Славик вдруг залюбил химию. Отец у него, помимо преподавания немецкого языка в институте, занимался ракетомодельным спортом и заинтересовал этим сына. Слава тоже стал делать ракеты, только не настоящие, как у отца, -- аккуратные, ровные, -- а из чего попало: из коробочек, трубочек и тюбиков от зубной пасты.
У Юрия Михайловича в ракетах был специальный ракетный патрон с зажиганием от электричества. (Патроны были разные в небольшом чемоданчике. На них надписи: такой-то груз поднимает на такую-то высоту. Были мелкие, как автоматная гильза, и диаметром в два мальчишеских пальца. Такие большие и поднимали много.) У Славика патрончиков не было и он надеялся, что реактивная тяга проверенного сухого топлива не подведет.
Олежка бывал у Славика не так уж и часто, но когда приезжал, то всегда с завистью оглядывал латунную установку Юрия Михайловича для запускания ракет и сами ракеты, почти готовые, склеенные из стеклоткани с серебристым парашютом внутри. Потом Слава показывал Олегу свои самодельные ракеты и они шли во двор, или на недалекий пустырь, и пускали их там, смеясь над шумом, шипением и неудачными взлетами. Тюбики, как карнавальные огни на колесах, вертелись во все стороны, выплевывали мелкий пепел и раскаленные капли горящего топлива, сделанного "по секретным рецептам". От адской температуры, бывало, расплавлялись даже стенки тюбика и тогда запуск вовсе не удавался. Лучше было с трубками. Они заплющивались с обоих концов, только с одной стороны не полностью и оставалось отверстие для запала. Стенки трубок были толстые, не расплавлялись и тяга была отличная. В первых опытах они просто ездили по асфальту или песку на небольшие расстояния, но потом наступил резкий прогресс в запусках -- к трубкам стали привязывать палочку-балласт (можно и стрелу с перьями) и под носовую часть подставлять кирпичи.
Славик говорил, что теперь их запуски проходят точно по системе Циолковского; и, действительно, если ракета хорошо разойдется, то летела она метров двадцать-тридцать, набирая высоту трехэтажного дома. Но такой полет был редкостью и пиротехнические опыты Олежки и Славика терпели поражение за поражением. Сами они были перепачканы в копоти и дегте с черной изоленты, но не теряли хорошего настроения и творили дальше свои химические чудеса. (Позже, когда стали изучать химию, им это пригодилось.)
Мамы обоих ребят ругались,но ничего не могли поделать с сыновьями и постепенно смирились. Особенно мама Олежки Светлана Георгиевна. Она своими глазами видела, что, полистав какую-то книжку и поколдовав над ее юбкой, сын свел жирное пятно, которое ничем раньше не сводилось. Мама же Славика ругала обоих старших мужчин в доме, занимающихся химией и ракетами: и отца, и старшего сына.
Руки и ноги Славе и Олегу еще не поотрывало, как пугали все вокруг, да они и сами чувствовали, где находится предел их опытам. Никогда не изобретали больших бомб.
Славкиного брата, Мишку, к этим делам не подпускали, да он и сам не лез. У него, как он сам сообщил, задрав кверху нос, другие заботы.
О том, что приезжал Гай Петрович с Василием, Олежка Славику, конечно же, не сказал. Слава не был в курсе его путешествий по зеркалам после возвращения из пионерлагеря, поэтому не оценил бы важности этого события. А после того, как Матюхины уехали, Олег со Славой продолжили делать экспериментальные запуски. Их можно было проводить круглый год. А зимой даже интереснее -- ракеты скользили по льду замерзших луж и прожигали пламенным хвостом желто-черные закопченые полосы и дыры.
...У Олежки чуть ноги не подкосились, когда Сережка Сухов назвал ему эту фамилию: Ма-тю-хин. Именно такая фамилия была у Гая и она вообще была у многих, даже в городе Олежки. Но Серега сказал: "с мальчишкой", и Олег сразу вспомнил о малыше, которого он встречал в отражении Поэта. И этот малыш -- сын Гая Матюхина!
Олег вздрогнул от таких совпадений и нехотя стал спускаться на первый этаж. Вдруг окажется, что они -- те самые?..
Если бы их не знал, то и не волновался бы вовсе. Мало ли кто там к нему пришел... Может, ошиблись!.. А тут пришли... и прямо в школу, даже не могли встретить его у дома. Неужели у них к Олежке такие срочные дела?
Олежка шел, как в тумане, и чем ниже спускался, тем больше боялся взглянуть в коридор первого этажа, ко входу. Ноги его словно примагничивались к ступеням и не желали двигаться дальше. В одном месте он даже остановился и подумал, не проскользнуть ли мимо них? возможно, не заметят... "Но тогда они найдут меня дома. Нет, что же я, дрожать буду в их ожидании? Лучше спущусь." И сбежал последний пролет бегом. Глянул мимоходом в большое зеркало: встревоженные волосы, встревоженный вгляд и пионерский галстук торчит в стороны...
На первом этаже было шумно. У раздевалки толпились первоклашки и переодевали сменную обувь. Тех, кого он ждал, в коридоре не было. "Может, Сухов меня обманул?" -- подумал Олег и напряжение сразу ушло. Он спокойно кинул сумку у стены, снял с крючка в раздевалке свою куртку и оделся.
-- Идешь с нами в кино? -- спросил Юрик из параллельного шестого класса.
-- Нет, -- буркнул Олежка, -- у меня дела есть.
Юрик окликнул кого-то еще и они вместе ушли.
Олег соврал, дел у него особенных не было. Кроме домашнего задания, телевизор посмотреть, да прогуляться с Валеркой. Но вряд ли все это захочется делать сразу по возвращении из школы. Охотнее Олег завалится на кровать и подумает о том, о чем уже почти забыл, -- о зеркалах. Второклассник Сухов напомнил ему о Матюхине и сразу поплыли воспоминания о прожитом лете, о лагере и невероятном сказочном августе, половину которого Олег провел с ребятами в Вердаге и на его окраинах.
Застегнув все пуговицы на куртке и подхватив портфель под мышку, Олежка направился к выходу. Но перед тем как свернуть к дверям, остановился в недоумении: "Почему Серега сказал мне об этом? Откуда он знает о Матюхиных?.. Значит, они на самом деле здесь были?.." И снова забеспокоился.
"Может, они были с самого утра и ушли, не дождавшись меня?.. А Сухов прибежал только сейчас, ошибся... А не найти ли мне Сухова?.."
Олежка увидел второклашек, спросил их о Сереге.
-- Его послали Найти Васильева Олега, из шестого... не помним какая там буква. Он наверх побежал. А сейчас уже, наверно, дома. Он скорый!
Младшие, может, и видели Олега раньше в лицо, но и без того, как его звать, у них хватало и другого, что надо было запоминать каждый день. Ведь каждый день для них -- что-то новое. Для Олега день уже новостью не был и он кивнул октябрятам, что могут идти дальше. И сам, постояв немного, пошел на выход.
Но, свернув за угол, с удивлением заметил возле дверей мужчину в серой кепке и куртке-аляске и пацана. Мальчишка, примерно одного с Олежкой возраста, опирался спиной о стену и, опустив голову, разглядывал свои ботинки. Волосы его были светло-соломенного цвета, даже слегка белесые. Олежка заметил это, хотя мальчишка был в спортивной шапочке-пирожке. На затылке волосы выходили из-под нее и завивались, как у Акселя, но внешне он больше походил на Нильса: тоже высокий, с решительно поджатыми губами.
Мужчина с мальчиком были слегка похожи лицами и Олежка понял, что это отец и сын. Только... почему Василий... почему он такой взрослый? Вот же его видел в зеркалах совсем еще ребенком...
Олег резко остановился. Мальчишка, шедший сзади налетел на него и толкнул.
-- Ты что, забыл что-то?
-- Проходи, -- сказал ему Олежка. Сейчас ему было не до ответов на неуместные вопросы.
И, конечно же, Гай заметил Олежку. Посмотрел на него внимательно, расширив зрачки. Олежка увидел так, будто глаза у мужчины стали глубже и смотрели, просвечивая насквозь. Мужчина что-то сказал мальчишке и тот обратил внимание на Олежку.
Так они стояли друг перед другом несколько секунд. Потом мальчишка улыбнулся, кивнул и поманил Олега рукой. И сами с отцом шагнули к нему навстречу.
-- Гай... Вася... Я думаю, это сказка... -- Олежка все еще чувствовал себя скованно. Портфель сползал у него из-под мышки и не было сил удержать его.
-- Сказка?.. -- засмеялся Гай. -- Если бы! А то, ведь, все на самом деле.
Олежка снисходительно улыбнулся Гаю и посмотрел на Василия, протянул ему руку, все еще помня его малышом.
-- Как ты вырос за несколько месяцев!.. Тебе тогда лет пять было...
-- Даже меньше. А потом я тебя уже не встречал. Четыре месяца назад, когда ты меня видел в зеркалах, мне исполнилось двенадцать. Вот... папа расскажет, как это получилось.
-- Да-да, пойдемте куда-нибудь, -- огляделся Гай Петрович.
-- Пойдемте ко мне.
Владимир Михайлович знал Гая лично, так что никто не подумает их с Васей выгонять, они не чужие, не совсем посторонние люди.
Весь разговор Олежка посматривал больше на Гая, чем на Васю. Что он, мальчишку, что ли, никогда не видел?.. А Гай, он же город свой имел, Олег в этом уже разобрался. И сейчас, слушая его объяснения о том, как можно попасть в прошлое, улавливал и искал того Гая, Гая-мальчишку, которого встретил в городе с небоскребами и голос которого слышал в старом форте. Замечал, что почти ничего не изменилось в его характере. Только выглядел он взрослым человеком, да задумчивым стал и еще более поседевшим.
Гай рассказывал, как они нашли Олега. Владимир Михайлович позвонил и они, бросив все дела, помчались сюда.
-- А... -- хотел спросить Олежка про Васю.
-- Его отпустили. -- сразу же ответил Гай. -- Он успевает и учителя скинули ему программу на недельку...
-- Да это не главное, пап, оставь.
Гай Петрович посмотрел на сына, пожал плечами и замолчал.
Странное дело, Олег замечал, что не чувствует себя с ними скованным. Тем более с Гаем, ведь все же взрослый человек и приехал сам, первым. Олег разговаривал с ним, как с равным, как разговаривал бы с Васей, и Гай словно не замечал этого. Это многое упрощало.
Разговоров было много. Дома у Олежки они разговаривали вчетвером (подключился еще Владимир Михайлович). Гай рассказывал о давних случаях, о форте, а потом вспомнил что-то и усмехнулся.
-- Знаешь, Олег, у нас судомодельный кружок вел в детдоме один хороший человек. И знаешь, как его звали?
-- Как?
-- Олег Владимирович, представь себе! Так же, как тебя. А ты, случаем, не интересуешься морем?
-- Не-а, хотя когда-то подумывал стать адмиралиссимусом.
-- Такого чина в морфлоте нет, -- заметил Вася. -- Самый высокий -- адмирал.
-- Так я его сам выдумал! -- засмеялся Олег.
Олежкин папа заговорил с Гаем Петровичем об истории и археологии, а Олег кивнул Васе и повел его в свою комнату показывать, что у него есть.
К приятной радости, Вася интересовался всеми делами и задумками Олега, рассказывал, что есть у него дома, в Моловске. Даже пригласил его приехать как-нибудь: или так просто, или в каникулы.
В городе Олежки Матюхины остановились у родственников мамы Василия.
-- Они тут живут давно, и мама жила бы здесь, с ними, если бы не поехала в Моловск учиться. -- заметил Вася. -- Хоть у нас город и поменьше вашего и институты не такие известные...
Олег замечал по речи и по настроению, что Василий знает много больше, чем он. Олег за это лето многое повидал, много чего случилось, изменившее его характер, но Василий все равно был умнее, что ли. Да и Гай ему, наверное, многое рассказал. А уж тому есть что порассказать сыну!
-- А вы на поезде ехали?
-- Ага. До вас тут недалеко, я по карте смотрел.
-- Смотрел?.. Я тоже. В леагере еще, когда в атласе Мадаполамск искал.
-- Что ты! Мадаполамск-то да в нашем атласе?! -- Василий вдруг залился смехом, запрокинув голову назад. Похоже смеялся Лив, когда его одолевало веселое настроение.
-- Да, а чего смешного? -- пожал плечами Олег. -- Если это город, то я и смотрел его в атласе. Между Мадагаскаром и Моловском, по-моему.
-- Ты путаешь, Моловска в атласе тоже нет. Или это какой-то старинный атлас. Тогда, возможно, и был, а сейчас нету. А Мадаполамск... Это хороший город. -- Василий мечтательно поднял глаза к потолку. -- Там у меня девочка знакомая живет... Там дома старинные до сих пор стоят. Даже те, что уже при царских временах уже давно были. Я даже поспорил с нашей историчкой, что если бы не было Октябрьской революции, то жили бы все довольно нормально. И описал ей немного из того, что видел в Мадаполамске. А она стала спорить, утверждать, что я выступаю против сложившегося у нас в стране строя жизни и потакаю буржуазии. Все оглядывалась на двери в школьный коридор Я не совсем понял, что она хотела сказать, мы этого еще не проходили, но папа потом мне сказал об этом помалкивать и держаться программы. Вот я и держусь уже три месяца.
-- А ты больше не лазил в зеркала, как начал учиться? -- спросил Олег. Это его интересовало больше всего, ведь зеркала у него закрылись еще двадцать пятого августа.
-- Больше -- нет. Мог бы, но учиться надо. А там только отвлекаешься.
-- Значит, ты хоть сейчас можешь перейти?!
-- Могу. А где у тебя зеркала?
-- За шкафом. Ноя тебе и так верю... А у меня хуже -- и хочется, и не могу. Зеркала не пускают. С августа тоскую.
Олежка вздохнул и опустил голову. Василий тоже молчал. Посматривал на Олежку, приглядывался. Папа говорил ему, что "если вы можете посидеть минутку в молчании и не будете стесняться возникшей в разговоре паузы, то наверняка что-то общее в вас есть". Естественно, Вася отнес эти слова к паузе между ним и Олегом. Они сидели вот уже около минуты в молчании, поглядывали друг на друга и не испытывали никаких неудобств.
Обычно в таких случаях лихорадочно ищут тему для поддержания разговора. Хоть о чем, даже о погоде за окном, лишь бы не промолчать, не потерять нить разговора. А что терять Олежке с Василием, ведь их объединяли зеркала и общая тайна, в которую никто не поверит, даже если все всплывет наружу.
-- У меня друг в Мадаполамске, -- вдруг заметил Олег. -- Я с ним даже не попрощался. Передал привет через его маму. Она у него преподает литературу в школе. И искусство. А папа у него... -- Олег рассказал Васе об Игоре и его семье, о книжке "Юнга с "Морского Змея" и о многом другом.
Как было здорово рассказать кому-то о своих приключениях! Ведь с августа, когда они закончились, Олежка прожил их в памяти еще раз и все-все понял. А теперь встретил человека, кто сможет все это представить.
Олежка сидел за письменным столом, Вася на стуле сбоку стола, и один из них рассказывал с перехватывающим дыхание волнением, а другой слушал, широко открыв глаза и кивая.
-- Я бывал там, бывал, -- соглашался Василий, когда Олег рассказывал о чем-то знакомом, и замечал, что тот не приукрашивает, а рассказывает, как все было на самом деле. Олег не мог хвастаться и выдумывать, если Вася мог потом все это проверить сам.
Загудел самолет в небе, задрожало оконное стекло... Все было обычным в этот осенний день: и двор был тот же самый(лишь совсем облетели листья с деревьев), и комната Олежки. Только в этой комнате был Василий Матюхин, тот выросший малыш, которого Олег два раза встречал в зеркалах.
После Олежкиного рассказа между ребятами снова повисла пауза. Олег отдыхал от беспрерывного разговора, а Вася усваивал услышанное.
-- Как вы нас нашли? -- спросил, наконец, Олежка.
Прошло восемь лет, как Гай узнал от сына, что Олег здесь, в Реальности. Но разве они искали его все эти восемь лет?..
-- Папа говорил, что знает тебя, где-то видел. Я спрашивал, почему он сразу не поехал к тебе, но он сначала отмолчался, потом сказал, что ни адреса не знает, ни тебя не найдет в этом большом городе. Да и тебе тогда было, столько же, сколько мне, и о зеркалах ты не думал. А потом оказалось, что наши отцы знакомы.
Олег усмехнулся. Вася немного помолчал, дав ему время поразмыслить, а потом и на него накатило вдохновение -- стал рассказывать, где он побывал за эти восемь лет.
-- В первом отражении ничего особенного нет. Там просто наша квартира наоборот, наизнанку... Ну, все справа налево переставлено. Потом идет то отражение, где вы с Поэтом были. Я его самого потом много раз видел.
-- А ребят на Черном мосту?
-- И ребят видел, и в городе их был. Я там каждый год летом бываю.
-- А в третьем, в третьем отражении был?
-- Не-а, чего у тебя там? У меня снаружи темень какая-то непролазная, я туда не пошел.
-- Как так?! У меня там луг, речка, паровозик в Мадаполамск... Сам же говорил, что бывал в Мадаполамске!
-- Так у меня он в следующем, в четвертом. Значит, зеркала у нас разные. Ну-ка, достань.
Олежка поднялся и стал доставать из-за шкафа свои легендарные зеркала.
-- Как будешь пробовать: ПРОКТОРом или по-обычному?
-- А ПРОКТОРом это как?
Олег расшифровал название проекта и объяснил, какая от него польза. Василий сказал, что иногда тоже так проходит, но никак это построение зеркал не назвал.
-- Ну, чем ты живешь, чем занимаешься? -- спросил Гай Петрович Олежкиного отца, чтобы положить начало разговору.
-- Сейчас, пока ничего серьезного со стороны нет, смотрю материалы об Адольфе Марксе.
-- Учредителе "Нивы"? -- уточнил Гай Петрович. -- А то еще есть музыкант из Берлина...
-- Да, учредитель... Но, собственно не столько о нем самом, сколько о первом редакторе его "Нивы" Клюшникове.
Гай затруднился что-либо припомнить из истории деловых отношений Маркса и Клюшникова, но они с Владимиром Михайловичем еще поговорили о журнале, о самом Адольфе Федоровиче Марксе о том, как он вытаскивал Клюшникова из непростого положения, когда тому не давали разрешения на редакторскую деятельность вроде бы из-за пристрастия к спиртному... Адольф Федорович и сам отказывал ему в редакторской деятельности "по случаю разных неприятностей и неаккуратности в исполнении своих обязанностей..."
-- А ты знаешь, что Маркс сперва хотел назвать свой журнал "Беседка" по типу европейских семейных журналов, но Клюшников настоял на том, чтобы его назвали "Нива"?
-- Это я слышал. Маркс отошел от журнала, полностью положившись на Клюшникова, хотя Третье Отделение предупреждало в своих записках, что это человек либеральных взглядов, что он касается в своих произведениях и в редакторской деятельности острых социальных проблем и является чуть ли не опасным для общества человеком.
-- И пожалел потом...
-- Да, пожалел. Но после Федора Николаевича фон Берга и остальных, Маркс опять пригласил Клюшникова. Простил его. И тот работал в журнале до конца своих дней.
Гай Петрович промолчал. Владимир Михайлович решил сменить тему разговора и, наконец, спросил то, о чем давно хотел:
-- Я догадываюсь, как у тебя сложилась судьба после тех раскопок. А теперь-то ты как живешь?
-- Живу, не жалуюсь. Выездной сотрудник нашего историографического музея. С бумагами больше дело имею. Работа меня радует и я ее, надеюсь, тоже. Так что, все хорошо.
-- И статьи в журнал пишешь, -- взмахнул Олежкин отец позапрошлогодним номером "Исторического журнала Южной Сибири". -- Читал, читал... Кстати, есть спорные места.
-- Ну, это мне всегда интересно! -- заулыбался Гай, потирая ладонь о ладонь. У него не было и тени сомнения в том, что о "Шведском престолонаследии пятнадцатого века" (так называлась статья) он переговорит любого.
-- Ну, ладно, ладно, -- отложил Владимир Михайлович журнал. -- Об этом потом. Я знаю, что это твой конек. А сын? Пойдет по твоим стопам?
-- Не знаю, сам решит. Жизнь его, а не моя. Мое дело его до ума довести, чтоб глупостей не делал...
Разговор между двумя взрослыми людьми был ужасно скучен. Говорили еще о работе, семье и так... о себе немного.
А в другой комнате уже стояли друг перед другом два зеркала.
-- Вот, -- кивнул Олег, -- зеркала мои.
-- Маленькие больно, я вних не пролезу.
Вася тоже перелезал физически. Как директор в лагере и как Лив. Мыслью у него не получалось, хотя отец ему говорил, что так можно. Сейчас Василий присел и хотел просунуть хотя бы руку, но только чиркнул ногтями по стеклу. Растерянно поднял глаза на Олега.
-- Попробуй еще раз, -- кивнул тот.
Вася поднес руку к зеркалу и двинул пальцы вперед. Нет, не получилось. Вася осмотрел зеркала со всех сторон, даже простукал пальцем.
-- Совершенно нормальные зеркала... Ага! Наверное, они у тебя закрытые! Такое бывает.
-- И чего мне теперь делать? Может попробуем ПРОКТОР?
-- Нет, не надо. Когда закрытые, их ничто не берет. Нужны новые зеркала.
Олег заметно погрустнел. "А эти выбрасывать, что ли? Нет уж, пусть постоят, может, откроются". И Олежка поставил их Снова за шкаф. Чтобы не вешать нос перед гостем, хмыкнул:
-- Вот неудача, -- и наморщил нос.
Василий улыбнулся пересел на стул.
-- Знаешь, есть еще вариант... М-мм, погоди, подумаю. -- Вася подпер голову рукой и двигал бровью, глядя то на Олежку, то в пол.
Наконец, неохотно, словно выдавая тайну, которую не открыл бы даже другу, сказал:
-- Спроси у Снорри. Знаешь его?.. Папа говорит, что в форте был Снорри. Только папа его не видел, а я видел, -- белобрысый такой пацан. Ты бывал в форте?..
Олежка -- единомышленник. И он же так много рассказал дельного о своем проекте... Вася не жалел, что ему открылся.
-- В форте был один раз. А что он может, Снорри-то? -- Олежке это имя сразу напомнило о лисе Смирре из "Путешествий Нильса Хольгерсона..." Лис там был хитрющий! Хотел утащить гуся...
-- Что может?! Да все! С зеркалами -- все, что угодно. Он в двенадцатом у меня, у тебя не знаю, в каком. Вот, у меня листок есть, -- Василий зашарил по карманам, -- в нем все ходы есть, если твоим ПРОКТОРом идти.
Олег с первого мгновения, как только Вася достал бумажку, узнал ее. Желтоватую, шершавую, потертую на сгибах. Взял ее из Васиных рук, боясь посмотреть, что там нарисовано. Полуокружности и прямые... Так и есть!
Ой, как заколотилось Олежкино сердце! В горле появился неприятный холодок. Это была бумажка Лива. Это его чертежи. Без них он заблудится в зеркалах, если они стоят под углом друг к другу. Что же с ним стало? Почему он ее потерял?
Вдруг отчего-то стало тихо и во дворе за окнами зашумели ребятишки, как стайка воробьев. Сглатывая слюну, Олег спросил:
-- Где ты ее взял? Я знаю ее хозяина.
-- Она лежала в кустах, в пятом отражении. Не бойся, я не украл и не отобрал. Она лежала там одна, будто кто ее обронил. Кто ее хозяин? Скажи и я верну.
Олежка оживился. Уже привык к Василию.
-- Ты Западных знаешь?
-- Ну, если я Восточных всех знаю по именам, то и о Западных слышал. И видел их однажды -- Полковник показывал мне их издали.
-- Так вот, Лив из Западных. И это его чертежи, он мне их этим летом показывал. И говорил, что с двенадцатого все отражения по четыре пришпилены.
-- А у меня с четырнадцатого! Странно, но и ко мне этот план подходит. А Западные, они же... -- Василий не договорил -- в комнату заглянул Гай петрович и кивнул ему.
-- Ну, успели поговорить? Пошли обратно, Вась, всего за один раз не обсудите, а нам еше надо в одно место зайти. К трем часам.
Олежка заерзал на стуле, глянул на Васю, на Гая Петровича.
-- А завтра вы придете?
-- Я постараюсь, -- ответил Вася и подошел к отцу.
-- И я, может быть, -- кивнул Гай Петрович, -- хотя у меня здесь и свои дела есть. А ты, Олег, выходи на улицу. Погуляем там, поговорим и город твой посмотрим.
Олежка встал, пошел провожать знакомых.
-- Ну, ладно. Тогда, пока, до завтра! -- Гаю кивнул, а Васе подал руку.
-- Давай, будь! Мы подъедем после твоих занятий, -- тряхнул тот Олежкину руку. -- Ты подумай еще, о чем говорили. А листок я перечерчу, если ты разрешаешь. Ты сам Ливу верни, я его в лицо не знаю.
Олежка еще раз кивнул.
Гай Петрович с Василием были в Олежкином городе всего три дня. Гаю надо было ехать обратно, а Вася не выразил желания остаться у тетки еще на сколько-нибудь. И все три дня они разговаривали с Олегом о зеркалах, хотя и не только о них. Олег интересовался и самим Василием: как он учится, что интересного у них в Моловске и так далее. Васе интереснее было поговорить о незнакомых местах, необычных, в которых можно бывать не каждый день. Конечно, это снова были отражения.
Когда Олежка показал ему голландку Западных, Вася побледнел от удивления и благоговейно коснулся ее краешка.
-- О-оо, где же ты ее взял?! Западных уже давно нет, их никто не может увидеть!
Олег чуть не выронил голландку. Это для него было ударом.
-- Как?! А где же они?
Василий, вспомнив, что Олег не может лазать в зеркала пока учится, рассказал ему о том, что Западных не встречают больше в тех местах, где они бывали. Сказал, что они куда-то ушли, но иногда проносится слух, что кто-то из них появляется в городе и у Восточных, но, не разговаривая ни с кем, проходят, куда им надо, и снова исчезают.
-- Восточные говорили мне, что они будто бы во сне -- ничего не слышат, только смотрят вдаль. Иногда пропадают, только стоит отвернуться...
Олег слушал Васю и заглядывал ему в глаза, потому что не верил, что такое возможно. "Ведь они сказали, что будут учиться! Где же та гимназия, если их никто не видит? Нет, этого не может быть! Разве гимназия не у ребят в городе?"
Когда Вася рассказал все, что сам слышал, Олежка с тоской задумался:
-- Я бы хотел попасть к ним. Мне даже НАДО! Но... я не могу.
Василий облизнул губы и напомнил о Снорри или новых зеркалах. Больше об этом они с Олегом не вспоминали. Стали разговаривать о том, когда Василий отсюда уедет, и решали друзья они теперь или нет.
Не каждый мальчишка -- товарищ, и не каждый товарищ -- друг, поэтому к слову "друг" Олежка относился осторожно. Василия он еще не настолько хорошо знал, чтобы назвать его другом. Пока он просто человек, с которым у Олежки есть что-то общее. А это -- товарищ.
Правда, живет он в другом городе и видеть его было можно только на каникулах, и то -- если он приедет сюда с отцом опять, но позвонить, а еще лучше -- написать, можно всегда. И Олег обещал Васе с Гаем, что обязательно им напишет. На том разговоре они и расстались.
Гай настоял, что провожать их на вокзал не стоит и Олежка остался дома. Еще надо было делать уроки и учить по истории средних веков заданную тему.
2.
Во время прогулки по ближайшим улицам, Гай посматривал на сына с Олежкой, разговаривающих о чем-то своем, и помалкивал. Даже чувствовал, что он им мешает. Не будь его рядом, ребята сорвались бы с места и умчались в парк, где на голову падают рыжие полуиссохшие листья и под ногами все шуршит и крошится. А то и на речку куда-нибудь посмотреть на "Метеоры", снующие туда-сюда перед закрытием навигации. При Гае Петровиче шалить, кричать или убегать было неловко и ребята чинно шли по улице, оглядываясь: не отстал ли он, не потерялся?..
О зеркалах Гай говорил с Олежкой мало и только тогда, когда Васи не было рядом или тот не вслушивался в их разговор, задумавшись. Олег сразу понял, что Гай не может сказать обо всем своему сыну и тоже решил быть осторожным. Разве можно было бы потом все толково объяснить, если рассказать Васе о том, что видел Гая в его собственном городе, видел трущобы, слышал голоса в старом каменном форте-крепости?.. Впрочем, о форте Василий знал кое-что и сам, это не было для него секретом. Но, все же, сколько вопросов последовало бы. А Олег не знал, как это все получилось, как сошлось. Лазил как в сказку, а потом сам себе не верил.
Снова и снова осознавая, что видит Гая, Олежка внутренне сжимался и ему трудно было говорить. Под ребрами становилось нехорошо, ведь, вот он Гай, на самом деле, а не где-то в зеркалах.
Надо было следить за собой не проговориться при Васе, а сказать многое хотелось. Внутри так и зудело: "Ну, расскажи, расскажи ему об этом! Ну, давай, похвастайся! Что же ты тянешь? Эх, растяпа..."
...Теперь Вася был уже далеко. Олег вспоминал его и отвлекался от домашнего задания. Подпирал голову рукой, смотрел в окно, а сам был не дома, а где-то в пустоте.
Олег невольно сравнивал Васю с Валеркой, Славиком, школьными товарищами, и понимал, что на них он не похож -- с задумчиво прищуренными глазами, морщинкой между бровей и вихрами светлых волос, будто растрепанных свежим ветром, налетевшим с утренних туманных фьордов.
Для Олежки в этом ничего удивительного не было. Он знал, что такое гены и наследственность, и догадывался, что Гай, Васин отец, не здешний. Думая об этом, Олег был близок к открытию, которое поразило бы его не меньше зеркального перехода, но он не додумался связать Гая и его город с теми рассказами Западных ребят о мальчишке и безумном шуте, давным давно создавших Тройную Систему.
Со Славкой было лучше, хоть он почти ничего не знал о зеркалах.
Иногда на них накатывали воспоминания и они радостно щурились, вспоминая что-то давнее.
-- Здорово, что мы познакомились! -- замечал Славик восторженно, будто он заранее ждал появления такого человека, как Олег.
Олежка кивал. То, что Славик ему попался на глаза -- в этом тоже он усматривал одно из удачных совпадений. Теперь, казалось Олегу, вся его жизнь состояла из череды мелких и крупных непредвиденных встреч и связей.
-- Могли бы и раньше встретиться, -- замечал он Славику, -- только я не знал, что ты через забор на речку лазил...
-- А ты на крышу забирался, но я тебе не видел. -- отвечал Слава. -- Что ты там делал?
-- Сверху на лагерь смотрел.
-- И чего, здорово видно?
-- Ну! -- отвечал Олег и Славик завидовал.
Но такие откровения о том, что они оба радуются дружбе, случались не часто. Просто дружили изо дня в день, даже на расстоянии.
После того, как закончил все письменные задания, Олег собрался ехать к Славику. К вечеру вдруг из-за туч проглянуло солнце, соседняя пятиэтажка зазолотилась и это было хорошим знаком.
-- Мам, я к Славке, -- сообщил Олежка в сторону кухни.
-- А ужинать кто будет? -- донеслось из-за прикрытой двери.
Олежка не ответил и мама появилась в дверях.
-- Слышишь, нет?
-- Да я потом, ма! Приеду и поем.
Светлана Георгиевна подозрительно посмотрела на сына, на карманы его куртки -- не торчит ли оттуда очередная ракета?..
-- Опять на опыты едешь? Ой, смотри, Леська, оторвете себе головы!
-- Да чего ты, я просто еду. -- Олег вывернул карманы и кроме нескольких спичек там ничего не было. -- Вот, видишь?
Мама молча протянула и забрала последнее, что могло воспламеняться и гореть. Но волнения ее на этом не кончились.
-- И смотри там, не сиди у него долго. Ты хоть уроки-то сделал? Все? Отец придет, проверит.
Олежка топтался в нетерпении: когда он сможет, наконец, отправляться? Он был уже совсем готов.
-- Ну, иди, иди уж, -- махнула мама и еще раз осмотрела сына со вздохом на его непоседливость, -- и спроси Славу, кем его мама работает.
Олежка кивнул и щелкнул дверным замком.
Ехать к Славке было приятно. И даже то, что он жил довольно далеко, было иногда хорошо. Был интерес ехать. Во-первых, не виделись долго и накопилось много новостей, а во-вторых, по дороге можно было выглядывать в окно и смотреть на новые места.
Пешком бы сюда Олежка ни за что не забрался. Тут и старые двухэтажки с лепниной под карнизом, и новые высокие дома. Улицы здесь не прямые, а загнутые, со множеством перекрестков, узких улочек, тупиков. И ближе к реке -- большой пустырь с редкими покосившимися деревянными домиками, в которых еще жили люди.
Если Олег видел пустырь, то знал, что уже близко дом Славика и начинал беспокоиться.
"Может, его дома нет? Может, он еще со школы не пришел, задержался? Или, может, уже куда-то уехал?.."
Со школы-то, конечно, пришел, но если уехал, тогда надо было ждать во дворе или, вздохнув, ехать обратно, оставив записку, написанную карандашом со сломанным в кармане грифелем: "Я был, а тебя не было дома. А жаль! Олег." Карандаш выводил две полоски вместо одной и казалось будто писали еще раз по тем же буквам.
Летом, или пока было тепло и солнечно, искать Славика было даже интересно. Олег ходил по незнакомым улицам, как по чужому городу, и чувствовал себя то разведчиком, то первооткрывателем земель.
Сейчас неприятно было хлюпать по сырому холоду, да узковатая куртка давила плечи и ботинки еле-еле поднимались от неровных бугров грязи смытых на асфальт с газонов.
Подходя к дому Славика, Олежка припомнил мамины слова. "Зачем ей знать, кем работает мама у Славы? Работают на одном предприятии, может, хотят познакомиться тоже, как мы со Славиком?.."
"Леськой меня назвала... А причем тут Леська? Того Леськи уже давно нет, а есть Олег Васильев, пионер, ученик шестого класса 16-й средней школы."
Это в далеком несознательном детстве Олежка не выговаривал в своем имени букву "ж" и глотал первую "о". Получалось "Леська". Вот мама и запомнила. Теперь называла его так, ласково.
Олежка усмехнулся и позвонил в тридцать седьмую квартиру. Славик сидел дома. В такое время, когда на улице слякоть и морозец, он старался лишний раз не вылезать. Сидел за столом и мастерил (уже второй месяц!) модель клипера. Мишка крутился возле него и только мешал.
-- Приехал, -- тихо и радостно улыбнулся Славик и усадил Олега рядом.
Мишка стал крутиться возле гостя и Слава вздохнул свободнее: теперь никто не заденет его, не боднет головой, когда он делает тонкую работу -- приделывает ванты к марсовой площадке грот-мачты.
На письменном столе у Славы, под стеклом бумажка с надписью:
Сборка модели.
1.Корпус.
2.Покраска и установка на киль-блоки.
3.Изготовление дельных вещей, рангоута, такелажа.
4.Установка русленей, бушприта.
5.Установка мачт со стеньгами.
6.Проводка стоячего такелажа.
7.Установка на палубе дельных вещей.
8.Поднятие реев.
9.Протягивание бегучего такелажа.
10. Закрепление на бизань-русленях боканцев со шлюпками.
По этой бумажке Слава сверялся, когда клеил клипер один, чтобы не перепутать порядок работ. Когда приходил Олежка, они клеили так, как им самим хотелось, лишь бы это не нарушало их представления о том, что должно было получиться.
Мишка походил рядом, посопел молча, а потом пристал к Олегу:
-- Выбирай из двух одно: дуб, орех или пшено?
Олежка начинал улыбаться ему: чего ты, мол, с такими вопросами?.. А Славик выставлял братишку:
-- Иди, иди, гуляй! Не видишь, люди делом заняты...
Тот не унимался, приставал опять, хотя и сам понимал, что шутка все это.
-- Ну, ответь... то есть, выбирай одно из двух... тьфу ты! Из двух одно...
-- Ну, дуб.
-- А в зуб! -- серьезно ответил Мишка, замахнулся кулаком, а потом отскочил за порог и заулыбался.
Наконец, Мишку выставил Славик, привставая:
-- Я кому сказал!..
Мишка хмуро вышел из комнаты.
-- Весело, -- сказал Олежка.
-- Весело, -- печально согласился Славик. -- Только покою никакого нет...
Мишка выдумщик был ужасный. Ходи за ним и запоминай... Сказочные истории, выдуманные приключения... Слава, смущаясь за своего младшего братца, рассказал парочку.
Бабушки во дворе говорили, что Миша живой пацан, моторный. Нравился он им, потому что подсаживался, начинал рассказывать свои истории, которые, ну вот честно, с ним самим происходили. Те посмеивались снисходительно. Не боялся показаться смешным. Упирался руками в скамейку, втягивал голову в плечи, болтал ногами и так, порой, замечтается, что уже и не слышно его вовсе... Сидит тихонько, пока тетки между собой балагурят. Потом вздохнет тихонько и уходит...
Олежка отогревался после улицы и посматривал за работой Славика. Корпус клипера был обшит темно-коричневым шпоном и выглядел как у настоящих, мастерски выполненных моделей. Три мачты были как можно дальше расставлены друг от друга, чтобы паруса ловили больше ветра. Но парусов пока не было, пока Слава только натягивал мачтовые штаги и приделывал ванты.
Если что и доверял Мишке Слава, так это только мазать клеем деревянные детали и подавать их. Тонкую работу Славик делал сам, поэтому Мишка совсем потерял работу. Опять прискакал и все ходил, подпрыгивая, около ребят и канючил, чтобы ему дали какое-нибудь дело. Уверял, что он будет осторожен, что хочет помочь. Олежка бы позволил...
-- Иди на кухню, маме помоги, -- сказал ему Слава, не отвлекаясь. -- Я все равно уже заканчиваю. Надо чтоб подсохло немного.
Мишка немного успокоился, уселся на краешек кровати. Ко всему прочему беспокойству, он успел уже где-то простыть и шмыгал мокрым носом. Звуки были так выразительны и непередаваемы, что Олежка заметил ему:
-- Иди, сморкайся.
-- Сам туда иди! -- ответил Мишка. Но, скорее, из вредности, потому как тут же достал платок и высморкался под кисло-брезгливые взгляды Славы.
-- Ты чего все в школьном? И в школе, и дома...
-- Представь себе!
Славик со снисходительной улыбкой посматривал на все это со стороны, будто Мишка не только его брат, но и Олежкин. И Олежке это нравилось -- у него не было брата. Двоюродный брат, конечно, был, но родного не было. Двоюродного брата-студента попробуй, помучь!.. Самого запытает. А был бы такой братишка, как Мишка, Олег бы ставил на нем нехитрые эксперименты, боролся бы с ним и мучил для его же удовольствия.
Чужого брата он не трогал. Еще попадет потом Славику за него...
Скоро начались каникулы. Дни стояли солнечные и небо было такое, словно опять вернулось лето. Это было время запусков ракет. Отец Славика и Миши, Юрий Михайлович, тоже собирался попускать пробные варианты своих ракет и ребята напросились с ним.
-- А у вас есть что запускать?
Олег со Славиком показали ему несколько своих ракет, сделанных из чего попало: из тюбиков от зубной пасты, алюминиевых трубок с балластом и просто обмотанные изолентой.
Дядя Юра усмехнулся и достал из коробки ракеты, сделанные по всем правилам из жесткой стеклоткани, пропитанной эпоксидной смолой. С парашютом и отделяющейся ступенью. Олежка, конечно, ахнул от удивления и зависти, а Славик их уже видел. Юрий Михайлович порадовался произведенному фурору и спросил Олежку:
-- Как четверть-то закончил?
Его, как педагога, очень интересовало, что за молодежь подрастает.
-- Нормально, -- махнул рукой Олег и подумал про себя, что тройка по математике и литературе это не так уж нормально.
-- Троечников не берем, -- оглянулся Юрий Михайлович и сложил ракеты обратно.
Олежка на секунду закаменел, но около Славкиных глаз появились тонкие морщинки и Олег понял, что это такая шутка. Конечно, шутка, разве они со Славиком сами не могут попускать свои ракеты? Отдельно? Другое дело, что хотелось посмотреть как летают ракеты Юрия Михайловича.
До воскресенья было еще два дня и приходилось терпеть. Время не хотелось терять зря и Славик предложил попутешествовать по их местности, где были спуски, старые улочки и никому не известные одноэтажные кварталы.
Ждановский спуск, на котором находился дом Славика и Мишки, во всей его пятисотметровой длине вел к небольшой мутной речке. На берегах ее прилепились деревянные домишки. Всего несколько лет назад в них жили люди, а когда начали закладывать мост, всех живущих поблизости переселили. И дома теперь стояли пустыми, ждали сноса. Солнце, иногда проглядывающее сквозь тучи, слабо освещало крыши покосившихся бревенчатых и дощатых построек. Олегу их вид напомнил что-то, сначала он не мог вспомнить, что. А потом словно увидел трущобы еще раз, только крыши там были ярко освещены. И в светлой тишине пели птицы и слышались разговоры ребят.
Рядом с Олежкой кто-то встал. Ему подумалось, что Гай, и с удивлением он заметил Славика.
-- Чего ты там вдали разглядываешь? Смотри, какая хата интересная.
Олег вспомнил, что они со Славиком гуляют, а не с Гаем, и тряхнул головой, прогоняя мысли о трущобах.
То ли на искрошившемся бетонном блоке, то ли на большом белом камне стояла косая коробка с дверью, словно отдельная комната. К двери наверх вела небольшая лестница с перилами и Славик, не задумываясь надолго, полез туда. Лестница скрипела и он осторожно трогал ногой каждую ступень, прежде чем шагнуть. Проглядывающее солнце высвечивало на его синей куртке переплетенные тени от росших рядом кустов черемухи. Забравшись наверх, Слава скрипнул дверью и исчез в мрачной глубине. Олежка слышал его шаги как негромкий шорох и скрипение досок, но заволновался, как бы там чего с ним не случилось. Встал на нижнюю ступень лестницы и поднял взгляд ко входу.
-- Слав, ну чего там?
-- Лезь сюда, -- послышалось изнутри. -- Тут стол с ящиками.
Олежка вскинул брови, сердце у него заколотилось, как у кладоискателя, и он пулей взлетел к Славику. Внутри был уроненный набок кухонный стол с двумя большими ящиками и дверками полок, где обычно хранят сахар, крупы да всякую хозяйственную мелочь. Вокруг стола валялись щепки от досок, дранки и куски отсыревшей штукатурки с обрывками обоев в мелкий цветочек. Около дверей, на стене висел электросчетчик. Все провода его были оборваны и торчали ниже заиндевевшей щеткой.
-- Давай, возьмем его? -- предложил Славка и дернул счетчик за угол. -- Все равно он тут без дела висит.
Олежка и сам хотел предложить это. Кивнул Славику. Но счетчик никак не снимался и, после исследований наощупь, ребята обнаружили три шурупа, которыми он был прикручен прямо к стене.
Отвертки, конечно же не было и Олежка свернул счетчик куском арматуры, как воровской "фомкой". Черная хрупкая пластмасса корпуса лопнула в нескольких местах, но механизм остался целым. Слава подхватил его под мыщку и они вышли на лестницу.
-- А для чего он нам? Разберем? -- спросил Олег.
-- Конечно.
Но не успели они пройти полпути к следующему пустующему домику, как их остановил невесть откуда взявшийся небритый дядька. На нем были потертые зеленые штаны и выцветшая фуфайка. Олег непроизвольно сжал покрепче арматуру в кулаке.
-- Вы что здесь делаете, а?
Этот человек вполне мог оказаться сторожем этих мест, как бывает иногда на стройке, чтоб не воровали кирпичи и лопаты, и ребята сразу ответили ему, что они тут просто посмотреть.
-- А это что? -- показал он скрюченным пальцем на счетчик у Славика.
-- Счетчик, -- сказал тихо Слава и протянул его на вытянутых руках.
-- Вижу, что он. Идите и положите, где взяли! -- голос был строг и Славик вздрогнул. Ему стало неловко: Олежка в его районе вроде как гость, а тут такое огорчение -- напоролись на сторожа.
-- Но он же ничей! -- возразил Олег. Так старались, снимали, а теперь отдавать?!
-- Как это ничей?! Хозяева приедут и заберут.
До домика было недалеко, Слава добежал туда, положил счетчик за дверью и вернулся обратно, с тревогой глядя то на Олега, то на этого странного человека.
-- Теперь идите отсюда и не шастайте.
Славик с Олежкой двинулись с места, нахмуренно оглянулись на удаляющегося человека и стали подниматься по склону, оглядываясь на противоположный берег, где стояли точно такие же домишки, заброшенная лодочная станция и навезенные под опоры будущего моста горы песка. И уже сверху, с обочины небольшой однополосной дороги заметили, что этот "сторож" зашел в дом на камне, забрал их счетчик и пошел себе с ним дальше, прихрамывая и хрустя сухими ветками.
Обманул!.. Обидно, но что поделаешь, не пойдешь же, не отберешь у взрослого, даже если вдвоем и в руке арматура. Олег со Славиком только переглянулись и сглотнули обиду.
На сегодня настроение было испорчено. И даже такой прекрасный вид, открывшийся им сверху, нисколько не радовал глаз. Ржавые корпуса больших катеров на лодочной станции, на бонах, заросших кустами ивы, казались еще более ржавыми и этот едкий цвет среди голых прутьев ивы резал глаза и от него несло холодной беспросветной жутью.
Олежка вздрогнул, передернул плечами и сообщил Славику, что, наверное, поедет домой.
-- Ага, я тоже сейчас домой. Приезжай, когда будет солнце, сходим еще в одно место.
-- Приезжай ты ко мне. У нас места не хуже. Помнишь, я тебе рассказывал?..
-- Помню, -- вздохнул Славик, вдруг почувствовав себя виноватым за сей неудачный день.
Он опустил глаза перед Олежкой, смотрел в сторону, когда разговаривал с ним и был благодарен, что Олег этого не замечает.
-- Куда пойдем? -- спросил Олег, когда в следующий раз приехал к Славику.
-- На Училищную. Там такие места... Ну, сам посмотришь.
Славик накинул толстый колючий шарф, куртку и перед зеркалом надевал шапку. Отросшие с лета волосы мешали, лезли на уши и он подталкивал их дальше под шапку, поглядывая в зеркало на свои темные глаза, приплюснутый нос и рот с такими морщинками в уголках, будто он слегка усмехался.
Олежка подождал его, шмыгая носом, и они пошли путешествовать.
Училищная была короткой, с однополосной дорогой, по которой к большому заводу мчались грузовики. Там, у завода она и кончалась. Проходила мимо заводской вечерней школы и небольших магазинов. Дома здесь были старенькие, как и сам завод. Слава вел Олега по этой улочке как профессиональный экскурсовод и рассказывал ему разные истории.
-- Вон в том дворе меня один раз чуть собака не укусила. Сначала лаяла по-дикому, а потом ухватила меня за штанину и давай ее рвать. Хорошо, что у меня с собой лыжная палка была...
-- Отцепилась?
-- Любая бы отцепилась, если лыжной палкой... Я-то еще испугался, думал она бешеная.
Олежка только покачал головой.
Они разговаривали, шли дальше и если взгляд Славика цеплялся за какой-нибудь примечательный дом, Он тут же подталкивал Олежку локтем и говорил: "О, смотри, чего тут было!" Они перебегали улицу, или просто подходили ближе, читали мемориальные доски, таблички, рассказывающие о том, что здесь жили какие-либо известные в городе люди: врачи, летчики-герои войны и так далее. Потом ребята прошли столярный цех, где около забора лежали штабелями сосновые бревна с ободранной корой; станцию горгаза с гаражами пожарных машин и невысокой, этажа в четыре высотой, пожарной каланчей. Долго стояли у дома с лепниной под карнизом и под каждым окном, рассматривали, трогали: не отвалится ли?
-- Так вот живешь на одном месте и не знаешь, что есть такие интересные места в городе, -- сказал Олег и Слава согласно кивнул.
Потом рассматривали черепичную башенку со шпилем, как церковную, только квадратную. Черепица была зеленая, фестончатая, а дом светло-серый, почти белый, лишь под карнизом торчали черные деревянные балки. Следующей по этой улице была школа, но сейчас, в каникулы она пустовала и выглядела уныло и заброшенно.
Далее улица петляла, проходила вдоль речки, где сразу же за бетонным сбитым бордюром начинался резкий откос. На склоне росли ивовые кусты и сейчас, без листьев, они торчали, как сухие палки с длинными провисшими гвоздями. Если свалишься туда, то пока падаешь, тебе причешет всего как стальной гребенкой. Олег со Славой туда близко не подходили. Спустились ниже по улице. Асфальт сначала покрывался дорожной пылью, потом слоем земли и, наконец, дальше уже шла настоящая грунтовая дорога. На старых домах уже было не разглядеть ржавых вывесок, возможно, что это была уже другая улица. Но было интересно.
Дорога скоро перешла в широкую поляну-пустырь, за которой меж деревянных древних свай текла мутная речка.
-- Ну, так куда мы идем? -- спросил Олег, не замечая здесь ничего стоящего внимания.
-- Вон до того угла, -- показал Слава и кивнул, -- а потом увидишь. Там так здорово!
Славик уже чувствовал, Олегу понравится то, что когда-то понравилось ему самому.
По верху проложили еще одну дорогу, более ровную, но ребята не стали туда карабкаться и все так же шли снизу. Слава сказал, что так получится эффектнее. Этим он очень заинтриговал Олега и тот из любопытства ускорил шаг. Когда они вместе миновали тот самый угол, Олежка встал, как вкопанный, и округлили рот. По спине его побежали мурашки и холодком повеяло в лицо.
-- О-о!..
-- Средневековый замок, -- таинственным голосом сказал Славик, постоял немного, любуясь реакцией друга, и засмеялся. -- В самом деле, похоже на рыцарский!
Олежка чуть не заплакал от восторга и еле выдохнул:
-- Вем эй эр дет варе слуттет сом лиггер фуран осс? -- не посмотрев на Славика, а потом смутился и повторил по-русски: -- Чей это красивый замок?
Славик, вместо того, чтобы ответить, сразу стал расспрашивать, что это Олег сейчас наболтал такого, на каком языке. Пришлось придумать, что читал где-то в бумагах отца. (А сам для себя заметил, что совсем уже перед Славиком заврался.)
-- Ну, ты меня потряс!
На фоне слегка мрачноватого осеннего неба, на холме аккуратно заросшем травой, стояло здание с островерхой крышей и несколькими башенками со шпилями. Сложено оно было из красного гладкого кирпича и окружено черной, с чугунными завитками и копьями, оградой. Оно вовсе не было маленьким, вроде макета, а объемным и высоким -- этажей в девять (с холмом). Но было похоже на большую игрушку -- таким аккуратным оно выглядело, было словно отлито из цветной пластмассы. Узкие высокие окна, действительно, были похожи на окна в замке, а холм -- на насыпь у стен. Если бы не белая "Волга", а белый конь стоял у ворот, можно было бы уверенно принять это здание за небольшой замок.
Наверняка, это было какое-то новое государственное здание, но при входе не было никаких вывесок или табличек.
"Да замок, замок же!" -- думал Олежка и не хотел прощаться с тайной. Около получаса Олежка не давал Славику увести его отсюда. Они ходили вокруг ограждения и осматривали здание со всех сторон. В некоторые секунды Олегу казалось, что он снова в зеркалах, но нет -- вот Славик, город, люди в плащах и шляпах... Стояли, оглядывались.
Наконец, Слава повел его дальше, к двухэтажному дому с колоннами. Но Слава посматривал не на дом, а на другую сторону улицы, вдоль реки.
-- Ух, кусты мешают! -- заметил он и взбежал по склону выше. -- Вот, тут уже видно. Иди сюда.
Олег неспеша забрался к Славе, глянул на дом за его спиной. "Государственный Архив ... Области" -- прочел он желтую надпись на синей табличке, висевшей на входе в этот дом. Ниже были сокращения вышестоящей организации, но главное Олежка уже заприметил.
-- Слав, тут папа мой часто бывает. Он все говорит: Областной Архив, Областной Архив, а это вон где!
Славик повел плечом, мол, ну и что из того? А Олежка просто так сказал, словно еще одно открытие в этот день сделал.
-- Ну, смотри туда, -- кивнул Слава. -- Тоже, поди, такого не видел?
Олег глянул вдаль над рекой и прищурился -- уж больно далеко Слава показывал. Речка петляла, от нее поднимался редкий морозный туман и среди тумана до самого горизонта шли неровные серые холмы. Олег пригляделся и понял, что это домики деревянные. Целое море.
-- Когда горда еще не было, тут был большой поселок, -- начал рассказывать Слава. -- Вон ту трубу видишь?.. Это построили недавно какой-то завод, а на том месте, мне папа рассказывал, большое озеро было. Те, кто живет в деревянных домах, купались в нем, белье полоскали. А потом его осушили и завод поставили. Котлован-то от озера остался и копать не надо было. А дома пока не сносят...
Олег отвлекся от слов Славика и казалось ему, что он полетел над теми домами и сверху видит мальчишек, прибежавших на озеро купаться, а там -- завод. Они стоят в длинных трусах, чешут стриженные затылки в растерянности. Среди поваленных заборов копошатся взрослые в фуфайках, машут руками, натягивают у самой земли веревку и вбивают толстые колья -- забор новый ставят.
А еще ему показалось, что стоит он и смотрит на трущобы. А Гай стоит рядом и объясняет ему заново, почему там, среди ребят, взрослые.
Олежка повернулся к Славику и чуть было не назвал его Гаем. Крякнул и снова глянул на туман.
-- Интересно, Слав, когда тут никто не бывал, а мы с тобой -- вот они, да?
-- У нас много таких мест. Тут же почти край города, -- Славик тронулся в обратный путь, Олег пошел рядом.
-- И у нас, наверное, такие улицы есть. Только хорошо я свою улицу знаю, несколько соседних, да ту, где наша школа стоит.
На всем остальном обратном пути только и было разговоров, что о замках и рыцарях. Олег вспоминал тот дом на горе и радовался, что теперь запомнил его надолго. Мысленно перебирал каждую его деталь и разговаривал со Славой. Тот чувствовал, что Олег не скоро еще отойдет от темы рыцарей и поддерживал разговор именно в этом направлении.
-- Знаешь, почему крестоносцы так называются?
-- Знаю. Они бились за христианскую справедливость, от этого и крест у них на одежде был.
-- Ничего себе справедливость! Ходили с завоевательными походами на Восток. А крест не потому, что "христианская справедливость", а потому что посылали их в походы феодалы и католическая церковь. Поэтому и носили на одежде крест, как знак участия в католическом церковном походе...
Олег заметил, что Слава рассказывает так, будто Игорь из Мадаполамска. Тоже не торопясь и многозначительно.
-- А знаешь, сколько всего крестовых походов было?
-- Ну, сколько? -- поинтересовался Олег, думая: "Один? Или два?.. А может, три?"
-- Восемь! Почти два века с перерывами ходили. В Иерусалим, Константинополь... У меня книжка про это есть.
-- Дашь почитать?
-- Ладно.
По сторонам они теперь не смотрели, топали по той же Училищной и разговаривали о своем. Обратная дорога всегда короче дороги к цели, тем более неизвестной, и Славик с Олежкой совершенно незаметно для себя пробежали эту улочку. В нос сразу же ударил запах сизых автомобильных выхлопов, на обочинах жалко поникли постриженные клены, роняя последние обмороженные листья. Это они вышли к одной из центральных улиц. Олежка сразу заметил знакомый автобус с нужным номером -- над задними стеклами, в мутном окошечке стояли две красные цифры.
-- О, мой автобус! -- дернулся Олежка. -- Так он сюда поворачивает? Я тогда побегу.
-- Не успеешь. Остановка далеко, а они стоят недолго. Не торопись, они тут часто ходят.
Олег кивнул и прошел еще со Славиком, оглядываясь по сторонам, но ближе к заветной остановке стал приостанавливаться.
-- Ладно, пора мне домой.
-- Ага, -- вздохнул Славик и махнул рукой. -- Пока!
-- Пока.
Олежка повернулся и встал на обочину, дожидаясь, когда машин не будет, чтобы перебежать на другую сторону дороги. Пока же машинам не было видно конца.
Славику, чтобы попасть домой, надо было дойти до начала этой улицы и свернуть на Ждановский спуск. Близко. Он прошел немного вперед и почему-то встревожился. Олежка как-то нехорошо, коротко попрощался. Будто убегал. И он тоже хорош: "Пока" и все.
-- Олег! -- обернулся Славик.
Олежка все еще стоял на обочине и, прищурясь, поглядывал на поток машин. Оглянулся на оклик Славы.
-- Чего?
Слава чувствовал, что надо сказать что-то еще, нехорошо так прощаться. Но слов не находил. Просто не хотелось так сразу разъезжаться в разные концы. Хотелось немного постоять рядом и почувствовать, что ты не один, и что он не один, а с тобой. Что вы вместе и заодно. Но сказать об этом Олегу было как-то... Не потому ли они и торопились разъехаться?..
Олег сам понял все. Улыбнулся.
-- Я заеду еще. Обязательно. И ты приезжай.
-- Хорошо, -- ответил Слава. -- Ладно.
Вот и нашлись простые слова, вот и разъехались как надо.
Суббота началась с того, что Олежка проснулся и понял: мама сегодня не идет на работу. Он потянулся, думая вставать, но оттого, что мама дома стало так хорошо и уютно, что не хотелось даже двигаться. Зевнул и глянул в окно на хмурое небо.
Отец сегодня работал, но еще не ушел и стучал на кухне пальцем по заслуженному барометру. Наблюдал, в какую сторону прыгнет стрелка. Видомо, стрелка прыгнула "к осадкам", потому что Владимир Михайлович разочарованно причмокнул:
-- Вот, гадский нос, на дождь прет!
Это означало, что в ближайшее время погода будет хуже некуда.
Светлана Георгиевна, суетившаяся у плиты, озабоченно глянула в окно.
-- Володя, возьми зонт. Мало ли...
Отец что-то пробурчал и загремел в кухонном столе ложками.
-- Садись, я уже подогрела.
-- Сажусь. Чайку сразу плесни...
В общем, обычные утренние разговоры.
"Славик, наверное, сегодня не приедет, -- думал Олежка, глядя на потолок в трещинках. -- В такую погоду..."
"Но вчера ничего погода была, без дождя..." И вдруг вспомнил о Валерке.
Вчера Олег долго стоял на остановке и автобуса все не было, хотя Слава говорил, что они здесь часто ходят. Ничего себе часто!.. После большой прогулки на Олега снизошло спокойствие. Он прислонился спиной к прохладной решетке козырька на остановке и почти с безразличием разглядывал людей и проезжающие машины. Думал, чем займется, когда приедет домой.
"Может, к Валерке сходить, помириться? -- спросил он сам себя. -- Так он, наверное, и дверь мне не откроет... Ладно, все равно схожу."
Случай с Валеркой его тревожил уже два дня и чем больше думал об этом, тем сильнее переживал. Сказал ему такое!... Может совсем не простить.
"Я скажу ему, что буду молчать как отпетый покойник. Я же никому не сказал до сих пор. И наш разговор тогда никто не слышал."
Чтобы попасть к Валерке, надо было просто сойти с автобуса на остановку раньше и пройти немного вперед.
...Валерка не открыл. Весело подбежал к двери и звонко спросил:
-- Кто там?
-- Это я, -- ожидающе ответил Олег.
За дверью послышалось сердитое сопение.
-- Валер, я поговорить пришел...
-- Не о чем нам говорить!
-- Слышь, я дурак был...
-- Ты и сейчас дурак! Уходи! -- за дверью удалились и затихли Валеркины шаги.
"Он меня не простил..." -- подумал Олег и постоял немного, опустив голову. Потом подошел к лестнице и стал спускаться.
"Он меня не простил" -- вспомнил Олег, вылезая из-под одеяла. Лежать дальше не имело смысла. Воспоминание о Валерке отогнали всякий сон.
Чистя зубы (как обещал папе еще во втором классе -- утром и вечером), Олег припомнил вчерашний поход.
"Если Славик сегодня заявится, то мы никуда не пойдем. Погода, как говорил в концерте Райкин, "мерзопакостная". Ни дождя, ни снега, один мокрый холод".
"А завтра мы собирались ракеты пускать. И такая погода... Вот было бы так: попросил кого-нибудь, чтоб небо было ясно, и тот сделал бы. Или та... Это все равно, лишь бы не грустно было смотреть в небо".
И мама еще за завтраком сказала:
-- Сегодня надо сходить за молоком. Сходишь? Сейчас надо, прямо с утра.
-- М-м, не охота, -- протянул Олег.
-- Ну, вот, матери и у плиты, и в магазин идти. Славка твой, наверное, ходит и не пререкается.
-- Так у него брат-клоп, молоко любит. Он на молоко "полиглот", как папа говорит.
Мама тихо отвернулась к кухонному шкафу, достала деньги и стала развязывать фартук. Олежка забеспокоился, у него вдруг появилось такое чувство, что мама плачет. Не на самом деле, а как бы внутри, скрытно.
-- Ладно, мам, я схожу. Где сумка?
-- Вот она, -- сказала строго мама. -- Возьми лучше в пакетах, с бутылками тебя потом тоже не вытолкнешь сходить, сдать.
Олежка доел, обулся, подхватил с дверной ручки сумку, взял деньги и пошел в магазин, кутаясь в куртешку.
Почти сразу, как Олег ушел, приехал Славик. Он часто наносил ответные визиты, если и Олег к нему приезжал. Олежкина мама его уже знала по пиротехническим опытам. (Отмывались как-то у Олега от копоти и выдирали ногтями с головы и бровей опаленные волосы, пахнущие горелым голубиным пером.) Светлана Георгиевна делала им тогда общий на двоих выговор.
Славик сразу опускал глаза вместе с головой и старался думать о чем-нибудь другом, а Олежка, наоборот, смотрел прямо в мамины глаза, словно укорял ее: "Ну зачем ты меня позоришь перед гостем? Да и сама делаешь вид, что ты злая? Ты же у меня не злая?.." Но иногда тоже опускал голову. Будто раскаивался во всех грехах.
Когда Олег вернулся из магазина, Слава сидел в его комнате и листал книжку, которую Олег у себя не видел.
-- Привет. Ты, все ж, приехал?
-- Приехал. А чего? Вот, на, читай, -- Славик протянул ему книгу про крестовые походы, с рыцарем на обложке, а у самого разгорелись глаза от того, что предложил такую свою книгу заинтересованному человеку.
Олег взял книгу и быстро залистал, выхватывая с первых страниц по нескольку слов.
-- Ух ты! -- Олежка закивал. -- Спасибо. Почитаю...
Полистал еще немного и спросил Славу про ракеты. Славик сразу пригласил его приезжать на пустырь, чтобы не ходить туда-сюда. В это же время, завтра. Сказал, что все к запускам готово и он сделал еще ве ракеты.
-- Отлично! -- обрадовался Олег. -- Тогда подольше попускаем.
И они ударили по рукам.
Закрытые зеркала.
Снорри, по-прозвищу Нок-бугель, правил зеркалами безраздельно. Он единственный мог закрыть и открыть любые зеркала, сломать зеркальный коридор так, что потом не выберешься, или, напротив, не войдешь. Только Заблудившиеся в зеркалах -- не его рук дело. Он вообще их не трогал, даже не помогал им выбраться обратно: сами залезли, сами и вылезут обратно, если способны. И нисколько не считал это жестоким.
Когда-то давно Снорри пришел в эти свои места, да так и остался. Стал следить за порядком, за путниками, плутающими в зеркалах. Вскоре у него уже был свой домик, огород, небольшой колодец с чистой водой. Тем и жил. И еще тем, что давали зеркала: даровые фрукты из жарких мест, где Снорри тоже бывал.
Снорри был один. Всегда. Могло показаться, что он не выносил общества, но это было не так. Просто на него была возложена большая задача. Одиноким он себя не чувствовал. В любое время суток мог переместиться и в мир Гая, к Черной речке; и к Оранжевым болотам за пределами Нулевого поселка, где ребята бросали за забор большой красный шар и смотрели куда он движется. Мог наблюдать за Западными или Восточными, а однажды спас Гая (точнее его двойника-копию), подсунув зеркало Восточным, и потом вернул его в Параллельный город. Этим он немного раскрыл свою тайну, но даже Гонза и все Хранители не разобрались в самом Снорри, не узнали полностью, что он имеет.
Снорри, как гном-трудяга, заботился о чистоте зеркальных переходов и частенько ему приходилось хорошо поработать, чтобы расчистить завалы в тринадцатом отражении, где постоянно лопались зеркала. Там было жутко холодно и он вылезал оттуда через каждые пять минут, чтобы погреться на солнышке в двенадцатом отражении -- в форте, из стен которого от старости выпадали камни.
Лив делал последние походы по зеркалам в августе. Он путешествовал и все время думал, как остановить Олежку, как предотвратить его необдуманные шаги, когда они с ребятами уйдут туда, откуда пришли. Лив уходит с ними и не сможет видеться с Олегом. Жаль, конечно, но так будет лучше.
Лив ходил по своей системе, заранее выстроенной и просчитанной на потрепанном листке желтоватой бумаги, и забрел далеко -- в тридцать второе отражение. Обычной темноты он не боялся и поэтому пошел без фонаря, наощупь. Но, странно, после двадцать восьмого отражения становилось все светлее и светлее. И в тридцать втором Лив вдруг увидел стоящий на полу высокий фонарь и ходящего по мрачному помещению светловолосого мальчишку, на вид лет тринадцати.
Конечно же, это был Снорри и он не заметил, что за ним кто-то следит. Он брал с темных полок странные грубо отшлифованные шарики, проволочные каркасы и переставлял их в другое место. Потом совал руки в глубокие карманы брюк, оглядывал комнату и брался пересматривать все снова. Обдумывал, пригодится ли то или иное ему в будущем. Если нет, то подкидывал на пол поближе к зеркалам, желая забрать на обратном пути и выбросить. А пока ходил, задумчиво напевал себе под нос:
Светят огни-и
В дальнем порту-у,
Где небеса так загадочно сини...
Затем вздыхал, выбрасывал что-то еще и продолжал напевать.
Знают они,
Что поутру-у
Им паруса свой привет возносили.
Светлым огням
Сорваться с земли
Хочется, просто нет сил,
Но утро опять,
Исчезли они --
Старый фонарщик их погасил...
Снорри не жил в этой каморке, просто иногда складывал сюда свои находки -- и нужные, и ненужные. Иногда и ночевал здесь, на тонком тюфяке в углу, когда сон одолевал его прямо на ходу.
Сейчас ему спать не хотелось и он решительно полез обратно в зеркала, прихватив то, что надо было выбросить. Лив полез за ним, сверяясь со своим планом, но нагнал Снорри лишь в четырнадцатом отражении, где тот остановился, стал протирать тряпкой зеркала и все напевал свою песню. С ней ему было не страшно и не скучно, но пел он ее и просто так, при всяком случае.
В четырнадцатом была почти такая же каморка, как в тридцать втором, только здесь все было более обустроено: тумбочки, ящички, сундучки. Лив ничего не понял. Он много раз бывал в этом отражении, но такого здесь не было раньше. На секунду его сердце захолодело, но потом он догадался, что этот мальчишка сможет его вывести обратно.
Снорри брал из ящичков тряпичные мешочки и складывал в дорожную сумку, которую вынул из-за пояса.
-- Эй, ты кто? -- окликнул его Лив.
Мальчишка повернулся и совершенно спокойно словно и в самом деле уже знал пришедшего, сказал:
-- А, это ты, Ливтрасир. Я Снорри... А ты чего так далеко забрался? Ищешь кого-то?
Все это Снорри говорил, не прекращая набивать мешочками и шарами с каркасами свою сумку, которая уже и так выглядела неподъемной. Лив молчал. От удивления он не мог вымолвить ни слова.
-- Ну-ка, помоги мне подтащить все это к этой дырке в полу.
Лив ожил и кивнул. Сунул чертеж ходов под голландку и вместе они, ухватившись за один край мешка, подтащили его к лежавшему на полу квадратному зеркалу, снятому со стены. Поставили мешок на него сверху.
-- А где же дыра? -- спросил Лив и подозрительно глянул на Снорри. -- И я просто Лив, а не Ливтрасир, ты спутал.
У Снорри же был крайне деловой вид. Он что-то пыхтел и напевал себе под нос. Был весь в работе.
-- Да? Сейчас будет. Бери зеркало за уголки и поднимай.
Лив покорно нагнулся, подцепил пальцем один край, другой... Снорри взялся с другой стороны и они стали поднимать зеркало. Мешок уходил внутрь, как раскаленный нож в масло, покачиваясь с бока на бок. Скоро он весь исчез в зеркале. Лив заглянул под него снизу -- мешка не было. На самом деле! Он ушел в зеркало!
-- Вот и все! -- заметил Снорри и подхватил зеркало под мышку. -- А то уже все это девать некуда.
Лив увидел свое отражение в зеркале под рукой Снорри: взлохмаченная голова, большие черные глаза и приоткрытый, с мокрыми трещинками на тонких губах, рот.
-- Ушел, ушел мешок, чего там смотреть-то! -- заметил Снорри, повесил зеркало на место и вывел Лива в его отражение.
Но это были еще не все чудеса. Как только они перешли, позади них послышался скрип и тонкий свист, будто откуда-то выходил под давлением пар. Лив обернулся и отпрянул за остановившегося Снорри: из зеркал следом за ними появились их двойники. Точно-точно такие же, только бесплотные -- скозь них было видно предметы у противоположной стены. Они вышли и ушли в следующее зеркало.
Снорри удивленно посмотрел на Лива.
-- Чего ты испугался? Их много ходит в отражениях. Иногда по двое ходят, как сейчас. Сами, как привидения, прозрачные. Ходов-то много...
-- Не зна-аю, -- ответил Лив. -- Зачем ты их пускаешь?
-- Так это же свои!
-- А я?
-- Ты?.. -- Снорри оглядел Лива с головы до ног внимательней, иронично причмокнул. -- Ты случайно залез. Иногда и такое случается. А вообще -- не пускаю! Сказано: "Ворота сломаешь, коль всех без разбора впускать будешь в дом". Знаешь саги?.. Да и так просто здесь нечего делать. Лезь, если по делу, а нет, то и все...
Тут они и поговорили. Снорри рассказал Ливу о системе трех зеркал (потом Лив сказал о ее универсальности Олежке), и о том, что сам Снорри иногда забавляется тем, что в одном из воих любимых отражений пускает по реке березовую кору с надписями и иногда выдает их за чужие. ("Люди не верят в простые истины, если их не сказал известный человек. Я вообще не известен, а Юхан... Он -- другое дело.")
Узнав от Снорри, кто он такой, Лив попросил закрыть зеркала Олега, чтоб не мешать ему учиться и самим Западным не отвлекаться, вспоминая, что может прийти Олег.
Двадцать пятого августа -- таков был уговор -- Снорри взял да и закрыл зеркала. Что ему, трудно, что ли, раз для дела надо?..
Олег ждал Славика с Юрием Михайловичем на пустыре, как договаривались.
Пустырь... Олег всегда проходил мимо него, не обращая внимания. Но если бы он перешел в зеркалах из какого-нибудь здешнего пустого дома, то наверняка попал бы в пустой дом рядом с речкой Сымой в Моловске, рядом с фортом, рядом с Гаем Петровичем и Васей -- в их же городе! Но Олежка об этом не знал. Гай тоже не мог ему ничего сказать, потому что не видел этого места, когда приезжал. А Владимир Михайлович, возможно, видел оба этих пустыря, но никак их не связывал -- ему это даже и в голову не могло прийти. А его сыну бы это очень пригодилось.
Так бывает всегда. Вроде ничем не приметное место, а потом оказывается, что место там как раз замечательное. Будь то старая загородная ж/д ветка со старым паровозиком, возящим уголь; или мост на протоке, затерявшейся в городском парке в зарослях тальника. Мест таких много. Только никто на них не укажет, не расскажет, что же там такого таинственного.
...Вскоре появились те, кого Олежка ждал. Юрий Михайлович шел с чемоданчиком в руке, а Слава нес небольшую тряпичную сумку с ракетами их с Олегом личного образца.
Олег поздоровался с отцом Славика, самому Славику кивнул и взял у него сумку.
Пока Юрий Михайлович доставал из чемоданчика сборную установку и пристраивал патрон в ракете, Слава ходил и выбирал на пустыре место поровнее и посуше. Оглянулся на шорох -- это Олежка вывалил содержимое сумки на траву. Славик с досадой подумал, что лучше было бы вынимать ракеты из сумки как бочонки лото из мешка -- какие в руку попадутся. Ну уж ладно.
День выдался ничего. Через голубые озера в бледно-свинцовом небе тянулись к земле солнечные лучи и уходили далеко за город. У всех троих настроение было выходное.
Славик раскладывал их самодельные ракеты по классам, то есть по длине и мощи, и стал рассказывать помогающему Олежке как проходят настоящие соревнования. Рассказывал, что перед запуском все участники должны представить свои ракеты на осмотр судей, которые расписываются на всех отдельных частях, всех деталях ракеты, чтобы не могли заменить их до старта другими. Потом Слава призвал на помощь своего отца и Юрий Михайлович дорассказал ребятам, что соревнования проводятся на летном поле аэроклуба и считаются городскими или зональными соревнованиями, в зависимости от заявленных участников и клубов. Рассказал о том, что оценивается точность копии (если это, конечно, копия) и продолжительность спуска на парашюте, которая зависит от высоты взлета ракеты и легкости всей ее конструкции.
Теперь Олежка мог решать, стоит ли заниматься этим дальше.
Всего ракет у ребят оказалось пятнадцать, включая и мелкие, со средний палец. С них и начали запуски.
Как и во все прошлые случаи, все латанное-замотанное шипело и вертелось, выпуская огонь в неожиданных местах и Славик посмеивался. Юрий Михайлович был серьезен, следя, чтобы ребята не подходили к еще дымящимся углям слишком близко. Смотря на него и Олежка был неулыбчив.
Последние, самые мощные ракеты лихо проехались, поднимая пыль, взлетели невысоко и, под конец, с грохотом взорвались одна за другой.
Юрий Михайлович прошипел что-то на немецком, подскочил к сыну и тряхнул его за плечо.
-- Там что было?! Ты мои патроны вставил, да? Отвечай!
-- Нет, я пистоны вставил, -- поднял виноватые глаза Славик.
-- Думаешь, я поверил? -- склонился к нему отец и настороженно глянул на стоящего позади Олежку. Тот ничего не знал, но Юрий Михайлович, видимо, думал, что сможет прочесть обо всем на его лице. -- Пистоны от детского пистолета так не взрываются! Что там было?
-- Ну, па-а, там эти были, как их... капсюли. Из той коробочки, помнишь?..
-- Капсюли? -- выпрямился Юрий Михайлович и облегченно вздохнул. -- Ладно, если так. Предупреждать надо.
Славкин отец пошел готовить свои ракеты, сейчас была его очередь. Олежка подошел к другу.
-- Испугался за свои патроны... -- буркнул Славик хмуро и кивнул на отца.
-- Ф-фу, и я тоже испугался. Так бабахнуло! И не жалко тебе капсюлей?
-- Не-а, куда их девать, если не сюда? Не стрелять же ими!..
Юрий Михайлович сунул в патрон проволочку, взял в руки коробку и отошел от установки, разматывая провод.
-- Там у него две батарейки, -- пояснил Слава Олегу. -- Нажмет кнопку, проволочка накаливается и воспламеняет порох.
Снизу ракеты появился дымок и она в секунду превратилась в еле заметную в вышине точку.
-- Метров сто двадцать, не больше, -- заметил Юрий Михайлович. -- Видели?
И послал ребят принести упавший корпус. По дороге обратно Олежка тщательно его рассмотрел.
-- Нам такого никогда не добиться! -- заключил Олег и проследил, как ввинтилась в небо еще одна ракета. В конце взлета она пыхнула, носовая ступень с дымком отделилась, повисла на нитке и выскочил тонкий парашют, который ветром снесло на забор заколоченного дома.
Письмо.
Дни летели быстро и, оглядываясь назад, Олежка удивлялся, что прошло уже столько времени. С утра и до двух часов дня он был в школе, потом делал уроки и гулял по уже совсем зимнему морозцу.
Дни все чаще были пасмурные невеселые и остаться лишний раз дома было удовольствием. Читал Жюля Верна, Беляева и думал о Василии и Гае. Два дня назад тоже думал, но не хватало воли решить что-то определенное.
Потом все же решился написать письмо. Видимо, пришло время. Почти прошли осенние каникулы, которые не принесли особой радости, кроме той, что по утрам не надо было вставать в школу. Олежка стал подумывать о том, что будет дальше. Вспомнив о Моловске, сразу стал писать на листочке первое, что приходило в голову.
"Здравствуйте, Гай Петрович и Вася!
Вы приехали так неожиданно и я испугался. Вообще-то нет, не испугался, а просто не ожидал, что вы приедете. Я думал, что я вас придумал..."
Писал о том, как живет-поживает, как прошли осенние каникулы и что у них интересного в городе и в семье. С первого раза не все получалось складно, приходилось переписывать. Вспоминал, что пишет не так просто, а знакомым. Вспомнил слова Василия, представил его перед собой -- так было легче писать.
Друзья ли они с Олегом?..
"Ты с ним подружился?" -- спросил недавно Олега отец. Тогда Олег пожал плечами, не зная, как ответить, чтобы не соврать. С товарищем видишься каждый день, но особо общего ничего нет, так... здрасьте-до свидания. А друга можно и не видеть, но знать, что у тебя с ним много общего.
"Славик же друг, -- думал Олег. -- Хоть и живет не рядом." Значит, и Вася друг. Только еще не испытанный, не такой, как Слава или кто-нибудь из Западных.
И Олежка написал письмо как другу.
Послал привет Гаю. Спросил: удобно ли, что он пишет взрослому человеку? Получилось на целых три листа в клеточку, через строку. Это было достижение. Письма Олежка раньше не писал и думал, что вряд ли напридумывает больше, чем на страницу. А сейчас и сам порадовался, что так вышло. Значит, у него появилась усидчивость, которую так давно ждала мама.
Запечатал подписанный конверт и сходил к магазину, сбросил в почтовый ящик свое послание. И стал ждать ответа.
Десятого ноября пошел основательный снежок и больше не таял. Со следующего дня, с пятницы, начиналась вторая четверть.
Сразу после каникул сделали в актовом зале пионерский сбор: трое пионеров под гимн внесли дружинное знамя, вставили его в отрезок трубы на ножках и вытянулись на почетном посту возле него. Все глазели на них, а они, бедные, переминались с ноги на ногу и ждали, когда их сменят.
После каникул Олега сразу же отсадили от Юрика Звягина, с которым он сидел уже второй год и посадили к новенькой, Ире Троепольской. И сразу же в классе пошли слухи то ли о том, что он сам просился сесть с ней, то ли Ира каким-то образом приманила его. Олег не стал никому ничего доказывать, просто ему было все равно, с кем сидеть. С Троепольской даже лучше -- она не мешала на уроке или когда контрольная, а Юрик то и дело лез в Олежкину тетрадь и задавал всякие отвлекающие вопросы. А на слухи он плевал. Охота им -- пусть рассказывают.
Только вот не нравилось ему, что Ира (внимающая, кстати, слухам) все косит на него глаза и загадочно улыбается. Не сказать, что у него была хорошая внешность (часто, отходя от зеркала, он оставался собою не доволен), но девчонки в школе запинались, проходя мимо, когда он вздумывал им улыбнуться. Троепольской он не улыбался, а она все посматривала. Неужто и сама поверила этим слухам?! Олежка потерпел немного, а потом спросил:
-- Что ты смотришь, ты, что ли, дружить со мной хочешь?
Она удивленно посмотрела на него, фыркнула и отвернулась. Олежка ничего не понял. И непонятно почему к концу уроков все девчонки в классе шептались и обращали на него внимание. Даже Маринка Пирогова, о которой все знали, что она симпатизирует уже давно Лешке Трофимову -- важному, как Портос, и обходительному, как Арамис.
Это сильно отвлекало от учебы и Олег решил все выяснить.
В результате, до зимних каникул он с Ирой подружился. И все бы хорошо, если бы с этой дружбой не был связан один неприятный случай...
Слава немного знал о дружбе Олега с Ирой и почти не реагировал, когда Олежка вспоминал ее. Но однажды поехал навестить Олежку сам (так как тот уже долго не появлялся) и ему сказали, что его друг ушел к Ире.
Славик разозлился, раскипятился и, хмурый-прехмурый, убрался домой. Приходили в его голову мысли о том, что, мол, забросил друга ради школьной соседки-куклы, и всякие подобные.
И они поссорились.
Обоим было неприятно от того, что произошло. Олежка, наученный неприятностью с Валеркой, решил не выжидать, когда обида сама пройдет, поехал к Славику и сказал:
-- Послушай, жить в ссоре плохо. Давай не будем ссориться. От этого никакой пользы. Считай, что у меня просто еще один друг.
Славик, хоть и с неприятным осадком в душе, пожал протянутую Олежкой руку.
-- Ты меня хоть бы с ней познакомил, -- глухо сказал он.
Олег добродушно согласился и пригласил приезжать. Так и решились все проблемы.
С Ирой они гуляли, разговаривали. Олежка рассказывал разные смешные истории, Ира -- о школе, где раньше училась. Сходили в воскресенье в кино (Славик именно в этот день не застал его дома).
Пацаны в классе посмеивались, но не дразнили. Девчонки завидовали.
Но конфетно-романтическая дружба с Ирой длилась недолго. Олежке наскучило волноваться за нее, обращать на нее все свое внимание, да и дома дел было полно. А потом, к тому же, услышал, как она за его спиной обсуждает их отношения с другими девочками. И сразу расхотелось длить дружбу. Хорошо к ней относиться не перестал, но того интереса к ее персоне уже не было.
А всем остальным в классе было уже наплевать, что там у них.
Дни летели быстро не только у Олежки, но и у Западных. Они учились в Северном поселении и никто из Хранителей не знал о них, так как это поселение трущоб Хранители почти не посещали. И даже Гай, когда еще был в своем мире, не помнил таких.
Учились они в гимназии по почти полной тамошней программе, а после занятий или возвращались назад, по домам, или уходили за поселение, за полуразрушенный Черный мост (здесь он тоже был), и там уже думали о чем-нибудь своем. Спорили, играли и мечтали о большом деле.
Война с Мрачными, несомненно, была большим делом. Но она кончилась, ребята победили и теперь искали еще что-либо подобное. Искали уже четыре месяца, но находили лишь мелкие дела. Помогали и в мелочах -- это тоже были настоящие дела. Но проходило мгновение и им опять нечем было заняться.
Сиг тоже уходил с ребятами. Хотя он был еще мал и не совсем понимал, что делает. Кроме того, Сиг был местным, из Вердага, и раньше вообще пугался того, что надо куда-то уходить, бросать приют, Хенрика, с которым уже так здорово подружился... Но Лив сказал: "Пойдем с нами, Сигурд" и Сиг пошел: эти ребята показались ему ближе.
Остальные Западные уже давно не испытывали никаких волнений от ухода в ту или другую сторону. Для них это было привычно.
В ожидании ответа.
О том, что он подружился с Ирой, Олежка упомянул во втором письме к Матюхиным. Прошло уже полтора месяца, но ответа от них не было.
Олег бы поверил, что его письмо задержалось в дороге, если бы Моловск был так далеко, как Владивосток или Хабаровск, а то ведь совсем рядом. Туда неделю, да обратно -- самое большее. Значит, не пишут.
И он стал писать в Моловск письмо-напоминание о себе. Сюда и написал об Ире.
"...Я познакомился с одной девочкой, она новенькая в нашем классе. Они переехали в наш район и она стала учиться в нашей школе со второй четверти. Зовут ее Ира. Мы с ней ходили в кино и ели мороженое. Она мне нравится тем, что она не такая нудная, как все наши. У нее светлые волосы и вообще она красивая... Ты только папе не говори!
А как у тебя дела? Пиши."
Олежка перечитал и понял, что получилось глупо, лучше было бы просто сказать и о разговоре потом забыли. А так, ведь, и Гай Петрович будет читать письмо... И Олег зачеркнул слова: "только папе не говори!" Пусть читает, он должен понять правильно.
Но такого сообщения было мало, надо было написать что-то еще. Так мало писать -- не дело, если пишешь другу. И Олег отложил листок в ящик письменного стола. Туда же положил и конверт с уже написанным адресом.
Тридцать первое декабря.
Вечером падал мягкий, казалось даже, что он теплый, снег. Оседал шапками на глаголях фонарей, сыпал на провода и потом сваливался слипшимися кусочками.
Десять часов вечера. Два часа осталось до нового года. В такой вечер грех не задержаться на улице допоздна, но Валерку загнали домой и Олежка остался один. Он сидел на бетонном бордюре прямо под фонарем разглядывал свои ботинки. Снежинки медленно садились на черную жесткую кожу, посеченную в уличных хоккейных встречах, и таяли, превращаясь в капли.
Ветра не было, только глухо гудел фонарь, освещавший Олежкину шапку и запорошенный снегом воротник его пальто. Олег думал обо всем сразу. В голове носились обрывки мыслей о Западных, Восточных на мосту; о Гае с Васей, Снорри, Поэте, Игоре из Мадаполамска; о себе и Валерке, о Славике с Мишкой и опять о Западных...
"Снежинки падают, тают и пропадают навсегда. А ребята? Мои приключения? Город под мостом, -- Олег глянул вверх на яркий свет, -- Город Фонарей?.."
Снова вспомнился Василий Матюхин, его слова о зеркалах. Он думал об этом и раньше, но суета между Ирой, Славиком и заданием на дом мешала ему сесть и подумать по-настоящему.
И снова -- сожаление и раздражение на свои закрытые зеркала, думы о бессмысленном сидении под снегопадом.
Олежка встал, отряхнулся и пошел домой. Сделал три десятка шагов и... Совершенно чудная, безумная мысль проникнуть к Снорри через маленькие зеркала посетила его около подъезда. Олежка вспрыгнул на ступеньки и чуть не крикнул "Ура!" -- изнутри рвалась радость неожиданного открытия.
-- Ой-ей! Скоро Новый Год! -- выскочил из подъезда и глянул на часы Олежкин сосед Петр Иванович. Олег проводил его глазами, удрученно хмыкнул оттого, что забыл поздороваться и побежал домой.
А снег все падал и падал на улице, связывая сугробами два года -- уходящий и наступающий.
Дома Олег снял пальто, ботинки и шарф с шапкой, свешал все (кроме ботинок!) на вешалку в коридоре и сообщил родителям, что он уже пришел. Светлана Георгиевна облегченно вздохнула и продолжила свои предпраздничные приготовления.
"...Знаешь, Вась, Западные сказали мне: "Делай то, что трудно и..." Не помню дальше. Но это -- главное, -- дописывал Олег письмо в Моловск. -- Я решил искать Снорри, как ты мне говорил. Если не найду, то буду искать другие зеркала. Вообще-то я могу и через маленькие. Попробую. Потому что не могу больше сидеть дома без путешествий и без ребят."
Одно маленькое зеркальце у него уже было -- круглое. Надо было еще одно такое же И Олежка осторожно вытащил его из маминой пудреницы. Пристроил их между стопками тетрадей на столе, укрепил понадежней пластилином и стал тревожиться.
Полететь надо было так же, как когда-то летал под мост за Сигом, а потом уводил Хакенштока. Но такого Олежка уже давно не делал и теперь всеми силами отгонял вполне обоснованные сомнения в том, что все пройдет успешно.
Снег падал за окном. В тишине по двору проехала машина Петра Ивановича. Кто-то хлопнул дверью подъезда, видимо, вышла жена соседа и они уехали в гости.
Олег поел немного салату с зеленым горошком за праздничным столом, глянул концерт по телевизору и захотел спать. Это было кстати. И мама ему заметила, чтоб не мучился и шел уже в кровать. Олежка согласился. Никто не обидится, если он один раз проспит приход белобородого старика в красном халате, который в детстве оставлял ему под елкой игрушки и конфеты.
Да тут еще нагрянули родственники, как в прошлом году, и шумно стали поздравлять всех троих и усаживаться за стол. Олежка поулыбался и боком-боком исчез в своей комнате. Тут уже все было готово, осталось только надеть голландку и уснуть.
Пальцы похолодели, когда он стал думать о зеркалах, чтобы не заснуть так просто, от усталости. Потом успокоился и... стал уменьшаться. И настолько ему это удалось, что маленькие зеркала на столе показались ему больше, чем круглый стол у Славика на кухне -- огромные блюдца, в которые прошел бы не нагибаясь даже взрослый.
В самом конце зеркального коридора было темно, а потом вдруг вспыхнула яркая точка. Она мигала, покачивалась из стороны в сторону, вроде сигналила и Олег прошел к ней несколько отражений, ничуть не задерживаясь, будто летел. Так легко стало во всем теле, словно превратился в пушинку. Дунет кто-нибудь и улетишь назад.
Светлая точка медленно росла, переходя из отражения в отражение и приближалась к Олежке. Свет бил как из прожектора и разливался по всему дальнему (и поэтому маленькому) отражению круглого зеркала. Этот свет казался солнечным выходом из темной трубы и был настолько ярок, что Олег не смог более смотреть на него, свернул в сторону и остановился. Свет манил и отталкивал его одновременно. Олежка не хотел очутиться к нему слишком близко, потому что тогда могло произойти что-то нехорошее.
Там, где он остановился, было простое пустое помещение. Без окон и дверей, только одни большие круглые зеркала на противоположных стенах. Подождав немного, Олег уже собирался лететь обратно, но увидел мальчишку, который с ярким фонарем перелезал из одного отражения в другое. Его светлые волосы были еще ярче от отраженного от зеркал света и фосфорически светились.
Олег сразу догадался, кто это. Конечно же, это был Снорри. Его-то Олег и искал.
Видимо, Снорри захотел проверить, что это за ход вдруг обнаружился. Боясь, что Снорри потом будет не догнать, Олег вышел из тени, встал между зеркалами и позвал вслед уходящему:
-- Снорри!
У него прорвалось норвежское "р" и почти "у" вместо "о" -- Снурри!
В глаза снова ударил свет фонаря, по стенам заметались блики, усиленные множеством отражений, ослепляя так, что Олег чуть не проснулся.
-- Ну, чего? -- спросил Снорри, заметив, что на незнакомом мальчишке голландка, как у Западных, то есть он -- свой. И поставил на пол тяжелый фонарь. -- Меня, что ли, ищешь?
Снорри был такой, как описывал его Вася: светлоголовый и с уставшими от темноты глазами. Он был похож на Аксели (здесь на него многие похожи!) и одеждой, и всем своим настроением, но более круглолицый, медлительный, спокойный.
-- Чего тебе надо?
Олежка молчал, соображая, с чего начать. Потом вспомнил.
-- У меня большие зеркала закрыты. Мне сказали, что ты можешь их открыть. Открой мне, пожалуйста, а?
Снорри задумчиво смотрел на Олежку своими голубовато-зелеными глазами, шевелил нижней губой и молчал. Он был здесь полноправным хозяином. Когда Снорри начал говорить, Олежка понял, что своего он добьется не сразу. У всех серьезных людей так: они смотрят, терпелив ли ты, решителен, прежде чем помогут.
-- Это твои зеркала?
-- Мои.
-- Маленькие, -- Снорри почесал бровь, -- круглые... Я думал, кто это так сферу заплющил, а это, оказывается, твои круглые зеркальца.
Олежка ничего не сказал, ожидая, что Снорри выполнит его просьбу скорее, если выговорится. А Снорри со вздохом поднял фонарь и шагнул к зеркалу позади Олега. Вроде, собирался уходить.
-- А зеркала? -- осторожно спросил Олег и вспомнил, что спит. Но не проснулся.
-- Одному закрой, другому открой! Договариваться надо заранее, а то ходят, просят... Где они у тебя?
-- Дома, за шкафом.
-- Я не про то... Ход куда?
-- В Вердаг. В старый дом на углу.
-- Это где цирк когда-то был? А жалеть потом не будешь?
-- О чем?.. А, нет!
Снорри кивнул и полез в зеркало. Олежка прошел следом за ним, как сквозь стену.
-- Сделаешь? -- спросил он, досадуя, что Снорри такой неразговорчивый.
-- Сделаю. Иди обратно и круглые больше никогда не ставь. Покатятся, перекрутят все лучи в точку...
Олег кивнул, но спросил еще, думая, что если он такой угрюмый, то они, возможно, больше никогда не поговорят:
-- Ты никогда не ходил туда -- далеко-далеко? -- и махнул рукой в зеркала.
-- А зачем? -- Снорри остановился у следующего зеркала и оглянулся.
-- Ну... там, наверное, интересно. Везде же по-разному.
Снорри повел плечом:
-- Мне не до походов, тут как бы справиться. -- помолчал и усмехнулся: -- А наши считают меня за аульва. Или эльфа, если тебе так понятнее.
-- Так эльфы же в сказках!
-- А я где?! -- засмеялся он. -- Никто и не верит, что я на самом деле, никто меня толком-то не видел. И вот, родители пугают только своих детей, особенно девчонок, что если они будут долго вертеться перед зеркалом, то придет злой мальчишка Снорри и утащит в свое хрустальное царство... Стекло-то у меня не такое, как это, -- он постучал ногтем по Олежкиному зеркалу и замолчал.
Олег улыбнулся. До чего же смешно говорит Снорри! Будто не о себе, а о ком-то другом. Говорит серьезно, разводит руками, а получается забавно. Олежке сразу же захотелось спросить, кто же он и что здесь делает один, но не спросил, потому что Снорри сразу же погрустнел.
Олежка уже знал, что назойливостью можно сильно обидеть. Перед этим был случай с Валеркой.
Летом Валера ездил к бабушке в деревню и подружился там с соседской девочкой.
-- А ты откуда? -- она спросила его так, будто была хозяйкой всего, что Валерка мог здесь увидеть. И в то же время не хотела обидеть его своим высокомерием.
Ей хотелось узнать, что это за человек приехал из города, хороший он или плохой. А там будет уже видно, дружить с ним или нет. Она знала уже, что это внук бабы Веры. И откуда он приехал, тоже знала, просто не могла начать разговор, ведь Валера не начинал его первым.
Деревенские мальчишки были нахальные -- лезли, дергали ее за косу и обзывали ее конопатой паклей. Она не представляла себе паклю конопатой, но привыкла давать мальчишкам сдачи и сперва смотрела с опаской на приехавшего Валерку.
Он тоже не отличался спокойным характером, но в незнакомом месте присмирел и только еще приглядывался ко всему.
Мальчишки со всей округи сразу заметили новый интерес Ленки Пильщиковой и намекнули этому "заезжему франту", чтоб он не смел подходить к Ленке, иначе будет бит.
А разве он виноват, что как только проснется, заходит она, перебирает в пальцах свою косу и смущенно объявляет бабе Вере, что они с Валерой договаривались сходить на пруд, или еще куда-нибудь?.. А ни о чем они и не договаривались. Но если откажешь, то, возможно, обидишь до слез, или она так поймет, что будто Валерка тоже ее считает паклей и не хочет с ней знаться. Да и отказывать, если честно, не хотелось -- Ленка интересно рассказывала ему о деревне и показывала ему такие места, какие сам бы никогда не увидел. "Если будем писать сочинение "Как я провел лето", мне это пригодится" -- думал Валерка.
Когда они выходили из дома бабы Веры, то всегда находился какой-нибудь мальчишка с дрожащим от любопытства носом, который бежал и рассказывал всем, что видел Ленку и "этого", держащимися за руки, "как жених и невеста".
...Побит Валерка не был. Не успели. С мамой он уехал на станцию и несколько пацанов показывали кулаки, когда он оборачивался и смотрел назад сквозь стекло машины.
Лена тоже его провожала -- долго махала рукой, пока кто-то из ребят не спросил ее:
-- Ты че, втрескалась, че ли?
-- Не твое дело! Может, да! -- сказала им назло Лена и замахнулась, чтобы дать спросившему по шее. Пусть только попробует что-нибудь сделать в ответ!.. Тот со смехом увернулся, а баба Вера назидательно заметила:
-- Лена-а, разве так можно? -- и уже босоногим сорванцам: -- А вы чего тут скошились? Ну-ка, брысь со двора!
Пацанва выметнулась через калитку и помчалась на пруд купаться. Сегодня у них вышло облегчение -- уехал соперник.
В ноябрьские каникулы Валерка поехал еще. В городе было морозно и скучно, и он думал, что деревня развеет его грусть. И еще было тайное желание -- увидеть Ленку.
Она сказала ему, чтоб писал ей письма, Но Валерка считал это глупостью и не писал. Она ведь тоже ему ни разу не написала! Так он ей и сказал, когда приехал.
Лена сразу округлила рот:
-- Ты что-о, не зна-аешь?! Девочка не может первой написать письмо! Она может только решить, ответить ей или нет. А еще Валера-кавалер...
Она думала, что все городские такие ученые...
Валерка повздыхал и согласился, что как приедет домой, сразу ей напишет.
В ноябрьские каникулы ему и наподдали. Был такой мастер по битью -- Семен Кукса, длинная жердина с мутными глазами. Пацаны, жаждавшие мести, подговорили его и тот где-то в подворотне, под вечер, ткнул Валерку кулаком в живот, поддел апперкотом подбородок и дал по ушам. Так что у Валерки в голове затуманилось, зазвенело свадебными бубенцами, он икнул и сел на холодную жухлую траву. Кукса отряхнул руки и спокойно, без эмоций, ушел...
Олежка не спрашивал Валерку, как он съездил летом в деревню и спросил его только вот, к концу осенних каникул. Олег заметил, что после поездки Валера изменился. Что-то было там у него не так, это Олег сразу почуял.
И стал докапываться до истины.
Валерка от всего отмахивался:
-- Отстань, Олег! Ничего не было! Отдыхал, жил в деревянном доме и все.
-- И все?! -- не унимался Олежка. -- И даже не купался? Речка-то была?
-- Нет, не было, -- хмуро отвечал Валерка и отворачивался.
Так Олег и не смог узнать ничего. А тот молчал, словно вообще никуда не ездил и ничего не видел.
Чуть позже Олег встретил в магазине Валеркину маму, поздоровался и вдруг что-то зачесалось у него в горле:
-- Вероника Афанасьевна, а как Валерка в деревню к бабушке съездил?
-- Хорошо, только... Там у него неприятности получились с местными ребятами. Подрался. Синяки два дня отмачивал, на улицу не ходил.
-- А из-за чего? -- старался не удивиться Олег, а сам думал: "Ух ты!"
-- А ты не знаешь? -- Валеркина мама не хотела компрометировать сына. -- Валера, разве, тебе не говорил?
-- Говорил, -- притворился Олег, что все знает. -- Только я не понял. Наверное, можно было не драться?..
-- И я ему об этом говорила, но он, видимо, чувствовал себя рыцарем, -- заявила Вероника Афанасьевна и в ее опаске за здоровье сына прозвучали нотки гордости. -- Он защищал честь дамы... -- и она рассказала все как было.
Потом сидя на скамейке с Валеркой Олежка сказал:
-- Ну, ты рыцарь, я понимаю, а те пацаны, они тоже свою соседку защищали. Мало ли, может, ты на ней, со временем, действительно жениться собрался!
Захотел похвастаться, что все знает? Пошутить хотел?.. И зачем он только это тогда сказал? Черт его за язык тянул. Сам потом себя ненавидел.
Валерка закаменел, потом покраснел от того, что раскрылась его тайна, потом побледнел и вскочил.
"Ты!.. Ты!.. Ты мне другом был! -- казалось Валерка так хотел крикнуть Олегу. -- Зачем ты лезешь?! Ты хуже, чем... чем..."
Валерка был готов ударить. Сильно, резко, как дают пощечину. Только кулаком, костяшками. Но на самом деле он только нахмурился, сжал зубы и легонько ткнул сидящего Олежку пальцами в плечо: мол, ты что? зачем это ты? Со сдавленным стоном, словно раненый навылет в самую душу, он неловко повернулся и, прихрамывая, побежал с этого двора прочь.
Олег все так же сидел на скамейке, ощущал плечом прикосновение Валеркиных пальцев и тупо перебирал пуговицы на пальто, будто не он обидел Валерку, а наоборот.
Слава богу, что скоро помирились. Ругал себя перед ним и напомнил, что никому ни словом не обмолвился. А Валерка и сам знал, что Олежка на такие тайны -- могила. Взялись за мизинцы, как в раннем детстве и помирились.
У Снорри тайна была самая настоящая. Олежка это уже почувствовал тогда, когда Вася Матюхин рассказал ему о Снорри. И если залезть к нему в душу, он тоже может обидеться. Возможно, не так сильно, как Валерка с его неровным характером, но все же обижать Снорри не хотелось.
Снорри вздохнул и заметил:
-- Суетишься, суетишься, а как прижмет жизнь, так сразу становишься спокойным.
Олег внутри себя не согласился с этим. "Когда сам по себе, то, может быть, и спокоен бываешь, а может, и тревожит что-то. Бывает же, что не сидится на месте, а чего хочется -- не ясно. Когда знаешь много, тогда тоже спокойно. Знания давят, -- может, про это сказал Снорри? Или нет? Или у него так жизнь сложилась?.. Я понимаю, жизнь Снорри! А у меня что сложилось? Шестой класс -- середина школы. А Снорри, хоть и старше на год, в школу не ходит, серьезными делами, наверное, занят..."
Когда после своих мыслей Олег огляделся, Снорри уже не было в комнате. Олежка даже не заметил, как тот ушел. Вспомнил только, что он обещал все исправить. И вылетел из своих зеркал.
Проснулся, осмотрелся: его ли комната? Все было на своих местах. И маленькая искусственная елочка блестела и тюкала качающимися игрушками. Серебрянный дождь шевелился от малейшего дуновения. Из большой комнаты слышались голоса гостей.
Наступил уже новый, 1984-й год.
Проспал полночь?.. Ну и что!
Олег скинул голландку, разделся и снова лег. Вспомнил о том, что говорила мама: "Как начнется новый год, так он и пройдет." А это значит, зеркала будут снова открыты и Олег снова увидит ребят.
И это было лучшим подарком, который он сам себе сделал на праздник.
Через день пришло письмо от Васи. Вчера только Олежка отправил свое второе и даже не думал о том, что стоило только подождать еще один день и можно было бы много не писать.
Олег удивился, что писем оказалось два. Одно -- совсем тонкое -- от Гая Петровича. Его-то Олежка и вскрыл сперва, решив, что Васино письмо он будет читать неспеша, чтобы лучше запомнить.
Гай Петрович отвечал лишь, что взрослому, с которым хорошо знаком, конечно же, удобно писать и чтоб Олежка писал, не смущался. "Если трудно писать взрослому и не находятся подходящие слова, пиши Гаю-мальчишке. Город, небоскребы... Помнишь? Я не говорил об этом Васе, и ты не говори. Но это не приказ, расскажи, если хочешь. А главное, пиши нам. Василий скучает, ждет уже твоего второго письма. И я жду."
Письмо Гая не произвело на Олега сколько-нибудь заметного впечатления. На указание Гая он подумал: "Ясно! Ни слова о городе!" и стал вскрывать конверт от Васи, который тоже был не очень толстым.
Вася сообщал новости, о которых спрашивал Олежка, добавил своих и на этом закруглился. Далее следовала крупно выделенная дата и время дня. И текст почти как в телеграмме: "Приезжай к нам в это время, если зеркала открылись. Одевайся теплее, у нас холодно. Доедешь до нас за секунду и без билета. Приезжай, я встречу на месте старого форта."
Откуда он узнал, что зеркала у Олежки открылись?.. Неужели Снорри сказал?..
Часть 2.Город, которого нет на карте.
Воспоминания.
1.
Гай, Рон и Михаил...
Гай Петрович пересматривал все случившееся с ними троими еще раз, чтобы дальше жить, точно зная, что ничего преступного не было и никто корить их за произошедшее не будет.
В прошлый раз, когда Рон и Михаил сидели у Гая за чаем, завязался разговор о личности будущего. Рон, как всегда, активно лидировал в общении, но сам идей не подавал.
Гай высказался:
-- Скоро каждый будет сам по себе. Общение между людьми будет подобно соприкосновению миров. Нашли в чем-то общие точки -- соприкасаются, не нашли -- проходят мимо. Каждый сам в себе. И будут уважать чужой мир, чтобы сохранить в гармонии свой.
-- Далеко не все, -- возразил Гаю Рон. -- У некоторых мира не будет, не сложится с детства, и тогда человек будет завидовать другим, винить их в собственной неполноценности, а может, присасываться, грабить и убивать миры в других -- издеваться.
-- Уголовная статья за убийство внутреннего мира? -- поинтересовался ироничный Михель.
Гай согласно кивнул Рону, но заметил:
-- Я про всех и не говорю!..
А в этот раз Гай зашел к Рону, чтобы побеседовать с ним без Мишки. Хватит одного собеседника, да и Рон посерьезнее.
-- Ты помнишь Параллельный Город? -- спросил Гай. -- Я думал... На самом деле его нет. Перенос остатков человечества из Реальности это слишком круто.
-- Хм... Мы же были в том городе, когда еще Нулевой поселок не опустел. И потом, когда выходили из "рая", -- Рон недоумевал: "Неужели Гай все забыл?" -- Как же так, Гай? Катастрофа может случиться в любой момент. Повсюду сворачиваются галактики и разлетаются в пыль звезды. Вот и на Земле мало ли что...
-- Вполне возможно, -- согласился Гай, -- Но как ты объяснишь, что Перенос уже был? Что Большая уже в Нулевом...
Рон остановил его, чтобы сразу прекратить все сомнения:
-- Система была смещена от Реальности лет на десять. И с каждым годом разрыв немного увеличивается. Пусть бесконечно мало, но все же не в нашу сторону.
Гай этого не учел. Почему-то вылетело из головы. Вскочил и заходил из угла в угол, почесывая подбородок.
-- Значит, для нас Переноса не было? Все живы? -- он остановился, посмотрел на Рона.
-- Нет, Перенос был. Лишние ушли сами по себе. Так все выглядит со стороны.
Гай заметно приободрился.
-- Тогда и думать больше об этом нечего. У них своя жизнь. Если Большая собирала никому не нужных, то это уже к Реальности не относится.
-- Да что сегодня с тобой, Гай?!.. Пойдем, ударим по чайку, а? -- предложил Рон.
-- Хорошо бы, -- согласился Гай Петрович и они прошли на кухню.
Перед встречей с Роном, вот уже несколько ночей подряд, Гай почти не спал, все думал о Переносе. Мысли не давали покоя. Если все оказалось бы трагическим, то его (Гая) потомки, вожможно, попали бы в число лишних и в Реальности больше не жили...
-- А твои записки о разрушенном городе, о ходе в старый Нулевой? С ними как быть? -- Гай сидел за кухонным столом и прихлебывал чай.
-- О, с этим все просто! Про мир рассказал мне пришедший Бен, я записал с его слов. А он мог многое выдумать, чтобы вызвать наше сочувствие. Да и у меня иногда получалось не так, как было, а как я хотел, чтобы было. Но это уже пусть останется для истории. Тем более, что я уже ничего не смогу исправить -- тетради мы отправили двадцать три года назад и...
-- И они еще не дошли, -- подметил Гай.
-- Верно. Идти им еще лет семь, может, чуть меньше. А там поди, разберись, что будет дальше.
Теперь все встало на свои места и Рон с Гаем, два старых друга, заговорили совсем о другом: о жизни, о работе, о детях...
Михаил, Рон и Гай часто встречались. Почти каждый день. Михаил рассказывал, как движутся его проекты, сказал, что недавно встретил Дмитрия, посидели с ним за кружечкой пива.
-- С кем? -- не совсем понял Рон.
-- Димку помнишь?.. Из детдомовских.
-- А, Завалишин. Ну-ну, и что?
-- Дима встретил как-то Мишку Кулинкина. Говорит, тот стал художником-реставратором. Старые дома восстанавливают по его рисункам. Сюда выбрался в командировку, а вообще далеко живет.
-- Смотри-ка, пригодилось рисование газеты! -- заметил Гай. -- Пошел по творчеству.
-- Может, зайдет, раз уж приехал. Неужто нас забыл? -- кивнул Рон.
...Кулинкин после заехал лишь к Михелю, и то -- по делу. Передал всем извинения, что не увидится лично, узнал про жизнь-здоровье и передал всем привет.
Зато Дмитрий Завалишин пригласил всех к себе. Но кто-то не смог, запланировав на этот день другое, кто-то один не поехал, без компании, поэтому беседа получилась на день позже и весьма скомканная, торопливая. В основном все ждали Гая, который постоянно был загружен до предела: конференция, собрание работников музея, составление плана выставок, передачи коллекций, описания, справки, отчеты, сверка топографических легенд и куча других дел, которые Гай не мог поручить кому-то другому.
Собрались у Михаила и сразу стали обсуждать положение в стране, удивленно замечая, что не узнают друг в друге тех мальчишек... Да и говорить особенно больше было не о чем (Дмитрий сообщил, что просто хотел всех повидать), поэтому, старайся, или не старайся, а все сошло к воспоминаниям о том, как складывалась их детдомовская жизнь.
-- Тебя, Гай, еще хотели тогда вроде за главного поставить. В девятом классе, помнишь? Как раз на новом месте стали приживаться, в интернате.
-- А, да-да, помню, -- улыбнулся Гай Петрович. -- Я тогда еще отказался и тебя поставили.
-- Ты бы лучше справился, я тебе точно говорю!..
-- Да брось, что ты, какой из меня лидер! Так... помочь, подсказать. Я никогда особо не высовывался.
-- Зато я высовывался! -- усмехнулся Михаил.
Дмитрий обернулся к нему:
-- Ну, Миш, ты известный чудила был. Тот еще фрукт... Да и Рон тоже от тебя не отставал.
Рон смущенно улыбнулся.
-- Все вместе высовывались. Еще с детдома. Вся наша комната. Поэтому нас и не любили некоторые, считали ябедами и директорскими подлизами
-- Было дело, -- грустно заметил Завалишин. -- Бить собирались. Только в последний год мы стали примером для всякой мелкой шпаны, которая прибывала в наш дом... А как нас потом всех в училище сгружали, я уже и не говорю...
Откинувшись на спинки кресел и поглядывая в потолок, задумались...
Случился тогда небольшой скандал. Но для второго детдома он имел большое значение по части прав воспитанников. Дмитрий, припомнив подробности, стал снова возмущаться -- ему тогда больше всех досталось. Если бы ребята его с собой не вытянули, кто знает... Как уж сложилась судьба -- ничего не изменишь теперь. А так хотелось пожить по-другому, на свой манер!..
Раз вспомнив о детдоме, продолжили о нем разговор.
К тому времени, когда Гай, Рон и Михаил по возрасту уже подошли к тому, чтобы уходить из детдома, почти все в нем изменилось. Нет-нет, снаружи он остался прежним, каким и был, а вот внутренний распорядок был построен так, что нравился всем. Девочки гладили мальчишкам школьную форму или просто одежду, когда те собирались сходить в кино в брюках со стрелками и чистыми воротниками рубашек. Когда надо было помочь девчонкам, отказа у ребят не было -- бежали на другой конец здания. Приезжала машина с продуктами в столовую и мигом уезжала обратно -- это старшеклассники, руководимые поварихой-учетчицей, выгружали все и уносили на продсклад.
Старшеклассники задавали тон всему в детдоме. Трое знакомых нам друзей были среди них и надеялись, что когда они уйдут, их дела продолжат младшие, остающиеся в доме.
Провожали ребят чуть не со слезами. Прощались, словно никогда больше не увидят. Но за двадцать лет, с середины 60-х, когда ушли, изредка навещали старую директрису, проходили частично перестроенными коридорами... Правда всегда с тяжелой душой и тревогой -- в детдоме было все так же полно пацанов и девчонок.
2.
Уходить в зеркала после такого перерыва было не легче, чем прыгнуть с парашютом. С парашютом боязно, что он не раскроется и со всего размаха пробуравишь землю, а с зеркалами -- что не вернешься обратно.
Олежка тоскливым взглядом обвел книжные полки, шкаф с одеждой, письменный стол со стопкой учебников и школьных тетрадей, и ухнул в отражения прямо из квартиры. Может, поэтому в седьмом отражении было лето, потому что в Олежкиной квартире было тепло? Впрочем там могла быть еще осень или весна... Кто знает, как меняется время при перестановке зеркал?..
Вылез Олег в том старом деревянном доме, где и раньше, только в другой комнате. Здесь не было окна, только дверь в слабоосвещенный коридор. Олежка сделал несколько шагов: под ногам захрустела пыль и стала скатываться неровными комками, похожими на грязный серый тополиный пух. Сначала показалось, что попал не туда, но бревна и доски стен были ему знакомы и все та же большая дыра в крыше над головой. Небо было затянуто тучами, с крыши сыпался мелкий песок и пыль, но ветерок, залетавший сюда, был не холодным.
Дальше Олег не пошел. Убедившись, что зеркала действуют, он повернул назад. Теперь можно было идти к Васе.
...Тот рассказывал о своих зеркалах, каким образом он сам переходит и что уже пробовал с ними делать.
-- Если входить спиной вперед в заднее зеркало, то попадаешь туда, где время течет в обратном направлении. Познакомишься там с кем-нибудь, -- говорил Вася, -- а когда придешь в следующий раз, то окажется, что ты его знаешь, а он видит тебя впервые.
Олежка не понимал. Вася стал объяснять заново, на другом примере.
-- Это значит... Ой! Мысль пропала...
-- Ну вот, зацепиться не можешь, а в зеркала одной мыслью летаешь! Хоть бы меня научил...
-- Как я могу?! Я уже пробовал других учить -- не выходит. Тут надо самому... Удивительно, что ты за восемь лет не попробовал.
Олежка вспомнил этот разговор после того, как Снорри открыл ему зеркала и подумал, не податься ли ему, не попробовать самому спиной вперед... Но побоялся. К зеркалам надо было привыкать постепенно.
В назначенный день Вася Матюхин вышел из дома и добрался до автовокзала. Пересел на рейсовый автобус Моловск-Федоровка и доехал до остановки Старая Роща. По сугробам добрался до открытого пространства, засыпанного чистым снегом и стал кружить вокруг торчавших каменных развалин, поглядывая на тяжелые отцовские часы.
Час "Х" подходил. Как только минутная стрелка подошла к двенадцати, Вася забрался на выступ каменной стены и крикнул:
-- Оле-ег! Оле-ежка-а! -- и прислушался.
Вскоре невдалеке послышался хруст снега. Вася поджался, подумав было, что своим криком разбудил медведя. Но от больших голых берез к нему уже мчался, укутывая шею шарфом, Олег.
-- Вася-а! -- кричал он. -- Вася! Получилось! А-а, ха! Получилось!
Василий спрыгнул вниз и побежал навстречу. Радостно столкнувшись, они повалились на снег и стали барахтаться. Смеялись и отплевывались снегом. Побесившись, Вася пихнул напоследок Олежку в мягкий сугроб и предложил:
-- Поехали к нам. Погостишь...
-- Мне к вечеру надо дома быть, -- погрустнел Олег, поднимаясь и отряхиваясь.
И улыбнулся, когда Вася сказал, что к вечеру, так к вечеру. Еще успеет. Они захрустели, переваливаясь в глубоком снегу, и добрались до дороги, где ходил рейсовый ("Может, остановится?"), оставив Олежкины зеркала стоять в сгнивших и присыпанных снегом бревнах в перелеске.
По пути домой, Вася тыкал пальцем в замерзшее стекло автобуса и рассказывал ошарашенному от новых приключений Олегу о Моловске. Немногочисленные пассажиры прислушивались к разговору ребят и вслед за Олегом сонно посматривали в окна.
Гай Петрович встретил их дома. Олежка поздоровался и сразу понял, что он в курсе того, куда ездил Василий и каким образом Олежка оказался здесь.
-- Снимай пальто и проходи, -- сказал ему Гай Петрович. -- Сейчас чаем согреешься. Хочешь? С холоду надо всегда чай шаргать. Вил ду ха те?
-- Ух ты! -- радостно удивился Олег и кивнул: мол, будете сами чай и мне налейте. А сам прошел за Васей в дальнюю комнату.
Все здесь поражало взгляд: чучело совы -- как живое, на полках -- статуэтки и бронзовые, с пол-ладошки величиной, рачки с непонятными клеймами на хвостах; старинные пузатые бутылки на подставке под окном. Олежка не знал, с чего начать осмотр -- только останавливался взглядом на одном, как замечал нечто более интересное.
Кроме книжных полок в комнате еще стояла кровать, старинная конторка в углу, у входа -- шкафчик с маленькими ящичками, как в библиотеке, с надписями на каждом.
Василий засуетился, копаясь в открытом зеве конторки. Олежка спросил:
-- Это твоя комната?
Вася что-то там пробурчал.
-- Ну, вроде моя. Только уроки я в другой комнате делаю, у папы. Он говорит, что здесь я отвлекаюсь. -- он достал толстую потертую тетрадь, оглянулся к дверям и подозвал Олежку.
-- Что это?
-- Папина тетрадь. Знаешь, как интересно!.. Почитаем?
-- Конечно, -- зашептал Олег, посмотрев на мелкий круглый почерк и немного поморщился от того, что Василий куда-то торопится. Приятнее было оттянуть раскрытие тайн на более долгое время.
И почитали они тетрадь только после обеда, когда вдоволь наговорились обо всем и Гай Петрович порасспрашивал Олежку о родителях и, в частности, о Владимире Михайловиче.
После обеда Гай стал разбирать в своей комнате большую стопку бумаг и у ребят появилось время, чтобы разобраться в его записях.
На обложке тетради были написаны странные слова. Даже не слова, а наборы латинских букв, которые не читались -- стояло подряд несколько гласных или согласных. Олег с Васей долго мучились, но никак не могли понять, что значат эти буквы. Уж и пронумеровали их по порядку в алфавите, сложили все цифры и смотрели, магическое ли число получилось.
Ничего подобного, только время зря потеряли...
Пробовали переставлять буквы по определенному закону: через одну, через две и с возвратом обратно, и -- опять ничего!
Вздыхая и удрученно посматривая на буквы, Василий совершенно случайно прочел все задом наперед. Олежка возликовал. Гай Петрович сделал запись более простым способом, чем от него ребята ожидали.
Получились искаженные слова, в них говорилось, что у народов Гор и далеких фьордов (так ребята поняли) есть общее. Но что это за народы, было не ясно. И что такое "нид", дважды встречающееся в тексте?
Спросить Гая Петровича было нельзя, тетрадь они смотрели втайне от него.
В самом начале тетради был отчеркнут уголок, где было написано: "Все, что написано здесь, не всегда правда, не всегда ложь. Истина не имеет смысла, когда имеют место случайные события".
Еще ниже шли записи по одной-две строчки.
"В древних верованиях Земли существовало мнение, что миров множество и друг для друга они являются иллюзией, то есть -- их нет. Хорошая мысль... Но почему же я тогда помню себя "там", ведь "тот" мир -- иллюзия?"
-- Я что-то не понял здесь, когда читал раньше, о каком "там" папа пишет? Где это "там"?
Олежка же сразу понял, что Гай пишет о своем городе (о всем мире Олег не знал, не догадывался), и опустил глаза, чтобы бегающим взглядом не выдать своего волнения. (Это не приказ, расскажи, если хочешь...")
Рассказать обо всем Олег мог, но старательно сдерживался. Как потом все объяснишь Васе, ведь он задаст тысячу вопросов? Зеркальный проход в город Гая был для Олега случаен, зеркала туда больше не пускали. А Вася и вовсе об этом ходе не знал.
А может, ход не случаен? Может, не будь того хода, между Гаем Петровичем и Олежкой сейчас не было того молчаливого согласия, порожденного их общей тайной? Может, Олег и относился бы к нему по-другому? И не узнал бы его голос в форте, не напомнил о нем отцу и тот бы не позвонил товарищам в Моловск...
И не сидел бы Олежка тут с Васей, не читал вот этих записей...
-- Н-не знаю, -- пожал плечами Олег. -- Может, это он о своей прошлой жизни? Знаешь, на Востоке верят...
-- Может, -- согласился Вася. -- Я тоже об этом думал.
Они стали читать дальше.
"На закате дня стою у края василькового поля. Жесткая трава -- путь к закатному красному солнцу. Слева -- упавшая стена, и солнце издалека -- чуть меньше осыпавшегося окна крепости. Оно просвечивает сквозь и наполняет холодный мрак коридоров таинственным светом.
Густо-синие поутру, лепестки васильков под моими ногами вечером светятся слегка фиолетовым. Солнце, как в перламутре, переливается в них, задевая лучами грузных шмелей, улетающих к закату с цветка на цветок. Они спешат за солнцем.
Наверху крепости мелькнула тень -- это мой лучший друг. Он узнал, что я приду и ждет. Мы не виделись с ним ни разу, но знаем друг друга. Мы обнимемся и он поведет меня в свою страну, в край васильков и фиалок, в страну покоя. Солнце в последний раз блеснет нам озорными цветами детства -- оранжевым и желтым, и скроется за дымным горизонтом.
Наступит долгая фиолетовая ночь. Мы с другом будем идти, задевая ногами синие васильки, и будем всегда помнить, что дорога в Вечность, начинается здесь, у старого форта..."
Вася перестал читать из тетради вслух и взглянул на Олега. Тот слушал с открытым ртом. Потом причмокнул и сказал, что в этом есть что-то знакомое.
-- Я думаю, что это о Снорри, -- предположил Вася. -- Кто же еще может лазить в форте на закате?!
Вася мыслил правильно. У Гая не было близкого друга. Такого, как Мишка у Рона, или Люк у Ханну. Гонза?.. Нет, он не такой, он просто Первый. Мальчишка, который доверился Гаю, чтобы пойти дальше. Он, конечно, по-своему дорог...
Гаю с его тайной подходил только Снорри. Именно с ним они никогда не виделись, но знали друг о друге многое.
-- Знаешь, -- сказал Вася Олежке. -- Отец пишет о васильковом поле, а ты помнишь, что у форта ничего этого нет: ни васильков, ни фиалок, ни чего-то подобного... Это поле где-то в другом месте.
-- Где же в другом, если форт только в двенадцатом отражении и еще у вас?! -- Олежка чуть не вскрикнул. -- Как такое может быть?
-- Видимо, его положение не меняется никогда. Для любых зеркал, -- пробормотал Вася, но все еще не хотел отказываться от своей идеи. А может, интуитивно чувствовал, что после окажется прав.
-- Твой же отец не умеет переходит по зеркалам...
-- Ах да, верно... И в тетради об этом нет.
Олежка посочувствовал Васе, что объяснений самим не найти, и разволновался сам от пришедшей в голову мысли. Она была невероятна, но ничем другим было невозможно объяснить тот факт, что Гай знает о зеркалах, подчас, больше, чем ребята.
-- Вась, а он, значит, может без зеркал!
Вася переспросил и испуганно оглянулся. Потянул к себе тетрадь.
В комнату направлялся Гай Петрович. Он не мог не услышать последних слов Олега, сказавшего их довольно громко. И не стал скрывать, что не расслышал.
-- Да, Олег, я могу и без зеркал. Но и с зеркалами не менее трудно. А вот по моим тетрадям шариться нехорошо!
Олежка, наверное, покраснел больше Васи. Он-то сын, ему простят, а Олег Гаю никто. Гость... Но Гай Петрович не стал их ругать. Присел невдалеке на кровати.
-- Так что вы там о Снорри?
Олег переглянулся с Васей и выдохнул:
-- Может, вам с ним встретиться?
-- Так вы решили, что Снорри -- мой лучший друг? -- Гай двинул бровью и тоже вздохнул. С этими мальчишками разговаривать легче, чем со многими взрослыми. Они понимают все правильно, а чего не понимают -- переспросят, а не выдумывают и не лезут потом с глупыми утверждениями.
Гай Петрович посмаковал пришедшую на ум мысль и сказал:
-- Встречаться не время еще. И я, и он -- мы не знаем точно, когда оно наступить, но не пропустим встречи. Он будет ждать и я приду.
Ребята поглядывали на задумчивого Гая Петровича и переваривали сказанное им. Вася заерзал:
-- Пап, Снорри мне ничего не говорил о тебе...
-- Ну, конечно! Это наше с ним дело. Бывает же, что никому не откроешь тайну, которая у тебя давным давно. Она уже будто не твоя, тебе ее кто-то передал и велел хранить. А если откроешь, то уже и нет тайны.
-- И будто теряешь что-то, да? -- добавил Олег. Он уже знал это. -- Так жалко делается! Думаешь, что ведь мог ничего не говорить и было бы все в полном порядке. Тому, кому ты сказал, твоя тайна не очень и нужна была, а совесть тебя мучает, словно ты кого-то предал.
Гай пригляделся к Олежке. Тот стал разбираться в таких вещах, а ведь когда они встретились в городе с высотными домами, он только ухал, глядя по сторонам, и восхищался. Его больше ничего не интересовало, кроме того, что он забрался в какое-то неожиданное место.
"Понял ли он тогда, что я ему говорил?" -- подумал Гай. Он не знал, что тогда Олежка уже был знаком с Западными и о зеркалах имел достаточно глубокие знания.
-- Тай на давит изнутри, рвется наружу, -- пояснил Гай Петрович Олежке. -- Постоянно хочется ею с кем-нибудь поделиться. Это обычное явление.
Гай посидел еще немного с ребятами, убрал в конторку свою тетрадь, выразительно поглядел на опустившего глаза сына и ушел в другую комнату.
Легенды.
Тетрадка из конторки скоро снова перекочевала в руки Василия. Олежка тоже был не против полистать ее, но теперь чаще поглядывал на дверь за спиной Васи и прислушивался.
"...Приходит время и тогда, под диктовку свыше, какой-нибудь фантазер придумывает очередную легенду. О чем угодно: от жителей иного мира до того, что сам когда-то побывал в прошлом и вернулся оттуда невредимым. Не задумывается, что таких легенд уже достаточно, и его задача была не умножать их количество своими весьма легковесными выдумками.
Это не касается того, что было со мной, и того, что написано о моей жизни в этой тетради, ни в коей мере. Я не рассказывал и не рассказываю легенд тем людям, которые сразу верят им или ценят в них только сказочность. Легенда -- передача информации или опыта своеобразным путем и для меня она не более того. Мои легенды -- для ушей Рона и Михаила, которые знают в них толк. Наши (и мои, и их) легенды никогда (мы стараемся!) не покидают нашего треугольника, таким образом, мы не увеличиваем того хаоса, что царит в человеческих умах.
Люди заморочены чужими легендами. Надо оставлять легенды на рассмотрение специалистов, а не заниматься этим неподготовленному человеку. В мире столько ложного, что истинно ценные истории подчас теряются, как жемчужины в песке. Если бы "песка" было меньше, эти бесценные окатыши всегда лежали бы на поверхности и искуссный художник смог бы нанизать из них чудесные бусы для человечества..."
Многое было непонятно для Василия с Олегом, хотя они и старались во всем разобраться. Некоторые фразы и предложения были написаны на разных языках и были вовсе недоступны двенадцатилетним мальчишкам. Из языков Скандинавской группы Гай не использовал ни один, предпочитая им более южные, что вызвало у обоих мальчишек грустное причмокивание и разведение рук. Только две строчки нашли, --
Da han tok pa seg gra bukser i hans hjemme,
alle gikk i gar, men han ble igjen, --
которые в их переводе стали похожи на окончание детской считалочки. ("Все ушли, а он остался...")
Непонятное часто касалось не только терминов, но и самой темы повествования. Ребята не могли уловить, что Гай Петрович хочет сказать, хотя все рассуждения шли своим чередом и мысли, как положено, цеплялись одна за другую.
К пяти часам, когда стало темнеть за окном, пришла Васина мама. Она улыбнулась Олегу на его "здрасьте", поздоровалась тоже, и они с Гаем Петровичем разговорились на кухне.
Олежка начал подумывать о доме, все чаще беспокойно завздыхал и Вася повел его в комнату отца, показать напоследок, что есть там.
Немного мрачноватая комната, неяркие обои и всюду книги, книги, книги... Старинных было немного. В основном, современные книги по истории, этнографии; справочники. По названиям книг можно было смело сказать, чем увлечен человек, живущий здесь.
Олежка не стал всматриваться в книги, -- у папы было полно таких же, а старинных даже побольше, -- натянул на голову шапку, накинул на шею шарф и подошел к лакированному массивному столу, покрытому зеленым сукном. На нем, отдельно от папок с бумагами, фотографиями и коробки с ручками и карандашами, среди портретов в резных рамках лежали старинные журналы. Некоторые были открыты и названия статей можно было прочесть.
Статья А.А.Черкасова "На Алтае" в "Природе и охоте" т.11 за 1893 год.
Статья Акухановского "Зимнее блеснение на Урале" в "Охотничьей газете" Љ50 за 1892 год.
Еще один номер газеты (Љ12 за 1892 год) лежал отдельно, выше. Олежка разглядел его повнимательней.
-- Читаешь? -- спросил он Василия.
-- Не-а, папа читает. Говорит, что помимо рыбалки и охоты там витает общий дух того времени.
Олег кивнул и увидел белый уголок закладки. Сунул под нее палец и приподнял листы. На 191-й странице была статья под названием "Ограничение ужения лосося и форели в Норвегии."
-- Ой, -- негромко сказал Олежка и выпустил листы из рук. Газета захлопнулась.
Название страны резануло глаза и Олежку с новой силой потянуло домой. Поплыли воспоминания.
Потом Олегу вспоминалось, как они с Василием стояли на автовокзале в ожидании автобуса и оказалось, что вечернего нет. Как они с пересадкой добирались до Старой Рощи и там бежали по перелеску, перепрыгивая сугробы.
На лугу туманной стеной падал снег, хотя до перелеска снега еще не было. Ребятам это показалось странным. Среди падающих во мраке вечера хлопьев проглядывала большая тень форта, а когда ребята подбежали ближе, оказалось, что форта нет, есть только развалины и им это все только показалось.
Олежка торопился. Бросил: "Я приду. Теперь можно", соскользнул с бревен завала к зеркалам и -- нет его. И зеркала сразу пропали, только следы на снегу от Олежкиных ботинок.
Вася постоял немного, глотая теплые снежинки, летевшие с неба, словно пепел сгоревших звезд, и поплелся обратно.
Зеркала стояли, незаметные, под крышкой Олежкиного стола, там, где стоят ноги, когда делаешь уроки. Стул был слегка задвинут и это было гарантией того, что весь день их никто не тронет. Олежка вернулся и облегченно вздохнул. Путешествие было не из самых спокойных.
Свои впечатления и номера журналов Гая Петровича он кратко записал в тетрадь, где с недавних пор у него хранились стихи Поэта и береста с надписями. Потом пошел в коридор снять пальто и шапку.
Владимир Михайлович ничего не сказал, увидев его. Олег предупредил, что целый день будет у Валерки (с ним договорился заранее, если отец туда позвонит) и придет только к ужину. Как Олег зашел с улицы, Владимир Михайлович мог и не услышать. За работой, какая у него была, он забывал все на свете. От него потребовали срочности выполнения и теперь письменный стол в кабинете тянул Олежкиного отца как сильный постоянный магнит.
После посещения Матюхиных Олежка был полон вдохновения. Теперь он был уверен, что обязательно попадет к Западным. Только надо было перенести зеркала снова на чердак -- в более надежное место. Сделать это было не сложно, просто не хотелось побеспокоить соседку -- знакомую мамы. Вопроса о том, что он делал на чердаке с зеркалами, не удалось бы тогда избежать, но его Олег боялся меньше всего. Пусть спрашивают... Только трудно было бы все правдиво объяснить. Не поверят взрослые! Даже отец с матерью.
Но все прошло удачно. Олег на следующий день рассчитал время, когда соседки может не быть дома и перенес зеркала на старое место. Вдавил в щебенку под углом друг к другу -- ПРОКТОРом. Все это сделал быстро и молча. Теперь можно было лезть.
Лезть "вот прямо сейчас" было волнительно. Как там? Что изменилось? Примут ли ребята его обратно? -- все эти вопросы тревожили Олежку. Внутренней уверенности и ответов не было. Надо было подумать.
И Олег договорился с Валеркой, чтобы сходить куда-нибудь, не терять времени впустую. Сходили в музей на выставку восточного искусства, потом в кино и болтали о всякой вячине, вспоминая о музейных рисунках на шелке, китайском фарфоре, тонком, как стекло, и о том, какие ловкие трюки исполняет актер Гойко Митич в фильме про индейцев.
Славик тоже приезжал. Валерка, замечая машущего им рукой Славу, догадывался исчезнуть и Олег полностью переключался на общение с другом из пионерского лагеря.
Слава приезжал периодически. Иногда специально почаще, особенно теперь, когда Олег мог бродить с Ирой и Валеркой целыми днями и не навещать, в свою очередь, Славика.
У Олежки придумывали новые ракеты и рисовали их в тетрадке, чтобы не забыть, а когда были у Славы, то клеили клипер.
Начав делать именно клипер, а не шхуну или фрегат, Славик взялся за непосильную работу. Шпон на бортах из-за крутых обводов отрывался, а вымоченный в горячей воде -- не клеился. И к тому же, на корабле было слишком много парусов. Голова кружилась от сложного переплетения нитей такелажа и деревянных дельных частей.
Олежка, хотя и одобрял выбор Славика, сам бы ни за что не взялся клеить "такую сложность". Но вдвоем они легче переносили раздражающие неудачи.
Миша крутился, по обыкновению, рядом и давал советы, иногда очень даже кстати. Мишке со стороны было виднее, он не был так заинтересован в постройке клипера и не смотрел на каждую удавшуюся (пусть даже неправильно!) так любовно и нежно, как Слава с Олежкой.
Поговорив за постройкой корабля о разных школьных событиях, они выходили на улицу и по скрипучему снегу бродили, открывая все новые места.
Во дворах частных деревянных домов играли мальчишки отдельно, играли отдельно девчонки, играли и все вместе: строили снежные крепости. Сидящие на заборах хитро улыбались и норовили запулить в Славика с Олежкой залпом некрепких сухих снежков.
Олега все это отвлекало от зеркал и придавало ему свежих сил. И однажды он решился. Не мечтал накануне, как там будет, а собрался и сразу пошел, полагаясь на свой опыт.
В Вердаге было тепло и не было снега, хотя Олег точно помнил, что у него за чердачным окном задувает метель и жутко холодно. Собственно, поэтому и сюда он перешел в пальто, думал, что и здесь так же.
"Непонятно, как меняется время при перестановке зеркал" -- эта фраза держалась в Олежкиной памяти и часто он вспоминал ее, когда случалось странное при переходах. Быть может, так было написано в книге Петра Яковлевича Москаля о зеркалах, но чтобы узнать точнее, надо было лететь к Гобу, а это так жутко -- летать во сне.
Разбираться со всем этим Олег не стал, скинул пальто с шарфом, спрятал их в старом доме и пошел по городу к окраинам с одном свитерке и вязанной шапке. Все же, бока прихватывало прохладой, но в пальто было бы слишком жарко и несвободно.
Вслед Олежке неслись по улице выкрики пешего глашатая. В городском Магистрате ожидались выборы в Совет. Кого и на какие именно посты, Олежка не расслышал -- глашатай свернул на другую улицу.
В городе ничего не изменилось. Только людей на улицах стало поменьше, мальчишки и девчонки встречались совсем редко. На окраинах было пустынно. Это уменьшало волнение Олежки, после длительного перерыва ожидающего какого-либо подвоха. Он был одет не так как местные и боялся привлечь к себе внимание со стороны каких-нибудь охранников порядка. У него не было подбитой шерстью жилетки и той толстой вязанной шапки с длинными "ушами", которые носили здесь ребята.
Аптеку, здание которой служило знаком для Западных и показывало, гда надо выходить за город, Олежка заприметил издалека. С волнением узнавал знакомые места. И с пустырем, на который он вышел, миновав кусты было связано многое. Отсюда он когда-то начал свое личное знакомство с Тенями, как сказал кто-то из ребят: "принял боевое крещение". Хотя крещение было вовсе не боевое, а по незнанию.
Олег оглянулся -- ребят поблизости не было -- и пошел дальше, по привычке ускорив на пустыре шаг. Никакого плохого предчувствия у него не было, кроме того, что он может простыть, если еще будет бродить по открытому всем ветрам месту.
Он отравился к той поляне, к тем каменистым холмам, где обычно собирались Западные. Чтобы согреться, пробежался. Стало теплее, горячее дыхание грело лицо и немного уши. "Ох и холодно!.." Навряд ли ребята были бы сейчас на поляне, им тоже холодно. Может, где-то в помещении?.. На лесопилке!
На поляне, действительно, все было тихо и Олег стал поглядывать в сторону лесопилки. С тех пор, как подмастерье Хельбомм провел на лесопилке зиму, прошло много лет. Остался только тот самый "его" сарай, где собирались ребята летом.
Но и здесь их теперь не оказалось. Шансы встретить их уменьшились наполовину. И даже больше. Теперь искать нужно было только в городе... Привалив легкое пустотелое бревно к щели в стене сарая, Олежка пошел в город по своим же следам. Можно ли пройти в другом месте, Олежка не знал, никогда не пробовал. Да и ребята почти не ходили другой дорогой.
В городе ребята могли быть хоть где. Лив когда-то говорил о сапожнике Моте Эриксоне и Олег направился к его мастерской. По дороге думалось, что он опять попал не туда, что зеркала неправильно открылись, поэтому и найти никого не может.
...Визит к немому сапожнику тоже ничего не дал. Не даром, значит, Вася Матюхин говорил, что о Западных никто не знает, где они.
Олежка поехал домой опечаленный, но сильно расстраиваться не стал. "Надо спросить у Восточных" -- подумал он.
И это была хорошая идея.
Арни.
Странно, но к концу месяца вокруг Гая Петровича стала складываться гнетущая обстановка. Почти ничего в жизни не радовало его. Не хотелось звонить Рону или Михаилу, чтобы как всегда собраться на выходных вместе и посидеть, поговорить, сыграть в нарды...
Вася Олежке писал, что отцу здесь все чужое. Как ни привыкал он к Реальности, к времени и течению жизни, в которые попал, так и не смог привыкнуть до конца. Чувствовал себя некомфортно, не как у себя дома. Все ему тут было неблизко. Давно поговаривал, что уйдет вскоре -- Вася с матерью знали, хотя и ругались за такие его слова. Когда уйдет -- точно не говорил.
Олежка слышал, как об этом Гай Петрович писал в своей тетради. Внутри все сжималось, когда начинал думать, что это правда и так произойдет когда-нибудь...
Депрессия у Гая случалась и раньше, но угнетенное настроение проходило за пару дней. А тут что-то задержалась...
Потом оказалось, что все это неспроста. В предпоследний день января случилось нечто, всколыхнувшее не только воспоминания Гая о былом, но и ускорившее, в конце концов, его уход.
С утра Гай чувствовал себя неспокойно. Проснулся раньше обычного, походил по комнате, позавтракал, отправил Василия в школу, а сам поехал в музей. Там он долго не задержался и отправился в редакцию журнала. К редактору стояли посетители и Гаю пришлось подождать: он в нетерпении ходил по коридору, заглядывал в приемную и замечал, что посетители не торопятся. К обеду он все же поговорил с редактором -- грузным, но подвижным, лысеющим человеком -- и все выяснил насчет своей готовившийся статьи.
На обед Гай поехал домой. Василий был уже дома, справился у него, почему тот так рано вернулся из школы, пообедал и до вечера периодически позванивал то в музей, то в какой-то институт по межгороду. А сам волновался все больше. Перебирал в памяти всех знакомых -- может, с кем-то случилось несчастье?.. Но ни с кем ничего не могло случиться.
Жена Гая Петровича Елена Сергеевна накапала ему валерьянки, но волнение не исчезло, хоть и прошло сердцебиение. Пальцы холодели и Гай не мог сосредоточиться на чем-то одном. Он то читал о крестовом походе, то вспоминал о недавнем разговоре с Костей.
"...И Раймунд, сражаясь на южной стороне, тоже подвел вою рать и башню-крепость почти под самые стены..." (Это было детское издание. Конечно, лучше было бы почитать "Историю крестовых походов" Жозефа Мишо, но где же взять эту книгу в провинциальном Моловске?)
"Может, Костя хотел сказать что-то о Петре? Ведь он ни словом не упомянул его. Что-то с ним?.."
"Но между башней и стеной был ров. Бросили клич -- если кто снесет в этот ров три камня, получит денарий. Три дня и три ночи длилось заполнение рва. А те, кто оборонял город изнутри, бились против наших с удивительной отвагой, бросая огонь и камни..."
"А может, и не про Петра. Возможно, это касалось его самого, но он не решился открыться..."
Чтение о крестоносцах почти не двигалось с места. Гай захлопнул книгу и поставил ее на полку.
...Когда позвонил Рон, Гай уже был на взводе. Рон хотел объяснить по телефону, что случилось, но Гай оборвал его:
-- Что?! Арни?! Еду!
И трубка заплясала в его руках, не желая лечь на рычаги аппарата.
В квартиру Рона и Веры кто-то неожиданно и настойчиво позвонил. По звонку было ясно -- кто-то чужой (свои звонили коротко -- дзиньк!). Рон шевельнул пальцами ног, поморщился и с удовольствием услышал семенящие к входной двери шаги Веры и ее голос: "Я открою". Но через минуту Вера растерянно заглянула к мужу.
-- Рон, тут какой-то мальчик пришел... К тебе.
-- Что за мальчик?! -- удивился Рон и, отложив газету, вышел в коридор.
"Может, это из класса Жени?.. Но почему тогда ко мне, а не к ней?"
В приоткрытых дверях, нерешительно прислонясь плечом к косяку, стоял мальчишка лет одиннадцати и мял в руках толстую картонную папку с бумагами. Озябшие кисти его рук далеко высовывались из коротких рукавов куцего пальто и это делало мальчишку похожим на беспризорника. Рон узнал бы его и в полной темноте, когда тот сказал:
-- Привет, Рон.
Рон провел мальчика в комнату мимо удивленной Веры и выскочившей Жени, прикрыл дверь и срочно позвонил Гаю, что прибыл Арнульф с бумагами Хранителей.
...Странно было смотреть со стороны на их встречу: Гай подбегает к Арнульфу, тот вспрыгивает и повисает у него на шее.
-- Ах ты, старый черт, все же нас нашел! -- говорит Гай.
-- Я не старый, я еще мальчишка, -- озорно отвечает Арни, отстраняется и смотрит Гаю в глаза. -- А ты изменился... Я принес тебе бумаги и наш последний список. Нам он теперь не нужен. Мы его составили совсем недавно, перед уходом.
-- Вы все разошлись?! -- удивился Рон, а Гай опустил Арнульфа на пол. -- И ты тоже уходишь дальше?
Арни оглянулся к лежащему в кресле своему пальто и грустно кивнул.
-- А как ты доберешься отсюда до своих?
-- У меня есть ход в один конец, у нас всех так. Мне надо спешить. Все последние записи есть в бумагах.
Гай промолчал, а Арнульф подхватил пальто, повернулся и пошел на выход. Рон с Гаем последовали за ним в коридор. Он открыл дверь в темный подъезд, словно снова как в Сторожевой башне, и ступил на порог.
Гай Петрович уже знал, что дверь закроется и Арни исчезнет.
-- Как там Элана? -- спросил вдогонку Арнульфу Рон.
Гай был насторожен и тих, но теперь резко обернулся к Рону, словно хотел заставить его замолчать...
-- Элана в порядке. Тебя, Рон, мы восстановили. И Гая, и Михеля...
-- Надо было бы еще поговорить, -- склонил голову Гай и его взрослость куда-то пропала, -- но ты спешишь и я не могу тебя задерживать. А помнишь наши тайные знаки? Полицейские не могли понять, как мы переговариваемся, помнишь?.. Вот знак "прощай", -- Гай показал его на пальцах. -- Я вам его никогда не показывал раньше.
-- А мы его знали! -- усмехнулся Арни, состроив такой же знак, и вздохнул. Глаза его прояснились. -- Это значит: Дорога, старик, парень с девушкой и мальчик. Все, что нужно для мира, который остается позади.
Гай вскинул брови.
-- Даже так! Откуда?!
-- Гонза показывал.
-- Ах да! Гонза... Я ему и сам показывал, он ведь был первым. А помнишь...
-- Гай! -- воскликнул Арни. -- Мне надо идти.
-- Да-да, Арни, иди. Обо всем не поговоришь...
-- Верно, Гай.
Арнульф решительно шагнул за порог и захлопнул дверь. Гай вздрогнул и побледнел. Из кухни выглянула Вера и, увидев Гая таким, спросила, что случилось. Рон ее успокоил, хотя и у самого голос дрожал.
Гай не обратил на Веру внимания. Прошел в комнату Рона и сел в кресло.
-- Ушел, -- сказал он тихо. -- Все ушли...
Рон стоял рядом и вспоминал, был ли сейчас здесь Арнульф -- так все странно и довольно быстро закончилось. Взгляд Рона скользнул по Гаю и креслу, в котором недавно лежало пальтишко Арни, и остановился на папке с пожелтевшими листами, лежащей на журнальном столике. Рон знал, с какими бумагами бегал Арни, но никогда их не видел и не держал в руках.
...Листать их было интересно. Ким писал о своем мире, который где-то есть и многие моменты совпадали с дневниками самого Рона.
-- Поражаешься? -- спросил Гай, словно уже зная, что там в папке. -- Удивительно, как точно Ким смог описать то, что мы с Маской считали невозможным. А еще более поразительно, что он, в конце концов, ушел в тот мир. Прямо из наших трущоб. Пешком. Первые Хранители и я видели это своими глазами, а потом появилась известная тебе легенда.
-- Я помню, -- откликнулся Рон и сложил листы обратно. -- А как он попал в город?
-- Наверное, так же, как ты попал в свой. Еще задолго до того, как Начальник пригласил тебя в Нулевой. Это помнишь?
-- Это помню. А самое начало -- нет. Почему Начальник выбрал именно меня? Ведь и ты приложил к этому руку...
-- Я лишь подсказал...
В комнату заглянула Вера и предложила им обоим выпить чаю, раз уж собрались вместе. Гай поздоровался, отказался и она ушла обратно, заметив, что невольно помешала их разговору.
Старые друзья немного помолчали, снова возвращаясь к тому, что произошло несколько минут назад. В том, что Арни ушел, была чья-то ошибка. (Именно с этого момента Гай стал относить все неудачи и провалы в Системе на свой счет. Возможно, здесь кроется и одна из причин его ухода...)
-- Я их столько времени собирал, -- покачал головой Гай, -- столько пространств облазил... Я же...
Он не успел договорить, покаяться, -- в комнату вошла Женя. Она училась в восьмом классе и отличалась весьма емкими рассуждениями на любую тему. Рон старался это качество в ней поддерживать, ну и Гай тоже...
-- Здравствуйте, дядя Гай! Как поживаете?
-- Как обычно, Жень. А у тебя как дела в школе? Опять пятерка по физике?
-- Четыре за контрольную. Она у нас два дня назад была. А сегодня не спрашивали, новая тема... Ну, я пойду. Мне уроки делать надо и бежать, бежать, бежать...
Женя скрылась в соседней комнате и Гай, хлопнув ладонями по подлокотникам кресла, поднялся.
-- И мне надо идти. Жаль, что Мишки не было. Он тоже поставлен в Хранители, посмотри список. Но... сейчас мы уже многое позабыли. Ты был прав, что память на новом месте даже и стирать не придется -- ненужное и так уйдет.
-- А бумаги Кима? Возьми их, Арнульф же принес.
-- Оставь у себя. Хотя, нет, давай. Васька почитает.
Рон завернул бумаги в газету "Вечерний Моловск", лежавшую на журнальном столике рядом, и отдал сверток Гаю.
-- Мишка приедет, я ему расскажу обо всем.
Гай кивнул, громко сказал "извините" и "до свиданья" в направлении кухни и вышел, прихлопнув дверь. После ухода Арни этот хлопок показался Рону знакомым. Он подскочил к двери и открыл ее. Гая на лестнице не было. Но, вернувшись к окну, с облегчением заметил, что Гай быстрым шагом удаляется к автобусной остановке. Потом вдруг пошел медленнее...
Время согнуло Гая. Волосы, будто бы седые с детства, теперь были совсем белыми. Спина покривилась на один бок и при ходьбе Гай проносил одну ногу дальше другой. От этого его походка казалась подпрыгивающей. И чем быстрее он шел, тем это было заметнее. А медленно ходить он не любил, привык торопиться еще там, в трущобах.
Гай остановился, подождал немного, роясь во внутреннем кармане пальто, и обернулся к светлым окнам Рона.
"Забыл что-то, -- подумал Рон. -- Но он, вроде, ничего не оставлял."
Гай заметил, что друг смотрит ему вослед и на душе у него стало спокойно. Он поднял вверх руку. Рон подошел ближе к окну и прищурился. Гай показывал пальцами еще один знак Хранителей, который обозначал: "Все в порядке. Все проблемы решены и новых пока нет". Рон тоже взмахнул рукой и Гай ушел своим быстрым шагом. Рону тоже стало спокойно оттого, что появление и уход Арнульфа не огрчили Гая так сильно, как можно было бы ожидать.
Но Гай умел скрывать свое настроение и Рон никогда не догадается, о чем был мысленный разговор гая с Арнульфом, когда они провожали его до дверей и Гай так внезапно стал раздражительным. Разве что Рон вспомнит о том, что Гай заметил Михаила Хранителем, даже не заглянув в список, и продолжит размышления об этом на досуге...
А в остальном все осталось по-прежнему.
Часть 3.Обратный ход и лето.
Восточные.
1.
Кочегар в засаленной робе стоял, нагнувшись, с ведром и тряпкой впереди паровоза и мыл маслянистую решетку паровозного фендера. Машинист высунулся из окна своей кабины, посматривал на ноги кочегара, переступающие с места на место, и жевал бутерброд. Они отдыхали.
Работы оставалось все меньше и меньше и Магистрат Хестщернена поставил вопрос о закрытии пригородной грузовой ветки. Машинист с кочегаром скучали и смиренно ждали, когда их найдет рассыльный с официальной бумагой.
Олег отсиживался в кустах, поглядывая на паровоз и ожидая, когда из закопченой трубы повалит густой дым и застучат поршни машины. Собирался ехать к Восточным.
Теперь он был более подготовлен: голландку он надел поверх свитера, на голову -- вязанную шапку потолще.
Вскоре машинист доел свой бутерброд, махнул рукой и сказал, что пускает пары в машину. Кочегар бросил тряпку в ведро, доплелся до лесенки наверх и заскочил на нижнюю ступеньку. Паровоз утробно заворчал и дернулся. Олежка выскочил из кустов на склон, стал пробираться поближе и успел как раз к последней вагонетке. Оттуда торчали свежеоструганные доски и он не полез высоко, зацепился снизу, как это делал Поэт. И поехал.
Деревья, росшие на откосе проплывали мимо чуть быстрее, чем Олежка мог бы бежать.
Запрыгивая на вагонетку, Олег думал, что на него снова нахлынут воспоминания о прошлом лете, как уже было несколько раз до этого. Но такого сейчас не произошло. Когда Кирхенмаус и Хакеншток были еще здесь, все вокруг ощущалось тревожно и остро. Повсюду чудились враги; кусты, покачиваемые ветром, казалось, скрывали шпиона. Все это доводило Олега до нервной дрожи и холода в ногах. Много раз можно было повернуть назад, но Олег не пасовал. Ребята даже тогда помогали, если просто подумать о них, добавляли уверенности в действиях -- если они могут, то и я смогу...
Но теперь все это позади и вспоминается как страшный сон. Теперь Олег чувствовал лишь интерес и ожидание удачи в задуманном...
Найти Восточных оказалось не так легко. На мосту они больше не сидели, а в городе Олежка был один раз и мог их не отыскать. Для начала спустился по крутому откосу вниз, к зарослям желтого засохшего вереска и тенистым, хоть и невысоким елям. Дорогу, по которой они с Ливом когда-то шли искать Заблудившихся, Олежка отыскал быстро. И там на его голландку сразу же клюнули Полковник с Ларсом -- они жили ближе всех к мосту.
-- Чего это ты в голландке? -- мрачно и подозрительно спросил Ларс. -- Тени, что ли , опять вернулись?
Олежка заметил, что эти двое Восточных одеты как все остальные местные мальчишки: на них уже не было голландок, только серые длинные куртки с большими костяными пуговицами, да круглые шерстяные шапочки.
-- А ваши где?
-- Мрачные ушли и голландки нам больше не нужны, -- заметил Полковник. -- И Западные ушли. Теперь нет необходимости быть с ними заодно и выделяться среди наших.
-- Разве Западные ушли?! -- переспросил Олег. Слова Васи Матюхина снова подтверждались. -- А я как раз пришел узнать о них. Как мне их найти?
-- Ты же был с ними, почему не знаешь?
-- Я был с ними в последний месяц лета. А потом не смог приходить. -- Олежка задумался и стал сопоставлять все факты: -- Значит, Нильс и ребята ушли без меня... И ничего никому не сказали...
-- Так, -- утвердительно кивнул Полковник и ждал, что еще Олег скажет.
-- Значит, ушли и учатся в гимназии, как и говорили... А вы не знаете, где находится гимназия?
-- Нет. У нас только народная школа. И уже потом гимназия. Разве Западным уже есть четырнадцать?..
Олежка вспомнил всех ребят и не нашел среди них никого четырнадцатилетнего. Быть может, только Нильс...
Ветер шевелил ветви елей, заплетался там и выносил на дорогу мелкую снежную пыль вместе с тяжелым смолистым запахом. Он чувствовался даже сейчас, при небольшом морозце.
Трое ребят стояли и молчали. Олег вздохнул, потер чуть замерзший нос и кивнул Ларсу с Полковником:
-- Я, пожалуй, пойду.
-- Подожди, -- остановил его Полковник и переглянулся с Ларсом, словно спрашивал у того разрешения. -- Ты давно их ищешь?
-- Я хотел их найти сразу же, в сентябре, но до сих пор не мог сюда приходить.
Полковник снова оглянулся на Ларса, помолчал и шмыгнул носом:
-- Ладно, скажу тебе одну вещь -- наши из всех Западных видели только Сига. Он иногда бывает у себя в Вердаге. Ищи его, когда луна наберет силу. Там, может, и остальных найдешь.
-- А лучше бы ты пришел ближе к лету. Сейчас он редко сюда ходит, -- добавил Ларс.
-- А что у вас здесь сейчас? -- спросил Олег.
-- Сейчас начало марта. Весна...
-- Весна?! -- удивился Олежка и передернул плечами. -- А так еще холодно!
Ларс переступил с ноги на ногу.
-- В наши края весна поздно приходит. На юге уже трава покрывает долины, а на севере еще повсюду лежит снег...
Олег и сам замечал (ведь он замечал все-все!), что солнце выглянет на несколько часов, радостно погреет землю и опять налетает холодный ветер, небо нахмурится, наползут тяжелые тучи -- того и гляди пойдет ледяной дождь. И снова все сменяется. Буровато-рыжие лемминги, похожие на больших хомячков, вылезают из своих нор на кочки погреться: смотрят и принюхиваются, готовые при любой опасности юркнуть в укрытие.
Слушая Ларса, Олег заметил Йорта -- бывшего главного среди Восточных. Кивнул ребятам и спешно зашагал к Йорту, уж он-то должен знать, где Западные. Ребята пошли следом за Олегом.
Поэт встретился Олежке дальше в городе, примерно в тех местах, где они с Ливом нашли Заблудившихся в зеркалах. Йорт сказал Олежке, что если он серьезно ищет Западных, Заблудившиеся, возможно, помогут и послал с Олегом Полковника. Но ОЛег отказался от провожатого, сказав, что кого надо, он сам найдет. На самом же деле, просто хотел обдумать уже услышанное о ребят.
Поэт отбежал от своих товарищей, с которыми куда-то бодро вышагивал, и подскочил к Олежке. Поздоровался и удивленно спросил, почему тот здесь и почему один. Олег объяснил. Поэт усмехнулся -- вот проблема! -- и вызвался проводить Олежку до любого места в городе, какое бы тот ни искал. А то ведь легко было заплутать в этих узких улочках...
Конечно, Поэт сразу стал спрашивать, что там новенького у Олежки в смысле стихов, прямо таки помешался на поисках хороших, точных рифм. Олегу некогда было заниматься стихами: конец января и учеба идет уже в полную силу, да и зеркала стали занимать много времени. Некогда.
"Как Вася может быть таким спокойным, когда вокруг него столько всего крутится? Как он может продолжать учебу, уходя в зеркала и возвращаясь обратно, ведь постоянно думается об этом?.."
Надо было поскорее во всем этом разобраться. Так больше было нельзя: дома Олежка не находил себе места , а зеркал пугался. И не знал, что ему нужно.
Осталось только найти Западных, теперь только это оставалось главным. Ну, а дальше что? А вдруг встреча с ними ничего не решит?..
Поэта он тоже очень хотел увидеть, но не сейчас, не так случайно и нежданно. Поэт сразу влез к нему со своими стихами и отвлекал. Но Олежка не мог обидеть его отказом выслушать и посчитал, что хоть раз в жизни попытается сделать два дела разом.
...Поэт сказал, что такую трудно спеть в том варианте, как он ее написал. А просто прочесть ее наизусть -- для этого она подходит. Четкие окончания выбивают ритм марша, а марши можно просто проговаривать.
Потом Олежка пробовал найти мелодию и она появилась. Он даже и не понял сначала, что эти звуки тихие, пришедшие издалека, подходят словам. Это были звуки трубы, когда трубач пробует свой инструмент. А может, это пионерский горнист (как в лагере прошлым летом!) перед тем, как играть подъем в полную силу, в тишине утра разминается? Дурачится, выдувая что-то несуразное, но не лишенное такта.
Паруса надуты как кузнечные меха,
Ветер пену поднимает с гребней волн...
В море склянки заменяют петуха,
Мы в море обойдемся без него...
Корабли плывут открыты всем ветрам,
По утрам матросов будит звонкий горн,
Капитан проснется в семь утра,
Взглянет на вершины дальних гор.
Олежка посматривал на Поэта, находящегося в восторге от своего поэтического таланта, и не понимал, как так можно упиваться своей способностью складно говорить. Олежку сейчас интересовали не столько стихи, сколько сам Поэт.
"Стихи у него хорошие, -- думал Олег. -- Но как-то странно: вроде дружим, а я его называю прозвищем. Ведь у него есть имя."
Имя Поэта Олег не помнил. Не помнил даже, говорил ли Поэт ему об этом. Но сейчас переспросить его не решился, еще не понял для себя, в какую сторону он изменился.
И приказ его над палубой летит,
Все матросы в двести глаз на бак глядят:
Кливера пораскрепились в левентих
И, гляди того, по ветру улетят.
Впереди маячит лоцманский буек,
На буйке фонарик искоркой горит
И его чуть видный, бледный огонек
"Скалы здесь остры" -- нам говорит...
Олежка заслушался, отвлекся, а когда Поэт рассказал все до конца, Олег вдруг понял свою ошибку.
-- Подожди, -- сказал Олежка Поэту и присел на обочину. -- Мне надо подумать.
Поэт вздохнул и сел рядом.
Олег уловил, что между Западными и Заблудившимися, к которым он сейчас шел, нет никакой связи. Заблудившиеся ничего не знали о серебристых зеркалах, тем более они не знают о самих ребятах. Да и в зеркалах, где бы они могли встретиться, бывает только Лив, но и его сейчас нигде нет. Остальные же ну никаким боком!.. Так что Йорт зря его послал сюда. Нужно было идти в другое место. Нужнее было сходит к Снорри. Он знает все.
Поэт сидел рядом и терпеливо ждал, когда Олежка поднимет на него глаза. Он тоже разглядывал Олежку и тонкой своей натурой чувствовал, что тот чем-то обеспокоен. Но вот Олег округлил рот, поднял брови, как бывает, когда появляется какая-то идея, и посмотрел на Поэта. Обоим стало намного легче.
-- Откуда ты знаешь, что это за "кливер" и что такое "левентих"?
-- Так мы же недалеко от моря живем, знаем! -- усмехнулся Поэт и подтолкнул Олежку под локоть. -- Идем дальше?
-- Нет, -- улыбнулся Олег. -- Мне теперь в другую сторону.
Внутри у него росла радость от того, что Поэт будто и не расставался с ним тогда, в августе. И Олежкин красный галстук на его шее как условный знак. ("Неправильно завязал, чудище!")
Шагая обратно к мосту, Олежка уже почти не думал о Западных и получше рассматривал город Восточных. Он тоже был невелик, как и Вердаг: пять центральных улиц, да с десяток поменьше. Поэт рассказывал о своем городе, а Олег посматривал на невысокие дома с нависающими карнизами, на каменные арки, в которые местные торговцы складывали ящики с чем-то тяжелым, чтобы потом перегружать их в телегу и не таскать издалека из лавки; на острые шпили башенок на крышах. И хоть поеживался от пронизывающего ветерка, был рад, что попал сюда, и отбросил все ненужные, запланированные ранее поездки.
Теперь -- только к Снорри. И все будет окончательно ясно.
2.
Зеркала, действительно, мешали учебе. Вернувшись, не хотелось делать надоевшие уроки, а утром идти в школу. Но что поделаешь, если школа -- тоже главное в жизни. Без знаний никуда дальше не пойдешь. Западные ведь тоже учатся и жертвуют для этого свободой. Олежка понимал это и не роптал, хотя было трудно. Равнялся на Василия, вспоминал Гая Петровича и от этого было легче.
К Снорри он выбрался сразу как сложил после школы учебники на следующий день, составил план: что надо было выучить срочно, что потом; что решить самостоятельно, что списать. И поднялся к зеркалам.
Из двенадцатого отражения можно было поехать на автобусе к Васе Матюхину, но сейчас Олежке был нужен не он. Но Снорри поблизости не было, потому что не было форта! Не подумал об этом...
Ветер января дунул в лицо, забрался под голландку и заставил Олежку отступить в зеркала.
Где же Снорри может быть?.. Больше ни о каких крайних отражениях ни Гоб, ни Вася не говорили, а искать его наобум бесполезно. Разве что случай поможет ему... Олежка вздохнул, в задумчивости подсел к зеркалу, что вело назад и стал постукивать его пальцем, заглядывая в веер отражений. Случай всегда помогал ему. Вот и на этот раз -- заметил мгновенный сполох в одном из отражений за поворотом. Услышал тихий знакомый голос:
Корабль рыщет
К румбу от румба,
А когда уж пар устал
И попутный свищет,
Достаю я из трюма
Крепко свернутые паруса...
Это Снорри напевал и задорно подергивал носом.
Олежка пронесся туда, проскочив мимо своего родного. Ни разу еще назад не уходил.
-- Привет!
-- Привет, -- резко обернулся Снорри, стоявший к Олежке спиной, и спрятал в карман брюк стеклянный серебристый шарик. Посмотрел в сторону. -- Это ты стучал?
-- Ага, -- шепнул Олежка, заметив, что, видимо, помешал Снорри своим нежданным визитом.
Снорри хмуро и вопросительно посматривал на Олежку, а потом отвернулся, занимаясь потухшим фонарем. Олежке показалось, что фонарь потух именно из-за его прихода и теперь Снорри сердится.
-- Снурри, -- опять прорвалось у Олега. -- Ты не знаешь, где Западные? Где Лив, Нильс, Аксель?..
Снорри не ответил. Скрипел дверцей фонаря и прикручивал новый фитиль. Олежка подошел ближе и снова спросил. Снорри вздохнул, неохотно оглянулся.
-- Не умеешь сам о себе позаботиться, так и не лезь, куда попало!
-- Но почему?!..
-- Потому!.. Тебе ясно? Понял?! -- закричал Снорри, выпрямляясь, и сжал пальцы в кулаки.
Фонарь задребезжал и Олежка отпрянул от Снорри. А тот полуотвернулся, опустил голову и не смотрел больше в настороженные глаза Олежки. Сказал мягче:
-- Не лезь, если не знаешь. Плохо будет.
Олег двинул бровью и чуть повел головой, чтобы Снорри заметил: ладно, мол, что поделаешь...
-- Ну, значит договорились, -- кивнул Снорри и ушел в зеркала, прихватив фонарь и оставив Олежку с неприятным осадком в душе после такого "разговора".
"Почему он накричал? -- думал Олег, скрестив руки на груди и смотря в пол перед собой. -- Может, он меня испугался? Или то, что я без спросу?.."
Ничего страшного не случилось, Снорри и раньше на него за что-то сердился. Сердился с самого начала, как только увидел. Может, он уже знал, как Олежка обойдется с ним потом, осенью?..
Олег окинул быстрым взглядом темное помещение (большинство их в зеркалах было серыми, будто во мгле. Поэтому Снорри и ходил с фонарем.) и перешел к себе.
"Что же мне теперь делать?.. Хм, не ходи! А что будет плохого?.. Тоже мне, Властитель зеркал!.."
Олежка усмехнулся, но сразу же вспомнил, что именно Снорри открыл ему зеркала, и мысленно перед ним извинился. Полез во второе отражение вперед. К Восточным. Хотя бы узнать, где появляется Сиг, возможно, его удастся выследить.
А в душе уже поселилась тоска.
Восточные снова все собрались на мосту. Что там они снова затеяли, никто, кроме них самих, не знал. У Олежки мелькнула мысль о новом появлении Теней, но он сразу ее отбросил, как невероятную. Восточные, наверно, собрались по старой памяти, по привычке. Были они без голландок: на ком кофта, на ком жилетка из плотной ткани и не у всех на головах теплые вязанные шапки.
-- Я смотрю, тебя прямо распирает от гордости, что на тебе голландка Западных, -- заметил Йорт Олежке, спрыгнувшему с вагонетки прямо на мосту. -- Ты, наверное, думаешь, что без нее мы тебя не узнаем?..
-- Нет, я так просто, -- пожал плечами Олег и усмехнулся. Хотя самому сейчас было не до смеха. И сразу же спросил о Сиге: -- Вы говорили, что Сигурд появляется где-то здесь и некоторые из вас его видели. Я бы хотел узнать поточнее.
Никто из Восточных даже и не подумал сразу ответить, словно не их спрашивали. Они всегда были такие хмурые, холодные, серьезные. Совсем не такие, как Западные, а ведь соседи...
"Может, и правда то, что Западные не здешние? Такие отличия в характерах... Да и в Вердаге ребята такие же вот задумчивые, неулыбчивые, подозрительные. Может и верно..."
Сиг, он то там, то здесь появляется, -- сказал, наконец, один из Восточных. -- Нарочно его не заметишь.
-- А где его в последний раз видели?
-- Здесь, у моста. А до этого он у их лесопилки несколько раз и вон там, за насыпью.
-- Странно, -- тихо сказал Олежка.
Восточные подтвердили, что и сами считают все это странным. И больше ничего не сказали.
Олежка ушел с моста, не дождавшись обратного поезда. Пошел по шпалам пешком. К сердцу подкатил горячий комок и стало печь со всех сторон. Меж ребер пробивала мелкая дрожь. Почувствовал себя так же, как тогда, в ссоре с Валеркой, и после, когда тот его долго не прощал, и Олег от этого мучился. И сейчас то же самое. Не в силах что-либо изменить, хмурился и страдал (благо, что сейчас его никто не видел -- он признавался в этом лишь сам себе.)
Спустился с насыпи, пошел напрямик к лесопилке, а потом и к городу той дорогой, по которой уводил когда-то к Черному мосту Хакенштока. "Надо хоть заплакать" -- подумал Олежка и зажмурился. Но не плакалось. Видимо такое специально не получится. И шел дальше, боясь как бы чего не случилось со сдавленным сердцем и выдыхая слабые клубы пара, которые сразу растворялись в воздухе. Хотел уже все бросить, убраться домой и больше никогда... никогда не приходить сюда; не искать ребят, раз это так трудно. И уже почти твердо решился, как у лесопилки, покрытой снежной изморозью, увидел Сига. Вот только не было никого, а моргнул -- он появился.
-- Сиг! Сиг! -- обрадовался Олег, но тот не отозвался: шел себе прямо и даже глазом не повел в Олежкину сторону.
Сиг был как во сне. Олежка остановился провожая его взглядом и присматриваясь. Может, подбежать и тряхнуть его так, чтоб он пришел в себя?.. Ведь другой возможности узнать, куда они все ушли, могло не представиться. Олег подбежал.
-- Сиг, ты помнишь Черный мост? Это я, Олежка, помнишь меня? Что-нибудь случилось?
"Неужели Сиг заболел снохождением? Но ведь то ночью, а днем как же... Впрочем, Восточные говорили о странных происшествиях."
Сиг услышал, остановился и несколько мгновений думал о чем-то. Оглянулся с серьезным, настороженным лицом. Но посмотрел уже вполне осмысленно.
-- Да, тебя помню, ты увел меня из-под моста. Зачем ты снова пришел? Мрачных уже нет, мы не приходим...
-- А где Лив?
При этом имени Сиг еще немного ожил.
-- Лив? Ты хочешь с ним поговорить?
Олег кивнул и Сиг показал ему рукой за лесопилку.
-- Он должен быть там. Когда я вернусь, мы уйдем. Торопись, иди скорее.
Лив, действительно, был за лесопилкой. И Нильс, и Аксель, и Отто, и все остальные, стоявшие по двое-трое немного поодаль друг от друга. И молчали.
Лив стоял один и оглядывался. Ждал возвращения Сига. Он изменился за эти несколько месяцев -- вытянулся, стал серьезнее на вид. Втянул руки в рукава короткой куртки (так как в его кьеле не было карманов и сунуть озябшие руки было некуда) и не шевелился, только поворачивал голову. Так он был похож на темно-серого пингвина: руки отставлены назад и в стороны, как крылья.
Стоял Лив, как и остальные, в полудремоте -- замирал на минуту закрытыми глазами, потом снова оживал, но не двигался. Когда Олег, подходя ближе, окликнул его, тот даже не повернул головы. Лишь когда Олежка подошел и тронул его за плечо, он вздрогнул и заметил его. Не растерялся и не обрадовался. Поздоровался.
-- Мы не рассчитывали, что ты найдешь нас.
Олег улыбнулся: "Если бы вы знали, как я по всем вам скучал! Я бы вас где угодно нашел!"
Лив заглядывал Олежке в глаза, а сам все больше хмурился. А почему -- и сам, возможно, не понимал.
-- Ты, наверное, знаешь, что мы тут почти не бываем? -- спросил он и внутренне успокоился, когда Олег закивал, соглашаясь. -- Извини, так надо и мы не можем оставаться здесь весь год. Нам надо возвращаться. Мы тоже учимся, но не здесь.
-- А я?! Я же с вами подружился! -- глаза Олежки защипало. Он вовсе не хотел разжалобить Лива, который заметил искорки и мокрые ресницы. Просто обидно было и от Лива это было незачем скрывать.
Западные, хотя и не сразу, как увидели, были по-своему добры к нему и доверительны. Олег отвечал им тем же и когда надо было помочь, нисколько не задумывался. (Если у него такие способности, почему бы не помочь!) И он помог. Да еще как! Есть теперь, что вспомнить. И ему, и, он надеялся, ребятам.
Не хотелось терять таких друзей, ведь именно они научили его отличать настоящее хорошее от плохого. И научили по-настоящему дружить.
Олег достал из кармана бумажку с чертежами ходов и отдал Ливу. Тот взял, ничуть не удивившись и держал в руке. Посматривал на нее и молчал, опуская голову все ниже.
-- Ну? -- спросил его Олег.
-- Что "ну"? -- сверкнули прищуренные глаза Лива. -- Нам надо уходить, -- и зацарапал носком сапожка траву. Она мялась, покрывалась морозными трещинками, но Лив все мял, мял ее, словно хотел порвать.
"Неужели он так сильно изменился? -- со страхом подумал Олег. -- Ведь он был совсем не такой. Он был веселым -- бегал с Сигом, думал обо всякой чепухе и прощал все обиды."
Они уходят и никто не знает, куда... Спросить об этом напрямик было неловко, будто о чем-то очень личном.
Вдруг Олежка, не подумавши, спросил так:
-- Возьмите меня с собой туда, куда вы уходите! Я не замерзну там в рубашке и брюках, как ты считаешь?
Лив оценил смелость Олежкиного порыва и сразу оживился. Заморгал и быстро заговорил:
-- Не хотел я тебе говорить, думал, ты обидишься, если я...
Олег был готов услышать даже самое плохое. И Лив сказал.
-- Тебя туда не примут. Извини, не я решаю, кого туда брать и даже не Нильс. А у тебя недостаточно развита фантазия. И... надо еще что-то, о чем я не могу тебе сейчас сказать.
Это у него-то нет фантазии?! С его-то походами! Сам он считал, что уже чего-чего, а фантазии через край... Но все же вздохнул облегченно, испугавшись своего предложения. Не придется теперь уходить, как, поторопившись, выпалил. Только слегка покоробило, что Лив высказался о недостатке его фантазии, будто бы ума...
-- А вы не можете остаться? Вы были здесь летом и вас никто не гнал...
-- Нет, остаться мы никак не можем. Не обижайся, мы хотели бы, но мы учимся, там интересно тоже. А наша дружба, она ведь останется, правда? Ведь ты научился дружить и у тебя есть хорошие друзья и без нас. Не грусти, приходи летом.
Олежка на миг прикоснулся к прошлогоднему лету, вспомнились последние дни августа, запуски змея. Вспомнил, что к Ливу приехал отец -- нашелся. Лив еще тогда так радовался... И все ребята вместе с ним и за него.
-- А твой отец как же? Ты уходишь, а он?..
-- Отец здесь останется. Ему-то что, а мне учиться надо.
Мысли об отце пробудили в Ливе воспоминания, похожие на Олежкины, только немного другие. То, о чем он вспомнил, случилось незадолго до того, как вернулся отец. И Лив рассказал Олегу, что это он попросил Снорри закрыть зеркала. Признался, что сглупил, ведь они с Олежкой не попрощались. Ушли и все.
Олег уже не сердился, простил все, что было.
-- Сейчас-то мы поговорили и все выяснили.
Лив вздохнул и согласился. Потом добавил:
-- Ты зря, не подумав, был уже согласен уйти с нами. Сначала ты должен был твердо решить, останешься ли дома, где тебе все знакомо, или идешь с нами. Насовсем решить, на всю жизнь. Потому что это очень серьезно.
Олежка опустил голову.
-- Решай сейчас. Сразу.
Олег и сам знал, что надо торопиться. Ребята сдвинулись со своих мест, стали сходиться. Появился Сиг, отдал что-то Акселю и пошел к Олегу с Ливом.
"Здесь Лив с Сигом, а там -- Славик с Мишкой; тут ребята и большой мир, а дома -- мама, папа, друзья и тот же большой, но уже ЗНАКОМЫЙ мир..."
Надо было выбрать. Лив ждал.
-- Беслутте ну! Ви альт гар...
Лив его заторопил, а решения еще не было. Олежка передернул плечами и понял, что скажет сейчас Ливу самое главное -- то, что чувствовал внутри. И это будет его решение.
-- Я останусь дома. Хорошо?
-- Хорошо, -- кивнул Лив и, как показалось, даже облегченно. -- Я пойду тогда к ребятам... Тебя ведь не надо провожать?
-- Нет, не надо.
-- Ну, тогда п-прощай...
-- Прощай.
Так было нужно поступить с самого начала. Олег знал это (Лив знал тоже) и не чувствовал особой печали. Разочарование -- да, но было не жаль расставаться. Некоторая надежда еще теплилась в сердце. И что поделаешь, если ребята уходят...
Лив шагнул навстречу подошедшему Сигу, но тут же остановился и оглянулся.
-- Олег...
-- Лив, -- Олежка шагнул ближе. -- Лив, если когда-нибудь у меня будет настоящий друг, или я пойму, что он -- настоящий, он будет похож на тебя. (*буквально -- "такой же как ты".)
Лив заулыбался.
-- Ты решил не приходить сюда какое-то время, я вижу. Это хорошо. Мы тоже сюда, возможно, не вернемся. Нильс уводит нас дальше. Хорошо, что мы договорились сейчас. -- он тронул Олега за локоть. -- Правда, хорошо... Таких ребят, как ты немного. По-честному... -- и махнул рукой, не зная, что еще сказать.
Просто махнул, но Олежке хотелось видеть, что он махнул неохотно, помедлил.
-- Прощай, -- сказал еще раз Олег. И они расстались.
Это было похоже на потерю больше полугода жизни. Все мечты с прошлого лета, все усилия были направлены на то, чтобы вернуться и поговорить с Ливом, с ребятами... А теперь все закончилось и не вернется никогда. Думалось об этом с надрывом и ощущением большой потери.
В городе, в старом заброшенном доме Олега встретил Снорри.
-- Попрощались?
Олег печально кивнул и подошел к зеркалам.
-- Подожди, -- перехватил Снорри его за рукав. -- Сними голландку. Я потом отдам ее Нильсу.
Олежка без вопросов, покорно снял голландку и остался в свитере. Свернул светлую ткань в рулон.
-- На. И зеркала мои тогда возьми тоже.
-- А не жалко тебе?
-- Чего?..
-- Ну, зеркал. Я про них говорю.
-- А, нет. Зачем они мне потом? Все уже прошло.
Снорри все понимал. Он не стал больше ни о чем спрашивать. Только когда Олежка уходил, напомнил:
-- Все? А как же Вася и... Гай?
-- Ты Гая знаешь? -- резко обернулся Олег.
-- Да. А он меня?
-- Знает. Ему Вася рассказывал.
-- Что он может рассказать обо мне нового? Мы друг о друге и сами давно уже знаем.
-- А чего спрашивал?
-- Так просто...
Разговор с молчаливым Снорри немного растряс Олежку и он ушел в свое отражение со спокойной душой и ровным настроением. Правда, совсем не светлым.
Зеркала сразу же исчезли, только остались углубления в шуршащем под ногами сером щебне. Олег присел и провел рукой над углублениями. Казалось, что зеркала все еще здесь, просто они невидимы, и все еще можно было повернуть назад, переиграть. Но если так, это означало бы предать самого себя; значило, что он решил не твердо, а это было не так.
Рука не ощутила привычной стеклянной поверхности и Олег поднялся. Постоял немного, вздохнул и стал легко спускать ся с чердака. Легко -- потому что пустота была внутри. На короткие мгновения, как наваждение, Олегу казалось, что если бы Лив подал ему руку, или Сиг ухватился бы за его рукав с жалобным взглядом, то он бы от них не ушел. Но тотчас же пугался этой мысли, вспоминая, что таким образом он бросил бы родителей, школу, друзей -- все, что было рядом много лет, с детства, которое, определенно, уходит.
Когда Олежка уже ушел, на чердаке появились большие зеркала. Оттуда вышел Снорри с Олежкиными зеркалами под мышкой, осмотрелся, поставил зеркала около вентиляционной трубы и похлопал по ним ладошкой. Прошептал:
-- Еще пригодятся, -- и исчез. Ему чужие зеркала были ни к чему.
"Юнга забыл на минуту..."
Оставил новый арматор беднягу-юнгу на берегу...
Олежка о книге Игоря теперь и не вспоминал, как и о многом другом, что было когда-то таким волнительным и ценным. Но когда-то он уже примерял на себя этот образ и теперь жизненные ситуации часто совпадали с событиями из книги и фильма.
В конце января, чуть ли не в самый его последний день, Олежка решил забыть обо всем, что мучило его; обо всем, что было связано с зеркалами. "Все! Зеркал нет и хватит думать об этом!" -- решил он и снова стал "юнгой", только его "минута" растянулась почти на три следующих месяца.
По телевизору после новогодних праздников показали старый фильм "Тайна двух океанов" и теперь все мальчишки во дворе, да и в соседних тоже, спрашивали друг друга басом: "Пароль!" Другой быстро и делово отвечал: "Семнадцать!", словно он -- тот самый герой, проникший на торпедную базу.
Эти "пароль-семнадцать" держались долго и касались совершенно различных ситуаций. Даже когда играли в рыцарей.
В Олеговом дворе, где зимой обычно было бело и пусто, откуда-то вдруг выкатились малыши и ребята постарше и стали сгребать снег лопатами и картонками в одну кучу.
-- Что строим? -- спросил их приехавший к Олегу Славик, который не мог пройти спокойно мимо, когда кто-то что-то делает, а он не в курсе этого.
-- Крепость! -- радостно крикнул ему мальчишка лет семи с решительностью военачальника. Одет он был в коричневое пальто, больше похожее на мундир с двумя ядами пуговиц. Шапка съезжала ему на глаза и он поправлял ее жестом Наполеона.
Встрепенулся, глянул еще раз на Славика с Олежкой и взялся за лопату.
Когда народ работает, стоять в стороне стыдно и невесело. Слава подмигнул Олежке, тот -- Славе, и они взялись помогать. Носили незнакомым мальчишкам снег с дальнего конца двора. Вскоре их обоих уже знали по именам и кричали:
-- Слава! Давай мою лопату, мне надо стены ровнять!..
-- Выше, Олег, насыпай. Надо, чтобы крепость была -- во! -- большой палец вылезал через дырку в рукавице.
Олежка радовался крепости ничуть не меньше этих семи-восьмилетних ребят и ему казалось, что они вместе строят ее уже целый день, хотя прошло-то всего часа два. Будто снова вернулся в раннее детство, когда день длился бесконечно долго и в нем было столько разных дел, что теперь и за сутки, казалось, с ними бы не справился.
Вот счастье-то!
Олег уже знал, что потом всю оставшуюся зиму и весну будет ходить мимо крепости, которую они для прочности зальют сверху водой, и будет втайне гордиться тем, что приложил к ее строительству и свои силы. Но даже и не в крепости дело, а в том, что их со Славой теперь знают местные подрастающие сорванцы. А знакомство с такими ребятами ему ой как пригодится года через два, когда самому нужна будет помощь и кто-то из ребят сможет ему помочь. Пока все это было еще далеко...
Эти ребята тоже смотрели фильм про подлодку "Пионер" и когда уже играли, Олег, проходя мимо, часто слышал, что они пускают всех внутрь крепости по "паролю" и "семнадцати". Выглядывали из неровных бойниц, разделившись на Охранников и Завоевателей. Охранники стояли на входе, опять спрашивали пароль, только отзыв тайно менялся на "семь" или "ноль". Завоеватели были не дураки, догадывались, что отзыв сменят, но на какой?.. И подходя, выпаливали часовым: "Тыща!.. Что, не тыща? А сколько?" Охранники "вежливо" напоминали тем, чтоб не лезли, пока им не дали копьем или алебардой по шее, и хохотали над оконфуженным супостатом.
В школе все было обычно. Но Олежке казалось, что такой скуки еще никогда не было.
У Саньки Петрова на правой руке гипсовая лангетка. Поэтому рукава рубашки и школьного пиджака не застегиваются.
-- Вот, поскользнулся и руку сломал, -- оправдывается он. -- Точнее, смещение.
-- М-да, писать теперь нельзя, -- завистливо соболезнуют одноклассники и стучать пальцами по гипсу. -- Не больно?
-- Гипсу?.. Нет, -- отмахивается Сашка и разгоняет собравшийся вокруг него консилиум.
Доктора!.. Куда уж там до них школьной медсестре...
Олежка поглядел и-за своей парты на суету вокруг Саши, закрыл глаза и положил голову на руки, обнимающие учебник. Сегодня ночью отчего-то не спалось.
Тут же подскочил Юрик Звягин, тряхнул его и сообщил прямо в ухо:
-- Не спи! Приснится зима -- замерзнешь!
Олежка открыл глаза, отмахнулся и посмотрел в окно. За окном белела крыша пятиэтажки и зима была наяву.
-- И так зима! -- крикнул он Юрику, пока тот не выскочил в коридор.
Кончилась алгебра с решением многочленов. Следующий урок -- геометрия -- был в этом же кабинете и почти все сидели на местах, повторяли конгруэнтность. Всюду векторы, векторы... Олежка тоже повторял. Сегодня должны были спрашивать и Олег сосредоточивался.
"Отношение конгруэнтности фигур рефлексивно, симметрично и транзитивно.
Докажем первое свойство.
Отражение фигур..."
Всегда все знавшие девчонки собрались позади Олега, вокруг Оксанки Марковой, и обсуждали рождественские гадания и те, что под Новый год. Олежка листал учебник, заглядывал в тетрадку с примерами и краем уха слушал, о чем они говорят.
-- А я... А я гадала на стакане с водой! Ровно в двенадцать надо посмотреть в него сверху и тогда увидишь жениха. Я поставила на стол тарелку, налила в стакан воды, легла полночь дожидаться и... заснула! Утром меня мама будит...
Девчата обсудили этот случай, похихикали, а потом съехали на какую-то чепуху.
-- Мы идем, заборы считаем, смотрим -- мальчишка впереди идет, напевает что-то. Мы подошли тихо, а сами уже не можем от смеха. "Скажите, пожалуйста, как ваше имя?" -- спрашиваем. А он испугался: "Меня?.. Мое?.."
Девчонки засмеялись. Олежка тоже тихонько хмыкнул и почесал карандашом бровь.
-- А мы со Светкой на зеркалах гадали, -- вернулся их разговор к прежнему, -- В двенадцатом отражении должно быть крыльцо, а мы насчитали только семь...
Олежка вздрогнул, словно током ударило.
Не успел остановить своих мыслей и подумал: "Это в двенадцатом-то крыльцо?! Там же форт!"
И замер, как алтайский идол в степи.
Но больше таких напоминаний не случалось. Бывали, конечно, такие времена, когда думалось: "Вот-вот, сейчас вспомню", а вспоминать было противно. Словно о позорном поражении и побеге. Никто из посторонних об этом не знал, но это для Олежки ничего не меняло -- самому от этого не убежать.
Короткий, но с двадцать девятым днем, февраль пролетел быстро.
Потом март.
Запомнилось только седьмое число, когда вручали девчонкам подарки, а учительницам дарили цветы, да еще несколько дней, когда приезжал Славик и уже не спрашивал, почему Олег к нему не приезжает, видел -- что-то не так.
В марте было пасмурно, но в просветы меж облаков часто проглядывало солнце и освещало двор. Словно рассветало после ночного мрака. Все дворы вокруг стояли серые, даже какие-то сердитые, а этот -- яркий, рыжий, теплый. И деревья под окнами тянулись к свету своими пока еще голыми ветками, прятали в своей потрескавшейся и шершавой коре, как бабушки в ладонях, тепло. Не хотели отпускать первые проблески настоящей весны.
Медленно таял снег, с крыш капало, высокие сугробы с южной стороны будто бы кто-то выгрыз и из-под них в канавы сбегали ледяные языки снежная жижа хлюпала под ногами, разъезжалась в стороны и брызгала.
Прошел и апрель. Речка была далеко и Олег пропустил ледоход.
Раньше бы Олег удивился своему терпению, но теперь гнал от себя мысли даже о том, из-за чего он все это терпит. А потом и гнать тоже перестал.
К месяцу маю, когда у всех вокруг было летнее "отпускное" настроение, ему уже нравилось учиться. Занимался самообразованием, читая папины книги по истории. Хоть учиться стал ровнее, без резких скачков и срывов. За это время поправил положение по многим предметам, пострадавшим в январе. Чтобы не быть одному и случайно не вспомнить о том, о чем не надо было больше вспоминать, гулял с Валеркой, снова стал ездить к Славе. На улице со Славой уже почти не гуляли, доклеивали клипер хорошим клеем, который принес из ракетного клуба Юрий Михайлович.
Пришел май -- еще не лето, но уже и не настоящая весна с ее ручьями и ноздреватым снегом. Прошли субботники, все вокруг чисто и сухо. В первый же выходной Олежка собрался побродить.
Натянул свитер, подошел к зеркалу и ухнул -- волосы были всклокочены, словно вертелся на голове. Срочно причесался, одел куртку, покривлялся перед зеркалом, посмотрел, с какого бока он красивей и пошел к школьному стадиону.
Солнце еще пряталось за домами, но светлое небо приятно радовало глаз. На стадионе несколько парней-студентов отжимались на брусьях, подтягивались -- кто больше? -- на турнике и кроме них никого не было.
Олежка повисел на рукоходе, пооглядывался, будто ждет кого-то, и прошел мимо турника к дощатому забору. Закинул поверх него руки и стал смотреть на дорогу, по которой изредка проезжали продуктовые машины. Прохладное утро хватало холодными пальцами за бока, щипало уши и крашенные доски холодили колени и локти.
Олега мутило от накатывающей снова тоски и задумчивости. Он упорно сопел и сжимал зубы.
А потом все вокруг него завертелось с прежней силой. И все потому, что именно в это утро он вспомнил о том, что есть не только Западные.
"Пусть Западные ушли! Ну и пусть так!.. А Игорь? Поэт?.. А Вася Матюхин в чем виноват?!"
Как же он забыл о них? Олежка стукнул кулаком по забору, зашипел от боли, но только сильнее сжал кулак, чтобы в этой злости на боль усмирить свою досаду.
Топая домой, повторял: "Дур-рак! Дур-рак! Дур-рак!" О себе.
Дома он написал письмо в Моловск. В нем он все объяснил: и как пошли его дела с Западными, и вообще...
Ответное письмо примчалось быстро, взволнованное и резкое.
"...Я думаю, чего он не приходит, а он, оказывается, зеркала свои отдал! Как же так?! Я же тебе не Западные, я же жду!.."
Восклицательных знаков в письме было много.
Вася не мог ему ни позвонить, ни написать сам -- так не договаривались. И по зеркалам не мог прийти из Моловска -- там были свои сложности с переходом. Надо было Васе со своими зеркалами ехать до бывшего форта, а времени, может, не было...
И Олег почувствовал себя очень виноватым.
"Как жалко, что нет зеркал! Зачем я это сделал?!"
Все вылетело из головы, когда вернулся от Западных. Забыл о Василии, а ведь Снорри напоминал ему об этом, заговорив о Гае.
Наступили дни большого кризиса. Все остальные ребята ходили с радостным ощущением от первомайской демонстрации с воздушными шарами и небольшого отдыха от школы, в предчувствии праздника Победы с фейерверком и близких летних каникул, а Олежка поглядывал на всех потемневшими глазами и его настроению удивлялся даже Славик, понимавший и привыкший видеть его еще и не в таком состоянии. Мама заметила, что он плохо ест и напольные весы показали потерю веса почти на два кило. Сердце екало, руки иногда дрожали и Олежка стал сам себе не нравиться.
У Васи после Олежкиного письма душа была не на месте. Гай Петрович это видел, но помалкивал. А когда Вася спросил его, можно ли ему съездить, отец сказал ему с готовностью: "поезжай". И добавил, что "если Магомет не идет к горе, тогда уж гора..." Кивнул: мол, ты недолго там, чтобы мама не волновалась.
Пассажиры в автобусе уступили Васе место в углу, видя, что он перевозит хрупкие предметы, и посматривали на него с интересом: куда это мальчишка едет с зеркалами?
С дальнего конца добрался до Пролетарской, дошел до леса и нашел то место, где зимой стояли Олежкины зеркала. Предчувствие, что именно отсюда он попадет прямо туда, куда нужно, подтвердилось. Первым, что он ощутил, когда перешел по зеркалам, был пронизывающий сквозняк, дувший из хлопавшего по раме чердачного окна. Со стропил слетала пыль, трепыхалась паутина и летали испуганные голуби. В тени от вентиляционной тубы, недалеко от Васиных, стояли Олежкины зеркала.
Ошибиться было невозможно, это были они, с поцарапанным о щебенку низом. Но...
"Как же так?!.. А он мне писал, что отдал их Снорри... Наврал! Ч-черт, а я ему поверил!"
Презрительно прищурив глаза, Вася спустился вниз. Позвонил в квартиру. Открыл сам Олег.
-- Ой, как же это?!
-- Вот и я про то же, -- шагнул в коридор за отступающим Олежкой Вася, крутя меж пальцев автобусные талоны. -- Как ты мог меня обмануть?! Я же тебе полностью доверял!
-- Ну, извини, я дурак, не смог подумать о зеркалах раньше. Можно сразу было догадаться и купить новые.
Олег опустил голову и смотрел как в пыль изшеркал Вася талончики.
"Злится все же."
-- Ну, извини. Я сам уже весь измучился, -- повторил Олег.
Вася шумно выдохнул через нос и немного смягчился:
-- Почему ты мне соврал?..
Одна из учительниц постоянно спрашивала учеников: "Почему ты не выучил урок? Ну вот ты мне скажи, по-че-му?" "Ну... я..." -- начинал ученик, но она прерывала, совсем не желая выслушать его: "Разве ты не мог выучить вечером? У тебя что, семья, дети, ты работаешь допоздна? Разве ты не мог уделить полчаса и прочесть материал?" Она подавляла до такой степени, что ученики тупели и пропускали ее слова мимо ушей. Она все спрашивала, спрашивала, одергивала его: почему он не слушает, а ученик уже и не соображал совсем.
"Уж лучше сразу "два" в журнал и дневник, чем так..." -- думал Олежка, наблюдавший такую сцену почти через урок и ужасно ненавидел себя за то, что не может ничем помочь.
Вася не был похож на преподавателя. Он был хоть и злой, но спрашивал по дружбе, а не по службе.
...Олежка поднял недоумевающий взгляд.
-- Ты написал, что отдал зеркала, а ведь это не так. Зачем это тебе надо было, не пойму?..
-- А я и отдал их на самом деле! Я тебе правду написал, -- растерялся Олег.
"Неужели я от волнения что-то перепутал в письме? Или... что тогда это значит?"
Василий делово полез в карман рубашки, достал сложенный пополам конверт и исписанный неровными буквами листок. Он все еще ждал, что Олег одумается и сам признается во всем.
-- Вот, смотри сам, что ты написал...
Но Олежка не слушал, он лихорадочно заискал глазами кеды, сунул в них ноги и, забыв зашнуровать их, кинулся вон из квартиры.
-- Куда ты?
Олег уже летел на чердак, не чувствуя под ногами ступенек и не мог вспомнить потом, как взлетел по железной приставной лестнице, прикованной верхним краем к люку, -- казалось, подпрыгнул и... уже там.
Вася глянул, что Олег побежал вверх, но последовать за ним не решился -- побоялся оставить квартиру без присмотра. Зашел внутрь, прикрыл дверь и прошел по коридору. Заглянул на кухню, глянул по сторонам.
-- Есть кто дома?
В кабинете Владимира Михайловича послышалась возня.
-- Кто там? -- появился в дверях хозяин и всмотрелся в мальчишку. Что-то знакомое в нем было.
-- Здрасьте, Владимир Михалыч! -- скороговоркой сказал Вася и был тут же узнан.
-- Здравствуй. А где же твой отец?
-- Он дома остался, привет вам передает. Я один...
-- О, смотри-ка, самостоятельный! -- похвалил его Олежкин отец, а сам мысленно усмехнулся: "Так я и поверил! Один он..." -- А моего сорванца уж какой день на улицу не выгонишь. Кстати, где он сам?
Василий оглянулся к дверям:
-- Он куда-то выбежал.
-- Наверное, за почтой... Проходи, располагайся.
-- Я ненадолго. Меня отпустили только на чуть-чуть...
"Ну-ну, я так и думал, -- поразмыслил Владимир Михайлович. -- Видимо, на этот раз он с матерью приехал и она во дворе на лавочке дожидается."
И тут появился сияющий Олежка.
-- Что, нет почты? -- спросил Олега отец, заметив, что сын вернулся с пустыми руками.
-- Какой почты? -- спросил Олежка и увел Васю в свою комнату.
И рассказал ему все очень подробно, как все было, еще раз. Просил выслушать, не перебивая.
...Вася извинился. За то, что подумал плохо об Олеге, и за то, что чуть на него не накричал. А когда недоразумение было разрешено и они заговорили о том, что все это с зеркалами подстроил Снорри, Вася заметил:
-- Да ты молоток! Вытерпел столько за такое короткое время. Я несколько лет мучился, решая, где мне быть: там или здесь... Хотелось и там, и здесь, по-всякому.
Олежка довольно хмыкнул и на него нашло нечто такое, такое... Как бывает в детстве, когда после плача уже высыхают слезы. Внутри у него все задрожало, из горла вырвался нервный вздох (удививший притихшего Васю) и Олег стал замечать прекрасный день, радость, разлитую в майском воздухе и сделал открытие, что теперь есть зеркала и он теперь может побывать у всех, с кем был (по своей же глупости) разлучен.
И даже у Западных, ведь Лив сказал ему: "Приходи летом". И как раз скоро лето. Или...
-- Вась, а когда у Восточных лето?
-- С четырнадцатого апреля.
-- Вот как! А это точно?.. Значит, Западные ждут меня уже двадцать дней, а я тут сижу!
Вася зашагал по комнате мимо присевшего на край кровати Олега.
-- Сиди еще. я тебе советую. Сейчас контрольные напишешь и тогда -- гуляй. Только обо мне не забудь.
-- О, конечно! Первым делом я к тебе!
-- Ко мне? Ух ты! -- нарочно очень обрадовался Василий и хлопнул вскочившего Олега по плечу. Добавил спокойнее: -- Приезжай. А то я уж испугался за тебя. Вдруг ты в беде, а прямо сказать не можешь.
Через несколько минут Вася попрощался с Владимиром Михайловичем и ушел обратно. Олежкин отец выглянул в окно и долго ждал когда покажется Вася со своей матерью. Но из подъезда так никто и не вышел.
Лето.
1.
Первым после посещения Васи Олег выбрал Поэта. Он вспомнился сразу, потому что Олег видел его в январе, да и не так много человек он знал в отражениях, чтобы забыть.
К Поэту Олег выбрался дня через два, не дожидаясь, когда пройдут все годовые контрольные (четвертные уже писали) , потому что встреча с Поэтом ничего не изменит в настроении, не заставит о многом впоследствии задуматься. Надо было просто извиниться перед ним и сообщить, что теперь сможет побывать у всех, с кем давно не виделся. Пусть тоже порадуется.
Теперь Олежка ориентировался в Хестщернене. Улицы, на которых он был раньше, мог пройти с закрытыми глазами и не споткнуться. Хоть Восточные и посмеивались, рассказывая ему как найти Поэта, сам Олег не сомневался, что найдет его. А может, они смеялись потому что увидели его без голландки?.. Вроде как пристыдили его в прошлый раз.
Улочка нужная Олежке, петляла и казалась незнакомой. Олежка никогда по ней не ходил и раньше даже не посмел бы и подумать о том, чтобы зайти внутрь какого-либо из домов. Но теперь у него была определенная цель.
Вид мрачных деревянных лестниц напоминал ему о средневековье, которое изучали по истории. Лестницы скрипели, массивные перила холодили руки. На рисунке в книге рыцарских хроник выглядело все так же.
Найдя нужную дверь, Олег постучался. Изнутри к дверям кто-то легко подбежал.
-- Кто пришел сейчас? -- странно и полуиспуганно спросил Поэт.
Олег ответил, что это он.
-- Не открывай, Антон! -- воскликнул кто-то пискляво. -- Не открывай, мама не велела!
"Антон? -- вспомнил Олежка. -- Так вот как его зовут!" (*с ударением на первой букве имени)
Дверь приоткрылась и Олег вошел.
К обстановке в комнате, где жил Поэт, он был уже готов. Побывав у Матюхиных с их разнообразной коллекцией и насмотревшись старых вещей у своего отца, Олег не удивился, когда увидел резные мореные стулья, соломенные шляпы с вплетенными лентами и фигурки животных на небольшом закопченном камине. Только все помещение казалось необычно просторным, даже пустым. Будто вошел в деревянный дом с печкой -- пахло деревом, золой, легким сухим дымом, кожей и сдобными лепешками.
Поэт сидел дома с сестренкой. Родители ушли куда-то, а его оставили, что девочке не было страшно и одиноко. Она не узнала Олежку, но, видя, что ее брат не тревожится, тоже успокоилась. Посматривала пристально на гостя, присела рядом с братом и чуть-чуть улыбнулась.
-- Ты ушел, а у нас тут такой холод был! -- вспомнил Поэт. -- Хорошо, что ты успел...
Олежка закивал.
-- Я теперь буду бывать у лесопилки. Может, и у вас на мосту -- Восточным я уже знаком. А к вам в город мне слишком долго добираться. Если только крайняя нужда заставит. Приезжай к мосту и ты! Или в Вердаг. Там побродим. Бывал там?
-- Бывал, -- нахмурился Поэт, -- но нас там не любят, говорят, что мы другие, что не из их города и к ним не имеем такого права ходить. И они к нам не ходят. А ты думал, для чего Восточные на мосту сидят? Следят, чтоб чужие не лезли! Я тебе уже когда-то говорил... Только тебя и стали пускать, что ты в голландке был. А у лесопилки посидеть можно, она ничья, и на мосту, конечно, тоже. Только как мы условимся?
Олежка уже торопился обратно (дорога сюда заняла у него неожиданно много времени), но они поговорили еще о том, что когда Поэт будет бывать на уговоренном месте, там они побеседуют о стихах, о городах и вообще обо всем, что будет обоим интересно.
2.
Следующим по очереди был Игорь. Но после посещения Поэта Олег поехал в Мадаполамск не сразу, а уже к концу мая, когда стало теплее, и, как советовал Вася, когда написал все контрольные и был уверен, что больше никакие двойки не изменят годовых оценок. И еще одно место он собирался посетить, о котором почти забыл...
От кинотеатра "Империал", который был на ремонте и стоял окутанный строительными лесами, Олежка на трамвае доехал до моста через речку и пешком добрался до дома Игоря.
Открыла Игорина мама, зачем-то собиравшаяся в школу, хотя был выходной и никто не учился.
-- Можешь пройти, Игорек занимается наверху.
Олежка поблагодарил ее и, вытерев подошвы о половичок у порога, взбежал по лестнице. И сразу услышал:
...И от соли волос белый --
С детства в море влюблены
Патриоты узких фьордов,
Сыновья своей страны...
Игорь сидел за письменным столом, с карандашом в руке, и, раскачиваясь на стуле, напевал. Олежка пошаркал ногами, кашлянул и шагнул к нему в комнату.
-- Это ты откуда такую песню знаешь?
-- Привет!.. Это не песня, это стихи. Я их сам пою, вроде как песню.
-- А где ты их слышал?
-- Ой, да я не слышал, я в книжке читал... Подожди-ка, вот она, -- Игорь подошел к книжному шкафу и достал небольшую книжку в твердом клеенчатом переплете. Тяжелая. Уголки картона распушились, как кисточки, и от них отрывались клочки. Книжка выглядела очень подержанной.
Игорь вернулся к Олежке, отыскивая то самое стихотворение. Прошлым летом он был небольшого роста, ниже Олежки на полголовы. Плотный,круглолицый. Теперь он вырос и стал одного с Олегом роста, но не поправился. Теперь они смотрели друг на друга на равных, хотя Игорь был немного младше.
Стихи из книжки Олегу понравились очень. Олежка попросил книжку почитать и Игорь позволил взять ненадолго.
Олег пролистнул титульный лист -- название было написано с "ять", как и "Юнга с "Морского Змея" -- и пробежал взглядом по строкам первой главы:
"Это были норвьжскiя моряки, дьти суровой страны, страны льдовъ и вьсьма острыхъ прибрьжныхъ скалъ..."
Книжка была бесценна -- Олег это понимал и сердце екало от чувства редкостной удачи. Но почитает потом -- погладил желтую обложку и вспомнил, зачем приехал еще.
-- Поехали на ту речку, помнишь?.. Ты тогда рыбу ловил...
-- Это там, к болотам?.. А зачем тебе? -- Игорь стал задумчивым.
-- Ты ловил еще бересту?
-- Нет. Я там не был давно. Возможно, выберусь как-нибудь порыбачить...
Олег уговорил Игоря добраться до тех мест. Хотя УКП-4 уже не ходил, от моста прошли до прозрачной речки пешком.
Это был визит памяти. Речка выглядела точно так же, как Олег ее запомнил. Только Снорри больше не пускал по ней коры, подписанной Юханом, Олежка не приходил сюда из лагеря, чтобы побыть одному, подышать воздухом и успокоить нервишки. Вспомнился переход из лагеря, вспомнился и сарайчик. Олег от речки потянул Игоря в ту сторону...
Но сарайчика на месте не оказалось.
-- Ты чего?! -- удивился Игорь. -- чего ты меня сюда притащил?
-- Тут же сарай был... Зеленоватый, в паутине.
-- Ну, был. Так его снесли уже давно. Что тебе там надо было?
Олежка пожал плечами. Платан рос на своем обычном месте, а под ним валялось несколько покоробленных солнцем и сыростью досок.
Игорь сказал правду. Было заметно, что сарайчик именно разобрали и вывезли куда-то. Да и все было в порядке, пусть так. Хакенштока нет, директор лагеря больше не подходит к зеркалам, а раз их нет, то нет здесь и отражения сарайчика.
Олег успокоился. Все объяснялось просто.
Обратно они пошли с Игорем неспеша. Хорошо прогулялись. И книжку о моряках полистали, и поговорили о планах на будущее.
Игорь в июле уезжал с отцом в Варшаву. Олежка присвистнул, слегка позавидовал и заторопился домой, опасаясь, что может ляпнуть Игорю что-нибудь не то.
А Игорь был человек обидчивый.
Добрели до моста, там и попрощались. Олежка заскочил в трамвай и укатил в город.
...То, что оставалось встретиться с Западными, уже не так беспокоило Олежку. Он даже оттягивал это событие, считая, что лето никуда не уйдет и пара дней ничего не решит. Но потом сомневался и его с прежней неодолимой силой тянуло в седьмое отражение. Лив сказал ему: "приходи летом", просил не забывать их и теперь был повод найти их снова.
"Теперь уже они не смогут отговориться тем, что меня никто из них не звал. Я посмотрю на Лива и он подтвердит." -- подумал Олег, возвращаясь из Мадаполамска.
И сразу засел за Игорину книжку. Читая ее, видел между строк лица Западных, смотревших на него с некоторым ожиданием, и душа у него пела от того, что скоро к ним выберется.
3.
Солнечный луч осветил отдельные ветви берез и редких сосен, проник в их глубину и расцветил серебром и золотом стволы. Слабый ветер лениво перебирал листву, пели птицы, в траве мелькали, что-то склевывая, серые непоседливые воробьи.
На юго-восточной окраине Вердага начиналось спокойное июньское утро. В городе Олежка не нашел Западных и теперь шел на окраины... А за городом -- надо же, удача! -- сразу же их увидел. Только довольно далеко от старых мест, на холмах. Узнал по одежде, да и кто еще сюда будет выбираться...
Олег побежал поближе, радостно запыхавшись, забрался на каменистую осыпь и выпрямился наблюдая за ребятами.
Западные были живы и веселы. Было заметно, что они снова здесь поселились -- никуда не спешили, и от их январской сонливости не осталось следа. Было в их обществе что-то новое, словно из тех мест, куда уходили, они принесли дух свежести, интереса к жизни и простое обычное счастье.
Некоторые из ребят странно себя вели, поэтому Олежка и остановился: рассыпались по поляне, залегли в канавы -- сверху ему всех было видно. Дозорные все так же, как и раньше, обходили основную группу стороной. Один из дозорных, оказалось, оставался снизу осыпи, где стоял Олежка, его не сразу заметишь. Изнемогая от жары, прятался в тени кустов, но не двигался с места.
Олег оббежал камни, соскользнул по зеленеющей траве до половины холма и побежал навстречу ребятам. Ноккве бежал ему навстречу издалека, может быть, даже и заметил его, но остановился и бросал частые взгляды в еще несколько мест. Видимо, где-то там прятались остальные. Но чем это они все заняты? Что с ними такое опять случилось?
Олежка стал отступать обратно к осыпи, выглядывая дозорного, которого видел сверху. Вдруг по овражку до него добрался Сиг, молча и нахально схватил за рукав и потянул за собой. Пригибался пониже и шепнул только:
-- Сделай так, чтобы меня не поймали!
Олег кивнул, тотчас же и сам пригнулся, перебежками двинулся за Сигом. Потом оба потихоньку выбрались из оврага к кустам. Сиг, затаив дыхание, смотрел куда-то, раздвигая ветки, улыбался и щурился от яркого света.
Потом вдруг опрокинулся на спину:
-- Ой, не могу, надо бежать! -- и первым бросился наутек, оставив Олежку в растерянности.
Там, куда смотрел Сиг ничего страшного не было -- просто дозорный с другой стороны или сам Ноккве, возможно, заметил его. Олег ничего не понимал. Бросился следом за Сигом. А тот бежал, бежал впереди, потом остановился, издал боевой клич и захохотал, сгибаясь пополам и посматривая на Олежку. Забавно округлил глаза и рот, словно передразнивал Олежку: о-хо-хо!
Западные стали сбегаться к Сигу со всех сторон. Встали из травы Отто и Аксель, от перелеска подбежали Кнут, Ханс и Рольф, подошли Ноккве с Нильсом. Ютта с Вестой шли позади всех и остановились в отдалении.
-- Посмотри, какая гвардия, а! -- сказал Нильс и с усмешкой глянул на подскочившего Сига: -- А вот наш генерал.
-- А мы друг с другом воюем! -- заметил "генерал".
-- Вижу, вижу. Мало вам было Теней!
-- Пойдем с нами, -- сказали Отто и Аксель одновременно.
Олежка подумал: "Надо бы затереться и сказать: "мое счастье!", но среди Западных не было такого суеверия. Они даже не переглянулись. Олег шагнул к Акселю и за ним увязался Сиг.
-- Знаешь, Уле, мне как-то приснилось, что меня нет. Я тогда не понял, как это так. Приснилось, что там, где я лег, уже никого нет, то есть это уже меня нет. Мой матрас, подушка моя. которая колется и хрустит, тоже есть, а меня-то и нет!
-- Что ты заладил: нет да нет? -- усмехнулся Аксель. -- А как ты снова появился?
-- А я подумал, что если меня нет... Да?.. Если меня нет, то чем же я думаю, что меня нет. Значит, голова у меня все-таки есть. А раз голова, то и глаза есть. Надо их открыть. И проснулся.
-- На полосатом своем матрасе, -- уточнил Аксель.
-- Ну да! И подушка мне в щеку впилась. Вот, даже ямочка осталась! -- Сиг повертел головой, чтобы все посмотрели ямочку у него на щеке, и притих.
Лив издалека посматривал на Олежку и пытался угадать, что ему сейчас надо, почему он пришел? Как он с интересом слушает сон Сига, словно что-то хотел в этом найти. И сам к Олегу подошел после того, как уже остальные все поздоровались.
-- Здравствуй, -- сказал Олег. -- Вот я и пришел. А... что это с тобой? Почему такой печальный?..
Лив осторожно, одним глазом посмотрел на него и повел плечом. Не хотел говорить, это было видно. И ребята молчали. А Сиг подскочил и все испортил:
-- Ему сегодня отец всыпал дроби! За то, что с нами... -- и хохотнул, хитро поглядывая на Лива. -- ему нельзя так далеко.
-- Замолчи! -- прошипел Лив и дал Сигу крепкую затрещину. Так что волосы на его затылке взлетели да так и остались торчком. Сиг отошел и поглядывал из-за плеча, склонив голову с самым обидчивым видом: мол, ладно-ладно, еще попросишь прощения... Пошел мимо ребят, за их спины.
Олежка даже не удивился. Но почему Лива дома наказали, не стал выспрашивать, заоглядывался на ребят. Просто было приятно их всех видеть вместе.
Ютта перехватила, притянула обиженного Сига к себе, пригладила его волосы, назвав его Бамсе-проказником. Сигурд осторожно заулыбался, успокоился.
-- Ой, смотри какой мальчик пришел! Вон он, с Матти, -- сообщила Ютта Весте, хотя та и сама его отлично видела.
-- Давай, подойдем? -- предложила Веста и они, оставив Сига и не спеша, чтобы не выдать любопытство, прошли среди ребят к Олежке и Ливу.
Олег сразу заприметил девчонок и краем глаза посматривал в их сторону. Знал уже, как их зовут -- просто других девочек среди Западных не было.
Веста одета в длинное светло-серое платье с фартуком. На ногах полосатые чулки и кожанные туфли с пряжками -- совсем не для каменистых пустошей за городом. Глянув на нее поближе, Олежка почувствовал смущение. Это было странно и непонятно.
Ютта была в темно-коричневой юбке, блузке со свободными рукавами и жилетке того же цвета, что и юбка. Ютта внешне напоминала Герду из фильма "Снежная Королева" -- такой же открытый и простой взгляд добрых глаз.
Темноволосая же с кудряшками Веста смотрела на Олежку странно, изучающе и он смущался встретиться с ней взглядом.
-- Здравствуйте, -- подошли они и коротко присели в приветствии. -- Как вас зовут?
-- Олег. Здр... Здравствуйте.
-- Это Уле, мой друг, -- повторил им Лив и Олежка благодарно посмотрел на него.
-- А мы Ютта и Веста, -- заулыбались девочки.
-- Я знаю. Мне ребята рассказывали прошлым летом. Только тогда я вас не видел.
-- Ну вот, теперь посмотрели, -- сказала Веста. Она ощущала себя дамой и не могла при первом знакомстве обойтись без кокетства.
А Олежка о кокетстве ничего не знал, заметил только, что Веста в таком же положении, как и он, тоже отчего-то смутилась. И почувствовал себя уверенней.
-- А вы надолго к нам? -- спросила Веста.
-- Не знаю еще.
"Вы" показалось ему неуместным, но он промолчал на этот счет. А девочки, видимо, думали, что к ним приехал Принц. Только белого своего коня он привязал в ближней роще и скинул с плеч драгоценный плащ с серебрянной пряжкой у воротника. Как сказал потом Сиг: "Женщины часто сами себе все выдумывают, а потом думают, что это правда". А Отто сказал ему, чтобы он помолчал, что в таком возрасте, как Сиг, люди еще ничего в этом не понимают. Но Сиг был другого мнения.
Олежке хватило впечатлений от встречи. Он побыл с ребятами недолго и ушел обратно.
Теперь все было в полнейшем порядке. Можно было ехать к Васе с хорошими новостями.
Когда Олег был у Васи Матюхина и они заговорили о редких книгах, он стал рассказывать о Книге Игоря, о шхуне "Нур Винн". Вася слушал, кивал, соглашался. Дал Олежке выговориться, поделиться впечатлениями. И тот ушел счастливый, сказав, что, наверное, теперь приедет к Васе не скоро -- надо было наверстывать упущенное.
Но на следующий же день пришел Василий ("Гора") и потянул Олега ("Магомета") к себе. Олежка зачем-то понадобился Гаю Петровичу и он понял, зачем, когда тот спросил:
-- Где ты, говоришь, прочел о шхуне "Нур Винн"?
Олежка глянул на Васю, пожал плечами и рассказал об Игоре. Книжку повторно брать было неудобно и Олег пересказал ее своими словами, представив, как бы это сделал Игорь.
Гай Петрович что-то помечал в своей записной книжке, перечеркивал и кивал олегу, чтобы тот продолжал. Для чего это ему, ни Олежка, ни Вася не спросили. Подумали, что человек просто интересуется.
Западные Олежку специально не ждали. Им было хорошо и без него. Но, когда он приходил, ребята, конечно, радовались.
Теперь зеркала были открыты -- гуляй-не хочу! -- но Олег не торопился. Не так, чтобы скорее куда-либо пойти, а ждал вдохновения, как художник.
Художник из него был худой (это было известно за ним еще со времен прошлогоднего пионерлагеря, когда его назначили рисовать отрядную стенгазету, а он намалевал, что попало) и вдохновение идти в отражения, бывало, не приходило вовсе несколько дней. В эти дни Олежка ездил к Славику или просто сидел дома. Олежкина мама сказала, что этим летом он в лагерь не поедет, найдется для него дома и работа, и отдых, так что времени летом ожидалось много. Но это ему было только на руку, бездельничать ему в любом случае не придется.
Во второе воскресенье июня Слава с Олегом собрались в парк. Они бы поехали только вдвоем, но Мишка долго просился с ними и мама Славика сказала, что братишке тоже хочется погулять в парке, они должны взять его с собой. И Славик сдался, братишка все-таки... Олег пожал плечами: ну, давай, возьмем.
На "Чертово колесо" Мишка честно отказался, сказал, что "высоко и медленно -- бояться придется долго", с парашютом прыгать не хотел, потому что "снизу смотреть интереснее", да и не пускали таких. Зато полазил в Деревянном городке по избушкам, защитным стенам с бойницами и лестницами. Поглядывал на других ребят, за которыми присматривали снаружи родители, кричал с ними, развеселился и потом всю дорогу прихихикивал, изливая свое солнечное настроение.
В кабину "Волшебного иллюзиона" не пускали детей до десяти лет без родителей, а Мишке как раз еще десяти не было. Зато потом приставал, как липучка, чтоб Олег со Славиком рассказали, что там было внутри. Олег рассказал, заметил -- ничего особенного, но Мишка не поверил. Пожалел, что его не пустили, погрустил немного и сказал, что когда вырастет, обязательно сюда еще приедет. Слава успокоил его, что все так и будет.
Вернувшись по кругу через комнату смеха, железную дорогу и "Большие гонки", к Деревянному городку, Славик купил всем троим сахарной ваты и они, хватая ее губами, как сгустившийся воздух, направились к пруду, что находился недалеко от "Чертова колеса". Сверху, с колеса, наверное, пруд было видно весь, как на ладони. А снизу всего не увидишь. Слишком много людей скопилось на его берегах: студенты с книгами (у них в июне переходные экзамены), дядьки в высоких резиновых сапогах и просто босые мальчишки-рыболовы рассыпались по берегу и ловили мелкую рыбешку.
У Олега и Славы с Мишкой давно уже закончилась вата, а пальцы оставались липкими. Случайно касаясь одежды, они оставляли плохо стирающиеся пятна, которые таяли от тепла. Это было неприятно. Липкие пальцы не сунешь в карман, не пригладишь ими волосы, взъерошенные ветром. Оказавшись у пруда, наконец, вымыли руки, оттерли каждый палец к неудовольствию рыбака по соседству, которому этот плеск действовал на нервы. И, видимо, на нервы рыбе -- она не клевала.
На опушке рощиц у пруда расположились отдыхающие, которым выехать за город не было возможности, а парк был рядом с домом. Их детишки бегали по зеленой траве, гоняли мячи. Девочки собирали цветы и плели венки на голову.
Два брата и Олежка съели еще по пирожному, выпили кваса из желтой бочки и есть уже не хотелось. На обед было решено не уезжать и ребята еще долго бродили по парку, чуть не заблудились, а Мишка начал засыпать на ходу. Сначала он просто притих, а потом взял Славика за руку и слабовольно плелся, отставая. Теперь точно уже надо было возвращаться.
Дорожками, тропинками, спрашивая, как пройти, ребята вернулись к выходу и на тряском трамвае уехали домой.
На каникулах каждый день -- выходной. И каждый день что-то новое.
С Игорем, после прогулки до байдарочной станции и до детского кинотеатра "Родари-синема", Олежка купался в их Шперском протоке. Вода была еще холодная, но они уморились от похода и прохлада давала им живые силы.
Раньше Олега огорчала грустная песня Пьеро из фильма "Буратино" и весь его жалкий вид, но он не придавал этому значения. А теперь стал замечать, что жалеет всех подряд: и согнутого старичка в очереди, неловко отсчитывающего деньги; и малыша, только что весело бежавшего и уже плачущего над ободранной коленкой... И не просто жалел, а переживал за человека, даже если с ним еще ничего не случилось. Стал волноваться. "Стал беспокойным" -- как говорил Гоб.
-- Так мы с тобой и простыть можем, -- простучал зубами Олег Игорю, а тот отозвался о простуде, как о чем-то несерьезном.
Олежке стало неспокойно за него. Надо было его поберечь. Но уговаривать Игоря не стал, вылез на берег, хотя и самому еще хотелось немного понырять и побрызгаться. А Игорь почему-то остался.
И Олегу вспомнился давний случай, почти похожий...
Он накупался с отцом на реке и сидел, озябнув, на бетонном уступе. Отец накрыл его плечи полотенцем и заметил:
-- У тебя и внутри все дрожит, как у воробушка.
Олежка усмехнулся тогда и проводил отца взглядом до воды. Проследил, как тот медленно входит глубже и блики от воды мечутся по его спине. Накатила волна от "Восхода" и Владимир Михайлович поплыл саженками, лихо загребая воду, будто собирался переплыть реку...
Олег на секунду перестал дрожать и сейчас, посматривая на Игоря, когда понял, что с некоторого времени он стал переживать и за отца. И не только за него, но и за маму, и за друзей, словно боялся их потерять. Особенно это стало заметно прошлым летом, после пионерлагеря, когда открылся другой мир.
После того купания с отцом, Олежка больше не мерз. А тут, с Игорем просто бесились и ныряли на прозрачном и холодном мелководье до посинения.
4.
Стояла теплая погода, солнце прогревало землю и за несколько дней на поляне распустились мелкие белые цветочки. Поляну будто присыпало инеем, который издавал запах сирени. Рядом, у самого леса, распустились желтые цветки, такие же мелкие.
На поляне Западные уже не собирались, теперь они обитали дальше от города, на просторе, где были видны далекие горы. У ребят большая рыжая с коричневыми и белыми пятнами на боках собака. Лохматая, широкомордая, с мудрыми, серьезными глазами, почти человеческими. Открыв большую пасть и высовывая алый язык, она словно говорила: "Уф! Мне жарко."
Солнце и впрямь припекало... Вчера. А сегодня небо хмурилось, наползали тучи, поддувал ветер. Но ветер был теплый, пахнущий травами и сосновой хвоей. Собаке было все равно жарко в ее не по сезону подобранной шубе. Впрочем, с погодой летом тут всякое бывало...
Когда она увидела Олежку, то замахала хвостом и подняла голову. Но он не заметил ее среди травы в небольшой низине (там ей было прохладнее!), прошел мимо, а потом обернулся...
-- О-ой! -- и медленно обошел ее стороной.
Собака двинула ушами, но сама не шевельнулась.
-- Здравствуй! -- подбежал Сиг. -- Не бойся, это Карл! Он у нас недавно.
Сигурд подошел к собаке, вновь положившей голову на лапы, и хлопнул ладошкой по ее мохнатой шее:
-- Карл, не пугай людей, лежи спокойно!
Карл двинул бровью, перевел умный взгляд на Сига и вздохнул.
Олежка улыбнулся и оттаял.
-- Если человек чужой, Карл всегда лает, даже укусить может... Но это редко, только если с ним драться или за уши сильно дергать. Он у нас ужасно добрый.
Пока Сиг рассуждал о характере их сторожевого пса, подошел Нильс, за ним все ребята. Стали здороваться, подавая ладонь или просто вскидывая руку к плечу, как давно повелось.
-- Был еще один пес, но он погиб, когда мы... с Тенями... -- договорил Сиг.
-- Да, это было ужасно! -- Нильс услышал его слова и подхватил. -- Он был хороший. Его звали Кассель. У нас их таких двое было -- он да Карл... Касселя нам дали другие ребята, а Карл наш. Мы его с собой не брали.
-- А почему Касселя взяли? Из-за того, что он чужой?
-- Ты думаешь, раз чужой, нам его не жалко было?! -- всмотрелся в Олега Нильс. -- Мы долго по нему тосковали. И от того, что нам всем становилось страшно за Карла (он ведь мог быть вместо Касселя тогда!), мы не выделяли из них никого. Они были по-своему хороши... Но остался только Карл. Это было глупо, что мы не подумали тогда о том, что может случиться. Тем ребятам пришлось отдать Карла. Теперь он живет у них.
-- А вы как же?
-- Иногда они разрешают брать его к себе. Ненадолго, правда...
Сиг всхлипнул.
-- Ты чего, а? -- спросил его Аксель и прижал к себе, а Карл поднялся и лизнул Сигу руку.
Олежка на секунду отвернулся, будто бы оглянуться назад, к городу, и почесать бровь. Случайно задел ресницы и сочувственно посмотрел на Сига.
-- Ты пришел, а у нас погода портится, -- сказал Хельмо. -- Мы сейчас уходим.
-- Ну, и я с вами! -- усмехнулся Олег. -- А где Лив? Что-то его не видно.
-- Он в городе. Ты его не встретил по пути?
-- Нет. На улицах совсем пусто. Шел в тишине, только глашатай что-то выкрикивал.
Западные заулыбались, называя глашатая "нашим герольдом", словно уже упоминали его в разговоре между собой, и двинулись на восток, к сарайчику лесопилки. Отто вдруг вспомнил давнюю историю и стал рассказывать ее всем, но больше Олежке, который навряд ли ее когда-нибудь слышал.
-- Не так, -- перебил его Аксель, сказав затем, что Отто говорит неправду. -- Нильс, расскажи ты, как все было.
Нильс пожал плечами и до Олега, шедшего чуть позади него, глухо донеслось:
-- Да я и знаю-то немного... У них что-то случилось с мамой, которую все очень любили, и отец стал воспитывать Полосатого один. Сын -- единственное, что от нее осталось. Лив даже больше похож на нее. чем на отца.
-- Так это вы о Ливе?! -- удивился Олег. Он никак не мог вникнуть в суть, о чем идет речь.
Лива уже никто не называл Полосатым, как иногда поначалу. Он пришел к ребятам из городской тюрьмы в полосатой арестантской робе и все называли его так, пока не узнали имя.
Олежка посматривал как волнуется и мотается густая шерсть Карла. Трудно бы ему жилось, если б не ребята. А сейчас бежал за компанию с ними и была в нем какая-то важная доброта. Он был как добрый человеческий толстяк.
В сарае лесопилки привинтили новый засов вместо старого, проржавевшего.
-- Любой смог бы сломать ту палку, что ты положил в запоры, -- сказал Аксель Сигу. -- А это крепкий засов. Смотри-ка, даже не скрипит.
Сиг сверкнул глазами на Акселя, подобрал отброшенную им палочку и сел в углу, не сказав ни слова в ответ.
Олежке не понравилось, что уж слишком часто в последнее время все обижают Сига: то Лив треснет с целью воспитания, то Аксель скажет что-то обидное (скорее, даже из вредности!), даже правильный Нильс иногда прикрикнет.
Ребята разбрелись внутри сарайчика, уселись кто на досках, кто на грубо сколоченных скамейках.
-- Я никак не могу согреться! -- пожаловался из угла Сиг и ему кинули куртку.
-- Как хорошо! -- закутался Сиг и завозился, уютно устраиваясь между ящиков с теплыми преющими опилками.
Нильс еще по пути сюда стал рассказывать о разных людях. Почему-то он любил героические рассказы, но иногда, рассказывая, сам забывался, слишком уходил в подробности и не всегда было понятно, о чем это он. По дороге к лесопилке он упомянул несколько батальных сцен и сейчас заканчивал об этом.
-- "Мы купим их души даже за пустую похлебку!" -- заявили мучители и ждали, что французы сдадутся. Но ни одно слово не сорвалось со страдающих уст. Лишь кто-то при общем молчании сжал кулак и потряс им над головами. Им удалось покрыть себя славой в бою и они не предадут себя в плену! Каждый день им предлагали поесть в обмен на информацию о расположении войск, и каждый вечер они ложились спать голодными. Некоторые из них больше не вставали. Люди теряли надежду, но находились такие, кто говорил всем: "Ничего! Солнце когда-нибудь взойдет и для нас. Будет еще один день и он будет светел!.."
В конце концов, Нильс сказал, что все они спаслись. Как это случилось, он не помнил, но всех освободили. (Олег потом вспоминал эту историю, когда они с Васей выручали Снорри, попавшего в беду.)
Кто-то заскребся снаружи за стеной, постучал и из угла вывалилось небольшое пустое бревно. Сиг испугался и вскочил.
Но это был лишь Лив.
"Куда свой нос не сунет Лив,
Там всюду интересно.
Прыгуч и весел. Суетлив,
Сказать вам если честно...
Куда бы мы с тобо не шли,
Там и его мы встретим.
Он здесь и там, повсюду Лив.
Он -- Жизнь: все скажем этим!" --
спел Аксель и засмеялся.
Лив влез,поставил бревно на место, потянув за веревочную петлю, и стал стряхивать с себя капли.
-- Что там? Дождь? -- спросил Сиг.
-- Ага! -- весело заметил Лив. -- Побежали под дождем в город?
После его предложения все наморщили носы. Хельмо, отвернувшись к стене, чихнул и все закричали ему наперебой: "Ско-оль!", желая здоровья. Тот благодарно закивал и шмыгнул носом.
Лив привык к сумраку сарайчика, заметил Олега и прошел в к нему.
-- Здравствуй. Ты успел прийти до начала дождя?
-- Да. Мы вовремя ушли с поляны.
-- А я сюда прямо из города. Я догадался, что вы здесь будете, -- это Лив сказал уже всем ребятам. -- А о чем вы разговаривали? Я слышал немного...
Нильс сказал ему, о чем был разговор. Не сказал только, что до этого они говорили о нем самом. Краткий пересказ Нильса о французах в плену вызвал у Лива ассоциации, которые были внутри у каждого из Западных. И они, наверное, еще не скоро исчезнут.
Лив гладил Карла и заговорил о Мрачных.
И рассказал много неприятного.
Все притихли. Потухли сверкавшие глаза ребят, опустились головы. Все считали, что Лив зря завел этот разговор, но помалкивали, не мешали ему. Вспомнить то, что он хотел, было его правом.
-- А тот мальчишка, который скатился по склону холма? -- напомнил Олежка. В этой истории было для него много непонятного.
-- Какой?! -- вскинули все головы.
-- Ну, тот... вы его потом сами... Там же, внизу холма его могилка.
Ребята вспомнили и снова нахмурились. Прислушивались к шуму дождя, стучавшему по крыше и молчали. Объяснять начал почему-то Сиг. Можно было подумать, что он знал того мальчишку.
-- Он случайно сюда зашел. Он искал что-то и не знал, что сюда нельзя... Я не знаю, почему в городе ему никто не сказал!..
-- А кто должен был сказать?
-- В приюте многие знали, хоть и не верили.
-- Может, и он знал. И просто захотел проверить, -- заметил Кнут. -- Мы не знаем. Мы подоспели, когда уже было поздно.
-- Но мы потом отомстили за него! -- сказал резко Нильс и сжал кулаки. Губы его подергивались. -- Они получили свое!
Олежке стало немного холодно от того, что Нильс так переживает. Действительно ли он так ненавидит Мрачных и до сих пор не может забыть?..
Постепенно в разговор вступали и другие. Ютта с Вестой пересели поближе. Веста, после замечания Нильса, сказала, что отомстить-то они отомстили, но они с Юттой в результате стали зеркалами, как до этого Хельмо и Рольф.
Хельмо опять чихнул и извинился.
Продолжил Ноккве:
-- Да, мы виноваты. Наш план, Уле, строился на том, что, увидев безобидных девчонок, Тени расслабятся, не будут так настороженны, как при виде нас. И мв с ними тогда справимся...
-- И что случилось? -- заерзал Олег, поглядывая на Весту.
-- Они оказались хитрее. Они сначала запустили в них шипящими пулями и потом поджидали нас наготове. Все испортил Хакеншток. Он знал, что это наши девчонки и он разгадал наш план. Ни на что другое он был неспособен, а в этом он был мастер, каких поискать...
Снова все замолчали, но обстановку попытался разрядить Сиг. Он вышел из своего угла, подскочил к Олежке и дернул его за плечо, даже слегка испугал.
-- Ух, что было! -- и виновато присел рядом, коснулся плечом Олежкиной руки.
Нильс хмурился по-взрослому и твердо смотрел на Олежку:
-- Есть такие люди, кто придумывает злое дело и распространяет его. И есть простодушные люди, которые этому верят как спасению от наскучившей однообразной жизни. И сами не догадываются, что делают. Мы, Уле, стараемся теперь, чтобы зла вокруг было меньше, как и тогда, с Мрачными, но нас на все случаи все равно не хватит.
Ноккве еще добавил несколько слов к тому, что сказал Нильс, и вздохнул. Видимо, он был инициатором этого дела: пока говорил Нильс, Ноккве поблескивал на всех глазами и слабо усмехался.
-- Вы какие-то необычные, -- заметил Олег. -- Откуда вы такие взялись? Вы никогда мне не рассказывали, почему вы куда-то уходите, и кто вы...
Многие с досадой посопели: вот это вопросы!...
-- Нас так мало... -- задумчиво сказал Лив.
-- Так кто же вы?! Вы мне наврали в прошлом году, что вы обычные, как все, когда я вас спрашивал! -- и заоглядывался на ребят, сидящих позади. Те опустили головы и длинные выцветшие от солнца чубы закрыли их глаза.
-- Никто тебе это не говорил! -- сказал аксель так ехидно, как когда-то притворялся. -- Сам не ври!
-- Но вы же не городские, не местные! Скажите хоть сейчас, кто вы...
Лив сам уже не рад был, что с языка сорвались слова, видя, как Олег побледнел и еле дышит. Думал, что слова пролетят мимо Олежкиных ушей. И ответить ничего не мог, чтобы не раскрыть их общую тайну, о которой никому, никогда...
-- Если мы расскажем, -- спас Лива Аксель, -- у тебя в голове все перепутается.
-- Ты разве удержишься! -- заметил кто-то из ребят. -- Болтун!
Аксель пожал плечами, потом вскинул руки:
-- Молчу, молчу!
Некоторые засмеялись, но скоро притихли.
О том, что у него в голове все перепутается, Олежка слышал прошлым летом часто, но ведь ничего, разобрался. Неужели, сейчас будет сложнее это сделать.
Тем не менее, так Олег и не узнал, кто они. Сиг, сидевший рядом, с виноватыми глазами шепнул так ласково: "Ты извини. Ты не обижайся, ладно?", что Олежка не смог обидеться на ребят.
В сарайчике сложилась молчаливая гнетущая обстановка. Настроение слегка испортилось у всех. Говорить не о чем было, только-то и сидели, что пережидали дождь. Прислушивались к тому, что творится снаружи.
"Может, еще все поправится? -- думал Олежка, заметив, что сам совсем раскис под этот дождь. -- Раньше, ведь, тоже всякое бывало. А настроение, оно как здешняя погода -- то солнышко, то ветер, то гроза. Может, еще разойдутся тучи и "будет день, он будет светел"?.. Кажется, так говорил Нильс."
"И будет солнышко над нами, -- додумалось Олегу и он немного обрадовался. -- Что же это? Стихи?"
И задумался, о том, кто же он для Западных, почему сейчас он с ними, а не дома... Задумался ненадолго, но уже по-другому выглядели ребята. Была уже надежда на лучшее.
Западные все так же сидели тихо. Ютта с Вестой о чем-то шептались. Сиг убежал из-под бока и крутился возле ворот сарая, выглядывая в щелочку наружу. Карл переминался с ноги на ногу рядом с ним, заглядывал ему в лицо, словно спрашивал: что, что там? и нюхал воздух.
-- Что-то тихо стало, -- заметил Олег. -- Дождя уже нет.
-- Да, кажется, можно уже выходить. -- отозвался Сиг.
И сразу все вскочили, загомонились, затолкались, пытаясь открыть засов.
-- Заржавел! -- радостно крикнул откуда-то снизу Сиг.
Но засов просто заел -- слишком сильно напирали ребята на ворота и они прогнулись, зажав чугунный брусок. Наконец, ворота распахнулись и все увидели как прекрасно стало вокруг: тихо -- птицы еще не пели, отряхивая перья, только капало с крыши сарая. И было свежо.
Небо еще затянуто тучами, но они отступают, открывая высокий простор с туманными клочками облаков.
Когда выглянуло солнце, Олежка заметил, что оно близко к городу и довольно уже низко над ним. Никогда он еще так долго не задерживался здесь. Было около пяти часов вечера. Как же так получилось?.. Он тут же, возле сарайчика попрощался со всеми и пошел в город, осторожничая при каждом шаге, чтобы не поскользнуться на мокрой траве склона. Сразу задумался о том, что он опоздал домой на обед, но теперь уж точно поужинает.
Но не предполагал, что попадет домой еще до обеда и даже еще до завтрака этого же дня.
В городе, улицы которого мокро блестели, Олежка уже привычным путем добрался до старого домика и зеркал. Но выглядели они странно: отражения были более тусклые, чем обычно, слегка матовые с серостью. Олег провел по ним ладонью -- нет, не в пыли и не запотели, как было один раз, когда Снорри написал "Ход закрыт. Случайные связи". Тогда Олежка встретил Гая в его городе и потом лишился одного зеркала. Сейчас уже предчувствовал что-то подобное.
Попробовал пройти... Зеркало не пускало.
Снова!..
Но уже не в своем мире, где -- повернулся и живи себе дальше. Теперь в чужом мире, где нет родного дома, друзей детства, родителей. Словно сам стал Заблудившимся. За мгновение прочувствовал всю их жизнь в Хестщернене.
...На чердаке курили большие пацаны. Что их загнало так высоко, не было известно.
-- Ух ты, зырь, ребя, че тут! -- проскрипел подошвами по щебенке один из них.
-- А че там?.. О, ничего зеркальца! -- подошли двое его друзей с зажжеными сигаретами во рту.
Потрогали зеркала пальцами, погоготали насчет того, кому это нужны здесь зеркала, и вытащили их из щебенки. Переставили в другое место, собираясь потом забрать, и ушли.
Зеркала остались целы, но ход был закрыт. Из домика в Вердаге хода не было, а где был -- трудно было узнать, не догадаешься.
Олежка вернулся к ребятам. Они удивились, но выслушав его историю, согласились, что все это серьезно. Предложили остаться пока у них, но Лив взял Олежку за руку они вдвоем снова ушли в город. Лив думал, что сможет помочь другу. Стали переставлять. И так, и эдак -- сами взопрели, но зеркала не поддавались.
Вернулись ни с чем: Лив с таким явлением не сталкивался.
-- Что уж там с ними случилось?.. -- пожал он плечами, объяснив ребятам в чем дело.
-- Потом еще попробуем, -- заметил Нильс и Олежка согласился ненадолго остаться у ребят.
Развели костер. Пекли мелкие съедобные клубни стрелолиста и думали об Олежкином случае. Он сам-то понимал, что ребята будут рады устроить его на ночь, но ему надо было срочно домой. Родители через несколько часов начнут тревожиться, потеряв его. Потом мама заплачет, а папа начнет тихо повторять, что если Олежка только вернется, он (отец) ему (Олежке) так задаст... И стукает мягким кулаком по краю кухонного стола. Мама слышит и говорит, всхлипывая: "Да, пусть, лишь бы вернулся, сыночек..."
Беспокойство за родителей опять дало о себе знать -- Олежка рисовал в мыслях еще и не такие картины.
Молочно-белые сумерки опускались на землю, как туман. Белыми отдельными нитями в темнеющем воздухе тянулись они к затихшей траве... И тут на поляне появился Снорри. Он, конечно, узнал, о том, что случилось. По движению ребячьих губ он издалека понял, что ему удивились.
Наговорил ребятам непонятного о зеркалах и позвал Олежку за собой.
-- Потом расскажешь, как дела в твоем отражении, -- кивнул Олегу Нильс.
-- Хорошо. А у вас почему-то все изменилось с прошлого лета...
Только сейчас Олежка заметил, что не сказал этого ребятам раньше, когда нашел их в январе.
-- Изменилось, -- подтвердил Лив. -- Сиг научился уходить с нами самостоятельно, еще -- многое исчезло вместе с Тенями из того, что было раньше.
-- Знаю. И вы, и Восточные уже не те, что были.
В настороженном молчании, когда говорят сердца, у каждого рождались удивительные мысли, которые не тревожили, а успокаивали. И все же, ребята явно давали понять Олегу, что он нужнее в своем отражении. "Там все родное, а здесь надо привыкать ко всему заново. И привыкнешь ли?.. Уходи! Не оставайся... Но мы будем ждать тебя в следующий раз, когда ты захочешь прийти."
Олежка отступил назад, собираясь последовать за ждущим его Снорри, но ребята повскакивали, по очереди стали подходить. Касались ладонями его локтей, кивали и отходили, давая место следующим. Девочки только кивнули и коротко присели.
Снорри с отдаления наблюдал за прощанием ребят.
-- Это кто? -- спросил Олежку Нильс, когда подошла его очередь. -- Это твой друг?
Лив, отошедший только что, оглянулся, хотел ответить за Олежку, но тот сказал сразу:
-- Это же Снорри!
Нильс пожал плечами -- он не знал такого, а Лив стрельнул глазами на Олега. Не предполагал, что Уле знаком с Властителем зеркал настолько, что тот сам приходит за ним.
Олежка догнал Снорри и вспомнил то, о чем говорил он ему и всем Западным. Мелькнули воспоминания и о словах Васи Матюхина. Почти о том же самом, но теперь Олег все так ясно понял...
-- Что же будет, если я пойду назад, как ты говоришь? -- спросил он у Снорри, умеющего объяснять доходчиво.
-- Ты просто попадешь настолько часов раньше, сколько пробыл здесь. Ходы сам исправишь?.. А стрелки на часах там переходят каждый час на час назад.
Почти так же он сказал и ребятам несколько минут назад, но никто из них ничего не понял. Только Лив сунул руку в карман за схемой и было видно, что его глаза сверкнули интересом.
...Когда Снорри и Олежкой ушли в город, Лив собрал вокруг себя ребят и сказал радостно:
-- Я понял, что он хотел сказать! -- и объяснил всем, в чем тут дело.
Лив разгадал странную речь Снорри -- первые буквы слов складывались в имя. Ливу оно было знакомо. Но почему тот не назвал его ребятам при Олеге? Видимо, для него это не имело бы значения... А Западные решили, наконец, свои внутренние проблемы.
Олег шагал за молчаливым Снорри и поглядывал вверх, на уже почти ночное небо. Темнело здесь быстро, но небо еще долго прочерчивали светлые сполохи. Среди рваных, клочковатых и черных туч зажглась луна. Выглядывала ярким краем и навевала сон. Тонкие шпили с петушками и флажками-флюгерами, будто проткнули небо и скрипят в вышине, где вольный ветер приносит городу ночь. И маленькие чердачные окна, подсвеченные изнутри, словно еще одни маленькие домики на темных крышах. Печные каменные трубы -- как бастионы и башни, и острые коньки крыш -- как зубчатые крепостные стены.
Из труб вылетал редкий дымок и сразу затухающие на лету искры. Такие же искры горели в городских фонарях. Фонарщик ходил с длинным шестом и горящим маленьким фитилем зажигал их, висящих на стенах домов. Стены светлыми пятнами начинали выделяться среди общего мрака.
Под нависшими над деревянными балками крышами прятались мятущиеся тени от дрожащего пламени фонарей и Олежке казалось, что там кто-то перелезает с места на место... Снорри поспешал впереди, Олежка вышагивал за ним, посматривая по сторонам и на светлый затылок Снорри, который то освещался, то уходил в тень. Становилось зябко. Скругленные большие булыжники мостовой холодили ноги даже через подошву сырых от росы сандалет.
Чтобы не смотреть под ноги и не пропустить все интересное, Олежка оборачивался, подскакивал, отбегал в сторону, чтобы лучше все вокруг разглядеть. Снорри шел себе вперед, слыша за собой шаги Олега, и зная, что он не заблудится, идя по столь уже знакомой улице.
Застывшие под водосточными трубами бочки с тяжелыми крышками днем не привлекали к себе внимания, но вечером Олежка вдруг увидел в них надутых толстяков, присевших по углам отдохнуть, накрывшихся широкими шляпами и так уснувших.
Олежка был наблюдательным. Сказку окружающего мира он воспринимал уже давно, не задумываясь над тем, как это у него получается. Иначе он не смог бы ни в чем разобраться...
Освещенные решетчатые окна над арками, выложенными большими тесаными камнями, появились ближе к центру города. Крыши -- одна выше другой. Скамейки и столы под навесом. Сидят люди, ведущие последние вечерние разговоры. Торговцы и постояльцы гостиницы рассказывают последние новости за кружкой слегка прокисшего пива...
Все так и запомнилось Олежке, когда он напоследок обвел все взглядом и вошел в старый дом, где были его зеркала, которые не пускали. Внутри было темно. Олежка прошел за Снорри, слушая его шаги, и попал в светлую комнату освещенную его фонарем, стоявшим под зеркалами Снорри -- зеркальными поворачивающимися стенами. Снорри прихватил за дужку свой старинный фонарь, отодвинул его в сторону и стал поворачивать зеркала на нужный угол. А сам заговорил. То ли для Олежки, то ли сам себе.
-- Придут, задерживаются, а ты попробуй-ка уследи за всеми! Ходят и ходят. И все без дела.
-- Но я же по делу, -- заметил Олег, шагнув поближе, и внутренне сжался, когда Снорри пристально и пронизывающе на него глянул.
-- Ты, может, и по делу, а сколько тут всяких ходит... Один недавно пришел с мечтательными глазами и нахально так говорит: "Дай мне то, что я хочу." -- "А чего ты хочешь?" -- "Денег. Много." -- Снорри замолчал и снова принялся за свою работу. Олежка ждал, но, видимо, это было все.
-- А дальше что? Дал ты ему денег?
Снорри опять как-то странно глянул на Олега.
-- Откуда же у меня деньги!.. Взял его за плечо и вывел в семнадцатый тоннель. "Иди, -- говорю, -- тут денег никогда не было". И сломал ему зеркальный ход.
Снорри опять помолчал, почесывая нос. Олежка ждал, что он еще что-нибудь скажет.
-- Ты... никому не расскажешь об этом?
-- Нет, -- ответил Олежка и понял, что Снорри боится рассказать кому-нибудь о себе. Даже приятно стало, что ему Снорри немного доверился. -- Я не скажу. Да и кто мне поверит?
-- Есть люди, которые просят, чтобы им рассказали, и верят всему, что им скажешь.
Снорри стал серьезным, одернул широкий воротник теплой рубашки с большими пуговицами.
-- Есть только один способ. Но я не знаю, стоит ли мне на тебя надеяться...
Олег почувствовал, что дело очень серьезное, если Снорри так озабочен и так умно говорит. А что от него самого требовалось, еще не знал.
-- Ну, я постараюсь... Может быть, получится.
-- Хорошо бы, -- заметил Снорри. -- Значит, так... Послушай, у тебя дома есть зеркала? Все равно какие, лишь бы хорошие, чистые.
-- Есть. У меня в комнате, в ящике стола одно маленькое, круглое.
-- А другое такое же есть?
-- Есть. У мамы в пудренице. Она мне обещала подарить, когда порошок весь кончится.
-- А где она?
-- Кто? Мама?
-- Нет, твоя эта... пудреница?
Олег пока не понимал, зачем это Снорри.
-- В коридоре, там где большое зеркало. На полочке.
-- Подожди меня здесь, -- кивнул Снорри, -- я сейчас.
И исчез в своих больших зеркалах.
Потом начались странности...
Сначала пропали большие зеркала и появились поменьше, почти такие же, как у Олежки. Вскоре после этого из них вылез и Снорри. В руке у него были маленькие круглые зеркальца. Он нашел их там, где указывал Олег.
-- Слушай внимательно. Точно в то время, когда ты собирался идти сюда из своих мест, поднимись к зеркалам и жди меня, не уходи раньше. И не волнуйся, если будешь чувствовать себя странно, ничего с тобой не случится. Понял?.. А теперь смотри сюда и думай о своей комнате. На, держи свои зеркала.
Олежка взял из рук Снорри зеркальца, поставил их так, чтобы отражались друг в друге и представил, что он дома. Снорри в это время отбежал к зеркалу, что вело назад, и окликнул его. Олег оглянулся, попал в туман и... почувствовал, что просыпается.
За окном только-только светало.
"Ой, какая рань! -- подумалось ему. -- Не буду еще вставать."
Он повернулся на другой бок и натянул одеяло повыше.
Примерно часа через два, как он снова уснул, послышался голос Светланы Георгиевны:
-- Вставай, соня! Сколько можно валяться?..
Олег открыл глаза. В комнате, родной с самого детства было что-то не так: на столе лежала старинная офицерская фуражка (никогда ее раньше не было!), коробочки со звенящей мелочью и листки календаря, сложенные в стопку (мама просила собирать для нее кулинарные рецепты). Ничего особо заметного... Но будто приехал из пионерлагеря -- так же непривычно, словно без тебя здесь сделали перестановку мебели.
Олежка вскочил. Удивился, что не в одежде, и долго ходил по комнате, все трогал рассматривал. Смутно припоминал Снорри. Проверил круглые зеркальца -- они были на своих местах.
Мама позвала его еще раз.
-- Ты встаешь?.. Садись завтракать, я уже ухожу.
Олежка вымыл руки, прополоскал рот и пошел на кухню. Было семь часов, но отец куда-то уже уехал.
"Может, это он положил фуражку?.. Ой-ей, у меня же день рождения сегодня!"
"Но почему никто не поздравляет?.."
-- Где папа-то? -- хмуро спросил Олег маму, которая накладывала ему со сковороды картошку. (Он ел ее уже второй раз за завтраком.)
-- Ну, где, где? Не помнишь, что ли, он же тебе говорил вчера.
Олежка закивал, мол, вспомнил, а сам ни слова от отца не слышал насчет сего утра.
Мама еще посуетилась на кухне, поправила у зеркала прическу и уехала на работу. Ключи от квартиры остались у Олежки.
Вчерашний день ему, казалось, приснился. Все было как в настоящем сне: приключения, похождения, неожиданные трудности... Все, о чем рассказывал Нильс -- так, фрагментами. Но все же, что-то запомнилось четко.
Это что-то всплыло в памяти часам к одиннадцати. Вчера он намечал, что в это время выберется к Западным. И поднялся к зеркалам на чердак.
"Значит, это было не вчера, если идти -- сегодня?"
"Если Снорри не придет, то все это мне приснилось" -- подумал Олежка.
Но Снорри пришел.
-- Ну, как? -- спросил он сразу. -- Как ты? Ничего?
-- Как-то не по себе... Такое чувство, что я не дома, а где-то в чужом месте. Снова ко всему привыкаю. Что это? Так должно быть?
-- Да, скоро это пройдет, -- серьезно заметил Снорри и рассказал, что же случилось, точнее, еще случится. -- Ты не ходи сейчас, сегодня, как собирался. А потом подальше прячь зеркала каждый раз, когда уходишь -- и туда, и сюда. От этого ничего не поломается.
Снорри ушел в свои большие зеркала, а Олежка спрятал свои за вентиляционную трубу и спустился вниз. Он решил следовать совету Снорри бесприкословно.
На часах в коридоре... было семнадцать часов, проще -- пять пополудни. Он только что, получается, вернулся от Западных. Зеркала были в порядке и Олег не задержался в Вердаге. Он должен был перейти без помех и перешел. Вернулся домой.
Круг замкнулся.
Фуражка исчезла со стола и Олежка вспомнил, о чем говорил Нильс, как они сидели в сарайчике, а потом вышли наружу... Он пошел в город. А что было после -- уже это казалось Олегу сном. Не было возвращения, костра на поляне, тихих разговоров и прихода Снорри.
В пять часов Владимир Михайлович был уже дома. И Олег подошел к нему.
-- Пап, а кем у нас были прадедушка с прабабушкой?
Отец задумался и стал вспоминать фамильное древо, которое все никак не мог вычертить. Времени не было на это. Бабушки все были из простых. Домохозяйки, воспитывающие детей. Олежкин прадед по отцу родился за три года до начала двадцатого века и в переломном 17-м ему было ровно двадцать лет. Прапрадед... Сохранились фотография, датированная 1910-м годом: небольшой такой человек в военной форме с саблей слева и в фуражке...
У Олежки екнуло сердце. Фуражка показалась ему знакомой. Где-то совсем недавно он уже видел такую.
...Плотно сжатые губы, усы и черная бородка. Ничего особенного, а офицер!
Далее в глубь веков Владимир Михайлович предков не знал. Не искал в свое время родственников, по чьим многочисленным ветвям можно было что-нибудь выяснить про свои генетические задатки. Некогда ему было.
-- Вон, у Матюхиных мама Васьки знаешь сколько нарассказывала о родственниках!..
Олежкин отец пожал плечами, мол, молодец, раз так.
Мама у Васи была как записная книжка, а Гай Петрович только сообщил Васе, что его дед был крестьянин и Гай его не помнит, дед рано умер. Слышал, что хотели девочку, так как ее можно было выгодно выдать замуж или куда-то в услужение отдать -- точно не мог припомнить, -- но родился мальчишка. А раз так, то и назвали его Гаем. Вот и вся генеалогия.
Того, что рассказал отец Олегу было достаточно. Вон какая знаменитость в роду, оказывается, -- царский офицер.
Как сказал Владимир Михайлович:
-- Все мы произошли от знаменитых людей, если принять во внимание Адама и Еву.
"А если у меня будет правнук, вдруг он спросит своего отца, кто я был? Что тот ответит? -- Шалопай был прадед. Учили его, растили, а не в коня овес, ни в козла мякина... А может, и так: прадед был у тебя мастер! Все умел! Ему что крестить, что дороги мостить... Хорошо бы если так!"
Да, конечно, неплохо. Таким прадедом гордиться не стыдно будет и может, даже похвастаться...
Олежка сладко вздохнул.
У Весты был странный потерянный вид, когда она заметила Олега с Сигом и псом Карлом. Ютта же еле сдерживала улыбку, посматривая то на подругу, то на пришедшего мальчишку. Ютта позже сказала спросившим ее ребятам, что и "сама заметила что-то между ними сразу, как Уле пришел".
Возможно, что и Олежка проявлял к Весте всем заметный интерес. Задерживал взгляд на миг дольше, чем обычно, и стеснялся этого: подойти боялся, теряясь, не зная о чем говорить...
Сиг, обещавший ребятам молчать обо всем, что замечает, все же не удержался и заметил Олегу, что Веста вредная, она ему все время выговаривает за пустяковые шалости.
-- Ютта и то лучше! -- сказал он.
Сейчас, после ухода Олега со Снорри, Веста зашепталась с Юттой и старалась, чтобы ее не услышали мальчишки. По виду Весты можно было подумать, что она и во сне видела праздничные флажки в руках у детей, фату и свадебные свечи. Об этом и сказал всем ребятам Аксель, у которого в характере, все же, была ехидность.
Сегодня, как и вчера, и во все дни до этого она должна быть неотразима. Поэтому с утра она умыла лицо, руки и причесалась. И, как ей показалось, Олежка это заметил. У нее было такое приподнятое настроение, что будь оно у нее раньше, то Мрачные бы расплескивались один за другим и Западные вскоре победили бы сами, без Восточных и Олежки.
... Когда Олег ушел и Лив объяснил всем, что сказал Снорри, Ноккве достал из кармана зеленовато-голубой кристалл и задумчиво сказал ребятам:
-- Мы ничего не сказали Уле, но он не обиделся. Казалось, он попытался понять наше молчание.
Ребята собрались вокруг него.
-- Почему ты не оставил кристалл дома? -- строго спросил Нильс. -- Дай сюда!
-- Нет, -- зажал Ноккве кристалл в кулаке и спрятал его за спину. -- Он нам поможет.
-- Ну-ка, иди сюда, -- отозвал его Нильс в сторону, что-то объяснил и ребята увидели, как Ноккве сам вложил кристалл в его руку.
Кристалл здесь не действовал так же, как и в Параллельном городе, позднее названном Нулевым из-за переноса туда Большой Машины и всех лабораторий Нулевого поселка. Это был параллельный мир, а кристалл действовал только в "раю".
5.
Был уже июль.
Утренний мокрый луг был наполнен стрекотанием кузнечиков, казалось, что сама трава поет, покачиваемая ветром. И небо такое голубое! И облака мягкие и белые, как вата! Пахнет лесом и мелкими цветами, растущими на опушках.
Веста подошла к Олегу, вертя в пальцах белый цветок на тонком стебельке без листьев, поздоровалась с ним и пристроила цветок в кармане его рубашки.
-- Можно? -- спросила она и кивнула на цветок.
-- Можно, -- улыбнулся Олежка.
И что тут не понять наблюдательному Олежке. Да и все ребята видели.
Олежке бы дружить с Вестой. Но как? Она тут, он дома...
"В кино ее не пригласишь -- тут нет кино. А гулять, держась за руки, как дети в саду... Как-то... -- Олежка разочарованно причмокнул уголком рта. -- Да и ребята, может, обидятся."
Ребята делали вид, что ничего не замечают. Обговаривали какие-то свои дела, бегали со своими вещмешками, настораживая Олежку тем, что опять могут уйти. На них с Вестой старательно не обращали внимания. Только Сиг, когда они заторопились с Акселем в город, сказал, что с девчонками вовсе не стоит дружить, потом все это обернется не так, как думаешь.
-- Девчонки, между прочим, это такие же мальчишки, только лучше! -- заявила Веста.
-- Ну уж и лучше! --съязвил Аксель.
Веста пыхнула на него жгучими черными глазами и поджала губы. Он выводил ее из себя своими глупостями. Кричать на Акселя при Олежке она не могла.
Впрочем, потом Аксель сам же рассказывал Олежке о Весте, как о хорошей девчонке; о том, что даже в трудные дни войны с Мрачными у нее всегда хватало ума на маленькие хитрости. Поступки ее были не столь важны для всех ребят, но она стала чувствовать себя уверенней и ей стало незачем больше притворяться, что она слабая.
И Олежка тоже ее зауважал.
-- Почему люди зевают? -- спросил Сиг, когда вернулся из города. -- Собаки зевают, кошки зевают тоже. Почему?
Олежка, на которого смотрел Сиг, пожал плечами. Сиг отошел к Акселю с Кнутом, стал их спрашивать о том же. Аксель оказался находчивей всех и стал ему что-то объяснять, открывая рот и трогая пальцами уши. И так занимательно рассказывал, что Сиг зажмурился и сладко зевнул. Оба они засмеялись.
-- Почему он у всех столько всего спрашивает? -- спросил Олег у Лива.
-- А почему бы не спросить?.. Он сирота и кроме нас отвечать на его вопросы некому. Вот и отвечаем, на что можем. Сиг сильнее, чем все думают, но и ему помощь в чем-то нужна.
Ребята всю осень, зиму и часть весны учились. Сиг первый раз попал в такую школу два года назад. В тех местах она называлась "гимназия" и располагалась в старом деревянном доме, совершенно ничем не выделявшемся среди точно таких же, где жили изредка прибывающие новые ребята из разных мест.
Учитель заметил, что в первый день Сигу не очень-то здесь сидится, и сказал ему с укоризной:
-- Ты же не хочешь быть выставленным за дверь, верно?
Сиг выслушал замечание, кивнул и стал сидеть смирно, даже старался не болтать ногами. Он попал в начальную группу. А Лив только что тогда сбежавший из тюрьмы и вынужденный скрываться, сразу стал учиться на пятой ступени, вместе со всеми остальными Западными, хотя знал почти так же мало, как и Сиг, то есть почти ничего не знал из того, что здесь требовали. Но он был способный.
Хранителей тогда было мало, а всех остальных прибывающих ничему пока не учили, считая, что они должны сначала привыкнуть к месту, где будут жить.
Нильс с Ноккве были тут уже давно и учились чуть ли не на последней ступени.
Когда потом маленького Сига спросили, как он вел себя в первый учебный день, он ответил: "Благопристойно". Так себя вести говорил им учитель перед каждым уроком и вообще, на жизнь.
Первый день показался Сигу интересным и ему понравилось.
Над тем, что Лив ходит в полосатой робе, в поселке все тихо посмеивались. Потом он сменил арестантскую одежду на кьель, узкие штаны, сапожки и светлую куртку с широким воротником. И тоже все смеялись, им казалось, что в этой одежде он на себя не похож.
А Сигу нравилось. И он однажды признался Ливу, что хотел бы одеваться так же. Лив тогда ничего не ответил, а когда кончились занятия, принес ему такую же как у себя одежду, только меньшего размера. И среди Западных их стало двое в кьеле.
Мрачные тогда только что появились. Они не думали, что встретят сопротивление. И уж совсем не предполагали, что рухнут их планы. Летом Тени сражались с ребятами, а зимой копили силы и пакостили людям в городках.
Зимой ребята учились и не могли приходить.
Для маленького семилетнего Сига все это было большим испытанием. Лив был рядом и Сиг выдержал все, даже уход в Город Фонарей, произошедший по неосторожности его старшего друга. Сиг Лива ни в чем не винил, знал, что выберется. Именно поэтому Лив сказал Олежке, что Сигурд сильнее, чем все думают. Он знал Сига как собственного братишку.
-- А почему вы ссоритесь? -- спросил Олег и решил, что запомнит слова Лива на всю жизнь.
-- Дела настоящего нет, вот и ссоримся! Когда были Мрачные, была дружба -- крепче нет. А сейчас...
"А может и правда, зеркала научили меня дружить, -- думал Олежка, -- и там у меня появились такие друзья, о каких я мечтал... Но мой родной мир всегда мой, я здесь нужнее, чем там, в зеркалах. И мне все, что здесь есть, нужно."
И Славик был ему нужен больше, чем все Западные и Поэт с Игорем, и Олег Славику стал ближе брата, потому что Олег знал, что такое дружба. Никогда не обидел ни словом, ни делом, всегда спешил примириться, если дело подходило к ссоре (как тогда из-за школьной соседки Иры).
Славик был Олежке дорог. Вспоминалось, как они пускали на пустыре ракеты, ездили к "замку" на Подгорную, клеили клипер, который теперь красуется на специальной полке у Славика в комнате...
Олежка еще подумал-подумал да и вскочил с подоконника. Прошел, шаркая ногами, по паркету в коридор.
-- Мам, я к Славке поехал.
-- Вот вздумал! Пообедал бы...
-- Да я не хочу! Меня Славик, наверное, ждет. Я обещался, что приеду.
Мама только покачала головой.
Олежка все же вернулся, уже в дверях подумав, что со Славиком они пробудут вместе долго и подкрепиться не помешало бы.
-- Ну, давай, поем. Только скорее. Три ложки -- и поехал.
-- Не спеши. Поешь, как следует.
Уходя от Западных, Олежка не волновался о том, что оставил друзей, и даже если не обещал -- должен прийти. Мог не появляться у них неделю или больше, одинаково хорошо себя чувствуя. Западные не стали ему менее дороже оттого, что он их реже видел. Все наверстывалось, когда он к ним приходил.
Теперь он был как Вася Матюхин, не думал, где ему лучше. Не было такой проблемы. Решил остаться в своих местах и остался. Чтобы определиться, он пережил много неприятных дней и вымучил свое решение, как и должно быть во всяком важном случае.