всех постарались одинаково, нас-
колько я в курсе. Никого не обделили.
     - Об американцах, Андрюша, вообще речь не идет. С  ними-то  практически
все понятно. В Америке объединяющее начало лишь одно:  деньги.  Натуральней-
шая диалектика: их объединяет то же, что и разделяет. Впрочем, еще, пожалуй,
есть общий страх потерять свою богатую жизнь. Но речь не о них, а о нас.
     - А у нас есть все, что нужно для нормальной жизни, - я решил стоять на
своем.
     - Да что есть-то, Андрей? О батарейках и леске не я - вы сами  сказали.
Что у вас еще есть? Рыба в мешке? Комсомольский билет  в  письменном  столе?
Ну, может, сберкнижка рядом с ним - в обнимку. А где радость творчества? Где
общечеловеческие ценности? Где прогресс? В том-то и беда, что многие  у  нас
все чаще и чаще ставят целью жизни именно сберкнижку. И  русские  помаленьку
превращаются в американцев. Поскольку тоже начинают хранить свои убеждения в
обертке из денег.
     - Нет у меня сберкнижки, Игорь Иваныч. У меня только мешок рыбы и  ком-
сомольский билет. Мои убеждения ни во что не завернуты. Так что я пока  рус-
ский. Извините. Я, наверное, спать пойду.
     Я поднялся. Пожалуй, куда резче, чем надо было. Но внутри  у  меня  все
вскипело. Ничего себе! Поговорили, называется! Американца нашел!
     Да и литр выпитого чаю давно уже  начал  о  себе  напоминать.  Пришлось
отойти подальше - туда, где мы решили справлять всяческие нужды. Дорогу  ту-
да мы расчистили, так что даже ночью дойти можно было  без  фонарика  и  без
особенных проблем.
     Вернувшись, я не пошел к костру, а сразу направился к своему  шалашику.
Палатку я не покупал себе принципиально: носить ее приходится самому,  весит
она довольно много, а груза в походах вполне хватает и без  палатки.  Вперед
идешь - тащишь кучу продуктов. Идешь обратно - тащишь рыбу. А она  тоже  ве-
сит! Уж и головы обрежешь, и выпотрошишь ее тщательно - а все  равно  идешь,
как Атлант, который держит небо на каменных плечах.
     - Андре-ей!
     Пришлось все-таки подойти к костру. Конечно, диамат  я  давно  сдал,  в
этом плане Игорь Иваныч мне никакой угрозы не  представляет,  но  все  равно
неудобно. Глупо как-то все получилось.
     - Простите меня, Андрей. Я говорил с вами  неоправданно  резко.  Я  был
неправ - и прошу вас меня извинить.
     Этим он меня просто убил. Наповал. Еще ни один преподаватель никогда не
извинялся передо мной, двадцатилетним пацаном. А уж так  серьезно,  четко  и
недвусмысленно у меня вообще никто и никогда в жизни прощения не  просил.  Я
был уверен, что такое только в книгах бывает.
     Понятно, я тут же уселся обратно. На свое насиженное теплое  бревнышко.
Оно и остыть не успело. А в голове мозги со  скрипом  искали  адекватный  по
изысканности ответ. Но времени на поиски было прискорбно мало.
     - Да ладно, Игорь Иваныч! Проехали. Бывает.
     Негусто же у меня в мозгах изысканности наскреблось. Граф  Монте-Кристо
явно был бы мной очень недоволен.
     - Представьте себе, Андрей, огромный айсберг. Физики утверждают, что на
поверхности торчит лишь восьмая часть. Впрочем, насчет этого мне  попадались
самые разные мнения. Полярники, например, поют, что "на три  четверти  он  в
глубине - и на четверть всего на поверхности". Но дело не в цифрах. Это лишь
наглядный пример. Дело в том, что так же ведет себя и любое общество. Общес-
тво, государство, вообще любое объединение людей.  Большая  часть  отношений
скрыта в такой глубине, куда порой никогда и не заглянешь.
     - А, может, и не надо туда заглядывать?
     - Вы знаете, Андрей, иногда все же надо. В принципе, вы конечно,  правы
- совать нос в замочную скважину некрасиво. И в плане личных отношений  я  с
вами вполне согласен. Но есть и другие аспекты.
     - Общественные, естественно?
     - Естественно. Вот вы обиделись, когда я сказал насчет сберкнижки. И, в
общем-то, правильно обиделись. Я хватанул через  край.  Только,  думаю,  вы,
Андрей, обиделись не на то, что я имел в виду. Если бы вы поняли меня, вы не
вернулись бы к костру. Вы бы вообще больше никогда в жизни со мной не  стали
разговаривать.
     Так он меня и заинтриговал. Я-то и не думал, что в его словах есть  еще
какое-то второе дно. Мне вполне хватило обвинения в мещанстве. А чем еще мо-
жет быть сберкнижка, возведенная в цель жизни?
     Выходит, он сказал мне гадость гораздо больше той, что мне привиделась?
И сейчас пытается разъяснить мне, в чем она заключается? Оригинал.  Я  ведь,
вообще-то, и во второй раз могу обидеться.
     - Психологию вам уже прочитали. Кто вам ее читал? Юлия Петровна?
     - Она самая.
     - Помните хоть что-нибудь о ценностных ориентациях и мотивационной сфе-
ре? Или у вас, как у истинного студента - сдали и забыли?
     Вот тут мне и карты в руки. Тут ты мне, Игорь Иваныч, пальца в рот луч-
ше не клади. Мы тоже не лыком шиты.
     - Ну, не совсем. Между прочим, диплом я буду по психологии писать. Я ей
заинтересовался еще в школе. У нас одно время физику вел  практикант.  После
уроков он гнал на нас эксперименты по лабильности памяти. Некоторых  из  нас
он даже гипнотизировал. Тогда мы это так называли. Конечно, сейчас-то я точ-
но знаю, что никаким гипнозом там и не пахло - он гнал обычные  индикаторные
методики для определения внушаемости. Сейчас и я ими владею. Ну, знаете, ру-
ку человеку поднять или уронить его назад.
     - Или вперед. Главное - поймать  вовремя.  Конечно,  знаю.  Но  давайте
все-таки поговорим о мотивации и ценностных ориентациях. Вы как,  спать  еще
не сильно хотите?
     - Хочу маленько. Но пока терплю.
     - Ладно, я постараюсь побыстрее. Все ценностные ориентации  как  раз  и
лежат в основании айсберга. Под водой. Снаружи мы что видим? Плывет  ледяной
островок. На вершине сидит птичка. От того, как ее называют, мало что  зави-
сит. Хочешь, называй ее Генеральным секретарем.  Знаете,  есть  птица-секре-
тарь? Можно называть президентом или премьер-министром. Даже царем или коро-
лем можно. Все равно никакой разницы.
     - Ну, Игорь Иваныч! Шутки в сторону! Большая разница!
     - Нет, Андрей. По большому счету,  разницы  нет.  Высший  руководитель.
Вокруг сидят другие птички. Пониже и помельче. У них свои дела, у  них  свои
отношения, проблемы, ссоры - к поведению айсберга эти птички никакого  отно-
шения не имеют. И влиять на него практически никак не могут. Разве что обга-
дят весь айсберг сверху донизу. Но направление движения от этого не изменит-
ся. И положение центра масс тоже. Не смогут птички нагадить  столько,  чтобы
центр масс сместился.
     - То есть, вы хотите сказать, что от наших руководителей в стране ниче-
го не зависит? Что они в принципе неспособны влиять на ситуацию?
     - Нет, Андрей. Они способны. Наши способны на все. Мы  ведь  даже  реки
вспять поворачиваем. Но если серьезно, то я совсем не это хочу сказать.  Тут
дело в другом. Дело в том, что изменить движение айсберга - это не совсем то
же, что управлять страной. И вообще, страна тут ни при чем. Страна - это то,
что у айсберга НАД водой. Я об обществе говорю, а не о стране. О  его  инер-
ционности. И еще - о непонимании руководством сути общественных процессов. А
это очень сложный вопрос. И очень опасный. Айсберги ведь, говорят, могут со-
вершенно неожиданно взять и опрокинуться.
     - Да, я читал. И тогда страна, которая была над водой, окажется под во-
дой. Птички, скорее всего, успеют взлететь. Сами они в  относительной  безо-
пасности, но страну спасти не в состоянии. Она все равно потонет.  Правильно
я уловил аналогию?
     - Куда уж правильнее. Да и сформулировано довольно удачно, хоть и  нав-
скидку. Но давайте развивать аналогию. Что представляет собой тело айсберга?
Это вообще всё, что только можно себе представить.  Все  традиции  общества.
Все суеверия, все табу, все законы, правила приличия и так далее.  Все  дол-
жности, на которых восседают все люди - со всеми своими достоинствами и  не-
достатками. Все амбиции этих людей, все их деловые качества. Когда  эти  ка-
чества есть, понятно. Всё производство. Вся культура. И  всё  это  настолько
прочно переплетено, что вполне сравнимо с кристаллической  решеткой  алмаза.
Алмазный айсберг.
     - Иначе говоря, если мы одну птичку заменим другой, абсолютно ничего не
изменится? Она сядет на тот же самый айсберг?
     - Совершенно верно. Но и это еще далеко не всё. Государство может  быть
НАД водой только в том случае, пока  ПОД  водой  прячется  нечто  неизмеримо
большее. А что, если это большее исчезнет?
     - Алмазный айсберг приплыл в теплые воды и начал таять.
     - Да. Он гордо думал, что он алмазный, а оказался ледяным. Если  слепое
государство этого вовремя не заметит, оно обречено на исчезновение.  Айсберг
подтает, опрокинется и утащит страну в глубину. А что именно  всплывет  вза-
мен, заранее сказать очень трудно. То, что сможет  быть  уравновешено  новым
вариантом подводной части - новой системой общественных отношений и  ценнос-
тей.
     - Ну, что всплывает, мы знаем.
     - Вы, Андрей, человек разумный, но довольно неосмотрительный. В отноше-
ниях человека с нашим государством такой юмор может очень дорого  стоить.  И
тебе, и другим. Там, наверху, чувство юмора не очень-то поощряют.
     - Спасибо за совет, Игорь Иваныч, учту на будущее. Но вы-то ведь  шути-
те! И еще: а почему вы считаете, что ваши мысли  так  уж  опасны?  По-моему,
нормальные логичные мысли. Есть, конечно, нечто... - тут я замялся, не зная,
как это точно назвать.
     - Антисоветское? Нет, ничего антисоветского тут нет вообще. Но  даже  в
лесу немного страшновато говорить все это вслух. Вся беда в том, что из этих
просоветских мыслей очень легко сделать море пессимистических  выводов:  об-
щество неуправляемо, инерционно - и потому обречено вечно топтаться на  мес-
те. Да во многом так оно и есть, ибо психология у нас до сих пор в загоне, а
социологов вообще почти нет. Чтобы парусник  поймал  ветер,  капитан  должен
знать, сколько парусов поднять и какие именно это должны быть паруса.  Иначе
корабль либо не поплывет, либо мачты ветром сломает. Черт побери! Я все вре-
мя пытаюсь уйти от образа корабля - слишком уж он банален, но  опять  ничего
не вышло. Точнее него, видимо, ничего не придумать.
     - Ну и пусть банален, Игорь Иваныч. Если он лучше всего  подходит,  за-
чем вам зря мучиться, замену ему искать? Ведь топор тоже банален,  а  мы  им
дрова рубим - и ничего, не переживаем насчет его банальности. Главное,  что-
бы острый был.
     - Да, Андрей, вы правы. Глупо  бороться  с  очевидным.  Корабль  -  это
все-таки гораздо точнее, чем айсберг. Ну, хорошо. Тогда  попробуем  сравнить
два корабля - наш и американский. Сначала - о нашем. Наш корабль  достаточно
мирно настроен. Он чаще всего везет грузы - для нашей  страны  и  для  наших
друзей. Причем, эти грузы мы сплошь и рядом покупаем на свои деньги.
     - Но бронепоезд на запасном пути все равно стоит.
     - Точно. Прямо посреди верхней палубы. Но речь не о нем. На  нашем  ко-
рабле полуграмотный отечественный капитан методом  проб  и  ошибок  пытается
найти оптимальную комбинацию парусов. Помаленьку это у него получается,  хо-
тя и с трудом.
     - Но ведь получается все-таки, Игорь Иваныч?
     - А я и не говорил, что вообще ничего не получается. Но  можно  бы  де-
лать это и побыстрее. Всем нам от этого было бы только  лучше.  Вдруг  грузы
скоропортящиеся? А теперь попробуем посмотреть на американский  корабль.  На
нем и команда поактивнее, и капитан пограмотнее. Он  довольно  четко  знает,
что куда поднять на мачтах, чтобы быстрее кого-нибудь  настичь,  ограбить  и
потопить. А еще лучше - не потопить, а захватить и привести в свой порт,  на
родную Тортугу. Корабль-то у них пиратский, вы разве это не поняли?
     - Нет, это я давно понял. Я другого не пойму: тут  действительно  ника-
кой антисоветчиной и близко не пахнет. И почему тогда вы даже это не  можете
сказать вслух?
     - Так ведь наши власть имущие уверены, что учиться им ничему  не  надо.
Они и без того самые умные! Так что нормальных выводов они делать не  будут.
Они сделают более простой вывод: про них плохо говорят. И примут меры.
     - А вот еще один вопрос, Игорь Иваныч.  Разве  общество  способно  топ-
таться на месте? Если развитие исчезнет - куда тогда денется знаменитая диа-
лектическая спираль?
     - Ну, вот, приятно видеть, что твой студент все же усвоил основы диама-
та. Жаль, что только основы. Но зато он не забыл их даже через год после эк-
замена.
     - И на том спасибо.
     - Да нет, я действительно рад этому. Безо всякой иронии. Я  отдаю  себе
отчет, что общественные науки многими воспринимаются как нечто,  отвлекающее
от основной профессии. Так что мне это и в самом деле приятно. Теперь о спи-
рали. Понимаете, Андрей, спираль есть в любом случае. Ее не может  не  быть.
Но глубинная сущность этой спирали совсем не та, о которой мы  говорим  сту-
дентам в рамках курса диамата. Вдобавок, она, эта сущность, вовсе  не  одна.
Как раз исследованием этих сущностей я и пытаюсь заниматься. На мой  взгляд,
витки спирали наиболее сильно раздвинуты в плане научно-техническом. Но  вот
применительно к общественным отношениям эта спираль трагически близка к  ок-
ружности.
     - Ну, а это не соответствует нашей политике?
     - Можно, конечно, и так сказать. Но вернее было бы сформулировать,  что
это не соответствует основным принципам, заложенным в фундамент нашей  идео-
логии. Вот поэтому я все еще не кандидат наук...

        Игорь Иванович замолчал, но фраза прозвучала как-то неоконченно. Как
будто он собирался добавить: "и хорошо еще, что хожу на свободе". Или "и хо-
рошо, что я еще жив". Но не добавил.
        Мы докурили, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим
шалашам. У него, кстати, тоже не было палатки.

        Конечно, этот интересный разговор не должен был остаться  единствен-
ным. И поэтому следующей зимой, на четвертом курсе, я несколько раз  пытался
снова поговорить с Игорем Ивановичем так же долго и  обстоятельно.  Увы,  ни
времени, ни места для этого обстоятельного разговора у нас не было. Ни у не-
го, ни у меня.
        Где нам было поговорить? В редколлегии он появлялся  набегами.  Ред-
ко-редко. Заскочит, отдаст редактору статейку и убежит. У него  на  кафедре?
Но кафедра философии - это большая комната с десятком письменных столов, где
постоянно сидят хотя бы два-три преподавателя. На кафедре тоже не больно по-
говоришь. Особенно на столь щекотливые темы.
        Но перед самым Новым годом, когда у нас  уже  вовсю  шли  зачеты,  я
вдруг столкнулся с Игорем Ивановичем в длинном коридоре нашей  кафедры.  Это
было странно. Каким ветром его сюда занесло? Игорь Иванович достал  из  пор-
тфеля журнал и торопливо сунул его мне со словами "вот, гляньте  на  досуге,
если будет желание". И тут же ушел.
        Желание было - досуга не было. Как шутили на прошлой студвесне  био-
логи, "на то и сессия в мире, чтобы студент не дремал". Так что я преспокой-
но засунул журнал на полку с учебниками, справедливо рассудив, что никуда он
от меня не убежит. Сказано "на досуге" - значит, на досуге.
        Весь январь прошел в заботах. Каждый, кто учился, меня поймет:  под-
готовка, экзамен, вечерок можно отдохнуть,  потом  снова  подготовка,  потом
опять экзамен - словом, обычная белка в обычном колесе. Стипендию  даром  не
дают, а с ней намного лучше, чем без нее. Я сравнивал.
        Подошел к концу январь, а вместе с ним и сессия. Любые  неприятности
рано или поздно кончаются. Из сессии я вышел довольно потрепанным жизнью че-
ловеком, но стипендию-таки заработал. Причем, повышенную. Это было  особенно
приятно. Сорок шесть рублей вместо обычных сорока - было чему  порадоваться.
Шесть рублей на дороге не валяются. Проездной - два пятьдесят, да "Беломору"
пятнадцать пачек - сразу на полмесяца. Что, плохо?
        Миллионер! Рокфеллер! Крез Александрийский!
        Работать головой сразу после сессии мне абсолютно не хотелось. Голо-
ва прямо-таки наотрез отказывалась от каких-либо покушений на свою заслужен-
ную свободу. Журнал Игоря Ивановича лежал себе на той же самой полке и  спо-
койно ждал, пока я соизволю его прочесть.
        После каникул начался весенний семестр. Весна - не зима,  настроение
помаленьку поднималось в гору: февраль кончался, шансов у него  не  осталось
практически никаких, даже солнце осмелело и выползло  из-за  туч,  отчего  в
дневном воздухе все ощутимее пахло этой самой весной.  А  девчонки  с  курса
поздравили нас с Днем Советской Армии.
        И вот тут по факультету пронесся слушок. Впрочем, какой  уж  тут,  к
черту, слушок! Не помню, кто и кому это сказал, но я,  проходя  мимо  группы
второкурсников, случайно услышал, что лекции по диамату не будет, поскольку,
говорят, Чудилов застрелился. Новость была, мягко говоря, шокирующей. Но это
была чистая правда - деканатская секретарша особо запираться не стала и рас-
сказала все, что знала.

        Этим же вечером я нашел время, чтобы посмотреть журнал.
        В журнале, который оказался "Вопросами  философии",  я  легко  нашел
статью Игоря Ивановича, озаглавленную "О некоторых философских аспектах  об-
щественных отношений". В коротком редакционном предисловии  говорилось,  что
редколлегия журнала не разделяет философских воззрений  автора,  но  все  же
считает возможным опубликовать его статью в качестве исходного материала для
грядущей полемики. Рядом был легонько вклеен листочек с  запиской:  "Видите,
Андрей, для меня это действительно оказалось опасным. Там,  с  тайменями,  я
знал, что и у них, и у меня есть шанс. А вот здесь мне ни единого  шанса  не
дали". Подписи не было. Она была бы ни к чему.
        А дальше, сразу после статьи, я увидел совершенно разгромный коммен-
тарий к ней, подписанный одним из зубров советской философии.
        Сначала я, честно говоря, удивился:  неужели  из-за  такого  пустяка
стоило стреляться? Ну, такая прямо великая беда:  старый  трухлявый  дед  ни
черта не понял и сдуру не оценил! Ему, родимому, наверное, даже манную  кашу
жевать - и то нечем, так стоило ли из-за него  до  такой  степени  расстраи-
ваться, чтоб пулю в лоб пускать? Я тогда еще не знал, что на  самом-то  деле
Игорь Иванович выстрелил себе в грудь зарядом картечи.
        ...А потом информация пошла косяком. Оказалось, после статьи и  пер-
вого разгромного комментария ничего не закончилось.  Все,  наоборот,  только
начиналось. "Вопросы философии" в следующем номере опубликовали  целую  под-
борку откликов, причем все они, по какому-то странному совпадению, были один
разгромнее другого. Позже, когда я узнал, сколько месяцев готовится к  печа-
ти каждый номер журнала, я понял, какой титанический  труд  пришлось  проде-
лать редколлегии, чтобы в кратчайшие сроки собрать всю эту  грязь  и  заста-
вить Игоря Ивановича покончить с собой.
        Кроме того, было, как оказалось, еще и закрытое партсобрание, на ко-
тором все честные коммунисты кафедры гневно заклеймили позором гнусного  от-
щепенца и с отвращением отвернулись от него. Не забыв, понятно, изгнать  его
из своих доселе чистых рядов. Райком партии тоже не стал тянуть резину и ут-
вердил решение первичной парторганизации. Ряды вновь заблестели  девственной
чистотой.
        Практически одновременно Игорю Ивановичу дали понять, что  на  столь
важном идеологическом направлении, как диалектический материализм, не  может
работать человек, исключенный из партии. Тем более, исключенный из партии за
антипартийные псевдотеоретические лженаучные изыскания. Ну ладно бы еще хоть
за разврат со студенточкой!
        Вот и все. Семьи у него и раньше не было. А теперь не будет ни рабо-
ты, ни науки, ни партбилета. Билет у него отныне и  впредь  будет  другой  -
волчий. Ладно, если охотничий не отберут.
        А вот не успеют!
        Тут он оказался прав: не успели. В том, что  зависело  от  него,  он
ошибся лишь раз - послав свою статью в "Вопросы философии". Других ошибок не
было. Позже, когда я прочитал статью, я поразился: он  и  там  во  всем  был
прав. То, что он сумбурно говорил мне у таежного костра, теперь было облече-
но в строгие формулировки, логично аргументировано, взвешено,  подтверждено,
выверено. Было много такого, о чем мне он тогда не говорил вообще. Спорить с
чем-либо было бы бессмысленно. Ибо спорить с таблицей  умножения  нельзя.  А
неоспоримых положений в его статье было вряд ли меньше, чем в таблице  умно-
жения.

        Прочитал я и отклики. Взял в читальном зале следующий номер  "Вопро-
сов философии", посидел пару часов, поштудировал. Матерщина из  меня  так  и
поперла наружу - но не в читальном же зале! Пришлось терпеть.
        Значит, не спорят с таблицей умножения? Еще как спорят!  Да  что  же
это такое? Бред малолетних идиотов? Или не малолетних? Или простых  взрослых
сволочей? Что они пишут? Он же совсем не это имел в виду -  неужели  они  не
могут понять? Даже мне понятно, а я ведь не кандидат философских наук! И при
чем тут агностицизм? А релятивизм откуда взялся?  А  субъективный  идеализм?
Как его можно прицепить ко критике общественного устройства, если  и  общес-
тво, и его критика были и остаются сугубо материалистическими? Чтобы прозву-
чало пострашнее? Чтобы легче было наклеить ярлык?
        Твари!
        Именно в той читалке я и понял, что ни в какую науку  не  пойду.  По
крайней мере, в ту, какая есть у нас сейчас. Пока в науке  правят  и  жируют
подлецы, все эти кандидаты-доктора-академики, всякие там Душковы,  Дуровские
и прочие им подобные, нечего в ней делать. Все равно истины не  найти.  Прав
был Игорь Иваныч: не дадут ни одного шанса. Скорее найдешь пулю в лоб.
        Я и в читалке все еще не знал, что Игорь Иваныч застрелился картечью.
        Зато я точно знал, что вполне мог бы и  чуть  пораньше  открыть  его
журнал. Когда он был еще жив. Если б я его хоть открыл, скотина!  Увидел  бы
все: и статью, и записку, и комментарий этого старого маразматика.  И  тогда
все было бы по-другому. Наверняка.
        Бывают же на свете такие идиоты!

        Через два месяца, перед самыми майскими праздниками, меня  нашел  на
кафедре немолодой мужчина с кожаным портфелем. Тщательно уточнив, тот  ли  я
Андрей, что ему нужен, мужчина отдал мне портфель, который  держал  в  руке.
Коротко сказал, что это просил передать мне Игорь Иванович,  что  больше  он
ничего добавить не может - и что ответы на все мои вопросы я найду в портфе-
ле. Попрощался и ушел. Понятия не имею, кто это был.
        Дома я несколько дней разбирал содержимое. Благо, майские праздники,
как и всегда, принесли несколько выходных подряд. В портфеле  было  два  ва-
рианта рукописи диссертации, несколько огромных статей и толстенная папка  с
черновиками и чистовиками самых неожиданных вещей: сказок, рассказов, юморе-
сок. До стенгазеты не дошла и сотая часть того, что написал Игорь Иваныч.
        В отдельной папочке, сделанной из сложенного пополам альбомного лис-
та, я нашел записку, адресованную мне. Собственно, это была  не  записка,  а
целая статья. Пять стандартных листов, исписанных мелким  аккуратным  почер-
ком. Были в этой записке самые разные мысли, но  один  здоровенный  абзац  я
помню почти наизусть: "Знаете, Андрей, я все больше прихожу  к  выводу,  что
все идеологические системы, известные мне, основаны  на  объединении  против
кого-либо или чего-либо. Помните, в геометрии бывает доказательство "от про-
тивного"? Так и у нашей цивилизации. Мы чаще объединяемся не для  совместно-
го творчества, а для совместного отпора. Или, еще хуже, для совместного  на-
падения. Я склонен думать, что при таком подходе перспективы у нашей цивили-
зации отсутствуют. "Совражество" вместо "содружества"  всегда  будет  приво-
дить к бессмысленному распылению большей части энергии любого общества. Вит-
ки спирали при этом условии раздвинуть просто невозможно".
        На одном из вариантов диссертации, написанном от руки, я  нашел  от-
зыв научного руководителя. Он гласил: "Игорь! Вы человек разумный, но  Колы-
ма лечит и от этого. Спрячьте подальше  и  пусть  лежит  для  правнуков".  И
дальше - торопливая профессорская закорючка.
        Второй вариант был гораздо свежее. Он даже был отпечатан на машинке.
Отзыв (машинописный же) был прикреплен скрепкой. Правда, это был никак уж не
официальный отзыв: "Игорь Иванович! Если Вашей целью  была  диссертация,  то
цели Вы добились. Прекрасная диссертация, идеально серого цвета. Благоприят-
ные отзывы я Вам гарантирую, но уважение порядочных людей Вы рискуете  поте-
рять навсегда. Выбирайте". Подписи не было.
        Что выбрал Чудилов - понятно. На то он и Чудилов. Полагаю, он не по-
терял уважение умных порядочных людей, боявшихся поставить свою подпись  под
машинописной запиской. Конечно, каждое само по себе мало что  значит,  но  в
целом записка без почерка и подписи смотрится просто представлением к  орде-
ну "За храбрость".
        ...Он не потерял уважение умных и порядочных. Зато умные и  порядоч-
ные потеряли его самого.
        Мне до сих пор интересно, кто писал второй отзыв. И как он  чувство-
вал себя, когда узнал о самоубийстве Игоря Ивановича. Чувствовал ли он  себя
тем же порядочным человеком, что и раньше, скотина эдакая?

                             ПРЕДЫСТОРИЯ ВТОРАЯ
                             КУХОННЫЕ РАЗГОВОРЫ

                                                  Любой человек имеет право
                                                   усомниться и отказаться.
                                                             Должен  иметь.
                                                              Иначе нельзя.
                                                        Иначе мы - не люди.

                                                ЗВЕЗДНАЯ КОНСТИТУЦИЯ, ст. 4

        Говорят, человек, несмотря на любое воспитание и дипломы, был и  ос-
тается доисторическим троглодитом. Даже если снаружи на  нем  надета  мантия
академика, где-то внутри все равно греется у мезозойского (или какого там  у
них) костра тот самый волосатый мужик с увесистой дубиной. И упаси бог,  ес-
ли мамонт оказался вдруг несвежим. Или пережаренным. Или, допустим,  в  чис-
тый питьевой родничок кто-то залез грязными первобытными  ногами.  Дубина  -
вот она. Всегда под рукой.
        Это утверждение мне встретилось в прекрасной  книжке  любимого  мной
писателя. А в его книжку, как мне думается, оно  попало,  скорее  всего,  из
Достоевского - кажется, встречались мне у него похожие мыслишки. Впрочем, не
уверен. Достоевского я еще со школы не люблю. Может, конечно, я и  не  прав,
но не нравятся мне ни преступления, ни наказания. Всегда  предпочитал  обхо-
диться как без первых, так и без вторых.
        Вот признаюсь, что автора не знаю - и мне стыдно. Писатель  тот  чи-
тал, а я - нет. Пытаюсь сослаться - а не выходит. Не знаю я,  на  кого  ссы-
латься надо. Вместо Достоевского я (с  удовольствием,  между  прочим)  читал
Глинку. "Общую химию" выпуска 1948 года. Нашел у деда на полке -  и  надолго
стала она моей настольной книгой. В прямом смысле. Сидишь, бывало, за кухон-
ным столом, а на нем - сковородка жареной картошки, кружка молока,  полбато-
на и этот самый Глинка. Долго я его читал...
        Потом, после школы, рядом со сковородкой чаще лежал Хомченко.  Пото-
му что до вступительных экзаменов оставались считанные дни.
        А уж в университете, куда я благополучно  поступил,  книг  по  химии
пришлось прочитать целую гору. Первым, помнится, рядом со сковородкой  посе-
лился Некрасов. Не тот, о котором вы подумали. Тот  написал  "Кому  на  Руси
жить хорошо", а этот - еще одну "Общую химию".
        Ладно, бог с ними со всеми. Хорошие были времена, но не о них  речь.
Что-то я отвлекся. Но я просто хотел сказать: каждому - свое. Если бы  хими-
ки кинулись читать Достоевского, то писателям очень скоро  пришлось  бы  чи-
тать Глинку, Хомченко, Некрасова и прочих наших старших  коллег.  Ибо  хими-
чить стало бы некому...
        Так вот: писатель, о котором я начинал говорить, мыслишки  те  озву-
чил в диалоге двух своих героев-полярников. Кажется, выглядело это  так:  "в
критический момент пленка прорывается - и рафинированный интеллигент с рыча-
нием хватается за дубину". Может, я и переврал немного, но все равно  -  это
очень близко к оригиналу.
        Это чистейшая правда. И все же я с этим совершенно не согласен.
        Почему не согласен? Попадалось мне в жизни  множество  людей,  почти
никогда не хватавшихся за дубину. Ну, может, кто-то и схватился бы, но  лишь
в самом крайнем случае. В таком, который не в каждой жизни и случается-то. В
принципе, я и сам такой же. Для того,  чтобы  махать  дубиной,  должен  быть
серьезный повод.
        Если уж на то пошло, о вкусах не спорят. Возможно,  кому-то  протух-
ший мамонт и не покажется настолько уж несъедобным. Вдруг кто-то  с  детства
не любит свежую мамонтятину? Или вообще мамонтятину не любит? Неужели за это
надо бить дубиной по голове?
        А испачканный родничок всего через каких-нибудь десять минут  проте-
чет и очистится от грязи. Может, кто-то в этом мире еще способен подождать у
ручейка десять минут и лишь потом напиться? Не устраивая  смертоубийства  по
пустякам?
        С другой стороны, встречалось мне множество вполне достойных  людей,
легко решавшихся на самые острые конфликты. Я, кстати, частенько приходил  к
выводу, что они, ринувшись в бой, были совершенно правы.
        И как тут быть? Где правда?
        Если хоть чуть-чуть задуматься, то становится совершенно  непонятно:
так согласен я с Достоевским или же нет? Ну, если, конечно, это все-таки был
Достоевский. Возможно, всё мое несогласие сводится лишь к чисто количествен-
ным моментам? Сформулируем это так: чем ты цивилизованнее, тем меньше у  те-
бя вопросов, для решения которых надо хвататься за дубину. В идеале -  таких
вопросов не должно остаться вообще.
        А в реальной жизни можно использовать простое правило:  если  кто-то
кому-то обещает врезать по голове дубиной, значит, он недостаточно цивилизо-
ван. Он обычный троглодит.
        Рыбак рыбака видит издалека. Постепенно я заметил, что  вокруг  меня
вращаются люди, в массе своей совершенно непохожие на  троглодитов.  Уверен,
троглодиты тоже были где-то неподалеку, но их костры, наверное, горели  чуть
поближе к родному мезозою. Если у них там вообще бывали костры. Вокруг  меня
дым этих костров практически не ощущался. Здесь пахло приятнее. Как минимум,
кроманьонцами. И уж во всяком случае - сапиенсами.

     Интеллигенция непременно должна вести  длинные  и  бесплодные  кухонные
разговоры. О смысле жизни. Это всем известно. На  то  она  и  интеллигенция.
Союз меча и орала. Кстати, не так давно я с превеликим удивлением узнал, что
"орало" - это, оказывается, вовсе не рупор, в который орет капитан на  паро-
ходе. Это, оказывается, соха. Или плуг. Что-то в этом роде. А "орать", соот-
ветственно, означает "пахать". Вот же, блин! Вовек бы не подумал!
     ...Итак, мы втроем сидим на моей кухне. Потому что именно тут нам и по-
ложено сидеть по определению. Мы - гнилая двадцатипятилетняя  интеллигенция.
В трех экземплярах. Один разбирается во всем понемногу и пишет  стихи,  вто-
рой разбирается в гидравлике и понемногу пишет диссертацию, третий вообще ни
то, ни се: инфразвуковой генератор из оперного театра. Петь басом уже понем-
ногу умеет, зато писать разучился напрочь. В смысле, писать  стихи.  А  ведь
писал когда-то!
     Для полного антуража не хватает только грязного стола, тарелки с капус-
той и консервной банки с бычками в томате. Но чего нет, того нет. Зато  есть
пара бутылок коньяку, хрусталь, болгарские сигареты с  фильтром  и  разговор
"за жизнь". Мы не виделись год. А теперь они ненадолго  съехались  в  родные
края - один из своего Питера, второй из своего Свердловска. Грех  трем  гни-
лым интеллигентам после годичного перерыва не усидеть пару бутылочек.
     - Слушай, Женька, да зачем тебе летом писать эту диссертацию? Ума у те-
бя все равно не добавится. Разве только лысина вырастет. Бросай всё к  леше-
му, поехали рыбачить! Мотоцикл копытом бьет!
     - Нет, порыбачить мы, конечно, сгоняем. Я тебя даже бензином  заправлю.
Мотор твой, бензин мой. Но насчет диссертации ты лучше не вякай. Это -  свя-
тое. Утоплю в речке, как червяка.
     - Мужики, какая рыбалка? Какие, на фиг, червяки? Какая  диссертация?  О
таких гадостях - и за столом! Тут, блин, коньяк остывает.  Вот  где  святое!
Наливай, Андрюха!
     - Ну, поехали!
     Съездили. Закусили. Нормально. Коньяк для того и создан, чтобы три дру-
га могли его пить после долгой разлуки.
     - Слушай, Серый, а что ты имеешь против рыбалки? Ты имей  в  виду,  тут
два рыбака. И не надейся, что оно не тонет. Вдвоем с Дюшей  мы  тебя  утопим
без проблем. И не баси тут. Подумаешь, бас! Эка невидаль!  Это  может  озна-
чать лишь одно: когда утопим, "SOS" будешь булькать басовито. Вот и вся раз-
ница.
     - А вот хрен вам, рыболовы. Тонуть я вообще не собираюсь. Оно не тонет,
вы сами сказали. За что и рекомендую выпить. Дюша, наливай!
     Если кто-то ждет разговора о смысле жизни, должен его огорчить: за пер-
вой бутылкой его не было. И быть не должно. Где это видано, чтобы разговор о
смысле жизни возникал уже за первой бутылкой? Нет, так  не  бывает.  Сначала
бывают всякие дружеские пикировки, звучат рассказы о важных событиях, возни-
кают планы совместных рыбалок, грибалок, шашлыков и прочих культурных мероп-
риятий. Смыслом жизни пока и не пахнет.
     Сначала надо распечатать вторую бутылку. А для этого  надо  еще  допить
первую. В этом направлении и будем работать.
     ...Так, не зря мы работали в этом направлении. Появляются  обнадеживаю-
щие результаты. Вот она, эврика: первая бутылка  уже  пуста.  Но  останавли-
ваться на полпути к успеху мы не будем. Пора открывать вторую.
     - Ну, хорошо. Жек! Же-э-эк, я тебе говорю, между прочим! Вот, допустим,
напишешь ты свою гениальную диссертацию. Ты скажи: людям от этого жить  лег-
че станет?
     - Станет.
     - И мне?
     - И тебе.
     - Я тогда сразу все басовые партии в театре получу. Да?
     - Да.
     - И спою их без единой ошибки. Да?
     - Да.
     - А врешь ты все, Евгений Александрович. Никому из нас от твоей диссер-
тации лучше не станет. Может, только тебе - да и то лишь самую малость.  Ну,
получать станешь чуть побольше.
     - Да уж не "чуть". Заметно больше. И это, кстати,  тоже  приятно.  Чув-
ствуешь, что не только принес пользу, но ее еще и оценили по достоинству.
     - Кто?
     - Люди.
     - А мы с Дюшей люди?
     - И вы люди.
     - А мы, между прочим, все еще не оценили. И не оценим  никогда.  У  нас
кишка тонка. Мы в твоей гидравлике ни черта не волокём.
     - Кстати, вас никто и не просит. Там и без вас есть кому.
     - Нет, ты мне скажи: а зачем это всё? Зачем  ты  пишешь  диссертацию  и
гробишь на нее свою прическу и десять лет жизни? Только не  говори  мне  про
зарплату. Ты мне скажи про высший смысл: ЗА- ЧЕМ?
     - А зачем ты поешь свои арии? Какой в них высший смысл? Зачем мы  вооб-
ще живём? Дюша, а ты чего молчишь? Спишь, пьянь зеленая?
     - Да нет, пока вроде не сплю.  Просто  мне  нечего  сказать.  Зачем  мы
живём, я все равно не знаю. Я вас слушаю. Вас очень интересно слушать. Я все
гадаю, когда вы морды бить начнёте.
     - Мы?!? Чтоб я Жеку набил морду?
     - Что?!? Чтоб я Сереге набил морду?
     - Ну, значит, когда вы вдвоём начнете бить морду мне.
     - Да чтоб мы - тебе?!? Нет, если тебе это действительно  надо,  то  для
тебя мы, конечно, и это сделаем. Все, что сможем. Готовь морду.
     - А все остальное мы с собой принесли. Видишь кулачок? Во какой!
     Вот это и есть старые друзья. Не зря мы вместе с первого  класса.  Если
другу надо, ты только скажи. Сделаем все, что сможем. Можно даже и не  гово-
рить ничего.
     Помню, когда в три часа ночи загорелся дом моего соседа, Жек (он  тогда
еще не писал в Питере диссертацию) увидел пламя со  своего  восьмого  этажа,
решил, что это горю я - и тут же примчался на помощь. К счастью, в  тот  раз
была еще не моя очередь гореть. Моя очередь наступила гораздо позже.
     Когда, прибежав, он понял, что у меня все в порядке, он  кинулся  помо-
гать мне тушить соседа. Я к тому времени уже включил колодезный насос, дотя-
нул до соседа шланг и старательно лил свою жалкую струйку воды в бешеный по-
жар.
     Впервые в жизни я тогда подумал, что мой мощный насос слаб до  безобра-
зия. Раньше я всегда думал наоборот. А с пылающего  дома  тем  временем  уже
вовсю сыпались горящие стропила...
     И вдруг кто-то сзади надел мне на голову мотоциклетный шлем. Я обернул-
ся и увидел Жека. Потом я его долго не видел. Некогда было оборачиваться. Но
я знаю, что он до самого конца пожара оставался рядом:  мало  ли  что  могло
случиться!
     Друг для друга мы действительно сделаем все, что  сможем.  Лишь  набить
друг другу морду мы не сможем никогда. Были пару раз очень  критические  си-
туации, но даже тогда до мордобоя не дошло.
     Ладно. Что-то мы отвлеклись.  Коньяк  совсем  остыл.  Кстати,  неплохой
коньяк. Забирает.
     - Я вот что думаю, ребята: мы все-таки куда-то не туда идём.
     - Это уж точно. Не туда. Более того, мы вообще никуда не  идём.  А  нам
надо идти за третьей бутылкой. Вторая уже к половине катится.
     - Нет, ты ж меня насчет смысла жизни спрашивал. Я про него и говорю,  а
не про бутылку. Жизнь наша не туда идёт.
     - Ну, это, между прочим, от тебя зависит. У тебя что, на работе  что-то
не так? Давай, выкладывай.
     - Да на работе-то как раз все нормально. А насчет смысла  жизни  -  где
он, этот смысл? Вы его видели?
     - Ну...
     - Вот тебе и "ну". Вот поехали мы все на рыбалку и  потонули  вместе  с
мотоциклом - что, Земля опрокинется?
     - А с чего бы ей опрокидываться?
     - Но мы же потонули! Как она будет без нас?
     - Да вот так и будет. Как была. Даже лучше. Кислороду станет  чуть  по-
больше. Но это ненадолго, не горюй. Его мигом другие мотоциклы занюхают.
     - И в чем тогда смысл жизни? Если мы все никто, если  никакой  ценности
мы не представляем, если нас не будет, а земля от этого не перевернется?
     - Да, Андрюха, так оно и есть. Мы никто. Вернее, мы кто-то, но земля  и
без нас легко проживет.
     - Значит, жизнь устроена неправильно. Каждый неповторим. Да?
     - Неповторим, Дюша. Успокойся.
     - Но земля без него не опрокинется. Да?
     - Не опрокинется, Дюша. Если не напиваться. А напьешься, земля  опроки-
нется - и ты мигом заработаешь асфальтовую болезнь. Так что мы  тебе  больше
не наливаем.
     - Нет, погоди. А если вообще все потонут? Земля тоже не опрокинется?
     - А все не потонут. На всех воды не хватит. В пустыне Сахара воды  мало
- все равно кто-нибудь не потонет. Или на Эвересте кто-нибудь отсидится.
     - Ну, атомная война начнется. Случайно. И все погибнут. Земля  тоже  не
опрокинется?
     - Тогда она не то, что опрокинется, тогда она, Дюша, просто развалится.
Как планета Фаэтон.
     - Но нас-то не останется! Ни смысла не останется, ни жизни, ни Земли.
     - Ну, все. Дюшу понесло.
     - Жек, да ты пойми! Не останется ни гидравлики, ни Пушкина, ни  оперных
партий...
     - Ни коммунистических.
     - Ни коммунистических. Ни фашистских. Ни шахматных. Вообще ни-че-го, ты
понимаешь или нет?
     - Да я-то понимаю. Но ни ты, ни я, ни Серега ничего тут сделать не  мо-
жем.
     - ...И тогда в космосе все будет так же, как и раньше, но уже без  нас.
Навсегда без нас. Нас уже никогда не будет.
     - Давай сядем и поплачем. И нам всем сразу полегчает. Да?
     - А вам разве не хочется?
     Нет, им не хотелось. А мне хотелось. Но я не стал, потому что им не хо-
телось. Что я, один буду плакать? Зачем расстраивать компанию?
     И я запел арию Альфреда из "Травиаты".  Вернее,  не  арию  Альфреда,  а
"Застольную". Ту часть, которую поет не столько Альфред,  сколько  Виолетта.
Кажется, во втором действии?
     Не помню. Вот протрезвею - тогда, возможно, что-нибудь и соображу. При-
ходите завтра. А еще лучше - послезавтра. Когда голова перестанет болеть.
     Начало мне почему-то в голову не пришло. Что пришло, с того я и начал:

                 "...Верьте, что все в этом мире ничтожно,
                          А важно - веселье одно.
                         Ловите счастья миг златой,
                           Его горька утрата..."

     И Серега тоже запел. Своим оперным басом. Да еще и  по-итальянски.  Вы-
пендрила.
     А Жек дирижировал нашим международным дуэтом.
     Было смешно. И плакать мне уже совсем не хотелось. Я вообще забыл,  что
хотел плакать. Петь Виолетту - и вдруг басом! Это ли не умора?

     ...Когда у меня в голове начал оформляться  план  эвакуации  с  планеты
Земля, Серегу с Жеком я попробовал сагитировать в числе первых.
     И ничего не получилось. Мои ближайшие друзья так и не захотели меня по-
нять.
     Возможно, они пытались понять, а я просто не смог им толково объяснить?
Но почему тогда другие понимали меня чуть ли не с полуслова?
     Впрочем, с годами я, надеюсь, все же немного поумнел. Теперь я  не  так
обижаюсь на людей, если они вместо моего  гипотетического  журавля  выбирают
свою реальную синицу. В конце концов, я не бог. Я вполне могу  ошибаться  во
всех своих логичных рассуждениях. Или хотя бы в некоторых из них.
     И что тогда делать поверившему в мои бредни человеку? Для  того,  чтобы
прийти к нам, ему нужно оборвать все связи наверху. Разве это так просто?
     Ради чего?
     Сам-то я, конечно, уверен, что не ошибаюсь. Мои единомышленники тоже  в
этом уверены. Они не раз все это обдумали, прежде  чем  принять  решение,  и
лишь потом разделили мою уверенность. Совершенно  добровольно  и  осознанно.
Они в моей правоте не засомневаются - поскольку это в равной мере и их  соб-
ственная правота. Но любой другой человек имеет  право  усомниться  и  отка-
заться. Должен иметь. Иначе нельзя.
     Иначе мы - не люди.


                             ПРЕДЫСТОРИЯ ТРЕТЬЯ
                        ПОЛНОЕ ОТЧУЖДЕНИЕ ОТ РАЗУМА

     - Ты просто фрондер! Прокуренный фрондер. Весь разум прокурил.
     - Ну, хорошо, мам, пусть я фрондер. Но ты мне объясни:  почему  вы  тут
всегда такие покладистые?
     - Какие такие мы "покладистые"?
     - А вот такие: хлопаете в ладошки очередному болтуну, который на трон в
Кремле сядет. Сталин сядет - вы Сталину хлопаете. Брежнев -  вы  все  кидае-
тесь "Малую землю" обсуждать. Андропов дурью мается, Сандуновские бани штур-
мует - вы от радости подпрыгиваете: наконец-то,  дескать,  поррррядок  наво-
дить взялись. Черненько в Кремле станет - вам опять радость, учитель на тро-
не, реформа школьная начнется. Горбачев взамен пришел - а вам плевать, вам и
Горбачев нравится. Вместе с супругой.
     - Зато ты всегда в оппозиции. Тебе никто не нравится.
     - Ну, как тебе сказать? Сердцу не прикажешь. Пускай приходит  тот,  кто
понравится - я возражать не буду. Только ты знаешь, мам, что-то не идет он.

        Таких разговоров у нас с матерью случалось великое множество. Внача-
ле, когда я был очень молодым и горячим правдоискателем, мы с  ней  в  таких
дискуссиях часто ссорились, срывались на крик, обвиняя друг  друга  во  всех
возможных грехах. С годами я стал относиться ко всему этому спокойнее.  Соз-
нание собственной правоты воспламеняет лишь юнцов. В зрелости люди становят-
ся куда уравновешеннее - и уже не измеряют свою правоту в  децибелах.  Пони-
мают, что в децибелах чаще всего  измеряется  несдержанность  и  невоспитан-
ность. Но до зрелости еще надо дожить.
        Чем дольше я жил, чем ближе была зрелость, тем яснее для меня стано-
вилось, что здесь, на этой планете, я родился зря. Мне, кстати,  еще  крупно
повезло: ни революций, ни войн, ни пандемий на мою долю не выпало. СПИД  мне
угрожал едва ли, Афганистан прошел стороной. Я  очень  легко  отделался.  Не
всем так везло.
        Но понимать, что ты сидишь в тюрьме - одно, а выбраться  из  нее  на
свободу - совсем другое. Это доказал еще граф Монте-Кристо. У него,  кстати,
не было особых проблем с преодолением земного тяготения, с  вековым  запасом
кислорода, с космическими расстояниями и  прочими  неизвестными  и  классово
чуждыми ему вещами. Поэтому он и вышел на свободу  относительно  легко.  Все
его проблемы с нехваткой кислорода продолжались от силы минуту.
        Кроме того, был еще один момент. Возможно, на  этой  планете  вполне
можно жить, если поправить кое-что основополагающее? Только надо  понять,  в
чем на сегодняшний день заключается главная проблема  цивилизации.  А  потом
выйти на самую большую трибуну и закричать оттуда: "Эврика"!!!
        Тебя услышат. Не настолько же люди глупы, чтобы не  услышать  гения,
который объяснит им, какой дорогой надо было идти в сторону счастья! Да  лю-
ди просто на руках будут носить того, кто им растолкует, где они  сбились  с
пути - и как на этот путь можно вернуться!
        Поймут! Если до кого-то сразу и не дойдет, ему соседи объяснят.
        Вот таким я когда-то был идиотом.

        Прежде всего я начал размышлять над происходящим. И довольно  быстро
(всего-то и прошло лет десять) понял, что главная причина кроется во всевоз-
можных отчуждениях всех от всего.
        Посудите сами. Допустим, некие абстрактные люди, заинтересованные  в
чем-то конкретном, пишут проект некоего закона. Потом они добиваются,  чтобы
этот проект приняли и утвердили. Теперь проект стал законом и его  все  дол-
жны выполнять. Ну, скажем, по этому закону отныне никому нельзя воровать.
        Беда в том, что многим выполнять этот закон ужасно невыгодно. И все,
кому невыгодно, стараются его не выполнять.
        Но те, кто этот закон писал, зачем-то хотят,  чтобы  он  выполнялся.
Однако сами следить за его выполнением не могут. У них ни глаз не хватит, ни
ушей, ни времени. Поэтому они находят других людей,  которым  поручают  сле-
дить, чтобы закон выполнялся всеми и всегда.
        Все бы ничего, но те, кого наняли блюсти  закон,  совсем  не  обяза-
тельно заинтересованы его блюсти. Спящий сторож, например, известен всем  на
свете. Заинтересован он, чтобы никто не воровал? Мне кажется,  вряд  ли.  Он
тогда с голоду помрет. Если воров не станет, не станет и сторожей.  Придется
бывшему сторожу идти на настоящую работу.
        Гаишник с радаром тоже всем известен, хотя и чуть меньше.  Если  все
поедут с требуемой скоростью, он тоже с голоду помрет. Но пока  что  еще  ни
один не помер. Во всяком случае, с голоду.
        Есть еще участковый. Тот известен далеко не всем.  Кому  положено  -
известен, а остальным - нет. Мне, например, мой участковый известен  не  был
вообще. Он сроду у нас не показывался. Единственный участковый в Союзе,  ко-
торого я хорошо знал, был Анискин - в исполнении Жарова. Я его и  в  фильмах
видел, и в "Роман-газете" про него читал.
        Конечно, нашего участкового при желании можно было бы попытаться от-
ловить у окошечка кассы в день зарплаты, но я до сих пор не знаю,  по  каким
дням в милиции выдают зарплату. Да и вообще: "зар-"  означает  "заработная".
Иначе говоря, для того, чтобы получать ЗАРплату, участковый должен ее  ЗАРа-
ботать. Но раз он никогда у нас не показывался - так, может, ему и  зарплату
не платили? Как ее могли платить, если платить было не за что?
        И как, не показываясь, он мог следить за вверенным ему "участком"?
        А еще бывают таможенники. Нечестные. Нет,  честные,  наверное,  тоже
есть, просто лично мне они неизвестны. Последний из  известных  мне  честных
таможенников, по фамилии Верещагин, взорвался на моих глазах, когда  перего-
нял баркас поближе к товарищу Сухову. Он не знал, что на том баркасе  терро-
рист товарищ Сухов заложил мину - вот и пропал ни за грош.
        Почему-то под честными мины чаще взрываются. Наверное,  потому,  что
они обидчивые. Им, видишь ли, за державу обидно, когда ее разворовывают все,
кому не лень!
        ...Шутки шутками, но вывод напрашивается довольно странный: очень  и
очень многое в нашей цивилизации существует лишь потому, что  кому-то  очень
выгодно поступать неправильно, нечестно и противозаконно. А  миллионы  людей
из-за этого вынуждены осваивать никому не нужные  профессии  -  и  всю  свою
единственную жизнь заниматься совершенно ненужными делами. Вместо того, что-
бы открывать, созидать и творить. Как это принято говорить: "в радостных му-
ках творчества".

        ...Возможны и другие отчуждения. Государство, например,  старательно
отчуждает процесс труда от процесса наслаждения его результатами.  Трудиться
предлагает народу, а наслаждаться - себе. Народ в ответ сочиняет  присказку:
"хоть пень колотить - лишь бы день проводить". Государство, видя такую безы-
нициативность, нанимает людей, которые следили бы за трудящимися, не  желаю-
щими трудиться, и не давали им бездельничать. Но эти,  нанятые,  тоже  рабо-
тать не хотят. Они тут выросли, а не с Луны свалились. Зачем работать,  если
можно просто пень колотить?
        В итоге никто толком не работает - и в государстве потихоньку  исче-
зает последняя еда.
        Конечно, если бы самый главный начальник в этом государстве вылез из
кресла и лично следил за ближайшими подчиненными, те, в свою  очередь,  были
бы вынуждены следить за кем-то еще. А те - еще за кем-то. Выросла бы пирами-
да слежки, у которой в основании лежал бы изрядный пласт трудящихся,  вынуж-
денных трудиться, поскольку за ними постоянно следят.
        Это, конечно, выглядело бы не очень красиво.  Но  другого  реального
пути я тогда не видел. Глядишь, хоть так в стране появилось бы немного  еды.
В конце концов, главное - результат.
        Проблема была в том, что как раз главный-то начальник из кресла  вы-
лезти и не мог. Это был Брежнев, и стоять самостоятельно он мог  только  при
наличии надежных подпорок. Теория, стройная, как кристаллическая решетка ал-
маза, повела себя так, как в таких случаях алмазу  и  положено  себя  вести:
мгновенно дала трещину и рассыпалась в угольный прах.
        Я загрустил.
        В это время Брежнев умер. Андропов, который стал следующим Генсеком,
думал, похоже, точно так же, как и я. Как мы с ним думали,  так  он  и  стал
действовать. Если бы Генсеком выбрали меня, я сделал бы те же самые  ошибки.
Но у власти стоял не я, а он - ему и досталось поражение.  Ну,  или  пуля  в
почку, если не врут.
        Будем считать, что мне просто повезло, когда в  Генсеки  выбрали  не
меня. Причем самой большой удачей я считаю то, что моя кандидатура  на  пост
Генсека вообще никем и никогда не рассматривалась. Слишком уж вредно  власть
влияет на почки. Пиво куда безопаснее.
        Что интересно:  когда  вся  страна  превращалась  в  алмазный  прах,
большие дружные семьи жили, как ни в чем не бывало.  Отец  на  мясокомбинате
возьмет мяса, мать на кондитерской фабрике раздобудет  конфет,  дети  натас-
кают кто мела, кто гуталина, кто болтов  с  резьбой  М14х1.  Глядишь,  опять
семья с голодухи не помрет.
        Шутки шутками, но именно такие случаи навели меня на мысль, что лишь
большая дружная семья способна на любые достижения. Дружная семья живет  без
отчуждений. Если каждый готов честно трудиться  ради  каждого,  такая  семья
прямо-таки самой судьбой обречена на успех. Никто  не  сможет  составить  ей
конкуренцию.
        Подходящего Генсека, чтобы проверить эту гипотезу, пока не  наблюда-
лось. От вероятности того, что он может появиться в будущем, было не  легче.
Он, полагал я, в первую очередь стал  бы  заботиться  о  благополучии  своей
семьи. Так что для меня куда разумнее было взять инициативу в свои руки.

        Были и другие размышления. Допустим, кому-то хочется быть в этом ми-
ре важнее всех. Как можно стать самым важным?
        Да самыми разными способами. Прежде всего следует четко  определить,
по какому принципу себя стоит сравнивать с остальными.  Какой  из  критериев
для тебя выигрышнее? Скажем, самый умный, самый скромный, самый честный, са-
мый богатый, самый бескорыстный...
        Ну, и по какому же признаку проще всего сравнивать? Да уж,  понятно,
не по скромности. А по какому? По тому же самому, который картежники  приме-
няют при игре в "очко". Достаешь из кармана  чековую  книжку  и  показываешь
всем окружающим цифры на обложке. Или где там их печатают. Если у  всех  ос-
тальных меньше, ты победил. Переборов тут не бывает. Это гораздо проще,  чем
пытаться доказать свою честность, бескорыстие или ум. Тут проиграть труднее.
Если, конечно, у тебя деньги есть. Но деньги - не ум. Их можно найти миллио-
ном способов. В крайнем случае, можно даже попытаться их заработать.
        Допустим, ты женщина. Хочется тебе быть самой женственной?  А  самой
порядочной? Самой стройной? Самой красивой?  Лучшей  поварихой,  швеей,  ма-
терью? Лучшей воспитательницей своих детей?
        Так будь ей!
        А не можешь - ври.
        Если ты начнешь всем демонстрировать своих детей,  то  тут  главное,
чтобы дети были красиво одеты и умели себя прилично вести на людях. Все рав-
но никто не сможет узнать, какими мерзавцами они становятся  дома.  Главное,
чтобы они на публике тебя не осрамили.
        Красоту женщине нетрудно навести при помощи толстого слоя фресок  на
сырой штукатурке. Есть, конечно, женщины, которых никаким способом  не  сде-
лать красивыми, но у большинства шансы все-таки есть. И есть  люди,  которые
сумеют использовать все эти шансы - вплоть до самого маленького. Так  разма-
люют, что даже родная мама, баба-Яга, не узнает.
        Вот так. Мастера всех разукрасили, всех приодели,  кое-кого  изрядно
отштукатурили. А потом ты выходишь в "общество" - и видишь вокруг себя  кра-
сивых женщин, воспитанных детей, богатых мужчин. И упаси бог заглянуть в за-
мочную скважину, когда такая семья уже вернулась из "общества" домой и  смы-
ла с себя боевую раскраску. Если ты от увиденного станешь всего лишь заикой,
можешь считать, что тебе еще крупно повезло. Но оно и правильно:  в  детстве
всем говорили, что подглядывать в замочную скважину нехорошо. Вот и надо бы-
ло слушаться старших. Они уже подглядывали - и знают, какие ужасы там  можно
увидеть.
        Что интересно: время от времени появляются особо прочные люди, кото-
рые все это видят - и не только не начинают заикаться, но еще  и  не  боятся
сказать правду всем остальным. Говорят они очень горькие и справедливые сло-
ва, кто-то из окружающих эти слова даже слушает, а из тех, кто слушает,  не-
которые даже что-то понимают. И что?
        А вот что. Представьте: в племя людоедов пришел  некий  миссионер  и
прочитал людоедам некую лекцию. Ну, насчет того, что людей  есть  некрасиво.
Аргументировал неопровержимыми доказательствами, привел поучительные истори-
ческие примеры, процитировал классиков литературы и искусства. Никто из все-
го племени не нашелся, что бы ему на это  возразить.  И  поэтому  миссионера
просто съели - без каких-либо лишних разговоров. Какие могут быть разговоры?
Когда я ем, я глух и нем!
        Так и здесь. Выслушает "общество" горькую правду  о  себе,  а  потом
дружно объявит своего горемычного критика человеконенавистником и врагом ци-
вилизации. Как когда-то про Чацкого сказали: "Он фармазон, он пьет одно  бо-
калом красное вино..."
        Тут ему и конец. Карету ему, может, еще и пришлют, но ни в один при-
личный дом уже не пустят. А уж в неприличный - тем более. Неприличному  дому
хорошая репутация еще дороже.

        Последняя кучка поводов для размышлений была прямо за моим окном. За
окном был Советский Союз - и он трещал по всем швам. Многие пытались понять,
что же с ним такое приключилось? Почему то, что еще вчера  было  незыблемым,
сегодня поплыло, как плывет подтаявшая вечная мерзлота? Понять это пытался и
я. Более того, мне казалось, что я действительно  понимаю  причины.  Правда,
никому до этого не было никакого дела.
        По моим тогдашним понятиям, все объяснялось просто.  Советский  Союз
все время соревновался с Америкой. Причем все время - по ее правилам.  Поче-
му по ее? Это мне как раз и было непонятно.
        Допустим, двое решили построить рядом два домика и сравнить, у  кого
получится лучше. Один взял для строительства железные листы, болты с  гайка-
ми, стальные трубы и бетон. Другой сделал иначе: свой домик он  построил  из
листов стекла и пластика, соединенных пластмассовыми скобками.
        И вот стоят рядом два готовых домика. Один весь покрыт пятнами  све-
жей и старой ржавчины, другой сверкает белизной пластика и  бликами  стекла.
Какой выбрать, чтобы жить?
        Если ты знаешь, что завтра здесь пронесется  шквал,  который  уронит
пластмассовый домик и превратит все его стекла в пыль, домик ты для себя вы-
берешь прочный. Пусть даже и ржавый. Со временем покрасишь.
        Но если тебе кажется, что шквалов тут не бывает, а дом тебе нужен не
только для жилья, но и для эстетического самоудовлетворения,  ржавчина  тебя
вряд ли устроит. Выберешь красивый.
        А теперь представь, что хозяин стеклянного домика предлагает  соседу
сравнить их дома на прочность. И достает откуда-то две бутыли с серной  кис-
лотой. Мол, давай, польем наши творения. Тот домик,  который  устоит,  будет
считаться лучшим. Самым прочным.
        Разве трудно предсказать, какой из них  устоит?  Кислота  стекло  не
разъедает. И пластик не разъедает. Кислота разъедает железо.
        Так и вышло с Советским Союзом. Разъело его жадностью, ложью,  тягой
к богатству. Как железный домик - серной кислотой. Но кому и зачем надо  бы-
ло поливать свой собственный железный домик серной кислотой? Разве  в  школе
учительница химии не рассказывала этому балбесу, что железо, реагируя с раз-
веденной серной кислотой, превращается в сульфат двухвалентного железа? Мне,
например, это объяснили еще в седьмом классе.
        И еще одно мне непонятно. Почему хозяин железного домика не  предло-
жил сравнивать дома при помощи кувалды? Он что, совсем дурак?
        Похоже, совсем.
        Другой пример. Еще проще. Допустим, двое поспорили, кто быстрее  до-
бежит вон до того дуба. К дубу можно бежать напрямую, через газон,  а  можно
по асфальтовой дорожке. По газонам бегать нехорошо, но по дорожке  -  в  два
раза дальше. Один побежал так, а другой эдак. Кто победил?
        Тот, который без комплексов. Простой американский герой,  отнюдь  не
отягощенный дурацкими условностями. А другой, воспитанный, ему  проиграл.  С
треском.
        Ладно, хватит про Америку. В России и своих чудес хватает.  Как  вам
вот такой образ понравится: власть на народе, как глина  на  сапогах?  И  не
нужна, и идти тяжелее с ней, но налипла, зараза, так, что фиг соскоблишь!
        ...Однако самая умная мысль пришла в мою голову уже под землей.  Ну,
лишь на мой взгляд, конечно, умная. Но мне кажется, что я не ошибаюсь.
        Я ведь и под землей продолжал рассуждать обо всяческих  отчуждениях.
И постепенно я пришел к выводу, что большего отчуждения,  нежели  отчуждение
при помощи денег, нет - и быть не может. Вся беда именно в нем.
        Кто сказал, что деньги не пахнут? Император Веспасиан? Он  наверняка
был изрядной тварью, но суть уловил гениально. Поскольку именно деньги  нап-
рочь обезличивают труд. Когда ты приходишь за любой покупкой,  продавца  со-
вершенно не волнует, заработал ли ты свои деньги, продавая  наркотики,  либо
тебе для этого пришлось убивать людей "под заказ" - или же было тобой сдела-
но гениальное изобретение, одним махом облагодетельствовавшее все человечес-
тво. Никакой разницы. Деньги не пахнут. Плати - и ты всё получишь.
        Только последние подонки могли  сделать  этот  принцип  краеугольным
камнем цивилизации. Потому что в этом -  конец  любой  человеческой  морали.
Ведь мораль сродни обонянию. Именно мораль позволяет нам  уходить  от  того,
что дурно пахнет. Если же нигде ничем не пахнет, то и нюхать  бесполезно.  В
итоге киллер, отнимающий жизнь, живет гораздо лучше врача-реаниматолога, эту
жизнь спасающего. А банкир, который не то что понятия не имеет о всяких  там
фрезерных станках, но даже и гвоздя в стенку забить не умеет, - намного луч-
ше самого толкового рабочего. Бесполезные бездельники  и  вредные  вредители
живут лучше полезных трудяг! Бред!
        Можно это как-то изменить? Не уверен. Во всяком случае, лично я  ни-
чего изменить не могу. Кто я такой, чтобы все люди на Земле сломали всю свою
жизнь и начали жить совершенно по-другому? Меня там, наверху, сроду никто не
послушается.
        А внизу я, конечно, поделюсь этим своим мини-открытием со всеми  же-
лающими. Кто-то, возможно, тут же скажет, что я изобрел велосипед - ну, зна-
чит, так тому и быть. Пускай приоритет останется за Карлом  Марксом  или  за
кем-нибудь еще. Я не гордый. По крайней мере, среди своих.
        ...Перечитал несколько абзацев - и рассмеялся. Заврался  ты,  Андрей
Сергеич! Мыслишки насчет денег появились гораздо  раньше  подземелья.  "Люди
гибнут за металл" - это мне еще пацаном в музыкальной школе слыхать  доводи-
лось. И я уже тогда удивлялся, зачем нужно погибать за какой-то там  металл.
Правда, сначала я вообще думал, что это сталевары падают в жидкую сталь. Ну,
или, скажем, в чугун. Случайно. Поскользнутся - и бултых! Прочитал  я  тогда
одну книжку про революцию, где как раз такой случай и произошел на  каком-то
уральском литейном заводе.
        И лишь гораздо позже я стал понимать, что холодное золото куда опас-
нее кипящей стали...
        Здесь, в подземном городе,  эти  крамольные  мысли  лишь  оформились
окончательно. А несколько позже, отдохнув от сумасшедшего верхнего  мира,  я
практически успокоился - и даже с деньгами частично смирился. В  конце  кон-
цов, сказал я себе, причина вовсе не в них. Топор или пуля тоже могут причи-
нять вред - но не всегда же они его причиняют! В злых  руках  любой  инстру-
мент становится злым. А в добрых - ну, все правильно, добрым.  Топором  ведь
можно не только умные головы рубить - можно рубить теплые прочные избы. И ту
же пулю взять: если ты пулей остановил хищного  зверя,  чуть  не  сожравшего
слабую женщину, вред ли это?
        А чем же тогда деньги хуже? Злые они или добрые? И  почему  мы  свои
людские грехи всегда стараемся свалить на безответные  предметы?  Не  потому
ли, что они - безответные?..


                           ПРЕДЫСТОРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ,
                          ОТНОСИТЕЛЬНО КОРОТЕНЬКАЯ

                   ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ВИРУСОЛОГИЯ


     Досыта наобщавшись в одно время с биологами (и особенно - с  биологиня-
ми), я узнал от них столько разных биологических  премудростей,  что  вполне
смог бы сдать экстерном  государственный  экзамен  в  объеме  ВУЗа.  Правда,
только в том случае, если бы в экзаменационной комиссии оказались  историки,
филологи и географы. Биологи - те, конечно, выгнали бы меня вон уже на  вто-
рой минуте моего ответа. Но кое-что интересное из биологии  я  действительно
запомнил надолго.
     Знать эти премудрости мне было, в принципе, незачем, но  ненужных  зна-
ний в природе не бывает. Для общего развития все годится.
     И сгодилось.
     Правда, то, что дошло до меня в конце моего биологического  самообразо-
вания, ударило меня, как кувалдой. Но открытие того стоило. Ей-богу.
     Началось все с того, что я заинтересовался девушкой. А она -  мной.  Но
еще до меня она интересовалась вирусами. Не  компьютерными,  о  компьютерных
вирусах тогда еще и не слыхал никто, а самыми что ни на есть обычными.  Вро-
де вируса табачной мозаики или гриппа. Она даже написала по ним курсовую.
     Мы стали интересоваться вирусами вместе. И почти сразу у меня  начались
эврики. Одна за другой.
     Прошло какое-то время, девушка вместо меня заинтересовалась кем-то дру-
гим и исчезла с моего горизонта. А все мои эврики она мне оставила.  Они  ей
были не нужны.
     Зато мне пригодились.
     ...Представьте себе огромный организм. Скажем, организм здорового мужи-
ка двухметрового роста. Живет он себе, не тужит, все у него нормально,  тем-
пература 36 и 6, две руки, две ноги, две ноздри... Все прочее также  присут-
ствует - в требуемых количествах.
     И никакой вирус ему сто лет не нужен.
     Но вирус в этом вопросе имеет совсем другое мнение. Прямо противополож-
ное. И потому вирус влезает в здоровый двухметровый организм и нагло  коман-
дует, что отныне надо делать. Организм, конечно, рад бы этого не делать,  но
уже поздно. Никаких дискуссий не будет. Будет жизнь по новым законам.
     Фиговая это будет жизнь, если честно.
     Руки-ноги и прочие комплектующие, конечно, останутся на месте. А вот 36
и 6 наверняка превратятся в нечто более впечатляющее. Скажем, в 38 и 9.  Или
в 40 и 2. Что уже намного интереснее.
     Поскольку вирус уже занял интересующую его территорию,  конкуренты  ему
не нужны. И потому существует такая штука, которую биологи называют  "интер-
ференцией вируса", а сам вирус никак не называет. Да и зачем  ему  названия?
Он просто не пускает в занятый организм других вирусов. Выделяет что-то,  от
чего другие вирусы убегают, как от огня.
     А двухметровый организм тем временем трясется в ознобе, кутается во все
одеяла, ватными руками натягивает все свитера и старательно соображает  ват-
ными мозгами, чего бы выпить от этой заразы - аспирину, пирамидону или, ска-
жем, ампициллину. Или все же, как обычно, стакан самогону?
     Знакомая ситуация?
     Мне тоже. Во-первых, сам не раз  болел  всякими  ангинами  и  гриппами.
Во-вторых, я не год и не два своими собственными глазами смотрел на  заболе-
вание, которым маялась моя несчастная страна. А еще меня когда-то  заставля-
ли учить историю этой страны - да и всех прочих стран. В школе  я,  конечно,
еще не мог склеить из кусочков целостной картины, но со временем  способнос-
тей у меня прибыло - и моей логики хватило даже на синтез.
     Потом, как я уже говорил, я заинтересовался одной  биологиней,  которая
занималась вирусами. Заинтересовался вирусами и я.  Благодаря  чему  история
планеты Земля в один прекрасный день превратилась для меня в  кучу  папок  с
историями болезни. Знаете, бывают у врачей такие папки, куда записывают  жа-
лобы больных, наблюдения врачей, подклеивают листочки анализов и всякие  там
кардиограммы? Любой врач глянет в папочку - и все ему понятно.
     А что? Между прочим, очень похоже. Например, поинтересуемся,  как  Русь
стала Русью? Открываем папочку с историей болезни  -  и  мигом  находим  бо-
лее-менее подробный анамнез.
     Оказывается, она, Русь, примерно тысячу лет назад подхватила вирус  под
названием Рюрик. Не предохранялась, наверное, дура. Мало того, она даже  са-
ма заявила этому вирусу: "Придите, мол, и овладейте". Куражилась, что ли?
     А Рюрик пришел и овладел. А потом остался. Ему тут понравилось.
     Дура, что еще скажешь!

     Потом, правда, Русь, облившись из-за этого вируса кровавым потом и  ис-
ходя кровавым поносом, много раз пыталась выпить чего-нибудь пользительного.
Но ничего не вышло. Ампициллин тогда еще не выпускали. Да и помог  бы  он  в
этом случае, как мертвому припарки. На планете Земля  от  власти,  по-моему,
существует лишь одно лекарство: термоядерная таблетка на сто мегатонн.  При-
нимать в каждую столицу двенадцать таблеток в сутки, по одной  таблетке  че-
рез каждые два часа, продолжительность курса лечения не менее  двух  недель.
Со временем, возможно, полегчает. Правда, ненадолго.
     ...Только в случае чего не ссылайтесь потом на меня - это, мол, не  мы,
это злой дядя доктор прописал третью мировую войну.
     Во-первых, никакой я вам не злой дядя. Мы вообще не родственники.  И  я
совсем не злой. Я просто реалист. А насчет термоядерных  таблеток  -  это  я
просто неудачно пошутил. Не бывает таких таблеток. Бывают только  термоядер-
ные бомбы, но про них я ничего не говорил. Проверьте: разве говорил я  слово
"бомбы"? Значит, это вы сами неправильно поняли. В меру вашей испорченности.
     Во-вторых, я не доктор. Даже отдаленно не доктор. Более того, я даже  и
не кандидат. Получив заветный университетский диплом, я мгновенно убежал  от
официальной науки на безопасное расстояние. В целях самосохранения.  И,  как
видите, уцелел.
      В-третьих, я вам точно говорю: не поможет. В лучшем случае,  повторяю,
полегчает на какое-то время. На время - это, думаю,  все-таки  возможно.  Но
потом все равно все пойдет по-прежнему. Если хоть кто-то выживет,  все  вер-
нется.
     Почему? Да потому, что в стае животных всегда (!) образуется  лестница.
Иерархия. Вертикаль власти, так сказать. Слыхали о такой?
     Свято место не бывает пусто. Самый сильный и наглый становится  в  стае
вожаком. Ученые обозначают его буквой "альфа". Пониже  "альфы"  идут  всякие
"беты" и "гаммы". Особы, приближенные к императору.
     Затем начинаются широкие народные массы. Им, в принципе,  отведены  все
остальные буквы греческого алфавита. За исключением  последней.  Потому  что
последняя, омега, зарезервирована для отбросов звериного общества. Тот,  ко-
го звериное общество признало "омегой", будет изгоем.
     Если еды хватает, "омега", возможно, будет жить - в обстановке всеобще-
го презрения.
     А уж коли еды не хватит...
     При нужде именно "омегу" съедят в первую очередь. Самый неприспособлен-
ный к данным условиям должен вымереть. Естественный отбор. Дарвин. А  Дарвин
был вовсе не дурак. Он был, во-первых, Чарлз, и, во-вторых,  Роберт.  И  оба
они, Чарлз с Робертом, сказали: у животных все должно быть только так - и ни
в коем случае не иначе.
     Не хотите быть "омегой"? А кто хочет? Никто не хочет. Просто не у  всех
это получается. Получается лишь у здорового подавляющего большинства.
     У большинства ЖИ-ВОТ-НЫХ. Специально подчеркиваю:  животных!  Ибо  лишь
животные имеют право быть глупыми настолько,  чтобы  видеть  смысл  своей  -
единственной и неповторимой, между прочим, - жизни в пожизненном соперничес-
тве и беспрестанной конкуренции.
     Животным это простительно. На то они и животные. А  вот  люди  соперни-
чать не должны. Люди рождаются для сотрудничества.

     Но тут речь идет отнюдь не о людях. Пока что речь идет исключительно  о
животных с их пресловутыми вертикалями власти, по которым надо  карабкаться,
попирая задними ногами груды обглоданных костей.
     Чьих костей? Ясно, чьих: невезучих конкурентов. Чьих же еще!
     И пусть неудачник плачет. Главное, чтобы вышеупомянутые кости были  по-
толще, но чтобы их было поменьше. В идеале - лучше бы  их  совсем  не  было.
Ставили бы сразу к этой вертикали приставную лестницу! А кости  -  ну  их  к
черту! Жевать мешают, проклятые.

     ...Чтобы искоренить власть, животным надо перестать быть животными.
     Именно потому, думаю, власть ни в чем подобном и не  заинтересована.  У
нее срабатывает инстинкт самосохранения. И власть делает все возможное, что-
бы животные оставались тем, чем ей, власти, и нужно.
     Ага. Животными.
     С ними проблем на-а-амного меньше. Им и надо-то всего ничего:  хлеба  и
зрелищ! А уж водку и баб они сами найдут. Но если  кто-то  вдруг  не  найдет
сдуру, надо посмотреть на второй полке сверху. Заботливая власть и это  при-
готовила. Постаралась. Ночей не спала - всё красные фонари развешивала.
     Потому что люди любой власти совсем не нужны. Хлопотно это. И опасно.

     ...Вернемся к вирусам. Поразительно, насколько все совпадает  с  биоло-
гией! Власть, заразив страну, совершенно не заинтересована в конкурентах.  И
успешно применяет ту самую "интерференцию вируса", о которой я уже  говорил.
Правда, в отличие от обычного вируса, власть придумала для этой  интерферен-
ции свое название. Она называет ЭТО патриотизмом.
     Сколько в русской истории болезни было вирусных атак - а все  напрасно!
Татаро-монголы, тевтонские рыцари, поляки, турки, шведы, французы,  англича-
не, японцы, фрицы - с итальянцами, румынами и прочими своими коллегами...
     И ни у кого из них ничего не вышло. Наш вирус уже  вовсю  сидел  внутри
России - и уступать теплое место отнюдь не собирался. Лишь  только  станови-
лось ему туговато, вирус издавал клич "Братья и сестры! Отечество в опаснос-
ти!" - и весь русский организм, насквозь больной, зачем-то бросался в  смер-
тельный бой.
     Даже не задумываясь, чем "свой" вирус лучше "чужого".  Организм  просто
делал то, что ему велено. Потому что иначе он уже не мог. За отсутствие дол-
жного патриотизма вполне можно было схлопотать высшую меру какой-нибудь "со-
циальной защиты". Или "наказания". Секир-башка, короче.
     Во как! Лихо?
     ...А вирусу каждый  раз  было  глубоко  плевать,  КАК  именно  организм
отобьет атаку очередных конкурентов. И ЧЕГО это будет стоить. Каких  потерь.
Какой крови.
     И даже - чьей крови. Кто именно эту кровь прольет - свои или чужие.
     Да оно и неудивительно. Любому вирусу глубоко плевать на судьбу того, в
ком он сидит. Для него важен лишь один процесс: найти питательную  среду,  в
ней побыстрее размножиться, а потом не останавливаться на достигнутом и  за-
разить как можно больше здоровых потенциальных носителей. Если,  конечно,  к
этому моменту где-то еще удастся найти здоровых...

     Постепенно я все понял.
     Власть - самый настоящий "социальный вирус".
     Типа вируса СПИД.
     Неизлечим.
     Летален.


        ...Вот такие были у меня мысли. И другие  были.  Много  было  разных
мыслей. Образных. Конкретных. Абстрактных. Правильных.  Неправильных.  Наив-
ных и глупых.
        Мысли-то были всякие. Толку от них не было.
        До поры до времени.


                         ПЕРВЫЙ СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР
                        экземпляр первый - оригинал

                                                          Мы - мирные люди,
                                                          но наш бронепоезд
                                                    стоит на запасном пути.

                                                ЗВЕЗДНАЯ КОНСТИТУЦИЯ, ст. 8

     Меня зовут Александр Дубровский. Мне тридцать  восемь  лет.  Я  простой
российский олигарх. А тут я в гостях. До Давоса еще почти  два  месяца,  так
что я пока никуда не тороплюсь.
     Быть олигархом вообще достаточно приятно. Но еще  приятнее  осознавать,
что ты - единственный в России олигарх,  которого  сюда  пускают.  Остальные
олигархи даже и не представляют, что в начале XXI века  уже  возможно  нечто
подобное. Сейчас над моей головой километр земли. Или правильнее будет  ска-
зать "километр Земли"?
     Я сижу в кабинете Андрея Сергеевича. Мягкое глубокое кресло так и обни-
мает мое тело мохнатыми лапами. На журнальном столике, по правую руку, плас-
тиковая ваза с фруктами, мой бокал с джин-тоником, сигареты, платиновая  за-
жигалка "Зиппо". При моих доходах я, слава богу, пока  могу  позволить  себе
прикуривать нормальные сигареты от нормальной зажигалки. Сигареты и  джин  я
привез с собой. Зажигалку - тоже.
     А вот фрукты в вазе, как мне сказали, местные. Ага. Киви,  манго,  один
ананас - обычные сибирские фрукты. Зимний сорт. Ха-ха-ха. Не перевелись  еще
на Руси юмористы.
     Вообще-то, когда Андрей Сергеевич предложил мне побывать в его берлоге,
я и предположить не мог, что берлога может оказаться на километровой  глуби-
не. Мне-то грезилась эдакая экзотическая лесная дача, срубленная из полумет-
ровых кедров, озеро с роскошной рыбалкой, жаркая банька с шикарными  девчон-
ками и все такое прочее... Так что он меня удивил. Давно никому не удавалось.
     Наискосок, за рабочим столом,  возвышается  Андрей  Сергеевич.  Широкая
грудь распирает рубашку, поэтому он расстегнул даже не  одну,  а  сразу  две
верхние пуговицы. Впрочем, никакого служебного этикета у них тут нет, а кли-
мат позволяет ходить хоть в набедренной повязке. Это там,  километром  выше,
лютует сибирская зима, там вчера было минус сорок два (я в своем джипе  чуть
ноги - в валенках! - не отморозил), а у них здесь всегда около двадцати  пя-
ти градусов тепла.
     И больше всего их заботит, как бы эти двадцать пять превратить в  двад-
цать четыре.
     Вот только выглядит он не самым лучшим образом. Раньше он  был  гораздо
свежее. Солнца им здесь явно не хватает. На Гаваях, где мы с ним  познакоми-
лись пять лет назад, он смотрелся куда лучше. Кстати, мне до сих  пор  инте-
ресно: почему нас тогда свели? Только из-за моих финансовых  потоков?  Чтобы
Андрей Сергеевич мог через меня обналичивать свое золотишко?  Или  есть  еще
какие-то причины?
     - Мне нужно 10 миллиардов, Саша. Причем два - срочно.
     - Два миллиарда деревянных? Легко. Никаких проблем. Подгоняй грузовик с
грузчиками - получишь наличными.
     - Нет, Саша. Наличными - не надо. Мне надо просто проплатить  кое-какие
заказы там, наверху. Там сделают быстрее, чем мы  сами  сделаем  здесь.  Вот
только рублей мне мало. Мне доллары нужны. А еще лучше -  евро.  Впрочем,  и
доллары сойдут, благо, Азия с ними еще не распрощалась окончательно.
     - Да, азиаты их пока берут довольно легко. Легче многих. Тут  ты  прав.
Свои баксы я им отдам с превеликим удовольствием. Лишь бы взяли.
     - Но я, если ты заметил, сказал не  столько  "два",  сколько  "десять".
Просто первые два миллиарда нужны срочно. А всего - не менее десяти миллиар-
дов долларов. Под десять процентов. Верну, как всегда, золотом. Через полго-
да, не позже.
     - Ты что, Андрей Сергеевич, сдурел?
     - А что, десяти процентов мало?
     - Даже лишко, если на полгода. Но я, так и быть,  возражать  не  стану.
Просто слишком выгодный сыр, как меня учили, бывает где?
     - В мышеловке он бывает. Под ноль процентов годовых. Но  я-то  тебя  не
ловлю. Мне нужно срочно построить оборудование, Саша.
     - Какое оборудование? Космодром Байконур?
     - Нет. Байконур мне по размерам великоват, а по  возможностям  маловат.
Если понадобится, у меня и получше вариант найдется. А вот оборудования, ко-
торое мне позарез нужно, у меня нет.
     - Возьми золото, обменяй на бабки и купи!
     - Так ведь я примерно это и хочу сделать. Но все дело в том,  что  того
оборудования, какое мне нужно, не купить. Его вообще еще нет в природе. Есть
одни намётки. Однако оно должно появиться, потому что без него нам не  обой-
тись. А доработка и серийный выпуск требуют больших средств.
     - Ты мне хоть намекни, чего и сколько тебе нужно.  Нельзя  же  работать
совершенно втемную! Ты говоришь, что этого нигде нет. А вдруг есть?
     - Ну, тут я точно могу сказать - нет. Этого нет  нигде.  Давай  условно
назовем это станками. Мне надо минимум по два таких станка на корабль.  Зна-
чит, примерно шестьдесят станков.
     - Сергеич, ты действительно сдурел. Корабли, насколько  мне  объясняли,
по морям грузы возят. Там в  машинном  отделении  действительно  стоит  пара
станков - токарный да фрезерный. И цена им - штука баксов за пару. А вот та-
ких станков, которые тебе нужны, не то, что на кораблях - их вообще в приро-
де не бывает. У нашей любимой Родины  текущий  годовой  бюджет  в  два  раза
больше, чем тебе нужно на шестьдесят станков.  У  нее  бюджет  сто  двадцать
станков, а у тебя вполовину. Не стыдно? Ты же, по-моему, немного отстаешь!
     - Ее бюджет - это ее проблемы. У нас тут свой  бюджет.  К  тому  же  ты
свистишь. Двадцать миллиардов в бюджете действительно  бывало  когда-то,  но
давно. Где-то в середине девяностых это было. Сейчас там бюджет все  же  ма-
лость побольше. Но давай мы не будем на эти пустяки отвлекаться. Давай о де-
ле.
     - Погоди, погоди. Я в финансовых вопросах быстро думать не умею,  да  и
ежиком в тумане слоняться не собираюсь. Мне ясность  нужна.  Понимаешь,  де-
сять миллиардов долларов - это даже для меня очень много. Реально, но много.
     - Я догадываюсь.
     - Сколько сегодня тройская унция стоит? Не помнишь?
     - Не то, что не помню - просто не знаю. Давай навскидку, в граммах!
     - Давай в граммах. Но очень уж это непривычно. Это, если брать  пример-
но по... десять баксов за грамм, миллиард граммов золота. Так? Начинаем  де-
лить на тысячу. Миллион килограммов. Тысяча тонн. Так?
     - Да, Саша. Тысяча тонн золота.
     - Теперь делим эту тысячу тонн на  шестьдесят  станков.  Грубо  говоря,
пятнадцать тонн золота на один станок получается. Ты что, просто  из  золота
не можешь эти станки сделать? Дешевле будет.
     - Не могу, Саша. К сожалению, не могу. Золото - хороший проводник. Поэ-
тому почти тонна золота в каждом станке так и так будет. Но  мягкое  оно.  И
полупроводник из золота не получится. Да и диэлектрик из золота  никакой.  А
мне компьютерные системы нужны. Их из одного золота не сделать.
     - Вот это уже ближе к истине. А еще ближе - слабо?
     - Ну, хорошо. Мне, Саша, нужна компьютерная система, которая  могла  бы
снять зеркало психики, сохранить ее точный образ, а в нужный момент трансли-
ровать этот образ на подготовленный ею же клонинг.
     - Только и всего?
     - Ага. Только и всего. Мне нужны  обычные  токарно-винторезные  станки.
Чтобы выточить нового человека и нарезать ему резьбу на извилинах.
     На столе ожил интерком.
     - Андрей Сергеевич, к вам пришел Сергеев. Говорит, что срочно.
     - Хорошо. Я как раз собирался к нему. Пусть заходит.
     Андрей Сергеевич отключил интерком.
     - Извини, Саша, небольшое дело. Поскучаешь немного?

     Перед кабинетом Андрея Сергеевича устроена как бы приемная.  Вообще-то,
никакая это не приемная, а архивный отдел, но женщины, работающие  там,  все
время выполняют обязанности добровольных секретарей. Я вчера решил было, что
это у него такой огромный секретариат, но потом мне всё объяснили.  Секрета-
рей у них нет вообще. Просто Андрея Сергеевича тут любят - и всегда старают-
ся помочь. Относятся, как к отцу родному. Да он и заслуживает этого,  честно
говоря.
     А архивный отдел у них очень мощный. Чего там только нет! И  всегда  их
оборудование работает на полную катушку. Я через этот архивный отдел  прохо-
дил сюда трижды - но ни разу не увидел хоть один выключенный сканер. По-мое-
му, они решили перегнать на лазерные диски всё, что напечатано на  Земле.  И
не только напечатано. Еще и все, что нарисовано, начерчено или, скажем, сфо-
тографировано. А еще в этой же комнате на диски пишут музыку,  фильмы,  даже
оперы-балеты всякие. Народищу - человек тридцать. И море техники.  Комнатуш-
ка-то очень немаленькая.
     Но диски у них странные. Наверху я ничего подобного не видел. И компью-
теры странные. И люди.
     Тут вообще много необычного. Даже мобильные телефоны - и те совсем дру-
гие.
     В кабинет вошел молодой крепкий парень. Бесцеремонно уселся к столу.
     - Все, Андрей Сергеевич! Вот теперь мы действительно все закончили. Без
ошибок. Последние десять проб такие же. Общий ресурс лазера - не  менее  150
секунд излучения в режиме гигантского импульса. Для массы в один  килограмм,
мне кажется, весьма неплохо, а?
     - Погоди, погоди. Налетел на меня, как ураган. Я вижу, что  ты  чему-то
радуешься. Я бы тоже хотел порадоваться вместе с тобой.
     - Так в чем проблема?
     - Килограмм - это хорошо. Но вот сто пятьдесят секунд - это две с поло-
виной минуты. Две с половиной минуты боя. Это, как я  понял,  означает,  что
через каждые три минуты боя наш боец должен будет сбегать на склад  и  полу-
чить новый лазер взамен сгоревшего?
     Парень откинулся на спинку стула  и  скрестил  руки  на  груди.  Уперся
взглядом в Андрея Сергеевича. Выдержав небольшую, но явственную паузу, очень
едко произнес:
     - Андрей Сергеевич! Вы что, всерьез так думаете? Или  это  вам  сегодня
такие остроумные шутки завезли?
     - А ты, вежливый товарищ, объясни, если я что-то недопонял.
     - Вообще-то мне казалось, что ученым такие вещи  не  объясняют.  Ресурс
лазера - это чистое время, в течение которого  происходит  излучение.  Вы  о
теории надежности слышали? Раньше мне казалось,  что  слышали,  а  теперь  я
что-то засомневался. Так вот, повторяю: ресурс - это чистое время работы ус-
тройства. В нашем случае это время равно 150 секундам. Однако энергия  будет
излучаться импульсами длительностью около десяти миллисекунд. Следовательно,
на одну секунду работы лазера придется сотня импульсов. А общий ресурс  ору-
жия в импульсах составит... может, Вы сами подсчитаете?
     - А я уже подсчитал. Приписать к ста пятидесяти два нуля - это  я  пока
еще в состоянии сделать даже устно. Спасибо, информация исчерпывающая.  Пят-
надцати тысяч выстрелов нам досыта хватит. Поздравляю!
     - Служу Советскому Союзу!
     - Ну, твой юмор ничем не остроумнее моего. Иди, Володя, отдыхай.  Ребят
поблагодари. Пусть тоже расслабятся немножко. И извини, если шутки мои  тебе
не понравились. Видимо, я сегодня не в форме.
     - Возможно, это только сегодня. Сегодня вы умеете даже нули устно  при-
писывать. Ладно, готов принять в качестве  рабочей  гипотезы.  До  свидания,
Андрей Сергеевич.
     Сергеев вышел.
     - Еще раз извини за паузу, Саша. Хороший мужик этот Сергеев. Только все
же нагловат. Наверху его любой нынешний начальник выгнал бы с треском, а мне
хошь-не-хошь приходится терпеть каждого скандалиста.
     - Слушай, Андрей Сергеевич, в форме ты или не в форме - это я не  знаю,
но у тебя сегодня действительно очень странное настроение. Записал этого са-
лажонка в мужики, шутки ему сыплешь, извиняешься перед ним, как  перед  пут-
ным...
     - А что мне, плакать, что ли? Мой ученый делает изобретение, о  котором
не стыдно даже заметку в "Юный техник" написать, а я плакать должен? Не  хо-
чу и не буду я сегодня плакать. Пусть сегодня плачут будущие враги. Так ска-
зать, потенциальные противники. Сегодня их очередь плакать. - Андрей Сергее-
вич тяжело встал, подошел к приоткрытому сейфу,  покряхтывая,  наклонился  и
вынул бутылку коньяка. - Пойдем-ка лучше к Сергееву в  лабораторию,  вспрыс-
нем это великое дело. Ты не знаешь, но они с этим лазером полгода друг друж-
ку мучили.
     - Ты же его отдыхать послал!
     - Ну, прямо уж - послал! Я тут что, диктатор? И почему ты думаешь,  что
этот наглец так меня и послушался? У него своя голова на плечах. Между  про-
чим, отдыхать можно и в лаборатории. Да и вообще... Нет, зря ты его в  сала-
ги записал, Саша. Ой, зря!

     Шли мы долго. Лаборатория оказалась где-то на отшибе. Если бы мы  приш-
ли, а в лаборатории никого не оказалось, я бы его слопал с потрохами.  Тащи-
лись в такую даль!
     Но Андрей Сергеевич не ошибся: наглец Сергеев действительно оказался  в
лаборатории - вместе с каким-то юным  сбродом,  непонятно  почему  именуемым
учеными. Эти ученые вообще-то больше походили на студентов. Причем,  некото-
рые - на студентов младших курсов.
     Бутылка коньяка, водруженная на стол между действующим макетом лазера и
двухсотграммовой колбой с разведенным спиртом, вызвала  небывалый  энтузиазм
всей присутствующей банды. Лазер дал короткий импульс - и  горлышко  бутылки
мгновенно испарилось вместе с пробкой.
     По крайней мере, коньячные бутылки открывать этими  их  лазерами  можно
наверняка. Доказано на практике.
     Содержимое длинной пипеткой аккуратно разлили по пробиркам. Один санти-
метр пробирки - полтора "кубика". Андрей Сергеевич поднял  свою  пробирку  и
произнес тост за мирных людей и их бронепоезд, который всегда стоит  на  за-
пасном пути. Процесс успешно пошел. Через полчаса пустая бутылка  исчезла  в
мусорном контейнере, а два десятка молодых гениальных  обормотов,  тщательно
уничтожив всякие следы банкета, включили ритмичную музыку. Странно, но гром-
кость оказалась вполне приемлемой. Даже уши не закладывало. На потолке мета-
лись разноцветные лазерные лучи. Мы с Андреем Сергеевичем отошли в уголок  и
развалились на мягком поролоновом диване. Я обратил  внимание,  как  заметно
просел поролон под крупным телом Андрея Сергеевича. Да, большой он  человек,
однако.
     - А зачем им в оптической лаборатории такой роскошный диван?
     - Чудак-человек! А где же Володька спать должен,  по-твоему?  На  полу,
что ли? Он ведь живет здесь, Саша. Ты разве еще не понял?
     Я ничего не ответил. До меня лишь сейчас стало по-настоящему  доходить,
куда я попал и какие люди теперь меня окружают. Десять  тысяч  ученых!  Жить
прямо в лаборатории! Открывать бутылки лазером!
     Они не пробовали суп на нем разогревать? Фанатики, блин! Мирные подзем-
ные люди с лазерным бронепоездом!
     Некоторое время мы молчали. Играла музыка, молодежь выделывала свои не-
вообразимые па, сверкали разноцветные вспышки лазеров. А потом я  повернулся
к Андрею Сергеевичу и увидел, что его голова как-то слишком уж сильно запро-
кинута на толстую диванную спинку. Уснул? Под такую-то музыку?!?
     Внутри у меня что-то екнуло и провалилось.
     - Володя-а-а!..

                              ПОСТЕЛЬНАЯ СЦЕНА

                                          Люди не решают возникшие проблемы
                                                        при помощи кулаков.
                                                                 Мы - люди.

                                                ЗВЕЗДНАЯ КОНСТИТУЦИЯ, ст. 7

     Ярко вспыхнул верхний свет. На полуноте прекратилась  музыка.  Молодняк
ничего и понять не успел, а Сергеев, мгновенно сориентировавшись, метнулся к
дивану, схватил левую руку Андрея Сергеевича и попытался нащупать  пульс.  Я
ни к селу ни к городу подумал: американец ухватил бы его за горло. Они поче-
му-то привыкли искать пульс на шее. Мне в фильмах всегда  дико  это  видеть:
человеку и так плохо, ему бы надо ворот расстегнуть, а они хватают за горло.
Как будто они сейчас сами его задушат, если он, гад, вдруг  раздумает  поми-
рать.
     Я непроизвольно посмотрел на шею Андрея Сергеевича. Нет, у него  ничего
расстегивать не нужно - воротник рубашки и так открывает обе  ключицы.  Сер-
геев опустил руку Андрея Сергеевича на диван,  выхватил  из  его  нагрудного
кармана длинный цилиндрик мобилы и трижды нажал самую верхнюю кнопку. Я  уже
знал, что "три единицы" означают экстренный вызов спасателей на пеленг моби-
лы. Высшая степень личной опасности. Страшнее этого только "четыре  единицы"
- серьезная авария, и "пять единиц" - катастрофа. Дело плохо.
     Только сейчас я заметил, что на потолке все еще вспыхивают блики  лазе-
ров.
     - Володя! Может, выключите свою цветомузыку?
     - Да, конечно. Сию минуту. Ребята, отрубите лазеры! И брякните  кто-ни-
будь Марине Павловне. Пусть бросает все и мухой летит сюда.

     Потом была разная суматоха. Вбегали люди, что-то делали, убегали, вмес-
то них прибегали другие и снова что-то делали. Через полчаса беготня прекра-
тилась. Андрей Сергеевич лежал на мягком сергеевском диване. Молодой  реани-
матолог вынул из распотрошенной укладки большую  салфетку  и  накрыл  Андрею
Сергеевичу лицо.
     Все было предельно ясно. И все молчали.

     И тут откуда-то из коридора появился Сергеев с молодой стройной  женщи-
ной в белом халате. Не обращая внимания на тело, лежащее на диване, на  сал-
фетку, покрывающую лицо умершего, женщина спокойно продолжала разговор,  на-
чатый еще снаружи.
     - Нет, Володя, торопиться нам совершенно некуда. Мы рассчитывали на ме-
сяц. Месяц и оставим.
     - Все, расчеты уже кончились. Теперь есть факт. И с ним надо считаться.
     - Да, я вижу, все произошло несколько раньше. Но ускорять мы ничего  не
станем. Незачем. Торопливость нужна в двух случаях. Здесь я ни одного из них
не наблюдаю.
     - Марина Павловна! Какого черта тянуть!
     - Володя, не настаивайте. Глупых спешек больше не будет  никогда.  Хва-
тит, наспешили уже. И давайте потише. У постели усопшего так себя не ведут.
     - Да какой, к черту, усопший! Это, между прочим, моя постель! А  я  уже
давно не усопший. Вы тормозите нас на целый  месяц,  а  нам  работать  надо!
Ра-бо-тать!
     Тут я уже не выдержал. Больше всего меня возмутило, что это был тот са-
мый Володя Сергеев, который полтора часа назад  при  мне  докладывал  Андрею
Сергеевичу о результатах своей работы, час  назад  пил  с  ним  из  пробирок
коньяк, получасом позже сам вызвал к нему реаниматоров, а сейчас,  казалось,
даже и не замечал умершего руководителя.
     А то, что он тут базарит, это уже вообще не лезет ни  в  какие  ворота.
Пацан совсем обнаглел. Базар надо бы фильтровать. Ему за  такой  базар  ког-
да-нибудь рога поотшибают. Возможно, прямо сейчас?
     Я вбухал в голос все наличные запасы металла:
     - Послушайте, вы! Сергеев! А вам не кажется, что вы ведете себя  безоб-
разно? Выйдите-ка в коридор и успокойтесь!
     Сергеев всем телом повернулся на мой голос. Когда  его  глаза  встрети-
лись с моими, мне стало не по себе: такой яростью обожгли меня эти глаза.  Я
мгновенно перестал видеть остальных. В комнате отныне были только я  и  Сер-
геев. А скоро вообще, как в том старом фильме, останется только один. И этот
один - я. Ему, салабону, приказано выйти. Следовательно, он выйдет.
     Но потом вдруг выяснилось, что между нами в комнате есть еще эта  Мари-
на Павловна. Основанием правой ладони она изящно заехала мне в лоб  -  прямо
над переносицей.
     Хотя... это я теперь знаю, кто куда кому заехал. Тогда все было  совсем
иначе. Я и понять-то ничего не успел, как перед глазами мелькнуло  ее  лицо,
потом ладонь, а потом всё вспыхнуло ярко-белой вспышкой. И тут же погасло.

     ...Когда я разлепил глаза, первое, что я увидел, очень походило на бес-
теневую лампу. На выключенную бестеневую лампу. Свет  шел  откуда-то  сбоку,
там кто-то ходил - и в никелированных ободках лампы пробегали блики. Я осто-
рожно повернул голову. Кто-то, кого я не успел разглядеть, встал и направил-
ся ко мне. Но от единственного моего осторожного движения в  голове  у  меня
зашумело и я мгновенно уснул.
     Или просто потерял сознание?

     Когда я очнулся во второй раз, никакой бестеневой лампы  надо  мной  не
оказалось. Была обычная белая больничная палата. Небольшая, чистая, со  све-
жим воздухом. А у кровати, на которой я лежал,  сидел  этот  молодой  наглец
Сергеев. Но сил для боя у меня не было. Голова трещала по всем швам. И пото-
му я просто закрыл глаза и отвернулся от него.
     Я лежал и думал, что все эти наивные  утописты,  авторы  всяческих  со-
циальных прожектов, так никогда и не смогли создать общества, в котором воп-
лотились бы их заветные мечты. Даже в теории. Писали, блин, всякие там  "Го-
рода Солнца", жили в своих идиотских  розовых  мечтах,  а  в  объективной-то
реальности вокруг них толпами ходили самые натуральнейшие скоты.
     Вот и Андрей Сергеевич не исключение. Он вырыл подземелье  и  собрал  в
нем десять тысяч ученых. Он создавал общество без денег, без  подлости,  без
войн и без рекламы прокладок. Это он мне сам всё говорил.
     Но потом он умер. И вот, не успел он толком умереть, а над  его  теплым
телом по его "Городу Солнца" уже вовсю  ходили  холодные  расчетливые  люди,
спорящие о сроках, месяцах, работе и прочих важных  вещах.  Таланты.  Гении.
Трудоголики. Он еще не остыл, а им уже было на него глубоко плевать.
     Люди, блин. Порождение крокодилов. Правильно граф Монте-Кристо говорил.
     ...А Сергеев молчал. Он не вставал, не выходил из палаты - это я бы ус-
лышал. Он вообще не подавал никаких признаков жизни. Просто сидел и  молчал.
И я подумал, что теперь, успокоившись, он осознал, как гнусно вел  себя,  но
пока не знает, как начать извиняться. Ничего, пусть еще  подумает.  Глядишь,
когда-нибудь научится себя вести, сопляк.
     Щелкнула дверь, кто-то вошел. Шаги легкие, вряд ли мужские. Эта...  Ма-
рина Павловна? Или просто медсестреночка заглянула?
     - Александр Моисееви-ич! Вам еще лежать не надоело?
     Пришлось повернуться. Да, именно она. Марина Павловна.  Снова  в  белом
халате. Врач она, что ли? Вошла и стоит. А Сергеев сидит, как сидел. Ну, ес-
тественно, этот сопляк едва ли додумается место женщине уступить - или  хотя
бы встать в ее присутствии. А еще обвиняют "новых русских"  в  невежестве  и
невоспитанности...
     Впрочем, я-то перед ней вообще лежу. Но могу и встать.
     - Мне, Марина Павловна, лежать надоело. Но  я  предпочел  бы  встать  и
одеться без посторонних. Если мне позволят, я встану. Только перед тем,  как
выйти, скажите, где моя одежда.
     - Как где? На вас, естественно.
     Да? Точно, на мне. Ой, ребята, совсем плохо у меня с головой.  Лежу  я,
значит, полностью одетым, раздевать меня никто и не подумал, они меня  свер-
ху простынкой накрыли - и хватит, лежи, Дубровский. А я с них одежду требую.
Надо вставать и идти сдаваться. Интересно, где тут у них ближайшая психушка?
    Но сначала я сяду. А потом схожу на похороны Андрея Сергеевича. Мужик он
был неплохой, грех с ним не попрощаться.
     Так, сажусь. Сел. Кажется, не упаду. Голова почти не кружится.  Трещит,
зараза, но свалиться я не должен. Что со мной было-то?
     - Марина Павловна, уже решено, когда похороны?
     - Всему свое время, Александр Моисеевич. Будем считать, что решение  об
этом пока не принято. Прежде всего, вы должны поесть и окончательно прийти в
чувство.
     Стоп, ребята! Так ведь это же она мне в лоб вмазала! Я только ее  видел
перед собой, больше никого, и мне тут же попало. Что-о? Это она меня выруби-
ла?!? Одним ударом? Она-а-а?!
     - Из которого я вышел благодаря вам. Или мне померещилось?
     - Нет, вам не померещилось. Благодаря мне. Но если  вы  не  хотите,  то
благодарить совсем не обязательно. И еще это не повод  объявлять  голодовку.
Владимир Петрович сейчас принесет вам поесть, а я  тем  временем  постараюсь
объяснить хотя бы часть событий, в которые вам повезло угодить.
     Я от нахлынувшего бешенства опять перестал себя контролировать.  Стоило
один-единственный раз оказаться без секьюрити - и какая-то баба тут же снес-
ла меня одним ударом! Вдобавок, ни за что, ни про что! Ну, все.  Теперь  мне
уже все до фонаря. Пускай. Если судьба такая, значит, я сейчас еще разок по-
лучу. Но уж молчать я не буду.
     - Пусть ваш Владимир Пе-тро-вич сначала  повзрослеет  и  научится  себя
вести!
     "Петровича" я произнес настолько язвительно, что не заметить этого  бы-
ло никак нельзя. Но она ухитрилась не заметить. Впрочем...
     - Володя, вы все же принесите Александру Моисеевичу обед. Вернее,  зав-
трак. А мы с ним пока немного поговорим. Примерно полчасика. За полчаса  как
раз и вы успеете, и мы. Думаю, когда вы вернетесь, Александр  Моисеевич  уже
не будет столь категоричен.
     Сергеев вышел. А Марина Павловна опустилась на его место. Она,  кстати,
неплохо держится, ровно. Из себя не выходит,  на  провокации  не  поддается.
Впрочем, кто ей был Андрей  Сергеевич?  Начальник,  да  и  только.  Вряд  ли
больше. Потому она и держится хорошо, что держаться нетрудно.
     - Поймите, Александр Моисеевич, у нас тут почти все - не как у людей. В
том числе и смерть. Для вас есть один, но бесспорный факт: Андрей  Сергеевич
умер. И я не собираюсь вас в этом разубеждать. Сей факт  совершенно  неоспо-
рим, ибо вы при этом присутствовали. Но это - все, чем вы располагаете.  По-
верьте, для адекватных выводов этого очень мало.
     Она немного помолчала. И я молчал. Говорить мне было просто не  о  чем.
Если ей мало того, что человек умер, то о чем тут еще можно говорить?
     Пришлось ей самой продолжать.
     - У вас с ним намечался какой-то деловой разговор - и часть этого  раз-
говора уже состоялась?
     - Какое это теперь имеет значение?
     - Такое же, как и раньше. Правда, разговор придется начать сначала.  И,
естественно, перенести на некоторое время.
     - Вы забыли добавить: и вести его уже с новым собеседником. Вот  только
вся беда в том, что такие разговоры с первым встречным не ведутся. Это слиш-
ком дорогостоящие разговоры. С новым человеком все будет иначе. Если  вообще
что-то будет.
     - Ну, совсем новым его не назовешь. Скажем, с несколько обновленным.
     Что за прозрачный намек? Она так себя держит, как будто Андрей  Сергее-
вич вовсе и не умирал. Никакой грусти. И разговор, похоже, она ведет  именно
к этому. Неужели реаниматоры ухитрились откачать его  уже  потом,  где-то  в
клинике? Чушь!
     К тому же она мне сама сказала, что  факт  смерти  бесспорен.  Сказала?
Сказала.
     Ничего не понимаю. Ни черта!
     - Александр Моисеевич, если ваши планы не изменятся, то через  месяц  с
небольшим вы будете разговаривать не с преемником Андрея Сергеевича, а с ним
самим. Правда, он, скорее всего, напрочь забудет ваш последний разговор. Вам
придется повторить самые основные моменты,  если  вы  считаете  их  действи-
тельно важными.
     - Он... жив?!?
     - Вот потому я и отправила Володю за вашим завтраком.  Вы  сейчас  нас-
только по-идиотски смотритесь, что уж Сергееву-то лучше этого не  видеть.  А
вернее, это вам лучше, чтобы Сергеев не видел вас таким. У вас,  похоже,  не
слишком теплые отношения.
     - Да, пожалуй. Что ж, спасибо за заботу.
     - На здоровье. В остальном все очень просто. Нет, вы совершенно  правы:
Андрей Сергеевич действительно умер. Но это не имеет никакого  практического
значения. Ни для нас с вами, ни для него. Подождите, не возражайте мне  сра-
зу. Дайте хоть несколько слов сказать. Дело в том, что чуть больше года  то-
му назад мы разработали и реализовали метод комплексного клонирования,  соп-
ряженного с наложением на новое тело прежней психической матрицы.
     - Вы что, фантастики начитались?
     Она даже бровью не повела. Как будто я и не сказал ничего такого.
     - Иначе говоря, прежняя личность Андрея Сергеевича не исчезла со  смер-
тью его прежнего тела. Она тщательно записана - и ждет,  пока  будет  готово
новое тело. А тело будет готово через месяц. Потом - тридцать часов на тран-
сляцию матрицы. Этот процесс занимает довольно много времени, но это  естес-
твенно: объем матрицы составляет несколько терабайт. Затем - неделя  адапта-
ции. И все.
     - И все?!? Всего-навсего? А я-то, дурак, опасался,  что  будет  сложно.
Кстати, в том самом последнем разговоре, о котором вы упоминали, Андрей Сер-
геевич успел сказать мне, что у него нет оборудования,  способного  выточить
нового человека и нарезать ему резьбу на извилинах. Это его собственные сло-
ва. Понимаете? Он сказал, оборудования нет. Вы говорите, что это просто.  Он
что, врал мне? Или врал не он?
     - Если не он, то, выходит, я?
     - Да, думаю, именно вы. Можете дать мне в лоб еще раз.
     - Он не врал. И я не вру. У нас тут вообще не врут. По крайней мере,  в
делах. Не знаю, как - и что именно - он вам сказал, но на прототипах мы  ус-
пешно работаем уже больше года. Все это время мы их непрерывно совершенство-
вали, модернизировали, дорабатывали. На сегодняшний день эти прототипы абсо-
лютно надежны и должны быть запущены в серию. Пока нет серии  -  можно  счи-
тать, что нет ничего. Имеющегося оборудования для наших целей нам,  увы,  не
хватит. Именно для серии нам и  нужны  новые  производственные  мощности.  И
весьма немаленькие, поверьте.
     - Охотно верю. При такой-то цене...
     - Мы давным-давно знали, что Андрей Сергеевич  должен  умереть.  Вопрос
стоял так: его сердце могло выдержать еще,  максимум,  пару  месяцев  -  ну,
плюс-минус месяц. Поэтому клонинг был заложен заранее. Потом он  был  охлаж-
ден и до вчерашнего дня жил на минимуме обмена веществ. На нормальный разог-
рев и трансляцию матрицы личности уходит месяц. Сергеев настаивал  на  уско-
ренном разогреве клонинга по недельному циклу.  Я  отказала,  поскольку  не-
дельный цикл менее надежен. Сергеев в этом не специалист, его мнение  значе-
ния не имеет. Произошел мелкий - поймите, мелкий!  -  производственный  кон-
фликт, в который вы вмешались из самых лучших побуждений. Честно говоря, зря.
     - Я, знаете, почему-то не привык, чтобы над свежим трупом  решали  мел-
кие производственные проблемы.
     - В принципе, вы правы, но для нас в факте смерти уже нет ничего  свер-
хъестественного. Как, кстати, и в процессе клонирования. И то,  и  другое  у
нас случается отнюдь не впервые.
     - Ничего сверхъестественного? Не впервые? Месяц - и овечка Долли  побе-
жит пастись? Но он же не овца! Он человек - и он умер! У-мер!
     Теперь она молчала. И на этот раз уже мне пришлось продолжать.
     - Ну, хорошо, пусть вы ЭТО действительно делаете. А вот  насколько  ОНО
от вас зависит? Вы сами говорите, что он забудет наш разговор. А  что,  если
он вообще все забудет?!? Вплоть до своего имени?!?
     - Бурно. Вот теперь я могу считать, что вы окончательно пришли в  себя.
Если проснулись эмоции, да еще в таких количествах, то и все остальное, ско-
рее всего, тоже очнулось. Можно завтракать.
     - К черту эмоции! К черту завтрак! Эмоции, блин! Рассказывайте!  Деньги
за эти ваши эмоции платить должен буду я, так что  выкладывайте  все.  Иначе
решение я просто не приму. Я вам не ежик в тумане!
     - Выложить вам всё? А вы, я вижу, оптимист!
     - Скорее, финансист. И я желаю понять, во  что  вкладываю  свои  десять
миллиардов долларов.
     - Александр Моисеевич! Вы можете на меня обижаться, но какое  для  вас,
финансиста, может быть "всё"? Всё вы попросту не сможете понять.  Это  очень
сложно, уж поверьте. Есть вещи, которых и я не знаю, а я  все-таки  нейрофи-
зиолог, в отличие от вас. Кстати, достаточно опытный. Давайте лучше  так:  я
вам скажу лишь самое основное. Качество клонинга -  стопроцентное.  Качество
психоматрицы такое же. Андрей Сергеевич забудет лишь то, что произошло в те-
чение последнего дня.
     - Вы что, накануне снимали у него эту вашу матрицу?
     - И у него тоже. Матрица психики ежедневно снимается у каждого из  нас.
Автоматически. Ложишься вечером спать, а компьютерная  система  в  изголовье
твоей постели снимает все необходимые данные. Пары часов  для  этого  вполне
достаточно. Полную матрицу за это время снять невозможно, но полностью и  не
надо - нужны лишь изменения за истекшие сутки.  А  суточные  изменения,  как
правило, невелики.
     Я решил съехидничать. Благо, голова уже почти перестала трещать.
     - А если ложишься не один? В смысле - не одна? Тогда понадобится уже не
два, а четыре часа? И будет клонирование на брудершафт?
     - Я же говорю, что вы полностью пришли в себя...  Но  эти  подробности,
Александр Моисеевич, вас волновать не должны. Оказаться вторым в моей посте-
ли вам пока явно не грозит.
     Она поднялась со стула, расправила халат. Ну и  жаль,  что  не  грозит.
Красиво он на ней смотрится. А ведь обычный белый халат. Не вечернее платье.
Интересно, она сейчас снова врежет мне в лоб - или на сей  раз  я  отделаюсь
пощечиной?
     - Вы спрашивали насчет похорон. Боюсь, на похороны  вас  не  пригласят.
Поскольку их просто не будет. По нашим понятиям, человек  в  такой  ситуации
жив, а живых мы не хороним.
     - А что будет с телом?
     - Никаких похорон не будет. У нас теперь вообще не бывает похорон.  Ибо
их не может быть в принципе. Больше я вам ничего сказать не могу.
     Та-а-ак... Значит, Андрей Сергеевич жив. Значит, он и сейчас живее всех
живых. Тот самый Андрей Сергеевич, что умер, сидя на диване рядом со мной  в
лаборатории этого сопляка. А мне говорят, что он жив - в ситуации, когда  он
мертв. Идиотизм!
     Однако через месяц мы снова увидимся. Это хорошо. Мы снова поговорим  о
том же самом. Он попросит десять миллиардов баксов. Да дам я  их  ему,  дам!
Ему - дам. Но как я буду с ним разговаривать, если  я  прекрасно  знаю,  что
разговариваю с трупом? Ну, пусть даже - с бывшим трупом?
     Марина Павловна прошлась по комнате.  Черт,  симпатичная  она  все-таки
женщина. Все при всем. Ух, какая фигура! Такая фигура у  нас  там,  наверху,
дорогого стоит. И характер у нее стальной. Как и ее кулак. Или кулак все  же
послабее будет? Ну, не знаю, не знаю... Моей голове он довольно крепким  по-
казался.
     Да что толку ей ходить туда-сюда и молчать? Или она загодя решает,  ка-
кой рукой дать мне в лоб в следующий раз?
     ...Вот же дела: человек умер, а через месяц он снова  будет  жив.  Надо
подождать этот месяц здесь и посмотреть, что у них получится. Успею в Давос,
ничего, времени предостаточно - неделя в запасе всяко будет.
     Но как все же у нее снимут эту матрицу, если  она  действительно  ляжет
спать не одна?
     - Вы не ломайте зря голову,  Александр  Моисеевич.  Матрицу  невозможно
снять, когда рядом находятся два активных мозга. Будет такая каша излучений,
что любой компьютер с ума сойдет. А он с ума сходить не умеет, поэтому  сен-
сорный блок будет просто временно отключен. Аппаратура  включится  автомати-
чески, но только если мозг будет один - и, вдобавок, спокоен. И еще один мо-
мент. Знаете, я вам должна сказать, что Володя  выглядит  несколько  моложе,
чем есть на самом деле. Вы его сопляком не считайте. Шестьдесят четыре  года
- ну, посудите сами: какой же он сопляк?
     Блин, я же не говорил вслух про сопляка! Я же это подумал только! И про
матрицу: я подумал, а она как будто мне ответила. Они тут что, еще  и  мысли
читают?
     Погоди-погоди, а что она сказала-то? Сколько-о-о???
     - Шестьдесят четыре?!?
     - У нас внешний вид легко может обмануть. Четыре месяца  назад  профес-
сор Владимир Петрович Сергеев, которому тогда было шестьдесят  четыре  года,
трагически погиб при испытании своего нового изобретения. Вы уже знаете, что
он занимается лазерами большой мощности? Мощность выделилась в требуемом ко-
личестве, но только совсем не в том направлении, в каком планировалось. Мощ-
ность выделилась, так сказать, во всех направлениях. Пострадавших  мы  позже
починили. Его и еще... двоих из его группы. На всех "опасников"  мы  заранее
готовим клоны, так что их оставалось только разогреть. Кстати, к  работе  он
вернулся уже через две недели после аварии. То есть, три с половиной  месяца
назад.
     - Сергеев - клон?!?
     - А что, разве не похож?
     - Что вы, что вы! Настоящий клон. Вылитый!
     - Ох, и язва же вы, Александр Моисеевич! Так вот: его клонинг  разогре-
вали как раз по недельному циклу, так что в лаборатории, когда мы с ним  об-
суждали разогрев клона для Андрея, у Володи было определенное моральное пра-
во на собственное мнение. Но это было лишь его личное  мнение,  которое  для
меня, специалиста, никакой роли играть не могло.
     - Хорошо, теперь я все понял. Со своим уставом, в чужой монастырь...
     - Вот именно. И последнее. Я была вынуждена выключить вас там, в  лабо-
ратории Сергеева. Простите. Вы попытались выгнать хозяина, который вовсе  не
обязан был вас слушаться. У меня не было другого выхода. Иначе  вы  наломали
бы дров. Или, скорее, дров наломал бы Сергеев. У него прекрасные  показатели
на физподготовке, уж это я вам совершенно точно могу сказать. А тормозить  с
посторонними он не считает нужным. Мягкий он только со своими.
     Вот-вот. Именно-именно. Я тут - посторонний. И не  будет  мой  активный
мозг рядом с ее активным мозгом мешать снятию всяких там матриц  памяти.  Не
суйся, Дубровский, куда не звали. Клади десять миллиардов и пошел  вон.  Для
прочего тут и свои, мягкие, есть.
     Вот мягкому Сергееву и давала бы в лоб, а не мне. Я чужой и жесткий.  И
мне больно, когда в моей голове происходит сотрясение мозга.
     - Уверена, Володя давным-давно ждет за дверью.  Завтракайте,  Александр
Моисеевич. Вся еда местная, можете  оценить  наше  сельское  хозяйство.  Вы,
кстати, тошноту не ощущаете? Я два часа назад сделала еще пару  уколов,  так
что вам должно полегчать в самое ближайшее время.
     - Не ощущаю. В смысле - тошноты. И голова уже почти  не  болит.  Марина
Павловна, нескромный вопрос: а сколько лет вам? Не шестьдесят  четыре,  слу-
чайно? Вы так свободно говорите: Володя, Андрей...
     - То, что не шестьдесят четыре, могу вам гарантировать. И даже не  шес-
тьдесят пять. Женщине столько, на сколько она выглядит.  Следовательно,  мне
должно быть, как минимум, лет семьдесят.
     - Я бы даже сказал, семьдесят пять.
     - Спасибо за комплимент. Пусть вы и ошиблись,  но  все  равно  приятно.
Всего хорошего. Завтракайте. Вот только все уже, наверное, давно остыло.
     Сергеев вошел сразу же, лишь она сдвинула вбок дверь. Нет, на  подносе,
который он принес, остыло далеко не все. Кофе, во всяком случае,  был  горя-
чим. Яичница с колбасой - тоже. Лишь масло на бутербродах успело изрядно ох-
ладиться. Или, наоборот, немного согреться?
     Не понял: они тут кофе выращивают? Кстати, сладкий кофе. С сахаром. Так
прямо с сахаром и растет? И откуда тут мясо? Колбаса местного  производства?
А где она паслась, эта колбаса? На каком таком подземном пастбище?
     Сергеев оставил поднос и ушел. Не сказав мне ни слова. Даже  знаменитое
"Кушать подано" не сказал.
     Профессор, блин. А сам завтраки новым русским носит.

                         ПЕРВЫЙ СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР
                       экземпляр второй - под копирку

     Прошел месяц. Потом тридцать часов. И еще одна неделя. А потом наступи-
ло де-жа-вю.

     - Мне нужно 10 миллиардов. Срочно.
     - Рублей?
     - Нет, Саша. Рублей мне мало. Мне доллары нужны. Не менее  десяти  мил-
лиардов долларов. Верну золотом.
     - Ты что, Андрей Сергеевич, сдурел?
     - Мне нужно оборудование, Саша.
     - Какое оборудование? Космодром Байконур подойдет? По цене - почти  как
раз.
     - Нет. Байконур мне по размерам великоват, а по  возможностям  маловат.
Космодром у меня и получше найдется. У меня биологического оборудования нет.
     - Возьми свое золото и купи оборудование!
     - Такого, какое мне нужно, вообще еще нет в природе. Даже  у  нас  одни
прототипы. Но должна появиться серия, потому что без нее нам не обойтись.
     - Ты мне хоть намекни, чего и сколько тебе нужно!  Нельзя  же  работать
совершенно втемную!
     - Ну... давай, условно назовем это станками. Мне надо  минимум  по  два
таких станка на корабль. Значит, надо шестьдесят станков.
     - Старик, ты действительно сдурел. Не стыдно? У  нашей  любимой  Родины
годовой бюджет в два раза больше, чем стоят  твои  шестьдесят  биологических
станков. У нее бюджет сто двадцать станков, а у тебя шестьдесят. Всего поло-
вина. Отстаешь!
     - Ее бюджет - это не мои проблемы.
     - Погоди, погоди. Я в серьезных делах быстро думать не умею, да и  ежи-
ком в тумане бродить не собираюсь. Мне ясность нужна. А тебе нужны  какие-то
очень уж дорогие станки. Я таких станков не знаю. Десять  миллиардов  долла-
ров. По десять баксов за грамм - получается миллиард  граммов  золота.  Мил-
лион килограммов. Тысяча тонн. Так?
     - Да, Саша. Примерно тысяча тонн золота.
     - Теперь разделим эту тысячу тонн на шестьдесят станков.  Однако,  пят-
надцать с лишним тонн золота на один станок получается.  Согласен?  Ты  что,
просто из золота не можешь эти станки сделать? Дешевле будет.
     - Не могу, Саша. К сожалению, не могу. Во-первых, золото - хороший про-
водник. Во-вторых, оно не ржавеет. По этим двум причинам почти тонна  золота
в каждом станке так и так будет. Но полупроводник из золота не получится.  И
диэлектрик из золота плохой. А мне не просто станки - мне к ним еще  и  ком-
пьютерные системы нужны. Сверхмощные, между прочим.
     - Вот это уже ближе к истине. Но все еще далеко.
     - Ну, хорошо. Мне, Саша, нужна компьютерная система, которая  могла  бы
снять зеркало психики, сохранить точный образ, а в нужный момент  транслиро-
вать этот образ на подготовленный клонинг.
     - Только и всего? Мне бы твои проблемы!
     - Ага. Только и всего. Мне нужны  обычные  токарно-винторезные  станки.
Чтобы выточить нового человека и нарезать ему резьбу на извилинах.
     На столе ожил интерком.
     - Андрей Сергеевич, к вам пришел Сергеев. Говорит, что-то срочное.
     - Пусть заходит.

     Архивный отдел сегодня, как и всегда, вовсю сканировал, цифровал и  за-
писывал. И работал на общественных началах заботливым секретарем Андрея Сер-
геевича. Впрочем, сегодня это была сплошная филькина грамота. Если, конечно,
мы говорим о секретарских обязанностях. Архивом-то и сегодня они  занимались
всерьез. Но кому-то из женщин пришлось вместо работы слушать наш разговор  и
ждать нужной реплики - про резьбу на извилинах.
     Вошел салабонистый Володя. Пацан Владимир Петрович. Профессор  Сергеев.
Уселся к столу.
     - Все, Андрей Сергеевич! Вот теперь мы уж точно все закончили. Без оши-
бок. Последние десять проб такие же. Общий ресурс лазера - не менее 150  се-
кунд излучения в режиме гигантского импульса. При общем весе всего в  килог-
рамм.
     - Погоди, погоди. Ты налетел на меня, как электричка. Я понимаю, что  у
тебя есть результат, что ты рад, но сто пятьдесят секунд - это всего  две  с
половиной минуты. Две с половиной минуты боя. И для меня это  означает,  что
через каждые три минуты боя наш боец должен будет сбегать на склад  и  полу-
чить новый лазер взамен сгоревшего.
     - Андрей Сергеевич! Вы всерьез? Или у Вас периодически бывают  дни  ос-
троумных шуток?
     - А ты, пожизненно вежливый товарищ, объясни, если я что-то недопонял.
     - Ресурс лазера - это чистое время, в течение которого происходит излу-
чение. Вы же это и без меня прекрасно знаете! В нашем случае время это  рав-
но 150 секундам. Энергия будет излучаться импульсами  длительностью  по  де-
сять миллисекунд. Следовательно, на одну секунду работы лазера придется сот-
ня импульсов. А общий ресурс оружия составит... может,  Вам  самому  удастся
подсчитать?
     - А я уже подсчитал. Приписать к ста пятидесяти два нуля - это я еще  в
состоянии сделать. Спасибо, информация радостная. Пятнадцати  тысяч  выстре-
лов на лазер нам досыта хватит. Иди, Володя, отдыхай. И передай большое спа-
сибо своим ребятам. Огромное.
     - До свидания, Андрей Сергеевич.
     Сергеев вышел.
     - Хороший парнишка этот Сергеев. Только все же  нагловат.  Наверху  его
любой нынешний начальник вышиб бы с треском, а мне  хошь-не-хошь  приходится
терпеть каждого хама и скандалиста - лишь бы хоть что-то умел. С  кадрами  у
нас жуткие проблемы. Как скажешь, что работать придется под землей, на кило-
метровой глубине, - все претенденты тут же разбегаются, как тараканы.
     - Слушай, Андрей Сергеевич, а ведь у тебя сегодня не  по  делу  игривое
настроение! Парнишка как парнишка. Чем он тебя так  порадовал?  Ты  же  све-
тишься весь! Насквозь!
     - А что мне, плакать, что ли? Мой ученый делает изобретение, о  котором
не стыдно даже заметку в "Юный техник" написать, а я плакать должен? Не  хо-
чу и не буду я сегодня плакать. - Андрей  Сергеевич  вымахнул  из-за  стола,
скользнул к приоткрытому сейфу и вынул оттуда бутылку коньяка. - Пусть, эта,
значить, враги наши плачут. Компрене ву? Пойдем-ка, Саша, лучше к Сергееву в
лабораторию, спрыснем это великое дело.
     - Ты же его отдыхать послал!
     - А ты думаешь, этот юный наглец так меня и послушался?

     И на этот раз Андрей Сергеевич снова не ошибся: Сергеев оказался в  ла-
боратории. Где ж ему было оказаться, если лаборатория, как я  теперь  допод-
линно знал, была и его квартирой? Между прочим, последние полмесяца вместе с
ним в этой квартире жил и я. Даже чуть больше. Почти три недели.
     Тут же был и весь его юный народ, гордо (и, кстати, по  праву)  именую-
щий себя учеными. Это были асы! Когда я  оказывался  свидетелем  их  научных
разборок, в глазах рябило от стремительно возникавших на  огромной  классной
доске интегралов, синусов-косинусов, а то  и  вообще  совершенно  непонятных
значков. Но они, черти, понимали друг друга с полуслова. Выхватывали друг  у
друга тряпку, мел, писали наперебой свою мудреную китайскую грамоту...
     Теперь я всех их знал по именам. Я даже знал, кто из этих юнцов те двое
ученых, что пять месяцев назад погибли вместе  с  Владимиром  Петровичем  во
время аварии гиперлазера.
     Но у них самих не было и не могло быть такого дня, какой был сегодня  у
Андрея Сергеевича, - поскольку самые последние матрицы их личностей  снимали
непосредственно перед опасным экспериментом. У "опасников" так делают  всег-
да. В случае неудачи они забывают только одно - собственную гибель.
     Бутылка коньяка, которую я вчера лично поставил в незакрывающийся  сейф
Андрея Сергеевича, была водружена на стол между действующим макетом лазера и
двухсотграммовой колбой с разведенным спиртом. Это вновь  вызвало  небывалый
энтузиазм всех присутствующих. Непритворный энтузиазм. Коньячок  все  любят.
Ученые - не исключение.
     Лазер дал короткий импульс, от которого горлышко бутылки мгновенно  ис-
парилось вместе с пробкой. Чистые пробирки рядами стояли в заранее приготов-
ленных стойках. Тоже моя работа. В интегралах и лазерах я все еще  ни  черта
не понимаю, зато уж в пробирках-то разбираюсь теперь здорово. Сколько же их,
родимых-проклятущих, мне довелось перемыть за этот месяц!
     Через полчаса пустая бутылка исчезла в мусорном контейнере, а  два  де-
сятка молодых здоровых ребят и девушек быстро и тщательно уничтожили  всякие
следы банкета. Странно было видеть со стороны, что не  я,  а  кто-то  другой
моет пробирки. Непривычно. Но в прошлый раз я пробирки не мыл. Поэтому  и  в
этот раз не должен. Сегодня утром мы даже мой родной диван - и тот  отстыко-
вали от кабелей единой компьютерной системы и утащили в  соседнюю  лаборато-
рию. Чтобы все здесь выглядело, как и тогда.
     Ребята включили ту же самую музыку. Ее громкость  была  примерно  такой
же, как и тогда - уши не закладывало. На белом потолке  метались  разноцвет-
ные лазерные лучи. Мы с Андреем Сергеевичем отошли в уголок и развалились на
сергеевском диване. Все было очень похоже. Только поролон под  Андреем  Сер-
геевичем на этот раз практически не просел.
     - А зачем им в лаборатории такой роскошный диван?
     - Чудак-человек! А где же Володька спать должен,  по-твоему?  На  полу,
что ли?
     Я ничего не ответил. Я ему и в прошлый раз ничего не ответил. Все  дол-
жно быть по возможности так же, как и в прошлый раз. Таковы условия игры. Мы
возвращаем товарищу его день, потерянный по прихоти дуры-смерти.  Чтобы  ей,
дуре, даже одного лишнего дня не досталось. Больно жирно будет ей, дуре.
     Некоторое время мы молчали. Играла музыка,  молодежь  снова  выделывала
свои невообразимые па, сверкали разноцветные вспышки лазеров. А потом я  по-
вернулся к Андрею Сергеевичу и увидел, что на сей раз он жив-здоров.
     Круг  разомкнулся.  Игра  окончена.  Смерть  продула  и  на  этот  раз.
Один-ноль в нашу пользу.
     - Володя-а-а!
     Это был наш условный сигнал. В прошлый раз этот вопль стал  сигналом  о
победе смерти, зато теперь - о ее очередном безусловном проигрыше.  Надеюсь,
сегодня ей было очень грустно слышать мой вопль...
     Вспыхнул верхний свет. Смолкла музыка. Ребята, повернувшись  к  дивану,
дружно проскандировали:
     - Мы возвращаем товарищу его день, потерянный по  прихоти  дуры-смерти!
Чтобы ей, дуре, даже одного лишнего дня не досталось! Больно жирно будет ей,
дуре! Ура-а-а!!!
     И я скандировал вместе со всеми. А потом свет снова погас. Вновь  заиг-
рала музыка. А к нам с Андреем подскочил Сергеев. Присел на корточки у дива-
на и крепко пожал Андрею руку.
     - С благополучным возвращением, Андрей Сергеич!
     - Спасибо. Здесь лучше, чем там. Музыка гораздо приятнее.
     - И не говори.
     - Ну, что, Владимир Петрович, один-один?
     - Уговорил. Один-один.
     Я понял, о чем они говорят. Оба по одному разу уже умирали. И по  одно-
му разу ожили. Здесь постоянно идет такое внутреннее соревнование - по сугу-
бо местному виду спорта. Забег на тот свет и  обратно.  Там,  наверху,  этот
спорт почему-то не очень распространен. Все спортсмены и все  чемпионы  оби-
тают исключительно здесь, а наверху пока нет даже  любителей.  Наверху,  как
правило, отправляют только "туда". Исключений из этого правила  -  считанные
единицы. Да и те настолько далеко никогда не  забегали.  Дальше  клинической
смерти там никто из вернувшихся не бывал.
     - Ну, что, Володя? На этот раз мы реанимацию вызывать не будем?
     - Нет, не будем. Незачем. Пациент скорее жив, чем мертв,  -  беззаботно
отмахнулся Сергеев.
     - И Марину Павловну не будем. И в лоб я не получу. Правда?
     - Да ладно, живи уж, Саша Моисеевич. Сегодня Сергеев не против. Но  Ма-
рина, имей в виду, сейчас и без вызова должна прийти. Она мне  звонила.  Ей,
видишь ли, потанцевать захотелось. Не исключено, что и медляки. Возможно да-
же - с тобой. Так что ты все равно береги свой драгоценный буржуазный лоб.
      Музыка играла непрерывно - после того, как круг разомкнулся,  инсцени-
ровать стало уже нечего. Ребята продолжали танцевать. Им, вертевшимся в  ди-
кой трудовой горячке, выпал нечаянный выходной вечер -  и  они  использовали
его на всю катушку. Завтра снова будет сложнейшая работа в их обычном сумас-
шедшем темпе, но сегодня вечером никаких поводов для волнений нет. Сегодня -
праздник.
     А вот я зачем-то начал волноваться.
     Я не видел ее две недели. Она вдруг исчезла и больше  не  показывалась.
Мне это совсем не понравилось. Сначала я успокаивал себя тем, что  она,  на-
верное, занята тем, что оживляет Андрея, но вот Андрей вернулся - а она  так
и не появилась.
     Почему?
     Володя - тот наверняка догадывался, сколько его несчастных  пробирок  в
последние дни превратилось в мелкие осколки исключительно по  этой  причине.
Володя вообще всегда обо всем догадывается. У него так мозги устроены.
     И где только люди находят такие мозги?
     ...Она пришла минут через десять. И не в белом халате, а  в  платье.  В
обалденном вечернем платье. Или не в обалденном, а в совсем простеньком,  но
на ней оно смотрелось просто обалденно. Понравилось не мне одному.  Молодняк
тоже восхищенно взвыл. Демонстративно. Хором. А она, не обращая ни  на  кого
внимания, гордо прошествовала к дивану и расцеловала Андрея Сергеевича.
     Но потом...
     Быстрый танец закончился, Сергеев предупредительно  поменял  музыку,  я
пригласил Марину - и она не отказалась. Она улыбнулась и положила  руки  мне
на плечи, а я уцепился за ее талию. Мы танцевали долго - очень долго! От Ма-
рины приятно пахло легкими незнакомыми духами, а в моей голове  из-за  всего
этого с дикой скоростью неслись самые идиотские мысли.
     Слава богу, медленная музыка - совершенно непонятно, почему, -  все  не
кончалась и не кончалась...

     А на мягком сергеевском диване по-прежнему сидел  сиднем  молодой  щуп-
ленький парнишка. Андрей Сергеевич. И он почему-то  легко  улыбался.  Эдакой
живой улыбкой.
     Живее всех живых.


                 ПОЧЕМУ УЛЫБАЛСЯ ПАРНИШКА АНДРЕЙ СЕРГЕЕВИЧ

                                          Жизнь дается человеку только раз.
                                        Для начала этого вполне достаточно.
                                      Все остальное способна сделать наука.

                                               ЗВЕЗДНАЯ КОНСТИТУЦИЯ, ст. 10

        А что же мне, плакать, что ли? Умер? Пусть другие плачут,  если  так
жалко меня - прежнего. А "нас не надо жалеть - ведь и мы никого не  жалели".
Ну, а если кого и жалели - так это наше личное дело. Мало ли что там, в  ду-
ше, творится. Там не проходной двор. Светлану я бы туда пустил, конечно,  да
где ж ты ту Светлану найдешь! На Марсе? Марс - он большой.
        Между прочим, диван Володькин мне при моем нынешнем весе  жестковат.
Пакость в том, что и у меня в кабинете такой же. Значит, пока подкожный  жир
не наберу, придется спать на жестком. Клону жир не положен, так что сейчас я
смешно выгляжу. Особенно после того тела, что было у  меня  в  конце  первой
жизни.
        С другой стороны, я же и давить на диван практически не буду  -  при
моем-то бараньем весе! Нет, все нормально. Этот вопрос - вообще не вопрос.
        Вот они мне сейчас ломают эту комедию, а я сижу  чурбан  чурбаном  и
делаю вид, что ничего не помню, ничего не знаю, ничего никому  не  скажу.  И
лишь в одном так оно и есть: помнить-то я действительно ничего не помню. Я ж
не Сергеев, которому память сняли за двадцать минут до смерти. У меня  выпа-
ли почти целые сутки. Но все, кто сейчас валяет Ваньку, сами же и  составили
для меня на эти сутки конспекты: где был, что делал, что говорил. Чтобы я не
сильно прокалывался. Вот и читал свои речи, как дедушка Брежнев: по бумажке.
"С чувством э-э-э глубокого удовлетворения..."
        И все всё знают. Но таков ритуал. Может, один  только  Саша  Дубров-
ский не представляет до конца, какая это комедия и зачем она нам  нужна.  Но
он-то пока чужой, ему простительно. Он еще не понимает, насколько важно  для
нас быть одной семьей. Хотя и он уже почувствовал, что среди своих жить теп-
лее. Володя говорит, что весь этот месяц, пока Марина неторопливо  оттаивала
мой клон, они с ребятами оттаивали олигарха. И оттаяли ведь! Крутой  олигарх
научился пробирки мыть! Мыл их ежедневно - и не по разу! - хотя в  лаборато-
рии Сергеева пробирки нужны лишь в большие праздники, когда надо выпивку  во
что-то разлить.
        А ребята, чтобы он не допетрил, ежедневно эти пробирки пачкали.  Да-
же реактивов каких-никаких натащили для блезиру. Благо, он в первый раз, ну,
в тот день, когда я умер, и внимания не обратил, что реактивов  в  лаборато-
рии нет - если не считать колбы со спиртом.
        Кстати, вполне мог бы и подумать: зачем лазерщикам реактивы? Они  же
в них ни черта не смыслят! И второе: зачем лично Сергееву нужны всякие воню-
чие реактивы в его жилой квартире?
        Вот послушал бы кто-нибудь из посторонних мои мысли, а потом сказал,
что мы, во-первых, голимые алкаши, и что, во-вторых, врем еще хуже, чем  те,
наверху. Но мы же не алкаши! Когда я умер, у ребят  был  законный  праздник.
Если у Сергеева наконец-то заработал ручной боевой лазер,  над  которым  они
маялись уже полгода - конечно, за вычетом трех "послеаварийных" недель -  то
грех было это дело не отпраздновать.
        Кабы все алкаши изобретали килограммовые  лазеры,  которые  способны
стрелять, бурить, сваривать, кроить... Да кабы они при этом пили по  полсот-
ни граммов каждые полгода!
        А в сегодняшней выпивке виноват один я. Это мне  сегодня  возвращают
потерянный день. И потому все должно быть так же, как и в прошлый раз.  Ина-
че никто и не подумал бы о застолье. У ребят работы выше головы. Кабы не  я,
пахали бы сейчас, как пчелки.
        Жаль, нового открытия у них к сегодняшнему дню не  успело  родиться.
Жаль! Заодно и обмыли бы.
        И второе: да не врем мы! В делах мы говорим чистую правду, а то, что
олигарха разыграли, так это и ребятам отдушинка - "немного смазки", так ска-
зать, - и ему прекрасный воспитательный момент. Кто еще на  Земле  ухитрялся
за месяц из олигарха человека сделать?
        Одно жаль: когда вернется наверх, пойдет вся  воспитательная  работа
прахом. Противоядия от их ядовитой экологии у него еще нет.
        Говорят, в Марину он втюрился по самую маковку. По тот самый лоб,  в
который она ему засветила своей нежной  легкой  ручкой  старшего  инструкто-
ра-рукопашника. А ручка у нее, у этой ниндзя в юбке, легкая  до  безобразия.
Сногсшибательно легкая.
        Незадолго до смерти я видел, как Марина воевала в спортзале на  пер-
венстве города по рукопашному бою - век не забуду. Стокилограммовые  манеке-
ны разлетались во все стороны, как кегли. За каких-то три с половиной  меся-
ца она и новое свое тело сделала сильным и послушным.  Форму  "-дцатилетней"
давности практически восстановила. Теперь ее пожизненно здоровый  дух  снова
сидит в полностью здоровом теле.
        И вот, здрасьте: дух взял и влюбился. А теперь мечется уже две неде-
ли и не знает, как ему, бедному духу, быть. Крепко понравился Марининому ду-
ху этот олигарх, загорелый под гавайским солнцем. Парень он действительно на
удивление симпатичный и порядочный. Даром что олигарх. И толковый. Да еще  и
с чувством юмора. Как он лихо сегодня меня поддел - ты  светишься,  говорит,
насквозь.
        Конечно, насквозь: жира-то еще нет совсем.
        Но ему меньше сорока, а Марине, слава тебе  господи,  теперь  всегда
восемнадцать. Или чуть больше. А ей жалко его терять, но  не  хочется  врать
ему про это "чуть". Семьдесят один минус восемнадцать - сколько будет?
        Пятьдесят три будет. На один год меньше, чем мне. Всего-навсего.
        Бедная профессорша!
        Молодцы, ребята, никто не проболтался, что в  сергеевской  лаборато-
рии погибло четверо, а не трое. Про Марину ему знать незачем. Во всяком слу-
чае, от нас. Если она решит, что надо сказать, сама скажет. Все, что  сочтет
нужным. Это ее дело.
        Вот, опять не врем. Вообще никогда не врем. Просто сначала  маленько
химичим, а потом долго оправдываемся.
        Но ведь от этого "невранья" людям не хуже, а лучше становится!  Тог-
да чего оправдываться? Да, Саша, бывает, что и мы соврем иногда,  но  это  у
нас всегда во благо. Без кукиша в кармане. В этом вся разница. Тонкая разни-
ца, а такая важная!
        Будь тогда жива Марина, так бы она и дала размораживать клон Сергее-
ва по недельному циклу! Она бы им всем головы  поотрывала.  Собственно,  она
потом почти и поотрывала - когда ее собственную оторванную голову  на  место
вернули. Но тогда было уже поздно. Сергеев уже вовсю бегал и психовал.
        Пусть олигарх говорит ей спасибо, что она его вырубила  раньше,  чем
до него Сергеев добрался. А то была бы неслабая работа реаниматологам.  Мат-
рицы-то у олигарха тогда не было еще, так что его пришлось бы откачивать  до
упора, пока всю матрицу не снимут, а не так, как меня. Хорошо, всплыл в  Ма-
рининой голове страшный образ олигарха со свернутой набок головой - и она  в
доли секунды поняла, что именно это сейчас  и  должно  произойти.  Поскольку
Сергеева в очередной раз "заклинило".
        Ладно, мигом сообразила, как убрать от разъяренного быка  эту  бога-
тую красную тряпку!
        Убрать быка было бы, конечно, справедливее, но как это  сделаешь-то?
С ходу вырубить Сергеева ей бы, скорее всего, не удалось, не тот  он  теперь
кадр. Она же сама его три месяца и тренировала! Клин клином вышибала! Кто на
первенстве по рукопашке второе место занял? Не Сергеев ли, часом?
        Да и не бывало еще такого, чтобы в нашей семье люди подрались.  Один
только у нее и был способ: срочно сделать так, чтобы олигарх  перестал  быть
для Сергеева объектом атаки. Как? Да так, как она сделала. Лежачего не бьют.
        А разморозь они тогда Сергеева по месячному циклу - и не был  бы  он
сейчас берсеркиером. Он же в первой жизни совсем тюфяком был, я его с  сере-
дины семидесятых помню, с того нашего летнего таежного похода.
        Был тюфяк, да вышел весь. А обратно вошел терминатор. Вот теперь Ма-
рина и пасет его, как сестрица Аленушка братца Иванушку. Думает, что это она
во всем виновата. А в итоге попало олигарху - ни за что, ни про что,  просто
чтобы жив остался. Да, лучше уж ему не знать  всей  подноготной.  Даже  если
станет когда-нибудь своим, зачем ему все эти подробности? Чтобы лоб  не  че-
сался?
        Честно говоря, Марина все-таки виновата. На кой ляд было ей, Главно-
му Биологу проекта, лезть дежурным врачом на опасный эксперимент?  Она,  по-
нятно, думала, что ей даже и коня-то на скаку не придется  останавливать,  а
поди ж ты - пришлось в горящую избу входить. Мало ли кто у нее  куда  отпро-
сился! Могла замену вызвать. Врачей, слава богу, хватает.
        Теперь, конечно, такую глупость она уже не повторит, но тогда  ерун-
да получилась. Сама всё воевала за выполнение инструкций, а потом на этом  и
погорела. В прямом смысле слова.
        Сколько же потом на КВНах было шуток по этому поводу! Это я ведь все
их вспоминаю - наши искрометные шутки по случаю мгновенной огненной  кончины
рабы божьей Марины со товарищи. Ни от нее, ни от Володи с его ребятами  даже
пепла не осталось. Гиперлазер, собака, для того и предназначен, чтобы ни  от
одного метеорита на пути корабля не оставалось даже малейшего пепла. Зря он,
гиперлазер этот, ребят с метеоритами перепутал.
        Их и в викинги тогда записали, и  в  погорельцы,  а  Марину,  персо-
нально, - еще и в русские женщины. И о пользе выполнения инструкций  ей  на-
помнили. Ее только в крокодилы Гены не записывали. Не грешна была.
        Как там мушкетеры говорили: "Шутим же мы со смертью!". Нет, это мы с
ней шутим. После того, как в очередной раз покажем ей нос, безносой.  Нам-то
можно шутить, нас теперь так просто не возьмешь. А у мушкетеров тогда  шутки
были дурацкие. И кончались они плохо.
        Один плюс - на новое Маринино тело теперь посмотреть  приятно.  Глаз
радуется. Есть и второй плюс, но тут мы всё еще не уверены, что  это  именно
плюс, а не минус. Экстрасенсорика - штука тёмная. Лично я со чтением  мыслей
столкнулся впервые в жизни - и теперь мне в Маринином обществе иногда стано-
вится неуютно. А ей каково? От себя ведь не убежишь. Весело, наверное, жить,
точно зная, что ты - ну, не то, чтобы монстр, конечно, - но, скажем так,  не
совсем уже человек...
        Странно, что это до сих пор проявилось только у нее одной. Ни у  ко-
го другого ничего подобного нет. У того же Сергеева, к примеру, никакой  эк-
страсенсорики не обнаружилось. Одно злостное хулиганство. И я  в  себе  тоже
ничего сверхъестественного пока не ощущаю. Я в себе ощущаю одни  только  ес-
тественные чувства. И в первую очередь - чувство постоянного голода.
        Зато во вторую...
        Светочка, милая, ау! Вернись ко мне, я  все  прощу!  Плюнь  на  этот
Марс, никуда он не денется! Во мне теперь такие гормоны играют,  что  только
держись! Ау-у-у-ууу!!! Челнок-два! Земля ждет! Даю приводной пеленг!
        ...С другой стороны, меня размораживали месяц, а не неделю.  Неотку-
да разным аномалиям взяться. Безопасный режим. А голод пройдет. Должен же  я
когда-нибудь наесться досыта, доходяга чертов. Все, кто  через  это  прошел,
клянутся, что такой щучий жор продолжается недели две, не больше. А вот раз-
ные мужские желания - те бушуют гораздо дольше.
        Ох, беда!
        ...Но все равно интересно. Ничегошеньки мы пока  о  клонировании  не
знаем, если разобраться. Какие еще спящие гены могут проснуться? Отчего  они
просыпаются? Понятия не имеем. Вот и ждем каждый раз с опаской  -  что  клон
грядущий нам готовит?
        Кстати, о злостном хулиганстве. Марина уверяет, что за последний ме-
сяц Володя стал значительно мягче. А серьезных событий за  этот  месяц  было
всего два - появление олигарха и моя смерть. Может, конечно, это просто  фи-
зиология постепенно выправляется после того ненужного недельного цикла? Или,
может, нам тут посторонних не хватает, чтобы всегда держать  себя  в  руках?
Надо подкинуть психологам мысль. В принципе, это достаточно  элементарно.  А
почему бы и нет?
        Пускай (хоть в шутку) откроют у  Сергеева  какую-нибудь  ксенофобию,
вернее, ксенофилию, а потом назовут ее, скажем, синдромом Дубровского.  Что-
бы вошел олигарх четким шагом прямиком в историю Вселенной - в ровном  строю
настоящего человечества.
        Детей нам тут не хватает, вот что я скажу! И не надо открывать ника-
кую ксенофилию. Сергеев весь месяц возился с олигархом, как с ребенком.  Или
как с котенком. Может, пора ввести моду на домашних животных? Надо  будет  с
Мариной перетолковать, как на это врачи посмотрят. А они  нормально  посмот-
рят. Уверен.
        Жаль, что детей нам заводить - пока! - никак нельзя.
        Ох, легка на помине! Марина пришла! Павловна наша приплыла! А  разо-
делась-то как! С кого же это она такое платье сняла? Своего такого платья  у
нее наверняка нет. Классное платье.
        Решила, значит, не пугать олигарха своим былым преклонным возрастом,
оставить пока все, как есть? Ну и нормально. Молодец, Маринка Павловна!
        О-о-о! Люблю, когда ты меня целуешь. Как  правило,  это  награда  за
что-то очень хорошее. Но в этот раз поцелуй заслужил не я, а ты. Это ты  мне
жизнь вернула, я тут совершенно ни при чем.  Кстати,  целовать  меня  сейчас
опасно. Могу и не выдержать. Ты-то про мои бушующие гормоны  побольше  моего
знаешь.
        Между прочим, с тобой у нас теперь тоже один-один. Слышишь меня?
        Ой, заулыбалась-то как! Услышала, да? Ну и черт с тобой, слушай. Мне
скрывать нечего. Сама теперь знаешь, что я люблю тебя, как сестренку. Только
уже и не поймешь - старшую или младшую. Сначала ты мне  была  совсем  чужая,
потом постепенно стала почти старшей сестрой, потом, когда вдруг резко помо-
лодела, стала младшенькой. Но ненадолго, всего-то на три месяца с небольшим.
А теперь снова стала старшей. И теперь это, даст бог, надолго.
        Все смешалось в доме у клонских.
        Хм! А что, неплохая фраза.  Узнаваемая.  Можно  сделать  миниатюрку.
Где-нибудь на КВНе вполне сгодится. Пусть только уедет олигарх  -  тогда  мы
над Мариной Павловной и подшутим.
        Интересно, где Володя такой длинный медляк откопал? Ах, вот оно что!
Они же попурри слепили! Но хорошо слепили - переходов практически не слышно.
Видимо, специально для таких случаев делали? Или персонально - для сегодняш-
него вечера?
        Вообще, все вы молодцы. Спасибо вам всем за вторую жизнь. И за  воз-
вращенный день спасибо. Я в долгу не останусь. Вы помрете - я буду  для  вас
свою роль учить. Потому что таковы условия игры. Мы возвращаем товарищу  его
день, потерянный по прихоти дуры-смерти. Чтобы ей, дуре, даже одного  лишне-
го дня не досталось. Больно жирно будет ей, дуре.

        ...Вот так и сидел на диване щупленький парнишка.  Улыбался  чему-то
своему. Легкой живой улыбкой.
        Живее всех живых.


                              НЕМНОГО ИСТОРИИ
                            О ПОЛЬЗЕ ИНСТРУКЦИЙ

                                      Мы всегда  готовы  уважать  человека,
                                 желающего  принести  своим  трудом пользу,
                                 если и он уважает наше право жить.

                                                ЗВЕЗДНАЯ КОНСТИТУЦИЯ, ст. 6

     Было это лет за пять до первого полета  на  Луну.  Неторопливо  тянулся
обычный "послерабочий" вечер обычного рабочего дня. Дело было  вечером,  де-
лать было нечего. Поэтому я спокойно сидел за столом и продолжал работать.
     Между прочим, так делаю не я один. Ибо подавляющее  большинство  у  нас
работает прежде всего головой - а она, родимая, функционирует и в рабочие, и
в нерабочие часы. Временно выключить мышление (ну, если не  брать  в  расчет
сон и большое застолье с вином) пока еще никому не удавалось. Кстати, и  сон
тоже можно смело вычеркивать - Менделеев, которому во сне явилась его знаме-
нитая таблица, это доказал на личном примере.
     А больших застолий у нас тут почти не бывает. Во всяком случае - с  ви-
ном. Редко-редко такое случается - лишь по очень большим праздникам.  Неког-
да нам этим баловаться. Да и незачем. Неинтересно это. Дело важнее.
     Вот и живут многие по-прежнему на своих рабочих местах - хотя  жилищный
кризис давно уже миновал и недостатка  в  жилых  помещениях  нет  и  никогда
больше не будет.
     Причина совсем даже не в недостатке места: а вдруг придет в голову цен-
ная идея, которую стоит поскорее проверить? Вдруг срочно  понадобится  спра-
вочник, который стоит в твоем рабочем шкафу? Или возникнет еще  что-то,  что
потребует от тебя немедленного "присутствия на рабочем месте"?
     Взять хотя бы меня. У меня,  кроме  своих  полузабытых  (увы!)  научных
проблем, есть еще и множество проблем общих. Я не жалуюсь - просто объясняю.
Жаловаться мне некому и незачем. Сам все для себя выбрал.
     ...Вот и сидел я над многочисленными бумагами (да, тогда  их  было  еще
много), пытаясь состыковать десятки различных проблем, чтобы  превратить  их
решение в единый процесс. Упорядочить использование  ресурсов,  распределить
усилия, исключить ненужные переброски техники и специалистов, наметить  пер-
спективные направления исследований...
     Такая уж мне дурная работа выпала - общая координация. Бесконечная  це-
почка задачек на оптимизацию. Говорят, некий парикмахер  аналогичной  работы
не выдержал - повесился, оставив записку "Всех не перебрить". Я вешаться  не
собираюсь, но понять его могу. Ой, могу!
     Если кто-то скажет, не подумав, что это работа для бездельников,  пусть
попробует подменить меня на пару дней. Отдохнуть в эту пару дней у меня, ко-
нечно, все равно не получится, но станет чуть-чуть полегче. А сей  легкомыс-
ленный болтун, уверен, получит море удовольствия. Болтать попусту ему впредь
уже не захочется.
     ...И вдруг в нагрудном кармане запищала мобила.  Телефонной  связью  мы
пользуемся не так уж и часто, мы предпочитаем общаться непосредственно, поэ-
тому каждый телефонный звонок - это чуть ли не целое событие. Ну,  пусть  не
событие, это я, конечно, загнул, но и не рядовое явление. Писк мобилы  стоп-
роцентно означает, что кому-то ты понадобился всерьез и срочно. По  пустякам
никто не звонит. Мало ли что! А вдруг именно сейчас ты решаешь очередную ми-
ровую проблему? Ученые умеют уважать чужие размышления.
     Лишь в последние годы мобилы в карманах стали пищать почаще. И не пото-
му, что мы уже решили все мировые проблемы. Слишком много  повылезало  сроч-
ных дел, которые надо решать в считанные минуты. Шире стал круг проблем. Те-
перь думать надо быстро и конкретно. Сейчас уже время тактики, а не  страте-
гии. Это в те годы, безнадежно далекие теперь, мы еще могли  позволить  себе
растечься мыслью по древу и лишний разок прогуляться по нашим длинным  кори-
дорам. Глядишь, ненароком на умную мысль набредешь. Ходили - и мыслили,  по-
нимаешь ли, на ходу. Подземные перипатетики.
     В трубке раздался скрипучий голос Марины  Павловны.  Еще  "той"  Марины
Павловны - прежней. Старой, грузной, умной профессорши-нейрофизиолога, твер-
до знающей себе цену. Между прочим, тогда она была старше  меня  на  семнад-
цать лет и не умела читать чужие мысли. Тогда она их еще вычисляла, а не чи-
тала.
     Если вам никогда не приходилось руководить старшими по возрасту людьми,
чуть ли не поголовно стоящими выше вас по интеллекту, вы меня не поймете.  А
я могу вам лишь позавидовать.
     Если же к этому добавить еще, что в молодости Марина Павловна была кан-
дидатом в мастера спорта по самбо, а потом чуть ли не до сорока пяти лет за-
нималась (полуподпольно - а иначе в те времена и быть не могло) разными вос-
точными единоборствами, то ее стальной характер вообще приобретает блеск да-
масского булатного клинка. Или самурайского меча катаны, если угодно.
     Хотелось бы вам поговорить по телефону с такой  женщиной?  Мне,  честно
говоря, даже и по телефону не хотелось. Марины Павловны я временами  попрос-
ту побаивался. И втайне именовал ее "сенсей Марина-сан".
     - Андрюша, добрый вечер.
     - Добрый вечер, Марина Павловна.
     - Я вас не сильно отвлекла?
     - Думаю, нет. Ничего срочного я не делал, обычные текущие дела.  Подчи-
щаю "хвосты".
     - Ну и хорошо. Вы знаете, Андрюша, я тут случайно разговорилась  с  од-
ним нашим молодым летчиком. Ромой его зовут. Знаете, красавчик такой.
     - Да, я понял, о ком речь. Рома Галькевич.
     - Вот-вот, Галькевич. Знаете, мне очень не понравилась  его  демонстра-
тивная независимость. Никто ему не указ, инструкции писаны для тех, кто  ни-
чего не понимает, руки связывать себе он не позволит, поскольку со связанны-
ми руками летчики не летают - и тэ дэ, и тэ пэ.
     - Ну, такие разговоры я и раньше слыхал. Правда, не от Ромы.
     - А я - именно от Ромы. И мне это очень не понравилось. Это прелюдия  к
новым ЧП. Увертюра к маршу Шопена.
     ...Тут надо сделать небольшое отступление. Не  то  чтобы  лирическое  -
скорее, трагическое. Совсем недавно у нас случилась довольно тяжелая авария,
после которой нам пришлось прощаться с троими погибшими в ней товарищами.  А
виновник аварии остался жив-здоров. Вернее, просто жив.
     Виновником оказался молодой инженер, толковый электронщик, который  ре-
шил самостоятельно устранить неисправность электрооборудования в своей лабо-
ратории. Рубильник в щите забарахлил.
     Инженеру следовало бы просто вызвать электрика, но вместо этого он  на-
дел киловольтные электроперчатки и ничтоже сумняшеся полез в электрощит, ре-
шив перекоммутировать внутреннюю сеть лаборатории на свободный соседний  ру-
бильник. Дело-то простейшее, а ток "своих" не бьет!
     Увы, отключить МАРС, малый автономный реактор синтеза, установленный  в
лаборатории, он не пожелал. Ибо тогда минут пять надо было бы выводить реак-
тор на "ноль", а после ремонта еще пять минут разогревать  его  до  рабочего
режима. Он просто пробросил между рубильниками, старым и новым, "времянки" с
зажимами-"крокодилами". Когда-то раньше, еще в "верхней"  жизни,  он  увидел
такой способ - и счел его весьма прогрессивным. А вовсе не опасным и халтур-
ным, как стоило бы счесть на самом деле.
     В один, отнюдь не прекрасный, момент он невзначай обронил  внутрь  щита
плоскогубцы (да, кстати: этот балбес ухитрился для "горячей"  работы  внутри
щита выбрать себе плоскогубцы без изоляции на ручках!), зацепился за одну из
своих "времянок", оборвал ее - и устроил в итоге прекрасное короткое замыка-
ние силового кабеля на "массу". Вспышка была настолько яркой, что  последую-
щих событий инженер уже не видел.
     До этого мгновения срабатывал один только закон подлости. Успешно  сра-
батывал, надо сказать. А вот все дальнейшие события подчинялись, кроме зако-
на подлости, еще и закону Ома. Георга. Для участка цепи. А уж этот-то  закон
срабатывает куда безотказнее и успешнее закона подлости.
     Кабель, к сожалению, оказался чересчур прочным - и поэтому вовремя  пе-
регореть не успел. Кабели мы к тому времени вовсю делали из дармового  реак-
торного золота, но по электропроводности золото немного уступало  меди,  так
что кабели делали "с запасом". С изрядным запасом.
     Зря, как оказалось.
     При коротком замыкании потребляемая лабораторией мощность резко  увели-
чилась, напряжение сети упало - и автомат реактора холодного синтеза  услуж-
ливо подключил дополнительные секции первой очереди резерва, поскольку имен-
но это ему и положено было сделать в подобной ситуации. Задержка реакции ав-
томата была установлена на "бытовой" порог - в одну секунду.
     В те годы считалось, что для большинства наших подземных ситуаций  это-
го вполне достаточно, а меньшие задержки требуются только в  "электрической"
авиации, да изредка, кое-где, - в исследовательской и производственной прак-
тике.
     Самым жестким был "авиационный" режим. Он не предусматривал никаких за-
держек. Откуда пилоту в воздухе заранее знать, когда ему вся мощность потре-
буется? Вот и держали постоянно весь реактор в "горячем" состоянии.  Попрос-
ту выжигали его за месяц полетов - самым варварским способом. К тому же, от-
бором мощности управляла довольно сложная электроника, требующая  всяческого
ухода и постоянного контроля.
     В "технологическом" режиме "горячей" была лишь часть  секций  реактора.
Реактору чуть легче, но сверхмощная автоматика нужна по-прежнему. Да и само-
му реактору, честно говоря, все-таки тяжеловато. Ресурс расходуется за  нес-
колько месяцев.
     И потому почти повсеместно - везде, где только можно, - применялся "бы-
товой" режим, наиболее щадящий для  реактора.  Для  управления  там  хватало
простенького блока электромеханических автоматов, коммутирующих вполне  "ря-
довые" мощности. "Горячего" резерва не было вообще. Был только "теплый".
     ...А кабель, подлец, за секунду  не  расплавился.  Расплавилась  только
изоляция, да и то не вся.
     Секции "теплого" резерва включились, и, выдав недостающую  мощность  на
минимальном нагреве, начали разогреваться до "горячего" рабочего  состояния.
Напряжение вернулось в заданные пределы. Именно этого и  не  хватало  кабелю
для полного счастья. В следующий момент  кабель,  доведенный  дополнительной
порцией энергии до температуры плавления золота, благополучно расплавился  и
перестал существовать как единое целое. Цепь разорвалась. Потребляемая  мощ-
ность, естественно, упала до нуля.
     А реактор, который после всего этого еще целую секунду ни о чем не  по-
дозревал, полагая, что спокойно разогревает свой "теплый" резерв, чуть ли не
мгновенно перегрелся и взорвался. Автомат реактора тут уже почти  ничем  по-
мочь не смог. Слишком быстро все  произошло.  В  последний  момент  автомат,
правда, отследил рост напряжения и успел переключить несколько  лишних  сек-
ций на аварийные разрядники - там, на разрядниках, выделилась большая  часть
невостребованной энергии - но оставшейся части досыта хватило,  чтобы  взор-
вать реактор и убить трех человек. Виновника же аварии  прикрыла  от  взрыва
дверца электрощита. Жив остался - хотя и изранен до крайности.
     Словом, приключился в скромной электронной лаборатории маленький Черно-
быль. И хорошо, что малый автономный реактор холодного синтеза не чета атом-
ному котлу с Чернобыльской электростанции. Он  и  "чище"  на  пять  порядков
(скорее, впрочем, на все пятьдесят), и "умнее" во столько же раз, да и вооб-
ще устроен совершенно по-другому. А не то пришлось бы немногим оставшимся  в
живых копать себе новое подземелье - за пределами 30-километровой  зоны  ра-
диоактивного заражения...
     Виновник аварии, электронщик, был, конечно, потрясен случившимся. Он не
пытался оправдываться, не искал жалости и  сочувствия  -  он  лишь  сбивчиво
пояснял, что пожалел дежурного электрика, которому пришлось бы идти полкило-
метра в лабораторию, чтобы устранить пустяковую, в общем-то, неисправность.
     Как это часто бывает, дорога в рай для троих оказалась вымощена  благи-
ми намерениями четвертого. И как с этим четвертым  теперь  поступить?  Выпо-
роть? Ну, после того, как вылечим, естественно?
     Все наше подземное общество бурлило. Повсюду слышались разговоры об ин-
струкциях, допусках, памятках, правилах пользования и прочих подобных вещах.
Не хватало лишь одного - понимания глубинной сути этой проблемы. Новых взры-
вов допускать, конечно, было никак нельзя, но мне было  очевидно  и  кое-что
другое: глупое запретительство в нашей ситуации способно  только  навредить.
Слишком уж нетипично это наше новое общество  "семейного  типа",  чтобы  ко-
му-то удалось в нем безнаказанно пользоваться прежними правилами.  Энтузиазм
нельзя убивать. В нашем обществе нет и не должно быть другой движущей  силы.
Нам нужно лишь научиться использовать эту силу исключительно "в  мирных  це-
лях".
     Надо было что-то делать. И все старательно искали выход. Марина Павлов-
на не была исключением. Правда, как вскоре  выяснилось,  никаких  конкретных
предложений у нее не родилось. Была лишь тревога.
     - И мне бы не понравилось. Тут я ваш союзник. Но что вы от меня  хотите
в этой конкретной  ситуации?  Что  я,  по-вашему,  могу  сделать?  Запретить
Галькевичу быть самоуверенным?
     - Примите меры. Больше я ничего не хочу.
     - Какие меры, Марина Павловна?
     - А вот уж это, Андрюша, вы сами должны решить. Это  ваше  дело,  а  не
мое. Я же не спрашиваю у вас совета, как снять максимум  точечных  потенциа-
лов мозга с наилучшим разрешением. Вы мне здесь не помощник - вы в этом  ни-
чего не понимаете. Но и вы, в свою очередь, в ваших делах у меня  совета  не
спрашивайте. В них, наоборот, я вам не помощник. Тут уже я ничего не понимаю.
     - Ну, положим, эти "мои" дела все же - наши общие, а не лично  мои.  Вы
хотя бы намекните: мне ему что, голову его непокорную отрубить? Или его неп-
ременно надо четвертовать? Может быть, достаточно попросту высечь?
     - Андрюша, не будьте таким кровожадным.
     - А каким же мне быть, Марина Павловна?
     - Меня бы вполне устроило, если бы вы были взрослее и дальновиднее.
     - Спасибо за комплимент, Марина Павловна.
     - На здоровье, Андрей Сергеевич. Вы поймите меня правильно:  я  его  не
наказать прошу, а принять меры. Или вы пока понимаете административную  дея-
тельность исключительно как последовательность наказаний?
     - Нет, Марина Павловна. Надеюсь, я все же не настолько глуп.
     - Я тоже на это надеюсь. Тогда подумайте: что будет, если Галькевич  по
своей самонадеянности нарушит некую святую инструкцию и в итоге разобьет са-
молет или вертолет с пассажирами?
     Я замолк. Даже не замолк - я заткнулся. Мне стало стыдно.  Именно  так,
просто и бесхитростно: мне стало стыдно. Я почувствовал себя подростком, пе-
редразнивавшим старушку, а потом пойманным за ухо взрослым  дядей.  До  меня
наконец-то дошло, что я совершенно зря язвил  в  этом  разговоре,  подсозна-
тельно принимая настойчивость Марины Павловны за назойливость  и  старческое
ворчание.
     Да, она не может ничего предложить - но ведь и никто другой  тоже  пока
не смог. Но она, как и все мы, тоже волнуется, тоже переживает, тоже  жалеет
погибших и не хочет новых аварий. Вдобавок, она терпит меня, остроумничающе-
го балбеса, и пытается объяснить свои опасения - разумные опасения!
     Я ведь не сомневаюсь, что ее опасения разумны? Так какого  же  черта  я
тогда ёрничаю?
     Пауза, возникшая в нашем разговоре, Марину Павловну несколько  озадачи-
ла. Какое-то время молчали мы оба. Но чуть погодя в трубке  вновь  заскрипел
ее голос.
     - Понимаете, Андрюша, я много раз читала, что во всяких летных  настав-
лениях каждый параграф написан кровью. И я уверена, что если Галькевич  нач-
нет этими инструкциями и наставлениями пренебрегать, то и до новой беды  не-
далеко.
     - Хорошо, Марина Павловна. Я подумаю, что тут  можно  сделать.  Рома  -
летчик неплохой. Я знаю, что в летном отряде им очень довольны, но  излишняя
самоуверенность всем вредна. Даже мне. Думаю, в этом вопросе вы правы.
     - Всего хорошего, Андрюша. Вы уж не обижайтесь на старуху. Я не  хотела
вас обидеть. Просто старикам такие вещи часто бывают виднее.
     - Э-э...
     - Только не говорите мне банальностей насчет того, что я еще не  стару-
ха. Не разочаровывайте меня. Мне кажется, вы  способны  адекватно  оценивать
действительность.
     - Молчу, Марина Павловна. До свидания.
     - До свидания.

     Пару дней спустя я зашел к Роме. "Случайно". Просто шел вечером мимо  -
и заглянул в гости.
     Попал я некстати. У Ромы и без меня были уже гости  -  вернее,  гостья.
Эту миловидную девушку с низким грудным голосом я практически  не  знал,  но
несколько раз видел у связистов. Звали ее, как выяснилось, Катей.  Одетая  в
легкое цветастое платьице, Катя сидела на диване, подобрав  под  себя  ноги.
Перед диваном стоял журнальный столик, заставленный снедью - по большей час-
ти фруктами.
     Катя держала в руке прекрасную спелую грушу. Даже и откусить-то не  ус-
пела, бедная, когда я вломился.
     Несмотря на отсутствие, как выразился кто-то из биологов,  "трофических
связей" с "верхним" миром, с голоду мы в своем подземелье никогда не помира-
ли. И на одной картошке тоже не сидели. Гидропонные оранжереи  уже  и  тогда
давали самую разнообразную продукцию. Фрукты не были дефицитом в любой  день
года.
     ...Прежде чем я успел сообразить, что мне надо срочно исчезать,  девуш-
ка покраснела, нетронутая груша вернулась в вазу,  а  события  вышли  из-под
контроля. Рома, даже если и застеснялся, то совсем не сильно, но Катя смути-
лась всерьез. Пришлось мне перед ней (а вышло -  перед  ними  обоими)  изви-
няться за неожиданный визит и делать вид, что ничего особенного я  не  вижу.
Да я, честно говоря, действительно не вижу ничего особенного в том, что  мо-
лодая взрослая симпатичная девушка сидит на диване у молодого взрослого сим-
патичного парня.
     А что, кто-то видит? Пора лечиться.
     Тем временем густо-розовая краска с Катиного смущенного лица  постепен-
но стала исчезать. Увы, как выяснилось, вместе с краской  исчезает  и  Катя.
Девушка сообщила нам с Ромой, что ей давно уже пора домой, ибо  завтра  рано
вставать, скомканно попрощалась и быстро исчезла за дверью. Никто  и  глазом
моргнуть не успел.
     Рома, мягко говоря, сильно расстроился. Я  всей  кожей  чувствовал  его
злость на себя, гостя незваного. Начинать с ним какой-либо разговор "по  ду-
шам" в такой ситуации было бы самоубийством. Но у меня не было никакого  за-
пасного повода, которым я мог бы объяснить свой сегодняшний приход. Не был я
готов к такой ситуации. А уж повернуться и уйти было бы вообще форменным из-
девательством. И я решился говорить с Ромой. Напрямую.
     - Извини, Роман, за испорченный вечер. Я не хотел тебе помешать.
     - Да уж. Огромное спасибо, Андрей Сергеевич. Вас тут сегодня крупно  не
хватало. Я вообще-то думал, что вечерами я могу собой располагать.
     - А разве не можешь?
     - Как я вижу, не могу.
     - Ты, Рома, не совсем прав. Вообще-то, ты, конечно, взрослый  свободный
человек, но именно сегодня у  меня  к  тебе  есть  серьезное  дело.  Вернее,
серьезный разговор.
     - Который никак не мог состояться в рабочее время?
     - Не мог, Рома. Не мог. Поскольку в свое рабочее время я должен  решать
совсем другие проблемы. Как, кстати, и ты - в свое. Если я начну тебя в  по-
лете отвлекать разговорами, ты самолет разобьешь. Или вертолет. Да и  я  чу-
дес наделаю, если отвлекусь в неподходящий момент. В рабочее время нам обоим
некогда вести посторонние разговоры. А тебе это еще и запрещено летными  ин-
струкциями.
     - Ну, это еще как посмотреть...
     - Лучше всегда смотреть реально. С девушкой я тебе помешал, это я пони-
маю. Могу извиниться еще раз. Ей-богу, не хотел.
     - Да ладно, какая сейчас разница!
     - Сейчас, возможно, уже никакой. Хотя...
     - Давайте тогда говорить о вашем деле. Все равно вечер пропал.
     - А знаешь, Рома, возможно, никуда он и не пропал. Дело у  меня  минут-
ное, мы его быстренько обсудим, а потом ты позвонишь Кате и скажешь,  что  я
уже ушел. Глядишь, она еще и вернется.
     - Едва ли. У них завтра действительно напряженный день.  Они  завтра  в
шестнадцатом блоке еще одну телефонную подстанцию ставят.  Там  связь  очень
плохая.
     - Ну, тогда вечер и вправду пропал. Ладно, от судьбы не уйдешь. Я вот о
чем хотел с тобой поговорить: мне на днях Марина Павловна устроила  изрядную
выволочку из-за какого-то вашего с ней разговора. Что-то ей в этом  разгово-
ре очень сильно не понравилось.
     - Мне тоже что-то не понравилось.
     - Но выволочку-то я получил от нее, а не от тебя! Будь наоборот,  я  бы
сейчас пришел с этим разговором к ней, а не к тебе, и не помешал  бы  вам  с
Катей уничтожать ваши фрукты. Видишь, как судьба играет человеком!
     - А знаете, Андрей Сергеевич, давайте мы так сделаем: я вам сначала дам
одну книжку почитать. Вы ее прочитаете, а потом мы поговорим насчет инструк-
ций. Она ведь насчет невыполнения разных там инструкций на меня тянет,  пра-
вильно?
     - Марина Павловна? Ну, в общем, да.
     - Я сразу понял, что вы из-за этого пришли. Возьмите книжку.  Прочитае-
те вы ее быстро, она маленькая, но зато мне потом легче будет с вами  разго-
варивать. Все, что я вам могу сказать против  инструкций,  там  написано.  И
вообще, это будет лучше. Если повезет, я тогда сегодня еще успею с  Катей...
ну, груш поесть.
     - Кстати, о грушах. Если девушки начнут  вдруг  жаловаться  на  слишком
приторный вкус твоих груш - или же их после твоих сладких  груш  потянет  на
солененькое, у тебя могут случиться очень большие неприятности. Очень.  Имей
это в виду. Ну, давай свою книжку, я исчезаю.
     Таким нескладным и коротким получился у меня первый  разговор  с  Ромой
Галькевичем. Пришел, влез не в свое дело, получил отповедь, ответил тем же и
ушел читать полученную книжку.
     Раньше я ее не читал. Весьма немудрящая фантастика  Кира  Булычева  под
немудрящим названием "Поселок". Впрочем, я не пожалел о потерянном  времени.
Во-первых, в книжке я почти сразу увидел фамилию  "Сергеев".  Когда  показал
книжку Владимиру Петровичу, он долго ходил по лаборатории с задранным к  по-
толку носом, твердя, что бестолковых Сергеевых не бывает во все времена.
     Во-вторых, в книжке нашлась-таки пара вполне здравых  мыслей.  А  потом
мне в голову пришло такое, что я зауважал и книжку, и Булычева, и себя.  Се-
бя, кстати, больше. Ибо все воспоследовавшее придумал я, а не  Булычев.  Ну,
вернее сказать, не Можейко. Булычев - это, как всем  известно,  литературный
псевдоним.
     Да что там я! Даже Марина Павловна меня зауважала. В щечку  поцеловала!
И вот почему.
     Через неделю после того, как я дочитал книжку Булычева, по моему  пред-
ложению состоялся открытый диспут на тему "Инструкция - хорошо или  плохо?".
И Рома, и Марина Павловна согласились потратить вечер и высказать свои сооб-
ражения по этому вопросу. О диспуте было объявлено заранее, так что все  же-
лающие имели прекрасную возможность подготовиться и высказать все, что набо-
лело. Даже наши телевизионщики заинтересовались и поставили в зал  несколько
видеокамер.
     Диспут получился бурным. Выступали многие, но главными героями были все
же Рома и Марина Павловна. Рома громил бюрократов, которые ничего не  знают,
но всем пытаются руководить - Марина Павловна говорила о  написанных  кровью
параграфах. Рома уверял, что он не винтик громадной машины, а личность, спе-
циалист и разумный участник великого проекта - Марина Павловна  напомнила  о
сотнях самых разных аварий и катастроф, случившихся по причине нарушения ин-
струкций. Да еще как напомнила-то!
     Начала она с нашей аварии и Чернобыля, продолжила  крушением  "Адмирала
Нахимова" и "Титаника", не забыла о трагических последствиях воздушного  ху-
лиганства Икара, а закончила вообще изгнанием Адама и Евы из  райского  сада
за нарушение самых элементарнейших правил  поведения,  установленных,  между
прочим, не кем-нибудь, а лично самим господом богом.
     Зал просто гудел. Смех и аплодисменты то вспыхивали, когда Марина  Пав-
ловна явно шутила, то напрочь  замолкали,  когда  Марина  Павловна  говорила
всерьез. В конце ее речи аплодисменты перешли в овацию.  Марина  Павловна  и
вправду была в ударе. А Рома в этот момент явно  скис.  Особыми  успехами  в
разговорном жанре он до сих пор не блистает.
     И тогда к Роме подошел я. Я отдал ему книжку Булычева, поблагодарил,  а
потом коротко пересказал собравшимся ситуацию, описанную в книжке. Там  трое
ученых, исследовавших планету, наткнулись на  обломки  земного  космического
корабля, погибшего двадцатью годами раньше. Наткнулись, но даже и не подума-
ли, что им стоило бы поискать уцелевших. Видимо, соответствующей  инструкции
не оказалось?
     Зато почему-то нашлась другая, совершенно дикая, инструкция  -  о  том,
что погибший корабль должен быть уничтожен, дабы вдруг не  заразить  планету
земной микрофлорой.
     Бредовая, конечно, ситуация. Двадцать лет разбитый корабль лежал на по-
верхности - и ничего, не заразил никого, а тут прилетели заботливые  земляне
и лишь чудом не разнесли его на молекулы. А на планете,  как  потом  выясни-
лось, жило и мучилось примерно три десятка землян, уцелевших после аварии  и
прочих невзгод. Они на этот разбитый корабль чуть ли не молились,  поскольку
там были медикаменты, продукты, связь и вообще - кусочек родины.
     Но на родине инструкцию насчет кусочка родины, видимо,  позабыли  напи-
сать.
     Что интересно: другие, гораздо более важные инструкции,  нарушали  все,
кому не лень. Не то чтобы постоянно - скорее, непрерывно. Просто  чудо,  что
вся эта длинная цепь фантастических глупостей кончилась относительно хорошо,
если не считать отдельных неприятностей: кто ослеп, кому  ребра  переломали,
кто обморозился, кто ногу сломал. Один, правда, угодил в клиническую смерть,
но его оттуда вынули - хотя и в самый последний момент. В итоге все земляне,
кто еще был жив, встретились и объединились. Хэппи энд.
     Кое-что мне пришлось процитировать дословно. Книжку я уже вернул  Роме,
но меня это нисколько не волновало: я ведь тоже не  зря  потратил  прошедшую
неделю. Цитаты у меня были заготовлены заранее. Рассуждения  самого  автора,
рассуждения героев...
     А потом я неожиданно для всех  резко  сломал  ход  своего  выступления.
Кстати, этот кусок потом переписали с видеофайла на бумагу,  отредактировали
и сделали основой для одного из пунктов нашей Звездной Конституции.
     Я спросил у зала совершенно банальную вещь: а не может  ли  инструкция,
помимо всего прочего, быть и способом  защиты  от  безответственности?  Ведь
предусматривается же в сложных устройствах "защита от дурака"! В  любой  ин-
струкции тебе постоянно твердят: в такой-то ситуации ты ОБЯЗАН сделать то-то
и то-то.
     Если предположить, что инструкцию всегда знают назубок, то  о  некомпе-
тентности говорить уже нельзя. А вот о безответственности - все  еще  можно.
Ибо инструкцию можно знать, но при этом не выполнять. Можно ведь?
     В зале засмеялись и захлопали. Я попал в точку: именно так многие и де-
лали.
     Дальше было уже проще. Дальше я заговорил о том, что  наше  подземелье,
по моим понятиям, представляет собой следующую ступень эволюционной  лестни-
цы. В зале тут же громко закончили: "ведущей в подземелье".
     Я этой фразы ждал. У кого-нибудь в зале юмор все равно должен был  сра-
ботать именно таким топорным образом. А мне это было нужно -  это  была  моя
домашняя заготовка, жертва пешки перед решающей атакой ферзя. Если бы,  паче
чаяния, никто не сострил, мне пришлось бы острить самому. Но остроумие в за-
ле не дремало. Даже топорное. Пешку благополучно слопали.
     И тогда ферзь двинулся вперед.
     - В таком случае, скажите мне, пожалуйста: неужели вы считаете, что  на
лестнице социального устройства мы действительно стоим на километр ниже всей
остальной планеты?!? Я правильно понял вашу реплику?
     В зале наступила неловкая пауза. Затем кто-то - видимо, тот,  кто  сос-
трил насчет лестницы, ведущей под землю, крикнул: "и пошутить уже  нельзя!".
Мне оставалось лишь отыграть в сторону примирения - и я отыграл.
     - Ничего подобного. Насколько я знаю, шутить у нас можно всегда,  если,
конечно, это не касается серьезных вещей. Я бы и сам мог  так  же  пошутить,
просто эта тема мне кажется слишком серьезной для шуток.  Мы  здесь  собрали
цвет интеллекта Земли. Или, по крайней мере, значительную его часть, говоря-
щую на русском языке. Во всяком случае, я уверен, что такой концентрации ум-
ных людей нет больше нигде на планете. Содержание примесей у нас минимально.
Или я не прав?
     Зал, естественно, начал аплодировать. Кто-то тут же крикнул "Прав!".  А
я именно на это и рассчитывал. Доброе слово - оно и кошке приятно.
     - Для чего это было сделано? В первую очередь - для того, чтобы усилия-
ми самого этого интеллекта создать качественно новую социальную организацию,
обеспечивающую интеллекту наилучшие условия для творчества. Удалось нам это?
     Зал снова зааплодировал. Раздалось несколько выкриков "Удалось!". Кста-
ти, и я так думаю. Еще бы не удалось - с порядочными и умными людьми! А  ка-
бы нам самоуверенности поменьше...
     - Если удалось, значит, мы не ниже, а выше остальных  землян  по  своей
социальной организации. Да, лестница пока ведет под землю, согласен, но  при
этом, извините, никак не вниз. Тут евклидова геометрия уже не  годится.  Тут
уже сплошной Лобачевский вкупе с топологией. Вы же это и сами понимаете!
     И снова аплодисменты. Хорошо. Так приятно говорить  комплименты,  когда
при этом врать не надо! Начнешь врать - мигом с трибуны вылетишь. У  нас  за
должность никто никого уважать не станет. И слушать тебя  никто  не  станет,
если ты всерьез городишь чепуху. Умных людей тут полно. И остроумных  полно.
Такое отмочат - мигом замолкнешь. Чепуху можно безнаказанно лепить только на
КВНах. А тут не КВН. Да и там, пожалуй, не всякая чепуха пройдет...
     - Но тогда о безответственности у нас не должно быть и речи. В нашу но-
вую схему организации общества безответственность просто  никак  не  уклады-
вается. Ни-как! Безответственность предполагает, что тебе глубоко начхать на
возможные последствия своего поступка. Следовательно, тебе столь же  глубоко
начхать и на окружающих. Если мы одна семья, но кому-то в  этой  семье  нач-
хать на остальных, то, извините, я лучше буду сиротой. Впрочем, если  ситуа-
ция не изменится, сиротой я так и так стану. Или трупом. Ибо  безответствен-
ность, как мы видим, способна убивать.
     Теперь зал молчал. Погибших многие знали лично,  а  рана  была  слишком
свежей.
     - Увы, пока что она есть. Последняя наша авария, когда взорвался  реак-
тор, произошла из-за симбиоза самонадеянности и безответственности. Если эти
два свойства у нас останутся и впредь, то ни о каком нашем преимуществе  пе-
ред "верхними" мы говорить не вправе. Тогда мы равны им  -  и  незачем  было
весь этот огород городить. А уж если мы выше, то нам не нужна  и  защита  от
безответственности. Поскольку ее тогда просто не может  быть  -  этой  самой
проклятой безответственности. Если мы выше, то вместо нее всегда будет внут-
реннее чувство ответственности - перед отдельным человеком,  перед  группой,
перед всем нашим народом. И все останутся живы и здоровы. Правильно?
     Зал вновь зааплодировал. А я окончательно понял, что  и  вправду  сумел
найти именно то решение, которого все ждали. Не только не унижающее нас,  но
даже и возвышающее. Соломоново решение. Его примут все.
     Можно было заканчивать. Во многих головах уже наверняка давно просчита-
но то, что я пока не успел высказать. Мозги у нас тут мощные - никакой  язык
не в состоянии их обогнать.
     - Если каждый из нас будет в полной  мере  отдавать  себе  отчет,  нас-
колько все остальные зависят от его действий, то аварий, подобных  той,  что
случилась три недели назад, больше не будет никогда. Помните крокодила Гену?
Он как-то решил делать детский домик в трансформаторной  будке.  Там  кончи-
лось относительно хорошо, но этот крокодил все же совершенно зря полез не  в
свое дело. Если это поймут и наши крокодилы, то бояться больше нечего.
     Сначала в зале захохотали. А потом раздались очередные аплодисменты.  Я
к ним уже привык.
     - И еще несколько слов насчет  инструкций.  Полностью  отказываться  от
них, конечно, нельзя. Но мне представляется, у нас  они  никогда  не  должны
быть дубиной, дамокловым мечом или еще чем-то в этом роде. Бестолочей у  нас
нет вообще, но все мы в каких-то вопросах не являемся специалистами.  Лучше,
если каждый из нас в меру своей компетентности сможет сам решать, до  какого
момента имеет смысл следовать инструкциям. Решать, до какой степени он  ком-
петентен. Неспециалист, если он подойдет к делу ответственно, сможет  вовре-
мя остановиться и вызвать специалиста, а специалист - понять, насколько точ-
но описывается инструкциями реальная ситуация. Инструкции в этом случае ста-
новятся рекомендациями, советами, вместилищем чьего-то прежнего  опыта,  по-
мощью - но никак не острым дамокловым мечом, нависшим над  толковым  специа-
листом по дурацкой прихоти некоего далекого чиновника...
     Голос из зала: "Недалекого чиновника!"
     - Да, "далекого-недалекого". Почему-то далекие как  раз  и  оказываются
самыми недалекими. Но не будем отвлекаться. Мне кажется, тогда всё получает-
ся логично. Мы ведь всегда готовы уважать человека, желающего принести своим
трудом пользу, если и он уважает наше право жить. Такой подход годится?
     И зал выдохнул:
     - Да!

        Побежденных на диспуте не оказалось. Все вышли из зала победителями.
Уже в коридоре ко мне подошла Марина Павловна и  торжественно  поцеловала  в
щечку. А потом в жутком темпе, за какую-то пару минут, высказала кучу  отно-
сительно разумных мыслей "по поводу" и уплыла по коридору, переваливаясь  на
ходу, как бокастая бригантина. У "исходной" Марины Павловны была  совершенно
неповторимая походка.
        Неподалеку от меня Катя целовала Рому. Я уверен, Роме  целоваться  с
Катей было гораздо интереснее, нежели мне - с Мариной Павловной.
        Тогда я так думал. А вот теперь, если честно, то уже и не знаю,  что
интереснее. Трудно сказать.
        Но куда, интересно, за эту неделю пропала Катина робость? Неужели от
Роминых груш прошла - так же, как проходит авитаминоз?
        Любопытно, знают ли наши биологи про это свойство местных фруктов?

        Результатов ждать пришлось не так уж  и  долго.  Самодеятельность  в
серьезных делах пошла на убыль и вскоре достигла исчезающе  малых  размеров.
Звание "крокодила", стихийно возникшее с моей легкой руки,  оказалось  очень
непривлекательным. Кому приятно носить титул, свидетельствующий о твоей  бе-
зответственности и потенциальной опасности для окружающих? Его старались  не
зарабатывать, а сдуру заработав - делали все возможное, чтобы от него поско-
рее избавиться.
        На  многих  лабораториях  появились  наклейки,  где  зеленый  кроко-
дильский профиль был наискось перечеркнут жирной красной полосой. Это  озна-
чало "Крокодилам вход воспрещен". Появились и другие наклейки -  была,  ска-
жем, надпись "Зона, свободная от крокодилов и другого оружия массового пора-
жения". Общественное мнение работало вовсю. А безответственность  и  самона-
деянность стремительно вымирали.

        И что, разве это у нас плохо получилось?


                              ПОЛЯНКА В ТАЙГЕ
                      (Дубровский - 6 месяцев спустя)

     Я оставил своих барбосов вместе с их  джипами  в  маленькой  деревушке.
Если я в течение суток подам условный радиосигнал, но сам не  появлюсь,  они
поедут обратно, делая вид, что я по-прежнему сижу в своей  машине.  Если  не
появлюсь и не подам сигнал, они поставят на уши всю округу. Бедная округа.
     А мне дальше надо добираться одному. Даже двоих никто и близко не  под-
пустит ко входу. Без проблем подойти ко входу могу только я  -  один  и  без
оружия. Был когда-то такой фильм.
     Я заторопился и сдуру забыл переобуться в сапоги. По дороге-то оно бы и
ничего, но дорога скоро кончится, начнется тропинка, а на траве лежит  роса.
Ладно, переживу - до входа не так уж и далеко. В первый раз я,  помню,  даже
удивился: а как же местные? Оказалось, местные туда соваться боялись,  полу-
шепотом рассказывая о какой-то сверхсекретной воинской части.  Сначала  боя-
лись, а со временем просто привыкли, как привыкает любое  племя  аборигенов:
табу - и все тут.
     Дорогу я помнил достаточно хорошо. Вышел за деревню,  прошел  тоненькой
тропинкой через жидкий перелесок, спустился в ложок, по тонким жердям переб-
рался через болотце, вымазав роскошные ботинки в жидкой грязи, а потом с ве-
ликим трудом выкарабкался наверх. В прошлый раз я был тут зимой. Тогда  сне-
гоход пролетел этот ложок, почти не сбавляя скорости. Снегу было -  чуть  не
до самого верха. Летом оказалось теплее, но круче. И очень скользко.
     Дальше началось здоровенное поле, сроду никем не паханное. Местные  тут
пасли свою скотину: трава была огромная.
     Пройдя наискосок пастбище, я углубился в следующий перелесок,  обнесен-
ный ржавой колючей проволокой. Он был гораздо  больше  предыдущего  -  целый
лес, а не перелесок. В центре этого леса, километрах в полутора  от  опушки,
должна была находиться поляна. На поляне - избушка. Даже и не избушка - пло-
хонький сарайчик из дрянного горбыля. А в нем - оголовок лифта первого уров-
ня. Вход.
     Поляну я нашел легко. Поляна была.
     Вот только никаким сарайчиком на ней и не пахло. И уж тем более не пах-
ло оголовком лифта. На поляне пахло одним лишь луговым разнотравьем.

     Как же так? Поляна, что ли, другая?
     А где та?
     Перепутал?
     Я психанул и рванул  по  лесу  кругами,  постепенно  расширяя  спираль.
Сколько я намотал километров на свои изящные ботинки?  Не  знаю.  Во  всяком
случае, им явно хватило. Изящными они не будут выглядеть уже никогда.
     Ладно, я босиком не останусь. Бабки пока есть, слава богу. На шузы  мне
всяко хватит. Не попаду сегодня вниз - завтра тут, наверху, куплю тонну. Для
смеху. С горя. Выеду на берег и буду бросать шузы в речку. Как  Стенька  Ра-
зин - княжну. Эти утоплю первыми. За то, что привели не туда.
     Но где все же эта чертова поляна?
     Других полян в этом лесу не оказалось. Лишь та, первая и  единственная.
Был бы я не дурак - сначала залез  бы  на  дерево  и  осмотрел  окрестности.
Меньше бы набегался.
     В конце концов, вернулся я обратно. Поляна по-прежнему была  совершенно
пуста. Я прочесал ее всю - оставалась у меня маленькая надежда, что я  найду
хоть какие-то следы, которые приведут меня ко входу.  Но  ничего  не  нашел.
Разве что маленькую деревянную скамейку - даже не скамейку, а толстую корот-
кую досочку, намертво приколоченную к срезу старого невысокого пенька.
     Вот и все, что мне осталось - скамейка. Посидеть, покурить, дать  отдых
гудящим ногам, а потом навсегда отваливать восвояси - к своим  зеленым  бак-
сам, черным мерседесам, пятнистым  охранникам  и  политическим  проституткам
всех цветов радуги и всевозможных весовых категорий.
     А вниз, к Марине Павловне, меня больше не приглашают. Не нужен я там ни
ей, ни Андрею, ни Володе Сергееву. Я там чужой. Идиот. Размечтался.
     Погодите, ребята, это что же получается? А не означает ли это случайно,
что я крепко попал? На десять миллиардов зеленых?
     Не верится, конечно. Не могли они такой глупости сделать. За такие баб-
ки можно и ответить соответственно. Я ж никаких сил и денег не  пожалею,  но
через год появится у России на этом месте новый ядерный полигон!  На  триста
шестьдесят пять испытаний в год! Чтоб у них во всем их подземелье вся штука-
турка со стен поотваливалась к лешему - вместе с потолками.
     Нет, не могли они так поступить. Идиотов там нет ни одного. Да и своло-
чей я не встречал. Видимо, что-то случилось. Но мне-то теперь как быть?  Где
их искать?
     Может, их обнаружили и втихомолку зачистили? По жесткому варианту? Тог-
да искать их надо вовсе не на этом свете. Да только черта с два ты их зачис-
тишь. И уж особенно - втихомолку. Сунешься - а их  лазерный  бронепоезд  как
раз и вывернет тебе навстречу со своего запасного пути. Тогда любому спецна-
зу мало не покажется. Всем их бутылкам горлышки поотрывают. Точнее,  поотжи-
гают. Ручными лазерами весом в один килограмм. Или  гиперлазером.  На  самой
минимальной мощности.
     Ничего с ними не случилось. Но как теперь их найти - ума не приложу.
     Стянул я с ног грязные мокрые ботинки, поставил ноги  в  мокрых  носках
поверх них, закурил... и чуть не подпрыгнул от неожиданности,  услышав  лег-
кое покашливание: кто-то прочищал горло. А потом непонятно  откуда  раздался
негромкий голос.
     - Александр Моисеевич, если уж вы собрались в гости, то лучше  было  бы
сначала позвонить, узнать, дома ли хозяева. А то вы нагрянули без предупреж-
дения, а у нас, может, стирка в разгаре - или в холодильнике  шаром  покати?
Сами знаете, как сейчас тяжело в тайге с продуктами!
     Я обалдел. Слишком уж неожиданно все это  получилось.  У  меня  тут  же
всплыли все мои прежние подозрения насчет чтения мыслей и прочей чертовщины.
Я первым делом подумал: а может, они научились становиться  невидимыми  -  и
стоит сейчас рядышком со мной какой-нибудь их шестидесятилетний юноша,  пос-
меивается и смотрит на мои грязные мокрые носки?
     - Вы, Александр Моисеевич, не пугайтесь. Вход нам с поляны пришлось уб-
рать от греха. Но мы на ней  оставили  несколько  микрофонов,  видеокамер  и
громкоговорителей - на тот случай, если вот так нагрянет кто-нибудь из  ста-
рых знакомых. И, как видите, правильно сделали.
     Я молчал. А что говорить? Да и куда? С бестелесными голосами я еще  ни-
когда в жизни не разговаривал. Впрочем, вру: по телефону мы именно с ними  и
разговариваем. Но там микрофон около рта. А тут? Куда говорить-то?
     Блин, какая чушь в голову лезет! Слава богу,  они  никуда  не  исчезли.
Просто перенесли вход. И я для них, видимо, не персона нон грата. Иначе  они
просто не подали бы голос. Он, кажется, сказал - тут и микрофоны есть?
     - Александр Моисеевич, так вы намерены к нам спуститься? Или  вы  пред-
почтете посидеть, покурить и вернуться обратно?
     - А вы, что, ждете моего ответа?
     - Естественно, раз задаю вопрос.
     - И у меня есть право решать? Решаю я, а не вы?
     - Безусловно. А как иначе? Не потащим же мы вас силой!
     Я чуть-чуть помолчал. Нет, я не раздумывал - просто сердце вдруг  заби-
лось гораздо сильнее, чем ему положено. И мысли заметались, как мыши.
     Тащить вам меня не придется. Сам побегу. Лишь бы впустили.  Если  впус-
тят, тогда, ребята, Марину я все равно увижу. Конечно, мой активный мозг ед-
ва ли будет мешать ее активному мозгу, когда подушка попытается снять с  не-
го очередную психоматрицу Марининой личности, но уж увидеть-то я  ее  смогу.
Должен. Обязательно. Расшибусь, но увижу. Наяву. Мне уже до чертиков  надое-
ло видеть ее исключительно во сне.
     - Что я должен делать?
     - То есть, вы намерены спуститься?
     - Да, черт возьми!!!
     - Не кричите. Вы не в лесу.
     - Я-то как раз в лесу. Это вы не в лесу.
     - Э, нет. Мы оба не в лесу. Поскольку вы, если быть точным, сидите  бо-
сиком на поляне. А поляна - это, согласитесь, уже  отнюдь  не  лес.  Кстати,
одинокий человек посреди большой поляны, который громко разговаривает как бы
сам с собой, выглядит диковато. Плюс к  тому,  он  еще  напрочь  демаскирует
своего собеседника.
     - Ну, в общем-то, да. Извините.
     - Вы обуйтесь, встаньте со своей  скамейки  и,  никуда  не  сворачивая,
просто дойдите до леса. Там вас уже ждут. До встречи.
     На душе у меня окончательно отлегло. Даже юмор откуда-то  появился.  Из
пяток, наверное.
     - Эй, погодите! Не отключайтесь!
     - Да, я вас слушаю.
     - Вы сказали, у вас с продуктами тяжело?  Давайте  авоську,  я  сбегаю.
Деньги у меня есть, а магазин тут недалеко. Могу даже бражки в деревне поис-
кать. Неудобно как-то идти в гости без гостинца.
     - Да ладно уж, Александр Моисеевич, идите так. Пара лишних  картошек  в
мундире в нашем холодильнике завсегда найдется. И соль есть. Цельный спичеч-
ный коробок. Самогоночки давеча нагнали аж две пробирки. Так что еще  раз  -
до встречи. Вам прямо. Конец связи.
     У них насчет юмора тоже все в порядке. На картошке  в  мундирах  такого
юмора не наешь. Хотя откуда мне-то знать? Когда я в последний раз ел картош-
ку в мундире?
     Маразм! Дичь! Картошки с солью захотелось  -  сил  нет!  Когда  спущусь
вниз, попрошу у Андрея приготовить персональное блюдо. Сам сварю,  пусть  он
только даст мне кило картошки. И не забудет про спичечный коробок соли.
     Я нажал в кармане кнопку микропередатчика и тут же ее отпустил. В  кар-
мане тоненько пискнуло в ответ - мой сигнал приняли. Я тут же отключил пита-
ние передатчика. Все, ребята, полный конец связи. Округа может спать спокой-
но, на уши ее теперь не поставят. Поскольку через сутки я  не  вернусь,  мои
гориллы, получившие условный сигнал, тихо сядут в джипы и уедут обратно  той
же дорогой. Где я исчез, никто от них не узнает. Они не самоубийцы.

     И я тоже не самоубийца. Поэтому отныне у меня дорога будет совсем  дру-
гая.



                         ВТОРОЙ СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР
               в одном экземпляре, но в двух неравных частях

                                                Мы всегда достойны лучшего.
                                        Смысл жизни каждого из нас - в том,
                                        чтобы делать жизнь лучше. Для всех.

                                                ЗВЕЗДНАЯ КОНСТИТУЦИЯ, ст. 3

                               ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,
                              организационная

     - Андрей, я твердо решил. Я остаюсь.
     - Подумай хорошенько. У всех наших ребят есть сознание собственной нуж-
ности. И у всех есть интересная и сложная работа. А  у  тебя  ее  не  будет.
Представь, как на тебя будут смотреть окружающие.
     - Догадываюсь, как.
     - Сейчас у тебя там, наверху, есть все. Зачем тебе проблемы?
     - Слушай, ты видел фильм "Афера Томаса Крауна"?
     - Впервые слышу. А при чем тут фильм?
     - Если не видел, то и говорить не о чем. Просто я тебе хотел намекнуть,
что богатые иногда тоже плачут. Когда денег становится  очень  много,  пони-
маешь, что не в деньгах счастье.
     - Открыл Америку! Это я и без фильмов прекрасно знаю. У нас здесь, нап-
ример, счастье в сознании собственной полезности для окружающих.  Понимаешь?
Ну, и что же лично ты сможешь дать окружающим? Пробирки вымыть? Там, где на-
до, их и без тебя вымоют. А вакансий по твоей основной специальности  нет  и
не предвидится. Тут вообще нет спроса на олигархов.
     - Похоже, мое место около пробирок уже кем-то занято? Та-ак.  Не  успел
отвернуться, как моя законная работа - фьють!
     - В кругу друзей, знаешь ли, не стоит щелкать клювом.
     - Ой, не стоит! А канализацией у вас заниматься можно? Есть тут  у  вас
такая интересная и непыльная работенка? А то я готов.
     - У нас нет канализации. У нас есть полная утилизация. Одним из  основ-
ных условий проекта было то, что никакая молекула,  за  исключением  молекул
рабочего тела маневровых двигателей, не должна покидать  корабль.  Все,  что
есть на борту в момент старта, должно оставаться на борту вплоть до  финиша.
И даже дольше. Здесь мы отрабатываем эту самую технологию.
     - Ну, вот я и буду отрабатывать.
     - А что ты там делать-то хочешь? На постоянной основе в системе жизнео-
беспечения работают только специалисты. Экологи,  биогеоценологи,  ботаники,
микробиологи, микологи. Знакомые слова? Я специально выбираю знакомые,  что-
бы незнакомыми тебя не пугать. Химиков много. Физиков полно. Физхимики есть.
Ты к кому из них ближе по специальности, товарищ буржуй?
     - Хорошо. Понял. Жаль, что я не специалист. Утилизировать отходы -  это
было бы приятно.
     - Не язви. Это нужно. Всем. И этой мотивации всем  достаточно.  Кстати,
как ты думаешь: какая здесь была бы температура, если бы ее все время не ре-
гулировали? А какую очистку проходит наш воздух? Как  он  регенерируется?  А
питание - оно относится к жизнеобеспечению? Или ты думаешь, что жизнеобеспе-
чение - это только удаление продуктов жизнедеятельности и прочих отходов?  А
не в столовую ли ты первым  делом  отправился,  проголодавшись  вчера  после
своего марафонского забега по окрестным сибирским лесам? Или  ты  ринулся  в
туалет?
     - В туалет я на пятистах метрах сходил. Мне, кстати, еще в прошлый  раз
объяснили, что после многократных перепадов атмосферного  давления  на  этой
глубине всем в туалет хочется. И чтобы я не стеснялся говорить, если у  меня
есть какие-то потребности.
     - Так это, между прочим, тоже маленький элемент  жизнеобеспечения.  Ма-
ленький, но очень важный. Те, кто тогда обслуживал лифты  и  шлюзы,  обязаны
были тебя, новичка, проинструктировать. Люди честно выполнили  свою  работу.
Точно так же, как выполняют ее и все остальные.
     - Ну, а вчера-то мне никто ничего не напоминал! Вчера я сам сходил, ку-
да положено. Значит, кто-то нечестно работу выполнил?
     - Если бы ты не сходил, тебя в следующий лифт  просто  не  пустили  бы.
Увидели, что ты сам идешь, куда надо, так зачем языком болтать попусту?  Все
же знают, что Саша Дубровский уже не совсем новичок!
     - Откуда знают?
     - Ну, буржуй, у тебя и вопросы! Сразу и не ответишь. Понимаешь,  у  нас
все про всех всё прекрасно знают. Хотя никто никогда не  подглядывает  и  не
подслушивает. У нас тут - одна большая дружная семья. Всё интимное - да, это
табу, туда никто свой нос не сунет, зато уж все прочее ни для кого  не  сек-
рет. Со временем привыкнешь. Но ты мне не ответил: так куда ты здесь пошел в
первую очередь?
     - Когда сюда спустился - конечно, в столовую пошел. Ты же  сам  меня  и
повел!
     - Да, повел. Обеспечивать энергией твою дальнейшую жизнедеятельность. И
кто тебя накормил? Слесарь-сантехник?
     - Ну, нет, конечно. Повара накормили. Кормят у вас вкусно, ничего  пло-
хого не скажу. Но я ведь и раньше это знал. Я, между прочим, в  прошлый  раз
полтора месяца вашу еду ел - и ни разу не пожаловался.
     - Да, кормят неплохо. Вот только одна беда: за полтора месяца ты так  и
не понял, что поваров у нас нет. Вернее, повара есть, но у них это отнюдь не
основная специальность. Эта специальность у  них  -  дополнительная.  Персо-
нальное поручение для тех, у кого это дело хорошо получается. И у кого  душа
к нему лежит.
     - А если получается, но душа не лежит?
     - Тогда тебе там делать нечего. Рано или поздно  все  испортишь.  Вчера
тебя и всех нас кормили... погоди, дай-ка сообразить. Ага, Матвеич  же  был!
Значит, вчера тебя от всей души кормили две женщины-микробиолога и трое муж-
чин: инженер-электронщик, химик-аналитик и... и все-таки  один  слесарь.  Но
только не сантехник, а универсал. Редкостный. Человек, который одинаково хо-
рошо крутит водопроводные муфты весом в килограмм и ловит микроны, если нуж-
но починить лопатки турбореактивного двигателя. У вас наверху их  делают  на
точнейших станках, а у нас тут нет такой возможности. Если  на  каждое  наше
дело ставить отдельный станок, станков не напасешься. Поэтому мы собираем не
столько станки, сколько толковых людей.
     - Пять человек накормили всю вашу семью? Десять тысяч человек? В столо-
вой зал - от силы человек на пятьсот! А остальные не едят? У них диета?
     - Саша! Чудак-человек! Мы не только собираем толковых людей  -  мы  еще
даем им в руки нашу технику. В том числе и кухонную. Если бы ты ее видел, ты
бы все понял. Ты хоть раз обратил внимание, как перематывается рулон со ска-
тертью?
     - Еще в прошлый раз. Прекрасно знаю, что со столов стирать  не  надо  -
как только все свои подносы унесли, скатерть меняется автоматически. И что?
     - Да ничего. Все правильно. Просто в кухне техника  намного  серьезнее.
Только поэтому пять человек могут накормить полторы тысячи едоков. Так  ска-
зать, всех страждущих - пятью хлебами.
     - У вас же десять тысяч! А не полторы!
     - Да погоди ты! Дай сказать! Столовая вообще-то пропускает по три  сме-
ны в час. Мы решили - пусть будет две смены, чтобы без лишней спешки.  Смена
- пятьсот человек, это ты правильно подметил. Но у нас три  столовых,  а  не
одна. Поэтому на обед приходит полторы тысячи человек.  Через  полтора  часа
все сыты. Четыре с половиной тысячи человек.
     - Стоп!..
     - Только не спорь. Здесь нас теперь именно столько. Остальные в  других
местах. Но об этих местах нам с тобой говорить пока рановато. Оттуда в  нашу
столовую они, конечно, не ездят. Далековато будет. Но им и там с  голоду  не
помереть. Там тоже кормят. И даже, пожалуй, повкуснее. Вот  так-то,  дорогой
товарищ буржуй.
     - Ну, хорошо, сдаюсь. Предположим, что все так, как ты и  говоришь.  Но
дерьмо-то все равно должен кто-то чистить? Кто? Толковые люди?
     - А какие еще? За абсолютным неимением бестолковых... И потом, Саша, ты
подумай здраво: ведь даже элементарная утилизация - это очень  сложный  про-
цесс! Да еще и отнюдь не один. Это целый комплекс процессов. Бестолковые тут
ничего не сделают.
     - Слушай, а ты сам не хотел бы стать одним  из  утилизаторов?  Найдется
там у вас местечко для такого опытного человека? Пойдем  на  пару  -  тогда,
глядишь, и меня возьмут.
     - Во-первых, я тоже не специалист. Хотя и имею  некоторое  отношение  к
химии. Во-вторых, на ближайший месяц местечка для меня не найдется -  это  я
тебе гарантирую. Местечко было четыре дня назад, я на нем  честно  отработал
свои шесть часов, шесть часов отдохнул, а потом снова отработал - свои  вто-
рые шесть часов. Так что в текущем месяце мои услуги там не понадобятся.
     - Ты что, всерьез? Ты хочешь сказать, что руководитель  проекта  чистит
дерьмо?
     - Больше я ничего не хочу сказать. Ибо я тебе уже сказал  обычным  рус-
ским языком, что четыре дня назад отработал две-над-цать часов - свою месяч-
ную норму - в системе жизнеобеспечения. Что я еще могу сказать? Ну,  черт  с
тобой, давай поясню еще подробнее.
     - Да уж не откажи, батюшка.
     - Не откажу. В повара я не гожусь, физическое состояние у  меня  теперь
соответствует примерно двадцатилетнему возрасту - и именно поэтому  работать
мне приходится исключительно на утилизации. Пятидесятилетних и больных  туда
никто не направит. Там сила нужна - и немаленькая. Мы собираем все контейне-
ры с отходами, транспортируем их в блок утилизации, сортируем отходы, а  по-
том загружаем все это рассортированное добро в соответствующие приемные бун-
керы. Все остальное - уже забота тамошних специалистов, ибо мы в этих  делах
по сравнению с ними - котята слепые. Нам остается только  вымыть  контейнеры
дочиста и развезти их все обратно. Следующий цикл делает следующая смена.
     - Ни хрена себе! Во работенка! Вообще непыльная! Даже думать не надо.
     - Думать можно везде. Было бы чем. Кстати, там, где это нужно, мы рабо-
таем в производственных скафандрах с замкнутым циклом, а после работы прохо-
дим через мощнейший санитарный блок.
     - И как? Приятно на душе, когда с дерьмом пообщаешься?
     - Так ведь свое дерьмецо-то! Ничего унизительного я в этом не вижу. Ту-
да ходят все, кто годен по физическим кондициям. Без исключений. По графику.
Годовая норма составляет сейчас сто сорок четыре часа, двенадцать  в  месяц.
Пока было одно-единственное исключение - ты. Ты и в прошлый раз  не  отдежу-
рил, и сейчас, похоже, не прочь схимичить. Но в прошлый раз за тебя хотя  бы
Сергеев отдежурил.
     - Сергеев?!? За меня?!?
     - Ага. Сначала за себя, а потом, неделей позже, еще и за тебя. Как  раз
перед тем, как решил пригласить тебя к себе в квартиранты. Или, может  быть,
сразу после того? Не знаю точно. Да и какая разница?
     - Ну, тогда вставляйте меня в этот ваш график! И долг Сергееву я верну,
раз задолжал. Я никогда никого не кидал. Черт возьми! Я  же  все  равно  ос-
таюсь! О-ста-юсь!
     - Не горюй, вставим. Тебе еще и сорока нет, твое от тебя не убежит. Ты,
кстати, поосторожнее со своими "блинами" и "хренами". Если  перешагнешь  по-
рог приличий, шесть часов на утилизации - твои. Помимо графика.
     - Это как?
     - Заработаешь - узнаешь. Но давай-ка о более приятном. Даже если ты ос-
танешься, у нас нет никаких причин не платить тебе свои долги. Мы ведь  тоже
никого никогда не кидаем. Твоя тысяча тонн золота уже  накоплена.  Сейчас  и
она, и сто тонн процентов  лежат  в  тоннеле,  почти  у  самой  поверхности.
Остается ее только погрузить и вывезти.  Координаты  мы  тебе  передадим  по
твоему первому требованию. Всё, как договаривались. Вывозишь ты сам.  И  де-
лаешь вид, что напал на богатую золотую жилу. Скажешь, что деньги, мол, идут
к деньгам. Короче, отбрешешься. Поверить тебе никто не поверит, но это  ведь
и не важно. Точно?
     - Ты всерьез? Так, значит, у тебя и вправду водится  золотишко  на  де-
сять миллиардов баксов? Я, честно говоря, в этом все же немного  сомневался.
А особенно засомневался, когда сарая на поляне не обнаружил.
     - Подумал, что мы тебя кинули?
     - Было дело. Даже решил тут ядерный полигон организовать, если  понадо-
бится сделать вам что-нибудь приятное.
     - Спасибо, что не организовал. А то пришлось бы всем  нам  срочно  уле-
тать на Луну. За это возьми под столом кило картошки.
     - Вот спасибо-то! Погоди, я вариться ее поставлю. Знаешь, а мне как раз
и странно, что при таком размахе вы до сих пор прячетесь на Земле, а не  си-
дите где-нибудь на обратной стороне Луны.



                               ЧАСТЬ ВТОРАЯ,
                                 секретная

     - Насчет обратной стороны Луны - это что, интуиция? Или данные разведки?
     - Не понял?..
     - Так я как раз насчет этого и хотел с тобой поговорить. Время  пришло.
Сейчас я намерен открыть тебе все свои карты. Вплоть до самых секретных. Хо-
чешь? Только учти: потом обратного пути уже не будет.
     - Живых свидетелей вы не оставляете?
     - Не болтай чепухи. Мы ни разу никого не убили. Неужели ты об  этом  не
знаешь? Мы умеем стирать память - так зачем нам кого-то убивать? Я  об  этом
тебе и толкую: если ты узнаешь главные секреты, а потом передумаешь и  захо-
чешь насовсем вернуться наверх, твою память о нас придется стереть.
     - А если я не захочу?
     - Наверх? Конечно, не захочешь.
     - Нет, память стирать.
     - И этого не захочешь. Кому охота терять память - пусть даже и  частич-
но? Я тебя потому и предупреждаю, чтобы ты все обдумал и потом не  считал  в
случае чего, что мы над тобой силой надругались.
     - То есть, вы и силой можете?
     - Если другого выхода не будет - придется. Мягкие мы только со своими.
     - Радужно. Жизнеутверждающе. Ни одно светлое будущее не может без наси-
лия обойтись. Даже ваше. А тебе не кажется, что от такого насилия и до  кон-
цлагерей недалеко?
     - От какого "такого"?
     - Ну, сидите вы тут, втайне от всего мира, сила ваша в единстве, грани-
цы у вас, как у Советского Союза, всегда на замке, ни внутрь, ни  наружу,  а
вместо Берлинской стены - километр земли над головой...
     - И что?
     - А ничего. Я чего-то в этом роде и опасался.  Хотя  очень  хотел  оши-
биться. Да только, похоже, не ошибся. Идеи красивые. Лозунги  правильные.  А
на деле получается то же, что и у коммунистов было. Хочешь жить - живи и  не
вякай. Вот еда, вот работа, вперед и с песней! А вякнешь - память  сотрем  и
вышлем. На все четыре стороны. Мы гуманные, мы никого не убиваем, но  инако-
мыслящим тут жить незачем.
     - Ну, инакомыслящим у нас делать действительно нечего, а в остальном ты
врешь. Близко нет у нас ничего подобного. И всего-то ты чуть-чуть передерги-
ваешь - а смысл меняется практически зеркально.
     - Да где он меняется? "Кто не с нами, тот против нас".  "Если  враг  не
сдается, ему стирают память". Не так, что ли?
     - Нет.  Не так. Во-первых, кто не с нами, того здесь просто нет. И быть
не может. Как с нами чужой сможет жить? А во-вторых - где ты у нас врага на-
шел?
     - Ну, это я... фигурально.
     - Фигуряльно! А если не фигурять? Почему у вас там - если  чужой,  зна-
чит, враг? И зачем свои грехи на других сваливать?
     - Свои?!?
     - Ну, пусть не свои. Давай скажем - тамошние. Смотри: если ты не враг и
не чужой - зачем тебе наступать на себя, когда ты с чем-то всерьез не согла-
сен? Хоть с мелочами, хоть по-крупному? Не надо на себя  наступать.  И  мол-
чать не надо. Надо разобраться. Докажи, что ты  прав.  Тогда  мы  одумаемся,
наступим на себя и исправимся. Либо согласись, что ты неправ - и  исправляй-
ся сам. Да, наступая на себя. Тут уже никуда не денешься. А разве есть  тре-
тий вариант?
     - Ну, когда все неправы. И те, и эти.
     - Нет, Саша, дело это не шутейное, я сейчас совершенно серьезно говорю.
Не бывает у нас такого, чтобы все неправы. А если хочешь жить с нами -  живи
по общим правилам, как все живут.
     - Единообразно. Как старшина приказал. Сегодня в моде синие телогрейки.
А потребности в сливочном масле сегодня нет. И да здравствует Мировая  рево-
люция!
     - Чепуха. Сюжетов, знакомых по "верхней" жизни, ты у  нас  не  ищи.  Не
найдешь. У нас ни Войнович, ни Виктор Суворов не были и ничего подобного  не
описывали. Им такое и не снилось. Мы другие, Саша. В моде у нас просто удоб-
ная одежда. Думаешь, у меня телогрейки нет? Когда надо - носим и телогрейки.
Но не здесь. Жарко здесь в ватнике. А сливочное масло, как и  потребность  в
нем, у нас есть всегда. Поскольку Мировую революцию мы не готовим, проблем с
маслом не бывает.
     - Это радует.
     - Еще бы! Буржуй - он и под землей буржуй.  Его  такое  всегда  радует.
Масло есть, а Мировой революции нет - и не предвидится! Мечта!
     - Ага. Сказка, ставшая явью.
     - Былью, я бы даже сказал. А про общие для всех правила - ты имей в ви-
ду: мы ведь не всегда душа в душу живем. Временами такое бывает! И никто ни-
кому рот не затыкает. Обсуждай спорные моменты, предлагай пути решения проб-
лем, исправляй ошибки, если они есть. Но только в рамках наших общих принци-
пов. Они уже давно приняты всеми безоговорочно - и никакому  изменению  пока
что не подлежат. Чтобы изменять основные  принципы,  сначала  нужно  принци-
пиально изменить ситуацию. Вот тут граница и проходит. И  она  действительно
на замке. А как иначе-то? Чужих у нас быть не может. Если тебе сами  принци-
пы не по душе - ты чужой, тебе надо уходить. Все равно  никакой  перспективы
нет. Мы от своих принципов не откажемся. И никому не позволим  их  нарушать.
Что тут неправильного?
     - Ну... все правильно.
     - Значит, и остальное будет правильно: если нам оказалось не  по  пути,
уйди и забудь о нас навсегда. Нас для тебя больше нет. Иди своим путем.  Вот
такая здесь логика. Суровая, но простая и очень необходимая.
     - Теперь звучит уже чуть приятнее. Но все еще не  очень.  Ты  правильно
говоришь: сурово это. Кто-то будет копаться в моих воспоминаниях, кто-то бу-
дет решать, что выбросить, что оставить...
     - С ума сошел! Ты всерьез думаешь, что воспоминания можно выдернуть  из
личности, как из дневника - страницу с двойкой?
     - А как тогда выборочно стереть память?
     - Да проще пареной репы. Надо просто записать тебе матрицу того послед-
него дня, когда ты еще не знал секретов. Все остальное пусть остается. Ниче-
го особо опасного в нем нет. Но еще лучше записывать самую  первую  матрицу.
Тогда - вообще безопасно.
     - И это все?!?
     - Все. Мог бы, кстати, и сам допетрить. Несложно. А эффективность прак-
тически стопроцентная.
     - Ну, ты меня убил.
     - Убил или убедил?
     - Да убедил, убедил. Теперь я окончательно согласен. Хорошая страховка.
Нужная. И довольно гуманная. Тоже почти убедил.
     - Без этой страховки никому, кто знает наши главные секреты, обратно не
уйти. Тебе в том числе. И мне. И любому из нас. Ну, так как? Мне начинать?
     - Начинай. Была не была. Где расписаться?
     - Нигде. Никакой бюрократии. Хорошо, поехали. Уж не знаю - как,  но  ты
угадал: мы довольно давно сидим на Луне. И именно на обратной стороне. Но ты
этого никак не должен был знать. В ваших газетах об этом не писали.
     - ...
     - Приятно посмотреть на всерьез озадаченного олигарха. Не  каждый  день
такое увидишь. Подбери свою бедную челюсть, пока она еще не  совсем  отвали-
лась.
     Я подобрал. Челюсть мне еще пригодится. Причем, очень  скоро.  Картошка
уже почти сварилась. Пусть я и не повар, но к этому вопросу подойду со  всей
своей душой.
     - На Луне мы, повторяю, действительно сидим. Причем, хорошо  сидим.  Не
жалуемся. Уже почти семь лет. Первые два года осваивались, строили  базу.  В
последующие пять лет наладили регулярное грузопассажирское  сообщение.  Сей-
час делаем один рейс в неделю.
     Я снова подобрал челюсть. На сей раз - без напоминаний.
     - Один рейс - это пятьдесят человек и сто сорок пять тонн  груза.  Чел-
нок как раз и рассчитан на сто пятьдесят тонн полезной нагрузки. Но с  буду-
щего года выходим на два рейса в неделю. Одного нам давно уже мало. На  Луне
у нас теперь целый город.
     - Тоже подземный? Вернее, подлунный?
     - Так ведь, Саша, это только умный в гору не пойдет.  Мы  в  гору  идем
смело. В самую середку идем.
     - На вашем лазерном бронепоезде легко быть смелыми. Даже если он  стоит
на запасном пути.
     - А ты не остри. Не та тема. Мы почти четверть века стоим  на  запасном
пути - и не сошли с него ни разу, а вы там пол-планеты кровью залили. Всё  с
террористами боретесь. Сначала доводите людей до ручки, а потом,  когда  они
кусаться начнут, мочите их по всем сортирам.
     - Лично я никого никогда не мочил. И не заказывал.
     - Вот и мы никого не мочим. Нигде и никогда. Мы просто  даем  настоящим
людям жить настоящей человеческой жизнью. Поэтому не вы, а именно мы на  Лу-
не город построили. А вы тем временем что сделали?
     - Что мы сделали?
     - Вы взяли да и утопили станцию "Мир". Ты не слышал,  с  каким  плеском
она грохнулась в Тихий океан? На Гаваях не слышно было? Зря  ты  не  дал  им
миллиард рублей без отдачи. Пусть бы "Мир" еще хоть чуть-чуть полетал.  Неу-
жели не жалко?
     - А тебе?
     - Мне - жалко. Потому и говорю.
     - Так и дал бы им денег. У тебя они тоже есть.
     - Э, нет, Саша. Во-первых, своих денег у меня  нет.  Ни  рубля.  У  нас
деньги только общие и только для срочных закупок. Во-вторых, у нас тут  своя
космическая программа. И наша нам гораздо важнее, чем ваша, российская.  Ибо
она куда обширнее и эффективнее. А уж по результатам  эти  программы  вообще
сравнивать нельзя.
     - Ну, разошелся! Я, между прочим, всегда с удовольствием читал  фантас-
тику. А вот слушать фантастику в авторском исполнении мне  еще  не  приходи-
лось. Кстати, хорошо пишешь.
     - Сказал бы прямо: врешь, мол, ты, Андрей Сергеевич! А я не  вру.  Могу
это доказать. Если у тебя есть свободные деньги,  товарищ  буржуй,  мы  тебя
легко прокатим до Луны и обратно. Деньги нам наверху ой как бывают нужны,  а
свозить одного человека туда и обратно - вовсе не проблема. Можно даже с лю-
бовницей, просто стоить будет вдвое дороже.
     - А с двумя любовницами?
     - Втрое. И правильно, лети с двумя, чего тебе мелочиться-то! Через  па-
ру недель вы вернетесь живыми и здоровыми, любовницам мы прочистим  мозги  и
отпустим, а уж тебе впечатлений, я обещаю, хватит на всю  оставшуюся  жизнь.
Это тебе не на Гаваи сгонять. На Луне купаться интереснее.
     - Купаться? Где?
     - Да в бассейне, где же еще! Не в море же! Моря на Луне сухие до безоб-
разия. Море Дождей - и то пересохло. Дождей на Луне, говорят, давно не было.
     - Значит, только в бассейне...
     - Ага. Исключительно в бассейне.
     - А с будущей любовницей можно? Она, кстати, из местных. Ей даже и моз-
ги не надо будет прочищать. Но оплачу так же.
     - Это с Мариной, что ли? Выбрось из головы. На роль любовницы  она  ни-
когда не согласится. И мы никогда не согласимся. Побереги лоб.
     - Ну, тогда, значит, с будущей женой. Слетаем в свадебное путешествие.
     - Думаешь, согласится на роль  жены?  Да  зачем  ей  нужен  муж-буржуй?
Деньги твои ей до лампочки. И зачем ты ей тогда вообще? В лоб тебя бить?
     - Блин, вы заколебали уже с этим лбом!
     - А, ты рассчитываешь, что мужа она бить не станет? Оптимист...
     - Это ты оптимист! И еще сказочник. Но ты мне  сказки  не  рассказывай!
Семь лет вы летаете! Щас! И как же это вас военные до сих пор не засекли? Ты
хотя бы знаешь, что у России есть такая штуковина, которая называется  "про-
тиворакетная оборона"?
     - Слыхал. В газетах ваших читал кое-что. Но не буду врать -  живьем  не
видал ни разу. У меня галлюцинаций не бывает. Я вижу лишь  то,  что  есть  в
действительности.
     - А ПРО, по-твоему, в действительности не существует?
     - Ну почему же! Что-то такое наверху определенно существует. Но, знаешь
ли, наши корабли оно не видит в упор. Поскольку оно очень тупое и  примитив-
ное. И ввиду своей тупости оно нас совершенно не волнует. Для нас его,  счи-
тай, нету.
     - Это как?
     - Все элементарно, дорогой Ватсон. Корабль разгоняется на подземной пя-
тикилометровой полосе, взлетает - и без лишнего шума уходит с набором  высо-
ты по меридиану в сторону полюса. Чаще - ночью.  А  над  Северным  Ледовитым
океаном, кстати, никакой ПРО и не пахнет. Анекдот, да и  только:  почти  все
военные спутники над полюсами проходят по семнадцать раз в сутки, а толку от
этого... Переход огромного количества в полнейшее отсутствие качества. В об-
ломки этих самых военных спутников. Кстати, пробираться  через  эти  обломки
действительно опасно. Чуть не каждый раз приходится что-то сжигать.
     - Вы сжигаете военные спутники???
     - Обломки спутников. А твои военные об этом даже и  не  подозревают.  И
какая, к лешему, ПРО? Сколько ракет полярники запустили, но никто  их  ракет
никогда не сбивал. Кстати, выключи ты свою картошку. Там уже, наверное,  вся
вода выкипела.
     Я же, блин, и забыл про нее! Вскочил, выключил. Ладно, черт  с  ней,  с
картошкой. С ней я потом разберусь. Не до картошки пока.
     - Ты про какие ракеты?
     - Так ведь, батенька, про ионосферные. Про геофизические,  естественно.
Про сигнальные, которыми полярники из ракетниц пуляют, я и не собирался упо-
минать. А баллистических им не дают.
     - И не дадут. На кой черт они им нужны?
     - Не нужны. Ну, вот, сам и посуди: наш корабль ночью уходит  вверх  над
полюсом. Много ты увидишь? Тем более, там внизу никого нет, любоваться прос-
то некому. И сверху никто не смотрит - именно потому, что внизу никого нет.
     - А полярным днем? Когда светло круглые сутки?
     - Никакой разницы. Смотреть на наш ераплан там все равно  некому.  Если
кто и увидит, так у него радара нет. А у кого есть радар, тот не  увидит.  В
худшем случае, какие-нибудь уфологи немного побесятся.
     - Которых всерьез никто нигде не воспринимает.
     - Между прочим, зря. Они ведь не только нас видят. Есть в атмосфере ле-
туны и поинтереснее нас. Но не о них речь.
     - А можно немного о них?
     - Не сейчас. Ты еще одно учти:  наш  электроионный  двигатель  работает
практически без пламени, никакого огненного хвоста за кораблем  не  тянется,
дыма нет, шума особенного тоже нет - гул и высокий свист. Самолет летит,  да
и только. Он и по весу ближе к самолету, чем к "Челленджеру" -  триста  тонн
на взлете. Ваш "ТУ- 160" почти так же весит. К тому же, наш  челнок  темный.
Темный во всех смыслах. И в оптическом, и в радиодиапазоне.
     - И все равно не верится. Нигде нет ничего подобного - так откуда оно у
вас взялось?
     - А откуда у нас вообще все берется? Из умной головы. Ты  ведь,  вроде,
уже знаешь насчет нашего клонирования? И насчет нашей энергетики  знаешь?  И
насчет твоего золота я тебе, вроде, тоже сказал?
     - Насчет золота? Да, ты сказал, что оно уже в тоннеле.
     - Я сказал, где оно. А откуда? Ты, конечно, пока  мало  что  видел,  но
неужели ты все еще не понял: у нас тут много чего есть, о чем наверху  вооб-
ще не слыхали. Думаешь, мы это золото на речке мыли? Тысячу тонн?
     - А что, у вас философский камень завелся?
     - Философского камня у нас нет. Зато у нас есть умные физики.  И  этого
вполне достаточно, чтобы получать золото тоннами - как отходы производства.
     - Золото из отходов?
     - Да не "из отходов". Оно само - отходы. Шлак после  некоторых  ядерных
реакций. Но тебе-то какая разница? Золото у нас самое настоящее. Изотопы  мы
тебе не подсунем.
     - Что и радует. Приятно осознавать, что хоть где-то в мире есть  долла-
ры, обеспеченные золотом.
     - А самое приятное, что эти доллары не чьи-нибудь, а твои. Ага?
     - Вот именно. Одно жалко: во всем мире одни только эти десять  миллиар-
дов золотом и обеспечены. Остальные - просто зеленые бумажки.  Мусор.  Идио-
там на потеху.
     - Да пусть побалуются на здоровье! Раз уж ни на что  серьезное  ума  не
хватает, пусть играют в зеленые бумажки. Хоть  какое-то  занятие.  Ты  лучше
скажи-ка мне, сколько в Солнечной системе обитаемых планет?
     - Ну, допустим, две. Если не врешь насчет Луны.
     - Не вру. А пять не хочешь?
     - Пя-а-ть?
     - Земля, Луна, Марс, Церера, Паллада.
     - ...
     - Скоро, возможно, будет еще и Веста. На  Марсе  у  нас  живет  человек
триста, на астероидах - по тридцать-сорок. Больше там и не надо.  А  вот  на
Луне население уже к пяти тысячам подходит.
     - Ни хрена себе! Вы там что, размножаетесь?
     - Увы, детей у нас нигде пока нет. Пока что мы себе такой роскоши  поз-
волить не можем. Сейчас это слишком рискованно.  Конечно,  рисковать  самими
собой мы имеем полное право, мы тут все взрослые, но обрекать на риск еще  и
детей - нет уж, на такое свинство мы не способны. Сначала мы  должны  отсюда
уйти.
     - По-английски? Не прощаясь?
     - Только так. Мы уйдем, не прощаясь. И не хлопая напоследок дверью.  Мы
просто тихонько уйдем.
     - Погоди-ка! Но у вас же есть клонирование! Наделайте  детей,  запишите
их на матрицы - и какой тогда риск?
     - Вижу, Саша, ты никогда не сгорал заживо. А вот Володя Сергеев сгорал.
И очень хорошо, что он не помнит своей смерти. Иначе он от боли жить  бы  не
смог. Я видел видеозапись - знаешь, лучше бы никогда этого не видеть. Страш-
но. Возможно, кстати, мое первое сердце именно из-за этого и отказало раньше
времени. Но я обязательно должен был просматривать запись - вместе с Володи-
ными коллегами - чтобы понять причины взрыва. И мы ее смотрели. Много  дней,
раз за разом, чуть ли не по отдельным кадрам, пока не поняли, что там случи-
лось. А вот Володе мы запись не показали - уничтожили все копии этого  файла
за несколько часов до его второго пришествия. Собственно, мы потому и спеши-
ли, чтобы не пришлось ЭТО ему показывать. Ты что, желаешь чего-то в этом ро-
де нашим детям?
     Последовала длинная пауза. Да оно и немудрено...
     - А вот об этом я даже и не подумал. Да, глупость посоветовал.  Извини,
Андрей.
     - Не извиняйся. Тебе еще многое предстоит увидеть  совершенно  в  новом
свете. Ты пойми: мы - другие. У нас другая жизнь. Другие  ценности.  Немного
другая мораль. Если ты останешься - она и у тебя со временем станет  другой.
Не такой, как сейчас.
     - Но все-таки жаль, что насчет детей у вас так... безрадостно.  И  что,
вы одними клонами думаете планеты заселять?
     - Да что ты переживаешь! Будут дети! Когда  время  придет.  Собственно,
никакого запрета и сейчас нет. Есть ответственность. И понимание  того,  что
еще не время. Но как только это время настанет, дети родятся обязательно.  И
растить мы их станем совсем не так безобразно, как это  делается  сейчас  на
Земле. Эти-то дела у нас уже давным-давно продуманы. Каждого ребенка вся на-
ша семья будет воспитывать - делать настоящим человеком. И сделает! Уж  хотя
бы в этом ты мне поверь. Нам человекообразные не нужны. У нас ребенок  будет
расти в ухоженной клумбе, а не в поле, заросшем сорняками.  Хотя...  Это  я,
пожалуй, немного переборщил. Будут и сорняки. Пусть  даже  и  искусственные.
Без трудностей человека не вырастишь.
     - Пока вы на детей решитесь, вы их и делать-то разучитесь!
     - Не боись. Не разучимся. Мы тренироваться  будем.  Кстати,  на  лунном
КВНе пилоты как-то шутку запустили - как раз почти на эту тему.
     - КВН? У вас? Тут?
     - Я же тебе говорю - на лунном КВНе. На Луне,  значит.  В  городе  Вос-
ток-два. Ну, что-что, а уж КВН-то и тут есть, понятно. КВН - он как мыши. Он
везде. Так вот: выходят на сцену парень с девушкой. Он  поднял  голову,  как
будто на Землю смотрит, и подруге этак мечтательно говорит лирическим  тено-
рочком: вот, мол, смотри, Катюша, миллиарды лет летает по своей орбите  пла-
нета Земля - единственная обитаемая планета в Солнечной системе.  А  подруга
чуть ли не басом продолжает: ага, говорит, единственная  обитаемая  планета,
не подозревающая о наличии людей на остальных обитаемых планетах.
     - Ну, это точно подмечено. Молодцы.
     - Погоди, это еще не все. Он ей руку эдак на плечико кладет: в  отличие
от вашей очаровательной Луны, на которой все известно всем и каждому. А  она
его руку с плеча сбросила и отрезала: нам, говорит, известно даже, что твои-
ми стараниями, кобелина проклятый, Луна вообще скоро самой обитаемой  плане-
той станет. Весь зал так и грохнул. Есть тут у нас один такой специалист  по
летному делу и женскому полу. Хочешь - понимай, что он людей на Луну  возит,
а не хочешь - думай, что детей строгает. Кстати, сей специалист был в  зале.
И ржал громче всех. Но обороты после этого очень сильно сбавил.
     - Ни фига себе! КВН на Луне!
     - Эх, Саша, это у нас не самая удивительная вещь. Есть и  поинтереснее.
Представляешь, у нас тут недавно мышь завелась! Работать вообще весело  ста-
ло. Позавчера мышка в архивном отделе одну даму слишком  сильно  напугала  -
сканер расколотили. Дама прыг от мышки на стол - и даже не  вспомнила,  бед-
ная, что стол - он и не стол вовсе, а ее собственный сканер  для  ватманских
листов двадцать четвертого формата. Но, отдадим должное, и  мышка-то  оказа-
лась не из рядовых - очень уж задорная. Девчонки теперь там  ежедневно  виз-
жат, а в перерывах между визгами требуют кота.
     - Кот-то им зачем? Они девчонки или кошки?
     - Вот видишь! Даже у тебя юмор появился, едва про КВН заговорили. И все
равно ничегошеньки ты еще не знаешь. Нет, они не кошки. А мы - не медведи. И
не кроты. Ты думаешь, если мы двадцать лет сидим глубоко под землей, так  мы
и жить по-человечески разучились? У нас тут не только  КВН  есть,  у  нас  и
"Что-где-когда" неплохое. Во всяком случае, на те вопросы, которые по  теле-
визору задают, наши ребята отвечают секунд за двадцать-тридцать.
     - Прямо!
     - Ну, не всегда, конечно. Но, поверь, часто. Сам много раз был свидете-
лем. Если есть время, обязательно смотрю по кабельному тэ-вэ.  Наши  телеви-
зионщики пиратствуют помаленьку: берут с эфира московскую картинку,  показы-
вают момент вопроса нашей команде, через тридцать секунд  мы  слушаем  ответ
наших, а уж потом отвечают те, "верхние".
     - И вашим всегда достается меньше времени?
     - Максимум - тридцать секунд. Но в этом и есть весь смак. А ведь  мы  с
тобой ушли в сторону! Ты спрашивал, откуда у нас все это взялось. А  ты  ни-
когда не задумывался, что горные породы - это почти вся таблица  Менделеева?
И что, имея энергию и технологию, этой таблицей можно и воспользоваться  при
необходимости?
     - Ну, это даже я способен понять. Оксиды там, сульфиды  всякие,  хлори-
ды-карбиды, силикаты-перманганаты, прочее добро...
     - Вот это да!!! Хорошо раньше в социалистических школах  учили  будущих
капиталистов! Аплодирую. Именно так оно и есть. Разве  что  перманганаты  ты
зря сюда приплел. Но в остальном все правильно. Это и кислород для  дыхания,
и золото для олигарха, и вода, и даже органика. Надо только точно знать, что
делать. Мы теперь кое-что знаем. А энергии у нас давно хоть отбавляй.
     - Честно говоря, мне было интересно, что ты на этот раз придумаешь.
     - А я ничего не придумываю. Хотя, с другой стороны, многое тут действи-
тельно придумано мной. И я еще отнюдь не иссяк, я еще много придумаю. Но вот
сейчас я не столько ПРИдумал, сколько напрочь ПЕРЕдумал. Ни о чем  серьезном
я пока с тобой разговаривать не буду, господин Фома  неверующий.  Поехали-ка
для начала на космодром. Четыре часа поспим в  нашем  пятиметро,  отсюда  до
космодрома ехать довольно далеко. А еще через четыре с половиной часа  сядет
челнок с Луны. На нем, кстати, одна твоя знакомая из Востока-два домой  воз-
вращается. Марина Павловна её зовут. Помнишь еще  такую?  Ах,  да,  конечно,
помнишь: ты же мне сам сказал, что она твоя будущая жена! Вот встретим ее  -
тогда и продолжим разговор.
     - Марина?!? Откуда возвращается? С Луны?!?
     - Иначе говоря, ты понятия не имел, что твоя будущая жена с твоей буду-
щей любовницей уже два месяца торчат на Луне? А кто там без них токарно-вин-
торезные станки монтировать будет? Ну, те, что ты нам так  любезно  оплатил?
Те, что дороже золотых?
     Андрей развеселился не на шутку. Думаю, я действительно  выглядел  нес-
колько растерянно. Мысли опять заметались. Марина - и Луна? Если бы я,  выс-
тупая этой зимой в Давосе, сдуру вышел на трибуну с настежь расстегнутой ши-
ринкой и фингалом под глазом, я бы, наверное, выглядел примерно так же,  как
и сейчас. Дурак дураком.
     - Ну, силен ты, русский буржуй! Доверчив, как  пролетарий.  Любая  ваша
тамошняя дамочка тебя мигом вокруг пальца обведет. По  всему  выходит,  тебе
только на Марине и можно жениться. Это для тебя единственный шанс ходить  по
планете Земля без рогов. Да и по другим планетам - тоже.
     Моя Марина сейчас летит с Луны? Блин, а с чего это я взял, что она моя?
Она тут, может, уже давно замуж выскочила! Или не тут, а там, на  Луне  этой
чертовой. Нет, Андрей бы тогда так не шутил.
     Но я, выходит, еще восемь с половиной часов  ее  не  увижу?  Да,  блин,
фальстарт получился.
     - Все, пошли на метро. Говорю же тебе, далеко ехать.
     Эта девчонка сейчас в космосе? В пустоте? Там, где даже  я  никогда  не
бывал? И она своими стройными ногами ходила по Луне? Вот же дела тут у  них,
мать твою! Раз в неделю - рейс... на Луну!  "Осторожно,  двери  закрываются!
Следующая станция - море Дождей. Не забудьте зонтики".
     Тарарах-тири-бидох!
     Лишь бы только они сели нормально!
     - Слушай, Андрей, это же очень опасно!
     - Конечно, опасно. Космос! Знаешь, сколько аварий было за эти семь лет!
     - Сколько?!?
     - Да у нас-то - ни одной. Зато у вас, наверху, чудес  было  полно.  Ты,
видимо, просто забыл? Сначала "Колумбия" развалилась, потом все эти фокусы с
МКС, потом...
     - Блин, вот только не надо мне старые газеты пересказывать! А  шутки  у
вас, Андрей Сергеич, вообще дурацкие!
     - Это мне уже не раз говорили. Но это не совсем шутки. Это чистая прав-
да. Ни единой аварии в космосе у нас не было. И никто в космосе пока не  по-
гибал. Но все равно - тьфу-тьфу-тьфу. Этот челнок, между прочим,  ведет  моя
жена. Ты с ней еще не встречался. В прошлый раз, ну, когда я умер, она  тор-
чала на Марсе. Планетологов возила по Красной планете. Так что я, Саша,  то-
же заинтересован, чтобы с челноком все было нормально.
     - Тьфу! Тьфу! Тьфу!
     - Закончил? Тогда пошли на метро. Мне ведь надо еще  и  космодром  тебе
показать. Ты даже не представляешь, насколько мне приятно им хвастаться.

                              НЕМНОГО ИСТОРИИ
                                 ВОСТОК-ДВА

                                                       Все во имя человека.
                                                    Все для блага человека.
                                                          Каждого человека.

                                                ЗВЕЗДНАЯ КОНСТИТУЦИЯ, ст. 2

     Ехать нам еще больше двух часов, пока что мы даже полпути не  проехали.
Саша спит. Вагон метро движется мягко и почти бесшумно - тут никаких рельсов
нет, тут гладкое зеркало расплавленного, а потом вновь застывшего  базальта.
Или гранита? Понятия не имею. Мне хоть базальт, хоть гранит, хоть  туф  рас-
плавь - я их все равно друг от друга не отличу. Минералогия - это совсем  не
по моей части. Хотя бы это не мое. И то радость.
     Тихонько шуршит воздух, выходя из-под пластиковой  юбки  вагона,  низко
гудят нагнетатели, да позади периодически посвистывают электроионные микрод-
вигатели - когда скорость вагона падает ниже определенного предела.  Никако-
го железнодорожного перестука колес нет и в помине. Откуда ему взяться,  ес-
ли под нами и колес-то никаких нет? Под нами одна лишь воздушная подушка.
     Вот на этой мягкой подушке буржуй Дубровский и отрубился напрочь.  Лад-
но, пускай поспит. Новых впечатлений ему сегодня перепало досыта. А  сколько
еще перепадет! И каких! Впереди у него - встреча с его  ненаглядной  Мариной
Павловной. Он, думаю, сейчас не столько отдыхает, сколько  убивает  время  -
чтобы эти оставшиеся часы прошли поскорее.
     Впрочем, возможно, что он и устал впридачу. Немудрено.  Я  тоже  устал.
Разговор у нас получился очень уж насыщенным. Понятно, что ему хотелось  уз-
нать побольше о своей новой жизни - вот он меня и выжимал. Как алкаш - кота,
утонувшего в ванне с водкой. Упирался, спорил, язвил - и все  это  лишь  для
того, чтобы вытянуть из меня побольше дополнительной информации.
     Но выжал в итоге... самого себя.  Староват  он  теперь  супротив  меня.
Ему-то ведь почти сорок, а мне сейчас явно меньше двадцати пяти. Так  что  я
снова могу хоть по двое суток не спать. А вот он, старый буржуй, столько уже
не сможет.
     Да, выжал себя, а главного так и не узнал. Не сказал  я  ему  главного.
Почему не сказал? А потому, что должность в  его  недалеком  будущем  маячит
чуть ли не генеральская. Быть Дубровскому координатором!
     Будет. Со временем. А пока рано ему в генералы. Пусть-ка для начала по-
ходит в рядовых. Как там было в "Капитанской дочке"? "Пусть в  армии  послу-
жит. Изрядно сказано! Пускай его потужит."
     Ага. Изрядно сказано. Прежде чем мановением руки двигать армии,  полко-
водцу следует научиться хорошенько наматывать портянки. И рыть окопы до кро-
вавых мозолей. Тогда и армии от него никуда не убегут. А если, не  дай  бог,
придется убегать - с собой прихватят. Не позабудут второпях.
     Но это - в будущем.
     Да, спроса на олигархов у нас нет и не будет. Тут я ему  чистую  правду
сказал. А вот на хороших организаторов спрос есть всегда. Я, хоть и не  один
работаю, уже запарился с этой чертовой координацией. С земными проблемами  я
еще справлялся, но теперь, когда добавилось море проблем космических...  Те-
перь нужен помощник, нисколько не уступающий мне по калибру. Второй  крупно-
калиберный.
     Думайте обо мне, как вам угодно, но это правда, а  не  хвастовство.  Из
"мелкашки" по нашим проблемам не постреляешь.
     Хорошо, камеры наблюдения вовремя засекли этого крупнокалиберного в ле-
су - и я перед самым стартом челнока с Луны все же успел  дозвониться  через
ГССК - "геоселеностационарный канал" - сначала до жены, а уж потом и до  Ма-
рины. Когда Дубровский понесся по лесу разыскивать вход,  Светланин  челнок,
нагруженный титаном, как раз готовился к выходу из ангара. Я тормознул  чел-
нок, затем озадачил Марину, а Марина тут же позвонила на космодром и  попро-
сила подождать минут десять-пятнадцать.
     Конечно же, Светка ее подождала. Разве может пилот не  подождать,  если
кому-то срочно нужно на Землю? Тем более, никакого жесткого расписания стар-
тов у нас нет. Готов взлетать - взлетай. Не готов - никто тебя  не  торопит.
Готовься спокойно. Торопливость хороша либо при ловле блох, либо еще  в  од-
ном случае. А космос - это вам не блохи. Тут дело немного посерьезнее.
     Но позвони я хоть на полчаса позже, выйди Светкин челнок из ангара -  и
ждал бы олигарх Марину до следующей недели. Челнок обратно в ангар никто  не
потащит. Для ангара это - лишний цикл  декомпрессии.  Недопустимая  роскошь.
Так что не пойдет гора к Магомету.
     Ну, а если Магомет - к горе?
     А это от Магомета зависит. В нашем конкретном случае -  Магомет  никуда
не пойдет. Допуска к работам в вакууме у Марины (как и у меня, кстати)  вро-
де бы еще нет, а без допуска - не видать ей скафандра, как собственных ушей.
С этим у нас дело обстоит очень строго. Даже ей никто бы скафандра  не  дал.
Пусть и для пустячного двухминутного перехода через вакуум  из  тамбур-шлюза
ангара в тамбур-шлюз челнока. Тут Марина Павловна  уже  никакой  не  Главный
Биолог. Обычный зеленый несмышленыш.
     Впрочем, она бы и сама не попросила. Никогда Марина не  сделает  ничего
крокодильского.
     Вот попсиховал бы тут товарищ буржуй! Да и Марина бы там всю  следующую
неделю психовала.
     Хотя... думаю, он просто не смог бы ждать здесь еще неделю.  Он  уломал
бы меня, пилотов, он добрался бы до диспетчеров пассажирских перевозок,  от-
дал бы в нашу "внешнеэкономическую" казну любые деньги - но с  послезавтраш-
ним рейсом он наверняка улетел бы на Луну. К Марине.
     Ладно, ни Луна, ни Марина от него никуда не  убегут.  Дубровский  и  не
представляет себе, насколько он был близок к истине, говоря о свадебном  пу-
тешествии. Времени до него осталось совсем немного. На Луну  они  с  Мариной
полетят вместе. Куда он, на фиг, денется!
     Кстати, Дубровский сам виноват, что его милая  теперь  будет  трудиться
преимущественно на Востоке-два. Маринины "станки" (которые  вообще-то  назы-
ваются клонаторами), построенные на буржуйско-дубровские  деньги,  отныне  и
впредь должны работать без выходных, отпускных, больничных и  прочих  крити-
ческих дней. Звездолеты практически готовы. И клонаторы готовы. Ждать больше
нечего. Теперь нам надо с максимальной скоростью готовить экипажи и  улетать
отсюда куда подальше.
     А это как раз и означает, что придется буржую торчать на  Луне.  Марина
насчет него настроена серьезно, это я точно знаю. Да и Саша, насколько я по-
нял, тоже не шутит. Вот сядет челнок - и завертится у  них  такая  сердечная
карусель, что только держись!
     Отныне, слава богу, все будет зависеть только от них самих. Чем  могли,
мы им помогли, дальше пусть сами разбираются. Тем более, у них  тут  впереди
почти месяц "земной" жизни. Сейчас Марина на Луне не так уж и нужна, там ав-
томатика и без нее справится. Да что автоматика! Теперь там, слава богу, уже
и живых специалистов предостаточно.
     Пока острой необходимости в ее присутствии на Луне нет,  Марина  вполне
может какое-то время пожить и здесь. Но вот к моменту, когда начнут  оживать
первые "лунные" клоны, она должна будет вернуться на Восток-два. И  это  уже
обязательно. Тогда ее сердечные дела никого интересовать не будут.
     Куда-куда, а уж на работу-то Марина Павловна вернется вовремя.
     Скорее всего, вместе с неким Александром Моисеевичем Дубровским. На Лу-
не станет еще на одного жителя больше. Я же говорю, что население Луны  рас-
тет не по дням, а по часам!
     И ждет этого жителя не только дальняя дорога в лунный казенный дом,  но
и множество новых шишек на лбу. Только виновата на сей раз будет  Селена,  а
отнюдь не Марина. Наставит Луна буржую полный лоб рогов.
     Черт! А я-то, болван, ему сдуру наобещал, что Марина -  его  единствен-
ный шанс ходить без рогов по всем мыслимым планетам! Ладно, я ему на свадьбу
пробковый шлем подарю. Как у Пуговкина. Так и скажу:  "Подарок  из  Африки".
Все равно он у меня тут без дела пылится. А я его так обыграю, что все буду-
щие шишки на буржуйском лбу заранее от смеху лопнут. И гости - тоже.  Никому
мало не покажется. Ни гостям, ни шишкам.
     Интересно: захочет ли Марина, чтобы  ее  называли  Дубровской?  Ничего,
скоро мы это всё узнаем в точности.

     ...Когда я рассказывал Саше о КВНах в нашем лунном городе с гордым, хо-
тя и странноватым именем Восток-два, мне стало немного не по себе.  Я  вдруг
поймал себя на мысли, что мы слишком уж быстро ко всему этому привыкли.  Эка
невидаль - несчастный километр земли над головой! И что странного,  если  во
глубине сибирских руд зимой и летом растут чай и кофе? Подумаешь! Там, кста-
ти, помимо кофе, есть еще табак, яблоки, груши и  всевозможные  дыни-арбузы.
Ничего удивительного там нет. Хочешь арбуз на Новый год? Так в чем проблема?
Иди в гидропонику и бери. Там, слава богу, на всех хватает. Кстати, для  ме-
ня пару киви захвати, пожалуйста. Грешен, люблю киви.
     Подумаешь, клонирование! Ну, живешь ты во второй  раз.  И  что  в  этом
странного? Второй раз уже многие живут. Вот кабы десятый - тогда можно бы  и
поахать. Этого пока еще не бывало.
     Что за невидаль - электрореактивный вагон метро на воздушной подушке? И
разве можно нынче удивиться подземному космодрому? Да и  подлунный  город  с
пятитысячным населением - у кого его теперь нет?
     А ведь его нет ни у кого, кроме нас. Ни в Восточном  Море,  ни  в  Море
Москвы, ни в каком другом. И долго не будет. Возможно, никогда. Мало ли  кто
и что там, наверху, наобещает в канун выборов! Президенты там решают  далеко
не все. Звезда Солнце - вот за кем всегда останется последнее слово.
     Нет, рано мы стали считать сказку былью. Даже если рождены  именно  для
превращения земных сказок в лунную и прочую звездную быль.
     А мы именно для этого и рождены. С каждой новой сказкой, ставшей былью,
я все глубже в это верю.

     Лунная программа началась довольно сумбурно. Все дело в том, что перво-
начальный план вообще не предусматривал никаких лунных  баз.  Мы  опасались,
что, распылив силы, вообще ничего не "поднимем". Да и  необходимости  особой
вроде бы не было.
     Но затем появился проходочный лазер  имени  товарища  Сергеева.  Отпала
нужда бурить ультразвуком скальные породы и вывозить горы полученного  щебня
"на металлургию", а оставшийся после металлургии шлак - в океан да в  тайгу.
В кои-то веки у нас появилось свободное время. На нужды  металлургии  мы  из
свежепрожженных тоннелей попросту откачивали  тысячи  тонн  бросового  дыма.
Вернее, даже не откачивали - дым сам шел. При давлениях, которые там  возни-
кали, он просто обязан был идти к металлургам своими ногами.  Ни  щебня,  ни
шлака не стало вообще. Многие технологии устаревали на глазах.  Другие,  еще
вчера казавшиеся нам фантастическими, становились явью.
     Явью стала и Луна. Точнее, теперь она легко могла стать явью.  Лазерной
проходкой штреков можно заниматься где угодно - не только на Земле. Главное,
не заниматься ей в пороховом погребе.
     А в лунной базе был один совершенно неоспоримый плюс. В случае построй-
ки такой базы уязвимость всего проекта становилась практически  нулевой.  На
Луне мы для землян были бы недосягаемы. Одно лишь Солнце еще могло  бы  спу-
тать нам карты, но Солнце пока вело себя вполне прилично. Без каких-либо ду-
рацких нейтринных намеков.
     Срочно потребовался корабль. И не какой попало корабль. Нам  нужен  был
атмосферный, маневренный, тихий - и при этом достаточно грузоподъемный.  Хо-
тя бы тонн на сто полезной нагрузки. Вроде нашего будущего челнока.
     Челнок мы уже разрабатывали, но совсем для других целей. Он  был  заду-
ман как корабельная шлюпка. И не столько даже спасательная  шлюпка,  сколько
посыльная, без которой любому большому кораблю пришлось бы лично гонять все-
го себя за любой мелочью.
     Нельзя было сбрасывать со счетов и других возможных  функций.  Мало  ли
что может быть! Поэтому суденышко  задумывалось  максимально  универсальным.
Без особой спешки, ибо спешить было пока совершенно некуда, оно обсуждалось,
проектировалось, макетировалось и помаленьку даже строилось.
     Но тут вдруг всем срочно понадобилась Луна. А полуготовый челнок  стоял
без двигателя. Планер уже был, основные системы были, энергия  была,  но  до
двигателя дело пока не дошло.
     ...К тому моменту у нас отрабатывалось два типа двигателей: электроион-
ный и ионоплазменный. Первый представлял собой  обыкновенный  МГД-генератор,
но наоборот. Навыворот. Энергию он не вырабатывал,  а  потреблял,  причем  в
весьма больших количествах. Но взамен двигатель  выбрасывал  сверхскоростную
струю ионов. А нам только того и требовалось. Именно поэтому на  энергию  мы
не скупились - этого добра у нас, слава богу, хватает.
     В масштабах Солнечной системы этот движок вполне можно было  применять:
по расчетам, максимальная скорость челнока с таким  двигателем  должна  была
превысить тысячу километров в секунду. Отличный двигатель  для  планетарного
корабля. Легкий, относительно простой и фантастически надежный.
     Мало того, выше некоторого предела скорости полета  был  (теоретически)
возможен даже прямоточный режим, при котором  этот  двигатель  мог  работать
практически вечно - на рекомбинации встречного атомарного водорода. Наши фи-
зики клялись и божились, что уж чего-чего, а водорода-то в космосе для рабо-
ты прямоточного двигателя хватит с лихвой. Увы, прямых доказательств  у  них
пока не было. Одни предварительные расчеты, основанные на гипотезах.  Но  на
прямоточном двигателе никто особо и не настаивал.
     ...Второй двигатель, ионоплазменный, обещал быть намного сложнее.  Даже
в теории. Зато куда перспективнее и мощнее. Он  стал  бы  вполне  приемлемым
маршевым двигателем большого звездолета. Как мне, чайнику, популярно  объяс-
няли "мотористы" (а двигателями  занимались  в  основном  физики-ядерщики  и
электродинамики - куда уж мне, химику несчастному!), это хоть и не  фотонный
двигатель, но уже где-то около того. Там пахнет десятками тысяч километров в
секунду. Другими звездами пахнет! И уж там-то, при тех скоростях,  прямоточ-
ный режим заработает обязательно.
     Однако оба двигателя пока не были готовы.
     Физики напряглись. Ионоплазменный двигатель временно "заморозили". Все,
кто мог хоть чем-то помочь, перепланировали свою работу и подключились к мо-
тористам. Процесс пошел так, что искры летели из-под копыт во все стороны. И
вскоре из этих искр возгорелось желанное пламя.
     Через каких-то полгода на старте появились два готовых челнока с марше-
вым блоком из трех независимых электроионных двигателей. На  любом  из  трех
челнок мог сесть, на любых двух - взлететь. Центральный двигатель блока под-
ключался только на старте. Без него легко можно было обойтись, сильно облег-
чив всю конструкцию. Но запас еще никому не вредил. К тому же три  двигателя
на атмосферном участке старта шумели тише, чем два, а нам как раз и следова-
ло стартовать "шепотом".
     Кроме трех маршевых двигателей, на корабле было два курсовых  тормозных
и несметное количество маневровых -  крена,  тангажа,  радиального  маневра,
осевого маневра и так далее. Все их названия я и запомнить-то не смогу.  Ма-
невровые двигатели наружу не торчали. В режиме атмосферного полета они  были
надежно прикрыты плитами металлокерамической облицовки.
     Ребята-пилоты, обучавшиеся маневровочному пилотажу на малоразмерных ма-
кетах челнока в специально выжженном гигантском ангаре, были довольны. И  не
только ребята. Там и одна девушка была. Светой звали.
     "Ераплан", говорили они, получился очень  даже  удачным.  Маневрировать
оказалось легко. Энергии было полно. Запас хода зависел исключительно от за-
пасов рабочего тела, а пятидесяти тонн этого самого  тела,  находившихся  на
борту, по расчетам, хватило бы на экономичный полет до  Юпитера  и  обратно.
Поскольку скорость истечения ионной струи была очень высокой, расход рабоче-
го тела получился, соответственно, минимальным.
     Я у всех неосведомленных люблю спрашивать, что используется в  качестве
рабочего тела. Мало кто угадывает. Ибо трудновато предположить,  что  косми-
ческий корабль способен слетать к Юпитеру и обратно на пятидесяти  тоннах...
воды.
     Но это на Земле легко найти воду. А откуда мы ее будем черпать в космо-
се, когда запасы рабочего тела иссякнут и придет время их пополнять?
     Оказалось, искать именно воду совсем необязательно. Чуть  ли  не  самым
приятным и неожиданным (ну, лично для меня это было неожиданным) в  двигате-
ле была его "всеядность". Вместо воды, если возникнет  такая  необходимость,
можно смело брать все, что душа пожелает. Все, что есть  под  руками.  Любое
вещество годится на роль рабочего тела, лишь бы это рабочее  тело  удавалось
достаточно точно дозировать. Бери гранит, измельчай его ультразвуком в  тон-
кую муку - и лети на этой муке хоть к тому же Юпитеру. Можешь не измельчать,
а испарять. Да ради бога! Ионизировать можно любые атомы. Разогнать в  элек-
трическом поле - любые ионы. Особой разницы нет. Была бы энергия.
     Впрочем, к Юпитеру мы пока не собирались. Зато теперь можно было  смело
лететь на Луну. Проблемы с полетом были решены. Оставались проблемы  с  мес-
том высадки. Если бы хоть приблизительно  знать,  куда  именно  сесть!  Увы,
спросить совета было не у кого.
     Специалистов по лунной геологии на Земле и сейчас немного.  Ибо  основ-
ная масса их работает в лунном филиале нашего подземного царства. Но это те-
перь. Раньше не было ни их, ни филиала. Раньше лунными геологами могли  счи-
таться только люди, работавшие в начале 70-х годов с тем лунным грунтом, ко-
торый привозили американские "Аполлоны" и наши автоматы серии "Луна".  Но  у
нас не оказалось ни одного из этих людей.  Когда  мы  потихоньку  приглашали
специалистов, мыслей о Луне еще не было. К тому же, разве можно считать лун-
ным геологом каждого, кто один-два-три раза провел анализы нескольких  щепо-
ток грунта? Да пусть хоть триста тридцать три раза - все равно  этого  мало.
Луна - это вам не арбуз, в котором требуется определить содержание сахара  и
нитратов. Планету так изучить нельзя.
     Короче: добравшись до Луны, садиться можно было,  куда  душа  пожелает.
Никакой разницы. Сначала надо создать базу, а дальше видно  будет.  Главное,
чтобы база строилась на обратной стороне Луны. Устраивать показательные выс-
тупления мы не собирались.
     В один прекрасный день ко мне заглянул наш самый знаменитый пилот  Рома
Галькевич. Нет, пока еще не космический пилот  -  обычный  толковый  летчик.
Космическим пилотом ему предстояло стать в самом ближайшем будущем.  Меньше,
чем через неделю он должен был вести пару кораблей на Луну. Ибо  был  он  во
всех отношениях "самым". И в смысле летного таланта, и в смысле немалых  ин-
женерных способностей, и в смысле художественной и научной  фотографии,  где
он был редким профессионалом. Да и в смысле красоты тоже.
     Имелось, увы, у красоты одно следствие, в котором ему тоже не было рав-
ных: был Рома жутким, неповторимым бабником. Дон-Жуан и Казанова по  сравне-
нию с ним поблекли бы уже на второй минуте соревнований. Тем более, что  Ка-
занова пилотом не был. Да и Дон-Жуан, помнится, тоже.
     Это они зря. Профессия, честно говоря, уважаемая (и очень часто - прос-
то обожаемая) прекрасным полом.
     Но как бы то ни было, вести первую пару  кораблей  на  Луну  предстояло
Галькевичу. Лучшей кандидатуры старшего пилота не было.
     Так вот. Вошел ко мне Рома, поздоровался, оглядел книжные полки в  зас-
текленном шкафу, вынул томик "Сокровищ звездного неба" Феликса Зигеля и стал
искать какую-то одному ему ведомую страницу. Я сидел за рабочим столом,  де-
лал свои дела и не тратил на Рому время. Когда будет, что сказать, он и  сам
скажет. Этот жук не застесняется.
     Рома подошел к столу и положил раскрытую книгу прямо передо мной.  Кар-
та обратной стороны Луны. Весьма плохая карта. Мог бы и получше найти.  Есть
у нас карты и получше качеством. Но ему и такой оказалось вполне достаточно.
     - Андрей Сергеевич, так куда мы полетим?
     - Замечательный вопрос, Рома. И ответ я тебе дам - ничем  не  хуже.  На
Луну мы полетим. Вернее, ты полетишь, а я пока здесь останусь. Меня на  Луну
забыли пригласить. Мое сердце медикам нравится меньше, чем твое.
     - Нет, кроме шуток, Андрей Сергеевич. Где мне садиться-то?  Вот  карта.
Ткните пальцем.
     - Я, Рома, могу ткнуть только ладонью. Если в небо тыкать  пальцем,  то
это уже слишком высокая степень точности. Недостижимо высокая.
     - Вы всё шутите.
     - Рома! А что я могу сказать? Мы все это уже столько раз обсуждали, что
добавить мне нечего. Ты не крокодил. Тебе разрешена посадка в  любом  месте.
На твое усмотрение. В конце концов, если базу создадим, летать-то вам! Выби-
райте самый удобный и безопасный вариант для посадки.
     - Да сесть-то мы сядем. На таком ераплане грех не сесть. Вопрос  -  где
базу строить, а не как туда сесть. У меня, Андрей Сергеевич, появилась  одна
мысль. Видите это темное пятно?
     Пятно я видел. Более того, на этом пятне мои глаза останавливались  от-
нюдь не впервые. Пятно носило имя Восточного моря и было здоровенным восьми-
соткилометровым кратером. О его диаметре я знал из книжки Зигеля и из  неко-
торых других, куда более осведомленных, источников, а вот  глубины  кратера,
как мне думалось, не знает никто на Земле. Откуда нам знать-то?
     Мелькнула у меня как-то мыслишка: а вот сесть бы нам  в  этом  кратере!
Во-первых, это какой-никакой, а окоп. Ведь не на Земле она, база-то.  Метео-
рит башка попадет - совсем мертвый будешь. А окоп  -  это  все-таки  защита.
Особенно, если он глубокий.
     Во-вторых, проходку тогда можно было бы вести не вниз,  а  сразу  вбок.
Тоже здорово. Никаких лифтов. Они и на Земле всем надоели. Технических проб-
лем будет меньше сразу на порядок.
     Одно меня смущало: захотят ли пилоты садиться в  темноту?  Если  кратер
глубокий, да еще и с разломами, солнечный свет на его дно попадает лишь  не-
надолго, когда Солнце стоит в зените. Максимум - несколько часов в наш  зем-
ной месяц. Скорость перемещения терминатора - границы света и тьмы - там до-
вольно высокая, от десяти до пятнадцати километров в час. На  ровной  повер-
хности.
     Если разломы помельче, свет гостит в них сутки. Ну, может, двое.  Обыч-
ные кратеры - те в смысле освещения от равнины почти  ничем  не  отличаются,
там обычный двухнедельный день. Или около того.
     Однако, судя по тем фотографиям, что оказались нам доступны, кратер  не
везде был таким уж мелким. Некоторых участков его дна мы не  увидели  ни  на
одной фотографии.
     Тем не менее, на завтрашнем предстартовом совещании я собирался предло-
жить этот свой вариант посадки. Сомнения сомнениями, но плюсы есть. А сегод-
ня хотел еще разок все обдумать, литературу еще раз просмотреть. Похоже,  не
успел?
     - Да, Рома, вижу. Красивое такое пятно. Темного цвета. И что?
     - А то, что в это пятно я и попробую сесть. Второй челнок меня подстра-
хует. Сидеть на Луне будем по очереди. Но первым сажусь я. Тут я  даму  впе-
ред не пропущу. Не тот случай.
     - Может, поподробнее объяснишь, зачем тебе лезть в эту черную дыру?
     - Все просто, Андрей Сергеевич. База в кратере - как в окопе.  Метеори-
ты не так страшны будут. К тому же, и проходчики  говорят,  что  в  яму  са-
диться лучше - с горизонтальной проходкой, мол, работа намного быстрее  пой-
дет. А темнота для посадки не помеха. В чем-то даже - помощь. Если хотите, я
к ераплану могу фонарик привязать. Но фары вообще-то и одни справятся.  Фары
у меня очень мощные.
     Так, ребята. Это уже совсем интересно. Даже слова про окоп - как  будто
мои. Выходит, не один я такой осторожный? И лихому Галькевичу окоп не  поме-
шает? Черт возьми! Выходит, мы всё правильно рассудили?
     Ну, тогда, значит, мы просто молодцы. И они молодцы, и я молодец. А мой
приоритет, даже если он есть, - не главное. Черт с ним, с приоритетом.
     - Ну, что тебе сказать, Рома? Логично. Но  смотри  в  оба.  Внимательно
смотри. И постарайся зря не рисковать. Не спеши в крокодилы.

     Я не знаю, рисковал Рома или нет, но через неделю он уже сидел  в  Вос-
точном море. Думаю, особого риска при посадке не было. Попасть в  крокодилы,
тем более посмертно, Рома отнюдь не стремился. Не самое приятное  звание.  А
уж утащить за собой на тот свет почти тридцать человек Рома не стремился тем
более. Вдобавок, его на Земле Катя ждала. Катюша. Да и другие девушки.  Тог-
да у них еще были шансы.
     Сел он идеально. Правда, долго садился. Как  когда-то  философ  Диоген,
шел Рома днем с огнем: при полном свете фар и на  всех  комплектах  лазерных
дальномеров. Космос - это сплошные парадоксы. Помните, в "Бриллиантовой  ру-
ке" было объявление: "Турция - страна контрастов"?
     То же самое и в космосе. С солнечной  стороны  ты  плотнейшими  темными
светофильтрами тщательно прикрываешь глаза от Солнца,  чтобы  не  ослепнуть.
Зато с теневой - включаешь все прожектора и жалеешь, что их маловато.
     Так и вышло. Посадка пришлась на вторую половину лунного дня, когда  на
поверхности Луны день еще и не думал заканчиваться, но кратер - совсем  дру-
гое дело. Там местами было совсем темно. Ибо глубина кратера в районе,  выб-
ранном Ромой для посадки, оказалась около восьми километров.
     Скажете - ничего себе, ущелье? А вот и нет. Ширина-то у этого  "ущелья"
в сто раз больше глубины. Низинка - никакое не ущелье. Будь дно ровным,  ни-
каких теней и в помине бы не было.
     Но не было оно ровным. Искомые ущелья  обнаружились-таки  -  в  глубине
кратера. И скальных пиков тоже нашлось великое множество. Там, по-моему, бы-
ли собраны воедино вообще все возможные  предпосылки  к  неудачной  посадке.
Странный кратер. В метеоритных кратерах намного ровнее. Какого же  происхож-
дения тогда этот? Лавовый? Или какой-то еще?
     Верхушки некоторых пиков сияли в солнечном свете, тогда как подножия их
прятались в густой тени. А сколько таких пиков уже скрылось в  тени  полнос-
тью! Попробуй-ка, сядь на них верхом!
     Очень большой и жутко неровный кратер. На видимой стороне  Луны  ничего
подобного нет и в помине. Увы, "там хорошо, но мне туда не надо". Наша  база
будет здесь.
     Рома не колебался. Он, изучавший варианты этой посадки несколько  меся-
цев, прекрасно понимал: садиться надо именно сюда. Просто сделать  это  надо
аккуратно.
     Не долетев десяти километров до "уровня моря", Рома завис над кратером,
тщательно обстрелял кратер  дальномерами,  по  результатам  предварительного
"обстрела" выбрал подходящее место, спустился ниже, просканировал это  место
дальномерами еще разок, поточнее, - и лишь тогда начал осторожно снижаться в
свободном падении в кратер, то и дело притормаживая  падение  маневровочными
движками. Девять километров он шел почти три часа. Пешеход быстрее ходит!
     Второй челнок тем временем висел над кратером на селеностационарной ор-
бите и мощнейшими телеобъективами снимал фильм о первой высадке людей в Вос-
точном море Луны. Помимо этого, он еще и страховал Галькевича.
     Хотя, если честно, я до сих пор думаю, что эта страховка имела исключи-
тельно моральное, а вовсе не практическое значение. Чем бы помог второй чел-
нок, если бы первый врезался в склон кратера? Если кто-то не в  курсе,  могу
сообщить, что высота селеностационарной орбиты в два с лишним  раза  больше,
чем высота геостационарной - восемьдесят с лишним мегаметров. Пока  сбросишь
орбитальную скорость, пока пролетишь эти мегаметры, пока  сядешь  -  спасать
будет уже некого. Это не Земля. Малейшей трещинки в скафандре досыта хватит.
     Но первый челнок никуда не врезался, а благополучно сел в кратер.  Пло-
щадка, на которую Рома посадил свой ераплан, была лишь немногим шире  самого
ераплана. Дальше, буквально в нескольких метрах, торчали острые, как  штыки,
скальные выступы. Кстати, под брюхом "ераплана" их тоже хватало. И они, под-
лые, лишь чуть-чуть не дотягивались до облицовочных плит.  Шлепнись  Рома  о
Луну немного посильнее, "просядь" амортизаторы чуть глубже - глядишь, и  до-
тянулись бы.
     Но Рома коснулся Луны нежно. Как,  наверное,  касался  любимых  женщин.
Донжуан-миллиметровщик.
     Молодец!
     Десять человек из двадцати пяти сразу же занялись  бурением.  Выволокли
наружу  лазер  (ну,  сказанул,  юморист!  "Выволокли"!  Это  при   лунной-то
тяжести?), реактор, подключили питание и мигом выжгли  в  базальте  горизон-
тальный штрек. Лазер даже и сгореть не успел. Когда штрек  чуть-чуть  остыл,
лазер втащили внутрь, принесли из челнока второй такой же -  и  начали,  те-
перь уже двумя группами, дырявить Луну во всех мыслимых направлениях.
     Оставшиеся пятнадцать человек тем временем перетаскивали  грузы  внутрь
первого штрека (помимо запаса лазеров, на челноке хватало и другого  добра),
предварительно поставив в глубине штрека первый герметичный тамбур-шлюз.  Со
временем этот первый шлюз стал последним, внутренним, но в тот момент нынеш-
няя цепочка шлюзов еще маячила где-то в тумане далекого будущего.
     Не обошлось без чудес. Почти в самом начале. Хорошо еще, что  никто  не
пострадал. По крайней мере, серьезно. Разбитые носы - не в  счет.  И  синяки
тоже. Главное, трупов не было. Более того, не нашлось даже переломов.
     А вышло вот что. Первоначально планировалось, что буровики, как и  сле-
дует из их названия, бурят. А грузчики в это время, вопреки своему названию,
не грузят, а, наоборот, разгружают челнок. Никакой сложности, все до  преде-
ла просто. Тривиально. Круглое катать, плоское таскать, а если сыпучее - бе-
ри побольше, кидай подальше, пока летит - отдыхай.
     Так и сделали. Вернее, попытались сделать. Но ничего путного  из  этого
не вышло. Когда в глубине штрека буровики включили лазер, горячий газ от ис-
паренных пород хлынул по штреку туда, где ему ничто не мешало расширяться  -
к выходу. С бешеной скоростью. Природа, как известно, не терпит пустоты.
     Почему на Земле никому не пришла в голову такая  простая,  в  общем-то,
вещь - трудно сказать. О магдебургских полушариях все грамотные  люди  знают
еще со средней школы, о тайфунах, муссонах и пассатах  -  тоже.  Неграмотных
людей у нас нет. И малограмотных нет. Следовательно, исходные  знания  имели
все.
     Еще труднее объяснить, почему эта вещь не пришла в умные головы там, на
Луне. Ведь все они прекрасно видели, как лихо валил проходочный дым из само-
го первого штрека! На видео снимали!
     Уверен, их - там, на Луне, - эйфория после удачной посадки подвела. Ре-
шили, что Восточное Море нам уже по колено. А нас, оставшихся на Земле,  ви-
димо, подвело волнение за эту же самую посадку. Не до прочего было. Мы, бал-
бесы, думали, что главное - это нормально сесть.
     Конечно, потом многие хлопали себя по лбу и вопили:  "Идиот,  я  обязан
был это предусмотреть!!!". Но все это было уже потом. Я, кстати, тоже  вопил
и хлопал. И не раз. Но все вопли и хлопки, повторяю,  были  позже.  А  тогда
вышло иначе: мощнейший шквал, пронесшийся по штреку, мгновенно выбросил  на-
ружу, как из пушки, два искореженных лазера и несколько скафандров.
     Реактор не выбросило. Он, слава богу, даже на Луне тяжеловат  оказался.
Впервые это сочли плюсом. Раньше вес реактора всегда считали недостатком.
     Автоматика реактора на сей раз не подвела. Кабели,  конечно,  оборвало,
но никакого взрыва не было. После той давней аварии  все  автоматы  работали
исключительно в режиме реального времени. Схемы автоматики стали чуть  слож-
нее, но что с того? Кто у нас додумался бы сэкономить на безопасности?
     ...Итак, из устья штрека вылетели только лазеры и скафандры.  В  каждом
скафандре было по одному обитателю. Без сознания.
     И эти обитатели - позже, когда их собрали, принесли в челнок и  привели
в чувство, - очень радовались, что скафандры имели громадный запас  прочнос-
ти. При этом все очень удивлялись, что прочности хватило. Но никто за это на
скафандры не обиделся. Обижались лишь на самих себя - за глупость и  полней-
шее отсутствие элементарного научного предвидения.  Даже  хуже:  не  столько
научного, сколько обычного житейского. Не  сообразить,  что  плевать  против
ветра - себе дороже!
     Потому-то и пришлось  сначала  перекрыть  дальний  конец  тоннеля  там-
бур-шлюзом. Лишь потом к этому тамбуру грузчики в скафандрах начали перетас-
кивать привезенное оборудование. Рядом с ними, в том же самом лунном  вакуу-
ме, буровики дистанционно управляли лазерами. Дольше? Да. Но  зато  уже  без
сквозняков. Сквозняки, как потом неоднократно сообщали на  КВНах,  несколько
вредны для здоровья. Даже когда они горячие. Особенно тогда.

     (Честно говоря, ничего подобного на Луне никогда не  происходило.  И  я
первоначально вовсе не собирался выдумывать эту  диковатую  историю.  Ибо  я
вообще ничего не собирался выдумывать. Но Саша Дубровский, которому я  пока-
зал полуготовую книгу, сказал мне, что земной читатель не любит героев, пра-
вильных, как таблица умножения. И что я, раз уж мы намерены издать эту  кни-
гу на Земле для землян, обязательно должен показать и  наши  ошибки.  Что-то
маловато их, сказал мне Саша. Я развел руками: откуда взяться изобилию того,
от чего мы всегда старались избавиться? Саша рассмеялся и сообщил  мне,  что
если ошибок не хватает, их нетрудно выдумать.
     Каюсь, я на какое-то время поддался его логике. Все же он, свежий чело-
век, лучше меня знал последние веяния и правила  тамошней  "культуры".  И  я
сдуру выдумал внеземную аварию, которой никогда не было  и  быть  не  могло.
Между прочим, не скажу, что это оказалось так уж "нетрудно".
     Как без труда сочинить правдоподобную глупость?
     Но потом, написав всю эту белиберду о лунном урагане,  якобы  сотворен-
ном нашими ребятами, я начал мучиться  угрызениями  совести.  Я  понял,  что
оболгал и унизил тех, кого люблю и уважаю. В угоду каким-то мифическим чита-
телям я выставил их, ученых, в совершенно идиотском виде  волшебников-недоу-
чек, не услыхавших в средней школе о магдебургских полушариях.
     Нет, никто из них, наших лунных пионеров, никогда не мог оказаться нас-
только недальновидным - даже пребывая в какой угодно эйфории от успеха  пер-
вой посадки на Луну. Тем более,  что  весь  проект  первого  лунного  строи-
тельства, не исключая и предварительной установки тамбур-шлюза, мы  детально
обсуждали в нашем подземелье еще за два месяца до старта! В проекте не  было
лишь места посадки. Остальное было обдумано до  мелочей  -  причем,  в  нес-
кольких вариантах. На все случаи жизни.
     Какой, спрашивается, крокодил стал бы ломать готовый план?
     Кто бы это ему позволил?
     Да и откуда в те годы было ему взяться, крокодилу этому, если  крокоди-
лы у нас стали редкостью еще четырьмя годами раньше?
     И где - на Луне!!!
     ...Но насовсем убирать этот эпизод из книги я не стал. Что написано пе-
ром, не вырубишь топором. Пусть будет. Почему бы людям и не узнать чуть-чуть
о том, с какими сомнениями (и даже ошибками - вот они где, ошибки-то, Саша!)
я порой писал эту книгу?)

     Спать и обедать уходили, понятно, в челнок.  Разгрузка  вышла  длинной.
Хоть полторы сотни тонн и превратились на Луне в двадцать пять, но инерция у
них осталась прежняя. Натаскались ребята досыта. Кто-то, говорят, едва  вой-
дя в челнок, заснул прямо в кессоне. В скафандре. Занесли  вовнутрь,  свето-
фильтр шлема подняли, скафандр обесточили, а потом всю оставшуюся  конструк-
цию укрепили в скафтакелаже - нише с фиксирующими захватами,  где  скафандры
хранятся. Спит человек - так зачем его будить?
     Фотографироваться можно и около спящего. Даже интереснее.
     Недолго они тогда фотографировались. Минуты три. На большее ни сил,  ни
желания не хватило.
     Пилоты, конечно, помогали вовсю, но один в поле не воин. Двое  из  трех
членов экипажа в любом случае находились в пилотской кабине, чтобы в  случае
необходимости немедленно принять на борт людей и стартовать. Вот  и  получа-
лось, что грузчиком мог работать только один  пилот.  Второй,  наработавшись
досыта, отсыпался в откинутом пилотском ложементе. Третий в это время стара-
тельно дежурил. Несколько часов спустя они менялись ролями - по кругу.
     ...Потом Галькевич на пустом челноке поднялся и завис над кратером, ос-
тавив на Луне не только груз, но и двадцать тонн "движительной"  воды.  Вто-
рой челнок сел на его место. Тоже без проблем. Электроионные двигатели рабо-
тали просто замечательно. Снизу челноку устроили иллюминацию прожекторами  и
лазерными дальномерами, так что место  посадки  было  обозначено  прекрасно.
Легко садиться, когда внизу тебя ждут и помогают, чем только возможно!
     Добавлю, что сразу после Роминого взлета ребята подрезали лазерами бли-
жайшие скалы - посадочная площадка, на которую садился второй челнок, разме-
рами превышала уже два футбольных поля. На такой космодром  сумел  бы  сесть
даже ребенок - будь у нас дети. Увы, детей не оказалось. За неимением  детей
садиться пришлось молодой красивой женщине.
     Дым от расплавленных пород поднялся, конечно, страшный, но рассеялся он
довольно быстро. Ветра нет, так вакуум помог. К тому моменту,  когда  второй
челнок опустился над кратером "до уровня моря", дыма уже и в помине не было.
     Зачем Рома зависал над кратером? Как он  выразился,  "историю"  снимал.
Воды на это многочасовое зависание ему потребовалось не так уж и много,  ибо
челнок был пуст. Зато кадры второй посадки с такого расстояния вышли  совер-
шенно роскошными. Когда вторая  посадка  закончилась,  удовлетворенный  Рома
ушел на стационарную орбиту - как полагали, отсматривать  и  монтировать  на
резервном бортовом компьютере свои роскошные кадры. Ничего другого ему  поп-
росту не оставалось. Мавр прекрасно сделал свое дело.
     Но Рома и тут нашел себе полезное занятие. С расстояния  в  восемьдесят
мегаметров, имея на борту превосходную "дальнобойную" оптику, он  легко  мог
отснять прекрасные крупномасштабные карты обратной стороны Луны.  Что  он  и
сделал.
     К этому моменту Солнце уже вовсю клонилось к лунному вечеру. Тени удли-
нились, бесчисленные камни, скальные выступы, расселины и ямки  стали  более
заметными. Идеальные тени, прекрасно "проявляющие"  детали  рельефа.  Лучших
условий для съемки придумать было нельзя. И Рома не  упустил  своего  шанса.
Позже, когда по Луне двинулись планетологи, эти снимки им очень пригодились.
     ...Разгрузка второго челнока проходила веселее: сорок грузчиков  -  это
не пятнадцать. В итоге уже с первой попытки на Луне оказалось полсотни чело-
век и почти триста тонн оборудования. А еще - сорок тонн воды. Поскольку пи-
лот второго челнока, улетая домой, тоже оставила пионерам двадцать тонн  во-
ды из своего ходового запаса. Ничего опасного в этом не  было.  На  старт  с
Земли, полет к Луне и посадку Светлана израсходовала всего около  пяти  тонн
воды из пятидесяти. Рома издержал шесть с небольшим. Для возвращения  пустых
кораблей на Землю с лихвой хватило бы трех тонн. Пилоты и так оставили  себе
гораздо больше, чем требовалось.
     Посуды, способной вместить сорок тонн воды, у пионеров, конечно же,  не
оказалось. Вода, замороженная космосом в камень, осталась лежать снаружи,  у
входа в тоннель. Обтянутая двумя слоями прочнейшей пластиковой оболочки, она
не испарялась даже в лунном вакууме. Вернее сказать, не возгонялась.

     Так и начал жить первый лунный город. Город Восток-2. Тот, что  в  Вос-
точном Море - знаете? Если знаете, тогда вы наш человек. Не  нашим  об  этом
знать не положено.
     А все-таки удачное получилось название! Емкое. Этим названием мы  одним
махом отдали дань и лунной географии, и космонавтике, и полярникам, и  море-
ходам. Тот, кто хотя бы немного знает нашу русскую историю, тут же  вспомнит
и Лазарева с Беллинсгаузеном, и Василия Сидорова, и Германа Титова.
     Лично у меня при слове "Восток" всегда возникает внутри теплое  чувство
гордости. Я никому об этом не говорил, но имя "Восток" мне кажется  счастли-
вым. Даже судьбе понятно, что Восток - дело тонкое. Ко  всему,  что  называ-
лось "Восток", судьба относилась достаточно милостиво.

     ...Ребята-первопроходцы, оставшиеся на Луне, поработали здорово. И  как
они только успели все это сделать? То, что  они  выжгли  десятки  километров
тоннелей, неудивительно. За этим они и летели. Но они ведь еще  и  космодром
построили! Посадочное поле они расширили и сместили чуть в  сторону,  выгла-
див его лазерами до зеркального блеска. Установили по периметру поля освеще-
ние и приводные средневолновые радиомаяки. Средние волны  на  Луне,  как  ни
странно, оказались полезнее любых других. Впрочем,  УКВ  маяки  ребята  тоже
поставили.
     Когда на Луну стали приходить следующие челноки, их сразу после  посад-
ки втягивали по базальтовому зеркалу в  ангар,  закрывали  гребенки  входных
гермолюков и час спустя начинали разгружать - при нормальной атмосфере,  без
скафандров, в обычных меховых куртках. Без скафандров -  оно  куда  удобнее.
Яростными эпикурейцами мы никогда не были - разве что так, в меру,  но  и  к
мазохистам себя не причисляли. Ненужных трудностей лучше избегать.
     Почему в куртках? Да чтобы начать разгрузку побыстрее, но при этом  зря
не мерзнуть. Атмосфера-то в ангаре восстанавливалась  гораздо  быстрее,  чем
нормальная температура. Ангар, понятно,  прогревали  -  экстрасухим  горячим
воздухом - но происходило это достаточно медленно. Термоударов следовало из-
бегать. Микротрещины в базальтовых стенах могли сдуру погубить весь город.
     И не потому, что через них мог бы, теоретически, уйти воздух. Куда  ему
уходить-то?
     Хуже. Через трещины к горным породам мог проникнуть водяной пар. А это-
го допускать ни в коем случае не следовало.  В  этой  донельзя  сухой  Луне,
сплошь и рядом состоящей, как выяснилось, из карбидов, повсюду ужасно  пахло
ацетиленом. Который, если верить учебникам, ничем не пахнет.
     Он, подлец, не пахнет, если его предварительно очистить. А вот если  не
очищать, то он уже не совсем и подлец. Тогда по запаху его легко можно обна-
ружить. И вовремя принять меры. Главное - принимая  меры,  надо  еще  как-то
ухитриться не взорваться раньше времени.
     Обыкновенная органическая химия. Азы. Там, где  карбиды  встречаются  с
водяным паром, частенько появляется ацетилен. Одна радость: не  всегда,  ко-
нечно, он появляется. Слава богу, не все карбиды реагируют с водой.
     Но уж зато те, что реагируют, ацетилен производят на свет  исправно.  И
еще иногда метан, кстати. А он, змей болотный, в смеси с воздухом умеет жар-
ко гореть и очень больно взрываться. Ничем не хуже ацетилена.
     И как быть? Разве могут живые люди не выдыхать водяного пара? Разве мо-
гут живые люди не потеть?
     Пришлось нам срочно налаживать на Востоке-два систему поглощения газов.
Прежде всего - этого чертового ацетилена. С метаном было  чуть  попроще.  Он
всем шахтерам отлично знаком, какой-никакой опыт тут есть.
     Наладили. Возможных вариантов утилизации было несколько, мы выбрали са-
мый простой - проще некуда. Вскоре мы не знали, куда девать  бензол.  Химики
заполнили склянки, технари набрали канистры. Тут, увы, очередь жаждущих бен-
зола закончилась. Особой потребности в нем у нас не было. Попросту  испарять
излишки в космос? Можно, конечно, и в космос (так, кстати,  и  пришлось  де-
лать какое-то время - в самом начале!), но очень уж не по-хозяйски получает-
ся. Надо искать бензолу хоть какое-то применение.
     Пока пытались решить эту проблему, выяснилось: кое-где  поглотители  не
справляются, нужно наплавлять на стены полимерную  гидроизоляцию.  Несколько
квадратных километров гидроизоляции. Не было бы счастья, да несчастье помог-
ло: именно тогда мы избавились от вонючего и летучего бензола, в корне изме-
нив схему утилизации. Сложнее? Да, стало чуть сложнее. Зато полиэтилен и по-
липропилен для Востока-два оказались куда полезнее ненужного бензола.  А  уж
когда мы додумались до создания многослойной монолитно-пористой гидротермои-
золяции, проблемы вообще исчезли. Вместе с меховыми куртками для  грузчиков.
Вместе с термоударами. Ангары, своды которых были теперь  затянуты  толстен-
ной ячеистой полимерной пленкой, попросту не успевали выстывать за те полто-
ра-два десятка минут, пока здоровенная гидравлическая "лапа" неторопливо пе-
ремещала челнок внутрь или наружу.
     Жаль, хлор был в дефиците, а то мы  бы,  глядишь,  и  полихлорвиниловые
плащи начали производить - специально для  романтических  прогулок  по  Морю
Дождей...
     Справились с карбидами. За все годы ни одного взрыва не  было.  А  ведь
воды у нас там теперь полным-полно - даже бассейны есть. Не плавали  в  бас-
сейне при лунной гравитации? Мне вас жаль. Вы много потеряли. Да мне и  себя
жаль тоже: все эти фантастические ощущения я впервые испытал всего лишь  три
месяца назад. В моей первой жизни кардиологи меня к Луне и близко бы не под-
пустили. Даже "Великую Ацетиленовую Проблему" мне пришлось решать здесь, под
землей. С Луной я тогда общался исключительно по радио.
     А купаться на Луне - наслаждение, я вам признаюсь, не из  худших.  Даже
просто нырять - и то интересно. Летишь вниз неторопливо, я бы  даже  сказал,
задумчиво летишь. И потому вода тебя принимает неохотно.
     Нырять интересно, но еще интереснее выныривать. Разгонишься  под  водой
изо всех сил, а потом вылетаешь в воздух, как будто ты летучая  рыба.  Нена-
долго, конечно, вылетаешь, почти сразу же плюхаешься обратно, но все  равно:
кто из людей на Земле ощущал себя летучей рыбой?
     Да, не зря мы с карбидами маялись. Ой, не зря. Бегать по лунной воде на
лыжах, кстати, тоже интересно. Хотя и не у всех сразу получается. Но на  Лу-
не вообще ничего сразу не получается. Даже просто ходить по Луне - и то  ма-
ленькая наука. Пару дней над тобой хохочет весь Восток-два, включая тебя са-
мого: не ходьба, а сплошной ходячий цирк. Клоунада. С шишками  на  лбу.  Чем
больше их становится, тем меньше  тебе  хочется  над  собой  смеяться.  Уте-
шаешься исключительно тем, что не ты первый и не ты последний. Скоро будет и
на твоей улице праздник. Меньше, чем через неделю он наступит - когда ты уже
попривыкнешь немного, а с Земли новых клоунов завезут. Хоть один-то  новичок
все равно должен прилететь!
     ...Зато титана в лунных горных породах оказалось гораздо больше, чем на
Земле. Это было ожидаемо, но все равно приятно. Ибо очень полезно.
     Да разве один только титан! Железо, щелочные металлы, цирконий,  алюми-
ний - чего там только не нашлось! Это нас обрадовало еще больше.  Металлурги
с лазерными испарителями наперевес мигом взялись за дело.
     Несколько позже Галькевичу пришла в голову мысль насчет  автоматической
посадки кораблей по трем цветовым маякам. Как в его любимой цветной фотогра-
фии: три основных цвета могут создать всю радугу, надо лишь правильно подоб-
рать пропорции. При посадке не радуга была нужна. Здесь  конечный  цвет  был
эталоном, отклонение от которого было равносильно отклонению корабля от  по-
садочной оси.
     Идея понравилась. Элегантная была идея. Поставили три маяка -  красный,
синий и зеленый. Оптики с электронщиками быстренько  разработали  и  собрали
систему автоматического управления - аддитивную посадочную матрицу. Она,  на
удивление, заработала сразу и навсегда.
     Тут темнота в кратере очень пригодилась. На  ярком  свету  эту  систему
применять труднее. Ошибки очень велики.

     ...Сейчас Галькевич сидит со своим челноком на Палладе. Туда его утащи-
ла жена. Ей все хотелось на Весту, но с Вестой у нас пока плохо  получается.
Неудобная она планетка, эта Веста. Грунта мало, льда много, да и лед-то неп-
равильный. Не водяной там лед.
     В смысле женщин Рома, любивший поволочиться за любой юбкой, теперь уго-
дил в настоящую пустыню. Женских юбок на Палладе нет  вообще,  поскольку  по
невесомости в юбке не очень-то полетаешь. Мигом, как говорили когда-то  наши
девчонки, "просверкаешься". А невесомость на  Палладе  самая  натуральная  -
практически такая же, как и в пространстве. Какое может быть поле  тяготения
у мелкого космического булыжника  диаметром  в  770  километров?  Правильно.
Практически никакого. Если посреди ночи упасть с постели, то утром,  возмож-
но, проснешься уже на полу. В случае, если тебе повезет. Кто спит  неспокой-
но, легко может проснуться и под потолком.
     Женщины в брюках там, конечно, встречаются, но отнюдь не на каждом мил-
лионе километров. На весь пояс астероидов их около двадцати, а на Палладе  -
всего пятеро. Если считать и ведущего инженера-конструктора  систем  дальней
связи Катюшу Галькевич. Все остальные девчата тоже замужем.  И  мужья  рабо-
тают рядом с ними.
     Я ж говорю, пустыня.
     А что? Для Ромы пустыня -  вполне нормальное лекарство. Ибо  оно  един-
ственное. Других нет.


                        ПОСЛЕДНИЙ СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР
                                (Дубровский)

     Челнок сел нормально. Марина прилетела.
     Выйдя из  челнока  и  увидев  нас,  она  замахала  рукой  и  закричала:
"Сашка!", но когда дело дошло до обьятий, первым она  расцеловала,  конечно,
Андрея. Я не ревновал. Я стоял рядом с ним и тихо радовался. Я был счастлив,
что посадка прошла нормально, что Марина жива и что я ее опять вижу. Кстати,
в джинсах и свитере я ее увидел впервые.
     Называется, девушка с Луны прилетела! В джинсах! Я-то,  балбес,  думал,
они в скафандрах летают, а она вышла, как будто из автобуса. И никакого вол-
нения: сбросила с плеча сумку, ухватила Андрея за ухо, как  школьника,  и  с
хохотом допрашивает его насчет какого-то телефонного звонка.
     Ишь, развоевалась!
     Кто там куда звонил? На Луну? По телефону? Ну и что такого? Если  можно
на нее в джинсах летать, то почему позвонить нельзя?
     Да и черт бы с ней, с этой их Луной! Больше всего на свете  мне  сейчас
нужно с Мариной поцеловаться. Ух, и доберусь же я до нее! Никогда еще не до-
бирался, а сейчас доберусь. Есть повод.
     Я что, зря к ней столько шел, не щадя своих ботинок? И, кстати, не  ща-
дя своего лба? Хорош с Андреем целоваться, тут рядом я стою!
     Она как будто услышала. Она оторвалась от Андреева уха и  принялась  за
меня. Уж не знаю, что творилось у нее в голове все то время, пока я ходил по
Земле, а она по Луне, но мне показалось, что и она по мне тоже  соскучилась.
Она прижалась ко мне всем своим теплым стройным телом, поцеловала меня  сна-
чала в лобик, потом в щечки, потом в губки, - и я понял, что никакая она  не
стальная. Стальные так сильно не дрожат.
     Меня охватили предчувствия. С Андреем она целовалась совсем по-другому.
Тоже ласково, но как будто с братом. Когда еще и за ухо его ухватила,  стало
ясно: как с младшим братом. А вот я для нее братом не был. Возможно,  я  для
нее все-таки мужчина?
     Но стоять подолгу после Луны ей было еще  тяжеловато.  Это  мне  Андрей
объяснил, хотя я и сам мог бы догадаться - если б не был так ошарашен встре-
чей и особенно Мариниными поцелуями. Пришлось усадить Марину Павловну в мет-
ро и отвезти домой. Андрей остался дожидаться, покуда его драгоценная  Свет-
лана обнюхает после посадки весь свой драгоценный челнок.
     Так я с ней в этот раз и не познакомился. Издалека увидел - и  все.  Но
теперь хотя бы узнал о ее существовании. И то вперед. Раньше и этого не было.
     Вот только что-то у Андрея с ней неладно.  Кожей  чувствую.  Когда  она
вышла из пилотской кабины челнока, его как подменили. Напрягся, помрачнел...
     Может, он теперь слишком молод для нее? Раньше-то он старше был, а  вот
теперь...
     ...Но потом я задумался немного о своем - и тут мне стало совсем не  до
Андрея. Ибо в итоге этих своих размышлений я надолго запутался в  сомнениях:
так отчего же Марина дрожала на самом деле? Может быть,  это  у  нее  просто
мышцы на Луне ослабли, а тут быстро устали от забытой земной  тяжести?  Хоть
они с Луны на Землю и летают на половине "же", но если мышцы месяцами  осла-
бевали, так за считанные часы восстановиться никак не успеют!
     Паршивые были мысли. Нерадостные. И я на фоне этих мыслей время от вре-
мени очень удивлялся себе, такому. Непривычному. Сказал бы  мне  кто-то  год
назад, что деньги скоро потеряют для меня, мультимиллиардера, всякий  смысл!
Вот бы хохма была!
     А вот теперь... Да на что мне теперь мои деньги?  Здесь  они  -  мусор.
Здесь ценятся люди, а не зеленая бумага. В зеленую бумагу  здесь,  по-моему,
только зеленый чай упаковывают.
     Золото? Так оно и в Африке золото. Электропроводный тяжелый металл жел-
того цвета. Пластичен, ковок.  Легко  вытягивается  в  проволоку.  Химически
инертен, поэтому гигиеничен. Даже здесь его порой ценят. Посуда  в  столовой
почти вся золотая - одни чайные чашки пластиковые. Чтоб горячим золотом  гу-
бы не обжигать.
     А электрики - те из золота провода и кабели делают. Без  восторга,  ко-
нечно, но делают вовсю - десятками километров. Пусть золото чуть и  уступает
по проводимости меди и серебру, зато эти металлы специально добывать надо, а
золото - вот оно, дармовое, никчемные отходы из сотен реакторов.
     Но для изготовления унитазов, надо сказать, золото не очень-то годится.
Тут, хоть я теперь и экс-буржуй, с Лениным все равно не соглашусь. Теплопро-
водность у золота все же высоковата. Холодно на нем сидеть.
     Разве что сиденье делать с подогревом?
     ...Вот и все его достоинства. Даже не скажешь, что хорошие люди  ценят-
ся тут на вес золота. В самом лучшем (для золота) случае - это как  раз  оно
ценится на вес людей. Да и то вряд ли. Никто из здешних людей  и  близко  не
равен пяти пудам золотых унитазов.
     А в худшем... Надо быть реалистом. Никакое мое золото  не  поможет  мне
еще раз обнять Марину.

     И лишь через пару дней...

     ...наступил он - счастливый день, когда я  ухитрился-таки  вмешаться  в
работу аппаратуры, упрятанной в изголовье Марининой постели. Вернее, был  не
столько день, сколько ночь. И я не столько вмешался, сколько  своим  присут-
ствием помешал ее нормальному функционированию. Сенсорный блок вынужден  был
выключиться, поскольку на постели вовсю излучали  девятибалльные  волны  два
наших жутко активных мозга.
     В эту ночь матрица Марининой психики так и не обновилась. Компьютер  не
дождался появления в поле своего внимания хотя бы одной спокойной  извилины.
Ибо всю ночь не было у нас вообще ничего спокойного. Какое там  спокойствие?
Буря была! Шторм! Тайфун!
     К утру тайфун изрядно поистратил силы и утих на весь  день.  Компьютер,
сбитый с толку ночью, легко наверстал упущенное днем: Марина проспала до ве-
чера. После Луны ей полагалось четыре  дня  на  адаптацию,  так  что  ничего
страшного не произошло. Происходило одно  лишь  хорошее.  Думаю,  в  эмоцио-
нальном плане новая Маринина матрица сильно отличалась от предшественницы. В
лучшую сторону.
     Я, кстати, в тот день тоже долго отсыпался. Меня,  буржуя  невыспатого,
пожалели и даже на работу решили не будить. Тут никто ни за кем  никогда  не
подглядывает, но все всё знают. И все всё понимают. Причем, правильно  пони-
мают. Семья!
     Так что из-за Марины я проспал полдня настоящей серьезной  работы.  Са-
мой настоящей! Мыть ненужные пробирки меня больше не заставляют. Ох, как за-
ливисто позавчера ржал Сергеев, рассказывая мне правду о пробирках! А  потом
сказал, что возьмет меня к себе - пока лаборантом, а  там  видно  будет.  Но
чтобы в завлабы я не метил. Не светит. На ближайший миллион  лет  это  место
занято, а в очереди на повышение и без меня человек двадцать стоит.  И  они,
кстати, пограмотнее некоторых.
     ...И вот, пожалуйте: меня приняли на работу, а я проспал половину свое-
го первого рабочего дня. Но зато как мне было хорошо и уютно на душе! Я  от-
ныне был одним целым со своей любимой женщиной. К тому же - с  такой  женщи-
ной! Моя счастливая матрица, уверен, улыбалась в компьютере  счастливой  Ма-
ринкиной, покуда мы, два первоисточника, дрыхли, как убитые.
     А проснулся я уже совсем другим человеком. Отныне я был тут  не  просто
своим - я был тут женат. В отличие от многих. И у меня даже мысли  не  было,
что Марина теперь может куда-то улететь без меня.
     Ну, а те полдня, что проспал, я Володе отработаю...

     - Между прочим, посмотрел я твой фильм.
     - Какой фильм?
     - Ну, помнишь, ты меня спрашивал, видел ли я фильм "Афера Томаса  Крау-
на"? Тогда я тебе ответил, что впервые слышу.
     - Да, было что-то такое. Это когда ты отговаривал меня оставаться?
     - Ага. Тогда. Так вот: оказывается, в нашем архиве он есть.  Я  взял  и
посмотрел.
     - Ну и что? Теперь согласен, что богатые тоже плачут?
     - Эх, Саша, какое же все-таки пюре у тебя  в  голове!  Умный  мужик,  а
простейших вещей иногда не понимаешь. Да, я посмотрел и понял, что именно ты
хотел мне сказать. Вернее, ты как раз это говорить и  не  хотел:  ты  хотел,
чтобы я сам это понял.
     - Верно. Ну, и что же ты понял?
     - Да то, что ты считаешь себя умным и гордым человеком. И порядочным. И
что деньги для тебя не главное. Для тебя главное - твое самоуважение. И  лю-
бовь женщины, достойной твоей ответной безбрежной любви. Равная  любовь.  Не
мезальянс. А еще я понял, что ты всегда равный только с равными. Так?
     - Ну, что я тебе скажу? Ты все понял абсолютно правильно. Я рад.
     - А я - нет. Я сильно разочарован.
     - Не понял?..
     - Я ведь с самого начала видел, что ты со мной держишься, как равный  с
равным. И сначала это мне понравилось. Помнишь Гаваи? Хоть  я  и  старше  на
полтора десятка лет, но ты себя уважал - и вовсе не собирался играть  вторую
скрипку. Ты был... ну, как тот дядя, который самых честных правил. Ты  сразу
показал, что вступаешь в равные отношения двух больших людей. И никак иначе.
     - Конечно, никак. Думаешь, меня  с  тобой  первым  так  знакомили?  Все
большие дела именно так и начинались. Уступишь - вмиг подомнут. Затопчут.
     - И ты уже тогда знал, что за мной стоит подземный город,  Луна,  Марс,
флотилия планетолетов?
     - Ну, этого я, конечно, знать не мог. Но за  тобой  обязательно  что-то
должно было стоять. Что-то очень увесистое. Иначе тебя ко мне и близко бы не
подпустили. Какая разница, что именно?
     - Вот! Теперь ты все мое разочарование сам и объяснил. Безо всякого на-
жима с моей стороны.
     - Ну-ка, ну-ка, поподробнее.
     - А ты бы не нукал. Я не лошадь. Ты мне четко объяснил, что  равный  ты
не со всеми. С мелкими людишками ты не общаешься, таким к тебе сроду  близко
не подойти. Ты ведь - туз, тебе в одной колоде с двойками и шестерками и ле-
жать-то зазорно! Без унижения своего достоинства ты можешь лежать  только  в
колоде тузов!
     - Мало ли что раньше было! Сравнил! Там все было совсем по-другому.
     - А теперь этого, скажешь, уже и в помине нет?
     - Ну, может, что-то и  осталось,  но  все  равно  этого  стало  гораздо
меньше. Я ведь и сам чувствую, что я с вами другим стал. А там...  Что  сей-
час об этом вспоминать! С волками жить - по-волчьи выть.
     - Может быть, может быть. А может и не быть. Мне все  фильм  этот  твой
покою не дает.
     - А я-то здесь при чем?
     - Просто там у героя денег вряд ли меньше, чем у тебя.
     - Меньше, Андрей. Уж поверь - меньше. Салага он нищая рядом со мной.
     - Ну, пусть меньше. Но все равно много. И вот он их  тратит  направо  и
налево, но за весь фильм я так ни разу и не заметил, чтобы  он  их  потратил
хоть на что-то полезное. То, что он не скупится - да, это  есть.  С  любимой
женщиной он - натуральный герой-любовник. И богат, и красив, и щедр, и умен,
и достаточно честен...
     - Но?
     - Но он ни разу не задумался, сколько зарабатывают люди,  которые  идут
по тротуару рядом с его лимузином. Сколько их  зарплат  он  профукал  вчера,
сколько позавчера, сколько завтра профукает. Для него люди -  это  люди  его
круга. В первую очередь - он сам. И только. Остальных просто нет.  Остальные
не люди. Так, мошкара.
     - Погоди-погоди! Ты это все верно сказал. Что есть, то есть. И  у  меня
так же было. Но вы-то сами здесь - разве не такие же? Ведь для вас тоже  нет
никого, кто сейчас наверху! У вас это - основное правило!
     - Ну, наверху есть очень приличные люди. Такие же, как и мы, а то и по-
лучше. Были, есть и будут. Беда в том, что мы не можем их всех найти. А  что
касается остальных - ты совершенно прав, их для нас нет. С одним лишь  уточ-
нением: если их для нас нет, то ведь и нас там нет.  Мы-то  последовательны.
Мы отказались от той цивилизации, которую не считаем достойной себя, и  ушли
прочь.
     - Но изделия для себя продолжаете заказывать у недостойных. Да?
     - Это ты про Маринины клонаторы? Да, кое-что мы  предпочитаем  заказать
наверху. Но не потому, что сами сделать не в силах, а чтобы время сберечь. У
нас, Саша, рук позарез не хватает. А время для нас очень дорого.  Время  для
нас сейчас, наверное, чуть ли не дороже всего остального. И лишь поэтому нам
иногда приходится прибегать к посторонней помощи. Но за эту помощь  мы  чес-
тно расплачиваемся тем, чем принято расплачиваться в той цивилизации. В  от-
ношениях с ними мы играем по их правилам. И поэтому вступаем  лишь  в  такие
отношения, где правила нас устраивают. Тут уж ты не хуже  меня  все  знаешь,
чуть ли не все крупные заказы через тебя прошли.
     - Знаю. Но все равно глупо как-то получается. Единственная сила,  кото-
рая могла бы сделать что-то полезное, - для всей Земли  полезное!  -  вместо
этого взяла да и самоустранилась. Дистанцировалась,  так  сказать.  Нечестно
это, Андрей.
     - Саша, ничего полезного там, скорее всего, сделать уже нельзя.  Навер-
ное, поздно. Ты себе представить не можешь, сколько раз мы это обдумывали. И
ты далеко не первый, кто так считает. Ты, скорее, десятитысячный.
     - Тогда какого черта?..
     - Саша, если мы начнем серьезно вмешиваться в земную политику, нас  мо-
ментально заметят. Не могут не заметить. Для того, чтобы играть в  их  игры,
надо иметь большое влияние. Для  этого  придется  слишком  многое  показать.
Меньше показывать нельзя - тогда нас всерьез никто не примет. Согласен?
     - Согласен.
     - А показывать многое нам опасно. Пока мы невидимы, мы более-менее  за-
щищены от пристального внимания "верхних". Стоит нам "засветиться"  -  и  их
внимание нам гарантировано. Вместе с проблемами. Нужны нам проблемы?
     - Не нужны.
     - Вот и мы решили, что не нужны. Проблем и без того хватает. Нам бы уй-
ти для начала. Поэтому в первую очередь мы решили подумать о себе. Со сторо-
ны это, возможно, выглядит эгоистично, но более  разумного  варианта  мы  не
нашли. Понимаешь, если мы сейчас попробуем улучшить ситуацию "наверху" и по-
терпим там неудачу, то можем потерять вообще все. И тогда мы не то  что  для
других - мы даже для самих себя ничего хорошего сделать  не  сможем.  Пустим
коту под хвост все, что уже сделано за два десятка лет. Глупо это, Саша.
     - Ты, Андрей, все правильно говоришь. Да только не совсем.  Ваш  лунный
город для землян в любом случае недоступен. Им до него не добраться, так что
он не пострадает при любом исходе. Разве не так?
     - Так.
     - Следовательно, и весь ваш проект не погибнет в любом случае. Я прав?
     - Нет.
     - И чего я не учел?
     - Солнца ты не учел, Саша.
     - Какого Солнца?
     - А есть тут у нас такая звездочка. Желтого цвета,  спектральный  класс
"же-ноль".
     - И что?
     - А эта звездочка, Саша, в последнее время немного перегрелась.  И  при
некоторых условиях может сдуру превратиться в Сверхновую звезду. В этом слу-
чае Земля просто выгорит. Почти дотла. Во всяком случае, атмосфера,  гидрос-
фера и биосфера исчезнут полностью. Гарантированно. Понял?
     - Ты всерьез?
     - Серьезнее некуда. Рост температуры Солнца был  замечен  еще  двадцать
лет назад. С тех пор она продолжает расти, хотя и медленнее, чем  раньше.  К
чему это приведет, мы точно не знаем. И причин не знаем. У наших  астрофизи-
ков есть разные объяснения происходящего, из них  вытекают  разные  варианты
развития событий, но ситуация в целом очень скользкая.  В  прежние  гипотезы
этот разогрев никак не укладывается - следовательно, эти гипотезы не  совсем
верны. Все наши специалисты сходятся  на  том,  что  существует  вероятность
взрыва. Поэтому мы и спешим.
     - Солнце... может рвануть?!?
     - Может, Саша. И даже очень скоро.
     - Вот черт!!!
     - Теперь представь: если мы - исключительно по  собственной  прекрасно-
душной глупости - потеряем три десятка земных кораблей, а Солнце в этот  мо-
мент устанет ждать, то все мы окажемся в очень интересном положении. На  Лу-
не, как тебе уже известно, у нас пока строится всего три корабля, причем все
три отнюдь не готовы к взлету. И что, потеря всех кораблей не загубит  наше-
го дела?
     - Загубит.
     - Так почему мы должны своими руками убивать свое главное дело?
     - Но я же ничего не знал насчет Солнца!
     - То и странно. Наверху об этом знают не хуже  нас.  Но  помалкивают  в
тряпочку. Мы думаем, они боятся всеобщей паники. Сделать-то  они  все  равно
ничего не могут.
     - Вполне возможно. Если по такому поводу возникнет паника, ни  в  одной
стране правительство на месте не усидит. Вообще вся система рухнет  напрочь.
Тогда Земля даже и до взрыва Солнца не доживет - задолго  до  него  в  своей
крови захлебнется.
     - Но если мы успеем отправить две эскадрильи из Солнечной системы,  то,
я надеюсь, все же попробуем и тут побороться. Если на Земле уже не будет на-
ших людей и кораблей, в политике нам можно будет вести себя гораздо  смелее.
Многие с таким вариантом согласны. Хотя оптимизма особого и не испытывают.
     - А Солнце?
     - Видишь ли, Солнце вполне может и не рвануть. Какие-то шансы на  удачу
есть и в плане Солнца, и в плане Земли. Но сначала мы все же должны благопо-
лучно уйти, чтобы при неудаче не потерять всего. Я тебя не убедил?
     - Убедил. Если так, я согласен. Все совершенно разумно. А теперь еще  в
одном убеди. Говоришь, что рук не хватает, а от двух моих отказываешься  изо
всех сил уже который день. Как это понимать?
     - Да я не столько отказываюсь, сколько не хочу, чтобы ты  сделал  очень
большую ошибку. Ты рассуди: наверху ты привык быть равным среди  равных.  Но
ведь сейчас-то ни о каком равенстве и речи быть не может! Сейчас ты  гораздо
ниже всех остальных. Во-первых, ты новичок. Во-вторых, не ученый. Твои преж-
ние навыки здесь абсолютно неприменимы. Понимаешь?
     - Понимаю. Я уже думал обо всем этом. Я, Андрей, столько  раз  об  этом
думал, что ты и представить себе не можешь. Так что могу тебе точно сказать:
я знаю, на что иду. И не озлоблюсь.
     - Возможно. Впрочем, сейчас уже поздно об этом говорить. Если  ты  сей-
час решишь вернуться наверх, придется мне тебя через  мясорубку  в  столовой
пропустить.
     - За Маринку?
     - А за кого же еще?
     - Вы же ни разу никого не убивали!
     - Ну, насчет мясорубки я, конечно, пошутил. Мне опять остроумные  шутки
завезли. Да и куда ты денешься? Марина в людях ошибаться не  умеет.  Раз  уж
она решила быть с тобой, значит, ты ее достоин. Вывод: выбрось из головы ше-
луху, которая у тебя осталась от прежней жизни. Там, наверху,  жизнь  бывает
сказкой только для богатых, а мы рождены, чтоб сделать ее сказкой  для  всех
нас. На меньшее мы не согласны.
     - Значит, не понравился тебе фильм...
     - Да фильм-то ничего. Красивая сказка  для  взрослых.  Мне  наверху  не
сказки - мне там реальная жизнь не нравится. Сказки  у  них  гораздо  лучше.
Просто я уже не в том возрасте, когда в сказки верят. Я их теперь чуть ли не
ежедневно делаю былью. Поэтому мне и жаль времени, которое я не потратил  на
полезные дела.
     - Это ты про фильм или про наши разговоры?
     - А про все вместе. За это время можно было много хорошего сделать.
     - Думаешь, ты не сделал ничего хорошего? А кто мозги мои  немного  про-
чистил? Или для тебя это не бог весть какая ценность?
     - Ну, уж твои-то драгоценные мозги для всех нас сейчас явно важнее все-
го остального. Нам как раз твоих чистых мозгов  и  не  хватало  для  полного
счастья.
     - Вам, может, и хватало, а вот Марине - нет. Ей не хватало именно меня.
Вместе с мозгами. Ну, и со всем остальным, конечно.  Зато  теперь  ей  всего
хватает. И она об этом ни капельки не жалеет. Значит, и вы не пожалеете.
     - Знаю. Иначе не стал бы столько времени на тебя тратить. Не  можешь  -
научим. Не хочешь - захоти. Помнишь, раньше тут говорили "заставим"?  У  нас
так не говорят. Заставлять не будем. Сначала сам захочешь, а потом сам  сде-
лаешь.
     - Сделаю. За тем и пришел. Вы только научите.
     - Учись! Мы, между прочим, все друг у друга учимся. Постоянно.  Книг  у
нас полно, читай на здоровье. Если что-то  непонятно,  спрашивай.  Тот,  кто
посвободнее, обязательно поможет. Старайся только не отвлекать людей по пус-
тякам. Не поймут.
     - Ну, не совсем же я дурак!
     - И еще одно ты должен знать обязательно: это не  я,  а  именно  Марина
настояла, чтобы мы утыкали поляну микрофонами  и  камерами  наблюдения.  Она
больше всех надеялась, что ты вернешься. Теперь, когда между вами есть  пол-
ная ясность, я тебе уже могу об этом сказать. По страшному секрету. Для  нее
это очень важно. Не разочаровывай ее.
     - По секрету: для меня - тоже.  Кстати,  объясни-ка  мне  один  момент.
Ясность-то есть, но не должно ли быть каких-то формальностей?
     - Никаких. Вы просто накрываете роскошные столы, оглашаете  свое  реше-
ние быть вместе, все  желающие  вас  поздравляют,  пьют  шампанское,  кричат
"Горько!", вы, ясно, целуетесь... Вкуснятину со столов слопаем, посуду  убе-
рем - вот и все формальности. Я, кстати, один из желающих. У меня и  подарок
уже есть. А больше от вас ничего не требуется. Паспортов у нас  нет,  штампы
ставить просто некуда. Разве что на лоб? Но туда, кажется, тебе уже постави-
ли.
     - Да когда вы забудете про мой несчастный лоб?
     - Учитывая нашу нынешнюю продолжительность жизни, думаю, не очень  ско-
ро. Терпи. Все равно когда-нибудь мы улетим.
     - А я останусь? А не знаешь ли ты, случайно, как  называется  индейская
народная национальная изба?
     - Случайно знаю. Вигвам.
     - Вот я и говорю: фиг вам! Не надейся, я не останусь. Я полечу с  вами.
С Маринкой, с тобой, с Володей. Со Светланой твоей неуловимой. Куда вы - ту-
да и я. Что Сергеев будет делать без такого ценного лаборанта?
     - В смысле, без такого прогульщика? Не помрет.
     - Помрет.
     - Помрет - не беда, оживим. Будет у нас с ним два-один. В  его  пользу.
Только и всего.
     - Но сначала-то он все равно помрет! Да пока меня не было, вы  тут  все
вымирали, как мухи. А ваши женщины изо всех сил пахали на благо  общества  и
засыхали на корню без настоящего кавалера. Я - ваше  единственное  спасение.
Нет, вы меня обязательно с собой возьмете.
     - Так ведь мы-то, Саша, как раз дальше Луны и не полетим. Мы пока здесь
останемся. Ты же сам на этом настаивал - причем, совсем недавно. Разве нет?
     - Ну... да.
     - И даже целых три корабля на марсианской орбите оставим. Как  минимум.
Скорее, даже больше. Есть несколько мыслей по этому поводу.
     - На марсианской? А почему не на лунной?
     - Пусть они будут подальше от Солнца. Мало ли что! Быстро им не  разог-
наться, в случае вспышки Новой - сгорят за здорово живешь, не  долетев  даже
до пояса астероидов. А до Марса от Солнца  гораздо  дальше,  чем  до  Земли.
Больше времени на разгон. Прохладнее. Нам бы, в принципе,  хотелось  их  еще
дальше поставить, но дальше вместо планеты тот самый  пояс  астероидов.  Там
слишком опасно держать большие неповоротливые корабли. Им сроду от  метеори-
та не увернуться. Значит, придется постоянно отстреливаться. Глупо.
     - А зачем они вообще нужны на марсианской орбите?
     - Для страховки.
     - Какая вам еще страховка-то нужна? Следы заметать? Все равно никто вас
не догонит. Ну, в смысле - нас.
     - Знаешь, если серьезно, то мы до сих пор не уверены, что нас  выпустят
из Солнечной системы.
     - Ты же мне клялся и божился, что ПРО ваши корабли не замечает в упор!
     - А я про ПРО тебе и не говорю. Хорошо звучит "про ПРО"? Люблю это  го-
ворить. Чувствуешь себя человеком разумным, сознавая, что не ты эти  словеч-
ки придумывал. Нет, дело совсем не в ПРО.
     - А в чем? В Америке?
     - В Америке дело такое же, как и в России. Только в  смысле  космоса  у
них труба еще пониже и дым еще пожиже. Наглости - больше. Рекламной шумихи -
тоже. А в остальном - та же фабрика. Нет, земляне-то нас практически не бес-
покоят. С Земли мы уйдем. Подстрахуемся, конечно, причем, очень хорошо  под-
страхуемся, но я абсолютно уверен, что уйдем  без  особенных  проблем.  Дело
вовсе не в землянах.
     - ...
     - Помнишь, Циолковский писал, что Земля, мол, колыбель человечества? Мы
взглянули на эту фразу чуть-чуть с другой точки зрения. А потом очень внима-
тельно просмотрели историю неудачных запусков. Долго собирали всяческие  ма-
териалы, еще дольше их обсасывали - и в конце концов решили, что не все  за-
пуски могли сорваться по объективным причинам. Кстати, попутно мы еще  нема-
ло разных странных фактов нарыли. На Луне, на Марсе... Да и на Земле, кстати.
     - Злые инопланетяне мешают землянам выйти в космос?
     - Давай, потренируй остроумие. Может, на КВНе блеснешь. Да, почти  так.
Но только совсем не так. Не злые. Мы пришли к выводу, что это, скорее,  бди-
тельные няньки не дают нам вывалиться из колыбели. И не разрешают  бросаться
игрушками, если это может кому-нибудь повредить. Такое толкование,  как  нам
кажется, ближе всего к истине. Хотя никаких доказательств этого пока и в по-
мине нет. Вот полетим - возможно, что-то и появится.
     - Но если Солнце, как вы говорите, может рвануть, то  куда  эти  няньки
смотрят? Ждут, пока дитя останется без глаз?
     - А тут ты попал в точку - это и есть самый главный вопрос. И ответа на
него у нас пока тоже нет. Вывод: еще и поэтому мы должны тут остаться на не-
которое время. Побудем агентами русской межпланетной разведки. Ты пока  лети
с Мариной на Восток-два, помогай там,  чем  сможешь,  Володиным  воробушкам,
учись, а как только Марина освободится, вы вернетесь на Землю и выйдете  на-
верх. Станете на твои деньги купаться в роскоши, готовить нам место в  поли-
тике и заодно помаленьку шпионить в нашу пользу.
     - Ну, Андрей, ты не мелочишься. Ты дворника дядю Васю в агенты  не  хо-
чешь вербовать. Тебе сразу олигарха подавай.
     - Да зачем мне агент-дворник? Информация о  Земле  нужна  серьезная,  у
дворников такой не бывает. А вот  к  тебе,  буржуину,  и  серьезная  придет.
Информация, Саша, нам всем пригодится. И не только пригодится - она  попрос-
ту всем интересна. Как ты к ней ни относись, но Земля все равно - наша роди-
на. Вот мы и посмотрим заодно, как тут у них дела пойдут. Вдруг они  еще  не
совсем пропащие? У нас ведь, Саша, тоже есть надежда на лучшее.  Не  у  тебя
одного.
     - Ну и слава богу.
     - А наши корабли тем временем хорошенько пошарят в  Солнечной  системе.
Мы ведь о ней толком так ни черта и не знаем!


                              ПАРТПОЛИТРАБОТА

                                             Если бронепоезд пока не нужен,
                                       он вполне может возить мирные грузы.
                                        Если не может - он не нужен вообще.

                                                ЗВЕЗДНАЯ КОНСТИТУЦИЯ, ст. 9

     Время от времени мы, "дети подземелья", откладывали  несрочные  дела  и
собирались в самом большом холле на  "вечерний  чай".  Всем,  конечно,  соб-
раться никогда не удавалось, но каждый раз находилось  достаточно  людей,  у
кого именно сегодня было и время, и желание.
     Чем мы занимались? Чай пили. Со всякими там печенюшками и ватрушками. С
вареньем. С капелькой спиртного. Кому как больше нравилось.
     И разговаривали "за  жизнь".  Обсуждали  книги,  фильмы,  музыку.  Если
кто-то нахваливал незнакомый фильм - смотрели.  Иногда  пели  старые  добрые
песни. Бывало, слушали чьи-нибудь новые стихи. О текущих делах в  это  время
старались не вспоминать. Дела и сами не дадут о себе забыть. Но  не  сейчас.
Чуть погодя.
     Как-то "девушки" (многих из них следовало бы называть, скорее, бабушка-
ми, но кто бы осмелился так их назвать?) из  архивного  отдела  посоветовали
мне посмотреть одну из киношных новинок. Мол, появился  оригинальный  фильм,
неоднозначный, не пожалеете, Андрей Сергеич.
     Я посмотрел.  Найти пару часов вечером было не самой сложной задачей. К
этому времени наши дела уже вовсю шли на лад, критических  ситуаций  практи-
чески не случалось - и вечерами я все чаще и чаще мог позволить себе рассла-
биться. Если, конечно, не вертелась в голове какая-нибудь  особо  интересная
проблема.
     Фильм оказался действительно "цветным". Был у  меня  такой  термин  для
"внутреннего употребления". Цвет предполагал наличие чего-то  неординарного,
заслуживающего внимания. В противовес "серому", о котором особых  пояснений,
думаю, не требуется. Серость - она и в Африке серость.
     Африка - это, напомню, в Солнечной системе. На третьей от Солнца плане-
те был в наше время материк с таким названием.  Если  ничего  серьезного  не
случилось, он и сейчас должен быть там. Почти на прежнем  месте.  Разве  что
отполз еще на несколько сантиметров подальше от своей соседки-Европы.
     ...В этом фильме мама с дочкой (в Америке,  естественно.  Это,  кстати,
тоже там - в Солнечной системе) занимались тем, что мама выходила  замуж,  а
потом "застукивала" свежеиспеченного мужа со своей дочуркой в скользкой  си-
туации. Муж, естественно, понятия не имел, что  у  его  новобрачной  имеется
взрослая симпатичная дочь. И уж тем более он не мог  предположить,  что  эта
дочь работает в его фирме. Да не кем-нибудь, а его личной секретаршей.
     Симпатичной, повторяю. И без комплексов. Подлой, умной и  корыстной.  В
итоге мужик моментально попадал на крючок. За чем следовал  скоростной  раз-
вод и выплата колоссального отступного.
     Интересно, что до супружеской близости эти дамочки дело  ухитрялись  не
доводить. И до супружеской неверности - тоже. Постельных сцен и  сопутствую-
щей пошлости, конечно, хватало,  но  чувство  меры  режиссеру  не  изменяло.
Большая часть грязи проходила как-то  вскользь,  полунамеками.  Удивительно.
Тема - гнусная, подлая и пошлая, но сделано все было достаточно невинно. Для
Америки начала ХХI века фильм был почти уникальным по своему целомудрию.
     И почти уникальным по своей обличительной правдивости - хотя и в  типо-
вой сверкающей упаковке. Я к тому времени уже давно заметил, что даже в Гол-
ливуде некоторые режиссеры периодически понимают, куда катится их  цивилиза-
ция. А если и не понимают, куда именно, то хотя бы чувствуют: не  туда.  Ко-
жей чувствуют. И пытаются хоть как-то высказать свое  неодобрение.  Эзоповым
языком. Настолько эзоповым, что подчас и не поймешь.
     Увы, порвать с этой цивилизацией ни у кого из них решимости не  хватит.
Слишком пустой станет их жизнь, если  вдруг  исчезнет  привычная  "тусовка",
светские рауты, приемы, фоторепортеры и прочие атрибуты голливудской  жизни.
И их ненаглядные миллионы долларов. Тогда вообще смысл жизни исчезнет.
     По этой самой причине всерьез покуситься на "святое" они не решатся ни-
когда. Вот и получаются у них в итоге чуть ли не  кинокомедии  -  с  типовым
хэппи-эндом. О том, как высокая любовь к человеку сумела победить низкую лю-
бовь к презренным деньгам.
     Это в Америке-то?
     Ха-ха-ха!
     Крыльями эти люди хлопать могут, но вот взлететь - это  уж  фигушки.  А
рожденный ползать, как всем нам давно известно, Роме Галькевичу вовсе не то-
варищ. Он Роме Галькевичу - самый обыкновенный пассажир.
     ...За очередным "вечерним чаем" я предложил посмотреть этот фильм. Ком-
пания у нас собралась немаленькая, у каждого были и свои темы, но кое о  чем
мы к этому моменту уже успели потолковать, так что особых возражений  против
фильма не последовало. Некоторые, видевшие его раньше, даже и во второй  раз
не отказались посмотреть. Собственно, мне тоже предстояло смотреть  его  "на
бис"...
     Вставили диск в проектор, начали смотреть. Минут через двадцать,  когда
завязка прошла и суть начала вырисовываться во всей своей неприглядной  кра-
се, в полумраке раздался громкий раздраженный голос того самого Ромы:
     - Да на кой черт нам смотреть эту муру?
     Кто-то из "архивных девушек" тут же добродушно откликнулся:
     - Так не смотри! Кто тебя заставляет?
     Рома, уже заведенный двадцатью предыдущими минутами, возмутился:
     - Я вообще-то сидел вместе со всеми, чай пил. Мне что теперь,  чашку  в
охапку - и бежать с ней отсюда?
     - А Катю? Забыл? Тебе еще и Катерину придется в охапку!
     - Ну-ка, потише! Рома, из-за тебя не слышно ничего! Дай кино посмотреть!
     - Да что тут смотреть-то? Подлости учиться? Зачем нам эта их грязь?
     "Архивные девушки" тоже возмутились - и не на  шутку.  Экран  погас.  А
из-за столика, где сидели социологи (они-то по большей части  и  работали  в
архиве), раздался голос нашего педагога и психолога Ольги Федоровны Силиной.
     - Ребята, девчата, вы извините, но давайте сделаем  небольшой  перерыв.
Чуть позже досмотрим. Немного ясности нам не повредит. Не против?
     - Так ведь - хоть против, хоть не против, а все равно не слышно ничего.
Давай, Оля!
     - Говори!
     Ольга Федоровна поднялась со своего места.
     - Знаешь, Рома, ты еще молодой пока, тебе легко рассуждать. Ты вот уви-
дел эту грязь - и тебе противно. А нам что, не противно? Но ты  кнопку  наж-
мешь, проектор выключишь, да и улетишь на своем  челноке  подальше  от  этой
грязи. А ты не думал, что грязь-то останется?
     Вскочил и Рома. Как ошпаренный.
     - Ну, Ольга Федоровна, вы и сказанули! Всем  противно,  но  все  должны
смотреть. Вот спасибо-то! Да пусть их грязь у них остается, зачем нам ее  за
собой таскать?!? А то, что я молодой... Вы тоже не старая. При чем тут  это?
Кто и когда за мной, молодым, мою грязь прибирал?
     - Да не твою, Рома! Тут ни твоей, ни нашей грязи нет. У нас такой  гря-
зи вообще нет, это тебе любой скажет. Да ты и сам это знаешь прекрасно. Слу-
шай, а что это мы с тобой встали, как на собрании? Давай-ка  так:  сядем  мы
рядком, поговорим ладком, запьем чайком... Что нам стоя разговаривать?
     - А я что, против?
     Рома уселся обратно. И Ольга Федоровна тоже села. Видно было, что  Рома
еще насторожен, но уже почти готов выпустить пар без взрыва. Возможно,  даже
раскаивается, что не сдержался. Повод-то, в принципе, пустяковый совсем!
     Но так уж заведено: не принято у нас "непонятки" копить. Оттого и взры-
вов никогда не бывает.
     Я сидел под самой вентиляционной решеткой, попивал чаек, покуривал -  и
совершенно не собирался вмешиваться в спор. Зачем? Я прекрасно понимал,  что
Оля и без моего участия сейчас выдаст Роме на полную катушку. Но сделает это
достаточно мягко - и с чувством меры. По-матерински.
     Впрочем... Мягко-то оно мягко, но Роме, боюсь, наверняка покажется, что
слишком уж увесисто.
     Но если Оля что-то делает, она знает - что, как и почему.  Оля  умница.
Она уже не раз это доказывала. Хоть и старше Ромы всего на восемь лет.  Нет,
это разница, конечно, но не такая уж она и большая, чтобы демонстративно на-
зывать Рому молодым. Значит, это неспроста. Это какой-то ход. Экспромт?  Или
фирменная домашняя заготовка? Профессиональный прием? Что ж, им,  профессио-
налам, виднее. На то они и профессионалы.
     Соседки тем временем уже налили Ольге Федоровне из самовара чайку.  Она
неторопливо размешала сахар, отпила глоток - и грянул бой!
     - Ты ведь, Рома, бывал в моей комнате? Заглядывал?
     - Ну, заглядывал. Было дело. Раза два или три, не больше.
     - Да ты не стесняйся. Катя ко мне ревновать не станет. Какая из меня ей
соперница! Не будешь, Катя?
     - Скажете тоже, Ольга Федоровна! Конечно, буду!
     - Правильно говоришь. Умница. Если б ты только сказала, что я  тебе  не
соперница, обидела бы меня насмерть. Женщине хуже сказать нельзя. Тут бы те-
бе и крышка.
     Раздался женский хохот. Метко подмечено. А Катерина, между прочим,  то-
же не лыком шита. Или это ей просто повезло?
     Тему тут же немного развили. Ольга Федоровна тем временем и  к  печенью
успела приложиться, и полчашки опустошить. Когда шутки  поутихли,  она  была
готова продолжать.
     - Так ты мне, Рома, все-таки скажи: заметил ты в моей комнате хоть  ка-
кой-нибудь беспорядок?
     - Во-первых, у вас, Ольга Федоровна, беспорядка не бывает. Это всем из-
вестно. И это означает, что беспорядка в вашей комнате я заметить  никак  не
мог. Во-вторых, галлюцинаций у летчиков тоже не бывает. Это  опять  же  всем
известно. С галлюцинациями в летном отряде никого не держат.
     - Ну, ты меня успокоил. Теперь я с тобой летать не побоюсь.
     Опять хохот. Но у этого хохота - особая предыстория. Рома однажды, дав-
ным-давно, свалил в тайгу вертолет с пассажирами. Его вины в этом не было  -
совсем даже наоборот. Тогда техника подвела. И все пассажиры позже не по ра-
зу поблагодарили Рому за редкостное пилотское чутье: судьба ему тогда ни се-
кунды на размышление не дала. Промедли он хоть чуточку, в живых не  осталось
бы никого.
     Однако он не промедлил - и в живых остались все. Даже травм было  отно-
сительно немного для такой аварии. Легко отделались. Отделалась  всего  нес-
колькими синяками и Ольга Федоровна Силина, которая тоже летела в том верто-
лете.
     Так что жива она благодаря Роме.
     - А что, раньше боялись?
     - У-у-у, мало ли что раньше было! Раньше я, Рома, совсем  другая  была.
Знаешь, какой порядок у меня в комнате был в пятнадцать лет?
     - Что, вообще идеальный?
     - Никакого не было. Там скомканный чулок валяется, тут мятая  кофточка,
а под ногами - так и вообще полотенце, если приглядеться. Просто очень гряз-
ное, потому на первый взгляд и не похоже.
     - Быть не может!
     - Клянусь, чем хочешь, - чистая правда!
     - Так не бывает!
     - Еще и не так бывает. Просто потом я над собой хорошо поработала.  Пе-
рестала себя слишком сильно любить. Лишь тогда и пошло дело  на  лад.  Чисто
ведь где?
     - Где не мусорят!
     - Либо там, где хорошо прибирают. Либо - где и то, и другое. Таких  ва-
риантов ты не хочешь допустить?
     - Ну, почему же? И это правильно.
     - Тогда я не понимаю, почему  тебе  не  хочется  немного  подумать  над
фильмом. Ведь мы уже поняли, что нам показывают их грязь?
     - А я что говорю? Я и говорю, что все понятно - и незачем на эту  грязь
смотреть!
     - Да на нее не смотреть надо, Рома! Надо учиться  ее  убирать.  Либо  -
учиться не мусорить.
     - Мы не мусорим. И честно убираем там, где надо.
     - Это мы. А вот родятся у нас дети - как мы им объясним,  что  мусорить
нехорошо?
     - У кого это "у вас", Ольга Федоровна? У вас роман с  моим  Романом?  А
меня теперь куда? В отставку?
     Это, конечно, Катя. Понимает, что Роме тяжко приходится,  выручать  его
кинулась. Да, Катя действительно не лыком шита. Тут, ясно, никакая  не  рев-
ность - тут спасательный круг летит. Хватайся, Рома!
     - Катенька, ты только не волнуйся. Мы с Ольгой Федоровной все никак  не
решались тебе признаться... Это еще тогда, когда вертолет падал.  Тогда  все
как-то само собой и случилось. Прямо в воздухе. С перепугу. А потом, на зем-
ле, я, как честный человек...
     Хохот. Всеобщий. Катя тоже заливается. Сейчас надо ждать Олину реплику.
Пора бы ей уже.
     - Эх, Роман, Роман! Да ты ж тогда и несчастных семнадцати часов в  воз-
духе не продержался! Потому и потерял лучшую женщину на  Земле!  Даже  сразу
двух лучших женщин! Гони теперь триста тысяч, лиходей! Нет, триста тридцать!
Каждой!
     Это она фильм цитирует. Как раз перед Ромиными "гастролями"  эти  фразы
звучали. Ну, не слово в слово, конечно, цитирует, но все их узнают. И  пото-
му в холле стоит веселый гул. Кстати, "Операцию "Ы"" мы еще лучше помним.
     - Откуда теперь детей-то будешь брать? Из пробирки?
     Все. Сейчас мы будем досматривать фильм. Рома "готов".
     В принципе, Ольга Федоровна не закончила. Ее  логическая  цепочка  явно
повисла в воздухе. Но никакой необходимости в победоносном разгроме уже нет.
Разве хоть кому-то нужно разносить Рому в клочья?
     Остановиться на полпути - тоже искусство. Увы, не каждому  дано  умение
вовремя остановиться. К сожалению.
     Или я ошибаюсь? Еще не все?
     Похоже, так оно и есть. Ошибаюсь. Оля вовсе не закончила.
     Значит, рано было заканчивать. Капут Роме. До смерти его не заклюют, но
вспотеть заставят. И подумать заставят.
     Ладно, поучимся у спецов, как надо Ромины извилины прочищать.

     - Так вот, Рома: рано или поздно у вас с Катей - с тобой, с тобой,  Ка-
тюша, не со мной, - родятся дети. Думаю, будет это примерно в паре  световых
недель от Земли. Или еще раньше. Раньше - возможно, а вот позже -  это  вряд
ли. Возраст у вас уже не тот будет.
     - Ну, это еще бабушка надвое сказала, Ольга Федоровна! Вы  исходите  из
того, что скорость кораблей расти не будет.
     - Нет, Рома, я не из этого исхожу. Я об этом ничегошеньки не знаю,  так
что и исходить ниоткуда не буду. Я совсем о другом собиралась тебе  сказать.
Понимаешь, ваши дети подрастут...
     - Вы надеетесь?
     - Конечно, надеюсь. И вот, рано или поздно наступит момент,  когда  они
жутко захотят побегать по траве, поискать грибы в лесу, искупаться  -  не  в
корабельном бассейне, а в настоящем соленом море.  Захотят  увидеть  голубое
небо. А вы с женой, да и мы все, этого им дать не сможем. В кино-то они  все
это увидят, так что прекрасно будут понимать, чего они лишены. Согласен?
     - Ну... да.
     - И тогда они вам скажут: папа и мама, а на кой черт вам было улетать с
Земли? Почему мы должны смотреть на эти металлические коридоры, слушать  гул
маршевого двигателя, дежурить в системе жизнеобеспечения и замирать от любо-
го непривычного звука? И что ты, Рома, ответишь своим детям?
     - Да уж, полагаю, отвечу что-нибудь. Там видно будет.
     - Ну, тогда, Рома, я тебе сейчас устрою небольшую выволочку.  И  ты  на
меня не обижайся потом: сам напросился. Готов?
     - Всегда готов!
     - Ишь, пионер нашелся! Ты имей в виду, Рома, что ваши с  Катей  будущие
дети - они не только ваши.
     - Катерина батьковна! На что это, интересно, Ольга Федоровна  намекает?
Что вы с ней такого знаете, чего не знаю я? Если только у меня в  этом  деле
появится помощник, берегитесь оба. Посажу в вертолет и прокачу над тайгой до
первой аварии. Я вам ее мигом устрою. У меня это быстро. Спроси  хоть  Ольгу
Федоровну, она уже знает!
     - А почему, интересно, "оба"? Ты что, надеешься, что мне  всего  одного
жалкого заместителя хватит? Да я их целый штат наберу!
     - Набирай сколько угодно, но потом чтобы все влезли в один вертолет. На
фига мне лишние машины на них изводить!
     - Хватит уже хохмить, Ромка! Не на КВНе ведь! Хватит!
     - Пардон, Катюша. Отвлекся. Извините, Ольга Федоровна. Я весь внимание.
     - Ты весь - несерьезное балагурство. Ладно, хоть летчик хороший. Только
поэтому и не обижаюсь. Но я тебе серьезно говорю: любые дети, у кого  бы  из
нас они ни родились, все равно станут нашими общими. Это же продолжение  на-
шей семьи! Нас самих! Все мы заинтересованы,  чтобы  следующее  поколение  и
впредь шло по нашему пути, не сворачивая. Иначе зачем мы делаем  сейчас  все
это? Правильно я рассуждаю?
     - Ну, правильно. Я и сам это понимаю.
     - Это мы все понимаем. Это достаточно тривиально. Но вот  потом,  когда
крошка-сын придет к папе Роме и спросит, что  такое  "хорошо"  и  что  такое
"плохо", папа может немного и засмущаться. Если не будет заранее знать,  что
ответить.
     - А почему это я вдруг засмущаюсь?
     - Рома, какой же ты все-таки ершистый! Я не намекаю, что ты  глуп  или,
скажем, косноязычен. Но вы же отрабатываете элементы полета  на  тренажерах!
Зачем? Скажи мне.
     - Чтобы в критической ситуации заранее знать варианты  действий.  Когда
вертолет падает, думать уже некогда. Вы ведь, наверное, заинтересованы, что-
бы я в такой ситуации побыстрее находил правильный ответ?
     - Заинтересована. Потому что жить хочу. Но наша жизнь не из одних твоих
полетов состоит. И поэтому я еще больше заинтересована, чтобы КАЖДЫЙ из  нас
в ЛЮБОЙ ситуации заранее ЗНАЛ правильный ответ. Ибо от таких ответов  сплошь
и рядом зависит будущее нашего  общего  дела.  Вырастут  наши  дети  чистыми
людьми - будущее у них будет. Не вырастут - все пропадет.
     - Не пропадет. Не может такого быть. Тут все нормальные.  Откуда  грязи
взяться?
     - Эх, как у тебя все просто! А вот представь: твой  внук  или  правнук,
отягощенный жуткими излишками интеллекта, изобретает новшество,  позволяющее
упростить учет индивидуального вклада каждого в общее дело. Никаких там гра-
фиков дежурства, списков, ведомостей - простые талончики. Отработал смену  -
получи талончик. Или десяток талончиков. Отработал десять смен - получи  сто
талончиков. Изобрел новый двигатель - вот тебе этих  талончиков  целый  мил-
лион. Молодец твой правнук?
     - Не надо меня на голый крючок ловить, Ольга Федоровна!  Это  будут  не
талончики, а самые обычные деньги. И за такое изобретение я  этому  правнуку
мягкое место выпорю, если еще жив буду.
     - А кто его выпорет, если не будешь? Если вообще никого из нас,  помня-
щих всю прелесть денег, в живых уже не будет?
     - Ну... тогда его ровесники выпорют. Будет же там хоть кто-то умный!
     Хохот раздался такой, что впору было "четыре единицы"  нажимать.  Самый
настоящий взрыв хохота. В прямом смысле. Разве что чашки не зазвенели.
     - Девчонки, ставьте быстро самовар! За  это  срочно  надо  выпить!  Там
ведь, оказывается, теоретически могут и умные оказаться!
     Рома уже и сам понял, что глупость ляпнул. Но слово - не воробей.  Соб-
ственно, Оля потому и завела весь этот колоссальный разговор, чтобы в  буду-
щем любой из нас вот так не оплошал. Пусть уж лучше сейчас, чем потом.  Она,
кстати, и сама только что об этом говорила.
     Самовар залили под крышку и включили в сеть. Пока не вскипит, пить  нам
нечего. Значит, за это время Оля дострогает сучки на  Роминых  извилинах,  а
потом мы будем попивать чаек и без помех досмотрим фильм.
     Впрочем, это совсем скоро будет. Нагреватели в самоваре  стоят  мощные,
на таких пустяках энергию мы не экономим. По крайней мере, на время мы ее не
размениваем. Время дороже.
     - Ольга Федоровна, я сдаюсь. Хватит уже  меня  мутузить,  как  грушу  в
спортзале. Я ж все-таки не груша!
     - А кто ты тогда? Яблоко? Не похож. Ты уж тогда, скорее, огурец.  Не  в
том смысле, что зелен, а просто  по  комплекции  больше  подходишь.  Так  же
строен.
     - Ладно, хватит. Я уже все понял.
     - Не уверена. И потому от тебя не отвяжусь ни в  коем  случае.  Самовар
все равно еще чуть тепленький. Сиди, расслабься и получай удовольствие,  раз
напросился.
     - Ага, удовольствие!
     - Все, цыц! Чтобы правнука не пришлось пороть, возьмешь ты своего сына,
посадишь рядом с собой перед экраном - и посмотрите вы эти фильмы.  Сначала,
конечно, выберете фильм поприличнее, без постельных сцен. Мы вам даже  помо-
жем, в свое время сочиним рекомендации для родителей: что и в каком  возрас-
те стоит посмотреть. Не горюй, один на один с проблемами не бросим.  Попозже
и другие фильмы можно будет посмотреть, чуть погрязнее. Чтоб все наши потом-
ки знали, что деньги изобретать не надо. Что их уже изобретали  -  и  ничего
хорошего из этого не вышло.
     - Так это им, наверное, и в школе скажут?
     - В школе всем всегда все говорят. Тебе в школе правильные слова  гово-
рили?
     - Говорили. И я их, между прочим, слушал. Потому я и  здесь.  Или  меня
здесь нет?
     - Ты-то здесь. А много ли здесь твоих одноклассников?
     - Ах, вот вы как повернули! Ну, хорошо, никого больше нет.
     - Так они что, не слышали того, что тебе говорили? Вам же  всем  вместе
эти правильные слова говорили? Или тебя уводили в кабинет завуча?
     Рома опять скис. Понятно, что спор он проиграл по всем статьям.  И  ему
понятно, и Кате, и всем остальным. Теперь самое лучшее, чтобы самовар  вски-
пел побыстрее. Разговаривать уже практически не о чем. Осталось резюме  под-
вести, но Оля, в сотый раз повторяю, обо всем этом гораздо лучше меня знает.
     - Знаешь, Роман, большинству из вас и невдомек,  какие  дрянные  фильмы
нам время от времени приходится отсматривать. Если уж ты этот  фильм  грязью
называешь, то те фильмы ты бы на орбите выбросил - перед самой  посадкой  на
Землю. Чтобы эта дрянь на космической скорости вошла в атмосферу,  а  кто-то
внизу увидел падающую звезду и загадал желание.
     - Точно. Так и сделал бы. Давайте диски - выкину, если надо.
     - Не надо. Ни в коем случае не надо. Такое нам выкидывать  нельзя.  Это
самое лучшее лекарство от рецидивов земного цинизма. А лекарство,  если  его
использовать с умом и по назначению, опасным не бывает. Сам  посуди:  мы  же
это смотрим - и не боимся испачкаться. Мы, женщины! Просто мы твердо  знаем,
что никакая их грязь к нам не прилипнет - и потому совсем не боимся. Хотя...
противно, конечно, временами.
     - Вот видите!
     - А куда денешься! Работа такая. Ладно, хватит митинговать. Самовар уже
кипит. Разливаем чай - и смотрим дальше. Девчонки, налейте-ка  Ромке  в  чай
пару капель нашего бальзама. Чтоб не обижался на меня.

     ...Для таких случаев и нужны толковые социологи. Архивом они,  конечно,
занимаются ежедневно и помногу - отчасти по необходимости, отчасти  по  про-
фессии. Но не основная у них эта профессия. Основная  -  человековедение.  И
еще обществоведение.
     Просто они - самые подходящие из всех нас для работы  с  архивом.  Наб-
рать профессиональных архивариусов мы не могли: к тому моменту, когда  архив
будет собран, мы давно "притремся" друг к другу до такой степени,  что  ста-
нем почти родственниками. И возникнет ненужная и трудная дилемма: либо оста-
вить на Земле почти родных людей, либо взять к звездам людей лишних.
     Ни то, ни другое просто немыслимо.
     Поэтому создание архива стало заботой тех, кто ни при каких условиях не
мог стать "ненужным". Никто из нас и представить себе не может будущей  жиз-
ни без психологов, социологов, культурологов, педагогов...
     Конечно, если не называть этими словами первого попавшегося бездельника.
     А мы и не называли. И не зазывали. С чего бы это вдруг?!?
     Есть тут у нас коллектив?
     Есть.
     Нам нужно "немного смазки"?
     Нужно. И не немного. Много!
     Причем - самого высокого сорта. Первоклассной. Другой не надо.

     ...После фильма, когда основная масса людей уже разошлась, а я все  еще
допивал чай "пополам с сигаретой", ко мне за столик подсел "виновник торжес-
тва".
     - Андрей Сергеевич, можно мне с вами чуток потолковать?
     - Странные ты вопросы задаешь. А когда нельзя было? Я же свободен,  как
гордая вольная муха!
     - Только здесь как-то...
     - Слишком на виду? Пойдем ко мне.
     - А можно?
     - Ты сегодня, Роман, очень уж стеснительный. Аж подозрительно.
     - И непривычно, да? Все, я снова стал нормальным. Пошли к вам.
     - Вот только девчатам поможем со столов убрать - и я в твоем распоряже-
нии. Заодно и на чай подзаработаем.
     Я поднялся, собрал со стола на поднос груду чашек, блюдец и прочей  ут-
вари, Рома прихватил сахарницу и две здоровенных тарелки со стряпней.  И  мы
пошли зарабатывать "на чай".
     - Девчата, командуйте: что делать, куда нести? Два почти холостых мужи-
ка готовы на любые кухонные услуги. За тарелку плюшек все сделаем...

     Через полчаса мы уже сидели у меня. На  столе  возвышалась  целая  гора
всяческой снеди - девчата не пожадничали и навалили гораздо больше, чем тре-
бовалось. Закипел чайник. Все еще тот, прежний. Из него я, не так уж и  дав-
но, кстати, поил чаем Славика. В нем только нагреватель новый, он Славика не
помнит. Прежний ТЭН успел сгореть на работе. При исполнении  служебных  обя-
занностей.
     Славик так же сгорел. Техника - она почти как люди: трудится,  приносит
пользу, а в конце концов гибнет. Только ее, в отличие от людей, можно  почи-
нить и оживить.
     Я разлил по чашкам кипяток - и меня аж обдало воспоминаниями. Будто го-
рячим паром ошпарило. Плохо вспоминать друзей, ушедших навсегда.
     Все, берем себя в руки. Сегодня все будет по-другому, в другом составе,
на другую тему. Тему я, кстати, все еще не знаю.
     - Давай, Роман, выкладывай свои секреты.
     - Да какие там секреты, Андрей Сергеич!
     - Ничего себе! Ты даже Катерину куда-то спрятал от этого  разговора,  а
говоришь, никакие, мол, не секреты. Или она сама с тобой не  пошла?  Неужели
все еще меня боится?
     - Нет, уже не боится. Давно отвыкла.
     - Я полагаю! Пора бы уж - за семь-то лет!
     - Мы с ней часто тот случай вспоминаем - и каждый раз смеемся, как  она
от вас удирала. Какая же она тогда девчонка еще была! Совсем зеленая.
     - Сейчас-то она где? У тебя или у себя?
     - Вы что, Андрей Сергеич, с Луны свалились? Где это "у  себя"?  Мы  уже
второй месяц вместе живем! Дома она, спать ушла. Она сейчас  каждую  свобод-
ную минутку отсыпается. Я домой вернусь - тогда ей долго не спать.
     - Неужели посреди ночи разбудишь? Не жалко?
     - Я разбужу?!? Да она сама вскочит, как только я дверь прикрою. Я уж  с
этой дверью что только ни делал - ничего не помогает. Не в  двери  дело.  Ей
без меня плохо. И мне без нее.
     - Да, отстал я от жизни. И ты тоже хорош. Партизан!
     - Так ведь свадьбы-то не было еще, Андрей Сергеич! Во-первых, два  раза
по десять дней меня вообще на Земле не было. Вы ж это на своей шкуре знаете:
если я здесь, то Светланы вашей тут нет. И наоборот.
     - Ой, знаю. Век бы не знать.
     - Вот и у нас так же. Катюшка то же самое говорит. Во-вторых,  когда  я
прилетаю, нам уже не до свадьбы. Медового месяца у нас все равно не получит-
ся, нельзя мне столько на Земле сидеть, но нам и медовой недели хватает, ес-
ли с умом ее использовать.
     - Потому Катерина и отсыпается каждую свободную минутку?
     - А вы, оказывается, догадливый! И десяти минут не прошло, как допетри-
ли.
     - Эх, Ромка, пороть тебя некому. А стоило бы выпороть. Отважного  поко-
рителя Луны, Марса и горы разбитых женских сердец. А еще - нахала впридачу.
     - Да ради бога, выпорите, Андрей Сергеич, но вы мне только скажите сна-
чала: зачем Ольга Федоровна на меня так поперла? Как танк?
     - Оля?!? Как танк?!?
     - Ну, бульдозер.
     - Ерунду говоришь. Она на тебя поперла, как букашка на ромашку.
     - Дразнитесь?
     - А, ты же Ромашка и есть. Извини, это у меня безо всякой задней  мысли
получилось.
     - Да на вас-то я не в обиде.
     - А на Олю - в обиде? Ну и зря. Нашел, на кого обижаться! Тебе еще  по-
везло, что ты на нее нарвался. Легко отделался.
     - Кстати, Андрей Сергеич, а вы-то почему ни слова не сказали? Ведь есть
же у вас свое мнение?
     - Ну, мнение, конечно, есть. Но большую часть моего мнения Ольга сказа-
ла, а остальное не так уж и важно. Мне, вообще говоря,  больше  всего  хоте-
лось фильм поскорее включить обратно.
     - Неужели эта дрянь вам так нравится?
     - Ой, какие мы вдруг стали моральные! А ты мне не  подскажешь,  товарищ
примерный семьянин, кто тут наразбивал вышеупомянутую гору  женских  сердец?
Не товарищ ли это Галькевич, живущий ныне в законном незаконном браке с  од-
ной невыспатой гражданкой?
     - Но ведь дрянь же!
     - Дрянь, Рома, дрянь. Но неплохая дрянь. Оля  тебе  правильно  сказала:
настоящей дряни до вас доходит гораздо меньше, чем до них. Я-то  с  ними  по
соседству работаю, мне кое-что "эдакое" случается видеть - из того, что ухо-
дит прямиком в спецхранилище.
     - Да зачем нам вообще нужна эта дрянь, Андрей Сергеич?
     - Тебе уже объяснили, зачем. Если не понял, жаль.
     - Все я прекрасно понял. Но все равно противно.
     - А ты посмотри на это немного с другой точки зрения.  Ты  о  диверген-
тной эволюции слыхал?
     - Об эволюции слыхал. И о дивергенции слыхал. А вот чтобы и то, и  дру-
гое вместе... Это что, расхождение в процессе развития?
     - Точно. Молодец, допетрил. Это, кажется, называют еще  адаптивной  ра-
диацией. Есть и такой термин.
     - А вы-то откуда знаете? Вы же химик!
     - А ты летчик. Почему тогда ты догадался? Ты тоже не биолог.
     - Ну, и что там с этой радиацией? Сколько у нее рентген в час?
     - С адаптивной радиацией все просто. Гляди: по  какой-то  причине  одна
часть вида оказывается в одних условиях, другая -  в  других.  Тут  выживают
особи с такими-то особенностями, там - с другими. В результате две части ви-
да начинают накапливать отличия. Со временем отличий набирается столько, что
образуется два новых вида. И эти виды уже настолько разные,  что,  встретив-
шись, даже неспособны между собой скрещиваться.
     - Это вы о нас и о верхних?
     - Естественно. Какой из видов лучше?
     - Странный вопрос.
     - А вот и не странный. С нашей точки зрения, лучше наш. А с их?
     - А кого волнует их точка зрения?
     - Ромка ты, Ромка! Ас ты воздушно-космический! Почему ж  ты  такой  еще
пацан?!?
     - Спасибо, дорогой Андрей Сергеич, на добром ласковом слове!  И  откуда
это заметно?
     - В первую очередь это следует из твоего юношеского максимализма.
     - Это когда черное называют черным, а белое белым?
     - Ну, и тогда тоже. А еще - когда ты совершенно прав. Пусть ты  и  прав
только частично. А частично - вовсе даже и не прав. Просто ты еще не  знаешь
об этом.
     - Андрей Сергеич, я сегодня второй раз это скажу: я летчик, а  летчиков
с галлюцинациями не бывает. Восприятие должно быть адекватным.
     - Да я ведь не спорю с тобой! Как спорить, если я с  этим  согласен?  Я
просто себя молодого вспоминаю.
     - И что?
     - А был у меня сразу после университета начальник. Самый первый мой на-
чальник. Сейчас он давно уже умер, но я его часто вспоминаю. Человек был хо-
роший. Стихи писал. Их даже печатали, представляешь!
     - И что?
     - Он меня тоже в юношеском максимализме упрекал. А я тоже  говорил  ему
про черное и белое. Очень похоже. Преемственность поколений.
     - Но мы же прекрасно знаем, что они по уши в дерьме!
     - Тс-с-с! Вот только не надо тут аппетит  портить.  Давай-ка  мы  лучше
чайку еще выпьем, пока стряпня в сухари не превратилась. Включай чайник.
     Рома включил.
     - Они, Роман, там, где ты и думаешь. Но это не имеет никакого значения.
     - Да? Вот прямо никакого?
     - Ни-ка-ко-го! Смотри: у них там своя окружающая среда. Своя  экология.
Только пойми: я не о природе говорю. О моральном климате. Это, конечно,  из-
битый штамп, но я от него отказываться не собираюсь. Ничего  точнее  мне  на
эту тему не попадалось. Так вот: эта моральная экология там такая, что нам в
ней нипочем не выжить. Она нас отторгнет. Да она, кстати, и отторгла нас уже.
     - Это еще кто кого отторг!
     - А ничего обидного для нас я не сказал. Раз мы к этой среде не  подхо-
дим, она нас выдавливает. Биологи сказали бы, что происходит элиминация  ма-
лоприспособленных форм. Что тут обидного? Если Галькевич малоприспособлен  к
подлости и грязи - он же не будет рыдать от горя?
     - Ну, я у него об этом не спрашивал, но вряд ли.  Он,  Андрей  Сергеич,
вообще редко рыдает. А уж по такому поводу - тем более не стану.
     - И я не стану. Но дело не в этом. Да, нас отторгла чуждая  нам  среда.
Но впервые в истории вид, неприспособленный к условиям, не только не  вымер,
но даже ухитрился прийти к небывалому процветанию. Вот что важно! Впервые  в
истории случилось так, что группа людей, добровольно отколовшись  от  основ-
ной части общества, не потеряла ни в уровне  технологии,  ни  в  уровне  со-
циальности. Скорее, приобрела - и в том, и в другом.
     Рома немного подумал. Плюшки одна за другой становились безвинными жер-
твами его мыслительных усилий. Так сказать, расходным материалом.
     - Андрей Сергеич, но ведь, если честно, - это же не только наша заслуга!
     - А разве я тебе сказал "только наша"? Не говорил я  ничего  подобного,
Ромка! Да, мы умные. Да, честные.  Высокоморальные,  порядочные,  грамотные,
такие-сякие... А что, раньше таких людей не было?
     - Были, наверное. Нет, даже не "наверное". Уверен, что были.
     - Я тоже уверен. По моим понятиям, главная  наша  удача  заключается  в
том, что общий уровень технологии дошел до точки, когда  умные  и  грамотные
люди оказались способны, во-первых, встретиться, несмотря ни на какие  госу-
дарственные и общественные преграды. Это уже много, Ромка. Ты просто  вспом-
ни, какая силища нам противостояла - сам со мной согласишься. Во-вторых,  мы
смогли объединиться в достаточном количестве. В-третьих,  перейти  к  полной
самоорганизации и самообеспечению, - и, как следствие, выйти из этой  бредо-
вой системы навсегда. Предыдущие попытки не  могли  привести  к  такому  ре-
зультату, поскольку уровень тогдашних технологий был гораздо ниже. Вот и по-
лучалось: уходили раскольники в леса, чтобы нормально жить, а потом оказыва-
лось, что нормально жить  нельзя.  Вернуться?  Немыслимо.  В  итоге  они  не
столько жили, сколько всего лишь выживали в тяжелейших первобытных условиях.
Ни на что другое у них попросту сил не оставалось.
     - М-м-м... Да, так оно и было, наверное.
     - А качественный скачок стал возможен лишь теперь.  Вот  и  получается:
да, мы молодцы, - но лишь потому, что сумели заметить  и  толково  использо-
вать возможности, предоставленные нам историей...
     - ...Образовав новый вид "действительно человек - действительно  разум-
ный". Как это по-латыни будет?
     - "Эухомо эусапиенс", наверное. Конечно, строго говоря, мы  не  вид,  а
часть нашего общего человеческого вида, но это - с точки зрения биологов.  А
вот с точки зрения социологов - мы наверняка новый вид. Мы созданы для  дру-
гих условий. Вот что главное.
     - Так нас что, вообще нельзя сравнивать с верхними?
     - Сравнивать, наверное, можно. Но нельзя судить о них и о нас с одних и
тех же позиций. Мы просто другие. Они хороши для своих  условий,  мы  -  для
своих. Для меня главное, что мы свои условия сами создали.  Своей  совестью,
своим разумом. За наши условия мне не стыдно.
     - А им - за свои.
     - Увы, ты прав. Потому нас там и не стало. Я  сейчас  скажу  тебе  нес-
колько очень тривиальных вещей. Вытерпишь?
     - Попробую.
     - Первое. Мы считаем их систему бесчеловечной. Считаем?
     - Безусловно.
     - Мы не хотим становиться винтиками этой системы и получать  за  работу
на благо бесчеловечной системы свою капельку смазки. Не хотим?
     - Не хотим.
     - А почему? Не потому ли, что нам важно, к какому конечному  результату
приводят наши усилия?
     - Естественно.
     - Но разве плохо - учить детей? Лечить больных? Возить грузы?
     - Ну... нет. Но...
     - Но все дело в том, что мы считаем: если ты честно летаешь  на  грузо-
вом самолете...
     - На транспортном.
     - ...на транспортном самолете и возишь бомбы - ты почти такой же  убий-
ца, как и те, кто эти бомбы сбрасывает. Так?
     - Так.
     - Никто из нас на такое не согласится?
     - Естественно, нет.
     - Как и на то, чтобы обучать будущих убийц, грабителей, мошенников, да-
вать им новые технологии убийства и грабежа, улучшать их  досуг,  быт,  здо-
ровье...
     - Потому мы и здесь, Андрей Сергеич. Это даже мне понятно. Это  пропис-
ные истины.
     - Вот и хорошо, что для нас это уже - прописные истины. Просто здорово,
что мы не путаем черное и белое.
     - А лично мне еще очень нравится, что мы, в отличие от них,  не  путаем
самца с мужчиной, а самку - с женщиной.
     - Да, было бы странно, если бы красавец-мужчина Галькевич хоть ненадол-
го вдруг позабыл о женщинах...
     - Я - и вдруг позабыл о женщинах?!? Да ни за что!
     - О женщинах и они думают. Но сплошь и рядом - гораздо грязнее, чем ты.
Там вообще грязнее. В этой их грязи, как мне кажется, и лежат все наши  раз-
ногласия.
     - Вернее, в отношении ко грязи.
     - Хорошее уточнение. Выходит, Оля не зря тот  разговор  завела.  Польза
налицо. Кстати, тебя не коробит, когда в их фильмах герой  ложится  на  кро-
вать в ботинках?
     - Во-во, я именно об этом и подумал. Как будто нельзя сначала разуться!
     - Можно, но тогда надо разуваться у порога. Всем без исключения.  Иначе
пол мигом испачкается, придется снова ходить в обуви - и  ты  возле  кровати
разуваться-обуваться замучаешься.
     - Точно.
     - В отношении к таким мелочам и проявляется разница менталитета. Огром-
ная разница, между прочим! У них - терпимость ко всяческой грязи,  у  нас  -
непримиримый максимализм. В пользу всяческой  чистоты.  А  в  итоге...  Нет,
скрещиваться с ними мы, конечно, пока еще можем, но нам все чаще и чаще  это
бывает противно. Брезгливо, что ли. Так что дивергенция идет вовсю. И  думай
об этом что хочешь.
     Рома некоторое время сосредоточенно пил чай. За разговором  мы  изрядно
опустошили тарелку, да и в чайнике почти ничего не осталось. Может  быть,  в
записи, если бы кто-то вдруг решил записать наш разговор, оно бы  и  немного
показалось, но мы-то разговаривали, никуда не торопясь. Да еще и плюшки  же-
вали старательно.
     Да, неплохо потолковали! Вприкуску, так сказать.
     - Знаете, Андрей Сергеич, я теперь только одно думаю: а какого же  чер-
та вы раньше об этом никогда не говорили?
     - А почему ты решил, будто бы мне было что сказать? Нет, кое-что  было,
конечно. И не так уж мало. Но  многое  мне  в  голову  пришло  за  последние
три-четыре дня. Когда фильм впервые посмотрел.  Кое-что  вообще  выстроилось
только сейчас, в нашем разговоре. Подсознательно оно, конечно, и раньше  су-
ществовало, но я его только чувствовал, а не формулировал.
     - Честно?
     - Честно. А что, хорошие мысли?
     - Классные!
     - Можешь сказать за них спасибо фильму о дрянных людях. Диалектика.  На
навозе, знаешь ли, часто вырастают очень вкусные огурцы.
     - Андрей Сергеич, а вот мне в голову пришло: тут  есть  один  момент...
как бы это сказать, не совсем однозначный.
     - Да ты не мнись. Говори прямо.
     - Ну... не совсем приятно это говорить. Получается, мы высшая  раса,  а
"верхние" - они тогда что, унтерменши, что ли? Недочеловеки?
     - А тебе, похоже, неприятно ощущать себя гитлеровцем?
     - Так я ведь, кажется, не фашист!
     - И я не фашист. И никто у нас не фашист. И не расист никто.
     - Тогда как это все понять?
     - Легко. Ты и сам мог бы понять, если бы тебя эмоциями не  захлестнуло.
В воздухе ты собой лучше управляешь, чем под землей.
     - Спасибо!
     - На здоровье. Кстати, вот тебе и  первое  практическое  подтверждение,
что Оля была права. Ты задал мне совершенно  неожиданный  вопрос,  причем  -
важный вопрос, а я не растеряюсь и отвечу на него с ходу  -  поскольку  дав-
ным-давно ЗНАЮ, как на него отвечать. Этот вопрос мы давно для себя  решили,
тебя тогда тут и не было еще. А Ольги - тем более. Смотри: биология  ни  при
чем, биологически мы с ними примерно равны, а социально -  мы  действительно
высшая раса. Стыдиться нам нечего, это пусть недочеловеки стыдятся,  раз  до
нас не доросли. И зачем нам делать вид, будто мы такие же,  как  они?  Зачем
скрывать, что мы выше их? Чтобы нас, не дай бог, в фашисты не записали?  Или
чтобы в нескромности не обвинили?
     - Да вообще...
     - Нет, Ромка, "вообще" тут не пойдет. А если не "вообще", то  получает-
ся такая картина: фашисты, считая себя - биологически! -  сверхрасой,  отни-
мают жизненные блага у недочеловеков. Вот и вся разница:  мы,  действительно
высшая раса, ни у кого ничего не отнимаем, а они, якобы высшая, -  отнимают.
Они, животные в мире животных, участвуют в борьбе за  существование.  Мы  не
участвуем. Мы - люди в мире людей. Так что за пищу ни с кем не грыземся. Да-
же наоборот: мы без всякой борьбы уступаем пищу им,  неразумным.  Зачем  нам
борьба? У нас есть разум - значит, и пища будет. Все проще пареной репы!  Да
хоть сегодня возьми: захотели мы плюшек. Мы же не пошли их отбирать?  Зачем?
Помогли девчатам со столов убрать - и всё, плюшки наши. Нет тут, Ромка,  ни-
какого противоречия. Успокойся.
     В Ромином кармане тихонько запищал коммуникатор.
     - Аюшки?
     Громкий Катин голос в трубке коммуникатора забурлил негодованием.
     - Галькевич, ты где шатаешься?
     - Катюшка, а я не шатаюсь. Я вполне устойчиво сижу у Андрея Сергеича.
     Катя явно не ожидала такого ответа. В коммуникаторе  возникла  заметная
пауза. Но разве хоть когда-то бывало, чтобы женщина не нашла, что сказать?
     - А ты не думал, что ему спать пора?
     Рома опять смутился, как давеча в холле.
     - Да мы, Кать, уже все обговорили. Я как раз домой собирался.
     - Передай-ка ему трубочку, если не трудно!
     Не иначе, это проверка? Ладно, проверяй, Катерина Юрьевна, успокой свою
душу. Тут всё чистая правда. Он действительно у меня, а  не  у  какой-нибудь
девчонки. Зря ты этого боишься. Фильма насмотрелась? Так это  ведь  не  наш,
это ИХ фильм. Никакая наша девчонка тебе подлость не сделает. Со временем ты
и сама в это поверишь. Навсегда. А мы сейчас это время немного приблизим.
     Я выставил открытую ладонь. Рома послушно протянул мне цилиндрик.
     - Добрая ночь, Катюша. А тебе что не спится?
     - Добрая ночь, Андрей Сергеевич. Извините, ради бога! Гоните  вы  этого
охламона домой, он же вам спать не дает!
     - Сейчас, Катя, я его тебе верну. Все равно делать ему тут уже  нечего,
он уже все плюшки слопал. Так что скоро будет дома.
     - Спасибо, Андрей Сергеич. И извините еще раз.
     - Да хватит тебе извиняться! Ничего страшного не случилось. Куда он де-
нется с подводной лодки!
     - Спокойной ночи!
     - Давай. Счастливо выспаться. Снотворное уже почти в пути.
     - Ага, видали мы такое снотворное. Типа черного кофе,  только  помощнее
будет. Ну, все. До свиданья.
     Пискнул отбой. Я вернул Роме мобилку.
     - Шуруй домой, примерный семьянин. Не заставляй женщину  ждать  слишком
долго.
     - Спокойной ночи, Андрей Сергеич!
     - А тебе - наоборот. Ну, счастливо.

     Роман ушел. Думаю, закрыв дверь, он рванул  изо  всех  своих  летчицких
сил. Бегом.
     Но это уже давно не мои проблемы. С моим сердцем не шибко побегаешь.
     Я лег спать, но после мегатонны выпитого чая диметилксантин  (то  бишь,
всем известный чайный таннин) категорически возражал против такого  бессмыс-
ленного времяпровождения. Пришлось лежать и думать о прошедшем вечере.
     ...Тогда я и предположить не мог, что жить в  этом  теле  мне  остается
всего каких-то два с небольшим года. Я, честно говоря, когда сердце  давило,
думал проще: что жить мне, увы, осталось недолго. Марина Павловна еще не ус-
пела тогда похвастаться первым успешным клоном. Скоро, всего через три меся-
ца, ее первенец выйдет к нам - и мы начнем осмысливать фантастическую  вещь:
отныне мы становимся бессмертны!
     Но тогда, тремя месяцами раньше, я об этом еще не знал. Никто не знал.
     Я не знал, что "верхний" олигарх Саша Дубровский, через которого мы об-
наличивали золотишко, тоннами накапливающееся в наших реакторах,  через  три
года станет нашим товарищем, а чуть погодя - и моим заместителем. Я  понятия
не имел, что этот самый Дубровский, спустившись к нам насовсем, в  одном  из
наших с ним первых разговоров "за жизнь" будет приводить мне в качестве  ар-
гумента очередной голливудский киношедевр.
     Между прочим, именно Дубровский, а вернее, его, миллиардера,  любовь  к
нашей помолодевшей Марине Павловне, окончательно примирила Рому Галькевича с
фильмом о тех двух сердцеедках - маме с дочкой. Да и я, надо признать, с той
же самой поры отнюдь не так категорично отрицал шансы богатеев вновь  обрес-
ти человеческий облик. Чем черт не шутит?
     Даже американцам я начал оставлять шанс. Ибо жизнь - она все-таки  чер-
товски сложная штука.
     Но всё это будет потом. Намного позже. А той ночью,  мучаясь  бессонни-
цей после фильма и чая, я еще больше уверился: нет, неспроста Ленин  заметил
феномен синематографа. Ой, не зря он говорил, что "важнейшим из искусств для
нас является кино"! Он и тут не ошибался.
     И я не ошибался, считая, что Ленин, как и мы, умел видеть в явлениях их
подлинную суть. Лишь поэтому он и мог правильно оценивать их  значение.  Что
бы ни дрындели о нем там, наверху, нынешние политические балалаечники.
     Впрочем, балалаечники во все времена  одинаковы.  Это  не  политическая
ориентация. Лишь для музыкантов это профессия. Для остальных - диагноз.
     Главное, думал я, - в том, что "верхнее"  общество  роет  себе  могилу,
позволив разным проходимцам присвоить себе право распоряжаться  кинематогра-
фом, радио и телевидением по собственному усмотрению. Будь оно, это  "общес-
тво", поумнее, оно обязано было бы сообразить, что оружие массового  пораже-
ния делится не на три, а на четыре группы.
     Ядерное, химическое и биологическое убивают человеческие тела.
     Плохо? Да, плохо.
     Но четвертое оружие, не задевая тел, убивает душу  и  выключает  разум.
Лишь потом грязные и похотливые руки  полуразумных  человекообразных  скотов
потянутся к телам. Противоположного пола. Или не противоположного.
     Разве это лучше? Чем лучше-то, господа хорошие?
     Имя ему - ОМД. Оружие массовой деградации.
     Тут вам и капут. В лучшем случае - вернетесь обратно на ветки.  А  там,
глядишь, и хвосты постепенно отрастут.


                         ДЕНЬ ТЕЛЕФОННЫХ РАЗГОВОРОВ

     Время шло, шло, шло - и пришло.

     За окнами  регионального  геологического  управления  третий  день  лил
дождь. Прогноз не радовал - конца непогоды следовало ожидать лишь  где-то  к
середине следующей недели.
     В приемной начальника управления раздался телефонный звонок.  Загробный
голос автомата честно признался: "Номер не определен".  Широкая  секретарша,
невозмутимо закончив начатую фразу, повернулась от  собеседницы  к  столу  и
сняла трубку. В трубке тут же забурлил уверенный холеный голос.
     - Девушка, примите телефонограмму. Диктую, записывайте: сегодня  ночью,
в период с нуля до трех часов ночи любые полеты вертолетов и самолетов кате-
горически запрещены...
     - Да я, милый, не то, чтоб девушка - я уже бабушка. Диктанты  я  еще  в
школе все написала. И загадками вы со мной не разговаривайте. Я вас  соединю
с начальником, вы все ему скажите. Начальник разрешит - значит, так и будет.
     - Простите, бабушка, но вы меня не совсем правильно поняли. Не надо ме-
ня ни с кем соединять. Я не прошу никаких  разрешений.  Я  на  этой  планете
вообще ни у кого ничего не собираюсь просить. Я ставлю  вас  в  известность,
что через восемь часов над территорией Центральной Сибири летать будет опас-
но в течение трех часов. Это вы понимаете? Смертельно опасно. Сейчас пятнад-
цать сорок три. Вы должны сообщить своему начальству, что после полуночи над
Центральной Сибирью летать никому не следует, поскольку возможны  серьезней-
шие аварии. Надо повторить еще пару раз - или Вы уже поняли?
     - Вы, гражданин, мне сказки не  рассказывайте!  Говорите  серьезно  или
кладите трубку. О таких вещах  нам  сообщают  курьером  из  управления  МГБ.
Письменно, в нашу секретную часть. А вы, как я понимаю, и близко не оттуда.
     - Ну, хорошо. Объясняю еще раз. Мое предприятие выполняло оборонный за-
каз. Я - всего-навсего генеральный директор. Вам паспорт по телефону не  на-
до предъявить? Или служебное удостоверение? Так вот: сегодня ночью  состоит-
ся внутризаводская приемка одного новейшего изделия. Я вам даже  его  назва-
ние сказать не имею права. Вы не заметили, что я  не  представился?  Секрет-
ность, понимаете ли. Я не знаю, сработало ли МГБ. Понятно, что должно  было.
А вдруг нет? Теперь всякое бывает. А мне, милая моя, случайности  не  нужны.
Вот поэтому сам и обзваниваю всех. Это понятно?
     - Вот так бы сразу и сказали.
     - Слово - серебро, а молчание - золото. Рекомендую это всегда  помнить.
У нас в оборонке только так и можно. Изделие должно будет летать  в  небе  и
мешать ему в этом не следует. Больше ничего не скажу. Я и так  сказал  слиш-
ком много. Если хотите, можете сейчас же позвонить Президенту, он, возможно,
в курсе. Но это будет немного сложновато. Лучше просто передайте  начальнику
нашу телефонограмму. Немедленно. На свободе жить лучше, чем в  тюрьме.  Осо-
бенно - бабушкам. Всего доброго.
     В трубке запищали короткие гудки. Секретарша положила  трубку  и  вновь
повернулась к собеседнице.
     - Вот же - дожили! И разговаривать-то нормально не хотят эти новые рус-
ские! Да кто ж им ночью летать будет? Да еще в такую погоду? И днем-то, гля-
ди, почти никто не летает.
     - И не говори, кума, одно расстройство. Залил, паразит! В огороде  вода
вровень с грядками стоит. Все размоет.

     В тот день похожих разговоров было много.


                            УШЛИ, НЕ ПРОСТИВШИСЬ

     Ночью ничего особенного не произошло. Просто разорвали ночь такие взры-
вы, каких Сибирь не слыхала больше века - с 30 июня 1908 года.  Но  на  этот
раз никакого Тунгусского метеорита не было и в помине. Взрывами мы  расчища-
ли оголовки трех десятков стартовых шахт. На километры  разлетались  обломки
стволов колоссальных кедров, сосен и елок, взлетали к небу глыбы мокрой зем-
ли, тучами вилась тяжелая мокрая пыль. Увы, менее варварского способа у  нас
не было. Вернее, способы-то были - не было времени.  Действовать  надо  было
быстро и эффективно.
     А потом из этой мешанины с гулом поднялись огромные темные  цилиндры  и
быстро улетели в небо. Впрочем, над Сибирью была в разгаре дождливая ночь  и
потому этих цилиндров никто не увидел. Сквозь дождь более-менее хорошо  вид-
ны были только бледные сиреневые пятна. Но пятна быстро скрылись в тучах.
     Потом вспыхнуло несколько дымно-светящихся ракетных следов,  рванувших-
ся с земли вдогонку за лиловыми пятнами.  Мгновения  спустя  тучи  озарились
сверху яркими вспышками взрывов. Загремел гром. На фоне грома снова  пронес-
лись ракеты, снова блеснули вспышки, снова покатились раскаты  грома.  Затем
все повторилось в третий раз. И стихло. Что, где  и  зачем  взрывалось,  для
большинства очевидцев так и осталось неизвестным. Впрочем, какие очевидцы  в
глухой тайге - да еще в такую погоду? Их практически не было.
     Больше в эту дождливую ночь не случилось ничего необычного  -  если  не
считать множества самолетов, закружившихся где-то в вышине  ближе  к  серому
рассвету. И множества парашютов, раскрывшихся над мокрой тайгой сразу  после
утренних сумерек.

     Вот так мы и ушли - без оркестров и маршей, но  с  прощальным  салютом.
Двадцать семь гигантских кораблей, битком  набитых  колоссальными  знаниями,
молодыми здоровыми людьми и сверхновой техникой.
     Впрочем, вру - не так уж и битком. Наиболее ценное оборудование  ожида-
ло нас на Луне, на Востоке-два. Его мы вывезли  заранее,  челноками.  Риско-
вать без нужды уникальным оборудованием мы не собирались.
     Молодыми здоровыми умными людьми - тоже.
     Если кто-то ожидал, что я скажу не "тоже", а "тем более", то он ошибся.
Особенности нашего быта внесли поправки и в нашу мораль. Погибших людей лег-
ко восстановить, если оборудование останется цело. Все  прекрасно  понимают:
случись наоборот, выживать всем нам будет труднее. В этом вопросе приоритет,
бесспорно, должен принадлежать оборудованию.
     Тем не менее, всех, кого только можно было, мы заранее вывезли челнока-
ми. В канун общего старта Восток-два был набит людьми, как консервная  банка
шпротами. Почти пятнадцать тысяч человек. Что интересно: многие  из  них  на
Земле вообще не бывали никогда в жизни, хотя прекрасно помнят, как жили  тут
по нескольку десятков лет.
     Таких людей много. Будь достаточно времени для клонирования - на Восто-
ке-два их стало бы двадцать тысяч. Две  трети  от  общего  количества.  Вос-
ток-два просто лопнул бы. Благо, Марина наотрез отказалась  клонировать  лю-
дей по сжатым графикам. Уперлась: или без спешки, или никак. Только благода-
ря этому Восток-два так и не лопнул.
     По нашему первоначальному плану, три группы кораблей должны  были  уйти
из Солнечной системы в трех разных направлениях.
     Затем одно направление отпало  как  бесперспективное,  осталось  только
два, но зато размер группы увеличился с пяти до двенадцати кораблей.
     Успехи клонирования привели к тому, что в плане  появился  пункт  "неся
идентичные экипажи".
     И так далее. Первоначальный план, как марксизм, был для нас не  догмой,
а руководством к действию.
     ...Итак, первый экипаж родился и жил на Земле. Это  наши  десять  тысяч
человек, собранных с бору по сосенке. Второй и третий экипажи - те же  самые
люди, но они не рождались, а создавались - уже на  Луне.  Увы,  созданы  эти
экипажи пока лишь частично. Марине Павловне  с  ее  институтом  клонирования
пришлось здорово потрудиться в последние годы, но выше  технических  возмож-
ностей своей аппаратуры даже она прыгнуть не смогла. Двести человек на  каж-
дый из двадцати четырех кораблей - все, что ей удалось сделать. Мало?
     Между прочим, это почти пять тысяч человек. И всех их вырастила в своих
семидесяти аппаратах Марина. Семью семь - сорок девять. По  семьдесят  чело-
век вышло из каждого аппарата всего за пять лет. Замечательно!
     Если кто-то не согласен, могу напомнить: пятью годами раньше только  на
разогрев готового тела уходил целый месяц. Вот так-то!
     Остальной экипаж появится уже в пути. Со временем. А времени-то  у  нас
впереди много.
     Да, мы надеялись, что на каждом корабле с самого  начала  будет  тысяча
человек. Не вышло. Но не во всём это плохо. Маленький экипаж заметно  эконо-
мит ресурсы. Эти ресурсы, конечно, восстанавливаются, поскольку  крутятся  в
замкнутой экосистеме, но сейчас их расходование происходит  гораздо  медлен-
нее. Значит, в случае чего будет больше времени для анализа проблемы и  при-
нятия ответных мер.
     Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Где бы  только  взять  дерево,  чтобы
постучать? С деревом у нас теперь трудновато. Не на Земле живем.
     Мысленно я все время там, на этих кораблях. А меня ведь там и без  того
двое. И те двое сами справятся. Они ничем не хуже  меня.  Здесь,  на  Восто-
ке-два, мы втроем месяцами обсуждали всяческие возможные ситуации  -  и  те-
перь я абсолютно уверен, что мы, все трое, совершенно равны. Они  такие  же,
как я. Они справятся.
     Умом-то я все это понимаю, но заставить себя не думать - никак не могу.
Уж извините, Андреи Сергеичи с порядковыми номерами два и три. Вы ведь  тоже
волнуетесь за нас, оставшихся! Уверен!
     Сейчас две их эскадрильи, две полных дюжины кораблей, уходят из Солнеч-
ной системы. Лишь малая третья эскадрилья пока осталась здесь. А две больших
удаляются от Солнца с ускорением в две десятых "же" - земного ускорения сво-
бодного падения. Неторопливо, да? Но быстрее разгоняться  незачем.  Наше  от
нас не убежит.
      Каждый уходящий корабль несет к звездам не только двести  человек,  не
только всю накопленную нами информацию, но и полный комплект геномов и  мат-
риц личности всех членов нашей семьи. Выходит, все  продублировано  двадцать
четыре раза - по числу кораблей. Я уж не говорю, сколько раз это продублиро-
вано на каждом корабле!
     Голыми руками нас не возьмешь. Это не прихоть. Это называют  многократ-
ным резервированием информации. С космосом шутить не стоит. Чувство юмора  у
него очень своеобразное.
     Впрочем, бог и нас юмором не обидел. И поэтому в каждой эскадрилье есть
теперь свой Роман Галькевич. В случае чего, три Галькевича не пожалеют  сил,
чтобы восстановить нормальную кривую рождаемости.  Правда,  три  Катюши  изо
всех сил надеются, что такой необходимости не возникнет и их драгоценные Ро-
маны так навсегда и останутся в их безраздельном владении.
     Вообще говоря, нам всем тоже хотелось бы на это надеяться.

     ...Итак, на стартующих из-под земли кораблях были лишь  пилоты,  персо-
нал КГБ - команды Главного Бортинженера - и те немногочисленные  люди,  кого
по разным причинам нельзя было поднять на Восток-два раньше. Большинство  их
по роду своей деятельности должно было работать на Земле  вплоть  до  самого
старта.
     Корабли ушли в небо, потеряв на взлете троих. Три ракеты из восемнадца-
ти, запущенных вдогонку, отразить не удалось.
     Погибло три корабля, их немногочисленные обломки упали в  тайгу.  Впро-
чем, обломки были довольно увесистыми и очень дорогими. Они могли  быть  еще
дороже, но заряды самоуничтожения, сработавшие в кораблях после взрывов  ра-
кет, разнесли в пыль все, что мы не хотели оставлять в наследство  землянам.
Хватит с них и сверхчистого титана, из которого сделаны корпуса упавших  ко-
раблей. Его там вполне достаточно, чтобы окупить истраченные ракеты.  Хватит
с лихвой. А насчет остального - извините. У  нас  нет  секретов,  но  это  -
только от своих. От чужих и у нас есть секреты.
     Корабли погибли. Однако человеческих потерь у нас не было. Мы не  поте-
ряли ни одного человека. А почему никто не погиб, если было сбито три  наших
корабля?
     Да все потому, что старт, как и все прочие наши темные делишки,  проду-
мывали исключительно хомо сапиенсы. Тот, кто хочет, уже сейчас  может  смело
называть меня хвастуном, а остальным я расскажу о старте чуть подробнее.
     В каждом десятке кораблей один был изготовлен беспилотным.  Он  старто-
вал последним из всей своей эскадрильи, причем, шел ниже  всех  и  медленнее
всех. Поэтому вся ПВО и ПРО била в него, как в  наиболее  близкую  и  потому
первоочередную цель. Остальная  девятка  тем  временем  уходила  вертикально
вверх при двух "же". Быстрее разгонять корабли массой двенадцать килотонн мы
не могли. Мощности-то у ионоплазменных двигателей хватало, а  вот  материалы
могли и не выдержать. Ибо даже при двух "же", как нетрудно  понять,  корабль
весит уже двадцать четыре килотонны. А при трех?
     Что уж тут непонятного? Мы у себя отменили почти  всякую  смерть  -  от
старости, от аварий, от большинства болезней. Мы отменили подлость, злобу  и
пошлость. Отменили деньги и глупые инструкции. А вот сопромат, увы, никто не
отменял.
     Конечно, мы очень надеялись, что хотя бы одному из этих кораблей  удас-
тся уйти за атмосферу. Тогда его можно было бы попытаться утащить к  Луне  и
там отремонтировать. Но не вышло.
     Почему?
     Ракетчики сработали лучше, чем мы от них  ожидали.  На  каждый  корабль
прикрытия вышло по шесть ракет, тогда как мы прогнозировали не  более  четы-
рех. Сбить шесть ракет за восемь секунд - такая задача оказалась не под  си-
лу даже нашим компьютерам. По пять ракет лазеры успешно  сожгли,  но  каждая
шестая ракета стала роковой. И что с того, что во всех трех случаях лишь до-
лей секунды не хватило, чтобы перенацелить лазер на последнюю  цель?  Их  не
хватило - и трех кораблей не стало.
     Но свою основную задачу эти корабли-смертники выполнили полностью -  мы
не потеряли ни одного корабля основного состава. И не потеряли вообще  ника-
кого оборудования. На основные корабли все-таки было нагружено процентов  по
шестьдесят от расчетного. Беспилотники  же  стартовали  совершенно  пустыми.
Двигатели, энергоблоки, автопилот, противометеоритные  лазеры,  компьютерная
система управления огнем - вот и все, что там было. Ах, да: и еще заряды са-
моуничтожения. Если бы корабли уцелели, снимать эти заряды и  наполнять  ко-
рабли грузами мы стали бы уже на Луне.
     Мы ушли. Планета Земля осталась. А на планете, вместе со  всеми,  оста-
лась ее "элита", владеющая настоящей информацией о случившемся, но  абсолют-
но бессильная что-либо изменить. Сейчас она переваривает колоссальную оплеу-
ху, нанесенную ей бывшими сородичами. Осмысливает  позор  прошлого,  еще  не
ставшего прошлым. И еще - страшится своего будущего, которое может и не нас-
тупить. Ведь ИХ ученые тоже заметили странности в поведении Солнца!
     Они уже многое поняли. Да что толку-то! Изменить себя в лучшую  сторону
они, видимо, уже не в состоянии. Привычка постоянно врать - всегда,  всем  и
во всём - настолько вошла в их кровь, что они над ней уже не властны.
     Когда МЫ стартовали, ОНИ, ничего еще не поняв толком, сориентировались,
тем не менее, очень быстро. Мигом объявили по всем своим средствам  массовой
дезинформации, что группа террористов (а у них там  сейчас  модно  сваливать
все беды на террористов) пыталась захватить и запустить баллистические раке-
ты. Но доблестные Вооруженные Силы, не щадя своей крови и самой жизни, отра-
зили натиск злобных супостатов.
     Правда, супостатам удалось-таки запустить несколько баллистических  ра-
кет без боеголовок, но все они были сбиты геройскими средствами ПВО  на  ак-
тивном участке траектории.
     Эту версию все газеты напечатали уже  на  следующий  за  нашим  стартом
день. Затем еще несколько дней вокруг  этой  версии  нагромождался  частокол
всевозможной бредятины. Но нам эта лживая версия нисколько не понравилась  -
и вскоре по миру поползли совершенно другие слухи...
     Народ в массе своей так ни черта и не понял, но  понимать  ему  было  и
необязательно. Во все времена попугаи повторяют услышанное, нимало в нем  не
сомневаясь. Те, кто хотел, постарались разузнать побольше и добраться до су-
ти, а остальным и так хорошо.
     "Не надо думать - с нами тот, кто все за нас решит" - это и про них то-
же пел Володя Высоцкий. Фюреры, видимо, явление интернациональное. Как и  их
почитание. Горбатого могила исправит.
     Если бы ОНИ не начали врать, мы не стали бы хлопать дверью.  Но  теперь
все же немного хлопнем. Мы должны это сделать - хотя бы ради  тех  настоящих
людей, что наверняка остались еще на планете. Не наша и не их вина, что  нам
так и не удалось встретиться. Просто и им, и нам немного не хватило везения.
Возможно, совсем чуть-чуть.
     Ложь можно победить только правдой. И поэтому настанет день, когда  эта
книжка появится на прилавках книжных магазинов.
     Так вот: если вы, читатель, держите ее в руках - знайте, мы уже ушли  с
Земли. Все до единого. Окончательно. Не прощаясь.
     Пусть кому-то эта книжка станет хорошим примером. Ну, а кому-то  друго-
му, возможно, совсем наоборот - приговором. Пусть. Каждому - свое.  Главное,
мы всем доказали, что уйти можно. Даже отсюда. Было бы желание.
     Двадцать пять лет назад, когда мы запускали в тайге первые дизели, рус-
скому народу начали твердить, что единство - это плохо.  При  этом  единство
называли тоталитаризмом. Народ поверил.
     Десять лет назад, когда мы уже начали отливать  корпуса  кораблей,  ему
объяснили, что тоталитаризм, который к  тому  времени  уже  начали  называть
единством, это очень хорошо. И народ опять развесил уши.
     Для того, чтобы отличить тоталитаризм от единства,  этому  народу  надо
научиться думать. Возможно, у него еще осталось для этого время. Хотя  я  не
уверен.
     Но это ИХ проблемы. Меня теперь больше заботим МЫ, а не ОНИ.  Пуповина,
связывавшая две неравные половинки нашей цивилизации, теперь разорвана - как
ни банально это звучит - и обратной дороги уже нет. Ибо у  НАС  нет  желания
идти обратно, чтобы потом вечно топтаться на месте, а у НИХ  нет  воли  идти
вперед.
     Теперь мы навсегда врозь. И даже если кто-то из НАС и остается пока  на
Земле - так это временно. Это пройдет. Причем, тут возможны варианты.
     Возможно, выполнив все свои задачи, мы просто потихоньку уйдем. Хорошо,
если будет именно так.
     Увы, возможен и другой вариант. Когда (или все же - "если"?)  фотосфера
Солнца начнет вспухать, заработает  план  экстренной  эвакуации.  Последние,
наиболее свежие, матрицы нашей памяти мгновенно уйдут к Луне. Спутник  связи
сбросит информацию с селеностационарной орбиты на Восток-два. Этим же  путем
туда умчится и вся прочая информация, собранная  нами  за  последнее  время.
Времени для этого потребуется не так уж и много - каналы связи у нас  весьма
и весьма широкие.
     С Луны ее передадут на Марс, оттуда - на  узлы  дальней  связи  Цереры,
Паллады и Весты. На все обитаемые (пока еще обитаемые!) планеты  и  планетки
Солнечной системы. И еще - на шесть кораблей малой третьей эскадрильи, кото-
рые должны тут же расстыковаться из "ромашки" и стартовать с орбиты Марса  к
окраинам Солнечной системы при максимально возможном ускорении. Два "же"  мы
уже опробовали - и знаем, что это вполне реально.
     Впрочем, кораблей может оказаться и больше. Верфи на  Востоке-два  про-
должают работать. Три корабля лунной постройки у нас  в  третьей  эскадрилье
уже есть, а сейчас на освободившихся стапелях заложено еще три корпуса.  Вот
только даст ли нам Солнце время, чтобы их достроить?
     Напоследок пакеты информации помчатся к каждому из двадцати четырех ко-
раблей, ушедших из Солнечной системы. Приняв эту информацию, они узнают, что
планеты Земля больше нет. Впрочем, они одновременно и сами  все  увидят.  Не
заметить Сверхновую трудно.
     Едва ли эти новости кого-то обрадуют...
     После того, как информация уйдет в межзвездный эфир, с Луны, с Марса, с
трех наших астероидов взлетят и устремятся вслед за малой эскадрильей  стай-
ки челноков. С астероидов - по два-три, с Марса - около двадцати,  а  вот  с
Луны взлетит целая армада. Стыдно признаться, но сейчас  я  не  знаю  точно,
сколько на Луне челноков. Космос теперь координирует Саша, он и  знает  точ-
ное количество. А я знаю лишь, что их больше сотни.
     И на этом земной период НАШЕЙ истории закончится навсегда.  Земной  или
солнечный? Пока сказать трудно. Возможно, что и солнечный. Не исключено, что
нам придется уходить за Плутон, за Седну - и распрощаться с Солнечной систе-
мой навсегда.
     Один челнок должен взлететь и с Земли.  Мы,  земные  наблюдатели,  тоже
попробуем оторваться  от  солнечной  фотосферы.  Наш  бывший  лунный  челнок
по-прежнему стоит на подземном  космодроме  в  Сибири.  Десантники,  которых
сбросили на тайгу после нашего старта, найти космодром так и не  смогли.  Не
для того мы его консервировали, чтобы любой пацан с автоматом пришел  и  тут
же все нашел.
     Когда окончательно оформилась дикая идея оставить  на  Земле  небольшую
группу наблюдателей-добровольцев, челнок  довольно  сильно  переоборудовали.
Теперь он покрыт снаружи сверхпрочным  зеркальным  слоем  -  чтобы  солнышку
труднее было нас испепелить. На нем стоят новые, гораздо  более  скоростные,
двигатели. Да и реакторы мы тоже поставили другие - значительно мощнее преж-
них.
     Дело в том, что некоторым из нас, земных  наблюдателей,  добираться  до
космодрома придется издалека. Поэтому стартовать мы будем последними из всех
наших - когда на Земле, возможно, уже будет жарковато. Хорошо,  если  Вячес-
лав Филиппович был прав, надеясь, что интенсивность нейтринного  потока  пе-
ред самой вспышкой резко увеличится. Тогда до челнока  все  мы  сможем  доб-
раться заранее. Нейтринный мониторинг идет непрерывно, о любой нестабильнос-
ти мы мгновенно узнаем - и сумеем вовремя уйти.
     В противном случае дело намного осложнится. При малейшей заминке мы мо-
жем оказаться неподалеку от сумасшедшего солнечного шара. Тогда надежда  бу-
дет лишь на теплоизоляцию челнока и на его новые двигатели.
     Чтобы хоть примерно оценить, насколько эта надежда обоснованна, мы сго-
няли челнок на орбиту Меркурия. Ничего, никто не изжарился. Мало того,  ник-
то даже не вспотел. Светлана, обнаглев, попробовала подойти к Солнцу  побли-
же. Подошла. Близко подошла. И что?
     Да ничего. Машина отлично выдержала. На протяжении всех трех недель ис-
пытаний температура в гермообъеме челнока ни разу не поднималась выше  трид-
цати градусов товарища Цельсия. С модернизированным челноком у нас есть шанс
уйти и от вспышки Новой.
     Какой шанс? Даже несмотря на околосолнечные успехи  нашего  челнока,  я
думаю, что он все-таки достаточно небольшой. Слишком мало мы знаем о  вспыш-
ках Новых звезд, чтобы лихо делать оптимистические прогнозы. Ну и что с  то-
го? Главное, что шанс у нас все же есть. И он не один из миллиона.  Мне  ду-
мается, что наши шансы уйти или не уйти - примерно пятьдесят на пятьдесят.
     Я, конечно, предпочел бы сто. А еще лучше - сто целых и  пять  десятых,
что Солнце никогда не взорвется Новой звездой. Пусть они тут  все  и  дальше
живут, как могут. Что с того, если они не умеют жить так, как  мы?  В  конце
концов, попробуй-ка объяснить слепому от рождения, насколько прекрасно звез-
дное небо! И можно ли показать дальтонику все цвета радуги?
     Разве кто-то вправе их всех судить?

     А не успеем уйти - что ж, значит, не судьба. И пусть. Все равно  где-то
вдали от Солнца мы вновь оживем, прибавив к нашему счету еще по одному  бал-
лу. Как там в "Гиперболоиде" Алексея Толстого писал в своем дневнике  старик
Манцев? Кажется, "...смерти нет. Есть вечное обновление". Правильно  он  пи-
сал. Но тогда это было фантастикой.
     А вот теперь это не фантастика. Я, например, уже совершенно точно знаю,
что смерти нет. Умирать совсем нетрудно, я пробовал. Ничего страшного.  Осо-
бенно - когда ты сам, в общей упряжке с  друзьями,  добился,  чтобы  никакой
смерти не было и в помине, а было одно лишь вечное обновление.
     Знаете, это очень здорово, когда твое обновление превращается в делика-
тес, которым приятно угостить друзей. Неспроста так легко прижился у нас наш
обычай дарить ожившему товарищу кусочек последнего дня  его  прежней  жизни,
позабытый из-за дуры-смерти. Жизнь - она для людей. А смерти, дуре этой,  мы
ни одного лишнего дня не отдадим.

     ...Кстати, о друзьях-товарищах. А не съездить ли мне к Сане с Маринкой?
Сколько можно одному сидеть? Светлана четвертый месяц исследует свой  ненаг-
лядный Титан. Не мог он вовремя провалиться куда-нибудь в Сатурн -  да  пог-
лубже бы, разлучник проклятый!
     А еще бы лучше - в Уран. Подальше от меня. Дожили! Хорошо, хоть  знаешь
пока, возле какой планеты искать собственную  жену.  Но  уже  совершенно  не
представляешь, на какую планету она тебя променяет в следующий раз. Как  там
в песне было? "Что же будет с человеком через десять тысяч лет?"
     Ой, лихо будет. Нынешние проблемы  детскими  игрушками  покажутся.  Дай
бог, если будешь знать хотя бы, у какой звезды сейчас обитает твоя милая.
     Вот доживем - увидим в подробностях. Насчет "дожить" никаких проблем не
предвидится. Лишь бы не надоело.
     А не надоест! Жить надоедает только  пресыщенным  жизнью  бездельникам.
Потребителям, уставшим потреблять. Либо закоренелым неудачникам,  озверевшим
от своих неудач. А мы немного другие. Нам жить не надоест. Пока мы  живем  -
мы творим. Пока творим - живем. Такое не надоедает.

     Господи! Ты, наверное, все же есть на небе, несмотря на все наши иссле-
дования. Иначе откуда людям приходят в голову отличные мысли? Сейчас я  поз-
воню по дальней связи Светлане, наболтаю ей немножко хороших слов,  а  потом
сразу поеду к Дубровским.
    Ответа ждать, наверное, не буду. Даже если она и не спит, все равно дол-
го получится. Больше 18 астрономических единиц, если в  оба  конца  считать.
Почти три часа - и то в самом лучшем случае.
     А если спит...
     Нет,  решено: ждать не буду. К Дубровским!
     Конечно! Я ведь уже целых две недели не держал на руках Славку!

                                   ЭПИЛОГ
               (этого еще не было, но это обязательно будет)

                                     Мы можем творить - и мы будем творить.
                                                                    Всегда.
                                                    Не творить мы не можем.

                                               ЗВЕЗДНАЯ КОНСТИТУЦИЯ, ст. 11

     - Знаешь, Славка, мы с твоим отцом оба любим читать Азимова. Ты-то вряд
ли его успел полюбить, рано тебе еще, а нам он нравится. К тому же,  он  мой
коллега. Тоже химик. Правда, он-то был аж профессором химии,  в  отличие  от
меня, бестолочи.
     - Дядя Андрей, а папа мне всегда говорит, что вы классный химик.
     - Твой папа, Славка, просто хорошо ко мне относится. Но химию он  знает
еще хуже меня. Я, конечно, в аналитике могу кое-что, но по-настоящему  хоро-
ший химик должен уметь гораздо больше. Есть у нас, Славка, и хорошие. Только
зря вы с папой думаете, что я из их числа. Я у них - на подхвате.
     - Ну и ладно. Вам и без химии есть чем заняться.
     - Это уж точно. Так вот, насчет Азимова. Есть у него, Славка, классный,
как ты говоришь, рассказ "Профессия". Или даже повесть. Про  то,  как  через
пять или шесть тысяч лет, в далеком будущем, люди заселят Галактику - и Зем-
ля будет лихо торговать своими специалистами. С полутора тысяч планет  иноп-
ланетяне будут прилетать на Землю, чтобы за бешеные деньги  купить  на  свою
планету нужных специалистов.
     - А что, они сами не могли своих специалистов выучить?
     - В этом-то все и дело. Не могли. Даже мысли такой не допускали.
     - Он что, совсем дурак, этот ваш Азимов? И вы любите такую фигню?
     - Ну, Славка, ты и даешь! Как у тебя все лихо получается! Как у кавале-
риста прямо: хлесь, хлесь, хлесь - и позади уже не враги, а сплошной  мясной
магазин.
     - Так фигня же, дядя Андрей!
     - А я тебе еще раз говорю: не фигня. И Азимов - не  дурак.  Он  умница.
Просто он писал фантастику, а не диссертацию. В фантастике обязательно  нуж-
но фантазировать. Глупые фантазируют по-глупому, злые - по-злому,  чокнутые,
понятно, по-чокнутому, а Азимов - тот фантазировал здорово. Вот  подрастешь,
почитаешь его - сам все поймешь. Постепенно. Хорошие книги еще никто с одно-
го раза не понимал. Даже и сами авторы. Иногда они до самой смерти не  пони-
мали, что же у них получилось на самом деле.
     - Как это? Писал-писал, а потом не знает, что написал?
     - Ага. Вот был давно такой писатель Булгаков. Многим, кстати, он страш-
но нравится. И написал он книжку, тоже фантастику, заметь, про то, как  один
врач сделал операцию собаке, а собака после этой операции  стала  человеком.
Только плохим и глупым. Врач на нее долго ругался, а  потом  плюнул,  сделал
еще одну операцию - и плохой человек снова стал хорошей собакой.
     - Ну и хорошо. Всяко лучше быть хорошей собакой, чем плохим человеком.
     - Знаешь, Славка, хорошим человеком быть еще лучше. Разве нет?
     - Ну, конечно, лучше. Но если не получается!
     - А все дело в том, что этот врач не особо и старался. Он сделал  жутко
сложную операцию - и думал, что уже все сделано, что воспитывать нового  че-
ловека вовсе и не надо. Он его только ругал - за то, что человек  такой  не-
воспитанный и глупый.
     - Меня мама тоже ругает. И тоже говорит, что я невоспитанный.
     - Но мама тебя еще и воспитывает! Или только ругает?
     (Вообще-то, Славка, я прекрасно знаю, чем занимается с тобой твоя мама.
Поскольку моя жена с твоей мамой довольно часто встречается в рабочее время.
Так, часов по двенадцать в сутки. Эдакие две  профессорши  Преображенские  -
только без чванства, барства и замоскворецкого самодурства.
     У них иногда бывает время поговорить не только о делах. Они и о  нас  с
твоим отцом успевают поговорить, и о тебе, единственном (увы!) пока цветке в
большой клумбе. Так что дома я много слышу о твоих делах. Чуть ли не  каждый
вечер.
     Да я, честно говоря, и без этих рассказов смог бы догадаться,  что  ру-
гают тебя лишь для того, чтобы вожжи оставались натянутыми...)
     - Ну, вообще-то она нечасто ругает. Так, иногда.
     - Вот и подумай: тебе сейчас пятнадцатый год.  И  тебя  четырнадцать  с
лишним лет всё воспитывают и воспитывают, а воспитать всё  никак  не  могут.
Ты, конечно, хороший пацан, толковый, но ведь и ругать  тебя  есть  за  что!
Твоя мама зря ругаться не станет. Это я точно знаю.
     - Ну, не зря. Последний раз она ругалась, когда я...
     - Славка, вот только не надо подробностей. Иначе мы с тобой до завтраш-
него утра будем разговаривать. А мне еще ночью, задолго до утра, надо  очень
далеко улететь.
     - На Сатурн, да?
     - Уже и ты в курсе? Да, на Сатурн. Так что давай будем толковать побыс-
трее. Идет?
     - Идет.
     - К тому же, про твой азид йода я знаю. Мне тоже за него  попало.  Твоя
мама нас с тобой вычислила в шесть секунд. И попало нам,  кстати,  за  дело.
Зря ты решил химией дома заниматься. Для химии существует лаборатория.
     - Да знаю я! Просто интересно было.
     - А потом у всех под ногами три дня щелкало. Думать надо! Ладно,  прое-
хали. Так вот, ту собаку-человека вообще не воспитывали. Ей почти ничего  не
объяснили толком. Вдобавок, ей - вернее, ему, человеку, -  и  было-то  всего
несколько недель от роду. Справедливо было его ругать?
     - Ну, несправедливо. Сначала надо было объяснить.
     - А писатель, по-моему, так этого и не заметил. Он очень  любил  своего
профессора, любил его помощника, тоже врача, и презирал эту собаку-человека.
И он ни разу не задумался, что этого ругачего профессора другие люди  делали
умным всю его жизнь. Учили,  воспитывали,  кормили,  одевали,  лечили...  Не
всегда же он врачом был! Когда-то и его самого лечить приходилось!
     - Дядя Андрей, а как эта книжка называется?
     - А ты спроси у отца. Опиши ему то, что  я  тебе  рассказал,  он  сразу
сообразит. Кстати, у нас и фильм в архиве есть. Но  сначала  надо  прочитать
книжку.
     - Вы, блин, как мама.
     - Это плохо?
     - Ну, кино-то быстрее посмотреть!
     - Чудак! Да потому и быстрее, что увидишь  ты  одну  десятую.  Или  еще
меньше. Если бы тебе в кино могли показать все, что в книге написано,  ты  б
во время такого фильма сто книг успел прочитать.
     - Не, вы точно с мамой договорились! Она так и говорит: сто книг!
     - У тебя мама кто? Ученый?
     - Ну да.
     - Так она просто подсчитала. Для хорошего ученого это несложно.
     Славка некоторое время ошалело смотрел на меня. А я - на него. Но  дол-
го выдержать я не смог. Расхохотался.
     - А, так вы это шутите!
     - Конечно, шучу. Ты слишком уж серьезный. Не надувайся, лопнешь. Ты мне
лучше скажи: доказал я тебе, что писатель может и не подозревать, что он на-
писал на самом деле?
     - Наверное, да. Но надо еще и книжку прочитать. Потом я точно скажу.
     Молодец, Славка! Так и должно быть. Аргументы аргументами, но умный че-
ловек обязательно составит и свое собственное мнение. Мало ли кто  что  ска-
жет! Своя голова на плечах есть.
     - Все, буду ждать, пока прочитаешь. Потом снова вернемся к этой теме. А
теперь мы вернемся к Азимову. Что-то мы  совсем  от  него  убежали.  Азимов,
Славка, показал в том рассказе Америку. Там и Лос-Анджелес есть, и Сан-Фран-
циско. То есть, по Азимову получается, что они и через пять тысяч лет будут.
А в них будет несправедливость, деньги, обман, самодовольство и  прочие  га-
дости. Азимову это не нравилось, но слишком уж много вокруг него было  имен-
но этих вещей. И он привык к ним - так, что уже и будущего без них  не  мыс-
лил. Плохо это, так ведь?
     - Конечно, плохо.
     - А вот скажи-ка мне, что такое "я могу творить - и я буду творить"?
     - Ну, это у нас в Конституции так написано. Почти так.
     - Вот именно, что почти. А сначала, до "почти", это, Славка, было напи-
сано у Азимова. В одном его рассказе.
     - А рассказ называется "Профессия"?
     - Угадал.
     - Так. Азимов - "Профессия". Азимов - "Профессия". Ладно.
     - Похоже, ты его собрался читать?
     - Ага. Что-то мне интересно стало. Вы так здорово  рассказываете.  Дядя
Андрей, я побегу, ладно? А то у меня через двадцать минут пилотаж. Тетя Све-
та ругаться будет, если опоздаю.
     - Тогда лети быстрей. Не надо опаздывать.



                                ТАК И БУДЕТ.

                          ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ.

                                ОБЯЗАТЕЛЬНО.