Я забиваю свободное время сериалами, практикую самовнушение и удаляю файлы с черновиками из ноутбука - делаю все, чтобы больше не писать. Но каждый раз желание возвращается. Я ненавижу писать. Меня выворачивает наизнанку, трясет от злобы, но руки сами тянутся к клавиатуре. В голове хаос, и на экране тоже получается хаос.
Мы часто разговариваем на эту тему с Максом, наверное, единственным человеком в Москве, с которым я могу беседовать без явного желания удавиться. Случайно познакомились на 'любимой' кафедре. Он на один курс старше, считает себя знатоком во многих сферах и постоянно всем об этом напоминает. Форменный сноб, но иногда выдает интересные мысли - собственно говоря, это меня в нем и привлекает. Не то чтобы мы с ним друзья, скорее нашли друг в друге способ убить время. Я использую его как бутафорского психолога, главным образом чтобы излить душу, когда прижимает, а он в обмен получает возможность потешить свое самолюбие и бесплатный кофе.
В начале декабря меня снова потянуло выговориться, ибо дела в очередной раз пошли наперекосяк. Одно наскакивало на другое, пятое заходило за десятое. Строго говоря, таких тяжелых периодов в году было два - это декабрь и май. Последние дни перед сессией. Начинались бесконечные звонки от куратора, беготня за преподавателями и мольбы о снисхождении. Конечно, если бы я прилежно учился, такого бардака бы не случалось, но я не мог прилежно учиться. Единственный год, когда все было более-менее ровно - самый первый. Я тогда был полным идиотом, хотел стать успешным бизнесменом и так далее. Потом все понял, и про университет, и про всех остальных.
Я выцепил Макса вечером после учебы и буквально силком потащил в 'ламповое' кафе, в котором мы часто сидели. В такие моменты он обычно начинал ныть, что устал и что хочет спать, но в этот раз все прошло на удивление гладко. Я по привычке заказал два капучино, официантка только ухмыльнулась и пошла к стойке. За последний год она нас хорошо запомнила, вернее запомнила то, что я никогда не заказываю десерты и не оставляю чаевых. Макс как-то пытался раскрутить меня на полноценное меню, но ничего не получилось, после этого он начал брать с собой булочки и пирожки из университетского буфета. В нем все это как-то гармонично сочеталось - заносчивость, снобизм и скупердяйство.
Пока несли заказ, было время поболтать о разной ерунде. Я смотрел в большое окно, там по тротуару ползло серое снежное месиво - результат недавнего снегопада. Запах сырости заходил в помещение вместе с посетителями, разбавляя аромат свежесваренного кофе и круассанов.
- Ну так что с учебой? - у Макса это был самый актуальный вопрос во все времена.
Я только пожал плечами:
- Не знаю, как обычно - долги, долги, долги.
Как тебе это удается? Буквально месяц назад все было гладко, и тут опять завал.
- Месяц назад 'хвостов' уже хватало, к тому же осенью не бывает сессии. Поэтому я продолжал филонить.
- И сколько пропустил?
- Думаю, больше половины.
Макс присвистнул и начал массировать подбородок. Он, видимо, в этот момент представлял себя пастырем, которому необходимо направить агнца на путь истинный. Каждый раз так делал.
- А я решил, что после моих молитв ты себе мозги вправил. Серьезно, ну сколько можно наступать на одни и те же грабли? Или это приносит тебе удовольствие?
- Вот не надо, - я демонстративно поднял брови, напуская комичной строгости. - Дело не в мазохизме и не в лени. Я честно пытался взяться за учебу, набивал рюкзак тетрадями и ручками и тащился к университету. И на этом все. Не уверен, что ты можешь меня понять - я тупо не могу пройти через двери. Стою на входе и мнусь с ноги на ногу. Там как будто заколдовано.
- Так бросай эту учебу, мученик, в чем проблема? Если тебе здесь некомфортно, переводись в другое заведение, это все делается за неделю, - с этими словами Макс извлек из своей сумки пакетик с булочками и принялся за кофе.
Меня такие претензии немного задели. В них, конечно, была доля правды, но правды не первой свежести. Советы из разряда 'лошадь сдохла - слезь' явно не стоили тех ста пятидесяти рублей, отданных за кофе.
- Послушай, - я старался казаться спокойным, - ты же понимаешь, что я уже думал об этом. Сначала все выглядит предельно логично: не нравится учеба - найди другую, не нравится работа - найди другую. Но есть один маленький нюанс - нужно хотя бы приблизительно представлять, к чему стремиться. Допустим, сменю я свою 'шарагу' на новую, а что в итоге? Те же физиономии преподавателей, тот же учебный план. Все то же самое под новой оберткой. Куда ни подайся - везде тупик.
Макс отложил трапезу и начал морщить лоб в попытках извлечь из глубин мозга что-нибудь дельное. У него это редко получалось, но он всегда старался, потому что понимал мою нужду в хоть каких-то советах. И это ему, безусловно, льстило.
- Но ты ведь чем-то руководствовался, когда выбирал универ? Какие-то стремления, хоть что-то должно быть.
Я махнул рукой:
- В семнадцать лет, о чем ты говоришь? У меня вообще своего мнения не было, жил, как под кайфом. Я сюда-то поступил, потому что это 'престижное заведение'. Можешь себе такое представить? Делать выбор всей жизни, исходя из престижности. Каждый раз седею, когда вспоминаю, что у меня в голове творилось. И ведь, заметь, я неглупым человеком был.
- Да уж, батенька, тебя, похоже, по полной накрыло, - Макс снова полез в сумку. - Экзистенциальный кризис. Я реально начинаю за тебя беспокоиться. У меня в планшете были контакты одного психолога, думаю, тебе пора обратиться к специалисту. Если долго будешь с этим тянуть, есть риск сильно усугубить ситуацию.
Я смотрел, как он, судорожно пережевывая булку с сыром, копается сначала в сумке, потом в планшете, перевел взгляд на двух скучающих за соседним столиком студенток-плоскодонок, и меня почему-то 'пробило на смешинку'. Просто распирать начало от смеха. А когда я сдерживаюсь, то начинаю издавать звуки, похожие на кряканье утки, и это еще хуже, чем ржать на весь зал. Чтобы избежать незавидной участи, пришлось срочно заполнять образовавшийся разговорный вакуум:
- Ладно не заморачивайся, - я, покашливая, потряс Макса за плечо, чтобы отвлечь того от увлекательного занятия. - Психолог тут ничем не поможет, это все одного поля ягоды. Кстати, давно хочу спросить, а как ты с этим уживаешься? Я имею ввиду: какие у тебя стимулы? Деньги, семья? Может быть, какие-то сокровенные желания?
Макс заерзал на стуле:
- Ну неет, меня ты этим не возьмешь. Я для себя все разложил по полочкам, обозначил конкретные цели. Мне все больше кажется, что ты сознательно избегаешь того, чтобы встроиться в мир, вот только почему?
- Да потому что я без понятия, что мне сделать, чтобы снова в него встроиться! Думать, что ли, перестать? И потому что я нонконформист. И потому что мир разваливается, - я закинул руку на затылок, пытаясь придумать еще какое-нибудь объяснение, но мысль упорно не шла.
- А с чего ты взял, что он разваливается? - по лицу Макса растекалась насмешливая улыбка. -Конспирологии, что ли, начитался?
- Нет, просто предчувствие. У тебя такого никогда не было? Ощущение, что вот-вот 'рванет'.
- Слушай, - Макс перешел на вкрадчивый голос, - ты, конечно, тот еще кадр. Мне кажется, что дело в высокой восприимчивости. Какие-то мелкие проблемы ты раздуваешь до масштабов Вселенной. Вообще все это походит на прогрессирующую 'шизу'. Я могу понять, насколько это хреново, когда ничего не радует, но надо же двигаться дальше. Настоятельно прошу подумать насчет психолога, а по поводу универа - попробуй выбить себе академ. Многим он реально помогает разобраться в себе. Купи справку, подключи Баринова, подмажься к декану, у нас в группе это уже обкатанный метод. За год много всего может произойти, глядишь, со свежими силами напишешь великий роман. Как у тебя, кстати, успехи?
Я усмехнулся:
- Лучше не спрашивай. Получается либо набор не связанных друг с другом пафосных фраз, либо записки сумасшедшего. Проблема в том, что я так и не придумал, о чем писать. Вроде бы в голове что-то крутится, но оно все время ускользает. Такое ощущение, что в языке не хватает слов, чтобы это поймать и зафиксировать.
- Я же говорил, начни с чего-то попроще. Фэнтези или детектив. На этом сейчас серьезные деньги зарабатывают.
После слова 'фэнтези' мне сразу расхотелось продолжать этот треп. Макс все еще рассуждал о литературе, а я только поддакивал, рассматривая кружку с недопитым кофе. Студентки за соседним столиком некоторое время строили глазки, но осознав, что нас на большую и чистую любовь не раскрутить, испарились. На их место сели дамы за сорок и сразу же развели полемику про семью, быт и здоровье. Одна из них, как я понял, считала себя весьма прогрессивной, а вторая была просто дурой, несла несусветную чушь.
В конце концов темы для разговора иссякли, и молчание это возвестило, что пора закругляться. Я оплатил счет, ради приличия записал себе телефон психолога, после чего пошел искать наши куртки. На вешалке у входа к тому времени уже наросла приличная груда одежды, поэтому пришлось изрядно поработать мышцами.
Макс сразу бросился в сторону метро, а я еще некоторое время стоял у крыльца, раздумывая, чем заняться. Домой ехать не хотелось, денег на культурные развлечения не было. Тело, разогретое теплым помещением, слегка знобило, и это постепенно начинало раздражать, поэтому я решил не ломать голову и просто пройтись по улицам.
Несмотря на то, что где-то рядом угрожающе чернел силуэт университета, мне приносило удовольствие гулять здесь. Узкие улочки старых районов хранят в себе что-то притягивающее, даже воздух в таких местах пропитан особым составом. Вдыхая его, ты истончаешься, превращаешься в пустое безмолвное привидение, и история, текущая по этим улицам, начинает проходить через тебя. Чьи-то жалкие никчемные жизни, трагедии, страхи, признания в любви, собранные за пару сотен лет и раздавленные прессом времени, наполняют легкие и заставляют забывать о своих проблемах очередных никчемных людей. Это как бесплатное посещение выставки, только вместо картин и скульптур - фасады, а вместо экскурсоводов - отсутствие экскурсоводов.
Озноб быстро прошел, монотонность убаюкивала. Мимо проплывали пилястры, барельефы и кованые заборы, старые и новые, почти развалившиеся и только недавно отреставрированные. Пейзаж разбавлялся унылыми 'произведениями' позднесоветского зодчества, покрытыми фурункулами кондиционеров и спутниковых тарелок. Эти метастазы в виде пристроек и надстроек умудрялись проникать повсюду, некоторые улицы походили на зону боевых действий. Тем не менее, с каждой новой прогулкой даже самые уродливые здания становились какими-то родными и близкими, все недовольство постепенно перемалывалось временем.
Я миновал пару переулков, спустился по Доброслободской до самого конца и вышел на улицу Радио. Теперь было два варианта: налево - до 'Курской', направо - до 'Красных Ворот'. Второй путь мне всегда нравился больше, особенно тем, что по нему ходило мало народу. Люди ломились в переполненные автобусы, а тротуары оставались пустыми и спокойными. Перед таким соблазном просто невозможно было устоять.
Пока я неспешно месил ногами снежную жижу, в голове продолжал крутиться наш с Максом диалог. Вообще, данное качество - обдумывать все по десятому кругу - было едва ли не единственной моей особенностью, которой я искренне гордился. Конечно, во многом именно из-за этого все и пошло по наклонной, но как получилось, так получилось. Возможно, Макс был прав - мне просто нравилось страдать. Хотя от надругательств над своим телом меня и воротило, душевные терзания наполняли грудь смутными ощущениями. Однако это все равно ничего не меняло - я мог назвать себя мазохистом, или садистом, или еще каким-нибудь заумным словом, но при этом продолжал стоять на месте. Люди вокруг щеголяли бирками: 'инженер', 'бухгалтер', 'блоггер', - мне же моя бирка мазохиста не давала абслютно ничего.
Пережевывая одну банальность за другой, мой мозг неспешно подходил к основному вопросу: 'А какого черта, действительно, я цепляюсь за учебу?'. Отмазки, что у меня нету плана Б, на самом деле ничего не значили. Всегда можно что-то придумать. Я просто боялся. Много раз задумывался об этом, но мысль постоянно уходила в сказочные дебри. Как будто на этом вопросе срабатывал защитный механизм. Чего я мог бояться? Очевидно, неизвестности. Или подвести родителей. С ними всегда проблемы - они придают бумагам сакральный смысл. Да не только родители, все вокруг строят жизнь вокруг дипломов, справок, штампов. Я ненавидел весь мир, но в то же время боялся оказаться за его бортом. Это разрывало меня на части. Гребаная бумажка нужна была только для того, чтобы чувствовать себя в безопасности.
Я проходил мимо автомобиля и размышлял, что неплохо бы иметь такой. Заглядывал в витрины дорого супермаркета и искренне хотел там чем-нибудь закупиться. А в следующий момент просыпался внутренний голос, и начинался театр одного актера. 'О чем ты думаешь, мы же решаем другие задачи'. 'Эти радости жизни уже довели тебя до ручки, ты что, забыл?'. 'Не предавай белое знамя, парень'. И я как полоумный начинал оправдываться, потом соглашался, а затем снова оправдывался. Что плохого в том, чтобы стремиться к лучшей жизни? Я же не Бог и не его сын, я не могу отказаться от всего. Не предавай белое знамя. Я просто хочу найти свое место под солнцем и понятия не имею, что для этого делать. Опуститься еще ниже, пробить дно этого колодца? Белое знамя. Я к нему даже не прикасался, ползаю на коленях в потемках. Не в силах встать, не в настроении лечь. Не имея ни малейшего представления, что, собственно, со всем этим делать.
Сокрушая внутренних демонов, я распалился до такой степени, что не заметил, как снежная жижа под моими ногами сменилась толстой коркой льда. Когда пришло осознание, было уже поздно - правая нога сказала 'До свидания' и со скоростью болида поехала в сторону. Как это обычно водится, я раскинул руки, пытаясь сбалансировать падающее тело, но толку от таких действий, естественно, не было. Не знаю, чьими молитвами, под боком вырос знак парковки, он-то и принял меня в свои объятия. Некоторое время я просто молча висел на этом столбе; сбитое дыхание сдавливало грудь, мешая соображать. Как только в голове прояснилось, все внимание обратилось к правой ноге - она просто невыносимо ныла. Я попробовал сделать пару шагов, но в итоге согнулся пополам от боли.
Ситуация выглядела паршиво. Вдобавок ко всему я решительно не понимал, где нахожусь. Вместо привычной Басманной перед глазами лежал неизвестный переулок. За спиной дорога делала крутой поворот, метрах в трехстах впереди мигали огни перекрестка. Ни людей, ни плетущихся машин. Я, конечно, и прежде отличался рассеянностью, но чтобы одновременно заплутать, подвернуть ногу - такое со мной было первый раз. Навигатор мог исправить ситуацию, но мой видавший виды телефон выходил в интернет только по настроению и только при исключительном уровне сигнала. Я понятия не имел, сколько уже прошел вглубь переулка, и в упор не мог вспомнить, в какую сторону свернул с главной улицы, поэтому решил не возвращаться, а пробираться вперед к светофору. В конечном итоге, все пути вели к метро.
Стопа гудела так, что хотелось ее отрезать, и с каждым шагом эта боль кувалдой отбивала в виски. Я тащился вдоль стены дома, наступая только лишь на пятку и молясь не поскользнуться вновь. Тротуар буквально блестел от наледи, коммунальщики, похоже, сами не догадывались о существовании этого места. До перекрестка впереди было каких-то пять минут спокойным шагом, но в тот момент он казался абсолютно недосягаемым. Про метро я даже подумать боялся. Сильно не хотелось, но нужно было вызывать скорую.
Я решил пройти немного до края здания, чтобы посмотреть адресную табличку, но в это время из-за угла выскочил стройный черный пуховик. Девушка направилась в мою сторону, что меня немного смутило. Видимо, сработал первобытный инстинкт - мужчина должен быть всегда здоровым, сильным и все в этом духе. Я оперся одной рукой о кирпичную стену, скрипя зубами скрестил ноги, достал телефон и начал делать вид, что что-то в нем усиленно ищу. Но эта маскировка все равно не помогла.
'С вами все в порядке?' - она стояла прямо вплотную ко мне, настолько близко, что я, наверное, даже мог бы дотянуться языком до ее носа. Сверлила взглядом и с какой-то детской насмешливостью спрашивала, все ли со мной в порядке. Я хотел ответить, что со мной все охренеть как не в порядке, но смущение не давало говорить. Оставалось только виновато улыбаться и разглядывать ее. С виду ничего необычного: тонкие черты лица, курносый нос, водопад крашеных черных волос. Крайне трудно было определить цвет глаз, они, казалось, менялись под разным освещением. Я бы не сказал, что эта особа меня чем-то покорила или зацепила, просто тот напор, с которым она ко мне подступилась, выбивал из колеи.
- Я увидела, как вы хромаете, - она показала пальчиком на крошечное окно цокольного этажа чуть позади меня. - Пойдемте, вам нужно помочь.
Я лихорадочно соображал, что бы ответить, но в голове крутилось только слово 'ворота'. Обидно было просто до слез. Какие, к черту, ворота? Как они связаны с текущей ситуацией? В общении с противоположным полом мне мог бы дать фору любой детсадовец. Обстановка начала становиться неловкой, когда нужное слово все же нашлось:
- Упал.
Девушка к тому моменту, похоже, уже все про меня поняла. Они всегда все понимают без слов. Улыбка не сходила с ее лица, и глаза начали отливать зеленым.
- Пойдемте, - с этими словами она схватила меня за локоть и потащила за собой.
Сопротивляться было бесполезно. Неуклюже прихрамывая за ней, я размышлял, насколько нелепо все получилось. Эта фея, должно быть, обладала просто необъятным чувством сострадания и к тому же долго себя сдерживала. Я начал представлять, как она днями и часами сидит в своем подвале у окна и всматривается в безлюдный переулок, надеясь, что по нему вот-вот пройдет кто-то, кому необходима помощь. И ей, по всей вероятности, пришлось прождать не один месяц, прежде чем на горизонте замаячило мое тело.
Мы тем временем завернули за угол, где я чуть не растянулся, зацепив больной ногой водосток. С торца здания вниз, на цокольный этаж, вела лестница. Все это добро было укрыто козырьком, над которым светилась наспех обмотанная гирляндой вывеска. От шрифта вытекали глаза, я смог прочитать только 'этнические товары'. Если бы проводился конкурс на самое дурацкое место для магазина, этот подвальчик занял бы весь подиум. Мало того что переулок не пользовался популярностью у прохожих, так еще и лестница едва виднелась из-за близлежащих сугробов.
Девушка провела меня внутрь, там и вправду все было забито этническими товарами. Освещенное приглушенным светом помещение изнутри казалось огромным. В воздухе витал тяжелый запах благовоний, вдоль стен тянулись бесконечные ряды вешалок с разноцветным шмотьем, разбавленные витринами с мелочевкой и какими-то рекламными стендами.
Пытаясь разглядеть детали, я не сразу заметил в углу кассовую стойку, а за ней продавца. Это был субъект из разряда 'от восемнадцати до шестидесяти пяти лет', в нем смешалось все: разные возрасты, разные эпохи и культуры. Ровная седая бородка с закрученными усами, высокий идеально гладкий лоб, браслеты, татуировки, серьга в ухе, цветастый свитер с шароварами - больше всего он, конечно, походил на хипстера. Не знаю, это ли место сделало его таким, или он просто самовыражался, но тот номерок психиатра, который лежал в моей сумке, ему бы определенно пригодился больше.
- Привела клиента, принимай, - девушка кивнула в мою сторону и пошла снимать пуховик.
- Что ты, что ты, все уже давно принято, - хриплым голосом парировал хипстер, подтаскивая ко мне расписанную непонятными иероглифами табуретку.
Я уселся прямо у входа, расстегнул куртку и с нескрываемым облегчением вытянул ноги. Некоторое время мы просто знакомились, выяснилось, что мою спасительницу звали Ирада, а парня-дедушку - Пимином. Они предложили мне круто заваренный чай, угостили конфетами, даже завели для атмосферы винтажный виниловый проигрыватель. Приглушенный свет убаюкивал, в конце концов я окончательно разомлел, и только невыносимый запах благовоний уберегал меня от провала в мир сновидений.
Минут через десять Ирада все же решила пойти поискать крайне эффективную, по ее словам, мазь. Я хотел было возразить, мотивировав это тем, что нога уже почти прошла, но Пимин молниеносно потрепал меня по плечу:
- Мазь отличная, работает лучше хирурга.
У меня, тем не менее, были свои причины сопротивляться - внезапно вспомнилось, что один из носков дырявый. Вот только на какой ноге он в данный момент сидел, вспомнить никак не получалось. Если бы компания была чисто мужская, я бы плюнул, но женщины от таких вещей звереют.
- Да ладно, забейте. А вдруг там трещина, тогда толку никакого не будет. Лучше до травмпункта прокачусь.
Пимин во второй раз уцепился за мое плечо и своим чертовски хриплым голосом начал нашептывать:
- Ты ведь сам пришел, значит ничего страшного. Не воспринимай все происходящее буквально, приятель; мы тут не оперировать тебя собрались, просто помогаем. Девочка увидела, что ты нуждаешься в помощи, у нее нюх на такие вещи. Врачи сделают свое дело и дадут пинка под зад, а у нас, посмотри, целый центр по реабилитации.
Он встал и, размеренно расхаживая по залу, продолжил:
- Персональный подход, древние методики. Ты же не просто так ногу подвернул. Не знаю, может у тебя неприятности какие, или порчу навели. Надо лечить причины, а не симптомы. У предков была целая куча лекарств от таких болячек, посмотри: амулеты, руны, ловцы снов. Каждый народ что-то оставил для нас. Эти штуки обтачивались временем, в них все идеально, ничего лишнего. Символы помогают решать проблемы, они соединяют тебя с другими мирами. Видишь у меня татуировку? Ты думаешь, я сделал ее для красоты или для понтов? Да ничего подобного, это усиление. Я прямо сейчас ощущаю, как по телу растекается энергия, ей можно горы свернуть! И она защищает меня от падений на улицах и прочего дерьма. Это все реально, просто нужно прочувствовать, интуитивно, понимаешь?
Он бы и дальше продолжал распинаться, но вернулась Ирада.
- Хватит мозг человеку ломать, ты же не думаешь, что он на такое клюнет? - с этими ехидными словами она протянула мне крохотную банку.
Пимин рассмеялся:
- Ладно, не принимай близко к сердцу. На традиционных товарах много денег не сделать, конечно если ты не торгуешь матрешками на Арбате. Поэтому, чтобы оставаться в этом деле, нужно реально любить свою работу.
Я некоторое время размышлял, что бы ответить, но в итоге только смастерил подобие улыбки и сконцентрировался на изучении баночки. Мазь оказалась вьетнамская, с рисунком кобры на этикетке. В тех краях, похоже, во все товары добавляли змей. Ирада объяснила, как и сколько мазать, даже намеревалась помочь, поэтому, чтобы не напускать в очередной раз неловкости, я отмахнулся и начал остервенело расшнуровывать ботинок. Носок выглядел целым, что стало самой приятной новостью за весь последний месяц. Я щупал, прислушивался, но так и не смог понять, откуда исходила боль, пришлось измазать весь голеностоп. Банка быстро опустела где-то до половины, и, надо признать, подействовала почти мгновенно.
В закромах для меня нашелся и бинт - у них там, по-видимому, много интересного валялось. Причем Ирада наотрез отказывалась принимать деньги. 'Мы же тебя спасаем, - усмехалась она, - а ты все портишь'. Я уже начал подозревать, что эти ребята извращенцы, у которых на мой счет есть определенные планы, но в конце концов мы с Пимином сошлись на символических двухстах рублях.
Пока впитывалась мазь, было время задать пару вопросов.
- Друзья, в чем ваш секрет? - я некоторое время подбирал слова, чтобы не показаться бестактным. - То есть, как вы дошли до такого? Вы взяли какого-то человека с улицы, помогаете ему, ничего не зная о его платежеспособности. Я уже не спрашиваю, за счет чего держится сам магазин - вас это, надо полагать, не особо волнует. Вы что, убили кого-то и теперь замаливаете грехи? Не поймите превратно, я только хочу понять мотивы. Все делается ради чего-то. Я не просто так спрашиваю, может быть вы сможете мне помочь, направить, так сказать, на путь истинный.
Ирада внезапно опять провернула этот финт - подплыла ко мне вплотную и, заглядывая в глаза, насмешливо пропела:
- Маленький глупый мальчик, - а затем обратилась к Пимину. - Я же тебе говорила!
- Это ты по адресу. Послушай, - Пимин сдвинул брови и перешел на полусерьезный тон, - ты не можешь понять, потому что неправильно задаешь вопрос. А чтобы правильно его задать, нужно сначала вырасти - я имею ввиду внутренне. Но этот вопрос и будет ответом. Проблема в том, что тут одними советами не отделаешься - это тот путь, который нужно пройти в гордом одиночестве. Посмотри на меня, видишь? Все эти тату я набивал в течение своего пути. Можно было, конечно, обойтись и без них, но мне так нравится - стильно выглядит. Я кучу времени на это убил, девочка подтвердит. Здесь на теле вся моя биография, и пока она писалась, я четко понял одну вещь... Хотя ладно, не заморачивайся, все равно бесполезно объяснять. Но если все же заинтересовало, у нас тут есть одно предприятие...
Он полез за стойку и, порывшись, выудил оттуда визитку.
- Вот, посмотри. Приятель держит в центре клуб, мы там частенько собираемся. Ничего особенного, люди делятся впечатлениями: кто что прочитал, кто куда съездил. Но для тебя это может стать стимулом для роста. Если не найдешь наших лиц, скажешь, что пришел от меня, там все поймут.
Я послушно принял подарок, и все же решил поинтересоваться:
- А что конкретно вы проповедуете? До меня, честно говоря, никак не доходит.
- Ты что, слепой? - Пимин развел руки вширь. - Мы тут проповедуем все! У нас бизнес такой.
Мне на самом деле было совершенно безразлично, чем они в своем клубе занимались - обсуждали Кришну или приносили жертвы Сатане, - хуже все равно стать не могло. Эти сектантские посиделки по крайней мере обещали хоть немного разнообразить всеобщую унылость и безнадегу.
Очередная виниловая пластинка тем временем доиграла до конца, и, хотя меня уже порядком раскумарило, я решил воспользоваться поводом, чтобы слинять. Дома ждала гора работы из контрольных и курсовых, которую волей-неволей нужно было разгребать, плюс ко всему, Пимин со своими тирадами вводил мой мозг в состояние турбулентности. Если уж на то пошло, эти ребята выглядели какими-то странными. Не в плане проблем с головой, просто вели они себя как-то наигранно, карикатурно. Как в плохом театре.
Я зашнуровал обратно ботинок, раскланялся и начал пятиться к выходу. Ирада опять порывалась проводить меня, и опять мне пришлось отмахиваться. Эта 'девочка' начинала серьезно раздражать. Таким напором славятся бабушки, у которых в очередях потерялись чувство дистанции и чувство такта, но им в любом случае все можно простить. Что не так с этой черной бестией, я решительно не понимал. Ей, казалось, нравилось таким образом дурачиться и водить людей за нос. С другой стороны, она просто могла быть дурой, как и все остальные.
Я вскарабкался вверх по лестнице и вывалился на безлюдный переулок. Нога слегка ныла, нос после букета благовоний приходил в себя на свежем воздухе. Ирада что-то прокричала из подвала, но я был уже слишком далеко. Оставалось только молиться, что ей снова не вздумается выскочить за мной - а она, безусловно, могла.
Часы на телефоне показывали девятый час, и это выглядело отличным оправданием, чтобы отложить учебу еще на один день. Хотелось посвистеть, но я, к сожалению, не умел, поэтому пришлось представлять себя в роли свистящего советского хлебопашца. Воображение быстро подрисовало и красные знамена, и снопы сена, и улыбчивого гармониста - получилась какая-то агитационная зарисовка. Но свист и в этом случае выходил такой себе; сколько бы я ни тужился, придумать ничего толкового не мог. В голову лезли только Соловей-разбойник да познавательные передачи про дроздов.
Когда я подошел к светофору, опять разразился снегопад. Видимость мгновенно упала до нуля, приглушились звуки, и только блуждающие огни машин вычерчивали на бесконечно-сером холсте силуэты погружающегося в хаос мегаполиса. Снег быстро выветрил из головы все посторонние мысли, я просто шел вперед и наблюдал, как на ресницы ложатся большие белые хлопья. Из снежной стены появлялись и исчезали прохожие, все куда-то спешили, опаздывали. Даже не было настроения на этот счет язвить, просто хотелось раствориться в снегопаде.
В конце концов дорога привела меня к Казанскому вокзалу. Я немного постоял у грязных перронов, но гул, суматоха и отвратительный запах выпечки быстро развеяли всю романтику. На десерт осталась только рутина - метро, поезда, пересадки. Очередной бессмысленный день заканчивался под стук колес полупустого состава.