Последние восемь лет Петра ничего не радовало. Абсолютно. Конечно, когда родилась дочка, а потом и сын, он недолго порадовался. Но очень недолго. Дети вообще обладают способностью отбивать вкус к жизни: то капризничают, то болеют. Иногда хотелось Петру сбежать куда-нибудь из дома, чтобы не слышать детского визга, не видеть вечно занятой и замотанной жены. Но предпринимать что-то совсем не было желания. Взять пылесос и пропылесосить в доме, вымыть посуду, или сделать что-нибудь во дворе не было ни желания, ни времени, ни сил. Жена постоянно злилась, дети орали, телевизор работал не выключаясь. И этот бедлам, шум, крик нагоняли на Петра такую тоску и лень, что кроме дивана ему ничего не было нужно. Он даже есть готов был лёжа, если бы Марина соизволила подавать еду в постель. Но она не подавала, а всё время придумывала какую-то работу. Отказать любимой Пётр не мог, но и сделать нормально порученное дело тоже не мог. Не было сил и желания.
Повесил полочку для посуды, абы как, тяп-ляп. Полочка оборвалась и посуда разбилась. В другой раз жена попросила "посмотреть" входную дверь, которая перестала нормально закрываться.
- Петя, зима на дворе. Нужно дверь посмотреть. А то дует в щель. Дети простуживаются. - Хорошо, любимая. Посмотрю.
Ну и посмотрел, да так, что теперь дверь стала сама открываться настежь. Просто наказание какое-то. Как бы сильно её не захлопывали, она через минуту стояла открытая.
Марина была в бешенстве. Хорошо, что в самый напряжённый момент появилась тёща. Она быстро вдела в дверные ручки кухонное полотенце и дверь перестала открываться, но щель осталась. Даже сделалась больше. Тёща и эту проблему решила: запретила внукам выходить в кухоньку, где и располагалась злополучная дверь.
Вопреки глупым анекдотам, про тёщ и зятей, Пётр любил, когда приезжала его тёща. В их кособокой хатке становилось сразу будто светлее. Дети меньше орали и капризничали, Марина становилась спокойнее и добрее, да и для Петра наступали золотые денёчки. Он мог беспрепятственно валяться на любимом диване, читать Ника Перумова и предаваться сладким грёзам. Все его мечты сводились к одному: ему снова 38 лет и он не влюбляется и не женится. В мечтах он был не стареющим парубком, гулякой и бабником, каким никогда не был в жизни.
Однажды, валяясь на диване и предаваясь мечтам Петя вспомнил, что в далёкой юности у него были голуби. И так ему захотелось вернуться в то счастливое время, что решил мужик завести голубей. Решено - сделано. На другой день он принёс от знакомого голубятника пару молодых красивых "вертунов". Поселил их на чердаке и крепко-накрепко закрыл маленькую чердачную дверцу, чтобы свои или соседские коты не сожрали в первую же ночь дорогих сердцу птиц.
И не только сердцу. За пару пришлось отдать полторы тысячи. Если бы Марина узнала об этом, она выгнала бы Петра вместе с голубями. Но Пётр был уверен, что она не узнает о потраченных деньгах, а он ни за что на свете не признается. Голуби порхали под крышей, ворковали, наполняя сердце хозяина счастьем. Каждый день Пётр взбирался по крутой расшатанной лестнице на чердак, насыпал птицам зерна, наливал чистой воды. Разговаривал с голубями и представлял себя молодым, сильным и красивым.
Через пару недель Пётр стал забывать о птицах. Лень было тащиться в сарай за зерном, потом лезть по крутой лестнице на чердак, открывать и снова закрывать дверцу. Просто наказание какое-то.
Однажды Марина не выдержала и отругала мужа за такое отношение к своим обязанностям. Пётр в сердцах хлопнул дверью, с искажённым злобой лицом взлетел на лестницу и только хотел открыть дверцу, хлипкая перекладина, которую он недавно укрепил, привязав какой-то тряпкой, не выдержала, сломалась и Пётр полетел вниз больно ударившись спиной о битые кирпичи, валяющиеся вокруг. Он взревел раненным медведем, принёс другую лестницу, залез по ней, открыл дверцу и с чувством исполненного долга спустился вниз.
Голуби сначала осторожно, с опаской выглядывали с чердака, потом осмелели, взвились в небо и умчались в неизвестном направлении. Так бесславно закончилась эпопея с голубями. Пётр потом долго дулся на Марину за то, что она не стала кормить и лелеять его мечту, его голубей.
- Мне что, больше делать нечего? - Марина заводилась с полоборота, и чтобы не доводить дело до скандала Пётр замолчал. Причём замолчал на целую неделю. Приходил с работы, ел, укладывался на свой диван, читал журнал "Футбол" или фэнтези и молчал. Марина сначала пыталась его разговорить, подсылала к папе то дочку, то сына, но Пётр был непреклонен. Он молчал, будто воды в рот набрал.
Последние искры радости угасли в его душе. Будущее представлялось мрачным. Встать с дивана и предпринять что-нибудь было лень. Кум звал на рыбалку - отказался. Сестра приглашала в гости - отказался. Родители звали на обед - не захотел. Соврал, что дети болеют. Скрывался от семьи на диване. Читал, спал, смотрел телевизор. На работу, правда, ходил исправно. Хоть иногда и подумывал над тем, как бы заболеть, что ли, чтобы вообще никуда не ходить и ничего не делать.
Марина старалась вовсю. Она вкусно готовила, убирала, стирала, занималась с детьми и никак не могла понять, что случилось с её Петенькой. Даже предлагала вновь завести голубей и обещала сама за ними ухаживать. Но Пётр самым категоричным образом отказался. Могла всплыть цена и тогда уж виноватым станет он. А так приятно чувствовать себя обиженным.
Марина, правда, долго не унижалась. В один прекрасный день сообщила, что больше готовить для Петра не будет.
- Хочешь есть, вставай, поднимай задницу и готовь себе сам. Я тебе не домработница. Машину разобрал, ремонтировать не собираешься. Я, как проклятая, должна таскать на себе детей в садик и обратно.
Мысли ленивым хороводом закрутились в голове:
- Машину надо сделать, в курятнике почистить, дверь отремонтировать... А... да ладно... Попрошу Андрея, чтобы заезжал утром, отвозил детей в сад. Коллега как никак. У него дети уже взрослые, пусть мне поможет. Машину сделаю, ему помогу, может быть... - Приняв такое простое решение Пётр повернулся на правый бок и захрапел.
Шли дни за днями. Жить без радости было бессмысленно. Но Пётр знал лекарство от хандры. В день получки он не торопился домой, к молодой жене и детям, а задерживался на часок, другой. Они всей бригадой скидывались и отмечали этот радостный день. За это время они успевали выпить не одну бутылку самогона, съесть кучу всякой вкуснятины, рассказать не один десяток анекдотов и насмеяться вдосталь до следующей зарплаты.
Жизнь наполнялась разноцветными красками и звуками. Пётр был весел и счастлив. До определённого порога, измеряемого количеством выпитого. К концу вечеринки почти всегда Пётр становился бесчувственным и безбашенным чурбаном, который не соображал, что делает и что говорит. В такие минуты лучше было не попадаться ему на пути.
Большой и толстый мужик, ростом под два метра и весом больше центнера, был похож на разъярённого носорога, сметающего всё на своём пути. Все знали такую особенность характера Петра. Собутыльники расползались по домам ещё до того, как Пётр начинал бесчинствовать. А вот Марине с детьми не куда было деваться. Она ждала мужа дома дрожа от страха.
Самым главным было не попасться пьяному на глаза. Тогда он ворчал недолго и укладывался спать. Но горе было было тому, кто попадался Петру на глаза в момент полного слетания крыши. Приходилось спасаться бегством.
Хорошо, что пьяный не мог догнать. Его качало и швыряло по сторонам. Он падал и засыпал в любом месте и в любой позе. Перетащить мужа в комнату Марине было не под силу. Оставалось только ждать, когда он немного очухается и заползёт на свой диван сам.
Утром Пётр просыпался с головной болью. Он чувствовал себя опустошённым и обкраденным. Кто-то украл его радость, оставив в замен непроглядную темень тоски. Ему хотелось хоть на миг стать счастливым, почувствовать радость и вкус жизни. Это чувство на какое-то время приносил алкоголь. И чтобы вырваться из кромешной тьмы безрадостного существования, Пётр стал выпивать ещё чаще.
Как только первый глоток попадал в желудок, мужчина не мог остановиться. Он пил до упаду, до полной отключки. Увещевания родителей, уговоры и скандалы Марины ни к чему не приводили. Пётр клялся больше не пить и в тот же день напивался до бесчувствия.
Ездил кодироваться, но до поликлиники не добрался. Сбежал от брата, который был с ним, пропил деньги и скитался несколько дней по малознакомому городу. На вокзале случайно встретил земляков и они купили ему билет домой.
Жизнь в маленьком, покосившемся домишке превратилась в настоящий ад. Пьяные скандалы происходили ежедневно. Пётр с особым удовольствием обзывал Марину всякими непотребными словами, гонялся за ней по двору. Бил безжалостно, обвиняя молодую женщину в том, что это она лишила Петра радости. Это из-за неё он бродит во мраке горя и печали.
Марина прощала мужу скандалы и драки, потому что любила и надеялась: муж образумится, изменится, оценит её старания. Но всему приходит конец. Пришёл конец и терпению молодой женщины. Она ушла с детьми к своим родителям, оставив Петру нажитое за восемь лет.
- Сука... сука... блядь... обезьяна... - забормотал пьяный Пётр, когда понял, что жены и детей нет дома. - Сука... скуа... убью..., - прохрипел он и свалился на диван.
Дни смешались с ночами. Пётр пил не просыхая. Он топил своё горе в самогоне. Скоро домишко превратился в грязный сарай, где ели, пили, спали, все кому не лень. Здесь можно было встретить потлатых бомжей; спившихся, рано состарившихся, грязных женщин невесть откуда приходивших и уходивших неведомо куда.
Из углов небольших комнатушек, откуда давно была вынесена мебель и продана за бутылку или даже за глоток самогона, несло сортиром.
Засаленный, изгаженный диван принимал в свои объятия всех желающих. На диване спали, занимались сексом, ели, а иногда справляли малую нужду.
В один из промозглых осенних дней Пётр проснулся от зябкого холода. Дверь в комнату была открыта, вонючий диван, пропитанный мочой и самогоном холодил тело.
Пётр открыл глаза и огляделся. Он будто проснулся от долгой спячки и увидел себя со стороны. Как будто чужой человек вошел в хатёнку и обвёл её беспристрастным взглядом. Пётр увидел себя на лоснящемся от грязи диване, мокрого, с расстёгнутой ширинкой и вывалившимся наружу мужским достоинством. Почувствовал запах мочи и кала изо всех углов. Рассмотрел чёрные пятна, то ли крови, то ли вина на потолке. И всё это вызвало в нём приступ тошноты.
Содержимое желудка с рёвом и бульканьем рванулось наружу. К запаху мочи прибавилась вонь от блевотины. Зажав рот и нос грязной ладонью Пётр выбежал во двор. Там его вырвало ещё раз. Когда в глазах немного прояснилось, он так же, как и комнаты, отстранёно осмотрел дворик.
Раньше здесь до поздней осени цвели хризантемы и чернобривцы - любимые цветы Марины. Теперь же двор украшали кучки человеческого дерьма, размокшего под осенним дождём. Хатёнка понуро склонилась к земле, будто прятала глаза от стыда за своего хозяина.
Он стоял посреди небольшого дворика и бессмысленно водил глазами по сторонам. Внезапно взгляд остановился на верёвке, оставшейся от детской качели. Пётр подошел, подёргал верёвку. Крепкая. Принёс из комнаты нож, аккуратно срезал верёвку, сделал внизу петлю, закрепил верёвку на деревянной перекладине оставшейся от качели и резко поджал ноги.
Верёвка натянулась, задрожала, как струна. Дыхание у Петра перехватило, но в это мгновение гнилая деревяшка сломалась. Пётр упал, схватившись руками за петлю, ослабил верёвку и вздохнул полной грудью. В это самое мгновение обломки перекладины, каким-то чудом державшиеся на весу, полетели вниз. Один обломок упал прямо на голову неудавшегося самоубийцы и так треснул его по лысине, что Пётр потерял сознание.
Придя в себя он ещё долго лежал в грязи под моросящим дождём. Перед глазами прошла вся его жизнь. Жизнь без радости, как он считал.
На самом деле радость была и счастье было. Всё у него было, только он всё потерял, угробил свою радость пьянкой, убил своё счастье. Пётр вдруг заплакал как ребёнок. Ему захотелось прижаться к маме, почувствовать её поддержку и заботу. Ощутить рядом биение родного сердца и услышать добрый совет.
Пётр поднялся и пошёл к родителям. Встречные шарахались от него, как от прокажённого.
- Сынок, - еле слышно сказала мама и заплакала.
Отец ничего не сказал, сплюнул под ноги сына и ушёл в мастерскую. И такая безнадёжность была в согнутой отцовской спине, в склонённой к одному плечу голове, что у сына навернулись слёзы на глазах.
- Батя, прости меня, - сказал Пётр отцовской спине. - Прости!
Сын стоял посреди двора и не знал, что делать.
Каждая мать знает, что нужно её ребёнку. Мама заставила Петра снять грязную одежду на крыльце и отправила его прямиком в ванную.
Пётр долго вымокал в ароматной воде, налив ванну из всех флакончиков, что стояли на полочке. Потом с ожесточением тёрся мочалкой, стоял под душем и снова брался за мочалку. Казалось, что с души сползает чёрная кора грязи. Прояснилось в голове, а сверкнувший на стене солнечный зайчик вызвал улыбку. Вот она - радость!
Вернуться под родительский кров, вымыться, переодеться в чистое, выпить чаю, поговорить с родными людьми - это счастье, которого не каждый достоин. Не каждый имеет, даже если очень хочет.
Ночью Петру приснилась Марина. Он был счастлив с нею, как в их первую ночь. Душу переполняла радость. Он проснулся с этим чувством и долго лежал в чистой постели, в родном доме, но мысли его были далеко. Они были с Мариной и детьми. Пётр представлял, что на месте маленькой завлюшки, как по мановению волшебной палочки, вырос новый дом. И они весело и счастливо живут в нём, забыв о прошлых невзгодах.
- Хорошая мечта, - сказал Пётр сам себе. - И что же нужно для её исполнения? Деньги! Поеду-ка я на олимпийскую стройку в Сочи, заработаю денег, чтобы не было стыдно показаться на глаза Марине.
Через несколько дней Пётр уехал, увозя с собой свою мечту и свою надежду...