Искусственная комедийная драма без пролога, но с эпилогом.
Д.
1. История одного конфликта. Выдержки.
И человек бежит, бежит без остановки, без устали, без печали, словно животное, слепо скачущее из пылающего леса. И шерсть его тлеет, и кожа вздымается пузырями, и становится хрустящей и ломкой, но тварь продолжает двигаться, не видя и не чувствуя ничего. Её глаза полны пустоты, её мысли прозрачны, а ноги быстры и непререкаемы, они мчатся вперёд, разрывая прожаренную шкуру, обнажая внутреннюю розовую мякоть, что тут же заполняется защитной, но бесполезной сукровицей. И падает животное, падает человек, падает не от травм, а от удушья, ломает иссушенные кости и продолжает вздымать слабые рёбра, всё более насыщая почерневшие от сажи лёгкие угарным газом. И тогда наступает нечаянная смерть. И только самые прыткие избегают казни. А поджигатели смеются и гниющими зубами отрывают куски жареного мяса, продолжая вечный пир. И за их спинами стоят другие и молча ожидают своей очереди, лениво натачивая грубые тесаки.
2. Альфа
Альфа знала наверняка, что счастье - это определённое состояние мозга. Некоторый баланс нейромедиаторов и их метаболитов, комбинация белковых полиморфизмов, отвечающих за разнородный метаболизм и передачу жизненной информации. Знала она и о гормонах, и о наркотических веществах, и об эндоканнабиноидах, и даже об эпигинетическом механизме развития привыкания к кокаину.
Знала она и то, что все люди - твари земли. Все равны в своём одиночестве и неприкаянности. Все смертны и неминуемо увядающие. Все уникальны, но каждый одинаков и подчиняется гауссовскому нормальному распределению, а 5% - биологические отшельники - удачная модель для исследования пределов и граней динамической нормальности большинства.
Проще говоря, Альфа была крайне увлечённым биохимиком, понимающим физиологию человека на уровне доброго, хотя и глуховатого собеседника.
А ещё Альфа была нечаянно влюблена. И о любви она знала много больше, чем любые неофициальные источники или общежитейские толки. Как и счастье, она была убеждена, любовь имела под собой грубую физиологическую базу и точно так же являлась особым, пускай кратковременным, состоянием мозга с обязательной абстиненцией. Да и механизмы возникновения подобных состояний не могли не пересекаться. Природа награждает просто, а наказывает ещё проще.
Лучше всего Альфе думалось под утро после ночи страхов и гимнастических упражнений. Она закрывала глаза и погружалась в безостановочный поток формул, форм и расчётов кинетики ферментативных реакций - мягкой сущности своего предмета.
Она крепко осознавала шаткость своего знания. Как только с боем и трудом она впитывала какую-то полезную информацию - тот час же на противоположной стороне памяти стиралось что-то устаревшее, но не менее важное. Потому Альфа могла сосредоточиться только на чём-то одном и не умела распыляться. Эта же ущербная особенность заставила её выработать надёжную методику самоорганизации, или хотя бы иллюзию подобной методики.
Альфу можно было безбоязненно обозвать эмпатом: она превосходно ощущала чужие эмоции, иногда скатываясь в банальное чтение мыслей, но никогда - свои. Она не знала наверняка, что такое человек, а потому робко отстранялась от сурового определения себя, хоть и была почти что хороша собой. А иногда и вовсе склонялась к грубому использованию аркана внешности ради плотской добычи, до которой часто и против воли была охоча. Фенотипически Альфа казалась невысокой, белокурой и неприлично инфантильной, а под левой губой у неё расположилась красивая родинка неправильной формы и неоднородного цвета.
В несуществующем детстве ей приходилось путешествовать с отцовским багажом, пропитываться соками чужеродных культур и проращивать в себе космополитизм, от которого бросало в дрожь окаменевших соотечественников. В сознательности она забросила поездки и закрепилась на углублении в родное обиталище, его дотошное изучение и честные попытки приятия. Остальное зудело в ней, но практически перестало интересовать. Хотя, развлечения ради, Альфа устраивала изредка платные экскурсии по городу, любезно обслуживая иностранную знать и заводя пёстрые знакомства. Чем больше развивался человек, тем меньше становилась планета, и Альфа недурно понимала, каких именно развлечений и экзотики алчут порядком разочарованные цивилизацией и широкополосным интернетом заезжие, и потому сходу показывала самую мерзость и грязь города, ублажая дешевизной разврата и угрюмостью сталинского ампира.
Её первым робким подопытным стал дофамин - дериват L-дофа, предшественник норадреналина и адреналина. Несложное химическое вещество, обогащающее мозг разгромным состоянием продуктивности и эйфории. В психиатрической практике и общечеловеческой истории завалялись нередкие ингибиторы обратного захвата дофамина - лучшие стимуляторы нервной системы - амфетамины и их производные и кокаин. И счастье, несомненно, было как-то связано с повышенной концентрацией дофамина в синаптических щелях.
Вторым другом Альфы по прихоти судьбы-злодейки стал отнюдь не серотонин, а самый настоящий окситоцин - сугубо женский гормон, по слухам, вызывающий у мужчин состояние блаженной наивности. Знай церковники о столь коварном продукте женского естества - лицо инквизиции и испанская физиономия Торквемады приобрели бы много более изощрённые складки и тени в них. Но осилив несколько полезных статей, Альфа потеряла к нему всякий интерес. Гормон выполнял некоторую функцию стимуляции матки при родах, а это на неотложный момент исследования было несколько лишним.
А уж затем, словно белоснежный порошок из разорванного пакета сахарной пудры, посыпались и серотонин, достоверно обрывающий депрессию, эндорфины и прочие опиаты, слабо ослабляющие душевную боль, алкоголь, никотин, ГАМК пополам с кофеином и аденозином, глицин и даже анандамид вместе с 2-АГ.
В отличие от большинства увлечённых сверстников Альфа была человеком всеядной породы, а потому круг знакомых и сеть необходимых связей у неё колыхались на самом высоком уровне социальной интеграции. Перед её отработанными фиалковыми глазами столпами творения возвышались мало чем ограниченные возможности и доступ ко всем известным человеку - существу по-своему нежному и скудному - удовольствиям. Альфа успешно паразитировала на чёрством денежном мешке своего фактически отсутствующего отца и всегда знала, где и почём можно приобрести 1000 мг разведённого героина. По большей части её исследования располагались в теоритической плоскости, хотя кое-что вводилось непосредственно.
3. Арктангенс
Альфа вдавила не совсем круглую кнопку звонка, ветхую дверь отодвинул бесцветный худой мужичок, лишенный молодости. Его бледные голубые глаза свирепо уставились на гостью.
- Я за Арктангенсом, - спокойно произнесла она и, не дожидаясь приглашения, вошла.
В нос тяжело ударилась знакомая смесь человеческой прелости и чего-то фармацевтического.
Трёхкомнатная квартира казалась удивительно пустой и покинутой, мебели практически не было, а замасленные обои облезли или пошли пузырями. Вместо штор с погнутых карнизов свисали грязные простыни, а у холодной батареи просто на пятнистом матраце лежал небольшой сырой человек и едва дышал. Арктангенс собственной отсутствующей персоной. Альфа подумала, что её неуютное гнёздышко (поныне остававшееся в секрете) ничего не стоит превратить в притон, достаточно занавесить окна материей и положить кого-то похожего на труп на матрац одинокой радости. И не забыть поклеить и ободрать слежавшиеся советские обои. Альфа подсела к нему и погладила свалявшиеся жирные волоски на его худом черепе:
- Арктангенс, ты неважнецки выглядишь, с тобой всё в порядке?
- Понятия не имею. Ноги болят, - он зашёлся кашлем и рефлекторно вытер протекающий нос.
Стоявший в просвете мужичок угрюмо хмыкнул, было видно, он не настроен на переговоры, раздраженный присутствием чистопородной Альфы, - обычно всякий обмен происходил быстрее и в пределах тихой лестничной клетки, без потери клиентуры.
- Понятно, - вывалил он, - ты, я слышал, из докторов, так навари, будь любезна, доброго снадобья.
Альфа не отказала, постигая простоту процесса. Расфасовав дозы по крохотным инсулиновым шприцам, она осталась ждать у пыльного окна, пока Арктангенс жадно истязал бледную кожу тринадцатимиллиметровой иглой. Её отвлёк жалобный стон где-то около ног, и насыщать кровоток некогда цветущего друга нечистым диацетилморфином ей пришлось собственноручно.
Когда Арктангенс обрёл черты человека прямоходящего, Альфа забрала крохотный пакет с порошком, рассчиталась твёрдыми бумажками и отвезла Арктангенса домой, к жене и новорожденному.
4. Начало
Сперва ей показалось неправильным, а оттого почему-то забавным, чувство горечи и странной тоски, когда запахи любимого ею человека растворяются в бессердечном расстоянии. Для неё, отпрыска высшего сословия, дочери посла экзотических стран, автомобили и хорошие манеры были необходимыми страстями, потому она разбиралась в механизмах и никогда открыто не признавалась в чувствах. Во времена принудительного изучения грустной физиологии человека она смотрела на организм незамутненным взглядом механика, искренне недоумевая, почему люди так ревностно носятся с этой бесполезной дисциплиной, зачем-то рассматривающей людское, как нечто оторванное от остальной условной природы. Она воспринимала мир неидеально, а как-то по-своему, потому схематические изображения ферментов казались ей чуждыми, а нечто бесцветное, бесформенное и непрестанно дрожащее - понятным.
Последующие мучения в бесконечных лабораториях биохимии лишь укрепили её веру в механической природе окружающих существ. Когда наступила эра молекулярной биологии, способы хранения и передачи наследственной информации были встречены ею, как единственный родственник, вернувшийся к постному завтраку из затяжного кругосветного путешествия, - тихо и радостно. Она уже точно знала, что случайной организации нет, что математика на стороне живого, и что мир, каким бы мерзким местом он ни представлялся в общественном транспорте, заслуживает счастья.
Она влюбилась случайно и совсем незапланированно. Копаясь в своей неглубокой биографии, она не до конца понимала, откуда в ней пища и удобрения для внезапного этого цветка. Примеров для подражания, кроме цветастой и бессмысленной половой агитации в средствах истинно массовой информации, не было. Только мать, похожая на снежную королеву и отдалённо не любящая её за более совершенную оболочку, да отсутствующий отец, присылающий пустые открытки невпопад. И всё же, ей казалось, что её маленькое тепло, неокрепшее и наивное, было чем-то из ряда вон выходящим, уникальными и так не похожим на растиражированную муть, которую все поголовно со всех сторон мира называли любовью.
А началось всё небрежное с алкоголя. Не тот взгляд, не то состояние, не те декорации. Какой-то невинный бар, в котором праздновалась очередная усопшая неделя жизни, ещё до прозаичного закрытия подарил ей необъяснимое человеческое опьянение. Под гром неспокойной музыки в её существо пробрался вещественный трепет и желание подвижности и великой скорости мысли. Она благодарила родителей и неизвестных предков (быть может, даже жалких и ничтожных) за прекрасные изоформы алкоголь- и альдегиддегидрогеназ, которые не позволяли её истощённому телу пьянеть и накапливать вредное. Так, курсируя между столиками, густо захламленными яствами и сигаретными окурками, и пропахшей дамской комнатой, она сумела распознать зерна и отбросить плевела. Укрыв прохладный обод унитаза килограммом дешевой туалетной бумаги, она сидела и размышляла о прекрасном, пока её организм охотно справлялся с метаболическими процессами. Она не верила ни себе, ни сердцу, потому всё время крутила головой, ища поддержки у разрисованных губной помадой стен. Она хотела только поспать и смириться с мыслью о случайном подъёме, вызванном, скорее, перенапряжением и пренебрежением к собственным потребностям, она хотела, чтобы утром всё развеялось и впиталось обратно в одинокие простыни, откуда и пришло.
Но наутро ничего не изменилось. Голова ни капли не болела, а фруктовые отходы после освежевания укромно покрывались майскими мухами. Она умостилась на отцовском кресле и постучала по нечищеным зубам стеклом холодного стакана. Её сердцебиение стало глубже и увереннее и не собиралось никуда пропадать. Она влюбилась, и это был безоговорочный факт.
С этого момента Альфа функционировала иррационально.
5. Ж
В мужья Альфе прочили почку от уважаемого безвестной элитой семейства. И Альфа недолюбливала его за фантастическую стереотипность. Алгоритм был классическим представителем "золотой молодёжи": глупым, надменным, безынициативным и падким на дорогие, пускай и непродуктивные, развлечения.
Чувствуя себя персонажем социальной дворянской драмы конца XIX века, Альфа предпочитала как можно реже видеться со своим негласным женихом, и проводить больше времени в кругу приятелей-социопатов на блюдце пролетарского дна. Среди пьяных и простых людей ей проще дышалось, а жизнь казалась настоящей. К тому же, она никогда не ощущала себя святой и непорочной и к чистым случайным связям относилась вполне смиренно и естественно. Из несложных человеческих радостей она умела выделять простое человеческое удовольствие, и этого ей вполне доставало для существования без ненужных вопросов. На выходных она позволяла себе развозить недоуменных одноразовых кавалеров по домам на своём броском автомобиле, а по будням - писать пресную "историю одного конфликта" в дневнике, после скромной дозы успокоительного алкоголя или бодрящего кокаина. Она никогда не перечитывала написанное, но каким-то образом убедила себя, что это необыкновенно важно, когда-нибудь войдёт в историю и застрянет в ней. И потому никогда не расставалась с дневником и ручкой.
На полке из вишнёвого дерева в её комнате мученически щерились три усохшие человеческие головы - запрещённая диковинка из Папуа - Новой Гвинеи. А в ящике для белья лежал пожелтевший резной фаллоимитатор из слоновой кости, который Альфа с неизменной учтивостью к труду неизвестных ей людей называла башней.
Она знала, что её ощущение к людям было ненастоящим, понарошку. Как бы тесно она ни прижималась к запрелым тушам, равномерно размазанным по городским улицам, как бы крепко ни чувствовала их дух, между ней и ними всегда оставалась невидимая пропасть, непреодолимый резиновый барьер. Альфа твёрдо знала, из какого сословия происходит, и какими привилегиями пожизненно обладает, и одно только это ставило под вопрос её интеграцию в человеческую массу. Как бы глубоко она ни спускалась, дома её ожидала просторная комната с чистой постелью и услужливая служанка, по первой просьбе накрывающая горячее съестное. У Альфы был свободный доступ к хорошему алкоголю, а вместительный холодильник никогда не пустовал, какие бы сложные времена ни протекали за его серебристыми стенками.
Альфа неплохо ощущала свою отстранённость и старалась давить прорастающую неизвестно откуда лицемерную снисходительность к низшим кастам. От этого же неловкого ощущения всячески пытались отречься и её многообразные приятели из низов, знающие хотя бы частичную правду. Впрочем, Альфа была далека от идей жертвенности и не чувствовала себя заложницей золотой клетки. Она осознавала, что живёт лучше подавляющего большинства, и единственное, чем она заслужила неправедную вседозволенность, - это её высокородное происхождение. Она не была бунтарём, ни скрытым, ни раскалённым, и старалась воспринимать вещи такими, какими они ей, в силу субъективности восприятия, казались. И нудный прямоходящий кусок мяса, насильно прилепленный к ней этим самым происхождением, казался ей чем-то абсурдным и отвратительным. Она неоднократно и безуспешно пыталась объяснить родителям, насколько дурно от него пахнет, и насколько безвольным существом он кажется. В конечном счёте она решила игнорировать Алгоритм со всем его бескультурным семейством, а на его косные шутки с напылением банальной пошлости - отвечать туманными цитатами из Ницше.
6. Репортаж
Нельзя сказать, что её не впечатлило. Напротив. Вероятнее всего, это и стало поворотной точкой её размытой биографии. У неё была скучная работа с неплохим доходом. Но пахала она не от алчности, а по семейному принципу. Так её разгульное молодое существо должны были приручить к дисциплине и сдержанности по отношению к черни. Пропадающий в экзотических странах отец некогда потом и чужой кровью пробился на крохотный Олимп при Власти, а потому умел ценить всё простое и дешёвое, и желал дочери того же чувства. Над ней не довлела ни одна равнодушная душа, но Альфа приняла правила социального эксперимента, и не отступалась от них из упрямого принципа.
На работе никто и не думал знать о её неловком происхождении, лишь бегло окинули взглядом шаткий диплом биолога, да проверили знание иностранных языков, не особенно глубоко в них разбираясь.
Она обязана была не высыпаться и пользоваться общественным транспортом, как и любой статистически серый человек - так из неё испаряли надуманную изнеженность. В семейном гараже по выходным её кротко ожидал серебристый немецкий старичок-красавец 1966-го года рождения. Редкий спорткупе, отверженный собственною автомобильной семьёй за непохожесть. Альфа обожала обкатывать его при случае на запруженных городских дорогах, мысленно сочувствуя обладателям современных жестяных тазиков. Но в критические будние дни, по семейному сговору, она не имела права выезжать из дому на работу. Только безоговорочный общественный транспорт с неадекватным чистым народом. Альфа и тут не возражала. Формальное отграничение от человечества насильно выжимало из неё снисходительность и вежливость к напирающей безликой народной массе. Подобно безвестному персонажу "Тошноты" Сартра, ей нравилось прижиматься телом к единому человеческому конгломерату, энергетически мощному монолиту живого вещества. Каждый обыкновенный день для неё был чем-то вроде безвредного развлечения в сафари-парке. Каждая перекошенная неподъёмной жизнью рожа - интересна, каждый прогорклый запах многодневно нестиранной одёжки - необычным. Альфа прекрасно знала, что никто из этого подвала цивилизации не выбьется в ослепительно бедственный мир роскоши, вынужденной праздности и чистоты. Но сама она могла подглядывать за мелочью изнутри, забираясь в самые сосуды их существования - мощные транспортные магистрали, тесно заполненные рабочими телами. Она с некоторым чувством нежно прикасалась к неизвестным и получала пылкий заряд напряженности, мощь влачащейся жизни и смертельной схватки за каждое её мгновение.
Однажды зимой с ней даже приключилась некоторая гнусность в трамвае, прыгающем по обледенелым рельсам. Под мигающей, словно в отсталых фильмах ужасов, флуоресцентной лампой в небывалой толчее людских тел и душ спиной к Альфе встала девочка лет восьми-девяти, отрезав путь руки к поручню. Альфе захотелось негодовать, но она увидела в сонных лицах вокруг сжатое безразличие и даже какую-то ярость.
Альфа сначала ущипнула девочку за ягодицу, а затем нежно начала её поглаживать. Ребёнок лишь смиренно опустил голову и промолчал. Альфе стало грустно и она вытолкнулась под снегопад на остановку раньше положенного.
Опустившиеся твари с пронзительными голосами продолжали существовать, несмотря ни на что, и это забавляло Альфу, интриговало её больше, чем внешнеполитическая напряженность и неискоренимая сеть организованной преступности, заправляющая каждым нищим на её пути от дома до места оздоровительной работы. Судьба во время очередных отвлечённых гуляний в каком-то захудалом кафе наградила Альфу профильным местом в частной медицинской клинике. День ото дня в их крохотную лабораторию, пропахшую стерильностью, заглядывала тучная женщина с чёрными усиками над железными зубами и приносила образцы крови и соскобы, Альфа вместе с напарницей в радиоактивно-синих перчатках из грубой резины проводила выделение солёных нуклеиновых кислот согласно протоколу. С одной очевидной стороны, это была высокая и в корне полезная наука, с другой, невидимой, - тоскливая рутина, так как основную работу выполняли честные и трудолюбивые аппараты. Сложности изредка начинались на уровне протоколов, которые зачем-то отличались от пробы к пробе, и необычайно удручающем количеством проб за рабочий день.
Сердце Альфы всё же томилось от горькой безыдейности и неприкаянности. Оно гулко требовало социальной определённости и отдачи себя на пользу другим. А проверка упитанного среднего класса на наличие разных излишеств вроде ВИЧ, Гепатита В и С, онко-маркеров, а то и вовсе каких-нибудь полиморфизмов по цитохрому Р450 не могли согреть стынущую душу её маленького существа. Раз за разом, запотевая, но стабильно попадая на работу, Альфа убеждала себя в её бесполезности и даже вредности, потому как ресурсы, пущенные на ублажение необоснованных фобий толстосумов, могли бы пойти в нижние слои общества и там раствориться, подарив, возможно, день жизни или забытья отверженному человеческому существу.
За первый месяц работы, несмотря на уверенные объёмы проб, rtPCR и отважные антитела к антителам показали только две положительные реакции на ВИЧ, остальные реактивы и человеческий труд и скука ушли в молоко.
Одну из этих проб оплатила и выявила сама Альфа, заставив своего болезненного Арктангенса, немного увлечённого инъекционным героином, сдать кровь на анализ. Она радостно вынесла ему бумажку с полным набором неприятных слов, а сам он уже почитал себя за конченного человека. На следующий день добровольно было освобождено место для лучших людей: утопив мозг в золоте наркотика, он оставил по себе малолетнего сына и подругу-наркоманку. Оба они впоследствии оказались достаточно положительными.
Этим утром Альфу разбудил неприятный шум в квартире, её всегда чопорная матушка в растрёпанных чувствах лично пылесосила ковер в гостиной. Одной рукой он тёрла красные от душевных мук глаза, а другой - водила механическую руку пылесоса. Она была пьяна, а на полу нежно блестели осколки от семейной фотографии. Альфа ничего не сказала и пошла в ванную собирать своё лицо на работу.
Вырвавшись из тесного метро в яростный солнцепёк, Альфа тут же перепутала автобус и уехала не туда, не совсем ещё сожалея о том. Люди без выражения на лицах мокли, и она сочувствовала им, потому как ощущала их соучастие в своём неудобном состоянии, ей хотелось сделать для них что-то хорошее. На одной из обыкновенных остановок половина автобуса резко подскочила и спешно выгрузилась вон, остатки комфортно расположились по свободным местам, и в салоне стало почти пусто и тоскливо. Перед Альфой сидел счастливый юноша в промокшей футболке. От него широко пахло мужской вонью, но он всё равно улыбался и что-то мурлыкал под лоснящийся нос. Он смотрел открыто и задорно и будто бы даже видел грядущее, а его освещённое пекучим солнцем лицо выражало внутреннюю лёгкость и одухотворённость. Автобус остановился на очередном перекрёстке и жалобно запротестовал разбитой коробкой передач, двигатель раз чихнул для виду и заглох, а водитель сказал два некрасивых слова.
Юноша, что-то предчувствуя, улыбнулся как можно шире и лукаво подмигнул Альфе, а его язык мельком облизал треснувшие яркие губы. Автобус, уже услышав проклятия отстающих автомашин, завёлся, а юноша втихую достал из нагрудного кармашка опасную бритву, запрокинул голову и уверенным движением раскроил себе шею от сих до сих. Где-то в разрезанной гортани сочно заклокотало и кровь нетерпимо, словно опасаясь опоздать на пол, вся в мгновение покинула тело. Искристые карие глаза юноши удовлетворённо потускнели, а рука крепкой судорогой сжала бритву и не отпустила, смешно застыв у груди. По телу быстро прошла какая-то дрожь и на этом оно угомонилось.
Женская половина автобуса одноголосо вскрикнула, мужское меньшинство удивлённо охнуло, но никто не бросил себя в помощь, наглядно демонстрируя сущий эффект очевидца.
Альфа вскинула тонкую бровь, сфотографировала жаркий труп на мобильный телефон и, боясь замараться о натёкшую кровь, аккуратно покинула автобус через раскрытые от возмущения двери. Водитель чесал перхоть на голове и ругался, кого-то неприлично рвало, а Альфа, сообразив, наконец, что оказалась в незнакомом и чужом месте, пошла искать дорогу, рассматривая сделанные снимки под разными углами.
Возможно, именно это и стало началом её незыблемой уверенности в том, что человек - существо, беспрекословно заслуживающее счастья, хотя о чём-то таком она догадывалась уже давно.
У самой клиники у Альфы возникло некоторое чувство к одноглазому коту, зорко осматривающему её со смердящей металлической помойки. Она осторожно протянула ему руку и поздоровалась. Кот опасливо пригнулся и приготовился отступать, но не понюхать вытянутые пальчики ему не позволяло чувство кошачьего долга. Мимо проехал затасканный автомобиль на 70 лошадиных сил и нечаянно спугнул кота, тот, словно то было его ежедневной повинностью, ловко спрыгнул с помойки и укрылся в прорези сухого подвала. Альфа улыбнулась про себя и запомнила место на память.
7. История одного конфликта. Паразитизм.
За энергетические ниши идёт безостановочная борьба, каждое мгновение существования так называемой "живой" материи. И нет ничего удивительного в том, что фундаментальные закономерности этой борьбы на молекулярном уровне вполне сносно экстраполируются на всё более высокие уровни её организации. Вплоть до нечеловеческих экономических взаимоотношений. Именно по этой неприкрытой причине людей невозможно уравнять.
Абсурдность идеи равноценности заключается в том, что люди натурально станут равны только в том случае, если все они, без исключения, атомарно окажутся идентичными, а возможно это только в тех противоестественных случаях, когда количество существующих людей станет вдруг равно единице. Или нулю. При удовлетворении этого простого условия наступят и равенство, и проистекающая из неё абстрактная справедливость и полное насыщение. Но когда человеку не к чему стремиться - он умирает. Как правило, добровольно, потому как отсутствие стремления - это стремление к смерти. Потому мы имеем определённые рамки неравенства. В настоящее время существует вполне непротиворечивый природный баланс - "паразит-хозяин".
Впрочем, эта непреодолимая язва нарывала у многих ранее, и будет нарывать у многих в последующем, пока не случится преодоление диктатуры меньшинства над большинством, что невозможно.
Нет более выгодной энергетической ниши, чем ниша паразита. Он обеспечен и укомплектован всем необходимым: пищей, кровом, защитой, строительным генетическим материалом. При этом его личные энергетические затраты крайне малы. Он потребляет, лениво вырабатывая отходы, ему уютно и спокойно. Ничто не мешает ему множиться и размножаться, кроме выдержки его носителя, которого по-человечески нарекают хозяином. В процессе конвергентной эволюции паразит постепенно становится паразитическим симбионтом, а потом и вовсе мутуалистом, принося своему содержателю очевидную пользу. Очевидно также, что прослойка власть предержащих и прочих учтённых угнетателей никогда не эволюционирует до осознания, что потребно не только забирать, но и отдавать. Да и не просто отходы, а нечто более полезное. Есть некоторые константы человеческого поведения, не зависящие ни от эпохи, ни от личных качеств человека, и одна из них умещается в краткий афоризм неизвестного Джона Актона: "Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно". Суть в самой дефектной природе человека, и ни в чём ином.
Совсем непонятно смущение и раболепие простолюдина перед теми, кто на нём бесцеремонно наживается. Он согласен прогибаться, но не заботится о неинтересном, хоть и прибыльном. Убежать, затуманить разум алкогольным веществом, развлечься от усталости, но как можно сильнее не думать - желание "хозяина", который, может, и не глуп, но не имеет жажды к чужому.
И если "хозяину" когда-нибудь захочется почувствовать себя чуточку здоровее, ему придётся насильно форсировать эволюцию своего паразита. Таким же искусственным способом, как человечество управляется с манипулированием нуклеиновыми кислотами и метаболизмом в отдельно взятых организмах. Это может показаться парадоксальным, но принимая курс против природы (осознанно или нет), мы неизменно продолжаем следовать курсом, проторенным ею. Противостояние энтропии должно быть эффективным. Как мы перераспределим энергию - не имеет значения, если значение её свободной части в итоге будет сведено к минимуму. И выбор человечества вполне определён и довольно утопичен: рано или поздно, мы должны перестать паразитировать друг на друге и превратиться в единый слаженный организм, паразитирующий на безграничной, с нашей узкой точки зрения, Вселенной. Загвоздка в том, что клетки организма строго сегрегированы, а отступники - неизбежно призывают онкологию.
И нет никакого адекватного выхода для создания счастливого самодостаточного общества, кроме тоталитарного режима с принудительным поголовным оболваниванием человека, что приведёт к застою и обязательному развалу всей системы под взглядом энтропии.
Или же сокращением человеческой популяции до отдельного индивида, обеспеченного неиссякаемым запасом наркотиков. Он проживёт недолго, ничего после себя не оставит, зато будет счастлив...
8. Встреча
В следующий раз недобрый рок буквально столкнул их лбами, когда Альфу, погруженную в мысли об угнетённом, выносили из вагона метро. Сокрушительный удар двух некрепких голов вызвал красивые фосфемы и незамедлительную обоюдную боль и облегчение.
Они присели на холодную лавочку на перроне и синхронно растёрли ушибленные места. Дельта возвращалась с ночной смены и круги под её густыми глазами темнели привлекательно, хотя и несильно. Предмет для разговора определился без слов, потому они болтали без умолку, пока Альфа не начала ощутимо опаздывать, а Дельта - клевать носом, проваливаясь в сладкие микросны. На прощание они по-дружески обнялись и расцеловали друг дружке прохладные щёки. Только Альфа, в порыве неизвестного, целовала дольше и жарче приличного, на что Дельта, как бывает в реальности, слабо обратила внимание.
Дельта умчалась ко сну, а погрустневшая Альфа с трепетом под плоской грудью обнаружила блестящие ключи, забитые в прорезь лавочки. Брелоком к связке служил иностранный муравей Сальвадора Дали, тяжёлый и металлический, хоть и ужасно затёртый и окислённый. Альфа подобрала связку с мыслию, что сама Судьба благоволила их исторической встрече, и крепко прижала к улыбающимся губкам.
С сих пор Альфа засыпала и просыпалась с неустранимой мыслью о Дельте. Её работа и отправление человеческой бытности тянулись в мечтах и переживаниях о ней, она стремилась к живому телу Дельты, её наркотическому запаху, и продолжала наблюдать себя со стороны. Такое продолжалось безобразную бессонную неделю и три мучительных дня.
Её критическому уму казались чудны телесные переживания. Она с твёрдостью голема могла определить отсутствие каких-либо романтических интересов на протяжении всего собственного осознанного существования. Но теперь ОНО прогремело, словно залп тысячи орудий, и заглушило собой любую крупную вещь или мелочь. Альфа сменила номер телефона и похлопотала, чтобы ни одна знакомая душа не тревожила её необычное состояние. Вырезая себя из привычного оборота жизни, она перестала навещать места, которые навещала для отдыха, а также общаться с представителями рода людского, прошлыми, настоящими или будущими. Она стала ограничивать себя в еде и вся тряслась от воспоминаний. Монашеский быт не прошёл даром: Альфа могла много думать и сосредоточиться на ощущениях, свить из них целое художественное полотно, насыщенное пёстрыми красками и густыми тенями под каждым из грубых мазков. Это была прекрасная экспрессионистическая картина, созданная замкнутым интеллектом, и потому - наглухо затворённая от мирского...
"Во всяком царстве нужны честные убогие. В популяции без самцов самые бойкие самки примеряют на себя мужскую модель поведения. В популяции без самок самые хлипкие самцы становятся самками. Обезьянье желание овладевать приводит к абсурду. Потребности обезьяны когда-нибудь восходят к моральному и неясному, а физиологическая изоляция ведёт к просветлению!" - писала Альфа в тот период в пухлом блокноте.
В вершащей судьбы лаборатории при частной клинике на двадцать тружениц приходился только один мужичок - охранник, но и тот благодарно склонялся под мальчиками.
Отделом же заправляла классическое чудовище - одинокое человеческое существо с несмываемым отпечатком некрасивой женщины, что бессмысленно жалось в своей квартирке, доставшейся от покойных, и рядилось в безвкусную облегающую одежду. Ей чуждо было чувство гармонии, она была страшна и неподъёмна, и требовательна, хотя в работе немного разбиралась и знала порядок. Она заправляла девушками на свой манер и измывалась над их успехами едко и мстительно, строя ненужные козни и далеко идущие пакости. Во всём её существе ощущался непреодолимый барьер - аура неудовлетворённости, одиночества и безверия. Казалось, в ней выгорело любое женское и доброе, но осталась зола обиды и ярости, направленной, на молодых и, возможно, кем-то желанных. Выдавая сверхурочный план эксплуатации спешащим работницам, она всегда про себя улыбалась, а на поверхности только грустно приоткрывала рот, освобождая два золотых зуба под густой растительностью. Была у неё и забитая любимица из какого-то малозначительного посёлка, но семя чистого чувства давно уже превратилось в камень, а потому любое сумасшествие на рабочем месте тут же пресекалось беспощадно и грубо. Частная клиника не была местом торжества любви и неуставных отношений. Там все были измотаны, обозлены и вряд ли счастливы.
На фоне этих обоев в Альфе пышно зацвели буржуазная гниль и вредные идеи, и она пуще прежнего не получала законной радости от труда и полезной работы, как ни старалась. Всё, чего она хотела, было плотским и бесполезным, но непререкаемо важным, как и её мнимое творчество. Собравшись с духом, Альфа выделила выходной под алкоголь и поход в святилище - место первой встречи с любимой. Там она намеревалась вернуть ценные ключи и заполучить желаемое, ради которого существовала уже чуть больше недели.
9. Ключ
Дельта работала барменом в ирландском пабе, хотя со всей серьёзностью мечтала о карьере артистки или даже фотомодели, пока позволяла молодость и свежесть. Она не была честолюбива и с раздражением осознавала свой социальный уровень, недолюбливая малооплачиваемый труд, не позволявший уехать в Чехию к музею Кафки или в Каталонию - к любимому (хоть и была привязана к какому-то местному).
У неё была обыкновенная внешность и, возможно, привлекательные глаза, но к ней прочно прилипал иной скользящий взгляд и застывал. Что-то с ней было не так, что-то заставляло наблюдать за её общим видом, манерами, телодвижениями и по-актёрски выразительной мимикой, и когда она шептала, то голос её был вовсе не приятен, но притом почему-то склонял дослушать до конца каждое слово и букву. Возможно, стань она действительной актрисой, мир обогатился бы ещё одной Ингрид Бергман, только тоньше и значительно темнее. Когда-то в старину у Дали была казанская Елена, а у Альфы, несоизмеримо мелкой и пакостной, без спросу и представлений явилась вот загородная Дельта.
Пока на улице бушевал дождик, Альфа стеснялась и глупела, обдумывая нежные слова и теребя связку ключей в брючном кармане. Она приехала напиться и насытиться, потому передвигалась на такси или пешком. Для пролога она заказала пол-литра тёмного Krušovice, а когда начала подступать хмельная храбрость - то ещё пол-литра. Мощная эйфория кружила голову и, будто нарочно, заплетала язычок. Некоторая часть Альфы стояла в сторонке и гадко ухмылялась, наблюдая беспомощность и растерянность части большей. Она безостановочно анализировала противоестественную информацию и намеревалась понять, как возможна любовь с первого запаха к существу неприметному и анатомически близкому, а потому не отступала и только подначивала.
Посвежев от умывания, Альфа дерзнула наконец заговорить, но Дельта не узнала её и очень удивилась. Ей была чудна эта нелепая и очевидно пьяная фигура, лепечущая обыкновенные глупости о собственной бетонной квартире без ремонта и силе дофамина. Когда Альфа кое-как вывалила ключи на барную стойку, Дельта начала понемногу прислушиваться и вспомнила что-то о метро и утренней шишке. Она подняла ключи на уровень глаз и широко улыбнулась, показывая неправильный прикус и мелкие зубки:
- Это не мои ключи, верно не мои, но брелок хорош.
- Это муравей... - отважилась Альфа, но Дельта её резко осадила, от чего та залилась слабым румянцем:
- Да, я знаю, - она с какой-то тоской отбросила связку от себя. - Спасибо за участие, можете забрать обратно.
- А давай на "ты"?
- Этого у нас нельзя.
- А вы выпейте со мной на брудершафт, - невозмутимо предложила Альфа, - и, кроме того, брелок при себе оставьте. Не думаю, что я в нём нуждаюсь больше, чем вы.
Несколько повелительный и даже нахальный тон уколол Дельту, и она согласилась, заставив ожидать прилежную Альфу окончания своей смены. Тёмное пиво и приятная уборная были её собеседниками, и она от тоски уснула, а проснулась уже от толчков и намёков. Они разместились тут же, за пустующим ночным столиком, Дельта зло сверкала глазами и закурила что-то мерзкое, нагло пуская дым в некурящую Альфу:
- Ну, рассказывай! - насела она.
Вспоминая первый Дельта-вечер, Альфа недоумевала: она помнила, как окинула Дельту, возившуюся у барной стойки за краном, мимолётным нетрезвым взглядом, и с презрением рассудила, что в эту-то никчёмную девицу она бы никогда, будь мужского мяса, ни за что бы не влюбилась. И влюбилась. И уже не находила для себя самой ни места ни покоя, чему не нашлось разумных объяснений, и отыскаться не могло. Пребывая в нервной компании недоверчивой Дельты, Альфа наслаждалась покоем и освобождением от себя - чувствами, которые в необъятной плоскости мезолимбического пути не могли обеспечить ни амфетамины, ни каннабиноиды, ни даже опиаты. Хотя...
10. Фильм
Альфа не любила кошек. Не то чтобы не скрыто и откровенно - просто была безразлична к любой живности сортом жиже человеческого. Потому для своих режиссёрских нужд в час подъёма аматорского духа она выбрала бездомного кота - ветерана дворового выживания, которого заприметила намедни. Кот чуял недоброе и всячески отпирался четырьмя крепкими лапами, состоящими из мышц и когтей, и протестовал единственным уцелевшим зелёным глазом. Он шипел, стонал, кричал, но миска свежего мяса, сдобренного куриным яйцом, на время утихомирила его боевой пыл. В машине он не боялся, а только приник у пассажирского сидения, а в обнажённой квартире, состоящей из бетонных стен и неровного пола, быстро отыскал самоё тёмное и укромное место, тихое и безопасное.
Расставив камеры и подготовив всячески "съёмочную площадку", Альфа запустила съёмку.
За бытовой работой дни сменялись быстро, жесткие диски с 64 Мб кэш-памяти форматировались и наполнялись заново. Вэб-камеры работали исправно, а интернет - бесперебойно. Альфа не посещала больше квартиру, оставив животное один на один с вместительной миской воды из-под крана, запертыми дверями и духотой глухих окон. От непрестанного мяуканья у Альфы начался звон в ушах, после недолгих размышлений на техническую тематику она дала коту-оборванцу уместное имя - Мякало. А потом и вовсе редактировала записи без звука, благоразумно рассудив, что в итоге можно заняться ими отдельно.
После двух недель относительного покоя и бесцельных метаний животное начало быстро слабеть. Несколько раз оно робко вылизало и без того чистую миску из-под мяса. Требовательные крики сменились хрипами, а затем и тишиной. Кот, словно в тумане, переставлял лапы от покрытой какой-то органической плёнкой воды к двери и обратно.
В итоге добраться до воды он уже не мог, а просто лёг уставший на пыльный бетон с открытой пастью и перестал жить и думать, крепко зажмурив единственный уцелевший глаз.
Теперь Альфа могла не спешить, и не распыляться, чего не умела, а строго и отчётно посещать обнажённую квартиру и вести статистику.
Она оставила всего одну камеру над иссохшей тушкой. Незаметно от неё отделились жадные блохи, ускакав восвояси, а через пару дней тушка снова пополнела, наполнившись природной газообразной силой. Альфе очень хотелось воткнуть пару иголок в растолстевшее брюшко, но она не отважилась портить картину томного существования. По мере натурального распада стойкие связки вывернули шею и разверзли проголодавшуюся пасть. За неимением в бетонных стенах природного хозяйства всяческой утилизирующей силы, труп раскладывался собственными внутренними резервами, медленно и сухо.
В основном работа была выполнена. Видео смонтировано и укрыто классической музыкой, вырывающей душу вслед за смятием сердца. Алмазным венцом стала фотография высокого разрешения мумифицированного мученика и бессмертная цитата Антуана де Сент-Экзюпери на чёрном фоне: "Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили". Видео было пущено в сеть под нелепой фамилией и не вызвало никакого резонанса.
Утилизировать кошачий труп не составило труда, а вот вытравить из бетона отходы производства оказалось намного сложнее, хотя тлетворный запах и перестал быть его частью. Непонятные чёрные подтёки на месте гибели, казалось, въелись в пол. И только упорный труд и вложенный в него чистый женский пот смогли одолеть почти все пятна. Да и неважно это было - всё равно в каком-нибудь будущем следы невинного жертвоприношения должны были скрыться под слоем будущей бетонной стяжки и дорогого дубового паркета.
В целом, Альфа сочла работу неудовлетворительной, неполноценной и бессмысленной. Вычистив бетон до блеска, она забыла на некоторое время о нищей жилплощади.
11. Ночь
Они сидели в дешёвом общепите и уминали утренний омлет с холодной картошкой и куриным битком, запивая еду порошковым пивом. Они расположились у огромного окна, выходившего на какую-то историческую площадь города, с кособоким памятником и вяло просыпающейся неформальнымой ребятнёй под ним. Работники общепита сонно протирали слипшиеся веки и зевали прямо на тёплую еду, бессистемно снуя между туалетом и рабочим местом.
- Знаешь, за что я люблю тебя прочнее всего? - Альфа придвинулась к тонкому носу Дельты.
- Боюсь спросить.
- За твою шёрстку, - выпалила Альфа и была грозно отправлена в баню.
Альфа не сдержалась и скрепила признание поцелуем.
- Нет у меня никакой "шёрстки", - отметила Дельта.
- У всех есть, но ты - мой любимый пушистый человек.
Дельта находилась в неактивном настроении, потому просто ткнула Альфу вилкой в мякоть бедра. Отвлёкшись на укол, Альфа раскрошила себе зуб о столовый прибор и тихо ойкнула.
Им нелегко далась высота стереотипного поведения, полученная из нечистых на руку внешних источников. Поначалу они натянуто играли под прессом сумятицы и смущения, изображая нечто вместо чувства. Но постепенно оно ушло. Они на двоих дошли до восприятия на уровне осязания и обоняния. В тёмной пустой квартире они не видели друг дружку, но ощущали влажную и невысказанную близость. Чувство истомы и спокойного умиротворения. С трудом и неверием, Дельта преодолела себя, и заставила прохладную симпатию пробиться на поверхность. Мелкими шагами и красивыми жестами Альфа приблизилась к девушке в упор и сделалась её подругой. А затем, в момент эмоциональной пропасти, подоспевшей очень кстати, - единственной поддержкой и утешением. Ничто так не вдохновляло Альфу, как некачественная близость её возлюбленной. Она медленно проникала в быт и во внутренние несогласованности, и больно давила на нездоровые семейные мозоли. Дельта сохранила брелок с муравьём Дали и приняла приглашение остаться на ночь в необустроенной квартире, из обстановки в которой был только новый ортопедический матрац и неоправданно мощный лэптоп, лежащий прямо в строительной пыли.
Присев утром у головы посапывающей Дельты, Альфа зажевала себе палец. Её мучили похмелье, неизвестное чувство стыда и осознание двух непреложных и почти что противоположных истин: первое, она поняла, что не испытывает физиологического влечения к женской плоти. И второе - она любит теплеющую у её светлой ноги девушку ещё сильнее, жарче и самоотверженнее, чем когда-либо. Ей казалось, она утопает в густом, опьяняющем чувстве, и начинает понимать Оскара Уалда. У ней перехватило дыхание и завертелось в голове, прямо за глазами, щёки покрылись розовым, а губы растянулись в глупой, ничего не означающей, улыбке.
Альфа была бесконечно счастлива, и это комплексное счастье действовало мощнее любой дряни, с которой приходилось иметь дело её печени. Мозг сам затягивал на себе пагубную петлю удовольствия от любви к человеку. И Альфе хотелось зарыться носом в Дельту, как в плотное облако счастья, поглотить её, и сделать частью себя, чтобы ощущение религиозного блаженства никогда не заканчивалось. Дельта была одновременным источником невероятного удовольствия, и невероятной же муки, стоило только подумать, что её смышлёная головка и слабое сердце вмещают в себя ещё кого-то лишнего и тревожного.
Альфа поцеловала спящее ухо, прошептав в него какую-то милую гадость и, зевая, принялась за утренний туалет. Умытая и освободившаяся, она вернулась к спящей любовнице и что-то вспомнила:
- Можно, я буду любить тебя, а ты будешь молчать? - спросила она.
Дельта промолчала.
- Спасибо.
Альфа улыбнулась сама себе и легонько потрусила Дельту за плечо, предлагая завтрак в близком дешёвом общепите, куда они и отправились.
12. Дисфория
Достоверно продвинутые воздыхатели обыкновенно посвящали любимым буквы или социальный пакет. Она же обязалась посвятить любимой счастье. Натуральное, конденсированное и неразделимое. Ничто не могло заставить мозг находиться в состоянии вечного блаженства без ущерба, но люди же как-то уживались вместе, преодолевали барьер конкуренции и несовместимости, и находили приют друг в друге. Подо всем должна была существовать клейкая связующая основа.
Иногда Альфе казалось, что её мать ненавидит вообще всё, на что распространяется человеческая эмоциональная сфера. Кроме её обожаемого и вечно отсутствующего отца. Она боготворила своего мужа и вдвойне ненавидела всё то, к чему неравнодушен был он, включая собственную дочь. Эта необъяснимая и парадоксальная ревность, похоже, передавалась по наследству: первое, что ощутила Альфа внутри себя, после отхода свежей эйфории любви на обыденный план, - испепеляющую ревность. Она осознавала, что не имеет никакого морального права на это обескураживающее чувство, но одно только представление, что её возлюбленная вступает в какой-либо физический контакт не с ней, вызывало мгновенное повышение нательной температуры, выброс пота и учащённое сердцебиение. Альфа гневно сжимала слабые кулачки и оставляла в ладонях сильные пятна, но облегчения не следовало. Ей казалось, что она ощущает нечто, похожее на боль, но не снаружи или внутри, а где-то на стыке и по всему телу, особенно остро оно ощущалось в районе бывшей пуповины. Потому во времена чрезмерной жары она спрашивала у любимой, как её слабое сердечко, стучит ли, помнит ли и за какую правду продолжает сопротивляться. Безразлично умилялась обыкновенно глупым ответам, она продолжала хранить себя в состоянии свежей влюблённости, которая чётко позволяла мозгу развенчать саму себя, и прилежно документировала субъективное в блокнот. Сильнее прочего она желала быть верной себе: не поддаваться, не оставаться, а сжать за глотку диктатора Природы и выдавить ей глаза трудами о неправоте и неправомерности. Альфа знала, что счастья не существует и универсальное счастье - миф, но книжки по медицинской психиатрии убеждали в том, что нет границ и ничто не истина.
Иногда Альфа думала или была уверена, что мать хочет её отравить, и незаметно подсыпает в еду разные вещи, отчего вкус у еды портится и становится неестественным. Альфа яростно отчитывала себя за паранойю и ревность, и часто обещала своему фотографическому изображению употреблять поменьше всяческих ингибиторов обратного захвата дофамина. Безрезультатно. Глобальные идеи облаками из труб преследовали Альфу во всех начинаниях. Она мастерила в извилинах планы и кровью поклялась в "Истории одного конфликта", что выведет итоговую формулу человеческого счастья и обеспечит им источник своей неразрывной эйфории ещё до конца её конечной жизни.
13. Что? Где? За что?
Со дня первой постели (или, вернее, матраца) Альфа и Дельта старались разграфить труд таким образом, чтобы отобрать у быстротечной недели хотя бы один день для совместности. Они встречались по средам, которые незатейливо нарекли "днями Аида".
Случалось так, что день-деньской они не выходили из обнажённой квартиры, питаясь вином, твёрдым сыром с хлебом, примитивным кинематографом и друг другом. Или, напротив, от рассвета до рассвета проводили на улочках вечно недовольного города, бесцельно скитаясь по паркам и культурным заведениям. Несколько раз им посчастливилось выехать в живой загаженный лес под мельницы на уставшем автомобиле Альфы, и устроить там милые пикники с муравьями, клещами и осами.
В один из дней нехорошей жары и домоседства речь зашла о наболевшем и неприятном.
- О чём же молчит твоя любимая? - потребовала Дельта.
- Любимая? - не поняла Альфа.
- Биология.
- Я люблю тебя, и это искреннее и неподдельное. Наверняка, своего рода извращение инстинктов, но тут я бессильна, - Альфа опустила голову, грустно потрогав живот.
- Я не извращение, - твёрдо отсекла Дельта.
- Ну так-то оно так. Если посмотреть от лица молекулярной биологии и эмбриологии, "врожденный" гомосексуализм - как и при аутизме, одна из альтернатив развития человеческого мозга и, соответственно, сексуальности. Прочее - от масс-медиа, естественно, - она притворно засмеялась. - Смешно, конечно, истинные чувства могут направиться и к мёртвому дереву и неживому пластику. Чувство одно, а дороги к нему и точки применения - разные.
Дельта недовольно хмыкнула, отпив остывшего кофе, словно от того решалась что-то важное:
- Я вижу, тебе очень хочется говорить, и понимаю, что малой кровью, хоть и менструальной, от тебя не отделаюсь, а потому просто обязана спросить: и что же у нас?
Альфа отложила в сторону лэптоп и взялась за холодные ноги Дельты, упорно заглядывая в карие глаза и мелкие веснушки:
- У меня к тебе любовь.
Дельта откинулась на спину, забросив руки за голову, и упёрлась ступнёй в стену, она не была удовлетворена и была немного расстроена:
- Я ненавижу тебя, Альфа! - неприятно процедила она. - А дальше как? Свадьба, дети? Очередная сирая история с трагическим финалом?
Альфа уже вытащила из-под матраса ножницы-кусачки и взялась за ногти, пока на тусклом мониторе передвигалась медленная полоса загрузки. Дельта настойчиво провела ладонью по выпирающим позвонкам и рёбрам подруги и вопросительно промычала. В ответ Альфа поднесла свою ногу прямо к лицу и внимательно осмотрела большой палец с дефектным ногтем:
- Есть несколько моделей поведения, - не оборачиваясь, проворчала она: - В нашем случае, лучше всего отдаться течению. Пол не имеет значения, чувства не имеют значения. Не для нас, но не имеют. И это не очень здорово, так как мы не можем причислить себя к какому-либо течению, детерминировать свой статус и перенять отлаженную механику. Ни твоя, ни моя сторона этого не примут. Я не публичный человек, но кое-кто с радостью ухватится за предка. А горе-жених твой...
Дельта попросила её замолкнуть и добавила, намереваясь сменить тему:
- Не умничай. На каждый мой вопрос ты смешно щуришься, а очков не носишь...
- Видимо, потому, что у меня стопроцентное зрение, хоть и слабое сердце, - беспристрастно ответила Альфа, заканчивая последний ноготь и принимаясь следом за ноги Дельты. - Вот если бы кто внимательно читал работы Моллиса, мужской род можно было бы уже полностью упразднить...
- Зачем? - испугалась Дельта. - Они полезны, и территорию смешно метят.
- Они - обреченные носители разнообразия и бесплатное приложение по охране и добыче. Они милы и я питаю к ним искреннюю симпатию, но, по Моллису, они не являются необходимым звеном для репродукции при современном порядке вещей, а потому - у них комплексы и травля слабого пола, и войны, конечно же.
- Ты прямо тот доктор Джекилл - на всё имеешь препарированный ответ! И почему же они сразу обреченные?
- Заметь, - Альфа напряженно свела брови, - я говорю не о каком-нибудь библейском партеногенезе, при котором рождаются женские клоны. Конечно, пока природа любит резать вены бритвой Оккама, мы используем мужской материал. Но в любое будущее время имеем право безвозвратно отказаться от него. В этом наше преимущество. Любой красивый ооцит можно будет оплодотворить искусственно выращенным сперматозоидом любимой девушки, и возлюбленная взвалит на себя полновесный груз отца семейства...
Альфа выползла на жаркий балкон, разогретый под далёким солнцем, задумчиво посмотрела вниз и выбросила откушенные ногти. Дельта крикнула ей вслед:
- Ты рассуждаешь... Чёрт... Ты слышала о современном поколении брутальных феминисток? - и засмеялась непонятно чему.
Насладившись чувством собственного тела, разнежившись на влажном матраце, Дельта вышла следом и случайно поцеловала угловатую лопатку Альфы. Посмотрев на вялый спальный район, она закурила и помычала какую-то мелодию, после чего и вывалила мучивший вопрос, беспокоивший её конечности некоторое время:
- И пол не имеет веса?
Альфа перехватила сигарету изо рта Дельты и выбросила вниз на чью-то голову, но ответила мягко и по-своему нежно, хотя снизу ярко и экспрессивно закричали:
- Абсолютно не имеет. Пол - довольно сложная штука, половое определение - головная боль честных биологов, занимающихся человеком. Если говорить просто, нет никакой разницы: мы все слеплены из одного куска теста...
- Небось, прокисшего, угадала? - вставила Дельта, но Альфа даже не обернулась:
- А хромосомные различия не играют столь уж существенной роли, как бы того хотелось некоторым радикальным личностям. Но играют гормоны и внешняя среда. Из детского XY-организма может разрастись идеальная, хоть и бесплодная, девушка, равно как и наоборот. Гендер или же социальный пол в обществе важнее: даже среди непримиримой швали, организмы с полным синдромом нечувствительности к андрогенам считаются полноценными девушками, в них влюбляются, ими восхищаются, они желанны и востребованы. У некоторых общеизвестных актрис CAIS. А мальчики с синдромом Суайра способны выносить и родить здоровенного ребёнка. Если на планете останется только женский кариотип, можно будет сохранить и фенотипическое и социальное разнообразие...
Дельта слушала в пол-уха и небрежно почесала раздражённый лобок:
- Полная несуразица. Это всё равно что китайская грамота. А что утверждает нас, нормальных?
- Ежемесячная кровь и яйцеклетки.
Дельта начала о чём-то догадываться, на что Альфа угрюмо кивнула. Дельта молчала, но, не выдержав, объявила:
- Сбылась мечта миллионов: Дария изнасиловала Джейн и начала с её мозга...
- Ты это о чём?
- Ладно, проехали, - Дельта осмотрела свои кисти в поисках сигареты и ушла за ними в комнату.
Альфа даже сморщилась и прокричала в тёмный прямоугольник комнаты:
- Каким же монстром ты меня считаешь? Я не хочу нравоучений и морализаторств! Мерзкие. Мерзкие. Мерзкие, - она повторила слово ещё три раза, затихая и как-то отстраняясь от сущего, и прикрыла лицо прозрачными пальцами. - И лекций не хочу, утомилась от них бесконечно, они меня нервной сделали, - она закричала, резко бросив руки вниз и напрягая связки, чем напугала редкого соседа. - Отстань ты от меня!
- О, так ты и лекции читала... - Дельта выглянула наружу, словно из норки, но была отброшена вглубь слепящим солнцем и криком.
- Непременно читала, - тихо проскрипела Альфа и затянула свои жидкие белые волосы в тугую косу.
С другой попытки Дельта всё же выбралась под всё более беспощадный свет и бросила в лоб, смеясь открытым чёрным глазом с блеском:
- И сколько же тебе лет?
Альфа ответила сколько.
- Ба! Да ты у нас совсем старушка и руина! - не сдержала хохота Дельта, от которого и сама старушка вдруг заулыбалась.
Внизу раздраженно сновали горячие автомобили и полуголые мокрые люди, вверху умирали от перегрева мелкие птицы. Дельта вытянула руки и поскребла ногтём бетон поручня, закуривая:
- Идём в клуб?
Альфа насупилась и сделала ямочку на левой щеке:
- Зачем это?
- Ну, - Дельта уселась на подоконник, подставляя тонкое тело солнцу, - думаю, нам сейчас скучно, а от скуки совокупляются только женатые или разочарованные.
- Никаких клубов, - наотрез отказалась Альфа, обдумывая какой-нибудь поход. - Давай просто пойдём, куда глаза глядят?
Дельта расхохоталась и прижалась сухими губами к Альфа-руке.
Прогуливаясь за руку по кишечнику подземного торгового комплекса с запрещённым, но сладким мороженым, они остановились у яркой витрины, и в головы им пришла одна и та же знаковая идея. Они накупили полный рюкзак разноцветных баллончиков с краской и радостно повезли нажитое в нору.