Аннотация: четвёртая книга серии Сокрушение Рода. не закончено
Глава первая Метафизика и Эгрегор
Лэнгли. ЦРУ. Совещание сверхсекретной группы в сверхсекретном
бункере. Состав тот же.
- Итак - шеф снял очки и потёр глаза - то что Забаву нашли так быстро, ещё
один факт в пользу того, что Велес здесь, в материальном мире. Может быть мы
недооцениваем русского? И что теперь с нечистью? Так и останется в сказке?
- Мы работаем над этим, сэр. Миф и сказка, безусловно, имеют некие корни в
историческом прошлом каждого народа. Конечно, что-то является выдумкой, что-то
фантазией. Но не всё. Не всё. В нашем мире, рационалистическом и основанном на
научном познании, и сказка, и миф воспринимаются как выдумка. Однако, в каждом из
нас живёт и тот ребёнок из детства, когда-то веривший в сказку. И то что эта вера не
умирает с возрастом, подтверждают те же толкинисты. Мир выдуманный можно
представить, как некую физическую ирреальность, как мир метафизический. Мир
метафизический может воздействовать на мир реальный через Эгрегор. А значит, через
Эгрегор, возможно обратное воздействие. Над этим мы сейчас работаем.
- Интересно - шеф водрузил очки на переносицу - И есть результат?
- Воздействие и внедрение, уже результат.
- Да, но обратной связи нет.
- Уже есть. С агентом установлена связь.
Шеф снял очки - Как?
- Пока неясно. Но есть предположение, что изменения связаны с активизацией
Велеса ....
Оставим сверхсекретную группу и вернёмся к нашим героям.
- Рома, всё блядь!
- Всё? И с Водяным ничего не было?
- Было. Но не так, как тебе рассказали. Он воспользовался моим состоянием,
а я поверила Иванушке. Рома, у нас проблема посерьёзнее ...
- Да ну? И что же это?
- Не разговаривай так со мной, Рома. Миранда беременна.
- Хм. И от кого же, интересно?
- Рома?!
- Мож нагуляла от кого-то, наша Миранда?
- В моём царстве, блядства и блядунов, до твоего появления - не было!
- А Водяной?
- У Водяного русалки ...
- А ты?
- Хватит уже, а? Алёна всё выпытала у братца. Водяному, она, сильно
нравится. Но тут просто случай. Ты же знаешь, как я переживала.
- А что, наказать нельзя? Царица никак.
- Не могу его наказать. Он с нечистью якшается из мира потустороннего.
- А как ведьма?
- Нет, не могу я попасть на его островок.
- Но ведь мы с тобой, помнишь, в первый раз встретились на островке посреди
болота?
- Это ведьмин островок. Рома, не отвлекай меня от главного. Ты - царь! Царь
женатый. И что теперь делать мне. Искать другого?
Знала Наташка, за какую ниточку дёргать.
- Чтоо?! Ты моя! И я прошу твоей руки, царица Тридевятого - я опустился на
колени
- Встань. Я согласна. Но отныне, никакого блядства!
- А как же Миранда? Вдруг и правда от меня?
- Ну, коли уж мы с тобой станем мужем и женой, Миранду можно взять в
наложницы. К Миранде ревновать не стану. Но больше, ни с кем!
- А Алёна, так просто смирится? К тому ж, ведьма ...
- Хорошо, с Алёной можно. Но больше, ни с кем!
- Больше нискем - легко согласился я, и добавил - Кроме Забавы и Несмеяны.
Тень промелькнула на лице Наташки. Видимо, забыла за разговором.
- Царевну Лягушку, тоже в наложницы? Это вообще не подлежит обсуждению. Я
освободил её от заклятия. Да и Шемаханскую, как бы не пришлось приб ...
- Шемаханская за Карлом! - вскинулась Наташка.
- Карла, что-то задумал. И с Шемаханской у них отношения, после моего
появления, натянутые.
Наташка приуныла.
- Любимая. Царица моя, свет очей моих, ты мне дороже всех.
Я обнял Наташку, и она прижалась ко мне - Хочешь травку?
- Нет, хочу просто заснуть в твоих объятиях ...
После неожиданного успеха с царицей, Водяной решился реализовать давнее своё
желание: заманить на болото Алёну ...
И трахнуть!
Он понимал, теперь - осуществить это, будет значительно труднее. Но в его
распоряжении был Иванушка. А Иванушка, с каждым свиданием, всё сильнее и сильнее
привязывался к Аналине.
План Водяного был прост. Когда, в очередной раз, Аналина убежала на
свидание, Водяной послал остальных русалок проследить - Куда это бегает Аналина,
чуть ли не каждый вечер?
Подружки прихватили любовничков, как раз в тот момент, когда Иванушка
наяривал Аналину в жопу. Им показалось, что Иванушка напал на русалку сзади и как
медведь хочет заломать девушку.
С воплями, выскочив из кустов, они стащили братца с русалки и, щекоча,
потянули к болоту.
Перепуганная Аналина, опомнившись, заверещала и кинулась выручать
возлюбленного. Но русалки решили, что она цепляется за его исподку, желая ущипнуть и
защекотать.
В эту трагикомическую минуту и встал на их пути Водяной - А ну ка, цыц!
Русалки замолкли.
- Отпустите Иванушку. Он друг мой любезный. С этой ночи, не токмо касаться,
даже смотреть в его сторону запрещаю. В болото!
Водяной флюоресцировал фиолетовым. Цвет высшей степени гнева. Конечно же,
понарошку. Но русалки то об этом не догадывались. Даже Аналина сошла с лица и
затрепетала, как осиновый лист на ветру. Перепуганные и притихшие, русалки
засеменили к болоту, оставляя следы на росистой траве.
- Аналина, а ты куда? Вернись.
Аналина вернулась к Иванушке.
- Ну, сегодня у вас уже вряд ли будет с ... - Водяной ухмыльнулся: у Иванушки, под исподкой, стоял аж на полдвенадцатого! - Ладно рыбяты, не буду вас смущать. Пойду - и Водяной, дурачась и шатаясь, как пьяный, пошёл к болоту, бормоча - Ну теперь, братец Иванушка, ты заглотил наживку аж до самой жжопы!
Глава вторая Всё по порядку
Когда мы переварили сказанное, и стали обниматься, Карла добавил - Я, пожалуй, отойду от дел. Царство вверено в надёжные руки. Свадебку сыграем, и я отправлюсь в заморские страны - Карла смотрел на Шемаханскую - Ты со мной, Зюльхира?
- Карла Петрович - вздохнула Шемаханская - брак у нас гражданский, а посему и я возьму отгулы. Буду служить при новом царе.
- А ежели захочет новый царь тебя в наложницы?
- Ну что ж - улыбнулась Шемаханская - На то воля царская. Буду наложницей.
- Что думаешь делать, царь?
- Мне надобно в Тридевятое. Разобраться. За себя оставляю - я медленно обвёл всех взглядом, и улыбнулся Несмеяне - За себя оставляю Катерину Ивановну, прозванную в народе Несмеяной. Забавушка, ты едешь со мной.
Серой доносило издалека. Когда подъехали на полёт стрелы, увидели, как клубится гарью Смородина. Мост краснел в темноте, как кусок железа, вытащенный из горна.
Серко встал - Царь, дальше ты один. Не хочу заживо поджариться. Не представляю, как ты собрался перебираться на ту сторону.
Я соскочил на землю - Ступай, Серко - и легонько хлопнул его.
Когда Серко скрылся в темноте, с другой стороны, из темноты от моста, выступила Акулина.
- Здравствуй царь, Роман свет Григорьевич - Акулина поклонилась.
- Здравствуй, милая Акулинушка.
Мы обнялись. Хотя назвать объятием это, можно лишь с большой натяжкой: Акулина выше меня на целых полторы головы, в плечах пошире чуть ли не в два раза. Она просто сгребла меня своими лапищами и затискала. Я не сопротивлялся. Было очень приятно ощущать её грудь, её сильные ручищи, её живот, упруго подрагивающий, её лобок ... Оооо! У меня встал.
Акулина хохотнула и разжала объятия - Ты неисправим. А ну как узнает твоя Васса. Иль рассказал про нас?
Я замотал головой.
- Зачем звал, царь?
- Как батюшка твой, Акулинушка? Озорничает?
- Батюшка, всё про тебя спрашиват: когда мол, принц, в гости наведается? Уж больно пондравилась ему песенка твоя - Акулина хитро улыбнулась - Токмо меня не проведёшь на мякине-то. Водочка ему твоя сильно пондравилась. Так зачем звал то?
- Омманула ты меня, Акулинушка, в прошлый то раз.
- Нет царь, не омманула. Разве не нашёл ты Забаву?
- Забаву нашёл, и в сказку вернул. Это правда. Но Тридесятое-то, вона где.
Акулина нахмурилась - Царь, али ты не знал, али никто не сказывал тебе? Туда, токмо после смерти попасть можно. Да и то не всякому.
- Не знал и не сказывал никто - меня, сказанное Акулиной, озадачило не на шутку. Вдруг мелькнула мысль - Это что же получается: кто-то так усильно смертушки моей здеся желает? И кто же это?
- А кто направил тебя в Тридесятое?
- Карла ...- и тут же обожгла мысль: я вспомнил, кто первый завёл речь о
путешествии в Тридесятое - Род мой - прошептал я - Наташка ...
- Наташка? - удивилась Акулина.
Но я не решился сказать Акулине, простодырой, на первый взгляд, девице, что
Наташка ...
- Душе живой, через Калинов мост и Пучай-реку, не перебраться. Никак! -
отрезала Акулина.
У меня всё похолодело внутри - Акулинушка, как же мне сыночка свово
вызволить оттуда? Как?
Акулина вздохнула - Самому тебе не под силу свершить это чудо. Тута, без
помощи бабки, не обойтися. Никак - ещё раз отрезала Акулина.
Акулина гоготнула - Это ты хочешь, царь. А у меня мурашки по энтому месту - она
водила ладонью круги по лобку - бегать стали с того дня, как уплела я последню
Алёнку.
Теперича я захохотал. Успокоившись, достал из котомки самобранку, развернул и попросил две коробки "Алёнушки", и пару бутылок "Путинки". Когда водка покатилась по траве, Акулина уминала уже вторую шоколадку. Я молча, безо всяких предисловий, задирал её рубаху, спуская, другой рукой, шорты с себя. Акулина, уплетая шоколадку, встала раком, выставив свою очуменно-красивую жопу! Но развернуть третью не смогла. Я с такой силой засадил ей, что Акулина, застонав, подалась вперёд и, выгнувшись, выдохнула - Ещёо!
Я остервенело, словно ёбся в последний раз, засаживал и засаживал Акулине, а она, дёргаясь и выгибаясь, выдыхала - Ещёо! Ещёо! Ещёо!
Грудные стоны перешли в хрипы, а выкрики - Ещёо! - в утробное рычание, и когда я, содрогаясь, и участив фрикции до сумасшедшей частоты, излился, Акулина, царапая траву с землёй, кончала долго и мучительно, сжимая мой член сфинктером и анальным кольцом с такой силой, что у меня яйца занемели.
Отвалившись друг от друга мы лежали на траве.
- Царь - подняла голову Акулина - Что ты делаешь со мной? Зачем ты делаешь это со мной?
Но по тону и по её взгляду, я понял: ответы - не нужны.
Мы оправляли одежду, а меня ещё тянуло к ней.
И Акулина сказала - Царь, потехе - час. А дело, ещё и не зачиналось.
Я устыдился - О какой бабке ты говорила?
- Есть у тятеньки дальняя родственница. Не то тётка, не то бабка. Живёт она в
дремучем лесу, как раз на границе миров. Вот к ентой, тётушке-бабке, и надобно тебе
наведоваться.
- Уж не о Бабе-Яге ли речь?
- Она самая и есть, царь.
- Как же добраться мне туда и найти её избушку?
- Дорогу тебе укажет всякий, и в Тридевятом, и в Тридесятом. Но провожать никто
не станет. В гости к Бабе-Яге, тока Кощей осмеливается ходить. Отпустишь ли меня,
царь? Свободна ли я таперича?
- Свободна, Акулинушка. Постой, а как же я вернуся в Тридевятое? Серко то я
отпустил.
- Заткни уши, царь - Акулина сомкнула два пальца кольцом, и сунула в рот.
Я зажал ладонями уши. Но свист был так силён, что я весь завибрировал.
- Твой Серко уже скачет, царь. Будь здрав, Роман свет Григорьевич - Акулина низко поклонилась, выпрямилась - И возьми вот это. Авось, пригодится - Акулина сняла с себя амулет и протянула мне.
Я взял амулет, но в темноте разглядеть не смог. Хотел сунуть в котомку.
- Нет, царь. Носи его, и не сымай. И никому не отдавай. Это оберег. Ну - она сгребла меня в охапку, тиснула, отстранила - Мне пора - и растворилась в темноте.
Минуты через две я услышал топот Серко. Он и отвёз меня к дремучему лесу. И точно также, как и перед речкой Смородиной, оставил меня, сказав - Дальше я ни шагу. Дальше, царь, тебе одному итить надобно.
Но ещё раньше, побывал я в царстве Мораны.
Когда приехали мы с Забавой в Тридевятое, узнал я, что и Марья Моревна родила сыночка. Весть эту, передал Водяной Иванушке. А сам Водяной узнал об этом от баньши. На ослепшее Лихо наткнулся Кощей, объезжавший пределы. Он и спровадил баньшу к Бабе-Яге.
- И кто же это тебя так?
- Васса.
- Ну идём - Баба-Яга топнула, и в глухой стене открылась невидимая дверь - Ступай за мной - прошамкала Яга баньше, и шагнула в непроглядную темень за порогом.
Куда она привела Лихо, и что с нею делала - неведомо то мне. Но от бабы-Яги, баньша ушла с глазом. Зрячая.
Сглазливое Лихо и встретил Водяной, когда наведывался к Филину за наливочкой.
Вот в гости к Кощею и Моране, я и отправился после неудачного похода к Пучай-Реке. Серко я оставил за пределами Кощеева царства, а сам шёл пешим. Два дня.
Между царствами нет видимой границы. Но стоило мне заступить невидимую черту, разделяющую миры, всё вокруг изменилось: небо посерело, солнце затянуло чёрными тучами, а природа, словно выцвела. И земля, и трава, и деревья стали цвета остывшего пепла.
Дворец Кощеев упирался шпилями мрачных башен в облака. Стражи на воротах не было. Оно и понятно: какой дурак (не обо мне речь), добровольно решится наведаться в гости к Кощею? Ворота не заперты. Я вошёл. Обширный двор мощёный камнем. Ни крылечка, ни дверей и окон в стене передо мной. И лишь подойдя к стене замка почти вплотную, я увидел широкие ступени уходящие вниз. Постояв в раздумии, я стал спускаться по ступеням, считая их. На семнадцатой ступени, оглянувшись, я не увидел створа входа. К удивлению моему, видимость была достаточная, чтобы не приглядываться, и я продолжил спуск.
Кощей будто ждал меня - Приинц!
- Извини, Кощей Иваныч, но я теперь царь.
- Васса согласилась?
- И Васса, и Забава.
- Эх Рома, не сносить бы тебе головы за то что спал с Марьей Моревной. Да Морана слово молвила. Всё про миссию мне говорит, да про Мир Серый. Будто б прошёл ты чрез него, да не один раз ...
Я заметил, как блеснули глаза Кощеевы, и его улыбку, хоть и прятал он её в усы. Что-то знал Кощей, а не то сразу бы накинулся с мечом.
- Дозволишь ли, Кощей Иваныч, с Марьей Моревной поговорить?
- Она теперь Морана, и я ей не указ. Захочет встречи, сама найдёт. Искать не советую: Морана скора на расправу. Отдыхай, Роман свет Григорьевич. Будь как дома. А мне пора пределы объезжать. Неспокойно ныне. Да и в Мире Сером что-то происходит.
Кощей, пошкрябывая шпорами каменный пол, и отражая стальными латами языки пламени, вышел из тронного зала. Я облегчённо вздохнул, и уселся в железное кресло у камина. Языки пламени завораживали и я задремал.
Марья Моревна пришла, когда я уже вовсю спал.
Я открыл глаза. От сидения в стальном кресле занемела жопа, и я потянулся, намереваясь встать ...
Она стояла на коленях, у моих ног, и с улыбкой следила за мной.
Марья встала, и улыбка сошла с её красивых, но бледных губ. Мне показалось, что она стала ещё краше в этом платье, наглухо закрывающем её тело, с длинным, до самого пола, подолом.
- Милый мой дружок, принц, Роман свет Григорьевич, как я ждала тебя ... - по её щекам заструились слёзы
- Марья! - я обнял её.
Она была напряжена, но задрожала и обмякла, и уткнулась лицом в плечо - Помогии ...
- Что случилось, Марьюшка?
- Найди моего ... твоего ... нашего сыночка. Найди, Рома.
- Кощей обижает тебя? - хотелось сказать это с угрозой в голосе.
Марья улыбнулась - Нет. Нет, Кощей не обижает. Но сыночка моего, нашего - украл у меня ... - затуманились глаза Мораны - А мне говорит, сгинул, мол, мальчонка. Забудь про него. А я сердцем чую - Морана прижала к груди мою ладонь - Сердце материнское чует, жив наш сыночек.
Ощущая под ладонью округлость и упругость груди, я готов был сорваться. А Морана, пылая как в бреду, говорила - Я знаю, где наш сыночек. Только в одном месте может Кощей спрятать его. Только в дремучем лесу, у Бабы Яги. Рома, верни нашего сыночка. Забери его у Яги и схорони в своём царстве. Ты ведь царь теперь и сможешь защитить нашего сыночка, нашего Ромочку ...
- Почему сама не забрала Ромку?
- Милый, я связана заклятьем. Заклятием страшным, и не могу, до времени, покинуть царства Кощеева. Только ты сможешь вернуть нашего Ромочку.
Марья Моревна, теряя самообладание, тёрлась об меня низом живота. Но со мной что-то происходило. Я был холоден и трезв. Сжав её руки, отстранил от себя - У Кощея даже стены видят и слышат. Тебе ли не знать этого, Марьюшка? Страсть твоя - погубит нас.
Морана застыла - Ты разлюбил меня?
Я не успел ответить. Кощей спускался в зал, шкрябая ступени стальными шпорами.
...
- Избушка-избушка, стань к лесу задом, а ко мне передом!
Избушка, скрипя и покачиваясь, повернулась. Распахнулась дверь и на крылечко вышла, постукивая клюкой, Баба Яга.
- Зачем пожаловал, Кощей Иваныч?
- Подарочек тебе, баушка. От меня, да от Мораны - Кощей вытащил из-за пазухи свёрток.
- Дитя! - Баба Яга облизнула серые, все в трещинах губы и сглотнула тягучую слюну - И что мне делать с дитём? Небось грудничок ещё? - она приняла свёрток из рук Кощеевых и отвернула край.
Розовощёкий, с голубыми гдазёнками, щерясь в улыбке беззубым ротиком, на Ягу смотрел грудной младенец. Баба Яга заулыбалась и тут же нахмурилась - И чем же я его кормить буду? Ты об этом то думал, железяка ржавая!
- Можно, конечно, и кормить - ответил Кощей - Только вот не уразумею я никак: зачем кормить корм?
Яга шагнула через порог. Дверь захлопнулась, как крышка гроба, и избушка, скрипя и покачиваясь, отвернулась.
...
Дремучий лес, издалека, только казался дремучим. Когда я вошёл в лес, тогда и увидел его дремучесть воочию.
Путь, то и дело, преграждали упавшие, обросшие синим мхом деревья, сухие и мёртвые, словно все соки из них, мхом и высосаны. Густой, разросшийся папоротник, высотой в нечеловеческий рост. Петляющая тропинка, едва различимая, и всё время обрывающаяся. Сквозь густо разросшиеся кроны, солнечный свет не пробивался, и было сумрачно, и лишь редкие полянки радовали глаз скудным освещением.
В овраги, заполненные до краёв густым и плотным, как сметана, туманом,
спускаться я не решился, и шёл вдоль кромки, то теряя, то снова натыкаясь на
тропинку.
Не порхали по ветвям, и не перекликались птицы. Не встречалось зверьё. Но
слышалось, как будто перешёптывается кто-то. И я, останавливаясь, осматривался
вокруг и поднимал голову.
Но ветви деревьев не колыхались от ветерка, и замирая сердцем, я прислушивался
- Чу!
Мёртвая тишина вокруг: не скрипнет дерево, не шевельнётся веточка, не
шелохнётся лист.
Одно радовало: комарья и мошкары, тоже не было.
День был ясный и солнечный. Но здесь, в лесу, я ёжился, кутаясь в хламидину, и
с благодарностью вспоминая Морану, сунувшую её мне.
Я пробирался по лесу целый день, и к вечеру, когда стемнело, устроился на
ночлег под разлапистой елью.
Развернул скатёрку и заказал ужин. Простенький ужин: кефир, да четверть
буханки хлеба.
Свернув скатёрку, улёгся на траву. Скатёрку подложил под голову. Заснул
мгновенно. Проснулся ещё затемно, и уложив скатёрку в суму, отправился дальше.
Избушка, словно нарисовавшись, возникла у меня на пути. Я остановился, и огляделся. На полянке, прямо передо мной, стояла избушка. Ни окон, ни дверей, с этой стороны у избушки не было. Курьи ножки выглядели, как лапы птеродактиля. Даже перепонки, между когтями, покрыты ороговевшей и сморщенной кожей. Низ избушки на уровне моих глаз. Вокруг избушки забор. Я пригляделся ... и поёжился: забор из человеческих костей. Кости серые, древние. Но две, или три были совсем белые.
- "Свежие? А мож звериные, кости то?"
Но зверей-то, в Дремучем лесу не было.
- "А мож и сожрала всех. Как здесь поселилась"
На некоторых костях-штакетинах, показалось мне сначала, были насажены горшки. Словно бы для сушки, после использования. Но подойдя ближе, я содрогнулся. Горшки оказались черепами! И черепами, уже безо всяких сомнений, человеческими. И также, пара черепов были совсем свежие: беленькие, словно вчера обглоданные. Страх, холодный и липкий как пот, заползал в душу. Но я не из тех, кто отступает. Да и как я посмотрю в глаза Моране? Да и даст ли она мне, ежели я вернусь без Ромки?
Стараясь не смотреть на жуткий забор, я обходил его. За избушкой, вплотную к ней и забору, стоял стеной угрюмый, и непроходимо-дремучий лес. Между стеной угрюмого леса, и задней стеной избушки просвета не было. И в лес сунуться я не смог. Словно в бетонную стену упёрся.
Избушка выглядела древней, и брёвна были серые, с трещинами. Но когда я ткнул пальцем, древесина оказалась твёрдой. А присмотревшись, даже заметил потёки смолы, потемневшей правда.
Вернувшись на место, где стоял, произнёс - Избушка-избушка, стань к лесу задом, а ко мне передом.
Избушка не шелохнулась.
- Избушка-избушка, стань к лесу задом, а ко мне передом! - повторил я громче.
Избушка не шелохнулась.
- Избушка-избушка, стань к лесу задом, а ко мне передом!! - в третий раз
выкрикнул я.
Избушка не шелохнулась.
Я шагнул к избушке, и ударив кулаком по бревну, матюгнулся - Да что за ёб-твою
мать! Ты чего ввыёбываешься, пизда старая!
Избушка дрогнула, и стала поворачиваться, переступая на месте лапами.
Я отбежал на середину полянки.
Избушка поворачивалась, и клочьями чёрного тумана, тянулся за стенами дремучий лес. Какая-то мутная субстанция заволакивала пространство между стеной и лесом, не давая взгляду проникнуть за пределы.
Избушка замерла, и дремучий лес, теперь уже за той стеной, сомкнулся чёрной, непроглядной массой.