Когда закончились боеприпасы и немцы, в рост, пошли в атаку, бойцы, молча, как один, поднялись в рукопашную. Фёдор, стиснув зубы, бил кулаком и колол штык-ножом фрицев направо и налево. Пробившись сквозь ряды немцев, оставшиеся в живых бойцы, с криком - Урраааа! - побежали на вражеские окопы. Вжикнул осколок и жиганула острая боль в паху, но Фёдор бежал вместе с другими раззявив рот в воинственном кличе и уже у самой бровки окопа упал, теряя сознание от потери крови.
Очнулся в прифронтовом госпитале.
Подошёл хирург и, как маленького, погладил Фёдора по голове - Ты сильно то не убивайся, бывает и хуже ... - тиснул плечо и отошёл к другим.
Фёдор оглядел себя, подёргал руками и ногами. Всё было на месте и, захотев ссать, встал и вышел на улицу, и оглядевшись, увидел туалет, забеленный извёсткой.
Раздвинув ноги, стал над очком и, привычным движением, оттянув резинку кальсон, сунул руку ... Члена не было!
...
Его комиссовали, но инвалидность не дали, справедливо полагая, что потеря члена, это не одно то же, что потеря руки, ноги или глаза.
А член так и пропал без вести, где-то на поле боя.
...
Когда Фёдор вернулся в родную деревеньку, все бабы, истосковавшиеся за три года войны по мужикам, плакали от счастья. А на следующий день, как одна, рыдали. От горя безысходного: мужик был с яйцами, но без хуя.
Деревенька была небольшая, всех мужиков, подчистую, призвали в сорок первом на фронт и за три года войны, все бабы, проводившие своих мужей на войну, овдовели.
Фёдор, до войны, не успел обзавестись семьёй и теперь жил бобылём: с матерью, сестрой Ниной и племянником, двенадцатилетним сыном сестры.
Коля, так звали мальчишку, был в деревеньке самым старшим из ребят, заводилой и командиром. Он рано повзрослел: когда грянула война и мужиков, одного за другим, повыдёргивали повестками на призывной, закончилось его детство. Вместе с бабами он с раннего утра и до темноты работал то в поле, то на ферме, то на огороде, а когда исполнилось четырнадцать, ему доверили деревенское стадо.
Фёдор не узнал мальчишку, уж больно не по годам был тот взрослым и самостоятельным. Заметил Фёдор и ещё кое-что: девки, старше племянника на пять-семь лет, засматривались на него, как на мужика, да и у баб глаза становились маслеными, когда он, по-взрослому окрикивая и матюгаясь, гнал деревенское стадо.
Весной сорок пятого закончилась война и весь народ праздновал Победу. Отпраздновали и в нашей деревеньке: накрыли столы, прямо на улице, и гуляли до поздней ночи.
Николай сидел рядом с Матрёной, ядрёной бабёнкой в самом соку, и выпивал наравне со взрослыми, но был он, всё же, мальчишкой и захмелел, и покачнулся, чуть не свалившись с лавки, да Матрёна подхватила его - Коленька, мужичок ты наш - ласково говорила она, поддерживая его, и помогая выбраться из-за стола - пойдём, мой хороший - она махнула рукой Фёдору, вскочившему было со своего места: сама, мол, отведу и, поддерживая мальчишку за талию, повела вдоль улицы.
А к вечеру следующего дня, уже вся деревня знала, что Матрёна переспала с
Колей.
Сами посудите: мальчишка был пьян, уснул, пригревшись под боком Матрёны, а у бабы уже всё зудилось и горело внутри от желания. Вот и попутал бес. И, как выяснилось после, бес оказался бесстыжий и неугомонный. И не успокоился, пока ... Но всё по порядку. Когда по деревне расползлась сплетня, перемололась и пересудачилась - бабы и девки стали смотреть на Николая, как на взрослого мужика. И через месяц, в деревне, не осталось ни одной бабёнки, не переспавшей с ним.
Николай, то ли от того, что вытянулся за это лето, то ли от недоедания, то ли от любви, истосковавшихся женщин, исхудал да так, что одёжка на нём болталась, как на колу.
Фёдор, которого на первом же собрании, как он вернулся с фронта, выбрали председателем, совсем замотался. У него и своей то личной жизни не было, до племянника ли тут? До него доходили слухи, что творится в деревне с бабами, но он только отмахивался, думая про себя - "У пацана мать есть. Вот пусть и воспитывает. У меня и без этого дел невпроворот".
А что же Нина, мать Николая? Разве она не женщина? Разве она не хотела мужской ласки? Разве не зудилась у неё пизда, каждый раз после месячных, или каждый раз после того, как очередная бабёнка, помывшись в баньке с её сыном, шушукалась с другими, бросая на Нину настороженные взгляды?
Вечером 31 декабря 1945 года, семья Кудиновых, без Фёдора, которого накануне вызвали на какой-то семинар в райцентр, встречала Новый год. Сидели за столом втроём, пили самогонку, да закусывали квашеной капустой с варёной картошкой. Хлеба не было. Бабка, захмелев и сославшись на недомогание, ушла в свой угол и легла на топчан. Николай тоже захмелел, да и день выдался тяжёлый: с утра возил из лесу, срубленные с осени, чтоб высохли, деревья для дров. После обеда пилил их с Матрёной, а уж ближе к вечеру - колол. Умотался в общем. Нина пила мутную самогонку и не хмелела. Сидела, подперев голову рукой, уставясь взглядом в пространство.
- Мам, я пойду спать - Коля встал, сильно качнувшись, из-за стола и пошёл в свой угол, отгороженный ширмой.
Нина проводила его взглядом, налила самогонки в стакан и выпила, не морщась. Вытерла ладонью губы, взяла пальцами капусты и жевала, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Всё-таки самогон подействовал: пьяные слёзы накапливались в уголках глаз и, стекая по щекам, падали на стол. Она встала из-за стола, вышла в сени, закрыла на крючок входную дверь, поссала, присев над помойным ведром и вернулась в избу. Прикрутила фитиль керосинки, разделась, сбросив одежду на пол и пошла за ширму, где спал Николай. Стояла и смотрела на спящего. Николай зачмокал губами - "Совсем как маленький" - мелькнуло у Нины. Она обречённо вздохнула, и встав, над спящим, на колени тронула член. Николай даже не шевельнулся, но член возбудился, как только она, погладив его, сдвинула пальцами крайнюю плоть.
Шторка сдвинулась - Бесстыжая, креста на тебе нет - старуха мать качала головой.
- Уйдите мама. Вы сухая, а у меня течка началась ... уйдите, за ради бога - Нина была не крещёная, комсомолка. Старуха ушла, а она, поймав торчащий член губами раззявленной пизды, со стоном натянулась.
...
Понесли все бабы!
А когда и у Нины обрисовался животик, бабы, встречая её, с удивлением спрашивали - А ты то от кого?
- От духа святого - отшучивалась Нина.
Но шила в мешке не утаишь, и скоро уже вся деревня знала: Нинка понесла от собственного сына!
В феврале Фёдор отвёз рожать в райцентр Матрёну. А потом, в течение месяца, и всех остальных баб, по очереди. И, будто в наказание за грех, у всех баб родились девочки.
Последней, в сентябре, увёз Нину.
- Наташка! - окликнула акушерка медсестру, держа на ладонях новорожденную.
Но медсестра выбежала поссать.
А девочку так и назвали: Наташка.
Часть вторая Урман
- Товарищи пассажиры, наш электропоезд прибывает на станцию Кубовую, конечная. Будьте внимательны и не оставляйте свои вещи в вагонах.
Немногочисленные пассажиры вставали со своих мест, тянули сумки с полок и проходили к тамбуру.
Наталья Сергеевна, женщина в возрасте, близком к тому, о котором говорят баба ягодка опять, тронула за колено, сидящего напротив и спящего, подростка - Андрюша, приехали.
Парню на вид было лет семнадцать. Поздний ребёнок.
Андрей открыл глаза и потянулся до хруста в суставах, глянул в окно и встал - Дай - и подхватил из рук матери сумку
- Да она не тяжёлая, Андрей
- Нет, дай мне, я понесу.
Наталья улыбнулась и отдала сумку.
Провинция. Старенький, 1914 года постройки, вокзал, дата была выложена красным кирпичом на фасаде. Небольшая привокзальная площадь за ним, с деревянным автовокзалом, больше напоминающим сарай, ларёк "Союзпечать", в котором можно было купить и газету "Труд", и пирожок с капустой. Группа местных таксистов возле ларька, высматривающих потенциальных пассажиров.
- Наш автобус ушёл, а следующий только завтра утром - Наталья подошла к Андрею, стоявшему с сумкой недалеко от таксистов.
- Вам куда, девушка? - обратился один из них к Наталье.
- В Таловку
Мужчина присвистнул - За 500 рублей довезу.
Наталья съязвила - Ты уж проси сразу тысячу, чего мелочиться то!
Мужчина сузил глаза - Могу и скостить немного, или вообще бесплатно довезу, но только тебя одну. Расчёт - натурой! - и захохотал.
Заулыбались и остальные.
- Подъебнёшь, когда срать сяду! - сквозь зубы процедила Наталья, круто развернулась - Андрей! - и пошла.
- Нуу, маам, как ты его круто! Он аж побледнел. А ты умеешь ругаться, клаасс! Скажи кому в школе - не поверят.
- А и не надо говорить
- Девушка, подождите!
Они остановились. К ним подходил один из таксистов - Я довезу за сотню.
Устроит?
- А сразу не могли сказать приемлемую цену?
- Да вы не обижайтесь, у нас тут с работой туго, один всего заводик на весь городок, да и тот на ладан дышит, вот мы и подрабатываем. У каждого семья, дети. Вот моё авто.
Когда выехали за пределы городка и поехали по насыпной дороге, таксист спросил - А вы, в этот урман, к кому едете?
- Урман?
- Ну да, пятьдесят километров, кругом тайга да болото, и ни одного селенья поблизости. Да и там одни старухи свой век доживают.
- Да мы по наследству.
Таксист рассмеялся, оценив удачную шутку. Но пассажиры были серьёзны - Так это не шутка?
- Нет, не шутка - ответила Наталья.
Больше он ничего не спрашивал. Останавливались один раз, по нужде. Высадил у поскотины. Наталья рассчиталась, и они пошли в деревню. Деревенька в одну улицу. Пройдя до конца улицы они так и не нашли нужного им адреса.
- Мам, мож мы не в ту деревню приехали?
- В ту сынок, сейчас - она подошла к калитке последнего, на улице, дома.
По двору бегал Шарик. Или Тузик? Но больше, всё же, был похож на Шарика. Увидев незнакомцев, замер, а потом подбежал к калитке и, виляя хвостом, привстал, опираясь передними лапами на забор.
- Ээээ, да у вас тут новый человек в диковинку - улыбнулась Наталья - да Шарик?
- Шарик, ко мне! - на крылечке стояла женщина, хотя по возрасту, она, пожалуй и Наталье в бабки годилась - Вы к кому?
- Да мы вот по этому адресу - ответила Наталья - Лесная тринадцать, а у вас улица начинается сразу с пятнадцатого.
- Так вы не дошли, миленькие мои - старуха спустилась с крылечка и подошла к калитке - да там, с прошлой осени, уж никто и не живёт. Как схоронили Василису, так и стоит пустой. И огород зарос. Да у неё никого и не было.
- Был - тихо возразила Наталья - племянник, отец его - она указала глазами на Андрея - Тётка завещала свой дом племяннику, но он уехал в Америку и найти его не смогли. Ну, а прямой, и, единственный, наследник - вот он - она снова указала глазами на Андрея.
- Странная она была, Василиса, гордая уж больно, недолюбливали её бабы и побаивались, ведьмой называли за глаза. А дом вон он - она махнула рукой в сторону подступавшего к её забору леса - Щас пройдёте через лесок, потом обойдёте озеро Глубокое и увидите дом Василисы. Можа проводить вас?
- Да не заблудимся чай, тропинка то вон ещё не заросла - отшутилась Наталья.
- Это наши рыбаки ходят здесь на озеро Данилово, оно как раз за вашим домом, только его не видно. Там тоже через лесок надо пройти и тогда к озеру выйдешь.
- Ну спасибо вам, мы пойдём - Наталья повернулась, и вспомнила - А нам сказали, что здесь одни старухи ... Ой. Извините пожалуйста.
- Да правильно вам сказали, чего уж там.
- А вы говорите рыбаки?
- Ааа - заулыбалась старуха - так это я о наших бабках, у нас тут две заядлых рыбачки ... Ну да вы с ними познакомитесь ещё. А вы как сюда, насовсем?
- Да не знаем пока, Андрюшке ещё десятый закончить надо.
- Маам, да нафиг десятый, давай здесь останемся - Андрею всё больше и больше нравилось это место, эта глухомань, этот урман.
- И как ты это себе представляешь? Будем здесь жить как аборигены? - они шли через лес по тропинке.
Середина июля; было жарко даже в тени деревьев, и даже к концу дня не чувствовалось прохлады наступающих сумерек. Озеро было небольшое и Андрей прикинул: смог бы перебросить камень с одного берега на другой - Думаешь оно и правда глубокое? - Андрей сошёл с тропинки и подошёл к самой воде.
- Андрей - Наталья тоже остановилась - давай сразу договоримся, купаться и в тайгу ходить будем только вместе. Ты меня понял?
- Мам, я же плаваю как рыба в воде, и в "Зарнице", по азимуту, я всегда первый прихожу.
- Плаваешь ты в бассейне, под присмотром тренера, а по азимуту бегаешь в берёзовом лесочке с указателями, а здесь - она повела взглядом по кругу - А здесь Природа. Почти дикая.
- Ого! - Андрей ткнул в воду, у самого берега, веткой и не достал дна - Ого, и правда глубокое.
Они вышли из перелеска на поляну и увидели дом. Дома в деревне были деревянные. Этот был сложен из кирпича. Кирпичная кладка потемнела со временем, но дом был добротный и строился на все сто лет. Наталья усмехнулась, вспомнив таксиста - "Жаль" - подумала она - "Продать его, конечно, не получится. А какой домина!"
Чем ближе они подходили, тем массивнее и внушительнее выглядел дом. Он стоял на высоком, в метр, фундаменте и окна были на уровне головы. Крыша была двускатная, крытая шифером, местами уже потрескавшимся и кое-где обломанном. Печных труб было аж две, крыльцо высокое, крытое и с перилами. В стене, обращённой к ним, было целых три окна, закрытых ставнями, но не заколоченных. Двора, как такового, не было. Забора тоже. Видимо, местные старушки, перетаскали на дрова. Тропинка, огибая дом, уходила дальше в лес. Они подошли к крыльцу.
Андрей опустил сумку в траву и сел на ступеньку - Мам - он огляделся - я что-то туалета не вижу?
- Ты, что ли, на зИму собрался здесь оставаться? - Наталья усмехнулась - А меня вот другое беспокоит: где мы сегодня ночевать будем?
- В доме! Мам, ты чего?
- Да? А ты на дверь то глянь!
Андрей глянул и присвистнул: дверь была заперта на замок - Наверное у кого-то из этих - он махнул в сторону деревни.
Наталья качнула головой - Вряд ли, здесь надо искать - она осмотрела дверь и ступеньки, и взойдя на крыльцо, и привстав на цыпочки, пошарила рукой по планке над дверью - Вот он! - радостно сказала она, нащупав ключ в щели за планкой.
Когда вошли внутрь и осмотрелись, стало понятно, почему две трубы.
- Иди открой ставни с улицы, а я форточки открою. Надо проветрить, а то какая-то затхлость внутри.
В доме было две печи, одна в пристройке, видимо служившей и летней кухней и банькой, вторая внутри дома, в самой большой комнате. Электричества, разумеется, не было, а освещался дом, в темноту, обычной керосиновой лампой - "Надеюсь хоть керосин местные бабки не стащили, если он вообще у неё был" - подумала Наталья.
Уже смеркалось и они, сходив с ведром на озеро за водой и, поливая друг другу из ковшика на руки, сполоснули лица.
- Мам, а чё мы будем есть?
- Проголодался?
- Да нет, я вообще? Ну и голодный, конечно.
- Давай поищем, что тут есть?
Они прошлись по дому и нашли самовар, нашли спички, запасы чая и сахар, керосин в алюминиевой канистре, и даже керосинку. В пристройке были и кастрюльки, и ведро, и сковорода. Даже дрова были. Наталья, вспомнив деревенскую жизнь, разожгла керосинку и поставила воды, в кастрюльке, на чай. Когда вода вскипела, заварили чай и, достав из сумки, напечённые в дорогу, пирожки, поужинали.
- У них здесь хоть сельпо-то есть?
Наталья засмеялась - Ты откуда это слово знаешь? Сельпоо! - передразнила она - Ты же видел, нет у них здесь ничего.
-А где они хлеб берут и вообще продукты? А как они зимой здесь живут? А ...
- Слишком много вопросов, вот завтра встанем и пойдём к ним, и всё узнаем, а сейчас давай-ка спать.
- Аа, а в туалет?
- Ты хочешь?
- Ну да
- И что? Мне с тобой идти, и как маленького сторожить?
- То ты говоришь ни шагу без меня, а то вдруг отпускаешь на все четыре стороны.
- Ты же не на четыре стороны, всего лишь до ветру. Ну ладно, пойдём. Я тоже захотела. А вообще, на ночь, надо будет поискать поганое ведро. Должно быть в доме помойное ведро.
Они вышли на улицу. Было темно и полная луна вставала над лесом, и редкие звёзды светились на чёрном небе.
- Ну, и куда идти?
- Ты что, какать хочешь?
- Нет.
- Ну так и писай, где стоишь - и Наталья присела, где стояла, и задрав подол юбки, и сдвинув с жопы трусы, стала ссать.
Андрей видел белеющую, в лунном свете, задницу матери, и слышал шум изливающейся мочи, и характерный шорох струи по траве. А Наталья ещё, громко, не сдерживаясь, запердела.
Андрей вздрогнул и отвернулся - Можно ведь и потише.
- А кого стесняться? Мы ведь в лесу. Ну что ты стоишь? Справляй нужду.
Андрей отошёл на несколько шагов, и оттянув резинку трико и трусов, извлёк член, возбудившийся и негнущийся, и поссал, водя им из стороны в сторону.
- На кого он встал?
Андрей судорожно поддёрнул трико, и не успев сдержаться, сикнул в трусы, и ощутил противную мокроту ткани, прилипшую к ляжке. Мать стояла рядом, а он не услышал, как она подошла.
- Ты меня стесняешься?
Андрей, не встряхнув, убрал член в трусы и подтянул трико.
- Мой дорогой, ты думаешь я не знаю твоей тайны?
- Мам, ты о чём?
- Иногда мне кажется, или хочется, что тебя подменили в роддоме.
- Мам, ты чёоо?
Но Наталья, будто не слыша его вопросов, словно бы разговаривала сама с собой - Может так даже было бы проще. А может это наследственное?
Андрей молчал, не понимая о чём идёт речь, и Наталья продолжила - Отец, твой отец, бросил нас, когда тебе было три месяца.
- Мам, ты же говорила, что папка ушёл, когда я ещё не родился?
- Три месяца здесь - Наталья гладила руками низ живота - Ой! - она опять, громко, не сдерживаясь, запердела - С чего это я? - не обращая внимания на смущение сына, удивилась она - Свежий воздух, что ли, так действует. Ты же подсыпал мне снотворное в чай вечером. А когда я засыпала, ложился со мною - она помолчала - И что ты со мною делал, когда я спала, как убитая? И давно ты этим занимаешься?
Андрей молчал, ошарашенный услышанным: ему было стыдно, противно и обидно. Обидно потому, что теперь, когда мать знает, он больше не сможет лечь с нею в постель, и прижиматься к ней возбудившимся членом, и ласкать её грудь, и щупать лобок и губы, засовывая пальцы внутрь, а потом встать над нею на коленях и дрочить, пока не изольётся сперма и, промокнув пододеяльником пятна спермы на ночнушке и простыне, уйти в свою комнату и заснуть, с блаженной улыбкой на губах.
- Да, было бы конечно проще, если бы тебя подменили - Наталья тяжело вздохнула - Но, видимо, это всё же наследственное. Пойдём на крыльцо
Они подошли к крыльцу и сели на ступеньках.
- Помнишь, ты всё удивлялся, почему дядя Коля называет тебя внучек.
- Помню - буркнул Андрей. Ему не хотелось сейчас ни говорить, ни слушать о чём будет рассказывать мать.
- Так вот, он твой дед и есть - Наталья посмотрела на луну - И мой папка.
Апатию, как рукой сняло. Андрей смотрел на мать, переваривая услышанное, потом сказал - Мам, зачем ты это придумываешь? У тебя ведь отчество Сергеевна, а не Николаевна.
Значит твой отец, дед Сергей - мой дед, погибший на войне.
- Ты говоришь точно также, как и я, когда узнала об этом. Муж моей мамы, твоей бабы Нины, погиб в сорок третьем, а я родилась в сорок шестом, и родила меня баба Нина, зачав от собственного сына Николая.
Андрей сидел и всё никак не мог усвоить услышанное. Он попытался разобраться кто кому и кем, теперь, приходится, и запутался.
- Ладно - Наталья поднялась - пошли спать
Она зажгла лампу и заправила постель - бельё было чистое, без запахов.
- А мне где?
- Ты собрался один спать в этом большом и страшном доме?
Андрей поёжился.
- Кровать большая, тут и троим места хватит - говорила Наталья, скидывая с себя одежду - Там, в сумке, ночнушка, на которую ты всё дрочил - было темно и Андрей не видел выражение лица матери, и опять, весь, словно ужался - Я же стирала и видела эти пятна, только не сразу поняла откуда они. Достань, я надену её - Наталья улыбалась, и было в этой улыбке что-то похотливое и хищное.
Андрей порылся в сумке, нашёл ночнушку и подал матери. Она стояла голая и в темноте, при свете керосиновой лампы, казалась необыкновенно красивой.
- Ты раздевайся, что стоишь - и она легла, откинув покрывало - Нет, раздевайся до гола - когда Андрей, раздевшись до трусов, хотел лечь рядом - Снимай трусы - видя, что он замялся - сказала она - погаси лампу, покрутишь колёсико и она сама погаснет, только не закручивай до конца, а то фитилёк упадёт в керосин и придётся её тогда разбирать.
Андрей сделал, как она сказала, и сняв трусы в полной темноте, и пребывая в смятении, но возбуждаясь, залез под одеяло и лёг.
Кровать скрипнула. Наталья пошарила рукой и коснулась его бока - Ты далеко лёг. Ты меня боишься? - она, сама, подвигаясь, прижималась к нему - Ты помнишь мужчин, которые приходили к нам в гости? - она лежала на спине и рукой гладила его руку.
Андрей, всё ещё не понимая, что происходит, ответил, качнув головой.
- Ты уже достаточно взрослый и теперь можно объяснить. Я не люблю мужиков. И не только из-за того, что твой отец нас бросил. Я знакомилась с мужчинами, у которых не было семьи. Это было нечто вроде табу. Но я очень быстро раскусила их отношение к женщинам. Сунул-вынул и пошёл. Поматросил и бросил. У этих, только это на уме и было. И тогда я пересмотрела свои моральные принципы. Я была молода и плоть требовала своего. Особенно сильное, почти непреодолимое, желание появлялось после месячных. Но женатые оказались ещё хуже. Противнее. Они всего боялись. В парк. Нельзя! Могут увидеть знакомые. В кино. Нельзя! Могут встретиться знакомые. Мне хватило одного такого труса, чтобы возненавидеть их всех. Когда я это осознала, какое-то время был в прострации. А потом ты заболел. А потом я узнала ... - Наталья чиркнула пальцем по обмякшему члену Андрея - А ты заметил, что я стала забывать свои трусики в ванной?
- Да. Но я думал, это из-за твоей бессонницы.
Андрей заболел в самом начале восьмого класса. Менингит. И пропустил целую
четверть. И Наталья решила, что ему, ещё слабому после болезни, лучше отдохнуть. Так
он остался на второй год. У него и так-то не было друзей в старших классах. А когда
он пришёл, в
сентябре, в класс ... Одноклассники показались детьми.
Мультики, войнушки, девчонки ... Андрей мастурбировал с раннего возраста. И виновата
была Наталья. Озабоченная своей личной жизнью, она не уследила, нерегулярно подмывая
мальчика. Под крайней плотью скапливалась смегма, вызывая зуд и ребёнок
пристрастился к онанизму, сначала трогая писюльку, потом шоркая пальчиком под
крайней плотью, чтобы снять раздражение, и зафиксировавшись на чувственном
наслаждении, стал делать это регулярно, когда его укладывали спать. А когда ему
было восемь лет, один старшеклассник, с которым Наталья занималась на дому,
рассказал ему всю правду об этом. От него и услышал Андрей слова хуй, пизда, ебать,
молофья, и узнал, как и откуда берутся дети. И его неявные желания, когда он теребил
свою писюльку, обрели яркие сексуальные фантазии, сосредоточенные на взрослых
женщинах. А потом пришли поллюции. А потом стала изливаться сперма. А потом выросла
писюлька, превращаясь в хуй! Но Андрей понимал, что ебли со взрослой женщиной у
него не может быть, а одноклассницы и вообще ровесницы, его не привлекали. А потом
он заболел. И Наталья, ухаживая за ним, иногда засыпала, прикорнув на его кровати. А
потом у неё развилась бессонница. Ей выписали слабое снотворное. Но воспользоваться
лекарством она не успела. Бессонница улетучилась в тот день, когда она купила
порошок в аптеке. Воспользовался Андрей. Но он и не думал о том, что делал с
женщинами в своих порнофантазиях, мастурбируя. Его желания не заходили дальше того,
чтобы посмотреть на обнажённую Наталью, погладить и пощупать её, и подрочить над
спящей. Тогда-то и обратилось её воспалённое, и неудовлетворённое желание, на сына.
Когда она, в первый раз, случайно забыв выпить чай, в который Андрей подсыпал
снотворное, узнала, что происходит ... Она сдержалась, не выдав себя, понимая, что
если сделает это, резко и грубо отчитав сына ... А потом ... А потом и метнулась её
мысль к тому, что если бы его подменили? А потом мысль двинулась дальше и выходило,
во всех отношениях, кроме этического запрета, что сын-любовник, почти идеальный
вариант. Не алкаш, не бездомный, не молодой альфонс, которого надо содержать, не
трусливый женатик ... Мать и сын подвигались, каждый со своей стороны, к событию,
которое, рано или поздно, должно было совершиться. И Наталья, иногда выпивала чай со
снотворным, а иногда подглядывала, хоть и в темноте, что делает Андрей, стоя над нею
на коленях, А когда Андрею пошёл восемнадцатый год, она и придумала это: оставлять
трусики в ванной, и мыть полы в коротком халатике, и без трусиков. Трусики, в
ванной, не наводили Андрея на фривольные мысли, имея логическое объяснение. А вот
когда он замечал, что Наталья моет пол, а под халатиком нет трусов, у него возникали
желания и рисовались картинки, как в порнофантазиях, когда он дрочил на других
женщин. И постепенно, в его мысленных картинках, другие женщины, стали вытесняться
образом той, которую он и знал, и много раз видел обнажённою ...
- А ты заметил - Наталья вела пальчиком по бедру Андрея, отклоняясь к лобку и,
дойдя до волос, осторожно теребила их между пальцами. У Андрея торкнулся обмякший
член и стал, рывками, возбуждаться, а в груди нарастал жар, и пульсации крови гулко
отдавались в висках - что я стала мыть пол в коротком халатике?
- Да - просевшим голосом, ответил он.
- И больше ничего? - Наталья двинула пальчиком, и наткнулась на твердеющий член -
Ого! - и отдёрнула руку.
- Ты была без трусов - он говорил шёпотом, но не потому, что было темно и тихо,
а потому, что голос совсем просел.
- Андрей - Наталья снова вела пальчиком по его бедру - тебе восемнадцать лет.
Тебя что-то смущает? - она снова теребила пальцами волосы на его лобке - Ты взял
снотворное?
- Да.
- Подсыпал?
- Нет.
Наталья тронула пальчиком возбудившийся член сына и вела по нему снизу-верх, а потом сверху -вниз, и дойдя до мошонки, стала ласкать её, вызывая ещё большее возбуждение - Я не могла раскрыться раньше, Даже когда тебе исполнилось семнадцать. Но теперь ты уже почти взрослый мужчина. Я понимаю, есть моральные принципы. Ааа! Поняла. Тебя смущает, что я не сплю? Но ведь ты дрочил надо мною. И кого ты представлял? Других женщин?
- Сначала других. А потом тебя. Когда ты засыпала на моей кровати. Ты была такая красивая, мам.
- Раз ты дрочил надо мною, и представлял меня, значит мораль тебе не помеха?-- Наталья уже мяла пальчиками его яички - Слушай! А может ты будешь обращаться ко мне Наташка? А то мам, как-то слишком по-детски. Может это поможет тебе сбросить моральные оковы?
- Мам, ой, Наташ - Наталья облегчённо вздохнула и улыбнулась в темноту - Ну я же не подкидыш?
- Да нет, конечно. Просто эта мысль была мостиком, по которому я преодолела пропасть из моральных запретов и табу.
- Мам, ой, Наташ, а у нас будет ... - Андрей затаил дыхание, и Наталья, уже зная что он скажет, тиснула кулачком его член и двинула вверх-вниз, имитируя фрикции - Будет секс?
- Не сегодня, Андрей. Не сейчас. А вот подрочить, на мою ночнушку, можно прямо сейчас. Ты хочешь?
- Да, мам! Ой, Наташ. Хочу!
- А я буду подглядывать - улыбалась Наталья - Ой, а можно я буду смотреть, а не подглядывать?
- Да, мам! Ой, Наташ - и он встал над нею, на коленях, и дрочил. И она смотрела и улыбалась, а когда брызнула сперма, вздрогнула и засмеялась.
Он обнимал её, прижимаясь через ткань ночнушки к телу, ещё возбуждённым членом, а она растирала сперму покрывалом и ладошкой, и лизнула ладошку, испачканную спермой. Привкус был сладковатый, и очень сильно отличался от привкуса спермы взрослого мужчины. Её лихорадило и от волнения, и от возбуждения, и от вожделения сделать это прямо сейчас. Но Наталья сдержалась.
- Мам, ой Наташ, а почему дед Фёдор не женился?
- Дядя Фёдор контуженый.
- Контуженый? - Андрей приподнялся, опираясь на локоть - Но он хорошо слышит.
- Он в другое место контуженый.
- В какое? У него и руки, и ноги ...
- В то место, которым детей делают. Ему детородный орган на войне оторвало.
Андрей помолчал, потрясённый, потом проговорил - Как же он жил-то?
- Вот, даже ты удивился. А он жил с этим. Без этого, то есть - она повернулась и легла на бок, и подтолкнула его жопой - Давай спать.
Часть третья Фёдор
Федор женат был трижды и удивительно то, что каждый раз, от одной женщины к другой, он уходил сам.
А может, если вспомнить, когда это было, ничего удивительного и нет.
Даже интимная жизнь была: ебал он своих жён!
О фаллопротезах тогда никто и не знал, но то, что делал и цеплял к своей жопе Фёдор, иначе, как фаллопротезом и не назовешь.
Он шил из сатина мешочек, плотно набивал его зерном и завязывал, оставляя с одного конца петли. Потом натягивал на этот мешочек очищенную и промытую кишку, свиную или коровью и, также, завязывал с двух сторон, выпуская, с одной, петли из-под узла.
Привязывал тесёмками за петли фаллопротез к жопе.
Ну, вот и член!
Плотно набитый, он даже не гнулся, хотя и не стоял.
Ну, а дальше уже дело техники: сам или жена, помогая рукой, направляла и член погружался, почти, как настоящий! А коли уж у баб и оргазмы случались, значит и разницы то никакой не было.
От третьей жены Фёдор ушёл в 1955 году.
Началось освоение целины и в деревеньку понаехало комсомольцев, и бабы распустились, как маков цвет, и по осени игрались свадьбы, и уже через год не осталось в деревеньке ни одной жалмерки, да и деревеньки не стало: бывший колхоз сделали центральной усадьбой и на его базе создали совхоз "Путь к коммунизму"!