Активистам общественных экологических движений и российской демократической оппозиции посвящается...
***
- Опять нас загнали на кухни, - полусетовал-полуиронизировал Олег Борисович, подливая чай своему собеседнику. - Вот она - новая российская действительность. С улиц и площадей - обратно на кухни. Так уже было когда-то. Мы это хорошо помним. Спасибо, что пока еще не в новый ГУЛАГ...
Собеседником профессора Олега Борисовича Данилова, эколога из поколения "шестидесятников", был научный сотрудник его лаборатории соискатель Евгений Ладогин, человек не первой уже молодости, который, потягивая традиционный духмяный даниловский чай с мелиссой, пытался возражать своему научному руководителю:
- Но все-таки с площадей не ушли окончательно. Случаются же иногда какие-то акции...
- А много того народа-то? - тон Олега Борисовича выдавал опытного и горячего полемиста. - Десятки, в лучшем случае - сотни. И все под страхом получить омоновской дубиной по голове! Разве это можно сравнить с многотысячными митингами на Дворцовой в конце восьмидесятых - начале девяностых? Нет, та эпоха, увы, канула в Лету... Теперь разве что только оголтелые националисты да коммунисты способны собрать тысячи фанатиков. Им нет причин пенять на власть, поскольку они-то, в сущности, для нынешней власти безвредны. И даже полезны. Власти ловко манипулируют ими и сочувствующими им обывателями, отвлекая их внимание от истинных язв общества и натравливая на инородцев, гомосексуалистов, американцев и тому подобные искусственные мишени для народного гнева. Посему красным и коричневым у нас повсюду зеленый свет. А демократические митинги... Их стало так мало в последнее время. Их практически уже нет. И тому, конечно, тоже есть свои горькие причины. Именно мы, демократы, опасны для власти, ибо это мы вслух говорим о том, чем больна страна и предлагаем методы лечения. А болезнь страны суть болезнь системная. Это как нарушение обмена веществ в организме. Поэтому-то власть так боится предлагаемого нами пути исцеления - ведь это она породила болезнь страны и теперь паразитирует на этой болезни. Поэтому нас гонят, не допускают к выборам, отказывают в согласовании мирных акций, задерживают и судят неправедным судом. Нас стигматизируют экстремистами, выставляя перед обывателями чуть ли не террористами. Это мы в глазах пораженной паранойей власти все как один продались Западу и протестуем исключительно за деньги... Все это до банального просто. Я вынужден, Женя, с горечью констатировать, что путч в России, в конце концов, все-таки победил. Темные силы взяли реванш. На этот раз без танков и спецназа, без провальных сценариев военных переворотов девяносто первого и девяносто третьего годов. Путчисты тех лет хотели все решить в одночасье. Это их и погубило. Нынешний хитрый режим растянул процесс затягивания болтов на годы. Теперь путчисты девяностых могут торжествовать. Их идеалы победили в наше время. Россия стремительно летит в бездну! Да и чего иного можно было ждать от президента-кэгэбэшника? Наше общество губит абсолютная, ничем не ограниченная власть президента, перешедшая все мыслимые границы коррупция, раскормленный ничего не производящий чиновничий аппарат, негибкая экономика, всецело зависящая от добычи и экспорта углеводородов, враждебная самоизоляция в мировом пространстве, наносящее колоссальный вред культуре и обществу мракобесие поднявших голову агрессивных (и, увы, влиятельных) псевдорелигиозных и псевдопатриотических сил - так называемых "православных активистов" - этакого Талибана от православия, считающего себя вправе закрывать выставки, отменять не понравившиеся им концерты и вообще навязывать обществу свое мнение, жонглируя симулякрами вроде "оскорбление чувств верующих", "духовные скрепы", "традиционные ценности" и тому подобной галиматьей (к слову сказать, оскорбить чувства верующих, если это подлинные и глубокие чувства, невозможно). Я не буду останавливаться на бездарных военных авантюрах на Ближнем Востоке и аннексии Крыма - это явление более сложное и должно оцениваться в контексте очень непростых международных процессов, хотя для меня аннексия Крыма по своей сути мало чем отличается от сталинской оккупации Финляндии или захвата Австрии Гитлером под теми же псевдоблагородными лозунгами об "историческом воссоединении"... Особое место во всей этой вакханалии занимает навязываемая российскому обществу псевдофилософская концепция о так называемом "биполярном" мире, в котором России кремлевские идеологи определили роль одного из "полюсов". Им невдомек, что "биполярность" в мире существовала всегда и всегда была движущей силой цивилизации. В наше время "полюсами" мира служат общества, идущие в авангарде цивилизации и создающие ее ценности, с одной стороны и те, которые, пользуясь всеми доступными им благами цивилизации, тем не менее, активно или пассивно противостоят этой самой цивилизации, опираясь на свои архаичные или искусственные ценности. Решать, к какому из этих "полюсов" прибьется, в конечном счете, Россия, остается на совести россиян и всецело зависит от их самоидентификации и ценностного выбора в контексте цивилизации... Нет, совершенно очевидно, что в нашей стране любые реформы, любые революции всегда чреваты новым самодержавием... Тем не менее, я, как потомственный русский интеллигент, чувствую за собой долю вины в том, что произошло, и это чувство не дает мне покоя.
- Да о чем вы говорите, Олег Борисович?! Какая же может быть в этом ваша вина? Я, откровенно говоря, вас не понимаю. Что вы-то могли сделать?
- Вряд ли я или кто-либо другой на моем месте мог или может хоть как-то изменить ситуацию. Нас, интеллигентов, разносят в разные стороны наша сложность, порожденная культурой, и внутренние противоречия. Именно в силу этой самой сложности, ярко выраженной индивидуальности каждого из нас, мы не можем слиться в единую толпу как, например, националисты с их бесхитростной потребностью с криком "русские, вперед!" превратиться в изотропную массу. Кроме того, исповедуемые нами ценности до сих пор не смогли стать общими для большинства российского населения. Посему опасаюсь, что любые наши объединения, движения в наши дни обречены на скорый распад, разделение на мелкие кружки и группы. Иными словами - сектантство... Я из тех, кого принято теперь называть "демократами первой волны". Это началось еще до того, как ты появился на нашей кафедре, тогда еще студентом. Надеюсь, ты не забыл наши беседы начала девяностых. В то время, как ты помнишь, я был активным участником "Демократической России". Я основал на нашем факультете ячейку движения и, тем самым, вступил в конфликт с озлобленным, прокоммунистически настроенным факультетским большинством. Ты должен, наверное, помнить, как они со свойственной им ненавистью срывали демократические газеты и информационные листки и развешивали свои прокламации на доске объявлений, которую мне с таким трудом удалось выбить у руководства факультета... Историческую встречу с руководством "Демсоюза" в большой аудитории ты, скорее всего, не помнишь. Это было несколькими годами раньше, где-то в конце восьмидесятых. Там, помнится, студентам пришлось стоять у дверей "на шухере", как при ограблении. А что делать? "Демсоюз" тогда был под запретом. Да, это была эпоха! Мало в то время было политических акций под эгидой ЛНФ, а впоследствии и других демократических движений, в которых я не участвовал. Многие, конечно, уже забылись, затерялись в памяти в калейдоскопе лет и событий. Но есть вехи на этом пути, которые забыть невозможно. Прежде всего, конечно, вспоминается бессонная ночь на баррикадах Исаакиевской площади в августе девяносто первого в ожидании танков. Не забыть мне и моего отчаянно-патетического выступления на самом первом митинге против войны в Чечне, организованном "Демсоюзом". Это было в декабре 94-го у Казанского собора. Тогда с колоннады Казанского я призывал пикетировать военкоматы, чтобы остановить отправку молодых людей - пушечного мяса - на войну. Sancta simplicitas!... Как наивны были мы в нашей вере, что вот стоит только избавить страну и общество от коммунистического гнета, и мы вскоре увидим зарю нового Серебряного Века - возрождение той замечательной эпохи, из которой Россия была зверски выхвачена большевистским контрреволюционным переворотом в 1917! Начинать нужно было раньше, и делать много больше, и не так, как это делалось. Если смотреть в корень вещей, то мы, интеллигенты, призваны просвещать наш народ, а не идеализировать и не проклинать его, обвиняя в том, что он выбирает себе не ту власть - он выбирает именно ТУ власть - власть по себе. Очевидно, со своей миссией мы справляемся из рук вон плохо, в результате чего сами же и страдаем. Мне кажется, я могу теперь, спустя два десятилетия, хотя бы отчасти ответить на извечный вопрос русской интеллигенции "кто виноват?". Во многом виноваты мы сами, интеллигенты. Это мы вовремя не объяснили народу, не растолковали непререкаемость и безальтернативность демократических ценностей для современного мира. Говоря простым языком, мы не дали им понять, что демократия - это "хорошо", и подменить ее невозможно ничем, что слово "демократ" ни при каких обстоятельствах, что бы ни происходило в стране, не может быть ругательным... Да что там говорить! Теперь, по прошествии лет, я понимаю, как ничтожны на самом деле были наши силы. Что там передел России! Я и лес-то свой вряд ли смогу спасти. Смотри...
Данилов отодвинул занавеску, и Евгений впервые обратил внимание на этот пейзаж. Дом, в котором жил Данилов, стоял в ряду однотипных многоэтажных жилых домов, подобно крепостной стене ограничивающем город. Сразу за домом начинался смешанный лес, на зеленое полотно которого сентябрь уже брызнул легким дуновением свои краски. Дальнего края леса не было видно. Лишь где-то далеко справа маячили серые корпуса ТЭЦ, а слева, на расстоянии в несколько километров, обозначилось озеро, за ним другое, поменьше, соединенное протокой или небольшой речкой с первым, а дальше, за озерами - что-то вроде поселка, и снова лес, тянущийся до самого залива, светлая полоса которого блестела в заходящем Солнце уже у самого горизонта.
- Я наблюдаю за формированием этого уникального биогеоценоза вот уже почти тридцать лет - с тех пор, как получил здесь квартиру. Собрал приличный полевой материал. Дело в том, что ландшафт, на котором построен наш микрорайон, включая территорию, занимаемую лесом, был сформирован искусственно. Когда-то это были сильно заболоченные земли, непосредственно переходящие в залив. По существу, эти болота были продолжением шельфа залива, не имевшего в этом месте четкой границы с сушей. Ландшафт, пригодный для строительства, был получен в результате намывки и дренирования. Наш микрорайон построен в конце семидесятых - начале восьмидесятых годов. По старому Генплану должны были застроить также территорию, ныне занимаемую лесом. Но потом план строительства изменили, город стали расширять в других направлениях, и большой части искусственно созданного ландшафта была, таким образом, предоставлена возможность естественного развития. Вплоть до сегодняшнего дня. И вот недавно мне стало известно, что эту территорию определили под строительство крупного жилого и коммерческого комплекса - "Чайна-тауна". Подряд должна получить какая-то китайская строительная компания. Впрочем, пока остается надежда, что окончательное решение еще не принято... Сегодня вечером я, к сожалению, занят, но в ближайшую субботу приглашаю тебя на прогулку... Да, и захвати корзину или ведро. Грибы пошли. Я хочу, чтобы ты увидел, какой великолепный лес продажные чинуши решились пустить под нож бульдозера. Нас, экологов, такие вещи не должны оставлять равнодушными.
Евгений допил чай и начал прощаться. Он знал, что Данилов, совмещающий две должности - профессора и завлаба - и при этом ведущий активную исследовательскую деятельность, крайне занят вечерами. Зная эту постоянную занятость своего научного руководителя, Евгений был удивлен и польщен приглашением на субботнюю прогулку. "Видимо действительно этот лес имеет для него особое значение, и он ищет во мне союзника в еще не начатой и, скорее всего, бесполезной борьбе" - думал Евгений по дороге домой. Ему припомнилась та случайная встреча с Даниловым, так чудесно изменившая его жизнь, когда он, Евгений Ладогин, после почти двух десятков лет скитаний по разным странам, различным, далеким от науки областям в поисках себя и лучшей доли, принял, наконец, счастливое для себя решение вернуться домой, в лоно науки, которое он когда-то так опрометчиво покинул. Правда, тогда было непростое время, и на распутье оказались очень многие. Теперь же он ощущал себя блудным сыном, вернувшимся, наконец, в родной дом.
***
Это был один из тех удивительных позднесентябрьских дней, которые иногда неожиданно радуют нас, жителей Севера, когда среди дождей и промозглости вдруг покажется солнце, пригреет почти как летом, и весь мир заиграет в его лучах, и отступит обычное в это время года уныние - северный осенний сплин, - и опять захочется жить.
Они ходили по лесу уже с полчаса, когда Евгений нашел свой первый подберезовик. К этому моменту дно корзины Данилова было уже полностью закрыто. Она была бы еще полнее, если бы Олег Борисович брал сыроежки, но, зная лес, как свои пять пальцев, он решил не размениваться на мелочь, будучи уверен, что сможет наполнить корзину доверху одними только "благородными" грибами.
- Женя, - окликнул Данилов молодого человека, прокрастинировавшего в зарослях молодого ельника. - Идем к протоке. Там есть отличая осиновая рощица.
Евгений вскоре догнал своего шефа, и они двинулись напрямик к озеру, видневшемуся уже впереди сквозь слегка поредевшую зелено-желто-красную листву. Дойдя до камышовых зарослей на подступах к воде, они свернули влево и вскоре вышли к неширокой протоке, соединявшей озеро с заливом. На берегу сидел задумчивый рыбак, который, заслышав шорох приближающихся людей, стал близоруко щуриться в их сторону, пытаясь распознать. Затем широкая улыбка осветила его обветренное пожилое лицо, он взмахнул рукой и крикнул:
- Борисыч, ты?! По грибы что ли? А это кто с тобой?
- Здорово, Валентин Михалыч. Да вот. Решил прогуляться. Такая погода сейчас - редкость. А это - мой сотрудник Евгений.
Евгений и Валентин Михалыч пожали друг другу руки.
- Да, погода... А я вот утром встал, опохмелился. Смотрю - дождя нет. Так я быстренько удочку, все дела, и сюда, пока жена спит. С восьми часов здесь сижу.
- И как улов?
- Да есть кое-что. - Валентин снял крышку с ведра и показал семь жирных окуней, леща и немного плотвы.
- Жаль, Валентин Михалыч. Похоже, скоро прикроют твою рыбалку. - с досадой промолвил Данилов.
- Как же это? Кто?
- Да вот так. Конец приходит этим местам. И лесу, и озерам, и протоке. Всей этой территории, вплоть до Ярвелево. "Чайна-Таун" здесь строить будут.
- Чего-чего?
- "Чайна-таун". Не слышал про такой? Инвесторы нашлись (на хорошее дело почему-то редко находятся). Так что, может быть не пройдет и полгода, и на этом самом месте, где мы сейчас с тобой разговариваем, будет стройплощадка... Так что завязывать пора с рыбалкой, Валентин Михалыч.
- Хорошенькое дело! Это что, уже точно? Может еще все поменяется сто раз, как у нас всегда бывает?
- Да нет. На это, похоже, рассчитывать не приходится. Проект, насколько мне известно, одобрен губернатором...
- Да наш губернатор - дебелая баба! Да! Алкоголичка! Путинская шлюха! Что ей из Москвы укажут, тут же возьмет под козырек и выполнит. Борисыч, неужели же ничего сделать нельзя? Ты же профессор, эколог. Ты же в этой самой организации какой-то там экологической... Как ее? Забыл... Ты же можешь что-то сделать... Ну хотя бы что-то... Эти сволочи хотят и город изуродовать "газпромовскими" небоскребами, и за наш лес теперь взялись... Все им мало! Борисыч, ты же помнишь, как этот лес рос. Когда дома-то наши заселяли, здесь кругом болото было - до Ярвелева и дальше. Мужики на уток да на зайцев с ружьем ходили. Потом вот лес вырос, и, хотя его подзагадили сволочи-горожане, зайцы все еще иногда забегают. Недавно видел... Да, дела...
Отдавшись во власть горькой рефлексии, Валентин Михалыч стал медленно сматывать удочку, затем снял брезентовый плащ, отряхнул его, снова надел, взял ведро с уловом, и, не говоря ни слова, собрался уходить. Сделав несколько шагов, он обернулся и, вместо прощания, грустно промолвил:
- Испортил ты мне настроение, Борисыч. На целый день испортил. Придется теперь выпить хорошенько, а ведь не собирался... Подумай, может удастся еще что-нибудь сделать... Бумагу какую-нибудь коллективную...
- Хорошо, Валентин Михалыч, я посмотрю, что тут можно сделать. Я обещаю. - вздохнул Данилов. "Конечно, подумалось ему, этому рыбаку стало жалко свою рыбку, тех будущих уловов и досуга, которых его кто-то большой, грозный и невидимый собирается лишить. Этот грозный и невидимый, которому и имени-то нет, тихо наполз, встал за спиной у нас всех, и мы замерли, оцепенели в ожидании приговора, парализованные бездействием, бессилием противостоять наползающему злу, незаметно выросшему, как ядовитый сорняк, на молодых побегах того хорошего, светлого, которое, вероятно, могло бы развиться в прекрасное будущее. Но не смогло, не состоялось, не сумело защитить себя от наглого сорняка. Этому злу оказалось очень просто расцвести на благодатной почве российского обывательства, где каждый живет своими мелкими, шкурными интересами. Даже милейший человек Валентин Михалыч, скажи ему, что строительство не затронет его любимой протоки, скорее всего, сразу бы отказался от своей идеи насчет коллективной петиции... Впрочем, возможно, я думаю о людях хуже, чем они есть. Возможно, что и в этом покорном обществе еще найдутся силы, способные противостоять злу, и свершится кажущееся ныне невозможным, как если бы вдруг эта сонная заболоченная протока разразилась двенадцатибалльным штормом..."
- Смотрите, там дома какие-то, - возглас Евгения словно разбудил Данилова, вывел его из состояния глубокой задумчивости. Они уже почти обошли озера, когда за небольшой рощицей показался поселок.
- Это Ярвелево, - сказал Данилов и посмотрел на часы. - Давай зайдем ненадолго, и домой ужинать.
- Стоит ли время тратить? Да и что там делать?
- Ничего, это не займет много времени. Здесь живет мой хороший знакомый.
***
Пока они шли к поселку, Данилов поведал Евгению об исторической и этнографической уникальности этого места.
- По археологическим данным когда-то, еще задолго до прихода шведов, а затем и русских на эти земли, на месте нынешнего Ярвелева существовало рыбацкое поселение. В те времена оно располагалось непосредственно на берегу Залива, а не было отделено от него несколькими километрами заболоченных земель, как теперь. Вообще первые поселения в этих местах возникли свыше трех тысяч лет назад. В двадцатых годах двадцатого века в районе Ярвелева проводились раскопки, обнаружившие стоянку доисторического человека с большим количеством каменных орудий, наконечников для стрел, скребков, резцов и т.п. Уникальность этого поселка в том, что сегодня там, помимо этнических ингерманландских финнов, живет несколько представителей древнего финно-угорского народа вадь, до недавнего времени считавшегося полностью вымершим. По словам одного моего знакомого этнографа, в научной среде до сих пор не существует единодушия в отношении признания этих людей последними представителями дожившего до наших дней архаического этноса. Поразительно, но эти несколько стариков и старух сохранили свой редчайший язык, а также древние обычаи и поверья. Человек, которого я собираюсь сейчас посетить, даже смог передать часть своей национальной культуры по наследству сыну, а затем и внуку, так что остается надежда, что культура эта, по крайней мере пока жив его внук, не будет полностью утрачена. Часто общаясь с ним, я тоже усвоил кое-что из их языка, впрочем, очень похожего на современный финский, которым я владею, но все же во многом отличающегося от него.
- Интересно. Но зачем вам это?
- Ты меня удивляешь, Евгений. Вся собранная нами подробная информация об этой территории ложится в копилку ее комплексного геоэколого-этнографического исследования (которое должно быть завершено как можно скорее, пока еще есть, что исследовать) и научного обоснования необходимости защиты этой территории со стороны государства. Мы не должны упускать из виду ни одной мелочи, ни единой детали. А здесь мы имеем дело с целым исчезающим этносом, последние представители которого доживают свой век буквально в двух шагах от нашего мегаполиса! Это уже не мелочи. Это даже не тот великолепный boletus edulis, мимо которого ты сегодня прошел, не только не положив его в корзину, но вообще не заметив его существования. - Данилов, улыбаясь, достал из своей корзины и продемонстрировал Евгению молодой, крепкий белый гриб.
- Сегодня определенно удачный день, - сказал Данилов. - Я впервые нашел здесь представителя этого вида. Да еще какого красавца!
Они подошли к обыкновенному двухэтажному сельскому деревянному дому неопределенного цвета с верандой, окруженному садом, обнесенным давно не крашеным, местами прогнившим штакетником. В заурядной наружности этого жилища трудно было найти что-либо оригинальное, за исключением одной детали: наличники окон были украшены своеобразной деревянной резьбой, в орнаменте которой читались северные мотивы. Хозяин дома сидел на веранде в кресле-качалке, укрывшись пледом, и курил трубку. Это был благообразный кряжистый старик лет восьмидесяти с длинными седыми волосами и окладистой бородой. Всем своим обликом он напоминал скульптуру Вяйнемёйнена из выборгского парка Монрепо. Не хватало ему только кантеле для полного сходства. Рядом с ним на этажерке были расставлены фигурки людей и животных, искусно вырезанные из дерева. Фигурки изображали рыбаков с неводами, рыб, сов, лосей и лисиц. А на печи начертаны геометрические знаки - родовые руны.
- Hyvää päivää, - Данилов, входя, поздоровался по-фински. - Добрый день, Тойво Эйнович.
Старик отмахнулся от густого клуба дыма, только что пущенного им из трубки, и прищурился, разглядывая вошедших.
- А, Олег, - воскликнул он, узнав Данилова. - Здравствуй, здравствуй. Tere päivä. Давно тебя не было.
- Да, давно. Так ведь занят я постоянно. Впервые в этом году выбрался за грибами... Познакомьтесь, Тойво Эйнович. Это - Евгений Ладогин из нашей лаборатории.
- Очень рад, - старик, не вставая, протянул руку Евгению, который не ожидал такого крепкого пожатия.
- А я для вас, Тойво Эйнович, кофе захватил. Ваш любимый, - Данилов достал из просторного кармана штормовки упаковку финского "Президента".
- Вот спасибо! А то мои запасы-то почти иссякли. В нашем поселковом магазине такого не купишь, а город хоть и рядом, но добираться уж очень неудобно. Автобусы редко ходят, да и пока до шоссе дойдешь - ноги так устанут, что и ехать расхочется, а пешком через лес и того хуже. До ближайших домов напрямки, поди, километров десять будет.
- Семь с половиной, - уточнил Данилов.
- Ну, ничего, - приободрился старик. - Я как раз только что заварил кофейку из последних запасов. Подите на кухню. Там найдете на плите. Распорядитесь сами. Ты, Олег, знаешь, где чашки лежат... И возвращайтесь сюда, на веранду. Вместе попьем. А я, извините, здесь посижу. Что-то ноги заломило. Видно, погода скоро поменяется. Ничего не поделаешь - осень.
Он задумчиво глянул в окно и затянулся трубкой. Через несколько минут Данилов и Евгений вернулись с дымящимся кофейником и чашками.
- Ну, с какими новостями пожаловал? - старик испытующе посмотрел на Данилова. Этот взгляд как бы продолжил его речь: "Знаю ведь, что не просто на чашку кофе зашли. Так что выкладавайте все начистоту. От меня ничего не утаите..."
- Мои новости вас вряд ли обрадуют, Тойво Эйнович. Не буду скрывать, новости эти тревожные для всех нас... Короче говоря, на месте нашего леса и даже, вероятно, на территории Ярвелева собираются в ближайшее время строить "Чайна-таун".
- Что строить? - старик отложил трубку, отхлебнул горячего кофе и недоуменно посмотрел на Данилова.
- "Чайна-таун". Kiinalainen kaupunki.
- Kiinalainen kaupunki, - повторил старик, медленно пережевывая, перекатывая во рту каждый звук этого непривычного и неприятного для него словосочетания. Ему показалось, что он ослышался, неправильно понял. Какой "китайский город" может возникнуть возле его поселка? Безумные образы рисовало воображение старца. То ли Китай неведомым способом надвинулся так, что его граница оказалась возле самого Ярвелева, то ли его поселок черт знает как перенесся за тысячи километров в пространстве и оказался на территории Китая. Но самое страшное это то, что он, Тойво Эйнович Синияров, об этом всем, как говорится, ни сном - ни духом...
- Да. Большего я пока сообщить не могу. Попытаюсь в ближайшее время разузнать о сроках и, возможно, получить план предполагаемого строительства. Обещаю вам, я сидеть сложа руки не буду. Пока есть время (если оно, конечно, еще есть), я попробую уберечь нашу территорию от этой стройки. Но мне понадобится ваша помощь. Мне необходима поддержка жителей Ярвелева.
- Ох, Олег, - вздохнул старик, - не могу тебе сейчас ничего пообещать. Я уже, как видишь, не молод. Подумать мне нужно. Буду ждать тебя с подробностями. Тут ведь надо точно узнать, где будут строить, что именно, и когда начнут.
Он на минуту погрузился в задумчивость, потом, будто неожиданно вспомнив что-то, мгновенно оживился:
- Да, давно хотел тебе рассказать, да все забываю. Ко мне ведь в начале лета сотрудник какой-то из института этнографии наведывался с молодой девицей - филолог что ли. Экспедиция. Расспрашивали о нашем народе, о языке, обычаях и всякое такое. Просили поговорить на нашем языке, записывали. "Вы, дедушка, - говорят - финн". Я им: "Нет, господа хорошие, ошибаетесь. Я - вадь. Я знаю финнов. Есть у нас несколько финских домов в поселке. Часто собираемся вместе. Песни поем - финские и наши. Меня не обманешь. Мне наш язык, традиции и поверья от моих предков по наследству перешли, а я своего сына и внука пытался научить, как мог. Сын и внук, правда, в городе живут, а у нас в поселке есть еще несколько старух, которые помнят народные обряды, песни, да и язык, слава Богу, еще не совсем забыли...". А они на своем стоят: "Народ вадь вымер, как какая-то там чудь, или...". Как же они это назвали?
- Ассимилирован, - подсказал Данилов.
- Точно!... Я им: "да как же...". Они опять за свое: "по нашим данным...". Стали что-то про статистику рассказывать, про последнюю перепись населения. А я уж и не помню, как меня тогда записали. Я тогда переписчице сказал, что я вадь, а записали то ли финном, то ли ижорцем... не помню... Короче, поспорил я с ними. Заинтересовались они еще моей резьбой, - он указал на этажерку с резными фигурками. - Что-то из этого еще мой дед вырезал, к чему-то отец руку приложил, а остальное - моя работа. Здесь у меня лучшее собрано, а остальные по дому расставлены. Ты, Олег, видел. Я и вышивку моей старухи-покойницы всю храню... Потом они меня поблагодарили, прошли по поселку, к финнам нашим наведались и уехали.
Данилов только покачал головой:
- Слишком недальновидно для ученых так безоглядно доверяться научной литературе и пройти мимо факта, который был у них перед глазами. С таким видением отправляться в экспедиции не стоит... Вы случайно не запомнили фамилии этого этнографа?
- Да какое там...
- Мне, конечно, трудно судить - я не эксперт в этой области, но у меня есть знакомый в Институте этнографии. Александр. Вы, Тойво Эйнович, должны его помнить... Ну, худой такой, с усами. Я заходил к вам с ним года три назад.
Старик отвернулся к окну, нахмурил лоб и потер чубуком висок. Через несколько мгновений, что-то, видимо, смутно припомнив, он неуверенно промолвил:
- Да, было что-то такое, не помню, правда, когда.
- Да, так вот его специальность - этнография народов Севера России. Тогда он всерьез заинтересовался проблемой сохранения культуры вадь, но потом занялся другими темами. Я поговорю с ним. Объясню, что сейчас эта проблема стоит как никогда остро. Я думаю, нам удастся привлечь группу этнографов и лингвистов к движению в защиту этой территории. Я намерен также списаться со специалистами из Хельсинкского университета, занимающимися проблемами финно-угорских народов. Было бы неплохо подключить и их...
Данилов говорил все это очень взволнованно, расхаживая по веранде из конца в конец. Не договорив последней фразы, он быстро посмотрел на часы, потом поблагодарил старика за кофе, обещал навестить его в ближайшее время, взял оставленную у двери корзину и, прощаясь, сказал:
- Простите, Тойво Эйнович, мне нужно многое обсудить с Евгением прямо сейчас... Не хочу без всяких оснований обнадеживать вас, но у нас есть шанс, может быть, последний, отстоять эти места, и мы обязаны этим шансом воспользоваться. Всего доброго... Пойдем, Женя.
Они уже вышли на крыльцо, и Евгений закрывал за собой дверь, когда старик их окликнул:
- На месте Ярвелева никогда не будет города... Помню, мой дед перед самой финской войной, незадолго до того, как его арестовали и отправили по этапу в Сибирь, откуда он так и не вернулся - пропал без вести, - рассказывал мне о "духе болот", или "суомези" на нашем языке. Этот дух - я уж не помню, добрый или злой, - обитает по болотистым берегам обоих Ярвелевских озер и на заболоченных землях, ведущих к Заливу. Его присутствие защищает наши места от наступления города. "Пока суомези жив, говорил дед, жив и наш маленький народ, и город никогда не захватит этих мест". В те времена, правда, город еще не подошел к нам так близко... Ну, с Богом, идите.
Старик махнул им на прощание рукой. Данилов схватил Евгения за рукав, едва за тем успела захлопнуться дверь.
- Женя, мы должны действовать, и действовать очень быстро. У нас есть призрачный шанс. У меня только что возникла идея. Это пока еще не план, но некоторые наметки стратегии наших действий... Да, но я, увлекшись, забыл спросить тебя, согласен ли ты помогать мне. Возможно, у тебя какие-то свои планы. Ты же работаешь над диссертацией...
- Ну, о чем вы говорите, Олег Борисович. Вы можете располагать мной. Диссертации это никак не помешает, а кроме того, я сделал для себя много неожиданных открытий во время сегодняшней прогулки... Ведь это реальный шанс для эколога принести общественную пользу и, в случае успеха, насладиться результатом своей деятельности - не в занятиях мониторингом лабораторных сообществ или же в построении плохо согласующихся с реальностью эколого-математических моделей, часто оказывающихся малополезными на практике, если не бесполезными вообще, а в попытке сохранить для будущего конкретный природный ландшафт!
- Как ты это хорошо сказал. Да, да, именно так... Ведь мы, собственно, для того и занимаемся экологией, чтобы ощущать результаты своей конкретной работы. И каждая спасенная нами экосистема, каждый устраненный нашими усилиями антропогенный загрязнитель - наша победа. А ведь этими победами, большими и малыми, мы мостим человечеству дорогу в ноосферное будущее!... Но все эти красивые слова в данном случае имеют смысл, только если инвестиционно-строительная машина, призванная сожрать этот ландшафт еще не запущена. Если же власть уже дала добро, то, боюсь, мы будем биться с ветряными мельницами. Я имею лишь некоторый вес в научном мире, но в мире денег и власти, равно как и в мире измененного сознания, я веса не имею никакого... Но как бы там ни было, мы обязаны действовать незамедлительно! Начнем со сбора информации о готовящемся строительстве... Да, спасибо тебе, Женя, за помощь и поддержку. Собственно, я в тебе не сомневался. Если проект пока находится в той стадии, когда ему еще можно помешать, то я предполагаю действовать одновременно в двух направлениях - экологическом и этнографическом. Нам предстоит привлечь большое количество людей - научные, общественные (в том числе, возможно, зарубежные и международные) организации, широкую общественность. Словом, придется поработать.
- Что ж, я готов.
- Сегодня мы оба устали. Приглашаю тебя поужинать со мной. Темнеет уже. Когда доберемся до дома, стемнеет совсем.
За ужином Данилов протянул Евгению толстенную папку с завязочками.
- Здесь все мои полевые наблюдения за без малого тридцать лет. Прошу тебя просмотреть их и как можно скорее набросать проект научно-обоснованного обращения в Администрацию города с предложением организации на этой территории природного парка или заказника. Отметь не только естественную эволюцию экосистем на намывных землях при малой селитебной и практически нулевой (до настоящего момента) техногенной нагрузке и наличие охраняемых видов (в особенности занесенного в Красную Книгу восковника болотного - myrica gale - есть основания полагать, что здесь проходит северо-восточная граница его ареала), но и рекреационный ресурс территории (сегодня ты, я надеюсь, имел возможность лично в этом убедиться). Это может оказаться важным аргументом в пользу создания природного парка. Нужно будет обязательно сослаться на действующий Федеральный Закон "Об особо охраняемых природных территориях". Это то, что касается экологической стороны вопроса. Я же намерен сконтактироваться с этнографами и добиться их содействия в вопросе сохранения последнего места компактного проживания народа вадь. Я очень надеюсь на их сотрудничество. В конце концов, это наше общее дело. Далее, на основе нашего с тобой экологического обоснования, добавив к нему аргументы этнографов, мы подготовим обращение, с которым уже можно будет идти к властям. Это обращение должно исходить, естественно, от общественной инициативной группы, которую на данный момент представляем мы с тобой. Так как речь идет об общественной инициативе, то под нашим обращением потребуется большое число подписей граждан. Придется заняться сбором подписей. Я думаю предложить это моему соседу Валентину Михалычу. Он недавно вышел на пенсию, времени у него навалом, и социальной активности - хоть отбавляй. При его коммуникабельности (мне кажется, что он знаком со всей округой), я думаю, здесь дело пойдет. И еще раз замечу, что времени на все это у нас нет. Отправить подписанное обращение мы должны в самые сжатые сроки, чтобы потом нам не пришлось корить себя за то, что мы могли что-то сделать, но не сделали, как это часто бывает. Не выйдет - по крайней мере, мы сможем честно сознаться в том, что не сидели, сложа руки, а пытались хоть что-то изменить.
***
По дороге домой Евгений вдруг вспомнил про свой сотовый телефон. Он забыл о нем, как только утром отключил звонок. Он не хотел, чтобы его беспокоили, но теперь пожалел об этом. Оказывается, Лена звонила ему три раза! Нужно срочно перезвонить ей. И вообще, нужно было взять ее с собой. Уж она-то точно ничем не помешала бы. Евгений решил, что в следующий раз именно так и сделает. Ему очень захотелось познакомить Лену с Даниловым и ввести ее в курс своих теперешних дел. Она давно уже сама проявляла к этому, кажется, искренний интерес, а Евгений все отговаривался, отделываясь общими скупыми сведениями, полагая, что ее это вряд ли может заинтересовать. В самом деле, зачем аспирантке восточного факультета знать подробности того, чем занимается ее друг-эколог?... Как же он был благодарен ей! Ведь это с ней он, наконец, познал простые радости бытия, научился смеяться, обращать внимание на самые заурядные вещи, которые он раньше как будто не замечал, и на обыкновенных людей вокруг него, существование которых его долгое время не интересовало. С ней и благодаря ей он преодолел ту мучительную оторопь, отстраненность от действительности, которая довлела над ним многие годы. Это она, Лена, помогла ему обратиться к его подлинному "я", как будто воскресив в нем его же собственную раннюю молодость, то живое начало в нем, которое определяло его миросозерцание и поступки, до того, как случайная цепь обстоятельств, подвергла их жестокой мутации... Нет, нельзя сказать, что это была роковая встреча, раз и навсегда перевернувшая его жизнь. Такая роковая встреча уже случилась однажды в его студенческой юности, и последовавшая за этим череда лет дала ему сложный и мучительный опыт, и, что важнее, выработала в нем иммунитет против любого внешнего влияния, жонглирования его миропониманием. Но Лена появилась в его жизни как раз в тот критический момент, когда он сам жаждал обновления, изменения своих взглядов на действительность. Он мучительно нащупывал свой путь, борясь с терзавшими его внутренними противоречиями. И тут появилась она и укрепила его. А последовавшая вслед за этим совершенно случайная встреча с бывшим научным руководителем окончательно развеяла его сомнения. Вот почему эти два человека сейчас так много значили для него. С ними он связывал свое чудесное перерождение, которое воспринимал как пробуждение от тяжелого, нездорового сна.
***
Шли дни, недели. Незаметно подкралась ранняя зима с обилием снега, метелями и морозами. Данилов и Евгений часто встречались, катались на лыжах в "даниловском" лесу, порой выходили на лед замерзшего залива и, увлекшись, удалялись настолько, что берег едва был виден, а то и совсем исчезал из виду, лишая путников ориентира и заключая в белые объятия петербургской Арктики... Никакого строительства в лесу не начиналось, однако как-то на подступах к лесу они обнаружили "комиссию" - группу людей чиновничьего вида, что-то живо обсуждавшую. Примерно две недели спустя на берегу малого Ярвелевского озера был замечен человек в спецовке с теодолитом в руке. Еще через неделю с небольшим на границе леса появилась строительная бытовка, которая, простояв несколько дней, сгорела дотла по неизвестной причине. Долгое время после этого не происходило ничего, что могло бы свидетельствовать о готовящемся строительстве.
Тем временем Евгений добросовестно подготовил материалы, необходимые для экологического обоснования создания в этой зоне особо охраняемой природной территории. Профессор Данилов тоже не терял времени. Он, прежде всего, решил заручиться поддержкой общественных экологических организаций, имеющих опыт в борьбе за сохранение уникальных ландшафтов. Он подготовил и отправил в "Гринпис", "Беллону", организацию по защите Юнтоловского заказника и в фракцию "Зеленая Россия" партии "Яблоко" письмо следующего содержания:
"Уважаемые Господа!
С радостью узнав о той важной общественной миссии, которую выполняет ваше движение в деле спасения N-ского заказника и других природных ландшафтов, хотели бы обратить ваше внимание на необходимость сохранения еще одного уникального уголка дикой природы на юго-западе нашего города. Речь идет о территории, ограниченной с юга Южно-приморским шоссе, с востока - ул. Отваги, с запада - Дорогой на Юго-западную ТЭЦ и с севера - берегом Финского залива. На этих землях, окружающих место впадения р. Ярвелевки (Ярвелевского канала) в Финский залив, намытых в 70-х годах ХХ века под строительство, за пределами парка Героев, также расположенного на данной территории, за последние тридцать с лишним лет успел сформироваться уникальный ландшафт. Мне лично довелось наблюдать основные стадии его формирования, т.к. я проживаю в непосредственной близости от этой территории с 1979 г. по настоящее время. В 70-е и начале 80-х годов эта территория представляла собой заболоченное побережье Финского залива вокруг группы из нескольких новостроек, не примыкавших в то время непосредственно к основному телу города и только что сформированному агроценозу - парку Героев. Антропогенные нагрузки (как промышленные, так и селитебные) на эту типичную для восточного побережья Финского залива переувлажненную экосистему были несущественны. В районе водились в большом количестве утки и зайцы, на которых предприимчивые жители новостроек устраивали охоту. Затем, в результате естественного дренирования и подъема почвы, стала происходить постепенная смена ценозов: на месте тростниковых низинных болот начал вырастать смешанный лиственный лес с островами в виде березовых и осиновых рощ. Относительно недавно на песчаных почвах по левому берегу Ярвелевского канала и с обеих сторон Сезанова канала появились молодые сосны. Если бы этому ландшафту была и далее предоставлена возможность естественного развития, то, вероятно, на более высоком левом берегу Ярвелевского канала, при впадении его в Залив, со временем сформировалось бы сосновое взморье. Особое значение для сохранения данного ландшафта имеет обнаружение на этой территории занесенного в Красную Книгу восковника болотного (myrica gale). К сожалению, вероятность того, что этот молодой, естественным образом сформировавшийся ландшафт, оставят в покое, очень невелика. Ему серьезно угрожает план застройки нашего города, согласно которому вот-вот должно начаться строительство коммерческой зоны "Чайна-таун" между Ярвелевским каналом и Дорогой на Юго-западную ТЭЦ. Как следствие интенсивного жилищного строительства, в непосредственной близости от данной территории, многократно увеличилась нагрузка на экосистему. В связи с угрозой тотального исчезновения этого природного уголка, обращаюсь к вам как к организованной общественно-экологической группе, имеющей опыт борьбы за сохранение уникальных природных объектов на территории нашего города, с просьбой взять под свою общественную защиту еще один пока еще живой ландшафт. Мы - небольшая инициативная группа жителей юго-западной окраины нашего города, - для которых не безразлична судьба этого места, обращаемся к вам с просьбой о помощи и поддержке. Совсем еще недавно, несмотря на все усиливающийся антропогенный прессинг, на описываемой мной территории были замечены горностаи и речные выдры (lutra lutra). Появились и исчезли. Позволю себе риторический вопрос: что же будет дальше? В идеале эту территорию государство должно было бы взять под свою защиту в соответствии с Законом "Об особо охраняемых природных территориях". Можно было бы сформировать на этом месте природный парк, непрерывно переходящий в непосредственно примыкающий к нему культурный парк Героев. Если законсервировать этот ландшафт, разумеется, предварительно очистив его от мусора, разумно спланировав туристические пешеходные маршруты, то эта сохраненная территория и впредь будет тем, чем она, по существу, уже естественным образом стала: подлинным раем для натуралиста, пешего туриста, велосипедиста, грибника, рыбака и яхтсмена, а в зимнее время - для лыжника!
Благодарю вас за внимание к нашему обращению и к поднятой в нем проблеме, а также за вашу общественно-необходимую деятельность.
С уважением,
д.б.н., проф. Данилов О.Б."
Ответы, полученные им вскоре, были примерно одного содержания. Все они выражали общую горячую поддержку начинаниям профессора и его группы, но, так или иначе, указывали на неготовность организаций взять под свою непосредственную защиту еще один природный объект. Вот пример стандартного письма - одного из тех, которые были получены Даниловым в те дни в ответ на его обращение:
"С большим интересом прочитали ваше письмо. Ваше убеждение относительно необходимости сохранять природные прибрежные территории полностью разделяем. Есть идея создать на прибрежных природных территориях (вокруг Невской губы) сеть ООПТ, однако это связано, как вы понимаете, с огромными трудностями. Одним из тяжелейших препятствий на этом пути, на наш взгляд, является и то, что местные жители (не поворачивается язык назвать всех гражданами нашего города) крайне слабо осведомлены в вопросах устойчивого развития и охраны природы (не столько потому, что недоступна информация, сколько потому, что ленивы и инертны, оторваны от природы, к которой относятся преступно потребительски). Слишком мало людей, способных организоваться, готовых к продуктивной работе на благо местного сообщества, да и самого сообщества как такового практически нет - люди разобщены в пределах одного многоэтажного дома, что же говорить о муниципальном округе, например... К сожалению, взять под свою общественную защиту еще один пока еще живой ландшафт, мы точно не сможем. Во-первых, потому что наша крошечная группа захлебывается в потоке дел, связанных с отражением атак на буферную зону заказника N (например, сейчас восточную часть буферной зоны - N-ский лесопарк - хотят исключить из закона о зеленых насаждениях общего пользования). Подробней об этом вы можете прочитать на нашем сайте. Будем крайне признательны, если вы поможете нам собрать хоть какое-то количество подписей в защиту лесопарка. Во-вторых, просто потому, что убеждены - свою территорию должны защищать именно местные жители: они ее знают, любят как никто другой. Единственно, что нам кажется разумным и полезным - поддерживать друг друга и помогать друг другу. Мы, например, могли бы помочь вам (вашей группе) организоваться (кстати, если есть 2-3 человека, этого уже достаточно, для того, чтобы продуктивно работать), определить стратегию и разработать план действий, в том числе и совместных. Также мы можем помочь вашей группе организовать информационную кампанию - пусть о вас и о вашей деятельности узнают - это очень важно. Готовы поделиться любой информацией, опытом, ресурсами. Желаем вам удачи в ваших начинаниях...".
***
Что есть идея? Или, пожалуй, в данном контексте уместнее говорить об Идее. Плод ли она материальных процессов высшей нервной деятельности с их тонкой биохимией, или же она - пришелец из мира нематериального, и лишь избранные сверхчувствительные люди способны неизвестным образом улавливать эти бесформенные сущности и затем посредством уже материальных процессов в головном мозгу придавать им наилучшую форму, какую только способны придать их умение, знания и опыт, будь то текст, изображение, научный постулат или бог знает что еще... Такие мысли овладели Даниловым, когда перед ним как живой предстал образ будущего национального парка с музеем-заповедником в Ярвелево. Он перечитывал подготовленное Евгением в течение двух дней и одной бессонной ночи экологическое обоснование.
***
Евгений ехал в переполненной маршрутке в прескверном настроении. Он поссорился с Леной, и дело шло к их окончательному разрыву. Маршрутка еле-еле плелась, продираясь через почти стоячую пробку. От досады Евгению хотелось сделать что-то невообразимое, даже мерзкое. Например, выкрикнуть что-нибудь во весь голос или даже плюнуть в раскрытый глянцевый журнал блондинки в розовом, сидевшей прямо перед ним. Настроение усугублялось еще и тем, что дело, которым так увлек его Данилов, уже которую неделю топталось на месте. Не происходило ровным счетом ничего. Данилов не звонил, лишь изредка они обменивались скупыми электронными сообщениями в несколько слов, из которых было ясно, что дальше переписки с различными организациями у профессора дело не продвинулось.
Евгения пригласили куда-то, в какую-то компанию людей, которых он не знал. Пригласили люди, с которыми он едва был знаком. Все шло как-то странно в последнее время. Не шло, а как бы текло. Какая-то девушка подошла к нему и спросила, кто он. Евгений пожал плечами, соображая, как идентифицировать себя в самом общем смысле, и, в конце концов, не удержался от ответа: "эукариот, животное, хордовое, млекопитающее, примат, гоминид, неоантроп, homo sapiens, европеоид", потом, после небольшой паузы, непроизвольно добавил: "самец". Теперь уже девушка пожала плечами и отошла.
Вскоре Евгений осознал, что попал в довольно интересную компанию молодых оппозиционеров. Разговор шел о предстоящей акции "Стратегии-31", о разгоне предыдущей акции, о задержанных и осужденных товарищах и о многом другом, что относилось к тому подледному потоку жизни протестующей России, о котором Евгений, да и вообще мало кто знал, и которым мало кто интересовался.
Среди присутствующих были активисты общественных экологических групп, с которыми Евгений счел нужным поделиться идеей спасения ярвелевского ландшафта. Экологов-общественников это увлекло. Сразу стали поступать свежие предложения. Было решено, в частности, срочно создать сайт защитников ландшафта, а также интенсивно продвигать идеи группы в социальных сетях. Кроме того, поступило предложение помощи в распространении информации о кампании во время проведения массовых акций оппозиции, а также через офис партии "Яблоко" и штаб-квартиры некоторых общественных организаций, готовых оказать в этом деле посильную помощь.
***
Эти идеи действительно оказались как нельзя кстати. Впрочем, идею распространения информации во время проведения оппозиционных акций Данилов, как постоянный участник этих акций, высказывал с самого начала и уже, вроде бы, действовал в этом направлении. А сайтом и соцсетями занялся Евгений с помощью своих новых знакомых. Дело пошло. Группы, созданные в известных соцсетях, стали привлекать все больше активистов и сочувствующих. Люди подписывали петиции, высказывали готовность в любой момент выйти на улицу, чтобы воспрепятствовать строительству. Были установлены связи и получена принципиальная поддержка от других общественных групп, занятых похожей борьбой в других местах.
Как-то, заглянув к Данилову, Евгений застал у него возбужденного человека средних лет с горящими глазами, который, прощаясь, еще, очевидно, не успел выйти из только что разразившейся между ним и Даниловым полемики.
- Подумайте над моим предложением, Олег Борисович. Очень вас прошу, подумайте еще раз. Иначе вас растопчут. Вы же понимаете, против кого вы идете! Я же предлагаю вам реальный план совместных действий. Плакатами и лозунгами эту территорию не спасешь. Ее могут спасти только деньги! Деньги, разумно вложенные в устойчивое развитие этой зоны.
Человек сверкнул глазами, поклонился и мгновенно исчез. Данилов тряхнул головой, с задумчивым видом прошел в свой кабинет, через минуту выглянул оттуда и жестом пригласил несколько опешившего Евгения, оставленного им в прихожей.
- Этот человек пришел ко мне с деловым предложением, суть которого - "реальная возможность" остановить проект "Чайна-таун" в обмен на мою поддержку его собственного проекта по строительству контейнерного терминала и логистического центра в этой зоне. Как он утверждает, им и его группой произведены все необходимые экономические и технические расчеты. Вот... - он достал из кармана "флэшку", вставил ее в ноутбук и открыл файл с проектом. - Он здесь доказывает, что при успешной реализации его проекта нагрузка на экосистему будет существенно ниже по сравнению с "Чайна-тауном". Он утверждает, и не без оснований, что для проектов, подобных "Чайна-тауну", можно найти более подходящие места, в том числе на окраинах или в ближайших окрестностях нашего города. Здесь же он предлагает провести дноуглубительные работы, построить несколько причалов, создать соответствующую портовую инфраструктуру и коммуникации. У него уже есть инвесторы, готовые вложить деньги в этот проект и лоббировать его во властных структурах, открыто играя против инвесторов "Чайна-тауна". Он убежден, что в моем лице он получит поддержку со стороны экологического сообщества, так как его проект намного "экологичнее" "Чайна-тауна". Более того, он пытался уверить меня, что большая часть ярвелевского леса уцелеет при строительстве... Все это, конечно, выглядит убедительно. Но "Чайна-таун" или логистический центр не меняют сути дела. В конечном счете, они равно приведут к деградации и окончательной гибели уникального ландшафта и нанесут непоправимый урон традиционной среде обитания народа вадь. Я часто слышу аргументы, что город-де должен развиваться, что процессы урбанизации естественны, и остановить их невозможно, да и не нужно. И я вполне согласен с этим. Да, очевидно, городу нужен и "Чайна-таун", и уж, конечно, новый контейнерный терминал и логистический центр. Но не за счет же уникальных ландшафтов! Я хочу донести до общества одну простую мысль: территория, на границе которой я живу, заповедная. И как таковая она должна быть сохранена. Здесь невозможно никакое строительство. Кроме того, этот ландшафт - моя среда обитания, я не отделим от него как лес, озера, болота, как последние представители автохтонного народа вадь и дух этих мест суомези. Это подобно тому, как крик человека, стоящего на берегу моря, не отделим от симфонии морской стихии - шума волн и ветра, криков морских птиц... Я считаю себя продолжателем ноосферного учения Вернадского, сторонником идей коэволюции - того, что сегодня принято обозначать термином "sustainable development". И я рад, что, несмотря на массовую экологическую дикость нашего населения, варварское отношение к природе, загаженные леса и водоемы, представления об экологическом императиве окончательно не выветрились из голов. Это дает надежду на успех моей... нашей борьбы. Я слышал, в подмосковных Химках создалась группа, борющаяся против прокладки автомагистрали через уникальный Химкинский лес. Я хочу списаться с ними. Вместе бороться проще. Мы более всего уязвимы, когда мы порознь... Слушай, Евгений, в субботу, 31-го, на Дворцовой будет митинг. Несанкционированный, конечно. Я буду там. Нужно раздать информационные материалы о нашем ландшафте. Народу, скорее всего, будет немного, и неизвестно, чем все это закончится, но большинство из тех, кто там будет, наверняка заинтересуются и поддержат нашу инициативу. Если сможешь, приходи и ты, но предупреждаю: будь осторожен.
***
Это был теплый, почти жаркий, солнечный день - последний день весны. Они условились встретиться на углу Конногвардейского бульвара, у Манежа. Пошли через Александровский сад к Дворцовой, на каждом шагу натыкаясь на полицейских, рассредоточенных по саду. Полисмены пристально вглядывались в профессора Данилова, к лацкану пиджака которого был приколот знак с цифрами "31" и белая ленточка. На площади собралось несколько сотен человек, и уже началось какое-то движение. Глядя со стороны, создавалось такое впечатление, что люди, размахивающие флагами и транспарантами, пытаются прорваться с площади, но не могут этого сделать, так как все возможные выходы мгновенно блокируются все нарастающими силами ОМОНа. По периметру площади стояли готовые к делу автозаки. Данилов с Евгением остановились на краю тротуара, наблюдая за развитием событий. Люди пытались вырваться с площади сперва на Невский - им жестко преградили путь. Затем толпа двинулась к арке Главного штаба. Этот выход тоже был заблокирован. Наконец, стало очевидно, что толпу не удержать, и омоновцы стали выдавливать ее как пасту из тюбика с площади в аллеи Александровского сада, вдоль которых уже выстроились одетые как космонавты, до зубов вооруженные "спецсредствами" омоновцы.
- Это странно... - как бы размышляя вслух, промолвил Данилов. - Что-то новое.
Толпа тем временем поравнялась с профессором Даниловым и Евгением, и они, увлеченные потоком, пошли по аллеям в сторону Сенатской площади.
Данилов узнавал, приветствовал кого-то, махая рукой. К нему кто-то подошел и, пряча нервное возбуждение за непринужденной улыбкой, сказал:
- Сегодня нам повезло. Пришли представители Еврокомиссии. Одно только их присутствие и спасло от разгона. При них не решаются. Да вот они...
В окружении десятка человек вместе со всеми шли две элегантные женщины, говорившие по-английски. Данилов приблизился к ним и улучил момент, чтобы представиться. Он поблагодарил их за участие, отметил важность их присутствия на митинге, благодаря которому, скорее всего, удалось избежать массовых задержаний. Затем, в двух словах, дабы не быть неуместно назойливым, рассказал о проблеме ярвелевского ландшафта и своих планах спасения, поинтересовался возможностью поддержки со стороны европейских организаций.
Тем временем протестующая толпа вышла на Сенатскую площадь и остановилась вокруг Медного всадника. Какой-то молодой человек со значком партии ОГРФ вскочил на парапет фонтана и развернул самодельный плакат "Долой полицейское государство!". Тут же к нему подскочили два по-праздничному одетых полицейских офицера и, заламывая ему руки хорошо отработанными приемами, потащили бедолагу к припаркованному на набережной автозаку. Толпа мгновенно окружила их и с криками "позор!", мешая им идти, сопровождала их до самой "тюрьмы на колесах". Евгений, повинуясь безотчетному импульсу, выхватил из кармана первый попавшийся под руку документ (чуть ли не читательский билет), протиснулся сквозь толпу и закричал прямо в лицо занятым малопочетным трудом полисменам, что он корреспондент такой-то газеты и хочет взять у них интервью. Полицейские стушевались, один из них буркнул что-то вроде: "мы интервью не даем, обращайтесь в пресс-службу". Однако они как-то пообмякли и отпустили парня, крикнув ему напоследок что-то грубое, в тот момент, когда автозак уже гостеприимно раскрыл дверь, плотоядно облизываясь в предчувствии добычи. На этот раз все обошлось.
***
Два месяца спустя все оказалось хуже. Это было в такой же солнечный день, 31-й день июля. Народу собралось меньше, чем в прошлый раз, а ОМОНа было, пожалуй, больше. Несколько десятков человек жались к ограде вокруг Александрийского столпа, испытывая на себе многочисленные взгляды: суровые - полицейских офицеров, ехидные - ошивающихся рядом с ментами странных людей в штатском, непроницаемые - омоновцев-"космонавтов" и недоуменные - прохожих. Полицейский полковник буравил глазами собравшихся на митинг людей, спрашивал, кто организатор, проверял документы и заставлял подписывать какие-то бумаги.
Данилов и Евгений тем временем ходили вокруг, раздавая наскоро распечатанные листовки и собирали подписи в поддержку сохранения ярвелевского ландшафта. Данилов попутно беседовал с знакомыми оппозиционерами.
Затем началось "действо". Полковник заорал в мегафон, что собрание не санкционировано властями и потребовал, чтобы все немедленно разошлись, угрожая задержанием отказывающимся подчиниться. Объявление вызвало лишь улыбки и язвительные реплики видавших виды протестантов, продолжавших беседовать между собой, время от времени разворачивая и тут же сворачивая при опасном приближении полисменов плакаты и транспаранты. Минут через пять полковник, понявший, что его грозное "китайское" предупреждение (как тут Евгений мог избежать ассоциации с "Чайна-тауном"?) не возымело должного действия, связался с кем-то по рации, сделал знак рукой и ОМОН начал движение. Мгновенно все, происходящее на площади, для Евгения обратилось в некое подобие шахматной партии, футбольного матча или театральной пьесы, разыгрывающейся на его глазах. Люди в черных скафандрах двигались, рассекая толпу на маленькие группки, образовывали с ними кольца, квадраты, иные геометрические фигуры, которые в совокупности формировали на плоской площади сложные фракталы, ветви которых тянулись по направлению стоящих по периметру автозаков. Евгению представилось это как текст на новом для него, непонятном знаковом языке, который он тщетно силился разобрать. СЕМИОТИКА - подумал Евгений как раз в тот момент, когда на его глазах два дюжих омоновца грузили в ближний автозак профессора Данилова.
Через минуту или меньше активность ОМОНа схлынула. Два автозака, почти заполненные, стояли на месте. Через открытые форточки задержанные махали руками и что-то кричали. Оставшиеся на свободе махали и кричали им в ответ и клеймили позором власть. Евгений через тонированные окна автозака пытался разглядеть Данилова. Данилова видно не было. Тем временем ОМОН схватил еще двух-трех человек. Ожидание развязки казалось долгим, и растущее общее нервное напряжение невольно передавалось и Евгению.
Вдруг в форточке появилось лицо Данилова, он что-то кричал Евгению и махал руками, в одной из которых был листок бумаги, делая знаки, чтобы Евгений постарался подойти как можно ближе. Когда Евгений протиснулся и встал в нескольких метрах от автозака, Данилов скомкал листок и бросил его, стараясь попасть прямо в Евгения. Листок упал рядом, Евгений тут же подобрал его и быстрым движением сунул в карман. В это мгновение чьи-то сильные руки подхватили Евгения с двух сторон и поволокли через площадь, где уже был приготовлен свежий автозак для новой партии задержанных.
Сидя в автозаке, Евгений развернул листок и прочитал второпях написанные строки:
"Наверно, любое общество можно кормить дерьмом, но только до того момента, когда его начнет от этого дерьма тошнить. Это естественный процесс, и такой момент рано или поздно наступит и в нашем обществе. Нужно только его дождаться. Я в это верю... Патриотизм, понятый как преданность какому-либо ограниченному куску земной поверхности или конкретному этносу, государству, сегодня представляется абсолютным анахронизмом. Единственный, уместный в 21 веке вид патриотизма - это патриотизм планетарного масштаба. Сегодня возможно быть лишь патриотом Земного Шара. Это означает любить всю Землю целиком и все и каждую ее часть в отдельности, заботиться о ее устойчивом развитии, охранять ее от всех возможных интрапланетарных и экстрапланетарных угроз. На вопрос о моей национальной принадлежности я бы ответил "землянин", так как считаю себя частью единого всеземного этноса, окруженного Космосом... Построение идеологического государства в 21 веке - идея абсурдная. Эпоха экспериментов по созданию такого типа государств началась и закончилась в прошлом веке. Единственная приемлемая "идеология", могущая лежать в основе построения современного цивилизованного государства, должна использовать в качестве исходного принципа концепцию ноосферности или, если угодно, "sustainable development". В сегодняшнем глобализованном мире успешным может быть лишь социально-ориентированное государство с сильной, всецело интегрированной в мировую экономикой, основанной на создании, внедрении и экспорте новейших технологий. Цель и смысл такого государства - Человек, его права, свободы, здоровье, благосостояние, здоровая окружающая среда... Увы, я вынужден закончить эту записку горькими рефлексиями о российской оппозиции. К сожалению, случилось так, что она (оппозиция) заразилась от власти бациллой ненависти и от бессилия что-либо изменить начала изливать эту ненависть на власть в ответ на ненависть власти в свой адрес. К чему сведены сейчас цели оппозиции? Элементарно: к борьбе (совершенно очевидно становящейся в настоящее время бесполезной) с Путиным и его режимом. При этом очень немногие - единицы - думают собственно о России, о путях ее развития, о людях в конце концов! Для меня толпа, в угаре вопящая "Крым наш!", по сути мало отличается от толпы, кричащей "Путин - лыжи - Магадан!" или "Жулики и воры - пять минут на сборы!" или что-либо еще в таком роде, что обычно кричат на протестных акциях. Я не берусь утверждать, что мне все до конца ясно в нашей турбулентной эпохе. Но понятно, что не все сводится к личности Путина и его холуям. Путины приходят и уходят, а Россия остается. Это - самое важное. Нам нужна концепция, понимание того, какой мы хотим видеть Россию после Путина. Процессы, происходящие сейчас в России и мире гораздо сложнее и многоплановее того, что лежит на поверхности. Но я знаю совершенно определенно, что современное цивилизованное общество построить на ненависти (не имеет значения, со знаком "+" или со знаком "-") невозможно. Если эта ненависть укоренится в обществе, она чревата новым 1917 годом. Особенно прискорбно, когда ненависть к Путину и созданной им системе экстраполируется на ВСЮ Россию и ВЕСЬ российский народ. Отождествлять Путина с Россией просто убого!... Нет, нам нужна качественно новая оппозиция, состоящая из людей активно-эволюционного (ноосферного) миропонимания. Для которых позитивные принципы "sustainable development" важнее, чем бессильные злобные плевки в адрес Путина. Люди, которые начнут материализацию этих принципов со своей территории - района, города, ландшафта - и поднимут со временем до масштабов всей страны, всей планеты, всей... Береги себя. До встречи!".