Закат полыхал, охватив полнеба багряно-золотым пламенем. Солнце медленно и неудержимо скатывалось за грань мира, его перечеркнутый растрепанными клочьями облаков диск уже касался той черты, за которой небо смыкается с тяжелым холодным морем. Бордовые блики плясали на серой ряби. Окрашенная алым пена прибоя лизала скалистый берег. Последние косые лучи насквозь пробивали редкий сосняк, вцепившийся корнями в камень. На коре играли розовые отблески, тени стройных стволов скользили по усыпанными редкими иглами земле и все ближе подбирались к стоящему на пригорке большому дому под торфяной крышей.
В доме шла попойка. Повытаскивали все, что Грышнак оставил здесь еще с прошлого года. Кружек на всех не хватило, и кое-кто из северян использовал вместо них шлемы, вынув подшлемники. Возле стола - толкотня, давка, ор. Сам Грышнак сидел в стороне на дубовом бочонке с клеймом "Долгая долина тм", и потягивал не спеша светлый эль из оловянного кубка. Оглядывал поросшие за год плесенью стены, прокопченные потолочные балки, под которыми плавали слои дыма. Огонь в очаге никто в такую жару не разводил, но все курили траву, доставленную с севера. Грышнак был не любитель. Завтра у всех этих придурков будет жуткое похмелье. Солнце, заслоненное деревьями, било через открытую дверь, но северная сволочь забыла, что не любит солнца, - настолько сильно она любила пиво.
Этот дом, пропахший топленым жиром и дымом, Грышнак выстроил в те времена, когда еще никто не пришел в эти края командовать и наводить свои порядки. Старое, проверенное убежище, о котором мало кто знал. Когда-то он возвращался сюда из дальних набегов с добычей и пленниками, чтобы отдохнуть и попировать с ватагой. Из тех ребят никого уже не осталось, и он был невероятно зол, что пришлось тащить сюда сброд, который называется его отрядом; всех этих придурков, которые не умеют пить и ведут себя как свиньи... Блюют на пол - не потому, что так уж пьяны, а потому, что лакают пиво без меры после двух дней, проведенных в пустыне. Грышнак сильно торопился и вел их самой прямой дорогой, минуя оазисы, - и ночью, и днем. Ноги вязли в черном песке, солнце палило, хотелось высунуть язык и дышать часто, по-собачьи. Многие из тех, кто уцелел после стычки, остались в песках. Грышнак не был этим недоволен. Главное - доставить пленников. Вон они - лежат в углу, прижавшись друг к другу. Одного бьет озноб - в такую-то жару, - другой кутает его в два плаща сразу. Да на что годятся эльфийские тряпки... Когда подходили к дому, эти двое уже на ногах не держались. Пришлось волочь их на себе. Чудо, что вообще не подохли, мелюзга такая. Выглядят хуже некуда - круги под глазами, щеки впалые, губенки растрескались. Грышнак вдруг сообразил, что им никто так и не дал напиться. Чего доброго, еще околеют. Он наполнил кубок из бочонка, наклонился над пленными.
- Держи, пей.
Тот, который был в себе, приподнял связанными руками голову товарища: сначала ему. Грышнак влил тому в рот немного эля. Потекло по подбородку, недомерок закашлялся, открыл глаза. Неприятные глаза, как у эльфа. Отдышался и жадно припал к кубку.
- Хватит, хватит, сблюешь, - Грышнак протянул кубок другому. Тот допил остатки, утер губы рукавом:
- Фродо, если меня память не обманывает, что-то такое мы пробовали в "Гарцующем пони". Тебе не кажется?
Фродо не отвечал. После пива его сразу пробил пот, на лбу выступили крупные бисерины.
- И много у тебя такого эля? - спросил недомерок.
Грышнак покосился в сторону северян, ржущих над чьей-то шуткой:
- Теперь уже не очень. - Он вернулся на свой бочонок. Пусть отдохнут малышатки. Пусть поболтают. У них есть немного времени, пока не прилетел Всадник. У Грышнака нехорошо ёкнуло внутри, слегка замутило.
Начиналась большая война, Всадников отошлют брать Белый Город, так что вряд ли кто-нибудь из них сюда явится. Скорее всего, придется еще три дня топать по пескам, хотя что-то ему подсказывало - ТАМ считают пленников достаточно важными, чтобы послать за ними Всадника, несмотря ни на что. И по мнению Грышнака, делают большую ошибку: богатырь с волшебным мечом, перебивший половину отряда и исчезнувший неизвестно куда, всяко важнее. Конечно, Грышнаку приходило в голову, зачем пленники ТАМ. Голова при этом начинала кружиться. Если бы ТАМ были правы, успокаивал он себя, недомерки не попали бы к нему в лапы так просто. Воитель с волшебным мечом бросил их, когда стали не нужны, и ушел. Мысли об этом успокаивали Грышнака и оправдывали желание пощупать пленников, подогреваемое недвусмысленностью приказа: "Недомерков брать живьем, не пытать, не обыскивать".
- ... Не обыскивать, не пытать, ясно вам, придурки? Собственной крови напьетесь, уроды!
- Да ты кто такой, Углук? Ты из какой помойки взялся? Что ты здесь раскомандовался? Командиром у нас Грышнак.
Командиром?.. После того, как Саруман свалил Сау, Грышнак мечтал только остаться в живых. Пришлось выслуживаться заново, с рядового. Бывший начальник разведки Минас Моргула командовал теперь полусотней идиотов, не умеющих правильно держать оружие. Лучше бы этот недоумок заткнулся.
Гвалт, свалка. Углук, стоявший спокойно, вдруг взмахнул рукой, и ретивый северянин свалился под стол, харкая кровью. Из горла у него торчал нож. В следующий момент Углук уже стоял на столе, размахивая здоровенной секирой. Расплескивая пиво, северяне бросились по углам. Урук-хаи сидели спокойно и ухмылялись.
- Ну чё ты, Углук? - дрожащим голосом сказал кто-то из-под стола. - Шуток не понимаешь?
Углук не обратил внимания. Спрыгнул на пол, поставил секиру к стенке.
- Куда смотришь, Грышнак? Кто здесь командир, ты или я?
- Надзор за этой сволочью и прочая идеоло... ло... лгическая работа - это твое дело, - Грышнак притворился более пьяным, чем был на самом деле. - Вот и парься. А если я командир, то на хрен ты здесь нужен?
Нельзя расслабляться. Нельзя даже самому себе признаться, что ТАМ на этот раз могут быть правы, потому что если да, то Грышнак несет в Ортханк такое... такое... У него возникло ощущение приподнятости в подмышках, будто его всего надули воздухом, и становилось ясно, что легче руку себе отгрызть, чем отдать это другому. А в душонке Углука ведь такой же червячок шевелится, и поэтому надо быть осторожным, очень осторожным... Уронив голову на грудь, он краем уха слышал, как один из урук-хаи презрительно хмыкнул:
- Может, Грышнак был когда-то хорошим бойцом, но сейчас он просто рухлядь. Годы...
Это мы еще посмотрим, думал Грышнак. Сумей не заснуть после тяжелого дня и обильного... э...отдыха, в полной безопасности. Сон - самый сильный противник, кто его не одолел, тот не воин. И в этом Углуковым щенкам до Грышнака - как пешком до моря Рун. Грышнак сумеет. Сумеет, потому что в душе - надо ж себе наконец признаться! - он еще вчера все решил.
Когда сюда прилетит Всадник, он найдет здесь только пьяное стадо - и больше ничего.
Тишше, малышшатки... Сграбастать пленников и, осторожно переступая через тела, - за дверь. Далеко не уйти. Толпа северян завтра будет ни на что не способна, но урук-хаи догонят его в любом случае - так зачем ноги топтать? Он бежал берегом до песчаного обрыва, внизу - ровное, как тарелка, место: море отступило, оставив за собой ил и грязь. Можно было добраться до гряды высоких камней. Логично, что он спрятался бы там; логично, что они станут его там искать. Он притаился под обрывом, достал лук, натянул тетиву, воткнул в песок шесть стрел. Недомерков положил рядом с собой, крепко привязав друг к другу. Ждать пришлось недолго - его тёмный след в серебрящейся от росы траве прекрасно виден. Углуковы молодцы бежали вдогонку, топая сапожищами...
...попрыгали с обрыва прямо через его голову. Понеслись вниз по песчаному откосу - быстрее, быстрее догнать; он выпустил свои стрелы одну за другой - им в спины. Они и понять ничего не успели.
Пятеро.
Ну да, Углука так не проведешь.
Прикрываясь пленниками, как щитом, Грышнак осторожно выглянул над кромкой обрыва. Углук высился скалой, черным сгустком тени, дырой в ночи, лишь посверкивали углями глаза из-под низко надвинутого на лоб шлема. Умирающий закат словно облил его меч кровью, хотя кровь сейчас казалась бы черной.
- Вылазь, Грышнак! - рыкнул он. - Вылазь, не бойся.
Грышнак выбрался наверх, положил недомерков на траву.
- Кого здесь бояться? Тебя, что ли, пожиратель падали, волчье семя?
- Сегодня падали попробуешь ты, - усмехнулся Углук. - Кишки свои сожрешь.
- Спасибо, я не голоден.
- Грышнак, я слышал, тебя оскопили дочери онтов на острове Тол-Брандир. Семь лет ты у эльфов ходил в женском платье, выдаивал коз, вращал жернова. Колдуньей ты был, творил ворожбу, ссорил мужей между собою. Семь лет ты не пил человеческой крови. Что мне ответишь?
Батюшки, как мы заговорили.
- Что ничего не понял. Еле разбираю твое бормотание. Видно, тролли испражнялись тебе в рот, и оттого ты так медленно ворочаешь языком, что до сих пор не все прожевал.
И, глядя на то, как Углук раздувается от ярости, Грышнак добавил:
- А по ночам ты ссышь в постель.
Углук с рыком рванулся вперед. Грышнак принял тяжкий удар щитом и сам от души рубанул по ногам. Но изенгардец легко перескочил через меч и снова напал. Ярость удваивала его силы, и двигался он очень быстро, но вот оружием владел так себе - размахивал мечом как попало, щит держал в стороне, на отлете, как будто он мешал. Грышнак стал обходить его по кругу со стороны левой руки, метя то в голову, то по ногам, - и вдруг метнулся в обратную сторону, пригнувшись к земле, проскользнул под ударом, оказался у противника за спиной и одним махом перерубил ему подколенные сухожилия.
- Агххх... - Углук ткнулся мордой в землю. Грышнак прыгнул ему на спину и вбил меч между лопаток.
Азартные вопли зрителей переросли в рев. Орки орали, свистели, улюлюкали, громыхали оружием о щиты.
- Чистая победа! - сказал Мерри. - Фродо, ты продул, с тебя пиво. Я говорил, что Грышнак его завалит.
Труп Углука поднялся на ноги, подобрал меч, отряхнулся.
- Пойду в чертоги Мандоса, - вздохнул он.
- Иди, иди в Манду, маньяк бешеный, - сказал Грышнак. - Смотрите, что он мне со щитом сделал!
Щит крупным планом: на толстой, пропитанной воском коже остались глубокие вмятины, от фанеры по краям откололись длинные щепы, не помогла и металлическая окантовка.
- А если бы по голове попал?!
- Мертвяк, не спеши, - Фродо убрал в карман мобильник. - Мне Гэндальф сообщение скинул - пять минут назад Боромир, бросил кольцо в жерло Ородруина. Саруман - лох, плохо Кирит Унгол охранял.
Грышнак вскинул руки к небу и ломающимся баском громко сказал:
- Валар, вы козлы!
- Мастеров на мыло! - подхватили орки.
- А пиво там осталось? - спросил Углук.
- Мечтай! Спирт еще есть.
Грышнак хлопнул изенгардца по плечу:
- Айда справлять поминки!
Изображение сменилось. Сотни огней затопили берег, их отражения мерцали в невидимой черной воде, а над всем этим сияло звездами распахнутое небо. Полилась тихая грустная музыка, негромкий чистый голос запел что-то на незнакомом языке. Юрий Андреевич посмотрел на Антошку. Тот сидел у углу дивана с пультом в руках, поджав под себя одну ногу, и глаза у него были глубже этого озера, с которого он привез свою запись. Меньше всего он ожидал увидеть сына в роли этого... Грышнака.
- А при чем тут скрипка?
- Это не скрипка, па. Это никельхарпе.
- Юрик, дай послушать, - сказала Ирина.
Быстро они спелись...
Сын с восьми лет рос с матерью - то есть был предоставлен самому себе. В принципе, Юрию Андреевичу нравилось, что в результате получилось, - вполне современный лоботряс, идет на золотую медаль, недавно пришел в офис с таким видом, с каким нормальные дети денег просят, попросил помочь устроить на работу двоих знакомых - Демона и Монстра (имена-то какие, Господи!). Все бы хорошо, если бы не это его безумное увлечение...
Юрий Андреевич очень хотел курить, потому что волновался. Сегодня он собирался сделать Ирине предложение и не знал, досадовать или вздохнуть с облегчением, что отрок пришёл показывать свои кассеты.
- Юр, открой окно и смоли... - Вот такая женщина, подумал он. Видит меня насквозь.
Он отошел к окну, открыл пачку "Парламента", щелкнул зажигалкой. За окном был полдень - самое жаркое время. Плыло марево над раскаленными крышами. Далеко внизу, во дворе, дремал на солнышке его лендровер. В магазинах наверняка не успевают охлаждать пиво. Он не мог не смотреть на увлечение своего сына как на блажь - а вот Ирина сумела понять, что для Антона это важно. Если любишь человека, говорит она, нельзя отмахиваться от того, что он любит.
- ...это эскапизм...
- Эскапизм - это дивность, а дивнюков гнобят... - вот и понимай как хочешь; а она понимает, - Ни один нормальный человек не перепутает игру и реальность.
- Тогда зачем? Что тебе это дает? Хочешь почувствовать себя героем? Или антигероем?
Антошка слегка нахмурился, губы сжал - весь в мать - после короткого раздумья ответил:
- Средство социализации, - да откуда он слова-то такие знает? Или с чужого голоса поет? - Попробуй на улице подойти к человеку, сказать: я Маша, ты Саша, давай с тобой дружить.
- То есть вы уходите в это потому, что у вас трудности с общением?
- Мы никуда не уходим.
Она прекрасно знает, что нужно. Сейчас мальчишке нужен спор. И она с ним спорит.
Он встретил ее год назад на какой-то конференции. Она тогда заканчивала журфак, сотрудничала сразу в трех изданиях, с трудом выбиралась из бедности. Он для нее был - чужим... но он был терпелив и настойчив. Ухаживал долго, без приглашений в супердорогие рестораны, ошеломляющих подарков и прочей тяжелой артиллерии. Он не хотел ее покупать - и оказался прав. Получил то, чего не купишь. Победа была полной, она позволила сбросить двадцать лет разницы в возрасте, загладила шрам, оставленный уходом жены в 98-м, и принесла удовлетворение: могу, ё-мое! Есть еще порох...
- Я читала Толкиена, Антон.
- Толкина.
- Толкина. Там же все по-другому было.
Антон рассмеялся.
- Ну что ты смеешься? Нет, ну правда?
- А какой смысл отыгрывать все по книге? Тогда все известно заранее, какой смысл играть?
- Вот именно - какой? Его мир - неживой. Там все черное и белое. Там нет...
- Секса и денег, - сказал Антон (ого!). - И вообще, ты не из Эллери Ахэ?
- Секса и денег не было в советском Союзе, - сказал Юрий Андреевич, - Ребята, а как насчет по пиву? - Ваш горячий спор надо чем-то охладить.
Он принес из холодильника три бутылки "Пилзнер Урквел", сел на диван рядом с ней, она уютно устроилась на его груди. Рядом с ним она всегда казалась такой маленькой...
- Давайте дальше смотреть, - сказал Антон, - там менестрельник.
- Это состязание певцов? - спросил Юрий Андреевич. Он как-то слышал одну из знакомых Антона - носатая девица бренчала на расстроенной гитаре и заунывно гундела что-то бесконечное.
- Юрик, это интересно, давай посмотрим.
Давай, подумал он, вдыхая запах ее волос. Я все равно не буду слушать, мне не до того...
Антон снял паузу, изображение снова дрогнуло и поплыло.
- Ну, что там?
Галадриэль оторвалась от чаши, с трудом переводя дыхание.
- Что с тобой?
Он подошел, взял ее за руки - Единый, лучше бы он этого не делал! - заглянул в глаза.
- Опять?
До чего же ты красив... И такой добрый... И сильнее всех... И не мой.
- Да, - она освободила руки, отошла, опустилась на скамью. - Даже после поражения он не успокоился, - сказала она. - Не смог препятствовать замыслу Единого здесь - пытается взять свое там. Знаешь, как они его называют? Профессор.
Он хотел сесть рядом.
- Дай воды, - сказала она. Он протянул ей кубок. Она пила жадно, как человек.
- Профессор? - спросил он. - Что это значит?
- Истар... или что-то вроде. Он создал себе смертное тело, на большее сил не хватило. Вложил себя в книгу. Всего. Как Ортхэннэр в кольца.
- Зато мы точно знаем, какова участь людей за пределами Эа... - Вала улыбнулся.
- Не всех. Только тех, которые выбрали Тьму и ушли вслед за ним. Мелькор, видел бы ты их мир! Это кошмар. Рядом с Хиросимой Дагор Браголлах - детская потасовка. Недаром они рвутся обратно - но бессильны это сделать.
- Эру создал их свободными... - задумчиво сказал Мелькор. - Но они хотят в клетку... Арда была их колыбелью - но нельзя прожить всю жизнь в колыбели... Взросление - это то, что не зависит от них. Они просто не хотят становиться взрослыми.
- Да, - сказала Галадриэль, - это и впрямь им свойственно.
Он сел рядом, взял ее руки в свои.
- Артанис, тебе не стоит некоторое время смотреть в Чашу. Обойдемся Палантирами. Рано или поздно Митрандир обнаружит себя.
- Не будет ли слишком поздно?
Мелькор улыбнулся:
- Мы справились с Манвэ - справимся и с ним.
Она запрокинула голову - бледнеющее небо, блекнущие звезды, восток едва-едва окрашен розовым.
- "Профессор был неправ", - произнесла она, словно передразнивая кого-то.